Темноводье (джен)

Последний год младшей школы, на самом деле, прошел и закончился довольно быстро. Не обошлось без неловких приключений под конец, открывших мне глаза на некоторые вещи, но куда без них?

Казалось бы, вот я дарю остатки дружеского шоколада, который мы не смогли съесть, своему заместителю в студенческом совете — все же, я нашла того несчастного, на кого скину организаторскую деятельность младшей школы и который удовлетворил все требования Кёи… А вот уже пробираюсь по школе почти ползком и перекатами, потому что к весне у мальчишек массово снесло крышу и заместитель решил за мной приударить, расценив этот февральский жест несколько иначе.

Честно, иногда мне казалось, что я готова ко всему в этой жизни, но только не к этому.

Нет, этот парень не становился сталкером и — внимание! — не крал мой обед. Это даже прибавило ему очков симпатии, ибо странную идею клептоманить у популярных девочек еду я не то, что не одобряла, а с каждым годом считала все более дикой, даже несмотря на то, что к менталитету и его вывертам уже давно привыкла.

В какой-то степени Итиро, мой заместитель, был даже симпатичен мне, и я никогда не скрывала свое отношение к нему. Но симпатия — понятия растяжимое, и как бы я не уважала его уверенность и лидерские качества, он был определенно недостаточно симпатичен мне, чтобы испытывать какие-либо романтические чувства.

Он был умнее ребят своего возраста, и, возможно, с ним было бы действительно интересно пообщаться, но никаких точек соприкосновения, кроме студенческого совета, у нас не было, и при переходе в среднюю школу последнее, о чем я думала — о том, что у меня останутся какие-то дела в младшей.

Конец учебного года — однозначно неподходящее время для нового близкого знакомства и, тем более, начала отношений. Но давайте об окончании года по порядку?

* * *

В тот день, как говорится, ничего не предвещало — обстановка была мирной, спокойной, но немного нервной из-за близившихся экзаменов. Последние спокойные дни, когда весь учебный материал пройден и ты даже не знаешь, зачем ходишь в школу. Обстановка соответственная — все думают о чем угодно, кроме учебы.

— У меня все болит, — ныл Тсунаеши, почти сидя прямо на моей парте, пока я невозмутимо доставала нужные принадлежности к последнему уроку. Киоко что-то сочувственно говорила ему, скромно стоя рядом со своей партой — соседней — пока Ямамото весело смеялся и тыкал Саваду локтем в бок, заставляя его морщиться и стенать громче. Сам он сидел на соседнем стуле, перевернув его задом-наперед и облокотившись на спинку.

Несчастный Савада вчера весь день на спор занимался обязанностями Наны-сан, заставив ее краснеть и смущенно смеяться от неожиданной заботы. Пока мы с самыми садистскими лицами наблюдали за ним… ну и я немного пакостила, раскидывая всякий хлам по комнате друга, чтобы посильнее его проучить. Ногой доставала из-под кровати очередную мятую футболку, которую он вроде как «убрал» и откидывала ее куда-то в угол, мол, пусть там полежит, раз уж лежит. А? Что? Да вот, со стола бумажки упали, но ничего-ничего, они все равно на нем валялись уже несколько месяцев, теперь и на полу поваляются…

В общем, Тсунаеши познавал сложные домашние истины под названием «убери свой срач сам, или мы придумаем что-то еще более изощренное». Как вы могли догадаться, Нана-сан все еще убиралась в его комнате, что было… немного не очень для взрослого парня, вообще-то.

Как мы дошли до перевоспитания Савады? Тернистым путем признаний и душевных разговоров.

А в буквальном смысле — своими собственными ножками, дружной компанией из четырех человек, вышедших из ресторана Ямамото. Так вышло, что Такеши все свое время сейчас тратил там, и чтобы он «проветрился» нам приходилось натурально вытягивать его с работы. Таке-Суши недавно расширился и теперь там шел набор персонала, а пока новых кадров не так много Тсуеши-сан попросил сына помочь. И тот взялся с небывалым усердием, совсем себя не жалея.

Я даже мельком поймала собственную мысль устроиться туда на подработку, ибо карманные деньги никому не лишние, однако отогнала эту мысль довольно быстро — тренировки и так сильно выматывали. Пока у меня была возможность больше лениться я планировала ей пользоваться, не спеша приближать свою самостоятельность. Но тему подработки развили и мы, весело болтая, незаметно обсудили еще и тему самостоятельности в принципе, пока шли с ребятами традиционно до дома Савады.

Не знаю, во многих ли компаниях — тем более в начальной школе — принято обсуждать взгляды на жизнь и разные подходы к бытовым ситуациям, но в своем окружении я не слишком жаловала «пустое» общение и часто неосознанно становилась инициатором разговоров на грани того самого «личного», которое очень выделялось у японцев. Да и в принципе я не могла не начинать душевные разговоры, если разговоры вообще начинались, часто просто не способная промолчать и оставить свое супер-пупер важное мнение при себе. Возможно, в этом была некая поучительная часть, все же, как более «взрослая» я часто пыталась посеять семена осознанности и в мозгах у ребят, что получалось довольно легко, но это не было моей целью. Просто намного комфортнее, когда друзья не имеют друг от друга мысленных «стен», так что за этот учебный год мы многое узнали друг о друге и в принципе сильно сблизились. Пусть это и было в какие-то моменты сложно.

В общем, по итогу того разговора мы немного отругали Саваду, который признался, что ему жутко стыдно перед матерью, особенно в последнее время, но он не знает, как все исправить. На самом деле у него вновь включился режим «все слишком плохо, чтобы что-то делать», который реально мешал парнишке жить. У нас это понимали уже все, даже сам Тсунаеши. Мы потихоньку отучали его от бесполезной паники и мгновенного впадения в полнейшее отчаяние от любой трудности, но это все-таки был не слишком быстрый процесс, требовавший время и терпение.

И нет, Тсунаеши не был среди нас «слабым звеном», которое постоянно приходилось пинать и тащить, как я изначально считала. Каждый из нас чему-то учился друг у друга, ведь компания собралась крайне разношерстная. Просто чьи-то недостатки я принимала легко, а чьи-то понять было сложно.

На примере того же Кёи: я никогда не могла подумать о нем с пренебрежением, в отличие от Тсунаеши, о котором с начала нашего «сотрудничества» только так и думала, раздраженная его паникерством и тем, как он легко сдавался. В Хибари для меня было что-то особенное, в этой его странной гордости и желании быть «хищником», а философию сильный-слабый я понимала легко. Кёя был жесток, во многом он переходил границы, и недостатков у него было куда больше, чем у большинства, но общение с ним казалось мне изначально более привлекательным. Интересным, интригующим, да, но не только — кроме азарта и любопытства к «необычности» Хибари, я действительно хорошо оценивала его характер, в чем-то узнавая свои собственные черты, просто многократно усиленные и проявившиеся ярче. Мне это нравилось. Мне не казалось это плохим, ведь эти черты были неразрывно связаны с той самой «силой духа», которая, честно, всегда наиболее импонировала мне в людях. У него были уверенность, прямолинейность, и это действительно мне нравилось.

Особенно прямолинейность. Я привыкла к Кёе, который всегда твердо говорил, если что-то не так, обычно даже перебарщивая в своем неповторимом стиле. К искренним разговорам в интернет-переписках, когда из-за некоторой «обезличенности» ты ведешь себя более смело и откровенно, чем в реальности. Поэтому в какой-то момент заметив, что что-то не так, но никто не стремится мне это сказать, я была несколько обескуражена и оскорблена, реально отвыкнув от другого подхода — тот же Такеши внезапно показался мне лживым и лицемерным, из-за чего мы почти поссорились.

Это был тот самый недостаток, который я терпеть не могла в людях. Просто не принимала.

Неизменно улыбающийся, в какой-то момент он перестал выбираться с нами гулять после школы, не подавая виду, что что-то не так, но будто бы избегая нас. Даже в школе, смеясь вместе со всеми, он не получал на самом деле никакого удовольствия от разговора, но не менял тему, никак не показывал это. Просто… делал вид, что все в порядке, когда это было не так. Не говорил никаких причин, никак не обращал на это внимание. Будто это естественно. Такое поведение меня… выбесило.

То есть да, я знала, что Хибари на меня плохо влияет, но я устроила почти натуральный скандал, когда Ямамото наконец выбрался с нами к Тсунаеши и продолжил строить из себя человека-оптимиста. И никто не замечал, что он иногда мешкает со смехом, что глаза у него не слишком веселые.

Не знаю, в какой момент я стала так близко воспринимать их, но это недоверие и, как мне показалось, пренебрежение, меня вывели. Не люблю, когда люди лишь делают вид, что им комфортно и приятно. Я отчитывала его с чувством, с толком, с расстановкой, пока Киоко и Тсунаеши отчаянно пытались нас успокоить, и Сасагава даже повисла у меня на плече, едва не плача. Они оба мягкие, способные идти на огромные уступки другим, лишь бы сохранять дружбу, но это не то. Это не ложь, это просто выверт характера и самооценки.

Такеши долго молчал, а потом улыбнулся и неожиданно обнял меня, засмеявшись. Засмеявшись как-то грустно.

— Я не хочу вас беспокоить своими проблемами, — он беззаботно улыбнулся, за что получил локтем под ребра. Я злобно уставилась на него, сжав кулаки.

— Нет ничего плохого в том, чтобы сказать, что тебя беспокоит. Это не глупо и не слабость, какого черта ты решил спрятаться с этим ото всех, если тебе трудно?

— Но я не прячусь, — растерянно посмотрел на меня Такеши.

— А что это тогда? — я демонстративно улыбнулась так широко, как только смогла, прикрыла глаза и показала большой палец. — Выглядит, как картонка с дешевой рекламой, — раздраженно фыркнула.

Не знаю, почему так случилось, что если я кого-то отчитываю, то это он. Ямамото меньше всех заслуживал моих отповедей, но уже второй год к весне я проявляю неожиданную агрессию именно в его сторону. Самой стыдно.

Однако, это принесло неожиданную пользу.

Даже не знаю, что было бы, если бы он и дальше так по-дурацки ходил с улыбкой до ушей. Накопилось у вечно улыбчивого Такеши на самом деле много всего: вроде бы действительно мелочи, а собравшись в кучу могли бы и до непредсказуемого срыва довести когда-нибудь. Переживая за соревнования, он стал в последнее время показывать результаты хуже, чем раньше. В команде его сильно грузили, уже привыкнув, что Ямамото может вытащить почти любой матч, и это давило. Он уставал, помогая отцу, и мало отдыхал из-за учебы, но почему-то не спрашивал помощи, видя, что даже Тсунаеши сейчас меня не трогает и потихоньку справляется сам. Мы посмотрели на него крайне ошарашенно — вот уж кто выглядел самым свежим в школе, и не скажешь, что ночью сидел за учебником.

В общем, все было хорошо. Все немного выговорились. Я настойчиво призывала всех говорить, когда что-то не так, а не вежливо молчать, так что могу собой, наверное, гордиться. Да, я могу лезть не в свое дело, но если мы друзья, то почему они не могут просто поговорить между собой, решив все глупые заморочки?

Что Савада, что младшая Сасагава, несмотря на свои наивные добрые глаза и смущение, ту самую пресловутую мягкость и солнечные улыбки, были очень похожи еще кое-чем. Очень-очень похожи, на самом деле. И в постоянных разговорах это стало понятно, очевидно: они отступались от своего и могли проглотить ответные слова, причем не из-за робости, как изначально я подумала, беспокоясь, что своим мнением иногда просто неосознанно «давлю» ребят, а совершенно из других побуждений. Они настолько дорожили этой новой дружбой в шумной компании, что были не против чем-то жертвовать, чтобы ее сохранить. И им было комфортно, они делали это открыто, почти никогда не отстаивая свое мнение.

С этим я тоже, хм, боролась. В мое понимание дружбы входило уважение, которое достигается пониманием, а не «понимание» из уважения. Так что обоим мы поднимали уверенность в себе, ибо что один, что вторая, абсолютно не ценили свои положительные черты характера, погребенные под стереотипами о «крутости».

Вообще, глупые подростки сравнивают себя с другими именно в негативном ключе. У одной меня ЧСВ на стабильно высоком уровне. И еще у Кёи, возможно.

В общем, в один из душевных разговоров вечером у Савады мы говорили, что думаем друг о друге. Боже, какие у них были лица, когда они узнали о том, что оба уважают и ценят друг друга, да еще и симпатию испытывают взаимную.

Киоко еще хватило ума молча слушать и краснеть, а вот Савада махал руками и с абсолютно круглыми глазами отнекивался от того, что он может нравиться такой девочке, как Киоко-чан. А потом растерянно смотрел то на меня, то на Такеши, в плечо которому я тихо хихикала, пытаясь сдержать громкий некультурный ржач.

Не стоит забывать и о других членах нашей небольшой компании. Рёхей Сасагава и Хибари Кёя, конечно, находились в нашей компании не так часто, так что избежали сопливых выяснений отношений, однако свой вклад периодически вносили одним своим присутствием. Первый заряжал всех оптимизмом и с боевым кличем вел нас на встречу экстремальным приключениям, а также на пару со мной вытаскивал присоединиться Кёю. Кёя смотрел на всех мрачно, однако все быстро привыкли к его тяжелым взглядам, беря пример с меня и учась просто не раздражать Хибари.

Не совсем понимаю, почему все так хорошо к нему относились несмотря на напускную холодность Кёи, я бы такое не стерпела, конечно, будь он чьим-то другом в моей компании, однако все воспринимали его как «своего» и всегда были согласны, когда собирались толпой, что он должен присутствовать.

А еще Рёхей с удивлением замечал, что его сестра немного изменилась. Все же, решив брать пример с меня, она действительно стала увереннее, особенно чувствуя поддержку остальной компании. Однако он не влезал с криками, что мы портим его нежную сестренку, которой это совсем не нужно. Я этого опасалась, причем сильно, но нет, старший Сасагава даже одобрял внезапную твердость Киоко, которая уже не неловко, а вполне спокойно осаждала его, стоило увлечься. Она мягко улыбалась, оставалась милой и нежной, не спорила, но было видно, что она остается при своем мнении и оно у нее есть.

— У моей сестры ЭКСТРЕМАЛЬНО хорошие друзья! — однажды воскликнул он, и я не могла не согласиться. Команда у нас как в сериале про подростков, с той самой искренней дружбой до гроба. Горжусь!

* * *

Итак, мы о чем-то переговаривались в классе. Вполне мирно и спокойно, как неожиданно меня окликнули. Итиру легко и уверенно вошел в класс семпаев, хотя обычно ребята даже из параллельных классов, не то, что младше на год, считали довольно дерзким поступком заходить в чужой коллектив, имея свой. Стоящие около входа ребята быстро что-то ему ответили, указав на нашу скромную компанию, и я краем глаза заметила этот жест, переключив свое внимание на вошедшего.

К слову, Тсунаеши, беззаботно сидящий на парте и болтающий с популярными ребятами, уже никого не удивлял, как и факт скопления народа именно вокруг моей парты. Он даже не был в глазах общественности неудачником, и, кажется, к нашей компании постепенно стали относиться ровно и спокойно, без удивлений «как они вообще могут общаться» и возмущений в чью-либо сторону.

— Курокава-чан, — от подобного обращения я чуть дернулась. Подойдя к нам, мой заместитель, ранее не дававший никакого повода сомневаться в себе, сейчас выглядел как-то… сомнительно.

Нет, он уверенно держался и выглядел решительно, но вот только я не очень понимала причину его действий, и это настораживало. Если бы у меня были какие-то дела в совете, меня бы просто позвали.

— Курокава-чан, я при свидетелях хочу сказать тебе, что ты мне нравишься! Пожалуйста, прими мои чувства, — и склонился в поклоне.

Тсунаеши, что сидел рядом со мной прямо на парте в этот момент, с грохотом упал прямо под ноги Киоко, восторженно прикрывшей рот ладошкой и посмотревшей на меня округлившимися глазами.

Дурацкий Итиру.

— Отойдем? — я прошла мимо, не дожидаясь ответа, схватив парня за рукав, а затем ровным уверенным шагом прошла к выходу, грозно зыркнув на прыснувших мальчишек, все так же стоявших рядом с дверью. Ничего смешного.

Мне не было сложно отказать ему, но было сложно подобрать слова, которые не обидят. Я очень боялась проехаться по его самолюбию, но разошлись мы вроде как мирно. Пришлось развернуто объяснить свою позицию на счет отношений: рано, не хочу начинать встречаться с человеком, которого недостаточно хорошо знаю. Да, мне нравятся умные и уверенные парни — Итиру вскинулся, как бы говоря «вот он я», — но только у меня уже есть человек, который мне нравится.

Заместитель понимающе усмехнулся и кивнул. Больше мы к этой теме не возвращались, довольно неплохо общаясь на уровне коллег. Кажется, он решил, что мне нравится прошлый глава студенческого совета — Хибари Кёя.

Не удивлена подобному, но мимо.

* * *

«Кто же тебе нравится?» — я не могла умолчать о таком важном событии, так что, когда мы вновь списались с Широ, поделилась «пикантной подробностью» личной жизни.

Я вдоволь наговорилась о вкусовщине с Аки, которую проинформировала в тот же день, и с Киоко, которая жаждала подробностей. И если обеих вроде как получилось убедить, что я сказала больше «для виду», нежели «для правды», и есть просто парень, с которым я общаюсь, то Широ подобным было не провести.

Он удивительно точно угадывал, когда я что-то недоговаривала. Задавал вопросы, когда я скрывала что-то, угадывая мое настроение. Я бы сказала, что тут что-то нечисто, да только факт — я сама открыла ему все подсказки, как читать мое настроение. И это был обоюдоострый меч — или я отказываюсь от своих прошлых слов, или признаюсь, что о чем-то умолчала. Так и сейчас. Широ прекрасно знал, что я не вру людям, когда говорю о серьезных вещах. Столько раз говорила с ним о принципах и спорила. Без здорового лицемерия не прожить в этом мире — мне хотелось ударить его через монитор.

«Можешь считать, что я джентльмен, который предпочитает блондинок, » — усмехаюсь.

Широ — блондин, и я узнала об этом абсолютно случайно. Довольно забавно, что он «Широ», что означает «белый». Иронично.

«Опасно шутишь, дорогая! Но я оценил)»

«У меня был хороший учитель, дорогой))))))»

Отвечаю аналогичным обращением, но кривлюсь. Я не слишком люблю подобное. И он об этом знает. Обычно я просто надеюсь, что он никогда не говорит всерьез. Обращения вроде «родная» всегда кажутся мне… бесполезными, опошленными, так что милуюсь я в переписке исключительно с ироничными улыбочками. А Широ просто веселится.

На то мое признание он ничего не ответил, да я и не требовала ответ. Сама не знаю, что заставило меня тогда так говорить, не зная даже его точный возраст. Скорее всего мое признание было милым, но глупым для него — он-то прекрасно знал обо мне, вычислил. Однако, все равно общался с ребенком. Уже не первый год.

С ним было интересно. Не знаю, было ли ему интересно так же, как мне, но он часто расспрашивал меня о чем-то — да обо всем — и интересовался различными мелочами моей жизни. Фактами, событиями, с кем я общаюсь. Иногда он задавал вопросы, как бы я поступила в той или иной ситуации — эту игру с придумыванием каверзных вопросов сомнительной морали любили мы оба. Только он всегда выигрывал.

Выходил победителем из игры, в которой изначально не должно было быть победителя. Даже когда мне не нравился его ответ, не нравился его подход — мне просто не оставалось ответа, чтобы его осадить и оспорить. Он был довольно циничен, и мне это нравилось, но я ощущала себя действительно глупым ребенком.

Потому что в моих морально правильных ответах не было той уверенности, с которой говорил Широ. И мне казалось, что я ребенок и просто вру, просто подсматривая «как правильно», да только не из того решебника.

Я сама загоняла себя в ловушку этим общением, на самом деле, раз за разом сталкиваясь с отсутствием какой-либо информации о нем и не настаивая — я просто понимала, что не скажет.

«Ты веришь в судьбу?»

«Нет. Если она есть, то жить в предрешенности становится совсем грустно. Предпочитаю импровизировать и винить в неудачах только себя.»

У меня не было настроения расписывать что-то более убежденно, так как боевой настрой уже тихо спал, утомленный насыщенными школьными буднями.

«А если судьба есть, но именно ты можешь ее менять для других?»

«М? Если человек может менять судьбы других людей, хочешь сказать? Тогда я рада, что вокруг меня есть люди, которым я могу доверять.»

«Не совсем. Не важно. Доверять абсолютно?»

Я знала, что Широ не любит наивные сопли. Я хотела бы поспорить с ним на тему доверия и дружбы, вопросов «отдать жизнь за близких», но я не знала его ситуации. Так что молчала и тихо скрипела зубами. Маленькая дата на моей разрисованной стенке, самая первая, что появилась на ней, служила подтверждением его… правоты. Даже если бы я сказала что-то про доверие, это было бы ложью, наверное. Ведь у меня есть один большой секрет, который я сомневаюсь, что смогу доверить кому-либо. Да и смысла в этом уже нет, слишком уж стар этот скелет в моем шкафу — уже давно превратился в пыль и вписался в бардак, находящийся там.

«Доверять относительно, но достаточно. Это не абсолютное доверие, но если обращаться к твоему вопросу… знаешь, я думаю, у каждого человека должен быть тот, кто может изменить его судьбу к лучшему.»

«Если тебе внезапно захочется изменить судьбу, но не хватит сил для этого — обратись ко мне, м?»

«Почему-то мне кажется, что ты уже это делаешь. Когда ты задаешь свои сомнительные вопросы и вправляешь мне мозги.»

Я отвлеклась на домашку, но перед окончательным закрытием ноутбука задорно ухмыльнулась и отправила очередное сопливое сообщение, которые критикует Широ и которым старается не доверять. Но я добьюсь от него ответа. Когда-нибудь, но добьюсь.

«А если серьезно, то, знаешь, если мне действительно придется бодаться с судьбой, я обязательно к тебе обращусь. Ты выглядишь опытным в этом деле, Широ. Расскажешь мне как-нибудь, как ты это делаешь?»

Этот разговор я в порыве злости припомнила летом. Такеши как-то сложно сломал руку на матче, и я просто… переволновалась, а потому в отчаянии припомнила слова про судьбу. В тот день я абсолютно вымоталась, поддерживая друга, как могла. Также мне помогли Тсунаеши и Киоко, вместе мы вроде бы убедили товарища не киснуть, но пока ему ничего точно не сказали на счет будущей карьеры он не мог полноценно даже заснуть.

Бейсбол был буквально его жизнью, и пусть мы были практически детьми, это было действительно важно. Да, он не был великим спортсменом, но он мог им стать, я уверена. И день, полный разговоров о том, что однажды придется отказаться от своей мечты, меня просто угнетал. Я тоже спортсменка, но за себя я почему-то не сильно переживаю. Я скорее вижу себя тренером — во мне нет амбиций рекордсмена-бойца, но мне нравится работать с детьми и учить других, да и в секции я уже помогаю ребятам из младшей группы, ассистируя сенсею.

Но самое жуткое было не в Такеши, на самом деле. Точнее, не совсем в нем.

Самое жуткое было в том, что его взгляд в какой-то момент был похож на взгляд Кёи перед тем, как он поступил в среднюю школу. В ту самую ночь, когда он пришел ко мне каяться.

Я просто оговорилась про то, что в будущем Такеши может избрать другой путь, вовсе не спортивный. Привела в пример Тсуеши-сана, который не только готовит прекрасные суши, но и здорово обращается с синаем. Это выяснилось в каком-то из прошлых разговоров, так что я с уверенностью сказала что-то про кендо. Это было глупо, я знаю, но реакция была намного хуже, чем я предполагала.

Этот взгляд, будто он услышал вовсе не то, что я сказала. Мы смотрели друг на друга несколько тяжелых минут, он — с больничной койки, только-только загипсованный, я — замерев на стуле для посетителей испуганным кроликом.

Взгляд убийцы, блин. Мы оба нервно смеялись после затянувшейся паузы, а потом я как-то неловко сбежала по делам.

Я не понимала, что это было.

Я вообще ничего не понимала, но я никогда, никогда-никогда больше не хочу видеть этот взгляд на чьем-либо лице.

Когда я заикнулась о том, что, импровизируя относительно своей судьбы, я бы скорее хотела изменить чужую, я бы действительно хотела иметь достаточно власти и возможностей, чтобы вмешаться во все это, Широ неожиданно выдвинул условие, которое меня ошарашило и… взбесило еще сильнее. Я приоткрылась ему, сказав, что дважды просто столкнулась с абсолютной беспомощностью перед своими друзьями, а он перевел все в шутку. Конечно, это было немного грубо, но я отвлеклась на это веселое раздражение и перестала волноваться.

Он тоже помнил наш разговор. Он все еще со скептицизмом относился к тому, что я говорила о других людях, уверенно парируя, что важнее заботиться о себе, потому что другие — предают и обманывают, и такова жизнь. И он… изощренно решил поиздеваться надо мной, да так, что я была совсем не против.

Я была просто обязана доказать ему, что я не отступлюсь. Не стану безразличной к проблемам своих друзей, что я действительно всеми силами буду искать способ помочь им. Имея силу менять судьбу или нет — мистика уже не важна, важны действия.

«Какое твое любимое число?»

«К чему это сейчас? Я не знаю.»

«Придумай, пожалуйста.»

«Пусть будет шесть. Число дьявола, ихих.»

«Отлично! Хотя это очень забавный выбор, » — он отправил мне смеющийся смайлик, и я непонимающе уставилась на монитор. — «Семь считается магическим числом. Я не волшебник, конечно, я только учусь, но раз уж так совпало, я хочу немного чудес. А так как магическое число идет сразу после шести, думаю, это все же судьба.»

Это было настолько притянуто за уши, что я ударила ладонью по лицу с такой силой, что заболел лоб. Однако продолжила читать, несколько заинтригованная подобным вступлением.

«Помнишь, ты просила поделиться с тобой секретом, мм? Как менять судьбы? Я ведь сказал тебе обращаться, если захочешь что-то изменить. Правда, мне бы хотелось сделать что-то именно для тебя, но-о… Так как число семь — волшебное, секрет волшебства я раскрою тебе на седьмой наш такой разговор. Шесть раз столкнись с этим чувством, о котором ты говоришь, с желанием изменить что-то в судьбе другого человека. Я засчитываю тебе два раза. Еще четыре, и ты можешь спросить меня, как это сделать, милая.»

Чево?

«А я думала, это у меня чсв...»

С тех пор мы как-то мало разговаривали.

Мне было немного сложно переварить такой вброс от умного и адекватного человека, уважение к которому уже прочно поселилось в моей голове. Оно не позволяло мне пренебречь его словами, однако мозг, который также занимал мою голову, был готов охотно покинуть ее через уши, стоило мне попытаться осмыслить подобные выверты.

Широ и сам не возвращался к серьезным темам после этого, на самом деле. Я как-то раз попыталась спросить, не пьян ли он был в тот день, но была проигнорирована. Хотела настоять, не понимая, но мне любезно предложили не лезть и забыть, если это слишком сильно шокирует.

Мысленно сделав пометку, что у моего друга может быть синдром восьмиклассника — надеюсь, у меня самой к настоящему восьмому классу, то есть второму классу средней школы, крыша не поедет — я действительно решила не возвращаться к тому разговору. Мы оба были немного не в себе.

* * *

В апреле, за пару дней до официального начала школы, я заявилась в среднюю Намимори. В легких темно-серых джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, я абсолютно безбоязненно прошла через главные ворота, намереваясь навестить Кёю на рабочем месте и кое-что прояснить, однако, стоило мне приблизиться к школе, как…

— Стой! — грубо окликнул меня кто-то. И я послушно замерла, хотя, скорее, от испуга — голос был взрослый и мужской. — Разгуливать по территории школы во время каникул запрещено.

Я посмотрела на грозного парня в черных брюках и белой рубашке. И в черном гакуране с красной повязкой на рукаве. Ему не жарко? Солнышко припекает, я даже пожалела, что не надела шорты, хоть джинсы и были легкими.

— Простите, но я не разгуливаю. Мне нужно попасть к главе Дисциплинарного Комитета, — задрав голову, чтобы видеть лицо собеседника, отвечаю. Я ему по пояс. По пояс, мать его. Ладно, конечно, чуть выше, однако этот верзила с трубой из волос на голове реально выглядит скорее как вышибала в клубе, нежели как школьник.

От моего ответа он мешкает и немного даже теряется, как-то растерянно глянув на свой рукав, будто проверяя, на месте ли повязка.

— Не проводите? — он смотрит на меня, как на больную, с большим сомнением, однако, что-то для себя решив, кивает и уверенно направляется в сторону, перед этим кивнув мне, мол, пойдем. Однако через пару метров все же нарушает молчание:

— Зачем тебе туда? — его вопрос звучит грубо, так что я, заметив вдали Кусакабе, который выглядит еще большим шкафом, молчу, взглядом впиваясь в заместителя Кёи. — Донести на кого-то хочешь, — сделав неверные выводы из моего молчания, пренебрежительно цыкнул парень. Это был вопрос, но звучало как утверждение.

— Здравствуй, Курокава-сан, — когда мы подошли, я дерзнула обогнать своего провожатого, быстрым шагом подходя к уже знакомому Кусакабе.

— Привет, — просто киваю в ответ на его небольшой традиционный поклон. К слову, выглядит немного жутко, не хотела бы, чтобы мне так кланялись. — Не мог бы ты проводить меня к Кёе? А то через ваших не прорваться, — оборачиваюсь, кивая на своего прошлого провожатого, и замечаю, как он заметно побледнел, разом растеряв все свое превосходство.

— Он на крыше, — прекрасно помня, в каких я отношениях с его начальством, кивает Тетсуя в сторону лестницы, — сейчас его запрещено тревожить.

— Спасибо, — киваю и уверенно двигаюсь в нужную сторону. Парень-провожатый было дергается меня остановить, но я только ускоряю шаг, уверенная, что мне — можно.

Кусакабе сказал это не для того, чтобы я не ходила. Кусакабе сказал это, чтобы объяснить, почему не пойдет он сам.

— Хэй, — ловко перемахнув через ограждение, прохожу к центру крыши и осматриваюсь, — Кёя, я пришла захватывать территорию! — сложив руки рупором, объявляю в сторону, где он предположительно лежит. И правда, с нужной высоты на меня теперь смотрит раздраженный Хибари. Улыбаюсь и приветственно машу ему рукой, подходя ближе.

— Скоро начнется учебный год, — делаю максимально ангельское выражение лица. — Я ведь была хорошим заместителем и главой студенческого совета, а? Возьми меня в Комитет.

— Хн, — Кёя оценивающе осматривает меня, весело ухмыляясь.

Мы уже говорили про это, на самом деле. Он отказывался — я просилась. Не знаю, зачем, просто мне казалось это интересным. Смотрела, как он закапывается в отчетах и каких-то бумажках, иногда помогала с делами по студенческому совету. Что в младшей, что в средней, если честно, без нас двоих совет вообще не тащит. Тупые дети. Постоянно нужно контролировать, чтобы не было, как в начале прошлого учебного года — Комитет пришел контролировать финансы, а финансов нет. И отчета нет. На что живут клубы? Кто все это решает? Почему никто не контролирует, в каком состоянии бумаги? Да, учителя следят, да, директор, но самодеятельность — где? У нас в младшей все сейчас так организовано, что средняя смотрелась просто сборищем баранов.

Реально травоядные.

А вообще, я знаю, что это не очень красиво — по знакомству попасть в самую верхушку власти школы, даже не пытаясь проявить себя и показать, какая я незаменимая. Да, я пришла устраивать коррупцию и тем самым нарушать дисциплину с первого дня. Но разве не прекрасное резюме для поступления в подчинение Кёе? Я могу разобрать отчетность, да так, чтобы он не сидел потом, перепроверяя, а они — вряд ли. Даже если и сделают это без ошибок — Хибари все равно не поверит и найдет.

— Почему бы тебе не возглавить совет травоядных? — обреченно вздыхает, возвращаясь к компромиссу, к которому мы пришли в прошлый раз. Но тут я уже встаю в позу, с ухмылкой качая головой. Не-не-не, не дам на мне ездить.

— Не хочу к травоядным, — заявляю и чуть передергиваюсь, представив, как на меня не свалится никаких плюшек и уважения, но свалится гора бумаг и недоумения от глупых семпаев.

А когда-то я пыталась отучить его называть людей травоядными. А что потом? Трусливое травоядное, однако он бегает за трусливым травоядным в импровизированных догонялках. Слабое травоядное, однако он не против, чтобы травоядное уснуло во время любования сакурой где-нибудь в тихом месте. Оно же слабое, значит его сон надо защищать. Травоядное-травоядное-травоядное. Почему нет, если я все равно лучшее травоядное, мм?

— Травоядное, — он спрыгивает со своего возвышения и подходит ко мне широким шагом, задумчиво рассматривая.

— Самое полезное травоядное в твоей жизни, — гордо вскидываюсь, с улыбкой смотря на Кёю. Однако улыбка чуть гаснет, когда я рассматриваю темные круги у него под глазами. Незаметные — не думаю, что кто-то так долго и нахально мог его рассматривать, чтобы заметить — но они есть, если присмотреться.

Вопросительно склоняю голову, а он хмыкает, наблюдая за мной, и кивает в сторону выхода.

— Знаешь, как меня все достало за последний год без тебя? — неожиданно выдаю ему в спину. Кёя замирает, не оборачиваясь, а я продолжаю.

— Я хочу в Комитет, Кёя, не потому, что мне не сидится в студенческом совете. В детстве я решила, что раз мне легче справиться с этим, чем ровесникам, то почему бы и нет? Это было интересное развлечение. Я пошла в студсовет, чтобы найти что-нибудь интересное для себя или сделать что-нибудь, что нужно другим. Наверное, чтобы меня заметили. Однако, когда я стала председателем, я поняла одну вещь. Пока я была рядом с тобой, мне было интересно. А потом, когда я сидела в студсовете одна, мне… разонравилось. Без тебя там было скучно. Мне не интересно просто так копаться в бумажках, решать что-то, да и власть мне не особо нужна, ведь я не умею ей пользоваться. И я, если честно, не против вообще нигде не состоять, проводя перемены с ребятами, — Хибари оборачивается во время моих слов, рассматривая меня, а я продолжаю, уверенно смотря на него и непроизвольно начиная улыбаться, — но я хочу с тобой. Ходить с гакураном на плечах или без него мне не так важно, но я все равно планирую дурацки портить твою благородную репутацию своим присутствием. И помогать тебе с очаровательно скучной школьной рутиной, пока ты занят важными делами. Комитет — это же лучше бесполезного кружка, в который я все равно не буду ходить?

— Сравнить Дисциплинарный Комитет с бесполезным кружком может только очень смелое травоядное, — он остро щурится, но я вижу, что угрозы нет. Мне никогда нет угрозы.

— Оно же росло с хищником, — пожимаю плечами, — наверное, какое-то неправильное. Видишь, только что попыталось избежать стада других травоядных?

— Хм.

Пристально смотрит.

— Я ведь сказала, что не полезу в твои дела. Но я буду рядом, ага.

Хмыкает, а затем кивает в сторону выхода.

— Форму получишь через пару дней. Сейчас офис Дисциплинарного Комитета как раз переезжает, так что с бумагами действительно нужно много возиться. Их скопилось достаточно.

Ками-сама, на что я только что подписалась?

Последние несколько дней перед средней школой прошли… никак. Я сидела с Кёей над бумагами, изредка уточняя у него какие-нибудь мелочи, если замечала, что что-то не так в отчетах. Политика Комитета была не просто жесткой, она была… жестокой. Я хмурилась, но молчала, предполагая, что все увижу в процессе, что нужно, и Хибари постепенно расслабился, отвечая более развернуто, а не по типу «не твое дело, отложи это, если не понимаешь».

Мое официальное принятие в комитет, как и еще нескольких первогодок, отложили до конца первой недели. Что-то вроде испытательного срока, правда, не для меня, а для остальных ребят — в отличие от бывших хулиганов я не требовала ни особого присмотра, ни каких-либо проверок. Так что в целом первые несколько дней прошли очень мирно и рутинно. Мы оказались в одном классе всей веселой братией, то есть я, Такеши, Киоко, Тсунаеши. Не буду скрывать, я подсмотрела списки еще до того, как они появились официально, лично проконтролировав, чтобы все фамилии стояли в одном столбце. Судя по тому, что у директора они были помечены какими-то особыми штрихами, волноваться мне было не о чем. Наши личные дела были в ведении Комитета, что, к слову, меня немного удивило, но разбираться тут я не стала. Если Кёе это нужно, то я только «за» — за то, что мы в одном классе, уверена, следует благодарить его.

— Эй, Хана, — после уроков ко мне подбежал смущенный Савада, показывая пятнадцать баллов за тест, — не могла бы ты объяснить мне эти задачи?.. Снова.

Это были только первые дни и никаких новых сложных тем еще не было. Зато была адаптация, новые предметы, новые люди. «Бесполезный Тсуна» ничем не выделялся среди сверстников и словно бы заскучал от такой размеренной школьной жизни. Я в этом его понимала — сама не могла дождаться движухи с комитетом. Но я не могла не признать, что аура жертвы Тсунаеши преследует: какие бы оценки он ни получал, как бы исправно ни готовился, наш новый математик почему-то искренне верил, что если уж и можно опустить кого-то прилюдно, то именно безответного Саваду, который мялся, краснел, бледнел, опускал глаза. Такое уж дурацкое у него воспитание: даже наше влияние не перебороли в нем священный ужас перед грозным злым сенсеем.

Однако, математика была его единственной проблемой. Тсунаеши, конечно, не был звездой класса, однако во время первичной «притирки» ребят оказался в числе тех, кого не трогают и с кем даже можно перекинуться парой фраз. Вообще, как я заметила, обстановка была намного комфортнее, чем в младшей школе, и было скорее деление «средний — популярный», чем «неудачник — звезда», причем основанное именно на том, как человек проявляет себя.

Старостой класса стала Киоко. Неожиданно, да? Это я ее выдвинула, вовремя сообразив, что дела Комитета не позволят мне непредвзято выступать от лица класса перед тем же Комитетом. К слову, в этом году мы с Кёей планировали устранить студенческий совет, либо существенно ограничить его власть, формально все еще равную власти Комитета. Узурпаторы среди несчастных детей, которые не дружат с финансовыми отчетами и не могут уследить за деятельностью клубов. Если все равно потом бумаги повторно проходят проверку Хибари — точнее, большинство из них ее не проходит — то какой толк от первичной проверки? Никакого. Результативность студенческого совета была низкой-низкой, скорее он был гарантом стабильности, своей всепоглощающей рутиной останавливая любое изменение, как плохое, так и, к сожалению, хорошее.

— Хм, — сейчас я задумчиво смотрела на Тсунаеши, мысленно возвращаясь на пару лет назад. Не поверю, что из его головы все так легко вылетело, что он не может освежить память самостоятельно, почитав учебник. — Признайся, тебе просто скучно и некого выиграть в приставку.

Одновременно с этим забрала у него лист с тестом, внимательно вчитываясь в задания.

— Есть такое, — он забавно смущается и чешет затылок, — Такеши снова занят тренировками… Может, ты поможешь вытащить его на денек? Иногда я просыпаюсь и вижу из окна, как он пробегает мимо на утреннюю разминку. Это здорово, но… я волнуюсь за него. И я скучаю по вам, с тех пор, как началась учеба, после школы все так заняты. Средняя школа такая сложная…

— У тебя тест верный, — непонимающе кручу в руках табель, хладнокровно перебивая мистера уныние.

— Хии?

 — Мне кажется, маразматик просто схватил не тот вариант на проверку. Ты не мог завалить такую элементарщину, Тсунаеши.

— А? Да? — он уже сам хватает лист и внимательно вчитывается, словно не веря, что может написать хорошо. — И правда… Слава Ками! Я уже думал, что все по новой.

— Расслабься, — со смехом треплю его по волосам и киваю в сторону спортивной площадки. — Но вот Такеши вытащить будет неплохо. Он действительно в последнее время сильно перенапрягается. Хоть он и обещал не делать глупостей, кажется, кто-то нуждается в очередном дружеском вправлении мозгов.

— Отлично!

* * *

— Хана-а-а, — на следующий день Тсунаеши вновь потребовал моего внимания, только уже с самого утра. — Я влип.

— Нана-сан увидела твои результаты по математике и не так все поняла? — сразу догадываюсь, припоминая, что мы вчера с Такеши вылезли от Савад поздним вечером, неожиданно оставив друга не рядом с приставкой, а посреди конспектов, разбросанных по полу.

Даже расслабиться нельзя, у нашего бейсбольного товарища такой жуткий настрой быть продуктивным хотя бы в начале года, что пришлось учиться! Из солидарности с Такеши, который, на самом деле, просто пытался отвлечься и вернуть боевой дух самому себе. Пусть, я все равно прослежу, чтобы он не забывал отдохнуть.

— Да! Хуже того, она хочет нанять мне репетитора!

— Аре? Репетитора? — а вот теперь я удивлена. Почему нельзя было сделать это год назад?

— Это карапуз-косплеер в костюме и дурацкой шляпе, как в фильмах про мафию! Он заявляет, что я должен признаться Киоко! Он стрелял в меня! Настоящей пулей! Я бы умер!

— Че-ево-о? Тсунаеши, ты перегрелся? — недоуменно кладу ему ладонь на лоб. — Может ты и не преувеличил большую часть рассказанного, но, думаю, даже если бы тебе прилетело травматической пулей, а не детской пулькой, ты бы не умер.

— То есть тебя не волнует то, что он почти заставил меня признаться Киоко-чан?! И это не травматический пистолет, это огнестрел, я уверен!

— А ты прямо так разбираешься в оружии, мм?

— А сама? — раздраженно надулся Савада, и мне пришлось признать его правоту. Я разбиралась в оружии на уровне «вот этим бластером в приставке я могу замочить тебя, никчемный» и «пиф-паф, сделай вид, что ты умер, эта палка поразила цель».

Помолчали. потом до меня дошло.

— Стоп-стоп, куда признаться? Ты ей нравишься, она тебе нравится, вы оба в курсе, просто строите из себя дураков. Может, он прав? Я тоже сто раз уже сказала тебе, что нужно быть смелее.

— Чего-о-о?!

— Ничего. После уроков пойдем смотреть на твоего ребенка-косплеера.

— Угу.

Школьный день пролетел довольно быстро. Киоко умчалась в клуб кулинарии по совету какой-то новой приятельницы, разведывать обстановку, а Такеши — на тренировку, так что мы остались вдвоем с Тсунаеши. После уроков ко мне подошел громила из Комитета, заставив Саваду нервно потеть и бледнеть, и передал, что торжественное принятие пройдет через два дня. Благодарно кивнула ему и потянула застывшего столбом друга в сторону, мельком обернувшись и заметив пристальный взгляд Хибари с крыши.

На обеденном перерыве, когда вместо еды мы с ним продолжали разбирать бумаги, а затем наскоро наелись каких-то бургеров, принесенных Кусакабе, я уже предупредила его о каких-то странностях дома у Тсунаеши. Он не выглядел удивленным, однако долго смотрел на меня, задумавшись.

— Твой путь — не мой, но прорвемся, да? — неожиданно припомнил Кёя, слабо улыбнувшись. И потом не разговаривал со мной весь оставшийся день, неожиданно нашедший себе много дел вне кабинета.

Понятия не имею, что бы это значило, однако, стоило нам дойти до Савады, как я поняла, что он реально влип. Открыв дверь, Тсунаеши тут же споткнулся и повалился с грохотом на пол. И это была вовсе не его знаменитая неуклюжесть, из-за которой мы однажды слетели с лестницы.

На полу была натянута… веревка для белья? Оригинально.

Перешагнув ее, я обошла друга и первая разулась, крикнув Нане-сан, что мы зашли вдвоем.

— Ты пришел не один, но не с Киоко, — неожиданно раздался голос откуда-то снизу, когда мы зашли в гостиную. С Тсунаеши мы синхронно опустили голову вниз, удивленно хлопнув глазами на мальчика в строгом костюме.

Действительно, ребенок-косплеер.

— Он что, популярен у девочек?

— Мальчик, ты чей? — задали мы одновременно вопрос.

Немая пауза. Внимательно рассматриваю ребенка. Что-то меня в нем смущает, но что — понять не могу.

— Умарекавару*, да?

Он мимолетно прячет не по-детски тяжелый взгляд под шляпой, а затем поднимает голову и направляет на Тсунаеши пистолет, внимательно рассматривая, впрочем, меня.

— Я — репетитор-киллер Реборн.