Темноводье (джен)

Когда я подумала, что мы можем вот так просто взять и начать дружить с Хибари Кёей, я погорячилась. И было тому причиной несколько факторов.

Во-первых, мое первое впечатление сменилось адекватным анализом происходящего. Он был несносным эгоистичным мальчишкой, и то, что казалось мне очаровательным, довольно быстро начало бесить. Его дерзость и самоуверенность не знали границ, и общаться с ним было абсолютно невозможно. Впрочем, подход к его характеру я потом все-таки нашла каким-то образом.

С Хибари Кёей было просто невозможно разговаривать, но вот молчать с ним было приятно. Хибари Кёя терпеть не мог чужие прикосновения, но ему было комфортно, если инициатором был он сам.

Он не мог играть в детские игры, но мы за непродолжительные несколько месяцев редкого общения сыграли партию в шахматы, в две руки сделали что-то странное на фортепиано, которое было у него дома, хотя оба знали разве что ноты и играли крайне поверхностно, а еще вместе почитали.

Кёе нравилось молчать, но тишина его часто напрягала, если не сказать, что пугала. Так мне казалось сначала. Но все было проще. Его пугал тот факт, что я могу не понимать его тишины. Если я сидела с умиротворенным видом, он расслаблялся и мог, например, когда мы сидели в саду, внезапно лечь, положив мне голову на колени, чтобы мы вместе молчали и смотрели на природу. Если же разговор не клеился и я хмурилась, пока мы сидели в комнате и не знали, чем заняться, Кёя начинал нервничать и злиться.

Когда Кёя нервничал и злился, Кёя дрался. Я внезапно полюбила кофты с длинным рукавом, благо, погода позволяла, а на руках у меня иногда появлялись синяки. И, один раз, даже след от укуса.

Это вообще было забавно. Уже не помню, что случилось, но я в очередной раз попыталась завести с ним разговор и попыталась узнать, почему он себя так странно ведет. Не вышло, я злилась. Прошлась на тему его «травоядно-хищнического расизма» по отношению к другим и бросила что-то вроде «у тебя что, комплексы?»

Меня пообещали загрызть до смерти, благо, мы были в комнате, а взрослые ушли в сад, чтобы не слышать, как я переворачивала стул, убегая от этого мамкиного хищника. В итоге я вскинула руку, защищаясь, когда грохнулась на пол сама, а он вцепился мне в предплечье зу-ба-ми, я вскрикнула от удивления и с силой лягнула его черт знает куда, отталкивая, и в итоге Кёя стукнулся спиной и затылком о стенку, которая оказалась ближе, чем казалось.

И что вы думаете?

Я испугалась, конечно же. Как пугаются нашкодившие дети: испугалась, что меня будут ругать за драку. А еще испугалась, что я его ударила. Я не хотела его бить, хотя знала, что он меня — хотел. Я извинялась, хотя он, конечно, даже не думал об этом. Извинялась, подлетев к нему и пристроившись у стенки, спиной к которой сейчас сидел злой и расстроенный Кёя.

А еще я извинялась за то, что посмеялась над ним, потому что схема «Кёя нервничает — Кёя дерется» была мне уже ясна. Трогать его излюбленное «травоядное» явно не стоило, как и вообще лезть в это.

И в итоге превратила все в воспитательную беседу.

— Слушай, Хибари, если ты скажешь мне, что тебе не нравится, я не буду делать то, что тебе не нравится. Все просто. Я не телепат, даже если ты меня побьешь, я могу банально не понять, за что. Тем более не поймут окружающие, если ты будешь внезапно их бить. В этом и проблема. Ты и сам это знаешь, поэтому и злишься, но это замкнутый круг! И сейчас я честно пытаюсь понять твои поступки, поэтому не надо распускать руки и кусать меня заранее, когда я еще ничего страшного не сделала, хорошо? Я, правда, не хочу смеяться над тобой, это не насмешка, просто я не следила за словами. Я буду аккуратнее, так как теперь знаю, что тебе неприятно. Просто скажи, если что-то не так, понимаешь? Обещаю не придираться к словам, когда ты будешь говорить, не смеяться и не говорить, что это глупости. Может, я смогу помочь? Ты можешь сказать мне все, что хочешь, а я обязательно пойму, если ты тому поспособствуешь. Мы можем быть друзьями, Кёя, и то, что я сейчас описала, это дружба. И это — классно. Друзья понимают друг друга, и я хочу тебя понять. Я хочу быть твоим другом.

А еще Кёя в силу возраста банально не мог контролировать свою злость. Так мне иногда казалось. Как дети устраивают истерики в магазине или кидаются игрушками. У меня даже была версия, которая могла быть возможна в случае Хибари. Кёю ведь всегда воспринимали серьезно и детские капризы не казались окружающим детскими. Его отец был опасным человеком, и маленький Хибари-кун тоже воспринимался опасностью. Кёя запоминал свои поступки, сравнивал отношение и искренне верил, что это — норма. Когда он наносил первый удар, он иногда мешкал, словно не понимал, а надо ли вообще бить. Это вошло в привычку. Он, может, и не хотел драться, но уже привык, что ему надо, иначе не умел.

Он сидел у стенки, а я сидела на коленях рядом с ним, и это «я хочу быть твоим другом» само вырвалось, став каким-то более проникновенным, чем вся моя быстрая тирада до него. Мне очень хотелось вытянуть его из этого замкнутого круга.

Я потихоньку влезала в тесный устоявшийся мирок мальчишки, и когда нужно было наконец сказать что-то определенное, что должно заставить меня перестать навязывать ему свое общество, он молчал.

Кёя был противоречивым. Ему не нравилось мое общество и он всячески демонстрировал это, по началу сильно меня раздражая, но его отец, как и мои родители, очень много работал. Даже больше. Хибари-сана практически никогда не было дома. И если я ходила в школу, то Кёя был предоставлен самому себе и нянькам, которые боялись его до обмороков. Как он довел до такого женщин с прекрасными рекомендациями и большим опытом — знать не желаю. А если пожелаю, то все равно не узнаю.

Кёя был противоречивым. Он не хотел со мной говорить, не хотел отвечать, но когда я, не выдержав, встала, чтобы просто уйти, он схватил меня за руку и вскочил сам. Сверлил мрачным взглядом и отрицательно мотал головой, потянул на себя и со вздохом, будто перед стопкой водки, резко обнял, да так, что я чуть не повалилась на него.

На ногах Кёя стоять умел, в отличие от меня, так что в какой-то момент я банально повисла на мальчишке, вцепившись в него от неожиданности в ответ. И, честно, у меня так сердце от всего этого волнения билось, что в какой-то момент я к нему прислушалась и поняла, что у Кёи оно бьется точно так же. Быстро и взволнованно.

Я отстранилась от него в некотором смущении и встала нормально, неловко хихикнув.

От моего смеха Кёя напрягся и хотел было отстраниться, но тут уже я его удержала.

— Это добрый смех, Кёя, я просто рада.

— Кёя? — непонимающе.

— Можно я буду звать тебя по имени?

— Как хочешь, — обычным безразличным тоном. Только я-то заметила, что он расслабился после этого.

С того момента все стало потихоньку налаживаться.

Но первые наши встречи были откровенно ужасны. Кёе не хватало общения. Но он ничего не отвечал на мои вопросы. Чем он увлекается, что он любит, какие у него хобби. Но Кёя почти приказным тоном предлагал рассказывать что-нибудь мне и любил слушать.

Когда рассказ ему не нравился, Кёе хотелось, конечно же, выплеснуть это и сделать что-то неприятное. Так что мы пришли к компромиссу: если нужно было чем-то заполнить тишину, я стала ему читать.

Я вообще любила читать, так что узнав, что Кёе чтение тоже нравится, просто брала с собой книгу, либо брала книгу у самого Кёи. Это было странно, но чем больше мы общались, тем… меньше мы общались. Я ходила к нему в гости, мы садились в комнате или в саду и молчали, либо читали. Остальные занятия Кёе не нравились. Он напрягался и постоянно ждал какой-то подставы, он не соглашался вступать со мной в дискуссию о прочитанном и ему не хотелось смотреть фильмы, тем более аниме.

Вторым «но» в нашем общении было то, что родители ссорились. Мои. В какой-то момент случился натуральный скандал и мать взвыла дурниной, что этот мальчишка меня погубит. Ей не хотелось такой компании для меня. Мама увидела след укуса на моей руке. Это было фиаско. Если синяки я могла списать на спарринги в секции, то укус…

Пришлось подставить одну вредную дурочку с секции, сказав, что мы не поделили уборную после занятия и я не пустила ее прихорашиваться вовремя, из-за чего мы поцапались вне татами. Уговорила мать не идти разбираться и со спокойной душой решила было, что все позади, и мы, наконец, пришли со всеми к взаимопониманию.

Ага, счаз. Общение с Кёей мне решили ограничить, так как этот мальчишка плохо на меня влияет и я могу вырасти драчуньей. Это недопустимо, я и так вся в синяках и пластырях, будто жертва домашнего насилия! Как соседи смотрят! Так что следующий мой визит к Хибари должен был стать последним. Я его едва выпросила!

Под моим чутким руководством Хибари Кёя создал себе электронную почту. В Японии не было крупных локальных соц.сетей, так что общение происходило в основном по мэйлу, это был действительно популярный способ связи. Я рассказала ему о том, что произошло дома, показала синяк от укуса, тут же заверив, что это не страшно.

И Кёя, который едва-едва обрел в моем лице друга, схватил меня за запястье, заставив вытянуть руку. Закатал широкий рукав и хмуро смотрел на след своей деятельности.

— Считай, что я тебя пометил. Ты теперь под моей защитой. — это было сказано настолько серьезно, что я поразилась.

— Ты издеваешься? — он же шутит?

— Нет.

— Меня надо защищать только от тебя же.

Как герой сопливой манги, честное слово. Еще бы в шею укусил на прощание, вот уж точно «метка» была бы. Если не засос. Мда.

Мой сарказм и скепсис Хибари воспринял на удивление спокойно, кстати. И, кажется, даже не понял, что это скепсис.

— Хм. Все равно. Пока нам нельзя видеться, ты будешь писать мне обо всем, что с тобой происходит. Это мое условие, травоядное.

— Ладно, — я легко согласилась, — а ты тоже будешь мне писать о том, как дела?

— Возможно.

И усмехнулся, словно троллит меня! Поразительные изменения! Я широко улыбнулась, неловко приобняв его на прощание, а затем быстро сбежала из комнаты, юркнув под руку к матери, которая сегодня отводила меня в гости лично, и вместе с ней удалилась.

Общаться с Кёей посредством печатных сообщений оказалось намного приятнее и легче. Общаться с Кёей, который решил, что меня бить нельзя, оказалось в любом виде просто восхитительно.

— Хана-сан, у тебя… это… парень есть? — кивая на телефон в моих руках однажды поинтересовалась Киоко-чан, действительно милая девочка, с которой я в этом году оказалась в одном классе и, вроде бы, неплохо общалась.

Уже пять минут шел обеденный перерыв, и телефон предательски пиликнул, присылая пожелание приятного аппетита от Кёи. Ему доставляло удовольствие, кажется, писать мне что-то ровно по расписанию. Желать доброго утра ровно в тот момент, когда я заходила в онлайн, благо, я всегда делала это примерно в одно и то же время, спрашивать, как написала работу, когда я говорила что-то вроде «завтра третьим уроком тест по математике»…

Я посмотрела на телефон. Киоко, тоже посмотрела на мой телефон, испытывая при этом ужасное смущение. И залилась краской под мой неприлично громкий гогот.

— Это не мой парень, Киоко-чан, с тех пор, как я сказала, что десять лет — это рано для отношений, ничего не изменилось. — улыбаюсь, пряча телефон в сумку, чтобы не смущать одноклассницу еще больше, и демонстративно открываю бенто.

Кёя не понимал фишки, когда нужно отвечать сию секунду после сообщения, и мог оставлять их прочитанными, но без ответа, на протяжение нескольких часов. Так что я вскоре тоже забила.

Но, кстати, Хибари был отличным слушателем, так что вскоре наша серьезная переписка превратилась в филиал флуда. Моего флуда. Я присылала ему фотки огромных бумажных завалов, присылала ему фотки неба, когда шла с тренировок, присылала ему гору коротких сообщений капсом, когда получила зеленый пояс тхэнвондо и была до одури горда собой.

Последнему он весьма удивился.

«Я думал, у тебя даже зеленой полоски еще нет.»

Ну да, спасибо за веру. Хотя впечатление усердного бойца я реально не произвожу со своими хаотичными отпихиваниями драчливого Кёи.

«Будешь недооценивать меня — когда-нибудь побью ^^»

Это был кураж победителя, иначе не знаю, что еще заставило меня написать такое сообщение Хибари. Он не отвечал минут семь, а потом прислал короткое «не шути так» с неизменной точкой в конце и слился.

А затем произошло прелюбопытнейшее событие. За это время мы с Кёей несколько раз гуляли в парке и дважды заходили в мелкие кафешки, потому что для парка стало слишком холодно. Все так же общались сообщениями.

Близились зимние каникулы, и вместе с погодой остывала наша переписка. Хибари отвечал реже и часто хамил, хотя мне казалось, что эту ступень мы уже давно прошли. Он говорил, что я все узнаю потом, но не говорил сроки. Я не давила, но это странное поведение меня напрягало. Откровенно напрягало. Я волновалась за Кёю, понятия не имея, куда он мог влезть.

В тот день я задержалась в школе по делам студ. совета и выходила из нее, когда уже хорошо так вечерело. Набирала Кёе что-то вроде «сейчас скину тебе красивое розовое облако», как внезапно услышала чей-то гиений ржач в опасной близости от себя.

Повернулась на звук. Четверка парней в форме соседней школы. Почти сразу отправляю Кёе неприличное матное слово, которое характеризует ситуацию «маленькая школьница и четыре отморозка на пустой улице» лучше всего. Опускаю руку с телефоном, одновременно включая камеру, чтобы зафотать их.

Если меня будут грабить или бить, то хотя бы знать надо, кто.

Страха и паники нет, до абсурда спокойно.

— Эй, ты, мелкая! — обратился ко мне один из них, выходя вперед.

— Да? — пытаюсь говорить спокойно.

— Иди сюда и не дергайся!

В руке другого блеснул нож. Я тупо хлопнула глазами на такую демонстрацию, незаметно сделала кадр и тут же нажала «отправить», молясь, чтобы он загрузился раньше, чем телефон отберут.

А то, что это произойдет, я знала точно.

Короткая вибрация, кадр доставлен. Я покосилась на экран, медленно приближаясь к гопникам. Немного смазанно, но в целом понятно, изображение опознаваемо.

— Вырубай свою игрушку и давай сюда, — тот самый, что кричал, протянул в мою сторону руку. Широкая мозолистая ладонь — зачем-то отметила.

Спокойно стою рядом с четырьмя криминальными элементами. Зажимаю кнопку выключения и отдаю телефон, даже не поворачиваясь. Взгляд не отрываю от ножа. Если он окажется во мне, моей десятилетней тощей тушке придет крышка.

И почему-то мне стало так смешно в какой-то момент, что я затряслась. В своей голове я истерически кричала "а если он спидозный, а если нож спидозный?!" и бегала в медицинском халате, почему-то, своей прошлой страны. Но довольно быстро моя маленькая истерика прекратилась и я замерла обратно, спокойно рассматривая похитителей и на всякий случай запоминая их лица.

— Мы тебя похищаем, — хмыкнул третий, молчавший до этого, привлекая мое внимание.

Удивленно хлопаю глазами. Поднимаю на него взгляд. Потом смотрю по очереди на всех, разглядывая внимательнее, а затем облегченно вздыхаю. Даже нож в руке второго не особо нервирует.

Мои вещи конфискованы: сумка осмотрена, мелочь на газировку изъята и убрана в чужой карман, но все остальное нетронуто. Даже телефон бросили куда-то к учебникам, а потом застегнули сумку.

— Разве Намимори участвует в разборках подростковых банд? — спрашиваю недоуменно.

Младшая, средняя и старшая Намимори были чем-то вроде нейтральных земель. В самом городе Намимори было много районов и несколько более маленьких школ. Это были частная Мидори для девочек, частная школа для мамкиных программистов Юмей, в которой учился мой знакомец по олимпиадам Шоичи, тот еще хиккан и дохлик, несколько маленьких левых школ, название которых я не знала, быдланская Кокуё, которая находилась за заброшенным уже несколько лет Кокуё-лэндом, в которой училось большинство отморозков, и большая около-спортивная школа, которая находилась рядом с центром, главный «защитник»-хулиган которой был «местным» боссом уже второй год, но скоро должен был, по слухам, выпускаться.

В каждой школе классически была своя гопота, которая отнимала деньги на обед у своих задротов-чмошников. Школы «Намимори» были чем-то вроде нейтральных земель. У нас не было своей банды, насколько я знаю, но иногда на наших ребят быковали ребята соседние. Разборки редко доходили до младших школ, обычно эпицентром были старшие классы средней школы или младшие классы старшей. Совсем с детьми было устраивать пацанские разборки банально не интересно.

— А мелочь-то шарит! — воскликнул один из парней, и они опять неприлично заржали.

Это были ребята из той самой около-спортивной школы, которая сейчас «держала» большую часть территорий города. Вообще-то она не была спортивной, но учились там агрессивные и немного туповатые парни, которые в свободное время иногда посещали именно спортивные секции и громили народ на соревнованиях благодаря своей физической форме, а потом и после них устраивали мордобой. Не отходя от кассы, так сказать. А иногда и на них, после чего отстранялись от занятий. И когда снова приходили на них… начинали все сначала.

В общем, я вообще ничего не понимала, ибо с таким сталкивалась только в манге и в сплетнях старших девчонок на обеде. Парни передо мной были лет пятнадцати-семнадцати, по классике, так сказать, им бы идти на лавке сидеть, да караулить народ в неблагополучных районах, а не у нас около младшей школы шляться.

— Так и быть, ща поясню, — рыкнул парень с ножом, который, впрочем, был уже без ножа, зато с моей сумкой. И вставил неприличную матную связку. Я даже не поморщилась, наоборот, с любопытством на него посмотрела.

 — Смотри, кароче, кхм. Кто-то из ваших щенков Намиморских решил, что может с нами потягаться, ёп. Так что мы официально берем тебя в заложники, — он повторил свою, видимо, коронную матную связку, — и ты сидишь, пока мы будем отпинывать ваших сосунков. Потом уйдешь спокойно, как обычно сбегают заложники, ёп, мы такую мелкую трогать не будем, кхм, не ссы в трусы, только напугаем оборзевших Намимори и отчалим.

Теперь более-менее понятно. Он попытался меня даже успокоить, что ли? Мило. Может, они решили, что я от шока такая тихая?

Заложников, кстати, действительно обычно не трогают. Вообще заложники — чаще всего заложницы — это тупо предлог, чтобы вызвать пацанов другой банды на бой стенка на стенку. Откуда в Намимори банда и когда она появилась я понятия не имела, но, собственно, какая разница?

— Надеюсь, вы быстро все решите, — я поежилась и, послушно вися мешком на плече самого крупного, из них, была дотащена до машины за поворотом. В салоне пахло пивом и дешевыми сигаретами. Мне завязали глаза и довезли — думаю, водитель даже прав не имел официально — до одной из заброшек на краю района, где предполагалась встреча.

— Зависит от того, как расторопно ваши сосунки донесут защитнику информацию, — оскалился парень с самым неприятным смехом. И, конечно, засмеялся, словно сказал нечто остроумное.

И где мои красавчики-бандиты бисёнены, которые должны махаться с бисёненами моей школы за мою свободу? Как в манге, знаете ли: чтобы главарь влюбился в заложницу, оказался воспитанным джентльменом, который просто мстит кому-то за что-то и потому идет по кривой криминальной дорожке, но идет благородно, грациозно обходя клоаку жизни и устилая свою дорогу ко мне — а к кому же еще? — лепестками роз.

Жизнь оказалась не очень приятной штукой. Вообще не как манга.

Надеюсь, Кёя вызовет полицию. Да, они обычно не приезжают на разборки подростковых банд, мол, детские игры, но на фотке-то нож у парня в руке видно! Пусть меня побыстрее спасет добрый дядя полицейский, да так, чтобы не успели для профилактики обидеть злые мальчики-хулиганы.

Прошло несколько часов. Я от скуки задремала, сидя на высоком матрасе в углу комнаты той самой заброшки, прислонившись спиной к холодной стене. Как бы не отморозить тут ничего, хоть не минусовая температура еще, но уже не май месяц, знаете ли, а я, дура, решила ничего теплого не брать сегодня утром, солнышко еще так пригревало классно, думала формой зимней обойдусь и шарфом.

Затем начался шум, беготня, мат, крики.

Вы думаете, Кёя вызвал полицию? Нет.

Сказал взрослым? Не-а.

Решил отвлечь гопарей, чтобы удрать со мной отсюда по-тихому? Мимо.

Пафосно пришел бить всем морду лично, оказавшись еще и тем самым чудом-юдом, которое давало отпор чужим хулиганам и подчиняло — что?! — местных.

О, да, Кёя.

— Сейчас ты действительно похож на отморозка.

Сижу на матрасе, вокруг валяются избитые гопники, надо мной возвышается Кёя в белоснежной рубашке с галстуком. Ставлю мобилу, что выбежал из дома, в чем был, распугав репетиторов, которые у него в это время, и даже не заметил, что холодно.

Вокруг Кёи стоят крупные мальчишки из — удивительно, не правда ли? — моей младшей Намимори. Потирают тяжелые кулаки со сбитыми костяшками и хмуро смотрят на меня. Парочка сидит у стенок, хорошо потрепанные.

Им повезло, что старших гопников было мало, штук шесть всего, они приехали чисто напугать малышню, а не реально драться.

Кёя молчит, смотрит на меня странным взглядом, и дергается, будто я его ударила. Я смотрю на подобравшихся пацанов за ним и вздыхаю. Глупый, глупый Хибари. А мать была права.

И вроде хочется спокойно потребовать свои вещи и уйти, сказав, чтобы не смели меня в эту дурь впутывать, а я только снимаю широкий и длинный темно-синий шарф крупной вязки со вздохом, да наматываю его на шею статуей замершего друга.

Он отмирает, возмущенно смотря и перехватывая мою руку.

— Замерзнешь, — это кто еще тут замерзнуть должен?

— Не я выбежала из дома в одной рубашке, — вырываю свою руку и иду в сторону небольшого старого комода, на котором сиротливо лежит моя чистенькая школьная сумка, никак не вписывающаяся в пыльно-грязный антураж заброшки.

— Я ведь сказал, что ты под моей защитой, — самодовольно хмыкает, забывая про шарф, и идет в сторону выхода. — Закончите здесь, — бросает своим парням, а затем требовательно протягивает в мою сторону руку.

Стою. Смотрю на него. Что? Соображаю медленно, так же медленно, как вообще осознаю происходящее. Кажется, мне скоро захочется выпить, причем не простого успокоительного. Жаль, что мне десять. Не продадут. И родители не поймут. И Кёя.

Кёя, кстати, раздраженно хмыкает и силой выводит меня из заброшки. Точнее, просто выводит: я послушно иду, куда надо, а он просто держит меня за плечи и едва-едва подталкивает со спины, чтобы шевелилась.

На улице уже давно стемнело.

Идем. Где мы вообще? А, плевать. Фонари горят желтеньким. Классно.

— Мать волнуется, — меланхолично сообщаю Хибари, шагая рядом. Родители в это время уже должны были вернуться. Возможно, уже позвонили всем моим друзьям-знакомым и в полицию, а может, только зашли домой. Даже не знаю, сколько сейчас времени.

Кёя молчит, пожимая плечами на ходу. Достает телефон и отправляет кому-то сообщение — успеваю увидеть, что отцу, но не успеваю прочесть, что пишет. Какое-то время идем. Ночью прохладно, а еще поднимается сильный ветер. Зябко ежусь, представляя, каково Кёе без теплого пиджака, в одной рубашке. Я неплохо так замерзла в заброшке, как оказалось, просто не заметила. Но и плевать. Мне почему-то очень спокойно и уютно, даже немного весело, но веселье это явно нервное, так что его я в расчет не беру.

— Знаешь, всегда хотела погулять ночью, — опять нарушаю молчание.

В сумке лежит телефон, который я могу в любой момент включить, чтобы позвонить родителям, но я не звоню. Просто иду рядом с Кёей по пустой улице, задрав голову, и смотрю на небо. Темное-темное, затянутое тучами.

— Жаль, что звезд нет, — вздыхаю и останавливаюсь, более-менее проснувшись-очнувшись. Зеваю. Вопреки проснувшимся мозгам, остальной организм все еще хочет спать, во многом из-за погоды. — Кёя, где мы вообще?

— В соседнем районе, — он недоволен остановкой, но не торопит меня продолжать идти, — почти на окраине. Здесь храм со стороны леса еще.

— А, понятно. Ты предлагаешь пешком идти? Автобусы уже не ходят в такое время.

Кёя задумчиво смотрит на меня, словно впервые видит.

— Как ты вообще добрался сюда? Да с такой толпой.

Кёя молчит, а мне смешно. Он сам помнит вообще?

— Добежал.

Тупо смотрю перед собой, вроде на Хибари, а вроде сквозь него, осознавая.

— Ты понимаешь, что такой километраж не каждый спортсмен-бегун осилит? — я в шоке с этого хомо сапиенса, — За сколько?

— Минут за двадцать.

Вздыхаю. И вот от него я удрала полгода назад на дерево? На каком, скажите, топливе?

— А остальное время?

— Нужно было определить, куда тебя увезли. Эти придурки не знали, кому передать информацию о заложнике.

— Ясно.

Кёя достает телефон и опять что-то пишет, поглядывая на ориентиры. Смотрю на него с интересом. В свете фонарей Кёя чертовски эстетичен. И мой шарф ему идет. И рубашка. Огонь мужчина вырастет, только боюсь, что вляпается в криминал он все-таки, как матушка моя и пророчит, крича про уголовников.

— И что теперь, Кёя?

— Машина сейчас приедет, — он убирает телефон в карман и невозмутимо отходит, вставая спиной к одному из фонарей. Обхожу фонарь и тоже прислоняюсь к нему, плечом касаясь плеча Хибари. Стоим. Молчим.

— Да я не про машину, — когда молчание уже кажется бесконечным, я опять его нарушаю.

— А про что? — он понял вопрос еще с самого начала, вообще-то, я в этом уверена.

— Про жизнь. Что ты собрался делать теперь?

— Жить, травоядное, — хмыкает насмешливо, — хочу перевестись в твою Намимори.

— Зачем? — удивляюсь.

— Интересно.

Раздраженно шмыгаю носом.

— Нашел себе хобби, да? Повод подраться, — почти шиплю.

Умиротворение в минус. Хочется плакать, даже слезы к глазам подступают. Кёя такой милый и одинокий! Тебе не обязательно драться, Кёя, я хочу быть твоим другом! Скажи, если что-то не так, Кёя, я хочу помочь! Бредни наивной девчонки.

Мне даже в голову не приходит, что он переводится ради меня, и, в принципе, для такого вывода нет никаких причин: мы общаемся достаточно много и школа на это никак не влияет. И я оказываюсь права, все до банального просто.

— Да.

Когда Хибари не хотел драться, он не хотел драться именно со мной. Когда человек всю жизнь дерется, глупо думать, что он внезапно перестанет, просто потому что в его жизни появляешься неотразимая ты.

Да пошел он в жопу, у меня уже никаких нервов нет. Всхлипываю.

Хибари шарахается в сторону, будто я на него оружие навела, а не заревела, как девчонка. Впрочем, да, конечно, когда я реву — то еще зрелище.

На самом деле, за время нашего общения я ни разу не заплакала, несмотря на то, что мне, вообще-то, десять, а он часто вел себя, как последний хам, и вообще кусался. Уже не говорю, что с кулаками лез и пугал меня до чертиков иногда.

Я вообще редко плачу, и, если что, просто вытираю глаза рукавом или платком, мол, слезятся от ветра или от зевоты. Не привыкла как-то. А тут, видимо, накопилось, и я всхлипнула уже второй раз. Вслух, да еще и при Кёе.

Нет, не стыдно, хотя неприятно ощущать себя глупой и беспомощной. Слабость? Ну да, я, вообще-то, слабая, я же не Хибари. И горжусь этим.

Вдох, выдох, утерлась и злобно посмотрела на ошалевшего от моего слезоразлива мальчишку. Успокаивать меня никто не будет, так что надо успокоиться самой. Иначе Кёя испугается и вообще упокоит когда-нибудь, вон, как странно смотрит.

Хочешь спокойствия, Хана, сделай себе спокойствие своими руками!

Словами, точнее. Мозгами.

— Я не хочу, чтобы ты становился хулиганом, — сжимаю кулаки и говорю максимально внятно и серьезно. И смотрю прямо на него. Хибари вздрагивает и широко распахнутыми глазами смотрит на меня. Никогда не видела у него такое лицо.

Я же отворачиваюсь и просто начинаю говорить в пустоту.

— Тебе одиннадцать, Кёя, одиннадцать! Это не возраст, чтобы лезть в банду хулиганов! Сейчас их было шесть и они не додумались использовать нож, который, вообще-то, у них был, но потом их будет двадцать и они будут знать, кого бить! И это будут не твои громилы, которых ты, вообще не понимаю, где откопал и как подчинил, они будут бить тебя, потому что ты ведь нарвешься, я уверена, что сразу же нарвешься. А потом и того хуже. Зачем ты в это ввязываешься, Кёя, это же опасно, это рушит твое будущее. Неужели ты и правда хочешь стать уголовником в расцвете лет? Думаешь, это все игра, хорошо подрались и разошлись? Пошли в секцию каких-нибудь боевых искусств и давай, дерись, я буду стоять в первых рядах и болеть за тебя, но это должно быть законно, Кёя! Криминал затягивает, и мне страшно, что когда-нибудь я узнаю, что тебя запихнули в машину, как меня сегодня, и увезли вникуда. Не в заброшку, чтобы устроить школьные разборки, а в лес и по частям! Я боюсь, Кёя, боюсь узнать, что ты связался с плохой компанией и начал делать те вещи, за которые по-хорошему надо сидеть за решеткой.

Хрипло дышу, и не хочу даже смотреть на его эгоистичную морду. Если так хочется влезть куда-нибудь без мыла, то пожалуйста! Только я умываю руки в этом случае! Тупой Кёя.

— Но еще больше я боюсь об этом не узнать. — добавляю со вздохом, опять поднимая на него взгляд.

Хибари удивлен, реально удивлен, а я слабо улыбаюсь. Устала. Достало.

— Я все еще твой друг, Хибари, и как друг я тебя прошу, подумай над этим. Ты ведь можешь добиться много большего.

В меня небрежно бросили шарфом. Удивленно сглотнула и на автомате вытерла слезы, которые опять потекли, а затем посмотрела на постную мину Хибари и вообще перестала плакать. В этот раз окончательно.

— Мог бы изобразить сожаление, — тихо проговариваю, сжимая в руках шарф.

Пауза. Кёя медленно подходит ко мне почти вплотную и смотрит на меня насмешливо, сверху вниз.

— Кто тебе сказал, что я хочу быть хулиганом?

Стою, туплю. Хочу его ударить. Хмыкаю, глотая нервный смех.

— А как это еще назвать? Хулиганские разборки во всей красе. Или думаешь, я поверю, что ты просто мимо пробежался благородным рыцарем? А тех, с бандитской рожей, за компанию взял? — фыркаю и мстительно кутаюсь в шарф сама. Бросается мне тут. На улице холод собачий, а он шарфы кидает.

Поздно понимаю, что в этом и заключался его хитрый план. Кёя железобетонный и Кёя видит, что я мерзну. Кёя знает, что я силой заставлю его позаботиться о себе, если будет дурью страдать.

— Я действительно сам решил в это ввязаться. И те парни — мои подчиненные. Но, — он сказал это так резко, что я даже не успела начать возмущаться по новой, — я планирую следить за порядком в городе. Расформировать банды, а не создать новую.

Опять стою туплю. Да что ж такое! В какой момент я перестала понимать, о чем он вообще?

— Зачем? — глупо хлопаю глазами.

— Захотелось, — почти шипит, и я узнаю этот взгляд.

Флешбеки-флешбеки, как полгода назад. Опять дикий взгляд. Не скажет он мне ничего.

— Ладно.

Молчим. Разматываю шарф и встаю поближе к Хибари, укутывая в него нас обоих. Выходит мило, но бесполезно, однако Кёя не сопротивляется. Не уверена, но, кажется, он только чуть-чуть подмерз, в отличие от меня.

Вскоре подъезжает машина, увозя нас домой.