↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Темноводье (джен)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
R
Жанр:
Драма, Экшен, Hurt/comfort
Размер:
Макси | 1 282 895 знаков
Статус:
Заморожен
Предупреждения:
Гет
 
Проверено на грамотность
Попаданка в Курокаву Хану. |

Умение «попасть» — самая оригинальная ачивка в жизни. Попасть под машину одновременно с ребенком из другого мира и словить сдвиг пространственно-временного континуума, попав уже в самого ребенка — такое вообще бывает?

Или история о том, как простая перемена мест слагаемых все-таки меняет итоговый ответ на задачку, а в школе учили совсем другому.
QRCode
↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑

Часть 1. Вводная.

— Кья! — я саданула по груше с ноги и, не устояв, рухнула на мягкие маты пятой точкой, с любопытством задрав голову, чтобы увидеть реакцию сенсея.

Меня зовут Курокава Хана.

Я поднимаюсь с пола под спокойным взглядом наставника и выслушиваю все, что он думает обо мне и моем дурачестве. Проходит какое-то время, я занимаюсь вместе с остальными ребятами, затем мы переодеваемся и расходимся. Каждый под руку со своими родителями.

Мне восемь лет.

С тренировки меня забирает няня. Мои родители работают допоздна, у отца крупный бизнес в гостиничном деле, мать работает у него бухгалтером. Я спокойно иду рядом с приятной молодой девушкой, такие часто устраиваются на непродолжительную работу сиделками за еду и жилье. А может и на продолжительную, кто как, в общем.

Остальные родители расходятся неторопливо, обсуждая последние сплетни и просто перекидываясь парой приятельских фраз. Усталые дети обреченно вздыхают мне вслед, некоторые же болтают наравне со старшими и уходят группами. Я всегда ухожу самой первой, впрочем, меня это только радует. Друзей в секции у меня особенно нет.

Вечереет. Мы живем в маленьком, отдаленном от крупных центров, а потому очень экологически приятном городке. Намимори.

Здесь довольно спокойно, уровень преступности низкий, как и в целом в Японии. Иногда мне кажется, что меня сопровождают просто потому, что так надо, а не потому что за мной действительно нужно следить. Я прекрасно знаю дорогу, а родители прекрасно знают, что я — самостоятельная и ответственная девочка.

В клуб тхэквондо я хожу уже почти полгода, записалась почти сразу, как пошла в первый класс начальной школы. Естественно, я прекрасно знаю дорогу. Иду на автопилоте.

В Намимори есть автобусы и все такое, но они ходят только по главным дорогам. Мы же идем по пустынной улице, похожей на соседние почти как две капли воды. Вокруг — частные домики с маленькими участками. В Японии дорогая земля, поэтому тут нет садов-огородов, как у сельских жителей, да и Намимори, собственно, не село.

Просто маленький уютный городок. Мне приятно ходить здесь вечером, в ненавязчивой компании своей сопровождающей, и, задрав голову, рассматривать розовеющее небо, которое вскоре начинает переливаться янтарем, и, рядом с линией заката, вовсе алеет. А еще детям полезен свежий воздух. У меня нет друзей-ровесников и я редко гуляю, так что путь с секций домой мне особенно приятен.

Мы доходим до большого коттеджа в европейском стиле. Звякнув ключами, мне открывают калитку. Захожу, и, бросив взгляд на закрывающую дверь няню, улыбаюсь ей и скрываюсь в доме. Молча прохожу наверх, на второй этаж — родителей в такое время точно нет, так что оповещать о своем присутствии некого.

Моя комната довольно большая. Просторная. За последние несколько лет она сильно изменилась. Переклеили обои, переставили мебель, постелили ковер с крупным пушистым ворсом. Из детского невразумительного нечто она превратилась действительно в мою комнату. Родители смотрели на это благосклонно.

На пятилетие мне подарили… шкаф. Большой книжный шкаф, занимающий почти всю стену. От двери до рабочего стола, расположенного боком к окну. С другой стороны от окна — шкаф с одеждой, зеркало и комод с мелким хламом, который я просто достаю и не убираю, разводя подобие срача. Но потом все равно расставляю все по местам, все же, такой у нас с родителями уговор. Хочешь личное пространство — содержи его сама. Или приходящая горничная будет не только пылесосить мой ковер и, иногда, если я это не сделаю, протирать пыль, но и разбирать мой хламовник лично.

Никогда не нравилось, когда трогают мое. Сама все, что надо, потрогаю.

Не раздеваясь, стоит зайти, я просто падаю на кровать. Большую полутораспальную кровать с приятным нежно-сиреневым комплектом белья. Вообще, моя комната в красивых пастельных оттенках. В основном это персиковый, ибо обои, но есть и розовый, голубой, сиреневый. Вся стена над кроватью безбожно испорчена, как и стена над столом. В первом случае — пустое пространство, которое испорчено только по мнению родителей. Белая стена. Да, это побелка. Да, я просто сказала не клеить на нее обои. Да, я буду здесь рисовать. Нет, не знаю, когда, и не знаю, что, но так надо. Это увлечение досталось мне еще из моей «прошлой» жизни.

Над столом же специальная доска. Тонкими иголочками к ней прикреплено множество мелких бумажек-напоминалок, несколько номеров — родительских и просто «важных на всякий случай» — и мое расписание. И есть еще место для множества другой фигни, но пока я не знаю, какой. И почему-то все кажется очень пустым из-за этого. Сбоку от стола, на боковой доске шкафа, висит календарь с несколькими обведенными датами.

Ремонт был окончательно закончен год назад, но я не сильно продвинулась в дальнейшем оформлении комнаты с того времени. Я бы хотела заполнить стену рисунками и фотографиями, которые бы отображали в хаотичном порядке все важные события в моей жизни, но пока там только скромная дата в самом верхнем левом уголке, под потолком, которую едва-едва можно заметить. Просто число, как то, которое пишут на полях тетради перед началом конспекта.

День, с которого все началось.

Все было предельно просто и банально. Я попала под машину — она попала под машину. Пространство и время немного сломались, и вот я уже лежу, вместо серого родного неба видя ярко-голубое, красивое, с белоснежным пушистым облаком, проплывающим прямо надо мной. Женский вскрик, мужская ругань на два голоса.

Реанимация, заторможенность из-за наркоза, гипс на руке и тугая повязка на ребрах. Тошнота, сотрясение. Детские слезы от боли мешаются с моими. Детские кошмары и мои истерики о потерянной жизни, что скрываются за страшными снами маленькой Ханы, которую вскоре забирают родители. Хана не ходит в садик, Хана болеет, а затем неожиданно замыкается в себе.

Точнее, я просто не могу полноценно изображать ребенка. Наивного и глупого. Я серьезная и умная, эрудированная не по годам, я учусь у нянь и активно использую память малышки, которая погибла в тот день за нас двоих. Хана и раньше была очень спокойной, так что все свалили на стресс.

Я много читала, как и предыдущая версия меня. Первая версия Ханы. Я была не слишком взрослой в своем мире, так что, возможно, из-за этого, а может что-то просто сломалось в моей психике после такой ярко выраженной мистики, но новую жизнь было принять легко. Я быстро осваивалась. Выпросила у родителей перестановку в комнате, с серьезным видом заявив, что хочу начать новую жизнь. Это было мило и воспринималось, как детская прихоть, но моя комната действительно была очень детской, и, подумав, родители согласились. Мы жили хорошо и в деньгах не нуждались, не совсем буржуи, но и так неплохо.

Принять культуру было сложно, сложнее всего, но в этом помогала память девочки. Мой европейский мозг кипел, и в первое время часто я страдала мигренью. Родители думали, что это последствия аварии. Я же с умным видом кушала витаминки — оказалось, в Японии очень распространено принятие витаминов, как детьми, так и взрослыми, что меня порадовало и открыло немного завесу поразительного восточного долголетия — и говорила, что сейчас вылечусь. Взрослые умилялись и забывали о моих промашках.

На праздники я просила что-то для устройства своей комнаты. Выпрашивала, чтобы оформить ее самостоятельно. Просила большой шкаф, скупая книги под умиленные вздохи родителей, прекрасно осознающих, что книги вскоре действительно будет некуда деть. Самым лучшим подарком был ноутбук. Выпросить его было сложно, но в то же время легче, чем казалось сначала. Довольно большой, чтобы таскать его куда-то, но оттого и мало тормозящий, он находился на моем столе, либо на тумбе рядом с кроватью, если мне хотелось полежать, смотря какой-нибудь мультик. Местное кино меня откровенно расстраивало, а вот мультики всегда и везде классные.

Родители работали. Когда я семимильными шагами пошла на поправку, демонстрируя хорошие успехи в работе с репетиторами, они перестали брать выходные и приходить пораньше. В глазах матери часто плескалась вина, но вскоре я убедила ее, что мне совсем не одиноко, а ноутбук был весомым тому аргументом. Успехи в учебе были все больше, и, наверное, если бы не они, мне бы ничего не доставалось так легко. Я была гениальна, и во многом мне помогал интернет, как казалось семье. Самообучение, ага. Этот предлог просиживания в комнате большого количества времени нравился мне, а главное, нравился родителям, примиряя их с действительностью.

По крайней мере, они перестали бояться, что я вырасту хиккикомори. Я просто честно отвечала, что мне скучно с другими детьми, и это было логично.

Несмотря на то, что в нашей семье рос маленький гений, никуда экстерном я не поступала. Во-первых, потому что мне нужно было все-таки многое выучить. Например, язык, потому что зная его изначально на уровне пятилетнего ребенка, я, хоть и продвигалась как могла в изучении с ноутбуком, но все же несколько… тормозила. Я ведь не была настоящим ребенком, и усваивать информацию мне было немного сложнее. Да, я классно знала английский, в совершенстве, так сказать, как британскую, так и американскую версии, но… Это было не то. Хотя, однозначно, если бы не соцсети, к которым получилось приспособиться через различные прокси, я бы свихнулась в такой… реально хикканской изоляции. Сейчас же у меня были интернет-друзья, собственно, как и в другой жизни, и нам было очень классно, пусть и на разных концах света. Я называла им ложный возраст и говорила, что стесняюсь бросать фотки, но обещала, что когда-нибудь мы свидимся. Всех все устраивало. Мне жилось хорошо.

С таким домашним образом жизни я заметила, что могу поправиться. Не было беды с детским метаболизмом, но нормальные здоровые дети активно играют со сверстниками, а не я. Так что я открыто заявила родителям, что вместо садика я хочу учиться с репетиторами — а когда стало ясно, что этого мало — я погрузилась в различные секции и кружки. Музыка в виде скрипки, рисование. Во всякие клубы юных читателей я не хотела: мне было скучно. А вот рисовать я любила всегда, в прошлой жизни даже немного зарабатывая на этом хобби. В этой можно было сделать то же самое, когда подрасту, да и просто для души приятно. Скрипка… настояние отца. Я хотела гитару, но это «так по-плебейски». Вот вырасту, в общем, будет мне гитара, а пока — скрипка, ноты, классическая музыка.

В школе мне все равно нужно было изучить японскую литературу, японскую историю, да и сам язык, как и японские аналоги иностранного и обществознания, все такое. Да и проскакивать из-за своего попаданства сладкую пору юности не хотелось. Так что это я оставила, а родители, подумав, стали грузить меня математикой и прочими точными науками через репетиторов. Задачки я решала быстро, но усложнять никогда не просила, тщательно обдумывая все с точки зрения маленькой девочки, а не великовозрастной недоросли.

В общем, чтобы мое милое личико не стало похоже на щекастый пончик, я решила заняться спортом. Танцы были отброшены сразу. Нет, какое-то время я ходила на что-то бальное, но, научившись танцевать банальный «квадратик» вальса, сбежала прочь от этих дурацких платьев, редких соревнований и тупых мальчишек с потными ладошками. Легкая атлетика тоже вскоре была забыта, как страшный сон. Родители совершенно не видели меня спортсменкой, а заниматься чем-то таким абсолютно бесцельно… мне было слишком лень. Но чего-нибудь интересного все равно хотелось.

Баскетбол, бейсбол, футбол. Можно было поиграть в пляжный волейбол через сетку с ребятней на пляже, но не более. Я хотела найти хобби, которым смогу заниматься подольше, например, до средней школы, а клубы командной игры в основном были мужские. Японцы — сексисты. Я не хочу быть менеджером или кем-то вроде, мне нужно будет гонять юношеский жирок. И вообще, я хочу покорять мальчишек, как в сопливых аниме, может быть, а для этого нужно за собой следить, да.

Итак, привет, единоборства. Стрельба из лука и кендо были отброшены, как древность, я хлопала глазами и говорила, припоминая родительское беспокойство, что хочу знать, как, если что, наподдать хулиганам, которые могут меня обижать. Я же девочка? Ну что вы, конечно меня будет защищать кто-нибудь, а не я сама кулаками махать. Просто для вашего же, родители, спокойствия!

Итак, я хожу уже во второй класс младшей школы и занимаюсь тхэквондо. И состою в школьном кружке рисования. Впрочем, из него я собираюсь уйти. За время обучения в младшей школе я сменила несколько кружков, так и не найдя что-то, что не казалось бы мне тратой времени. Расходилась с одноклубниками полюбовно и с миром, к слову, так что у меня было много приятелей в школе и неплохой рейтинг среди остальных девчонок.

Как оказалось, залипать на одноклассниц, создавать «фан-клубы» личности или просто сталкерить за симпатичными мальчиками и девочками в Японии начинают еще с младшей школы. Это было… немного странно, все же, я в таком возрасте мутузила мальчишек палками во дворе и на жопе каталась с детских горок на площадках, но, в целом, пока я сидела тихо и скромно, будучи со всеми одинаково дружелюбной и отстраненной, ко мне не лезли. Видимо, я была несколько… устрашающей в своей любви к уединению для остальных детей. Японцы чертовски скромные, так что ко мне, с моей идеальной успеваемостью и дружелюбным спокойствием, просто стеснялись подойти. Я не была красоткой, как девчушка из параллели, Киоко, о которой уже на второй год поползли различные шепотки и восхищенные вздохи, но мне и не нужно было такой славы. Какой смысл, если все тебя боготворят, но у тебя нет друзей?

У меня друзей не было, но по другой причине. Мне все еще было скучно, так что я просто имела милое детское покровительство над некоторыми девчонками в классе в прошлом году, одна из которых, после того, как нас перемешали, осталась моей приятельницей и в этом, была хорошо знакома с парой мальчишек, не красавцев, зато соображающих и смелых до разговора с девочкой. Помогала одноклассникам с домашкой, да и в целом была сущим ангелочком. Мне было не сложно, тем более, это здорово экономило энергию и позволяло выбрать себе окружение, которое хотя бы стремится стать умнее, чем стадо визжащих спиногрызов.

Но моя одинаковая ровность в отношениях со всеми не давала детям воспринять меня как своего друга. Мы были просто хорошими приятелями и мне это нравилось. По крайней мере, в школе я всегда могла с кем-то поболтать, скушать бенто в компании, а после школы я была «очень занята» и на редкие предложения провести выходной отвечала отказом и сожалела. Иногда. А иногда и соглашалась, мы с девчонками ходили в кино и караоке. Надо же когда-нибудь расслабиться и подурачиться?

К слову про мои хобби, с третьего класса я хотела подать заявку в школьный совет. Раньше нельзя, к сожалению, но оно и правильно — кто допустит шестилеток и семилеток, к примеру, к управлению внеклассной деятельностью?

Самоуправление мне нравилось. И еще мне нравилось чувствовать себя нужной. И было не сложно покопаться в бумажках, например, или организовать ребят на какое-нибудь мероприятие. Уже второй раз меня выбирали старостой.

Скоро должны были начаться весенние каникулы, после которых нас опять перемешают, произойдет мой перевод в третий класс.

Скоро должны были начаться каникулы, которые станут отправной точкой, стартовой полосой для спринтерского забега по жизни. Но об этом я еще не знала.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 2. Похороны.

Оно пришло, откуда не ждали.

В тот миг большое дождевое облако внезапно закрыло солнце, и на кухне неожиданно потемнело. Я грела руки о чашку с теплым какао и сидела на высоком стуле, положив предварительно на сиденье специальную подушку, дабы быть повыше. Вечерело.

— Дорогая, ты помнишь Джун? — внезапно сменил тему отец.

Был тот редкий день, когда они пришли с работы раньше, чем обычно, и мы могли побыть все вместе.

Мать напряглась, явно прекрасно зная о том, кто такая Джун, и недовольно поджала губы. Я удивленно покрутила головой, смотря то на нее, то на непривычно серьезного отца. Я знала это лицо: мама ревнует, причем сильно, и это видно по тому, с какой злостью она держит десертную ложку.

— Это та, которая выскочила за будущего уголовника Хибари? — недовольство в голосе и тон такой… вымораживающий. Жутко.

С недавнего времени родители совсем перестали стесняться меня. Они и раньше выясняли отношения при ребенке, но все же пытались беречь малышку. Сейчас же я демонстрировала все больше чудес понимания. В моей семье все любили друг друга, пусть и ссорились иногда. Так что сейчас я не волновалась, только какое-то нехорошее предчувствие заставляло зябко подернуть плечами.

Скорее всего, всем показалось, будто мне не нравится обсуждение уголовников. Но я, на самом деле, против подобных страстей ничего не имела. Джун, имя переводится как послушная, скорее всего была одной из папиных пассий до мамы. А может быть и нет, и тот самый уголовник увел ее раньше?

— Хибари не уголовник, — словно в сотый раз повторил отец, — его происхождение из древнего клана не делает его…

— Довольно, я не хочу ссориться из-за этого. Так что там с Джун? Вы не общались с тех пор, как выпустились из университета.

Понятно. Значит, очередная девушка из папиного прошлого. В университете он общался практически со всеми в группе и был чертовски популярен. Там же он встретился с мамой. У него была своя компания и они не общались до какого-то времени, да и после он все равно много времени тратил на безделье с друзьями. Я уже слышала об этом от родителей.

— Мне передали приглашение на ее похороны.

— Я говорила, что их отношения не доведут до добра… — мать хотела еще что-то сказать, но осеклась, словно осознав то, что только что было сказано.

Повисла какая-то неприятная пауза. Мать, кажется, боялась того, что случилось с той самой Джун, а отец пребывал в своих мыслях.

Джун была, как оказалось, маминой подругой тоже. Я решила не лезть и проглотить такое объяснение. Хибари-сан, как оказалось, был влиятельным и чертовски опасным человеком. Намного старше Джун, он забрал ее в никуда сразу после университета, и с моими родителями Джун общалась посредством редких звонков.

Но вскоре и они прекратились.

Джун была сиротой и за нее было некому заступиться. Богатый покровитель из традиционной семьи, как я поняла, возжелал себе традиционную верную жену и Джун идеально подошла на эту должность. И у них даже был ребенок, кажется, мой ровесник.

А потом она угасла, как угасают многие, и умерла. За несколько лет выгорела. Они переехали в Намимори, как узнал отец, и все это время его давняя подруга была рядом, в паре-тройке кварталов. Намимори был ее родным городом, и именно из ее рассказов отец узнал о нем, а затем и выбрал, как идеальное место для тихой семейной жизни.

И через несколько дней мы двинулись на похороны.

Было до поганого солнечно. Пели птички, люди вылезали на улицу и шли гулять в цветастых нарядах. А мы погрузились в машину и поехали до кладбища.

Какие-то бессвязные события все происходили, происходили, я просто отошла в сторону и не мешалась. Мне тоже было грустно, но я не пыталась изобразить скорбь или что-то вроде. Я не знала даже, насколько правдива история покойницы, которую смогла узнать из разговора родителей, большую часть из которого вообще подслушала. Да, нехорошо, но меня реально волновало, насколько опасные связи у нашей семьи внезапно появились.

Тусить с якудза было бы как-то не в кайф.

Рядом со мной стену подпирал еще один ребенок. Темные волосы, как у меня, только темнее: иссиня-черные, а не какого-то невнятного цвета. Серые глаза, как у меня, только без теплых проблесков редкого карего и болотного, а холодного стального оттенка. Нос с небольшой горбинкой, но скорее парнише кто-то врезал, нежели он просто такой от рождения. Он был довольно худой, если не сказать щуплый, что, в принципе, меня не настораживало: японцы в большинстве своем хрупкие по телосложению, даже парни. Но смотрел мальчик на всех как-то зло, неприязненно.

А еще он почувствовал мое внимание. Я никогда не умела ощущать чужие взгляды, но прекрасно понимала, что у других такое умение действительно может быть. И когда угрюмый мальчишка посмотрел на меня, мне на какое-то мгновение стало нестерпимо жалко его. Это ведь тот самый сын Хибари? Единственный ребенок, которого я здесь видела.

На похоронах я не нашла более идиотского поступка, чем… улыбнуться ему. Немного грустно, но я искренне постаралась в тот момент вложить в эту улыбку не фальшивую скорбь и жалость, а желание приободрить и как-нибудь согреть морально.

Мальчик удивился. Посмотрел на меня еще злобнее. В какой-то момент обрадовался. А потом полез драться.

Я даже не закричала. Не побежала звать взрослых и позориться, на что явно надеялся пацан. Я настолько испугалась того, что он потревожит скорбящих своими детскими выходками, мне стало настолько неловко и я так сильно не хотела быть битой, что рванула в сторону и побежала прочь, пытаясь увести его от толпы. Выбежала на улицу и дала по газам.

Мальчишка вошел в раж и преследовал меня, словно загоняющий жертву хищник. И, чур меня, но, прекрасно понимая, что это просто ребенок, я ощутила реальный страх за свою жизнь. Если бы не адреналин, я бы от него не убежала.

Нет, не поймите меня неправильно, я прекрасно знаю, что детский мордобой не может привести к чему-то серьезному… в основном. Никогда не исключены всякие несчастные случаи, но я не об этом. Разборки в нашем возрасте это просто махания конечностями и слезы глупых истерик. Но в том-то и дело, что впервые, глядя на сверстника, я не видела в его глазах уже опостылевшую глупость других детей. Он был взрослее. Это пугало. Я не знала, что от него ждать.

Ситуация была безвыходная. Далеко уходить нельзя, развернуться нельзя, ибо бегу я по узкой тропинке… Так что я, в черной аккуратной юбочке, заметив впереди широкое многолетнее дерево, со всей дури наскочила на него, оттолкнувшись от коры носочком лакированной туфельки и распластавшись на широкой ветке, кое-как забралась на нее. Ободрала правую коленку, кстати, и, кажется, внутреннюю сторону левого бедра.

А мальчишка Хибари запнулся о корягу и упал прямо на пыльную тропинку, неудачно подвернув ногу. Так ему и надо. Кажется, он запнулся больше от удивления, чем от невнимательности. Вот такая вот я обезьяна.

Маленький хищник практически сразу вскинулся, жмурясь от боли попытался встать и даже встал. Я тяжело дышала, а он, кажется, даже не сильно запыхался. Если бы не коряга, быть бы мне избитой этим малолетним хулиганом.

Почему-то мне охотно верится, что Хибари — уголовники!

— Как тебя зовут? — спросил он после того, как сморгнул злые слезы. Такой невозмутимости я удивилась. Даже мне, практически взрослой в теле ребенка, нереально сложно удержаться от слез или детских выходок, а тут реально натуральный ребенок стоит, то ли растяжение получив, то ли порвав связки, то ли просто подвернув ногу, и даже не плачет.

Я надеюсь, он ничего не сломал и ничего серьезного, правда? Упал он, я видела, реально сильно и неудачно.

— Курокава Хана. А ты сын Хибари Джун, да? Сочувствую, но ты не нуждаешься в моем сочувствии.

Когда я называла имя его матери, он поморщился. Или он поморщился от фамилии? От всего сразу? Может быть, у Джун не было фамилии мужа? Или у него не самые лучшие отношения с родителями? Когда речь идет о смерти родного человека, ты не морщишься на его имя.

А вот когда я сказала, что он в моем сочувствии не нуждается, мальчишка заметно дернулся и как-то непонятно на меня посмотрел.

— Хм. У меня есть имя, травоядное.

— Твое имя — Травоядное?

Я уселась на ветке и уже готовилась прыгать, чтобы в очередной раз драпать, но не пришлось. Мою шутку неожиданно оценили, хмыкнув.

— Хибари Кёя, Курокава-кун.

Да-да, в Японии не только к мальчикам обращаются, используя суффикс «-кун». Для меня это было немного удивительно, ибо раньше мой уровень знаний был на уровне «ищу тян» и подобных глупостей подростков в интернете моей прошлой жизни. Но, оказывается, этот уважительный суффикс не имеет пола. Просто к девушкам это редко бывает уместно.

Сейчас было очень даже.

— Я могу принять это за «рад познакомиться», Хибари-кун?

Я скопировала его обращение, так как подобное мне было приятно больше, чем фамильярное «Хана-чан» или «Кёя». И до того, как Хибари ответил, чуть улыбнулась, спрыгивая с ветки.

— Взаимно, Хибари-кун. Я не хотела тебя злить, если что, просто мне показалось, что улыбка будет нужнее фальшивой скорби.

Мой новый знакомец только неопределенно хмыкнул, не то презрительно, не то благодарно, и это было очень странным контрастом. Я же медленно, подняв руки и показывая открытые ладони, сделала шаг к нему, словно подходила к пугливому дикому животному. Никаких резких движений, да?

— Пойдем назад?

— Ага.

Я поравнялась с ним на тропинке, мы синхронно осмотрели друг друга. Спрыгнув с дерева я не забыла отряхнуться, так что, если не брать в расчет разбитую коленку, выглядела довольно презентабельно. Кёя, после того, как извалялся в пыли, был слишком занят спасением своей гордости, чтобы отряхиваться. Я ненавязчиво стряхнула с его плеча несуществующую пылинку, намекая, и Хибари, никак не отреагировав на «замечание», начал быстро отряхиваться. Королевская невозмутимость.

Странный ребенок. Даже не ждала от него благодарности или смущения, кстати. Реально стояла и думала: будет драться, или примет помощь? Ох, это звучит так проблемно.

Можно было сбежать сразу же. Но в сравнении со всеми другими детьми он… не был скучным. Даже злился по-взрослому, осмысленно, прекрасно зная, из-за чего. Без слез, по-пацански. Пусть и хотел меня уделать. Ничего страшного, в нашем возрасте разница мальчик-девочка не особо сильна, пусть «слабый пол» и не принято бить ни в каком менталитете.

Так или иначе, Хибари Кёя стал самым непредсказуемым человеком в моей жизни с того момента.

— Ты просто ногу подвернул, или потянул связки? — спрашиваю без сюсюканий, садясь на корточки рядом с ним и пытаясь понять это по внешнему виду ноги, придерживая юбку.

Мне хотелось вести себя с ним так, как веду себя обычно с ребятами. Как взрослый с детьми, немного покровительственно, но почему-то я максимально равняла нас, и словно заражалась от него какой-то… мальчишеской бойкостью, что вымещала все мои девичьи замашки. Я не трусливая плакса и не нежная фиалка, я не поддамся всяким там материнским инстинктам и просто... мне показалось каким-то неприятным вести себя, как типичная мамина девочка, когда можно было вызвать уважение Хибари своим настоящим поведением.

Для Кёи мне хотелось быть товарищем. А для этого нужно было показать, что я не хуже, но и не пытаться строить из себя главную.

А мой вопрос, кстати, и его интересовал. Кёя хотел присесть, чтобы задрать штанину, но покачнулся и удержался только благодаря тому, что вовремя схватил меня за предплечье. А я вовремя выставила руку.

— Я могу проверить, — предложила. На предплечье будут синяки, он все еще держится за него. И, кажется, ему просто очень больно, и он не контролирует, как сильно вцепился. — В клубе тхэквондо учили. Чтобы знать, если кто-то травмировался, что с ним делать.

— Ну давай, — Хибари хмуро кивнул.

Кёя все-таки либо потянул, либо порвал связки, и я даже была этому немного рада, как бы мерзко это ни звучало. Он бы в любом случае сам не дошел, а так я смогла подробно рассказать ему, что это серьезно и хромать самому нельзя, нужно беречь ногу и быстро добраться до взрослых, чтобы они помогли. Я даже хотела сбегать сама, чтобы кто-нибудь пришел и просто понес его, даже уже сделала шаг в сторону, чтобы побежать, но…

Усаженный мной на выступающий из-под земли широкий корень Кёя неожиданно схватил подол моей потрепанной юбки.

— Не уходи без меня.

Он вздернул нос и прищурился, словно презрительно, но на пушистых ресницах — ну почему у мальчишек они всегда такие классные? — были капельки слез.

— Ладно, — легко согласилась. — Тогда вставай и пошли.

Он удивленно посмотрел на меня, а затем сжал кулаки и встал, сделал несколько шагов, едва не падая, и посмотрел на меня с такой злостью, что мне стало страшно. Опять. Я вздохнула, протягивая ему руку.

— Нет ничего плохого в том, чтобы просить о помощи, Хибари-кун.

— Мне не нужна помощь травоядного.

Я хладнокровно убрала руку, за которую он почти взялся, вопреки своим словам.

— Хибари-кун, — выделила я обращение, — либо я уйду и буду травоядным, либо ты перестанешь путать меня и травоядных, а гордость с гордыней.

Какое-то время мы смотрели друг на друга в тишине. Он — стоя на одной ноге, чуть согнув вторую, не отрывая ее от земли, но и не наступая на нее, я — на расстоянии примерно метра от него, готовая отскочить в любой момент, но опять поднявшая руку, чтобы протянуть ее Кёе.

Хибари прикрыл глаза и кивнул чему-то.

— Подойди? — вопрос и почти просьба.

Недоверчиво смотрю на него, но медленно приближаюсь и беру его руку. Хибари дергается. Поднимаю его конечность, но Хибари вырывается с каким-то затравленным взглядом. Какое-то время стоим.

— Не нравятся прикосновения? — пристальный взгляд был мне ответом. Вздыхаю. — Просто держись за меня сам, как тебе удобнее, и пойдем потихоньку. Я бы предложила тебя потащить, но, думаю, я на половине пути сдохну. А еще сдохнет твоя гордость, так что давай сам.

Если не хочет идти с моей поддержкой, пусть хотя бы цепляется сам, чтобы не падать.

В итоге я согнула руку в локте и Хибари схватил меня за предплечье, опираясь на него, когда надо было хромать. Сначала едва-едва, скрипя зубами, пытаясь все-таки идти без помощи, но потом нормально. Затем уже переместил руку мне на плечо, так как это было удобнее. Я сунула руки в карманы юбки и неторопливо шагала, подстраиваясь под его скорость. Возможность тактильного контакта со мной мальчишку нервировала, так что руки пришлось демонстративно держать в карманах весь путь.

Шли мы минут пятнадцать, и взрослые уже немного забеспокоились. Нас встречали на опушке небольшого леска несколько человек, двое из которых были моими родителями и одна явно наемной нянькой. Не моей, значит, юного Хибари-доно. И нянька была бледнее мела. Бедная барышня.

— Получается, ты мог бы пойти в четвертый класс? — не глядя на Кёю интересуюсь.

Пока мы шли, я успела его чуть-чуть разговорить, чтобы отвлечь нас обоих от осознания ситуации. Хибари-кун был старше меня на год и находился на домашнем обучении. Его семья могла себе это позволить. Кёя мало общался с другими детьми, еще меньше, чем я — глядя на него, такой вывод напрашивался сам собой. Я болтала о том, что ходила в различные кружки — все началось со спортивной секции, о которой я уже упоминала ранее, — и вскоре перешла на студенческий совет, школу, одноклассников, с которыми мне довольно скучно. Не удержалась и похвалила Хибари, сказав, что он выглядит намного интереснее других детей.

— Угу, — при виде взрослых весь настрой мальчишки на диалог исчез. Тонкие пальцы с силой сжали мое плечо, заставляя поморщится, но почему-то я постаралась сейчас это скрыть, придав лицу максимально безмятежное выражение. Спокойно.

К нам тут же кинулся народ, стоило им нас разглядеть. Мать причитала, будто я отсутствовала месяц, отец облегченно смеялся, растрепывая мои и почему-то Кёины волосы, нянька была отослана куда-то прочь. Мой новый знакомец был настолько удивлен этой фамильярностью, что даже не испуган. Он не отстранился, и, кажется, позволил себе немного расслабиться. И мне даже показалось, что ему было приятно неожиданно оказаться в такой атмосфере, после своего боевого ранения получив немного ласки.

— Где ты был, Кёя?

Взрослый мужчина, что стоял в стороне, все-таки подал голос, обращаясь к сыну. Он выглядел устрашающе, и черные траурные одеяния только завершали образ какого-то величественного безжалостного самурая, вернувшегося совсем недавно с битвы. У него был красивый глубокий голос — наверняка у Хибари-куна будет такой же, когда он вырастет — и строгий, холодный тон. Но он не казался мне опасным именно для нас. Скорее… обеспокоенным, но не забывающем о воспитательном моменте.

Мог бы быть полюбезнее с родным сыном в такой день, все-таки, но ладно.

Кёя стоял близко, все еще держа руку на моем плече, и я незаметно толкнула его локтем в бок, тут же ободряюще улыбнувшись, когда на меня недоуменно воззрились.

— Я гулял, — если раньше он колебался, то сейчас — нет, действительно собираясь врать от и до. — С Курокавой-кун.

— Мы поладили, — улыбаюсь уже взрослым, кивая головой в подтверждение своих слов.

— Вовсе нет, — возмущенно смотрит на меня Кёя.

— Разве? — хлопаю глазами, хитро щурясь.

— Посмотрим, — задумчиво.

— Посмотрим? Будем и дальше общаться?

Подловила, подловила! Он сам дал повод, конечно, но… ух! Хочу подружиться с этим парнишей. Мать смотрит почти с ужасом.

Ну, Хибари. Ну, предполагаемый клан якудза. С такими же лучше дружить, м?

Отец Кёи что-то говорил моему, пока мы вели свой маленький спор. Кажется, они обсуждали что-то вроде «Кёе нужно общение со сверстниками после случившегося» и «мы рады, что дети нашли общий язык». Хибари-старший обычный мужик, как я поняла, раз нормально общается с моим отцом. У страха глаза велики.

А может, мне просто повезло.

Ведь на самом деле Хибари-сан внимательно наблюдал за тем, как я реагирую на колючку-Кёю, и как все еще ненавязчиво стою рядом, пока он заметно не наступает на поврежденную ногу.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 3. Похищение.

Когда я подумала, что мы можем вот так просто взять и начать дружить с Хибари Кёей, я погорячилась. И было тому причиной несколько факторов.

Во-первых, мое первое впечатление сменилось адекватным анализом происходящего. Он был несносным эгоистичным мальчишкой, и то, что казалось мне очаровательным, довольно быстро начало бесить. Его дерзость и самоуверенность не знали границ, и общаться с ним было абсолютно невозможно. Впрочем, подход к его характеру я потом все-таки нашла каким-то образом.

С Хибари Кёей было просто невозможно разговаривать, но вот молчать с ним было приятно. Хибари Кёя терпеть не мог чужие прикосновения, но ему было комфортно, если инициатором был он сам.

Он не мог играть в детские игры, но мы за непродолжительные несколько месяцев редкого общения сыграли партию в шахматы, в две руки сделали что-то странное на фортепиано, которое было у него дома, хотя оба знали разве что ноты и играли крайне поверхностно, а еще вместе почитали.

Кёе нравилось молчать, но тишина его часто напрягала, если не сказать, что пугала. Так мне казалось сначала. Но все было проще. Его пугал тот факт, что я могу не понимать его тишины. Если я сидела с умиротворенным видом, он расслаблялся и мог, например, когда мы сидели в саду, внезапно лечь, положив мне голову на колени, чтобы мы вместе молчали и смотрели на природу. Если же разговор не клеился и я хмурилась, пока мы сидели в комнате и не знали, чем заняться, Кёя начинал нервничать и злиться.

Когда Кёя нервничал и злился, Кёя дрался. Я внезапно полюбила кофты с длинным рукавом, благо, погода позволяла, а на руках у меня иногда появлялись синяки. И, один раз, даже след от укуса.

Это вообще было забавно. Уже не помню, что случилось, но я в очередной раз попыталась завести с ним разговор и попыталась узнать, почему он себя так странно ведет. Не вышло, я злилась. Прошлась на тему его «травоядно-хищнического расизма» по отношению к другим и бросила что-то вроде «у тебя что, комплексы?»

Меня пообещали загрызть до смерти, благо, мы были в комнате, а взрослые ушли в сад, чтобы не слышать, как я переворачивала стул, убегая от этого мамкиного хищника. В итоге я вскинула руку, защищаясь, когда грохнулась на пол сама, а он вцепился мне в предплечье зу-ба-ми, я вскрикнула от удивления и с силой лягнула его черт знает куда, отталкивая, и в итоге Кёя стукнулся спиной и затылком о стенку, которая оказалась ближе, чем казалось.

И что вы думаете?

Я испугалась, конечно же. Как пугаются нашкодившие дети: испугалась, что меня будут ругать за драку. А еще испугалась, что я его ударила. Я не хотела его бить, хотя знала, что он меня — хотел. Я извинялась, хотя он, конечно, даже не думал об этом. Извинялась, подлетев к нему и пристроившись у стенки, спиной к которой сейчас сидел злой и расстроенный Кёя.

А еще я извинялась за то, что посмеялась над ним, потому что схема «Кёя нервничает — Кёя дерется» была мне уже ясна. Трогать его излюбленное «травоядное» явно не стоило, как и вообще лезть в это.

И в итоге превратила все в воспитательную беседу.

— Слушай, Хибари, если ты скажешь мне, что тебе не нравится, я не буду делать то, что тебе не нравится. Все просто. Я не телепат, даже если ты меня побьешь, я могу банально не понять, за что. Тем более не поймут окружающие, если ты будешь внезапно их бить. В этом и проблема. Ты и сам это знаешь, поэтому и злишься, но это замкнутый круг! И сейчас я честно пытаюсь понять твои поступки, поэтому не надо распускать руки и кусать меня заранее, когда я еще ничего страшного не сделала, хорошо? Я, правда, не хочу смеяться над тобой, это не насмешка, просто я не следила за словами. Я буду аккуратнее, так как теперь знаю, что тебе неприятно. Просто скажи, если что-то не так, понимаешь? Обещаю не придираться к словам, когда ты будешь говорить, не смеяться и не говорить, что это глупости. Может, я смогу помочь? Ты можешь сказать мне все, что хочешь, а я обязательно пойму, если ты тому поспособствуешь. Мы можем быть друзьями, Кёя, и то, что я сейчас описала, это дружба. И это — классно. Друзья понимают друг друга, и я хочу тебя понять. Я хочу быть твоим другом.

А еще Кёя в силу возраста банально не мог контролировать свою злость. Так мне иногда казалось. Как дети устраивают истерики в магазине или кидаются игрушками. У меня даже была версия, которая могла быть возможна в случае Хибари. Кёю ведь всегда воспринимали серьезно и детские капризы не казались окружающим детскими. Его отец был опасным человеком, и маленький Хибари-кун тоже воспринимался опасностью. Кёя запоминал свои поступки, сравнивал отношение и искренне верил, что это — норма. Когда он наносил первый удар, он иногда мешкал, словно не понимал, а надо ли вообще бить. Это вошло в привычку. Он, может, и не хотел драться, но уже привык, что ему надо, иначе не умел.

Он сидел у стенки, а я сидела на коленях рядом с ним, и это «я хочу быть твоим другом» само вырвалось, став каким-то более проникновенным, чем вся моя быстрая тирада до него. Мне очень хотелось вытянуть его из этого замкнутого круга.

Я потихоньку влезала в тесный устоявшийся мирок мальчишки, и когда нужно было наконец сказать что-то определенное, что должно заставить меня перестать навязывать ему свое общество, он молчал.

Кёя был противоречивым. Ему не нравилось мое общество и он всячески демонстрировал это, по началу сильно меня раздражая, но его отец, как и мои родители, очень много работал. Даже больше. Хибари-сана практически никогда не было дома. И если я ходила в школу, то Кёя был предоставлен самому себе и нянькам, которые боялись его до обмороков. Как он довел до такого женщин с прекрасными рекомендациями и большим опытом — знать не желаю. А если пожелаю, то все равно не узнаю.

Кёя был противоречивым. Он не хотел со мной говорить, не хотел отвечать, но когда я, не выдержав, встала, чтобы просто уйти, он схватил меня за руку и вскочил сам. Сверлил мрачным взглядом и отрицательно мотал головой, потянул на себя и со вздохом, будто перед стопкой водки, резко обнял, да так, что я чуть не повалилась на него.

На ногах Кёя стоять умел, в отличие от меня, так что в какой-то момент я банально повисла на мальчишке, вцепившись в него от неожиданности в ответ. И, честно, у меня так сердце от всего этого волнения билось, что в какой-то момент я к нему прислушалась и поняла, что у Кёи оно бьется точно так же. Быстро и взволнованно.

Я отстранилась от него в некотором смущении и встала нормально, неловко хихикнув.

От моего смеха Кёя напрягся и хотел было отстраниться, но тут уже я его удержала.

— Это добрый смех, Кёя, я просто рада.

— Кёя? — непонимающе.

— Можно я буду звать тебя по имени?

— Как хочешь, — обычным безразличным тоном. Только я-то заметила, что он расслабился после этого.

С того момента все стало потихоньку налаживаться.

Но первые наши встречи были откровенно ужасны. Кёе не хватало общения. Но он ничего не отвечал на мои вопросы. Чем он увлекается, что он любит, какие у него хобби. Но Кёя почти приказным тоном предлагал рассказывать что-нибудь мне и любил слушать.

Когда рассказ ему не нравился, Кёе хотелось, конечно же, выплеснуть это и сделать что-то неприятное. Так что мы пришли к компромиссу: если нужно было чем-то заполнить тишину, я стала ему читать.

Я вообще любила читать, так что узнав, что Кёе чтение тоже нравится, просто брала с собой книгу, либо брала книгу у самого Кёи. Это было странно, но чем больше мы общались, тем… меньше мы общались. Я ходила к нему в гости, мы садились в комнате или в саду и молчали, либо читали. Остальные занятия Кёе не нравились. Он напрягался и постоянно ждал какой-то подставы, он не соглашался вступать со мной в дискуссию о прочитанном и ему не хотелось смотреть фильмы, тем более аниме.

Вторым «но» в нашем общении было то, что родители ссорились. Мои. В какой-то момент случился натуральный скандал и мать взвыла дурниной, что этот мальчишка меня погубит. Ей не хотелось такой компании для меня. Мама увидела след укуса на моей руке. Это было фиаско. Если синяки я могла списать на спарринги в секции, то укус…

Пришлось подставить одну вредную дурочку с секции, сказав, что мы не поделили уборную после занятия и я не пустила ее прихорашиваться вовремя, из-за чего мы поцапались вне татами. Уговорила мать не идти разбираться и со спокойной душой решила было, что все позади, и мы, наконец, пришли со всеми к взаимопониманию.

Ага, счаз. Общение с Кёей мне решили ограничить, так как этот мальчишка плохо на меня влияет и я могу вырасти драчуньей. Это недопустимо, я и так вся в синяках и пластырях, будто жертва домашнего насилия! Как соседи смотрят! Так что следующий мой визит к Хибари должен был стать последним. Я его едва выпросила!

Под моим чутким руководством Хибари Кёя создал себе электронную почту. В Японии не было крупных локальных соц.сетей, так что общение происходило в основном по мэйлу, это был действительно популярный способ связи. Я рассказала ему о том, что произошло дома, показала синяк от укуса, тут же заверив, что это не страшно.

И Кёя, который едва-едва обрел в моем лице друга, схватил меня за запястье, заставив вытянуть руку. Закатал широкий рукав и хмуро смотрел на след своей деятельности.

— Считай, что я тебя пометил. Ты теперь под моей защитой. — это было сказано настолько серьезно, что я поразилась.

— Ты издеваешься? — он же шутит?

— Нет.

— Меня надо защищать только от тебя же.

Как герой сопливой манги, честное слово. Еще бы в шею укусил на прощание, вот уж точно «метка» была бы. Если не засос. Мда.

Мой сарказм и скепсис Хибари воспринял на удивление спокойно, кстати. И, кажется, даже не понял, что это скепсис.

— Хм. Все равно. Пока нам нельзя видеться, ты будешь писать мне обо всем, что с тобой происходит. Это мое условие, травоядное.

— Ладно, — я легко согласилась, — а ты тоже будешь мне писать о том, как дела?

— Возможно.

И усмехнулся, словно троллит меня! Поразительные изменения! Я широко улыбнулась, неловко приобняв его на прощание, а затем быстро сбежала из комнаты, юркнув под руку к матери, которая сегодня отводила меня в гости лично, и вместе с ней удалилась.

Общаться с Кёей посредством печатных сообщений оказалось намного приятнее и легче. Общаться с Кёей, который решил, что меня бить нельзя, оказалось в любом виде просто восхитительно.

— Хана-сан, у тебя… это… парень есть? — кивая на телефон в моих руках однажды поинтересовалась Киоко-чан, действительно милая девочка, с которой я в этом году оказалась в одном классе и, вроде бы, неплохо общалась.

Уже пять минут шел обеденный перерыв, и телефон предательски пиликнул, присылая пожелание приятного аппетита от Кёи. Ему доставляло удовольствие, кажется, писать мне что-то ровно по расписанию. Желать доброго утра ровно в тот момент, когда я заходила в онлайн, благо, я всегда делала это примерно в одно и то же время, спрашивать, как написала работу, когда я говорила что-то вроде «завтра третьим уроком тест по математике»…

Я посмотрела на телефон. Киоко, тоже посмотрела на мой телефон, испытывая при этом ужасное смущение. И залилась краской под мой неприлично громкий гогот.

— Это не мой парень, Киоко-чан, с тех пор, как я сказала, что десять лет — это рано для отношений, ничего не изменилось. — улыбаюсь, пряча телефон в сумку, чтобы не смущать одноклассницу еще больше, и демонстративно открываю бенто.

Кёя не понимал фишки, когда нужно отвечать сию секунду после сообщения, и мог оставлять их прочитанными, но без ответа, на протяжение нескольких часов. Так что я вскоре тоже забила.

Но, кстати, Хибари был отличным слушателем, так что вскоре наша серьезная переписка превратилась в филиал флуда. Моего флуда. Я присылала ему фотки огромных бумажных завалов, присылала ему фотки неба, когда шла с тренировок, присылала ему гору коротких сообщений капсом, когда получила зеленый пояс тхэнвондо и была до одури горда собой.

Последнему он весьма удивился.

«Я думал, у тебя даже зеленой полоски еще нет.»

Ну да, спасибо за веру. Хотя впечатление усердного бойца я реально не произвожу со своими хаотичными отпихиваниями драчливого Кёи.

«Будешь недооценивать меня — когда-нибудь побью ^^»

Это был кураж победителя, иначе не знаю, что еще заставило меня написать такое сообщение Хибари. Он не отвечал минут семь, а потом прислал короткое «не шути так» с неизменной точкой в конце и слился.

А затем произошло прелюбопытнейшее событие. За это время мы с Кёей несколько раз гуляли в парке и дважды заходили в мелкие кафешки, потому что для парка стало слишком холодно. Все так же общались сообщениями.

Близились зимние каникулы, и вместе с погодой остывала наша переписка. Хибари отвечал реже и часто хамил, хотя мне казалось, что эту ступень мы уже давно прошли. Он говорил, что я все узнаю потом, но не говорил сроки. Я не давила, но это странное поведение меня напрягало. Откровенно напрягало. Я волновалась за Кёю, понятия не имея, куда он мог влезть.

В тот день я задержалась в школе по делам студ. совета и выходила из нее, когда уже хорошо так вечерело. Набирала Кёе что-то вроде «сейчас скину тебе красивое розовое облако», как внезапно услышала чей-то гиений ржач в опасной близости от себя.

Повернулась на звук. Четверка парней в форме соседней школы. Почти сразу отправляю Кёе неприличное матное слово, которое характеризует ситуацию «маленькая школьница и четыре отморозка на пустой улице» лучше всего. Опускаю руку с телефоном, одновременно включая камеру, чтобы зафотать их.

Если меня будут грабить или бить, то хотя бы знать надо, кто.

Страха и паники нет, до абсурда спокойно.

— Эй, ты, мелкая! — обратился ко мне один из них, выходя вперед.

— Да? — пытаюсь говорить спокойно.

— Иди сюда и не дергайся!

В руке другого блеснул нож. Я тупо хлопнула глазами на такую демонстрацию, незаметно сделала кадр и тут же нажала «отправить», молясь, чтобы он загрузился раньше, чем телефон отберут.

А то, что это произойдет, я знала точно.

Короткая вибрация, кадр доставлен. Я покосилась на экран, медленно приближаясь к гопникам. Немного смазанно, но в целом понятно, изображение опознаваемо.

— Вырубай свою игрушку и давай сюда, — тот самый, что кричал, протянул в мою сторону руку. Широкая мозолистая ладонь — зачем-то отметила.

Спокойно стою рядом с четырьмя криминальными элементами. Зажимаю кнопку выключения и отдаю телефон, даже не поворачиваясь. Взгляд не отрываю от ножа. Если он окажется во мне, моей десятилетней тощей тушке придет крышка.

И почему-то мне стало так смешно в какой-то момент, что я затряслась. В своей голове я истерически кричала "а если он спидозный, а если нож спидозный?!" и бегала в медицинском халате, почему-то, своей прошлой страны. Но довольно быстро моя маленькая истерика прекратилась и я замерла обратно, спокойно рассматривая похитителей и на всякий случай запоминая их лица.

— Мы тебя похищаем, — хмыкнул третий, молчавший до этого, привлекая мое внимание.

Удивленно хлопаю глазами. Поднимаю на него взгляд. Потом смотрю по очереди на всех, разглядывая внимательнее, а затем облегченно вздыхаю. Даже нож в руке второго не особо нервирует.

Мои вещи конфискованы: сумка осмотрена, мелочь на газировку изъята и убрана в чужой карман, но все остальное нетронуто. Даже телефон бросили куда-то к учебникам, а потом застегнули сумку.

— Разве Намимори участвует в разборках подростковых банд? — спрашиваю недоуменно.

Младшая, средняя и старшая Намимори были чем-то вроде нейтральных земель. В самом городе Намимори было много районов и несколько более маленьких школ. Это были частная Мидори для девочек, частная школа для мамкиных программистов Юмей, в которой учился мой знакомец по олимпиадам Шоичи, тот еще хиккан и дохлик, несколько маленьких левых школ, название которых я не знала, быдланская Кокуё, которая находилась за заброшенным уже несколько лет Кокуё-лэндом, в которой училось большинство отморозков, и большая около-спортивная школа, которая находилась рядом с центром, главный «защитник»-хулиган которой был «местным» боссом уже второй год, но скоро должен был, по слухам, выпускаться.

В каждой школе классически была своя гопота, которая отнимала деньги на обед у своих задротов-чмошников. Школы «Намимори» были чем-то вроде нейтральных земель. У нас не было своей банды, насколько я знаю, но иногда на наших ребят быковали ребята соседние. Разборки редко доходили до младших школ, обычно эпицентром были старшие классы средней школы или младшие классы старшей. Совсем с детьми было устраивать пацанские разборки банально не интересно.

— А мелочь-то шарит! — воскликнул один из парней, и они опять неприлично заржали.

Это были ребята из той самой около-спортивной школы, которая сейчас «держала» большую часть территорий города. Вообще-то она не была спортивной, но учились там агрессивные и немного туповатые парни, которые в свободное время иногда посещали именно спортивные секции и громили народ на соревнованиях благодаря своей физической форме, а потом и после них устраивали мордобой. Не отходя от кассы, так сказать. А иногда и на них, после чего отстранялись от занятий. И когда снова приходили на них… начинали все сначала.

В общем, я вообще ничего не понимала, ибо с таким сталкивалась только в манге и в сплетнях старших девчонок на обеде. Парни передо мной были лет пятнадцати-семнадцати, по классике, так сказать, им бы идти на лавке сидеть, да караулить народ в неблагополучных районах, а не у нас около младшей школы шляться.

— Так и быть, ща поясню, — рыкнул парень с ножом, который, впрочем, был уже без ножа, зато с моей сумкой. И вставил неприличную матную связку. Я даже не поморщилась, наоборот, с любопытством на него посмотрела.

 — Смотри, кароче, кхм. Кто-то из ваших щенков Намиморских решил, что может с нами потягаться, ёп. Так что мы официально берем тебя в заложники, — он повторил свою, видимо, коронную матную связку, — и ты сидишь, пока мы будем отпинывать ваших сосунков. Потом уйдешь спокойно, как обычно сбегают заложники, ёп, мы такую мелкую трогать не будем, кхм, не ссы в трусы, только напугаем оборзевших Намимори и отчалим.

Теперь более-менее понятно. Он попытался меня даже успокоить, что ли? Мило. Может, они решили, что я от шока такая тихая?

Заложников, кстати, действительно обычно не трогают. Вообще заложники — чаще всего заложницы — это тупо предлог, чтобы вызвать пацанов другой банды на бой стенка на стенку. Откуда в Намимори банда и когда она появилась я понятия не имела, но, собственно, какая разница?

— Надеюсь, вы быстро все решите, — я поежилась и, послушно вися мешком на плече самого крупного, из них, была дотащена до машины за поворотом. В салоне пахло пивом и дешевыми сигаретами. Мне завязали глаза и довезли — думаю, водитель даже прав не имел официально — до одной из заброшек на краю района, где предполагалась встреча.

— Зависит от того, как расторопно ваши сосунки донесут защитнику информацию, — оскалился парень с самым неприятным смехом. И, конечно, засмеялся, словно сказал нечто остроумное.

И где мои красавчики-бандиты бисёнены, которые должны махаться с бисёненами моей школы за мою свободу? Как в манге, знаете ли: чтобы главарь влюбился в заложницу, оказался воспитанным джентльменом, который просто мстит кому-то за что-то и потому идет по кривой криминальной дорожке, но идет благородно, грациозно обходя клоаку жизни и устилая свою дорогу ко мне — а к кому же еще? — лепестками роз.

Жизнь оказалась не очень приятной штукой. Вообще не как манга.

Надеюсь, Кёя вызовет полицию. Да, они обычно не приезжают на разборки подростковых банд, мол, детские игры, но на фотке-то нож у парня в руке видно! Пусть меня побыстрее спасет добрый дядя полицейский, да так, чтобы не успели для профилактики обидеть злые мальчики-хулиганы.

Прошло несколько часов. Я от скуки задремала, сидя на высоком матрасе в углу комнаты той самой заброшки, прислонившись спиной к холодной стене. Как бы не отморозить тут ничего, хоть не минусовая температура еще, но уже не май месяц, знаете ли, а я, дура, решила ничего теплого не брать сегодня утром, солнышко еще так пригревало классно, думала формой зимней обойдусь и шарфом.

Затем начался шум, беготня, мат, крики.

Вы думаете, Кёя вызвал полицию? Нет.

Сказал взрослым? Не-а.

Решил отвлечь гопарей, чтобы удрать со мной отсюда по-тихому? Мимо.

Пафосно пришел бить всем морду лично, оказавшись еще и тем самым чудом-юдом, которое давало отпор чужим хулиганам и подчиняло — что?! — местных.

О, да, Кёя.

— Сейчас ты действительно похож на отморозка.

Сижу на матрасе, вокруг валяются избитые гопники, надо мной возвышается Кёя в белоснежной рубашке с галстуком. Ставлю мобилу, что выбежал из дома, в чем был, распугав репетиторов, которые у него в это время, и даже не заметил, что холодно.

Вокруг Кёи стоят крупные мальчишки из — удивительно, не правда ли? — моей младшей Намимори. Потирают тяжелые кулаки со сбитыми костяшками и хмуро смотрят на меня. Парочка сидит у стенок, хорошо потрепанные.

Им повезло, что старших гопников было мало, штук шесть всего, они приехали чисто напугать малышню, а не реально драться.

Кёя молчит, смотрит на меня странным взглядом, и дергается, будто я его ударила. Я смотрю на подобравшихся пацанов за ним и вздыхаю. Глупый, глупый Хибари. А мать была права.

И вроде хочется спокойно потребовать свои вещи и уйти, сказав, чтобы не смели меня в эту дурь впутывать, а я только снимаю широкий и длинный темно-синий шарф крупной вязки со вздохом, да наматываю его на шею статуей замершего друга.

Он отмирает, возмущенно смотря и перехватывая мою руку.

— Замерзнешь, — это кто еще тут замерзнуть должен?

— Не я выбежала из дома в одной рубашке, — вырываю свою руку и иду в сторону небольшого старого комода, на котором сиротливо лежит моя чистенькая школьная сумка, никак не вписывающаяся в пыльно-грязный антураж заброшки.

— Я ведь сказал, что ты под моей защитой, — самодовольно хмыкает, забывая про шарф, и идет в сторону выхода. — Закончите здесь, — бросает своим парням, а затем требовательно протягивает в мою сторону руку.

Стою. Смотрю на него. Что? Соображаю медленно, так же медленно, как вообще осознаю происходящее. Кажется, мне скоро захочется выпить, причем не простого успокоительного. Жаль, что мне десять. Не продадут. И родители не поймут. И Кёя.

Кёя, кстати, раздраженно хмыкает и силой выводит меня из заброшки. Точнее, просто выводит: я послушно иду, куда надо, а он просто держит меня за плечи и едва-едва подталкивает со спины, чтобы шевелилась.

На улице уже давно стемнело.

Идем. Где мы вообще? А, плевать. Фонари горят желтеньким. Классно.

— Мать волнуется, — меланхолично сообщаю Хибари, шагая рядом. Родители в это время уже должны были вернуться. Возможно, уже позвонили всем моим друзьям-знакомым и в полицию, а может, только зашли домой. Даже не знаю, сколько сейчас времени.

Кёя молчит, пожимая плечами на ходу. Достает телефон и отправляет кому-то сообщение — успеваю увидеть, что отцу, но не успеваю прочесть, что пишет. Какое-то время идем. Ночью прохладно, а еще поднимается сильный ветер. Зябко ежусь, представляя, каково Кёе без теплого пиджака, в одной рубашке. Я неплохо так замерзла в заброшке, как оказалось, просто не заметила. Но и плевать. Мне почему-то очень спокойно и уютно, даже немного весело, но веселье это явно нервное, так что его я в расчет не беру.

— Знаешь, всегда хотела погулять ночью, — опять нарушаю молчание.

В сумке лежит телефон, который я могу в любой момент включить, чтобы позвонить родителям, но я не звоню. Просто иду рядом с Кёей по пустой улице, задрав голову, и смотрю на небо. Темное-темное, затянутое тучами.

— Жаль, что звезд нет, — вздыхаю и останавливаюсь, более-менее проснувшись-очнувшись. Зеваю. Вопреки проснувшимся мозгам, остальной организм все еще хочет спать, во многом из-за погоды. — Кёя, где мы вообще?

— В соседнем районе, — он недоволен остановкой, но не торопит меня продолжать идти, — почти на окраине. Здесь храм со стороны леса еще.

— А, понятно. Ты предлагаешь пешком идти? Автобусы уже не ходят в такое время.

Кёя задумчиво смотрит на меня, словно впервые видит.

— Как ты вообще добрался сюда? Да с такой толпой.

Кёя молчит, а мне смешно. Он сам помнит вообще?

— Добежал.

Тупо смотрю перед собой, вроде на Хибари, а вроде сквозь него, осознавая.

— Ты понимаешь, что такой километраж не каждый спортсмен-бегун осилит? — я в шоке с этого хомо сапиенса, — За сколько?

— Минут за двадцать.

Вздыхаю. И вот от него я удрала полгода назад на дерево? На каком, скажите, топливе?

— А остальное время?

— Нужно было определить, куда тебя увезли. Эти придурки не знали, кому передать информацию о заложнике.

— Ясно.

Кёя достает телефон и опять что-то пишет, поглядывая на ориентиры. Смотрю на него с интересом. В свете фонарей Кёя чертовски эстетичен. И мой шарф ему идет. И рубашка. Огонь мужчина вырастет, только боюсь, что вляпается в криминал он все-таки, как матушка моя и пророчит, крича про уголовников.

— И что теперь, Кёя?

— Машина сейчас приедет, — он убирает телефон в карман и невозмутимо отходит, вставая спиной к одному из фонарей. Обхожу фонарь и тоже прислоняюсь к нему, плечом касаясь плеча Хибари. Стоим. Молчим.

— Да я не про машину, — когда молчание уже кажется бесконечным, я опять его нарушаю.

— А про что? — он понял вопрос еще с самого начала, вообще-то, я в этом уверена.

— Про жизнь. Что ты собрался делать теперь?

— Жить, травоядное, — хмыкает насмешливо, — хочу перевестись в твою Намимори.

— Зачем? — удивляюсь.

— Интересно.

Раздраженно шмыгаю носом.

— Нашел себе хобби, да? Повод подраться, — почти шиплю.

Умиротворение в минус. Хочется плакать, даже слезы к глазам подступают. Кёя такой милый и одинокий! Тебе не обязательно драться, Кёя, я хочу быть твоим другом! Скажи, если что-то не так, Кёя, я хочу помочь! Бредни наивной девчонки.

Мне даже в голову не приходит, что он переводится ради меня, и, в принципе, для такого вывода нет никаких причин: мы общаемся достаточно много и школа на это никак не влияет. И я оказываюсь права, все до банального просто.

— Да.

Когда Хибари не хотел драться, он не хотел драться именно со мной. Когда человек всю жизнь дерется, глупо думать, что он внезапно перестанет, просто потому что в его жизни появляешься неотразимая ты.

Да пошел он в жопу, у меня уже никаких нервов нет. Всхлипываю.

Хибари шарахается в сторону, будто я на него оружие навела, а не заревела, как девчонка. Впрочем, да, конечно, когда я реву — то еще зрелище.

На самом деле, за время нашего общения я ни разу не заплакала, несмотря на то, что мне, вообще-то, десять, а он часто вел себя, как последний хам, и вообще кусался. Уже не говорю, что с кулаками лез и пугал меня до чертиков иногда.

Я вообще редко плачу, и, если что, просто вытираю глаза рукавом или платком, мол, слезятся от ветра или от зевоты. Не привыкла как-то. А тут, видимо, накопилось, и я всхлипнула уже второй раз. Вслух, да еще и при Кёе.

Нет, не стыдно, хотя неприятно ощущать себя глупой и беспомощной. Слабость? Ну да, я, вообще-то, слабая, я же не Хибари. И горжусь этим.

Вдох, выдох, утерлась и злобно посмотрела на ошалевшего от моего слезоразлива мальчишку. Успокаивать меня никто не будет, так что надо успокоиться самой. Иначе Кёя испугается и вообще упокоит когда-нибудь, вон, как странно смотрит.

Хочешь спокойствия, Хана, сделай себе спокойствие своими руками!

Словами, точнее. Мозгами.

— Я не хочу, чтобы ты становился хулиганом, — сжимаю кулаки и говорю максимально внятно и серьезно. И смотрю прямо на него. Хибари вздрагивает и широко распахнутыми глазами смотрит на меня. Никогда не видела у него такое лицо.

Я же отворачиваюсь и просто начинаю говорить в пустоту.

— Тебе одиннадцать, Кёя, одиннадцать! Это не возраст, чтобы лезть в банду хулиганов! Сейчас их было шесть и они не додумались использовать нож, который, вообще-то, у них был, но потом их будет двадцать и они будут знать, кого бить! И это будут не твои громилы, которых ты, вообще не понимаю, где откопал и как подчинил, они будут бить тебя, потому что ты ведь нарвешься, я уверена, что сразу же нарвешься. А потом и того хуже. Зачем ты в это ввязываешься, Кёя, это же опасно, это рушит твое будущее. Неужели ты и правда хочешь стать уголовником в расцвете лет? Думаешь, это все игра, хорошо подрались и разошлись? Пошли в секцию каких-нибудь боевых искусств и давай, дерись, я буду стоять в первых рядах и болеть за тебя, но это должно быть законно, Кёя! Криминал затягивает, и мне страшно, что когда-нибудь я узнаю, что тебя запихнули в машину, как меня сегодня, и увезли вникуда. Не в заброшку, чтобы устроить школьные разборки, а в лес и по частям! Я боюсь, Кёя, боюсь узнать, что ты связался с плохой компанией и начал делать те вещи, за которые по-хорошему надо сидеть за решеткой.

Хрипло дышу, и не хочу даже смотреть на его эгоистичную морду. Если так хочется влезть куда-нибудь без мыла, то пожалуйста! Только я умываю руки в этом случае! Тупой Кёя.

— Но еще больше я боюсь об этом не узнать. — добавляю со вздохом, опять поднимая на него взгляд.

Хибари удивлен, реально удивлен, а я слабо улыбаюсь. Устала. Достало.

— Я все еще твой друг, Хибари, и как друг я тебя прошу, подумай над этим. Ты ведь можешь добиться много большего.

В меня небрежно бросили шарфом. Удивленно сглотнула и на автомате вытерла слезы, которые опять потекли, а затем посмотрела на постную мину Хибари и вообще перестала плакать. В этот раз окончательно.

— Мог бы изобразить сожаление, — тихо проговариваю, сжимая в руках шарф.

Пауза. Кёя медленно подходит ко мне почти вплотную и смотрит на меня насмешливо, сверху вниз.

— Кто тебе сказал, что я хочу быть хулиганом?

Стою, туплю. Хочу его ударить. Хмыкаю, глотая нервный смех.

— А как это еще назвать? Хулиганские разборки во всей красе. Или думаешь, я поверю, что ты просто мимо пробежался благородным рыцарем? А тех, с бандитской рожей, за компанию взял? — фыркаю и мстительно кутаюсь в шарф сама. Бросается мне тут. На улице холод собачий, а он шарфы кидает.

Поздно понимаю, что в этом и заключался его хитрый план. Кёя железобетонный и Кёя видит, что я мерзну. Кёя знает, что я силой заставлю его позаботиться о себе, если будет дурью страдать.

— Я действительно сам решил в это ввязаться. И те парни — мои подчиненные. Но, — он сказал это так резко, что я даже не успела начать возмущаться по новой, — я планирую следить за порядком в городе. Расформировать банды, а не создать новую.

Опять стою туплю. Да что ж такое! В какой момент я перестала понимать, о чем он вообще?

— Зачем? — глупо хлопаю глазами.

— Захотелось, — почти шипит, и я узнаю этот взгляд.

Флешбеки-флешбеки, как полгода назад. Опять дикий взгляд. Не скажет он мне ничего.

— Ладно.

Молчим. Разматываю шарф и встаю поближе к Хибари, укутывая в него нас обоих. Выходит мило, но бесполезно, однако Кёя не сопротивляется. Не уверена, но, кажется, он только чуть-чуть подмерз, в отличие от меня.

Вскоре подъезжает машина, увозя нас домой.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 4. Кошмары.

Машина привезла нас прямо к моему дому.

За время пути я успела немного задремать, привалившись к острому плечу Хибари, так что вылезать из теплого салона на ночной мороз было особенно неприятно. Кёя грубо растолкал меня и вышел сам, придерживая мне дверь. И на том спасибо.

В сон клонило неимоверно. Да и в целом как-то накрыло безразличием ко всему. Так что на родителей, выбежавших навстречу, я обратила мало внимания, рассеянно махнув им рукой в знак приветствия. Это выглядело глупо и забавно, наверное.

Кёя взял все объяснение на себя, хотя, если честно, это было очень сложно. Мать до последнего пыталась оборвать его речь и обвинить в том, что он втянул меня в неприятности, являясь неподобающей компанией. Отец же, видя, как стоически держится Хибари, решил пойти ему навстречу. Все же, вообще-то, Кёя всегда был чертовски несдержан. А здесь, внезапно, проявил чудеса спокойствия, беседуя с моими разволновавшимися предками. Приятно, кстати.

Нас загнали пить теплый чай, где меня засыпали вопросами о самочувствии, а затем по очереди заставили отогреться в душе, естественно, пропустив меня первую. Было уже поздно, так что, созвонившись с отцом Хибари, родители постелили моему другу в гостевой комнате. Школу мне было решено пропустить, благо, был последний день рабочей недели и впереди уже маячили выходные.

Это был первый раз, когда Кёя был у меня в гостях, но никакого пиетета не было.

Мы разошлись довольно быстро, но стоило мне задремать, я услышала, как тихо открылась дверь. Приоткрыла глаз, переворачиваясь на бок, и с интересом уставилась на Кёю. Тот невозмутимо прикрыл дверь обратно, входя в темную комнату, и осмотрелся с плохо скрываемым любопытством. Хмыкнул и прикрыл глаза, встав, опираясь спиной о противоположную стену. Замер, скользя взглядом по противоположной стене. Той самой, которую я лишила обоев и на которой уже начала многое рисовать да клеить.

— Ты чего тут? — хрипло шепчу, испытывая легкое смущение от того, что он так просто зашел в мою святая святых и теперь смотрит нечто настолько личное.

— Я пришел охранять твой сон, — невозмутимо бросает, — спи.

— Ты шутишь, что ли? А сам? — не знаю, что меня беспокоит больше, абсурд ситуации или то, что он реально может встать и охранять мой сон, как и сказал.

— Я сказал спи, — раздраженно.

Ворочаюсь, недовольно отворачиваясь от странного Кёи, и буравлю взглядом стену, посильнее укутавшись в одеяло. От приоткрытого окна веет прохладой и свежестью. Но на полу, я знаю, гуляет неприятный сквозняк, морозно липнущий к ногам.

Мне немного неловко от того, что Кёя смотрит на несколько своих же портретов на стене. С тех пор, как я решила разукрашивать ее, произошло не так уж много ярких событий. Большинство из них были связаны с Хибари. На белой стене были в хаотичном порядке несколько зарисовок: вот стилизованная я с собранными в высокий хвост волосами и в белом халате отрабатываю удар на груше, а в облачке мысли зарисовка, где я бью по самому Кёе, а он удар блокирует, принимая его на скрещенные руки. Вот я и маленький Хибари, в той одежде, в какой мы впервые встретились, на фоне высокого кривого дерева, на ветке которого маленькая я сижу, а Кёя стоит, задрав голову, и смотрит на это злыми глазами. Вот мы сидим и я ему читаю, пока он лежит рядом, прикрыв глаза, закинув руки за голову. Были несколько зарисовок маленькой меня с родителями и семейных фото, где мы дурачимся. Просто силуэты, в которых, благодаря прическе и одежде, узнавалась я, на фоне фотки колеса обозрения, например, из которой был вырезан кусок как раз под мой силуэт. А еще была зарисовочка в рамке, как от полароида, довольно большого количества стилизованных персонажей: я и мои девчонки из класса. Несколько распечаток из автомата с мгновенными фото, где я дурачусь с Киоко или Момо-чан в разное время.

— Интересно? — спрашиваю, не оборачиваясь. Слышу хмык. — Ты ведь не уйдешь? — опять хмык. — Зачем? — хмык. — Ляжешь рядом? — молчание.

Сажусь на кровати, отбрасывая одеяло, и рассматриваю Кёю. Пижама отца ему сильно велика, это смотрится мило. Ноги босые, а пол все еще холодный. На мне самой нет пижамы как костюма, есть только огромная темно-синяя xxl футболка, сидящая платьем. У нее широкая горловина, так что я хожу по дому, сверкая ключицами, и короткие пижамные шортики нежно-розового цвета, которые мне по возрасту совсем не стыдно носить. И которые не видно под футболкой.

— Давай, я даже выделю тебе подушку. — я все равно сплю на одной, ее же обнимая, пока вокруг меня валяется еще две-три. — Пожалуйста, а то меня будет мучить совесть. Я долго засыпаю, и пока ты будешь караулить, сам не выспишься.

Мне десять, и я ну ни капли не боюсь спать с парнем в одной постели.

Ему одиннадцать, и он не особо против. Не знаю, насколько «взрослый» в этом плане Кёя, но, кажется, он вообще пока не воспринимает женский пол как объект для симпатий. Он в принципе из ровесников воспринимает только меня, по крайней мере, как мне казалось до сегодняшнего происшествия. Сейчас я, конечно, уже не знаю. Может, и тех хулиганов воспринимает.

Сама же я воспринимаю Хибари двойственно. С одной стороны — я прекрасно знаю, что он ребенок, а я нет. Ему одиннадцать, а мне совсем не десять. А с другой — он довольно взрослый, если задуматься, и очень непредсказуемый. Это интересно и я считаю его своим другом, не скатываясь в банальное «мило-заботливое покровительство», как с остальными ровесниками, что являются абсолютно натуральными детьми.

Мы с Хибари оба довольно мелкие и тощие, так что на кровати умещаемся легко. Делюсь одеялом, и, чтобы не смущать, отворачиваюсь к стене. Кёя не ворочается, пытаясь устроиться поудобнее, просто ложится и замирает, рассматривая потолок.

А я ворочаюсь. Наверное, жутко его раздражаю, но ничего не могу с собой поделать. Лежим, смотрим вверх уже оба.

— Знаешь, я хотела наклеить на него звезды, — неожиданно подаю голос, тихо, но не шепотом, — белые, специальные, чтобы днем незаметно впитывали свет, а ночью светились. Даже нашла примерно, где закупиться нужными наклейками. Придешь помогать?

— Спи, — обламывает мою попытку завязать разговор Хибари, никак больше не шевелясь.

Обиженно отворачиваюсь обратно, однако, пристраиваясь, по случайности, ему почти под бок. Как? А, не важно. Слышу едва-едва различимое «приду» и расплываюсь в глупой улыбке, радуясь. Будем с Кёей клеить мне звезды на потолок. Классно.

Одеяло у меня теплое. Хибари тоже теплый. От него просто волнами исходит тепло. Мне снится какая-то муть, из-за чего я ворочаюсь во сне, забрасывая на Кёю свои конечности, а потому замечаю это. Замираю испуганно и почти мгновенно просыпаюсь, быстро убирая их от него подальше. Срам-то какой. Но Кёя не просыпается, ворочается сам, и я понимаю, что муть снится не только мне. Кёя морщится, но если я вижу что-то бессвязное, что забывается сразу же с пробуждением, то он явно видит какой-то кошмар. Хмурится сильнее, цепляется пальцами за подушку и зябко ежится. Поправляю маленькому хищнику одеяло и осторожно укладываюсь обратно, но отодвигаясь от него, на всякий случай, на некоторое расстояние.

Я довольно тактильная, на самом деле. Мне неприятно, когда дети хватают меня за руки или дергают, дотрагиваются со спины, но это издержки моего настоящего возраста. На самом деле прикосновения мне приятны. И я не придаю им очень уж большое значение, так что не против лежать поближе к Хибари, или вовсе обнять его во сне. Но не думаю, что Кёя поймет подобное вот так сразу.

А еще это довольно опасно. Во сне, отбиваясь от кого-то, Хибари резко… лягается, а я зажимаю себе рот, чтобы не заорать дурниной. Только задремала — и на тебе по бедру внезапно из темноты. На глаза наворачиваются слезы, одной рукой держусь за свой будущий синяк. Да чтоб тебя. Сажусь на кровати, прижимаясь спиной к стене, и слабо стучась о нее затылком. Решаюсь.

— Кё-ёя, — пихаю его в плечо и мягко зову, не убирая руку. Кёя теплый. И не хочет просыпаться. Хмурится, но уже чуть меньше.

Меня немного волнует это тепло, а потому я кладу ему руку на лоб, осторожно, бережно, боясь, что он проснется по закону подлости именно в этот момент, но температуры нет. Наверное, это я мерзну. Я вообще часто мерзну, так что ничего нового.

Можно было бы прикоснуться к его лбу губами, как делает мама. Это более действенный метод проверить температуру. Но… извините, но если целовать, то не Хибари ночью, пока он не подозревает. Даже в медицинских целях.

Вновь устраиваюсь удобнее и хочу, наконец, уснуть. Хибари затихает, и я тоже потихоньку проваливаюсь обратно в сон.

Шорох, кровать прогибается под неожиданно резкими движениями где-то сбоку, меня хватают за талию и за локоть, перебрасывают каким-то странным движением-перекатом, в какой-то момент прижав к себе, когда я оказываюсь сверху, не успев сгруппироваться и просто безвольно позволяя себя двигать, а потом столкнув. Лечу с кровати, ошалело таращась в размытую темноту.

— Че?

Хриплое дыхание откуда-то сверху мне в ответ. Наверное, надо бы испугаться, но рядом Кёя и я совсем не боюсь. Потому что когда рядом Кёя, бояться надо только его. А это у меня не выходит.

— Ты стебешься, что ли? — раздраженно-устало бросаю, глотая зевок.

— Хана, — тихо зовет меня с высоты кровати Хибари. Встаю, вообще не понимая, какого лешего он творит, и потягиваюсь, понимая, что такая пробудка — точно не то, что доктор прописал.

Имя звучит непривычно, такое редко случается, но это не первый раз, когда Хибари снисходит до столь фамильярного обращения.

Спросонья даже не понимаю, каким тоном он ко мне обращается, чтобы сориентироваться. Наверное, это и к лучшему. Тон непонятный. Непривычный.

— Мне тоже всякая дурь снится, — бросаю в пустоту, не приглядываясь к сидящему на моей кровати мальчишке, — забей. Пошли пожрем? Раз уж проснулись.

Выражаюсь, как последний быдлан.

Отвратительно, наверное. Спросонья я плохо понимаю, где и с кем нахожусь, в какой именно ситуации, и, честно, мне все еще как-то плевать. Кёя меня достал, в какой-то степени. Своей серьезностью, отстраненностью, холодом.

Почему-то очень хочется сказать ему что-нибудь ободряющее и обнять, особенно сейчас, но осознание происходящего возвращается и я удерживаю себя от подобных поступков. Неловко. Не смотрю на него, демонстративно беспечно стоя посреди комнаты. Надеюсь, родители не проснулись на грохот.

Аккуратно спускаемся вниз. Я довольно неловкая, собираю тумбы мизинчиками, все такое, но по ночам могу быть бесшумной, если путь ведет к еде. А вот Кёя меня даже пугает. Приходится постоянно оглядываться, настолько незаметным он может быть. Кажется, что иду в компании призрака. Жуть. Передергивает.

Ночь, тишина. Тихое кипение чайника. Беру в руку нож, он блестит. Режу хлеб, он хрустит. Слава хлебопечке.

В Японии, вообще-то, не очень распространены различные бутеры с хлебом и вообще хлеб. Но иногда мы с семьей балуем себя европейской кухней, так что у нас он есть чаще. Есть магазинный, уже порезанный, хлеб для тостов. Но это вообще не то, если честно. И вообще, я никогда не привыкну к местной кухне.

Кёя беспардонно шарится в холодильнике. На своей территории я чувствую себя максимально комфортно, и то же советую делать Хибари, говоря, что наша семья — не элита и снобы — стараясь, чтобы это звучало без оскорбления в его сторону — а я вообще не люблю в домашнем кругу всякие условности. Его дважды просить не нужно. Свет его лампочек и лунные лучи, пробивающиеся из окна — наше единственное освещение.

Свет лампочек холодильника ночью — естественное освещение этой кухни.

Сидим, едим. Чайник — звенит. Завариваю чай для Кёи, для себя — кофе. Щедро лью в стакан сгущеночку. Красно-белая упаковка не как родная сине-голубая откуда-то из далекого-далекого прошлого, но по вкусу и составу все очень близко. Отпиваю, высовываю кончик языка, чуть сморщившись. Дурацкая привычкка. Горячо, но вкусненько. Кусаю хлеб. Просто голый хлеб.

После хлеба зажираем на пару с Хибари несколько моти. Если Хибари и удивляется моим вкусовым пристрастиям и ночному поеданию хлеба, то ничего не говорит. А моти даже одобряет, с аппетитом сверкая глазами на конфетки из рисовой муки. Вкусные сладости, мое любимое угощение. И чай с ними можно пить, и, что особенно для меня приятно, кофеек.

— Хочешь еще чего-нибудь? — кажется, он удивлен моим вопросом, но к себе некоторое время прислушивается. Отрицательно качает головой.

— Пошли спать? — шепчу, отставляя кружки, чтобы потом помыть.

Хибари молча кивает на мою, мол, кофе же.

— А, — небрежно пожимаю плечами, — меня не бодрит. Просто вкус нравится.

— Ясно.

— Кея?

— Что, — после недолгой заминки добавляет, — Хана?

Внимательно вглядываюсь в его лицо, чуть щурясь, и вздыхаю.

— Все хорошо?

— Более чем.

— Точно? — он выразительно смотрит в ответ, и я пожимаю плечами, мол, ладно, как хочешь.

Бесшумно поднимаемся наверх, Кёя мешкает, поглядывая на гостевую спальню, но я мягко хватаю его за рукав пижамы и тащу за собой.

— Я тоже буду охранять твой сон, — бросаю, когда мы уже укладываемся. Скоро будет утро, я, кажется, уже вижу светлую полоску на небе, неумолимо растущую с каждым мигом. Но нас не будут будить, так что ничего.

— Вот еще.

— Кёя, — говорю ему очень серьезно, поворачиваясь так, что вижу лицо.

«Ты просто выкинул меня с кровати во сне. Мне же лучше, если тебе ничего не приснится, » — небрежный ответ застревает в горле. И я только слабо улыбаясь ему, неожиданно набравшись храбрости и взъерошив темные волосы мальчишки.

Тут же с головой накрываюсь одеялом и пытаюсь спрятаться, но Хибари меня ловит. Ерзаю и пытаюсь уползти, но одеяло — оковы, и вскоре меня прижимают к себе, довольно грубо, кстати.

— Хмпв, — бурчу.

— Спи, — лаконично обрывает бурчание Кёя, ослабляя хватку, но медля с тем, чтобы убрать руки окончательно.

Назло ему не отстраняюсь, устраиваясь поудобнее под боком.

Вот веселье. Вырастем — со стыда умрем.

Шутка. Он забьет меня до смерти раньше.

Остаток ночи проходит спокойно.

На утро я просыпаюсь одна, а на том месте, где был Кёя, о которого я опиралась спиной всю ночь, лежит крупная подушка. Непонимающе хлопаю глазами, а потом хмыкаю. Пусть так. Кровать уже остыла, так что он ушел явно давно.

Судя по часам, родители уже ушли на работу. Интересно, а Хибари?

Выползаю из кровати, наскоро застилая ее, и иду на разведку. Проверяю гостевую комнату и там же обнаруживаю сидящего на кровати в позе для медитаций Кёю. Но стоит мне открыть чуть скрипнувшую дверь — и когда она у нас начала скрипеть? — он тут же открывает глаза, в которых читается н е н а в и с т ь.

В шоке смотрю на него, и у меня аж ноги подкашиваются, а он миролюбиво смотрит на меня. Приглючилось? Хлопаю глазами, щипаю себя за руку. Чисто для того, чтобы проверить… что проверить? Не снится ли мне, что Кёя оказался чертовым демоном?

— Не люблю, когда меня тревожат, — поясняет на мой ошарашенный взгляд, а я сажусь там, где стою, съезжая вниз по дверному косяку.

— Ты меня напугал.

— Хм.

— До дрожи.

Перевожу дух, даже не думая вставать. Кёя аккуратно слезает с заправленной кровати. Настолько идеально заправленной, что мне стыдно.

— Трусливое травоядное Курокава-кун.

Смотрю на него, раздраженно щурясь.

— Как тут не будешь трусом, когда друг на тебя смотрит так, будто убить хочет.

— Хм, — кажется его это немного удивило. Или смутило.

— Ты завтракал? — все же встаю с пола, отряхиваясь, и замечаю, что…

Мы в каком-то неравном положении. Он — в брюках и белоснежной рубашке, как был вчера, уже переодевшийся. Я — в огромной футболке, и, возможно, Кёя даже не знает, что в шортах. Смотрит он на меня задумчиво, видно, вчера не рассмотрел, в чем же я щеголяю по ночам. Мвех, ну пусть смотрит.

Интересно, а он знает, что на мне есть шорты?

Становится очень смешно и, глядя на его задумчивое лицо — так и не ответил мне про завтрак! — я начинаю хихикать, прикрыв рот ладонью.

— Ты милый, знаешь? — хитро щурюсь, а затем… run.

Что это за вызывающее утреннее поведение на меня нашло, я не знаю, но с каким-то лихим весельем я убегала от Хибари, громко шлепая босыми ногами по полу. Слетела на первый этаж и вылетела в гостинную вместо кухни, запрыгнула на кресло и хотела его перескочить, но не вышло, так что пришлось группироваться и просто падать на ковер, пытаясь откатиться от внезапного удара Кёи.

Нет, он однозначно не собирался причинить мне вред, просто гонять трусливое травоядное было интересно. Смекнув, что меня-то хищник грызть не будет, я осталась сидеть на полу, хрипло дыша.

— Я даже разминку не делала, чтобы с тобой прямо ща махаться…

— Ты не делаешь утром зарядку? — с интересом.

— Нет. — мне лень.

— Делай.

Че?

— Че?

— Прямо сейчас. И так каждое утро. Можешь начать бегать, если не хочешь однажды стать загнанным травоядным. — он говорил это так, словно я тупой ребенок, честное слово. Да, зарядка — это важно и полезно, тем более для спортсменов, но… зачем она мне, прости Господи, простому травоядному?

Очень милая своеобразная забота.

— Стоп-стоп, а ты завтракать не будешь?

Кёя выразительно на меня посмотрел, смерил каким-то особенно задумчивым и оценивающим взглядом — да, я собиралась предложить ему завтрак — и предпочел, гордо хмыкнув, уйти.

— В другой раз, — он не оборачиваясь махнул мне рукой и скрылся в коридоре. Хлопнула дверь.

Надеюсь, он не подумал, что я, как ночью, буду предлагать ему черт знает что. Могу и яичницу пожарить. Глазунью. Даже желток не потечет.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 5. Новогодняя.

«Черт возьми, это похоже на начало шикарной манги. Завидно немного.»

«Ага, манги в жанре хоррор, где Гг лезет не в свое дело и ее в итоге расчленяют первой.»

Я зевнула, притянув к себе любимую кружку и отпила уже остывший кофе. Подняла взгляд, рассматривая шпоры по истории, список домашки на каникулы и сиротливый фиолетовый листик с Кёиной пометкой «среда, в пять, кафе рядом с парком». Сегодня был вторник.

Зимние каникулы начались для меня никак: после интересного ночного приключения в компании Хибари Кёи — того, которое было наполнено холодом ночи и запахом пыли, а не вкусом моти и светом ночного холодильника — мой иммунитет в агонии скончался, так что с окончательным и бесповоротным приходом холодов я только и делала, что болела, болела, болела, с редким перерывом на учебу.

Дома я не скучала, впрочем, компанию мне составляли интернет, Киоко-чан, которая заносила мне домашку и конспекты — святая девочка! — и… барабанная дробь… Кёя!

После того, как он на такси привез меня домой после полуночи — неплохо так «погуляли»! — и сдал на руки испуганным родителям, самолично все объяснив, рассказав, показав фотографию, которую я ему отослала, ту самую, где была гопота, и, кажется, прибегнув к помощи своего отца, чтобы история с полицией была убедительнее истории «пришел сам на разборки», мама медленно, но верно, начала менять свое мнение о Кёе в лучшую сторону.

А он стал ходить к нам в гости.

Прекрасный принц спас ее дочь из жопы, как же, теперь его можно звать на чай и мягко просить позаботиться о Хане-чан! О том, что из-за него все это вообще началось и я в жопе оказалась, никто не упоминал, да и это было не важно: я просто взасос поцеловалась с Фортуной где-то между первой и второй жизнью, потому и оказалась в нужное время в ненужном месте, а не потому, что дружна с Хибари.

Но было бы глупо злиться на такое. Я была искренне и от души благодарна Кёе, который оперативно вытащил меня из плена тех придурков. Да, они разбушевались из-за того, что одному мелкому хищнику не сидится дома почему-то, но! Могло быть много хуже.

Я просто радовалась, что не болела, например, астмой. И что была на связи с Хибари. Иначе эти дураки вряд ли вообще додумались бы, как найти местного «главаря»…

В общем, Кёя приходил ко мне в гости. И даже помогал с уроками. Ему доставлял удовольствие мой беспомощно-сопливый растрепанный вид и он сбегал от своих скучных репетиторов в мою обитель… почти постоянно. Иногда мне казалось, что он приходит просто поспать или посидеть в тишине — а больная я была довольно тихой, спокойно что-нибудь читая или сидя в наушниках. Наш с родителями дом был, конечно, не традиционными хоромами самого Кёи, в которых, кстати, можно было банально потеряться, спрятавшись ото всех, и тоже наслаждаться тишиной, но другу моему приглянулся.

Я пыталась максимально уютно устроить его, и сосуществовать нам друг с другом было нормально. Ему было банально не интересно, что я делаю столько времени за компом, он мог лежать и читать, пока я лазаю по интернетику. Сначала мне было неловко. Гость пришел, надо проявить уважение. Потом я забила и, кажется, Кёя выдохнул, когда я перестала к нему лезть и дала спокойно чилить.

А еще его веселила забота о больной мне. Так что когда Кёя был в более хорошем расположении духа, он максимально комфортил меня, неожиданно проявляя реальную заботу. Родители умилялись, а я смирилась с тем, что Хибари чертовски переменчив в настроении. Мне все еще было непонятно много вещей, но потихоньку я училась принимать тараканов Кёи и ощущать себя рядом с ним в безопасности.

Нет, он был таким же непробиваемым нахалом, абсолютно игнорирующим мои чувства, иногда просто зачем-то вбивающим себе в голову, что я — мелкий дитеныш, причем непонятно, не то хищника, не то травоядного, и обо мне надо заботиться. Был молчаливым и устрашающим, с повадками асоциально-криминального элемента, но…

Когда я наглела и мне было особенно плохо, а так было довольно часто во времена болезни, Кёя писал за меня эссе по гуманитарным предметам. Когда мне было получше, Кёя рассказывал мне параграфы из учебников и пояснял непонятное, заставляя писать все самостоятельно. Иногда силой. Иногда почти до слез обидно.

Темная кружка Кёи с рисунком цветущей сакуры неизменно стояла рядом с моей — однотонно-персиковой, с орнаментом из мелких белых завитушек — в шкафу на кухне.

Однажды я увидела, как Кёя помогал моей матери ходить за покупками. Он просто шел меня навещать, встретил ее по дороге в супермаркет и… сделал это.

Кёя занял особое место в моей семье, и, кажется, окончательно утвердился как мой лучший друг для всех. Это было классно. И непривычно.

Мне казалось, что когда он грубо хватает меня за руку, заламывая ее за спину, и силой садит за стол, учиться, вот-вот распахнется дверь и зайдет мать, щебеча — и куда делась грозность этой женщины?! — что пора ужинать. И у нее из рук выпадет какая-нибудь мелкая домашняя утварь. Дом наполнится криком о том, что маленький уголовник показал свое истинное лицо, что ему нужно к психиатру за то, что он распускает руки, и что ему не место в нашем гостеприимном доме.

Но нет. И даже когда я по неосторожности жаловалась на него, забываясь, родители только улыбались, говоря, что он хорошо на меня влияет. Оценки пошли в гору, ибо у меня не получалось лениться и невнимательно делать домашку, так что да, возможно, это так. Но мне от этого было не лучше. Меня — уже по классике, в который раз — запихнули на множество зимних олимпиад, представлять школу. По закону подлости, именно во время олимпиад мне становилось лучше. Приходилось посещать.

Соседи сплетничали о том, какой хороший у Ханы-чан друг. Учителя не могли нарадоваться на меня, ставя в пример. Девчонки во главе с Киоко были готовы в любой момент начать распространять огромную, уже во всех позах продуманную сплетню о том, что Ками-сама, у Курокавы-сан есть п а р е н ь.

Очаровательно. Сказала Кёе, он похлопал глазами, реально удивившись, а потом смутился. Это очень мило. И смешно. Смеялась громко. А потом долго убегала. Не зря Хибари советовал мне заняться пробежками.

Прошло не так много времени, но, если честно, я очень быстро приспособилась к новому этапу наших отношений. Который подразумевал не «Хана иногда заходит к Кёе», а «Кёя без предупреждения и приглашения заявился к Хане второй раз за день». Если ему комфортно нарушать мое личное пространство, то окей, я не против, на самом деле. Это лучше, чем постоянно нарушать его личное пространство и сидеть, хлопая глазами, пока Хибари бесится не пойми с чего.

Вообще, это классно. Когда идешь по дому, останавливаешься и… думаешь: а не было ли у тебя все это время старшего брата? Смотришь на Кёю, на одежду Кёи на спинке своего стула — он взял моду носить пиджак, который, скорее, был красивым аксессуаром в образе, нежели одеждой — на кружку Кёи на твоем столе, на пятерку за домашку, которую сделала с помощью Кёи. И так тепло на душе.

А Кёя реально готовился переводиться в Намимори весной, в пятый класс, и сейчас активно собирал себе «банду» из старшеклассников младшей школы. Он говорил, что все равно вышел бы с домашнего обучения минимум за год до средней школы, а когда я спрашивала про всякие элитные заведения кривился, мол, ему это не нужно.

И ладно, как хочет.

Меня больше волновало то, как Хибари стремительно обрастал связями и авторитетом, собирая вокруг себя все больше начинающих уголовников. Я это все еще не понимала, зачем ему это, но Кёя был убедителен и часто повторял, что хулиганов, которых в его окружении было все больше, он планирует перевоспитывать во имя дисциплины. Вообще, из-за моей любви к бессмысленному паникерству на почве «ты станешь преступником», Кёя не очень любил делиться своими планами. Но чтобы я не выла гнусавой — из-за заложенного носа — сиреной у него над ухом, пока он умиротворенно читает у меня дома, опять используя его, как политическое убежище от своих репетиторов и вообще всех дел, все-таки посвящал меня в них. На уровне «я это уже сделал, так что могу тебя проинформировать».

В кафе, точнее, небольшом сушибаре, он предложил мне встретиться довольно внезапно. Рядом с баром был, как уже говорилось ранее, классный парк, в котором, после того, как выпал снег, стало очень красиво. И он, и я, прекрасно это знали, так что я почти уверена, что в итоге мы пойдем гулять и наслаждаться видами после того, как посидим в теплом кафе.

Мы уже давно не вылезали на улицу, и мне невыносимо хотелось подстебнуть Хибари, что кроме меня никто просто не соглашается пойти с ним пялиться на заснеженные деревья и кусты по несколько часов, даже его хулиганы. Но стеб застревал в горле, когда я понимала… и правда, никто. Хулиганы были, скорее, свитой и подчиненными, а я была «для души». И вряд ли те мордовороты, которых я видела, могли оценить красоту заснеженной сакуры.

К слову, о красоте. Звезды на моем потолке пока так и не появились. Я сказала, что мы пойдем в торговый центр на каникулах, ибо до этого руки никак не доходили.

Сейчас же я увлеченно болтала, тарабаня пальцами по клавишам ноутбука, с Аки. Да, интернет-дружба есть. Да, Аки даже знает, что мне десять. Она живет в Токио и мы болтаем уже примерно полтора года. Сама Аки Игараси учится в первом классе старшей школы и хочет быть переводчиком или искусствоведом, Аки шестнадцать и ее совсем не смущает разница в возрасте. Она любит фэнтези-аниме, на почве чего мы и начали общаться, читать, на почве чего мы общаться продолжили, и в целом она очень интересная личность.

Аки постоянно твердит мне, что моя жизнь похожа на мангу, и что Кёя в ней главный герой, а я просто дурочка и не вижу дальше своей паранойи, когда не даю ему менять мир и завоевывать свое трепетное сердешшко. Это происходит на уровне шуток, но иногда я реально задумываюсь, отбросив скепсис, что что-то с этим миром явно не так. И с Кёей.

Впрочем, вспоминая совсем не анимешных хулиганов с тупым гиеньим смехом, я быстро уверяюсь в обратном. В манге сюжетные приключения совсем другие. А это — обычная мерзкая жизнь. А у моего друга лишь особый заворот мозгов, который, честно, меня до чертиков пугает иногда, но в целом не особенно отталкивает.

Возможно, я просто не понимаю всю серьезность проблемы, уже очаровавшись тем, что «со мной он другой».

Эти сопли похожи на мысли Киоко. Вот уж кто точно живет в мире романтической девичьей манги. И я совсем не собираюсь ее разубеждать в розовости этого мира. Сасагава-чан классная, а еще меня проведывать ей понравилось, так что она заходила ко мне иногда просто так, навестить, а не только с домашкой. И, кажется, искренне верила, что мы лучшие подружки. Я была в целом не против. В возрасте Киоко-чан легче относишься к дружбе.

Кроме девочки-обаяшки Сасагавы, были еще люди, которые интересовались моим здоровьем во время больничных. Писали на почту одноклассники и несколько ребят из параллельных классов, некоторые мальчишки из класса передавали вместе с Киоко анонимные «плюшки» в виде конфет и кривых — но очень милых! — записочек. Чаще анонимных. Но Киоко безжалостно палила всех и каждого, желая подобрать мне «главного фаната».

А еще писал очкарик-Шоичи, тот самый, из школы мамкиных программистов. Мы с ним пересекались несколько раз на олимпиадах по математике и другим наукам, какие в этом году — уже по классике, да — опять оба решали. И, кажется, он боялся меня больше, чем боялся завалить тест. Хватался за живот и что-то бормотал, божечки, я бегала за чаем до ближайшего автомата и отпаивала его, сидя с ним на скамеечке рядом со школой, в которой проходили олимпиады, после того, как, выйдя из аудитории и заметив меня, он начинал… агонизировать, да. Я предлагала провожать Ирие до медпункта — или до туалета — но он отказывался, мило смущаясь, и в итоге сказав, что это просто от нервов. Бедный.

Потихоньку на наших олимпиадных встречах он раскрывался и переставал так явно хвататься за живот. Я составляла ему компанию, пока мы скромно дожидались момента открытия аудитории, ненавязчиво забалтывала и пыталась разрядить обстановку. Получалось. Остальные ребята-школята тоже сбивались в группки, но Ирие всегда стоял в стороне, что меня и заинтересовало поначалу.

А еще каким-то чудом он постоянно был вторым после меня по результатам. Вот вам и задрот, тягается разумом с закончившей школу еще в прошлой жизни попаданкой. Иногда он становился первым, когда моя невнимательность играла со мной дурную шутку. Я по этому поводу не сильно заморачивалась, комплекса отличницы — или как там его — у меня не было.

Не знаю, как он меня нашел в интернете, но очень смущаясь, он тоже желал мне выздоровления и говорил, что будет рад постараться обойти меня в следующий раз на олимпиаде. Я же буду участвовать? Он на это надеется. Ох, буду, конечно, и буду рада посоревноваться с ним — я с шутками и смайликами поддерживала разговор, жалуясь на то, что меня заставляют ходить на олимпиады учителя, а самой мне это не очень интересно.

Правда, в такие моменты мне было стыдно. Мое тлетворное влияние, казалось, может помешать домашнему правильному мальчику Шоичи вырасти великим ученым.

Мне было не сложно быть дружелюбной по отношению к Ирие, он был неплохим парнем. Но мог говорить только про учебу. Или про технику.

Когда Шоичи узнал, что я не программист, но могу весь день торчать за компом, от него повеяло Разочарованием с большой буквы. Что можно делать за ноутбуком весь день, просто сидя в интернете? Кошмар!

В шутку предложила научить меня чему-нибудь. Новоявленный Ирие-семпай шутки не понял и согласился, так что теперь я потихоньку разбираюсь во всяких плюхах. В Шоичи умирает гениальный хакер, но я ему об этом, конечно, не скажу. Он боится криминала еще больше, чем я боюсь Хибари в криминале.

Кроме неизменного Хибари и внезапно решившей, что мы с ней лучшие подруги, Киоко, которую я не спешила разубеждать, очаровательной, но такой далекой от меня Аки и потихоньку вливающегося в мой мир Шоичи, был еще один человек, который заслуживал большое внимание. И тоже виртуальный.

Мы познакомились совсем недавно, незадолго до того, как мне написал — все еще не понимаю, как он смог меня найти, если мы не обменивались контактами и я даже подписана не своим иероглифом в соц.сетях — Шоичи. Это произошло практически в один момент, что меня немного удивило, но я, в принципе, не особо придала тому значение.

Все, что я о своем знакомце знала, это то, что его зовут Широ, он взрослый — стиль диалога, рассуждения, я общалась точно не с ребенком, хотя, возможно, с умным подростком — и живет не в Японии. Это я выяснила вообще случайно, когда разговор зашел о часовых поясах. Неплохая такая разница у нас. Как с другим концом света.

Широ знал обо мне еще меньше, но информация была довольно полной: я живу в Японии, в маленьком городке, мой возраст намного меньше, чем его — он говорил, что в этом крайне сомневается, но я стояла на своем — и меня зовут Хана. Иероглиф моего имени он не знал: вместо 花 я подписывалась как 華. Чисто по приколу, мне нравилось дурачиться подобным. И то, и то, будет «цветок», «хана», так что я чисто из придури подписалась иначе. О том, что я, вообще-то, 花, из всех моих многочисленных интернет-знакомцев — не друзей, а в целом собеседников — знала только Аки. Она вообще знала обо мне непозволительно много, как и я о ней, и, думаю, будь мы в реальности изначально, не доверили бы друг другу и половины всех тех откровений. Но, так уж повелось, что с ней у нас сложилась прекрасная дружба.

Широ прекрасно знал английский, и говорили мы в основном на нем. Он удивлялся тому, откуда его так хорошо знаю я, и предлагал подработать переводчиком, идти в будущем на лингвиста. Я говорила, что, возможно, когда время будет, и правда подработаю, и ссылалась на свою детскую лень. При слове «детская» Широ тут же пытался узнать мой возраст. Я тоже пыталась узнать его возраст, впрочем, и так догадываясь, что говорю с уже взрослым, пусть и довольно беззаботным парнем. Никто не хотел палить свое инкогнито, и вот мы возвращались к обсуждению какой-нибудь бурды, вроде «в Японии чертовски мало шоколада, хочу шоколада, Широ, пришли мне шоколад по почте» и «хочу попробовать ваши сладости, пришли мне печенье с каким-нибудь невообразимо стремным вкусом, Хана».

Адреса? Какие такие адреса? Инкогнито. Так что посылками мы обменивались только воображаемыми.

И, если честно, я не очень хотела узнавать что-то о том, какой он в реале. Широ был остроумным, с ним было прикольно и лампово болтать, и я совсем не хотела узнать, что по ту сторону экрана сидит какой-нибудь заросший асоциальный мужлан-хиккикомори с пивным брюшком, который смотрит мультики — о да, с Широ было мило и забавно смотреть мультики одновременно — с маленькой девочкой и делает параллельно с этим какие-нибудь свои… грязные делишки.

До Нового Года оставалось два дня.

План к празднику я уже выполнила: пробежалась по магазинам, со своих честных накоплений покупая отцу красивый набор каллиграфии — хорошо, когда у родителей есть хобби! — мамины любимые конфеты, большой и теплый шарф для Кёи — я заметила, как ему понравился мой! — и забавную дружескую коробочку с леденцами и наклейками любимых мультяшных персонажей для Киоко-чан.

Да, кстати, меня теперь отпускают гулять одну. Должно быть, наверное, наоборот, после того самого случая, но уровень преступности в Намимори резко упал до нуля, о чем сообщают удивленные СМИ. Вечером меня все равно могут выпустить только под присмотром ответственного Хибари — все равно нонсенс! — но днем — пожалуйста, куда хочешь.

Так что я успела сходить по магазинам за подарками. И даже отправила письмо Аки, расписав на полтора листа а4 то, какая она классная и как я желаю ей всего самого-самого в Новом году.

Нет, я не додумалась купить себе наклейки-звездочки на потолок, пока бегала за всем этим, я же не такая умная, как вы могли представить.

Я надеялась, что завтра мы с Кёей, возможно, заедем за ними, если он будет не против прокатиться до центра.

Зря, как оказалось. Кёя иногда был жутким эгоистом, так что мы в среду — как и всегда~а — делали то, что хотел он. Вообще, я была не сильно против. Хибари был непредсказуемым, и с ним было классно проводить время в любом случае. Меня немного бесило, что я не могу никак влиять на него, но это же меня радовало: в отличие от остальных ровесников, с которыми я вынужденно брала лидерство на себя, с Кёей все было абсолютно иначе. Главным в нашем дуэте был всегда он, а я так, болталась на хвосте, создавая для буки-Кёи атмосферу «не одиночества» и украшая ее своей дурью.

В кафе-сушибар мы даже не зашли. Погода была хорошая, неожиданный снегопад одарил деревья белоснежным бархатом одежд, а не сильно холодная температура сделала снежинки липучими друг к другу.

Это было хорошо.

Для Кёи — потому что было красиво. И тепло: как ответственный за меня, он мог не бояться, что я опять заболею. Во имя этого я укуталась в шарф, надела теплое пальтишко, и всем своим видом показывала, что не мерзну.

Для меня — потому что натянув на руки варежки, я слепила снежок, стоило нам зайти поглубже в парк, и шарахнула им по Кёе с веселым гиканьем.

Кёя резко развернулся, защищаясь согнутой в локте рукой. Снежок ударился о темный рукав и опал белыми сгустками под ноги мальчишке, частично прилипнув к нему. Я хлопнула глазами. Весь подобравшийся хмурый Кёя непонимающе посмотрел на меня, перед этим хищным взглядом обведя все вокруг, выискивая невидимого соперника.

— Что? — словно я бегаю вокруг него с писком «мама, мама!», а он раздраженная родительница в магазине.

— Ничего, — пожимаю плечами, несколько недоуменно его рассматривая в ответ.

— Что это? — чуть трясет рукой, стряхивая с нее налипший снег.

Вздыхаю, наклоняюсь к сугробу и леплю еще один шарик. Замахнувшись, бросаю его в Кёю. Кёя уклоняется, на его лице проступает любопытство.

— И?

— Снежки. Я хочу сыграть с тобой в снежки. Сегодня тепло, поэтому снег липкий, и из него можно слепить снежки.

— Ты что, ребенок?

Смотрю на Хибари ошарашенно, подавившись воздухом. «Вообще-то да» написано на моем лице крупными буквами бегущей строкой. Редкие прохожие где-то вдали поглядывают на нас с умилением.

Медленно, словно в замедленной съемке, Хибари наклоняется и зачерпывает снег, сжимая его в руках. Надевает перчатки и лепит снежок, так, словно делает это впервые. С таким забавным непониманием на лице, словно вот он, у него в руке, снежок, а что с ним делать теперь — непонятно.

— Бросай его. В меня, — говорю, как тупому. — А я бросаю в тебя. Мы бросаемся друг в друга снегом. Это весело.

Вы думали, что он будет весело играть со мной, дурачаясь, и наш громкий смех будет звучать на весь парк? О, нет. Он просто несколько раз чуть не убил меня своим каменным снежком — с какой силой вообще надо лепить, чтобы сделать такое? — и с непониманием уклонился от множества моих хаотичных бросков, мол, «ты считаешь это весельем, травоядное?».

Я гонялась за ним и кидалась снегом, он потихоньку понимал суть и редкими бросками попадал мне в затылок или плечо, раззадоривая. Я продолжала, устало хихикая, и вскоре психанула. Вместо того, чтобы бросить в него снежок, я рванула к наклонившемуся Кёе и со всей дури толкнула его в сугроб, весело повалившись рядом.

Откатилась. И стала делать снежного ангела. Кёя же просто лежал.

— Что это было? — тихо спросил он, но я не могла видеть, с каким выражением лица. Голова была прочно зафиксирована в сугробе, и, чтобы ничего не завалилось мне за шиворот, под шарф, под шапку или еще куда, я не поворачивала ее лишний раз.

— Дурь, — широко улыбаюсь.

Небо голубое. Ярко-ярко голубое, ясное. Красиво — его рваные куски выглядывают из-за черных-черных веток, на которых лежит белоснежный покров, подарок утренней метели. Здесь редко снежная зима, еще реже может выпасть такая погода. Солнце светит где-то над нами, но чтобы его увидеть, надо задрать голову.

Я не знаю, сколько мы так лежим, но лежим долго. В эту часть парка редко кто ходит, а редкий прохожий, глядя на наши умиротворенные детские моськи и моего снежного ангела, не думает ничего плохого и не тревожит нас.

Я не выдерживаю первая и сажусь, понимая, что банально усну, если ничего не изменится. Пальто чуток намокло, да и ноги начали подмерзать. Спать — не лучшая идея. Кея лежит, прикрыв глаза, и я со… священным ужасом вижу, что он тоже оставил на сугробе след снежного ангела.

Беззвучно достаю телефон и фотографирую это, а затем понимаю, что мы не одни.

Взглядом встречаюсь с пареньком из, кажется, параллельного класса. Такеши… Ямамото, вроде бы? Хозяин того сушибара, в который мы хотели зайти, вроде бы, Ямамото-сан. Забавно. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, ощущая внезапную неловкость, но он с широкой улыбкой разворачивается и шагает прочь, закинув руки за голову, махнув мне на прощание.

В прошлом году мы с Такеши были в одном классе. Он милый, и я даже хотела поближе подружиться с ним, да только не сложилось — хоть мы с ним и были похожи, одинаково «мягкие» с окружающими и улыбчивые, поддерживающие ровные отношения со всеми, у него это не было взрослым поведением. Скорее, он просто был такой — улыбчивый и беззаботный, довольно ленивый, когда дело каcалось учебы, и увлеченный спортом. Такеши бегал с мальчишками на переменах, громко смеялся, хлопал друзей по плечу и пихал локтями, веселясь. Был обычным ребенком. Наверное, я такого рядом с собой не выдержу.

— Что случилось? — не открывая глаз, спросил Кёя, поняв, что я не планирую ложиться обратно.

— Пора домой, — бурчу, поправляя шапку, а затем, когда он садится, делаю сэлфи с непонимающим другом, мгновенно вскакивая и стремясь удрать от него, пока не отобрал телефон.

Путаюсь в ногах, запинаюсь о снег, падаю.

Кёя тихо смеется, легко выходя на относительно расчищенную дорожку и поднимая меня, как ребенка, отряхивая со спины.

Новый Год подкрался к нам незаметно. Мне было немного тоскливо по чему-то старому, прошлому, из той жизни, но, в принципе, весело. У меня даже были мандарины.

Такеши неожиданно написал мне на почту — у него была, ибо мы как-то уже перебросились парой фраз из-за общих дел — и очень чувственно-мило поздравил, робко приглашая погулять на каникулах. И, если захочу, позвать с нами моего друга, с которым я была в парке.

Сказала, что обязательно погуляю с ним — мне не сложно, как бы — но на счет друга не обещаю, так как у него много дел и в целом он не очень любит новых людей. И, раз уж к слову пришлось, сказала, что восхищаюсь тем, как легко он идет на контакт с людьми и всегда остается дружелюбным и милым. Словно не заметила сквозившую между строк сообщения неловкость — то, что он стесняется звать меня, никак не влияет на то, каким я вижу его в школе. Улыбчивым и готовым ответить всем, кто к нему обратится. Вот уж кто точно достоин фанклуба.

С Шоичи мы обменялись очень милыми программками открытками. Моя была кособокой и с торчащим кодом внизу, но я заметила это слишком поздно. Ирие отправил почти шедевр, но от моей криво-косой открыточки верещал и смущался. Писал капсом, а затем отправлял море смущенных и радостных смайликов. И даже…

«(╯°□°)╯︵ ┻━┻»

«Ками-сама, Шоичи, мне стыдно от твоего восторга. Я могу нарисовать тебе открытку намного лучше на бумаге, если хочешь!»

Я прикрыла лицо рукой, ощущая, как чуть порозовели щеки. Божечки, знал бы он, что я чисто по приколу решила наклепать ее, даже не стремившись сделать что-то… серьезное. Какой стыд!

«Хана-сан! Дело в том, что ты именно написала ее, так, как я тебя учил. Для меня. Я… не надеялся, что ты поздравишь меня, если честно.»

«Ты что, глупый?»

«Прости, что был такого мнения о тебе, мне стыдно. :"(»

Ох, боже. Он такой пуська.

«Вовсе нет, я в возмущении, что ты такого мнения _о себе_, Ирие. Мы же почти друзья, почему ты думаешь, что о тебе забудут?»

«Почти друзья?»

«Друзья? Если хочешь.»

Он долго что-то писал. Стирал. Писал. Переставал писать, потом снова писал. Это было забавно, я сидела несколько минут, откинувшись на спинку компьютерного кресла, которое стояло у меня за столом, и умиленно фыркала, когда сообщение вновь начинало набираться.

«Очень хочу.»

«Отлично! :"з

Прости, мне пора бежать. Еще спишемся. С Наступающим!»

С Аки мы поздравили друг друга ровно в полночь. Ее веселая рожа сияла на меня с фотки, а я трясущейся рукой набирала ответ. Настроения совсем не было. Потому что курьером мне доставили огромную — на килограмм — молочную шоколадку черт знает откуда с подписью «Широ». Смеющийся парень кидал мне скрины моего профиля, моей почты, еще пары страниц и говорил, что вычислить было легко.

Подарки раскрывать буду завтра. Посылки — ящик Пандоры, а не посылка с запиской и шоколадкой — хватило. Все завтра, нет настроения даже встречать традиционный первый рассвет нового года.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 6. Друзья.

Отец подарил мне гитару!

Это немного удивительно, так как обычно принято дарить денежный подарок детям, но факт: теперь я могу бренчать под настроение грустную музычку и завывать.

Пора переводить на японский любимые песни.

А Кёя, как оказалось, смотался за звездами. За. Звездами.

Хочешь с неба звезду?

Я смотрела на пакет и смеялась до слез, сжимая в руке телефон. Где-то в пропущенных были вызовы от Кёи. Он писал сообщение, вроде бы, ничего не значащее, но я отчетливо представляла себе его волнение. Я ведь его первый друг, которому можно подарить подарок, не так ли?

Не знаю. Но хорошо понимаю, что сейчас — единственный.

Он… реально достал звезды. Мне. На. Потолок. Красивые, изящные, они были похожи на настоящие маленькие небесные светила, а не на звездочки-липучки и планетки, которые я изначально хотела. И их было много. Так много, что мне поплохело.

А потом Кёя сказал, что мы будем их клеить, как карту звездного неба. Я же рисую. Значит, я буду учить астрономию. Мне поплохело окончательно. Я никогда не увлекалась астрономией НАСТОЛЬКО.

Но, в принципе, это будет очень неплохая и реально значимая для моего творчества работа. Правда, в одиночку, или, может, вдвоем с Кёей, я не готова все это делать. Появилась идея покрасить потолок в цвет космоса и белой кисточкой разбросать на нем брызги, но потом я ее отмела. Лучше пусть они сливаются с ним, и просто, когда будет выключаться свет, неожиданно загораются в темноте.

Когда я в тот день позвонила Хибари с утра, он взял трубку почти сразу. И долго молчал, а я начала вновь смеяться.

— Это прекрасный подарок, Кёя.

— «Хочешь — достану с неба звезду», мм? — общение со мной, кажется, не пошло ему на пользу. Иронизирует там, но я знаю, что рад, точно рад! Просто не может сказать это прямо. Но я слышу в его голосе улыбку.

— Спасибо. Правда, это… восхитительно. Как вы отметили?

— Нормально, — мои расспросы довольно быстро вернули его к состоянию привычной отстраненности. Но меня это уже не беспокоило. Я смотрела на маленькие наклейки-звезды и видела Хибари, что идет в магазин за подарком мне.

А потом, когда я прошу его во время прогулки зайти, неожиданно резко отвечающего мне, что нет, не пойдем. Потому что звезды наверняка уже есть в тот момент и ждут своего часа. Ух!

А еще Киоко подарила мне милую куклу из ткани, ваты и пуговиц. Сама сделала? Зеленого цвета котик с забавной хитрой мордочкой был высотой сантиметров в тридцать, из разноцветных зеленых лоскутков. Черные глаза-пуговицы выглядели не то страшно, не то мило. Мне стало неловко за довольно простой подарок для Сасагавы после такой прелести.

Я и не знала, что она увлекается хэнд-мэйдом. А она даже запомнила, что мне нравится зеленый…

Затем я открыла ноутбук. Уже после завтрака, после того, как обнялась с родителями и посидела с ними на кухне, трунькая что-то не очень похожее на нормальную песню на гитаре. Все же, я несколько… подзабыла, как это делается, да и знать мне, по сути, неоткуда все это. Кстати, специально вышла в большой уютной кофте, которую подарила мама. Бордовая толстовка с зимне-снежным белым узором. Надеюсь, он не полиняет в розовый… ахах, не думаю, что это то, о чем мне стоит думать в десять лет.

«Привет.»

Я посмотрела на шоколад и записку. Сидеть и ждать ответа не было сил. Взяв листочек с коротким «Широ» и скотч, я аккуратно приклеила его прямо на свою стену воспоминаний. И улыбнулась. Листочек смотрелся непонятно, но мне было плевать. Он имел для меня огромное значение.

Широ сделал для меня маленькое чудо.

«Привет, Хана-чан! Все в порядке? Я тебя напугал?»

«Ужасно напугал! Зачем ты так сделал?»

«Я могу надеяться, что ты просто…»

«Мне жаль, прости за вчерашнее.»

«Я…»

Вздыхаю, улыбаясь шире.

«Все в порядке. Ты напугал меня нереально. Прости, я растерялась. Спасибо. За все, Широ.»

«Это звучит, как прощание.»

«Ни в коем случае! Я просто очень рада, что у меня есть такой друг. Намного умнее, чем я, хах. Спасибо, что возишься со мной и вычисляешь по всем сетям, чтобы сделать подарок. Я очень ценю это. Как отпраздновал?»

Не понимаю, почему мне… стало так страшно. Наверное, показалось, что это нереально. Вычислить меня так просто. Незнакомый парень с другого конца света нашел меня, чтобы отправить подарок на Новый год. Это казалось мне диким.

И было до слез приятно.

А через день появилось оповещение о грядущем дне рождения Ирие. Мне стало стыдно и неловко, а он робко звал меня как-нибудь съездить в центр погулять. Спросила, будут ли там еще его друзья, но…

Кажется, не стоило?

Но в итоге я сказала, что в любом случае пойду, а про друзей спрашивала, просто потому что это его праздник, и мне хотелось заранее знать, к чему готовиться…

Третьего декабря* я, в бордовой кофточке, той самой, что получила от матери, и темных штанишках, с двумя забавными хвостиками на башке, посетила торговый центр в компании ужасно смущенного Ирие-куна и его очаровательной младшей сестры Арико*. Как я поняла, Шоичи банально навязали сестренку, узнав, что он идет праздновать. Я была абсолютно не против, хотя на мгновение мне и показалось, что взять девочку было не лучшей идеей.

Мы играли в игровые автоматы, причем я азартно пыталась уделать Ирие, забыв о том, что он, вообще-то, смущашка-няшка. Ирие об этом тоже забыл, рядом с техникой удивительно преобразившись. Арико болела за брата самоотверженно, искренне, и я умилялась такой поддержке. Вообще, они неплохо ладили, и, сначала робкая, малышка довольно быстро освоилась со мной, послушно не отходя далеко и иногда беря за руку. Она была беспроблемным, умным ребенком, хоть местами и хотела повредничать.

Если честно, я восхищаюсь воспитанием обоих Ирие. Наверняка у них очень классные и любящие родители.

Так как темнело рано, мы решили разойтись уже во второй половине дня. Ирие смутился, что не проводит меня, но я отмахнулась, мол, мой район — один из самых безопасных в городе, можно не волноваться. Да и Арико-чан устала. На прощание попросила его написать, когда откроет подарок, поделиться реакцией. Шоичи смутился и кивнул.

Здесь как бы не принято открывать подарки при дарителе, так как, если тебе подарили откровенное фуфло, это может отразиться на дальнейшем праздновании. Или обидеть дарителя. И все такое. Так что тактичные японцы обычно открывают подарки наедине сами с собой, тихонько, уже после праздника. Есть очень много вещей, которые считаются «с намеком» и которые дарить некультурно. Я не особенно заморачиваюсь с таким, пусть менталитет всех моих знакомых и заставляет обдумывать свои действия. А вообще, откровенно грустно, что нельзя дарить тот же шампунь или дезодорант. Или пену для бритья… Такой «классический» ход пропадает.

Ирие-куну я подарила, не изобретая велосипед, маленькую упаковочку сладостей pocky с его любимым вкусом, они у меня были в заначке после Нового года, и скромную зарисовочку-комикс с ним в главной роли из двух плотных акварельных листов а5, прошитых красной ниточкой и ей «связанных» в открытку. На обложке была моя улыбающаяся рожица в праздничном колпачке из картонки, от которой в диалоговом облачке «висело» поздравление.

Открытка открывалась и перед именинником представал маленький комикс на двух страничках. Чур меня, если решу стать мангакой. Это такой ад… Хотя, мангаки хотя бы не раскрашивают каждый рисунок, они у них черно-белые. И то хорошо.

Сидела, рисовала почти всю ночь, как узнала о празднике, но вышло неплохо. Хотя раскадровки у меня в печенках. Аниме-Шоичи задумчиво сидел за компьютером, потягивался, словно хочет уйти спать, ему в лицо светил монитор. Часы пиликали три ночи, Шоичи сверкал глазами, становясь серьезным, открывал какую-то супер-вкладку и быстро печатал на клавиатуре. Вокруг него летали голограммы каких-то микросхем, двигателей, ракет, роботов — это был фрейм на половину листа, и я с упоением рисовала его максимально атмосферным. Нежные цвета акварели и черный фломастер, черная гелевая ручка. Манга-стайл.

Затем Шоичи-рисунок выключал компьютер и ложился спать, когда часы показывали 6:66, и это был мой глупый юморок.

В самом низу была подпись. «Если ты поверишь в себя, Ирие-семпай, ты сможешь добиться огромного успеха!»

Обращение «семпай», конечно, указывает на мое шуточное обучение у него азам всякий программной мути. Мне кажется, Шоичи — тайный отаку. Каждый раз, когда я говорю «семпай», его так люто клинит… хах, не могу не умиляться.

После прогулки, к слову, на моей стене появился маленький полароид из автомата мгновенных фото. Серия из девяти фоток, на которых я веселюсь, корча рожицы вместе с сестрой Ирие, а Шоичи смущенно улыбается и закатывает глаза. Я закатываю глаза тоже, и вот уже фотка, где мы втроем с мученическими лицами. Потом смеемся, так, что в кадре вообще не видно моего лица — я утыкаюсь в плечо Шоичи и немного «выпадаю» из кадра, обрезаясь снизу. Арико хитро сверкает глазами на нас. Размытая фотка, где она ерошит нам обоим волосы, я широко улыбаюсь и громко — даже через фото легко это представить — ухохатываюсь, а Шоичи пытается закрыться руками. На последней она показывает большой палец, я просто обнимаю радостного и растрепанного друга, притягивая к себе и его сестричку. Он милый, и я рада, что мы хорошо отпраздновали. У Шо-чана тоже есть такой полароид, мы сделали два, чтобы у каждого сохранилось напоминание.

Я не знаю, как долго мы будем общаться с Ирие, все же, жизнь сложная штука, но сейчас я рада. Он оказался классным парнем. Мне довольно сложно найти среди ровесников тех, с кем не будет скучно.

Но в последнее время сложность сомнительная. В подтверждение этому, еще через день я вылезла на улицу с Такеши. Честно передала его приглашение Кёе перед этим, но Кёя не понял смысл и отказался. Вообще, всю прошедшую часть каникул он был чертовски занят, и я догадывалась, что вполне себе хулиганскими делами.

Хибари откровенно не одобрял то, что я вожусь с этими травоядными, и я пыталась особо не нервировать его рассказами о своих похождениях.

С Такеши мы встретились рядом со школой. А затем просто пошли бродить. С Ямамото было очень легко, не нужно было постоянно думать о том, чем заняться, он действовал на меня неожиданно успокаивающе. Мы улыбались, болтали о чем-то не особо значительном, но приятном и не глупом, бродили по улицам, он купил мне булочку в какой-то маленькой пекарне черт знает в каком районе, когда узнал, что я удрала гулять, даже не позавтракав. Я с искренним интересом слушала про бейсбол и соревнования. Рассказывала про свои многочисленные кружки, мелкие хобби, просто про интересы. Такеши читал мангу иногда — собственно, как и многие японские школьники — и мы немного поспорили на тему спортивных фандомов в аниме.

Ямамото нравился сюжет, нравились соревнования и боевой дух персонажей. Я, конечно, шутила про фансервис. Осторожно, чтобы не создать о себе совсем уж отаку-впечатление, но все же… честно, Такеши, ты же и сам прекрасно понимаешь, что девчонки смотрят на красивых красавчиков, играющих в игру, а не на саму игру. Потому что мангу и аниме мало кто воспринимает серьезно, чисто позалипать и расслабиться.

— И все-таки, знаешь, Такеши-кун, ты в чем-то прав. Если говорить серьезно, мне нравится спорт из-за того, что когда люди имеют цель, они преображаются. Соревнования дают им стимул стать лучше, превзойти соперника. И я сама очень люблю это чувство азарта, — широко улыбаюсь, вспоминая, как дала по башке неприятному парнише-семпаю из секции. Мой зеленый пояс потихоньку приближается к синей полоске.

— Ты ведь занимаешься единоборствами, да, Хана-кун**?

— Да, тхэквондо. Тренер говорит, что я делаю поразительные успехи. В последнее время я все чаще задумываюсь о том, чтобы сделать карьеру в этом направлении. Кажется, мне уже просто скучно будет жить без азарта соревнований. А когда выйду из возраста азартных юнцов, подамся в тренера. Кажется, у меня неплохо получается ладить с детьми.

— Понятно, — в какой-то момент Такеши очень серьезно смотрел на меня, но потом беззаботно заложил руки за голову, продолжив разговор как ни в чем не бывало, — я тоже планирую быть спортсменом, Хана-кун, поэтому понимаю тебя.

— Спасибо, — я благодарно улыбнулась.

Для девочки, девушки, женщины, спорт всегда будет несколько сложнее, чем для мужчины. Просто потому что на пути мужчин не появляются добрые люди, желающие отговорить, образумить. Пусть в Японии и не принято лезть в жизнь других, но здесь очень сильны стереотипы о идеальной семье. Патриархат, домашние, покорные жены. Любишь детей — иди нянечкой или сиди, воспитывая своих, если есть, от кого.

Но мне, если честно, хотелось ходить на тренировки, радуясь реальным успехам, общаться с интересными людьми, возможно, путешествовать. Жить. Я пока не думала над этим серьезно, просто зеленый пояс в десять лет казался мне чем-то вроде реально большого достижения. Я была одной из лучших в своем возрасте и по праву гордилась этим. Женщин в боевых искусствах намного меньше, чем парней, так что наша секция совмещенная. Лучшая в Намимори, уровня серьезных, посещающих соревнования учеников. У нас были небольшие каникулы, связанные с отъездом двух тренеров на соревнования в Токио.

Так получилось, что мы дошли до сушибара, который принадлежал отцу Такеши. Памятуя о том, что время уже вечернее, а во мне была только купленная им небольшая булочка, Ямамото предложил меня еще и накормить. Я замахала руками, мол, не страшно, он не обязан, да и вообще, я могу дома поесть…

— Ну что вы, мне совсем не сложно угостить друзей Такеши, — улыбнулся неожиданно появившийся Ямамото-сан. Я замерла от неожиданности, внимательно рассматривая его, но лицо у хозяина ресторанчика было приятное и доброе, и от него еще сильнее чувствовалось… какое-то спокойствие?

— Позаботьтесь обо мне, — традиционно кланяюсь, смущенно улыбаясь.

Пока мы сидим, едим, потихоньку темнеет. Мы болтаем о соревнованиях, Такеши просит придти болеть за него на ближайших — я легко соглашаюсь. Я вообще довольно легкая на подъем в таких случаях, так жить интереснее.

Достав телефон, чтобы посмотреть время, я ужаснулась. Во-первых, времени. А во-вторых, тому, что…

Веселенькое оповещение показывало три пропущенных от Кёи. Несколько сообщений.

«Возвращайся домой до того, как стемнеет.»

«Напиши «да», Курокава.»

«Травоядное проводит тебя?»

«Я знаю, что ты не дома. У тебя пятнадцать минут, чтобы дойти, или я найду тебя и приведу. Силой.»

«Где ты? Я вышел.»

Медленно вдыхаю. Судорожно выдыхаю. Такеши отошел уносить грязную посуду, а я сижу и глупо улыбаюсь, глядя на телефон. Я понимаю, что что-то случилось, но главное — Кёя заботится обо мне.

Очаровательно.

Я прекрасно понимаю, что мне десять и по темноте гулять нехорошо, но так получилось. Мы с Такеши оба слишком легко и беззаботно на все смотрим, вот и… вышло то, что вышло.

«Сушибар рядом с парком.»

Кёя вышел семь минут назад, но ничего.

«Будь там.» — приходит последнее сообщение. Улыбаюсь.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает Такеши. Пожимаю плечами и показываю ему телефон. Он смущается, когда понимает, что я даю прочесть переписку, но с не особо скрываемым интересом читает.

— Это… — он забавно краснеет, а я громко смеюсь.

— Хороший друг семьи, — улыбаюсь, — это Хибари-кун, он был со мной в парке.

Дверь открывается, в помещение невозмутимо заходит Кёя, почти чеканя шаг. Он раздражен, и я, вместо того, чтобы пойти ему навстречу, бледнею и с виноватым выражением лица вжимаю голову в плечи. Такеши же дружелюбно машет ему рукой, привлекая внимание Хибари, когда тот осматривается, и вытаскивает меня из-за стола за руку.

Кея смотрит на его руку, которой Такеши меня держит, словно хочет ее оторвать.

— П-привет, — опасливо останавливаюсь в метре от друга.

— Травоядное, тебя не учили следить за временем? — он обращается не ко мне, а к Такеши, отчего тот немного теряется, но потом беззаботно приобнимает меня за плечо, смеясь.

— Мы немного заболтались, прости.

Такеши тактильный. Он чуть напряжен, потому что не понимает внезапной агрессии, но я даю себя обнять, расслабленно опираясь спиной на него, и он расслабляется, реально беззаботно отвечая злому Хибари, будто всегда имеет с ним дело.

— Такеши-кун, — отстраняюсь все же быстро, видя, что Кёя не в лучшем настрое и злить его не стоит, — это мой лучший друг, Хибари Кёя. Кёя, это Ямамото Такеши, я тебе о нем говорила.

— Травоядное, — бросает Хибари одновременно с тем, как Такеши протягивает ему руку для пожатия.

Вздыхаю.

— Мы, наверное, пойдем…

— Я с вами, — замираю, ошарашенно глядя на Ямамото. Кёя смотрит с молчаливым вопросом, однако несколько заинтересованно. — Хибари, я бы все равно проводил Хану-кун, тебе не следовало беспокоиться. А еще я хотел познакомиться с тобой, так что не возражаешь, если я присоединюсь и немного прогуляюсь с вами? Насколько я знаю от Ханы-кун, в следующем году ты будешь нашим семпаем.

Кёя смотрит задумчиво. Безразлично пожимает плечами, разворачиваясь и за шиворот таща меня на выход. С широко распахнутыми глазами на миг теряю равновесие, но потом обреченно вздыхаю и легко иду задом наперед, весело глядя на удивленного Такеши. Киваю ему, мол, идешь?

Такеши спешит следом, весело хохоча.

— А ты забавный, Хибари! Думаю, мы поладим!

Я в этом глубоко сомневаюсь, если он не прекратит попыток кого-то из нас похлопать по плечу или еще как-либо дотронуться…

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 7. Намимори.

Через несколько дней мы развесили звезды на моем потолке.

В какой-то момент мне захотелось позвать всех своих более-менее близких знакомых, возможно, друзей, если говорить более по-детски, но идея еще на моменте обдумывания потерпела сокрушительное фиаско: толпа вышла совсем уж разношерстной, это во-первых, а во-вторых… Это не понравится Кёе. В последнее время я заметила, как его все сильнее напрягает мое обширное общение с окружающими и новые «друзья». С ревнивыми друзьями я сталкивалась еще в прошлой жизни, так что старалась как можно меньше говорить при Хибари о других, но в то же время твердо решила, что никакие его хотелки не повлияют на мое общение с ними. Люди, которые требуют полного внимания к своей персоне, последние эгоисты, и если нужно, я буду обращать на это внимание Кёи очень яро.

Да и в остальном… Киоко не поймет мою компанию мальчишек, ведь среди девочек я не знала бы никого, кого хотелось бы оставить в своей памяти в виде яркого воспоминания об украшении потолка. И… мне придется уделять большую часть времени ей, чтобы она чувствовала себя комфортно. Шоичи без моего внимания будет хвататься за живот и нервничать, стесняясь и ощущая себя лишним, Ямамото его засмущает еще сильнее, пытаясь проявить дружелюбие, как и Киоко, от которой он будет, вероятно, еще и краснеть-бледнеть, а еще Такеши взбесит неожиданно ревнивого Кёю своим присутствием и своим поведением, которое я, как всегда, буду полностью одобрять. А еще Ямамото как никто создавал ощущение «толпы» вокруг, словно заполняя всю тишину одним своим присутствием. Это прекрасно прогоняло любую хандру и не позволяло появиться чувству даже самого мимолетного одиночества, но Хибари нервировало.

Нет, они явно не уживутся такой компанией. Если Такеши и Кёю еще можно совмещать, то прибавить к ним еще кого-то уже опасно.

Так что я развешивала звезды под уютное молчание абсолютно довольного таким раскладом Кёи, который отклеивал мне их и подавал. От идеи астрономических шедевров пришлось отказаться по нескольким причинам, главной из которых была сложность выполнения. Звезды были слишком большие, созвездий было слишком много, карту неба мы знали ужасно, потолок был неудобно высоким. Пришлось вставать на стулья, стол и — тайком — немного на шкаф, со страховкой внимательного Хибари рядом. И просто хаотично клеить звездочки.

Вышло очень даже мило. Одну из них я прилепила под потолком на стену, перед этим размалевав ее сине-фиолетовыми красками и забрызгав получившийся кусочек с помощью белой кисти. Я подписала дату и пару слов о том, что делала вместе с Кёей, в конце добавив, что он очень дорог мне и это было классно. Хибари зыркал на мою стену и, кажется, проникался пониманием, почему же я не хочу впускать в комнату посторонних.

А заодно и я проникалась: чем больше появлялось на стене, тем сильнее я понимала, что комната открывает меня перед окружающими почти полностью. Никогда не была особо скрытной, но все же выставлять все самое светлое в своей памяти перед совсем уж посторонними точно не буду. Все фотографии, которые я делала в особенно приятные моменты жизни, появлялись хаотично на стене, как и красивые мотивирующие фразы, которых в последнее время становилось все больше. Преимущественно они были не на японском, но это легко было прикрыть словами «в интернете перевела, мне так приятнее».

В тот день, к слову, Кёя остался у меня на ночь, и под предлогом рассматривания звезд, не ушел из моей комнаты. Снова. В этот раз мы уснули спокойно, но лежа на полу, долгое время просто молча рассматривая впитавшие в себя дневной свет наклейки. Не знаю, как долго бодрствовал Кёя, но я молча лежала и думала обо всем подряд почти до того момента, как они совсем погасли. Наутро мы обнаружили на себе по теплому пледу и по подушке рядом с каждым: с Хибари она так и лежала одиноко, а я во сне обвила свою руками и ногами, затащив под плед.


* * *



В таком режиме мы жили какое-то время. Жизнь налаживалась, а я в геометрической прогрессии обрастала новыми знакомствами. Зима постепенно ушла, уступив время весне, а вместе с тем близилось и окончание учебного года.

С каждым днем было все приятнее вылезать на улицу, и, стоило температуре стать достаточно комфортной для меня, я почти безвылазно торчала вне дома, находя любую возможность для этого. Выходила на тренировки раньше, задерживалась после них, выбиралась с Кёей в парк или просто шаталась с ним по делам, заходя куда-то в торговые центры когда серьезный и важный Хибари уходил по своим тайным сборищам, а после он приходил за мной и мы шли на ближайшие крыши центра. Смотрели на небо, вдыхали ветер и чаще всего просто молчали. Находиться в четырех стенах становилось до безобразия тоскливо не только мне.

Ямамото иногда пересекался со мной, а через меня и с Кёей, записав нас в хорошие приятели так точно. Мы оба пришли поддержать его на том матче, о котором он упоминал ранее мне, и он показал весьма неплохие результаты. А потом, так вышло, что в честь победы своего сына Тсуеши-сан позвал нас всех в кафе. Вместе с парой близких приятелей Такеши и уже без Кёи, который ушел по своим важным делам, договорившись, что за мной присмотрят и проводят, я досыта наелась превосходных суши и познакомилась, так сказать, изнутри, с бейсбольным клубом школы. Изредка нам потом случалось пересечься, и не сказать, что это было некстати: спортивные и дружелюбные мальчишки часто помогали мне таскать что-то, например, дурацкие кипы бумаг, которыми как вечно избранная староста я была периодически нагружена. Среди них были и ребята постарше, с которыми мне случалось приятно поговорить пару раз, и некоторые их намеки меня немного смущали, но в нашем возрасте это было лишь чем-то милым и не особо что-то значащим, так что я не заморачивалась.

Но, с другой стороны, все же постаралась держаться поближе к непробиваемому Кёе в следующем году, ибо он прекрасно отпугивал моих… гипотетических поклонников. Мне совсем не улыбалось заставить кого-то страдать, нечаянно начав общение, которое не захочется продолжить. Все же, дети легко потянутся к более взрослой и всегда спокойной, дружелюбной сверстнице, и мне нравится такой образ, но вот разбираться с его последствиями совсем не хочется. Мимолетно стало страшно за среднюю школу.

Но, все же, возвращаясь к около-спортивной теме: мы стали чуть больше общаться с Такеши, с которым удивительно похоже вели себя в большинстве ситуаций, и стали, полагаю, друзьями. Он довольно легко разбрасывался этим словом, но в какой-то момент поймав его взгляд, я поняла, что в силу мировоззрения и некоторой очаровательной наивности, вероятно, он вкладывает в него действительно полный смысл. Это подкупало, так что с каждым новым нашим разговором я старалась становиться серьезнее и искреннее, «выключая» легкомысленную школьницу Хану-чан и оставляя серьезную и внимательную Хану, любительницу ярких людей и дурацких приключений.

Ведь иначе жить, несмотря на все маленькие радости, становилось невообразимо скучно. А меньше всего, я недавно осознала, мне хотелось прожить скучную жизнь.


* * *



Это было во время весенних каникул. Я закончила третий класс, а Кёя должен был поступить в пятый класс младшей Намимори совсем скоро, выйдя с домашнего обучения по собственному желанию.

Воскресенье встретило меня пробуждением в пять утра. Просто организм внезапно решил, что так нужно. Некоторое время ворочавшись в кровати, я обреченно встала и бесшумно спустилась на кухню. Родители еще спали, так что я не стала шуметь. Они работали по сменам, и выходные у нас не совпадали. Так что через пару часов дом уже опустеет и они уйдут на работу.

Вчера я вырубилась где-то в десять вечера, стоило только лечь, что было, впрочем, неудивительно. Режим всегда был для меня неведом, и всю эту неделю я делала все, что угодно, кроме ночного сна. Едва ли успевала вздремнуть часа четыре перед школой, а когда она закончилась еще пару дней просто не могла восстановить его, постоянно отвлеченная кем-то на ночные беседы. Отдельно тыкнем пальцем в Широ, с которым ужасно не совпадали часовые пояса, но с которым говорить было все приятнее. Все еще о какой-то чепухе, но почти без перерыва по несколько часов.

Заварила кофе и открыла ноутбук, прихваченный с собой из комнаты. Сразу написала Широ пожелание доброго утра и пожаловалась на выверты собственного организма, заставляющие меня бодрствовать тогда, когда не надо. Хотела было открыть серию какого-нибудь аниме, чтобы убить время, как вдруг…

«Курокава.»

Кёя? Удивленно посмотрела на оповещение с почты. Даже не берусь предположить, сколько часов назад он встал, или как скоро собрался лечь.

Зато этот день однозначно раскрасился в новые краски: вместо скучного и унылого он явно обещал быть очень интересным и богатым на новости. Потому что иначе с Кёей нельзя.

«Доброе утро. Я уже не сплю, что ты хотел?»

«Ты можешь зайти сегодня?»

Это необычно. Обычно Хибари сразу называет причину, чтобы не дай Ками никто — например, я — не подумал, что он зовет меня в гости просто так, скрашивать его одинокое затворничество в выходной. Что-то случилось.

«Да хоть сейчас.»

Хмыкаю. Это ведь Кёя, и мне становится неописуемо легко и весело от мысли, что я действительно могу хоть сейчас. Родители, возможно, не одобрят, но ничего на самом деле серьезного не препятствует мне выбежать на улицу медленно пробуждающегося Намимори.

«Только учти, я еще в пижаме.»

Ничего, кроме пижамы, да. Шутливо добавляю это, мысленно отмечая, что с него станется сказать «да, прямо сейчас», так что я хотя бы время себе выиграю.

«Я хочу, чтобы ты пришла ближе к вечеру. И осталась до завтра.»

О, так у меня весь день впереди. Расслабляюсь. Допиваю кофе и подхватываю ноутбук, уходя обратно в комнату. Прикрываю дверь. Устраиваюсь прямо на незастеленной кровати. Кёе отвечаю какое-то короткое согласие и он больше ничего не пишет.

Плохое предчувствие, то есть, в моем случае, обычное волнение, не дало мне долго бездельничать, приводя в тонус и даруя невероятную бодрость. Невозможно быть готовой ко всему, и, не зная, что могло случиться, я готовилась к чему-то другому. Сделала домашку, даже дописала доклад по культуре, который планировала сбросить на Кёю, нагло воспользовавшись его увлечением традиционной Японией. В перерыве между бумагомаранием — вот честно, я буду требовать принтер, либо эксплуатировать родителей и просить воспользоваться офисной техникой — нормально позавтракала со всеми, проводила на работу родителей и получила от матери список продуктов, за которыми надо сходить в магазин.

Типичный прилежный ребенок. Поправила рукава толстовки — было достаточно прохладно, так что я влезла в толстовку и накинула сверху тонкую ветровку — и вышла в магазин за продуктами.

Было еще достаточно рано, на самом деле, но самое время для того, чтобы ходить за продуктами, если ты типичная домохозяйка. Поняла я это немного поздновато, когда уже вошла в толпу снующих от прилавка к прилавку людей, преимущественно женщин.

Вздыхаю. Ну, зато, приди я позже, хорошие продукты бы уже расхватали. До торгового центра от меня дальше, чем до рынка, так что почему бы и нет?

К своему удивлению, я столкнулась с Киоко и ее семьей. Светловолосый, загорелый, с неизменным пластырем на носу, ее старший брат меня немного раздражал: еще до того, как я увидела Киоко, я поняла, что она здесь по его крикам, ибо больше так никто не может орать посреди улицы. Но я целенаправленно пошла в сторону подруги, не видя смысла избегать ее. Это отлично — встретить на улице неплохую компанию, в маленьком городке вроде Намимори это легко. И как раз вытянет меня из размышлений.

— Здравствуйте, — мило улыбнувшись, помахала знакомым, приблизившись.

— Хана-кун! — переняв у окружающих привычку обращаться ко мне без уменьшительно ласкательного суффикса, но, видимо, все же нуждающаяся хоть в каком-нибудь, Киоко повисла у меня на шее, радостно бросившись обниматься сразу, как увидела.

Куда делась скромная девочка Киоко-чан, которая раньше боялась проявлять свою тактильность по отношению к такой «холодной» мне?

Дурацкая Хана испортила скромняшку.

Смущенная перед ее родителями, я все же очень тепло поприветствовала девочку, обняв ее в ответ, а затем невесомо потрепав по голове. Весело кивнув ее брату, прямо как-то повеселев, я уже более смело посмотрела на смеющихся взрослых, умиленных действиями дочери. Удивительная способность Киоко делать меня менее ворчливой и раздраженной в действии, воистину. Но ее, если честно, можно было сравнить с милым котенком. Может и вырастет прекрасной кошкой, но пока — такой забавный комочек.

Мы прошлись по рынку вместе, и, глядя на то, как мама Киоко нежно смотрит на своих детей, мягко успокаивает Рёхея, когда ему приходят в голову какие-то чересчур энергичные идеи, а их отец таскает продукты и потакает маленьким желаниям детей, я буквально согрелась. И действительно отвлеклась от прошлой задумчивости.

Так как по списку продуктов мне собой полагалось набрать побольше, брата Киоко нагрузили мне помочь. Я отнекивалась, ибо, в принципе, справилась бы сама, но воспылавший желанием поиграть мускулами, а никак иначе я это не назову, Рёхей бодренько дошел с пакетом до моего дома.

Ну, как… с продуктами.

— Пожалуйста, аккуратнее, Сасагава-кун, — несколько смущенно попыталась я успокоить пышущего энтузиазмом семпая, таща небольшой пакетик по дороге домой, пока он тащил… большой пакетик, скажем так.

— Не волнуйся, Хана-сан, мне ЭКСТРЕМАЛЬНО не тяжело! — воскликнул он, буквально бегая вокруг меня кругами, пока я размеренным шагом двигалась назад к дому.

С родителями Киоко и ей самой мы разминулись не так давно, на прошлом повороте. Я было предложила подруге пройтись со мной, но у нее были еще какие-то дела с матерью, так что пришлось отказаться. Рёхей сказал, что добежит до родителей, как только они дойдут до дома, и везде успеет. С его скоростью и энтузиазмом, легко верю, он действительно быстро добежит, куда нужно.

— Сасагава-сан, я ничуть не сомневаюсь в тебе, просто пакет может, — тихий хлопок, я обрываю предложение на полуслове и обреченно вздыхаю, — порваться.

Очаровательная недалекость.

Где Киоко, почему она не может успокоить мои нервы снова.

Легкий восточный ветерок, теплый и приятный, пощекотал меня по волосам, немного растрепав их, сейчас заплетенные в неряшливую слабую косу, длиной едва до лопаток — просто чтобы не дергались. Я стояла, меланхолично рассматривая голубое небо и пастельно-нежные улицы, и до момента, когда спокойствие окончательно меня покинет, оставалось… три, два… один…

— Хана-сан! ЭКСТРЕМАЛЬНО ПРОСТИ МЕНЯ!

Я дернулась от неожиданности, так и оставшись стоять с прикрытыми глазами еще пару секунд, а затем неожиданно засмеялась, тихо, почти беззвучно, а затем уже громче и задорнее. Да так, что на глазах почти выступили слезы. Рёхей судорожно пытался собрать продукты, неловко улыбаясь. Он пытался взяться за все так, чтобы удержать в руках все содержимое пакета, а я все смеялась, наблюдала за этим. Смеялась беззлобно, весело, а сама мимолетно думала, что было бы неплохо, чтобы нам помог еще кто-нибудь.

И просто чтобы кто-нибудь угомонил его, но, не судьба.

— Ничего страшного, — выдохнув и утерев выступившие слезы, я по-доброму улыбнулась ему, почему-то не имея сил разозлиться. Скорее моральных сил на саму злость, чем сил злиться на Рёхея. На него-то я как раз могла немного поворчать.

Собрав часть продуктов под его виноватым взглядом и аккуратно распределив их между нами, я с некоторым неудовольствием взяла пакет с фруктами сама, пусть он и был достаточно тяжелым, и грозно зыркнула на спортсмена, который тащил пакет риса, пару бутылок молока и еще что-то по мелочи. Часть мы положили в мой, целый пакет, который я недоверчиво вручила тоже ему.

— Хана-сан, я правда не хотел, — понурый вздох.

— Да ничего страшного, — иду, а затем неожиданно серьезно смотрю на него, — но это все равно твоя вина.

Он удивленно вскидывается, а потом еще более подавленно хмурится, снова вздыхает. Немного неловко от самой себя, но я из добрых побуждений, честно.

— Можешь меня послушать сейчас, я хочу кое-что сказать, но чтобы ты дал мне договорить. Хорошо? — двигаясь по улице и уже видя свой дом впереди, обращаюсь к мальчишке. Он притих, всю концентрацию тратя на то, чтобы держать продукты максимально осторожно и просто немного приуныл, так что отвечает спокойно, без крика.

— Да, Хана-сан, — с очень собранным и серьезным видом кивает. Улыбаюсь.

Наверное, это не мое дело.

Можно все еще просто простить его за пакет и спокойно идти дальше.

Не, нельзя.

— Я ведь тоже спортсменка, — улыбаюсь, — и я тоже люблю тренироваться. Многим не нравится моя идея, но я хочу связать свою дальнейшую жизнь со спортом, — мельком смотрю, как вытягивается от удивление лицо Рёхея и улыбаюсь, продолжая до того, как он начнет орать об экстриме — однако, он не является для меня центром вселенной. Сейчас я подведу к теме разговора, подожди.

В этот раз Сасагава непонимающе хлопает глазами, медленно осознавая сказанное мной, но кивает, послушно давая мне возможность договорить.

— Я занимаюсь не для того, чтобы посвятить себя спорту. Он нравится мне, он, наверное, когда-нибудь сможет стать большой частью моей жизни, но я никогда не смогу понять тех людей, кто ставит его выше всего остального. Я не считаю, что твои увлечения должны закрывать твою собственную личность, что каждая твоя мысль должна быть посвящена только спорту и спортивным достижениям, — внимательно смотрю на Рёхея, с удивлением понимая, что он слушает меня внимательнее, чем я планировала. От этого даже немного теряюсь, я не хотела промывать ему мозги, просто попросить быть чуть собраннее.

Как бы его ненавязчиво натолкнуть на нужные мысли и не переборщить со словами и душевными беседами?

— Ты очень активный, Сасагава-сан, это здорово. Киоко повезло с братом, ты очень любишь ее и во многом, я уверена, твое увлечение спортом связано именно с защитой близких тебе людей. Это тоже прекрасно, заставляет проникаться уважением: у меня, например, это просто увлечение, просто азарт стать сильнее и посмотреть на себя, получится ли. Знаешь, Сасагава-сан, от тебя всегда веет энергией, это придает сил другим, — а мы, тем временем, уже на крыльце, — но ты не обязан тренироваться каждую секунду своей жизни, какой бы важной ни была твоя конечная цель. Непрерывно двигаясь вперед, не пробеги мимо чего-то очень важного, просто забыв уделить этому внимание. Мотивируя других своим успехом, думай о том, что их возможности не всегда соразмерны с твоими, Рёхей. Как и твои возможности не могут быть бесконечны, даже если бесконечно твое упрямство. Иногда намного важнее остановиться и посмотреть вокруг, подумать о том, что происходит, стать чуть внимательнее, чем беспрерывно бежать куда-то вперед, вдолбив себе в голову несколько простых мыслей. Это не спортивный совет, просто подумай, каким ты станешь человеком, если продолжишь думать только о себе и экстриме. Твоя мама, да и Киоко-чан, постоянно вынуждены тебя останавливать. Может, стоит научиться останавливаться самостоятельно? Спасибо что помог с продуктами. Не забивай себе голову такими мелочами, как пакет, но подумай о том, что я сказала, хорошо? До встречи.

Он молчит и смотрит на меня очень внимательно, задумчиво, словно хочет что-то сказать, поделиться чем-то. Аккуратно забираю у него продукты и быстро ставлю на тумбу в коридоре то, что было не в пакетах, машу рукой, разворачиваю за плечи и чуть толкаю в спину. Захлопываю дверь до того, как слышу ответ. Закрыв ее, неожиданно на подгибающихся ногах съезжаю на пол, облегченно вздыхая и весело хихикая уже через минуту.

Я не хотела вести с Сасагавой задушевные беседы, просто так вышло. Показалось это правильным и я решила: почему нет? Мы все еще только формируемся — даже я, кажется, я буду изменяться бесконечно, как вечный подросток — и если я могу хоть как-то повлиять на них, может, стоит попытаться? Рёхею явно не помешает чуть больше отвлекаться от своих тренировок. Не знаю, к чему это приведет его в будущем, к травмам или великим рекордам, но лучше бы он поберегся хоть чуть-чуть, по крайней мере пока так безразличен ко всему вокруг. Если не себя, то он однажды травмирует кого-нибудь другого, не соизмерив силу. И совсем-совсем не факт, что именно на ринге, а не в повседневной жизни, когда ты ничего не подозреваешь.


* * *



— Кёя, — я вновь постучала в дверь, недовольно нахмурившись.

Пришлось повысить голос, чтобы Хибари соизволил все-таки услышать меня. Хотя, я уверена, что он и так меня слышал. Дело было просто в моем нетерпении.

Правильнее назвать его волнением, впрочем.

Дверь открылась почти сразу. Словно он стоял все это время по ту сторону и чего-то ждал. Можно было бы сказать «не решался», но это ведь Хибари. Сомневаюсь, что он будет волноваться о чем-то таком.

— Хана, — вместо приветствия. Я замерла, внимательно глядя на него.

Хибари молча посторонился, пропуская меня в дом. Я легко проскользнула мимо Кёи, быстро сняв обувь и проходя в гостиную, но запнувшись на пути. Обернулась и внимательно посмотрела на обувь, стоящую у порога.

Интересные дела творятся.

— Хибари-сана нет? — недоумевающе обращаюсь к Кёе. Он бросает острый взгляд на одиноко стоящую обувь: мою и несколько пар своей. Абсолютно ничего более, никакой обуви Хибари-сана.

Молчание мне ответом, мол, ты и так все видишь, травоядное.

— Где Хибари-сан? — когда на работу уходят, берут только одну пару обуви.

— Уехал.

Стою и хлопаю ресницами. Как дура. Как уехал, куда, зачем? Ничего не понимаю, что произошло за каникулы? Кёя точно остается здесь, но куда тогда его отец намылился?

Стоп.

— Он обсуждал это с тобой. Поэтому у тебя было такое хреновое настроение в последнее время, — предполагаю внимательно глядя на друга. Он отводит глаза.

Срываюсь с места и почти повисаю на шее у удивленного Хибари, прижимаю его к себе покрепче, обнимая как-то отчаянно.

— Ты же не уедешь, Кёя, из Намимори?

Мы какое-то время молчим, он не отвечает и мне все страшнее, я боюсь отцепиться от него, прекрасно зная, что Хибари-сану ничего не стоит увезти сына даже если тот будет против. Но ведь этого не произойдет, они же останутся?

Кёя тихо хмыкает. Потом усмехается. Потом издает пару больных, злых смешков, и я отстраняюсь, сначала осторожно, а потом будто шарахаясь — у него насмешливый взгляд победителя, словно он выиграл в каком-то сражении, словно он во всем был прав. Но в чем?

— Я отказался уезжать, — гордо вздернув подбородок, отвечает, а затем, чуть подумав, добавляет, — из города своей матери.

Фух. Слабо улыбаюсь. А затем перестаю улыбаться и просто печально смотрю на него. Почти год прошел. Не так давно была годовщина. В тот день мы не говорили: встретились после моей тренировки и бродили по улицам около часа. Затем он довел меня до дома, уже по темноте, и просто ушел. Днем, я знаю, они с отцом посещали кладбище. А я эту тему больше не поднимала, лишь так же, как и в прошлом году, улыбаясь ему.

Я прошлепала на кухню, пока переваривая уже известную информацию и не спеша расспрашивать Хибари о чем-то еще.

— Я сыт, — комментирует Кёя мой молчаливый кивок на холодильник. Киваю, мысленно прикинув, что к нему не так давно должна была приходить домработница и готовить.

— Значит, пока он будет по работе в отъезде, ты остаешься один? Чем займемся, пока я скрашиваю твою скуку? — ставлю чайник. Хибари недовольно хмурится, а я припоминаю, как забавно отпрашивалась у родителей по телефону не так давно.

— Он уехал в клан, — значит, не «по работе в отъезде».

Бессильно падаю на пол, на подушку-сидушку, подпираю щеку ладонью, облокачиваясь на небольшой стол. В гробовой тишине весело звякнул чайник. Плевать на чайник — сижу, думаю, как же все хреново.

Просто потому что некий страшный клан реально существует все уже намного хреновее, чем я могла бы предположить.

— А ты?

— А я здесь.

— Он не взял тебя?

— А ты бы хотела?

Хибари неожиданно впивается в меня своим страшным стальным взглядом, а я улыбаюсь ему как можно ярче, светлее, и качаю головой отрицательно.

— Конечно же нет. У тебя ведь свой путь, не так ли? И если ты можешь продолжать по нему идти, я рада.

Если тебя не забирают куда-то, Кёя, и ты остаешься в Намимори, сам решая, как тебе жить дальше, я правда рада. Если ты не влезешь во все это. «Город твоей матери» — ей бы понравилось, наверное, что ты выбрал себе другую судьбу, да? Не как отец.

— Почему? — с задумчивым интересом. Сначала не понимаю, а потом хмыкаю. Не то чтобы он действительно не знал ответ на этот вопрос, но я не против пояснить это вслух. Столько раз, сколько потребуется.

— Потому что я считаю тебя своим другом.

— Я тоже.

Удивленно смотрю на него. Вообще далекого от человеческих «друг-приятель», разговаривающего со мной о жизни фразами все еще на уровне «хищников-травоядных», и то, никогда не говорящий, кто же я в этой пищевой цепочке.

— Ты мой друг, Курокава. Я рад, что в городе, который я собираюсь сделать своим, есть ты.

Наверное, в моей жизни еще не было признания, которое я слушала бы с большим трепетом. Потом мы помолчали, я спросила, что он сейчас читает, и мы почитали вместе: прислонившись к его плечу, я лениво бегала взглядом по страницам, умиротворенно составляя компанию читающему Кёе. Классика была мне не особенно интересна, но на интересных моментах я чуть «оживала», мимолетно придерживая его за руку, чтобы успеть дочитать до того, как Кёя перевернет страницу.

Под его пристальным взглядом я сходила за едой до холодильника, достав оттуда все вкусняшки, которые были, и поставила чайник, даже успев заварить чай, когда он закипел, до того, как Кёя откажется. Кофе у меня с собой не было, а сгущенка тем более в этом доме не водилась, так что приходилось перебиваться конфетами. На самом деле чай я завариваю отвратно: никакой церемонии, все по-плебейски и некрасиво.

Скоро к Кёе должен присоединиться его… вассал, как окрестил его Кёя, и я постаралась не думать о том, связи ли это отца или же какие-то подростковые гопницкие разборки уже самого моего друга. Но, что самое удивительное, конкретно с этим представителем будущих уголовников… будущего сборища… будущей… банды… организации, скажем так, имени Хибари, я должна была познакомиться лично. Он обещал представить нас, что было занятно.

На следующий день я ухожу домой рано, но в течение дня все равно заглядываю к Кёе: заодно встречаю того самого приближенного мордоворота, Кусакабе Тетсую, который сначала намеревался прогнать меня почти силой, не пустив даже в дом. Мда, вот это охрана! Пошутила, что у Кёи появился личный телохранитель, и, кажется, не сильно ошиблась. Постепенно разговорила его, сначала по довольно странной просьбе рассказав о себе. Не знаю уж, как он планирует жить дальше, но это явно тот самый тип ребят, который выбирает себе друга-покровителя заранее. Если он действительно будет предан Кёе, думаю, ничего плохого в этом не будет — следует только проследить, чтобы у нас в Намимори не появился маленький самодовольный тиран, почувствовавший свободу.

На счет этого я уточняю у него самого, проглатывая ехидное «не надорвешься?»:

— Какие планы, если уж ты берешь этот город под покровительство?

Кёя хитро скалится, в крайне благодушном настроении от того, что я больше не верещу и не пытаюсь его отговаривать влезать во все это. Кёя наконец чувствует, что спустя год я не отношусь к нему, как к ребенку. Кёя уже и не ведет себя как ребенок, и единственное, что выдает в нем мальчишку: большая игрушка под названием Намимори, подаренная матерью.

Игрушка, которую он отчаянно пытается отобрать у отца: все еще непонятной для меня темной фигуры в этой истории, за спиной которой маячит еще множество темных фигур. Целый клан, один из представителей которого сейчас азартно щурится и небрежным жестом руки машет Кусакабе, прощаясь с ним до завтра и куда-то отсылая.

— Увидишь.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 8. Школа.

Учебный год в Японии начинается очень красиво. Во-первых, не первого сентября, когда наступает пора осени и постепенного умирания всего вокруг: зеленых листьев, теплого солнца, твоего желания учиться.

Мы шагали теплым апрельским днем по улицам Намимори, и чем ближе подходили к школе, к более оживленным улицам, тем больше я видела знакомых, приветливо махая им рукой, но не приближаясь. Задумчивый, рядом со мной шел Кёя, на которого я, признаться честно, украдкой любовалась. И любовалась я не то на самого друга, не то на его идеальную форму, с которой вчера в агонии пыталась разобраться, все отгладив. Так вышло, что вызвалась помочь, да и скрасить последний день перед таким волнительным событием, как посещение новой школы, а потом открыла, что Хибари намного лучше гладит вещи, чем я. Но было поздно: под его внимательным взглядом я аккуратно отгладила рубашку, чтобы не слушать нотации о плохих неряхах, прочитав их сама себе.

Вроде уже второй раз живу, а домашние дела как не были моим коньком, так и не стали, даже в более традиционной, чем моя прошлая страна, Японии.

— Пообедаешь со мной, Кёя? — уже подходя к зданию школы, интересуюсь. Да, в младшей школе обычно принято кушать прямо в классе, не разбредаясь по всей школе, но у нас это не возбраняется.

— На крыше, — что и требовалось ожидать от любителя крыш. Хотя, тут я с ним полностью солидарна. Не знаю, кто у кого перенял это, но забраться повыше и лежать, смотря на небо, полюбили в последнее время мы оба.

— Но она же заперта, — непонимающе смотрю на Хибари, который, возможно, еще не совсем знает порядки школы… а потом только вздыхаю, — конечно. Расскажешь, как прошел день, — улыбаюсь.

У самого входа меня дожидается Такеши, приветливо улыбаясь Кёе и пожимая ему руку. С некоторым внутренним облегчением наблюдаю за этим, и когда Хибари мельком бросает на меня взгляд, замечая это, он хмурится. Весело фыркаю, подходя к Такеши и, внимание, исполняя собственное приветствие!

О да, всегда мечтала так с кем-нибудь делать. Как в мультиках и сериалах об американских подростков. Точнее, там они крутили совсем какие-то непонятные штуки руками, а мы просто правыми руками сначала столкнулись тыльной стороной ладоней, потом кулаком, а потом просто схватились за руки, притянув друг друга и столкнувшись плечами.

Лицо Кёи непередаваемо. Мы, два дебила, весело смеемся.

— Хана-кун, мы с тобой опять не в одном классе, — вздыхает Такеши, а я примирительно поднимаю руки, глядя, как хмурится Кёя.

— Ничего, думаю, еще повезет стать одноклассниками в следующий раз, — улыбаюсь, — и, ты ведь пойдешь в среднюю Намимори после?

— Да, если не будет непредвиденных обстоятельств, — кивает.

Такое приятное чувство, когда можно так легко планировать будущее на несколько лет вперед. Никакого выбора профессии, сложных решений, которые должен принимать исключительно ты сам. Учишься, и будешь учиться еще долго, не заботясь ни о чем, кроме дружбы и школьной поры.

Как можно дольше не хочу его лишиться.

Мы с Кёей и Такеши дошли до моего класса, болтая ни о чем. Хибари преимущественно молчал, рассматривая школу и учеников, тенью следуя за мной, а Такеши как раз поддерживал болтовню. Затем мальчишки пошли дальше, по своим классам, а я со вздохом отодвинула дверь в класс, уже готовясь рассматривать лица старых-новых одноклассников. Почему-то без них мимолетно я почувствовала себя какой-то незащищенной, но это чувство быстро ушло: обидеть меня крайне сложно, как физически, пусть бой в спортзале и реальные драки абсолютно несовместимые вещи, так и морально. Особенно морально.

— Всем привет, — машу рукой, уверенно проходя в класс. Несколько голосов вразнобой приветствуют меня в ответ, кто-то машет рукой. Подхожу к паре знакомых лиц и подсаживаюсь к ним, присоединяясь к очередному легкому диалогу.

Мельком осматриваю класс, периодически вставляя свои комментарии к рассказу ребят о том, как прошли каникулы.

— Хана-сан, снова будешь в студенческом совете? — обращаются уже ко мне, отрывая от созерцания Мочиды-куна, уверенного и харизматичного, но не слишком умного парнишки, который с карандашом в руке дурашливо показывает что-то из кендо собравшейся вокруг стайке девчонок, мельком поглядывая в сторону меня и, полагаю, моей приятельницы. Или приятеля?

— Да, Момо-чан, и я все так же планирую остаться вашей неизменной старостой, — уверенно киваю, крутя пальцами карандаш, — а вы все так же в кружке рисования? — обращаюсь одновременно к Момо и нашему общему приятелю, который отрицательно мотает головой, а затем, немного смущенный, обращается ко мне с забавной просьбой.

— Хана-сан, ты не могла бы познакомить меня с Такеши-семпаем? Я хочу вступить в бейсбольный клуб, но я же совсем не тренировался, и если бы я был знаком с одним из лучших игроков заранее…

Смеюсь.


* * *



Мои школьные будни текли однообразно. Перемены благодаря все возрастающей куче знакомых становились более интересными, моему самомнению льстила поднимающаяся популярность, обеденные перерывы теперь скрашивало восхитительное общество Кёи на крыше, куда иногда тихонечко заглядывал Такеши, неожиданно тоже нуждаясь в отдыхе от бесконечных улыбок окружающим и тишине.

Так или иначе, он удивительно легко нашел способ не бесить Хибари, чему я даже немного завидовала.

По крыше школы часто гулял сильный ветер, так что вскоре мне случилось шокировать мальчишек видом задравшейся юбки, под которой я с невозмутимым видом продемонстрировала короткие черные шортики. С их лиц долго смеялась: Кёя уже давно знал о моих выкидонах, пусть и только на словах, а вот Ямамото сначала смутился, потом удивленно хлопнул глазами, а затем в голос заржал на пару со мной.

Я никогда не была любительницей юбок, а когда судьба вынуждала влезать в них, находила прекрасное решение. Правда, чтобы найти подходящие шорты пришлось долго искать, но результат однозначно стоил того: и красиво в юбке, и комфортно в случае неожиданностей.

После школы я часто задерживалась по делам студенческого совета, в который очень ненавязчиво, но неотвратимо просочился Кёя, за какие-то полгода сместив его прошлого главу: по непонятным причинам тот парень вовсе ушел из совета, и я потом пыталась его найти, но не случилось запомнить ни класс, ни с кем он общался.

На почве этого у нас случилось несколько крупных конфликтов. Кажется, второй год нашего общения стал еще более напряженным, чем первый. У меня проснулось чувство собственного достоинства, так что я уже не позволяла Хибари откровенно пренебрегать моим существованием: в рутине школы он словно потерял для меня свою уникальность. Кёя, кажется, это заметил, но причин не понял, все сильнее раздражаясь и от того стремясь не то оттолкнуть меня, не то отобрать меня у всех окружающих.

Он шипел на Такеши, когда я после школы соглашалась задержаться с ним на спортивной площадке: из-за недобора в этом году команда переживала не лучшие времена, а я, уже вхожая в круг бейсболистов, иногда кидалась в Ямамото мячиками, когда ему могло приспичить тренироваться подольше. Шипел на моих школьных приятелей, когда они пытались присоединиться ко мне на обеде или проводить меня. Шипел на мальчишек-сталкеров, пара которых была у меня еще с того года. Не сказать, что последнее мне не нравилось, но вот то, что у них систематически появлялись следы побоев я абсолютно не одобряла.

А самое главное, он меня не слушал. Вбил себе в голову, что я действительно его чертова собственность в непонятно каком плане. И он меня «охранял». Но это было, в принципе, не так уж страшно. Всего лишь подростковый максимализм.

На собраниях студенческого совета Кёя появлялся редко, буквально скинув все на меня — я была с одной стороны рада, ибо мозгов во мне было побольше, чем в настоящих школьниках, пусть и в шестиклашках. Наши отношения со стороны тоже вызывали у всех восторг и восхищение: прилюдно заявляя, что среди тупых травоядных мозги есть только у меня, Хибари буквально создал в умах девчонок очаровательную картину моего покровителя-парня-семпая. А с другой стороны, Хибари знатно прибавил мне работы своими дурацкими дисциплинарными реформами. Начиная с четкого учета внеклассной деятельности клубов до посещаемости, поведения на уроках и переменах, обращения к учителям, выполнения всех положений устава школы… Были хорошие идеи: угомонилась беготня, толкотня, был разработан план по слежению за чистотой территорий, которые даже было принято облагородить несколькими деревьями сакуры на участке, но была и совсем дурь. Вот скажите, какой даун реально будет измерять длину юбки? Начиная с того, что делать это было некому, ибо всех своих мордоворотов из начальной школы Хибари уже организовал незаметно следить за чем-то другим и заканчивая тем, что одежда человека никак не влияет на его мозги! Я спорила с Кёей, наконец добравшимся до школьной формы и правил о ней, на протяжение месяца, после чего в какой-то момент просто вышла с каникул и столкнулась с неожиданно появившимся стендом, который разнес в пух и прах мои прогрессивные взгляды своими жесткими положениями нового устава, уже утвержденного руководством.

Хоть шорты из-под юбки никто меня снимать не заставлял, уже хорошо: про подобные хитрости не было ни слова в правилах, в которых регламентировались даже положенные рукава у рубашек и верхние пуговицы воротников.

С другой стороны, стенд с новыми правилами был намного лучше толпы мальчишек-подчиненных, которую планировал выставить Хибари на вход. Если бы какой-нибудь кретин стал тыкать в меня линейкой и измерять расстояние видимых ляжек из-под нее, мое колено познакомилось бы с его лицом. Несколько раз.

Пока студенческий совет был и моей командой тоже, в него формально никакие придурки-шкафы не просочились. Это команда Кёи, но станут законной властью они здесь только через мой труп. Власть должна быть умной и справедливой, а не слепо сконцентрированной в руках одного человека, руководящего толпой исполнителей.

Но это уже наши вечные споры. Зато ребята Кёи были воистину преданными. Сама не проверяла, но если уж он так уверен, то хорошо.

А во-вторых, я была против их вхождения в студенческий совет просто потому что младшая школа не будет участвовать во всей этой придури. Не. Будет. Это не обсуждается: я стояла на своем настолько непоколебимо, насколько могла. И, казалось, бесполезно, но Хибари… уступил. Согласился с моими доводами, что начальная школа — дети — не должны участвовать в разборках взрослых школьников. Ведь иначе эта дурь распространится не только на его шестиклашек-бугаев, но может задеть и ребят шести-семи лет из первых классов, что было уже полнейшим маразмом.

Один умный хищник всерьез задумался о том, чтобы закончить ее экстерном и пойти уже навстречу приключениям. Очаровательно: на больших переменах я сидела на крыше, решая ему математику.

— Почему ты не переведешься сама? — неожиданный вопрос, впрочем, вполне закономерный на почве постоянных рассуждений о сдаче экзаменов экстерном в атмосфере моей постоянной помощи с учебой.

— А зачем мне это? — хмыкаю, откладывая домашку Кёи и дорешивая свою. — Мне нравится в школе.

Откладываю тетрадь и, прижав ее сумкой, переворачиваюсь на спину. Как хорошо, что я додумалась притащить плед на крышу, я же не Кёя, чтобы в белой рубашке валяться на бетоне пыльном.

— Знаешь, иногда мне кажется, что я могла бы окончить среднюю школу, если бы поднапряглась со всеми дополнительными культурными предметами, хоть сейчас. Это здорово, наверное — быть гением, пробиваться в «светлое будущее», известность. Гордость родителей. Да только я не чувствую в себе достаточной жажды знаний, чтобы идти по этому пути. Мне не интересно совершить научное открытие, я не чувствую в себе того самого взгляда на вещи, который свойственен изобретателям. Посредственность с хорошей памятью и, возможно, изначально некоторыми поблажками от жизни.

Я намного глупее большинства людей своего возраста. Настоящего возраста.

— Если бы ты хотел направить всю свою энергию на достижение целей, Кёя, ты бы тоже мог перескочить огромное расстояние, и я говорю не о школе. Избавившись, наконец, от общества так неприятных тебе травоядных, вырваться к «хищникам». Но нужно ли тебе это? Что ждет тебя там, дальше, вне Намимори, который ты стремишься сделать своим? Что ждет меня впереди, если я захочу внезапно, без прелюдий, приравнять себя ко взрослым, согласиться на все взрослые требования от меня? Возможно ли, что ты еще просто не готов уйти из Намимори? Не потому что ты слабее тех, с кем встретишься, но ведь почему-то ты остаешься, не уезжаешь в клан за отцом. Я ни за что не поверю, что подчинить Намимори — это все, о чем ты думаешь, что ты на этом сможешь остановиться. Но ведь тебя останавливает что-то.

Я не смотрю на него, но, прикрыв глаза, протягиваю руку в сторону сидящего на краю друга, ногой болтающего прямо над дверью.

— Нам ведь обоим просто нравится так жить.

Моих пальцев невесомо касаются его, и я удивленно распахиваю глаза, глядя на умиротворенно улыбающегося Кёю. Подскакиваю и сажусь, одергивая руку и растерянно разглядывая его. А затем громко, весело смеюсь. Снова.


* * *



До того, как все мы оказались погребены под рутиной-скукотиной, все в том же апреле, с которого неумолимо убежало повествование, мне исполнилось одиннадцать лет. Так мало, а с другой стороны уже очень… дофига. Примерно тогда я и вывела эту простую мысль, которую спустя время озвучила Кёе: чтобы не мучить совесть мыслями о том, что я могла бы потратить жизнь на что-то более полезное, я просто задумалась о том, что для меня важно. И сделала вывод, что для меня важно просто прожить жизнь счастливо. И на стенке появилась крупная надпись прямо по центру, написанная латынью: hаес fac ut felix vivas, поступай так, чтобы жить счастливо.

Итак, на день рождения я получила от Кёи довольно неожиданный подарок: красивый альбом с твердой обложкой, линер и акварельные краски. Это покорило мое сердечко и уже на следующий день я гордо вручила ему на обеденном перерыве свое первое творение, собственно, портрет Хибари в мультяшном стиле. Портрет ему, полагаю, понравился, так что к его дню рождения, который был меньше, чем через месяц, я приготовила несколько милых зарисовок, которые вложила между страниц книги, и чай. Не знаю, я не ценитель чая, но продавец из лавки, куда мы обычно заходим с семьей, так красиво рассказал про этот сорт, что я решила: «была не была, возьму этот».

Хибари был довольно популярным парнем, к слову, так что если в апреле я гордо ходила под его защитой, прячась от парочки сомнительных мальчишек, в мае мы с ним прятались уже на пару, сидя на крыше. Точнее, он считал, что просто избегает дурацких травоядных, но я предпочла назвать это иначе. До того момента, пока он не вытащил присланные отцом тонфа и чуть не избил подошедшего к нему со спины — и кому кажется смешной эта идея?! — Такеши. Действительно, скорее, уйдя на крышу, мы прятали от Хибари всю остальную школу, чем Хибари прятался от травоядных, которые хотят выказать ему свое расположение забавными самодельными сладостями и вкусностями.

Не знаю, я бы на его месте покушала. Жаль, что мне никто ничего не собирался дарить из сталкеров, только мямлили и поздравляли, а я вежливо и дружелюбно улыбалась. Вот такая я меркантильная, да. За вкусняшки показала бы больше расположения. Дурацкий сексизм.

К слову, Такеши подарил плюшевого пса акита-ину. Довольно крупного. Я была в шоке и долго смеялась, ибо игрушек у меня особенно не было. Теперь появилась. Приперлась домой вместе с ним и Кёей в тот день, посидели, скушали тортик. Ямамото убедился, что у меня нет игрушек, кроме его псины и плюшевого котика Киоко. И увидел мою святая-святых, стенку.

Уже к вечеру мне пришла посылка, которую я едва умудрилась спрятать от родителей, пришедших с работы пораньше. Не знаю, как я бы объяснила, откуда у меня коробка киндеров. Не знаю, какого черта Широ снова это сделал. Но, Ками-сама, как же приятно было кушать шоколад! Какой бы классной не была Японская кухня, без шоколада было чертовски грустно. А нормального шоколада было чертовски мало и он стоил дороговато.

Ну ничего, скоро экономика страны пойдет в гору, если мне не изменяет память из прошлой жизни, появятся всякие Али-Экспрессы и технический прогресс, еды вкусной импортной будет побольше.

К слову про импорт и экспорт: обратного адреса на посылках Широ не было.

День рождения Такеши был через четыре дня после моего, так что, не мудрствуя лукаво, подарила ему набор мячей, шоколадку и самодельную открытку, внутри которой была зарисовка «серьезный Такеши на матче», «удар по мячу», «ликующие серые человечки-толпа», «довольный Такеши с кубком». И приписочка в духе «я верю в тебя». Очаровательно, не правда ли?

Отмечать заявилась сама, без Кёи, который передал что-то для приятеля еще в школе и смылся на весь день. Посидела вновь с бейсбольным клубом, наелась суши и ушла домой довольная.


* * *



Следующее событие, которое в будущем стало значить намного больше, чем значило сначала, произошло уже в следующем учебном году.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 9. Камикорос.

Моего нового знакомого можно было назвать разве что ходячее недоразумение.

Я перешла в пятый класс, а Хибари окончательно перешел к активным действиям по наведению собственного порядка в Намимори. Не знаю, чего он добивался, но одним из важных факторов его власти неожиданно стало полное управление любого рода организацией всех трех школ: младшей, средней и старшей Намимори. Я оказалась в одном классе с Такеши и Киоко, к чему, думаю, он отчасти приложил руку.

Судя по его рассказам, сначала он влез в процесс распределения, чтобы избавить себя в новом учебном году от общества старшего Сасагавы. А потом не мог не поменять в списке пару имен, чтобы мне было не так скучно в классе. Все же, он иногда делает очень хорошие вещи.

Кёя продвигался в освоении тонфа, я получала уже синюю полоску на зеленый пояс и иногда выезжала на соревнования, занимая призовые места, иногда пробиваясь на первое. Уже близкая к синему поясу, как-то раз я попросила его подраться со мной, чтобы я могла проверить себя в условиях, более приближенных к реальности, но Хибари меня, кажется, не понял, и грубо отшил. Но вскоре у меня все равно получилось испытать собственные силы.


* * *



Войдя в класс в начале следующего года, я с удивлением заметила множество знакомых лиц.

— Всем привет, — громко крикнула, привлекая к себе внимание, и тихо засмеялась, когда в этот раз меня поприветствовал почти весь класс. Несколько девчонок скривились, но я уже не заметила этого, пройдя к самой большой кучке народа и усаживаясь на освобожденное для меня место.

— Как каникулы, староста? — весело улыбаюсь на такое обращение. Да, в этот раз меня даже не спрашивают, буду ли я выдвигаться, настолько все свыклись с моей неизменной организаторской деятельностью.

— Неплохо, Мамору, — отвечаю смутно знакомому парнишке, — я не видела тебя в бейсбольном клубе, что-то случилось?

— А, это, — мой давний знакомец неловко чешет затылок и косится на стоящего в компании друзей Такеши, которому я мельком махнула рукой еще на входе, — я решил, что слишком ленив для тренировок и вернулся в рисование, — смеется.

— Бывает, — улыбаюсь и тоже выдаю смешок, прекрасно зная отношение новоиспеченного главы клуба к тренировкам.

Набранный в конце года с моей посильной помощью состав бейсболистов существенно сократился за лето, зато Такеши смог сформировать прекрасную команду в духе спортивных аниме. Я была рада за него, и особенно рада, что никого не пришлось выгонять силой и Ямамото восхитительно ловко избежал любого рода скандалов на фоне спортивной увлеченности и хобби. У него был талант к работе с людьми, а желание посвятить свою жизнь спорту делало из него превосходного лидера. Не удивительно, что, несмотря на то, что в клубе оставалось несколько шестиклассников-семпаев, он уже стал его главой.

Заметив перешептывания двух главных сплетниц, одной из которых была каким-то чудом постоянно оказывающаяся со мной в одном классе миловидная Момо, подруга Мамору, я недоуменно подняла бровь.

— В этом году что-то случилось, что вы все с такими ехидными лицами? Может, в студенческом совете меня уже ждет подлянка и гора отчетов?

— Нет-нет, Хана-сан, мы и до тебя были ехидные, — Момо машет руками, смущаясь, а затем переглядывается с остальными ребятами.

Мне становится несколько неуютно в их компании: почти все приятели бросают взгляды на меня, словно обдумывая, стоит ли озвучивать. И они похожи на шаловливых детей, затеявших не одобренную взрослыми забаву.

— Ну?

— Это будет веселый год, Хана-сан, удивлены, что ты еще не слышала, кто в нашем классе. Посмотри слева на четвертую парту.

Недоуменно пожимаю плечами и смотрю сначала на лица как по команде обернувшихся на правую парту остальных, хмыкая. Беспалевность — точно не их конек. Мельком гляжу на нее сама, рассматривая… ничего?

Непонимающе хмурюсь, замечая белые разводы.

Обреченный вздох. Подхожу и рассматриваю не то мелом, не то еще чем, размазанное и кривое «неудачник». Хлопаю себя ладонью по лицу, что случается совсем уж громко под внезапно стихший гомон за моей спиной. До звонка совсем немного.

— Кто подгадил? И кому? — раздраженно интересуюсь, резко развернувшись и складывая руки на груди. Такеши отделяется от своей компании и быстрым шагом подходит ко мне, после чего я тыкаю пальцем в надпись на чужой парте.

— Детский сад, ей богу, — комментирую тихо, глядя как пропадает из глаз Ямамото то самое теплое спокойствие, которое всегда неизменно греет окружающих. — Разберемся, — даже не спрашиваю.

Но сделать мы больше ничего не успеваем. Звенит звонок, и дети быстро рассаживаются за парты, в класс невозмутимо заходит учитель. Я тоже вынуждена сесть, с удивлением рассматривая пустующую парту и перебирая знакомых «неудачников». Иногда переглядываюсь с Такеши во время вступительной болтовни сенсея. Он пожимает плечами, а я кручу пальцем у виска, кивая на особо веселых одноклассников, постоянно взглядом возвращающихся к измалеванной парте.

— Ано… Простите за опоздание! — он заходит в класс спустя пятнадцать минут.

Со срывающимся от волнения голосом и запинаясь за свои ноги, неловко падая. По сути, «влетает» в класс он еще до того, как ему разрешили зайти — мысленно отмечаю с легким смешком. Взъерошенный — ему явно следовало с утра хотя бы причесаться после сна — и с плохо заправленной рубашкой, он наивно и светло улыбается, оправдываясь перед учителем. Я непроизвольно улыбаюсь будто в ответ, глядя на него, а затем каменею, слыша жесткие, грубые смешки со всех сторон. Ловлю краем глаза изломанные, грубые ухмылки, и все умиление исчезает.

Он тоже их слышит, но словно не замечает, после короткого недовольного комментария сенсея проходя к парте. Смотрит на белую надпись — а я напряженно смотрю на него, сжимая в руках карандаш. И когда незнакомый парнишка спокойно отодвигает стул, лишь мимолетно обреченно вздохнув, я карандаш в руках ломаю.

Просто разворачиваюсь к Такеши и, честно, я никогда не напоминала себе Хибари так сильно, как в этот момент. Я не понимаю, я злюсь, я готова бить морду кому-нибудь. Да только не знаю, кому.

Его зовут Савада Тсунаеши, и он «никчемный Тсуна».

Я узнаю о нем из мелких смешливых разговоров и глупых насмешек над прошлыми косяками, в этот день не уходя на обед на крышу, а оставаясь в толпе. Я не помогаю ему оттереть парту и не контактирую в принципе, наблюдая лишь издали, но, болтая с другими детьми — жестокими, как бы мне ни хотелось верить в обратное — я пресекаю любые грубые комментарии в его адрес.

Мне никогда не пеняют титулом старосты так много, как в первые учебные дни. А потом он падает на лестнице, неловко запнувшись за ступеньку, и я оказываюсь прямо под ним, мысленно считая до десяти.

— Тсунаеши, слезь с меня, — обреченно вздыхаю, стараясь игнорировать боль в локте, а он не успевает ничего сказать, как грубым пинком его отшвыривает Хибари. Рука болит чертовски сильно, так что я мало реагирую на то, что там делает Кёя, только бы он до медпункта меня довел.

Через какое-то время я, уже с перевязанной рукой и направлением на рентген, сижу в медпункте с ним на пару. Я — кажется, с трещиной, прямо перед соревнованиями. Он — надеюсь, без сотрясения, с характерными синяками от тонфа.

— Хана-сан, прости, пожалуйста, — он вызывает жалость и умиление одновременно. Болезненно морщусь, но мягко ерошу ему волосы здоровой рукой.

— Тсунаеши, я не имею никакого морального права злиться на тебя за эту случайность, за которую тебе, к тому же, досталось от моего друга. Прости за него, хорошо?

Я протягиваю ему здоровую руку — как неудачно, что левую — и оттопыриваю мизинчик, весело улыбаясь. На самом деле я в такой ярости на эту дурацкую травму, что готова добить Саваду, но держусь. Ненавижу, когда начинается «травля» на кого-то в школе. А Савада и так намучается со своей невезучестью.

Он громко пищит, делает слишком много телодвижений, а потом скрепляет со мной взаимное «прости» мизинчиками и, кажется, почти плачет от облегчения. Дурачок.

Так случается, что Кёя напоминает ему о фиаско на лестнице еще несколько раз. На Тсунаеши все заживает, как на собаке, а я злюсь и серьезно говорю с Хибари, заявляя, что это несчастный случай и я сама разберусь. В классе Тсуну пытаются обвинить в грубости с «Ханой-сан, которая пыталась быть снисходительной», но я это прекращаю, раздраженно повторяя о том, что несчастный Савада ни в чем не виновен и они зря до него докопались.

Хана-сан такая добрая.

Савада такой неудачник.

Хибари-сан такой жестокий.

Дисциплина в школе ужесточается, бегать по коридорам теперь действительно нельзя, как и много чего еще. Овладевая тонфа и вляпываясь в разборки вне школы, Кёя все чаще переносит свою грубость на учеников, нередко поколачивая учеников Намимори как истинный хулиган. Не одобряю, но вместе с Такеши защищаю Тсуну от насмешек и нападок, нет никаких сил ловить Хибари по коридорам.

Не еду на соревнования — гипс, трещина, громко смеюсь, когда Савада предлагает писать мне конспекты, пока я не могу. Так случается, что вместе с ним и Такеши частенько остаюсь после уроков: после студенческо-советских дел заглядываю в класс, где они отмывают парту Тсунаеши, ищут вещи Тсунаеши, успокаивают Тсунаеши.

Тсунаеши вообще часто приходится успокаивать. Несчастный забитый парнишка: с ним сложно общаться из-за вечного негатива и нытья, но мы держимся, и, кажется, он потихоньку перестает быть таким мямлей.

Тсунаеши опрокидывает на меня ведра с водой, толкает под руку, когда я пишу, списывает у Такеши неправильно сделанную домашку, за что их обоих ругают. Тсунаеши наивно расспрашивает меня про Киоко и я раздраженно сжимаю зубы, чтобы не дать ему по шее с криком «подойди к ней уже сам, самэц недоделанный».

Мама Тсунаеши приходит в школу и извиняется перед моими родителями за случай на лестнице — Савада грустит и смущается, а я уверенно убеждаю всех, особенно Нану-сан, что никто ни в чем не виноват и я сама толкнула Тсунаеши, когда спешила на лестнице. Он вскидывается, но под моим суровым взглядом затравленно молчит.

Тряпка.

Осенью Тсунаеши празднует свой день рождения в больнице, попавшись не то каким-то мордоворотам Хибари, не то самому Хибари после уроков. Не знаю уж, что там произошло. Вместе с Киоко захожу проведать его, знаю, что к нему заходит и Такеши. Они неплохо спелись, и, хоть я и боюсь тлетворного влияния Савады на друга, никак им не препятствую в этом необычном общении.

Тсуна косячит все больше, все громче ноет о страшном Хибари-сане. Тот, вроде, не замечает его больше необходимого, но Савада так часто допускает очевидные глупые промахи, что каждая их встреча оканчивается однообразно.

Устаю уговаривать Тсуну меняться, устаю выступать адвокатом дьявола, доказывая, что Кёя — страшный, но справедливый. В сторону моего друга летят детские, наивные обвинения, и я не могу просто молчать, когда о Хибари говорят что-то, с чем я несогласна. Да только обвинения все больше похожи на правду, и я уже не могу сказать, что у хищника нет никаких дел к самому Тсунаеши.

Потому что это уже очевидно — неправда.

Чем больше в жизни Кёи Тсунаеши, тем злее он становится.

Я едва успеваю поговорить с Хибари да согласовать с ним приказ постепенно формирующемуся «Дисциплинарному Комитету», будущей власти средней школы, — не трогать несчастного Саваду, когда он косячит, ибо это не поможет — как Кёя пропадает на несколько дней.


* * *



Сижу, ем чипсы и кручусь на компьютерном кресле.

— Шрам, брат…

Хрум, хрум. Скоро буду плакать, пока на экране скачут какие-то антилопы по ущелью и антагонист убивает отца главного протагониста.

«Покажи мне хоть одного человека, который не плачет на этом моменте, » — пишу сообщение Широ. У меня — глубокая ночь, вот-вот светать начнет. У него — ленивый, только-только начинающийся вечер. Мы включаем «Короля льва» одновременно, потому что мне скучно, и смотрим.

«Я не плачу, » — приходит ответ.

«Ну-ну, заливай больше. Уверена, что тебя это трогает, просто ты кремень и не даешь себе воли рыдать, как маленькая наивная я. Ты вообще непозволительно легко обо всем говоришь, может, кто-то просто врунишка?»

Вибрирует телефон — непонимающе смотрю на него, ведь пишу, вообще-то, с ноутбука. Сбрасываю наушники, беру трубку, вырубая у мультфильма звук.

— Привет, — растерянно, но дружелюбно.

Кошусь на часы. Да уж, четыре с копейками утра. Человек умеет писать и появляться в самую рань, не то не ложась, не то вставая еще до рассветных сумерек.

— Не видела тебя в школе, когда думаешь объявиться, Кёя? Я заходила к тебе, но дома никого не было. Отец вернулся?

Набираю Широ сообщение, что отойду, и кручусь в кресле, задумчиво прижимая трубку к уху.

В ответ тишина.

— Знаешь, когда тебе ночью звонят и молчат в трубку, это немного страшно, — нервно хихикаю, открывая окно, а затем с криком шарахаюсь от него, выронив телефон.

Хватаюсь за сердце скорее автоматически, чем реально от испуга, но бьется оно так, будто сейчас остановится. На улице, перед моим домом — Хибари, как ужастик из фильма, черт знает в чем, и, кажется, в крови. В трубке — нечаянно переключила на громкую — тихий, какой-то болезненно больной смешок.

Витиевато и с чувством матерюсь, нервно хехекая и дрожа всем телом. Но встаю и подхожу к окну, чтобы убедиться, что он все еще там. Машет мне рукой в знак приветствия.

Приплыли.

— Заходи, — говорю, кивая на крыльцо.

Он машет рукой, чтобы я вышла. Отрицательно и нервно качаю головой, затем поясняя:

— Родители на ночной смене, мы никого не потревожим, — машу рукой и отстраняюсь от форточки, захлопывая окно и зябко ежась. Совсем не от холода на улице.

Подбираю телефон и осторожно кладу на кровать, выключая, а затем быстро сбегаю вниз: в доме выключен свет, и сейчас от этого невероятно страшно. Идя по первому этажу я включаю его везде, где прохожу, и затем распахиваю перед Кёей дверь, пропуская его в дом.

— На улице холодно, — недовольно комментирую его вид. На дворе уже осень, а он в рубашке.

Реакция у него какая-то замедленная. Он вообще какой-то странный, так что я стараюсь быть максимально… не раздражающей. И замолкаю, проходя в гостиную следом за гостем. Выглядит он ужасно, кое-где рубашка порвана, и я с ужасом понимаю, что я ни капли не врач и, если что, мне придется гуглить, как правильно обработать раны. Дурь.

Останавливаюсь напротив него и внимательно осматриваю. Невольно принюхиваюсь и нервно хихикаю.

— Пошли, я дам тебе сменную одежду и полотенце. Приведешь себя в порядок и потом поговорим, тебя так долго не было, что, думаю, еще час какие-нибудь страшные откровения, если они есть, потерпят.

А Кёя смотрит безразлично и словно измеряет расстояние между нами взглядом. А на словах «страшные откровения» Кёя смотрит зло и обреченно, и выглядит так несчастно, что я хочу проснуться от этого страшного внезапного сна. Пойти через пару дней на бейсбол, болеть за Такеши, вернуться к начинающимся через два дня каникулам, мультику, который забыла выключить, к Широ и Аки, глупым перепискам. К мыслям о том, что Тсунаеши похож на забавного львенка и героя каких-нибудь сериалов, где последний лузер оказывается способным спасти мир и собирает свою супер-команду. А не к ужастику в виде избитого Кёи.

А у самого Кёи взгляд страшный, пустой, и мне реально до слез страшно становится в этот момент, такой липкий ужас в груди селится, стоит только подумать о причинах этого взгляда. И почему-то в голове голосом матери кто-то кричит об уголовниках. И это, наверное, впервые воспринимается мною без насмешливой иронии, а как больная грубая правда, от которой, мне верилось, Хибари еще можно спасти. А он в это болото сам прыгнул.

Как кролик перед удавом, стою, молчу, и в этот раз ничего не могу сделать, так странно. Дай мне повод, Кёя, хотя бы шевельнись, и я «отомру», но пока мы так стоим… чертовски жуткое чувство, когда внутри все холодеет и не можешь двинуться. Фокусирую взгляд и расправляю плечи, вдох, выдох, смотрю уже более собрано на молча замершего посреди моего дома гостя.

Я ловлю его взгляд и зрачки Кёи расширяются, когда он ловит мой в ответ. Словно он увидел свой главный кошмар. Шаг назад. Обоюдно.

Хана, не визжи, ради Ками, только не визжи как тупая девка. Вы оба сейчас просто словите паническую атаку и ни к чему не придете. Тебе нужна седина к тринадцати, а? Никому не нужна, так что успокойся.

Очень медленно поднимаю руки, чтобы он их видел, и делаю шаг навстречу. Еще один, еще, и вот уже осторожно обнимаю мальчишку, с легким удивлением замечая — словно впервые — что он выше на полголовы.

Он не обнимает меня в ответ, вообще не шевелится, но я прижимаю его к себе сильнее, слушая, что сердце у Кёи на самом деле бьется очень быстро. Тихо смеюсь — это нервное, я всегда смеюсь.

— Все в порядке, Кёя, сейчас все хорошо. Я с тобой поседею к тринадцати, будешь покупать мне парики красивые, слышишь? Наряжу тебя в костюм Сэйлор Мун и вместе бродить в париках и школьной форме твоей дурацкой будем, а Кусакабе юбку тебе линейкой измерит, а? Все впереди, еще, друг мой, светлое будущее!

Отстраняюсь, смотря на чуть улыбнувшегося уголками губ Хибари, и демонстрирую максимальное внимание, но в этот раз не пытаясь заглядывать в глаза:

— Тебе аптечку надо? Перекись, бинты, еще что-нибудь?

— Нет.

— А если подумать?

— У меня нет серьезных травм.

— Окей, пластырь и перекись. Иди в душ, я все под дверью оставлю.

Хочу уже было отойти, но когда пытаюсь сделать шаг назад — резко оказываюсь крепко прижата к Кёе, рваным, испуганным движением.

— Подожди, — утыкается мне в плечо и тихо просит.

И вот это реально страшно. И вот с этим я не знаю, что делать. Только, действительно, жду, мягко обнимая его в ответ и пытаясь успокоиться за двоих.

Итак, мыслим рационально.

— Какая-то… опасность?

Он думает, реально думает, и, кажется, даже немного глючит в какой-то момент, но потом отрицательно качает головой. И пальцы у него холодные на моей спине, через футболку чувствую.

— Кёя, ты же не хочешь заболеть? Пошли, отогреешься и потом еще наобнимаемся, обещаю.

Итак, я довела его до ванны, вручила все, что нужно, пока он просто задумчиво стоял перед ней, выбрав вновь какие-то вещи отца, которые ему уже малы, и почти силой запихнула за дверь, осторожно прикрыв ее и вернувшись на кухню: готовить сладости и чай.

Правда, перед этим я почему-то села прямо на пол, едва спустившись на первый этаж обратно, и какое-то время просто сидела как дура, испуганно трясясь.

— Какого черта, — хихикаю и продолжаю свой путь.


* * *



Согревшийся, переодетый, накормленный сладостями у меня в комнате, Кёя прислонился к стене и молча созерцал чуть светящиеся звезды на моем потолке. Свет был включен, ноутбук выключен, а на его нос я наклеила только что очаровательный розовый пластырь. Какой был. Люблю, знаете ли, дурацкие пластыри. Из-за моды ходить с пластырем у нас их в аптеках навалом, дурацких, а стоят почти как обычные.

— Итак, — сажусь по-турецки, — вещай. Или не вещай, почитаем или посмотрим что-нибудь.

— Я, — оу, у него ломается голос? А я не заметила. Сейчас, когда Кёя нервничает, перепад до высоких, «петушиных» нот особенно заметен. Он обрывает фразу, судорожно сглатывая, и словно хочет вцепиться во что-нибудь руками. Осторожно беру его руки в свои и продолжаю молча ждать продолжение.

Эх, Кёя-Кёя, какое же дерьмо ты только что увидел, что тебя так штырит?

— Спокойно, Кёя. Что бы ни случилось, мы с тобой из этой жопы вылезем, — он мотает головой отрицательно, я сначала теряюсь, а потом крепче сжимаю его руки, недовольно тряхнув. — И даже не спорь, ты пришел ко мне черт знает во сколько, в невменяемом состоянии, и даже если сейчас ты жалеешь об этом, на самом деле ты хотел придти именно сюда и пришел, а значит именно вместе мы будем решать весь этот треш. — как бы самой петуха голосом не дать, а?

Он молчит, но смотрит на меня с нотами задумчивости. Медленно кивает, и тут же добавляет таким привычным, холодным тоном:

— Я сам. Даже не думай лезть.

— Как пожелаешь, — хмыкаю, но он сам сжимает мои руки, да так сильно, что я ойкаю и морщусь, пытаясь их вырвать. Не выходит.

— Я серьезно, ты не будешь в это вмешиваться, я не буду тебя в это вмешивать.

— Я сама не горю желанием никуда вмешиваться! Я просто твой друг, Кёя, и ты всегда можешь рассчитывать на меня, если это нужно. Как бы страшно мне, блин, ни было, я буду с тобой.

Наконец вырываю из его хватки свои руки и просто прислоняюсь к стене рядом с ним, испытывая почти потребность опереться на что-нибудь. Если я еще немного посижу с ровной спиной по-турецки, у меня затечет и заболит все, что может.

— Можешь не говорить, если не хочешь, — спустя какое-то время молчания говорю, — посмотрим на звездочки, — поднимаюсь и хочу слезть с кровати, чтобы вырубить свет, но меня резко притягивают к себе, утыкаясь куда-то в живот и судорожно вздыхая.

— Я скажу, подожди, — Кёя напряженно замирает, хрипло вздыхая, и чуть дрожит. И я сама опять вздрагиваю чуть-чуть от страха, но собираю свои моральные силы в кулак и осторожно перебираю пряди волос пальцами, осторожно глажу по спине и успокаивающе что-то говорю. Хибари расслабляется, я все-таки слезаю с кровати и выключаю свет под его внимательным взглядом. Стою, он сидит на кровати, смотрим на звездочки.

— Все хорошо, Кёя.

Хибари Кёя, самый неоднозначный человек в моей жизни, тихо и обреченно вздыхает. А потом говорит фразу, после которой я резко бью по выключателю обратно и сажусь, где сижу, прислонившись спиной к косяку. И так страшно и глупо сидеть, словно древнее страшное зло сейчас выпрыгнет из-за двери, словно вон оно, где-то там, в коридоре скребется, а не сидит у меня на постели.

— Я убил человека.

Он убил человека, а я сижу и смотрю на него, и что-то звенит — кажется, просто в ушах — и голос матери кричит, что она говорила, обращаясь темной фигурой его отца в образе, что привиделся мне в далеком детстве: неумолимый и неотвратимый взмах сверкнувшим стальным клинком и темная тень.

— Контекст? — обреченно спрашиваю высоким слабым голоском.

— Он… этот человек, он не знал, что отец уехал, и город теперь мой. Выследил. Хотел выманить отца с моей помощью, думал, что влияние моего клана в Намимори увеличилось из-за него. На свою голову уже проинформировав отца о заложнике, он пришел на встречу с расчетом, что в городе есть кто-то еще. А когда, — Кёя внезапно замолчал, а я с ужасом понимала, что встреча не имела и шанса состояться просто из-за того, что со стороны Хибари на нее было некому придти.

— Когда никто не пришел, он решил воплотить свою часть ультиматума, который наверняка поставил, — я закончила за замолчавшего Кёю, примерно представляя, как должны выглядеть разборки подобного рода. — И ты ответил за свою сторону сам.

Я замолчала, переваривая свои собственные выводы. Кёя жестом руки подозвал меня к себе, что-то показывая в телефоне. Я подошла.

«Клан уже занялся этим вопросом, больше Намимори не заинтересуются.»

Мы какое-то время посидели молча. Я смотрела на него и просто кричала мысленно что-то вроде «как ты вообще можешь так жить», а сама понимала, что, в принципе, сама выбрала нечто подобное, когда начинала общаться с этим странным ребенком. Точнее, сейчас я уже точно не могу назвать его ребенком, но когда он только-только оказался предоставлен сам себе и влиянию отца он очень сильно его напоминал.

— Раньше мне казалось, что я сам выбрал Намимори, но это слишком сильная поблажка от Клана для моего самовольства. Словно они хотят оставить меня здесь до какого-то определенного момента.

Что, на самом деле, произошло, что он сейчас стал похож морально на моего ровесника? И когда я это упустила?..

— Хана.

Кажется, я слишком сильно задумалась.

— Прости, — он вздыхает, а я неожиданно резко бью его по лицу, отвешивая смачную пощечину.

— Как же я, — вздох, — ненавижу все это. То, что нельзя просто спокойно жить. Какого черта меня угораздило связаться именно с тобой, — смеюсь, а потом обнимаю его и обреченно вздыхаю. — Тебе не за что извиняться, Кёя. Мне нужно это осознать, так что я никак не прокомментирую произошедшее, но я обещаю, я всегда буду твоим другом. Я уже предполагала когда-то, на что шла, становясь им, так что теперь уже поздно отступать. У меня другой путь, но… прорвемся.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 10. Экзамены.

Остатки пятого класса прошли, как в тумане. Мы с Кёей заметно отдалились от своих знакомых, общих и не очень, часто уходя на крыши или незаметно сбегая после уроков или вовсе с них. Я сократила общение с Аки, уже не имея сил жизнерадостно болтать с ней, а поделиться проблемами не имея морального права. Широ словно все понимал, и иногда пугал меня своей проницательностью.

Иногда мне безумно хотелось попросить его приехать, такого умного и милого, чтобы можно было его обнять и действительно ощутить эту взрослую поддержку, но тут я поставила себе несколько условий: нужно вырасти хотя бы до 155 сантиметров, а то уже не смешно, не только ребенок, но и коротышка беззащитная; нужно получить пояс повыше и отточить самооборону, чтобы даже при разнице в весовой категории уметь за себя постоять; нужно дожить хотя бы до 15, потому что я понятия не имею, как сложится судьба. Предпочту встречать друга хотя бы чуть-чуть самостоятельнее и взрослее.

Не то чтобы это было так уж важно, но я все же боялась заводить с ним тему моего настоящего возраста. Уверена, он уже в курсе, конечно, но все равно несколько неловко.

Киоко, как мне показалось, легко переживала охлаждение нашего общения: не знаю, почему, но она решила, что моя отрешенность напрямую связана с загруженностью в школе и на тренировках, на которых мне якобы приходится сложнее после перерыва. И даже взяла с меня пример, тоже углубившись в учебу. Правда, не особо я была и загружена, но пропадала в комнате совета действительно часто, в холода предпочитая греться с пледом на диване, заперевшись изнутри, а не морозить жопу на крыше.

Иногда Кёя тоже присоединялся, но все же в основном предпочитал крышу.

Потому что у меня не хватало совести тащить на крышу горы макулатуры, которые всегда терпеливо дожидались нас в кабинете студенческого совета, окончательно подчиненного грубой силе Хибари с его будущим Комитетом и моим взрослым мозгам: когда ребятки поняли, что справиться с документами мне ничего не стоит, благодарные «оставляю это на тебя, Курокава-сан» посыпались со всех сторон, позволив мне почти монополизировать внеклассную деятельность школы. Я к этому, правда, не стремилась, но лучше держать Хибари в рамках, имея хоть какую-то осведомленность об этих самых рамках, чем узнавать постфактум, что он уже все сделал по-своему.

И, никогда бы не думала, но однажды я действительно заработалась, хватанув отчеты о работе еще и его будущих комитетовцев, которым до захвата власти в средней школе оставалось совсем ничего. Будущих комитетовцев, от которых у самого Кёи болела голова: безграмотные хулиганы с отвратительным почерком, читать отчеты которых по контролю за дисциплиной в школе было больше пыткой, чем актом проверки деятельности организации. Это было похоже на объяснительные драчливых мальчишек: «он нарушил, а я ему того этого, вот так».

Холода уже отступали, пришла весна, прошли несколько тайфунных дождливых дней, предшествующих смене сезона, и я, уронив голову на стол, протяжно заныла что-то вроде «опять не видать мне свежего воздуха в этой суматохе, как же я устала, где мое цветение сакуры и отпуск».

Сакура еще только-только планировала оживать и цвести, но это не помешало Кёе отвести меня в парк после школы и долго с умиротворенным видом бродить по нему, буквально таская меня за собой.

— Займем место в этом году под деревьями во время любования?

— Я его уже даже выбрал.

— Неплохо. Кёя, только, — давлю зевок, — не обижайся, если я там усну. А то мне кажется, что в последнее время только сна нормального мне и не хватает для счастья.

— Слабое травоядное, — усмехается. — Я буду охранять твой сон.

Эта фраза пронизывает меня насквозь своим памятным значением, и я вскидываю на него взгляд, словно задавая немой вопрос: а ты помнишь? Он помнит, мимолетно хмурясь, а затем улыбаясь уголками губ.

— Если ты уснешь раньше, я тоже буду охранять твой сон, — весело подмигиваю, стараясь за шутливым тоном и дурацкими возгласами — «о, там котик, Кёя!» — скрыть неожиданно огладивший плечи и спину испуганный холодок.

Мы больше не говорили о том случае, но, кажется, что-то во мне изменилось после обещания остаться на его стороне той ночью. Словно я осознала, что ляпнула, много позже, когда слова уже вылетели и затерялись в рутине нахлынувших приливом будней.

Это было смешно, но, кажется, я даже помню этот момент: вот я сижу и решаю какую-то нелепую самостоятельную работу на уроке, а вот я уже держу руку у рта, чтобы спрятать изломанную глупую ухмылку, мысленно крича на фоне гор и пустошей протяжное «А», полное отчаянного осознания, что ничего уже не будет, как прежде, и розовые очки дурацкий мальчишка-драчун Кёя, мой первый друг в этом мире, нечаянно смахнул с моего лица очередным своим грубым задиристым жестом.

Может, сыграло какое-то философское отношение к смерти, может, аукнулась в принципе нереальность происходящего, но мне почему-то однажды ночью ударила в голову мысль, что приоритеты остро смещаются в сторону близких людей и нет ничего такого уж ужасного, что я предпочту верность другу, даже если он пойдет по совсем уж кровавой дорожке. Слепая вера в людей, глупость, просто желание сдохнуть обратно с мыслью, что жизнь-то уже кончалась, так зачем за нее бояться?

Я гнала от себя аморальные идеи полного пересмотра взглядов на человеческие нормы, испугавшись, что поеду крышей из-за своего «потустороннего» происхождения, старалась оправдать зло и добро для себя обычными нормами морали, каким следовала и раньше, определить, что вообще есть закон для человека. У меня закололо в висках и заболела голова, так что я вернулась почти к истоку в итоге, просто поняв, что тяжкие думы не для меня и я, на самом деле, просто плевала на все это. Мне и так хорошо жилось.

Я все такая же глупая смертная, не нужно брать на себя больше необходимого. Я действительно считаю что нынешний уклад общества не нужно менять, попирая законы и так далее… Особенно нормы морали не стоит трогать. Но все мы не без греха, и если жизнь кидает Хибари в самую жопу, кто я, чтобы его осуждать?

Корректировка: все такая же глупая смертная, а теперь еще с отвратительно гибкой психикой и открытием в себе внутренних тараканьих садистов.

К чему это приведет, я не знаю. Зато в тот день во мне проснулось нестерпимое желание вновь рисовать. Разукрасить стену, не то вылив на нее ведро краски, не то просто создав какой-нибудь шедевр.

Я встала на кровать, навалив на нее перед этим подушек, и долго смотрела на крохотную дату — первую «запись» на моей стене, хаотично разрисованной теперь всем подряд.

С ужасом я поняла, что дата уже почти незаметна — стерлась, выцвела, затерялась. И я обвела ее красной гуашью, тонкой кистью огладив черный след от детского фломастера. Красный как никогда подходил. Линия от последней цифры — дрогнула рука — сместилась дальше, вниз, и вот я уже провожу ее через всю стену, забавными узорами-завитками огибая все, что только было написано. Красный орнамент — карандашом пытаюсь сделать набросок руки, который получается с ужасным трудом, и заканчиваю нить на запястье. Рисовать человека для этой руки мне лень — заключаю ее в рамку-кадр и заставляю тянуться куда-то вверх, к небу.

А потом падаю на кровать и просто долго смотрю в потолок, вздыхая.


* * *



Экзамены принесли мне не только усталость и нервного Кёю, который готовился к ним весьма обстоятельно, часто сваливая на меня менее «приоритетные» для себя предметы и задачи, но и несколько плохих новостей от совсем отбившихся от рук друзей. Уделяя внимание выпускающемуся из начальной Намимори Кёе, я совсем не следила, как дела идут у одноклассников, почему-то решив, что в этом году они сами справятся.

Такеши крепко сдружился с Тсунаеши и завалил итоговые контрольные с ним на пару. Об этом я узнала раньше, чем они оба, как-то проходом оказавшись в учительской с отчетностью по клубам и ярмаркам, которые намечались на ближайшем фестивале. Да, за него отвечала средняя школа, но младшая Намимори тоже присоединялась. Осторожненько, потихонечку, уже вливая нас в более серьезную студенческо-школьную житуху-рутину. А еще, на самом деле, Хибари Кёя все равно уже добрался до своего будущего кресла в средней школе, и был только вопрос времени — каникул, — когда он в него сядет, подвинув местный студсовет.

Так вот, возвращаясь к итогам пятого класса.

Табель лежал на видном месте. Моя успеваемость неожиданно — ожидаемо — оказалась самой высокой по параллели, что, впрочем, не удивляет — в стрессе я тот еще тащер. Успеваемость Кёи аналогично была на высшем уровне, это я знала и без табеля. А вот Ямамото откровенно лажал, и я сначала подумала, что его фамилии просто нет в списке, настолько низко он находился по баллам.

Ох глупец, кто же так делает? Да, я перестала сама лезть ко всем, но они ведь могут обращаться ко мне в любой момент, какого черта сидят на жопе ровно?

Подкараулив Такеши после тренировки в тот же день, с телефоном в руке — там была фотография треклятого табеля — я буквально зажала его за школой, в духе романтических аниме. Только вот грубо толкнув друга в стенку, когда он пытался лениво от меня отмахнуться, сославшись на тренировку, я не учла разницу в росте — он был выше почти на голову — и что смотрелось вряд ли грозно, на самом деле.

— Ты вашу успеваемость с Савадой видел? У тебя у одного результаты были лучше, чем сейчас ваш суммарный. Разве ты не начал общаться с ним, чтобы помочь? И где твоя помощь, присоединишься к нему в клубе неудачников, чтобы не было так обидно? — вижу, как он вскидывается, и раздраженно пинаю стенку, грозно призывая к молчанию с помощью поднятой руки. Йоу, гопота.

Смотрю на стенку, аккуратно от нее отстраняюсь. На самом деле, меня можно двусмысленно понять, чего сейчас я очень не хочу.

— Прости, вышло чересчур. Просто я волнуюсь за тебя, Такеши. Восприми мои слова правильно, я так же твой друг, как и Савада. Ни капли не хочу его очернить. Но неужели ты не видишь его… уровень? Почему ты позволяешь Саваде тащить себя на дно? Я говорю «неудачник» не с целью оскорбить Тсунаеши, но я говорю «неудачник» с целью сказать тебе, насколько ты скатишься, если с того уровня, на каком ты был в начале нашего общения, опустишься до уровня Савады. Вот скажи мне, ты ведь понимаешь темы едва ли не лучше меня, так кто мешает тебе сесть и хоть раз открыть их дома? Вырубай свою лень, Ямамото, а если что-то непонятно — вы оба можете спросить у меня или, на крайний случай, у Киоко.

— Киоко? — полное непонимание.

— Она нравится Саваде. У нее высокий показатель на экзамене, почти лучший, а значит она явно поняла темы. А ей нравимся мы с тобой. Используй знакомства и помоги другу устроить личную жизнь.

Ямамото смеется. Я вручаю ему свои конспекты, аккуратно подчеркнутые нежного цвета текстовыделителями. Вообще, красивые конспекты реально залог успеха в любом учебном заведении, особенно если пишешь все уже не в первый раз, просто на другом языке.

— Хана, — оборачиваюсь, не ожидая, что он еще что-то добавит к нашему диалогу. Точнее, к моему почти что монологу. — Спасибо, — машет конспектами, — если ты не против, я воспользуюсь предложением. Можешь объяснить нам с Тсуной, как решать задачи?

Лихо. Я-то надеялась, что сами справятся.

— Конечно, — легко бросаю, пожимая плечами, мол, сама же предложила. — Скажете, когда определите время с Тсунаеши.

— Ага.


* * *



Собираться было решено дома у Савады. Так как я там не была, да и в принципе с Тсуной общалась мало, за мной зашел Такеши и буквально довел до него. Сам Тсуна встретил нас в дверях заспанный и неловкий, что меня немного удивило: разве они не договорились заранее?

Договорились, только, видимо, это ничего не меняло в распорядке дня нашего знакомца.

В условиях подготовки к тестам и «мы очень заняты, мам», то есть в ужасной спешке, Тсунаеши представил меня Нане-сан, странно жестикулируя и пытаясь меня будто загородить или затолкнуть за спину Такеши, будто стесняясь. Это было забавно и, чтобы ему не пришлось напрягаться еще больше, я сама объяснила, зачем заявилась вместе с Ямамото. Милая женщина обещала нам не мешать, и, к слову, меня прекрасно помнила — я помахала здоровой рукой, с улыбкой пятясь от заботливого беспокойства.

Поднявшись в комнату Савады, я с любопытством осмотрелась. Видимо, только сейчас осознавший, что к нему пришли гости, он судорожно складывал одежду в шкафы, мангу глупо прятал под кровать, отпинывая с пола, и на рабочем столе, будто я не видела, какой там хламовник, явно не использовался по назначению уже давно, накидал тетрадей с открытыми конспектами.

Моими. Забавно. Со стенки на меня смотрели плакаты с роботами. Мило. Забавно.

— Располагайтесь, — искренне улыбнулся Тсунаеши, расчистив пространство на полу и устроив конспекты уже за маленьким аккуратным столиком. Мне долго повторять не пришлось — первая уселась, причем по-турецки, а не как традиционная леди, чем сильно смутила Тсунаеши.

— Ты рассматривать мое отсутствие манер будешь, или учиться, Тсунаеши-кун? Открывайте последние темы, посмотрю, что у вас не так. Домашку делал?

— Д-да… — да не заливай, я вижу, что не делал.

— На всякий случай прорешаем.

Спустя полчаса я была готова взвыть.

Савада не был глупым. Он даже понимал, когда ему объясняли. Иногда со второй попытки, иногда с третьей. Но он беспросветно тупил в самых элементарных вещах. Пока я стояла у него над душой, Тсунаеши прилежно строчил уравнения, легко разрешая их по моим ненавязчивым подсказкам, а затем, по аналогии, и самостоятельно. Может, и не понимая сути, но реально правильно. Однако, стоило мне отвлечься на то, чтобы проверить Такеши, он тут же переставал работать в принципе.

— У меня не получается, я не помню, — нытливо оправдывался он, когда я смотрела на точно такое же, в принципе, уравнение, какие мы решали минутами ранее.

И как бы сильно не хотелось врезать Тсунаеши, я только вздыхала и терпеливо поясняла. Снова и снова. Было в этом что-то забавное: как вызов, кто продержится дольше, его или мое упрямство.

Я с ужасом понимала, что в его возрасте была абсолютно такой же. И, наверное, именно это не дало мне распустить руки, когда Савада уже совсем скатился в «не хочу, не буду», заодно отравляя рабочую атмосферу своему товарищу.

— М, хорошо, перерыв, — обреченно вздыхаю, падая на спину и ложась прямо на полу.

Потолок у Тсуны неплохой, но мой явно лучше. И на нем звезды есть.

— Спасибо, Хана-сан, — облегченно падает на пол со своей стороны стола Савада.

— Не за что, Тсунаеши, — неопределенно машу рукой в воздухе, мысленно прикидывая, насколько полезнее было бы учить Такеши отдельно. Я их разделять не буду, раз уж вызвалась помочь, помогу, но все-таки я скучала по тихим вечерам в ТакеСуши, когда могла спокойно покушать и блеснуть педагогическим талантом перед Тсуеши-саном.

— Ой, — дернулся Савада, прерывая мою задумчивость, и сел, внимательно смотря на меня, — ано… Хана-сан, ты не могла бы не звать меня «Тсунаеши»? — виновато и чуть испуганно вжимает голову в плечи, а я удивленно приоткрываю глаза. Тоже сажусь.

— М, могла бы, конечно… Почему нет?

— Просто мне всегда кажется, будто я виноват, когда меня так называют. Словно вот-вот будут читать нотацию, — он дурашливо улыбается и чешет затылок. Я почти соглашаюсь, а потом внезапно хмыкаю, отрицательно качая головой.

— У тебя красивое имя. Я зову тебя «Тсунаеши», потому что это твое имя, а не потому что недовольна чем-то. Я же могу называть тебя по имени, Савада-кун? — уточняю.

Намного лучше звать его «Тсунаеши», чем «Тсуной». Всегда, когда я слышу «Тсуна», оно используется как дополнение к «бесполезный». Кажется, оно для этого и было образовано, это сокращение — дома его зовут «Тсу». Не могу точно утверждать, но… я уже зову его по имени, а не по фамилии, это крайне дружески. Использовать клички — не буду!

— Д-да, конечно можешь, Хана-сан, — еще сильнее смущается, а я смеюсь.

— Тсунаеши, Тсунаеши, Тсу-на-е-ши. Тебе кажется, что я собираюсь ругаться? Расслабься, это просто твое имя. Нельзя его постоянно заменять сокращениями. И кстати…

— Хи-и???

— Убери это дурацкое «-сан», будто ты меня в классе видел раза два и за всеми подхватил. Еще «старостой» начни называть, «никчемный Тсуна».

— И-и-и! Х-хорошо, Х-хана… Хана-кун? — пожимаю плечами, мол, можно и так. Правильно делает, что не пытается сказать «-чан», мне оно категорически не подходит. — И не надо меня так называть! «Староста» это намного лучше «бесполезного»! По крайней мере… оно никого не оскорбляет. Это же не насмешка, Хана-кун, а почти дань уважения.

— Ненавижу безликие статусы. Что «староста», что «бесполезный» не делают меня Ханой, а тебя Тсунаеши.

Такеши неожиданно хлопнул нас по плечам, миролюбиво объявив «вот и решили» и рассмеявшись. Каюсь, но в тот момент вскрикнули от испуга мы с Савадой хором.


* * *



В следующий раз весточка-неудача прилетела совсем с другой стороны.

Я еще несколько дней ходила к Тсунаеши вместе с Такеши, по вечерам часто возвращаясь домой под присмотром Хибари, неизменно попадавшегося мне на пути, стоило разойтись с Такеши. Он очень уставал, реально сильно выкладываясь, так что я просила не провожать меня, тем более, что после попыток вправить мозги Саваде я явно ощущала, как плавятся мои собственные. Нужен был свежий воздух и прогулка по вечереющему Намимори.

Я знаю, что встречи были закономерны отчасти из-за того, что я выбирала прогуливаться рядом с парком, где по вечерам любил бродить сам Кёя, но не вижу в этом ничего плохого: он готовился к поступлению и муштровал своих… подчиненных, так что времени друг на друга у нас было маловато.

Мы не дети, чтобы нуждаться в нем постоянно, да и у нас все еще существуют телефоны, но мы неосознанно оба вернулись к той самой молчаливой схеме общения, которая обходилась вовсе без словесных объяснений друг с другом. Оба отдыхали. Я — умиротворенно, чуть замерзая под вечер и уходя домой в приподнятом настроении. Он — угрюмо-задумчиво, но благосклонно к моим периодическим приливам «Кёя, смотри, котик! Давай его покормим!»

Чем дольше у власти этот его Комитет, тем больше бродячих животных. То ли обижать их больше некому, то ли владельцев поубавилось… шучу.

Самое забавное, что котиков мы действительно иногда кормим. Гуляем до ближайшего магазина, чтобы вернуться потом туда, где видели котика, и покормить. Это наша маленькая тайна — точнее, его, ибо я-то своих милых слабостей не стыжусь.

В общем, я почти отдыхала на этих каникулах. Занятия в секции тоже прекратились, так что, чтобы не покрыться плесенью и мхом, однажды утром я вылезла на пробежку, спустя каких-то пару дней безделья.

И, конечно же, встретила Рёхея. Потом мы болтали, и я поняла, что это совсем не случайность. Маршрут нормальный для бега был только один, а он бегал очень долго и очень быстро. Даже если бы я просто прошлась в магазин мимо, высока вероятность, что мы бы столкнулись.

Какое-то время мы просто бегали вместе: я молча, а он восхваляя Экстрим. Я с интересом повторяла за ним разминку и упражнения, правда, делала раза в два меньше и в итоге просто плюнула на все, растянувшись на траве приятной полянки посреди парка.

— Сасагава, я в минус, — хрипло выдыхаю, но ответа не требую, слушая возбужденные выкрики «восемьдесят», «восемьдесят один», «восемьдесят два» и далее. Он делает все в таком темпе, что мне плохо. И закрадывается мысль: а почему он еще не в Книге Гиннеса?

— Фух, мы ЭКСТРЕМАЛЬНО хорошо потренировались! — зачем-то я дождалась, пока он закончит, от скуки растянувшись на шпагат под его восхищенные подбадривающие комментарии. Комментировал, правда, не отвлекаясь от своих собственных упражнений. Вот это мощь, хочу я вам сказать! Как у него груши вообще живут после таких тренированных ударов? Как его соперники вообще еще существуют после спаррингов?..

— Ага. Привет Киоко, кстати, давно ее не видела.

— А? Курокава, а ты сейчас серьезно ничего не знала?

— Чего не знала?

Я узнала о том, что что-то не так, абсолютно случайно: казалось, не подними я тему Киоко, так и сидела бы в неведении, удовлетворенная короткими ответами от нее на почту.

Удивленная сложившейся ситуацией, я расспросила Рёхея и ужаснулась: кто довел мое солнышко Киоко до нервного срыва? Волнение Рёхея было действительно неподдельным, но я сильно сомневалась в том, что оно имеет под собой вес: что могло произойти с Киоко, когда я была, в принципе, совсем рядом? Никто ее не задирал, мальчишки даже бенто не крали в последнее время, испуганные деятельностью незаметных блюстителей порядка от Хибари. Может, она просто переутомилась, а он приукрасил?

В общем, я напросилась в гости и уже вскоре сидела на кровати бледной подруги, действительно выглядящей не слишком хорошо, но вполне, в принципе, здорово. Мило поболтали, я расхвалила ее старания в учебе, впрочем, чуть пожурив, что она совсем не бережет себя: кажется, это у них с Рёхеем семейное, увлекаться делом.

И, кажется, что-то я выдала не так.

— Скажи, Хана-чан, как тебе удается? — размазывая по лицу внезапные слезы, неожиданно выдала Киоко, заставив меня ошарашенно замереть.

Я вообще-то хотела придти ее успокоить, а не спровоцировать на еще один срыв.

Не вышло.

Рёхей тактично оставил нас одних, пристально зыркнув на меня перед тем, как закрыть дверь, еще в самом начале, а затем, по его крикам, я слышала, вовсе ушел из дома куда-то к товарищам. Так что о том, что я довела несчастную до слез, в принципе, никто не узнает. Только как я умудрилась?

— Тренировки, студенческий совет, личная жизнь! Как ты совмещаешь все это с такой идеальной учебой? — спустя какое-то время я все же добилась более-менее внятных ответов на свои вопросы. — Совсем не волнуешься о пропадающих бенто*, легко принимаешь ухаживания Хибари-сана! На тебя совсем не влияет давление учителей, даже когда ты сломала руку и не ходила на тренировки, ты так легко восстановилась после! Как у тебя… так получается… Хана-чан?..

А вот как ответить на вопрос подруги абсолютно не представляла. Действительно решив взять с меня пример, несчастная девочка-одуванчик загрузила себя так, что к концу экзаменов просто сорвалась. Угробила себе неизвестно сколько нервов черт знает на что, стараясь держать планку «как Хана-чан», да только Хана даже не напрягается, чтобы повторить уже давно пройденную половину предметов, а вторую легко списывает, гуглит, спрашивает у Хибари и просто запоминает благодаря красивым конспектам.

Учителя — да я забила на них еще в школе, в прошлой жизни. Хибари-сан ухаживает? О, это кто еще за кем ухаживает… Но тут отдельная тема, не для романтизированного взгляда Киоко. Пропадающие бенто? Меня беспокоит то, что становится с воришками, если они попадаются, а то, что наши одноклассники иногда клептоманят, это уже неизбежное зло. Рука у меня сломана не была, только трещинка небольшая, и если я не напрягала ее, это не значит, что месяц лежала бревном, пока все активненько заживало. И еще тысяча таких отговорок, да только наивная светлая девочка вбила себе в голову восхищение дерзкой и смелой подругой, которая всем помогает и вообще умничка-староста.

А ведь если не я, когда школа разводила нас в разные классы, старостой становилась она, причем очень удачно справлялась со всем. Недооценивает себя на фоне моей… непробиваемости?

Я выдавала что-то совсем невразумительное, скатившись к банальному убеждению Сасагавы, что ей совсем незачем становиться похожей на меня, она настоящее солнышко для других, со светлыми нежными лучиками, а я просто повелась с Хибари и набралась от него колючек.

— Но ты всегда такая уверенная, — вымочив в слезах все мое плечо, шмыгнула носом Киоко, — всегда так легко преодолеваешь любые препятствия, словно они совсем-совсем тебя не волнуют. Знаешь, я всегда думала… всегда хотела быть оптимисткой. Чтобы никогда не унывать и не быть другим в тягость. Действительно воспринимать мир с хорошей его стороны, чтобы… изначально верить в свои силы, ведь мысли материальны… Знаешь, Хана-чан, как стакан. Ты смотришь на него, и он наполовину полон, — она вздохнула.

И черт меня дернул не то пошутить, не то обреченно бросить, уже не найдя других слов:

— У меня тот самый стакан уже давно разбит.

Как шутки про поцелуй взасос с Фортуной где-то между той и этой жизнью. Так же совсем не смешно. Киоко в ужасе посмотрела на меня, а я, фыркнув от собственной категоричности, добавила, пока она не напридумывала себе суицидальных ужасов:

— На счастье, — весело ерошу ей волосы, подмигивая. — Когда-то услышала эту шутку от друга, а ведь она неплохо описывает мой жизненный девиз. Но твоя идея с полным стаканом намного лучше, чем с пустым. Ты, кстати, понимаешь, что стакан всегда полон? В нем половина воды, половина воздуха. И все такое…

Я дурашливо жестикулировала и строила задумчивые гримасы. Киоко смеялась. Вот и правильно.

Нечего ей даже думать о том, чтобы скопировать мое дурацкое поведение. А я уж прослежу, чтобы ей не пришлось набивать шишки и набираться уверенности в себе такими ужасными путями, какими постоянно брожу я, на лезвии своего авантюризма и сомнительных предпочтений. У всех свой путь.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 11. Беззаботность.

Цветение сакуры в этом году было каким-то особенно красивым.

Первый учебный день, казалось, был бесконечным. С самого утра я была на нервах: собравшись на полчаса раньше необходимого, позвонила Кёе, который уже с утра был в средней Намимори, если не с вечера, и скомкано пожелала удачи сегодня. Не знаю, зачем, ведь свой «переворот» и план по захвату школы он осуществил еще на каникулах, даже документально уладив дела с созданием новой внешкольной организации.

Дисциплинарный комитет.

Я встречала нескольких парней в гакуранах по пути в свою родную младшую школу. Некоторые из них смотрели на меня с мимолетным узнаванием, некоторые даже вежливо — не поверю, что учтиво — кивали, на что я отвечала улыбкой и ответным кивком. В младшей же школе все было тихо, и без Кёи как-то пустынно.

В толпе знакомых и одноклассников мне было скучно, несмотря на трепет последнего года учебы, последнего класса, нового коллектива — вновь нас перемешали. Мне было просто не о чем волноваться, когда рядом не было главного мотателя моих нервов.

В одном классе с Тсунаеши и Киоко, но в разных классах с Такеши и большей частью моих приятелей. Так что в этот раз я изменила своей апрельской традиции — вместо того, чтобы легко вклиниться в компанию болтающих сплетников, шмыгнула в толпу и отыскала — кто бы сомневался — Такеши в компании Савады. Киоко весело щебетала о чем-то с девчонками, радостно помахав мне издалека, и я ободряюще показала ей большой палец, правда, не подойдя.

Приветственно кивнув другу, я какое-то время буравила взглядом заболтавшегося Тсунаеши, даже не заметившего, что я подошла. Так что в мою голову вполне ожидаемо пришла идея обратить его внимание на себя. Просто положив ему руку на плечо.

— Хи-и-и! — знакомый вскрик, уже почти не морщусь, только мрачно скалясь, глядя на шарахнувшегося от меня в сторону мальчишку.

— Доброе утро! — бодренько улыбаюсь под его лепет о том, что нельзя так пугать.

— Доброе утро, Хана, — Такеши протягивает руку, традиционно стукнулись кулаками, широко заулыбавшись, — видела списки?

— Ага. Жаль, что опять в разных классах, да?

— Да, но ничего, — улыбается, — зато вы в одном классе с Тсуной. Позаботишься о нем? — под удивленный выкрик Савады, друг весело подмигивает мне, а я притворно задумчиво поворачиваюсь к будущему объекту «заботы».

— Ну-у, даже не знаю…

— Эй, только не говори, что откажешься! — Тсунаеши смеется вместе с нами, раскрыв мою показушность, и выглядит намного увереннее и довольнее жизнью, чем в прошлом году. И он даже не опоздал, а пришел вместе с Такеши намного заранее.

Тем временем, классы потихоньку сбиваются в группы чтобы выслушать небольшое объявление-линейку и разойтись.

— Решено, — хлопаю кулаком по раскрытой ладони и выдерживаю паузу, выразительно осматривая обоих, — позабочусь. Пойдем, Тсунаеши, найдем наш класс.

Первые короткие уроки, большую часть которых занимает скучная болтовня сенсея о важности последнего года и итоговых тестов, по результатам которых мы перейдем в среднюю школу. К моему удовлетворению, Савада не выглядит особо взволнованным: достаточно много разобрав с ним и Такеши на каникулах, я была бы остро разочарована, если бы знания выветрились из его головы так же быстро, как появились в ней. Хотя бы знание того, что всегда можно успеть выучить что-то, даже если ты не понял тему на самом уроке.

Киоко записывает темы старательно, когда мы сдаем домашние работы я мельком бросаю взгляд на ее лист, аккуратно заполненный плавным, красивым почерком. На переменах я подхожу к ней и мы мило болтаем ни о чем.

— Значит, Рёхей провожал тебя до школы? Я его не заметила.

— Братик очень волновался, так что почти сразу убежал. Первый год средней школы, это так ответственно…

— Действительно, — я не могу сдержать взволнованный вздох, пусть он и выходит совсем незаметным.

— Хибари-сан ведь тоже в средней Намимори? — сразу понимает причину моего настроения подруга. Киваю, неопределенно махнув рукой, мол, не стоит заморачиваться.

— Надеюсь, хотя бы в первый день он избежит сильных конфликтов, — ни капли не верю, но не волнуюсь за него. Скорее, волнуюсь за впечатление, что может о нем сложиться.

— Все будет отлично, я уверена! — от такой открытой поддержки тепло улыбаюсь.

Да, все однозначно будет отлично.

— К слову, я слышала, что ты помогала Ямамоту-куну на каникулах? — переводит тему на более легкую. Благодарно киваю.

— Да, причем так вышло, что заодно помогла и Саваде. Они ведь вместе завалились, — хмыкаю.

— Тсуне-куну? И… как его успехи?

Не поняла, что это за тон, дорогая?

Сасагава замечает то, что я заметила, и смущенно улыбается. Я хитро скалюсь, подмигивая ей, и устраиваю мгновенную диверсию.

— Эй, Тсунаеши!

— Хана-чан? — испуганно восклицает Киоко, всплеснув руками, и уже хочет говорить что-то еще, чтобы я не делала ничего смущающего, но я ее не слушаю, мягко перехватывая руки и ободряюще улыбаюсь.

— Расслабься, Киоко-чан. Эй, Тсунаеши, пошли к нам, — подмигиваю подруге и дружелюбно улыбаюсь удивленному пареньку, вновь обернувшись к нему. Стараясь тактично игнорировать легкий румянец, который прошел так же быстро, как и появился. Не понимаю, я что-то пропустила, или что?

А глаза у них одинаковые почти, какие-то… наивные, большие, светлые. Прелесть. И мысленно я, конечно, не совсем одобряю симпатию к такому сопливому нытику, но если тебе кто-то нравится — нужно быть смелее и общаться с ним, а не ходить еще пару лет, бросая взгляды украдкой. Причем бросают-то, видимо, обе стороны!

Вот так номер. А все так хорошо начиналось, а мы так уютно обсуждали с Киоко книжных героев, и ей ведь совсем не такие парни нравились. Хотя… знала ли я, какие парни ей нравились, на самом деле? Можно было догадаться, что «добрый» — это не обязательно спокойный и уверенный в себе защитник, который окружит тебя теплотой и заботой, как в романе, а вполне себе добрый Тсунаеши. Не ввязывается в драки, не хам, не нахал, скромный и милый, из хорошей, в принципе, семьи.

Не то что моя вечная тяга к бандито-гангстерито. Везет ей со вкусами.

— Д-да? — переминается с ноги на ногу, смущенно косясь на Киоко, к нам подходит Савада. Переглядываюсь с ней с мимолетным весельем и чуть сдвигаюсь, чтобы он встал с нами.

— У нас зашел разговор о том, как прошли каникулы, и я упомянула, что помогала вам с Такеши с занятиями. Кстати, внимание, Киоко! Он теперь официально мой кохай, — дурашливо отскакиваю, когда Савада восклицает что-то возмущенное, — я же обещала Такеши, что буду приглядывать за тобой! В общем, Киоко-чан, было сложно, но закончилось все очень удачно. Правда, Тсунаеши?

— Да-а, Хана-семпай, — дурашливо тянет Савада, щурясь, а затем мы оба прыскаем со смеху. Когда он не смущается, то может даже неплохо отшучиваться в разговоре со мной. — Но я бы предпочел больше никогда так много не учиться, особенно у такого требовательного учителя, — его забавно передергивает, а я хмыкаю, опираясь на парту. Ну да, заставила решать почти все самостоятельно, отобрав черновики с нашим совместным решением.

— Хана-чан умеет быть строгой, — согласно кивает Киоко, весело хихикнув, — но она очень хорошо объясняет, правда?

— А то. Если бы она вела уроки, я бы точно был успевающим, — ой-ой, какое у нас самомнение. Но в одном соглашусь:

— Мда, иногда действительно хочется выйти и провести лекцию вместо сенсея. Правда, к математике у меня никогда не было претензий. Меня больше возмущает наш языковед, при всем уважении, ему уже пора на отдых.

— Ано… Хана… ты настолько хорошо знаешь английский?

От дальнейшей болтовни и бесстыдного хвастовства знанием хотя бы английского меня спасает звонок.

После уроков мы дружно задерживаемся, заболтавшись, и выходим со школы почти последними, намереваясь лениво разбрестись по домам. Студенческий совет будет трогать меня завтра, так же как и я буду трогать их на предмет своего преемника — Кёи нет, должность главы официально перешла ко мне.

— Хочешь, проводим тебя, Киоко-чан? — предлагаю, глядя, как чуть потерянно оглядывается Сасагава в коридоре, непривычная к отсутствию брата.

— Если вас не… Хана, смотри! — сначала смущенно соглашается, а затем быстро меняется в лице, с удивлением глядя куда-то во двор. Так как подруга замирает прямо в проходе, я какое-то время не понимаю причину, а затем…

Непонимающе смотрю на мрачного, отпугивающего буквально всех в радиусе нескольких метров Кёю и жизнерадостного Рёхея, что уже машет нам рукой. Прыскаю со смеху.

— Быстро они спелись.

— Братик! — меня уже даже не слушают.

Где мои слоны и индусы? Это самое трогательное семейное воссоединение, которое я видела. Впрочем, стоять и молча созерцать, как Рёхей, преисполненный силы юности, с горящими глазами что-то рассказывает Киоко, всего секундами ранее почти со слезами обнимавший ее, у меня не вышло.

— Кёя! — я не далеко ушла от Сасагав, на самом деле, рванув к Хибари почти сразу же, но чуть более сдержанно, и остановившись рядом с ним, с широкой улыбкой смотря на друга снизу вверх. — Как все прошло? Как уроки?

— Скучно, — презрительно хмыкает, но затем азартно ухмыляется, — некоторые травоядные не слушались. Пришлось проучить.

— Вот как, — рассеянно оглядывая его, не то беспокоясь, не то ощущая некоторое уныние. Ни дня без драки. Однако то, каким довольным он стал после моего радостного приветствия, льстит. Пусть мы и не бросаемся обниматься после дня разлуки, все же, я действительно ощущаю, что мы близки. И это видно другим. Видно, что я для Кёи не просто травоядное и мелкий мусор.

— Хибари ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ мужик!!! — в наш тихий разговор и в мое плавное течение мыслей вмешивается старший Сасагава, за плечи приобнимая обоих и притягивая к себе. Одинаково дергаемся, но не вырываемся — держит крепко и орет прямо в уши. — Он просто обязан вступить в мой клуб бокса!!! Курокава! ЭКСТРЕМАЛЬНО повлияй на своего друга, раз не можешь вступить сама!

Хорошо хоть не плюется, когда кричит — со смешком думаю, мягко отталкиваясь от Рёхея и выпутываясь из объятий. Мой круг общения какой-то неправильный — обычно японцы не очень тактильные и любят личное пространство. Одна я развожу вокруг себя какое-то «онямее». Изначально была вина моей тактильности, а сейчас, видимо, просто карма.

— Эй, нет, прости, Рёхей, но у Кёи много дел, так что он сам решит, какое хобби завести, тем более, что он предпочитает тренироваться один, — начинаю на ходу придумывать, как отмазать друга от неожиданного предложения, мельком глянув на его недовольное лицо.

— И правда, братик, зачем в первый же день начинать тренировки! — встает на мою сторону подошедшая Киоко.

И вроде идиллия, да только…

— Ано… Хана… Киоко-чан… Я наверное… — договорить «пойду» Савада, все это время скромно стоявший в сторонке, не успевает, сметенный громким криком Рёхея. Уж не знаю, что он выговаривает Тсунаеши, но я в этот момент с удивлением ощущаю чужие пальцы на своем запястье. Вскоре меня грубо уводят: просто внезапно тянут в сторону, да так, что я успеваю только помахать понимающе улыбающейся Киоко — единственной, кто заметил наше перемещение — на прощание.

— Слишком шумно, — хмыкает Кёя, а я послушно шагаю за ним, почти переходя на бег.

— Ага, — не сопротивляюсь.

Какое-то время покорно иду следом за ним, даже не думая возмущаться или просить идти помедленнее. Я думала, что сегодня мы не сможем увидеться вовсе, уже почти забыв, каково это — общаться, учась в разных местах. Запланировав ближайшую встречу на выходные, я морально подготовилась, что мы пойдем смотреть на цветение сакуры, которая как раз распустится полностью, но мои ожидания не оправдались в первый же день учебы.

— Куда мы?

— Хм, — Кёя тормозит, отпуская мою руку, и идет куда медленнее, задумчивым взглядом окидывая улицы Намимори.

— Еще не время для любования, так что мы можем сходить в любое место, — поясняю зачем-то, а затем удивленно разворачиваюсь следом за резко сменившим курс другом. — Кёя? — он смотрит со скрытым торжеством, и кивает куда-то вперед, мол, иди, не отставай.

В какой-то момент он переходит на бег, и я, обреченно вздохнув, тоже несусь вперед, игнорируя юбку и не слишком удобную для бега обувь.

Мы прибыли на место быстро. Мы прибыли… в школу, кто бы сомневался. Только не в мою: средняя Намимори выглядела куда более величественно и красиво чем маленькая и широкая младшая, она была окружена довольно серьезным забором, имея вид несколько устрашающий, через который, впрочем, Хибари лениво перескочил, оттолкнувшись от горизонтальных узоров. Цыкнув, я повторила его маневр, ощущая себя паркур-леди номер один этого города.

Мысленно припомнив, как часто в наших с Кёей прогулках по городу мне приходилось демонстрировать чудеса выносливости и альпинизма, чтобы забраться с ним в различные уединенные места, решаю, что это еще безобидная мелочь.

— Это вообще законно? Почему мы не могли зайти через ворота?

— Долго обходить, — безразлично бросил Кёя и повел меня к лестнице, ведущей на крышу. — Мне хотелось поскорее показать тебе свои владения.

— Хм, — следую за ним наверх и, добравшись, удивленно присвистываю, — неплохо.

Крыша куда просторнее, чем наша прошлая, этажами повыше, а также без дурацких защитных перегородок. Не высотка в центре, но пойдет. Небо с одной из сторон потихоньку розовело, и на закат также открывался прекрасный вид.

— Восхитительно, — поправляюсь, созерцая далекие крыши городских домов, облитые закатной краской. — Чувствую, теперь это будет твое постоянное место обитания. Но здесь ведь наверняка полно народу на большом перерыве?

— Вход на крышу для учеников закрыт, — весело усмехается Кёя, а я морщусь. Ну да, чего уж им, простым смертным. — В целях безопасности из-за отсутствия защитных сеток.

— А, — действительно. Сетка ведь не только раздражает и не дает любоваться пейзажами, но и защищает школы от детских «тут постою как в аниме, а туда упаду, ой, сломался». — Понятно.


* * *



Не знаю, что произошло после того, как Хибари увел меня, но на следующий день Тсунаеши провожал Киоко после школы, а возвращаясь домой с вечерней тренировки и столкнувшись с Рёхеем я услышала, что «Савада ЭКСТРЕМАЛЬНО классный парень!» и он позаботится о Киоко, пока старший брат не может.

Это было чертовски мило. Сасагава-старший купился на оговорку Тсунаеши, что мы хотели проводить его очаровательную сестренку, пока он сам в школе. И, так как я у него не котировалась как защитница, хоть и могла размазать Саваду одним ударом ноги, именно Тсунаеши было вверено сакральное «позаботься о Киоко».

Моими ненавязчивыми усилиями у нас сформировалась небольшая разношерстная тусовка: Такеши, Тсунаеши, Киоко и я. Причем, однажды задумавшись, что мы похожи на характерную аниме-компашку, я так и не решила, что будет оригинальнее: Тсуна-неудачник, который обретет силу духа и яйца, и солнышко-Киоко, или солнышко-Киоко и самый крутой парень школы Такеши.

Шучу. Естественно их с Тсунаеши потеплевшие отношения не понял бы только слепо-глухо-тупой.

— Нэ, Киоко-чан, — проходя мимо класса уже после окончания уроков, я хотела занести в соседнюю параллель некоторые бумаги из студенческого совета, как услышала знакомый голос одной из главных наших сплетниц.

Не знаю, зачем, но я испытала ужасное желание остановиться и подслушать. Возможно, потому что волновалась за Киоко, возможно, потому что любила сплетни. А возможно, потому что знала Айко-чан — ту самую девочку, что сейчас обращалась к моей подруге. Раньше мы неплохо общались, и, так как я любила находиться в нейтрально-приятельских отношениях с большими компаниями, можно сказать, что она была частью моей девчачьей свиты, если угодно. Но это было давно, и, в принципе, я никогда не проводила такую аналогию, пока Айко сама не ткнула меня в это, сказав, что я уж излишне зазналась и так с подругами не поступают.

Было неловко. Наше общение не было дружбой, скорее уж здоровым приятельством, и я никогда не… да ладно, кому я заливаю, естественно я общалась с ними покровительственно, как и со всеми в младшей школе, даже не думая, что кого-то мое поведение может оскорблять.

Но я ведь взрослый, адекватный человек. Я прошла мимо, уверенным шагом направляясь к сенсею своего будущего зама в школьном совете. И задержалась там почти на полчаса.

Мое нелюбопытство аукнулось мне позже — на следующий день.

— Курокава-сан опять собирает себе свиту, в этот раз соизмерив силы и приценившись к неудачникам? — возвращаясь с обеда в класс, я была неприятно поражена подстерегающей нас с Тсунаеши небольшой группе ребят во главе с Айко. — А где же твоя главная девочка на побегушках? Не стыдно к такой, как Киоко, лезть?

— Привет, Айко-чан, — я нейтрально махнула рукой, оглядывая собравшихся ребят. — Новая сплетня подоспела, а я и не в курсе, что в главной роли?

— Не устраивай цирк, Курокава, хватит строить святую. Решила, что если будешь возиться с неудачником, станешь выглядеть лучше?

— Этот «неудачник» обошел тебя на трех тестах подряд, Цуки-кун, может, ты где-то ошибся в своем мнении? — выразительно приподняв брови, уверенно смотрю на него, пока Тсунаеши с тихим «хии» делает шаг назад, оказываясь за моей спиной.

Трус. Ну что за глупость, так бояться просто общественного давления. Детского.

— Разве не видно, что Хана опять играет в покровительницу сирых и убогих, Цуки? Только вот на нее это плохо влияет. Самоутверждается за счет скромной Киоко-чан, ставя ее на один уровень с бесполезным Тсуной. Думаешь, раз сама всегда впереди, можно пренебрегать остальными, решая, кто лучше, а, Курокава?

Я ощущаю некоторое недоумение от такой постановки вопроса, впрочем, я понимаю, что мое покровительство всем вокруг некоторых задевает. Особенно с тех пор, как в школе появился Хибари и меня негласно приписали к его демонизированному образу подпевалой-подражателем.

Что ж, грустно будет в этом году без Кёи, я как-то об этом не задумывалась со стороны общественного мнения, а очень зря.

— Айко-чан, мне жаль, что тебе казалось оскорбительным мое поведение, — легко пожимаю плечами и чуть кланяюсь, внимательно отслеживая тени ребят, стоящих спиной как раз к окну. — А теперь дай пройти, нам с Тсунаеши нужно на урок.

— Э, нет, погодите. Если бесполезный Тсуна думает, что получив пару хороших отметок и прибившись к Ямамото из бейсбольного клуба перестанет быть бесполезным, то он ошибается. Пусть идет один из вас, если хотите, мы же не звери. А вот второй ответит.

Нэ?

Это вроде «выбери, кто сегодня будет мальчиком для битья»?

Задумчиво смотрю на ребят. Человек пять, все — обычные дети. Это не серьезная страшная травля, это даже не запугивание — скорее, просто хотят нас поссорить.

У любого нашего выбора будет отсроченное действие. В Японии намного страшнее потерять образ, сделав ошибку, чем ошибиться. Так что сейчас подобным разделением меня скорее ставят в неудобное положение стратегически, а не тактически. Или вернуть им игрушку, но потерять в «очках», или выслушать ведро помоев самостоятельно, но подставить Тсунаеши еще сильнее, унизив своим «безразличным» покровительством.

— Эй, никчемный Тсуна, а что ты сам выберешь? Курокаве плевать на своих кохаев, ты же не обманешься, как собачонка, мм? Имей достоинство.

Обреченно вздыхаю. Меня не слишком напрягает давление — скорее, меня напрягает Тсунаеши за моей спиной.

— Хана — мой друг, — неожиданно твердо заявляет Савада, вставая рядом, — и меня совсем не обижает то, что она заботится обо мне. И если она относится ко мне покровительственно и смотрит сверху вниз, — он замялся, но все равно продолжил, пусть и потеряв в уверенности, — то имеет на это полное право, ведь даже так, она все равно помогает мне. И я верю, что она не такой человек, который оставит в беде, как и Ямамото, поэтому я никогда не сделаю так по отношению к ним!

Я прикрыла рот рукой, стараясь скрыть улыбку и не хрюкнуть со смеху. Пафосный момент смешил меня и я еле сдерживалась от того, чтобы не испортить его, просто оттолкнув Айко и пройдя мимо, как, в принципе, и планировала сделать сразу.

Звонок заставил ребят чуть замешкаться, а я, фыркнув, просто схватила Тсунаеши за запястье и уверенным шагом прошла дальше, махнув на прощание ребятам.

— Это было сильно, Савада, — ухмыляюсь.

Моя внутренняя вредная Курокава хмыкает, прямо как Хибари, и заявляет, что помощь травоядного не требовалась. Однако, это была та самая ситуация, когда Тсунаеши показал, что он не такая уж и тряпка.

— Если бы они были настроены серьезно… — его передергивает.

— Я бы все равно их вынесла. Кстати, лучше об этом маленьком происшествии не знать Кёе, мм? Ты ведь не будешь никому жаловаться, чтобы до него ненароком не дошла новость?

— Хи-и! Хибари-сан их убьет!

— Только потрогает. Аккуратненько.


* * *



С тех пор я старалась чуть лучше относиться к Тсуне, понимая, что иногда — а в мыслях особенно часто — думала о нем совсем уж пренебрежительно. Он был, скажем так, не безнадежен.

А вот Киоко удивила меня просьбой научить ее постоять за себя.

— Кто ты, и куда ты дела мое бесконфликтное инфантильное солнышко?

— Х-хана-чан! — смущенно отвернулась от меня Сасагава, и мне даже стало неловко. — Я просто не хочу… если вас не будет рядом… я хочу сама уметь постоять за себя, как ты, Хана!

— О, Ками. Что на счет Рёхея?

— Братик слишком волнуется за меня! Он… Однажды в детстве меня использовали как приманку для него, а потом сильно избили.

Вот это было новой подробностью. Я осторожно выспросила у Киоко, что случилось тогда, а затем обреченно вздохнула. Теперь ясна, по крайней мере, его мотивация.

— Я думаю, он будет рад, что ты обратишься именно к нему за помощью, Киоко-чан. Нужно только правильно все объяснить, и если он действительно хочет, чтобы ты была в порядке, то покажет хотя бы как защититься и уклониться в самых простых случаях. Я помогу, если что, его уговорить, мм? Если уж ты действительно переборола свой страх перед драками, то, может, уболтаем твоего братца еще и на спарринг со мной… Кстати, как вообще дошло до такого, что мое милое солнышко хочет применять к кому-то физическую силу? Тебя кто-то обидел?

— Нет-нет, но знаешь… Я поняла, что если меня принуждают говорить с человеком, с которым я не хочу говорить… не так уж и плохо будет знать, как защитить себя, не так ли?

У нее был грустный, серьезный взгляд, и вместо школьного разговора с Айко, о котором я сделала вид, что не догадалась, я прекрасно понимала, что она имеет ввиду в принципе любые случаи, когда тебя зажимают и не дают пройти. Принуждают к чему-либо.

— Прорвемся, Киоко-чан, — весело скалюсь, приобнимая подругу. Хрупкая, тоненькая — ее действительно хочется защитить.


* * *



Итак, наши взаимоотношения стали напоминать какой-то странный запутанный клубок. Тсунаеши называл друзьями меня и Такеши, а по утрам бегал, как я однажды узнала, с Рёхеем. Рёхей все-таки подрался со мной, сначала жалея силу, а потом уже нет, и к своему стыду победил. Это было воистину классно! Пусть он и поддавался, но просто столкнуться с человеком, который использует совсем иные приемы и стиль — нереально круто! Не удивительно, что я в итоге сдалась, поняв, что мне его банально не достать на такой скорости, а бить меня Сасагава все никак не начнет, только показывая удар, но сдерживаясь. Если он смог заинтересовать Хибари — естественно, что он может размазать меня по рингу, если будет драться в полную силу.

К слову про Кёю — неожиданно он оказался чересчур свободен в распоряжении своим временем. О том, что мой друг стал нещадно прогуливать занятия, я узнала случайно, из оговорки того же Рёхея, который жаловался на свою успеваемость и прекрасные результаты Хибари, даже не посещающего занятия.

Это мне не понравилось, но сделать было, собственно, ничего нельзя. А вот Сасагава присоединился к нашему клубу " Хана-Тсуна-Такеши: помоги отстающим», причем вместе со своей сестрой.

Про помощь отстающим и своеобразный клуб я уже даже не шучу. С тех пор, как я ввязалась в это, а Тсунаеши решил, что я его друг тоже, мы так и не прекратили собираться у Савады дома.

Обычно это происходило на выходных или в свободные от тренировок — моих и Такеши — дни, причем мать Савады каждый раз приносила наверх какие-то вкусности и демонстрировала просто максимум гостеприимства, стоило нам появиться на пороге. Казалось, завались мы в четыре часа утра, она все так же радушно спросила бы, хотим ли мы кушать, а затем, напевая что-то себе под нос, вернулась бы к домашним делам, абсолютно не смущая гостей своим присутствием.

Правда, Тсунаеши был совсем иного мнения. Каждый раз он стремился как-то прогнать ее, ужасно смущаясь, особенно когда она вставляла какой-то комментарий в наши диалоги. Совсем безобидный, но иногда сильно смущающий Саваду, который тут же начинал кричать и махать руками. Это продолжалось до тех пор, пока мы с Такеши не зажали его на пару и не поговорили на тему уважения к родителям. Не знаю, как Такеши держался все то время, которое они общались, но мне лично было неприятно видеть, как «милый Тсу-кун» ни капли не помогает Нане-сан и так по-детски старается ограничить ее общение со своими друзьями. Непонятно, кого и зачем стесняется. Его мать — святая женщина.

В общем, из комнаты мы постепенно стали переходить в зал, иногда Тсунаеши, а иногда я, помогали Нане-сан по мелочи с посудой, все же, у нее был талант готовить блюда, от которых невозможно отказаться.

Такеши однажды прибил ей полку. Просто взял и прибил, когда Тсунаеши нечаянно ее сломал, даже не спрашивайте, как умудрился.

Хотя с полкой случилось забавно: Нана-сан хотела вызвать ремонтников сначала, но я настояла на том, что мы и сами справимся, зачем тратиться? Оказалось, что полки тут никто прибивать не умеет, кроме меня, но мне никто не поверил, да и это смущало мальчишек. В общем, я на пальцах объяснила Такеши, куда бить и как наклонить гвоздик, пока Тсунаеши отыскал в собственном доме все необходимое.

С появлением в нашей компании Киоко и Рёхея сборы стали проходить еще веселее. Будучи мозгом компании, я активно помогала всем подряд с учебой, в остальное время лениво созерцая небольшой балаган и, так уж случилось, активно кося от помощи по дому, которой так же активно, только в обратную сторону, занималась Киоко. Родители Сасагав так же часто работали, как и мои, так что слушая маленькие кулинарные хитрости Наны-сан и секреты хозяйства, она была явно счастлива.


* * *



Уж не знаю, кому пришла в голову эта идея, не то Киоко, не то Такеши, но на летних каникулах мы всей толпой выбрались в парк развлечений. Причем, исходя из убеждения «больше народу — больше веселья», выбрались реально всей толпой. Нарядные, мы встретились примерно в полдень и опробовали аттракционы, отдохнули, а затем весело гуляли по ярмарке до самого вечера.

Не то, чтобы нас набралось так уж много, скорее это была причина без смущения собраться уже утвердившейся, но еще не совсем притершейся друг к другу компанией.

Неизменно смеющийся Такеши подмигивал мне, кивая на смущенных Тсунаеши и Киоко, идущих рядом, заодно отвлекая разговорами о тренировках и спорте взбудораженного Рёхея.

Самое необычное заключалось в том, что рядом со мной молчаливо шагал Хибари, не так уж презрительно смотрящий на стадо травоядных.

Ярмарка была под контролем его людей, так что Кёя невозмутимо сказал, что проведет какое-то время со мной — с нами — раз уж ему все равно «по пути».

Не знаю, в какой момент это изменение произошло, что я его не заметила, но Кёя вполне ровно держался в нашей «толпе травоядных», внимательно присматриваясь к собравшимся, исключая, разве что, Киоко. И меня. Но меня он не рассматривал по понятным причинам — наши отношения мало менялись со временем в принципе. Это можно было бы назвать идеальной моделью, если бы не множество неприятных, сложных, тяжелых мелочей, которые мы обоюдно терпели друг в друге.

Одной из таких «мелочей» была абсолютная антипатия Хибари к компаниям более чем из трех человек, которую он постоянно тыкал мне в виде аргумента к любому предложению присоединиться к нам.

Однако зачем-то он закрыл на нее глаза, услышав от меня список присутствующих. Его гордость решила на день подвинуться, позволив хищнику прибиться к толпам. Кошмар, куда катится мир?

Его вообще интересовало, как так вышло, что мы все стали общаться, на что я неопределенно пожимала плечами — стали и стали, какая разница? Да еще в доме Савады — ну так он самый гостеприимный, почему бы и нет?

Уже потом меня саму удивляло такое странное стечение обстоятельств, впрочем, я предпочитала не задумываться о нем, считая, что все дело в том самом поцелуе с Фортуной, о котором мне так понравилось шутить.

А тот день… Это было здорово.

Мы катались на русских горках, которые я едва удержалась, чтобы не назвать американскими, громко крича. Киоко долго смеялась, сойдя с них, как и Такеши, который, казалось, единственный по-настоящему насладился аттракционом. Рёхея — как?! — будто бы укачало, так что он стоял на ногах весьма нетвердо, зачем-то цепляясь за позеленевшего Тсунаеши. А я просто села на ближайшую скамью и пыталась отдышаться, нервно улыбаясь. Нет, мне не было плохо, но сердечко билось быстро и как бы намекало, что оно не готово к подобному.

Хибари смотрел на это почти с умилением, ни капли не испытывающий дискомфорта.

Мы бродили по другим аттракционам, катались на большой юле-качелях, стреляли в тире.

Неожиданно заметив прилавок с сахарной ватой, мы не удержались и все купили себе по одной. Кроме Хибари. Продолжая шагать под уже темнеющим небом и болтать, мы обсуждали цвета ваты и просто то, как ее делают. Киоко и Тсунаеши очаровательно одинаково вымазались в вате, после чего нам пришлось искать фонтанчик, где можно было бы умыть их. Их и Рёхея, который ЭКСТРЕМАЛЬНО попытался съесть все за один раз, заметив, что некоторые уже доедают.

Не знаю, как они умудрялись, но лично мне целый «моток» ваты был явно не по плечу. Так что, нацепив самое хитрое выражение лица, я медленно подошла к Кёе и внимательно уставилась на него, такого невозмутимого.

— Будешь?

— Нет.

Под фоновые крики превративших умывание в купание ребят, я отщипнула кусочек и протянула Хибари, внутренне аж сжавшись от того, насколько нелогично, глупо и смущающе сделала это.

Аккуратно наклонившись, Кёя реально съел вату. Хмыкнув, облизнулся. Я всучила ему палочку с оставшейся и с перекошенным лицом сбежала, нервно хихикнув, к ребятам. Мне бы тоже не помешало умыться — впрочем, получив прямо в лицо брызгами от Такеши, я передумала.

Я уже упоминала про тир? На ярмарке их было несколько: бросание дротиков, стрельба из пневматики, стрельба из лука. Не из спортивного, а из традиционного, то есть фиг попадешь, но можешь повыпендриваться и сделать красивое фото.

Рёхей промазал девять раз из десяти, а лук вовсе чуть не сломал, так что вместо него вызвалась подержать его я, пострелять. Сначала мы хотели с Тсунаеши вдвоем, по очереди, но, послушав инструктаж и поняв, что можно заехать себе тетивой по руке, он слился. Я же — бессмертная, чего уж, — решила выиграть себе приз и стала потихонечку отстреливаться. Стрелы летели в нужную сторону и даже попадали в стенку, но о том, чтобы в нужную мишень — в маленький кружок — это мне даже не светило. Хотя, так и быть, одна нечаянно залетела почти в десяточку.

А еще я все-таки заехала себе тетивой по руке — не так больно, как может быть спортивным луком, но ощутимо. Под причитания Киоко мягко отшучивалась, что все в порядке, однако на оружие взгляды бросала заинтересованные. Было бы неплохо научиться с ним обращаться. Чисто в целях эрудиции.

Мы вернулись к стрельбе из ружья, как к наиболее редкому для нас виду стрельбы. Тсунаеши промазал десять из десяти, неловко улыбнувшись своей «команде поддержки» в виде нас всех. Такеши тем временем выиграл миленького розового зайца, бросая дротики. Зайца, которого после моего кивка отдал засмущавшейся Киоко. Игнорируя то, что обычно мальчишки выбивают призы своим девчонкам, я сама поучаствовала в бросании дротиков, ибо это показалось мне легче, чем стрелять из оружия.

Выбила себе маленький утешительный брелок, но и это было здорово.

С хитрой улыбкой рассматривала его, замечая неожиданное сходство с кое-кем. Уже привязав к телефону, показала Кёе: черный грозно нахмурившийся кот с глазами, которые были очень похожи на глаза Хибари в моих мультяшных комиксах-изображениях. Он смотрел на брелок, я на него, на брелок… Выдав «ето ты!», я громко захохотала, ловко пряча телефон и уклоняясь от неожиданно потянувшегося его перехватить Хибари.

— Ну правда похож, Кёя! — кричала я на бегу, со смехом лавируя между толпы. Сначала смеющиеся с нас, ребята опомнились, заметив, что разворачиваться ни я, ни Хибари не планируем, и понеслись следом.

Мы пробежали почти всю ярмарку, весело хохоча, и остановились на небольшом холме, на который увела нас тропинка. Уже стемнело, так что я решила — будь что будет, но дальше в лес не побегу.

Кёя действительно был похож на хищника или кота. Лениво, будто играя с мышкой, подошел, и просто невозмутимо хмыкнул, обернувшись на запыхавшихся ребят, плетущихся в нашу сторону. Где-то позади с боевым экстремальным кличем бежал замешкавшийся сначала Рехей.

И тогда я неожиданно поймала себя на мысли, что отсюда будет прекрасно виден…

— Салют! — восхищенные крики послышались со стороны стоящих неподалеку зевак.

Хибари что, специально меня сюда загнал? Я ведь еще когда бежала думала, что слишком легко получается от него удрать.

Подошедшие ребята попадали на траву, оставшись прямо на ней: кто лежать, кто сидеть, задрав голову, и замерли, наблюдая за посыпавшимися друг за другом взрывами.

С широкой улыбкой я наблюдала за расцветающими в потемневшем небе разноцветными всполохами, так и не восстановив дыхание. Это было здорово. Мы редко посещали ярмарки с семьей, пусть и часто ходили смотреть салюты в детстве. Я сидела на шее у отца и всегда все прекрасно видела, находясь в толпе, казалось бы, прямо под самым-самым местом взрыва.

Сейчас же я сама опустилась на землю, выпрямив руки, чтобы не упасть на нее спиной, и смотрела… не на салют, но на восхищенные салютом и озарившиеся его яркими красками лица ребят.

— Это было ЭКСТРЕМАЛЬНО красиво!!!

— А-ха-ха, прекрасное место, да?

— Заткнитесь, травоядные.

— Хи-и, Хибари-сан!

— Хана-чан, — среди всего этого балагана ко мне обратилась Киоко, сияя глазами — я так рада, что мы сегодня так весело провели день вместе с ребятами. Мне еще никогда не было так весело!


* * *



— А может, не стоит?

— Киоко! Возьми себя в руки! Или я сама все съем!

— А если он не так меня поймет?

Я раздраженно хлопнула рукой по столу и, оглядев его, обреченно вздохнула. Моя кухня превратилась в филиал кулинарного шоу.

— Киоко. Как он может неправильно тебя понять? Что это дружеский шоколад? Вы друзья. Что это романтический шоколад? Так вы оба нравитесь друг другу, это не поймет только совсем тупица.

— Нет, все не так! — засмущавшись почти до слез, замахала руками подруга под мой тщательно сдерживаемый смех.

— Хочешь я подарю шоколад ему? Или сама съем? — хватаю красивую упаковку и демонстративно тяну за ленточку.

— Ниеет! — она вскакивает из-за стола, пытаясь отобрать несчастную коробочку. Ловко отклоняюсь, поднимая руку так, что она не может дотянуться.

У нас не слишком большая разница в росте, но регулярные занятия спортом все же делают меня чуть покрепче и выше, чем Сасагава.

— Тогда дерзай! Мы выходим к Тсунаеши через полчаса, а нужно еще убраться.

— Ох, точно!

День всех влюбленных, или же день, когда девушки дарят парням шоколад, ведь в Японии все не как у людей.

В этом году подобный праздник по счастливой случайности выпал на выходной, так что школа, которая должна была превратиться в филиал ада — филиал озабоченных и смущенных детей — к счастью, избежала всего этого.

А мы, по забавному стечению обстоятельств, не избежали — договорились собраться у Савады тем самым веселым составом. Даже Кёя обещал заглянуть. Точнее, предположил, что сможет освободиться пораньше, а Рёхей обещал, что проследит за этим. Хибари часто незаметно наблюдал за нами, присоединяясь скорее для каких-то своих познавательных целей, нежели из интереса, но я не могла не заметить, как он тоже иногда улыбается, находясь в атмосфере веселого дурдома.

Несколько раз, я знала, он успел проверить и боевые способности моих друзей-травоядных, удовлетворившись разве что Рёхеем, который был банально неубиваем со своим духом экстрима.

Итак, я просто раздарила всем «дружеский шоколад», пока Киоко сделала одну особую коробочку для Тсунаеши, чего дико стеснялась. Господи, такие милые. Почему мои отношения никогда не были похожи на это? Это же тот самый восхитительный букетно-конфетный период, о котором мечтает любая девчонка! Все эти трепетные нежные переживания и неловкие знаки внимания. Первая любовь это такая прелесть. Особенно когда наблюдаешь за ней со стороны.


* * *



В общем, впереди была средняя школа.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 12. Круговерть.

Последний год младшей школы, на самом деле, прошел и закончился довольно быстро. Не обошлось без неловких приключений под конец, открывших мне глаза на некоторые вещи, но куда без них?

Казалось бы, вот я дарю остатки дружеского шоколада, который мы не смогли съесть, своему заместителю в студенческом совете — все же, я нашла того несчастного, на кого скину организаторскую деятельность младшей школы и который удовлетворил все требования Кёи… А вот уже пробираюсь по школе почти ползком и перекатами, потому что к весне у мальчишек массово снесло крышу и заместитель решил за мной приударить, расценив этот февральский жест несколько иначе.

Честно, иногда мне казалось, что я готова ко всему в этой жизни, но только не к этому.

Нет, этот парень не становился сталкером и — внимание! — не крал мой обед. Это даже прибавило ему очков симпатии, ибо странную идею клептоманить у популярных девочек еду я не то, что не одобряла, а с каждым годом считала все более дикой, даже несмотря на то, что к менталитету и его вывертам уже давно привыкла.

В какой-то степени Итиро, мой заместитель, был даже симпатичен мне, и я никогда не скрывала свое отношение к нему. Но симпатия — понятия растяжимое, и как бы я не уважала его уверенность и лидерские качества, он был определенно недостаточно симпатичен мне, чтобы испытывать какие-либо романтические чувства.

Он был умнее ребят своего возраста, и, возможно, с ним было бы действительно интересно пообщаться, но никаких точек соприкосновения, кроме студенческого совета, у нас не было, и при переходе в среднюю школу последнее, о чем я думала — о том, что у меня останутся какие-то дела в младшей.

Конец учебного года — однозначно неподходящее время для нового близкого знакомства и, тем более, начала отношений. Но давайте об окончании года по порядку?


* * *



В тот день, как говорится, ничего не предвещало — обстановка была мирной, спокойной, но немного нервной из-за близившихся экзаменов. Последние спокойные дни, когда весь учебный материал пройден и ты даже не знаешь, зачем ходишь в школу. Обстановка соответственная — все думают о чем угодно, кроме учебы.

— У меня все болит, — ныл Тсунаеши, почти сидя прямо на моей парте, пока я невозмутимо доставала нужные принадлежности к последнему уроку. Киоко что-то сочувственно говорила ему, скромно стоя рядом со своей партой — соседней — пока Ямамото весело смеялся и тыкал Саваду локтем в бок, заставляя его морщиться и стенать громче. Сам он сидел на соседнем стуле, перевернув его задом-наперед и облокотившись на спинку.

Несчастный Савада вчера весь день на спор занимался обязанностями Наны-сан, заставив ее краснеть и смущенно смеяться от неожиданной заботы. Пока мы с самыми садистскими лицами наблюдали за ним… ну и я немного пакостила, раскидывая всякий хлам по комнате друга, чтобы посильнее его проучить. Ногой доставала из-под кровати очередную мятую футболку, которую он вроде как «убрал» и откидывала ее куда-то в угол, мол, пусть там полежит, раз уж лежит. А? Что? Да вот, со стола бумажки упали, но ничего-ничего, они все равно на нем валялись уже несколько месяцев, теперь и на полу поваляются…

В общем, Тсунаеши познавал сложные домашние истины под названием «убери свой срач сам, или мы придумаем что-то еще более изощренное». Как вы могли догадаться, Нана-сан все еще убиралась в его комнате, что было… немного не очень для взрослого парня, вообще-то.

Как мы дошли до перевоспитания Савады? Тернистым путем признаний и душевных разговоров.

А в буквальном смысле — своими собственными ножками, дружной компанией из четырех человек, вышедших из ресторана Ямамото. Так вышло, что Такеши все свое время сейчас тратил там, и чтобы он «проветрился» нам приходилось натурально вытягивать его с работы. Таке-Суши недавно расширился и теперь там шел набор персонала, а пока новых кадров не так много Тсуеши-сан попросил сына помочь. И тот взялся с небывалым усердием, совсем себя не жалея.

Я даже мельком поймала собственную мысль устроиться туда на подработку, ибо карманные деньги никому не лишние, однако отогнала эту мысль довольно быстро — тренировки и так сильно выматывали. Пока у меня была возможность больше лениться я планировала ей пользоваться, не спеша приближать свою самостоятельность. Но тему подработки развили и мы, весело болтая, незаметно обсудили еще и тему самостоятельности в принципе, пока шли с ребятами традиционно до дома Савады.

Не знаю, во многих ли компаниях — тем более в начальной школе — принято обсуждать взгляды на жизнь и разные подходы к бытовым ситуациям, но в своем окружении я не слишком жаловала «пустое» общение и часто неосознанно становилась инициатором разговоров на грани того самого «личного», которое очень выделялось у японцев. Да и в принципе я не могла не начинать душевные разговоры, если разговоры вообще начинались, часто просто не способная промолчать и оставить свое супер-пупер важное мнение при себе. Возможно, в этом была некая поучительная часть, все же, как более «взрослая» я часто пыталась посеять семена осознанности и в мозгах у ребят, что получалось довольно легко, но это не было моей целью. Просто намного комфортнее, когда друзья не имеют друг от друга мысленных «стен», так что за этот учебный год мы многое узнали друг о друге и в принципе сильно сблизились. Пусть это и было в какие-то моменты сложно.

В общем, по итогу того разговора мы немного отругали Саваду, который признался, что ему жутко стыдно перед матерью, особенно в последнее время, но он не знает, как все исправить. На самом деле у него вновь включился режим «все слишком плохо, чтобы что-то делать», который реально мешал парнишке жить. У нас это понимали уже все, даже сам Тсунаеши. Мы потихоньку отучали его от бесполезной паники и мгновенного впадения в полнейшее отчаяние от любой трудности, но это все-таки был не слишком быстрый процесс, требовавший время и терпение.

И нет, Тсунаеши не был среди нас «слабым звеном», которое постоянно приходилось пинать и тащить, как я изначально считала. Каждый из нас чему-то учился друг у друга, ведь компания собралась крайне разношерстная. Просто чьи-то недостатки я принимала легко, а чьи-то понять было сложно.

На примере того же Кёи: я никогда не могла подумать о нем с пренебрежением, в отличие от Тсунаеши, о котором с начала нашего «сотрудничества» только так и думала, раздраженная его паникерством и тем, как он легко сдавался. В Хибари для меня было что-то особенное, в этой его странной гордости и желании быть «хищником», а философию сильный-слабый я понимала легко. Кёя был жесток, во многом он переходил границы, и недостатков у него было куда больше, чем у большинства, но общение с ним казалось мне изначально более привлекательным. Интересным, интригующим, да, но не только — кроме азарта и любопытства к «необычности» Хибари, я действительно хорошо оценивала его характер, в чем-то узнавая свои собственные черты, просто многократно усиленные и проявившиеся ярче. Мне это нравилось. Мне не казалось это плохим, ведь эти черты были неразрывно связаны с той самой «силой духа», которая, честно, всегда наиболее импонировала мне в людях. У него были уверенность, прямолинейность, и это действительно мне нравилось.

Особенно прямолинейность. Я привыкла к Кёе, который всегда твердо говорил, если что-то не так, обычно даже перебарщивая в своем неповторимом стиле. К искренним разговорам в интернет-переписках, когда из-за некоторой «обезличенности» ты ведешь себя более смело и откровенно, чем в реальности. Поэтому в какой-то момент заметив, что что-то не так, но никто не стремится мне это сказать, я была несколько обескуражена и оскорблена, реально отвыкнув от другого подхода — тот же Такеши внезапно показался мне лживым и лицемерным, из-за чего мы почти поссорились.

Это был тот самый недостаток, который я терпеть не могла в людях. Просто не принимала.

Неизменно улыбающийся, в какой-то момент он перестал выбираться с нами гулять после школы, не подавая виду, что что-то не так, но будто бы избегая нас. Даже в школе, смеясь вместе со всеми, он не получал на самом деле никакого удовольствия от разговора, но не менял тему, никак не показывал это. Просто… делал вид, что все в порядке, когда это было не так. Не говорил никаких причин, никак не обращал на это внимание. Будто это естественно. Такое поведение меня… выбесило.

То есть да, я знала, что Хибари на меня плохо влияет, но я устроила почти натуральный скандал, когда Ямамото наконец выбрался с нами к Тсунаеши и продолжил строить из себя человека-оптимиста. И никто не замечал, что он иногда мешкает со смехом, что глаза у него не слишком веселые.

Не знаю, в какой момент я стала так близко воспринимать их, но это недоверие и, как мне показалось, пренебрежение, меня вывели. Не люблю, когда люди лишь делают вид, что им комфортно и приятно. Я отчитывала его с чувством, с толком, с расстановкой, пока Киоко и Тсунаеши отчаянно пытались нас успокоить, и Сасагава даже повисла у меня на плече, едва не плача. Они оба мягкие, способные идти на огромные уступки другим, лишь бы сохранять дружбу, но это не то. Это не ложь, это просто выверт характера и самооценки.

Такеши долго молчал, а потом улыбнулся и неожиданно обнял меня, засмеявшись. Засмеявшись как-то грустно.

— Я не хочу вас беспокоить своими проблемами, — он беззаботно улыбнулся, за что получил локтем под ребра. Я злобно уставилась на него, сжав кулаки.

— Нет ничего плохого в том, чтобы сказать, что тебя беспокоит. Это не глупо и не слабость, какого черта ты решил спрятаться с этим ото всех, если тебе трудно?

— Но я не прячусь, — растерянно посмотрел на меня Такеши.

— А что это тогда? — я демонстративно улыбнулась так широко, как только смогла, прикрыла глаза и показала большой палец. — Выглядит, как картонка с дешевой рекламой, — раздраженно фыркнула.

Не знаю, почему так случилось, что если я кого-то отчитываю, то это он. Ямамото меньше всех заслуживал моих отповедей, но уже второй год к весне я проявляю неожиданную агрессию именно в его сторону. Самой стыдно.

Однако, это принесло неожиданную пользу.

Даже не знаю, что было бы, если бы он и дальше так по-дурацки ходил с улыбкой до ушей. Накопилось у вечно улыбчивого Такеши на самом деле много всего: вроде бы действительно мелочи, а собравшись в кучу могли бы и до непредсказуемого срыва довести когда-нибудь. Переживая за соревнования, он стал в последнее время показывать результаты хуже, чем раньше. В команде его сильно грузили, уже привыкнув, что Ямамото может вытащить почти любой матч, и это давило. Он уставал, помогая отцу, и мало отдыхал из-за учебы, но почему-то не спрашивал помощи, видя, что даже Тсунаеши сейчас меня не трогает и потихоньку справляется сам. Мы посмотрели на него крайне ошарашенно — вот уж кто выглядел самым свежим в школе, и не скажешь, что ночью сидел за учебником.

В общем, все было хорошо. Все немного выговорились. Я настойчиво призывала всех говорить, когда что-то не так, а не вежливо молчать, так что могу собой, наверное, гордиться. Да, я могу лезть не в свое дело, но если мы друзья, то почему они не могут просто поговорить между собой, решив все глупые заморочки?

Что Савада, что младшая Сасагава, несмотря на свои наивные добрые глаза и смущение, ту самую пресловутую мягкость и солнечные улыбки, были очень похожи еще кое-чем. Очень-очень похожи, на самом деле. И в постоянных разговорах это стало понятно, очевидно: они отступались от своего и могли проглотить ответные слова, причем не из-за робости, как изначально я подумала, беспокоясь, что своим мнением иногда просто неосознанно «давлю» ребят, а совершенно из других побуждений. Они настолько дорожили этой новой дружбой в шумной компании, что были не против чем-то жертвовать, чтобы ее сохранить. И им было комфортно, они делали это открыто, почти никогда не отстаивая свое мнение.

С этим я тоже, хм, боролась. В мое понимание дружбы входило уважение, которое достигается пониманием, а не «понимание» из уважения. Так что обоим мы поднимали уверенность в себе, ибо что один, что вторая, абсолютно не ценили свои положительные черты характера, погребенные под стереотипами о «крутости».

Вообще, глупые подростки сравнивают себя с другими именно в негативном ключе. У одной меня ЧСВ на стабильно высоком уровне. И еще у Кёи, возможно.

В общем, в один из душевных разговоров вечером у Савады мы говорили, что думаем друг о друге. Боже, какие у них были лица, когда они узнали о том, что оба уважают и ценят друг друга, да еще и симпатию испытывают взаимную.

Киоко еще хватило ума молча слушать и краснеть, а вот Савада махал руками и с абсолютно круглыми глазами отнекивался от того, что он может нравиться такой девочке, как Киоко-чан. А потом растерянно смотрел то на меня, то на Такеши, в плечо которому я тихо хихикала, пытаясь сдержать громкий некультурный ржач.

Не стоит забывать и о других членах нашей небольшой компании. Рёхей Сасагава и Хибари Кёя, конечно, находились в нашей компании не так часто, так что избежали сопливых выяснений отношений, однако свой вклад периодически вносили одним своим присутствием. Первый заряжал всех оптимизмом и с боевым кличем вел нас на встречу экстремальным приключениям, а также на пару со мной вытаскивал присоединиться Кёю. Кёя смотрел на всех мрачно, однако все быстро привыкли к его тяжелым взглядам, беря пример с меня и учась просто не раздражать Хибари.

Не совсем понимаю, почему все так хорошо к нему относились несмотря на напускную холодность Кёи, я бы такое не стерпела, конечно, будь он чьим-то другом в моей компании, однако все воспринимали его как «своего» и всегда были согласны, когда собирались толпой, что он должен присутствовать.

А еще Рёхей с удивлением замечал, что его сестра немного изменилась. Все же, решив брать пример с меня, она действительно стала увереннее, особенно чувствуя поддержку остальной компании. Однако он не влезал с криками, что мы портим его нежную сестренку, которой это совсем не нужно. Я этого опасалась, причем сильно, но нет, старший Сасагава даже одобрял внезапную твердость Киоко, которая уже не неловко, а вполне спокойно осаждала его, стоило увлечься. Она мягко улыбалась, оставалась милой и нежной, не спорила, но было видно, что она остается при своем мнении и оно у нее есть.

— У моей сестры ЭКСТРЕМАЛЬНО хорошие друзья! — однажды воскликнул он, и я не могла не согласиться. Команда у нас как в сериале про подростков, с той самой искренней дружбой до гроба. Горжусь!


* * *



Итак, мы о чем-то переговаривались в классе. Вполне мирно и спокойно, как неожиданно меня окликнули. Итиру легко и уверенно вошел в класс семпаев, хотя обычно ребята даже из параллельных классов, не то, что младше на год, считали довольно дерзким поступком заходить в чужой коллектив, имея свой. Стоящие около входа ребята быстро что-то ему ответили, указав на нашу скромную компанию, и я краем глаза заметила этот жест, переключив свое внимание на вошедшего.

К слову, Тсунаеши, беззаботно сидящий на парте и болтающий с популярными ребятами, уже никого не удивлял, как и факт скопления народа именно вокруг моей парты. Он даже не был в глазах общественности неудачником, и, кажется, к нашей компании постепенно стали относиться ровно и спокойно, без удивлений «как они вообще могут общаться» и возмущений в чью-либо сторону.

— Курокава-чан, — от подобного обращения я чуть дернулась. Подойдя к нам, мой заместитель, ранее не дававший никакого повода сомневаться в себе, сейчас выглядел как-то… сомнительно.

Нет, он уверенно держался и выглядел решительно, но вот только я не очень понимала причину его действий, и это настораживало. Если бы у меня были какие-то дела в совете, меня бы просто позвали.

— Курокава-чан, я при свидетелях хочу сказать тебе, что ты мне нравишься! Пожалуйста, прими мои чувства, — и склонился в поклоне.

Тсунаеши, что сидел рядом со мной прямо на парте в этот момент, с грохотом упал прямо под ноги Киоко, восторженно прикрывшей рот ладошкой и посмотревшей на меня округлившимися глазами.

Дурацкий Итиру.

— Отойдем? — я прошла мимо, не дожидаясь ответа, схватив парня за рукав, а затем ровным уверенным шагом прошла к выходу, грозно зыркнув на прыснувших мальчишек, все так же стоявших рядом с дверью. Ничего смешного.

Мне не было сложно отказать ему, но было сложно подобрать слова, которые не обидят. Я очень боялась проехаться по его самолюбию, но разошлись мы вроде как мирно. Пришлось развернуто объяснить свою позицию на счет отношений: рано, не хочу начинать встречаться с человеком, которого недостаточно хорошо знаю. Да, мне нравятся умные и уверенные парни — Итиру вскинулся, как бы говоря «вот он я», — но только у меня уже есть человек, который мне нравится.

Заместитель понимающе усмехнулся и кивнул. Больше мы к этой теме не возвращались, довольно неплохо общаясь на уровне коллег. Кажется, он решил, что мне нравится прошлый глава студенческого совета — Хибари Кёя.

Не удивлена подобному, но мимо.


* * *



«Кто же тебе нравится?» — я не могла умолчать о таком важном событии, так что, когда мы вновь списались с Широ, поделилась «пикантной подробностью» личной жизни.

Я вдоволь наговорилась о вкусовщине с Аки, которую проинформировала в тот же день, и с Киоко, которая жаждала подробностей. И если обеих вроде как получилось убедить, что я сказала больше «для виду», нежели «для правды», и есть просто парень, с которым я общаюсь, то Широ подобным было не провести.

Он удивительно точно угадывал, когда я что-то недоговаривала. Задавал вопросы, когда я скрывала что-то, угадывая мое настроение. Я бы сказала, что тут что-то нечисто, да только факт — я сама открыла ему все подсказки, как читать мое настроение. И это был обоюдоострый меч — или я отказываюсь от своих прошлых слов, или признаюсь, что о чем-то умолчала. Так и сейчас. Широ прекрасно знал, что я не вру людям, когда говорю о серьезных вещах. Столько раз говорила с ним о принципах и спорила. Без здорового лицемерия не прожить в этом мире — мне хотелось ударить его через монитор.

«Можешь считать, что я джентльмен, который предпочитает блондинок, » — усмехаюсь.

Широ — блондин, и я узнала об этом абсолютно случайно. Довольно забавно, что он «Широ», что означает «белый». Иронично.

«Опасно шутишь, дорогая! Но я оценил)»

«У меня был хороший учитель, дорогой))))))»

Отвечаю аналогичным обращением, но кривлюсь. Я не слишком люблю подобное. И он об этом знает. Обычно я просто надеюсь, что он никогда не говорит всерьез. Обращения вроде «родная» всегда кажутся мне… бесполезными, опошленными, так что милуюсь я в переписке исключительно с ироничными улыбочками. А Широ просто веселится.

На то мое признание он ничего не ответил, да я и не требовала ответ. Сама не знаю, что заставило меня тогда так говорить, не зная даже его точный возраст. Скорее всего мое признание было милым, но глупым для него — он-то прекрасно знал обо мне, вычислил. Однако, все равно общался с ребенком. Уже не первый год.

С ним было интересно. Не знаю, было ли ему интересно так же, как мне, но он часто расспрашивал меня о чем-то — да обо всем — и интересовался различными мелочами моей жизни. Фактами, событиями, с кем я общаюсь. Иногда он задавал вопросы, как бы я поступила в той или иной ситуации — эту игру с придумыванием каверзных вопросов сомнительной морали любили мы оба. Только он всегда выигрывал.

Выходил победителем из игры, в которой изначально не должно было быть победителя. Даже когда мне не нравился его ответ, не нравился его подход — мне просто не оставалось ответа, чтобы его осадить и оспорить. Он был довольно циничен, и мне это нравилось, но я ощущала себя действительно глупым ребенком.

Потому что в моих морально правильных ответах не было той уверенности, с которой говорил Широ. И мне казалось, что я ребенок и просто вру, просто подсматривая «как правильно», да только не из того решебника.

Я сама загоняла себя в ловушку этим общением, на самом деле, раз за разом сталкиваясь с отсутствием какой-либо информации о нем и не настаивая — я просто понимала, что не скажет.

«Ты веришь в судьбу?»

«Нет. Если она есть, то жить в предрешенности становится совсем грустно. Предпочитаю импровизировать и винить в неудачах только себя.»

У меня не было настроения расписывать что-то более убежденно, так как боевой настрой уже тихо спал, утомленный насыщенными школьными буднями.

«А если судьба есть, но именно ты можешь ее менять для других?»

«М? Если человек может менять судьбы других людей, хочешь сказать? Тогда я рада, что вокруг меня есть люди, которым я могу доверять.»

«Не совсем. Не важно. Доверять абсолютно?»

Я знала, что Широ не любит наивные сопли. Я хотела бы поспорить с ним на тему доверия и дружбы, вопросов «отдать жизнь за близких», но я не знала его ситуации. Так что молчала и тихо скрипела зубами. Маленькая дата на моей разрисованной стенке, самая первая, что появилась на ней, служила подтверждением его… правоты. Даже если бы я сказала что-то про доверие, это было бы ложью, наверное. Ведь у меня есть один большой секрет, который я сомневаюсь, что смогу доверить кому-либо. Да и смысла в этом уже нет, слишком уж стар этот скелет в моем шкафу — уже давно превратился в пыль и вписался в бардак, находящийся там.

«Доверять относительно, но достаточно. Это не абсолютное доверие, но если обращаться к твоему вопросу… знаешь, я думаю, у каждого человека должен быть тот, кто может изменить его судьбу к лучшему.»

«Если тебе внезапно захочется изменить судьбу, но не хватит сил для этого — обратись ко мне, м?»

«Почему-то мне кажется, что ты уже это делаешь. Когда ты задаешь свои сомнительные вопросы и вправляешь мне мозги.»

Я отвлеклась на домашку, но перед окончательным закрытием ноутбука задорно ухмыльнулась и отправила очередное сопливое сообщение, которые критикует Широ и которым старается не доверять. Но я добьюсь от него ответа. Когда-нибудь, но добьюсь.

«А если серьезно, то, знаешь, если мне действительно придется бодаться с судьбой, я обязательно к тебе обращусь. Ты выглядишь опытным в этом деле, Широ. Расскажешь мне как-нибудь, как ты это делаешь?»

Этот разговор я в порыве злости припомнила летом. Такеши как-то сложно сломал руку на матче, и я просто… переволновалась, а потому в отчаянии припомнила слова про судьбу. В тот день я абсолютно вымоталась, поддерживая друга, как могла. Также мне помогли Тсунаеши и Киоко, вместе мы вроде бы убедили товарища не киснуть, но пока ему ничего точно не сказали на счет будущей карьеры он не мог полноценно даже заснуть.

Бейсбол был буквально его жизнью, и пусть мы были практически детьми, это было действительно важно. Да, он не был великим спортсменом, но он мог им стать, я уверена. И день, полный разговоров о том, что однажды придется отказаться от своей мечты, меня просто угнетал. Я тоже спортсменка, но за себя я почему-то не сильно переживаю. Я скорее вижу себя тренером — во мне нет амбиций рекордсмена-бойца, но мне нравится работать с детьми и учить других, да и в секции я уже помогаю ребятам из младшей группы, ассистируя сенсею.

Но самое жуткое было не в Такеши, на самом деле. Точнее, не совсем в нем.

Самое жуткое было в том, что его взгляд в какой-то момент был похож на взгляд Кёи перед тем, как он поступил в среднюю школу. В ту самую ночь, когда он пришел ко мне каяться.

Я просто оговорилась про то, что в будущем Такеши может избрать другой путь, вовсе не спортивный. Привела в пример Тсуеши-сана, который не только готовит прекрасные суши, но и здорово обращается с синаем. Это выяснилось в каком-то из прошлых разговоров, так что я с уверенностью сказала что-то про кендо. Это было глупо, я знаю, но реакция была намного хуже, чем я предполагала.

Этот взгляд, будто он услышал вовсе не то, что я сказала. Мы смотрели друг на друга несколько тяжелых минут, он — с больничной койки, только-только загипсованный, я — замерев на стуле для посетителей испуганным кроликом.

Взгляд убийцы, блин. Мы оба нервно смеялись после затянувшейся паузы, а потом я как-то неловко сбежала по делам.

Я не понимала, что это было.

Я вообще ничего не понимала, но я никогда, никогда-никогда больше не хочу видеть этот взгляд на чьем-либо лице.

Когда я заикнулась о том, что, импровизируя относительно своей судьбы, я бы скорее хотела изменить чужую, я бы действительно хотела иметь достаточно власти и возможностей, чтобы вмешаться во все это, Широ неожиданно выдвинул условие, которое меня ошарашило и… взбесило еще сильнее. Я приоткрылась ему, сказав, что дважды просто столкнулась с абсолютной беспомощностью перед своими друзьями, а он перевел все в шутку. Конечно, это было немного грубо, но я отвлеклась на это веселое раздражение и перестала волноваться.

Он тоже помнил наш разговор. Он все еще со скептицизмом относился к тому, что я говорила о других людях, уверенно парируя, что важнее заботиться о себе, потому что другие — предают и обманывают, и такова жизнь. И он… изощренно решил поиздеваться надо мной, да так, что я была совсем не против.

Я была просто обязана доказать ему, что я не отступлюсь. Не стану безразличной к проблемам своих друзей, что я действительно всеми силами буду искать способ помочь им. Имея силу менять судьбу или нет — мистика уже не важна, важны действия.

«Какое твое любимое число?»

«К чему это сейчас? Я не знаю.»

«Придумай, пожалуйста.»

«Пусть будет шесть. Число дьявола, ихих.»

«Отлично! Хотя это очень забавный выбор, » — он отправил мне смеющийся смайлик, и я непонимающе уставилась на монитор. — «Семь считается магическим числом. Я не волшебник, конечно, я только учусь, но раз уж так совпало, я хочу немного чудес. А так как магическое число идет сразу после шести, думаю, это все же судьба.»

Это было настолько притянуто за уши, что я ударила ладонью по лицу с такой силой, что заболел лоб. Однако продолжила читать, несколько заинтригованная подобным вступлением.

«Помнишь, ты просила поделиться с тобой секретом, мм? Как менять судьбы? Я ведь сказал тебе обращаться, если захочешь что-то изменить. Правда, мне бы хотелось сделать что-то именно для тебя, но-о… Так как число семь — волшебное, секрет волшебства я раскрою тебе на седьмой наш такой разговор. Шесть раз столкнись с этим чувством, о котором ты говоришь, с желанием изменить что-то в судьбе другого человека. Я засчитываю тебе два раза. Еще четыре, и ты можешь спросить меня, как это сделать, милая.»

Чево?

«А я думала, это у меня чсв...»

С тех пор мы как-то мало разговаривали.

Мне было немного сложно переварить такой вброс от умного и адекватного человека, уважение к которому уже прочно поселилось в моей голове. Оно не позволяло мне пренебречь его словами, однако мозг, который также занимал мою голову, был готов охотно покинуть ее через уши, стоило мне попытаться осмыслить подобные выверты.

Широ и сам не возвращался к серьезным темам после этого, на самом деле. Я как-то раз попыталась спросить, не пьян ли он был в тот день, но была проигнорирована. Хотела настоять, не понимая, но мне любезно предложили не лезть и забыть, если это слишком сильно шокирует.

Мысленно сделав пометку, что у моего друга может быть синдром восьмиклассника — надеюсь, у меня самой к настоящему восьмому классу, то есть второму классу средней школы, крыша не поедет — я действительно решила не возвращаться к тому разговору. Мы оба были немного не в себе.


* * *



В апреле, за пару дней до официального начала школы, я заявилась в среднюю Намимори. В легких темно-серых джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, я абсолютно безбоязненно прошла через главные ворота, намереваясь навестить Кёю на рабочем месте и кое-что прояснить, однако, стоило мне приблизиться к школе, как…

— Стой! — грубо окликнул меня кто-то. И я послушно замерла, хотя, скорее, от испуга — голос был взрослый и мужской. — Разгуливать по территории школы во время каникул запрещено.

Я посмотрела на грозного парня в черных брюках и белой рубашке. И в черном гакуране с красной повязкой на рукаве. Ему не жарко? Солнышко припекает, я даже пожалела, что не надела шорты, хоть джинсы и были легкими.

— Простите, но я не разгуливаю. Мне нужно попасть к главе Дисциплинарного Комитета, — задрав голову, чтобы видеть лицо собеседника, отвечаю. Я ему по пояс. По пояс, мать его. Ладно, конечно, чуть выше, однако этот верзила с трубой из волос на голове реально выглядит скорее как вышибала в клубе, нежели как школьник.

От моего ответа он мешкает и немного даже теряется, как-то растерянно глянув на свой рукав, будто проверяя, на месте ли повязка.

— Не проводите? — он смотрит на меня, как на больную, с большим сомнением, однако, что-то для себя решив, кивает и уверенно направляется в сторону, перед этим кивнув мне, мол, пойдем. Однако через пару метров все же нарушает молчание:

— Зачем тебе туда? — его вопрос звучит грубо, так что я, заметив вдали Кусакабе, который выглядит еще большим шкафом, молчу, взглядом впиваясь в заместителя Кёи. — Донести на кого-то хочешь, — сделав неверные выводы из моего молчания, пренебрежительно цыкнул парень. Это был вопрос, но звучало как утверждение.

— Здравствуй, Курокава-сан, — когда мы подошли, я дерзнула обогнать своего провожатого, быстрым шагом подходя к уже знакомому Кусакабе.

— Привет, — просто киваю в ответ на его небольшой традиционный поклон. К слову, выглядит немного жутко, не хотела бы, чтобы мне так кланялись. — Не мог бы ты проводить меня к Кёе? А то через ваших не прорваться, — оборачиваюсь, кивая на своего прошлого провожатого, и замечаю, как он заметно побледнел, разом растеряв все свое превосходство.

— Он на крыше, — прекрасно помня, в каких я отношениях с его начальством, кивает Тетсуя в сторону лестницы, — сейчас его запрещено тревожить.

— Спасибо, — киваю и уверенно двигаюсь в нужную сторону. Парень-провожатый было дергается меня остановить, но я только ускоряю шаг, уверенная, что мне — можно.

Кусакабе сказал это не для того, чтобы я не ходила. Кусакабе сказал это, чтобы объяснить, почему не пойдет он сам.

— Хэй, — ловко перемахнув через ограждение, прохожу к центру крыши и осматриваюсь, — Кёя, я пришла захватывать территорию! — сложив руки рупором, объявляю в сторону, где он предположительно лежит. И правда, с нужной высоты на меня теперь смотрит раздраженный Хибари. Улыбаюсь и приветственно машу ему рукой, подходя ближе.

— Скоро начнется учебный год, — делаю максимально ангельское выражение лица. — Я ведь была хорошим заместителем и главой студенческого совета, а? Возьми меня в Комитет.

— Хн, — Кёя оценивающе осматривает меня, весело ухмыляясь.

Мы уже говорили про это, на самом деле. Он отказывался — я просилась. Не знаю, зачем, просто мне казалось это интересным. Смотрела, как он закапывается в отчетах и каких-то бумажках, иногда помогала с делами по студенческому совету. Что в младшей, что в средней, если честно, без нас двоих совет вообще не тащит. Тупые дети. Постоянно нужно контролировать, чтобы не было, как в начале прошлого учебного года — Комитет пришел контролировать финансы, а финансов нет. И отчета нет. На что живут клубы? Кто все это решает? Почему никто не контролирует, в каком состоянии бумаги? Да, учителя следят, да, директор, но самодеятельность — где? У нас в младшей все сейчас так организовано, что средняя смотрелась просто сборищем баранов.

Реально травоядные.

А вообще, я знаю, что это не очень красиво — по знакомству попасть в самую верхушку власти школы, даже не пытаясь проявить себя и показать, какая я незаменимая. Да, я пришла устраивать коррупцию и тем самым нарушать дисциплину с первого дня. Но разве не прекрасное резюме для поступления в подчинение Кёе? Я могу разобрать отчетность, да так, чтобы он не сидел потом, перепроверяя, а они — вряд ли. Даже если и сделают это без ошибок — Хибари все равно не поверит и найдет.

— Почему бы тебе не возглавить совет травоядных? — обреченно вздыхает, возвращаясь к компромиссу, к которому мы пришли в прошлый раз. Но тут я уже встаю в позу, с ухмылкой качая головой. Не-не-не, не дам на мне ездить.

— Не хочу к травоядным, — заявляю и чуть передергиваюсь, представив, как на меня не свалится никаких плюшек и уважения, но свалится гора бумаг и недоумения от глупых семпаев.

А когда-то я пыталась отучить его называть людей травоядными. А что потом? Трусливое травоядное, однако он бегает за трусливым травоядным в импровизированных догонялках. Слабое травоядное, однако он не против, чтобы травоядное уснуло во время любования сакурой где-нибудь в тихом месте. Оно же слабое, значит его сон надо защищать. Травоядное-травоядное-травоядное. Почему нет, если я все равно лучшее травоядное, мм?

— Травоядное, — он спрыгивает со своего возвышения и подходит ко мне широким шагом, задумчиво рассматривая.

— Самое полезное травоядное в твоей жизни, — гордо вскидываюсь, с улыбкой смотря на Кёю. Однако улыбка чуть гаснет, когда я рассматриваю темные круги у него под глазами. Незаметные — не думаю, что кто-то так долго и нахально мог его рассматривать, чтобы заметить — но они есть, если присмотреться.

Вопросительно склоняю голову, а он хмыкает, наблюдая за мной, и кивает в сторону выхода.

— Знаешь, как меня все достало за последний год без тебя? — неожиданно выдаю ему в спину. Кёя замирает, не оборачиваясь, а я продолжаю.

— Я хочу в Комитет, Кёя, не потому, что мне не сидится в студенческом совете. В детстве я решила, что раз мне легче справиться с этим, чем ровесникам, то почему бы и нет? Это было интересное развлечение. Я пошла в студсовет, чтобы найти что-нибудь интересное для себя или сделать что-нибудь, что нужно другим. Наверное, чтобы меня заметили. Однако, когда я стала председателем, я поняла одну вещь. Пока я была рядом с тобой, мне было интересно. А потом, когда я сидела в студсовете одна, мне… разонравилось. Без тебя там было скучно. Мне не интересно просто так копаться в бумажках, решать что-то, да и власть мне не особо нужна, ведь я не умею ей пользоваться. И я, если честно, не против вообще нигде не состоять, проводя перемены с ребятами, — Хибари оборачивается во время моих слов, рассматривая меня, а я продолжаю, уверенно смотря на него и непроизвольно начиная улыбаться, — но я хочу с тобой. Ходить с гакураном на плечах или без него мне не так важно, но я все равно планирую дурацки портить твою благородную репутацию своим присутствием. И помогать тебе с очаровательно скучной школьной рутиной, пока ты занят важными делами. Комитет — это же лучше бесполезного кружка, в который я все равно не буду ходить?

— Сравнить Дисциплинарный Комитет с бесполезным кружком может только очень смелое травоядное, — он остро щурится, но я вижу, что угрозы нет. Мне никогда нет угрозы.

— Оно же росло с хищником, — пожимаю плечами, — наверное, какое-то неправильное. Видишь, только что попыталось избежать стада других травоядных?

— Хм.

Пристально смотрит.

— Я ведь сказала, что не полезу в твои дела. Но я буду рядом, ага.

Хмыкает, а затем кивает в сторону выхода.

— Форму получишь через пару дней. Сейчас офис Дисциплинарного Комитета как раз переезжает, так что с бумагами действительно нужно много возиться. Их скопилось достаточно.

Ками-сама, на что я только что подписалась?

Последние несколько дней перед средней школой прошли… никак. Я сидела с Кёей над бумагами, изредка уточняя у него какие-нибудь мелочи, если замечала, что что-то не так в отчетах. Политика Комитета была не просто жесткой, она была… жестокой. Я хмурилась, но молчала, предполагая, что все увижу в процессе, что нужно, и Хибари постепенно расслабился, отвечая более развернуто, а не по типу «не твое дело, отложи это, если не понимаешь».

Мое официальное принятие в комитет, как и еще нескольких первогодок, отложили до конца первой недели. Что-то вроде испытательного срока, правда, не для меня, а для остальных ребят — в отличие от бывших хулиганов я не требовала ни особого присмотра, ни каких-либо проверок. Так что в целом первые несколько дней прошли очень мирно и рутинно. Мы оказались в одном классе всей веселой братией, то есть я, Такеши, Киоко, Тсунаеши. Не буду скрывать, я подсмотрела списки еще до того, как они появились официально, лично проконтролировав, чтобы все фамилии стояли в одном столбце. Судя по тому, что у директора они были помечены какими-то особыми штрихами, волноваться мне было не о чем. Наши личные дела были в ведении Комитета, что, к слову, меня немного удивило, но разбираться тут я не стала. Если Кёе это нужно, то я только «за» — за то, что мы в одном классе, уверена, следует благодарить его.

— Эй, Хана, — после уроков ко мне подбежал смущенный Савада, показывая пятнадцать баллов за тест, — не могла бы ты объяснить мне эти задачи?.. Снова.

Это были только первые дни и никаких новых сложных тем еще не было. Зато была адаптация, новые предметы, новые люди. «Бесполезный Тсуна» ничем не выделялся среди сверстников и словно бы заскучал от такой размеренной школьной жизни. Я в этом его понимала — сама не могла дождаться движухи с комитетом. Но я не могла не признать, что аура жертвы Тсунаеши преследует: какие бы оценки он ни получал, как бы исправно ни готовился, наш новый математик почему-то искренне верил, что если уж и можно опустить кого-то прилюдно, то именно безответного Саваду, который мялся, краснел, бледнел, опускал глаза. Такое уж дурацкое у него воспитание: даже наше влияние не перебороли в нем священный ужас перед грозным злым сенсеем.

Однако, математика была его единственной проблемой. Тсунаеши, конечно, не был звездой класса, однако во время первичной «притирки» ребят оказался в числе тех, кого не трогают и с кем даже можно перекинуться парой фраз. Вообще, как я заметила, обстановка была намного комфортнее, чем в младшей школе, и было скорее деление «средний — популярный», чем «неудачник — звезда», причем основанное именно на том, как человек проявляет себя.

Старостой класса стала Киоко. Неожиданно, да? Это я ее выдвинула, вовремя сообразив, что дела Комитета не позволят мне непредвзято выступать от лица класса перед тем же Комитетом. К слову, в этом году мы с Кёей планировали устранить студенческий совет, либо существенно ограничить его власть, формально все еще равную власти Комитета. Узурпаторы среди несчастных детей, которые не дружат с финансовыми отчетами и не могут уследить за деятельностью клубов. Если все равно потом бумаги повторно проходят проверку Хибари — точнее, большинство из них ее не проходит — то какой толк от первичной проверки? Никакого. Результативность студенческого совета была низкой-низкой, скорее он был гарантом стабильности, своей всепоглощающей рутиной останавливая любое изменение, как плохое, так и, к сожалению, хорошее.

— Хм, — сейчас я задумчиво смотрела на Тсунаеши, мысленно возвращаясь на пару лет назад. Не поверю, что из его головы все так легко вылетело, что он не может освежить память самостоятельно, почитав учебник. — Признайся, тебе просто скучно и некого выиграть в приставку.

Одновременно с этим забрала у него лист с тестом, внимательно вчитываясь в задания.

— Есть такое, — он забавно смущается и чешет затылок, — Такеши снова занят тренировками… Может, ты поможешь вытащить его на денек? Иногда я просыпаюсь и вижу из окна, как он пробегает мимо на утреннюю разминку. Это здорово, но… я волнуюсь за него. И я скучаю по вам, с тех пор, как началась учеба, после школы все так заняты. Средняя школа такая сложная…

— У тебя тест верный, — непонимающе кручу в руках табель, хладнокровно перебивая мистера уныние.

— Хии?

 — Мне кажется, маразматик просто схватил не тот вариант на проверку. Ты не мог завалить такую элементарщину, Тсунаеши.

— А? Да? — он уже сам хватает лист и внимательно вчитывается, словно не веря, что может написать хорошо. — И правда… Слава Ками! Я уже думал, что все по новой.

— Расслабься, — со смехом треплю его по волосам и киваю в сторону спортивной площадки. — Но вот Такеши вытащить будет неплохо. Он действительно в последнее время сильно перенапрягается. Хоть он и обещал не делать глупостей, кажется, кто-то нуждается в очередном дружеском вправлении мозгов.

— Отлично!


* * *



— Хана-а-а, — на следующий день Тсунаеши вновь потребовал моего внимания, только уже с самого утра. — Я влип.

— Нана-сан увидела твои результаты по математике и не так все поняла? — сразу догадываюсь, припоминая, что мы вчера с Такеши вылезли от Савад поздним вечером, неожиданно оставив друга не рядом с приставкой, а посреди конспектов, разбросанных по полу.

Даже расслабиться нельзя, у нашего бейсбольного товарища такой жуткий настрой быть продуктивным хотя бы в начале года, что пришлось учиться! Из солидарности с Такеши, который, на самом деле, просто пытался отвлечься и вернуть боевой дух самому себе. Пусть, я все равно прослежу, чтобы он не забывал отдохнуть.

— Да! Хуже того, она хочет нанять мне репетитора!

— Аре? Репетитора? — а вот теперь я удивлена. Почему нельзя было сделать это год назад?

— Это карапуз-косплеер в костюме и дурацкой шляпе, как в фильмах про мафию! Он заявляет, что я должен признаться Киоко! Он стрелял в меня! Настоящей пулей! Я бы умер!

— Че-ево-о? Тсунаеши, ты перегрелся? — недоуменно кладу ему ладонь на лоб. — Может ты и не преувеличил большую часть рассказанного, но, думаю, даже если бы тебе прилетело травматической пулей, а не детской пулькой, ты бы не умер.

— То есть тебя не волнует то, что он почти заставил меня признаться Киоко-чан?! И это не травматический пистолет, это огнестрел, я уверен!

— А ты прямо так разбираешься в оружии, мм?

— А сама? — раздраженно надулся Савада, и мне пришлось признать его правоту. Я разбиралась в оружии на уровне «вот этим бластером в приставке я могу замочить тебя, никчемный» и «пиф-паф, сделай вид, что ты умер, эта палка поразила цель».

Помолчали. потом до меня дошло.

— Стоп-стоп, куда признаться? Ты ей нравишься, она тебе нравится, вы оба в курсе, просто строите из себя дураков. Может, он прав? Я тоже сто раз уже сказала тебе, что нужно быть смелее.

— Чего-о-о?!

— Ничего. После уроков пойдем смотреть на твоего ребенка-косплеера.

— Угу.

Школьный день пролетел довольно быстро. Киоко умчалась в клуб кулинарии по совету какой-то новой приятельницы, разведывать обстановку, а Такеши — на тренировку, так что мы остались вдвоем с Тсунаеши. После уроков ко мне подошел громила из Комитета, заставив Саваду нервно потеть и бледнеть, и передал, что торжественное принятие пройдет через два дня. Благодарно кивнула ему и потянула застывшего столбом друга в сторону, мельком обернувшись и заметив пристальный взгляд Хибари с крыши.

На обеденном перерыве, когда вместо еды мы с ним продолжали разбирать бумаги, а затем наскоро наелись каких-то бургеров, принесенных Кусакабе, я уже предупредила его о каких-то странностях дома у Тсунаеши. Он не выглядел удивленным, однако долго смотрел на меня, задумавшись.

— Твой путь — не мой, но прорвемся, да? — неожиданно припомнил Кёя, слабо улыбнувшись. И потом не разговаривал со мной весь оставшийся день, неожиданно нашедший себе много дел вне кабинета.

Понятия не имею, что бы это значило, однако, стоило нам дойти до Савады, как я поняла, что он реально влип. Открыв дверь, Тсунаеши тут же споткнулся и повалился с грохотом на пол. И это была вовсе не его знаменитая неуклюжесть, из-за которой мы однажды слетели с лестницы.

На полу была натянута… веревка для белья? Оригинально.

Перешагнув ее, я обошла друга и первая разулась, крикнув Нане-сан, что мы зашли вдвоем.

— Ты пришел не один, но не с Киоко, — неожиданно раздался голос откуда-то снизу, когда мы зашли в гостиную. С Тсунаеши мы синхронно опустили голову вниз, удивленно хлопнув глазами на мальчика в строгом костюме.

Действительно, ребенок-косплеер.

— Он что, популярен у девочек?

— Мальчик, ты чей? — задали мы одновременно вопрос.

Немая пауза. Внимательно рассматриваю ребенка. Что-то меня в нем смущает, но что — понять не могу.

— Умарекавару*, да?

Он мимолетно прячет не по-детски тяжелый взгляд под шляпой, а затем поднимает голову и направляет на Тсунаеши пистолет, внимательно рассматривая, впрочем, меня.

— Я — репетитор-киллер Реборн.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 13. Умарекавару.

Итак, наставив пистолет на растерявшегося Тсунаеши, мальчик произнес:

— Я — репетитор-киллер Реборн!

Где-то вдали, на периферии, что-то задорно зазвенело — наверное, интуиция предвещала проблемы. Шучу, у меня нет интуиции, но почему-то в этот момент в горле пересохло и в ушах действительно встал какой-то неприятный звон.

Я всегда любила загадки и лезла не в свое дело. Сейчас передо мной открывалось нечто интересное и опасное, как я чувствовала, но легкомысленное веселье уже столкнуло меня мысленно в эту канаву.

Интересно, но мне почему-то захотелось сравнить это с канавой-фандомом, в который прыгают с веселым гиканьем люди, а потом жуют стекло, оставаясь в этом болоте на долгие годы. Впрочем, на размышления было не так много времени.

Я растерялась даже меньше Савады, просто сбившись с мысли, в то время как он испуганно замахал руками и вскрикнул, боясь пистолета. Если честно, я не думала, что зеленая игрушка вообще заряжена. Но серьезность ребенка немного смущала.

— А я Курокава Хана, приятно познакомиться, — вспомнив, что мне представились, кивнула мальчику. Он абсолютно не изменился в лице, даже не моргнул, и это меня снова сбило.

— Тсунаеши, верни конспект, — невпопад добавила, когда меня стало напрягать молчание и бездействие их обоих.

Бросив на меня задумчивый взгляд, друг просто кивнул и быстрым шагом двинулся наверх, искать тетрадку.

— Разберись с ним, пожалуйста! — бросил он через плечо так естественно и легко, что я даже подивилась. Сбросил на меня свою проблему, а я даже не могу возмутиться! Интересно же.

— Хм, — тем временем, Реборн впился в меня еще более внимательным взглядом.

— Хм, — повторила я его хмык, озадаченно уставившись в ответ и чуть улыбаясь. Меня забавлял мальчишка, однако какая-то мысль, что трепалась на грани сознания, никак не могла сформироваться до конца.

Это меня немного волновало, так как я не замечала за собой раньше такого. Обычно я ощущала себя королем ситуации даже в самые трешовые моменты, уверенная, что все идет как надо, но под этим откровенно ожидающим и оценивающим взглядом было крайне легко потеряться.

Словно он что-то ждет от меня, а я — тупица.

— Почему умарекавару*? Как тебя зовут?

Мой вопрос его озадачил. Смотрит с непониманием. Выглядит однозначно как европеец. Может, он не понимает это слово? Я использую его уже второй раз, но, правда, первый был больше обращен к Тсунаеши, чем к самому мальчику-косплееру.

Несмотря на то, что он говорил на довольно чистом японском, я все же решила сменить язык. Даже если он недавно переехал и кто-то из его семьи — японец, он, скорее всего, большую часть жизни прожил не здесь, что видно по той же манере носить итальянскую шляпу. Он так уверенно прятал за ней взгляд какое-то время назад, что нет никаких сомнений — таскает часто, наверняка подражая какому-нибудь мафиози из фильма.

— You are not Japanese, — перешла на английский, — «umarekavaru» means «reborn». Why did you choose this nickname? What is your name? * — я продублировала свои вопросы, говоря, конечно, с акцентом, но с маленьким. Меньше, чем у нашего учителя английского в Намимори.

Думаю, это было довольно понятно. И просто. Я не знала, на каком языке он говорит, так что из двух зол, русского и английского, предпочла английский. Вряд ли европеец знает русский.

— Нет необходимости в переводе, — как мне показалось, он ответил с насмешкой. — Я достаточно хорошо знаю японский, — пояснил, будто это не он тупил над моими словами только что. Конечно, он говорил несколько самодовольно, но звучало это все-таки больше взросло, чем детским хвастовством.

Ничего не понимаю, в общем.

— Хорошо, — пожимаю плечами, сдаваясь и присаживаясь на корточки перед ним и задумчиво рассматривая. Уже давно где-то читала, да и замечала за окружающими меня взрослыми, что на детей хорошо действует подобное — наклоняться к ним или садиться, чтобы по росту стать одного уровня.

Однако ребенка, который был передо мной, это раздражало. Я заметила недовольство и неосознанно хмыкнула, убирая с лица попытку в дружелюбные глазки, как у Наны-сан. Из меня не очень хорошая сиделка для совсем маленьких детей. Непредсказуемых, еще с непонятным мировоззрением.

— Мое имя — Реборн, — настойчиво повторил мальчик, понимая, что я не собираюсь еще что-то говорить. — И я прибыл сюда, чтобы сделать из Никчемного Тсуны следующего босса мафиозной семьи Вонгола.

На лестнице — почти привычный грохот, и вот уже Савада лежит рядом с нами, возмущенно глядя на ребенка.

— Не надо так говорить! Я не согласен становиться никаким боссом! — почти кричит он на малыша, но тот, вроде, пока не стремиться шугаться.

— Постыдился бы, — хмыкаю, забирая у него из руки тетрадь и помогаю подняться. Конспект не помялся, отлично. — Чего тебе стоит подыграть ему? Будто бы веришь во всю эту чушь. — Затем оборачиваюсь в сторону «репетитора». — Когда ты поиграешь с Тсунаеши, может, мы отведем тебя домой? Скажи свой адре-, — замираю, не договорив, рассматривая зеленый пистолет, который направлен уже на меня.

Вздох. Дурацкая привычка. Кто научил ребенка показывать оружие каждый раз, когда он чем-то недоволен? Это же глупо. Похоже на Кёю. Мальчик вырастет хулиганом с такими наклонностями доминировать за счет «устрашения».

Выглядит, кстати, действительно похоже на нормальный пистолет, если смотреть со стороны дула. Правда, «огнестрел» или «травмат», я не знаю. Мы с Тсунаеши одинаково плохо представляем, как вообще должно выглядеть оружие, так что вполне возможно, что я и погорячилась, в школе говоря Саваде, что бояться было нечего. С непривычки реально жутко рассматривать человека, который целится в тебя с таким непроницаемым лицом.

— Надеюсь, он не заряжен. Не хотелось бы получить пульку в глаз, даже если она пластиковая или резиновая, — тихо говорю Тсунаеши, кося на него глаза и весело улыбаясь, впрочем, стараясь наблюдать за Реборном.

— Ано… Реборн! Нельзя целиться в людей, даже если ты хочешь поиграть, — серьезно кивнув мне, когда поймал взгляд, неожиданно берет в себя в руки, все же решив повести себя как «взрослый», Савада, — тем более не стоит доставать оружие посреди разговора, это грубо и…

— И вообще-то лучше «целиться» в сердце, если ты хочешь играть в стрелялки, Умарекавару. Из личного опыта скажу, что когда ты так высоко поднимаешь пистолет, противнику проще сказать, что ты промазал, ибо слишком сильно задрал руку, — когда Тсунаеши мешкает, я сбиваю его с поучительной мысли и не могу не начать дурачиться, до того у Тсунаеши напыщенный вид от собственных нотаций.

Так как я стою к Реборну ближе, неожиданно хитро улыбаюсь и опускаюсь на одно колено, в этот раз не садясь полностью на корточки, как девочка-одуванчик. Да и если у мальца будут рефлексы, как у маленького Кёи, лучше сохранять возможность отскочить подальше, а то второй маленький хищник на мою голову, который начнет кусаться — уже слишком. Хотя Реборн выглядит более спокойным.

Если честно, мы с Савадой сейчас работаем как добрый и злой коп. Он — злой, как ни странно, а я — добрый, то есть с придурью. А Тсунаеши скорее вредный, ибо мешает ребенку играть.

А я как-то не вижу у него раскаяния на лице, так что тут подход с нотациями явно идет «мимо», все поучения малец пропустит мимо ушей.

Мальчик с интересом наблюдает за мной, словно действительно взрослый, в отличие от нас обоих, устроивших этот цирк. Но меня это веселит — Кёя тоже выглядел грозным и страшным, а на деле ребенок-ребенком был, когда мы только познакомились. Медленно, чтобы он не подумал, будто я хочу отобрать пистолетик, протягиваю руки в сторону Реборна и мягко разворачиваю его за плечи в сторону Тсунаеши.

Он стоит устойчиво, однако в нужную сторону покорно разворачивается, заинтересованно рассматривая меня. В какой-то момент ловлю себя на мысли, что не хочу убирать руки с его плеч — кажется, ребенок напряжен сильнее, чем следует напрягаться ребенку. Волнуется? Все же, он довольно мелкий, даже не уверена, что в этом возрасте можно так связано говорить и нормально ходить.

Вновь звоночек какого-то запоздалого осознания, однако, отмахиваюсь от него.

Перехватив руку Умарекавару, которая держала пистолет, я со спины заставляю его направить пистолет на Тсунаеши. Пытаюсь с помощью глазомера определить, как это лучше сделать, и, вроде, получается неплохо. Главное, что не забуксовала на вопросе «где лево и право», ибо сказала же, что сердце, значит, надо взять чуть левее.

Чему я учу детей…

— Вот так вот. И пулькой не так больно попасть в плечо или живот, в то время как целясь в лицо ты можешь попасть человеку в глаз и он пострадает. А еще возьми пистолет двумя руками, это нужно для достоверности. Знаешь, какая у настоящих пистолетов отдача? А твой почти как настоящий, — улыбаюсь и отстраняюсь, но ребенок неожиданно разворачивается ко мне быстрым, ловким движением хватая за руку и с неожиданной силой удерживая рядом с собой.

— Пистолет настоящий, — звучит… холодно.

Одной рукой он держит меня за запястье, а второй держит пистолет, который, впрочем, невозмутимо убирает в кобуру под пиджаком. Со мной что-то явно не так — в последний момент мне кажется, что очертания пистолета как-то плывут и смазываются, будто он перетекает в другую форму, которую я не успеваю увидеть. Реборн на меня плохо действует, кажется, в висках стучит от той самой острой идеи неправильности происходящего.

Взгляд слишком пронзительный для ребенка. Слишком странный. Детей легче понять. Недовольство тем, что взрослые тут умничают, радость, что с тобой играют. Что-то наивное и простое. Он же смотрит странно, и это все еще холодный, сложный взгляд. Не как у Кёи. Ведь Кёя был… живой.

Он же словно та самая одноименная кукла**. Ненастоящий. Он смотрел на меня, как на наивного ребенка, и улыбался уголками губ почти покровительственно, но стоило мне обратить на это внимание — улыбка растаяла, словно ее не было, и лицо мальчика вновь стало непроницаемым. Но эта улыбка была. Какая-то неправильная, даже не своей эмоцией, а просто фактом ее существования неправильная. Не кривая или наигранная, но что-то не так — она мне не привиделась, ведь я бы не смогла такое представить сама.

Сама мимика у него была словно сломанная.

И я наконец осознаю. Понимаю неправильность.

Я стою на коленях, не успев подняться и вынужденно опустившись на оба, когда меня дернули за руку, прямо перед ним, и буквально холодею от страха и мимолетной радости, которая сменяется еще более сильным страхом. Это не волнение — никакого азарта и желания знать, что будет дальше.

Лишь желание никогда его больше не видеть.

А я ведь не выглядела так, да? Я ведь попала в уже более взрослое тело, мне было проще, я к нему приспособилась. Наверное? Не свойственные детскому лицу эмоции воспринимаются странно, и я часто замечала неправильность, которую видела в зеркале. Но это было не то — мои эмоции, пусть даже немного несвойственные детям, были живее.

Живее.

Я неосознанно сжала руку в кулак, а затем так же неосознанно бессильно разжала его. Нет, я была нормальной. Я была похожа на человека.

Он не похож.

— Понятно, — тихо говорю, не разрывая зрительный контакт с Реборном. — Понятно, почему умарекавару. Действительно, не ребенок. Ты уже был взрослым.

Собрат попаданец?

Нужно выяснить. Нужно понаблюдать за ним.

У него глаза очень темные, словно черные, и взгляд, которым он смотрит, после моих выводов меняется слишком резко, чтобы я могла понять, из-за чего. Словно читает мои мысли, а они ему не нравятся.

Иррационально, но мне становится жутко. Настолько страшно в этот момент, что хочется просто сесть на пол и кричать. Откуда такие мысли? Что за чертовщина?

Он моргает и наваждение спадает. Передо мной вновь обычный мальчик в строгом костюме, который хитро ухмыляется.

Встаю на ноги, несмотря на то, что колени норовят подогнуться обратно, и перевожу взгляд на Тсунаеши, пытаясь понять — я одна сейчас чувствовала эту давящую ауру, или нет? Судя по его круглым растерянным глазам — не одна.

— Я просто показал вам обоим кое-что из своих способностей, — он говорит это так просто, будто ничего серьезного не произошло. — Необходимое умение для профессионального киллера и тем более босса Вонголы, учись, Никчемный Тсуна. А ты, — он переводит взгляд на меня и ухмыляется, — хочешь вступить в семью?

— Предпочитаю блондинов, — на автомате отвечаю, заставляя Тсунаеши что-то нечленораздельно воскликнуть в смущении, а Реборна хмыкнуть. Но по взгляду вижу — ответ не засчитан.

Слишком пристально смотрит.

— Эм, — делаю шаг в сторону Савады, иррационально собираясь за ним спрятаться, — а может не надо? — репетитор замечает этот жест и ухмыляется.

— Поздно. Молчание знак согласия.

— Хи-и-и! Чиво?! Не впутывай ее в свои игры! — наконец отмирает Тсунаеши, хотя зрачки у него такие расширенные, что, наверное, подстать моим. — Что ты такое вообще?!

Савада неожиданно приобнимает меня за плечи, и пока я квадратными глазами смотрю на него — резко задвигает себе за спину и сурово говорит новоявленному репетитору.

— Я отказываюсь. Мне не нужны богатые дальние родственники из Италии с сомнительным наследством, которое сопровождается риском для жизни и криминальными разборками. Если нужно, давай я с ними встречусь и лично откажусь, но вот мою маму, отца, моих близких друзей — даже не думай впутывать во все это!

А у самого коленки трясутся. Реборн ухмыляется, пряча глаза за полами шляпы, а затем заявляет, уже без насмешки, смотря на меня и на Тсунаеши даже с некоторым сочувствием. Впрочем, оно могло мне почудиться.

— У вас нет выбора.

Стоим. Молчим. Мимо проходит Нана-сан, напевая себе под нос какую-то песенку.

— Тсу-кун, чего же вы стоите в коридоре? Пойдемте обедать, — улыбается, уходя на кухню.

— Я позвоню Кёе, — вздыхаю, когда мы вяло плетемся вслед за женщиной. Точнее, мы плетемся, а Реборн вполне бодро шагает вперед, затем и вовсе запрыгивая каким-то непонятным прыжком на руки Саваде, который едва успевает его поймать, даже не особо сопротивляясь.

— Может, не стоит? — ногой отпихивая соседний стул, таким образом отодвигая его мне, Тсунаеши оставляет на своем месте Реборна, сам помогая матери: достает тарелки и палочки, после чего занимает место напротив.

— Если кто и может нам помочь, то только он, — качаю головой.

— Звони. Он забьет меня до смерти, — лохматит волосы в отчаянии и падает лицом на стол под мой смешок. Умарекавару внимательно следит за нами, не предпринимая попыток достать оружие, что меня в целом радует. На столе появляется еда, а по кухне распространяются ароматы прекрасной стряпни Наны-сан.

Осторожно накладываю себе, наблюдая за тем, как так же ловко орудует палочками Тсунаеши, и поворачиваюсь к Реборну, стараясь незаметно определить, нужна ли ему вилка. Ему не нужна — ловко орудуя палочками, он успевает не только кушать сам, но и таскать особо приглянувшиеся кусочки с тарелки Тсунаеши. Меня это веселит, как и Нану-сан, а вот сам друг явно не в восторге. Такой ребенок.

Покушав, мы отправляемся наверх, где в комнате Тсунаеши я наблюдаю непривычную чистоту. Он смущается, а я одобрительно киваю, тут же хитрожопо заглядывая под кровать под его возмущенные крики.

— Ага! Опять все просто по углам раскидал!

— Ну бли-ин! Это не то, что сейчас важно!!!

— Сейчас как придет Кёя, а он ой как не любит бардак, — выразительно поигрываю телефонной трубкой в руке. Савада хватается за голову, срывая с кровати одеяло и демонстративно прячась под ним.

Смеемся.

— Умарекавару, как ты собираешься с ним работать? — демонстративно качаю головой, пряча за смехом настоящее волнение по поводу ситуации, как и Тсуна за излишними криками. — Это же совсем плачевный случай, может, откажешься и уедешь?

Мальчик хмыкает. Все же набираю Хибари.

— Да? — явно недовольный тон, тот самый, который подразумевает «если ничего важного — лучше скажи сразу».

— Как бы я не хотела сказать тебе что-то хорошее, — непринужденно отвечаю, — мы влипли. Нам с Савадой нужна консультация в тех самых делах, в которые я обещала тебе, что не полезу.

— Лучше бы вам не шутить, — угрожающе говорит, но, не получив от меня ответа, бросает трубку, бросив на прощание что-то вроде «камикорос травоядным». Не успеваю даже сказать ему координаты — просто пишу подойти к Саваде уже в смс.


* * *



Этим вечером, подводя итог, я смогу выделить три вещи из этого сумбура.

Первая — домой меня привез Кёя на мотоцикле, неведомо откуда появившемся. Как он ответил — подарок на день рождения от отца, который он попросил прислать заранее. Неплохие такие подарки ему дарят! Ух! К слову, когда я спросила, не подарил ли ему кто-нибудь права, мне так и не ответили. Думаю, что не очень хочу на самом деле знать. Но Кёе доверяю, так что прокатились с ветерком и без особой паники с моей стороны. Это было весьма кстати, потому что разошлись мы поздно, а до моего дома от Савады было идти пусть и не слишком далеко, но неприятно — родители уже вернулись с работы и присылали обеспокоенные сообщения. Знали бы они, во что их милая дочь вляпалась…

Вторая — Широ даже не спрашивал ничего, когда я сказала ему записать мне третью галочку в нашем «главном споре». Ему хватило моих отрешенных односложных ответов, чтобы понять, что случилось что-то не слишком хорошее, и сегодня не особо лезть.

И третья: самое главное в жизни — друзья. Потому что когда ты не один, ты можешь вылезти из любой жопы.

Хибари прибыл довольно быстро, попробовал забить до смерти репетитора Тсунаеши, когда я кратко обрисовала ему ситуацию. Тот неожиданно ловко отбивался какой-то непонятной штукой, тоже вроде тонфа. Я испуганно повисла на плече Кёи сначала, под тремя недоуменными взглядами объяснив, что бить детей — последнее, что Хибари вообще может сделать со своими принципами, и это ужасно. Однако умарекавару не ребенок — это понимали все, и разозленный друг меня банально передал Тсунаеши, который неожиданно поддержал его идею решить проблемы физически.

— Да чтоб вас, — я вырывалась, пока два, наверное, самых страшных человека в моей жизни с интересом пробовали друг друга на зуб. Точнее, Кёя пробовал, а Реборн только отбивался, даже не двигаясь с места. В итоге маленький столик, на котором он стоял, треснул, вынуждая умарекавару отскочить, а Хибари остановиться.

То, что это не игра, поняли уже все — жалобный стон разломавшейся древесины подействовал отрезвляюще.

Мы втроем растрясли Реборна, заставив объяснить кратко ситуацию. Да, Тсунаеши действительно будущий босс. Как оказалось, не какой-нибудь маленькой династии наркоторговцев, а Королевской семьи среди мафии. И чудесным образом случилось, что его ровесники — дальние потомки первого поколения, как и он сам, и сейчас предлагается квест «собери себе команду» перед тяжелыми дальнейшими уровнями. Игра «Вонгола» с повышением сложности.

У меня голова разболелась от такого неструктурированного потока информации. Мы были сами виноваты, расспрашивая наперебой, а умарекавару не спешил облегчать нам задачу, разве что тяжелым взглядом обжег меня, когда я спросила о том, как он сам относится ко всей этой истории.

— Я сделаю из Тсуны достойного босса, потому что я лучший репетитор-киллер, — ответил, всем своим видом показывая, что больше информации о себе не даст.

Хибари был явно более посвящен, чем я и, тем более, Тсунаеши, так что больше слушал, чем говорил, и только хмыкал на определенных моментах. Он не спешил вмешиваться, и, заметив это, мы оба как-то сразу расслабились, полностью доверяя разуму более опытного Кёи. Решили, что все под контролем.

Он же действительно, кажется, не считал ситуацию опасной, получая извращенное удовольствие от наблюдения за бледнеющим, но берущим себя в руки и задающим вопросы дальше Савадой.

Однако, когда репетитор объявил о том, что я теперь точно должна стать «частью семьи Никчемного Тсуны», среагировал неожиданно: бросив какой-то непонятный взгляд в сторону Савады, будто бы ревнивый, он поднялся с пола и зашел мне за спину, неожиданно опустив ладонь на затылок и растрепав волосы.

К слову, за свою жизнь в этом теле я постигла высшую степень терпения, отращивая их и в свободное время щеголяя с волнистыми от природы локонами до поясницы. Но в школу я обычно собирала их в низкий хвост и скручивала в пучок, оставляя спереди более короткие пряди обрамлять лицо.

Сейчас же он сотворил на моей голове, судя по ощущениям, какое-то гнездо, и я даже испугалась, что собрался оттаскать за волосы внезапно, однако, нет. После первого грубого движения осторожно, будто нашкодившее животное, погладил.

Чувствуя себя, как кролик в кольце удава, только с его пальцами в своих волосах, я вжала голову в плечи, очнувшись от оцепенения, и осторожно стряхнула с головы чужую руку, мотнув ей. Тут же я обернулась, чтобы рассмотреть его лицо, но он пристально смотрел на Реборна.

— Курокава Хана находится под моим покровительством, — опустившись рядом, он одной рукой притянул меня за плечи к себе, заставляя опереться на него спиной, и теперь положил мне на голову подбородок. — Я не дам переманивать своих людей.

В этот момент я как никогда четко понимала, что нахожусь на каком-то совсем другом уровне, нежели Кёя, и с каждой секундой все сильнее верила в свое просто невозможное везение — казалось, сейчас он, а не какой-то Широ из переписки, может решить мою судьбу одним суровым взглядом и взмахом тонфа. Раз — и никто не будет заставлять меня ощущать эту отчаянную ответственность за влипшего в мафиозные разборки друга.

Я не ощущала никакой опасности от Кёи, под изучающим взглядом Реборна послушно замерев в чужих руках.

В какой-то момент я заметила легкую зависть в глазах Тсунаеши, за спиной которого не стояло никого, вроде Кёи, и, переборов себя, все же пошевелилась. Кивнула Хибари на оробевшего Саваду, выглядевшего таким несчастным под грузом свалившихся новостей, что, казалось, избегая проблем я его предаю, и обреченно вздохнула, понимая, что так просто я от ответственности не избавлюсь. Слишком привыкла везде лезть.

Он встретился взглядом сначала со мной — я неловко ему улыбнулась, как могла, а затем с Хибари — уж не знаю, что он увидел, но вздрогнул, а затем неожиданно твердо посмотрел на Реборна, обреченно махнув рукой куда-то в сторону.

— Хана действительно не член моей семьи, — это звучало настолько сухим и внезапным фактом, что стало немного больно, — но она мой друг. Я доверяю своим друзьям, как себе, и нуждаюсь в них. Если они захотят остаться со мной, несмотря на случившееся, я обязательно сделаю все, чтобы не подвергать их опасности.

Это было… красиво. Тсунаеши действительно говорил очень красивые слова, пусть и скатываясь в сильный пафос — такое уж у него было уверенное одухотворенное выражение, что я не могла воспринимать эту перемену нормально, сравнивая с обычно простоватым или испуганным лицом.

И, глядя на то, как Савада говорит про всех своих друзей сразу, почему-то я вспомнила Киоко, и, кажется, не я одна. Мы с Кёей синхронно чуть дрогнули, усмехаясь, а Тсунаеши посмотрел на меня, словно спрашивая, правильно ли он делает?

Уверенно киваю Саваде, после чего вздрагиваю от внезапно подавшего голос Реборна.

— Товарищи моего подопечного удивляют, — он ухмыльнулся, словно ему неожиданно сделали предложение, от которого невозможно оказаться, — мне нужно будет собрать больше информации об окружении будущего Дечимо Вонголы, кажется, он справляется лучше, чем я планировал.

— А то, — не могу не влезть, понимая, чья это заслуга.

Но, кажется, линия поведения неверная — Кёя рывком поднял меня на ноги, поднимаясь сам, и потянул в сторону выхода, ничего не говоря.

— Что ты делаешь? — не протестуя, я попятилась к двери, пытаясь только обернуться, чтобы видеть дорогу.

— На сегодня хватит, — и насильно увел меня.

Мы вышли на улицу, точнее, он меня почти силой вывел.

С приходом вечера заметно посвежело, но я не чувствовала холода. Прохлада, скорее, была приятной и расслабляющей после неожиданно душной маленькой комнатки Тсунаеши. Кёя показал мне, как держаться, завел мотоцикл и двинулся по безлюдным улочкам под мое тихое взволнованное «только осторожнее», которое первые несколько минут я не могла сдержать, повторяя без остановки. Потом привыкла и даже стала получать удовольствие от поездки. Правда, везли меня не в направлении дома — нужный поворот мы давно проехали.

Кея остановился недалеко от парка, но не со стороны главного входа, а на какой-то маленькой улочке рядом со старой детской площадкой. Не так давно в Намимори появилось около пяти новых детских «городков», так что простую полянку с песочницей и качелями редко кто посещал, предпочитая гулять в парке, если уж выпадала возможность выбраться к нему.

Мы оба слезли с сиденья и какое-то время постояли. Я понимала, что домой так просто не попасть, так что, чуть вопросительно глянув на Хибари, прошла к качелям, аккуратно отряхнув сиденье на всякий случай… но потом передумав и вставая на него с ногами, слабо раскачиваясь.

— Спасибо, — обронила в пустоту, на что Кёя лишь хмыкнул, прислонившись спиной к железному столбу качелей. Протянув руку, он осторожно ухватился за цепь и раскачал меня, заставив хихикнуть от неожиданности.

— Я догадывался, что это произойдет.

Удивленно останавливаюсь, опасно качнувшись на качелях и накренившись вперед, но крепко держась за цепочки и стоя на ногах.

— Когда-то давно я уже сказал тебе это. Меня не могли просто так оставить в Намимори, и теперь понятно, из-за кого, — он говорил куда-то в сторону, обманчиво-спокойный, а потом неожиданно хмыкнул и поднял на меня свой коронный взгляд, от которого все травоядные в испуге разбегались по углам.

Демон Намимори, да?

Я не отвернулась, молча рассматривая бледное лицо, и даже не удивилась, когда вместо того, чтобы раскачать меня, Кёя только дернул за цепь, резко потянув на себя. Качелям-то ничего, а я, потеряв равновесие, едва соскочила с них самостоятельно — будь я менее ловкой, просто полетела бы на землю, пропахав ее носом.

— Я же сказал тебе не лезть в это, — сначала аккуратно поймав, не давая упасть, он с силой сжал пальцы на моих плечах. — Ты не должна была привлекать к себе это внимание, — шипит.

Я прекрасно понимала, что влипла. Тогда мне так казалось.

Я осознавала благоразумным краем сознания, что да, Кёя, на самом деле, меня не спасет — только улучшит условия, но факт окружающей меня клоаки не исчезнет от его слова.

И я ощущала себя дурой-дурой, сморгнув выступившие на глаза слезы не то от неожиданной боли, не то от тошного чувства, что жизнь летит куда-то не туда. Не то, чтобы я боялась и плакала от страха, или же была обижена на что-то — например, на эту самую жестокую жизнь, что куда-то летит — но это было моей неприятной ошибкой.

Я ощущала себя подлецом, который запутался в собственных попытках выйти сухим из воды, и сейчас самозабвенно топился.

Неприятно было именно понимать, что мои принципы не позволят мне бросить Тсунаеши, что остальные тоже не смогут остаться в стороне.

И еще сильнее и неприятнее было думать, что когда-то давно, только столкнувшись с проблемой теневого мира, я не бросилась в этот омут ради Кёи. Когда-то тогда — не сделала этого, но уверенно встала рядом с Савадой, когда пришло время еще раз увидеть кусочек изнанки, зная, что сам Кёя всегда стоит за моей спиной.

Почему я не могла быть смелее? Не заставила его тогда отказаться от этой идеи — впрочем, теперь об этом глупо жалеть. Не решилась броситься в омут с головой, до конца — что-то лепетала про разный путь, но разве я не признала, просясь в Комитет, что ошиблась? Что мой путь — вот он, с Кёей.

А если бы мне пришлось выбирать между ребятами?

— Тебе пора домой, — Хибари спокойно отстранился и двинулся с площадки. Невозмутимо сел обратно за руль, кивнув мне тоже забираться, и я осторожно приблизилась, правда, замешкавшись. Подернула плечами, сбрасывая фантомное ощущение стальных тисков, сжимающих меня.

— Прости меня, пожалуйста, — не поднимая взгляд, я неожиданно обняла Кёю, уткнувшись ему в плечо. Наверное, мы с Савадой могли сильно его подставить, вот так демонстративно его вызывая на помощь, даже не разобравшись, шутит ли Реборн.

Жилетка школьной формы Намимори была жилеткой еще и в переносном смысле — так глупо и внезапно плачу в плечико Кёи, пытаясь сбрасывать на него свои и чужие проблемы, что становится безумно стыдно.

— Я ведь… не могла оставить Саваду, — вздыхаю. — Но кто, если не ты, мог бы держать подобную ситуацию под контролем? Я не хотела влезать, просто… так вышло.

На самом деле я просто прячусь, боясь посмотреть ему в глаза. Не знаю, злится ли он на меня, но ситуация в любом случае отвратительная. Мне невероятно повезло, что Кёя оказался в курсе событий и смог нас успокоить. Внезапно посетившая меня мысль, что он вовсе мог быть на «другой стороне» со своим кланом заставляла сейчас лишь сильнее прижиматься к чужому плечу, боясь отпустить. Так глупо. Реборн весь вечер смотрел на нас всех изучающе, но будто на маленьких детей, и чем чаще я замечала холодную оценку в его глазах, тем обиднее мне было, ведь в собравшейся компании я явно лезла на рожон и была лишней. Просто на каком-то иррациональном уровне восприятия ощущалась не так. И если Савада отнекивался, но не имел выбора, я же всю жизнь — даже бок о бок с Кёей — пыталась реально не влезть во что-то незаконное. До сегодняшнего дня. И мое внезапное вмешательство казалось самой мне абсолютно бесполезным и глупым — не сдержала собственное слово, зачем-то сунула свой нос не в свое дело, мысленно уже представляя нас всех крутыми бизнесменами, тертыми калачами подковерных игр рядом с успешным Тсунаеши, вместе с которым мы прорвемся через эти неожиданно свалившиеся на голову проблемы.

Дело было даже не в том, что я не хотела настоять на своем. В случае с Савадой, как и в случае с Хибари, я глубоко в душе ощущала бессилие. Я все равно не смогу изменить это. Как пытаться пинком ноги сбить с рельс целый поезд — абсолютно невозможно, даже если приложишь все силы. Скорее сгинешь под ним, чем добьешься малейшего сдвига.

— Но ведь тебе так интереснее, — Хибари неожиданно по-доброму хмыкает, мягко приобнимая меня за плечи, а затем отстраняя, заставляя все-таки нормально сесть, — глупое неправильное травоядное, — оригинальное обращение, нечего сказать.

Что?

— Ты не злишься?

— Нет, — хмыкает, — я всегда поступаю так, как хочу.

— Я знаю, — уж я-то прекрасно это знаю. Кёя сильный, действительно сильный, он может позволить себе любые неожиданные поступки, не теряя при этом лица.

— А ты со мной.

— М?

— Ты тоже поступаешь так, как хочешь, — действительно, я ведь травоядное, прибившееся к хищнику и тоже возомнившее себя таковым, — это выглядит забавно.

Безусловно.

Только жить, кажется, мы с подобной политикой будем не слишком долго.

Хотелось бы сказать «один раз живем», но нет. И это как раз придает мне смелости. Было бы скучно потратить свою жизнь на попытку слиться с серой массой и продолжать делать вид, что я тут ни при чем и меня никакие проблемы окружающих не волнуют.

— Действительно, — улыбаюсь, ощущая невероятный прилив благодарности к другу. — Значит, будем считать, что теперь это у нас «семейное».

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 14. Ответственность.

Мы сидели, набившись всей братией в комнату Тсунаеши, и поедали закуску, заботливо приготовленную Наной-сан. Со здоровым перекусом мешались несколько пакетов с чипсами и несколько бутылок газировки, которая, к неудовольствию Кёи, ходила по рукам «бутылкой мира», ведь стаканы нести было уже лень.

Сомнительный репетитор восседал на подвешенном каким-то хитрым образом гамаке, который теперь был его кроватью в доме Савады. Меня нервировал тот факт, что я сижу спиной к нему, однако, мысленно покрываясь холодным потом, я невозмутимо пила лимонад, делая такое лицо, будто пью дорогой алкоголь на деловой встрече.

Рядом сидел посмеивающийся Такеши, закинувший руки за голову, а с другой стороны — активно жестикулирующий Рёхей, который, впрочем, жестикулировал без особого смысла, не улавливая суть проблемы, но просто сочувствуя тем, кто ее уловил. Между Рёхеем и Тсунаеши, что был практически напротив, скромно сидела Киоко, и меня скорее беспокоило то, что она пришла в юбке и сидит в традиционной позе, после которой сильно затекают ноги, чем то, что она только что узнала вместе со всеми нами.

Рядом с окном, на стуле, согнув одну ногу в колене и облокотившись на нее, невозмутимо сидел Кёя, скорее выступая в роли воспитателя нашего детского сада, чем в роли равного союзника.

— То есть, — сделав еще один глоток ужасно вредной, но все-таки столь же вкусной колы и, наконец, отставив ее, начала я, — каким-то волшебным образом, спустя несколько веков, ты, — некультурно показала пальцем на Саваду, — будучи потомком величайшего деятеля теневого мира, который, однако, стремился принести в мир добро и порядок… В общем, ты, такой крутой носитель благородной голубой крови, оказался в одном городе с тремя другими потомками той же братии, в которой всего, включая твоего предка, Первого-то-есть-по-итальянски-Примо Вонголы, было семь человек. Потомки шестерых подчиненных твоего предка теперь должны собраться под твоим началом, хочешь ты этого, или нет, и вы все возглавите правящую семью теневого мира. Всего мира, а не только Италии.

Савада энергично закивал.

— Я сам не понимаю, как такое могло произойти! Я пытался понять, но это же бред!

— ЭКСТРЕМАЛЬНО похоже на сюжет манги! — воскликнул Рёхей, соглашаясь с Тсунаеши.

— Ха-ха, а мне напоминает видео-игру, — внес свою лепту Такеши, которого мы всей толпой почти унесли с тренировочного поля: он вбил себе в голову, что обязан все свое время тренироваться, так как только это может помочь ему показать хорошие результаты.

— Надеюсь, не сольемся на первом же боссе, — обреченно вздыхаю.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО пробьемся в ТОП! — согласился Рёхей уже со мной, после чего весь наш совещательный кружок хором рассмеялся.

Киоко сидела тихо, но лицо у нее было решительное, и, судя по тому, как понимающе она смотрит на Тсунаеши, а он почти каждую секунду проверяет ее, обеспокоенно оглядываясь, они уже отдельно успели о чем-то поговорить.

Кёя сидел молча, скользя задумчивым взглядом по всем нам. Я боялась даже представить, что бы было с ним, если бы он не привык к этой шумной компании за прошедшее время.

К смешливому Такеши, который мог запросто нарушить его личное пространство, не смущаясь опасного острого взгляда. Без агрессии, без цели задеть — просто такой уж он добродушный, что стремится продемонстрировать Хибари максимальное дружелюбие тактильными жестами. Словно боится за его причастность к коллективу и пытается своеобразно показать всем, что Кёя «с нами». Не знаю, понимает ли это сам Кёя, однако молча скидывает чужую руку со своего плеча и всегда отстраняется — но с каждым разом это смотрится все естественнее.

К шумному Рёхею, который в принципе должен бы вызывать у Хибари исключительно отрицательные эмоции своей гиперактивностью. Но они успевали ЭКСТРЕМАЛЬНО набить друг другу лица, видясь вне наших групповых прогулок, да и были одноклассниками уже который раз. Дрались они исключительно по-спортивному, конечно, но я не удивлюсь, что сначала это выглядело как избиение приставучего травоядного, которое в конце неожиданно вставало и радовалось вместо того, чтобы со страхом уползать.

К пугливому Тсунаеши, который пищал, ныл и сопротивлялся, который шарахался и испуганно звал Кёю «Хибари-сан». Который, однако, удивляя даже меня, неожиданно мог прекратить истерику и несколько секунд долго таращиться на Кёю. Тсунаеши, который невероятно изменился за этот год, по-секрету признаваясь мне, что часто он брал себя в руки именно от мысли о том, как, наверное, такому, как Хибари-сан, неприятно наблюдать за таким слабаком. Как он не хотел упускать даже крохотный шанс стать и его другом тоже. И ведь Тсунаеши не был неправ, говоря о том, то Кёя наблюдает за ним. Я действительно видела, что Хибари интересно следить за Савадой, видеть его прогресс. Этакое становление.

Было, впрочем, еще что-то. Невидимое глазу, оно будто притягивало всех — включая меня — к Тсунаеши, и иногда заставляло злиться, а иногда, наоборот, успокаивало. Рядом с ним хотелось и смеяться, и злиться, и этот наивный щенячий взгляд, которым он смотрел на всех нас — своих друзей — подкупал лучше любых красивых слов и пафосных обещаний.

Вздыхаю, не удержавшись от улыбки. А ведь…

Мое внутреннее чувство собственной важности вскрикнуло от счастья — смотри, Хана, почти все это является твоей заслугой. Неосознанно, кого-то — как Рёхея — вообще случайно… Я свела их всех вместе раньше, чем им пришлось становиться командой насильно. Просто фактом своего существования. Что бы случилось, если бы мы с Такеши не решили помочь неудачнику-Тсунаеши, что обреченно улыбался, глядя на грязные надписи мелом по парте? Если бы никто не помог им потом с учебой. Если бы однажды в детстве никто не убежал от Хибари Кёи, забравшись на дерево? Не вытерпел бы его тычков, агрессии, необщительности.

Определенно, я ни о чем не жалею.

И разве это не удача? Я точно целовалась с Фортуной где-то между жизнями, иначе никак не объяснить подобное.

Иначе бы мне точно не случилось стать частью этой команды.

— Эй, умарекавару, — оборачиваюсь к нему, в какой-то момент перестав вслушиваться в активную дискуссию ребят и подключившейся к ним Киоко.

Идея Такеши представить происходящее видео-игрой мальчишкам понравилась, так что они теперь активно обсуждали возможности своих «персонажей» и предстоящие сражения с «боссами» — теми самыми, которые ждут в конце каждого уровня. Киоко возмущалась, забавно — сама уже не слишком веря в свои слова — призывая всех стать пацифистами, а ребята активно агитировали ее стать «хиллом» или магом в команде и просто помогать им, раз она волнуется о всеобщей невредимости.

На самом деле Киоко говорит все правильно. Я поддерживаю ее глубоко в душе, но даже не пытаюсь сделать это вслух — бесполезно, не верю. Мне тоже не хотелось бы, чтобы ребята пострадали, но невозможно избежать боев в принципе. Однако, есть вещи, которые могут быть похуже кровавых сражений.

И кое-что про них я сейчас хочу как раз прояснить.

Реборн прикидывается спящим, так что, пока меня не замечают, я встаю, перед этим бросив вопросительный взгляд на Кёю — он следит за моими действиями, но не препятствует — и подхожу к гамаку.

Уж не знаю, действительно ли он попаданец — возможно, какой-нибудь мужик подверженный въетнамскому синдрому, что не смог оставить кровавое прошлое в прошлой жизни и потащил в новую, детскую — но будить его как-то боязно. Вдруг рефлексы? Так что я намеренно не пытаюсь подкрадываться и сначала чуть шевелю гамак, уже потом, заметив мимолетное изменение и нахмуренные брови, осторожно тормошу ребенка за плечо.

— Умарекавару, можешь еще немного рассказать нам о Вонголе? Прояснить один момент.

Так получилось, что мой вопрос прозвучал в тишине — внезапно замолчали ребята, сделав передышку в обсуждении. Тсунаеши вскинулся, тут же говоря, что он уже узнал все, что мог, однако открывший свои темные глаза репетитор только кивнул, спрыгивая на пол и садясь на мое место в «совещательном кругу».

Не смутившись, сажусь ближе к Такеши, осторожно подвинув ребенка в сторону, чтобы мы могли поместиться вдвоем.

Ребенок двигает меня на Такеши, да так, что я чуть не падаю на друга от сильного толчка. Ямамото вовремя поддерживает меня, возвращая равновесие, и смеется.

— Один ноль в его пользу, Хана.

Непонимающе хлопаю глазами, а потом хмыкаю.

— Окей, — азартно ухмыльнувшись, поднимаю мини-киллера на руки, усаживая себе на колени. И что ты на это сделаешь, умарекавару?

— Один — один, — поправляю друга.

Еще я пытаюсь снять с мини-репетитора прикольную шляпу с оранжевой лентой, но получаю удар по руке. Достаточно сильный, чтобы перестать дурачиться — я киваю, когда мальчик оборачивается на меня, мол, «поняла», и сажусь спокойно. С моих ног он слезать не собирается, хотя это предполагалось. Гм-м, неловко. Не то, чтобы он мешал, но я предпочту тактильные контакты с кем-то более близко знакомым.

— Хана что-то хочет спросить, — объявляет Реборн, будто это еще кому-то не ясно.

— Да. Красивые сражения — это, конечно круто, но ведь мафия — это не только бои и боссы, как в игре, — смотрю на мальчишек и потом перевожу взгляд на Реборна. — Ты что-то говорил Тсунаеши о том, что ваш Первый был хорошим парнем. Но будь это так, он бы не создал мафиозную семью. Мафия, сколько я себя знаю, всегда ассоциировалась не только с убийством — это киллеры, но не мафиози. Наркотики, черный рынок, может быть, работорговля, похищения детей и девушек? Вооруженные политические интриги? Чем из этого занимается Вонгола, будучи не только мафиозной семьей, но и лидером среди мафии всего мира?

— Информация о том, какие Вонгола ведет дела, не предназначена для гражданских, — в повисшей тишине ровно отвечает Реборн будничным тоном, но смотря на меня, словно на неразумное дитя.

Я стискиваю зубы, понимая, что он прав, однако настаиваю на своем:

— Тсунаеши — наследник. Он может знать.

Перевожу взгляд на Саваду, который выглядит немного растерянно — в нашем кругу он как-то забыл о том, что быть мафиози — это та самая грязная страшилка, после которой не можешь уснуть, а не фэнтези-рпг и крутой командой.

Но, к его чести, пусть он и дергается, но берет себя в руки. Он смотрит на испуганную Киоко, широко распахнув глаза, но сжимая руки в кулаки, а потом решительно кивает своим мыслям, поворачиваясь уже к Реборну, соскочившему с меня и стоящему сейчас в центре.

— Реборн? — вопрос звучит требовательно и как-то иначе, нежели все обычные реплики Тсунаеши. Я вздрагиваю.

— Не важно, чем занимается Вонгола, воля Примо в том, что Королевская семья следит за остальными, своим мудрым словом не допуская злоупотребление подобным в более мелких Семьях. Когда ты станешь боссом, ты сам будешь контролировать теневой мир, а пока — учись, Глупый Тсуна.

С ним репетитор общается более дружелюбно, кстати. Не то чтобы мне хотелось получить его симпатию, но когда мальчик даже чуть ободряюще улыбается Саваде, в то время как на меня смотрит равнодушно…

Это, конечно, правильно, он же его репетитор и не обязан возиться с остальными друзьями Тсунаеши. Но пренебрежение немного нервирует. После того, как Кёя в первый день заявил, что я под его крылом, меня будто вычеркнули из всех планов. Да, это дает надежду на какое-никакое, а спокойствие, однако я терпеть не могу быть в числе серой массы, которую даже не берут в расчет, на которую не обращают внимание.

Противоречу сама себе, в общем, все как обычно.

— Что?! Нет, это еще как важно, это плохие вещи, нельзя прикрываться хорошими целями, делая подобное! Я не согласен, я не хочу! — переварив слова репетитора, Савада внезапно зацепился именно за начало, не поддавшись красивым словам в конце. Я удивленно склонила голову на бок, ошарашенно рассматривая возмущенно вскочившего Тсунаеши.

И ведь правда.

Нельзя прикрываться хорошими целями. Я сама иногда говорила подобное, да и вообще… Я считала себя весьма принципиальной особой.

И купилась на красивые слова, которые были предназначены даже не мне. Класс.

Однако, слушая горячие отрицания Тсунаеши, я, вместе с сомнениями, перехватила и его волнение, неуверенность. Неуверенность не в словах Реборна, а в том, что было между ними. У него ведь нет выбора — у них у всех нет выбора. Можно бесконечно долго отрицать свою причастность к темным делам, однако какой толк, если Савада — наследник изнанки мира?

Его умоют в крови, бросят на самое дно, а затем так же легко выдернут из болота чужих грехов обратно. Оденут в дорогую одежду, дадут в руки пару ничего не значащих бумаг — вот договор, вот подпись, разве могут быть сомнения, что власть именно в его руках?

Только подпись ничего не изменит. И я не уверена, что есть разница, чьей рукой она будет поставлена. Сколько еще у них таких мальчиков из провинции найдется, «дальних потомков», которых можно посадить в кресло?

Упаднические настроения распространились на всех с невероятной скоростью. «Не хочу,» — повторял Савада, — «я не согласен», — а ведь в какой-то момент он смирился и согласился, да только не зная, на что.

Неожиданно перед лицом Тсунаеши что-то пролетело. Карандаш. Не было никаких сомнений в том, что бросил его Кёя — столкнувшись со стеной, карандаш с такой силой врезался в нее, что кусок отломившегося грифеля теперь торчал из обоев.

— Не можешь предотвратить — возглавь, — максимально веско сказал Хибари, испытующе глядя на реакцию Тсунаеши. Он остро сощурился, кривя и поджимая губы, но мне почему-то почудился на мгновение блеснувший оскал.

Комната замерла.

Савада, естественно, растерялся, как и все остальные. Он даже, отшатнувшись от пролетевшего карандаша-убийцы, упал на жопу, теперь растерянно сидя на полу.

Фразу Хибари стоило хорошо осмыслить и осознать. Но тут была небольшая сложность, которая лично для меня, уже успевшей узнать Кёю, становилась просто огромной.

Почему тот, кто действует всегда по принципу «я могу, потому что я сильнее», вообще сказал нечто подобное? Да, крылатая фраза, да, возможно, актуальная для нашей ситуации — да что там, признаю, она подходит идеально… Но ведь Кёя не склонен говорить что-либо просто так, высказывать предположения — он говорит всегда с абсолютной уверенностью в своих словах.

И сейчас он точно знал, о чем говорил.

То есть есть вещи, над которыми Хибари не властен.

Мне, взрослому человеку, это стало неожиданным откровением — вспомнив, что Кёя на самом деле имеет право на обычные человеческие неудачи, я совсем растерялась. В последнее время я как-то привыкла считать, что он способен на все. Добьется чего угодно, если действительно захочет. И… теперь выясняется, что это не так?

Однако, я поняла, что он имел ввиду, самой первой. Мы все попались на одну и ту же удочку — никто не мог предположить вещь, с которой не способен справиться Кёя.

Я все-таки смогла, собрав мозги в кучку и трезво подумав.

Смогла и посмотрела на Тсунаеши, который переводил растерянный взгляд с одного человека на другого. Поймав мой полный осознания взгляд, тоже вздрогнул и что-то понял.

Постепенно, переглядываясь в абсолютной тишине, суть поняли все.

Мафия будет всегда. Теневой мир будет всегда. Преступность — неотъемлемая часть человеческой жизни, нарушение закона в угоду себе, жестокость, алчность, все это никогда не исчезнет, пока живы люди. Что ты прячешься, отрицая существование тьмы рядом с собой, что тонешь в ней, оказавшись в пучине по самые уши — разницы нет, ведь она и так, и так существует.

Только, идя в среднюю школу в своем мирном маленьком городке-провинции, каждое утро мы все проходим мимо широкоплечих парней в гакуранах — бывших хулиганов, которые, возможно, стали бы в будущем якудза или просто уголовниками. Только, слыша про отнятые у кого-то рэкетом деньги, мы не волнуемся за себя и за младших школьников города — в Намимори нет подростковых банд, в Намимори почти нет преступности. Если кто-то вышибает деньги из торговцев на ярмарках — те самые парни в гакуранах вышибают деньги из вышибал, четко показывая, что всегда найдется рыбка покрупнее, и лучше бы никому эту рыбку не злить.

Как бы Кёя ни хотел, он никогда не сможет достичь идеального порядка. Это утопия.

Тем более невозможно достичь порядка, с мирными речами выходя к тем, кто понимает только язык силы — травоядным следует показывать, кто настоящий хищник.

Можно ли провести аналогию с Вонголой, которая сохраняет баланс, но ради этого вынуждена играть по правилам теневого мира?

— Цель оправдывает средства, да? — взгляд у Такеши был серьезный, холодный, но он натянул привычную улыбку и неловко взъерошил волосы на затылке. Глуповатое лицо было ярким контрастом к каким-то больным, обреченным словам.

— Я понял, Хибари-сан, — шепчет Тсунаеши, отчаянно сжимая кулаки. Он кивает своим мыслям, поднимая решительный взгляд и смотря прямо на Кёю.

И в этот момент Реборн стреляет.

Это был такой быстрый и неожиданный выстрел, что я даже не успела понять, когда в руках мальчика-репетитора появился пистолет и был ли он вообще.

Мы все замерли, не до конца осознавая, что произошло — грохот настоящего выстрела зазвенел в ушах, придавив всех к земле, а Савада завалился на спину, неловко взмахнув руками. Мальчишки замерли, будто окаменев, и я понимала их — едва успев закрыть рукой рот, чтобы не закричать, тоже заледенела, боясь моргнуть, потому что перед глазами стояла… пуля, входящая в лоб по-детски удивленного Тсунаеши.

Киоко вскрикнула, испуганно шарахнувшись в сторону, и Рёхей мгновенно оказался рядом, прижимая сестру к себе и закрывая ей глаза, заставляя отвернуться, уткнувшись лицом ему в грудь. Одновременно с этим с места вскочил Кёя, перетекая в боевую стойку и выхватывая тонфа.

— РЕБО-О-ОРН! — неожиданно Саваду выгнуло и он подпрыгнул, вставая на ноги, безумным взглядом смотря прямо перед собой, но как-то странно, по-животному и в одну точку. — Я СДЕЛАЮ ВСЕ, ЧТОБЫ ОПРАВДАТЬ НАДЕЖДЫ МОИХ ДРУЗЕЙ И ВЫДЕРЖУ ЭТУ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ! — во всю мощь легких заорал он, заставив меня испуганно нахохлиться от резкого звука и шагнуть назад.

Будь мы в мультике, я бы сказала, что от его крика поднималась такая звуковая волна, что дул ветер, да настолько сильный, что трепал прическу и одежду. Но мы были не в мультике, а неведомая сила, странными энергетическими волнами расходившаяся вокруг Савады, была. Это подтверждал факт неожиданно разорвавшейся на нем одежды, на что мой внутренний физик сделал вывод, что эти силовые волны распространяются именно от Тсунаеши, причем сферически — рядом с ним сильно, а до нас доходя уже во много раз слабее. И, скорее всего, так быть не должно, ведь выглядит это даже по законам фэнтези просто чудовищной тратой сил вникуда.

А еще у меня почему-то появилось сравнение с берсеркерами, которые видели перед собой лишь одну цель — бойню, не замечая ничего больше на своем пути, обезумев.

Тсунаеши сорвался с места, ураганом проносясь по комнате и складывая вещи по своим местам, после чего достал конспекты и разложил на столе, да так, что они помялись от неосторожного обращения. Едва не порвались. Кошмар, можно же аккуратнее — я вздрогнула от нервного смешка.

Пышущий необъяснимой жаждой деятельности, Савада схватил в охапку Реборна и — я побоялась, что он сломает что-нибудь репетитору — буквально бросил его на стол, следом за конспектами, сам плюхнувшись на стул, который не так давно занимал Кёя.

— УЧИ МЕНЯ СЕЙЧАС ЖЕ, СО МНОЮ ВОЛЯ! — заорал он прямо в лицо мальчику, бешеными глазами уставившись на него.

Я непонимающе придвинулась поближе к Кёе, касаясь его плеча своим. Стоило Тсунаеши ожить и начать носиться, Хибари быстрым движением переместился ко мне, тоже вскочившей, дабы иметь возможность маневра. Мы встали, созерцая его беготню, так, что находились спинами к стене, но так же немного друг к другу. И было в этом что-то особенное, личное — вот так без раздумий встать друг к другу спиной, какой бы хаос ни творился вокруг.

Мы смотрели в разные стороны, контролируя тем самым всю комнату, по которой носился Савада в одних семейниках. Рёхей ловко выдернул с траектории его пути Киоко, тоже оказываясь у стены, а Такеши догадался отодвинуться сам, впрочем, двигаясь относительно всех нас наиболее уверенно и смотря с поразительным спокойствием. Я бы даже сказала, что было в его взгляде что-то новое, жесткое, тяжелое. Суровый взгляд человека, готового среагировать в любой момент, но не делающего лишних движений.

В эпицентре бардака никто из нас бардаку не поддался — глядя на собранных ребят я ощутила огромный прилив гордости.

Реборн невозмутимо ударил требовательно уставившегося на него Тсунаеши непонятно откуда взявшимся молотком по голове, после чего произошло нечто совсем не вписывающееся в мое понимание. Из головы Савады буквально вылетела пуля, причем так лихо, будто из пустой коробки, которую тряхнули, а не из человеческого тела.

Киоко медленно осела в руках Рёхея, да и я с удивлением поняла, что вцепилась в руку Хибари мертвой хваткой. Любопытство побеждало отвращение, однако, глядя на пулю, я с удивлением не замечала даже капли крови, не то, что… каких-нибудь… мозгов или вроде того.

Забавная цветная гильза. Пуля как игрушечная.

Я видела, как она вошла в лоб моему другу меньше пяти минут назад.

 — Что за?.. — лежа лицом в стол тихо спросил Тсунаеши в пустоту.

Однозначно живой и невредимый.

Придя домой в тот день я долго сидела, просто смотря перед собой и переваривая произошедшее. Равнодушно сложила вещи, сходила в душ и легла, надев дурацкую розовую пижаму. Долго лежала, сон не шел, а перед тем, как отрубиться, я поняла, что тупо расплакалась в подушку.

Как же я ненавижу все это. Хочу спокойно жить. Заберите обратно, мне не интересно, мне не хочется. Мне… страшно, что однажды пуля войдет одному из нас в лоб по-настоящему. Настоящая.

Стремиться к небесам, рискуя сгореть

в опасной игре,

или же быть

ближе к земле

выбор лишь твой, решай сам.

Привет, разрисованная мотивирующими фразами часть стены. Хорошее напоминание — не жалею, что однажды написала на ней столько фраз, пришедших со мной из прошлой жизни. Еще одно напоминание, что бояться нечего.

Я ведь, на самом деле, и так все решила. И винить в этом решении некого, на самом деле. Я сама лезу в это. По-детски скулю в подушку, но упорно лезу, уже зная, что завтра с утра встану и все будет, как обычно, что у меня еще есть силы.

Надо постараться пережить первые жестокие уроки этого дурацкого репетитора, потом будет легче. Потом мы сможем хоть что-то из себя представлять, освоимся, я надеюсь. Примем происходящее.


* * *



Время, которое было отведено Комитету на заказ формы, а новичкам Комитета — на последние спокойные дни… истекло. Так же, как истекло время, отведенное студенческому совету на переезд из нашего нового кабинета. Да славится ДК и адекватная документация, которую легкомысленные подростки не умеют вести. За некоторым исключением, конечно.

После звонка с урока, в самом начале перемены, неожиданно голос школьной секретарши по громкой связи потребовал минуточку внимания, после чего раздалось неприятное шипение и…

— Ученики, чьи заявления на вступление в Дисциплинарный Комитет были удовлетворены, должны собраться перед входом в спортзал, — со всех сторон раздался неожиданно синхронный девичий писк, отчего я подскочила.

Ну да, у Кёи был восхитительный голос. Правда, я к нему уже давно привыкла, так что мурашками от подобных угрожающе-вкрадчивых интонаций покрываться не спешила, как и влюбленно вздыхать. Когда-то он тоже был ребенком, а еще у него, как и у всех парней, голос ломался, и я это даже слышала. Хе-хе.

Но все равно… его голосом действительно можно заслушаться. Особенно стороннему человеку, когда он, тем более, слышит эту хищную угрозу через динамик, а не вживую.

— Иначе, — продолжил тем временем Хибари после небольшой паузы, заставив девочек пищать еще раз, — камикорос.

Трансляция резко оборвалась и класс в это мгновение разделился на два типа людей: тех, кто побледнел, понимая, что стоит за этими словами, и тех, кто влюбленно вздохнул — их было уже поменьше, чем после первой фразы, но они были, и я с некоторым… удовлетворением наблюдала за этим.

Кёя был невероятен. Им было невозможно не восхищаться.

— Мда, сочувствую этим смертникам, — рассмеялся проходящий мимо одноклассник, затем ошарашенно замерев, когда я встала из-за парты и кивнула ему в ответ. Стоящие рядом Тсунаеши и Такеши ободряюще хлопнули меня по спине, поняв — пора. Киоко сложила руки в молитвенном жесте, на что я насмешливо фыркнула, дерзко ухмыляясь.

— Прости, не передам твое сочувствие, но можешь это сделать сам, если кишка не тонка.

Уверенным шагом двигаюсь из класса на выход. Ну, в бой.

— Х-хана-чан! — воскликнули знакомые девчонки, некоторые из которых даже дернули рукой в мою сторону, будто желая остановить, но я уже стояла у дверей, когда до них дошло, куда я сейчас пойду.

— Не поминайте лихом! — показываю офигевшим школьникам большой палец и резко захлопываю дверь за своей спиной, едва сделав шаг за порог.

Многие в нашем классе не знали меня по младшей школе, так что вполне понимаю их шок и волнение. Пошла в лапы демону Намимори. Вообще отбитая девчонка. Интересно, а кто-нибудь задавался вопросом по типу «а что, так можно было?» из тех девчат, что вздыхали по голосу Кёи? Или его комфортнее любить издалека?

Если честно, даже уверенная, что мне быть забитой до смерти не грозит, я все равно побежала по школьным коридорам, спеша придти вовремя. И не зря, так как, сворачивая на финишную прямую, крайне удачно налетела прямо на Кусакабе. Тот меня, естественно, поймал, не дав проехаться лицом по земле, но посмотрел несколько взволнованно.

Предположив, что у него в такой ответственный день может быть действительно много причин для волнения, ободряюще улыбнулась и ровным шагом продолжила идти в нужную сторону, мельком обернувшись на поспешившего за мной Тетсую.

— Тебя можно поздравить заранее, Курокава-сан? — неожиданный вопрос прозвучал серьезно и как-то грустно. Непонимающе пожимаю плечами.

— Посмотрим, как сложится, коллега, — хмыкаю, замечая, как он вздрагивает, и добавляю, чтобы прояснить ситуацию, — хотя, скорее, Кусакабе-семпай.

Тетсуя бледнеет.

— Я что-то вроде секретаря, да и просто люблю выпендриваться с гакураном на плечах, а ты — правая рука Кёи, уже давно со всем этим работаешь, так что однозначно семпай для новичков. Расслабься, — хлопаю его по плечу и отхожу на почтительное расстояние, заметив, что у входа собралась небольшая толпа. Парни в школьной форме, которая смотрелась на их мощных фигурах довольно сатирично, буквально утопали в толпе других парней — с гакуранами и прической-трубой.

Стоял довольно сильный гомон мужских басовитых голосов. Девушек в толпе не было в приницпе, как и низких или хилых мальчишек. Забавно. Некоторые парни, мимо которых я проходила, с превосходством смотрели на меня, но большинство просто не обращало внимание, считая, что я просто иду мимо или являюсь секретарем какого-нибудь клуба, забыв что-то в спортзале. В принципе, они не так уж неправы, но я все-таки не настолько безобидная девочка-одуванчик.

Я протолкнулась сквозь толпу, заметив Кёю в дверях, и теперь целенаправленно двигалась к нему. Заметив же меня, Хибари мгновенно отлепился от дверного косяка, на который опирался, скрестив руки на груди, до этого момента, и выдав что-то вроде «за мной, травоядные», вошел внутрь.

Вы думаете, что нас выстроили в шеренгу и торжественно выдали форму под звуки гимна Намимори, пока на фоне развивался флаг школы и знамена Комитета?

Ну, вообще-то да.

Правда перед этим шеренга из семпаев в гакуранах рассредоточилась по залу, действительно очень оперативно и дисциплинированно занимая свои места. Для того, чтобы получить форму, требовалось пройти несколько испытаний, большинство которых, судя по разговорам, парни сдали еще летом, на открытом воздухе.

В принципе, логично. Это объясняет, почему вокруг меня одни спортсмены с широкими плечами и волевыми подбородками — иные просто отсеивались в процессе тестирования. Возможно, были даже какие-то критерии роста и веса.

Что примечательно, на меня обращали внимание только новички без формы. Те, кто уже состоял в Комитете, бросали осторожные взгляды, но не подавали виду. Кёя явно предупредил их, а если не Кёя, то Кусакабе, памятуя о случае летом, когда какой-то парниша счел меня ябедой-стукачкой. К слову, я пыталась найти его взглядом, но не особенно преуспела — в одинаковой форме и с одинаковыми прическами, даже с выражением лиц очень похожим, парни сливались в один единый образ «типичного члена ДК», так что выделить кого-нибудь и запомнить будет сложно, если это, конечно, не Кусакабе, который был крупнее, с более приятными чертами лица и в принципе имел прекрасный опознавательный знак — травинку.

И он, к слову, сейчас толкал речь о важности дисциплины и ответственности, которая ложится на плечи членов Комитета. О том, что Хибари нужно слушаться во всем и беспрекословно, иначе последует жестокое наказание. В общем, было интересно, но не слишком важно для меня — я слушала в целях духовного просвещения, нежели реально запоминала, в какое время лучше не трогать Кёю и с каким делом к кому идти.

Нам представили нескольких особо выделившихся ребят, которые должны были стать официально семпаями нашего года и объяснять непонятные вещи, следить за нами, и все такое. Новичков попросили встать в шеренгу, и вот тут-то как раз встал вопрос о том, что я среди них делаю.

— Эй, шла бы ты отсюда, не думаю, что на собрании Комитета можно присутствовать посторонним, — бросил мне один из таких же «вступающих», который стоял в самом конце строя, а значит, рядом со мной.

— Я не посторонняя, — отрицательно качаю головой.

— Травоядные, — ухмыльнулся Кёя, неожиданно появляясь перед Кусакабе, который поспешно сделал несколько шагов в сторону, демонстрируя, что уходит «со сцены». — Сейчас все вы получите форму, но перед этим у вас есть десять минут на то, чтобы приготовиться к последнему испытанию. Вы уже прошли тестирование на пригодность, но если кто-то окажется совсем бесполезен… камикорос.

Очень информативно. Взрослые крепкие мальчишки сбледнули с лица, а я больше волновалась о том, что у меня десять минут. Шорты под юбкой, конечно, имеются, но я бы предпочла проходить «испытания» в более пригодном виде.

— Время пошло? — мой голос звучит в повисшей тишине как-то уж очень звонко и неуместно. Будто в армии нежный мамин сынок среди подтянутых солдат с военной выправкой. Где там моя дедовщина, кажется, я морально готова.

— Время пошло, — кивает Кёя, мазнув по мне непонятно-довольным взглядом. Очевидно, он наслаждается подобным сборищем и нагнетающей атмосферой.

Под раздавшиеся в строю смешки срываюсь с места и бегу в раздевалку. Не знаю, как они собрались драться в брюках и рубашках, может, я бы тоже так могла, но мое положение изначально хуже, так что… я планирую хотя бы надеть штаны.

Спустя семь минут я уже в белой футболке и темно-синих спортивных штанах. Да, девочкам положены шорты, но я специально, подозревая что-то подобное, принесла на всякий случай свою обычную спортивную форму. Мало ли. Не прогадала!

Я тяжело дышу и встаю обратно в ряд, замечая, что лишь немногие как-либо изменились — кто-то закатал рукава, кто-то достал биту, кто-то испортил прическу, забрав отрощенные волосы в хвост, чтобы не мешались. Кстати, хорошая идея — аккуратно освобождаюсь от заколки, что придерживала пучок, и срываю резинку, позволяя темной волне упасть на спину. Наклоняюсь, перекидывая волосы, и ловко завязываю высокий хвост, игнорируя вероятные петухи. Заколку же откладываю на скамейку — жалко будет сломать.

— Тридцать секунд, — раздается голос Кусакабе. В его руках таймер — я даже не удивлена. Пытаюсь выровнять дыхание и понять, как будет проходить сражение, и осознаю, что…

— Начали! — резко отскакивает к стене Тетсуя, оставляя в центре зала лишь Кёю, который азартно усмехается, хищным взглядом осматривая каждого из присутствующих.

— Нападайте все разом, если хотите меня достать, — почти приглашающе говорит, вскидывая тонфа.

И вот тут белый пушной зверек приветливо машет мне лапками где-то в подпространстве этой вселенной.

Он никогда не дрался со мной. Да, помогал отработать удары и иногда давал советы, насмехался над тем, как я получаю новый пояс — не то говоря, что ждал большего, не то сетуя, что это, наверное, все, на что я способна.

Ну, что ж. Вряд ли он будет бить мне морду, как им, да?

— Ну же, начали! — поторопил Тетсуя, и парни в гакуранах, стоящие вокруг, громогласно закричали что-то, видимо, ожидая зрелище.

Я не вмешивалась, отбежав в другой конец зала и издали расчетливо наблюдая за тем, кто как действует. Большинство абсолютно без плана двинулись атаковать в лоб, их Кёя раскидал первыми — одним прямым или двумя, первым легким и вторым добивающим, ударами, нокаутировав.

Обо мне вообще все забыли, с криками «Хибари-сан смертоносен!» болея за… Кёю, хотя, вообще-то, следовало бы болеть за своих кохаев. Но его Комитет с таким восхищенным трепетом наблюдал за своим главой, что я не удержалась от улыбки.

Видеть откровенный мордобой было, кстати, не так уж противно. Я в принципе привыкла к дракам, пусть и ограниченным рингом, да и жалости к людям, которые выбрали подобный образ жизни, не испытывала сильной. Себя и Тсунаеши, да и Кёю, было жальче.

— Травоядное, — замерев посреди толпы раскиданных оппонентов, он посмотрел прямо на меня. — Ты покажешь мне что-нибудь интересное?

Выразительно смотрю на лежащих на полу новичков. Кёя просто кивает куда-то в пространство, после чего их оперативно растаскивают с центра зала и приводят в чувство. Слышу шепотки с нотами беспокойства — парни из Комитета уже обсуждают, что, с одной стороны, мое поражение будет очень показательным, ибо девушкам не место в Комитете, а с другой стороны — я же девушка, меня жалко. Некоторые пускают слух, что я особенная и нахожусь на более высшей ступени, ведь меня признает сам Хибари-сама.

— Только не сломай мне ничего, — вздыхаю, делая несколько шагов в сторону и замирая прямо напротив Кёи. Между нами метра три.

— Я осторожно. Когда там у тебя следующий пояс? — уточняет.

— Месяц — и получу черную полоску, если сложится — отвечаю.

— Неплохо.

Сейчас я нахожусь на этапе красного пояса. В системе тхэквондо он идет после синего, а после красного — тот самый заветный черный, которым люди обычно так хвастаются и который считают показателем идеальной формы. До него мне, правда, даже с моим упорством и хорошей подготовкой еще ползти и ползти, до черной полоски дойти бы, но я упорно тренируюсь и стараюсь. Экзамены на новый пояс проходят не так часто, чтобы я могла пропустить повышение уровня хотя бы на одном.

Красный символизирует опасность, предупреждает бойца о самоконтроле. Надеюсь, контролировать себя будет Хибари, потому что этот самый красный цвет я очень хочу разбавить черной полоской в ближайшее время, а значит, должна быть здорова и без трещин в костях, вывихов, ушибов и все такое.

Я, конечно, не напрашиваюсь на поддавки — упаси Ками однажды увидеть это в исполнении Кёи — но надеюсь, что бить меня все-таки будут бережно.

Пружинящим, осторожным шагом подхожу, очень медленно, готовая в любой момент отскочить. Страшно так, что сердце в ушах стучит, но я убеждаю себя, что это — обычная тренировка, и я уже тренировалась с Кёей. Все в порядке.

Я наношу первые удары, которые он тут же блокирует, откровенно медленно и посредственно. Берегусь, причем весьма обоснованно. Разминка? Какая разминка? Я тут умру, кажется, потому что никакой разминки у меня не было.

К моему удивлению, Кёя не использует тонфа — он даже не держит их в руках, убирая в крепления. По толпе зрителей проходит волна гулкого ропота и мне становится не по себе от подобного, но Хибари даже не поворачивается на шум, спокойно рассматривая меня и стоя на месте.

Мне даже кажется, что это обычная тренировка, а я вновь просто упросила его помочь — он только блокирует или уклоняется с веселой усмешкой, не атакуя. Глубоко вздыхаю и замахиваюсь снова, метя ногой ему в голову — не блокирует, но делает легкий шаг назад, рукой хватая меня за лодыжку и придавая еще большее ускорение сильным толчком.

Играется. Он чудовищно силен — люди такими не бывают. Такая скорость и сила невозможны. Демон Намимори — иногда я забываю, что он не только мой друг, но и устрашающий, неотвратимый каратель для других.

Я бью быстро, прыгаю, совсем не сдерживаюсь, но он будто взрослый хищник рядом с неуклюжем щенком, он смотрит на смешные попытки «детеныша», поощряя более удачные движения мимолетной улыбкой уголком губ — это, не сомневаюсь, умиление — и терпеливо продолжая участвовать в «битве».

Подбегаю и в прыжке бью уже дважды, оба раза он ловко отталкивает меня от себя и вниз. Вообще-то используют специальные груши для отработки ударов, особенно таких, но Хибари не нужны ни перчатки, но какие-либо еще приспособления, чтобы отражать мои пинки. Даже больше — ему ничего не стоит легко перехватывать их и успевать на удивление мягко оттолкнуть, куда ему нужно.

— Руками не размахивай, — делает замечание, когда я, чтобы не упасть на жопу, превращаюсь в вертолет. Он хватает меня за запястье, словно в подтверждение своим словам, но я тут же изгибаюсь, демонстрируя чудеса растяжки, и, пользуясь тем, что он близко, хочу, наконец, провести хоть один удар нормально, чтобы он достиг цели, а не был пойман. Но моей спортивной скорости недостаточно для его «уличной» — второй рукой Кёя легко перехватывает мою ногу, не спеша отталкивать меня в этот раз.

— Тц, — поднимаю на него невинный взгляд. Поймал.

Стоим. Он — ровно и с ухмылкой, а я держу корпус параллельно земле, почти сделав чертов вертикальный шпагат. Еще и ногу держу ровно специально, а то вообще чучело.

Чувствую себя балериной у стенки, только вместо деревянной опоры у меня чужая рука. В принципе, растяжка позволяет так постоять, ведь суть моего стиля боя в принципе заключается исключительно в ударах ногами и всякой акробатике с их же помощью, для чего нужно уметь поднять ножку и помахать под разным углом, но…

— Пусти, а? — Дергаю ногой, но если бы. Какого черта он такой сильный?

— Нет.

— Ладно, но я надеюсь, ты меня не уронишь.

— Чт-, — он не успевает закончить, так как я отталкиваюсь опорной ногой от земли и использую руку Кёи, чтобы хоть куда-то перенести центр тяжести. Абсолютно отрываюсь от земли и переворачиваюсь в воздухе, пытаясь пнуть оппонента и одновременно с этим выставить руки, чтобы падать вниз на них. Попадаю по плечу и ощущаю… некоторое замешательство в этот момент, понимая, что сгруппироваться не смогу.

А вот по Кёе я шарахнула сильно.

Хоть я и чувствую, что ему мои замашки как слону дробина, все равно испытываю некоторое волнение, а затем удивленно замираю, вместо удара о землю чувствуя, как меня дергают-толкают в нужную сторону и ловят.

Будто я была в невесомости, а не падала со скоростью чего-то тяжелого, так ловко он это делает.

— Ты в порядке? — в ответ Кёя молча бросает меня на пол. Задорно смеюсь, потирая ушибленную спину. Бросить — не уронить.

Он не уронил.

Ых.

Лениво откидываюсь на пол, распластавшись звездочкой. Вообще-то я хороший боец. Побеждаю на соревнованиях. Иногда, если везет. Или просто занимаю призовые места, если не везет. Но весовая категория Хибари — это не люди. Я успокаиваю себя так каждый раз, когда понимаю, что все мои движения относительно него — словно через толщу воды.

В зале стояла оглушительная тишина — все это время наблюдая за тем, как я прыгаю и изображаю юлу, пытаясь ушатать аккуратно отходящего от ударов Хибари, Комитет, кажется, даже дышать перестал. Вряд ли он тренировал их так же бережно. Он их вообще тренирует? Вроде да.

— Хм? Уже все? — я повернулась к Кёе, задумчиво протянув что-то невнятное, а затем резко сделала подножку, не вставая с пола. Он сделал быстрый шаг назад и все. Сажусь и пожимаю плечами, разводя руками.

— Ну да, наверное все.

— Слишком быстро, — он недовольно качает головой, разворачивается и отходит в сторону — кажется, к Кусакабе.

Осторожно поднимаюсь, отряхиваясь.

На самом деле, я еще в момент его первого участия в моей тренировке заметила, что Кёе просто нравится наблюдать за моими движениями. Не столько за ударами, сколько за тем, как я пытаюсь справиться с нужной акробатикой, подпрыгивая, выгибаясь, перекатываясь. Это было что-то вроде развлечения и ему не слишком нравилось, когда оно заканчивалось из-за моей усталости. Он не настаивал, но я видела — Хибари не совсем понимает подобную лень.

Я никогда не видела, чтобы он остановился, потому что устал. Да и в принципе он никогда не выглядел «уставшим», сколько мы ни общались. Даже не спав несколько суток — нет, он был готов держаться еще столько же, пока не упадет, никогда не позволяя себе расслабиться. Удивительно, что он позволял это мне.

Ну, на то я и травоядное. Хищнику такая роскошь не положена.

Вздыхаю, поворачиваясь к замершим у стен парням из Комитета. Кёя кивает Кусакабе, сам отходя вовсе к стене, а тот зычно призывает всех построиться. Я уже хочу встать обратно в шеренгу, но Хибари жестом подзывает меня к себе. Послушно подхожу, останавливаясь рядом.

Аккуратно забрав вещи вне очереди, отметив при этом священный трепет, с которым мне их отдавали, я посмотрела сначала на Кёю, увлеченного зрелищем посвящения остальных ребят в члены Дисциплинарного Комитета, затем на само посвящение, а потом осторожно стала рассматривать выданную форму.

Рубашка, полагалось, у меня уже есть, однако здесь была еще одна, из приятного материала, явно покруче моей из супермаркета. Сверху лежала ало-золотая повязка, которую полагалось крепить на рукав. И…

Издав нечленораздельный радостный писк, я сияющими глазами посмотрела на Кёю, словно задавая вопрос: «ты серьезно?»

Он скосил в мою сторону глаза и ухмыльнулся, кивнув. Серьезно.

Серьезно.

Он серьезно.

Мне полагались брюки! Брюки! Штаны, штанишки! К черту юбку!

Какое счастье этот Комитет.

Какое счастье, когда есть такой прекрасный Кёя, которому ничего не стоит ломать любые установки и нормы в угоду своему «хочу», который иногда бывает не против пойти мне навстречу и чем-то побаловать.

После окончания торжественной речи Кусакабе я в сопровождении Кёи удалилась в сторону раздевалки и быстро переоделась, осторожно сложив в сумку рубашку с коротким рукавом, форменную кофту и алый бантик, что полагалось завязать на шею. Также я сложила спортивную одежду, критически осмотрев ее перед этим на предмет грязи — по полу меня поваляли неплохо. Точнее, я сама по нему повалялась с большим удовольствием. Ну, вроде пойдет пока что.

Хибари подпирал стену на выходе и на мое появление сначала почти не отреагировал, рассматривая облака, проплывающие где-то высоко над головой, но затем все же соизволил посмотреть и… довольно прикрыл глаза, усмехаясь.

Гакуран я набросила на плечи, копируя Кёю, а волосы так и оставила убранными в высокий хвост, только расчесавшись и перевязав его более аккуратно. Брюки были прямого покроя, даже чуть-чуть зауженные, что было правильно — иные на моих ногах смотрелись бы не очень. А так… красота.

— Считай, что это в честь твоего скорого дня рождения, — вообще-то мой день рождения был через целую неделю, но я тут же согласно закивала, сжав в руках лямку школьной сумки, сейчас довольно тяжелой из-за наложенных туда вещей. К слову про это.

— А мы с тобой будем в одном кабинете? А некоторые вещи можно будет оставить там? — не хочу таскать с собой кучу всего.

— Можно, — хмыкает.

С тех пор, как в городе появился Реборн, Кёя ко мне очень мягок. Он и раньше вел себя со мной иначе, все же, мы уже давно рядом, но сейчас это что-то совсем другое — я не просто чувствую, я каждый раз вижу, что нахожусь в иной категории, нежели все остальные люди мира.

И каждый раз у меня сбивается дыхание от удивленной радости. Широко улыбаюсь, продолжая засыпать Хибари вопросами.

— Тогда давай зайдем туда сначала? А потом… посмотришь на мое триумфальное возвращение в класс?

— Уроки уже кончились, — хмыкает, а я тут же лезу в сумку в поисках телефона.

И правда, мы довольно сильно задержались со всеми этими приветственными речами Кусакабе и моей… показательной тренировкой.

— Думаю, меня все равно ждут.

— Ладно, — после очень коротких раздумий соглашается уже по пути.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 15. Новичок.

На следующий день я пришла в школу на полтора часа раньше, чем обычно. Еще даже не рассвело, а родители не начали собираться на работу, только-только сонно выползая на кухню, однако меня уже ждал Кёя, стоящий на улице прямо на крыльце, и я была вынуждена быстро собираться, чтобы побежать навстречу свершениям.

— Проходи, Кея-кун, не стой на улице, Хана сейчас спустится, — слышала я снизу чуть удивленный голос матери, пока складывала в сумку в два раза больше учебников, чем нужно. Собственно, все, что вообще было нужно в школу, я запихнула в сумку, планируя захватить на своем новом рабочем месте несколько полок в личное пользование. Все равно моя часть документации лежит там, так почему бы части конспектов и учебников тоже там не лежать, чтобы мне было удобнее демонстрировать те самые чудеса мобильности, которыми славится комитет?

Какие, спросите вы? Приходить в школу и уходить с нее по абсолютно ненормированному графику. Это, с одной стороны, хорошо, потому что я была не против засидеться с Кёей в средней Намимори, даже планировала как-нибудь вытащить его смотреть звезды с ее крыши, но, с другой стороны, для меня, как для человека, который любит здоровый сон и удобство, это было немного некомфортно. Носить тяжеленную сумку я, например, не люблю, как не люблю и таскать большие коробки с бенто. Но тут, к моему веселью, загрузили Хибари — конкретно сегодня он получил обед вместо меня, после чего мать, важно закивав, добавила, что Кёя-кун наверняка слишком много времени сидит в своем Комитете, и я тоже буду так же — нам нужно следить друг за другом, чтобы оба не перенапрягались. А еды она сегодня специально сложила побольше. Раза в три.

Мне кажется, мама очень тактично старается сделать вид, что «не в курсе», что ее дочь «на самом деле встречается с Кёей-куном», но не может удержаться и не «помочь».

Но мы не встречаемся.

И я ему не подражаю! Это вовсе был нонсенс — увидев меня в форме ДК, оба родителя с умилением сказали, что я очаровательно повторяю за Кёей, который снова стал моим семпаем. Пусть это умиление и было смешано с хорошей такой долей непонимания.

В какой-то момент я действительно упустила то, насколько может быть японское общество консервативным.

К чести матери, она приняла мой прикид все же спокойно, правда, все еще находясь в некотором шоке от того, что штаны на девушке вместо школьной юбки могут считаться чем-то нормальным. Она даже некоторое время смотрела на Хибари, будто не веря, что это он согласился. Кёя, с его любовью к традициям, тут удивлял даже меня, но резон в этом разрешении действительно был. Я вчера долго заливала родителям про то, что при работе в Комитете часто приходиться бегать и в принципе по форме положены брюки официально для всех членов.

Опустим деталь, что это важно, скорее, для драк, и что я там единственная девочка.

Всеобщее недоумение и непринятие моей одежды было, на самом деле, понятно. Это был огромный шаг против всей системы, нарушение неких традиций. Школьные юбки — это же настоящий символ японского образования, это нечто настолько неизменное, что наши с Кёей выкрутасы с моей формой можно действительно назвать кощунством.

По крайней мере, так вчера высказался Тсунаеши, которого почти дословно повторила потом моя мать. Отец больше был похож на Такеши — только посмеялся, пожав плечами. Он предпочитал следить за моей учебой и успеваемостью, нежели за внешним видом. Вообще поразительно здравомыслящий и умный человек с крайне либеральными взглядами, адекватно принимающий мое детско-самостоятельное мнение вот уже несколько лет, с тех пор, наверное, как я стала заместителем председателя в студенческом совете и он увидел, как легко я расправляюсь с бумагами и выношу ответственность.


* * *



Общественность же была шокирована еще вчера.

— Йо, смертные! — резко распахнув дверь, я замерла с веселым оскалом, наблюдая за тем, как ошарашенно падает с парты Савада, протяжно восклицая «хи-и-и!» едва видит гакуран на моих плечах.

Как я и ожидала, после окончания уроков ребята остались дожидаться меня, причем, к моему удивлению, не только троица моих друзей, но и большая часть класса. Это заставило меня немного смутиться, ибо так раскованно вести себя на публике, едва ли не с ноги вламываясь в аудиторию, было банально неприлично в моем положении.

И вообще, о достойном поведении с алой повязкой комитета на плече Кусакабе на протяжение часа в сумме распинался, а я наплевала на все, что он пытался донести до новичков, в первый же час.

— Х-хана-сан! — заорали девчонки хором, но каждая на свой лад, увидев, что я не только действительно заявилась в гакуране Дисциплинарного Комитета, но еще и в брюках! В принципе, удивление проявили и парни, среди которых обнаружился и парниша, не так давно сочувствовавший смертникам, уходящим в лапы Хибари.

Я молча осмотрела присутствующих, пожав плечами, и подошла поближе, позволяя рассмотреть себя и убедиться, что форма на мне — настоящая.

— Теперь в нашем классе есть представитель Дисциплинарного Комитета! — бойко восклицали слишком уж довольные мальчишки и уже думали, как праздновать.

— Ага, представитель Дисциплинарного Комитета, — они осеклись под моим пристальным взглядом, — который очень не рекомендует злоупотреблять его добротой и искать пути влияния на Хибари Кёю для продвижения своих бессмысленных идей.

Послышались возмущенные вздохи и коллектив заметно сбавил градус веселья.

— Нельзя же быть такой букой, Курокава-чан, — неожиданно повисла на моем плече смутно знакомая девочка, кажется, Хикари. Я демонстративно развела руками, осторожно отстранив ее от себя и бросив непонимающий взгляд на Киоко — кто это вообще?

— Курокава, а тебе… нормально?

Поворачиваюсь в сторону говоривших и встречаю несколько непонимающе нахмуренных пар глаз.

— Если тебя заставили носить это, то… то… нельзя терпеть такое издевательство! — от очередного выверта человеческой логики я подавилась воздухом, нервно кашлянув.

— Нет, с чего ты взяла, Рицу-чан, — ошарашенно смотрю на пышущую праведным возмущением очередную одноклассницу. — Я сама была инициатором и попросила выдать мне более удобную форму.

— Но это же ужасно!

— Совсем не женственно, — согласились с ней еще несколько человек, преимущественно мужская часть.

— Хотя если бы они были чуть более обтягивающими… я бы посмотрел!

Стиснув зубы, услышав обрывок подобной фразы, я не успела придумать, как ответить, как в класс легким уверенным шагом вошел Хибари Кёя.

С идентично накинутым на плечи гакураном, он остановился за моей спиной, положив ладонь мне на плечо и чуть потянув, практически заставляя опереться на себя.

И что-то подсказывает мне, что только увидев нас вместе народ осознал, кого я скопировала своим прикидом. Кёя же с легкостью нашел того шутника, что отпустил последнюю шутку, и мрачно усмехнулся, уверена, сверкнув глазами.

— Травоядным, которые сбиваются в толпы после уроков, камикорос.

Очередное «камикорос» тем самым тоном, каким говорил по радио днем. Только теперь это прозвучало у меня практически над самым ухом. И не в мою сторону.

Разве можно придумать момент лучше?!

Я ощутила себя практически всесильной, наблюдая, как, бросая на нас испуганные и ошарашенный взгляды, ученики шустро расходятся, стараясь пройти мимо нас как можно быстрее и незаметнее.

Мне не совсем понравились те взгляды, которые бросали на меня до прихода Кёи, однако что-то подсказывает, что теперь на меня смотреть в принципе будут стараться поменьше. Сегодняшнее поведение Хибари показательно для всех. Сегодня он заявил о наших взаимоотношениях намного ярче, чем за все время общения до этого.

Я действительно, абсолютно точно, определенно… нахожусь в его юрисдикции.

Тсунаеши, Такеши и Киоко, естественно, за разбежавшейся толпой не последовали, оставшись на своих местах. Убедившись, что остальные ушли, я уже не скрывала веселье и не пытаясь строить серьезное лицо, не видя никакого негатива. Да, Сасагава была удивлена, а Тсунаеши — шокирован, но не было… неодобрения. Они легко принимали тот факт, что вот она я — девочка, вот она — японская школа, а вот они — штаны на мне прямо вместо форменной юбки.

В общем, когда Кёя спокойно прикрыл дверь в класс, я уже задорно уселась прямо на ближайшую парту, покачивая ногами в воздухе, и принялась пересказывать произошедшее, отвечая на многочисленные вопросы ребят и шутливо возмущаясь реакции кого-то из класса. Болтая про то, что и дальше продолжу эпатировать этих замшелых стереотипных травоядных, я мысленно возвращалась к моменту, когда эти самые стереотипные травоядные заставили меня чуть растеряться.

Всего на мгновение.

Я изначально уговорила друзей даже не пытаться подсмотреть на мое посвящение в члены ДК и уж тем более не ходить за мной командой поддержки. Это было легко, все прекрасно знали, что я по жизни любила обходиться без подобного. Меня раздражали «адвокаты», которые вмешивались, если в группе происходили споры, обвинения — по натуре я легко вступаю в конфликт с кем-то, если знаю, что права, и мне, можно сказать, особенно важно доказать это самостоятельно.

Мне не требовались «болельщики» — я и так знала, что нужные люди в меня верят и их поддержка чувствовалась. Я не любила те самые крики «давай, постарайся!» на соревнованиях — «постараюсь» я и без чужой указки, просто потому что могу.

Уверенным словом я приучила всех воспринимать меня иначе, нежели беззащитную девочку-одуванчик Киоко, на контрасте с которой выезжала как нечто вовсе неуязвимое и неутомимое.

Окружающие успешно сваливали это на влияние Хибари.

Хибари же был не при чем — я была такой еще до знакомства с ним, а после — смогла понять Кёю отчасти именно из-за этой особенности. И он…

…раз за разом стремился подкорректировать своим присутствием мою самостоятельность.

Стоило бы взбеситься, ведь сделай так кто-нибудь с ним самим, он бы уже давно настучал незваному помощнику тонфа по башке. Но именно его вмешательство меня не напрягало. Скорее, наоборот.

Я привыкла, что в мою жизнь Хибари вмешивался чаще, чем кто-либо еще, привыкла, что именно он помогал, мотивировал, если что-то не получалось. После случая с моим неудачным — хотя, с какой стороны посмотреть — «похищением» школьной банды он будто бы что-то решил для себя, доказал мою «травоядность», как теорему, которой никак не находилось подтверждения, ведь до этого я успешно справлялась со всем сама, а если и прибегала к чужой помощи, то исключительно из лени.

Я тогда заметила эту его странную любовь нагрянуть во время больничного и «любоваться» моим беспомощно-сопливым состоянием. А он словно приучил меня к своему постоянному присутствию в «некрасивые» моменты жизни. Я поздновато заметила эту закономерность, возмущенная скорее нарушением своего личного пространства незваным «братцем».

Да, наверное, с тех пор все и началось.

В том, как наше взаимодействие выглядело на публике, было нечто настолько демонстративное, что меня иногда распирало от картинности моментов, однако я никогда не хотела противиться случавшимся событиям. Хибари становился «главным», но именно это казалось мне правильным, интересным — именно это меня в нем привлекало. Я была не против отойти в тень, позволив Кёе решать. А то, как это смотрится… это было весело, это было приятно — знать, что тебе не нужна пустая демонстрация, но бросать ее в лицо всем, кто смотрит со стороны.

То самое «идеальное» понимание, которое достигается намного сложнее, чем выглядит. Действия, совершать которые Кёя может позволить только мне. Я могу находиться рядом, сколько захочу, вести себя, как захочу, заботиться о нем в ответ, когда все остальные получают только холодный выразительный взгляд «пошел вон». И стоящие за этим долгие часы обоюдного молчания или совместного чтения, мои упрямые попытки дружить и понимать его. Мое растерянно-отчаянное «прорвемся», когда он все-таки пришел именно ко мне, когда проскальзывала мысль вызвать ментов или дурку — ведь это неправильно, ведь так поступать, как он поступил, нельзя.

В такие моменты, как сейчас, или как в гостях у Тсунаеши, я как никогда понимала необходимость выставить что-то напоказ. Сдержанный в проявлении чувств Кёя не говорил мне каких-то сомнительных фраз, не бросал понимающих взглядов. Он просто чувствовал, когда надо встать за спиной глупого травоядного, чтобы оно произвело впечатление хищника, и это производило впечатление более веское, чем тысяча слов.


* * *



Когда мы с Кёей подошли к школе с утра, несколько парней уже стояли на посту, приветствуя нас. Было довольно прохладно, так что я в этот раз не игнорировала рукава гакурана, пусть и не застегивала его. На шее все же был завязан треклятый алый бантик, но тут ничего не поделаешь — иначе рубашка смотрелась слишком просто. У Кёи тоже на шее был алый галстук, так что все в порядке.

— Доброе утро, Хибари-сама! Курокава-сан! — Кёя величественно прошел мимо, а я приветливо махнула ребятам рукой, впрочем, не сбавляя шаг и тоже продолжая путь.

Мы прошли в школу и переобулись, после чего проверили кабинет, в котором оставили все вещи. Я взяла со стола черный планшет, аккуратно прикрепив к нему несколько листов со списками, которые требовалось проверить, или в которых не хватало некоторых подписей — в основном они требовались от утвержденных в классе старост и глав клубов, которые приняли полномочия только в этом году. На переменах мне требовалось сегодня обойти указанных, однако, Кёя ловко выдернул у меня из рук планшетку, покачав головой.

— Сегодня у тебя будет занятие поинтереснее.

— Это какое? — устроившись напротив него на подоконнике, с которого было прекрасно видно выход в школу, спросила. Да, это был тот самый подоконник нового кабинета, из которого совсем недавно без особого шума съехал студенческий совет. Пара галочек, и вот он в принципе утрачивает почти все полномочия, становясь, скорее, совещательным и творчески-развлекательным органом, не имеющим особой власти. А решения теперь, как и управление школой, полностью оставались за Дисциплинарным Комитетом.

Возможно, мы немного узурпаторы, но мне это чувство уже понравилось.

— Из Италии в ваш класс переведен ученик, характеристики которого явно были кем-то продиктованы, — хмыкает. — Понаблюдаешь, покажешь школу.

— Разве это не должна делать староста?

— Киоко? — смотрит с такой насмешкой, что даже добавлять ничего не нужно.

— Определенно не пущу ее к этому сомнительному типу. Задание принято, — шутливо отдала Кёе честь, после чего вернулась к созерцанию школьных ворот. — Оу, это случайно не он?

Красная футболка под школьную рубашку, все руки в фенечках, на шее болтаются какие-то подвески, он шутит что ли?

— Напомни мне составить список дисциплинарных взысканий без рукоприкладства для тех, на кого оно не действует, — спокойно замечаю, слезая с подоконника и направляясь на выход. Кёя никак не комментирует это, быстрым шагом обгоняя меня.

А я планировала сегодня эпатировать публику своим образом представителя ДК и гулять по школе, собирая подписи и просто наслаждаясь днем. Хотя, конечно, познакомиться с новичком намного интереснее, он выглядит необычно.

Парни Комитета стоят красивым живым коридором, мимо них проходят редкие спортсмены, спешащие с утра заскочить в клубную комнату, и необычный новенький, которого останавливает Кусакабе, не выпуская изо рта травинку. Однако ответить ему парниша не успевает — заместитель Хибари замечает нас и быстро кланяется, абсолютно теряя к нарушителю интерес.

Кусакабе быстро отходит обратно к воротам, передавая новенького, видимо, нам. Я оборачиваюсь к молчаливому Кёе, вопросительно склоняя голову на бок. Он же не скинет на меня его вот так сразу? Кёя же выразительно смотрит на напрягшегося паренька, после чего хмыкает.

— Переведенный ученик еще не знаком с нашими порядками. Проинформируй его, — пафосно бросает в мою сторону и уходит.

— Чево???

Уходит. Оставляя меня. С готовым распсиховаться хулиганом. А как же помочь? Показать своим грозным видом, что он со мной и если что — камикорос?

Размечталась.

Обреченно вздыхаю, поднимая взгляд на будущего одноклассника — пытаюсь понять, настроен ли он на конструктивный диалог, или нет. Вроде настроен.

— Меня зовут Курокава Хана и я представитель Дисциплинарного Комитета — организации, которая замещает студенческий совет в средней Намимори и следит за поддержанием порядка в школе, — представляюсь спокойным, дружелюбным тоном, не акцентируя внимание на своем посту и даже стараясь сказать про него побыстрее, чтобы не вызвать негативной реакции. — Сегодня я буду твоей сопровождающей, — ловлю себя на том, чтобы не сказать дурацкое «позаботься обо мне» и просто вежливо кланяюсь, едва-едва.

Распрямившись, спокойно смотрю на парня, который сам изучающе рассматривает меня. Он ростом примерно с Хибари, то есть выше меня на полголовы. Кёя из-за своей безупречной выправки кажется определенно выше, однако из-за европейских корней новичок кажется чуть-чуть покрупнее. Возможно, он шире в плечах?

— Тц, женщина, — видимо, я не настолько интересная внешне, чтобы он мог рассматривать меня так же долго, как я его.

А я ведь, на самом деле, получаю настоящее эстетическое удовольствие от этого, которое, скорее всего, заметно. У него очень красивые зеленые глаза, бледная чистая кожа, платиновые светлые волосы. В Японии не встретишь людей с такой внешностью, не говоря уже о том, что японцы выглядят действительно более однотипно, нежели европейцы, и я откровенно скучаю по разнообразию в своем окружении.

Правда характер, полагаю, у него отвратный.

— Очень приятно, тц, женщина, — не удерживаюсь от шпильки, так как имя свое он мне так и не назвал. — Тебя проводить к директору, или сразу показать класс?

Какое-то время он просто смотрит на меня, сначала раздраженно дернувшись, но потом, поняв, что я не спешу сгорать под его обжигающим злобным взглядом, только презрительно подернув плечами, мол, плевать вообще.

— Меня зовут Гокудера Хаято. Просто покажи мне основные ориентиры и можешь быть свободна.

Мельком покосившись на бросающих на нас настороженные взгляды остальных представителей Комитета, я вздохнула и двинулась в сторону входа, предлагая парнише последовать за собой.

— Я не прислуга, Гокудера-кун, и, к слову, мы в одном классе, из-за чего, собственно, меня и попросили помочь тебе. Избавиться от моего общества так просто не получится, — хмыкаю, рассматривая кислую мину Хаято.

Он довольно хорошо говорит по-японски, а также у него японская фамилия. Но если не считать тонких черт и некоторой хрупкости — все же, думаю, европейские ребята действительно мужественнее японских — у него практически нет никакого сходства с японцами. По манере разговора очевидно, что он не жил в Японии, да и слова «переведен из Италии» прекрасно доказывают это. Но итальянцы должны быть более смуглыми, хотя бы из-за солнечного климата загорелыми, а он бледный, можно сказать, почти болезненно. Но на хиккана, который просто проводил все время дома, не похож.

— Ладно, — односложно отвечает, не спеша, впрочем, ничего больше добавить, да мне и не требуется. Прохожу к шкафчикам с обувью, находя ему свободную ячейку. Он переобувается, вопреки своему бунтарскому виду, и я удовлетворенно киваю. Это вам не российские школы с детьми-дежурными на входе, которые пытаются остановить старшеклассника воплем «где сменка».

— До начала урока почти час, ты правильно сделал, что пришел с утра. Если тебе не нужно улаживать вопрос с документами, то лучше я покажу тебе класс, а затем уже проведу по наиболее популярным и нужным местам, вроде клубных корпусов, медпункта, учительской, туалетов, буфета.

Он идет рядом молча, иногда раздраженно морщась. Неожиданно из-за поворота выбегает девчонка из параллельного класса, буквально снося не ожидавшего подставы новичка. Они оба валятся на пол, причем девчонка сверху, а я успеваю вовремя сделать шаг в сторону, только наблюдая за происходящим.

Вот она поднимает взгляд, вот она видит его красную футболку, так и не застегнутую рубашку, белые волосы… Кстати, уже предчувствую как Киоко будет тыкать меня «блондинистостью» новенького, она явно всерьез восприняла пересказанную мной шутку, даже, сначала, подумав про возможные отношения — тьфу-тьфу — между мной и Сасагавой-старшим. Но сейчас не о том. В общем, девчонка краснеет, как помидор, и тихо хихикает, быстро поднимаясь и начиная судорожно отряхивать юбку.

Хаято шокированно ругается по-итальянски и вскакивает, сразу же грозно набычившись и засунув руки в карманы. Девчонка робко поднимает взгляд на новичка, мямля что-то вроде «пожалуйста, прости» и замирает, встретившись с ним взглядом.

«В самое сердце, на пораженье, » — мысленно кричит у меня в голове старая — относительно моей жизни, а сейчас не факт, что вообще появившаяся... — русская попсовая песня Сережи Лазарева, пока у школьницы аж дух перехватывает. Она размахивает руками, восторженно пищит, достает телефон, фотографирует парня и убегает.

Финиш.

Смеюсь, едва не сползая по стенке, пока Гокудера-кун растерянно остается стоять посреди коридора.

— Мерде! Что это, черт побери, было?! — злобно прикрикивает он уже на меня, не успев вылить раздражение на ту, кто его опрокинул, однако я вижу, что на самом деле парень несколько смущен. Заставляю себя успокоиться, чтобы не выбивать его из зоны комфорта еще сильнее, и хлопаю по плечу удивленного Хаято. Лицо делаю абсолютно дурацкое, пытаясь удержать скорбное выражение, но улыбка все равно расплывается, да так, что щеки болят.

— Поздравляю, ты встретил японскую школьницу обыкновенную. Подвид: фанатка. Если ты продолжишь в том же духе и будешь строить из себя дерзкого хулигана, с твоей необычной внешностью это даст просто ошеломительный эффект.

— Чего?!

— Будь то айдол или просто признанный красавец, его тайком фотографируют, за ним следят, иногда даже не скрывая своих маний, ему признаются, его почитают. Дико, да? Ты как персонаж манги для них, каждая «серая мышка» захочет себе такого «хулигана», чтобы растопить его сердце.

Не скрываю широкой насмешливой улыбки, глядя, как вытягивается лицо новичка.

— Что за кретинизм?! — не выдерживает он, грубо скидывая со своего плеча мою ладонь и экспрессивно размахивая руками.

— Школа, — пожимаю плечами, — тем более средняя. Гормоны у людей бушуют. Тебе еще повезло, что ты парень. Некоторые воруют у понравившихся девушек обеды, потому что есть то, что приготовила любимая — это прекрасно, даже если она сама остается голодной, — просто вкидываю в тему, делясь наболевшим. Новичок смотрит на меня совсем ошарашенно, даже с некоторым сочувствием, но затем неожиданно фыркает.

— Тебе это явно не грозит, — нахально скалится, однако, почему-то отворачиваясь в сторону и избегая смотреть на меня. Можно подумать, что он демонстрирует так свое пренебрежение, но…

Он смутился? Ох, я мысленно ору-кричу с него, это выглядит настолько «цундере», когда ты всеми силами пытаешься показаться врединой и плохишом, что я просто не могу. Вот это кадр!

Я по-новой начинаю смеяться, а он теряется, не ожидая, что я буду ржать в ответ на, вероятно, грубое оскорбление. Но я уже забыла о нем, если честно — упаси Ками кто-нибудь решиться покуситься на бенто, которое, чувствую, весь этот год будет лежать в кабинете Демона Намимори, ожидая своего обеденного часа.

— Если ты продолжишь вести себя так же, то, на самом деле, не сможешь оттолкнуть от себя приставал, — качаю головой, глядя на непонимающе вытаращившегося Гокудеру. — Понимаешь, твое поведение — это что-то вроде классики жанра, для девчонок оно будет выглядеть как личный вызов. Знаешь, что такое «цундере»?

— Эй! — он даже не находится с ответом, просто вытаращившись на меня, а затем дергается, будто собираясь что-то достать из карманов. Мне это не нравится — сначала мне показалось, что он просто размахивает руками и этот жест получился нечаянно, но теперь я вижу, что нет, он действительно останавливает себя, неосознанно тянется к… оружию?

Вполне возможно, что, в духе школьных хулиганов-совсем-отбитых, он даже принес в школу что-нибудь вроде складного ножа. Надеюсь, он никого им не тыкал до этого. А то вдруг спидозный.

Так, что-то я ушла от темы.

Он слишком наигранно раздражается, пусть и не делает ошибок в линии поведения. Вздыхаю. Он эмоциональный, однако умышленно пытается выставить свое раздражение напоказ, на самом деле, думаю, способный держать себя в руках, но намеренно не собирающийся делать этого.

— Ты ведь не строитель, что ты строишь из себя черт знает что? — выгибаю бровь, не удерживаясь от еще одного подкола.

— Не твое дело, глупая женщина! — перед этим окатив меня итальянским матом, выдает.

— Тупой мужлан, — хладнокровно парирую. — И сексист.

Хорошее начало знакомства, но лучше бы ему завалить. Я не хочу ссориться, но так просто не остановлюсь, пока он сам нарывается.

Ругается на меня на итальянском, но уже как-то без души, просто выдав несколько непонятных словосочетаний. Кроме «мерде» — «дерьмо» — ничего не понимаю, да и не особенно хочу, по смыслу угадывая.

Вздыхаю. Снова. В который раз я уже просто драматично вздыхаю?

Киваю ему в нужную сторону и ровным шагом двигаюсь по коридору в сторону класса. Во мне спорят две мини-Ханы: одна убежденно пытается заставить меня быть умнее и проявить понимание, чтобы подружиться с новичком, у которого явно просто какие-то траблы с общением, а другая гордо отфыркивается, предлагая просто сдаться и сказать Хибари, что объект абсолютно не приспособлен к нормальному взаимодействию с людьми, нуждается в профилактическом камикоросе.

— Что ж ты такой общительный-то, — когда его бурчание начинает надоедать, спрашиваю, — прямо словесное недержание по сравнению со мной, а ведь это я тут экскурсовод вроде как, нет?

— Да если тебе самой нечего сказать, это твои проблемы. Как меня все это бесит! — выдает в заключение очередной раздраженной тирады.

Останавливаюсь. Глубокий вдох.

— Я пыталась вести себя ровно и не действовать тебе на нервы, раз уж у тебя плохой день, однако, сам напросился, — раздраженно скалюсь, складывая руки на груди. — Итак, то, что я могла бы сказать, но почему-то решила этого пока не делать, планируя адекватно с тобой разойтись, не нарываясь на глупые конфликты.

Еще более глубокий вздох и зачитываю почти как репчик:

— Нецензурная лексика запрещена на территории школы, даже если она на иностранных языках, а за подобные слова в отношении представителя Дисциплинарного Комитета следует камикорос, который, учти, обязательно тебя настигнет, просто не от меня. Правилами средней Намимори запрещено намеренное разжигание конфликтов между учениками на любую тему, как в школе, так и за ее пределами. Не считая твоего поганого поведения и нарушения общественного порядка этой нескончаемой итальянской руганью, ты абсолютно не соответствуешь нормам внешнего вида, прописанным в Уставе школы, о чем я тоже обязана тебе сообщить. Запрещено расстегивать более двух пуговиц на рубашке, запрещено носить дополнительные яркие элементы одежды, которые не подходят под деловой стиль. Обязательно ношение галстука или банта, в зависимости от пола, а так же неприемлемо злоупотребление украшениями, в том числе браслетами, фенечками, перстнями, которых я на тебе вижу многовато: даже девочки у нас носят меньше. И кстати, — останавливаюсь, пристально глядя на него и даже поднимая руку, призывая к молчанию, видя, что меня вот-вот обольют грязью на итальянском еще раз. — В среднюю Намимори запрещено проносить оружие, и судя по тому, как ты неосознанно тянешься в карман каждый раз когда раздражаешься, у тебя, вероятно, там что-нибудь вроде ножа. Это, конечно, круто, подражать японской гопоте с канцелярскими ножиками, но лучше бы тебе перенять какой-нибудь другой элемент нашей культуры. Более адекватный.

Он удивленно дергается, а в глазах появляется небольшая заинтересованность. Теперь ему интересно послушать, что я скажу дальше. Пожимаю плечами.

— Я не думаю, что кто-то еще обратит на это внимание, если что, просто предположила. Однако, раз уж ты действительно хочешь послушать все, что я тебе скажу! Пожалуйста, не думай, что ты один такой дерзкий, что идешь против системы, и что это круто, вот так «бунтовать» против правил и менталитета другой страны. Я знаю, что в Европе в большинстве стран свободная форма, но у нас не так. Найди способ повысить свое чувство собственной важности иначе, нежели нарушением правил.

Он смотрел на меня с такой раздражающей презрительной насмешкой, что я почувствовала себя Хибари Кёей перед травоядным. Глупым нахальным травоядным, которое решило, что оно здесь хищник.

Гокудера Хаято медленно и демонстративно подошел к окну, отойдя от меня метра на два. Достал сигарету. Поджег ее зажигалкой.

— На территории школы ведь запрещено курить? И что ты мне сделаешь, кроме того, что продолжишь пустой треп про правила? Просто отвяжись, ты не справляешься, а значит, мне не нужна твоя помощь. Дисциплинарный Комитет может применять силу, судя по твоим словам, но, скорее всего, он состоит из таких же тупых женщин, как ты, которые только и делают, что капают всем на мозги школьными правилами. Тц.

Окей, я выгляжу действительно довольно безобидно, но теперь я прекрасно понимаю, зачем Кёя выдал мне форменные штаны. Точнее, нужно будет самой, конечно, прикупить что-нибудь более удобное, да и в принципе на смену, но пока и эти сойдут. Члены Дисциплинарного Комитета носят брюки не только потому что кроме меня там одни парни.

— Видит Ками, я не хотела, — и до того, как он успел ответить, я развернулась к нему спиной и сделала несколько шагов прочь. В спину донеслось презрительное хмыканье.

Ухмыляюсь, резко развернувшись.

Срываюсь с места и с силой отталкиваюсь от земли, подпрыгивая и в воздухе пробивая ему сбоку по голове, максимально высоко вскидывая ногу.

— Нокаут.

А самой так страшно становится, что коленки подгибаются. Я только что ушатала человека, не способная на словах объяснить ему, что нарушать школьные правила нельзя. Мной может гордиться Хибари Кёя, но не думаю, что я сама могу гордиться собой после подобного. Сила ничего не решает.

— Какого черта ты творишь?! — хватаясь за голову, кричит Хаято, скорчившись на полу, но довольно быстро взяв себя в руки и приподнимаясь.

— П-прости, — я тут же оказываюсь рядом, осторожно перехватывая его руку и помогая сесть, одновременно с этим, пока он дезориентирован, рассматривая место удара. Фух, не в висок.

Хаято дергается, отталкивая меня от себя, но пока не встает, держась за голову.

— Не тошнит?

— Нет у меня сотрясения, — бурчит, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Твое счастье, что сейчас у меня уже есть цель, и это не ты.

— Мое счастье, — ошарашенно киваю. — Еще раз прости.

— Да сдались мне твои извинения, — отмахивается, — сам спровоцировал. Неплохой удар, Курокава.

Мне кажется, или если бы я вообще довела его до грани жизни и смерти, он бы вовсе меня в друзья записал? У него даже взгляд поменялся, вот уж действительно еще один ценитель физической силы. Я его даже бесить перестала.

Наверное, было реально глупо считать, что дипломатия по отношению к таким, как Кёя или Хаято, хоть что-то решает.

Наверное, я слишком тупая, чтобы решать проблемы словами, а не ударом с ноги.

— Этот коридор мало посещается, кстати, — хмыкаю, — и выходит окнами на самое безлюдное место территории. Символично, что мы именно тут разборки устроили.

— Тц, — однако, чуть усмехается.

— До урока еще около получаса, может, в медпункт?

— Обойдусь. Покажи уже, где наша аудитория.

Медленным шагом двинулась дальше, оглянувшись на новичка. Он шел следом, держась за голову и чуть морщась, но болезненным не выглядел. Уже хорошо.

Класс оказался открыт, но учителя не было. Я сразу прошла к своему месту и бросила сумку на парту, далее двинувшись к учительскому столу. Хаято остановился у ближайшего стола и почти сел на него, наблюдая издали за моими действиями.

— Так… Ты сидишь на пятой парте, третий ряд. Перед тем, как занять место, тебе нужно будет постоять у доски, пока сенсей тебя представит. Нужно будет написать мелом свое имя, чтобы показать, какими иероглифами оно пишется.

— Да знаю я, не объясняй уж такие-то мелочи, — дойдя до своей парты, Гокудера опустился на стул и буквально растекся по столу, уронив голову на руки.

— Про клубы рассказывать?

— Я в клубе китакубу*, — ответ заставляет меня весело хмыкнуть.

— Хорошо, членство в клубах у нас действительно не обязательное. М-м-м… тогда тебе нужно будет покидать школу сразу после окончания занятий, если не будет твоя очередь дежурить. У нас не рекомендуется задерживаться дольше необходимости. И, наоборот, во время большой перемены не рекомендуется покидать школу. Школьный двор свободен для посещения, гуляй по нему, сколько хочешь, однако крыша закрыта.

Я устроилась, перевернув стул, стоящий за партой перед Гокудерой, передом к его парте, и села, откинувшись на спинку. Парень лениво глянул на меня, но сесть ровно и не подумал.

— А еще запрещено проносить сигареты в школу и курить на ее территории, ты прав. Твой статус итальянского студента, если честно, дает тебе некоторые преимущества, как и идеальные оценки с соответствующими рекомендациями, но, пожалуйста, не вступай в лишние конфликты и не делай ничего противоправного в школе. Касательно одежды — черт с ней, я сама практически нарушитель, раз хожу в штанах, но у меня хотя бы есть положение о форме членов Дисциплинарного Комитета.

— Это все?

— Да. Пошли в медпункт, нужно приложить лед, а то будешь красавчиком с шишкой.

— Тц. Ладно.

Мы сходили в медпункт, где суетилась приятная женщина неопределенного возраста, к моему удивлению, складывая вещи. Попросив нас самих найти нужное, она вернулась к этому занятию, пояснив, что в этом году у нас работать не будет, и скоро здесь будет другой врач. Без особого интереса пожав плечами, я кивнула, мол, понятно, и нашла Гокудере лед, осторожно положив пакет с ним прямо на голову прикрывшему глаза парню. Он тут же дернулся, схватив лед и оттолкнув мою руку, а потом какое-то время мы сидели молча. Точнее, он сидел, а я стояла, внимательно его рассматривая.

— Хватит уже пялиться. Влюбилась что ли?

— Просто эстетически наслаждаюсь, — замечая, как вытягивается его лицо, из вредности добавляю, — твоим побитым видом.

— Тц!

— Нет, если серьезно, то у тебя действительно эстетичная внешность. Тем более, необычная для наших краев. Не удивительно, что другие девчонки действительно пищат с подобного и обязательно будут влюбляться, купившись на «обертку».

— А ты, хочешь сказать, не такая как все? — насмешливо хмыкает. Я пожимаю плечами.

— Да нет, самая обычная. И, кстати, пока ты не появился у меня была классная отмазка про то, что мне нравятся именно блондины. Интересно, ты сломаешь мне конспирацию, или нет?

Кажется, мои спокойные ответы на подобные вопросы его удивляли. Часть про предпочтения вообще заставила замереть, глупо хлопнув глазами. У него так забавно вытягивается лицо, когда он не знает, как среагировать, ой, не могу.

— Да расслабься ты, покушаться на твою честь я не планирую. Не люблю мальчишек, которые слабее меня, — насмехаюсь.

— Мерде, женщина! Если я не дал тебе сдачи, потому что ты — девчонка, это не значит, что я слабак!

— Оу.

Оу…

Хм.

Ведь он изначально говорил крайне пренебрежительно к женскому полу. То есть, у него действительно могут быть сильные предубежения на тему «мальчики и девочки разные». И если смотреть на это не только со стороны оскорбления глупых баб… Получается, он серьезно мог не атаковать меня, потому что я девушка. То есть, я практически… атаковала изначально безответного противника?

— Скоро начнутся уроки, — поторопила нас медсестра, которой мы явно мешали паковаться своим присутствием. Несколько раздраженно глянув на нее — причем синхронно, — мы двинулись обратно.

— Не сильно болит? — обеспокоенно посмотрела на место удара, где появилась небольшая шишка.

— Да забудь уже, — буркнул Хаято, — лучше закончи с информацией.

— Ага, — вспомнив, что мы не разойдемся, пока я, как прилежный представитель Комитета, не проинформирую его обо всем, я ощутила некоторое разочарование.

Мне уже стало интересно с ним пообщаться, однако, наше взаимодействие будет действительно правильно закончить на моменте окончания «инструктажа» как тут жить.

Пока мы шли до класса, по пути пройдя мимо буфета и через окна глянув на спротивную площадку, в коридорах уже собирались толпы девчонок, глазеющих на красавца-новичка. И ошарашенно рассматривающих меня, мда. Я и забыла, что это мой первый день в роли представительницы Комитета. Мне казалось, что должно, как бы, быть все наоборот — уважение, триумф, а в итоге меня одним своим присутствием затмевал Гокудера, оставляя для меня только удивленное «почему Хана-сан в штанах». Не удержалась и сняла гакуран, затем накинув его на плечи, как Кёя. Так хоть смотрюсь в их глазах более ярко.

— Оп, — вижу Незу-сенсея, — сейчас передам тебя учителю.

Быстрым шагом подбегаю к преподавателю, тот чуть бледнеет, видя чудовищное сходство моего внешнего облика с тем, как обычно ходит Хибари, но ничего не говорит — полагаю, именно из-за сходства.

— Сенсей, — припомнив, что математика у нас первым уроком, я киваю учителю на Гокудеру, — это переведенный из Италии новичок, пожалуйста, позаботьтесь о нем.

Не дожидаясь ответа, быстрым шагом прохожу мимо, после чего легко проскальзываю в класс, уже заполненный народом. При моем появлении все несколько испуганно притихли, однако, я не изменила себе, намеренно ведя себя так, как обычно.

— Всем привет, — да-да, именно, я махнула рукой приветственно и громко поздоровалась. В ответ мне нестройным хором крикнули те, кто знал эту мою утреннюю традицию. Присоединились некоторые новые, отвечая вполне дружелюбно.

— Хана-чан! — неожиданно обняла меня со спины Киоко, когда я с задумчивым видом остановилась рядом со своей партой, раскладывая вещи. Да так, что я вздрогнула и едва подавила в себе желание оттолкнуть ее подальше. Обреченно вздохнула, опуская плечи, и, развернувшись, мягко отстранила подругу, нервно хехекнув.

— Ты меня напугала, Киоко, — качаю головой.

— Йо, Хана! — к нам подходят Такеши с Тсунаеши.

— Хана, ты как-то на взводе с самого утра, — Савада смущенно вжимает голову в плечи, замечая это, а я бросаю извиняющийся взгляд на подругу, погладив ее по плечу. Видимо, мое напряжение было все-таки слишком заметным.

— Бурное начало дня, — потираю переносицу, прикрывая глаза.

— Ха-х, да, наверное сложно быть членом Дисциплинарного Комитета? — неправильно интерпретируют ребята мое состояние, поглядывая по сторонам, будто выискивая обидчика, который мог уже успеть сказать мне что-то неприятное по поводу внешнего вида.

— Нет, все в порядке, просто с утра довелось проводить новичку экскурсию.

— Новичку?

— Переведенный ученик?

К нашему разговору прислушивались и остальные, так что теперь по классу прошла волна заинтересованных шепотков. Ребята даже в дальнем конце аудитории притихли, теперь внимательно рассматривая меня и ожидая подробностей. В этот момент прозвенел звонок, а в класс вошел Незу-сенсей, крайне раздраженно толкнув дверь. Следом за ним, засунув руки в карманы, с презрительным выражением лица ко всему сущему, появился Гокудера.

— Сразу проспойлерю: новенький — мудак, но, — глядя, как уже хочет что-то сказать мне Киоко, шепчу ей на ухо, хмурясь, но окончание моей фразы тонет в хоре девичьих голосов со всех концов:

— Какой красавчик!

— Тц, — чуть дернувшись, раздраженно цыкает Хаято, проходя к доске.

— Воистину, он красавчик, — заканчиваю как ни в чем не бывало, садясь за парту.

Сасагава смотрит на меня круглыми глазами, затем ободряюще улыбается, мол, все будет в порядке. Такеши со смешком хлопает меня по плечу в знак поддержки, а затем они отходят, тоже рассаживаясь по местам.

Сенсей представляет новенького, однако тот не спешит демонстрировать классу дружелюбие, почти сразу отходя от доски и двигаясь в сторону своего места.

По пути он останавливается, не доходя до своей пятой парты, и грозно смотрит на притихшего Тсунаеши. Пинает его парту, от чего Савада испуганно вскрикивает и сам валится со стула, а затем невозмутимо двигается на свое место.

Прожигаю его спину взглядом, не понимая, какого черта он творит. Переглядываюсь с Киоко, которая находится в некотором шоке, и с Такеши, сейчас выразительно нахмурившимся.

Тсунаеши относительно недалеко от меня, поэтому я могу расслышать его обреченный вздох:

— Это что, реально аура неудачника? — прыскаю со смеху, ибо подобному явлению дала определение именно я, заметив, как к Саваде цепляется тот самый Незу-сенсей.

Чтоб его. С удивлением смотрю на учителя, который даже не собирается делать замечание Хаято, абсолютно игнорируя произошедшее.

Мое мрачное торжество наступает через несколько часов. После окончания первого урока одноклассники едва не сбивая друг друга бросились расспрашивать Хаято о том, откуда он, как перевелся, чем увлекается, все такое. Я же выскользнула из класса, намереваясь нажаловаться на жизнь Хибари, однако, Кёи не было в кабинете. Отловив патрулирующего коридор парня в гакуране, который при моем приближении чуть побледнел, выспросила, где глава.

Оказалось, Кёя отправился по делам в город почти сразу же, как мы разошлись. И не предвиделось его, кажется, весь день. Это было плохо, потому что я ужасно хотела спросить у него хотя бы совет — как мне призвать к порядку этого придурка? Это было такое глупое детское чувство обиды, что, наверное, именно осознание глупости ситуации и убивало меня. Да, я не могла ничего сделать, не могла повлиять на него физически — это просто не работало — и могла только нудеть дальше над ухом. Что может только подпортить настроение, причем нам обоим.

Может, он сам перебесится?

Перемена была короткая, так что я вынужденно вернулась в класс сразу после этого разговора, отсидела скучный урок литературы, невозмутимо делая домашку по математике вместо того, чтобы вслушиваться в переливы красноречия белых стихов. Изредка поглядывала на Хаято — он вовсе откинулся на спинку стула, демонстративно крутя пальцами ручку. Ни капли интереса к происходящему, но иногда он с откровенно страшным лицом начинал рассматривать Саваду. Тсунаеши чувствовал взгляд, дергался, оборачивался, откровенно недоумевая, с чего его так невзлюбили.

Третий урок — не выдержав, я бросила в Хаято скомканную бумажку.

«Что тебе успел сделать Савада? Если тебе просто не на кого наехать, то выбирать самого внешне безобидного парня — подлая идея.»

Сначала недоуменно оборачиваясь в поисках отправителя, Гокудера заметил мой пристальный взгляд. Я кивнула на бумажку в его руках, и только тогда Хаято развернул ее, непонятно изменившись в лице.

Прочел. Усмехнулся. Покрутил в пальцах карандаш, а затем что-то чиркнул в ответ. В мою сторону скомканный лист прилетел очень точно, даже не пришлось ловить — упал аккурат на парту, остановившись около учебника.

«Я уж думал ты решила присоединиться к этим тупым женщинам и признаться мне в пылких чувствах с первого взгляда.»

Выгибаю бровь, оборачиваюсь на Гокудеру, после чего едва успеваю прикрыть рот рукой, невнятно прокашляв что-то себе под нос. У него в руке около шести листочков-записок.

— Тебе нехорошо, Курокава? — обращает на меня внимание учитель, пока я усиленно скрываю улыбку.

— Нет, со мной все в порядке, — качаю головой, после чего сенсей возвращается к лекции.

«Не переводи тему.

P.S. страдай ^^

я же говорила, что образ гордого хулигана — мечта японской школьницы»

«Не твое дело.

P.S. Они смотрят на меня так, будто хотят сожрать.»

Заинтересованно оглядываю кабинет, действительно замечая плотоядные взгляды парочки учениц. Передергиваюсь, понимая, что они внимательно следят за нашими перебрасываниями. Быстро записывая ответ на новый листочек и сминаю его, но какое-то время держа при себе, под пристальным взглядом учителя записывая что-то в конспект. Сегодня не особо информативный урок.

«Ты смотришь на Тсунаеши так, будто он уже успел отнять и сожрать твою любимую вкусняшку. Но, вообще-то, он мой друг, так что его проблемы — и мое дело тоже. Не трогай его, а?

P.S. не бойся, вот меня они действительно хотят сожрать за эту переписку, а на тебя только слюни пускают»

Гокудера читает, но ответ не пишет, как-то снова изменившись в лице и глянув на меня уже другим взглядом — острым и цепким. Недоуменно выгибаю бровь и отворачиваюсь, так и не получив ответа.

По-хорошему, Кёя должен был бы забить Хаято до смерти еще с утра. Но почему-то не сделал этого. И уж точно Кёя не стал бы сваливать на меня разборки с нарушителем, если бы на то не было причины. Внезапные дела в городе у него появились абсолютно точно уже после появления новичка, однако, какова вероятность, что итальянец-Реборн как-то причастен к появлению итальянца-Гокудеры с пунктиком на Саваду?

Что-то должно произойти, если это его план. Причем Кёи нет, вероятно, тоже потому что дела ему подкинул мелкий репетитор. Хибари, значит, будет мешать. Но вот меня убирать не стали, хотя воспитательный момент для Тсунаеши не даю создать именно я, Кёя же скорее является тяжелой артиллерией и грубой силой на крайний случай, которая помогает, если другие не могут.

Значит, дело не в Тсунаеши, и влиянии на него, а в ком-то из нас. Во мне? Нет, не думаю, даже мое завышенное чувство собственной важности не может найти в этом логику. Значит, в самом новичке. Это логично — Хаято не сможет вести себя так, как сейчас, когда Хибари будет в школе. Логично, что умарекавару предположил — столкнувшись с трудностями взаимопонимания, как член ДК, я пойду к своему «покровителю», который уже успел абсолютно однозначно показать, что я под его протекцией. Хибари вмешался бы сразу же, как только я его проинформировала о неуправляемости Хаято, ведь он нарушает порядки любимой Намимори. Но я ничего ему сказать уже не успела, ладно. Телефон Кёя оставил в школе — как недальновидно — прямо в кабинете, так что связаться с ним не получится.

Прозвенел звонок.

— Ямамото-кун! — в класс влетел парнишка из параллели, моляще уставившись на Такеши, как только нашел его. — В волейбольном клубе ты очень нужен! Весь состав отчего-то не пришел сегодня, кажется, отравившись вчера в новой кафешке, а у нас важный товарищеский матч! Мы не можем его пропустить, мы так уговаривали Хибари-сана разрешить его проведение, чтобы привлечь народ к клубу! Если Дисциплинарный Комитет узнает обо всем, мы…

Парниша осекся, во все глаза уставившись на меня. Я же невозмутимо стояла рядом с Такеши, который, смеясь, закинул руки за голову, поливая всех вокруг эманациями дружелюбия и спокойствия.

— Бедные волейболисты. Поможешь им, Такеши?

— Конечно, не вопрос, — друг кивнул, после чего обернулся к хватающемуся за сердце парнише, — сколько человек вам еще не хватает? Эй, Тсуна! Ты ведь был запасным, не так ли? Тоже будешь участвовать сегодня?

— Еще бы двоих, — тяжело дыша, как после изнуряющей пробежки, выдохнул он. Потом осекся, несколько нервно глянув на Саваду, который растерянно посмотрел на «гонца», а затем нерешительно кивнул, мол, да, он поучаствует. — Эм, да, тогда еще бы одного… А Савада точно сможет играть?

— Положитесь на нас, — абсолютно уверенный в друге, кивнул Такеши. Я тоже кивнула, вызвав у парнишки нервную дрожь. Быстро пробормотав что-то вроде «тогда я жду еще помощь от вашего класса», он ретировался, стараясь не смотреть на меня.

Дисциплинарный Комитет… ужасает.

— Хана, Ямамото-кун! Я же совсем бездарен, зачем вы.!

М-нда, на самом деле я разделяю позицию Тсунаеши, какой бы уверенной не хотела выглядеть. Всем известно, что он не слишком успешен в спорте из-за своей фамильной неуклюжести, однако, с другой стороны, волейбол — это командная игра, так что разве плохо поучаствовать, выручив других ребят?

— От тебя не ждут спортивных подвигов, — ободряюще улыбаюсь, — просто постарайся.

— Постарайся, Тсуна-кун, — кивает подошедшая к нам Киоко, мило улыбаясь. — Я буду болеть за тебя.

Савада, что естественно, тут же расцветает и энергично кивает, мол, да-да, конечно постараюсь, положитесь на меня.

— Вам же нужен еще один человек? — в кадре появляется еще одно действующее лицо.

— Давно не виделись, Цуки-кун, — хмыкаю, вспоминая парнишу, который хотел что-то предъявить нам с Савадой еще в младшей школе.

На мгновение мы замираем, буравя друг друга серьезными взглядами, после чего Цуки с усмешкой хлопает меня по плечу, нахально сверкнув глазами. Что за панибратское отношение внезапно?

— Да я бы не сказал, что успел соскучиться, Курокава, — говорит все-таки прохладно.

— Взаимно. Однако, у тебя взыграло чувство долга и ты решил предложить свою кандидатуру в помощь?

— Э, нет, — насмешливо качает головой, — я тут подумал, может, выставим тебя в команду, а? Раз уж тебе не привыкать к мужским штанам, — скалится с видом победителя.

— Не вопрос, только подожду, когда ты уже наденешь вместо меня юбку, чтобы все были на своем месте, — качаю головой в ответ.

— Ну-ну, ребят, — мягко хлопает нас обоих по спине Ямамото, успевая оказаться посередине, — не нужно ссориться, сейчас все уладим. Эй, Гокудера-кун!

Я не успеваю ничего сказать, сбитая с толку неожиданным вмешательством Такеши. Эй, вообще-то он мог бы и встать на мою сторону, хотя бы зыркнув на Цуки посерьезнее, а не призывать всех к миру и добру.

— Чего тебе? — кричит с места Хаято, окруженный щебечущими девчонками.

— Что насчет помощи классу в товарищеском матче после уроков? — и это-то он предлагает парню, который весь день пытается делать вид, что он здесь круче вареных яиц и вообще хулиган-одиночка? Ох, Такеши. — Все же, лучше всего люди узнаются в командной игре, а?

Температура в помещении скачет неожиданно. Я не успеваю сообразить, что происходит, однако Такеши смотрит на Хаято, причем стоит уже ко мне спиной, так что не получается увидеть его глаза в этот момент. Хаято хмурится в ответ, зыркая на Ямамото очень серьезно и внимательно. Искра, буря, на мгновение в помещении все словно хрустит ледяной корочкой, после чего они оба переводят взгляд на вскрикнувшего от неожиданности Тсунаеши, который сразу теряется и не знает, куда себя деть от такого внимания. Атмосфера вновь нормальная, и, кажется, у меня просто уже идут глюки.

— Я поучаствую, — хмыкает Гокудера под звук моего разорванного шаблона.

Звенит звонок.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 16. Динамит.

Четвертый урок пролетел быстро. Я бросила в Хаято еще одну записку, однако, она осталась без ответа и не была даже прочитана. Даже больше — ловким броском Гокудера забросил шарик из скомканной бумажки прямо в урну. Ну и ладно.

Звонок на большую перемену заставил всех зашевелиться, а взгляд Хаято, который он бросил на дверь, неожиданно осознавая, что вот он — свободный час, во время которого нужно куда-то деться, был неописуем. Испытав мрачное удовлетворение, я, впрочем, довольно быстро скисла обратно. Меня ждали бумаги и обустройство в кабинете Кёи, да только вот без самого Кёи.

— Ты пойдешь в Комитет, Хана?

— Ага, простите, ребята, я сегодня немного занята, — неловко улыбаюсь.

— Ничего страшного, — Киоко солнечно улыбается в ответ, после чего смотрит на ребят, — наверное, мы найдем нии-сана и пообедаем вместе.

— Конечно, идите.

Троица уходит, я же складываю сумку, мысленно прикидывая, что из учебников можно уже выложить. В классе душно и шумно — на улице жарко, а вокруг бегают и кричат девчонки. Гакуран висит у меня на плечах, и просовывать руки в рукава — самоубийство. Я просто радуюсь, что на меня не попадает солнце, ибо солнце плюс черный цвет в такую погоду равняется еще большей жаре. Подумав, скидываю гакуран, беря его в руки, и цепляю алую повязку себе на рукав.

Вокруг парты Хаято еще большая толпа, чем на прошлой перемене, и, судя по всему, он абсолютно не справляется с отпугиванием любвеобильных девчонок, просекших фишку, что он сегодня без обеда. Насмешливо хмыкаю, проходя мимо, и тут…

— Эй, Курокава! — он быстро встает из-за парты, легко просачиваясь ко мне сквозь толпу. — Это ведь тебя назначили показывать мне школу, так что, мы пойдем?

— Э-, — не успеваю ответить, как Хаято почти силой выводит меня из класса, грубо схватив за плечо под недовольные шепотки и восклицания со стороны оставленных позади девчонок.

— Ты что творишь? — стоило нам зайти за угол, злобно смотрю на него. — Мистер «я не с коллективом» внезапно решил поучаствовать в командных играх и приобщиться к школьной жизни, отлично. Но, кажется, я уже рассказала тебе о школе достаточно. А если хочешь сбежать за мой счет от своих фанаток, то хотя бы прояви чуть-чуть уважения. Я бы тебе и так подыграла.

— Тц, — опасливо глянув в сторону коридора, из которого уже слышались девичьи голоса, новенький вздохнул. — Не лезь в это, а? — он посмотрел на меня как-то устало, однако это выражение лица довольно быстро исчезло. — И, да, я хочу свалить от них, что с того?! Бесят!

Вздохнула, насмешливо глядя на эти перемены, и молча двинулась дальше, оставив новичка позади.

— Ты идешь? — оборачиваюсь, глядя на замершего Хаято, а затем довольно хмыкаю, когда он кивает и шагает следом, засовывая руки в карманы.

Впрочем, долго мы наедине не погуляли — я целенаправленно двигалась в кабинет Дисциплинарного Комитета, и чем ближе мы были к нему, тем больше было парней в гакуранах вокруг. Они напряженно сновали туда-сюда, и уже на входе один из них не выдержал, быстрым шагом подходя ко мне и склоняясь в уважительном поклоне.

— Курокава-сан! В отсутствие главы, дайте нам указания, что делать с подготовкой к ближайшему матчу!

Хлопаю глазами, смотря на него.

— А Кусакабе-кун где?

— С главой! Или ищет главу!

— Класс, — нервно посмеиваюсь, — в чем ваша проблема?

— А? — распрямившись, парень смотрит на меня непонимающе. Он, вероятно, третьегодка, и снова высоченный — я ему едва по плечо. Смотрится, наверное, забавно, как я командую им — вон, Хаято скрывает смех за покашливанием.

— У вас есть распоряжения на счет матча?

— Есть.

— Что-то мешает их исполнять?

— Нет.

— Ну вот и отлично, после уроков я приду посмотреть и все проконтролирую лично, а пока все как обычно, я более, чем уверена, что указания на весь день у вас есть.

— Хорошо, Курокава-сан! — парень поклонился и быстрым шагом направился к остальным ребятам в гакуранах, что небольшой группкой замерли неподалеку, заметив наш разговор. Я же вломилась в кабинет, нервно поежившись от мысли, что Кёя так легко сбросил на меня управление, возможно, даже сам не догадавшись, что возвел в глазах своих подчиненных в ранг «почтеннейших лиц». Интересно, как много слухов о том, что у Хибари Кёи есть девушка, теперь появятся?

Кабинет все еще был завален бумагами и коробками, но я ловко прошла мимо них, иногда перепрыгивая полностью преградившие путь, и открыла окно, впуская в комнату свежий воздух. От жары спасло не сильно, но дышать стало сразу полегче.

Гокудера, естественно, зашел следом, с легким интересом оглядываясь. Определив, что никого здесь больше нет, и это — кабинет «главы», он с нахальной улыбкой достал сигареты, видимо, вновь решив меня спровоцировать на что-нибудь.

Ну и начерта?

— Даже не думай, — мрачно смотрю прямо на нарушителя, подходя к рабочему столу Кёи и осматривая его на предмет нужных бумаг, которые стоит рассортировать в первую очередь, ибо они могут потребоваться для отчетности директору или учителям.

— Почему это? — ухмыляется.

Медленно тянусь к ящику стола. Он замирает. Не сводя глаз с парня, начинаю его отодвигать. Пачка с сигаретами все еще у него в руке, но уже закрыта. Тянусь рукой внутрь ящика. Пачку осторожно убирают в карман.

— Потому что я прекрасно умею блефовать, — достав из ящика свой обед, так, будто не тянулась за ним, как за каким-то оружием, широко улыбаюсь, гордо задрав подбородок.

Поняв, что его ввели в заблуждение, парень возмущенно вскидывается, но я миролюбиво пожимаю плечами, довольно жмурясь.

Вообще, говорят, что в родном доме и стены помогают. Кажется, здесь, в обители Кёи, мне помогает даже стол? Нет, серьезно, мне, конечно, комфортно находиться на «своей» территории, но от мысли, что это — территория Кёи, мне становится комфортнее намного больше.

— Ты планируешь пропустить обед? — Хаято садится на диван, который уже занесли и поставили к стенке, и с невозмутимым видом сидит, иногда поглядывая на дверь и окна в задумчивости. — Голодным играть так себе.

— Не столь важно, — фыркает, притягивая к себе одну из ближайших коробок. — Что это?

— М, — вытягиваю шею, — отчетности, скорее всего за прошлый год. Лучше не трогай, я сама потом разберу.

— Ты планируешь разгребать весь этот хлам? — выразительно выгибает бровь.

Я на секунду выпадаю — блин, тоже так хочу уметь. Никогда не получалось так выразительно играть бровями.

— Вместе с Кёей.

Очень серьезно киваю, после чего открываю бенто, задумчиво рассматривая его. Думаю, стоит оставить часть для Хибари: когда он вернется, даже если поест в городе, все равно ведь задержится тут допоздна, а так будет перекусончик… кстати, надо будет озаботиться этим вопросом и запастись чем-нибудь, чтобы лежало где-нибудь в шкафу как неприкосновенный запас. Можно даже лапши быстрого приготовления взять, как совсем крайний вариант.

— На, — осторожно взяв одну из составляющих коробочки, сложив еду так, что на ней было по чуть-чуть всего, я захватила запасные палочки и подошла к Гокудере. — Мама предугадала, что я сегодня буду в компании, так что даже с учетом нас с Кёей здесь много еды.

Новичок вскидывается, однако автоматически берет коробочку.

— Я не просил, — перед тем, как приступить, будто предупреждает. Он держит ее осторожно, будто готовый в любой момент отбросить. Дикий какой-то.

— Да. Это чисто моя инициатива. Ни к чему тебя не обязывает, — медленно говорю и киваю, возвращаясь на место Кёи. Сама держу онигири одной рукой, второй раскладывая большую стопку на две маленьких, мельком просматривая даты. Одно — в хлам, в топку, сже-е-ечь, второе — еще пригодится.

К слову, кроме бумаг в коробках встречаются и другие вещи. Подставки, папки, несколько ножниц, степлер, вешалки… Вешалки? Достаю их и тут же вешаю на одну из них свой гакуран. Заглядываю во все шкафы, и в одном с удивлением вижу запасные рубашки — ничему не удивляюсь, просто повесив рядом с ними свое.

Также несколько коробок чисто с бинтами, перекисью, пластырем… набором кройки и шитья — набором юного хирурга… Меня передергивает и я ногой осторожно отталкиваю обе коробки подальше в угол, чтобы разобрать их потом, определив под медикаменты отдельное место уже вместе с Кёей.

Поздновато замечаю, что, покушав, Гокудера подобрел и стал читать содержимое еще одной стопки, впрочем, не раскладывая ее, а только пробегаясь глазами по листам и переворачивая их.

— Что ты делаешь?

— Развлекаюсь.

— Ясно. Может, если тебе нечем заняться, поможешь?

— Тц. Так и быть.

Так и живем.

Гокудера довольно быстро втянулся, и я с удивлением поняла, что ему работать с бумагами почти так же легко, как и мне. Удивительная внимательность и прекрасное умение считать в уме — рядом со мной, конечно, был читерский калькулятор, а он справлялся абсолютно своими силами.

Поразительно. Мне кажется, или у него фотографическая память?

В любом случае, парень был гениален.

— Эй, ты, — спустя минут пятнадцать работы он заставил меня отвлечься от попытки понять чей-то непонятный почерк, грубо окликнув. Я рассматривала прошения, поданные клубами на прибавку финансирования, однако было сложно понять, где удовлетворенные, а где — нет, все смешалось в кучу и печати не везде были видны четко, где «отказ», а где «принято».

— Что такое?

— Раз уж я согласился тебе помочь, — такая постановка вопроса заставляет меня напрячься, — расскажи мне о Саваде Тсунаеши. Ты говоришь, что ты его друг, да?

А разве это не «не мое дело»? Хмыкаю. Ненадолго его хватило.

— Да, он — мой друг, — отвечаю уверенно и пристально смотрю на Хаято. Я своих друзей очень люблю и ценю, так что только вякни что-нибудь.

— Тсунаеши очень добрый. Он может казаться немного трусливым и глуповатым, но на самом деле он, наверное, один из самых смелых людей, которых я встречала.

Ведь смелость — она не в безрассудности, она в умении перебороть себя и встретиться со страхом. Такой забитый неудачник, каким казался Тсунаеши, просто не смог бы делать и говорить все то, что говорил он. Не думаю, что кто-либо еще на его месте смог бы действительно воскреснуть после пули в лоб и сохранить при этом решимость подставиться под следующую, если придется.

Гокудера смотрел на меня внимательно, я же отвечала тем же, рассматривая уже его реакции. Было что-то, что заставляло меня подсознательно напрячься, однако я старалась держать нервишки в кулаке, не давая им сбить себя с мысли.

— Тсунаеши сильно изменился за этот год и сейчас перед ним встало… определенное испытание, — мельком отмечаю, как подобрался Хаято, ухмыляясь и уже в открытую смотря на него взглядом «я знаю, что ты знаешь», — и я верю, что он прекрасно справится с ним.

Какое-то время мы все еще смотрим друг на друга, но молча. Во взгляде Гокудеры мелькает что-то непонятное, почти больное, и я — да-да, смеявшаяся еще днем над его образом крутого парня, чье сердце все будут хотеть растопить — даже проникаюсь к нему неосознанной жалостью. Это не симпатия, но моя тщательно лелеемая любовь лезть не в свое дело уже потирает лапки где-то внутри, просчитывая варианты, возможные в дальнейшем.

С Хаято что-то не так. И я, как дура, ведусь на это — мне становится интересно.

Только это не тот интерес, о котором можно подумать по моим действиям.

Не знаю, можно ли судить по паре взглядов и сомнительным предчувствиям, но он выглядит как человек с глубокой скрытой депрессией, и мне почти необходимо узнать, так ли это. Он не выглядит плохим человеком, но он связан со всей этой мафиозной чехардой. Возможно, я ошибаюсь, но я уже мысленно… настроилась на то, что он, скорее всего, окажется в нашей команде.

Но на мои слова о Тсунаеши Хаято кривится, будто я бросила ему в лицо лимон, однако я уверенно оправдываю его для себя.

Если бы мне сказали, что я чей-то далекий потомок и должна поехать к черту на куличики за потомком босса своего предка, я бы тоже не пылала сильной любовью к своему будущему «покровителю», тем более, когда он выглядит, будто умрет со страху от одного моего вида.

— Если тебя разочаровывает первое впечатление о человеке, — внимательно смотрю на новичка, — это не значит, что он недостоин второго.

— Я ничего не говорил, — насмешливо хмыкает Гокудера на мои попытки в психологию, однако по глазам вижу — услышал.

Выводы, надеюсь, сделает правильные.

— Ты не говоришь, но очень уж открыто это показываешь. Пойдем, скоро звонок. Спасибо за помощь.

— Я просто должен был узнать у тебя про Саваду.

— Я могла бы и так рассказать, — этот вариант его, видимо, не очень устраивал.

Дальнейшие уроки проходят быстро. Я скучаю, перекидываюсь задумчивыми взглядами с ребятами, ободряюще подмигиваю Тсунаеши и на переменах убедительно что-то говорю ему, но, кажется, своими словами делаю только хуже. Под осуждающим взглядом Киоко пожимаю плечами, пока Савада осторожно протискивается мимо одноклассников в сторону выхода — слишком нервничает и решает «проветриться».

— Что? — поворачиваюсь к Такеши, который меня внимательно рассматривает, но он только качает головой, улыбаясь.

— Дело не в тебе, Тсуна просто должен собраться с мыслями.

Не боится стать боссом мафиозной семьи, но капитально загнался от мысли, что не оправдает ожидания класса и проиграет школьный матч по волейболу. Савада такой Савада. Я обреченно вздыхаю, раздумывая, пойти за ним, или нет, но решаю все-таки не лезть.

В следующий раз я вижу его уже в форме и с Реборном на руках. Он о чем-то переговаривается с репетитором, после чего глубоко вздыхает, прикрыв глаза, и открывает их, смотря уже совсем иначе. Умарекавару спрыгивает с его рук и Савада уходит к команде, я же «принимаю» работу Комитета и киваю тренеру, почему-то тоже решившему, что правит бал тут первогодка-Хана, что можно начинать.

— Что ты ему сказал? — проследив, куда отошел репетитор, я ловко протиснулась сквозь толпу к дальней стене, невозмутимо прислонившись к ней, вставая рядом с Реборном.

— То, что должен сказать наставник, — уверенно отвечает мальчик, — что он так и останется лузером, если не попробует, — добавляет, пожав плечами.

Съезжаю вниз по стенке, садясь на пол и раздраженно фыркая.

— И почему от меня эти слова никому не нравятся, а твои работают?

— Просто он к тебе привык.

Удивленно поднимаю взгляд на смотрящего в сторону сетки умарекавару. Я спрашивала, скорее, как риторический вопрос, просто в пустоту, и даже не думала получить ответ. Я и так понимаю, что мои слова воспринимаются иначе, все же, ребята часто говорят, что я бываю грубовата, но… Савада привык? Не расстроился, а просто не получил достаточной мотивации, потому что привык?

— Хм.

Впрочем, Тсунаеши даже с зарядом решительности сливает первый тайм. Толпа, что жаждет поддержать игроков, скрывает нас от его глаз. Мы молчим. Начинается второй тайм и Реборн заряжает пистолет.

— Ты же не собираешься стрелять в него? — напряженно уточняю, глядя, как мини-репетитор выбирает пули.

— Для того, чтобы Тсуна раскрыл весь свой потенциал, его нужно стимулировать, — все так же уверенно и будто бы «знающе» отвечает. Возводит курок. Ну уж нет, с этим я в корне несогласна.

— Если ты будешь постоянно стрелять в него, он тоже привыкнет, — отвечаю той же монетой, но это не работает, судя по тому, как иронично на меня посмотрел киллер.

— Если это помогает раскрыть потенциал, то он так и не научится управлять своей силой, сидя на твоем «допинге» из пуль, — предпринимаю вторую попытку.

— У нас есть время, чтобы постепенно приучить его. Позже я научу его управлять Пламенем самостоятельно.

Решившись, я кладу руку на пистолет Реборна, заставляя его опустить прицел когда, казалось бы, до нажатия на курок осталась пара мгновений.

— Может, просто поверишь в него? Он учится быстрее, чем ты думаешь.

Вряд ли умарекавару доволен тем, что я вмешиваюсь. Однако почему-то он меня не трогает, изучающе вглядываясь, а затем, хмыкнув, кивает.

— Посмотрим, если ты так уверена.

— Постарайся, Тсуна-кун! — доносится до нас подбадривающий крик Киоко.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО покажи класс, Савада! — вторит ей брат.

Судя по гулу, который проходится по толпе, Тсунаеши берет себя в руки и начинает шевелиться активнее.

— Я же говорила, — усмехаюсь, прикрывая глаза.

Становится неуютно под пристальным взглядом, который ощущается буквально кожей, но я делаю вид, что не замечаю его, чтобы отвлечься начиная лениво разглядывать замершего неподалеку парня из Комитета. Из интереса ищу взглядом других ребят в форме — они рассредоточены по залу и внимательно бдят за порядком. Правда, в сторону ребенка с пистолетом незаметно косятся, но ничего не делают, скорее всего, из-за моего присутствия.

Вот молодцы.

Матч мы выигрываем, что удивительно. Такеши показывает себя просто блестяще, Тсуна старается, как может, в какой-то момент, видимо, придумав особую тактику — он бегал, как профессиональный либеро*, позволяя фамильной неуклюжести буквально ронять себя под мяч. Не знаю, как остальные могли смотреть на это, но лично я ощущаю себя в дешевой комедии, когда слышу о чудесном решении Савады.

— Синяком больше, синяком меньше, — растерянно и смущенно отмахивается он от моего беспокойства. Хотя я смотрю хмуро и иронично хмыкаю, а не суечусь вокруг, как Киоко, тут же принявшаяся осматривать друга на наличие травм.

В этом его ответе есть что-то необычное — если бы не слова Реборна, я бы даже не заметила, как мимолетно удивились остальные подобной реакции. Похожее бывает, когда я неожиданно расшифровываю неоднозначное фырканье и хмыканье Кёи.

Кажется, Тсунаеши и правда ко мне привык.

От этого осознания я испытываю некоторое облегчение. Мне совсем не хотелось быть нечуткой и грубой, но так выходит, что в последнее время, тоже «привыкнув» к ребятам, я все меньше контролирую свои реакции.

К слову, перед тем, как игроки уходят в раздевалку, я успеваю выловить Гокудеру. Точнее, умудряюсь сделать это, каким-то чудом проскользнув мимо скучковавшихся вокруг него девчонок.

— Поздравляю с победой, — вежливо улыбаюсь, однако Хаято смотрит куда-то поверх моей головы, только раздраженно отталкивая, когда я мешаю пройти. Перехватываю его руку, привлекая к себе внимание, и под удивленные шепотки и возмущенные вздохи сжимаю пальцы на запястье, поверх темного напульсника, не давая вырваться. — Что с тобой такое? — осторожно спрашиваю. У него чуть бегающий, «не здешний» взгляд, и мне это совсем не нравится. На мою настойчивость Гокудера реагирует более по-человечески, будто очнувшись, и тут же раздраженно вскидывается.

— Ничего, — он все-таки вырывается и какое-то время просто возмущенно смотрит на меня, впрочем, его настроение даже в эти секунды колеблется. То возмущен, то уже не очень. Открывает рот и закрывает его.

— Я сделаю вид, что ты сказал «спасибо». Ты, правда, молодец, что решил присоединиться к коллективу, — улыбаюсь, киваю и разворачиваюсь, заметив, как Хаято чуть дергает уголками губ. Ухожу, вливаясь в толпу, не прощаясь, с веселой ухмылкой.

Не знаю, почему мне так хочется докопаться до Хаято, но пока я не пойму его, думаю, уже не отстану. Слишком любопытно.

После игры люди расходятся, толпа ликует от интересного зрелища и, обсуждая увиденное, потихоньку рассасывается, спортсмены уходят переодеваться, я же остаюсь и с самым суровым видом стою, подпирая очередную стену, и наблюдаю, как бравые парни в гакуранах бегают по спортзалу со швабрами. Работают они оперативно, так что инвентарь сложен, пол чист, а сетка снята уже через десять минут.

— Курокава-сан, все готово, — информирует меня кто-то из них, кажется, это тот же самый чувак, что подходил ко мне сегодня днем.

— Да, я вижу, — киваю, — молодцы. И… кстати, как тебя зовут?

— Сато Тору, — почтительно склоняется, — третий класс «B».

— М, тебя называл вчера Кусакабе, ты один из кураторов первогодок, да?

— Так точно, — согласно кивает.

— Отлично, Сато-кун, я постараюсь тебя запомнить, — дружелюбно улыбаюсь парню, от чего он чуть смущается. Они у Кёи такие забавные, будто из древней Японии вышли, из-под крыла какого-нибудь важного дайме, с которым ни поговорить, ни посмотреть на которого просто так нельзя.

— Курокава-сан, будут еще указания? — перед тем, как уйти, задает вопрос Сато, заставляя меня задумчиво нахмуриться.

— Если честно, я не такое уж уполномоченное лицо, чтобы решать, но, думаю, сегодня вы отлично справились. Продолжайте патрулирование или исполнение индивидуальных поручений. Что-то еще есть на сегодня?

— Так точно! Из указаний на сегодня… — парень мешкает.

Удивленно смотрю на него, а Тору, кажется, откровенно теряется, пытаясь сообразить, как донести до меня какую-то идею. Странно. Терпеливо жду, и он, наконец, излагает, опасливо косясь на меня, будто я могу побить его за сомнения. Впрочем, кто знает, может, он и правда так думает.

— Было одно не совсем понятное указание… Перед тем, как глава отбыл, к нему приходил странный ребенок, что разговаривал с Вами во время матча. Он передал нам не вмешиваться в дела переведенного ученика, того, которого Вы курируете. Что касается переведенного ученика, то ориентировочно он должен проявить интерес к Саваде Тсунаеши. Глава ответил на предложение отказом, однако потом… передумал. Мы в замешательстве, Курокава-сан.

Тору весь подобрался, а я неожиданно задумалась.

Значит, Кёя не должен вмешиваться во что-то, но это же Кёя — его вряд ли было просто убедить. В итоге Хибари нашли дела в городе, не удивлюсь, если Реборн все подстроил себе в угоду.

Нужно теперь решить мне. Как бы действовал Кёя?

Известно, что Гокудера имеет с Савадой какие-то свои счеты, о которых сам Тсунаеши не имеет никакого представления. Значит, в один момент Хаято не выдержит и взорвется. Как это будет? Он зажмет его в углу, как школьницу, и будет нагнетать обстановку, наблюдая, как Савада бледнеет и сползает по стеночке? Пригрозит? Применит силу, что-то потребовав? Надеюсь, Такеши будет рядом и они успокоят новичка до того, как он покажет себя с плохой стороны.

— Не вмешивайтесь, — после минутного молчания, все-таки выдаю. А затем, поддавшись своему обычному паникерству перестраховщика — банально вспомнив, в каком странном состоянии был Хаято после окончания матча — добавляю.

— А лучше проконтролируйте, чтобы никто не вмешивался, что бы ни произошло, кроме Ямамото Такеши и Сасагавы Рёхея. Возможно, это будет опасно. И, хм, постарайтесь сделать так, чтобы было как можно меньше свидетелей у их… разговоров?

Кажется, я переборщила? Глаза Сато округляются и он какое-то время смотрит на меня в смятении, возможно, даже борясь с желанием покрутить пальцем у виска.

Однако… вдали раздается грохот, похожий на взрывы, и я аж подскакиваю, шугнувшись. Рявкаю, сама от себя того не ожидая:

— ВЫПОЛНЯТЬ!

А это даже прикольно. Тору и вновь стоящих неподалеку остальных ребят из Комитета будто ветром сдуло. Я же рванула в сторону шума, уже догадываясь, где Гокудера решил поговорить с Тсунаеши. Кажется, это то самое место, которое мы видели из окна. Максимально безлюдное.

Открывшееся зрелище меня откровенно шокирует. Перепаханная земля в некоторых местах, ураганы пыли и…

— Джудайме! — посреди кучи разбросанного на земле динамита, от некоторых фителей которого исходит характерный дымок, на коленях стоит Хаято. Тсунаеши — в одежде, пусть и сильно потрепанной — стоит перед ним с абсолютно пустым взглядом, который, впрочем, быстро проясняется и он начинает истошно верещать, размахивая руками.

Такеши и остальных поблизости нет, так что остановить Саваду некому — я срываюсь с места и перехватываю его руки, с силой сжимая запястья, и удерживая. У Тсунаеши в глазах стоят слезы и он дергается, пусть и уже не так активно, а я перевожу взгляд на его руки и…

— Пиздец, — ошарашенно выдыхаю, глядя на весьма однозначные ожоги.

Держу слабо дергающегося Тсунаеши за запястья и смотрю на динамит у нас под ногами. Один фитилек, не до конца потухший, неожиданно гасит прилетевшая откуда-то пуля. Узнаю почерк Реборна, точнее, догадываюсь, что так поступить мог только он.

— Больно, — стиснув зубы, шипит Савада, а я даже не знаю, что сказать, просто встречаясь с ним взглядом. Мы смотрим одинаково испуганно, однако я мысленно даю себе пощечину. Я бы на его месте, наверное, еще пуще орала, но я не на его месте — надо брать себя в руки.

Отпустив одну руку Тсунаеши, вторую я продолжала держать и чуть потянула вперед. Савада послушно сделал несколько шагов в нужную сторону, но неожиданно замер и обернулся на Гокудеру.

Хаято был похож на наркомана, наверное — я наркоманов не видела, но этот невнятный взгляд точно не показался мне возможным на лице у адекватного человека.

Что-то с силой сдавило легкие — еще полчаса назад я думала, что мы с ним подружимся, а он оказался террористом-подрывником. А может вовсе смертником, я не знаю — он сидит среди динамита, который, по логике, должен был подорвать и его самого. Должен был бы, если бы не Тсунаеши.

Неожиданная мысль заставляет меня покрыться холодным потом.

— Чем он поджигал динамит? Терпи, Савада, нужно отобрать у него возможность новой попытки подрыва, причем срочно — он же неадекватен…

— Я прослежу, — резко опускаю взгляд вниз, глядя на умарекавару, который держит под прицелом Хаято. — Сейчас моему ученику нужна первая медицинская помощь. Идите.

— Хорош учитель, — рычу, однако, тут же утаскивая Тсунаеши прочь.

Быстрым шагом довела его до умывальников — уличные краны, где набирают воду для уборки клубов, находятся недалеко, так что дошли быстро. Савада мало что соображает, покорно передвигаясь следом за мной, кажется, испытав на себе прелести болевого шока, а я быстро шарю по карманам, надеясь, что у меня найдется платок. Не находится. Шарю по карманам Тсунаеши, причем что мне, что ему, как-то пофиг, что это может быть не очень прилично. Савада, видимо, тоже не имеет привычки носить с собой платки. Хмурюсь, а затем легким движением развязываю алый бант со своей шеи — лента тканевая, достаточно широкая и длинная, чтобы обмотать ладони.

Без особых сомнений — разве что боюсь, что выгляжу крайне глупо — смочив ленту водой, осторожно сажусь на корточки перед прислонившимся к стене умывальников Савадой. Он прикрыл глаза и морщился, стиснув зубы. Мягко ерошу светлые волосы, привлекая к себе его внимание.

— Подними руки, — он исполняет требуемое, жмурясь от боли, и я очень осторожно наматываю ему на ладони холодную влажную ткань.

Тсунаеши пищит, дергаясь и не зная, куда деться, так что мне приходится опять схватить его за запястья, силой заставляя замереть и посидеть спокойно.

— Сейчас чуть-чуть посидим и пойдем в больничку, — информирую.

— А медпункт?

— Медсестра уволилась, — и очень, кстати, некстати.

Я отвечаю Саваде хладнокровно, но в душе почти паникую, боясь признать, что сама в оказании помощи полный профан и медсестра-то нам как раз необходима.

Есть разные виды ожогов, и к ним разный подход. Еще бы я интересовалась этим когда-нибудь серьезно, ага. Надеюсь, их вообще можно мочить — то, что нужно осторожно охладить, я помню, да только правильно ли это… вообще не имею понятия. Будем считать, что да. Это лучше, чем просто ничего не делать. Наверное.

Тсунаеши уже не смотрит на меня, роняет голову и пытается отвернуться. Я вижу, как падает вниз несколько капель-слезинок. Черт! Беспомощно ерошу ему волосы, снова. Как маленькому ребенку — в детстве у меня часто дергалась рука растрепать прическу ровесникам, слишком уж они были умилительные.

А теперь я просто не знаю, как еще проявить сочувствие.

— Терпи, — убедительно говорю.

— Да знаю я, — Тсунаеши отворачивается еще сильнее, жмурясь, а потом добавляет, — я терплю, просто больно.

— Понимаю, — нет, не понимаю. Легко сочувствовать больному, будучи здоровым.

— Если бы я это не сделал, он бы подорвал целое… школьное крыло. Ты… видела… сколько там динамита?

В горле у меня пересохло. Отвлекаясь на раны Тсунаеши, я как-то старалась не думать о том, что увидела на месте их «разговора» с Гокудерой. Я молчала. Савада тоже — почти полностью проглотив последние несколько слов и перейдя на какой-то невнятный шепот, он неожиданно замолк, едва не всхлипнув.

— Где остальные? — спрашиваю, едва-едва придумав смену темы.

— Я попросил не ждать меня, — бурчит. — Но, вообще-то…

— Тсуна!

— Тсуна-кун!

— САВАДА! ЭКСТРЕМАЛЬНО ГДЕ ТЫ?!

Из-за поворота, явно привлеченные шумом и решившие вернуться, выбегают ребята. Я встаю и машу им рукой, привлекая внимание, а затем сразу же прикладываю палец к губам, призывая к тишине.

— Мы слышали грохот, что произошло? — говорит за всех Такеши, когда они подходят ближе, а затем ошарашенно замирает, заметив, что не так с Тсунаеши. Киоко тут же бросается к раненому, перехватывая его руки за запястья почти так же, как я пару минут назад, но заметно нежнее и бережнее.

— Конченый псих-террорист произошел, — цыкаю, отворачиваясь.

Меня начинает немного трясти.

— Джудайме! — из-за поворота как раз выбегает Гокудера, потерянно оглядываясь и, наконец, замечая нас. Его никто не уводил, не приводил в чувства — когда я утащила Саваду, он так и оставался сидеть в окружении потухшей взрывчатки и Реборна, который как-то не очень удачно за ним «последил».

Мне хватает одного слова, чтобы решить дальнейший сюжет. Я говорю испуганно, абсолютно не зная, что ждать от слетевшего с катушек новичка-террориста.

— Он.

Голос почти срывается.

Парни действуют на удивление синхронно и слаженно. Рехёй срывается с места, стоит ему только поймать мой злой испуганный взгляд, а Такеши — чуть позже, только после того, как бросает взгляд на Саваду, решительно привставшего, чтобы загородить Киоко.

Хаято не сопротивляется — почти — банально не успевает, падая после сокрушительного боксерского удара левой на землю, а затем утыкаясь в нее же носом, пока руки — за спиной, крепко фиксируемые Такеши.

Я сажусь там, где стою, наблюдая за этим — ребятам веры намного больше, чем Реборну. Все будет хорошо, все почти закончилось. В ушах звенит и я готова расплакаться, наконец, осознав, что только что могло произойти. Не ожоги на руках у Тсунаеши в этой ситуации самое страшное, совсем не ожоги.

Это в аниме про школьников-героев все красиво и бескровно. Сражения на мечах и управление стихиями, мощь, способная сносить целые здания, в руках детей-подростков. В жизни все куда страшнее: вместо супер-способностей самый обычный динамит, способный нанести разрушения куда реальнее. Вместо тайной организации по спасению мира — мафия.

Шмыгаю носом и неожиданно чувствую легкое касание со спины. Дергаюсь, резко оборачиваясь, и…

— Успокойся, травоядное, — тихий голос Кёи над ухом заставляет меня вздрогнуть. Я, как испуганный ребенок, прячу лицо у него на груди, обхватив за пояс.

— Угу.

Легко сказать «угу», сложно успокоиться!

В последнее время в моей жизни слишком много моментов, когда все, чего хочется — это просто спрятаться, когда оказывается, что очередное приключение мне не по зубам.

Не сдерживаю нервный смешок и осторожно отстраняюсь от замершего каменной статуей друга.

— Кроме Тсунаеши пострадавших нет, Комитету я сказала не пускать народ ближе, и… и… — вздыхаю, а потом глупо-глупо спрашиваю. — Все ведь в порядке? 

Звучит так, будто это я только что подошла, а не он. Будто он все время был здесь и держит ситуацию под полным контролем.

Иррационально хочется верить — это действительно так. Теперь все под контролем.

Я же все сделала правильно?

Кёя кивает на мои слова — и сам того не зная, отвечает на невысказанный вопрос.

На фоне ругань Хаято — а ведь он казался мне нормальным парнем. А ведь это реально страшнее всего — знать, что человек, с которым ты говоришь днем, сидишь в одном кабинете, перекидываешься записками на уроках, вечером может оказаться конченым психом.

— Что теперь?

— Будем кое с кем разговаривать. А ты пойдешь домой.

— Не хочу домой.

— Тогда в больницу.

Мельком смотрю на сатирично-довольных Тсунаеши и Киоко, отлипнув от плеча Хибари и скосив на них глаза. Отрицательно мотаю головой.

— Я с тобой останусь.

— Точно не со мной. Кто-нибудь тебя проводит.

— Я хочу с тобой, — упрямо вскидываюсь, заглядывая Кёе в лицо.

— Нет, — резко.

Поджимаю губы.

— Я лично проконтролирую, чтобы до него дошли нормы поведения в обществе. Тебе это видеть не нужно.

— Ладно, — так-то я понимаю, что Кёя не из вредности мне отказывает, но все равно неприятно. И лезть не хочется, и видеть ничего не хочется, но остаться — все равно хочется, пусть правильнее будет и пойти домой.

— Пусти меня, придурок! Я должен быть с Джудайме! Джудайме!

— ЭКСТРЕМАЛЬНО не понимаю, почему мы должны пропустить тебя к Саваде!

Кёя мягко хлопает меня ладонью по плечу, это движение быстрое, невесомое — я только оборачиваюсь на касание, а он уже уходит, на ходу вскидывая тонфа и угрожающе приближаясь к парням.

— Эй, Тсуна, — голос умарекавару, о котором вновь все забыли, заставляет замереть почти всех. Только новичок продолжает дергаться, удерживаемый Такеши, а Кёя невозмутимо шагает в их сторону. — Теперь Гокудера Хаято твой подчиненный. Ты должен решить, что с ним будет. Остальные твои подчиненные должны будут принять твой выбор.

Интересная постановка вопроса. Вижу, как замирает на полушаге Хибари, медленно оборачиваясь, и как мимолетно леденеет взгляд Такеши. Сам же Савада растерянно смотрит на репетитора, а потом переводит взгляд на Хаято.

Ему ведь стоит привыкать решать чужую судьбу, да? Удачно, Реборн, очень удачно.

— Конечно я должен стать правой рукой Джудайме! Он спас мне жизнь, теперь я вверяю ее ему, я стану самой лучшей, самой преданной Правой Рукой! — услышав, о чем речь, Хаято задергался в несколько раз активнее, заставив Такеши упрямо нахмуриться, сдерживая его.

— Я устал, Реборн, — со слабой улыбкой прошептал сам Савада, отводя виноватый взгляд от новичка, — так что я полностью доверяю своим друзьям в этом вопросе.

— Джудайме! — очередное восклицание было прервано нокаутом от удара тонфа.

— Мы разберемся, зверек, — ухмыльнулся Хибари, ловко перехватывая уже бессознательную ношу из рук Такеши и волоча Гокудеру за шиворот куда-то в сторону. Видимо, найдут место и… и что?

— Савада! Перед тем как мы устроим этому новенькому ЭКСТРЕМАЛЬНО мужской разговор нужно доставить тебя в больницу! Забирайся!

— Ха-ха, Хибари, подожди уж нас, хорошо? Я тогда провожу девочек.

— Хн.

Мы помогли Тсунаеши подняться и Рёхей тут же пригнулся. Савада, не сопротивляясь, осторожно забрался ему на спину и так поехал до больницы. Точнее, полетел, учитывая, с какой скоростью понесся Сасагава, оставив Киоко под нашу ответственность. Удивительно. Не думаю, что раньше Рёхей так легко бы отдал ее в чьи-нибудь руки, но нам с Такеши можно. Не знаю, правда, кому из нас — мне, как ответственной и ближе знакомой, или Такеши, который, как и остальные наши ребята, экстремальный мужик и друг.

— Ха-ах, мда, идемте, Хана, Киоко-чан, и не волнуйтесь, мы уж тут разберемся, — после того, как мы проводили взглядом умчавшихся мальчишек, а Кёя незаметно утащил куда-то Гокудеру, кивнул своим мыслям Ямамото, однако я вновь уперлась.

— Останусь.

— Не стоит, Хана, — мягко разворачивая меня за плечи и подталкивая к выходу, покачал головой Такеши.

— Но…

— Иди домой, — хором высказались уже трое, причем третий голос в хоре Хибари — он успел появиться обратно почти тут же — и Ямамото заставил всех снова дернуться.

— Умарекавару, — раздраженно посмотрела на непроницаемое детское лицо Реборна и обреченно выдохнула, когда за руку меня взяла взволнованная Киоко. Вот уж кто был совсем не против уйти домой.

А вот то, что наш сомнительный репетитор обладает поразительным даром исчезать из всеобщего внимания, определенно не уходя и не прячась при этом, меня немного нервировало.

Впрочем, мои мысли тогда в первую очередь занимал вопрос, остаться ли, или свалить по-хорошему. То, что, оставшись, я сделаю еще несколько крупных шагов от «не вмешиваем ее» до «она по уши в мафиозном дерьме», меня не слишком трогало. Думать о своем будущем, когда тут происходит такое… я так не умею.

Я тактик, а не стратег.

— Эй, травоядное, — поднимаю глаза на Кёю, что раздраженно ждет, пока мы уже решимся шевелиться. — Я зайду вечером и все расскажу тебе. Иди.

— Ладно.

Вот так я совсем не против.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 17. Дурдом.

Вокруг было шумно.

Если бы мне кто-то раньше сказал, что я буду считать, что вокруг меня «слишком много людей», я бы покрутила пальцем у виска и припомнила бы свои стальные нервы и бесконечное терпение в начальной школе. Как же я ошибалась, думая, что это — худшее, что мне предстоит в новой жизни…

Казалось бы, такая Санта-Барбара, какая происходила вокруг, в принципе невозможна, так как не имеет под собой хотя бы малейшего намека на логику, однако… все, что происходило, действительно происходило.


* * *



Следующий день после эпической попытки подрыва школы прошел… быстро.

Он начался для меня намного позже, чем прошлый, причиной чему были отсутствующие дома едва ли не с ночи родители, экстренно вызванные на работу из-за внезапных проверок документации, которую никто не мог найти, и выключенный будильник, который я, видимо, на автомате вырубила, даже не просыпаясь.

— Пора вставать, травоядное, — автоматически прижав зазвеневший телефон к уху, в полусне валяясь на кровати, я похолодела, увидев, как за окном уже почти светло.

— Сколько времени, Кёя? — хрипло спросонья спрашиваю, уже садясь на кровати и судорожно осматриваясь в поиске вещей.

— Почти восемь, — Хибари отвечает спокойно, но я прекрасно слышу в его голосе ухмылку, — думаю, ты достаточно отдохнула, чтобы приступать к работе.

Вот же черт!

— Я скоро буду, — сбрасываю трубку и в рекордные сроки одеваюсь, расчесываюсь, вновь делая высокий хвост, и убегаю в ванную, откуда выскакиваю через несколько минут.

Схватив сумку сбегаю по лестнице и едва попив на кухне водички вылетаю из дома, бегом уносясь в школу.

— Травоядное, — несколько удивленно смотрит на меня Кёя. — Ты быстро.

Сгибаясь пополам и пытаясь отдышаться, я проглатываю нервный смешок и задорно сверкаю глазами, подняв, наконец, голову.

— Дисциплинарный Комитет, — кошусь на рукав рубашки, к которому чуть кривовато прилеплена алая лента, — не должен опаздывать! — шутливо отдаю честь, вставая ровно.

Кёя на это только качает головой, мол, «что за глупости ты тут делаешь», но я упрямо встаю рядом, наблюдая за прибывающими учениками.

— Спасибо, что разбудил. Как ты понял, что я проспала?

— Иначе бы ты была здесь еще час назад, — как само собой разумеющееся, отвечает, даже не глядя на меня.

Логично.

— А еще я вчера отключил твой будильник.

— Что? — он пожимает плечами. — Ясно.

Ничего не ясно, однако, я ощущаю вместо раздражения, которое, вообще-то, свойственно было бы мне в этой ситуации, некоторое… умиление. Кёя такой Кёя.

Вчера он действительно пришел, как и обещал, однако пришел он ближе часам к десяти, когда гостей было принимать ну совсем не вовремя — родители, уставшие и желающие расслабиться, не так давно вернулись с работы и только-только начинали погружаться в домашнее умиротворение, устроившись в гостиной перед телевизором и отослав меня наверх, перед этим расспросив, как прошел день.

Я ничего существенного и внятного, конечно, не рассказала, сославшись на большую усталость и высокую загруженность. «Так замоталась, что нет сил на подробности», — вымученно улыбалась, после чего с понимающими улыбками была отправлена отдыхать.

Так что Кёя, как сказочный рыцарь к принцессе в башне, залез ко мне через окно. Ловко и непринужденно, будто каждый день это делает. Он даже сразу приметил все нужные выступы, за которые можно зацепиться.

Иногда я задумываюсь над тем, что Хибари все-таки не человек. Однако это же смешно, да?

Потолок слабо сиял наклейками-звездочками. Я лежала на кровати, раскинувшись звездочкой, а Кёя сидел на полу, прислонившись к кровати спиной.

Мы больше молчали, нежели говорили, потому что всю информацию — точнее, максимум, который мне было позволено узнать — друг мне выдал в первые пять минут. Так емко и лаконично, что ничего спросить уже не получилось.

Из его слов выходило, что они втроем, под незаметным присмотром умарекавару, несколько часов потратили на то, чтобы поговорить с Хаято. Причем именно поговорить — Кёя усмехался, и я сначала не понимала, почему, однако после фразы «поговорить так и не вышло», кажется, немного поняла. Мальчишки наслаждались случившимся разбором полетов, и я легко представляла их мрачные пафосные лица, когда все втроем в похожих позах стоят напротив Хаято, наверняка связанного или просто сидящего на стуле, как во время допроса.

— Он хоть жив? — мой мозг к тому времени был настолько перегружен событиями дня, что все возможные резервы волнения банально исчерпались, оставив меня безразлично хладнокровной. Естественно, это был риторический вопрос, я знала, что новичок точно будет жив — ребята ведь адекватные люди, а не животные.

— Даже придет в школу через пару дней, — усмехался в ответ Кёя.

Хаято так и не отступился от идеи посвятить свою оставшуюся жизнь преданной службе Джудайме, и я даже не представляю, какой слепой верой нужно обладать человеку, чтобы, как Гокудера, менять шило, простите, на мыло.

Кёя рассказал, что Хаято ранее был вольным наемником, после чего ему кто-то подкинул информацию о «дечимо Вонгола из Японии» и, видимо, неплохо проехал по мозгам, потому что определить, зачем было делать вид, что собираешься убить своего будущего босса и занять его место, мальчишкам так и не удалось.

Конечно, никаких дополнительных воздействий на Хаято не было, на самом деле. Это внес свою лепту заинтересовавшийся Реборн, подкинувший парням тем для вопросов и примерно в середине «разговора» вышедший из тени. Кёя был склонен верить умарекавару, так что я тоже приняла природную нестабильность Гокудеры как данность.

Умарекавару слаженность ребят, кстати, понравилась. А вот Гокудере ребята, я так понимаю, в целом вряд ли понравились. Потому что даже после его слезной истории они не сменили гнев на милость, упорно повторяя, что так, как он делает, делать нельзя, и что один факт его обещаний — пока что пустых — не сделает его правой рукой Джудайме, даже если сам Тсунаеши наивно согласится.

— Улыбчивое травоядное показало зубки, — усмехался Кёя на этом моменте, и у меня прекрасно получалось представить, как Такеши смотрит на новичка своим пристальным, серьезным взглядом, который обычно прячет за добрым прищуром, и говорит что-то вроде «я буду следить за тобой» или «место правой руки Тсунаеши не так просто получить».

Все-таки он лучший друг Савады.

Такеши — первый человек, который разглядел в забитом паникере-неудачнике настоящего Тсунаеши. Когда-то давно мы вместе обратили внимание на него, однако я не смогла переступить через себя и присмотреться к мямле-Саваде. А Такеши — смог. И меня потом убедил — мягко, ненавязчиво, своим личным примером, а не призывом «посмотреть».

У меня проскользнула, тут же исчезнув, аналогия с моими отношениями с Кёей. Если бы внезапно появился кто-то, кто не являлся частью нашей компании, но упрямо бы начал звать Хибари другом, вот просто взял бы и начал, решив, что они подходят друг другу… Я бы, наверное, ходила бы в клуб в два раза чаще и яростно пинала все попадающиеся мне на пути груши, находясь в тихом — или не очень — бешенстве.

Это, конечно, немного не то, но в обоих случаях те отношения, которые есть, достигались не за один год, упорным, хм, трудом и работой над ними. А не вот так просто — я молодец, я так сказал, я буду достойным. Естественно захочется сказать «окстись, парниша!», ведь такую дружбу нужно заслужить.

Я почти не слышала, как Кёя ушел. Оставив открытой форточку, просто исчез, дождавшись, пока я задремлю и укрыв пледом.

И еще он, как оказалось, выключил мой будильник.


* * *



Уроки тянутся невероятно уныло, и я тихонечко выпрашиваю у Кёи разрешение на свободное посещение. У многих членов Дисциплинарного Комитета такое, потому-то и редко встретишь их на занятиях, все чаще в коридорах, бегущих исполнять какие-то поручения своего сурового главы.

После моего вчерашнего крика на Сато Тору на меня смотрят с еще большим уважением. Кёя ухмыляется, наслаждаясь повиновением за нас двоих, да и я, наконец, мирно брожу по школе, радуясь производимому эффекту. Мои брюки уже не создают эффект разорвавшейся бомбы, пусть осуждающих взглядов я встречаю больше, чем ожидала. Главы клубов и просто ребята из бывшего студенческого совета идут со мной на контакт охотно — раньше с ними разговор был куда короче, я же выгляжу вполне безобидно.

Впрочем, не обходится и без эксцессов — деятельный секретарь боксеров в первые же минуты пытается развести меня на увеличение финансирования, цепко ухватив под локоток. Спасает громогласно объявляющий о том, что он пришел, Сасагава Рёхей — услышав проблему, он активно оттесняет от меня парнишу, хватая за плечи сам.

— Я верю, что ты и так ЭКСТРЕМАЛЬНО поможешь нам, если будет возможность!

— Аха-хах, спасибо, — чуть морщусь от громкого ора, однако действительно благодарно киваю. — Как вчера… прошло?

Мне интересно, что думают остальные ребята о том, что случилось с Хаято, и о последующем разговоре. Однако, что Такеши, что Рёхей, только мрачнеют, становясь какими-то излишне задумчивыми, и ничего не говорят. Непривычно видеть притихшего Сасагаву, так что я быстро отнекиваюсь, меняя тему, и приглашаю товарища зайти к нам в класс после уроков — сегодня последним стоит труд и девочки будут готовить мальчикам десерты. Рёхей тут же предлагает оставить немного и занести Саваде после уроков — мне эта идея нравится, однако я мысленно уже представляю, какого размера нам нужно будет сделать с Киоко торт, чтобы дать попробовать всем ребятам. То, что мы объединимся — даже не обсуждается, так уж вышло, что это не запрещено, а делать по отдельности слишком невыгодно. Вот если бы мы не общались с таким количеством мальчишек — тогда да, можно было бы насладиться процессом индивидуального приготовления.

А так — дать попробовать сенсею, с моей стороны — забежать с одним кусочком к Кёе, конечно же угостить Такеши, Рёхея. Занести в больницу Саваде — тоже отличная идея, все-таки, раз его решили оставить в палате на денек, а не отпустили домой, ему явно будет уныло.

Меня мельком посещает мысль угостить Гокудеру, однако я не знаю, где он может быть, и что-то подсказывает, что после воспитательной работы парней это будет не слишком удачной идеей.

— Ты такая добрая, Хана-чан, — когда я делюсь своей мыслью с Киоко, подруга только вздыхает, осторожно замешивая тесто нашего будущего шедевра.

По компромиссному решению, его решено сделать бисквитно-ванильным, так как Сасагава любит клубнику, а я — не люблю. Только если свежую. Понимаю, что мы это, в принципе, только готовим, а сами попробуем всего чуть-чуть, скормив мальчишкам большую часть, но уже того, что я облизываю ложку в процессе под ее умиленные «ты иногда такой ребенок, Хана-чан» уже меня радует.

— Я не добрая, просто…

— Он тебе нравится?

— Что?

Я даже роняю ложку, которая жалобно звенит, ударяясь о край подноса.

— Ты пришла к этому выводу, потому что он блондин, что ли? — нервно посмеиваюсь, осторожно стирая со стола капельки крема.

— Нет, ну, не совсем, — подруга смущается, понимая, что ее выводы крайне банальны и безосновательны, — просто после того, что он сделал, — она хмурится, что на ее ангельском личике выглядит крайне мило, — ты все еще думаешь о том, что он сможет…

Это было бы мило, если бы не было так страшно.

Я все еще думаю, что он сможет стать частью нашей команды? Да.

Киоко неопределенно крутит рукой, не способная подобрать слова, а я вздыхаю, осторожно отодвигая поднос с будущим кулинарным шедевром. Остальные девчонки снуют туда-сюда, полностью увлеченные процессом, и даже если прислушиваются к нашему разговору — быстро теряют интерес, не улавливая сути. Наша болтовня похожа на обычные девичьи сплетни, которых всем и так хватает.

— Ему нужна помощь, — тоже нахмурившись, все же решилась я, — и если не мы, то… кто может поручиться, что, оставшись один, он не решится на что-нибудь еще более безумное?

Гокудеру банально жалко. Я прислушивалась к этому странному, горьковатому чувству, еще с прошлого вечера, не понимая, что же вызывает во мне парень-террорист.

Он вызывал во мне страх, и… острое сочувствие.

Он не выглядел отчаявшимся, но именно таким он мне неожиданно показался после рассказа Кёи. Понимание, что, мирно обедая со мной, Хаято знал, что сделает через несколько часов, убивало, однако я только сильнее начинала сочувствовать ему, вспоминая, каким взглядом он смотрел на Тсунаеши уже после случившегося. Будучи испугана и зла, я не заметила этого сразу, но после того, как Хибари довольно ухмылялся, рассказывая об упертости новичка, все сложилось.

— Тсунаеши-кун… тоже бы так решил, да?

— Да, — вздыхаю, — ведь у нас у всех нет выбора? — звучит, как старая шутка.

Я мягко притянула Киоко к себе за плечи, тыкая пальцем ей в щеку. Она улыбалась.

— Выше нос, с таким лидером, как Савада, у нас нет шансов на провал в налаживании взаимоотношений, — сама пытаюсь в это верить. Мне совсем не улыбается постоянно ждать подлянки или неожиданного срыва Хаято каждый день. — А Хаято следует сводить к психологам, как думаешь?

— Надеюсь, Гокудера-кун справится, — согласно кивает подруга и мы, на волне душевного подъема, делаем сверху на десерте еще один слой ванильного крема.


* * *



С тарелкой в руке и опять криво съехавшей с рукава алой лентой ДК я чувствую себя крайне глупо, шагая по школе после урока труда в сторону кабинета Кёи. Постучавшись носком туфли в дверь, я ногой же ее осторожно приоткрыла.

— Кёя, — я смело вошла и замерла, ощутив на себе десяток чужих взглядов.

Выстроившись в две шеренги, полагаю, приближенные лица Дисциплинарного Комитета получали от своего главы новые указания на ближайшее время.

Во-первых, почему меня никто не предупредил?

Во-вторых, я нахально прошла мимо одной из шеренг и поставила тарелку с куском торта прямо на стол внимательно следящего за мной Хибари, после чего обошла кресло и уже стоящего за креслом справа заместителя, встав за его левым плечом с самым независимым видом. Кусакабе, старающийся сохранять невозмутимое выражение лица, бледнел и нервно поправлял воротник.

— Продолжим, — воистину невозмутимый Кёя легко хлопнул по столу стопкой листов, выравнивая ее, а ровные ряды парней Комитета медленно выдохнули. Среди них, к слову, были оба моих знакомца — Сато и тот парень, который встретил меня перед учебой, отведя к Кусакабе. Выглядели они чуть более готовыми к неожиданным поворотам этой жизни, чем остальные, что меня позабавило. Сато так вовсе стоял, преисполненный того самого чувства «я же говорил», поглядывая на кого-то в соседней шеренге.

Закруглились ребята быстро. Слаженно крикнув в конце, они очень организованно и быстро высыпали из кабинета и тут же разошлись по постам. Вежливо поклонившись, также ушел куда-то Кусакабе.

— И что это было? — насмешливо посмотрев на меня, задал вопрос Кёя, бросив выразительный взгляд на тарелку. Я же облегченно выдохнула, стоило двери за последним членом ДК закрыться.

— Ну, — нервно засунув руки в карманы брюк, на что Хибари недовольно нахмурился, начала я, — мы на труде делали десерты и мне показалось хорошей идеей тебя угостить. В младшей школе тебе нравилось.

«Мы не в младшей школе», — читалось на его лице, однако я уверенно смотрела в ответ, слабо улыбнувшись уголками губ. Правда, это было скорее от нервов — у меня, кажется, дергалась щека.

— Кёя, скажи, — глубоко вздыхаю и очень медленно продолжаю, прикрыв глаза и нервно вцепившись в край стола, — почему меня никто не предупредил о том, что будет собрание?

— Зачем? — просто ответил он мне, заставив подавиться воздухом.

Дерево под моими пальцами, конечно, не трещит и не ломается — не та сила, это же не аниме — но, уверена, будь в этой жизни чуть больше спецэффектов, обязательно бы треснуло, а я бы сломала Кёин стол.

— Что у меня на рукаве за красная лента?

— Хн.

— Вчера мне показалось, что я чуть более значимая часть Комитета, чем девочка для развлечения главы, — глаза Хибари удивленно расширились, а я продолжила, видя, что он ну вот вообще не понял, как я только что лоханулась.

— Представь себе картину: жесткий отбор, серьезные возвышенные речи, последнее испытание — и вот наравне с парнями-бугаями, которых ты выносишь с одного удара при желании, сдаю я. Минут десять бегаю вокруг тебя, пытаясь отпинать, а ты ни разу не атакуешь в ответ — даже больше, убираешь тонфа. Затем я стою рядом с тобой во время торжественного вручения формы. Мне выдают брюки — это отдельная песня, как шокирует общественность, а представь, каково им — подчиненным человека, ранее известного своими традиционными предпочтениями? Потом ты исчезаешь на день, причем вместе с Кусакабе, и растерянные бугаи обращаются к кому? Ко мне, конечно. А я практически командую ими во время теракта, после чего на следующий день меня даже не ставят в известность о собрании. И вот уже наивная девочка-припевочка носит суровому главе тортики, мешая вести дела.

— Что из этого тебя не устраивает? Тебя волнует мнение толпы травоядных?

Он смотрит с таким странным выражением лица, что я бы назвала это «удивление». Абсолютно спокойный, всем своим видом показывающий, что он готов к конструктивному диалогу, однако в то же время рассматривающий меня, как какого-то ребенка, он еще и удивляется под конец, будто я говорю какие-то совсем странные для него вещи.

Впрочем… вздыхаю.

— В следующий раз напиши хотя бы сообщение с информацией, ладно? Чтобы я не пропустила собрание или еще как-нибудь не облажалась. Как смогу — прочту и хотя бы буду знать, что делать.

— Ладно.

— А тортик попробуешь?

Кёя смотрит на тортик, на меня, на тортик, на меня. Тортик ни на кого не смотрит. К тортику я как-то не догадалась захватить ложечку и он одиноко лежит на тарелке, такой красивый и бесполезный. Прыскаю со смеху — я бы посмотрела, как Хибари будет есть такой шедевр воздушно-ванильного вида без ложки.

— Вкусно, — с невозмутимым видом проведя пальцем по крему сверху, а затем с каким-то особенным видом облизнув его, хмыкнул Кёя, с прищуром наблюдая за моей реакцией.

Давлюсь воздухом и кашляю, после чего, закрыв лицо руками, смеюсь уже по другой причине. Боже, что он только что сделал? Убийственно. Хибари с таким лицом — это просто убийственно. От неожиданного смущения меня просто выносит.

— Мы договорились сегодня навестить Тсунаеши, — взяв себя в руки и убрав с лица дебильную улыбку, пытаюсь сменить тему, пока не случилось еще чего-нибудь, — ты пойдешь?

— Нет, — как само собой разумеющееся, качает головой Хибари, отворачиваясь.

У него веселый, какой-то азартный взгляд, и я ощущаю в этот раз свое абсолютное поражение по итогу разговора. Просто потому что Кёя использует самый нечестный прием на свете. Наверное.

Вот же ж…

— Тогда… я пойду…

— Иди.


* * *



— Как все прошло, Хана-чан? — когда я появляюсь в классе, тут же интересуется Киоко. В ее руках уже осторожно упакованный для переноски кусок тортика, и еще, я знаю, несколько — в сумке. Вообще, у нас осталось не так уж много, хотя сначала казалось, что мы очень переборщили. Но нет. Один кусочек ушел сенсею, который выбрал нашу работу самой-самой, один я отнесла Кёе, один для Такеши — уже вижу, как он, довольный, стоит рядом с сумкой Киоко, охраняя оставшийся стратегический запас от сталкеров подруги. Еще один должен быть Рёхею — его пока не видно. И остается для Тсунаеши.

— Курокава-сан уходила?

— Она вручила кому-то свой десерт лично?

— Ах, интересно, кому…

Дурацкие шепотки. Мельком бросаю взгляд на болтающих, грозно сверкая глазами и демонстративно поправляя повязку. Надеюсь, у меня не загорятся щеки прямо сейчас, потому что я собираюсь выпендриваться. Да, я отнесла тортик Хибари Кёе, и что с того? Я так делала в младшей школе столько раз, что уже со счету сбилась, сколько вкусняшек моего исполнения он попробовал.

— Нормально.

— У тебя глаза так блестят, — глаза Киоко удивленно расширяются, стоит ей пристальнее присмотреться ко мне.

— Ни слова, — каменею, пытаясь сдержать рвущийся наружу нервный смех.

— Хорошо-хорошо, — кивает она, после чего мы зовем Такеши и сваливаем.

Перед тем, как отправиться в больницу — заглядываем к Рёхею, который увлеченно тренирует боксеров. Ого, а они довольно выносливые — если верить выкрикам Сасагавы, отжимаются уже больше сотки, и пока даже живы, несмотря на темп.

— Ни-сан! — окликнув брата, Киоко быстро подбежала к нему, тепло улыбнувшись, подняла руку с аккуратно упакованным кусочком торта. — Будешь?

— Сладкое ЭКСТРЕМАЛЬНО вредно для моего спортивного режима! — эмоционально отказывается боксер, после чего несколько расстроенно взъерошивает волосы на затылке. — Прости, Киоко.

— М, нет, ничего, — качает головой подруга, — пойдешь с нами к Тсунаеши?

Рёхей беспомощно оглядывается на остановивших тренировку парней, благодарно смотрящих на Киоко, что подарила им возможность сделать перерыв.

— Я присоединюсь позже?

— Конечно!

Итак, втроем мы шествуем до местной больницы. Она находится относительно недалеко, так что мы обходимся без автобуса, добираясь на своих двоих. В палате Савады пустует одна койка, на другой же находится милого вида дедуля, опрокинувший себе на ногу чайник, благо, еще не успевший вскипеть до конца.

— Твои подчиненные пришли навестить тебя, Никчемный Тсуна.

— Друзья, — чуть раздраженно поправляет Савада умарекавару, после чего радостно вскакивает с койки. Руки у него в бинтах, однако выглядит в целом Тсунаеши неплохо, довольным жизнью, можно сказать. — Привет, ребята!

— Йо, Тсуна, — улыбается Такеши, хлопая болезного по плечу. Я действую аналогично, а вот Киоко, смутившись, быстро и осторожно обнимает, сразу же отстраняясь.

— Как ты, Тсуна-кун?

Мы рассаживаемся — я довольно нахально сажусь на саму кровать Савады, на которой устраивается и он сам, Такеши стоит рядом, перед этим галантно пододвинув Сасагаве стул для посетителей.

— Да все в порядке, — пожимает плечами Тсунаеши, мельком глянув на занявшего прикроватную тумбочку Реборна. — Мама, правда, волновалась, но я сказал, что у нас всего лишь произошел несчастный случай на уроке труда, — Савада неловко отводит глаза, а умарекавару важно кивает.

— Maman даже не знает, что может гордиться тобой, Никчемный Тсуна. Но ты выбрал не волновать ее, поступив как настоящий мужчина.

Отвожу взгляд, пока ребята продолжают обсуждение. На самом деле сомнительная честь — жить в постоянной лжи своим близким. Пусть в этом мире моя семья и не стала для меня так же близка, как в другом, я все равно не могу представить себе, что однажды проснусь и пойму, что родители не знают обо мне ничего. Это чувство — как в далеком детстве, когда приходилось постоянно притворяться — ужасно. Я бы совсем-совсем не хотела врать им обо всем, что происходит со мной.

Но с другой стороны, это же лучше, чем… вмешивать людей, которые могут избежать опасности, если не будут подозревать о ней? Просто гражданские. Я уже почти смирилась с тем, что сама не смогу остаться в стороне.

— Ой, Тсуна-кун, — выпадая из своих мыслей, замечаю презабавную картину.

Киоко, смущенно раскрасневшись, кормит с ложечки, Саваду, который все еще частично недееспособен с перебинтованными руками, пусть и может шевелить пальцами. Два смущенных придурка, которые выглядят так, будто сейчас умрут, и наш кулинарный шедевр между ними.

Перевожу взгляд на Такеши, который всеми силами пытается не ржать, и сама закрываю рот рукой, встречаясь с ним взглядом. Боже-боже, они такие милые. Умиленно вздыхаю.

Милый дедуля-сосед, к слову, аналогично умиленно вздыхает, незаметно наблюдая за нами. Он демонстративно читал какую-то книгу, дабы не смущать нас, делая очень увлеченный вид, но теперь, видимо, происходящее было уж слишком интересным, так что любопытный старикан уже в открытую наблюдал, с ностальгией улыбаясь.

Чуть подождав, пока голубки вернут себе адекватный цвет лица, я обращаю их внимание на нашего соседа, предлагая поделиться с ним оставшимся кусочком. Умарекавару немного ревниво провожает его взглядом, заставляя меня смутиться — лучше бы с ребенком поделилась, мда. Однако, он же ловко отнимает половину от порции Савады, пока мы не видим, так что, думаю, делиться с ним никто уже не хочет добровольно.

Дедуля нахваливает тортик. Улыбается, смотря на нас с явной ностальгией, а затем долго благодарит, вспоминая, как тоже был молодым, окруженным друзьями и красивыми девушками. На этом моменте Киоко смущенно отводит глаза, чуть краснея, а я тихо хмыкаю, в ответ на комплимент стараясь улыбнуться помягче.

— А ты случайно не Курокава-чан? — неожиданно интересуется дедуля, рассмотрев меня повнимательнее. Тут же он получает недоуменные взгляды от всей нашей компании.

— Курокава Хана, — киваю, после чего он расплывается в улыбке.

— Видел тебя на тренировках, — что?

— Простите?

— Мой внук Рью — один из твоих семпаев, помощник тренера. Иногда он показывает мне видео с экзаменов на сдачу пояса и рассказывает о том, кто все эти ребята, — вот теперь уже моя очередь неловко отводить взгляд, смущаясь.

У нашего тренера действительно был помощник — наглый и хамоватый Окада Рью, парень с черным поясом, неоднократный призер и победитель всевозможных соревнований, гордость города. Человек, раз за разом вбивающий меня в землю. Человек, который происходит из семьи потомственных тренеров, научившийся, по легенде, драться, одновременно с тем, как научился ходить.

— И, — кашлянув, я немного нервно одернула рубашку, не зная, куда деть руки, — как вам?

— В тебе чувствуется боевой дух, — улыбается дедуля, хотя я бы предпочла услышать что-нибудь про свою технику или вроде того. — Надеюсь однажды увидеть, как ты представишь Намимори в столице. Рью возлагает на тебя большие надежды, — он неожиданно подмигивает мне, словно поделившись важным секретом. И пусть его слова звучат, скорее, как утешение, последнее предложение удивляет — неожиданный поворот.

— Эхе, я тоже… надеюсь…

И как это понимать? Окада-семпай регулярно мне свои большие надежды демонстрирует, это да. Возлагает так, что они меня прямо к матам придавливают раз за разом, доказывая, какое я ничтожество по сравнению с ним, в моем возрасте уже получившим какие-то юниорские плюшки. Возможно, конечно, он делает это, чтобы меня разозлить, да только я предпочту пряник, а не бесконечный кнут, когда делаю хоть какие-то успехи. И так выкладываюсь на полную, и так слышу, что в последнее время забила, безответственная бестолочь, которой нужно больше стараться.

— Курокава Хана, хочешь совет? — оборачиваюсь на умарекавару, который прячет глаза под полами шляпы. Киваю, не додумавшись, что он этого не видит.

— Давай, — повторяю согласие уже вслух, хотя что-то подсказывает, что он мой кивок все-таки заметил.

— Тебе не стоит этим заниматься.

Че?

Ну, с другой стороны, спасибо за правду — люблю, когда мне высказывают мнение в лицо, без ужимок.

У дедули, щурившегося напротив, глаза открылись и округлились.

— Чево-о? Что ты такое говоришь, Реборн?! — вскочил Савада, пока я замерла, задумавшись.

Во всей этой ситуации я что-то упускала, что-то важное. Маленький лаконичный кусочек фразы, какое-то пояснение, которое, вероятно, могло быть сказано или просто очевидно. Недостающий паззл, чтобы сложить цельную картину. Не мог же умарекавару просто вкинуть мне правду-матку, ни с того ни с сего? Не думаю, что он видел меня в действии. Или видел? Но когда? Возможно, на вступительных в Комитет? Да, по сравнению с Кёей я бездарь и ничтожество, но и Рью, уверена, далеко не демон Намимори, какой бы раздутой не была его слава.

— Ха-ха, если это была шутка, то она не слишком удалась, — неожиданно положив мне руку на плечо, неправильно истолковав мое молчание, улыбнулся Такеши, однако смотря так пронзительно, что стало не по себе.

Лучше бы ты не додумался, умарекавару, заявить такое в лицо Ямамото, когда придет его время выбирать себе жизненный путь. Точнее, столкнуться с очередным отсутствием выбора.

— Это не шутка. Дальнейшие тренировки бесполезны и вскоре Хана сама поймет, почему, — бросив на меня острый взгляд, покачал головой репетитор.

Киоко-чан прикрыла рот рукой, растерянно переводя взгляд с одного участника разговора на другого. Я видела, как в ней боролось желание поддержать меня и природная стеснительность, что не давала Сасагаве вмешаться во все происходящие тут суровые разговоры. Я нахмурилась, очень-очень кратко кивнув, стараясь сделать это так, чтобы мальчишки не заметили. Незаметно. Я подумаю, умарекавару, ведь у твоих слов явно была причина. Надеюсь, ее можно обойти.

Дедуля мягко рассмеялся, привлекая к себе наше внимание.

— На пути чемпионов всегда встречаются такие люди, — важно покивал он, — не расстраивайся, Курокава-чан, все в твоих руках.

Если бы все было так просто…

Интересно, что будет, если я совет не приму?

И чей это, самое главное, совет окажется?

Этим вечером я впервые за несколько дней пришла на тренировку. Передала Рью привет от дедули, после чего протерла собой полы в несколько раз тщательнее, чем обычно, но ушла довольная. У меня был прогресс, небольшой, но постоянный, и от природы высокая самооценка не позволяла принять слова умарекавару как дань моей ничтожности.

Если такой ценитель, как Хибари, не разломил меня пополам, то почему я вообще слушаю еще кого-то? Не думаю, что в своем детском теле Реборн способен выдавать ту же скорость и те же умения, как Кёя, будь он хоть двадцать раз крутейшим киллером. Правда ведь?


* * *



Минут за пять до звонка, когда уже собираюсь уйти в класс, оставив Кёю в одиночестве караулить опоздавших и расправляться с ними, на воротах замечаю Тсунаеши, который буквально врывается на школьную территорию, тут же сгибаясь и тяжело дыша. Рядом с ним с криком «Джудайме!» — Хаято, от чего я дергаюсь было в их сторону, но рука Хибари твердо ложится мне на плечо, удерживая от необдуманного поступка.

— Не вмешивайся зазря.

— Угу.

Рассматриваю Хаято повнимательнее. Откровенно ненормально сияющий от одного присутствия Тсунаеши и говорящий ему что-то ободряющее, я замечаю, что относительно своего первого учебного дня он почти не жестикулирует. Движения короткие, чуть рваные, и иногда при шевелении Хаято морщится.

У него нет следов побоев на лице, если не считать пластырь над бровью и, видимо, почти зажившую разбитую губу, однако у его рубашки сегодня — длинные рукава, а воротник застегнут на все пуговицы.

Не думаю, что Хаято за день внезапно решил сменить имидж.

Или решил?

Оборачиваюсь на Кёю, не понимая, мог ли он поставить новичку какие-нибудь особые условия, вроде идеального послушания школьному уставу, или нет. Каким бы Хибари не был фанатиком, не думаю.

Когда Гокудера наклоняется, я вижу почерневший синяк, чуть-чуть выглядывающий из-под воротника. Можно, конечно, подумать, что там засос и смущенно отвести взгляд, но я не обманываюсь шуткой подросткового возраста.

Его что, придушить пытались?!

Холодею.

— Это ты, — напряженно всматриваюсь в не замечающих нас ребят. Савада показывает забинтованные ладони, смущенно ерошит рукой волосы на затылке и выглядит вполне довольным жизнью, пусть и смотрит на Хаято немного настороженно. Гокудера же похож на собаку — вилял бы хвостом, если бы у него был.

Кёя только хмыкает, явно не собираясь меня просвещать в то, кто, как и сколько раз «беседовал» с Хаято и откуда у него сомнительного происхождения следы на горле.

— Жестокость порождает еще большую жестокость, смотри не замкни круг, — бурчу, после чего киваю Кёе и двигаюсь в сторону одноклассников. Да, Хаято заслужил, следуя логике «хищника», наказание, но я как-то не думала над тем, что он может иметь иммунитет к силовой демонстрации превосходства. А сейчас подумала. Он ведь изначально варился во всем этом, так почему должен «перевоспитаться» от одного серьезного разговора на новом месте?

— Доброе утро, — машу рукой ребятам.

— Доброе утро, Хана, — тепло улыбается мне Савада. Гокудера бросает выразительный взгляд сначала мне за спину, мрачнея от вида Хибари, с которым я стояла рядом все это время, а затем задумчиво кивает уже мне. Обмениваемся с ним оба максимально нейтральными кивками.

— Тебя уже выписали, Тсунаеши? — перевожу взгляд на друга, удивленно задавая интересующий меня вопрос.

— Ага, вчера вечером, почти сразу после того, как вы ушли, представляешь?

— Странно как-то, но ладно, — пожимаю плечами, улыбаясь.

За это время мы успеваем дойти до шкафчиков со сменной обувью, где я останавливаюсь, уже успевшая переобуться утром. Закрытый от чужих глаз, Хаято бухается на колени перед Савадой, от чего мы с Тсунаеши синхронно отшатываемся в стороны.

— Джудайме, простите меня! Я не навестил вас в больнице, это мое упущение!

— Э-э, ано, Гокудера-кун, — пытается что-то вставить Савада, однако, безрезультатно, — Гокудера-кун, прекрати!

Весело хмыкаю, после чего, подскочив к судорожно кланяющемуся Хаято, кладу ему руки на плечи, удерживая в более-менее вертикальном положении.

— Много ли стоят твои слова, если ты даже не слушаешь своего Джудайме? — говорю раньше, чем возмущенный Гокудера дергается, однако когда он достает… динамит… я шарахаюсь от него до того, как успеваю осознать степень опасности, синхронно с Савадой взвизгнув.

— Убери! — испуганно восклицаю, на что ранее раздраженный, Хаято замирает, переводя взгляд с меня на Тсунаеши и обратно. Мы оба бледные, смотрим на динамит в его руках почти с суеверным ужасом.

— Джудайме? — непонимающе спрашивает новичок, понимая, что Савада тоже реагирует как-то не так.

— Г-гокудера-кун! Я, я-я… запрещаю тебе использовать динамит в школе, Гокудера-кун! И вообще использовать против гражданских!

— Но почему?! — он близок к тому, чтобы опять падать на колени, и мне уже жалко его ноги — так ведь будет весь в синяках.

— Это приказ и он не обсуждается! — все еще паникуя, старается выглядеть максимально твердо Савада, бросая на меня испуганные взгляды в поисках поддержки. Но тут я неодобрительно качаю головой, осторожно подходя обратно к ребятам и привлекая внимания Хаято к себе, принимаясь объяснять:

— Обычные люди, Хаято-кун, могут сильно пострадать из-за твоей несдержанности, просто оказавшись не в том месте не в то время. Политика Дечимо заключается в охране гражданских и заботе о них, а не в непреднамеренном нанесении вреда.

— Д-да, именно так, и еще я крайне не одобряю агрессию в сторону своих друзей! Если ты что-то делаешь им — считай, что ты поступаешь так же по отношению ко мне.

Фух. Вроде разобрались. Я облегченно вздыхаю, когда несколько шокированный Хаято убирает динамит обратно, смерив сначала Саваду, а затем меня, каким-то странным взглядом. Ему точно нужен психолог. Или психиатр — психолог требуется, думаю, уже нам.

— Что за шум, травоядные?

— Кёя! — как же я рада его видеть!

— Хибари-сан! — почти аналогично радуется Савада.

— Ты! — вновь в руках Хаято появляется динамит, на что мы с Тсунаеши синхронно орем «убери!»

— Травоядные…

— Слушай, Кёя, а может конфискуем? — смотрю умоляюще. — Ну что нам стоит, всего-то сделать в кабинете… склад взрывчатки.

— Ты чего такое говоришь?! — возмущается Хаято. — Джудайме, она ведь не понимает, что творит!

— Нет, Гокудера-кун, — обреченно шепчет Тсунаеши, — это ты не понимаешь. Отдай Хибари-сану все оружие, пожалуйста. Я разрешу тебе его носить только когда ты научишься самоконтролю и не будешь представлять опасность для окружающих.

Заметив, что вокруг уже собираются потихоньку зеваки, я предлагаю переместиться на второй этаж, в кабинет ДК. Там мы втроем — забавно, постоянно я с кем-то втроем — наблюдаем за раздеванием новичка. Точнее, конечно же, конфискуем у него динамит, да только кто знал, что он весь увешан им, как рождественская елка — гирляндами?

— Эй, бесстыдная женщина, может хоть отвернешься? — Хаято был раздет уже по пояс, а на полу набралась действительно неплохих размеров коробочка разнокалиберного динамита. Кёя медленно бродил вокруг, как огромная дикая кошка, что примеряется к смертоносному прыжку. В руке у него была тонфа, и он испытывал плохо скрытое наслаждение, когда Гокудера вздрагивал, стоило Кёе тыкнуть ей в его тушку, прося не то вывернуть карманы, не то просто снять ремешок с креплениями для дымовых шашек.

Я же стояла рядом с Тсунаеши, спиной опираясь на спинку отвернутого от нас дивана, и не могла отвести взгляд.

Нет, дело было не в том, что Хаято оказался Апполоном. Дело было в том, что он напоминал один большой синяк с характерными следами от тонфа или ударов. Как человек, который насмотрелся на синяки на тренировках и после них, а так же человек, осознающий всю разрушительную мощь Кёи, я… ощущала почти физическую боль от сочувствия к парню. Тсунаеши же был бледный и какой-то растерянный, будто только сейчас осознал, на что обрек Гокудеру своим решением предоставить его в лапы ребятам.

— А Ямамото и старший брат… тоже там были? — тихо спросил он меня, когда Хаято, ворча, уже одевался обратно.

— Да, — ответил Кёя, неожиданно растрепав и так стоящие торчком волосы на голове Тсунаеши. После чего наклонился к нему, нависая, и, видимо, чуть надавил рукой сверху, так и не убрав ее с головы Савады.

Савада втянул голову в плечи, затравленно глядя на Хибари.

— Что-то не так, зверек?

— Это… жестоко. Разве был смысл так издеваться?! Реборн сказал мне, что вы просто поговорили!

— Он не понимал по-хорошему. Травоядные пытались.

Это будет очень долгий день.


* * *



Собственно, Тсунаеши закономерно злился на мальчишек, весь день бросая на них странные грустные взгляды. Киоко мило окружала его заботой, а я задумчиво наблюдала. Иногда Савада заглядывал мне в глаза с таким детским выражением лица, что мне становилось стыдно — на сложившейся ситуации мои принципы всеобщей справедливости сильно сбоили. Мы обезоружили Гокудеру, который, потеряв динамит, был тих и весь день молчаливо следовал за Тсунаеши, злобно на всех поглядывая. Но ведь никто не пытался обезоружить Хибари, хотя у него тоже заметные проблемы с самоконтролем бывают. Почему? Двойные стандарты меня убивали, особенно то, что обвинение в них касалось конкретно меня.

Мы решили обсудить все после школы — точнее, об этом Савада проинформировал всех, попросив зайти к нему и устроить очередной совет. Все были не против, аналогично нуждаясь в возможности выговориться и привести мысли в порядок, однако Кёя, которого выловили на перемене, отказался, глянув на меня так, что стало стыдновато. У нас все еще были горы работы, а я только и делаю, что хожу и отлыниваю. Завтра обязательно проведу весь день в Комитете.

Киоко осталась дожидаться брата с тренировки, чтобы напомнить ему о сборе, а мы, стоило закончиться учебному дню, вместе с Савадой, Такеши и Хаято, направились в сторону дома Савады. Выйдя на улицу, Гокудера чуть приободрился, однако первой же фразой успел разозлить Ямамото — не знаю, кем нужно быть, чтобы заставить Такеши вступить в конфликтную ситуацию, однако сейчас, старательно кося под придурка, бейсболист откровенно бесил новичка. Чтобы Тсунаеши не мешал им выяснять отношения, я осторожно увела его чуть вперед, не давая возмутиться и успокоить мальчишек.

— Им нужно перебеситься. Сейчас поспорят и придут к консенсусу.

— Ты уверена?

— Говорю же, ты не вывезешь его перевоспитание один. Позволь им тоже поучаствовать.

— Как-то пока не видно, что их действия полезны для него…

— Это да… Хаято нужен опытный терапевт, желательно имеющий опыт работы с заковыристыми психологическими травмами. У него же крыша едет, Тсунаеши, шуршит шифером и съезжает!

Рядом резко затормозила велосипедистка.

— Это еще кто? — я обреченно смотрела на дамочку с роскошными длинными волосами, что в прямом смысле подкатила к нам с бутылкой газировки. Да только с таким убийственным взглядом не предлагают охладиться лимонадом.

Где-то позади раздался сдавленный крик, и, ошарашенно обернувшись, мы с Савадой с удивлением посмотрели на то, как Такеши поддерживает буквально не способного стоять на ногах и странно позеленевшего Хаято.

— Он сам! — не менее удивленный, чем мы, воскликнул Ямамото, и я была склонна поверить, ибо, кажется, у него был какой-то… приступ? Ох, черт.

— Может, он эпилептик? — хладнокровно предполагаю, пока растерянный Такеши пытается удержать Гокудеру на ногах.

— Это мы его… довели? — с ужасом цепляется за волосы Савада.

— Это из-за меня, — раздалось со стороны дамочки настолько преувеличенно-покаянным тоном, что меня передернуло.

— Еще одна из этих?! — с ужасом обернулся к ней Тсунаеши, затем тут же закрутив головой, выискивая Реборна.

— Чаосс, Бьянки, — на заборе действительно неожиданно появился умарекавару, как по волшебству, ибо, я абсолютно уверена, секунду назад его там не было.

— А-ане-ки, — сдавленно прошептал Хаято, хватаясь за живот.

— Ха-ха-ха, забавно, — поняв, что ничего серьезного с Гокудерой не случится, рассмеялся Такеши и осторожно опустил его на землю, позволяя посидеть и оклематься самостоятельно, однако, предусмотрительно так, чтобы неизвестная была вне его поля зрения.

— Ребо~орн, — нежно протянула дамочка, абсолютно выбросив из внимания позеленевшего Хаято, который, вроде как, назвал ее старшей сестрой. — Я пришла вернуть тебя, Реборн! Давай снова проворачивать вместе сложные дела. Твое место в самой гуще событий, ты создан для опасности, для разборок в преисподней*, — словно… возбужденно… вещала она, пока мой глаз неумолимо начинал дергаться.

— Забирай-забирай-забирай! — вторил ей Тсунаеши, поняв, что происходит, с каждым словом улыбаясь все шире и едва не хватая неожиданную «возвращательницу» за руку.

Осторожно перемещаюсь к Гокудере и Ямамото, присаживаясь рядом с новичком.

— Такеши, — киваю другу на повалившегося на пол Хаято. Мы осторожно заставляем его снова сесть, после чего я, достав из сумки бутылку с водой, осторожно вкладываю ему ее в руку. — Эй, ты как?

— Нормально, лишь бы ее не видеть, — старательно не глядя в сторону «любовницы Реборна», Хаято делает пару глотков обычной воды.

— А почему?

— Не твое дело, тц!

— Ладно-ладно, — миролюбиво поднимаю руки, вставая обратно и прислушиваясь к тому, что там происходит у Тсунаеши. Прикрывшему глаза рукой Гокудере подняться помогает Такеши, после чего мы подходим поближе.

— Я ведь уже сказал, что мне нужно сделать из Ничемного Тсуны достойного босса.

— А если я убью… то есть, если Дечимо неожиданно умрет, ты вернешься ко мне? — полным надежды голосом интересуется Бьянки-свободный-киллер-отравительница у умарекавару, невозмутимо стоящего на заборе.

— А если я вам подыграю, вы его заберете? — таким же тоном интересуется Тсунаеши.

— Сделаешь вид, что умер??? — удивленно переводит на него взгляд дамочка, после чего ее глаза довольно загораются.

— Хоть сейчас! — с готовностью кивает Савада. Она складывает пальцы «пистолетом» и «стреляет» в него. Тсунаеши весьма натурально падает, старательно высовывая язык и делая глупое лицо — так, по его мнению, должен выглядеть труп.

Не стоит его разочаровывать.

— Джудайме! — падает рядом с ним, не то от вида сестры, не то, чтобы проверить пульс, Хаято. — Не умирайте, не покидайте меня, Джудайме! — вполне натурально стенает.

— Он мертв, Хаято! — злобным смехом хохочет Бьянки, тут же сгребая в охапку Реборна. — Дорогой, теперь ничто не помешает тебе вернуться со мной в Италию!

— Он жив! — на всю улицу кричит Гокудера, нащупав у смеющегося Тсунаеши пульс на руке, причем руку Савада старается незаметно вырвать, ему явно щекотно.

— Вот видишь, Бьянки, я не могу бросить своего непутевого ученика в такой трудный для него момент, — скорбно качает головой умарекавару.

«Реборн, вернись в Коноху Италию».

«Нет, Бьянки, я не вернусь».

Сама пошутила, сама посмеялась. Пошутила, правда, мысленно, а засмеялась уже вслух, расхохотавшись прямо посреди улицы. Вторил мне, не вынесший щекотки, Савада, конвульсивно дергаясь на асфальте.

— Ну дурдо-ом, — кое-как отдышавшись, протянула я, после чего вновь заржав, но уже не только с Тсунаеши, но и вместе с Такеши, который сначала удивленно замер, наблюдая за всем этим, но потом, вроде, просто забил на серьезность и стал воспринимать абсолютно все как один большой мем.

— Умарекавару, — в перерыве между ржачем, спрашиваю, — а еще кто-нибудь будет? Ну так, на всякий случай, чтобы мы были предупреждены и приготовились к комедии?

Мальчишки затихли, тоже внимательным взглядом уставившись на репетитора.

— УМРИ, РЕБОРН! — выскочив из кустов, в кадре появилось новое действующее лицо.

Новая волна ржача буквально снесла нас, заставив попадать, где стояли. Теперь ржал уже и Хаято, так что, думаю, первый шаг к успешному командообразованию был сделан.

— Ха-а-на-а, психушка нужна уже мне-е, — хватаясь за живот невнятно стонал Тсунаеши в перерывах между истерическим хохотом.

Мы хохотали все пуще, едва удерживаясь от того, чтобы не лечь, как Савада, на землю, без сил удерживать себя вертикально. Весь день мы находились в каком-то подсознательном напряжении, но теперь, понимая, что контролировать, на самом деле, ничего в этой жизни невозможно, особенно пока рядом вновь ошивается умарекавару, мы просто… сдались и рассмеялись, покорившись течению, все вчетвером.

— А что смешного? — ковыряя мизинцем в носу с интересом посмотрело на нас это чудо, которое даже остановило свою смертоносную атаку, заулыбавшись под наш хохот.

Ребенок лет пяти, ровесник Реборна на вид, с густыми черными афро-кудряшками, но довольно светлой кожей. Классные зеленые глаза. Забавный черно-белый коровий комбез.

— Ты еще кто такой?! — старательно отводя взгляд от Бьянки-на-велосипеде, уже успев собраться, задал вопрос Хаято, перемещаясь так, чтобы закрыть Тсунаеши. А ведь он был безоружен, но все равно пытался его закрыть, — неожиданно отмечаю для себя, тоже теряя остатки веселья.

— Я? Я — Ламбо! Наемник из семьи Бовино! Пять лет! Люблю виноград и конфеты! Прибыл в Японию чтобы убить первоклассного киллера Реборна! — и тут мальчишка опомнился. — УМРИ, РЕБОРН!

Раньше, чем мы успели что-либо сказать, этот очаровательный парниша подпрыгнул, доставая из волос какую-то странную разноцветную штуку, и шарахнул ей по Реборну, выпустив, как из ракетницы, залп. Умарекавару легко отвел ракетницу чуть в сторону, играючи пнув своего оппонента по руке, и выстрел ушел в молоко, а оружие выпало из рук пацаненка, куда-то укатившись. Сам же репетитор, спрыгнув с рук Бьянки, все это время невозмутимо наблюдавшей за «концертом», зашагал по тротуару в сторону Тсунаеши, прошел мимо удивленного Гокудеры и смачно отвесил своему ученику подзатыльник.

— Не время валять дурака, Тсуна. Ты собирался собрать своих подчиненных для решения важных вопросов, так иди.

— Эй! — не удержав равновесие, едва запрыгнувший на забор Ламбо неловко упал с него, да так неудачно, что любой на его месте уже давно сломал бы шею. От этого зрелища я неосознанно прикрыла рот рукой, но мальчишке хоть бы что. Вскочил, утирая сопли, и вновь заорал:

 — Реборн! Сражайся со мной как мужчина!

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 18. Рисунок.

Кое-как мы дошли до дома Савады. По пути нас догнали Рёхей и Киоко, которые добавили к нашему ржущему хору еще два голоса, пусть и не особо понимая, над чем смеяться.

Реборн доехал на руках Бьянки, кажется, уже не собирающейся никого травить, Гокудера дошел на своих двоих, придерживаемый сердобольным Тсунаеши, а Ламбо доехал большую часть дороги… на мне. Когда умарекавару несколько раз сильными пинками отправил его протирать асфальт, демонстративно разговаривая с Савадой, мол, никого не вижу, ничего не слышу, я не сдержалась и вступилась за ребенка, который тут же сел на шею. Причем буквально.

— Я знаю, я знаю! Ты будешь рабом Ламбо-сана! — со святой уверенностью заявил мальчишка, наскакивая на меня со спины. Я едва успела его подхватить, чтобы не упал, и согнулась почти пополам, боясь, что мелкий альпинист с меня грохнется и расшибет что-нибудь. Действовала, скорее, на автомате, осторожно поддерживая пацаненка, а мысленно пришлось представить ледяной морозный воздух вокруг вот-вот готового рвануть вулкана. Какой наглый ребенок.

Меня попытался освободить от неожиданной ноши Такеши, тут же оказавшийся рядом и осторожно попробовавший отцепить Ламбо, однако мальчишка не дался, отчаянно сжимая пальцами мою рубашку. Чтобы не порвал рукава, пришлось оставить, как есть, проглотив возмущение. Один раз, Хана, один раз, чего тебе стоит быть доброй к ребенку?

Он. Же. Ребенок.

Тем более… он так цепляется за меня. Почти испуганно. Сердце разрывается.

Усадив мальчишку так, чтобы он ехал на мне, а-ля рюкзак, и убедив всех, что у меня хватит выносливости допереть ношу — я спортсменка или где — я демонстративно вздохнула и зашагала по улице, мысленно хихикая уже с того, что вокруг — одни пацаны, а детей несем мы с Бьянки.

Этому возмутился подошедший Рёхей, тоже попытавшийся отлепить от меня приставучего ребенка, успевшего рассказать мне о том, как он прятался в грузовом отсеке самолета чтобы прилететь к нам. Не знаю, что из этого правда, но звучит как-то совсем фантастически. История из разряда индийских боевиков.

И я не совсем поняла, куда он вообще собрался и зачем. Не то к нам, не то — как он постоянно напоминал самому себе — убить Реборна.

— Ты поступаешь ЭКСТРЕМАЛЬНО не по-мужски! — гаркнул брат-спортсмен, и это, о чудо, подействовало на Ламбо.

Мелкий клещ неожиданно отцепился, после чего, с превосходством посмотрев на Реборна, пошел на своих двоих, ухватив меня за руку. Из-за костюма коровы, который предполагал рукава с «варежками» на конце, я спокойно дошла с ребенком до конечной точки, мысленно радуясь, что не познаю все прелести потных детских ладошек. Ламбо же до самого дома надрывался, переспрашивая у нас, лучше ли он, чем Реборн, если идет пешком, а не едет.

Все, кроме Бьянки и Хаято, слаженно подыгрывали, расхваливая надувшегося от собственной важности Бовино.

Было смешно, если смотреть поверхностно, но…

Он так отчаянно это спрашивал.

Будто бы если нет — от него откажутся.

Самое смешное, что в один момент я краем глаза заметила, как Реборн пытается слезть с рук отравительницы. Я сдержала рвущийся наружу смешок, демонстративно отвернувшись и рассматривая заборы на другой стороне улицы, однако мысленно сделала заметку: умарекавару настолько гордый, что иногда ведется на детские подначки.

Если он не попаданец, то, может, действительно ребенок?

— Я дома! — Тсунаеши первым вошел домой, тут же объявляя погромче:

— У нас гости, мам!

С веселой улыбкой в коридор выглянула Нана-сан, остановившаяся взглядом на новых лицах.

— А кто эти ребята, Тсу-кун?

— Ано… это Гокудера-кун, наш одноклассник. Это Бьянки, его старшая сестра и подруга Реборна, а это…

— Ламбо-сан, пять лет! Прибыл из Италии чтобы сразиться с Реборном и одолеть его в честном бою! Подлый трус боится Ламбо-сана, нья-ха-ха, и оттого игнорирует его, избегая прямого сражения, прячась за спиной дамы!

К слову, я неожиданно осознала, что Ламбо довольно уверенно говорил на японском, пусть иногда по-детски не выговаривая окончания некоторых слов. Он ни разу не сбился на итальянский и у него не было акцента — иначе я бы сразу удивилась, что такой шкет знает два языка.

Но тут выходило, что он изначально учил только японский? Почему? Он же из итальянской мафии, да и выглядит ну совсем-совсем не по-японски. И ведет себя более раскрепощенно и нахально — воспитан он был точно в другом менталитете.

— Эй, Хана-а, это же правда? — подергал меня за рукав Ламбо, когда в ответ на свое представление дождался только умиленного щебетания Наны-сан, вернувшейся куда-то к своим домашним обязанностям.

Иногда мне кажется, что мама Савады знает намного больше, чем показывает. Точнее, мне могло так казаться, когда в их доме появился репетитор-ребенок, теперь же я в этом почти уверена.

— Конечно правда, — уверенно соглашаюсь уже в который раз, после чего пацаненок довольно жмурится и идет доставать Рёхея.

Сасагава что-то серьезно обсуждает с Тсунаеши, бросая взгляд на Бьянки, и, не получив должного внимания, Ламбо возвращается ко мне.

— Ты должна дать Ламбо-сану что-нибудь вкусное, раз он так хорош!

— Ну, — я растерянно посмотрела на мальчишек и смеющуюся в кулачок Киоко.

Напомните мне, почему я?

— Ладно, — видя, что взгляд из требовательного становится умильно-просящим, соглашаюсь. — Что-нибудь найду, но попозже, хорошо?

— У-у-у, — Ламбо подозрительно сощурился, мигом потеряв всю трогательность. — Ла-адно, Ламбо-сан тебе верит! Но почему — не скажет!

Фух.

Мы наконец поднялись в комнату Тсунаеши, уже привычно усевшись в круг. Только в этот раз круг потерпел некоторые изменения — расширился до уровня всей комнаты и стал включать в себя Гокудеру и Бьянки, что достала откуда-то горнолыжные очки, и, к моему шоку, это сработало на Хаято, который больше не падал в обмороки от ее вида.

Мне было очень смешно, но я вновь сдержалась, никак не показав, что меня смешит Реборн. Он сидел на коленях у Бьянки, а я вспомнила, как ему не нашлось места в прошлом кругу и я демонстративно посадила его к себе.

И он тогда еще слезать не хотел… хм, заметочка: умарекавару, оказывается, очень тактильный, раз предпочитает постоянно находиться с кем-то в контакте.

Не слишком хорошая для мафиози черта, наверное. Интересно, чем это вызвано, если учитывать, что он, наоборот, мистер-я-лучший-тут-подставить-что-угодно и не любит, когда его недооценивают?

Решив продолжить свои наблюдения потом, я занялась устройством второго ребенка в нашей братии. Киоко додумалась предложить Ламбо листочек с карандашами, что нашлись у Савады.

— Реборн! Спорим ты не сможешь нарисовать рисунок лучше Ламбо-сана, нья-ха-ха!

Репетитор демонстративно полировал свой зеленый пистолет тонкой тряпочкой.

— Он боится принять твой вызов, — видя, как обижает мальчишку чужое безразличие, я зачем-то опять влезла, растрепав темные кудряшки и привлекая внимание ребенка к себе. — У меня есть для тебя очень сложное задание. Хочешь?

— Элитный киллер Ламбо-сан не работает просто так! — тут же переключился шкет, включив вредину. Хлопаю глазами. Ладно…

— За еду?

— Заметано, нья-ха-ха! Давай свое дурацкое легкое задание!

Гр-р-р. Терпение, только терпение.

— Попробуй нарисовать нас всех, только чтобы очень-очень похоже, хорошо?

— Вас много, — задумался Ламбо, — но это все равно будет легче легкого для великого Ламбо-сана! А потом ему уже два раза дадут вкусняшки, гхи-хи-и!

Разлегшись на полу и важно закивав своим мыслям, мальчишка тут же принялся выводить на бумаге толстые линии. Он уместился между мной и Киоко, лицом оказавшись к центру «круга», однако не проявлял к нам больше никакого интереса, только иногда тыкая меня, мол, «посмотри, как круто». Я важно кивала, не слишком рассматривая его каракули, и прикладывая палец к губам. Мальчик понятливо кивал в ответ и возвращался к процессу.

— Итак, Тсуна вновь собрал своих приближенных на совещание для обсуждения важных вопросов Семьи, — объяснял Реборн для Бьянки и Хаято, на что Савада только закатывал глаза, но даже не пытался возражать, только с демонстративной насмешкой рассматривая репетитора, мол, вешай лапшу на уши дальше. — Что на повестке дня, Тсуна?

— Может, раз такой умный, сам будешь вести собрание? — сложив руки на груди, Савада демонстративно отвернулся. Я одобрительно хмыкнула — все же, умарекавару в нашем кружке совещания был не слишком желанным гостем.

Обычно роль «репортера» всеобщего «накипевшего» была за мной, как за самой любопытной и заинтересованной, но сейчас меня отвлекал странный мальчишка, которого нужно еще придумать, куда деть потом.

Умарекавару сарказма Савады не понял, или сделал вид, что не понял.

— За то непродолжительное время, что Никчемный Тсуна является моим учеником, я абсолютно не наблюдаю у него прогресса в учебе, — начал репетитор. Савада возмущенно дернулся. — Однако он оказался не таким пропащим, как я предполагал. — Реборн поднял руку, призывая нас к тишине. — Мой ученик демонстрирует важные для будущего босса качества, такие как способность к самопожертвованию и дружбе, сочувствие, доверие к своей Семье.

Неплохо. Только это, скорее, черты хорошего друга, а не босса, и я как-то не уверена, что в мафии ты тем круче, чем больше бегаешь нюхать цветочки на розовых лугах.

— Сегодня наследник Вонгола впервые отдавал приказы одному из своих подчиненных, — киллер важно закивал, посмотрев на Гокудеру. Хаято весь подобрался, гордо засияв, хотя достижение у него было откровенно сомнительное.

— Реборн, а можно побыстрее как-нибудь к итогу? — раздраженно поторопил Тсунаеши.

— Легко. За такой короткий срок Никчемный Тсуна нашел еще двух потомков Первых, так что для того, чтобы заявить свои права на кресло босса, ему остался один.

— НЭЭЭ?! ОДИН ЧЕЛОВЕК?! РЕБОРН, ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ ТЕ ДВОЕ?

Итог так итог.

— Не заставляй меня успокаивать тебя силой, Никчемный Тсуна, — серьезно посмотрел на психующего Саваду репетитор. Савада запустил руки в волосы, игнорируя бинты на ладонях, и, полагаю, собирался преждевременно облысеть.

— Передайте? — одновременно со словами Реборна, я неопределенно дернула рукой, и сидящий рядом с боссом-истеричкой Рехей понятливо кивнул, с силой треснув Тсунаеши по спине. Тот подскочил, сначала непонимающе уставившись на Сасагаву, а затем уже — возмущенно на меня. Я пожала плечами. Савада устало упал обратно на пол, хлопнув себя ладонью по лицу.

— Да спокоен я, спокоен, — ворчливо забурчал. — Но откуда столько потомков сразу?  Один — Гокудера-кун, это понятно. Из тех, кто остался, он больше похож на Ураган, как раз был правой рукой, да?

Реборн кивнул, одобрительно посмотрев на своего ученика, а затем — задумчиво на нас с Рёхеем. Его явно несколько удивила такая практика успокоения Савады среди своих же.

— А кто второй? Бьянки? Она… а кто она? Туман?

Отравительница удивленно переглянулась с мини-киллером.

— Это и есть твоя гиперинтуиция? — умарекавару был задумчив. Я непонимающе посмотрела на него, прекрасно проследив логику Тсунаеши.

— Но это же очевидно. У нее еда сине-фиолетовая становится.

Тсунаеши важно закивал. Реборн сделал фейспалм. Мне кажется, было немного нелогично привязывать названия природных явлений к цветам радуги…

— У Бьянки действительно пламя Тумана, смесь с Ураганом, — задумчиво прокомментировал умарекавару, убрав ладонь от лица. — Но она не хранитель Никчемного Тсуны.

— А кто тогда второй? — недоуменно закрутил головой Савада, будто среди нас внезапно нашелся бы еще человек.

— Только не говорите мне, что…

— Нья-ха-ха, Ламбо-сан закончил! — очень вовремя напомнил о себе мальчишка в коровьей пижаме, подхватив с пола свой листочек и пихнув его прямо мне в лицо. Уклоняясь, я почти завалилась на Такеши, сидящего рядом со мной, так что другу пришлось осторожно придерживать меня за плечи.

Спокойствие, Хана, только спокойствие. Терпение, он просто ребенок.

— Кто это? — взяв шедевр в руки, я все-таки начала его рассматривать повнимательнее.

На рисунке был большой прямоугольник с различными кружками на нем — предположительно, стол с едой. Вокруг стола сидели разноцветные человечки — предположительно, мы. Угадывались, скорее, по выражениям лица и прическам.

— Это вы из будущего!

— Аре?

Народ заинтересованно наклонился в мою сторону, я же опустила рисунок на пол, в центр «круга», чтобы все могли его рассмотреть.

В центре, во главе стола, с широкой улыбкой и оранжевыми глазами, стоял Тсунаеши. Рядом с ним, видимо, была Киоко — с длинными волосами и такой же широкой улыбкой. На этом моменте оба покраснели и отодвинулись от рисунка под наш смех. Гокудера в чем-то красном и Ямамото в голубом, с чем-то похожим на биту на плече, после него Рёхей со светлым ежиком коротких волос и страшным-страшным лицом, при взгляде на которое легко вспоминались крики «ЭКСТРИМ». Рёхей был в желтом, так что я сделала логичный вывод, что Ламбо использует то самое деление по цветам радуги — видам пламени. Откуда он о нем знает?

С другой стороны стола, рядом с Киоко, была, полагаю, я. У меня была короткая стрижка и одежда была какая-то темная. Не костюм, как у парней, и ладно. Не все же в мужской форме ходить.

— А это кто? — показала пальцем на что-то у себя на коленях.

Почему-то пришла мысль, что это — моя судьба. На фоне счастливой Киоко завести сорок кошек и кормить с общего стола…

— Это я! — Ламбо довольно хлопнул ладонью по листу. — Ты дала мне вкусняшку, потому что ты раб Ламбо-сана!

— Оу, ладно, — окей, это не домашнее животное. Почти.

А так хотелось…

Рядом со мной, кстати, шел кто-то в деловом костюме с очень страшным выражением лица. Я показала на него пальцем, понимая, что мальчишки, в общем-то, кончились.

— Это что…

— Хибари??? — хором воскликнули ребята.

Откуда этот ребенок знает про Кёю?!

Однако, человек в фиолетовом действительно был примерно похож на Хибари. Растрепанного и с чем-то желтым на голове.

— Признавайтесь, кто бросил в Кёю яйцом…

— Это птичка! — обиженно взвопил Бовино, оскорбленно вырывая у меня из рук рисунок.

— Постой, постой, там еще кто-то! — я перехватила рисунок и потянула на себя, так, чтобы не порвать. Еще человека три или четыре, которые находились в другой части рисунка.

На мою руку резко прыгнул Реборн, и с характерным шелестом «шедевр» Ламбо порвался.

— Ты зачем это сделал? — непонимающе хлопаю глазами, пока на комнату ложится звенящая тишина.

— Мазня, — однозначно ответил киллер, поднимая обрывки и комкая их. — Не отвлекайтесь на его глупости.

— Это не глупости, Ребо-орн! Это правда-а-а!

Разрыдавшись, Ламбо стал активно ерошить темные кудряшки, в которых явно был какой-то секрет — не может столько вещей быть запутано в волосах, ну просто физически не может. Полетели фантики, розовые гранаты, зеленая ракетница — она же укатилась еще на улице?! — и наконец…

Словно из пространственного кармана, мальчишка из волос достал нечто странного малиново-лилового цвета. Я в оружии не разбиралась, но, чисто теоретически, такая большая штука должна по-большому рвануть.

— Эй, Ламбо, не надо! — я попыталась остановить зарвавшегося ребенка, который уже совсем не соображал, чем и в кого кидаться, однако не успела. Я не ожидала, что он сам прыгнет под «бум», и намеревалась отобрать штуку раньше, чем пацаненок прицелится, но…

Хлопок и все заволокло дымом, заставив нас закашляться. Я уже не удивляюсь, что вместо человеческих частей тела вокруг разлетелся только безобидный дымок — я вообще уже ничему в этой жизни не удивляюсь, наверное.

Когда он развеялся, вместо мальчика с базукой на полу сидел взрослый парень. Ну, как взрослый. Старше меня где-то на год-два физически. А я, метнувшись к Ламбо и не успев затормозить, лежала практически на нем.

— Боже мой, — покачал головой незнакомец.

Я прекрасно ощущала, как чертовски он был напряжен, и полагаю, ужасно растерян.

Однако внешне этого видно не было. Он даже несколько меланхолично поднял меня с себя и неожиданно тепло улыбнулся, оглядывая всех. Комнату он явно узнавал.

— Приятно видеть вас такими молодыми, друзья.

— Чево? — кажется, это скоро будет моим коронным вопросом.

— Спасибо, что позаботились обо мне маленьком, — тем временем, невозмутимо продолжил парень, прикрыв один глаз. Я медленно отодвигалась в сторону, ощущая, как вот-вот загорятся уши.

— О чем ты, кто ты? — уточнил Савада.

И вроде бы следовало сейчас все внимание уделить Тсунаеши, так нет же — заметив мои попытки к бегству, непонятный парень уставился на меня, как на восьмое чудо света, рвано выдохнув и глупо улыбнувшись.

— Боже-боже, — он прикрыл рот ладонью, будто пытаясь удержаться от смеха, — семпай в детстве была такой очаровашкой.

Я поперхнулась воздухом на подобное, нервно отодвинувшись от него еще подальше, да как бы не так — неожиданно парень сам подался вперед, завороженно протянув руку ко мне и… я зажмурилась, а он мягко потрепал меня по волосам, глупо улыбаясь.

— Прости-прости, я не хотел тебя пугать, — незнакомец печально вздыхает.

— Все в порядке, — напомнив себе, что я ничему не удивляюсь, отрицательно помотала головой.

— Ладно. Тогда… можно я тебя обниму?

— Нет.

— Жаль, — не стал настаивать странный парень, под удивленными взглядами сев обратно и чинно сложив руки. Я облегченно выдохнула, все-таки сбежав поближе к Такеши. Парень грустно, но понимающе улыбнулся, не делая никаких поползновений в мою сторону.

— Наверное, вам всем интересно, как так получилось, что я из десятилетнего будущего поменялся с маленьким Ламбо местами? — хорошая смена темы, засчитано.

— Так ты Ламбо?! — заорал Савада, а я громко рассмеялась, обернувшись на него.

— Неужели по пятнистой рубашке, — тыкаю на торчащий из-под пиджака воротник, — и по его кудряшкам не понятно?! — не слишком культурно тыкаю уже на волосы парниши. Ржу, а взрослый Ламбо, хитро сверкнув глазами, подается вперед, чуть наклонившись, так, что моя рука оказывается у него на голове.

И взгляд исподлобья такой… вопросительно-выжидательный.

— Ладно, думаю, мы с тобой поладим, — растрепав парню всю прическу, выношу вердикт, хотя его действия меня немного напрягают. Но, с другой стороны, если бы действительно напрягали — я бы сама к нему не лезла.

С еще одной другой стороны — если маленький Ламбо откуда-то знал нас всех в будущем — значит, он там, через десять лет, с нами. Магия, конечно, но мелкий откуда-то знал, например, Кёю.

— Позаботься обо мне, семпай, — кивнул Бовино. — Там, в будущем, я многим обязан тебе. Спасибо.

Это звучало уже не так рутинно, как его первое, ленивое «спасибо, что присмотрели за мной». Скорее волнующе серьезно, будто предупреждение, что впереди ждет много приключений.

— Пока не за что, — пожимаю плечами. Парень поправляет покосившиеся заколочки-рога.

— Ты помнишь, кого нарисовал десять лет назад? — киваю на разорванный рисунок.

— Конечно, — он убежденно кивает, — Но сейчас я рисую, благодаря тебе, получше, — неожиданно добавляет и улыбается.

— О, здорово.

Неожиданно прямо перед «взрослым» Бовино оказывается Тсунаеши, серьезно глядя ему в глаза.

— Кто был справа?

— Что?

— Мы вместе, там, через десять лет, значит, мы стали… Семьей?

— Да.

— Кто остальные? Кто был последним, шестым хранителем? Как его зовут? Как его найти?

— О, это забавная история, но о ней вы узнаете после того, как базука упадет на…

Пуф. Уже успокоенный кем-то, в комнате появляется маленький Ламбо.

— Меня просили передать, — с важным видом сообщает он, — что Реборн вонючка. И еще кое-что… но я это вам не скажу, у вас конфетов нету*! Потом узнаете.

— Воистину, — хмыкаю, растрепав волосы уже маленькой версии пацаненка.

В голове вакуум, так что я и действую отвечаю, скорее, механически. А Тсунаеши все еще непривычно собран, но теперь уже его взгляд направлен поочередно на всех нас. Он будто спрашивает разрешение, но не озвучивает, на что. Не выдерживает первым Такеши:

— Что-то не так, Тсуна?

— У меня… — будто дождавшись, Савада начинает тихо говорить. — Знаете… Такое предчувствие, что я должен ему помочь. Не знаю как, но… я должен помочь шестому Хранителю. Ведь если Хранители — те люди, которые будут со мной до конца, то я обязательно должен… защитить их. Реборн? — Тсунаеши теряется, уже сам не понимая, что хотел, и с вопросом смотрит на репетитора, будто умарекавару знает все на свете.

— Всему свое время, Никчемный Тсуна. Твой шестой хранитель пока не готов к этой помощи.

— Вот как… Тогда я буду ждать.

Савада, как и раньше, отступает, увидев препятствие, но я не вмешиваюсь. Мысли больно царапают слова киллера — хранитель просто не готов. Но как можно быть не готовым к помощи? Репетитор ведь явно знает — все на свете — о том, кем будет Туман Тсунаеши, но почему молчит и не дает только-только проявившему инициативу Саваде что-нибудь сделать? Разве не в этом его задача — сделать из начинающего дечимо босса лидера своего поколения?

Немного помолчав, мы осторожно вернулись к более насущным вопросам. Наиболее животрепещущим был, конечно, вопрос Гокудеры, однако перед этим мы подняли несколько не менее важных, но чуть менее опасных. Для начала — что делать с Бовино? Реборн довольно грубо отрезал, что вернуть его в Италию не выйдет. Мы попытались возмутиться, наивные и горящие жаждой справедливости, да только толстым шрифтом на лбу у мальчишки было написано — «никому не нужен». Как и Бьянки, Ламбо было решено оставить у Тсунаеши.

— А Нана-сан? Никого не волнует, как это выглядит для взрослой адекватной женщины? Вы вообще хоть что-нибудь ей объяснили?

Саваде Нане была еще вчера скормлена сказочка про друзей Иемицу, причем на момент объяснения я ощутила, как моя голова буквально пухнет от лаконичных и в то же время ни о чем толком не сообщающих формулировок. Реборн говорил красиво и уверенно, из роли «ведущего» перейдя в роль «ответчика», и если сначала я думала, что его это раздражает, то где-то в середине обсуждения поняла, что чем больше мы придираемся — тем довольнее становится репетитор.

— Погодите, — вдруг испуганно прошептала Киоко, когда все уже почти расслабились, лениво слушая переругивание Тсунаеши с репетитором на тему «почему мой дом — дурка?».

— Что такое, Киоко?

— Если Тсуну-куна так легко нашла Бьянки-сан… значит ли это, что теперь мы все в опасности и в мире мафии уже знают о том, где Тсуна-кун живет? Любой из нас может быть в любой момент взят в заложники? Тсуну-куна попытаются убить всерьез?

— Вовсе нет, — уверенно отмел сомнения, зарожденные Киоко в нас всех, умарекавару. — Бовино Ламбо и Гокудера Хаято получили наводку, как Хранители Савады Тсунаеши. Бьянки я сам позвал. Люди Вонголы будут следить за тем, чтобы Дечимо не засветился раньше времени.

— А когда время наступит? — педантично уточняю, присоединяясь к волнению подруги.

— Действительно, как скоро нам придется… заявить о себе, да? — Такеши тоже подобрался, осознав, что сказочка когда-нибудь да закончится.

Хаято сидел тихо. Изначально порываясь заткнуть всех, кто вмешивался в разговор, он получил неожиданно серьезный отпор от самого Тсунаеши, в красках объяснившего новичку, что «кружок совещателей» — моя кривая кличка нашему сборищу прижилась — это необходимость, чтобы избежать ссор в повседневной жизни, и именно здесь все имеют право высказать все, что хотят, на волнующие их темы. Меня даже гордость взяла: все же, изначально, еще до всей этой круговерти с мафией и Вонголой, именно я заставляла всех садиться и перетирать друг другу косточки в присутствии всей толпы, чтобы точно решить все вопросы и избежать недомолвок.

— У вас есть примерно год, чтобы подготовиться. На самом деле, как одна из наиболее доверенных мне лиц, за этим как раз и будет следить Бьянки.

Уже неплохо. Как-то получить пулю в лоб от снайпера из кустов не слишком хочется. С отравительницей меня мысль о ее найме на защиту примирила очень быстро.

— Погодите, — Такеши хмурился, переглядываясь с Тсунаеши. Мне тоже было как-то… недостаточно ясно происходящее.

— Чтобы остальные потомки первых нашли Тсуну, им слили информацию специально, да? — друг задумчиво потер подбородок, глянув на меня.

— Значит ли это, что шестой Хранитель тоже получит наводку? — не унимался Савада, откровенно не способный ждать, чтобы кому-нибудь помочь.

— А меня больше интересует… от кого? — выждав чуть-чуть, я прибавилась к их хору вопросов, после чего на комнату уже окончательно опустилась тишина.

Ламбо самозабвенно рисовал какие-то уже совсем абстрактные каракули, Киоко встревоженно сидела, прислонившись плечом к хмурому Рёхею. Вопреки насмешливым взглядам все еще молчаливого Гокудеры, на самом деле старший Сасагава все прекрасно понимал, просто ему требовалось чуть больше времени, чтобы переварить информацию и понять, как мы дошли до конечного вывода и новых вопросов. Такеши рассматривал увлеченного процессом Бовино, и я его, отчасти, понимала — не гуди во мне сейчас предчувствие подлянки, я бы тоже задумалась о том, как ужасно поступили с ребенком, буквально отправив его «в никуда». Тсунаеши требовательно смотрел на Реборна, сжимая кулаки, Реборн надвинул шляпу на глаза и, как я понимаю, формировал очередной убийственно логичный ответ. Я же смотрела в упор на Хаято, как бы намекая всем своим видом — вот он, ходячий ответ.

— Хаято-кун, кто дал тебе информацию о Тсунаеши?

Прежде, чем Гокудера успел открыть рот, мимолетно посмотрев на самого Саваду, что тоже перевел на него ожидающий взгляд, руку поднял, призывая всех к тишине, умарекавару.

— Я не хотел давать своему глупому ученику столько информации в первые дни, однако…

Было в его взгляде что-то странное. Сложно интерпретировать, но я предположила — могло ли это быть что-то вроде признания? Все же, все это время умарекавару скорее наблюдал, нежели учил Саваду чему-то, явно собирая о нем информацию и изучая отношения с окружающими. Он ведь был удивлен, когда узнал, что вокруг Тсунаеши уже собрались трое хранителей, да это и не удивительно — из всех людей вокруг кто-то будто выбрал именно нас, так складно и неестественно выглядело неожиданное воссоединение потомков дальних товарищей. Ладно бы двоих, но четыре человека спустя десяток поколений — уже не шутки и не везение.

— В Вонголе существует несколько подразделений, что занимаются определенными вещами. Среди мафиози тоже есть своя специализация, однако некоторые отрасли в Вонголе настолько велики, что со временем из них сформировались отдельные независимые Семьи. Элитный отряд убийц, составляющий огромную часть военной мощи семьи, что берет на себя самые сложные задания и зачистку — Вария. И тайный отдел разведки, в чьих руках информация — CEDEF, что официально является…

— Многомилионной корпорацией*, — я хлопнула себя по лбу, вспомнив, как ругался отец на неожиданно расширяющих бизнес в Японии итальянцев, из-за чего фирма, где он работал, существенно потеряла клиентуру.

— Ха-ха, практически монополисты пищевых растительных добавок, да? — Такеши, чей отец работал в ресторанной сфере, тоже был чуть-чуть знаком с происходящим.

— Да, — одобрительно покачал головой Реборн. Сегодня мы с Ямамото явно в ударе — я переглянулась с другом, едва удержавшись от дурацкого порыва дать ему пять. Ситуация не слишком располагала, придавив нас всех к ковру Савады поражающей воображение монументальностью ямы, куда все мы потихонечку падали. Они везде — было бы смешно, если бы не оказалось так страшно и реально. Вот она — яма, вот они — мы. Летим, летим, запутываясь в нитях теневой паутины вокруг, а дна никак не видно, да и нити, кажется, бесконечны.

— CEDEF была основана еще Первым Облаком, — тем временем, вводил нас в курс дела умарекавару, — после того, как вы изучите историю Вонголы, вы узнаете о причинах создания этой Семьи чуть больше. Я не планировал работать с таким количеством людей, но, думаю, вместе с Тсунаеши вы уже можете начинать просвещаться. Это будет… интересным козырем в наших руках.

Иногда он действительно пугающ. Не знаю, как остальные ощущали это, но мне все сильнее казалось, что умарекавару здесь — ревизор театра, вольный менять сценарий по своему усмотрению. Вроде пришел все исправить и сделать так, чтобы все были довольны, с благими целями… А вроде — сидит за кулисами, тасует реплики, мановением руки меняет всю постановку по своему усмотрению, пока за тяжелой портьерой медленно, но неизбежно набирается аншлаг.

Зрители вооружены отнюдь не гнилыми помидорами.

Как хорошо, что постановщик об этом прекрасно осведомлен. Он ведь не будет репетировать с нами шаги, что, стоит занавесу открыться, приведут в могилу?

— Так сложилось, что за потомками первых изначально шло пристальное наблюдение. Их старались не выпускать из виду, но получилось не со всеми. Потомственные мафиози, умеющие сбить след, представители древних кланов, что скрылись за их стенами, гражданские, что растворялись в толпе. Наблюдение на протяжение десятка поколений с целью выявить тех, в ком кровь проявились сильнее всего, — умарекавару покачал головой.

Его взгляд скользил по всем нам, не замедляясь, разве что, на мне. И от этого становилось немного не по себе. Будто во всей этой идеальной картине судьбы, среди людей, изначально связанных между собой красной нитью, я была кем-то лишним. Винтиком, без которого система будет работать так же прекрасно, как и с ним, просто зачем-то — для красоты, не иначе — его тоже прицепили к общему механизму.

— Вонголе требуется встряска. Девятый принял решение собрать потомков Примо в десятом поколении, так как исследования CEDEF позволяют с почти стопроцентной уверенностью сказать — именно в вас наиболее сильно проявилась Воля первого поколения, которая так необходима Семье.

Пафосно. Красиво. Фаталистично.

— Так кто там такой умный сидит? — не сдержала едкого комментария, несколько уязвленная одухотворенностью на лицах мальчишек. — Умарекавару, ты так и не ответил на наши вопросы.

— А ты внимательна, — Реборн ухмыльнулся. — Точно не пожалеешь о своем любопытстве?

Это была угроза? Я уверенно расправила плечи, остро сощурившись, но неосознанно сместилась в сторону Такеши, ибо он был ближе всего, не считая Киоко и Ламбо. Ямамото же подался вперед, переглянувшись с Тсунаеши, совершившим почти такое же действие. На душе стало чуть спокойнее.

— Понятно, — ухмылка репетитора стала шире. — Вы все думаете в правильном направлении. Чтобы облегчить боссу Дечимо задачу, CEDEF же и занимается подбором Хранителей, передавая им необходимую информацию. На данный момент Внешним Советником семьи, главой Consulenza Esterna Della Famiglia, является… Савада Иемицу.

— ЧТО-О-О?

В отличие от Тсунаеши, мы почти не удивились. Скорее, удивились его реакции — что я, что ребята, несколько непонимающе смотрели на друга, вскочившего на ноги и тут же упавшего на жопу, поскользнувшись на сухом, чистом и ровном, в общем-то, полу.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО не вижу проблемы, — озвучил всеобщее недоумение Рёхей.

— Н-но! Он же!

— Тресните его, кто-нибудь, Саваду опять заклинило, — шиплю, после чего Сасагава снова осуществляет процесс воистину Советского решения вопроса: заело, не работает — стукни, пройдет. Тсунаеши согнуло от приложенной Рёхеем силы, так что он упал на бок, отчаянно не то желая вырвать себе волосы, не то потереть больную спину.

— Братик! Ты переборщил, — Киоко, со смешливым укором.

— Джудайме! — Хаято все-таки не выдержал, подскочив к Тсунаеши и осторожно помогая ему подняться, несколько растерянно оглядывая нас всех — смеющихся, совсем не сочувствующих.

— Успокоился? — с видом, будто он к этому причастен, спросил Реборн, бросив на меня понимающий взгляд.

Кажется, я лишаю репетитора работы, а?

— Тсунаеши, разве связь твоего отца с Вонголой уже не была очевидна? — недоумеваю.

— Ну не Второе лицо в мире мафии же! — справедливо.

— Что и следовало ожидать от отца Джудайме!

— А ты еще наследник огромной фирмы, оказывается, ха-ха, — не упустил возможность припомнить Такеши.

— О, Ками-сама, — Савада демонстративно завалился на не успевшего отодвинуться и снова растерявшегося Гокудеру, тут же бросившегося помогать Джудайме сесть нормально. — Дай мне просто умереть, Хаято-кун, — страдалец незаметно перешел на обращение по имени, демонстративно ворочаясь в руках растерянного подчиненного и, я видела по подрагивающим уголкам губ, откровенно забавлялся.

Я улыбалась. Какие же мы все дураки да позеры, поголовно каждый. Интересно, как скоро поймаем синдром восьмиклассника?

Из-за выяснения проблемы подбора хранителей все как-то незаметно забыли об остальных мелочах: примирились с тем, что Хаято сидит в общем кругу, как и Бьянки, молчаливо наблюдающая за нами с Реборном на руках. Ламбо выскользнул из комнаты в какой-то момент, судя по звукам внизу, донимая Нану-сан и «помогая» ей на кухне, но и его присутствие все уже потихоньку начинали воспринимать философски.

Я видела, как влияет на них понимание чего-то, что мне было недоступно, и это ощущалось неприятным ревнивым чувством — будто меня забыли. Даже Киоко, смущенно переглядываясь с Тсунаеши, выглядела для меня более причастной, чем я сама, пусть и вставляющая постоянно свое слово. Но, впрочем, рисунок Ламбо благотворно сказывался на нас всех — помимо идеи о шестом хранителе в наших головах прочно засела мысль, что где-то в далеком будущем, уже взрослые, мы все равно рядом. Значит, прорвемся через невзгоды и в настоящем — все вместе?

Если мыслить критически, конечно, это все может быть подстроено, но мыслить критически я за сегодня устала. Путешествие во времени и все друзья за одним столом — что может дать еще более железные гарантии счастливого будущего?

Однако вопрос хранителей и Воли меня все-таки немного беспокоил. Так что, когда мы уже расходились, я осторожно обратилась к Реборну с очередным тихим вопросом.

— Умарекавару, ты ведь расскажешь нам больше про пламя?

— Всему свое время, — туманно ответил, но все же кивнул. — Тебя волнует вопрос связи Хранителей?

— Угадал. Мне ведь не показалось, что после рисунка Ламбо и после того, как ребята… осознали его… что-то изменилось?

— Все может быть. Не торопи события, Курокава Хана.

— Тц. Ты не мог бы называть меня чуть менее пафосно и официально?

— Курокава, — репетитор пожал плечами. — Тебя задевает то, что ты не Хранитель?

Не совсем…

— У тебя неплохая наблюдательность, такие люди нужны в окружении босса. Тебе еще предстоит доказать свою полезность, но не расслабляйся. Покровительство Хибари Кёи не спасет тебя, если захочешь сбежать.

— Вот еще, — на шум голосов в прихожей, я чуть поторопилась, бросая последний взгляд на оставшегося в комнате репетитора, — не в моих принципах отступать. Это у нас с Кёей…

— Семейное, — ухмылка.

— Подслушивать нехорошо.

— Но полезно.

На крики и просьбы поторопиться я все же спустилась, извинившись перед ребятами, вынужденными ждать, и стоически вытерпев подозрительный взгляд выглянувшей с кухни Бьянки. Напомнив друг другу, что гуляем в парке в ближайшее время, небольшим пикничком отмечая мои четырнадцать, да и просто собираемся, чтобы нормально поболтать и познакомиться в менее деловой обстановке, мы разошлись по домам. Меня впереди ждал звонок Кёе, которому следовало рассказать краткие новости, но это предпочтительнее сделать вживую, а также отчитаться, что Сасагавы меня проводили и все хорошо.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 19. Команда.

Кажется, жизнь потихоньку налаживалась.

В следующие дни никаких шокирующих подробностей не открылось.

Никто больше не приехал из Италии, прикрываясь школьной формой, чтобы ворваться в наш класс через окно и устроить террор. Никто не ворвался в школу с оружием и ксивами спецслужб по отлову особо опасных детей-с-синдромом-восьмиклассника-и-суперспособностями. Никто даже не удивлялся иногда появляющемуся посреди школы ребенку в деловом костюме или прибегающему на большую перемену пацану с густыми кудряшками, что несколько раз приносил Тсунаеши забытый дома обед. Да и наши новые знакомые — что репетитор, что Ламбо — вели себя как-то… обычно. Умарекавару наблюдал за нами и прятал за шляпой глаза, неожиданно подсказывал Тсунаеши ответы, если тот путался во время урока, или предупреждал кого-то из нас, если мы забывали вовремя подойти в клуб — Рёхей и Такеши — или к Кёе, если это я. Сначала я делала стойку на подобное — было в этих напоминаниях что-то подозрительное, будто он хотел избавиться от нас, отослав куда-то, однако Реборн насмешливо хмыкал на мой подозрительный взгляд. Сначала. Затем отводил глаза, пряча за шляпой, и что-то отвечал о том, что я делаю глупые выводы. А затем, когда я смогла уловить в его взгляде что-то по-человечески понятное, вроде обиды или раздражения, до того, как он снова спрятал глаза за шляпой… я неожиданно поняла, что было в этих напоминаниях что-то особое, заботливое. Как родители, что постоянно говорят с тобой про учебу — они беспокоятся о тебе, а ты злишься, что им только оценки твои и нужны. Это была очень незаметная — и немного навязчивая, наверное, все же, он помнил распорядок дня каждого из нас — забота.

Я выдохнула. Неделя была чертовски спокойной.

К слову, мои образы в школьной форме пришлось чередовать — весна выдалась действительно жаркая, а приближение лета только ухудшало ситуацию, так что я влезла обратно в юбку, не забыв о коротких черных шортах под нее, и продолжила ходить почти как самая обычная школьница, только на плечи, как Кёя, набрасывала гакуран с алой повязкой. Одноклассники выдохнули, когда заметили отсутствие брюк, но некоторые все равно смотрели на меня, как на душевно больную, явно задаваясь вопросом «и что это было». Алая повязка заставляла народ бледнеть, я посмеивалась. Реборн посмеивался уже с меня, впрочем, не обидно.

После уроков я обычно задерживалась в Комитете, Такеши и Рёхей убегали на тренировку, а Киоко спешила домой — хлопотать по хозяйству. Относительно Сасагавы я была ужасной дочерью — родители мои работали допоздна, как и ее, однако к нам приходила два раза в неделю домработница. На мне почти не лежал груз домашних хлопот, разве что я готовила родителям ужин иногда, если не было вечерней тренировки и не случалось задерживаться. Это всегда очень трогало их, а мне было стыдно — могла бы и большее. Если бы чаще сама бывала дома…

В Комитете моя хозяйственность проявлялась намного сильнее. Я вместе с Кёей и Кусакабе разбирала различные бумажки, валялась на кожаных диванах, дурашливо падала с них, лениво перекатываясь на бок. Я болтала о чем-то, пока Хибари демонстративно вчитывался в очередной эпистолярный шедевр-прошение об увеличении финансирования, сидя за рабочим столом. Я заставила «подчиненных» притащить в класс чайник и сладости, тайком от Кёи затарилась заварной лапшой, пояснив всем, что с ненормированным графиком работы очень часто кто-то пропускает обед, но ходить голодным никто не должен.

Мой авторитет у парней, ранее кланявшихся исключительно из страха, неумолимо рос, причем, кажется, даже слишком быстро. Я не ожидала, было приятно.

В Комитете также появился дубликат ключа от временно закрытого медпункта — несколько раз в неделю там дежурила приходящая медсестра, однако на постоянную работу так никого и не нашли, что было бы логично, наверное, для России, но становилось ужасно подозрительным для Японии. В принципе, на время учебы кабинет не закрывался, эдакое самообслуживание, однако после шестого урока — да. То есть отстающие, остающиеся на седьмой урок и различные «культурные» клубы, ведущие свою деятельность после уроков, может и не слишком страдали, но вот спортивные клубы и Дисциплинарный Комитет, уверена, вскоре бы ощутили, как это неудобно. Так что, пока не найдется замена, я уговорила Кёю выставить рядом с медпунктом двух дежурных. Контролируют местность вокруг — вместо патрулирования, да и просто следят.

Не знаю, догадался ли Хибари, что два человека там для того, чтобы одному не было скучно, но ничего не сказал. Ребята Комитета, вроде, не догадались.

После школьной рутины, разбавляемой веселыми совместными обедами и редкими поручениями от Кёи, я заставляла себя почти регулярно посещать тренировки.

Ничто так не мотивировало меня раньше, как фраза Реборна о том, что это — не мое, и скоро я сама пойму, почему. Несмотря на усталость и раздражение, я приходила, вставала напротив Рью и падала, падала, падала, протирая собой все полы. Три раза в неделю новоявленный наставник с особой жестокостью гонял меня. После того, как я нечаянно встретилась в больнице с его дедом, Рью официально взял надо мной шефство. В нашей секции была смешанная возрастная группа, так что никто не удивился, что помощник сенсея разгрузил его. Среди своих ровесников и ребят помладше в нашей провинции я сильно выделялась, и среди кохаев нашей школы уже поползли слухи. Одни твердили, что Рью вознамерился устранить в моем лице гения-соперника, другие — что он покорен моим упорством и талантом, вот и взялся тренировать лично, чтобы стать ближе и завоевать сердце.

Я же просто смотрела на этого нахала и с удивлением понимала, что он действительно вознамерился стать для меня достойным тренером. Он даже перестал особенно громкими фразами бросаться, воспевая мою ничтожность. Когда же Рью выдавил из себя скупую похвалу, что в этот раз было неплохо… я так и села, куда уронили, удивленно оглядев мат, будто на нем был написан ответ.

— Семпай, зачем тебе это? Неужто действительно покорился моим талантам? — я отказывалась звать выскочку сенсеем, однако он и не требовал, вопреки удивленным шепоткам.

Рью насмешливо улыбнулся, однако, протянув руку, помогая подняться.

— Мне встать на колено, чтобы признаться, Хана-чи*?

— Я бы посмотрела на это, — поймав какое-то шальное настроение, закивала.

И этот дурень действительно легко, грациозно преклонил колено, нахально оскалившись. Откуда-то с другой стороны зала вместо характерных выкриков при отработке ударов послышались вздохи.

— Пойдешь ко мне в ученичество?

Кх.

Я замерла, резко обернувшись в сторону сенсея, но тот лишь пожал плечами, грустно улыбнувшись. Да, он возился со мной, пока я была ребенком, но теперь — я вздохнула, отворачиваясь — я слишком выбиваюсь из коллектива его учеников более низкого уровня. Не разорваться. У него действительно часто не было времени, чтобы поехать со мной на соревнования, а мои регулярные взбрыки, что я готова сдать на следующий пояс, заметно нервировали. Он не тренер профессионалов. Он не готов идти со мной дальше, отказываясь от остальных.

Я протянула Рью руку, которую он осторожно взял, и рывком потянула на себя, недовольно хмурясь. Семпай легко встал обратно на ноги, веселясь.

— Подумай, Хана-чи. Такой ученик, как ты, отличное начало для моей карьеры тренера. Я готов ездить с тобой хоть ежемесячно на турниры, моя фамилия достаточно весома, чтобы к тебе относились с достаточным уважением. Взаимовыгодное сотрудничество — ты представляешь мое имя на соревнованиях, я же делаю все, чтобы твое имя не задвинули в конец списка.

Было в его взгляде что-то уж больно хитрое. Но, с другой стороны, я прекрасно знала, что от имени тренера многое зависит, а Рью, пусть и недавний юниор, действительно успел нашуметь.

— Без подсуживания?

— Выбью из тебя всю дурь, Хана-чи, чтобы оно не потребовалось, — семпай неприятно оскалился, явно задетый подобным вопросом.

— По рукам.

И мой график тренировок с тех пор легко смещался по нашим с Рью желаниям. Его семья была, собственно, совладельцами комплекса, так что «по блату» я могла приходить почти в любое время, правда, исключительно со своим новоявленным тренером.

Задержавшись в пятницу допоздна и злобно зыркнув на Рью, безразлично бросившего «сама дойдешь», я — вот везучая — неожиданно встретила Такеши, возвращаясь домой. Злая и уставшая. А он в это время, оказывается, всегда выходил на вечернюю пробежку — грех было не совместить приятное с полезным. Немного обнаглев, я договорилась с легко согласившимся заботливым другом, что по пятницам он будет меня встречать. Прекрасно.

— Так значит, личный тренер? Неплохо продвигаешься, Хана, — он смеялся, как никто понимая меня и мое отношение к спорту. И все же, Такеши был более одержим им, чем я. Он видел в нем жизнь, цель — я же видела в спорте лишь средство достижения цели, он был мне интересен, но я не жила тренировками. Признать было стыдно.

Хотел ли Реборн сказать мне, что я поступаю нечестно?

По отношению к кому?

А в воскресенье было уже двадцатое апреля, мне исполнялось четырнадцать. Так мало, с одной стороны, а с другой — как-то уже многовато. Я привыкла быть очень умным ребенком, так что теперь с иронией шутила — настало время вновь стать взрослой посредственностью.

Мы всей компанией собрались в парке Намимори, где с самого утра Кёя занимал, не без помощи Комитета, красивое и относительно уединенное место. Расстелили пледы, притащили еду, пришли сами и планировали организованно бездельничать, совмещая пикник, праздник и любование сакурой, уже постепенно отцветающей.

— Что ты задумала? — умарекавару запрыгнул мне на плечо, рассматривая временно отложенные на край пледа вещи.

— А ты думал, у нас из развлечения будет только болтовня? Как именинник, имею право заставить окружающих страдать! — расплывшись в улыбке, я осторожно сняла с себя не такого уж и легкого Реборна, после чего тайком показала ему несколько игр для компании, захваченных из дому по такому случаю. Что-то нашлось у Такеши, что-то у Киоко с Рёхеем, но в целом у нас был неплохой набор на любой вкус. Кое-что я предусмотрительно приобрела в торговом центре вчера, потратив заранее денежный подарок родителей.

Умарекавару задумчиво рассмотрел плоды моей жажды развлечений и одобрительно закивал, после чего задумчиво потер подбородок и хитро ухмыльнулся:

— Хочешь, устроим праздник в стиле Вонголы?

— Эм, не очень, — от такого вопроса я даже растерялась. — Погоди, ты меня спрашиваешь? — что-то я раньше не замечала за ним желания советоваться с нами о своих планах. Хотя, учитывая своеобразную заботу за эту неделю…

— Это политика семьи Дечимо. Совместное обсуждение, — пояснил, как дуре.

— Вливаешься в коллектив? — я широко улыбнулась, неожиданно веселая от своего предположения, и почти захотела обнять умарекавару.

— Да. Поэтому… что на счет моего предложения?

— А в чем заключается этот… стиль Вонголы?

— Я тренирую вас так, чтобы вы стали хорошей Семьей. Совместные испытания сближают, особенно если они опасны. Но я заметил, что ты предпочитаешь держать все под контролем, так что решил посоветоваться. Но я делаю это только один раз — это мой подарок на День Рождения.

Я удивленно уставилась на репетитора.

Во-первых, он только что открыто признал, что ему не только нравится наша команда, но он и хочет сделать ее крепче. Во-вторых, он только что признал, что не хочет портить мне праздник, что… странно и очень приятно, все-таки мне казалось, что он более бесчувственный. В-третьих… скорее всего, он сделал эту оговорку намеренно, привыкший, что мы постоянно за них цепляемся: дальнейшие приключения в стиле Вонголы будут, и будут они опасны. Надеюсь, он сам над опасностью контроль не теряет — все еще хочется верить, что даже в случае с динамитом Хаято его бездействие было жестоким, а не безразличным. Безразличие куда опаснее.

— Почему бы не устраивать тренировки еще и в стиле… десятого поколения, м? Мирные. Уверена, ты прекрасно разбираешься в командообразовании и различных тренингах для него, которые популярны у гражданских.

— Но вы не гражданские.

— Зато команда — она и в Африке команда, — я пожала плечами.

Иногда мне кажется, что я таскаю тигра за усы, так просто обсуждая что-то с Реборном. Причем не без оснований кажется, однако, я все равно не могу воспринимать его серьезно. Пока Реборн не распространяет ужасающее Ки — он тот еще безобидный милашка. А тяжелый взгляд умарекавару, который он так часто прячет, вызывает во мне, скорее, любопытство и сочувствие. И его постепенное признание — я очень хочу верить, что это оно — тоже сильно подкупает.

Скорее всего, в этом есть какой-то подвох. Вполне может быть. На то он и лучший репетитор-киллер, что умело выполняет свою работу. Но, в любом случае, он репетитор Тсунаеши — значит, не представляет опасности для Савады и его окружения.

По спине иногда пробегал холодок от мысли, что в этом идеальном механизме Неба и Хранителей именно я являлась заменимым элементом, однако упадническим настроениям предаваться было не время.

Праздник же.

Почти вся еда, к слову, была на Такеши, через которого я, договорившись с родителями о том, как праздную, сделала заказ в семейный ресторанчик Ямамото. Мать с отцом, как всегда, работали, так что семейные посиделки откладывались до удачной смены. Родители были рады, что я отмечаю с друзьями, и щедро «спонсировали» наш кутеж. Но дома, я знаю, меня будет ждать поздно вечером традиционный шоколадный тортик, который отец купит по пути с работы в нашей любимой кондитерской. Каждый раз покупает, ставит свечи и кладет рядом спички — развлекайся, дочь. Я каждый раз тихонько зажигаю их и задуваю за минуту до полуночи, когда праздник уже вот-вот уйдет. Такой своеобразный ритуал прощания с очередным двадцатым апреля.

Народ постепенно подтягивался, но изначально на место, конечно, мы пришли с Кёей, что лично отвечал за доставку всего необходимого. Не сказала бы, что Хибари сильно напрягся — сначала я, конечно, немного переживала, что нам не хватит рук, однако бравые парни из Комитета перетащили все необходимое и ретировались «охранять» территорию от нежелательных посетителей. Я покачала головой — не стоило так уж ревностно держать «оцепление», один их вид уже неплохо отпугивал редких прохожих, а мне такая атмосфера была ни к чему.

Вторыми пришли как раз Тсунаеши с Реборном, с которым мы успели поболтать до начала веселья. Савада тут же, смущаясь, вручил мне подарок. Так как в Японии не принято открывать при дарителе, чтобы не обидеть его своей реакцией, я демонстративно убрала сверток к вещам, поблагодарив «босса». Он же с наслаждением растянулся на пледе, ожидая, пока подойдут остальные. Судя по тому, с каким счастьем он сейчас валялся, абсолютно игнорируя красоты природы и наслаждаясь исключительно возможностью просто лежать, думаю, по пути другу пришлось неплохо побегать. Он вовремя-то пришел, потому что умарекавару заставил — скорее всего, добирались в условиях тренировки. Обычно Тсунаеши приходит впритык или вовсе опаздывает.

Пунктуально подошел Гокудера — ровно за пять минут до назначенного времени. Он огляделся, с явным неудовольствием отметив отсутствие части народа, после чего… стараясь смотреть куда угодно, но не на меня, впихнул мне в руки небольшую коробочку с дурацким бантиком. Ошалело взяв подарок — если честно, неожиданно — я сначала застыла, не зная, что ему сказать, но затем расплылась в довольной улыбке.

— Это просто из вежливости, — постарался было отмахнуться Хаято, однако я осторожно сделала шаг вперед и невесомо обняла новичка, быстро отстранившись.

— Даже так, это очень мило с твоей стороны. Спасибо, — я осторожно убрала коробочку к свертку Савады, мимолетно глянув на Хибари.

Кёя устроился, облокотившись спиной на цветущее дерево, в некотором отдалении от общей массы пледов, и прикрыл глаза, молчаливо выжидая. Его подарок был одним из самых ожидаемых — это уже традиция, что каждый год я как впервые волнуюсь о том, что же сделает друг. Однако в этот раз интерес был особый. Я прекрасно знала, что не в характере Кёи вообще ничего мне не подарить, однако так же не замечала за ним страсти к сюрпризам, так что факт, что мне в этот раз еще не всучили что-нибудь с видом «камикорос, если тебе не понравится» еще утром, действительно интриговал. Он, конечно, сказал, что мой подарок — это форма, но не только же?

Такеши пришел вместе с Рёхеем и Киоко. Притащив еду на пару со старшим Сасагавой, они оставили на Киоко тащить только три подарочных пакетика. Зато принесли все за один заход. В одном из пакетов я заметила мягкую игрушку. Что за игрушка — не знаю, но, чувствую, скоро плюшевая акита-ину Такеши подвинется. Решила выдержать интригу и посмотреть все потом, радостно отложив пакетики и устроившись с ребятами на пледах.

— Кёя, пойдем к нам? — когда все разложили еду, я окликнула, кажется, задремавшего Хибари. Он приоткрыл глаза, лениво мазнув по всем взглядом, и демонстративно зевнул.

— Не люблю толпы, — после чего подошел. Логично? Логично.

Киоко тут же выставила еще одну чашку и подвинулась поближе к Тсунаеши, освобождая Кёе место, однако он только покачал головой, ухмыльнувшись, и ловко, буквально одним сильным прыжком, подтянувшись, забрался на дерево.

Да, я, конечно, заметила, что мы устроились прямо под широкой веткой, на которой было бы неплохо посидеть, но я планировала сама немного побыть вандалом после перекуса. Что ж, место заняли. Интересно, а он понимает, что сам нарушает правила своим поведением больше, чем защищает их?

Ветка была достаточно толстой, чтобы не бояться за нее, а Кёя — достаточно ловким, чтобы не бояться за еду и себя, ибо он уж точно не упадет даже во сне. Однако, его перемещение заставило более маленькие веточки дрогнуть, так что сверху, как снег, стали осыпаться розовые лепестки.

— Эй, — Гокудера, которому цветы попали в чай, злобно вскинулся, но, не встретив никакого ответа от Хибари, перевел возмущенный взгляд на нас. — Это вообще нормально?!

— Ха-ха, конечно, — тут же согласился Такеши, бросив взгляд на меня. Я закивала, демонстративно пожав плечами. Ничего необычного, все естественно.

Кажется, или сверху послышался тихий смешок?

Киоко невозмутимо убрала все, что достала для еще одного человека, тоже всем своим видом показывая, что ситуация абсолютно естественна. Однако — я скрыла улыбку за чашкой — от Тсунаеши не отодвинулась. Он «очень незаметно» придвинулся к ней в ответ, после того, как бросил растерянный взгляд на Такеши. Такеши показал ему большой палец.

Сасагава бросила такой же растерянный взгляд на меня, но получила только невнятные кивки головой. От желания сдержать улыбку меня почти перекосило, но я держалась, всячески пытаясь сделать серьезное и уверенное лицо. Сасагава осторожно прислонилась к плечу Савады.

Он едва не вскрикнул, но не дернулся — замер, круглыми глазами смотря на нас.

Рёхей со вселенским спокойствием распаковывал остатки принесенной еды, кажется, действительно не замечая телодвижения этих двоих. Хаято набрал уже воздуха, чтобы возмутиться, однако Ямамото с милой улыбкой ткнул его локтем под ребра. Я сделала то же самое, но с другой стороны, и улыбка у меня была скорее угрожающая.

Реборн скрыл глаза за шляпой, насмешливо улыбаясь, после чего важно произнес, нарушив повисшую тишину, комплимент зеленому чаю. Я отсалютовала пластиковым стаканом вишневого сока, из чистого резонерства хмыкнув, что в японском традиционном чаепитии это чудо из термоса точно не было бы востребовано. Рёхей сдал меня репетитору фразой, что мы с ним оба ведь никогда экстремально не разбирались в чае, а Киоко, осторожно сделав глоток, удивилась — чай, вообще-то, был отличный.

— Это отец заваривал, — улыбнулся Такеши, немного обиженно глянув на меня. Я, подумав, налила в свободную чашечку немного, попробовав, однако никаких выводов сделать не смогла. Поднявшись на ноги, я протянула свою чашку вверх — Кёя аккуратно перехватил ее с ветки, тоже попробовав.

— Неплохо, травоядное, — он одобрительно глянул в сторону Ямамото, осторожно спуская чашку обратно.

Ничего необычного. Я села обратно, после чего разговор завязался уже как-то сам собой. Перекусив и насладившись плавно кружащимися в вальсе падения розовыми лепестками, мы принялись думать, чем же заняться, а я полезла за играми, пока ребята вспоминали детство, припоминая, как развлекались, будучи более мелкими.

К слову про детей…

— А где Ламбо? — спрашиваю, заметив, что шумный ребенок не увязался с Савадой сегодня.

— Гуляет по магазинам с маман, — ответил умарекавару.

— Хм, понятно. Эй, народ! Может, не надо настолок? Давайте вспомним детство.

Ребята непонимающе переглянулась.

— Мистер Дарума упал.

— Что? — непонимающе нахмурился Хаято.

— Мистер Дарума упал… Ты серьезно, ахахах?

— У меня еще твистер, — ехидно ухмыляюсь.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО адское изобретение! — оценил размах Рёхей, который, вместе с Киоко, как-то раз уже сыграл в эту штуку.

Подленько хехекаю и добиваю:

— А потом может подсказать что-нибудь Реборн, — я даже не против его необычных методов.

— Мы согласны на Даруму-сана! — быстро решает за всех Савада.

К слову, игра была очень подходящей для мафиозной действительности. Ведущим вышел Такеши, как самый продвинутый в дворовых играх, что было не удивительно. Мы с ним вдвоем были эдакими «своими пацанами», но я предпочла играть со всеми и наблюдать, наслаждаясь зрелищем, а не водить. Кёя лениво лежал на ветке, слушая наши голоса со своей высоты.

— Мистер Дарума упал! — воскликнул Такеши, отворачиваясь, а мы бросились врассыпную за деревья и кусты. Тсунаеши грохнулся, поскользнувшись на траве, вызвав хоровое ржание. — Мистер Дарума упал! — повторил Такеши, разворачиваясь.

Суть заключалась в том, что водящий должен был добежать до игрока и дотронуться до него. Тот, кого поймали, проигрывал и отходил в «тюрьму». Оставшиеся должны были дотронуться до спины водящего, чтобы выиграть.

Фишка была в том, что игроки не могли двигаться, пока водящий смотрит на них. То есть, водящий не может надолго остаться лицом к одной цели, ведь рискует упустить остальные. Тот, кого ловили последним, становился новым водящим.

Мы кружили вокруг Ямамото, остро сощурившегося и вертевшегося, дабы не упустить никого из нас из виду. Если сначала мы перебежками двигались на расстоянии, зачем-то пытаясь скрыться за деревьями, то вскоре приноровились, легко «выручая» друг друга, не давая Такеши приблизиться к жертве. Он был и не против, получая удовольствие от попыток поймать нас и увернуться от хлопка по спине, однако, когда Савада, спасая Киоко, совершил рискованный шаг, оказавшись слишком близко — легко «выбил» его, почти сразу же поймав и Сасагаву.

Мы с Хаято переглянулись, когда экстремально желающий отомстить за сестру Рёхей умудрился рывком оказаться за спиной Ямамото и хлопнуть его по лопаткам ладонью со всей своей экстремальной силы. Такеши рассмеялся, хлопнув старшего брата по плечу, признавая его победу, и на «поле боя» остались мы с Хаято.

У Ямамото была превосходная реакция, но на нашей стороне была хитрожопость. Выскользнув из-за деревьев так, что бейсболист был аккурат между нами, мы почти синхронно начали двигаться по часовой стрелке вокруг него. Из двух зол Такеши выбрал Гокудеру — не знаю, руководствовался ли он личной симпатией или просто считал, что он лучшая добыча, но, увы, он ошибся. Подскочив к нему спортивным, почти боевым рывком, я почти дотронулась до спины друга, когда он резко развернулся. Едва успеваю дернуться в сторону, как…

Ночная фурия — не иначе. Неизвестно, когда спрыгнувший с дерева Хибари, все это время наблюдавший со стороны, с невероятной скоростью подскочил к Такеши, не просто хлопнув того по спине, но и перелетев через него, используя плечо Ямамото как опору для невероятного прыжка. Не понимаю, это Такеши удачно пригнулся, а Кёя — удачно прыгнул и сгруппировался, пролетев по инерции, или они вообще не люди?

Воспользовавшись мимолетным замешательством нашего воды, а также тем, что, сохраняя равновесие, он был вынужден нагнуться и чуть отвернуться, я тоже быстро хлопнула Такеши по спине, но намного легче, чем Рёхей, и без спецэффектов, в отличии от Кёи.

Несколько шагов в сторону замершего Хаято, и вот он — последний пойманный.

— Мерде, что это было! Так не честно! — возмущается Гокудера, круглыми глазами глядя на невозмутимо ухмыляющегося Хибари. — Разве не должен тот, кто хочет присоединиться к игре, становиться водой?

— Травоядное так хочет проиграть снова? — Кёя сощурился. — Я согласен.

Мы осторожно подошли к Хибари, что, сверкнув глазами, демонстративно отвернулся к дереву.

— Мистер Дарума упал, — ровно проговорил он один раз. Люди рванули врассыпную, однако я осталась на месте. — Мистер Дарума упал, — повторил Хибари, после чего резко развернулся.

— Сдаюсь-сдаюсь! — ухмыльнувшись, Кёя легко хлопнул меня по плечу, «ловя». — Мистер Дарума упал, — в подтверждение своих слов, я осторожно села на плед, незаметно доставая телефон.

Дальше происходило что-то невообразимое. Я решила включить видеозапись — и не зря, ведь, пытаясь сделать хоть одно фото, упустила бы момент.

Кёя поймал абсолютно всех.

У них не было и шанса против этого черного смерча, что кружился, легко отскакивая от одного поверженного к другому. Он будто сражался, но вместо тонфа использовал лишь легкие касания, от которых, впрочем, народ и так едва не падал.

— Я победил, — подумав, Хибари вернулся к пледам, — это было скучно. — он невозмутимо сел рядом со мной. Видеозапись с его эпической победой обрывалась не менее эпическим взглядом прямо в камеру, после которого я судорожно убрала телефон, от греха подальше.

— Это было красиво, — я улыбнулась.

Отходящие от шока ребята единодушно решили сделать перерыв и попить водички после такого сокрушительного раунда, затянувшегося не более, чем на пару минут.

— Хорошая игра, — хмыкнул умарекавару, невозмутимо отнимая у меня чашку с чаем. — Тебе он все равно не нравится, — пояснил, пригубив.

Неожиданно повисла какая-то нервная тишина. Я опасливо глянула на Кёю, после чего, не сдерживаясь, расхохоталась. Киоко смущенно закрывала лицо руками.

— Кто еще хочет попить из этой чашки? — когда Реборн отставил чашечку от термоса, я долила в нее чая, демонстративно подняв, предлагая.

— Хана! Н-не!.. — подруга замахала руками, призывая меня остановиться, но…

— Ха-ха-ха, чашка мира, да? — понял шутку Такеши, так же как и понял то, что нужно разрядить обстановку, неожиданно треснувшую всех осознанием.

— Ямамото-кун! — ошарашенно попытался остановить его уже Савада, но друг легко забрал у меня из рук «мировую» и сделал глоток, передавая ее Рёхею. Тот сначала выпил, а потом подумал, изменившись в лице, однако механически передал Гокудере.

— Джудайме?

Савада был не в состоянии остановить новичка, так что он, глядя на нас, тоже отпил. Из любопытства.

Я, уже не сдерживаясь, загибалась от хохота.

— Т-тсуна-кун! — Киоко круглыми глазами посмотрела, как, Савада, тоже расхохотавшись, принял от Хаято чашку, едва не расплескав весь чай в ней.

Взяв себя в руки, я заботливо долила остатки из термоса. Выдохнув, как перед стопкой, Тсунаеши тоже выпил.

Немая пауза обрушилась уже командным хохотом — только Хаято непонимающе дергался, и Реборн как-то подозрительно молчал.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО НЕПРИЛИЧНО! — ржал Сасагава едва ли не громче всех. — КИОКО, ЭКСТРЕМАЛЬНО НЕ ПРИСОЕДИНЯЙСЯ К НАМ!

— Травоядное, — рывком притянул меня к себе Хибари, раздраженно сжимая руку на плече. Я, не в силах сдержать новый порыв хохота, бессильно облокотилась на него. Поддержать меня никто даже не думал, итого: вот я уже почти лежу на невозмутимо сидящем Кёе, точнее, на его коленях.

— Да что, черт возьми, происходит?

— Я только что совершил ошибку, — ответил умарекавару, весело хмыкнув, а Тсунаеши уже начал икать от смеха. — В Японии есть примета, что нельзя пить из одной посуды с человеком. Непрямой поцелуй.

— Я — ах-ха-хах-а-а — могу ли, ахах, считать, что ты ко мне, пхах, только что подкатывал?

Хибари отрезвил присутствующих блеском появившейся в его правой руке тонфа.

— Фух, — ухватившись за нее, как за турник или планку, я приняла горизонтальное положение. — Это было забавно.

— Хорошо выкрутилась, Хана! — рассмеялся Ямамото, но уже спокойным, обычным своим смехом.

— Н-но, — Гокудера посмотрел на меня, на Хибари, на меня… — Ты же…

— У чашки есть несколько сторон, — невозмутимо ответил Кёя, холодно блеснув глазами. Я едва удержалась от очередного приступа смеха.

— Извращенцы, — обреченно прошептал Савада.

— А сам-то! — я хитро ухмыльнулась, локтем пихнув Тсунаеши.

— Я должен возглавлять, если не могу предотвратить! — выкрутился наш «босс», выпятив грудь, а потом все все-таки снова расхохотались.

— Чем не командное… кхах… приключение, — налив себе в другой стакан сок, который я, в отличие от чая, люблю, я уже было хотела наконец попить, даже сделав глоток, как…

Мимолетно скосив глаза на Киоко, увидела, как она, тоже выдохнув, будто перед стопкой, отпила из чашки.

Отставляю стакан с соком. Присутствующие молчат. Как никогда остро ощущается разница между цветочком-Сасагавой и придурошной мной.

Хибари невозмутимо протягивает руку и, еще секунду назад смутившаяся девчонка, весело блеснув глазами, наливает в чашку еще чая, передавая ее.

— Круг замкнулся, — патетично заявляю, когда, видимо, в поддержку командного духа, Кёя снова пробует чай. — Умарекавару, теперь ты просто обязан устроить какой-нибудь командный тренинг.

— Придумай сама, — пожимает плечами репетитор, снимая со шляпы Леона. — Рассказывай правила, будем чередоваться. Я хочу посмотреть, как ты будешь действовать.

— О, ну, ладно. Тогда, может, каждый припомнит какие-нибудь игры на доверие и сплочение? Я уже заставила народ побегать с мистером Дарумой, теперь ваша очередь.

— Я знаю игру на доверие, когда нужно падать спиной, — улыбнулся Ямамото.

— Неплохая идея, — улыбаюсь. — Сыграем?

Леон — существо, созданное из пламени. Я убеждала себя в этом так уверенно, что даже смирилась с тем, что зеленый хамелеон неожиданно превратился в небольшую стремянку-помост в полтора метра размером.

Как? Скажите мне, как?

— Падение с высоты вызывает больше эмоций и на него сложнее решиться, — поясняет умарекавару. — Ты первый, Никчемный Тсуна.

— Хорошо, — вопреки ожиданиям, Савада почти не волнуется. Осторожно залезает на стремянку, пока мы встаем в круг. Кёя возвращается на ветку раскидистой сакуры, показывая, что его уровень коллективной активности и так был на максимуме, теперь же лимит исчерпан.

— Положитесь на нас, Джудайме! — подбадривает его Хаято, а Такеши смеется.

— Держи руки на груди, — напоминает Реборн, после чего без предупреждения подскакивает, пинком сталкивая Тсунаеши вниз с помоста. Мальчишки реагируют быстрее нас с Киоко, так что ловят Саваду втроем.

— Это было неправильно! — отдышавшись, босс нервно дергается, уставившись на умарекавару возмущенно.

— Наиболее правильно! Суть Семьи — всегда поддержать, без оглядки на обстоятельства. Следующий?

— Ха-ха, давайте я!

Ямамото легко падает сам, однако, к нашему ужасу, не предупреждая о своем падении. Киоко цепляется за брата, помощь от нее минимальна, так что по обе стороны находятся наиболее сильные — Хаято и Рёхей. Мы же с Савадой напрягаемся, однако уверенно держим свою «сторону», успевая подключиться к созданию «сетки» из рук и удержать Такеши.

— Придурок! Кто же так делает! — нервно взрывается сразу после того, как Ямамото встает на ноги, Хаято, и я, в принципе, его поддерживаю.

— Но разве не в этом суть? — Такеши беззаботно улыбается. Мы замираем.

— Воистину.

Третий падает Гокудера, у него доверия к нам явно поменьше — еще в процессе падения он не может держать руки на груди, взмахнув ими, будто в последний момент пытаясь зацепиться за что-то.

Рёхей неловко осматривает нас, боясь продемонстрировать свои сомнения, однако все напрягаются — боксер из нас самый тяжелый и…

— ЭКСТРЕМАЛЬНО ПАДАЮ! — предупреждает он, после чего с силой отталкивается от мостика. Вместе с ним едва не падают все остальные, но удержать таки получается. Смеемся. — ЭКСТРЕМАЛЬНО КРУТО! — Сасагава доволен.

— Киоко, иди? Я хочу последняя.

— Х-хорошо, — подруга в юбке, однако, осторожно забирается на наш помост, неловко оглянувшись.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО положись на нас!

— Не бойся, Киоко-чан!

— Давай! — мы выдаем почти хором с Такеши, мельком удивленно переглянувшись и заулыбавшись.

— И-и-и! — взвизгнув, Сасагава падает от толчка Реборна, что, видимо, решил придать ей решительности. Мы ловим ее с особой осторожностью, мягко ставим на землю, придерживая, пока не удостоверимся, что подруга нормально стоит. Она сверкает глазами и счастливо смеется. — Так здорово! Давай, Хана-чан!

Я обернулась на ребят, бросила мимолетный взгляд на Кёю, заинтересованно приподнявшего голову там, на своей ветке, и осторожно поднялась по ступенькам. Не успела, правда, вообще ничего — Реборн и меня столкнул, да так быстро, что я успела только сгруппироваться, мысленно попрощавшись с остатками мозгов.

— Ух! — ребята поймали, что, собственно, было логично, они уже были готовы к подлянкам, да и я вешу не слишком много, пусть и побольше Киоко за счет мышц и отсутствия страсти к диетам.

Мы играли в импровизированные стрелялки, в «крокодила», в зеркала, строили на время какие-то фигуры на земле из себя любимых.

— Последняя игра будет от меня, — ухмыльнулся Реборн. — Вам нужно выбрать одну фигуру из четырех: круг, квадрат, треугольник, спираль. Затем объединиться с теми, кто выбрал ту же фигуру. Дальше объясню сам. Хибари Кёя тоже участвует.

— Травоядное, выбери за двоих, — не открывая глаз, комментирует друг.

У ребят даже сомнений не возникает, к кому он обращается. Я киваю, подкрепляя свой кивок словами, чтобы Кёя, который не смотрит, услышал:

— Как скажешь, — пожимаю плечами в ответ на задумчивые взгляды ребят.

Реборн хитро ухмыляется.

Такеши и Хаято назвали треугольники, Киоко и Тсунаеши оказались с кругом. Рёхей экстремально выбрал спираль, после урока литературы уверенный, что она символизирует бесконечный прогресс и воодушевленно упавший на землю — отжиматься, пока мы распределяемся. Подумав, я осторожно встала в зону «квадрата», хотя душа лежала к треугольнику, что я и сказала умарекавару. А Кёе бы неплохо подошла еще спираль.

— Отлично. Как я и думал.

— Что? — спрашиваю. Реборн, достав откуда-то книжку*, зачитывает:

— Люди, любимой фигурой которых является круг, как правило хорошо умеют взаимодействовать с окружающими и строить отношения. Поэтому группа людей, выбравших круг, придумывает, что можно сделать для того, чтобы эмоциональная атмосфера всегда была позитивной, а команда сплоченной.

Люди, выбравшие квадрат, как правило, любят и умеют поддерживать порядок и структуру, для них важным является выполнение правил. Поэтому группа «квадратов» придумывает нормы и правила, по которым должна существовать хорошая команда, что должно присутствовать для того, чтобы в команде всегда были порядок и структура.

Любители треугольников обычно хорошие знающие свои цели и умеющие их достигать. Поэтому мини-группа из участников, выбравших треугольник, придумывает меры, которые помогут команде быстрее и эффективнее достигать стоящих перед ней целей и задачей.

Участники, выбравшие спираль, как правило, творческие натуры, иногда увлеченные оторванными от реальности идеями, но всегда готовые придумать новый проект и очень быстро реагирующие на что-то новое. Поэтому группа, состоящая из этих людей, придумывает, как команде стать максимально творческой и быстро реагировать на изменения во внешнем мире.

— Неплохо, ребятам в принципе подходит, — я задумчиво киваю.

— Еще как. Хотя я бы попросил Киоко переместиться к брату, а Такеши — в круг. Хана, ты можешь встать в треугольник, но я пока не уверен.

— Хм?

Реборн приглашающе махнул рукой в сторону пледов, осторожно взяв на руки уменьшившегося и принявшего нормальную форму Леона. Мы осторожно расселись обратно на свои места, заодно разобрав остатки закусок.

— Как вы уже знаете, есть семь видов пламени, — умарекавару с умным видом сидел, на этот раз, в кругу занимая отдельное место. Забавно — мы снова собрались «совещаться». — Каждому типу характерны определенные черты. У различных Атрибутов различные свойства, структура, особенности влияния на носителей.

Лекция была интересной. Помимо цветов радуги и нашумевших имен первого поколения, которое распределило виды пламени между собой, было еще много важных деталей. Ураган был, оказывается, самым нестабильным типом, а пламя ураганников было самым агрессивным. Солнце обладало лечебными свойствами, и, предположительно, было у обоих Сасагав — у Рёхея, как сказал Реборн, оно ощущалось сильнее, а у Киоко — слабее, но, видимо, из-за постоянного контакта с братом, тоже пробудилось. Дождь — пламя Такеши, имело функции, как по мне, в основном психологические. Однако идея контроля воды запала мне в душу — я уже видела, что можно с этим сделать, если освоить такую силу! Читатель фэнтези во мне, а также игроки видеоигр в Тсунаеши и Такеши уже потирали ручки. Хибари Кёя, что демонстративно сливался с веткой, был Облаком, и этот Атрибут считался самым слабым. Мы хором фыркнули, даже не постаравшись принять этот факт. Определенно, глупости. Савада был Небом, Гармонией, однако пламя Неба наименее изучено, и, кроме того, что оно способно усилить и стабилизировать остальные, мы почти ничего не узнали. Туман символично должен был туманить сознание, скрывать правду во лжи и ложь в правде. Оригинально, но, в целом, фокусники и иллюзионисты. Реально иллюзионисты? Интересно было бы посмотреть. Последний элемент — отсутствующий Ламбо, он был Грозой, громоотводом для Семьи, и его пламя, оправдывая название, было тесно связано с электричеством.

— Как именно должна ощущаться связь с Хранителями? — недоуменно перевожу взгляд на чуть смутившихся ребят.

— Ну, знаешь… — Савада замялся.

— Такое чувство, будто ты всегда на грани сознания помнишь о чем-то важном и не можешь забыть, даже если очень захочешь, но только физически, — постарался сформулировать Такеши.

— Если ты умеешь ощущать пламя, то ты чувствуешь свое Небо рядом, — добавил Хаято.

— Я интуитивно чувствую, когда что-то не так с ребятами, — не смог сформулировать конкретнее, но уверенно кивнул Тсунаеши, улыбнувшись, когда Рёхей просто покачал головой, нахмурившись и замерев, будто пытаясь «поймать» эту самую связь. Интересно.

— Кёя?

Хибари ловко спрыгнул вниз, присаживаясь в круг и задумчиво рассматривая Саваду, под его пристальным взглядом неожиданно снова бледнеющего и потеющего.

Он долго молчал, пристально рассматривая Тсунаеши, после чего признался:

— Ничего не ощущаю.

Савада так же растерянно закивал, причем выглядел он при этом таким несчастным, что мне даже стало неловко. Наш Дечимо бросал непонимающие взгляды на Реборна, будто пытаясь спросить, почему его Облако не ощущается так, как остальные, а я встревоженно посмотрела на хмурого Хибари.

— Нет, это точно твой Хранитель, глупый Тсуна, — опроверг невысказанное предположение репетитор, тоже задумчиво рассматривая то Небо, то Облако.

Я, напрягшись, воскресила в памяти все, что рассказывал умарекавару, и начала строить теории.

— Ты говорил, что Облако — слабейший атрибут, да?

Кёя напрягся, бросив на меня убийственный взгляд, а я ощутила себя почти предателем, однако, справившись с неожиданной робостью от такой реакции друга, продолжила после кивка умарекавару.

— Может ли Облако ошибочно считаться слабым Атрибутом из-за того, что оно наиболее удалено от Неба по спектру и потому меньше всего взаимодействует с ним? То есть, посмотрите на радугу. Облако — удаленное от семьи, одинокое, все такое. Если смотреть на его свойство — распространение, можно ли предположить, что Облако — к тому же, самая… разреженная энергия? Как газ, который распространяется по всему пространству из-за наиболее удаленных друг от друга частиц. То есть если Ураган и Гроза довольно плотные, да и Дождь должен от них не сильно далеко уйти, то Небо и Облако — даже судя по названиям, должны быть наименее плотные. Солнце и Туман, наверное, посередине, мне сложно так абстрактно представить. Но может ли зависеть сила связи от плотности пламени? И между двумя наименее плотными она также… более слабая?

— Хм, — Кёя прищурился.

В своих словах про слабый тип пламени я не видела ничего, что могло оскорбить лично Хибари. Уж кто-кто, а он точно человек, обладающий самой сильной волей из всех, кого я знаю в этой жизни. Во всех жизнях.

— Интересные предположения, — умарекавару выглядел довольным, — ты очень быстро уловила суть, Хана-кун, неплохо.

О, теперь «Хана-кун» значит. Действительно, неплохо.

— Теории пламени, что ты назвала, действительно существуют и уже выдвигались. Но зависимость связи Неба и Хранителей от плотности… я свяжусь со своим старым знакомым, — он выглядел даже слишком довольным, словно я подала ему идею на миллион. Впрочем, не жалко. Наверное.

— Эй, умарекавару, — вздохнув, все же решаюсь, — а можно как-нибудь проверить, есть ли у меня пламя?

— Оно есть, — задумчиво кивнул Реборн почти сразу, будто ждал этот вопрос, — однако, не пробужденное. Чтобы его пробудить нужна определенная обстановка, действия, сильные эмоции. Ты так хочешь проверить свой Атрибут, что готова рискнуть?

Это проверка.

Не нужно быть Савадой Тсунаеши, чтобы понять, что это проверка.

Но я не понимаю, где подвох.

— Ты ведь уже решил, скорее всего, что с моим пламенем сделать, — качаю головой. — А рисковать мне с ними, — киваю на ребят, улыбаясь, — все равно придется. Понадеюсь, что у тебя все под контролем, и буду ждать, когда тоже буду частью радуги, — глупо улыбаюсь, ощущая, как напрягается рядом Хибари.

Таинственные Атрибуты и связь Хранителей и Неба меня все же несколько ущемляют. Я тоже хочу. Меня пугает возможность остаться одной, лишиться ребят, когда они уйдут далеко вперед, связанные незримой нитью. Я тоже… хочу, даже если та самая алая нить оплетает не руки, как в красивой легенде, а сердце и горло.

Готова ли я рискнуть? Да, наверно.

Дело, вероятно, в том — запоздало понимаю — что пламя является прерогативой мафии. Причем избранного круга лиц. Пока у тебя нет пламени — ты можешь остаться гражданским, но если его пробудить — пути назад, в какой-то степени, уже не будет.

Надеюсь, у меня будет Атрибут, близкий к Кёе, чтобы я могла остаться под его руководством. Я, кстати, как-то не задумалась сначала, что могу оказаться «вторым лицом» у кого-нибудь еще. Все же, Реборн сказал, что хотя семерка и является классикой, Атрибуты во многих семьях дублируются, в семьях вроде Вонголы — дублируются неоднократно. И никакой дурак не будет ограничиваться исключительно основными шестью людьми. Бывает, создаются целые отряды, например, медиков-Солнц.

— Это было интересно, — улыбается Такеши, когда пауза затягивается, а спросить уже нечего. — И тренировка для нашей команды вышла отличная, хах!

— И правда, Реборн, почему бы тебе не проводить нам такие тренинги и лекции почаще? Я бы посещал их без напоминания в любое время! — тут же Тсунаеши цепляется за определение «тренировки».

— Прекрасная идея, Джудайме!

— Ха-ха, мы даже сможем выделить определенный день, чтобы собираться!

Стоит ли говорить, что мы отпраздновали через четыре дня день рождение Такеши аналогичным образом?


* * *



Завалившись домой уже вечером, я с помощью Хибари разложила вещи, которые перед этим с его же помощью собирала в парк.

— Кёя? — когда с делами было покончено, а за окном неумолимо начинались сумерки, все же, темнеет здесь рано, я требовательно уставилась на остановившегося передо мной Хибари, которому, я заметила, подчиненные, вновь подрабатывающие нам грузчиками, передали некую коробку.

— Травоядное, — та самая коробка осторожно опустилась на стол. — Не пойми меня неправильно.

— Хорошо, — легко обещаю заранее. И перед тем, как открыть коробку, Кёя бросает мне… портупею*?

Думаю, у меня очень говорящий взгляд, когда я на вытянутой руке рассматриваю перевязь, крутя ее в разные стороны, как безмозглая мартышка крутит в лапах незнакомые вещи, не понимая, для чего их приспособить.

— Я же сказал, не пойми меня неправильно, — усмехается, после чего кивает на коробку. — Мой подарок. Открой.

Я замечаю несколько креплений на портупее, к которым, видимо, предполагается прикрепить содержимое коробки.

— Это пистолет, — капитан очевидность. Предполагаю, открываю коробку. Ухты.

Не только пистолет.

— Это все мне?

Я смотрю на оружие, оружие лежит в коробке и — какое счастье — не смотрит на меня в ответ. Осторожно глажу холодный металл пальцами, после чего беру одно из двух в руки. Миниатюрный симметричный клинок и пистолет. Вроде как на все случаи жизни?

— Я же попадаю едва-едва пять из десяти в тире, — откладываю клинок и беру пистолет, кручу в руках, благо, не додумываюсь заглянуть в дуло. Страшно, знаете ли, наводить оружие на себя. И вообще на что-то живое.

Пистолет тяжелый — из такого не стреляют во дворе по консервным банкам. Я прекрасно понимаю, по каким мишеням стреляют из такого оружия.

— У отца нет разрешения на хранение, — неожиданно хмыкаю.

— Ты ведь понимаешь, что мы под иными правилами, травоядное?

Ну да. Кому нужны лицензии?

Может, мне пристегнуть еще ремень, как под чулки, и носить пистолет под юбкой в виде части школьной формы, а, Кёя?

Вздыхаю. Осторожно убираю пистолет обратно в коробку, складывая туда же ремни портупеи и клинок. Я все понимаю, и от этого становится страшно — сегодняшний день хотелось оставить счастливым и беззаботным в числе своих воспоминаний. Однако подарок Кёи делает его чуть реальнее. Вот оно — настоящее.

— Спасибо, — говорю, не зная, что еще сказать, а затем осторожно обнимаю друга, быстро отстраняясь обратно. — Но лучше пока забери. Научусь обращаться с оружием, а потом уже смогу правильно использовать твой подарок. Сейчас я… немного не готова носить подобное, тем более, умарекавару сказал, что у нас есть год, и… Понимаешь, ну не могу?

Хибари кивает, осторожно забирая коробку. Я неосознанно выдыхаю.

— Будешь приходить ко мне и тренироваться. Я покажу и буду следить, чтобы ты не поранилась, травоядное. Даже не думай просить помощи в стрельбе у умарекавару*.

Когда Кёя уходит, я сажусь разбирать почту — поздравления от одноклассников, приятелей со школы, коллективное письмо от Дисциплинарного Комитета. Открытка от Шоичи — мы не общаемся толком, но регулярно поздравляем друг друга со всеми праздниками, поддерживая контакт. Короткое поздравление от Широ — он просил написать, как вернусь домой, и рассказать, как отметила.

«Знаешь, я не хочу продолжать наш спор.»

«О чем ты?»

Вот так, без перехода. Он удивлен, но, я уверена — уже отправляя сообщение на самом деле Широ догадался, про какой именно спор я говорила.

«О шести людях. Я не хочу продолжать этот спор. Не хочу искать еще «плюсы», чтобы дойти до шести и загадать седьмым желание — среди моих друзей достаточно людей, чья судьба в последнее время резко изменилась, никак не завися от них. Так что я не хочу ничего менять, даже если у меня будет возможность. То, что происходит, уже никак не исправить — даже если ты волшебник. И… Я просто подумала… знаешь, Широ, мне ведь всего четырнадцать исполнилось — уверена, ты в курсе, сколько мне лет, уже давно. Разве можно принять в четырнадцать лет взрослое взвешенное решение?»

После насыщенного дня мои слова были несколько сумбурны, но мысль я, думаю, смогла сформулировать относительно неплохо.

«О, я был удивлен, когда узнал, какая юная у меня визави. Но я уверен, цифры лгут.»

Цифры лгут. Я усмехаюсь. Тогда к черту вдвойне тот дурацкий отсчет. Цифры лгут — довольно точно, Широ, ты прав. Особенно мне. Особенно мои.

«В этот раз я не отправил тебе посылки, прости. Но у меня для тебя будет прекрасный подарок. Только для того, чтобы его получить, тебе все еще нужно будет захотеть чудо.»

«Хочу чудо. Где?»

Ну-ну, я понимаю, что он, возможно, хочет, чтобы я делилась с ним различными тяжелыми ситуациями, просто не знает, как намекнуть, но я не хочу. Это что, развлечение?

«Нет-нет, так не работает. Мне нужно подготовиться! Я ведь хочу сделать чудо самым настоящим. Но я могу сделать так, чтобы ты ждала его намного сильнее.»

«Удиви меня», — я усмехаюсь.

«Когда тебе понадобиться моя помощь, я хочу подарить тебе чудо лично.»

Холодной рукой закрыв лицо, хмурюсь, пытаясь понять, что он имеет ввиду. Замираю.

«Когда мы сможем увидеться?»

Я едва попадаю по клавиатуре, напряженно всматриваясь в сообщения, будто боясь, что они изменятся. Увидеть Широ… я не ощущаю себя морально готовой узнать о нем что-то, и, в то же время, мы уже так давно знакомы, что неизвестность меня раздражает.

«Не так скоро, как ты надеешься. Всему свое время.»

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 20. Воспоминания.

Сакура отцветала.

Школьная жизнь постепенно превращалась в очаровательную рутину, окончательно возвращаясь в мирное русло. Вот я с утра собираю бенто на обед, если родители снова заняты работой и маме не до того. У меня с каждым разом получается все удачнее. Вот сталкеры Киоко-чан выглядывают из-за угла, я демонстративно разминаю кулаки, а Савада будто случайно отвлекает Сасагаву глупым вопросом, слишком близко — нечаянно — оказавшись к ней. Вот несколько сомнительных личностей, которые предположительно вздыхали уже по мне — я вижу их через несколько дней выходящими из медпункта, а пропавшее бенто, точнее, коробка, лежит у нас в кабинете Комитета, будто я всего лишь забыла ее.

Скучные уроки. Вместо того, чтобы бросать друг в друга комками бумаги — страниц вырванных не напасешься! — мы поступаем проще, создавая общий чат и теперь невозмутимо набирая иногда что-то в телефонах. Чат на удивление активен — начиная вопросами про домашку и заканчивая пожеланиями спокойной ночи и доброго утра.

Веселые перемены. Обеды на крыше, споры из-за оценок, Хаято все реже дергается, его агрессия потихоньку направляется в более мирное русло. Но динамит ему все еще запрещено носить — он не слишком доволен, но Тсунаеши отдал свой первый приказ и новичок не в силах нарушить его. В принципе, Гокудера и без динамита стабильно бьет кому-нибудь в нос из бывших недоброжелателей Савады. Это не слишком здорово, но Дисциплинарный Комитет регулярно отправляет в больничку тех же парней, так что никто не обращает внимание на мелкие драки.

Шумный Ламбо и невозмутимый Реборн. Первый регулярно забегает к нам во время обеденного перерыва несколько раз в неделю, не то передать что-то от Наны-сан, не то просто от скуки. Я предлагаю сдать его в детский сад, однако отобрать у Ламбо оружие намного сложнее, чем у Хаято, так что Тсунаеши регулярно прогуливает последние уроки, отводя мальчишку домой. Иногда мы серьезно разговариваем с ним — я или Савада. Объясняем, что так нельзя, просим быть взрослее и сдержаннее. Не знаю, как он воспринимает Тсунаеши — скорее, как надоедливого старшего брата, что нудит над ухом каждый день — но к моим редким замечаниям иногда прислушивается, ведь за мной, в отличие от Савады, намного удобнее прятаться. Дечимо скорее сам не против закрыть глаза у кого-нибудь за спиной и сказать «я в домике», накрыв голову руками.

Я треплю пацаненка по густым кудряшкам, он доверчиво льнет. Однажды Ламбо спрашивает у меня, как понравиться дурацкому взрослому Гокудере, который слишком взрослый и постоянно ругается на него, ребенка. Но я не могу дать ответ. На языке вертится «сам будь чуть взрослее», но вместо этого я говорю иное — «взрослых не существует, Хаято сам такой же ребенок, просто тебе нужно относиться к нему так, как ты хочешь, чтобы он относился к тебе». Это работает в принципе со многими людьми, но Ламбо вредничает — вот еще, он не хочет уважать «Глопудеру», он хочет, чтобы «Глопудера» был его рабом. Смеюсь. Серьезность разговоров с детьми и их воспитания сильно преувеличена в книгах. Мы с Савадой внимательно изучаем подобную литературу — внутренний шиппер не дает мне шутить про молодых родителей в присутствии Киоко.

— Серьезно, Кёя?

Пятого мая Хибари должно исполниться пятнадцать, а пока — мы, в каком-то роде, ровесники. Тсунаеши уже успел неловко поинтересоваться у меня, что могло бы понравиться Хибари-сану. Подумав, я порекомендовала ему поискать классическую литературу, но такую, чтобы он мог обосновать свой выбор. И точно не входящую в школьную программу. А потом задумалась и спросила Кёю — а что он вообще планирует делать в свой день рождения?

И вот теперь Кёя хладнокровно отвечает, что ему не до подобных глупостей. Просит меня передать, чтобы его не трогали и ничего не вздумали подарить, если кто-то будет спрашивать.

— Ну, — хитро улыбаюсь, — кому надо — те уже успели спросить, — развожу руками. Конечно, мне не сложно передать эту просьбу, но я не хочу.

Кёя смотрит серьезно, но я не могу — возможно, из чистого резонерства и детского желания праздника — выполнить его желание. Может, эгоистично, но я думаю — а кто, если не я, будет нарушать его личное пространство и не давать уйти в гордое одиночество?

— Глупое травоядное, — Хибари вздыхает, но больше ничего мне не говорит. Я улыбаюсь — да, глупое. Вспоминается недавно оставленный отцом включенным телевизор, где по сомнительным лесостепям носилась ополоумевшая косуля. Или сайгак. Или олень? Лань? Не суть важно, но теперь я не могу отделаться от мысли, что я в глазах Кёи тот самый Бэмби, который скачет, как дурачок, но зато миленький.

Как жаль, что в детстве я не додумалась включить и посмотреть с ним мультфильмы Диснея. Мы практиковали подобное с Широ, но почему-то я никогда не думала предаваться подобным глупостям в компании ребят.

Но теперь уже не до того — мои мысли были заняты вопросом устройства для Кёи чего-нибудь хорошего. Пятого мая было воскресеньем, не слишком любящий шум Хибари планировал вообще никак не отмечать, исходя из этого не собирался «терпеть» поздравления.

Однако я, естественно, не могла допустить его уединения в этот день, как случилось в прошлом году. У меня уже был подготовлен прекрасный подарок, но этого было мало. Мне хотелось сделать что-нибудь особенное — удивить друга, чтобы он точно запомнил праздник.

Все же, пятнадцать лет только раз в жизни исполняется. По своему опыту помню, что в этом возрасте начинается практически самое интересное.

В общем, я решила исполнить одну из своих прошлых идей, а заодно решилась на авантюру, за которую сама себя бы стопроцентно оттаскала за уши, но устоять было реально невозможно…

— Ки~о~ко-чан, ну по-жа-луй-ста, — повиснув на руке подруги по пути со школы, я состроила максимально милое лицо.

Мне не было свойственно подобное дурачество в людных местах, однако сейчас Сасагава не оставляла мне выбора. Впрочем, судя по тому, как серьезно она хмурилась — не работало. Я вздохнула, пойдя уже нормально.

Ощущаю себя девочкой-подростком из сериала, где главная героиня путается в собственном вранье, лажает, а затем весь сюжет разгребает последствия. Но, видимо, таков зов дурной юности, во второй жизни все-таки догнавший меня и лишивший последних крупиц здравомыслия.

— Хана-чан, это так на тебя не похоже, — Киоко поджимала губы и отводила глаза. — Я ведь буду беспокоиться! А если что-то случится, пока ты гуляешь?! — я осторожно взяла подругу за руку, ободряюще улыбнувшись.

Да ладно тебе, Киоко, ничего не случится.

— Я ведь буду с Кёей, — понизив голос, весомо уточняю, мельком глянув по сторонам. Этот аргумент действует лучше, чем уверения в безопасности нашего маленького городка и моей собственной сознательности, способности постоять за себя.

Подруга колеблется. Мы уже доходим до ее дома, и, подумав, Киоко приглашает меня зайти. Я вздыхаю, но покорно захожу, готовясь к серьезному разговору.

— Врать нехорошо, — она снова отводит глаза, и я вижу, как тяжело подруге отказывать мне.

— Я понимаю, — снова говорю и вздыхаю. — Я не хочу заставлять тебя беспокоиться, Киоко-чан, прости.

Наша жизнь и так будет полна вранья. Мне жаль, что я хочу заставить подругу соврать, точнее, косвенно поучаствовать во лжи. Но я слишком большая перестраховщица, чтобы исчезать из дома без алиби.

— Будь осторожна, — она обреченно вздыхает, улыбнувшись, — и передавай Хибари-куну наши поздравления.

— Обязательно, — улыбаюсь в ответ. — Вы зайдете днем?

— М, — Сасагава качает головой, — остались только Тсу-кун и Такеши. Братик поздравил заранее.

Киваю. Замираю, уловив оговорку, и хитро прищуриваюсь, наблюдая, как бледнеет лицо напротив. Значит, не одна я придала значение прозвучавшему.

— Значит, — медленно приближаюсь к Киоко, которая уже краснеет, — Тсу-кун?

— И что!!! — Киоко прячет пылающее лицо в ладонях, нервно хихикая. Вторю ей громким веселым хохотом — эти двое очаровательны!

— Ничего! Благословляю!

— Ничего нет!!!

Я смотрю на нее чуть насмешливо, и девочка-одуванчик Сасагава притворно замахивается на меня рукой, пытаясь сделать серьезное лицо.

— Ни слова, — умоляюще смотрит. — Пока… ничего не понятно…

— Шифруйтесь на здоровье, — киваю, пожав плечами.

Вечером я говорю родителям, что договорилась переночевать у подруги. Мать легко разрешает — точнее, просто кивает, ведь это даже не вопрос, я просто ставлю ее в известность. Я самостоятельная в их глазах достаточно, чтобы посещать девичники, тем более, иногда Киоко сама ночует у меня, а родители умиляются нашим спорам — я критикую мелодрамы, а она с них плачет.

Будто в жизни нет драмы похлеще. Сострадать сопливым любовным сюжетам — разве это интересно?

Отец мельком спрашивает, не забыла ли я, какой завтра день? Убеждаю его, что не забуду о дне рождения лучшего друга даже если забуду свой собственный, что, наверное, правда. Соглашаюсь передать поздравления. Завтра они работают весь день, так что не знают, зайду ли я домой днем. Наверное, полагают, что зайду.

Я подстраховываюсь этой легендой с походом в гости к Киоко, потому что с ночевкой к Кёе меня так просто не отпустят — он, самая банальная причина, вообще-то, парень, и мне четырнадцать.

Но я все равно хочу вытащить его смотреть на звезды с крыши средней Намимори. Разве пятое мая не прекрасный день для того, чтобы осуществить свою давнюю идею?

— Передавай привет Киоко-чан, — мать, чмокнув меня в щеку, уходит.

— Хорошо, — мне немного стыдно, но не слишком.

Имя Киоко я, кстати, не называла, когда говорила, что переночую у подруги. Но родители прекрасно знают, что, так уж вышло, я общаюсь в основном с мальчишками. С мальчишками и нежным цветочком Киоко-чан, прекрасной компанией для приличной девочки. Мать ворчит на отца, что это все его гены — вокруг меня вьется противоположный пол. А он смеется, притягивая ее к себе. Это мило и по-семейному, в такие моменты мне как никогда жаль, что я ввязываюсь во что-то, что их расстроит. И отдаляюсь в последнее время все сильнее — но была ли я когда-то действительно близка к ним на самом деле?

Наверное, я начинаю думать, как типичный подросток. Это опасно?

Вряд ли, пока это проявляется лишь в странных вывертах логики — например, я переживаю не за себя и за свои мозги, а за то, что родители будут ругаться и расстроятся. Думаю о том, насколько важна в моей жизни семья, пересматриваю авторитеты, планы на будущее… Тьфу, воистину подросток!

Впрочем, если бы я всегда думала, как взрослая — съехала бы с катушек уже давно, а так ничего, наслаждаюсь жизнью, вечером вышагивая до Киоко. Прохожу мимо мелкого супермаркета, задумчиво посмотрев на сидящего на крыльце светло-серого кота. У него порвано ухо и разодрана морда, он явно блохастый, а еще он выглядит как ночной кошмар Тсунаеши, которого пугает даже соседская чихуа-хуа. Зайдя в магазин, я покупаю немного молока и сосиску, после чего скармливаю кошаку. Он грозно и презрительно смотрит на меня и ест очень быстро, почти давясь. Глупый, будто думает, что я сейчас отберу обратно. Оставив его наедине с едой, ухожу, посмотрев на время.

Мне нужно где-то переждать еще часов шесть. Постепенно темнеет, едва-едва ощутимо, но это пока что. Меня немного напрягает идея шататься по улице в темноте, но, во всяком случае, у меня есть незаменимая помощь. Как у настоящего читера.

А еще мне нужно подстраховаться и точно знать, где будет Хибари. Так что чаша весов однозначно перевешивает в сторону сотрудничества с Комитетом. Но за секунду до того, как набрать Кусакабе, я замираю. Обычно Тетсуя находится рядом с Кёей, то есть — высока вероятность, что он назовет меня по имени и спалит Хибари, кто звонит. Набираю еще одного представителя Комитета, чей номер у меня есть — Сато Тору. Того самого, которого запомнила — пришлось постараться — после злополучного волейбольного матча и пришествия Гокудеры Хаято.

— Да, Курокава-сан? — как и ожидалось. Скажи это Тетсуя, палево было бы ужасное.

— Привет, Сато-кун. Не знаешь, глава снова будет в школе сегодня допоздна?

Я почти не называю Кёю по имени при его парнях — слишком уж у них нервная реакция на это. А я не хочу выпячивать лишний раз свое особое положение. Так что использую одно из типичных обращений к Кёе. На «-сан» его звать я не хочу, пусть и легко могу. В принципе, если ситуация будет располагать, я могу обратиться к Хибари даже как «-сама», моего уважения к другу хватит. Но не думаю, что он сам подобное поймет.

— Никак не знаю, Курокава-сан, — отвечает после небольшой заминки Тору.

— У кого ночное дежурство, Сато-кун?

— Могу выйти, если нужно. Что-то случилось, что вас это беспокоит? — у Хибари не подчиненные, а ангелы, честное слово.

Однако…

— Вы знаете, какой завтра день? — неожиданно интересуюсь.

— Выходной, — неуверенно. Я его сбила. Смеюсь.

— Завтра день рождение Хибари Кёи.

На той стороне трубки — оглушающая тишина, а потом нервный кашель. Какая-то суета, пока трубку, видимо, прикрывают ладонью. Смеюсь снова, громче. Глубоко вдыхаю вечерний воздух, проходя уже по соседней улице с домом Киоко

— Виноваты, Курокава-сан! Не были предупреждены! Что нужно делать?

— Ничего! Не вздумайте сейчас поднимать шумиху, хм.

— Да-да, глава не любит толпу, — несколько нервно. — Он будет работать в такой день? — удивленно, когда Сато наконец понимает, к чему я клоню.

— Угу. Но у меня есть небольшой план, как поздравить его еще с ночи. Вы не могли бы сделать вид, что ничего не знаете, и… загрузить его работой посильнее?

— Что?

— Неожиданно прорвало трубы в мужских туалетах, спортивный клуб не досчитался миллиона мячей и прочего инвентаря, подростковые банды Кокуё докопались до школьниц младшей Намимори, по улицам бегают подозрительные личности, первогодка Юмей подглядывал за женским волейбольным клубом в раздевалках, что угодно, чтобы он сидел и перед ним были горы отчетов. До самой полуночи. А потом уже поздравим. Вы поможете мне, Сато-кун?

— А Кусакабе-сан в курсе?

— Уверена, он тоже согласится, но он постоянно находится с Кёей, так что я не решилась ему звонить.

— Я вас понял, Курокава-сан. Мы постараемся. Разрешите уточнить, каков будет сюрприз для Хибари-доно?

— Вы хотите присоединиться? — сразу догадалась, однако, сбилась с мысли, подойдя к дому Киоко. — Да ничего серьезного, просто немного узурпирую его внимание. Я перезвоню, Сато-кун. Пока создавайте побольше проблем, скооперируемся чуть позднее.

Чувствую, при мысли, что придется мешать главе, ребята из Комитета обретут парочку седых волосков в своей шевелюре-трубе. Приняв указания и ответив почти бодро, Тору быстро отключился. У дома Киоко меня ждала вся наша братия, как раз и вынудившая резко закруглить разговор с подчиненным. Все, что я могла сделать, глядя на них, это выразительно поднять брови, взглядом спрашивая: «это еще что?»

— Киоко? — осмотрев присутствующих, демонстративно поворачиваюсь к подруге, с которой планировала по-тихому посидеть, после чего выйти на тропу… хех, не войны, но празднования и воплощения в жизнь своего плана.

— Я не специально!

— Хана, это будет ЭКСТРЕМАЛЬНО крутой сюрприз! Мы подумали и решили, что ЭКСТРЕМАЛЬНО должны присоединиться и устроить Хибари праздник! Я успел ЭКСТРЕМАЛЬНО быстро собрать ребят!

Такеши демонстративно поднял корзину с пятью — и когда успели столько найти, явно же каждый дома поискал — термосами чая, полагаю, того самого… зеленого. А Гокудера, отводя взгляд, потряс большой коробкой…

— Это динамит?

— Фейерверк, дура!

Облегченно и нервно смеюсь, пока ребята скрывают улыбки.

— Хаято, где ты его откопал?

— Мне был нужен для эксперимента, — буркнул Хаято, — но тут он будет полезнее, — улыбнувшись уголком губ, добавил. Надеюсь, эксперимент был безопасным, а если нет — он не додумается закупить еще фейерверков чтобы его все-таки провести.

Может, поговорить с Тсунаеши, чтобы Гокудере было разрешено по чуть-чуть возвращать себе динамитное обмундирование? А то ведь он… доэкспериментируется.

— А еще есть бенгальские огни, — внес свою лепту Тсунаеши, стоя с коробочкой поменьше. Также у него и Такеши в руках было по свертку — сквозь подарочную бумагу по очертаниям было легко угадать, что это книги.

— Вы неподражаемы, — я нервно хихикнула, после чего обреченно вздохнула.

Все немного скисли от единой мысли:

— Кёя нас убьет.

— Совместные приключения объединяют, — глубокомысленно напомнил с забора ранее незаметный умарекавару.

— Особенно с опасностью для жизни, да? — припоминаю его же слова.

— Именно! — ухмыльнулся Реборн, спрыгивая.

До одиннадцати мы мирно сидим в гостях у Сасагав. Их родители в одной из продолжительных командировок, так что наша разношерстная компания никого не смущает. Киоко суетится, наскоро нарезая бутерброды, Рёхей экстремально порывается сбегать в магазин за чем-нибудь еще, и, подумав, я отправляю его за сладостями.

— Хана, — я оборачиваюсь к Тсунаеши, который нервно крутит в руках свой подарок. — Скажи, а что ты сама… подаришь Хибари-сану? Если это не что-то личное, конечно! — он тут же машет руками, когда я поднимаю глаза, забавно смущаясь. — И-и-и прости, если ты хотела поздравить его лично, мы не подумали! — озаренный догадкой, он смущается еще сильнее.

— Все в порядке, — хмыкаю, осторожно доставая из рюкзака небольшую коробочку. Крышка легко снимается — лента только на ней, а не на всей коробке. Достаю содержимое.

— Тоже литература? — сначала Савада удивляется, кажется, разочарованный, а затем замирает. — Это… книжка такая тонкая…

— Это альбом. Можешь посмотреть.

— Ано… может… не надо… там же…

— Ха-ха, я, кажется, знаю, что в нем! — к нам подсаживается поближе Такеши, ранее с интересом прислушивающийся.

— Что за глупые сопли! — ворчит Хаято, и я насмешливо гляжу на него, когда он тоже подходит ближе.

— Глупые сопли, которые мне очень дороги, — с вызовом смотрю на всех, после чего кладу альбом на стол. — И не только мне. Но вы действительно можете посмотреть.

Я осторожно открываю сборник памяти, мельком проводя пальцами по темно-фиолетовой строгой обложке. Было сложно найти относительно серьезный вариант, но мне удалось. Также было сложно найти достаточно тонкий вариант, ведь фотографий не так много. В основном — рисунки и зарисовки, осторожно вложенные между страниц в самом конце.

Вместо первых фото — на страницу умещаются по две стандартные — тоже один большой рисунок.

Перерисованный, тот самый, что есть у меня на стене в упрощенном варианте. Тот, где мы с Кёей в мультяшном виде и траурных черных одеждах. Он стоит на земле, спиной к зрителю, взъерошенный — и, я знаю, очень злой, — а моя мелкая версия сидит лицом к зрителю, на дереве, с синяками на коленках и листвой в волосах. Сижу на ветке, придерживаясь рукой за ствол, и широко улыбаюсь ему.

На второй странице — уже первое фото. Кёя в белоснежной рубашке холодно смотрит в кадр, сложив руки на груди. Я стою рядом в дурацкой нежно-голубой футболке с затертой надписью, засунув руки в карманы темной юбочки. Снова взъерошенная, с двумя растрепанными хвостиками и съехавшими заколками, что должны удерживать отросшую челку. Выгляжу настолько по-детски, что даже не верится. В детстве я была очень милой, особенно когда злилась.

Мы еще не друзья — но я азартно сверкаю глазами сквозь раздражение и недовольство, будто обещая этим взглядом, что все впереди. Нас снял, в один из первых дней общения, мой отец, когда вместе с отцом Хибари отправлялся на деловую встречу, а затем, вернувшись, обнаружил почти драку. Для истории решил запечатлеть — и не зря.

У нас очень мало совместных фото, но это — особое даже среди них.

Следующие страницы занимают — нарезки по шесть маленьких фотографий из автомата мгновенных фото, которые я так люблю. Три прогулки до торгового центра — три версии. Почти единственные наши фотографии того времени, ведь обычно мы гуляли по парку и я не додумывалась фотографироваться в эти моменты, наслаждаясь тем, что стремился показать мне Кёя. Свежим воздухом, шелестом листвы, цветением различной растительности, птичьим гомоном.

На фотографиях я дурачусь, строю забавные рожи, но главный герой каждой последовательности кадров — Хибари, на губах которого медленно расцветают улыбки. На первом кадре он всегда хмуро смотрит с некоторым безразличием, на шестом — в каждой из трех вариаций — улыбается.

На первой «пленке» я кривляюсь для него, делая себе рожки из пальцев и дурацкое лицо. Он ухмыляется уголками губ, будто спрашивая — довольна? И одновременно с этим будто высмеивая мою детскую глупость. На второй — я кривляюсь просто так, будто красуясь на фоне такого серьезного и крутого друга, делаю максимально пафосные выражения лица, но выходит глуповато. Он улыбается едва-едва, с некоторым умилением глядя на меня, а не в кадр. На третьей — я не смотрю в кадр уже сама, неожиданно обнимая друга. Несколько фотографий нарезки смазаны — я нахожусь в движении, на первой фотографии еще мило улыбаясь. И вот я уже прячу лицо у него на плече на последнем кадре. Кёя немного растерянно поднимает взгляд на камеру и на последнем кадре прикрывает глаза, улыбаясь. Улыбка теплее, мягче, спокойнее, чем те, что он выдавливал раньше.

Ребята рассматривают фотографии завороженно, Савада смотрит с неверием и удивлением, и что-то в его взгляде такое…

— Это… поразительно. Хибари-сан такой…

— Живой? — улыбаюсь.

— Не думал, что этот придурок может улыбаться, — хмыкает Гокудера.

Атмосфера в комнате неуловимо меняется. Тсунаеши и Такеши смотрят остро, скосив на новичка глаза, я же мрачным холодным взглядом прожигаю в Хаято дыру. Киоко невозмутимо протирает посуду на фоне, поджимая губы.

— Я, — он хочет что-то сказать, однако, вздохнув, отводит глаза.

— Может, зря я показала вам эти фотографии? — демонстративно медленно закрываю альбом, но Гокудера перехватывает мою руку за запястье.

— Я не это имел ввиду, — пересилив себя, говорит, но до «извини» так и не доходит.

Улыбаюсь уголками губ.

— Ладно.

Хаято осторожно убирает руку, мельком задержав взгляд на браслетах, что я сегодня надела. Точнее, я ношу их ежедневно, такая уж привычка. Мы в этом с Хаято похожи, но я не так сильно обвешана различными украшениями, как он.

Красивая серо-желто-оранжевая фенечка от Киоко с вкраплением золотого бисера, алый шнурок — вроде как на счастье — и, теперь, черный кожаный браслет с металлическими пластинками-квадратиками. Подарок Гокудеры на день рождения. Я оценила.

Переворачиваю страницу.

Две фотографии плохого качества — с моего допотопного телефона. Сэлфи — вот я, съехавшая набок шапка, шальная улыбка. Удивленный, однако довольно смотрящий в кадр Кёя. А перед ней еще она — тот же Кёя, укутанный в зимнюю одежду, но один, ибо я стою за кадром. Он, раскинувший руки и лежащий в снегу, выглядит крайне умиротворенно.

— Ха-ха, я помню тот момент, — несколько смущенно улыбается Ямамото, как-то неловко подернув плечами. — Вы казались такими счастливыми, гуляли в парке на каникулах.

— Да, — задумчиво рассматриваю друга, — и потом ты написал мне на Новый год. Мне все было интересно — почему? Я почти не помнила тебя, тем более, ты был довольно популярен еще с младшей школы. А я разве что… студенческий совет покоряла. Да только ты вроде никогда и не следил за ним особо, даже представитель у бейсболистов другой был.

— Ну, — Такеши неловко отвел взгляд.

— Мне кажется, — осторожно подсела за стол закончившая с домашними делами Киоко, которая ранее, как традиционная хозяйка, стремилась избежать сидения с гостями за одним столом, — наши с Такеши-куном причины похожи. Ты была…

— Необычной. Я увидел, как ты смотришь на Хибари в тот день и… позавидовал. У меня всегда было много приятелей, но ни с кем я не мог просто так упасть в снег и молчать. У вас была очень красивая тишина, я не думал, что такая существует.

И правда, Такеши всегда говорил, смеялся, создавал много шума вокруг себя, чуть раздражающего после молчаливого Кёи, но довольно комфортного и понятного, будто в нем заключался весь интерес Ямамото: все, как у людей, а не как у Хибари с одним лицом на все случаи жизни. Но я никогда не задумывалась, что Такеши перестал бы быть дружелюбным и приятным для других без своего вечного смеха. Этот «шум» вокруг него… он был привычен и естественен. Но прилип к Такеши, будто маска.

— Ты всегда так уверенно держалась, — подала голос Сасагава, — никогда не пыталась прибиться к кому-то сама, но легко находила компанию. И рядом с тобой все были словно… младше, — она неопределенно покрутила рукой, подбирая слова, — и многие хотели подружиться с тобой, чтобы встать на равных, тоже показаться взрослее. И, — она чуть смутилась, — мы с девчонками считали, что Хибари-кун твой парень, раз ты такая взрослая. Хотели быть похожими на тебя.

— Погодите, а это не так? — удивленный Хаято сбил мне весь настрой на ностальгию и умиление с детских выводов подруги в детстве.

Немая сцена. Непонимающе смотрю на него, сначала не осознав, что именно «не так», а затем меня пробивает на ржач.

Я даже не знала, что могу рассмеяться так… так. Почти до слез, нервно, отчаянно весело. Да, вокруг всегда было много слухов о моих отношениях с Хибари, но чтобы… вот так просто узнать, что в них кто-то действительно верит…

— Что смешного?! Вы бы со стороны на себя посмотрели! — возмущенный Гокудера не нашел ничего лучше, чем выразительно ткнуть пальцем в раскрытый альбом.

Меня сложило почти пополам, так забавно это было.

— Фух, да это же словно с братом… — я чуть подернула плечами, улыбаясь.

— И правда, Хана и Хибари-сан почти как Киоко и старший брат, только… наоборот, — Тсунаеши улыбнулся. — Я помню, на шестом году обучения в младшей школе я оказался в классе вместе с Ханой и Киоко-чан…

— Я еще объявила, что ты мой кохай, потому что Такеши просил приглядывать за тобой, — припоминаю, мысленно переносясь на год назад.

— Да-а, — Тсунаеши хихикнул, — и после уроков в первый же день старший брат вместе с Хибари встречали вас. Я смотрел, как вы стоите рядом с ними, и… вы были такими разными, но это было так похоже!

Я осторожно перелистнула страницу, однако в коридоре послышался шум и характерные выкрики, что заставило всех отвлечься, а меня — нечаянно перелистнуть сразу два листа.

— Я ЭКСТРЕМАЛЬНО задержался, потому что ЭКСТРЕМАЛЬНО забыл, какие сладости взять! — воскликнул Сасагава, врываясь в комнату с огромным пакетом. — Поэтому я ЭКСТРЕМАЛЬНО взял то, что обычно берет Хана!

Я была польщена подобным признанием, а Киоко уже принялась осторожно разбирать содержимое пакетов.

— А что вы тут делаете? — спросил Рёхей, подходя к столу. — О, да это же мы!

И правда — две фотографии разворота были с летнего фестиваля в прошлом году. Все красивые, веселые, в свете огней ярмарки. Уже после того, как посмотрели салют — на первой были только мы с Хибари, я держала в руках телефон, подняв его так, чтобы темный брелок был на уровне глаз, и показывала другой рукой прямо на Кёю. Кёя напряженно ухмылялся, однако стоял, притянув меня к себе, приобнимая за плечи.

— Что это? — Хаято осторожно показал на темное пятно на фото.

— Хах, — достав из кармана телефон, я с улыбкой посмотрела на брелок: темного грозного кота, что хмурил серые глазки прямо как наше Облако.

Вторая фотография была совместной. Рёхей бил кулаком воздух, рядом с ним стоял растерянный Савада, в момент кадра не ожидавший крика Сасагавы. Мы с Киоко стояли в центре, приобняв друг друга за талию, и демонстративно показывали свободными руками на стоящих мальчишек. С моей стороны смеялся Такеши, положив руки на плечи мне и Хибари, что с грозным видом — совсем как у кота на брелке — смотрел в его сторону.

— А ведь и правда был похож, — почесал затылок Рёхей, — не понимаю, что Хибари тогда не понравилось! Это ЭКСТРЕМАЛЬНО мило!

— Да-а, — я пальцем погладила брелок между ушей, — а ведь прошел почти год.

— Так мало, — заулыбался Ямамото, — а мы с тобой дружим всего два с половиной?

— Эт-то же так много, — растерялся Тсунаеши, замахав руками, — столько общих воспоминаний…

— Впереди еще целая жизнь, — пожимаю плечами, — будет намного больше.

Мягко закрываю альбом, перед этим мимолетно пролистав страницу назад. Я — с соревнований, с синяком на скуле, но очень довольная, смотрю на Хибари с веселым азартом. Он стоит, сложив руки на груди, и смотрит в камеру с гордой ухмылкой, будто он выиграл только что медаль, а не я. А на другой фотографии с той же страницы — мы на каком-то школьном мероприятии, такие деловые, он — глава студсовета, вооружен и опасен, угрожает фотографу, а я — с какими-то вечными бумажками в руках, смотрю круглыми глазами куда-то за кадр. Уже не помню, что меня так удивило, но получилось забавно. Сразу ясно, кто чем занимался…

— А дальше? Он ведь заполнен едва ли наполовину, — Тсунаеши удивленно рассматривает подарок, что оказался тоньше, чем выглядел изначально.

— Там есть еще несколько листов с рисунками, — отвечаю, — но их я вам уже не покажу.

— Как удачно, — ухмыляется Реборн, все это время молчаливо наблюдавший за нами, — что Леон может стать чем угодно, — хамелеон в его руках медленно преобразуется в… фотоаппарат.

— Думаю, мой подарок понравится Хибари Кёе, — умарекавару демонстративно взвешивает камеру в руке, после чего неожиданно щелкает, направив объектив прямо на меня.

Я не знаю, как возможно такое, но фотокарточка действительно появляется, напечатанная камерой-метаморфом. На ней я — с фиолетовым альбомом в руках, растерянно смотрю прямо на зрителя. По бокам — с такими же удивленными лицами Такеши и Тсунаеши. Кусок руки Хаято, немного размытый, будто он пытался загородить Тсунаеши от вспышки. А может, так и было.

— Ну и рожи, — фыркаю, осторожно забирая фотку и вкладывая между страниц. — Ты будешь снимать весь день?

— Всю ночь, — поправляет меня репетитор, после чего выразительно смотрит на время. — Осталось чуть-чуть, приготовьтесь.


* * *



— Где он?

— В кабинете, — бледный Сато нервно поправляет ворот, умоляюще глядя на меня, — мы перестарались, Курокава-сан! Глава в ярости!

«Так в ярости он, или все-таки в кабинете?» — едва сдерживаю смешок, понимая, что ситуация не располагает и несчастный моего юмора не оценит.

— Могу представить, — на часах половина двенадцатого, Кёя все еще в школе, и, видимо, собирается тут же заночевать. Не слишком хорошее начало дня рождения. Сочувственно хлопаю парня по плечу, хотя из-за разницы в росте это немного сложновато.

— Проводи ребят на крышу, пожалуйста, — киваю на стоящую за моей спиной команду, — а я к Кёе.

— Так точно, — вымученно улыбается, быстро поклонившись, и приглашающим жестом показывает в сторону лестницы, — пройдем здесь.

— Удачи, — нервно усмехается мне вслед Хаято, пока все остальные, чуть побледнев, но сохранив решимость, уже пробираются к лестнице.

Она мне пригодится…

За окнами — тьма, школа выглядит, как огромная декорация для фильма про апокалипсис. Бледные и местами побитые парни в форме добавляют напряженности. Атмосфера откровенно угнетающая.

— Что вы ему сказали?

— У него на столе две стопки бумаг, одна из которых — просто прошлые отчеты, которые разбирала Курокава-сан, а глава не в курсе, что они уже… того. А вторая… ну… мы просто играли в крестики-нолики на обратной стороне, они лежали уже сто лет у нас.

— Глава вот-вот дойдет до них и поймет, в чем дело! Курокава-сан, скорее!

Ребята бледнеют. Я смотрю на них и медленно осознаю. Крестики-нолики. Вместо отчетов. У Хибари Кёи на столе. В полночь.

— Кто этот гений? — дрогнув, не сдерживаю дебильной улыбки и сдавленно интересуюсь на высокой ноте, хватаясь за живот, что от смеха уже болит в последнее время. Еще и Рью на тренировках замучал, пресс скоро станет каменным.

— Это Кусакабе-сан, — не выдерживаю и все-таки смеюсь, закрывая рот рукой, чтобы не выдать себя раньше времени.

— Хорошо. Можете выстроиться в коридор, когда мы будем выходить, для красоты, и поздравить главу. Окей?

— Да! — согласный хор.

— Ну, я пошла.

— Да… — не слишком уверенный хор, и вот я уже осторожно открываю дверь кабинета.

Кёя устало лежит на столе, положив голову на руки, и мне становится… стыдно за подобный розыгрыш.

— Травоядные, — ужасающая аура распространяется по кабинету, пока Хибари медленно поднимается. Вот это — настоящий постапокалипсис. Главная страшилка сюжета, ага.

— Кёя, — отвечаю тихо, неосознанно пятясь к двери.

— Хана? — он удивленно моргает, тут же хмурясь. — У меня нет времени на твои глупости.

— Давай помогу, — осторожно подхожу к столу, рассматривая две оставшиеся стопки.

— Хн, — Кёя притягивает к себе ту самую, с крестиками-ноликами, и замирает.

Его сознание, заполненное отчетами, не способно переварить абсолютно бессмысленный листок. Он крутит его в руках, хмурясь, а я с улыбкой хлопаю раскрытой ладонью по второй стопке.

— Раз, два, три, везде моя подпись уже есть, это старые документы. Раз, два, три, — хлопаю ладонью уже по второй стопке, — а она тут вообще случайно оказалась, кажется, это черновики.

Ужасающая аура вновь ползет по кабинету. Я только улыбаюсь шире, хватая друга за руки и вытягивая его из кресла, тут же крепко обнимая. Часы тихо пиликают — полночь.

— С днем рождения.

— Травоядные, — звучит обреченно, но слышу улыбку.

— Это еще не все. Пошли, — Кёя заинтересованно блестит глазами, бросая мимолетный насмешливый взгляд на стол с «документами». Тащу его за руку к выходу, резко распахивая дверь и уверенно почти бегом выходя из кабинета.

— ПОЗДРАВЛЯЕМ, КЁ-САМА! — ор с обоих сторон, я аж отшатываюсь обратно, спиной упираясь в грудь другу. Он усмехается, уверенно проходя дальше, будто и не заметив стройные ряды членов комитета. Они стоят не вплотную, а на некотором расстоянии друг от друга, и на повороте я понимаю, в чем дело.

— Я хочу повернуть в эту сторону, — качает головой Кёя, когда понимает, что коридор из парней Комитета ведет его по определенному маршруту.

— Но ведь тогда ты не дойдешь до самого главного подарка, — отрицательно качаю головой, а парни, исполняющие роль «живой стены» на повороте облегченно выдыхают.

— Ну ладно, — Хибари нехотя соглашается и я веду его дальше. Живой коридор заканчивается быстрее, чем мы доходим до лестницы на крышу, но по маршруту и так ясно, где находится «главное» — заинтересованный, Кёя уже не пытается свернуть и сделать что-то своевольное, позволяя все так же вести себя прямо наверх.

— Идут! — я слышу приглушенный шепот Тсунаеши из-за двери перед тем, как открыть ее, и не только я — Хибари ухмыляется, осторожно вырывая свою руку из моей хватки и первым заходя на крышу, открывая дверь.

— С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! — народ кричит, фейерверк дымится, бенгальские огни в руках ребят — горят, а они ими размахивают, счастливо улыбаясь. Кёя замирает. Первый залп улетает в небо, вызывая серию итальянских ругательств едва успевшего отойти Хаято и громкий смех Такеши. Вылетает еще один, когда я осторожно прикрываю за собой дверь.

В небе расцветают разноцветные сферы. Хибари стоит, задрав голову, и смотрит на них с таким по-детски удивленным выражением, что у нас, уверена, почти у всех, захватывает дух. Так непривычно. Фейерверк заканчивается и народ набрасывается на Кёю, вручая ему подарки — Такеши и Тсунаеши вручают свертки с книгами, Киоко осторожно кладет ему в ладонь какой-то забавный амулет, сшитый вручную. Рёхей экстремально зовет нас к пледам, что расстелены неподалеку — он что, зря бегал за вкусняшками?

Ночь теплая, даже немного душная, но небо необычайно звездное. Часть пледов, однако, переходит с пола на наши плечи, потому что сидим мы на крыше еще несколько часов.

Затем я нечаянно засыпаю, сморенная тихими разговорами, прислонившись спиной к стене. Моему примеру следуют многие, во время созерцания звезд прикрывая глаза и уже не в силах открыть их, так сильно все расслабляются.

Просыпаюсь от дрёмы, когда на небе уже светлеет, то есть еще через несколько часов. Раскинувшись на пледе звездой, спит Рёхей, укрытый еще одним покрывалом. Прислонившись спиной к стене, укутанная в плед, рядом со мной дремлет Киоко, на ее колени положил голову Тсунаеши, тоже сморенный бессонной ночью. Улыбаюсь, когда понимаю, что помимо пледа я укрыта еще и гакураном Хибари. Дурак, он замерзнет.

Кёя и Такеши ведут какой-то свой серьезный разговор — понимаю, прислушавшись, а еще спустя мгновение, чувствую дым сигарет Гокудеры. Его еще не забили до смерти за такое — это уже здорово. Осторожно потягиваюсь, замирая, когда голоса стихают.

— Доброе утро, — широко улыбаюсь и тихо шепчу.

— Йо, Хана, — так же тихо посмеивается Такеши, после чего хлопает по земле рядом с собой. — Присоединяйся, мы тут как раз немного болтаем…

Осторожно вставая, укутавшись в плед, я бесшумно подхожу к ребятам поближе, по пути мягко опуская гакуран Кёе на плечи. Он не сопротивляется, умиротворенным взглядом рассматривая занимающийся рассвет.

— О чем болтаете?

— Уже не важно, травоядное, — Хибари хмыкает, бросая взгляд на тут же улыбнувшегося Ямамото, мгновенно сменившего свое решение посвятить меня в суть мужских разговоров на противоположное.

— Ну ладно.

— Что-то Хаято не возвращается, — задумчиво смотрит в сторону Такеши, и я, по ветру, приносящему сигаретный дым, понимаю, что именно в ту сторону он отошел, скрывшись за поворотом.

— Сейчас придем, а вы пока заканчивайте свою серьезную тему, — понятливо встаю, пусть и под недовольным взглядом Кёи, покидая ребят. Пусть договорят, а я пока найду Гокудеру. Видимо, он действительно давно отошел.

— Доброе утро, — бросив на меня задумчивый взгляд, вполне мирно хмыкает Хаято, когда я к нему подхожу. Он сидит на краю крыши, курит и смотрит на рассвет — идиллическая картина, в общем-то. Я осторожно сажусь на теплый бетон, свесив одну ногу с края крыши, а вторую согнув в колене.

— Кёя с Такеши ведут какие-то важные переговоры, не хочу им мешать, — поясняю.

Во взгляде Хаято насмешка — ему мешать, значит, можно.

На самом деле в таких ночных разговорах очень часто рождается много хорошего, важного для тех, кто удержался от соблазна заснуть. Это напоминает мне Россию и что-то далекое, почти забытое, если честно. Так что я действительно хочу, чтобы мальчишки закончили.

— А ты что тут сидишь?

— Не захотел их слушать, — Хаято неожиданно признается, доставая очередную сигарету.

Неосознанно, еще до того, как понимаю, что делаю, перехватываю ее у него и замираю. Гокудера непонимающе смотрит на меня. Я задумчиво смотрю на сигарету.

— Тоже хочешь?

— Разве что выкинуть, — качаю головой. — Сколько ты уже выкурил, пока тут стоял? Может, хватит?

— Эй! — он быстро отбирает сигарету обратно, недовольно морщась. — Не твое дело.

— Знакомая фраза, — хмыкаю, — ты всем, кроме Савады, так отвечаешь?

Хаято вздыхает, отворачиваясь, и ничего не говорит.

— Можно вопрос? — снова нарушаю тишину.

— Ну валяй, — безразлично.

— Почему ты так легко… — я неопределенно кручу рукой, хмурясь и пытаясь подобрать слова.

Мы оба понимаем, что я хочу спросить, но Гокудера не спешит помочь мне поймать мысль, только пристально рассматривая, заставляя пытаться соображать быстрее.

— Ну?

— Так легко принял Тсунаеши.

— Тц, — Хаято морщится, отмахиваясь, но я внимательно рассматриваю его, все так же ожидая ответ, даже когда проходит около минуты. — Он спас мне жизнь, этого мало?

— Да, — киваю, заставив Гокудеру ошарашенно моргнуть.

— Что ты несешь?!

— Погоди, послушай. Я не варилась во всем этом с рождения или малых лет, но… я, возможно, могу понять твои принципы, всю эту философию силы, пафос, вручение своей жизни победителю. В твоей ситуации Тсунаеши еще и проявил добрую волю, вышел почти ангелом, но… Разве этого было достаточно? — заметив, как Хаято хочет подняться и уйти, я хватаю его за руку, пытаясь сформулировать мысль быстрее.

Напряженно молчим.

Хаято подергивает плечами, и я осторожно скидываю с себя плед, мягко укрывая его. Новичок удивленно принимает одеяло, а я устремляю взгляд на светлеющее небо, мысленно хмыкая — всех утеплила.

— Того, что сделал Тсунаеши — более, чем достаточно, чтобы признать его. Поступить по чести, принять решение, руководствуясь собственными принципами, признать долг жизни за ним. Но невозможно за день, за час, за одно мгновение привязаться к человеку так сильно, как ты демонстрируешь. Невозможно за секунду стать для другого всем миром.

Я не смотрю на Хаято, а он, уверена, не смотрит на меня. Мы оба рассматриваем светлеющую полоску на небе.

— Я понимаю, почему ты выбрал Тсунаеши. Но я не понимаю, почему ты делаешь все… так? Даже после разговора с ребятами, — нервно хмыкаю, — ты не отступился, пытаешься быть как можно ближе, будто не видишь, как на это смотрят остальные и сам Савада. Перешагиваешь через себя, забываешь о всякой гордости. Зачем? Кому это нужно? Это похоже на цирк, Хаято.

Для меня «правая рука» — это Кусакабе, что незаменим для Хибари. Там тоже и не пахнет гордостью, но там… дисциплина. Подчинение. Причем абсолютное, без вопросов, без поиска причин — так надо, значит так будет.

Я замолчала. Мои слова были немного сумбурны. «Хаято, ты помешался», «Хаято, у тебя проблемы с психикой». Хаято, это цирк.

— Ты сказала, что понимаешь, почему я выбрал Джудайме, — спустя недолгое время прошептал новичок. — Но это неверно. Я ничего не выбирал. С того момента, как согласился поехать в Японию за наследником — ничего. Я не выбирал это.

Это, и правда, цирк. Гокудера в нем — какой-то неправильный клоун.

— То есть… ты лицемер в своей преданности? Зачем ты тогда делаешь это?

— Нет! — итальянец возмутился слишком горячо для неправды, но, я заметила, все равно сильно преувеличил.

Преувеличил…

— Погоди, — всматриваюсь куда-то в пустоту так, что глаза чуть режет, — кажется, я понимаю.

Он не врал, он действительно отдал свою жизнь Саваде. Он не врал — у него не было выбора, присоединиться ли к Джудайме, принять ли его. Но…

— Ты не можешь выбрать «что», но ты выбираешь «как».

Каждый бежит от мафии по-своему. Я часто рассматриваю наши приключения, как странный сериал, действую, лезу на рожон, не осознавая серьезности, основываясь на интересе. Подражаю Кёе. Киоко предпочитает прятаться за спиной брата и проявляет решимость уже в том, что остается рядом с Тсунаеши. Выбирает тыл вместо передовой уже сейчас. Ямамото шутит, сравнивая происходящее с игрой, а Рёхей — просто не задумывается о происходящем, и все его силы уходят как экстремальное рвение вперед, не важно, куда. Каждый бежит по-своему, но Хаято бежит впереди всех, ведь он бежит не от мафии, а из нее. Он в этой грязи по самое горло, он видел, уверена, много больше, чем даже Хибари. Хаято бежит к Тсунаеши, а вместе с тем — в мирную жизнь. В его жизнь из своей отдавая Саваде право решать за двоих, потому что он уже доказал, что достоин.

У Хаято нет выбора, но он тоже действует по принципу «не можешь предотвратить — возглавь». У Хаято нет возможности отказаться — забавно, следовало давно понять, что ничего не бывает так просто, еще как только он появился, — но он делает все, чтобы убедить самого себя в обратном. Переиначивает саму суть вопроса — будто он не хочет иначе, а не не может.

— Так что, я лицемер? Побежишь делиться открытием с Джудайме?

Он говорит презрительно, грубо, почти плюется.

Есть в его взгляде что-то такое… опасное. Я впервые, наверное, задумываюсь, что отсутствие у нас на крыше перегородки, не позволяющей упасть, или сетки — это не слишком круто, пусть и смотрится красиво. От Гокудеры буквально исходит угроза, и я медленно, очень медленно отодвигаюсь, одновременно с этим пытаясь подняться на ноги. Хибари не успеет мне помочь, если новичок неожиданно решит продемонстрировать чудеса сломанной психики. Хибари просто не увидит.

— Нет, я ничего не скажу.

Замираем.

— Каждый обманывается по-своему. Если ты и врешь, то только себе. Твои эмоции настоящие. Только выворачиваешь ты их просто отвратно, почти наизнанку. Издеваешься над собой.

— Почему не скажешь? — изучающий взгляд. — Хочешь сыграть в психолога? В дружбу?

— В дружбу играешь тут только ты. И играешь паршиво, ведь ты не умеешь дружить. Дружба — это когда ты не строишь из себя черт знает что, коврик под ногами или верную псинку.

Хожу, буквально, по грани. Хаято молчит, не понимаю, почему он терпит мои слова. Сжимает пальцами край пледа, так, что костяшки белеют. А мне его… безумно жалко. Если бы мы продолжили с Широ эту глупую игру, совсем скоро я бы могла выиграть. Вот он — еще один «плюс» в мою копилку.

— И что с того?

— Знаешь, я тоже терпеть не могу, когда кто-то решает за меня. Это не подражание Кёе, это правда ужасно бесит. А Тсунаеши, пусть он и мямля, тоже на самом деле умеет проявить твердость, когда это нужно. У него так же, как и у тебя, не было выбора. И ему так же, как и нам всем, не нравится это. Вы с Савадой — оба с одной стороны огромной интриги, а не с разных. Его не нужно обманывать. Ты, возможно, привык действовать, полагаясь только на себя, но именно это сейчас выдает в твоей слепой преданности фальшивку. Тсунаеши это чувствует, он вообще все — чувствует. Именно поэтому вы не друзья и он только терпит тебя. Он не оттолкнет, не в духе Савады, но ты не сможешь стать его другом, Хаято, пока не перестанешь ему врать и строить из себя подхалима. Я ведь сказала, ты не умеешь дружить. Но это не значит, что ты не должен даже пытаться. Впереди огромная жопа, и лучше бы нам всем встретить ее вместе, как настоящей команде, а не пародии на нее, а?

Кёя остро щурится, наблюдая за нами, когда мы возвращаемся к остальным. Я просто молча ухожу, а Хаято, подумав, следует за мной. Немного поколебавшись, Гокудера садится, кутаясь в широкий плед, довольно близко к парням. Я же совсем дерзко выбираю место рядом с Хибари, опираясь на стену, рядом с которой он сидит, и очень «незаметно» прислоняюсь к его плечу, понимая, что даже после напряженного разговора с Хаято все равно хочу спать.

— Эй, Кёя, — улыбаюсь и разбавляю тишину. — Так как тебе наш сюрприз?

Он, естественно, ничего не отвечает, только хмыкает, возвращаясь к созерцанию рассвета. Остальные бодрствующие поступают аналогично, щурясь на первые лучи солнца, что уже почти взошло.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 21. Происшествия.

Когда я говорила, что все налаживалось, я немного погорячилась.

И дело было совсем не в том, что после ночных посиделок мы все дружно шмыгали носом, а Нана-сан подозрительно на всех смотрела, в кои-то веки заметив, что сын пропадает неизвестно где. Она тихонько отозвала меня в сторону через несколько дней после ночного сборища и очень осторожно поинтересовалась, что происходит, все ли в порядке. Сердце сжималось, но прежде, чем я заметила острый взгляд Реборна, не вовремя вошедшего в комнату, я с широкой улыбкой ответила обеспокоенной женщине истинную правду — мы просто отметили день рождения друга, всю ночь просидев на улице, заболтавшись.

Нана-сан едва сдержала слезы, когда я, оказалось, полностью подтвердила слова ее сына. Да и я тоже, в принципе, когда задумалась о том, насколько обычный это был праздник среди медленно, но верно разраставшейся вокруг мафиозной анархии, была готова зашмыгать носом от счастья.

А следующая новость буквально выбила у меня весь воздух из легких.

В середине мая, когда коты яростно пели под окнами свои серенады — к слову, я еще несколько раз видела в разных районах города того светло-серого бродягу и подкармливала его — родители не менее яростно устроили серию скандалов, от которых я позорно сбегала к друзьям, судорожно натягивая на лицо наивную улыбку — все в порядке, я не слышу.

Мои родители имели бесспорное преимущество перед большинством других родителей — они никогда не впутывали меня в свои отношения, не ставили вопросы по типу «мама или папа», даже если ссорились, что иногда бывало, как и в любой обычной семье, где оба работают и устают.

Мои родители — те еще карьеристы.

Мои родители встали на ступень некоторого кризиса отношений, что разбивались о рутину бытовухи и бесконечную работу, от которой оба не могли отказаться.

Моя семья тихонечко трещала по швам, а я сидела у Кёи в кабинете, закопавшись в бумажки, и несчастно смотрела в одну точку — и что в таких ситуациях нужно что-то делать? Мирить их? А как? А надо ли?

Я хотела для обоих счастья и не терпела браки, что держатся только на любви к детям — ребенок не центр мира и намного лучше ему быть любимым, но по отдельности каждым родителем, чем постоянно чувствовать, что взрослые из-за него несчастны.

В нашем семейном разладе, возможно, была и немного моя вина — в семейные отношения, к своему стыду, я делала довольно малый вклад, особенно в последнее время. Слишком самостоятельная. Слишком обособленная. Слишком… не нуждающаяся.

Неожиданные проблемы мира мафии свалились на нас с друзьями слишком неожиданно, и если мать Савады была непробиваема, содержа в доме филиал Бедлама, то за своих родителей я сильно беспокоилась. Сомневаюсь, что они когда-нибудь смогут принять нечто подобное или закрыть глаза, оставив мне право на небольшой темный секрет. Еще один темный секрет, едва ли не страшнее моей первой детской тайны — я не я.

Только тупая не поняла бы, что с этого момента между нами медленно, но верно начинает расти огромная пропасть. Прямо сейчас. Даже пока я просто сижу, выбирая политику невмешательства — вот она, я почти чувствую, как бездна все глубже.

Все решил случай. Матери предложили командировку в Токио, я даже не удивилась, как быстро она собрала чемоданы. Пара месяцев — она ласково растрепала мне волосы, поцеловала отца, как ни в чем не бывало, и, воодушевленная, исчезла за порогом, скрываясь вдали, уносимая такси в аэропорт.

— Тебе не кажется, что это ты должен был ездить по командировкам? — несколько растерянно от того, как быстро все произошло, интересуюсь.

— Немного, — то-сан пожимает плечами, — но нам нужно понять маму и отказаться от стереотипов, — цитируя ка-сан, он улыбнулся.

— Воистину, — буркнула согласие, намазывая себе очередной бутерброд за завтраком.

Проводив мать, мы как ни в чем не бывало на следующее утро завтракали вдвоем. Отец задумчиво рассматривал содержимое холодильника, пока я, взяв в свои руки этот момент, банально нарезала хлеб и предложила наиболее оптимальный вариант.

Поесть, что есть, а уже потом, когда привыкнем, уже изображать шеф-поворов.

— Ты сегодня снова допоздна?

— Да, прости, милая, — отец слабо улыбнулся, а я флегматично пожала плечами, убрав за ухо прядь — сегодня решила пойти с распущенными волосами, все же, жара немного спала, так что я смогла даже снова влезть в брюки.

— Я, возможно, уйду к подруге, — глядя, как погрустнел то-сан, легко исправилась, — завтра. Или нет, посмотрим, может, позову Киоко к нам?

— Конечно, — теплая улыбка.

Я мысленно дала себе пинка, глядя, как папа устало улыбнулся, и напомнила себе о важности семейного очага и чувстве «семейного гнездышка», из которого сейчас массово мигрируют птицы… это не к добру, да? Да, не стоит усугублять ситуацию.

— Оставишь мне что-нибудь перекусить перед тем, как лечь спать?

— Конечно. Что тебе собрать завтра на обед?

Немного больше хозяйственности, Хана!

Решив еще пару вопросов совместного существования «без мамы» — а это оказалось довольно сложно, она всегда организовывала нашу жизнь и даже после работы не отдыхала, — я кивнула на прощание, и, когда посуда была помыта, подхватила школьную сумку и вышла. У калитки меня ждал Кёя. Я недоуменно посмотрела на него — он выразительно посмотрел на меня, будто я нанесла ему оскорбление своим непониманием.

— Все в порядке?

— А у тебя?

Я глупо хлопнула глазами, выдав первое, что пришло в голову. Хибари непонимающе нахмурился, бросив взгляд на мой дом, а затем сложил руки на груди, усмехнувшись чему-то, и отвернулся, я так понимаю, пряча взгляд.

— А, — медленно понимаю, — мама уехала всего на полтора месяца. Я не додумалась тебе написать, хотела сегодня оповестить… да мы с то-саном как-нибудь проживем. Ты… беспокоился за меня?

Кёя презрительно фыркнул, отворачиваясь, а я неожиданно широко-широко заулыбалась, не сдержав радостное хихиканье. Обогнала друга, вставая перед ним и загораживая путь дальше по тротуару.

— Спасибо. Я очень ценю, — обниматься посреди улицы, возможно, не слишком правильно в условиях сдержанного скрытного японского менталитета, но ничего не могу с собой поделать. Он узнал, что мама уехала, и с утра пришел меня проведывать.

Ками-сама, за что мне Кёя в этой жизни?

— Идем в школу, травоядное, — осторожно отстранив меня от себя, напомнил Хибари.

Я, улыбаясь, двинулась по улице, наслаждаясь неторопливой прогулкой. Интересно, Кёя ушел со школы за мной, или еще не приходил в нее с утра, решив поступить как обычный человек и в кои-то веки придти не с ночи?

Крики, звук выстрела, плеск воды — я ошарашенно посмотрела на замершего Хибари, после чего мы бегом добрались до ближайшего моста, что находился через улицу.

Картина… была занятная.

— Давайте по порядку, — после первой неудачной попытки понять ситуацию, я устало вздохнула, сжав пальцами переносицу и прикрыв глаза.

Кея наблюдал свыше, облокотившись на перила моста.

— Эта возня оскорбляет мой взор, — глубокомысленно заявил он, когда мы добрались до места происшествия, и остался наслаждаться спокойным утром, пока я полезла разбираться, уже спускаясь к воде по незаметным ступенькам. Ну не по траве же бежать, прямо по склону, право слово?

Ситуация называется: верхушки Дисциплинарного Комитета решили придти в школу попозже, прогулявшись с утра по городу.

Ни дня без приключений.

Передо мной в одних трусах сидел Тсунаеши, рядом с которым невозмутимо стоял Реборн. На фоне самозабвенно спорили о чем-то Такеши и Хаято, которого Ямамото удерживал, я так понимаю, от сеанса стриптиза. Хаято очень живописно успел уже оголить одно плечо, пусть у него под рубашкой и была футболка.

Я даже на мгновение залипла, впрочем, быстро прогнала из головы подростковую придурь и вернулась к проблеме: напротив Тсунаеши, обняв коленки, сидела полураздетая незнакомая девица.

Очень надеюсь, что стриптиз все-таки для нее, а не для Савады. Хотя, кого я обманываю, естественно для Савады. Потому что он раздет до трусов, а не по иной причине, о которой вы подумали, да и мне самой пора унимать фантазию.

Интересно, это потому что мне четырнадцать, или потому что я просто дура?

— ААА! — неожиданно орет она, от чего я отпрыгиваю, а Савада — нервно и несколько истерично вторит крику, запуская пальцы в волосы и с силой ероша их.

Нет, минуточку, я точно не дура. А вот неожиданно взвопившая девица — точно да.

Хватаюсь за сердце. Пытаюсь перевести дух.

— Я СПАСУ ХАРУ, СО МНОЮ ВОЛЯ! ХААА! — снова крик.

Нервно дергаюсь, почти вставая в боевую стойку и выставляя перед собой руки, неосознанно пытаясь защититься от звуковой волны. Однако, сделав логичный вывод из криков про волю, обращаюсь к единственному вменяемому существу в этом дурдоме:

— Ты стрелял в него? — да-да, к Реборну.

Вот, значит, откуда был звук выстрела.

— Мне пришлось, — невозмутимо отвечает умарекавару, недовольно нахмурившись, но в этот раз не пряча глаза за шляпой, а прямо смотря на меня и кивая в сторону Савады. — Он не умеет плавать. — будто жалуется мне.

— Научим, — вздыхаю, ободряюще улыбнувшись уголком губ.

Я тоже не знала об этой проблеме, теперь буду иметь в виду, хм. На летних каникулах нужно будет найти время для совместного похода на пляж. Это будет… забавно.

— ХААА, ПОЛОЖИСЬ НА МЕНЯ! — продолжала восклицать девчонка, видно, стараясь придать своему голосу одновременно громкость и мужественную хрипотцу. — Я думала, такие фразы можно услышать только в сёдзе, — она обнимает себя за плечи, восхищенно вздыхая, а меня передергивает.

Примерно понятно, что тут произошло. Однако… реакция у нее немного странная. Я улыбаюсь — спасенная Савадой девочка совсем без комплексов. Это мило и здорово, пусть сначала и хочется ее заткнуть поскорее, но… нет. Пусть самовыражается, да? Нужно быть терпимее и умнее, принимать других…

— Тсуна-сан! — прерывая ход моих мыслей о стереотипах поведения, девочка приближается к все еще сидящему на земле Саваде, причем движения ее выглядят так, будто она вот-вот его завалит прямо здесь, кхм.

Удивленно округляю глаза, оборачиваясь на Такеши и Хаято, что подходят поближе, так же переглядываясь со мной. Хаято все еще одет, пусть рубашка и расстегнута. Кто-нибудь понимает, что тут происходит? Я, видимо, все еще нет.

Тсунаеши пытается отстраниться от нее, опасно накреняясь назад, и в итоге сам падает, глупо взмахнув руками, пока девица нависает над ним уже всерьез. Мы переглядываемся с парнями чуть более нервно, и Хаято, подумав, делает уверенный шаг в сторону разыгравшейся жаркой сцены. Такеши его в этот раз не останавливает.

— Тсуна-сан, кажется… Хару влюбилась в тебя.

— НЭЭЭЭ?! — друг по-тараканьи отползает, а Гокудера, вовремя подоспевший, удерживает Хару, заставляя ее сесть и не позволяя поползти следом.

Или Савада больше похож на краба, чем на таракана?

Каракатицу?

 — Что-о-о ты такое говоришь, Хару-чан?! — Тсунаеши растерянно сидит на земле, круглыми глазами смотря на Хару.

— Распутная женщина! — вторит его восклицанию Гокудера.

— Не трогай меня, грубиян! Тсуна-сан, ах, помоги мне! — она снова обнимает себя за плечи, мечтательно прикрывая глаза, а Хаято отшатывается почти с ужасом, встряхнув руками, будто пытаясь сбросить с них фантомную грязь.

Мы с Такеши меланхолично наблюдаем за происходящим, причем, недолго думая, он кладет мне руку на плечо, будто на подставку, а я накреняюсь в его сторону, тоже по-своему опираясь на друга. Клоунада, ну да, мы паясничаем, но что еще остается? Только им развлекаться, что ли?

— Дурдом на выезде, — комментирую.

— А мне кажется, весело, — друг качает головой.

— Ну, так и психам в дурдоме не грустно, — фыркаю.

— Больше похоже на мелодраму.

— Есть такое. Герой-любовник покоряет девичьи сердца и сверкает телесами. Хотя вы с Хаято смотрелись бы покруче, я бы посмотрела…

— Х-ха-ха, Хана-кун, ты как скажешь! — он удивленно дернулся.

— А что? Другим девчонкам можно, а мне нельзя? Вас ведь реально хоть сейчас на обложку.

— Хана-кун, — Такеши смущенно прикрывает лицо ладонью, улыбаясь, а я весело фыркаю.

Савада неожиданно дергается после очередной фразочки спасенной Хару и в отчаянии смотрит на меня. Сначала не понимаю, а потом как понимаю! Он смотрит так, будто я за изменой его застукала и вот-вот умчусь к Киоко, кричать с ней на пару, что он подлец. Хрюкаю в кулак, мысленно уже представляя, как мы с Сасагавой с этой ситуации на пару поржем хорошенько. Из-за смеха я неудачно двигаю плечом — Такеши, подумав, что я хочу освободиться, отстраняется, убирая руку. Кажется, он смущен.

Засунув руки в карманы, раз уж мы прекратили разговор, я осторожно подхожу к все еще сидящей на земле парочке, задумчиво рассматривая их.

— Хару уверена, она любит Тсуну-сана!

— Женщина, да как ты смеешь приставать к Джудайме!

— Джу-дай-ме? — нежно тянет девчонка, вторя Хаято, а я тихо фыркаю, пытаясь сделать это максимально незаметно, но выходит не очень, все же, я уже подошла.

— А? — Хару наконец замечает, что они не одни, и останавливая свой взгляд на мне. — А ты кто? Парень? — поднимает глаза. — Девушка?!

Пауза.

Смотрю на нее, задумчиво сощурив глаза, и не отвечаю. Ну да, я в брюках. Но я, вроде бы, не совсем как доска, чтобы перепутать, да и волосы распущенные — какой же парень такие носить будет? Сделаю вид, что дело только в брюках, а не в том, что спорт убивает мою женственность.

Пользуясь случаем, цепко рассматриваю девицу в ответ, ничуть не стесняясь. Ей можно — чтоб мне не сделать так же?

Смутись. Смутись.

Хару только острее щурится в ответ, сидя в мокрой, прилипшей прямо по фигуре футболке, но ничуть не стесняясь этого. Бельишко просвечивает, вообще-то. Настолько раскованная, или же настолько невнимательная? Судя по поведению — вполне возможно, что у нас тут озабоченная. Но, если подумать и посмотреть внимательнее — взгляд слишком… детский? Не похожа на соблазнительницу, пусть и практически завалила Саваду.

— Ты что, — неожиданно поймав мой мельком скользнувший по Тсунаеши взгляд, Хару яростно шипит, подскакивая, — хочешь быть моей соперницей за сердце Джу-дай-ме?

— Только через, — не успеваю продолжить, как тяжелая рука Кёи, все-таки изволившего спуститься к нам, смертным, падает мне на плечо, — видимо, его труп.

Заканчиваю не так, как планировала, не уточняя, чей именно труп — не то Хибари, который, кажется, не в восторге от подобной идеи отношений, не то несчастного Савады, которого вообще никто никогда ни о чем не спрашивает.

Ощущаю пугливый холодок — я не заметила, как Кёя подошел. Это было страшно, но я заставила себя не дергаться… сначала.

— А, — глубокомысленно тянет Хару, — это твой брат? — задает следующий вопрос.

— Что?! — восклицает на фоне Хаято. — Но!..

— А я говорил, что они похожи, — смеется Такеши, — особенно когда стоят рядом!

— К слову, биологами доказано, что, как близнецы с возрастом становятся менее похожи друг на друга, приобретая разные мимические морщины, так и хорошие друзья, много времени проводящие вместе, становятся более похожими, — механически замечаю, не упустив возможности поумничать, но только потом дергаюсь, удивленно понимая, что только что было озвучено.

Рука Кёи твердо лежит у меня на плече, удерживая на месте, и от этой твердости я дергаюсь еще сильнее, вжимая голову в плечи и как-то по-новому рассматривая Хибари. Как он к этому относится? У него опять лицо непонятное.

Уже второй раз за относительно короткое время в нашей компании проскальзывает тема нашего родства с Кёей по моей инициативе, да и я как-то раз ляпнула самому Хибари что-то про «семейное» стремление к чему-то интересному и своевольным поступкам.

— Кё~я-ни~и-сан? — поддавшись придури, мило хлопаю глазами, снизу-вверх рассматривая Хибари и дурашливо интересуюсь шепотом.

На фоне Хаято, лишившись присмотра Такеши, увлеченного нашим бразильским сериалом — воистину, мелодрама — тут же скидывает рубашку и набрасывает ее на плечи поднявшегося с земли Тсунаеши, сейчас невозмутимо отряхивающегося от пыли и грязи. Разделся все-таки! Надеюсь, штанами он с Савадой не поделится.

— И-мо-то? — одними губами произносит Кёя в ответ, я вскрикиваю от неожиданной радости, громко смеясь, Такеши прикрывает рот рукой, пряча улыбку, после чего, спустя секунду, все равно в голос хохочет. Хару хлопает в ладоши, утирая несуществующие слезы счастья, Савада с Гокудерой удивленно переглядываются, пропустив торжественный момент.

Где мои… слоны и индусы? Время рыдать и устраивать пляски с пирами.

— Джудайме, мы можем опоздать в школу! — ответственный Хаято, не поняв ситуацию, решил прикинуть все возможные причины нашего непонятного поведения.

— У вас пятнадцать минут, — одобрительно усмехнувшись, Хибари, однако грозно зыркнул на Тсунаеши, после чего закончил уже более миролюбиво, оглядев всех троих парней, — глупые зверьки.

Что? Они зверьки? Я возмущенно уставилась на Кёю, даже забыв, что я вовсе внезапно перешла в раздел «младшей сестры» едва минуту назад.

— Хахи! Хару ведь тоже может опоздать!

Она так… по-анимешному согнула руки в локтях, еще сильнее подчеркнув этой позой, кхм, достоинства девичьей фигуры, которые в условиях нашего плоского мира японских школьниц у Хару в четырнадцать лет уже были, что я не сдержалась.

— Ками-сама, дай мне сил, — прошипев краткое воззвание к высшим силам, я рывком сбросила с плеч гакуран, грубо замотав в него более миниатюрную девочку. Она непонимающе посмотрела на меня, потом на себя, потом покраснела и… завизжала! Снова!

И захотела дать мне по лицу, благо, чисто на рефлексах я уклонилась, перехватив ее руку и сжав, абсолютно круглыми глазами уставившись на удивленно замершую девицу. Я ей что, ояш какой-нибудь? Может, Савада? Нет? Какого черта руки распускать?!

— Хахи! Прости! Хару не хотела! А как тебя зовут?

— Курокава Хана.

— Хана-чан! Прости Хару!

— Мы с тобой на имена еще не переходили, — замечаю, но ей вообще по боку это замечание.

— Спасибо за пиджак! А Хана-чан правда из Дисциплинарного Комитета Намимори? Хару думала, там одни страшилы-парни! Но, видимо, Хару ошиблась! Хахи! Значит, Хана-чан проводит Хару и защитит ее от всяких извращенцев?

Грозный взгляд на Гокудеру, который от подобной предъявы давится воздухом. Я смотрю на Кёю, который только невозмутимо кивает, напоминая, что я служитель порядка. В нашем городе Комитет имеет почти равный вес с полицией, так что не удивительно, что Хару решила воспользоваться моей помощью. Я, в общем-то, не против, все равно мое посещение занятий близко к свободному из-за того же Комитета.

Кёя невозмутимо уходит в школу один, пока мальчишки дружно бегут к Саваде за одеждой. Я шагаю рядом с Хару, провожая до дома уже ее.

— Хахи, а тебе правда не нравится Тсуна-сан? В каких вы отношениях? Хару ревнует, — она слишком много шумит и паясничает, пытаясь подражать не то какой-нибудь тупой девчонке-айдолу, не то просто детскому поведению. Я за айдолами не слежу, так что определить не могу, но ее поведение в любом случае меня немного раздражает.

— Нет, Тсунаеши мне не нравится, но мы хорошие друзья. А его сердце уже давно и прочно занято, — пожимаю плечами, заметив, что от полного имени Савады девица чуть дергается, будто впервые слышит. А может и действительно впервые.

— Хана-чан, Хару не так давно знакома с Джу-дай-ме, — она польщенно машет на меня руками, а я останавливаюсь, тяжело глянув на нахалку. Она не замечает, продолжая. — Ах, как я могла не заметить его чувств?! Ну ничего, теперь, когда во мне воспылала ответная любовь, несмотря на его смущение, я…

— Хару, — хватаю собеседницу за плечи, заставляя замереть, и пристально смотрю ей в глаза. — Ему нравишься не ты. У Тсунаеши есть девушка.

Нет у него никакой девушки, но, черт возьми, если она сейчас влезет, разрушив их с Киоко идиллию, то я не знаю, что сделаю.

— Хахи? Тогда… Хару обязана узнать, кто это, и понять, достойна ли она сердца Джудайме! Тсуна-сан просто не знает, что Хару любит его настолько сильно, как никто больше не умеет! Хана-чан, ты поможешь Хару?

— Нет.

— Что-о?! Разве вы с Джудайме не друзья?

— Именно поэтому, — с нажимом говорю, — я не только отказываюсь тебе помочь, но и обещаю — если ты будешь мешать ему, я помешаю тебе. — не думала, что могу быть настолько похожей на Кёю, если стараюсь выглядеть угрожающе.

— Хахи… как… грубо… А Хару казалось, что они с Ханой-чан могут стать подругами! Это жестоко!

Она расстроенно сбросила на землю мой гакуран и гордо удалилась, скрывшись за поворотом. Я ее не останавливала и дальше идти за ней не собиралась. Осторожно присела, поднимая свою вещь с земли.

— Хуже Ламбо, — качаю головой, осторожно отряхивая гакуран от пыли. Надеть его сейчас не получится — немного мокрый от одежды Хару. Несу в руках.

— Мяа-ау, — вторит мне неожиданно оказавшийся поблизости серый вояка с расцарапанной мордой.

— Тоже со мной согласен?

— Ма, — кратко вякает, хотя, кажется, он просто хотел выплюнуть шерсть.

— Сочту за «да», — вздыхаю, — прости, у меня сейчас нет тебе чего-нибудь вкусного.

— Мря-я, — слышу укор. Со вздохом сажусь на корточки, осторожно открывая бенто и доставая немного копченого лосося, что был. Не думаю, что кошак будет есть рис, а я — не кошак, и без рыбки скушаю.

Далее зверь теряет ко мне интерес, подхватив угощение и гордо удалившись. Стою на маленькой улочке, понимая, что и в школу опоздала, и без еды частично осталась, и гакуран мне запачкали, а еще он мокрый, а на улице прохладный ветерок… тьфу. Что за день? Надеюсь, Савада не простынет после своего экстремального заплыва в речку за этой полоумной.

Плюнув на все, написала Кёе, что сегодня не приду, и ушла бить манекены к Рью. Какие же люди тупые. И животные не лучше. Мой тренер-семпай тоже был последним придурком, но его хотя бы можно было отпинать в зале.


* * *



Летние каникулы приближались. Ребята готовились к тестам, отчаянно сгрызая кончики карандашей, пока мы с Киоко расслабленно сидели перед вентилятором, изредка вслушиваясь к поучения Гокудеры, который стремился помочь всем троим отстающим и заодно заткнуть разбушевавшегося Ламбо. Реборн спокойно сопел в своем гамаке, предоставив нам полную свободу действий в образовательном процессе.

И ничего не предвещало бы, если бы не неожиданная истерика мальчишки Бовино. Она была уже привычна, так что я малодушно понадеялась — Хаято справится. Но нервы наших бравых учеников сдали и в четыре голоса потомки первого поколения Вонголы рявкнули на пятого потомка. Тсунаеши несколько истерично попросил Ламбо докопаться до кого-нибудь другого и хоть чуть-чуть помолчать, Такеши сказал, что иногда нужно все-таки быть серьезнее, Гокудера же, получив возможность дать волю своему характеру, проехался по ребенку пожестче.

— Тупая корова! — спич был закончен вполне закономерным оскорблением.

— Да я тебя сейчас, Глопудера!..

Хаято замахнулся, чтобы отобрать у пацана очередное оружие. Ламбо достал сомнительного вида ракетницу, вновь неизвестно откуда, и сразу поджег фитиль. Такеши вырвал из рук пацана недетскую «хлопушку», резким броском отправив ее прямо в открытое окно — подскочил и, как истинный бейсболист, сделал подачу.

Ламбо запутался в проводе от ракетницы — не то длинной веревке, чтобы ее куда-то подвесить, не то в фитиле… но непонятно тогда, что он поджигал… Бум — ракета летит, а вместе с ней улетает и вопящий ребенок.

. . .

. . . Тишина.

— С ним все будет в порядке, — проснувшийся умарекавару безразлично прокомментировал наши застывшие лица и стеклянные глаза.

— Я сейчас, — резко встаю, и, не глядя ни на кого, выхожу из комнаты.

Перепрыгивая через три ступеньки спускаюсь на первый этаж, махнув рукой выглянувшей с кухне Нане-сан, что ничего серьезного, и иду обуваться, едва удерживаясь от крика — «что, черт возьми, только что случилось?!»

Это ненормально. Вдох. Выдох.

— Эй, Курокава, — следом за мной выходит Хаято. — Я помогу.

Смерив его холодным взглядом, хочу уже ответить что-то едкое, но, быстро вдохнув, шумно медленно выдыхаю, не проронив не слова. Все виноваты. Тем более вспыльчивый Хаято в этот раз, пусть и наговорил мальчишке гадостей, никак не был причастен к разрухе.

— А где Тсунаеши? — обуваюсь.

— Джудайме занят учебой, — немного фанатично, но он осекается, более спокойно продолжая, — как его правая рука я должен сам решить возникшую проблему, пусть он не отвлекается от важных дел.

— Ясно. Хорошо.

Глубоко в душе радуюсь, что Тсунаеши здесь нет. Хаято действует с оглядкой на него, для него, но уже не ставит главной своей целью просто находиться рядом с Савадой преданным псом. Хотя я не удивлюсь, если Гокудера все же не сам вызвался помочь мне искать Бовино, слишком уж идеально звучит.

Я вспоминаю, как мы с Савадой несколько раз говорили на тему психолога для новичка, еще до того, как я поговорила с самим Хаято на крыше. Я тогда все пыталась убедить Тсунаеши сдать Гокудеру в руки специалистов-мозгоправов. Все упиралось в мафию — его проблемы не решит обычный гражданский, обычный гражданский просто не должен узнать о его проблемах, такова Омерта. Никто из нас же на роль опытного специалиста не годился. Но я, впрочем, все равно полезла, решив, что кто, если не я?

— Есть идеи, куда он мог попасть? — пытаюсь поддержать разговор, когда мы выходим на улицу и, как те самые два барана, останавливаемся в непонятках перед воротами.

— Пошли, пройдемся — услышим, — Хаято качает головой, выходя со двора и придерживая мне калитку.

— И то верно.

Мне немного стыдно, будто бы я сильнее всех виновата в произошедшем с Ламбо. В будущем он говорил, что многим обязан мне. Пока что не вижу, чтобы я сделала для мальчишки хоть что-то хорошее. Я должна была больше говорить с Ламбо, хотя бы постараться донести до него, что нельзя так разбрасываться оружием. Хоть кто-то ведь должен заняться его воспитанием? Но он абсолютно неуправляем, мы все просто немного сдались, мы ведь все сначала пытались с ним говорить. Но теперь я жалею. Мы-то старше, умнее.

Июнь «радует» душным зноем, что хорошего настроения отнюдь не прибавляет. Засовываю руки в карманы шорт, покосившись на Хаято, что оттягивает воротник.

Мы молча проходим несколько улиц, внимательно прислушиваясь к окружающему миру, после чего останавливаемся, осматриваясь. Пусто.

— Черт, — Гокудера раздраженно цыкнул, когда я, вздохнув, плюхнулась на скамейку рядом с автоматом. Не долго думая, поднялась с нее и бросила в автомат пару монет, каким-то чудом завалявшихся в карманах, доставая прохладную газировку.

— Куда могла улететь эта тупая корова?

— Главное, чтобы он был цел, — вздыхаю, отпив лимонад, после чего протягиваю банку Хаято, вопросительно качнув головой. Я видела, как он засунул руки в карманы, и, видимо, мелочи там у себя не нашел.

— За это можешь не волноваться, — новичок хмыкает, легко перехватывая у меня из рук газировку и мельком рассматривает ее, ехидно ухмыляясь. Выгибает бровь — я только выразительно пожимаю плечами, мол, «вообще не беспокоит». Хаято помнит о традиции с непрямым поцелуем. Я тоже, но для меня это скорее милая глупость, развлечение для незрелых романтичных умов школоты. Ну и возможность немного поэпатировать окружающих.

Хаято отпивает, блаженно прикрыв глаза, и присаживается на край скамейки, передавая баночку обратно мне.

Неожиданно звонит телефон. Удивленно рассматриваю номер Шоичи — сто лет не слышала его вживую — и нажимаю «ответить», отставляя газировку и задумчиво опираясь на скамейку, рассматривая верхушки деревьев где-то в чужих дворах.

— Х-хана-сан! — на том конце Ирие явно снова хватается за живот, нервничая, и оттого голос его звучит так, будто парень сейчас помрет.

— Привет, Шоичи, давно не слышались, — стараюсь говорить помягче, — что-то случилось?

— Д-да, случилось, — он смущен, будто испытывает вину за то, что не говорил со мной просто так, — тут… такое…

— Ха-а-на-а-а, Тсу-у-уна-а, забери-и-ите-е меня-я, — слышу на фоне крики Ламбо, круглыми глазами уставившись на Хаято, пытавшегося всячески показать, что он мой разговор не слушает. Глупости, все он слушает — больно уж громко доносятся крики Бовино.

— Шоичи, только не волнуйся, все не так страшно, как кажется. Я сейчас буду.

Картина пред нами предстала откровенно дикая.

— Это точно Ламбо сделал? — недоверчиво уточняю.

— Я-я-я н-не знаю, но я не вру! — Ирие в ужасе, ведь его история с «прилетел ребенок, сломал стену» выглядит откровенно нереальной.

— Нет-нет, я верю, — тут же соглашаюсь, удобнее перехватывая мальчишку Бовино, что сейчас шмыгает носом у меня на руках. Хаято осматривает разрушения, оценивает ущерб, задумчиво проверяя остальные стены. Выглядит он уверенным в том, что делает, однако, подумав, я звоню… конечно же Кёе.

Мы с Ирие все так же стоим на улице, его младшая сестра с интересом достает Хаято, спрашивая ему под руку всякие глупости. Хибари появляется спустя минут пятнадцать вместе с несколькими парнями из Дисциплинарного Комитета, которые тут же принимаются также оценивать ущерб. Они даже измеряют диаметр, кхм, дыры. Проверяют, не покосились ли стены. Вообще, сейчас они похожи на строителей. Шоичи стоит бледный и, кажется, когда я спокойно разговариваю с Кёей, вовсе перестает дышать. Хибари же очень лаконичен — уточняет у меня детали, кивает, легко растрепав волосы мне, и, подумав, напуганному Ламбо, и удаляется кому-то звонить.

— В-вот это связи, Х-хана-кун, — Ирие нервно смеется.

— А то, — хмыкаю и тут же отвлекаюсь на свою главную головную боль, — Ламбо, достань платок у меня из рюкзака лучше.

— Зачем? — не понимает ребенок.

— Чтобы твои сопли были на нем, а не на мне.

— А-а-а, — понятливо кивает и начинает копошиться у меня за спиной, все так же сидя на ручках. Закатываю глаза.

— Это твой… родственник?

— М, друг Семьи, — размыто отвечаю, не уточняя, что Семьи совсем не гражданской.

Ламбо достает платок и смачно сморкается. С отвращением морщусь, но из рук его не выпускаю. Вот еще. Хватит с него разрушений.

— Курокава-сан! — закончив с измерениями, ко мне подходит, видимо, «главный бригадир» Комитета.

— Нет-нет, все к Кёе, тут я не знаю, что вам сказать, — мотаю головой, не давая ему продолжить. Парень кивает и удаляется следом за отошедшим Хибари, что продолжает говорить по телефону.

— Как видишь, я времени даром не теряла, — подмигиваю растерянному от такого уважения ко мне Ирие. Он нервно хмыкает.

Возвращается Кёя, спрашивая у Шоичи что-то на счет страховки. Тот делает круглые глаза и Хибари машет на него рукой, уходя в дом — к матери семейства. Ирие спешит следом, беспокоясь за сохранность… всего. Будто Кёя демон какой, ну серьезно, он помочь приехал.

— Хана, я домой хочу, — дергает меня Ламбо.

— Сейчас пойдем. Решим только еще кое-что, и сразу пойдем. Видишь, какую разруху ты устроил?

— Я н-не хотел! — шмыгает носом ребенок.

— Конечно, ты ведь добрый мальчик. Но представь, что было бы, если бы ракета взорвалась в доме Тсунаеши. Это ведь и твой дом, да? Тебе бы понравилось жить с дыркой в стене? А если эта стена — несущая, то дом и вовсе мог бы полностью рухнуть. И все, у тебя бы дома больше не было.

Мальчишка заливается слезами. Воспитатель из меня так себе. Успокаивающе глажу его по спине, вздыхая. Руки уже немного болят, он не пушинка, а пятилетний пацан, но я креплюсь. Не Гокудере же его отдавать — он сейчас самозабвенно спорит на какую-то строительную тему с парнями Комитета. И не Шоичи же, право слово?

— Просто попробуй не использовать оружие в помещениях и рядом с беззащитными гражданскими, хорошо? И против друзей. Ламбо, мы же друзья?

Бовино замолкает. Подумав, он несмело кивает, слабо улыбаясь. Улыбаюсь в ответ.

— Вот и отлично. Оружие используют только против врагов, причем против серьезных врагов.

— Эй, Курокава, мы закончили, — подходит Хаято, испортив мне пафосную ноту.

— Отлично. Что Кёя говорит?

— Он еще останется тут, уладит дела с полицией. Спишут на проводку для документации.

— Ясно.

Нет, все-таки руки у меня не стальные.

— Хаято, помоги?

— М? — он на автомате берет притихшего Ламбо, который хочет возмутиться, но под моим строгим взглядом послушно замирает на руках Гокудеры.

— Спасибо, — тряхнув руками, облегченно вздыхаю. — Пойдем домой.

По пути у меня снова зазвонил телефон. Хаято недовольно глянул, будто я виновата, что всем захотелось услышать меня именно сегодня.

Популярность, она такая.

— Рью?.. — вместо приветствия; поднимаю руку, призывая итальянцев.

— Эй, мелочь, танцуй где стоишь, — голос у семпая веселый, какой-то шальной, — я сгною тебя на тренировках, но через неделю мы едем в Осаку.

— Зачем, — как-то не припомню, чтобы были соревнования… а значит…

— Тебе нужна черная полоска, или нет? — насмешливо хмыкает одновременно с моим радостным визгом. Отключается, пока я, на радостях, прыгаю, тут же отбрасывая телефон в рюкзак, а рюкзак — на землю.

Я весело подпрыгиваю, кружусь, размахивая руками, а затем бросаюсь обнимать обоих, опешившего Хаято и удивленного, но радостного Бовино.

— Я сдохну, — широко улыбаясь, отсмеявшись, объявляю, осторожно поднимая с земли рюкзак и обращаясь в пустоту.

— М?

— Даже фамилия Окады нас не спасет, меня размажут, — прекрасно понимая, что с моим уровнем, в нашем с ним возрасте… это более, чем реальная угроза, продолжаю скалиться, ощущая безумный азарт. — Но…

Встречаюсь взглядом с Гокудерой, азартно сверкая глазами.

— Юниорский черный пояс я все-таки получу. Не смогла в мае, но теперь у меня есть тренер, который готов со мной ехать на турнир. Йе-ей!

Самой себе напоминаю Рёхея, вскидывая кулак в воздух.

— Получишь, — Хаято легко согласился, продолжая путь до дома Савады.

С улыбкой поспешила следом.

Летние каникулы, насыщенные наиболее шокирующими для меня вещами, начались.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 22. Будущее.

Если я рассчитывала, что после того, как Ламбо подорвал моему другу детства стену, Шо-чан сможет спокойно жить дальше, то я очень сильно погорячилась. В панике он позвонил мне с утра через день после случившегося, судорожно извиняясь и прося снова придти. Мне не сложно — начались каникулы и, хоть мне и было неприятно так рано проснуться, я быстро собралась, причесалась, убирая волосы в низкий-низкий хвостик, и выбежала на улицу, успев написать отцу, отсыпавшемуся после ночной смены, записку, что ушла к друзьям.

Я даже не вспоминаю, какой сегодня день. Не вспоминаю уже давно, только помня о маленькой первой записи под потолком, но никогда не держа в голове события той злополучной даты.

Можно было бы отметить свой юбилей в этом теле, если бы я помнила о нем, но я не помнила.

Минут за десять добралась до не так уж далеко живущего Ирие. Встретила меня с умиленной улыбкой его мать, сказав, что Шо-чан наверху. К слову, не знаю, как, но стена у них была уже вполне нормальная. Магия, не иначе.

— Что это? — рассматриваю коробку.

— Я не знаю! — вцепившись пальцами в свои прекрасные темно-рыжие волосы, Шоичи медитировал, видно, уже не первый час над сомнительной посылкой.

— Ну так открой, нет?

— Я не могу! Т-ты просто посмотри, от кого, — его передернуло.

— О.

Посылка была от Бовино.

— Ну, знаешь, хуже, чем первое появление Ламбо, уже не будет.

Схватившись за живот, Ирие со стоном упал на пол. Мда, не оценил он моей поддержки. Вздохнув, я осторожно присела на корточки перед внушительного размера коробкой, рядом с которой уже лежал канцелярский нож. Вопросительно глянув на Шоичи, что, скорее, дух испустил бы, чем решился бы сам открыть, я смело разрезала забавный пятнистый скотч и достала записку.

Извинение за беспокойство, благодарность за Ламбо. Протянула другу, сама с интересом сунув нос в содержимое. Выкладываю дорогое вино — наверное, я не слишком разбираюсь в алкоголе, но выглядит внушительно, да и цифры, года выдержки, на этикетке довольно серьезные. Итальянские макароны, ладно-ладно, паста. Еще что-то. И…

Еще один листочек: «передайте Ламбо».

И гранаты. Гранаты, гранаты, розовые гранаты. Ладно, я не разбираюсь, это не сильно похоже на гранаты, но оно однозначно взрывается.

Едва-едва сев, Шоичи падает обратно, хватаясь за живот так, что я не удивлюсь, что он сам себе синяки ставит.

— Эй, эй, спокойно, — осторожно помогаю Ирие сесть, — тебя испугали детские игрушки?

— О-они не настоящие? — удивленно.

— Розовые? — вкладываю во взгляд весь свой скепсис, который сама испытывала от вида веселой раскраски оружия впервые.

— Ну да, — признавая мою «правоту», Шоичи смущенно улыбается. — Это для того мальчика?

— Да, для Ламбо. А это вам, — киваю на еду. Немного неловко рассмотрев гостинцы, Ирие подумал, видно, желая отказаться, но потом кивнул, соглашаясь принять. Вот и хорошо. Компенсация за огромное количество потраченных нервов.

В комнату Шоичи заглядывает его мама — святая женщина — и спрашивает, останусь ли я на обед. Неловко отказываюсь, улыбаясь, и мы вместе с Ирие вручаем ей гостинцы-извинения. Затем друг вызывается сходить со мной к Саваде, отнести мальчишке Бовино его «долю» посылки.

Происходящее кажется мне немного неловким, причем виноват в этом даже не криминальный флер сомнительного содержимого посылки, а просто факт нашего давнего знакомства с Шоичи. Ему тоже неловко и он постоянно смущается. Общение между нами осталось где-то в далеком детстве.

Идем и, вроде бы, все хорошо, разве что почти битком набитая настоящим оружием коробка, которую довольно беспечно несет Шоичи, меня немного нервирует, но ничего…

с этого момента начинаются события первого бонуса, он идет следующей главой.

В кармане неожиданно вибрирует телефон и я, мимолетно скользнув взглядом по Ирие, беру трубку. Номер незнаком, но я не рассматриваю его особо пристально, не замечаю, сначала, что звонок идет вовсе из другой страны — предполагаю, что это кто-то из Комитета хочет отчитаться о проделанной работе.

На том конце — смех. Я удивленно распахиваю глаза, а Шоичи растерянно восклицает — смех страшный, реально страшный, и Ирие, вздрогнув, как в замедленной съемке роняет, тряхнув доверху наполненную коробку, несколько снарядов прямо нам под ноги. Они разрываются.

Розовый дым.

Ощущение полета.

Судорожно кашляю, прикрываясь рукой, а второй размахиваю. Будто лопасть вертолета — только лететь не получается. Разве что на землю. Потеряв ориентацию в пространстве, я падаю прямо на пол, на жопу. Довольно неприятно. Вздыхаю.

Осматриваюсь.

Высокий потолок, дорогой, но старый ковер под ногами, широкие лестницы. Я будто в замке — усмехаюсь, осторожно поднимаясь на ноги. Осматриваю себя — джинсовые шорты, рубашка с подвернутыми рукавами, рюкзак на плече, старые кроссовки. Из кроссовок выглядывают забавные радужные носки. Красотка. Прямо принцесса. Где там моя крестная?

— Хана? — резко оборачиваюсь, отскакивая от неизвестного.

А вот и прекрасная фея-крестная.

— Привет, Киоко-чан, — с улыбкой машу рукой в знак приветствия. Подруга умиленно улыбается, рассматривая меня.

Киоко похорошела, отрастила волосы до талии, чуть вытянулась. Надела каблуки, строгий, но стильный деловой костюм, блузку с интересным вырезом. Ей двадцать три, она очень красива. А я по сравнению с ней — какой-то гадкий утенок на фоне лебедя. Только, в отличие от оригинальной сказки, я действительно какой-то… гусь, а не благородная птица.

— Как твои дела? — подойдя ближе, Сасагава мягко обнимает меня, я с улыбкой вдыхаю нежный запах ее духов. Что-то цветочное, но легкое, не приторное и не тяжелое.

— Да вот, Ламбо сломал Шоичи стену недавно, — пожимаю плечами, будто такое каждый день случается. — А тот не удержал снаряды от базуки, которые ему пришли в посылке с извинениями. Надо было передать их Ламбо и мы как раз… несли, хех.

— Вот как, — Киоко улыбается, — а я как раз думала, что еще слишком рано для появления И-Пин… — задумчиво.

— И-Пин?

— В следующий раз снаряд упадет на тебя, когда появится маленькая китайская девочка, — смеется Сасагава, — я думала, это было твое первое путешествие в будущее. Ты вернулась такая… шокированная, — она подмигивает мне, будто знает намного больше, чем показывает. Я же делаю заметку в памяти — путешествовать во времени мне не впервой.

— Слушай, Киоко, — неожиданно вспоминаю и пытаюсь реанимировать телефон, — ты случайно не знаешь, чей это номер?

— Хм? Тебе кто-то звонил? — она с интересом рассматривает иконку завершенного около минуты назад вызова. — Прости, Хана-чан, но я этот номер впервые вижу.

— Ошиблись, наверное, — выбираю самое логичное объяснение. — Не буду перезванивать. А где мы, кстати? Если мне можно знать.

— О, это особняк недалеко от Сицилии, — Сасагава улыбается. — Мы здесь «на каникулах», Хана-чан, все вместе.

— Вот как…

И правда, почему я думала, что спустя десять лет все так же буду в Японии? Киоко говорит с легким акцентом — меня по вискам бьет догадкой, что в этом времени мы уже давно не общаемся на японском, поглощенные и покоренные изнутри итальянской мафией.

Становится страшно.

Неожиданно снаружи слышится грохот, будто оправдывая мои опасения. Я от испуга подпрыгиваю, тут же вставая в подобие стойки, но Киоко со вселенским спокойствием качает головой, будто Нана-сан посреди шумных детей. Затем такой звук, будто кто-то бежит.

Ламбо выбивает дверь с ноги, истерично выкрикивая что-то на итальянском, но используя обращение «Хана-семпай».

— Merde, Кур… — Хаято кричит одновременно с ним и тоже замирает, однако быстро продолжая говорить, но уже намного спокойнее, -…рокава. Когда ты успела поменяться?

Он продолжает уже на японском, специально меняя язык для меня. Быстро. И почти без акцента. Я улыбаюсь — Хаято ведь гений, да?

— Семпай снова такая юная, — Бовино тоже переходит на мой родной язык и улыбается, осторожно приближаясь ко мне и Киоко. — Теперь ты уже знаешь меня в прошлом… Можно тебя обнять?

— Ладно.

Чего мне стоит, правда?

Сейчас Ламбо старше меня на год и выше. Причем сильно. Он кладет мне подбородок на голову, когда обнимает, а я утыкаюсь носом ему в грудь, снова вдыхая какой-то новый аромат. Но теперь вместе с одеколоном я чувствую что-то еще… что-то опасное, природу чего я не хочу узнавать.

— У тебя классный одеколон, — когда Бовино меня отпускает, замечаю нейтрально.

— Ты помогала выбрать, — он подмигивает.

— О, — немного растерянно улыбаюсь.

Поворачиваясь к Хаято, что остановился рядом с Киоко.

Он тоже выше, почти с той же прической, но в деловом костюме и бордовой рубашке. Гокудера возмужал, теперь он совсем не похож на девчонку — в юности он был смазливее, а черты лица у него были помягче. Сейчас он практически другой человек — иначе стоит, иначе смотрит. Уверенно, спокойно. Он здесь очень красив, хоть и в моем времени на него уже можно залипнуть.

Поймав его задумчивый взгляд на себе, вспоминаю оговорку в начале.

— Ты все еще зовешь меня по фамилии? В этом времени мы… — неопределенно кручу рукой.

Для меня с начала нашего общения прошло не так много времени, однако было бы обидно узнать, что спустя десять лет мы… все еще никто. Что он ничего не вынес из нашего разговора на крыше.

— Мы друзья, — слабо улыбнувшись, уверенно отвечает мне Гокудера, переглянувшись с Киоко. — Не беспокойся об этом.

— Хаято просто хотел использовать сокращение, которое еще не используется в твоем времени, — улыбается подруга, поясняя мне чуть больше.

— Эй, не стоит ей знать об этом! — он тут же забавно возмущается.

— Все, что я скажу, уже было сказано Хане нашего времени, разве нет? — Сасагава наивно хлопает глазами, но я вижу, что она лишь притворяется дурочкой.

Хаято что-то ворчит на итальянском, Киоко смеется, Ламбо забавно фыркает, я улыбаюсь, глядя на них, а затем спрашиваю у Бовино шепотом:

— А что за сокращение?

— М, «Куро», — подумав, он медленно отвечает, прикрыв один глаз.

— Это от фамилии? — удивляюсь.

— Вроде того…

Пуф.

Я стою рядом с растерянным Ирие, который после перемещения падает снова на землю, прямо как я в первый раз, и смотрит на меня большими круглыми глазами.

— Хана-кун, — он шмыгает носом, а я осторожно приседаю рядом, отодвигая коробку со снарядами и обнимаю растерянного парня.

— Как хорошо, что ты в порядке, — убедительно. — Что последнее ты помнишь?

— А? Что?

— Хлопушка Ламбо, — я показала на коробку снарядов, — упала нам под ноги и ты упал, ненадолго потеряв сознание из-за удара. Потом вроде очнулся, но на меня не реагировал. Я уже думала пойти позвать кого-нибудь, — сочиняю на ходу, понятия не имея, что мог увидеть парень в будущем.

— А, — он держит руку на животе и смотрит каким-то пустым взглядом, — мне привиделся… парень… он смеялся, когда услышал про тебя, а я тебя искал. Наверное, это было из-за того звонка, — Шоичи улыбается, — смех тот же. Видимо, мне действительно все показалось. Фух, — он облегченно закрывает лицо руками, а я…

А у меня внутри все сжимает.

Номером не ошиблись.

Меня, почему-то, немного тошнит. А глаза режет, будто от слез.

— Хана-кун? Хана-кун! Хана-кун, что с тобой?

Как через вату слышу голос Ирие, медленно и глубоко вдыхая и выдыхая.

— Я… перенервничала, — сажусь на земле, ранее закатанным рукавом утирая глаза. Действительно, заслезились.

— Ох, понимаю, — Ирие сам снова шмыгает носом, как-то растерянно улыбаясь. — Наверное, тяжело жить в такой… суматохе?

— Есть такое, — стараюсь улыбнуться ему в ответ, но получается как-то изломанно. — Ну, ладно, Шоичи, пойдем. Или, может, давай я сама отнесу? Тебя, наверное, сестренка уже в садике ждет.

— Ой, и правда, — моя неожиданная отмазка работает и Ирие суетливо проверяет время. — Я как-то не подумал, что не успею, если зайду сейчас к вам. Прости, Хана-кун.

— Нет-нет, ничего, — мягко улыбаюсь, уже чуть искреннее, и неосознанно растрепываю рыжие волосы, как ребенку.

Старый приятель улыбается. Осторожно забираю коробку со снарядами для базуки и слежу за тем, как Ирие скрывается за поворотом.

Будто воришка, оглядываюсь. Хотя, я и есть воришка в данный момент. Осторожно достаю из кучи еще один снаряд, после чего, замотав его в футболку — забыла выложить запасную тренировочную — прячу в рюкзаке.

Не знаю, что меня побудило. Просто… неожиданно поняла, что в жизни случается всякое.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть zero. Сломанный мир.

интерлюдия

Хана с ужасом наблюдала за тем, как из рук Ирие падают снаряды, которые они не успеют поймать.

В кармане зазвонил телефон, на который она недальновидно отвлеклась, пропустив момент, когда, дернувшийся от неожиданно громкого рингтона, Ирие тряхнул коробкой, в которой забавные розовые снаряды подскочили и из которой задорно вылетели.

С той стороны трубки вместо слов раздался мягкий смех. Красивый, только неожиданно превратившийся почти в истеричный хохот.

Как в ужастиках — непонимающе глядя на телефон, что надрывался отчаянным смехом, который был слышен даже стоящему рядом Шоичи, Курокава исчезла в розовом дыму под испуганный крик Ирие, также исчезающего, но уже в своей собственной временной воронке.

Связь оборвалась, зашипев. Воронка времени закружила своих путешественников.


* * *



— Этот мир, — Бьякуран утирал слезы, выступившие на глазах от смеха, — был сломан прямо сейчас.


* * *



— И-извините, и… ано… — Шоичи совсем растерялся и не придумал ничего лучше, чем спросить, — вы не видели здесь девушку… моего возраста… у нее длинные темные волосы и она чуть-чуть повыше, — Ирие растерянно показал, какого роста примерно должна быть его спутница. — Должно быть, злится сейчас… на меня…

Когда клубы розового тумана рассеялись вокруг него, первое, что он сделал — осмотрелся в поисках Ханы-кун, что, по его вине, тоже попала под взрыв. Но ее не было, а вокруг были совсем незнакомые люди, незнакомые здания. Испугавшись, Шоичи помчался куда-то по тропинке, будто преступник, убегающий с места преступления, и налетел на кого-то — какой кошмар!

Человек, удержавший его и устоявший сам, не выглядел удивленным или злым. Он смотрел с детским любопытством, но будто знал, что сейчас произойдет — в то же время скучал. Действительно, как ребенок, но ребенок, что пересматривает любимый мультик уже в сотый раз.

Бьякуран же задумчиво щурил глаза — он знал, что сейчас должна замкнуться очередная временная петля, от своих прошлых версий. Он, то есть он из этого мира, был далеко не первым — до него уже сотни таких ситуаций произошли. Но ни в одном из миров, столкнувшись с ним в будущем и породив новую временную развилку, Шо-чан не был со спутницей. Это было что-то новенькое.

— А как ее зовут? — с интересом поинтересовался Джессо, мило улыбнувшись и сощурившись, чтобы скрыть азартный блеск в глазах, совсем неуместный для ситуации.

Сотни миров, бесконечное множество скучных, однотипных развилок. С тех пор, как Савада Тсунаеши лишил его возможности собрать Три-Ни-Сетте в одной из них, самой первой, а заодно и заставив исчезнуть все остальные, лишив возможности управлять этой системой, Бьякуран только и развлекался, что путешествовал по оставшимся вероятностям, раз за разом не находя ничего интересного, но упорно проживая один и тот же момент, будто он мог измениться, подарив ему шанс на еще одну захватывающую игру.

— Курокава Хана, — смутившись, ответил мальчишка перед ним. — А я Ирие Шоичи.

— Давно ты знаешь ее, Шо-чан? — уже не видя смысла скрываться, Джессо впился в своего визави пристальным взглядом, с каждой секундой все больше напоминая безумца.

— С детства, — сглотнув, Ирие отступил на шаг, нервно хватаясь за живот.

— Точнее, — требовательно.

— С третьего класса младшей школы, — назвал примерно Шоичи, не сориентировавшись точно, какую дату назвать, но припомнивший, когда она впервые блистательно обошла его на олимпиаде, к которой он готовился несколько месяцев. Тогда он сильно испугался, что такая умная и уверенная девочка, наверное, будет ужасной зазнайкой, а она постоянно спрашивала, не сводить ли его в медпункт, когда они снова встречались в роли соперников.

— Вот как, — потеряв к самому мелкому Ирие весь интерес, холодно ухмыльнулся Бьякуран.

Мир медленно темнел и немного дрожал.

Бьякурану стало так весело, что стало смешно. Смешно так, что смех сдержать не было сил — он рассмеялся, едва не хватаясь за живот, а Шоичи вновь поглотила розовая дымка.

Взрослая версия Ирие обеспокоенно дернулась к резко замолчавшему и побледневшему Бьякурану, но мир вокруг него уже окончательно заволокло тьмой.

Через пару минут Джессо дружелюбно улыбнулся обеспокоенно склонившемуся над ним приятелю. Просто закружилась голова, все прошло, ничего страшного. Такое случается.

Эта его версия продолжила одну из скучнейших развилок своего существования, абсолютно выбросив инцидент из головы. Забыв его. Но та развилка, в которую вернулся Ирие из прошлого, совсем не была скучной — она отличалась от других изначально, с первой секунды, что породила ее, завязав очередную временную петлю, Бьякуран еще не догадывался, настоящим морским узлом.

Идея узнать, чем же отличается Курокава Хана — посредственная девочка из Намимори — в этом мире от всех остальных, показалась Джессо достаточно интересной. Он потратил достаточно много сил, чтобы проследить за ней в нескольких других параллелях, сопоставлял данные, недоумевал — где?

Везде, везде, кроме одного единственного мира, она была. Но в то же время…

«Я подавилась кофе из-за тебя! От возмущения! Пожалуйста, будь чуть ответственнее и напиши это чертово эссе, я отказываюсь с тобой разговаривать, пока ты не закончишь, меня беспокоит твое чертово будущее! Вообще, что может быть лучше для политической темы, чем принц Фобос из Чародеек и возможность свержения его монархии последствием других действий главных героев, например, социал-демократической революции? Так хочется, чтобы я дала тебе идей — получи! Используй примеры русских. Они везде! Кто знает, может, твой препод — русский под прикрытием?»

Ее не было.

«Ши-иро, дорогой, ты там в своем конце света кушаешь сладости, а я страдаю. Пришли мне шоколад, у нас он такой дурацкий и дорогой, что жуть берет после Европы! Я так хочу простого, человеческого… шоколада. Ты ведь понимаешь меня, Широ???»

«Я не люблю сладкое, слежу за питанием, » — удивленно отвечала темноволосая девушка раз за разом, а он искал. Ее не было.

Ее нужно было найти, но найти невозможно.

От многочисленных путешествий по мирам у него болела голова. Ее не было, человека, с которым он вел переписку — не было. Нигде, кроме одного-единственного мира. Но ведь такого не может быть?

«Я так хочу попробовать ваши сладости, пришли мне печенье с каким-нибудь невообразимо стремным вкусом, Хана.»

«Я так хочу найти причину несоответствия», — раздраженно думал Джессо, кривя губы после очередной глупости, которую приходилось отправлять.

Бьякуран устало массировал виски, любезничая с девчонкой сквозь раздражение. Он умело втирался в доверие, проявлял интерес, раскрывал чуть-чуть своих взглядов в ответ на ее словесные излияния, сохраняя полнейшее инкогнито, что, казалось, девчонку полностью устраивало. Она тоже была уверена в своей анонимности — как забавно, рассказывала ему, почти не скрываясь, о чем угодно, называла имена своих знакомых, абсолютно не боясь, в то время как сама по-детски пряталась за неправильным иероглифом собственного имени, будто это могло дать ей возможность побыть «в домике» во время этой занимательной игры.

Однако, неправильное начертание своего имени, однозначно, подходило ей. Слишком большая эрудиция, знание нескольких языков, манера общения взрослой, но придурковатой девчонки, шутки про сессию и про жизнь — ей точно не восемь лет, скорее восемнадцать.

«Хибари Кёя? Я бы предпочла держаться от него подальше, дурная сила и совсем нет сочувствия к окружающим, » — очередная другая версия снова дает не те ответы.

«Я не встречала в реальности еще человека, что казался бы мне интереснее. Это очень странная дружба, но я так хочу быть его другом, Широ. Кажется, у меня получается?»

Та же семья, те же родители, те же адреса. Бьякуран нервно открыл новую пачку зефира, делая онлайн-заказ на доставку — к Новому году пусть девчонка порадуется.

Тот же город, те же знакомые. Когда все пошло не так?

Где же развилка?

Очередной скачок во времени — он ничего не может с собой поделать, почти одержимый. Сверяя реальности, Джессо лишь сильнее путается, ведь действительно невозможно найти то, чего никогда не было и даже не должно было быть.

Совершенно другой человек — когда она им стала? Рассматривая природу этой особенности, Бьякуран не мог сравнить ее с самим собой. Очередное сообщение, очередная долгая переписка — он все сильнее раскрывается в этом общении, прощупывая ее, сравнивая, предполагая наиболее абсурдные варианты. Но нет, они совсем разные. И в то же время ее поведение, ее резкие изменения — она будто он сам, что узнал другой мир, однажды проснувшись после того, как встретил в параллельных реальностях Шоичи в первый раз.

Происходящие странности подогревают интерес до невообразимого градуса. При таком сгоревшие черным пламенем пара реальностей — сущий пустяк. Он сломает сколько угодно, вмешиваясь, влезая, портя — все для очередной проверки, которую Курокаве Хане чужих миров не пройти. Его другие версии бездействуют — пусть, пусть, он знает себя лучше всех, знает, что чем бы дитя ни тешилось.

Он почти одержим, и каждый разговор заставляет его теперь мелко дрожать, пока она беззаботно знакомится с вонгольским Дождем, продолжая свое существование как обычная гражданская девочка. Это мания — он даже не скрывает собственного помешательства. Только в этом мире он позволит себе столь яркое увлечение — снова обманется интересом, снова сыграет во что-то настолько опасное, что игрок не соло.

Они разговаривают, а он улыбается все шире и безумнее, легко скрывая это за безликими веселыми сообщениями. Она доверяет ему все сильнее, разговоры длиннее. Ведь в других мирах ее нет. Ведь она не может предать его в них, как могут предать все остальные, даже самые близкие. Ведь она только одна. Единственный экземпляр, самая редкая игрушка.

Его другие версии все еще сравнивают судьбы девчонки в соседних мирах. Скучно. Безлико. Жена хранителя Солнца при лучшем раскладе. Она едва-едва напоминает себя из сломанной реальности. Она никогда не бывает такой, как там.

Искать Курокаву Хану — его личное развлечение и маленькое хобби. Он даже находит реальность, где она записывается в ту же секцию — и презрительно покидает ее, разбив морду какому-то хлыщу, Окаде Рью, что встречается любящей и наивной девчонкой, едва-едва дотянувшей до зеленой полоски. Рью той реальности не нравится Бьякуран, что проявляет к Курокаве интерес. Это взаимно, Бьякурану не нравится ни Рью, ни его девушка. Она снова не та.

Ему нужна только одна Курокава Хана.

И он ее найдет.

«Ты веришь в судьбу?»

Бьякуран наблюдает за девчонкой. Он уже не врет — подолгу разговаривает с ней в перерывах между своими делами.

«Нет. Если она есть, то жить в предрешенности становится совсем грустно. Предпочитаю импровизировать и винить в неудачах только себя.»

Он снисходительно улыбается. Она такая наивная. Обычная гражданская, довольно посредственная, в принципе — Джессо не обманывался интересным общением, прекрасно осознавая, что нашел бы еще десяток таких собеседниц, будь он с ними так же учтив. Она необычная — но ничего в ней, что делало бы ее по-настоящему выделяющейся, нет, лишь интересные местами взгляды да юморок. Она глупая — Джессо слушает ее рассказы про друзей, прекрасно зная, кто из них, когда и как становился предателем для других, рассматривая иные реальности.

«Знаешь, я думаю, у каждого человека должен быть тот, кто может изменить его судьбу к лучшему.»

Бьякуран лениво крутится в компьютерном кресле, бросая взгляды на кипу бумаг. Отчеты, отчеты — среди них есть пара листов с докладами наблюдателей из Намимори, так давно нанятых и приступивших к работе, что не обнаруженных даже лучшим киллером мира. Бьякуран улыбается почти умиленно — девчонка его развлечение, его личный интерес в этом мире.

Его не сложно посвятить ей целиком, ведь в остальном он так похож на все предыдущие.

«Если тебе внезапно захочется изменить судьбу, но не хватит сил для этого — обратись ко мне, м?»

Она соглашается. Он ухмыляется — это будет легко, устроить ее жизнь так, как только Хана захочет. Лучшее образование, лучшие и лояльные судьи на спортивных соревнованиях — Бьякуран удивленно выгибает бровь, когда девчонка говорит за других.

Самоуверенная. Стоит лишь улыбаться в ответ на такие громкие слова — Бьякуран ставит ей глупое условие, которое, при желании, довольно легко исполнить. Он зритель, с азартом смотрящий часть прохождения только-только вышедшей игры — еще немного и он сам в нее сыграет.

Он ставит ей такое легкое условие, что столь сердобольная глупышка пройдет его за несколько месяцев. «Широ» с весельем отмечает мысленный «плюс», когда в Намимори отправляется аркобалено Солнца.

На этом его веселье заканчивается.

Девчонка с упорством носорога влезает в самую клоаку, самонадеянная, глупая, отказывающаяся от его помощи, даже не постаравшись принять ее.

Она больше не спорит с ним, пишет все реже.

Но ничего, больше ему и не нужно. Совсем скоро они увидятся лично. Но перед этим он должен узнать, всегда ли она была такой?

Билеты в Японию — и перед этим скачок в прошлое на десять лет, туда, где ей едва четыре. Переговоры с Бовино — их изобретения и так испортили ему жизнь, теперь он и сам не против немного проспонсировать семейство изобретателей в одном из других миров, дабы забрать чертежи. Если можно в будущее — почему бы не в прошлое? Ненадолго, на несколько дней.

Он, правда, ненадолго. Всего лишь нуждается в подтверждении своей теории. Она изначально другой человек?

Он выходит в Намимори, с предвкушением улыбаясь, и легко находит адрес, заказывая такси. Его не волнует, что произойдет с девчонкой и миром, если она не оправдает его ожиданий и все-таки окажется обычной. Ему будет даже не слишком стыдно, если, не сдержав разочарование, он сделает что-то непоправимое. Он устал от этой головоломки, но в то же время она делает реальность интересней. Это та самая единственная реальность, которая интересна этому Бьякурану. Единственная реальность, в которой он здесь, в это время — в Японии, как дурак. Движется прямо к девчонке, чтобы найти такой желанный ответ на загадку, которую сам себе же загадал. Это была интересная игра — для победы в такой можно и сжульничать.

Очередной сломанный мир, что сгорит в черном огне из-за одной единственной его оплошности, Бьякуран уверяет себя, ему будет совсем не жалко. Мир уже истощился, слишком много он бегает из него, но ничего. Это ведь в интересах мира остаться интригующим и не разочаровать Бьякурана, а не в интересах Бьякурана позаботиться о мире.

Этот мир — будто вызов лично ему.

И он все-таки ломается. Ломается впервые. Ломается снова — замыкая очередную временную петлю, что наблюдает Бьякуран, и завязывая их с предыдущей петлей в морской узел.

Бьякуран почти физически чувствует, что совсем скоро это произойдет, что мир вот-вот искривится, неуловимо изменится, но сваливает всю вину на себя — слишком истончил пространство между мирами, слишком опасно так бегать по прошлому и настоящему из будущего. Ему не жаль. Он убеждает себя всеми силами — ему не жаль этот мир. Он потеряет весь интерес совсем скоро.

Стоит только узнать, в чем была проблема девчонки. Кто она?

Стоит только успеть, иначе он себе не простит.

— Не могли бы вы ехать быстрее? — Бьякуран торопит водителя, предвкушая, как исчезнет отсюда.

Все произойдет именно в это время — он провел столько расчетов, что нельзя ошибиться. Девчонка изменилась именно в тот момент, который он ждет. Который вот-вот настанет.

— Эй, гайдзин, не наглей, я и так едва не нарушаю, — хмурится водитель, выруливая за поворот, но послушно нажимая на газ, рассчитывая на щедрые чаевые. Бьякуран улыбается до того слащавой улыбкой, готовый вот-вот приторно рассмеяться от предвкушения, что в его пантомиму поверит только слепой. — Черт! — таксист отвлекается на клиента, не замечая уже начавшую переходить дорогу девчонку, что вырывается из рук матери, самостоятельно шагая по переходу.

Визг тормозов, японская нецензурщина, белое облако на голубом-голубом небе — мир кружится, Бьякуран беззвучно смеется, давясь душащим хохотом, женщина истерично кричит, а мужчины — ругаются.

На дороге ребенок.

Это не Бьякуран ломает мир. Мир сам себя ломает — прямо здесь. Вот она, первая развилка, тот момент, с которого все пошло к черту.

Реанимация — скачки в другие миры, где, словно штиль после шторма, ничего этого нет. Джессо легко замять дело с таксистом — он сорит деньгами, будто на празднике, в лучший свой день, щедро оплачивая все счета и презрительно скалясь в лицо водителю. Исчезни, падаль, ты не интересен, ты ничего не должен — ты ничего не сможешь дать.

Этот мир мерцает и словно болит. Этот мир так сильно сломан, что Бьякурана трясет — как он еще не рухнул?

Бьякуран возвращается в свое время и громко хохочет. Так иронично — это день, когда Ирие сломал мир в десятилетнем будущем, а он в этот же момент сломал его в десятилетнем прошлом.

Бьякуран смотрит на время и смеется еще громче, звонит прямо девчонке — было не сложно узнать ее номер — и захлебывается смехом, не в силах ничего сказать. Связь обрывается.

Бьякуран бросает трубку и крутится в компьютерном кресле, крутится, как будто у него нет головокружения просто так — просто кресло стало вдруг лучшей каруселью.

У Бьякурана ужасно болит голова.

— Этот мир был сломан прямо сейчас, — он вытирает выступившие от смеха слезы.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 23. Чемпионка.

Розовые облака закрывали закатное солнце. Я устало лежала на траве, вслушиваясь в шелест листвы за оградой.

— Вставай, травоядное, перерыв окончен, — нарушил блаженную тишину Кёя, поднимаясь и вставая так, что загородил нежные алые лучи.

Я устало перевернулась на бок, с трудом поднимаясь и даже не отряхиваясь. Ветерок заставил поежиться, холодом окатив разгоряченное тело, однако я упрямо встала в стойку напротив друга, встретившись с ним взглядом.

Насмешка и легкий интерес. Холодно.

Рванувшись вперед, я вновь, вновь, вновь пыталась задеть ухмыляющегося все шире Хибари. Он легко уходил от ударов, что были существеннее медленнее тех, что я наносила в начале тренировки, и твердо стоял на ногах, даже не думая падать от тех, что принимал на блок или просто выдерживал.

До турнира оставалась неделя и все вокруг словно с цепи сорвались. И если ребята всячески пытались поднять тему, поддерживая меня или расспрашивая, мол, «ну как ощущения», то Рью будто бы перегорел. Не выбивал из меня пыль, не протирал мной полы, не вставал напротив — мне сначала показалось, что он дает мне время на отдых, признавая, что мы хорошо поработали, но взгляд у семпая был с каждым разом все тяжелее.

Огромная пропасть разделяла Окаду Рью и других сенсеев — Рью был создан для того, чтобы побеждать, но не верить в чужую победу. Он удерживал себя, отказавшись от спаррингов со мной, не из желания дать передышку — я понимала, он просто размазал бы меня, стоило мне заикнуться об этом.

Рью не видел во мне ученицу, как и я не видела в нем учителя. И Рью в меня просто не верил. Распсиховавшись после очередной тренировки в упаднических настроениях, я хлопнула дверью и сказала, что буду тренироваться сама, чтобы мы не мозолили друг другу глаза и не рассорились в хлам перед самим турниром.

На следующий день я нахально завалилась к Кёе с просьбой помочь подготовиться. Назвала его «Кё-аники», чем, видимо, сильно деморализовала сопротивление. Он попросил меня больше так не делать и смотрел как-то уж очень непонятно, но особо яркого протеста я не заметила и решила все-таки использовать при случае, если еще раз будет подобная ситуация.

Летние каникулы для всех начались тяжело — не завалив экзамены только чудом, ребята было хотели вздохнуть спокойнее, но, на деле, спокойно не вздохнул никто. Тсунаеши ушел с тренировками в горы, вместе с ним отправились Хаято с Такеши и Рёхеем, причем последние, насколько я знаю, удачно закрыли сезон и летом тоже заслужили отдых. Одна Киоко наслаждалась отдыхом вместе с новой подругой. Какой? О, каким-то еще одним чудом она смогла не просто узнать, но и познакомиться лично, и даже подружиться с Миурой Хару-чан. Той самой ненормальной, с которой я успела немного повздорить на почве угроз, мол, даже не думай лезть в чужие отношения.

Угрозы, видимо, были так себе. Хару легко вписалась в компанию Киоко, почти полностью завладев вниманием Сасагавы. Меня это даже немного обидело, но я была не против того, чтобы она общалась с другими девчонками, тем более, что я поступала по отношению к ней как минимум некрасиво, так просто абстрагируясь от всего общения, кроме тренировок с, кхм, «Кё-аники»

Пока мы с Кёей тренировались, незадолго до того, как Реборн неожиданно отправился выбивать дурь из мальчишек, я слышала, с подругой и этой самой Миурой произошел какой-то странный инцидент, но подробностей узнать не удалось — Хибари следил, чтобы я сконцентрировалась на предстоящем турнире, и не давал почти никакой информации из «внешнего мира» просочиться. Особенно о том, чем там развлекались девчонки. Было даже немного обидно, но, в принципе, я понимаю его заботу.

— Травоядное, ты можешь отдохнуть, — когда я совсем выдохлась, на автомате пытаясь добраться до Кёи, но, запнувшись, заваливаясь вперед, он осторожно подхватил меня. Вскинувшись, чтобы увидеть его лицо, я не сдержала усмешки — умиленно улыбнувшись, Хибари поставил меня в вертикальное положение, после чего удалился в дом.

Если он думал, что я пойду за ним, то Кёя глубоко ошибался. Села там, где стояла, а после — вовсе легла, продолжая наблюдать за темнеющим небом и наслаждаться ледяным ветерком. Надеюсь, я не заболею.

Вернувшись минут через десять, друг бросил в меня полотенцем и удалился обратно. Забота, она такая.

— Спасибо! — не поднимаясь, машу рукой. Вздыхаю.

С того момента как я оказалась немного клептоманкой и спрятала один из снарядов от базуки у себя в шкафу, зачем-то притащив его домой и завалив вещами, не произошло ничего необычного.

Соревнования приближались, я упорно тренировалась и в перерывах заглядывала к ребятам. Кёя в основном помогал мне тренироваться на пояс, однако мы провели так же несколько тренировок с ножом. С кинжалом, который он подарил мне на день рождения. Пистолет было решено пока отложить, а вот ловить кинжал и бросать его я постепенно училась еще с апреля.

Бросать было интересно, ловить — не очень. Кёя бросал его на некотором расстоянии от меня, мне же нужно было перехватить, желательно за рукоять, но можно и за лезвие. На руке, конечно, была кожаная перчатка, я же не дура, голыми руками ловить холодное оружие. Когда я сказала об этом, Хибари просто попросил бросить… в него.

Я ведь дура, я доверяю Кёе и верю, что он всесильный. Я бросила. Он играючи перехватил нож прямо перед своим лицом двумя пальцами. Чертов монстр. Есть ли хоть что-то, чего он не умеет?

Уделяя время тренировкам с другом и мелким бытовым заботам, ведь мать еще ненадолго решила задержаться в столице, я как-то — правда, глупо вышло — реально пропустила момент, когда Киоко сдружилась с Миурой Хару. Насколько я знаю от подруги, им обеим приснился какой-то странный сон про кондитерскую, да и в целом они сошлись на любви к сладкому. Не знаю, как уж они делили Саваду, но на счет этого никто не возмущался, так что я решила… спустить на тормозах происходящее во «внешнем мире» и просто сидеть в информационном вакууме дальше, тихо мандражируя перед турниром и тренируясь с Хибари.

Обычно на соревнования со мной в виде поддержки ездил кто-то из родителей. Но в этот раз, сами понимаете, ситуация не располагала. Мать еще не вернулась, а отец… ну, он просто работал. Так что я планировала в этот раз справляться своими силами и ехать исключительно с Рью, постеснявшись просить Кёю о сопровождении.

Однако в «день Икс» на вокзале стояла вся наша команда за исключением Сасагавы-старшего, отправившегося вместе с боксерами на горячие источники. Вот что значит связи в Комитете и распределение школьного финансирования… Но он со своими призовыми местами действительно заслужил.

— Что вы тут делаете? — я удивленно осматривала пришедших.

Потрепанные, но вполне довольные жизнью мальчишки, вернувшиеся из леса, Киоко и Хару. И Кёя, что стоит с моей сумкой у меня за плечом — он не в счет, он провожает меня. Но, обернувшись, я вижу на лице Хибари настолько ехидную ухмылку, что сразу понимаю — тут где-то подвох.

Это такая месть за сюрприз на день рождения, да?

— Хана-сан! Хару и остальные не могли оставить свою подругу одну! Поэтому мы едем с тобой!

Мы, вообще-то, не подруги. Хотелось грубо ответить, но видя улыбки остальных я сдержалась.

Весело живем…

Действительно, к слову, это было весело. Рью только пальцем у виска не покрутил на мою «команду поддержки», демонстративно сев подальше от нас и надев наушники. Я хмыкнула, но ничего не сказала — Такеши, улыбнувшись, достал картишки, так что время пути до Осаки, где проходил турнир, пролетело быстро.

Затем, так как мы прибыли за день до турнира, я быстро заселилась в соседние одноместные номера с Рью, забросив туда вещи, пока ребята ждали внизу, и двинулась с ними в соседний хостел — наше с Окадой заселение спонсировал клуб, сотрудничавший с определенной гостиницей, а вот ребята, как вольные туристы, заселиться в нее уже не успели, не хватило номеров. Лето, самый сезон — если они действительно собрались практически за пару дней, я даже удивлена, что мы смогли найти им место для ночлега.

А сам турнир начался для меня со скандала.

Ну, как. Народ постепенно стекался в спортивный зал, где должно было проходить мероприятие, редкие команды поддержки осторожно обходили спортсменов, пытаясь протиснуться к стене и слиться с ней, дабы не вывели. Народу набралось огромное количество.

Турнир проходил в несколько дней, в несколько этапов, и увидев расписание, мы с Рью синхронно сбледнули, единственные представители своей маленькой провинции. Незадолго до начала экзамена на пояса я, уже переодевшись, нашла неестественно несчастного семпая и отозвала его на разговор. Послушать, так сказать, наставления.

— Слей осторожно, дойди до своей категории и чуть дальше просто не продолжай, когда выйдет наставник тебя уже не должно быть, — Рью вцепился мне в плечи, сверкая глазами.

— Чего? — возможно, я чего-то не понимала.

— Просто пройдем в следующий раз, — повторил Окада.

— Я пройду в этот, — расправив плечи, я сбросила его руки, гневно сверкнув глазами. — Хватит паниковать как девчонка, это я хотела сделать! Если не можешь помочь — завались!

— Да ты не понимаешь глубину задницы! Я подтверждал юниорский черный у этого старикана после совершеннолетия! Ты не вывезешь!

— Ты же вывез!

Рью резко замер, отвернувшись. Я тоже замерла, пораженная.

— Ты после него ушел с соревнований? Ты… не подтвердился? — голос звучал очень тихо, но достаточно ровно.

— Заткнись! Я подтвердил пояс на следующем же турнире! — в отличие от моего, голос Рью чуть дрожал. Истеричка.

— И после этого не посетил ни один, — я его не жалела, он меня вывел, голос из далекого зала объявлял о том, что начало через пять минут.

— Не тебе делать выводы о том, что заставило меня вернуться в Намимори. Я лишь не хочу, чтобы мы опозорились из-за тебя и даю хороший совет: сдайся сразу. Каковы бы ни были мои амбиции, в этот раз, — он не договорил ничего про «этот раз», прерванный банальной пощечиной.

Рью был сильнее и правила морали у него были, вероятно, довольно размытые, но резкий удар под коленку и подсечка продемонстрировать мою неправоту ему не дали. Ошарашенный, парень замер, я же положила ему руки на плечи, пристально глядя в глаза.

— Когда… я согласилась быть твоей ученицей, — вздыхаю, — я решила, что буду представлять имя человека, который, как мне и нужно, не отступит перед подобными трудностями. Который обещал мне, — я сжала пальцы на плечах молчащего семпая сильнее, — что этого не произойдет. И пока мой тренер не вспомнит об этом, я не хочу представлять его имя.

Семпай вскинулся, яростно сверкнув глазами.

— И что, снимешь кандидатуру? Сбежишь еще более трусливо, даже не постаравшись сохранить остатки чести?

— Нет. Встану против того типа и, возможно, он выбьет из меня всю ту дурь, которую не выбил ты. И если ты меня остановишь — я откажусь от твоего наставничества и вернусь к сенсею.

— Я сам откажусь! А ты будешь сидеть в своем детском болоте и дальше.

— Это будет хоть не возвращением из большой воды в лягушатник, как у некоторых, — резко отвечаю.

— Удачи, — он презрительно кривит губы. — Напишешь, на каком этапе сольешься. Я отказываюсь наблюдать за этом.

— На здоровье, опять глаза друг другу мозолить не будем.

Спортивное аниме, ей богу.

Последнее предупреждение перед началом. Просьба участников приготовиться. Бегу в зал, быстро вставая на свое место.

Итак, вот вдали в числе зрителей стоит вся наша братия, показывая мне большой палец и одобрительно улыбаясь. Итак, Рью действительно ушел. Итак, если еще хоть кто-то скажет мне перед испытанием, что я его не пройду, я этого человека переломаю.

Я что, зря последнюю неделю прыгала вокруг Хибари полоумным сайгаком, пытаясь наработать за пару дней то, что кто-то нарабатывает годами?

Вдох.

Вот звучит команда к старту.

Вот народ постепенно отсеивается, категория повышается, мы отбиваем удары по невидимым противникам, отжимаемся, демонстрируем чудеса ловкости. Сгибаемся, прыгаем, бьем. У меня уже ноги немного дрожат, постепенно азарт исчезает, уступая место мыслям «а может, Рью прав» и подобным.

Но я, чуть пошатываясь, продолжаю.

Вот нас остается трое — я и двое девчонок постарше, одной из них вовсе лет восемнадцать. Неплохо, в прошлые разы, когда я сдавала на пояса ниже, юниорских черных поясов иногда вовсе не находилось.

Вот я выхожу против того самого ночного кошмара Рью — частью испытаний является традиционное умение… кхм, принять удар.

Вжух — с первой попытки меня выносит. Кашляю, едва устояв на ногах, и с ужасом смотрю на ухмыльнувшегося старпера. Вот это номер. Да у меня внутренние органы откажут, если я продолжу. Но, повернувшись к ребятам, я ловлю пристальный взгляд Хибари и сжимаю кулаки. Ну уж нет. Кёя ведь не Рью. Он ведь верит в меня, да?

Второй удар — можно просто сдохнуть? Рью прав, Рью прав — и мне становится даже немного стыдно за свои слова и то, что я его не дослушала. Дело не в том, что сложно. Дело в том, что тебе не дадут устоять.

Третий и я падаю, но не от атаки старика. В тот момент, когда я решаю, что упаду только когда он прибьет меня к полу, что-то блестит, отвлекая. Режет глаз. Поворачиваюсь и едва успеваю заметить умарекавару.

Вот на мгновение мир замирает, сужаясь до размеров пули — мимолетно свожу глаза к переносице, пытаясь за ней уследить. Звук выстрела очень далекий, едва-едва различаю его в гомоне толпы.

О, нет, я так просто не сдамся.

Вот я встаю, а плотная форма на мне развевается, но, слава богу, не рвется. Шепотки. Удары. Последние испытания. Форма все-таки рвется, оставляя меня в спортивном темном топе. Преисполненная боевого духа что-то кричу. Не хочу думать, не хочу знать, что именно.

Все испытания я прохожу.

Пальцы покалывает, как от электричества, и я с ужасом понимаю, что волосы вот-вот встанут одуванчиком, несмотря на резинку, скрепляющую их на затылке. Пытаюсь пригладить. Получаю небольшой заряд тока. Окей. К такому я была все-таки не готова — дергаюсь и падаю обратно на пол. Действие пули, видимо, закончилось прямо в этот момент. Как закончились и испытания. Я поставила какой-нибудь рекорд скорости, интересно?

Голова тяжелая и я ничего не понимаю.

Какой-то шум, я встаю, куда-то иду, что-то еще делаю, успеваю улыбнуться, кому-то ответить, после чего прячусь в раздевалке.

Просто падаю рядом со своими вещами, сидя на полу среди переодевающихся девчонок. Все делают вид, будто это нормально. Сжимая в руках красно-черный* пояс, слушаю, как в ушах стучит кровь. Это, черт возьми, не нормально.

— Эй, ты в порядке? — сквозь слезы поражения спрашивает у меня одна из тех девочек, что стояли со мной «до конца». Кажется, она ушла и не видела моего… блистательного прохождения испытаний.

Я не в порядке.

— Оставь ее, — хмыкает вторая, — сама после всей серии вообще выключилась бы. Пусть человек передохнет.

— Спасибо, — мельком взглянув на нее, киваю, продолжая залипать в пустоту и слушать, как где-то в горле бьется сердце.

Какой кошмар.

Я только что умерла? Как-то не ощущается. Но коленки начинают дрожать очень по-настоящему. Страшно. Это было страшно. И слишком быстро. Мне казалось, что это должно быть совсем не так. Жизнь перед глазами, что-то еще. Как в прошлый раз, когда сознание покидает тебя от отвращения, до тошноты медленно, и ты просто беззвучно внутренне кричишь последнюю свою минуту. Хотя, от пули я еще не умирала.

«Хана — чемпион». Вот уж правда, чемпионка. Только вряд ли чемпионка этого турнира, скорее жизненного абсурда. Где мой сатирический кубок?

Я сижу в темно-серой кофте и осторожно натягиваю на ноги джинсы. Сгибаться сложно, будто я древняя старуха, но раньше, уставшая, но победившая, я казалась себе героем в такие моменты, уверенно превозмогая ноющую боль. Сейчас я совсем не герой и вовсе не чемпионка, так что даже просто одеться становится очень сложно. У меня даже нет никакой моральной мотивации делать это — просто можно я останусь здесь до скончания своих дней? Или хотя бы пока окружающие люди, которые видели, как я бегаю в бельишке, не уйдут. Будь мне по-настоящему четырнадцать, даже не знаю, как я отреагировала бы на сеанс такого принудительного прилюдного оголения. Мне-то сейчас даже немного плевать, стесняться, кроме самого факта, было вроде как нечего. Даже само бельишко вполне строгое, не додумалась надеть детские забавные труселя в полосочку и с котиками.

А ведь мне… действительно не дали выиграть. Не мерзкий старик, так Реборн. К чему это было, зачем? Свое испытание я не прошла. Это не я сделала. Почему было не оставить меня проигравшей, дать тому ублюдку меня просто сломать? Я бы ушла из спорта, как умарекавару и советовал, наверное. Тоже гордая, как Рью, не привыкшая к такой острой несправедливости. Как он и сказал, как и он, сдалась бы.

А теперь я не победила, но и не проиграла.

Разделась еще. Интересно, как в глазах зрителей и сенсеев выглядело…

Это позорище?

А там еще локальное СМИ было. Класс. Я стану звездой и видео с моей тупой рожей будут показывать друг другу школьники. Кто-нибудь еще скажет вроде «опять эти странные азиаты», когда видео дойдет до Европы или России.

Жизнь кончена — хочется драматично приложить руку к лицу и умирать обратно.

На самом деле это не позор.

Нет, это восхищение и недоумение, это люди, которые крутят пальцем у виска, когда я сдаю все, буквально — действительно буквально — горя Волей к победе, но которые не могут оторвать от меня взгляд.

Это спокойствие. Моя маленькая победа, наверное, только в спокойствии.

Спокойствие в момент, когда я поднимаю глаза на окружающих и вижу, что уже ничего не исправить. Да, я стою в одном белье посреди зала и на меня смотрят люди. Зато я победила и они все удивлены… Оправдываться глупо. Ровный, уверенный шаг и абсолютный вакуум в голове, когда я ухожу в раздевалку, буркнув что-то вроде традиционного «спасибо» и получив пояс из рук ошарашенного судьи, на плече которого уже сидит Реборн, что-то ему говорящий. Наверняка вывернул все, как ему хочется. Надеюсь, меня не оштрафуют, мда.

Я осторожно касаюсь холодными пальцами своего лба — то ли руки заледенели, то ли лицо горит. Скорее, все сразу.

Лоб у меня самый обычный, как у любого нормального человека. Живого человека. Дырки в нем нет. Крови на лице тоже нет.

Что же, меня, наверное, можно поздравить. Не думаю, что кто-то еще может похвастаться двумя видами смерти, после которых он еще жив. Нормальные люди оживают только в одном случае — в реанимации, после криков «мы его теряем», после того, как ангелы-врачи запускают им сердце, которое останавливается, перестает биться во время клинической смерти.

Нормальные люди не могут ожить после пули в лоб. Но это уже не особенность одного Тсунаеши — оригинальным образом уже проверяли пламя Киоко и Хару, скрывая от меня подробности, и я почему-то теперь уверена, что это не слухи, просто меня действительно пытались не волновать перед турниром. А теперь же я на своей шкуре почувствовала, каково это.

Почти не больно.

Только немного страшно.

Необычно.

Не так страшно и совсем-совсем не так больно, как моя первая смерть — «проснуться» под колесами машины. Почему-то вспоминаю я сегодня о ней очень ярко. Не думала, что придется еще раз умирать, совсем не думала.

Когда я вышла к ребятам, они усиленно делали вид, что ничего страшного не произошло. В темных джинсах и сине-серой темной кофте вместо белых одежд, подпоясанных черно-алым поясом, я с механической улыбкой принимала поздравления, сутью которых было, скорее, всеобщее желание меня обнять и прижать покрепче, нежели порадоваться такой «победе».

В шумной толчее я не сразу заметила, что что-то не так. Зацепившаяся за край сознания мысль смогла оформиться только когда все уже чуть-чуть успокоились и стали решать, что делать дальше — отправляться назад в Намимори нам только завтра. Ребята высказывали предположения прогуляться или засесть в каком-нибудь ресторане, отметив мой «триумф», а я вдруг замерла, потерянно крутя головой.

Где?

Я скользила взглядом по проходящим мимо людям, некоторые из которых узнавали меня и улыбались, по деревьям, стенам ближайших зданий, крышам. Мне казалось, что стоит повернуться в другую сторону, и я увижу Кёю — замершего, прислонившись к стене где-нибудь в тени, сложившего руки на груди и с привычной насмешкой наблюдающего за нами издали, ожидая, пока я сама подойду к нему.

И я была готова подойти, несмотря на ужасное тягуче-стыдливое чувство в душе, да только не видела — куда.

— Хибари-кун ушел сразу после… — заметив мое волнение, осторожно прошептала мне на ухо Киоко, ободряюще погладив по плечу.

— Ясно, — неосознанно дернув рукой, собираясь потянуться к телефону, я остановила себя и замерла, задумавшись.

Возможно, мне стоило бы обидеться или запаниковать, считая, что я опозорилась перед ним. Но, если размышлять объективно, причин для этого у меня не было. Моей вины в случившимся нет, а, извините меня, своего почти голого вида перед кем-кем, а перед Кёей я не сильно стыжусь. Это же глупости, да?

Мне было немного неприятно остаться… словно одной, однако, это не так — я перевела взгляд на тут же отводящих глаза Тсунаеши и Такеши. Кёя знает, что меня не отпустят ребята. Вероятно, у него была причина уйти.

Нужно просто подождать и я все узнаю.

— Какой же Хибари нехороший человек, — разрушила мое смирение Хару, неожиданно оказавшаяся совсем близко к нам с Киоко. — Бросить Хану-сан в такой счастливый для нее момент, даже не поздравить!

Сомнительное счастье.

— Все не так, Хару-чан, — Сасагава примирительно подняла руки, неловко улыбаясь.

Сжав кулаки так, что, казалось, я сейчас проткну ладони ногтями, откровенно натянуто ухмыльнулась вопреки окаменевшему лицу. Выглядело, наверное, жутко. Девчонки отступили на шаг, а я прикрыла глаза.

— Идемте праздновать, — почти выплюнула, разворачиваясь к ребятам.

Сзади послышалось шиканье Киоко и удивленное «хахи?» Миуры, откровенно недоумевающей, что со мной не так.

Вместе с Хибари, к слову, исчез Реборн. Но это никак не связано — Савада, пожав плечами, сказал, что его репетитор неожиданно нашел какие-то важные дела здесь, в Осаке, и раз уж мы тут до завтра, то пошел их решать. В голосе Тсунаеши, впрочем, было плохо скрытое негодование — он смотрел на меня виновато и злился, что дурацкая пуля по очередному хладнокровному расчету умарекавару нарушила естественный ход вещей.

Мы выбрали небольшую забегаловку на углу одного из многочисленных людных перекрестков центра. Все еще находясь в каком-то заторможенном состоянии, я почти ничего не съела, больше слушая и наблюдая за пытающимися вести себя, как обычно, ребятами.

— Ну, — прокашлявшись, я подняла стакан лимонада, — спасибо за поддержку. На самом деле все мы понимаем, что это было отвратно, — нервно хмыкаю.

— В-вовсе нет, Хана-кун! — испуганно машет руками Савада, неизвестно зачем пытаясь меня переубедить.

— Это был твой худший выход, — иногда я нереально люблю подобную прямоту Такеши. Он хлопает меня по спине под испуганные восклицания девчонок, а затем мы с ним хором смеемся.

— Я еще исправлюсь!

— Обязательно! — Ямамото ерошит мне волосы, несмотря на резинку, что держит их в тугом хвосте.

Становится немного легче. Я присоединяюсь к разговорам, рассказывая о прошлых своих соревнованиях, Такеши вставляет что-то про бейсбол, мы сравниваем. Жаль, Рёхея с нами нет, тоже присоединился бы к спортивному диалогу. И хорошо, что дома, как всегда, остался Ламбо — я пока не знаю, что делать с неожиданно открывшейся Грозой и не знаю, как на нее отреагирует мальчишка с наиболее сильным Атрибутом моего типа. Да и просто он очень шумный и я не думаю, что выдержала бы его вопли рядом сейчас.

Интересно, а я случайно не из-за такого совпадения стала его «семпаем» в будущем?

— Мне нужно найти Рью, а потом сразу в гостиницу, — машу ребятам рукой на прощание, когда мы расходимся. Их хостел находится недалеко от моего, а мой — вот, уже виден. Провожать меня не нужно.

— Конечно, удачи, — отвечает за всех Савада, машет рукой и уводит галдящую толпу дальше по улице.

Вздыхаю, бессильно опустив плечи, после чего с наслаждением предаюсь мыслям о том, что сейчас запрусь в номере, перед этим морально задавив семпая своей аурой победителя, и, наконец, прорыдаюсь, что ли.

Планам моим не суждено сбыться — резким рывком чья-то сильная рука затягивает меня в ближайший переулок. Не успеваю ничего сказать, как вторая рука ложится мне на лицо, зажимая рот.

Что за…?

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 24. Встреча.

А так хорошо начиналось.

Молчаливо смирившись с произошедшим и приняв для себя методы Реборна, в очередной раз убедившись, что он прав — во всем, всегда, даже если никто не согласен, он все равно сделает по-своему и будет прав, я даже приняла и поняла его прошлые слова обо мне и спорте. Просто догадалась кое о чем, найдя вполне весомое объяснение произошедшей демонстрации: я не «не дотягиваю» до нужной планки, я, с тех самых пор, как решила остаться с ребятами, нахожусь просто в другой системе отсчета. У меня есть то, чего нет у других участников турнира и спортсменов. Это просто нечестно — решение связать свою жизнь с миром мафии и Пламенем банально лишило меня возможности соревноваться с людьми, у которых Пламени нет.

Итак, я хотела просто лечь и отдохнуть, наконец, от этого дня.

Планам моим не суждено сбыться.

Резким рывком чья-то сильная рука, ухватив за плечо, затягивает меня в ближайший переулок. Не успеваю ничего сказать, как второй рукой мне закрывают рот.

Жертвой маньяков и педофилов мне еще не приходилось становиться, но все бывает в первый раз, да?

Если вы думаете, что я стала судорожно вырываться и пыталась кричать, то вы ошибаетесь. Мужчина — он прижимал меня к груди и я ощущала, что это не женщина — держал меня крепко и профессионально, и мне почему-то показалось, что лучше пока не сопротивляться так уж открыто. Покорная испуганная жертва ведь скучнее непокорной для таких психов?

Я замерла, настороженно следя за каждым изменением, а мой похититель осторожно сделал несколько шагов вглубь темного переулка. Не слишком хорошее начало. Вот против этого я уже попыталась выступить, упираясь, но меня оттащили волоком, все так же не давая ничего, кроме как дышать и мычать.

Я даже попробовала лягаться, но он легко… не подставлялся. Хотя, думаю, пару синяков я ему оставила. А он крепкий. Не как Рью — как Кёя, непробиваемый.

— Только не злись на меня, — мягкий шепот, но тон какой-то придурошно-слащавый, и вот меня втолкнули в какую-то дверь, видимо, второй выход для персонала какого-нибудь кафе, что смотрит на оживленную улицу «передом» и выходит в такую жопу как раз «задом».

Молчу.

Похититель легко заходит следом, осторожно прикрывает дверь — щелкает замок и я понимаю, что он только что отрезал мне все пути к отступлению.

Лучше бы пыталась орать сразу. Да, поставил бы синяков, может, еще что, но у меня хоть был бы шанс, что возню в переулке кто-то да заметил бы. Теперь… м, кричать страшновато. Я все еще молчу. Потом, возможно, и такой возможности не будет, но мне реально так страшно, что я не додумываюсь начать привлекать внимание. Только смотрю на своего похитителя, а похититель забавляется.

Как иронично, он довольно красив. Высокий, довольно широкие плечи, да и по чертам лица — явно европеец. Дурацкие туристы. Понаехали! Блондин, черт возьми — у него очень светлые волосы, словно белые. Альбинос? Экзотика, мать ее. А еще он довольно молод, в темноте сложно определить возраст, но мой похититель точно младше тридцати. Еще лучше.

Мелькнула циничная мысль, что, в принципе, могло быть и хуже. Возможно, он все-таки лучше совсем уж страшного грязного оборванца. А потом вторая мысль резко придавила первую, как ударом молота Тора — нет, не лучше. Глупости. Ничего в такой ситуации не может быть лучше, как бы я не пыталась себя убедить в обратном.

— Не смотри на меня с таким страхом, Хана-чан, я не собираюсь тебя обижать, — он щурит глаза непонятного в полутьме цвета и осторожно протягивает мне руку, будто желая помочь подняться. Легко вскакиваю на ноги самостоятельно, усилием воли заставляя их не подогнуться обратно.

— Мы знакомы? — скорее всего, выследил после соревнований. Там была такая толпа, что невозможно уследить за всеми косыми взглядами.

А я там еще и в одном топе пробежалась. Почти шаблонная ситуация, когда в изнасиловании «виновата сама жертва» — вызывающе себя ведет, ага. Сама спровоцировала маньяка.

У меня успела промелькнуть за время его неожиданного молчания даже мысль, что Кёя мог бы и остаться после соревнований, не исчезая в непонятном направлении. Внимательнее следить за своей любимой дисциплиной.

Нет, конечно, никто в том, что так случилось, не виноват. Просто… немного несправедливо.

Почему все блондины, не считая Рёхея, несут мне одни, блин, страдания?

Как издевка какая-то, стоило заикнуться, что они мне нравятся, сначала появился террорист Хаято, теперь вот этот. Мне не очень везет. Наверное, я какой-то неправильный джентльмен.

Тем временем мой похититель задумчиво проходит мимо меня по тесному коридору. Так спокойно, что я вот-вот, чувствую, поседею, ожидая от него подлянки. Но он только открывает еще одну дверь, что ведет в небольшое помещение, видимо, действительно для персонала. Небольшой диван, стол, стул рядом с ним, шкафы, чья-то уличная обувь. На столе, видимо, чей-то забытый обед.

Антураж такой… знаете, вроде бы вот она — жизнь, но я бы меньше удивилась, если бы он привел меня в дорого-богато обставленные хоромы с белоснежной кожаной мебелью и коврами из шкур. Возможно, еще с камином каким-нибудь. Ну, как бы… как в аниме, да.

— Мы знакомы, — дав мне время осмотреться, все-таки замечает мужчина. Оборачиваюсь на него и пристально рассматриваю снова.

Света здесь больше, чем в коридоре, так что я могу рассмотреть его чуть лучше. Итоги неоднозначные: он очень красив, но мне от этого не должно быть, в общем-то, ни горячо, ни холодно.

— Ты альбинос? — неожиданно спрашиваю.

— Хм? — парень округляет глаза, а потом слабо улыбается. — Да, частично.

— Красиво.

Он глупо таращится на меня, а я пожимаю плечами. Я в такой жопе, что мне уже можно делать все, что захочу, глубже жопа не станет. А парень — все же еще слишком молод для «мужчины» — действительно очень необычно выглядит. И неожиданно расслабленно улыбается мне в ответ, кивая в сторону дивана, приглашая присесть и сам присаживаясь.

У него волосы светлые не как у платинового блондина Хаято, а белые-белые. Фиолетовая татуировка на щеке. И глаза тоже кажутся сиреневыми, но я, подумав, подхожу ближе, пристально всматриваясь в них. Парень сидит, расслабленно наблюдая за мной, и открыто смотрит в ответ, взгляд у него немного детский, но внимательный. Не думаю, что он видит в моих собственных грязно-серых глазах хоть что-то интересное.

Он действительно альбинос. Я читала как-то о том, что красные глаза у альбиносов — миф, да и фотографии доказывают, что радужка у людей, больных альбинизмом, светло-голубая, а не красная. Краснота же в глазах за счет отсутствия пигмента и просвечивающих капилляров. И это издали действительно похоже скорее на странный сиреневый, смесь голубого и красного.

— Нравлюсь? — по-доброму усмехается, напоминая, в каком я… положении.

Резко отшатываюсь, но он качает головой, смешливо фыркая, и приглашающе хлопает по дивану рядом с собой.

— Не бойся, мы только поговорим.

А взгляд мимолетно тяжелеет — лучше бы мне прекратить паникерство и все-таки сесть. Окей — сажусь на подлокотник дивана с противоположной от парня стороны. Он смеется. Он вообще очень много смеется и улыбается, и эта палитра сбивает меня сильнее всего — улыбки у него каждый раз разные. Слащаво-приторная ухмылочка, добрая улыбка, умиленно приподнятые уголки губ, жесткая усмешка. Такой спектр за недолгое время знакомства поражает.

— О чем будем говорить? — мой голос почти не дрожит, да и в принципе я постепенно успокаиваюсь, пусть мысли и скачут, то совсем глупые, то серьезные и конструктивные.

— О тебе, — пожимает плечами, — как и всегда.

— А?

— Ты спросила, знакомы ли мы. Да. Но, — он выглядит почти безумным, продолжая очень певуче и счастливо, — я никогда не был знаком с Курокавой Ханой-чан.

Глубоко вздыхаю и кладу руку на лицо. Прикрываю глаза ненадолго, но напоминаю себе о сомнительном визави и остро прищурившись смотрю на него сквозь пальцы.

— Хорошо. Как такое возможно?

— О, мне тоже было очень интересно, — собеседник довольно улыбается.

Он похож на чеширского кота. Я неосознанно давлю желание протянуть к нему руку, как к животному, и погладить. Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша.

— Ты хочешь узнать это? — предполагаю, надеясь, что для этого странный парень не захочет выпустить мне кишки.

— Нет, я уже все узнал, — очередная улыбка. — Не хочешь подойти поближе?

— Как-то не слишком, прости, — также выдавливаю из себя улыбку, пытаясь быть вежливой, но она совсем жалко выглядит на фоне его голливудских оскалов.

Его это смешит. Меня уже почти не пугает его смех, с каждым разом он звучит все адекватнее. Он мягкий, красивый, особенно приятный, когда спокойный, без истеричных ноток. Он сейчас будто смотрит комедию и кто-то там постоянно удачно шутит.

— Как тебя зовут? — предпринимаю попытку хоть что-нибудь узнать.

— А тебя? — с любопытством наклоняет голову на бок.

— Курокава Хана, — повторяю собственное имя, но он неожиданно хмурится и качает головой.

— Нет-нет, я спрашиваю как зовут тебя.

У меня по спине холодок проходит от такого тона. Замираю.

— Меня зовут Курокава Хана, — повторяю, — ты ведь сам назвал мое имя в начале.

— Мне нужно было как-то к тебе обратиться, — легко пожимает плечами, — да и я уже так давно зову тебя «Хана-чан», что будет сложно привыкнуть к другому обращению.

— Если мы знакомы, — пытаюсь не думать о том, что у меня мог быть великовозрастный сталкер, — то как мне еще следует представиться тебе?

— Как тебя звали до аварии?

Мигает лампочка, а для меня в этот момент мимолетной темноты будто мир мигает и рушится. В глазах какая-то странная резь, будто я готова расплакаться. Возможно, так и есть. Я попадала в этом мире только один раз в аварию. В тот день, когда появилась в нем.

Незнакомец меня почти не пугает. Он не маньяк — я почти на сто процентов в этом уверена. Вокруг так много всего странного и мистического, что я конкретно сейчас даже не сильно удивляюсь его вопросу. Что-то подобное я подозревала с тех пор, как он сказал, что никогда не знал Курокаву Хану, но сказал, что знаком со мной. Однако эта версия казалась мне такой нереальной и нежизнеспособной…

Будто на самом деле никакой аварии и не было. Все было давно и неправда.

Шмыгаю носом и все-таки позорно реву, ибо сил оставаться «в порядке» после всех событий сегодняшнего дня у меня уже совсем-совсем нет, а адреналин от неожиданного похищения в самый неподходящий момент схлынул.

— Ну-ну, — поднявшись с дивана, парень неожиданно медленно протягивает в мою сторону руку, словно давая время отстраниться. Мне уже плевать, я прячу лицо в ладонях и пытаюсь вернуть себе хоть каплю спокойствия.

Чужие пальцы мягко снимают с моих волос резинку — от нее немного болит голова, слишком туго затянула хвостик. Похититель очень бережно перебирает рассыпавшиеся тяжелые пряди, укладывая их ровнее, а затем осторожно притягивает меня к себе. Гладит по спине, как ребенка. Это все так странно и нереально, что слез становится еще больше. Я просто ничего уже не понимаю.

— И чего ты так испугалась? У тебя совсем нет идей, кто я? Зря-зря, меня ведь не нужно бояться. Что плохого я сделал?

Разве что затолкнул в темный переулок и немного похитил. Все в благих целях! Не знаю, в каких.

— Какой-нибудь экстрасенс-псевдоволшебник? — пальцем в небо сквозь слезы, хриплым голосом.

Он отстраняется, удерживая меня за плечи, и недоуменно смотрит, будто правда не понимая, как его можно не узнать, после чего снова смеется — мягко, весело, но почти безумно:

— Подумай лучше, «я не волшебник, я только учусь».

Самые невероятные, дикие, безумные предположения, как показал мне сегодняшний день — всегда самые правильные.

— Широ.

— Умница, — он расплывается в улыбке.

Вообще ничего не понимаю. Снова реву. Он снова осторожно обнимает меня, но я чувствую, как пытается сдержать смех. Я бы тоже смеялась, да только вообще не смешно.

— Не думал я, что вживую ты такая эмоциональная. Ты казалась сильнее.

— Попробуй тут быть сильным, — неожиданно отвечаю и жалуюсь так по-детски, что самой от себя смешно и тошно, — когда сначала от тебя отказывается тренер прямо перед важным соревнованием, потом, не справившись с испытанием, ты получаешь пулю в лоб, твой лучший друг после такого позора просто молча уходит, даже не увидевшись с тобой, а потом, когда ты просто хочешь лечь и депрессовать, тебя похищают и напоминают, что ты, вообще-то, и так уже труп и вообще эта жизнь не твоя

— М, что за глупости, — с подлокотника меня осторожно пересаживают на сам диван, а Широ садится перед ним на корточки, теперь с искренним любопытством и даже некоторым умилением, я бы сказала, глядя на мое покрасневшее лицо.

Вытирает мне слезы и смеется.

Черт, я ощущаю себя так глупо, как никогда не ощущала.

— Конечно эта жизнь — твоя, — он говорит это таким тоном, будто дарит подарок.

Не удивлюсь, если это будет каким-нибудь «чудом».

Молчу и рассматриваю его, а Широ поднимается на ноги, легко отряхнув брюки от невидимой пыли, и дурашливо падает на диван, закинув руки на спинку и довольно ухмыльнувшись. Я не пытаюсь отсесть подальше, но и не двигаюсь ближе — замираю, внимательно рассматривая… друга? Как-то сложно дать ему теперь определение.

— Существует огромное множество параллельных миров. Я могу заглянуть в любой, — у меня удивленно округляются глаза, а он подмигивает и говорит так легко, будто речь о какой-то мелочи, — но только в одном из них есть ты. Этот мир особый — он твой. Не стоит беспокоиться о том, что ты здесь делаешь — просто наслаждайся, это как маленькая песчинка в пустыне, право слово, такая мелочь.

Он больше похож на фанатика, его выдает какой-то больной и безумный блеск в глазах, что появился, стоило упомянуть тему параллельных миров. Он снова пугает. Чужая жизнь, нечаянно занятое мной чужое место — такая мелочь, и правда. Возможно, в масштабах «бесконечного вечного» это и правда всего лишь песчинка, но я как-то на своем микроскопическом уровне воспринимаю ее более значимой.

Задумавшись, я как-то не придала значение наступившей тишине. От меня ждали какой-то реакции, но я ничего не сказала.

— Разве это не здорово, что я нашел тебя?

Резкий рывок, я не успеваю ничего сделать, как уже оказываюсь снова в руках Широ, проехавшись жопой по дивану в его сторону. Он прижимает меня к себе, будто ребенок — любимую игрушку, да только у меня внутри не вата, что сомнется, а затем распушится обратно, а органы и кости. Ребра, такое чувство, сейчас тихонечко треснут в знак протеста. Пытаюсь вырваться или хотя бы отодвинуть чужие руки, но меня только легко поднимают, будто куклу, и вот я уже у него на коленях. Теперь меня обнимают не за ребра, а за талию, и я замираю, стеклянными глазами уставившись в пространство — в потолок и куда-то в стену, я смотрю куда угодно, но не на Широ.

В его действиях, впрочем, нет ничего пошлого, я не чувствую опасности в плане домогательств, хотя сначала позволяю вновь захватить себя мыслям, что дело мое очень плохо. Нет, меня просто обнимают. Как игрушку. Любимую игрушку.

Или как Хару — детей. От неожиданной ассоциации становится немного смешно, но смех этот, скорее, нервный. Широ чем-то похож на нее — тискает меня от переизбытка чувств. Что Миура, что Широ — сами те еще дети. Только с одним отличием. Первая — адекватна, пусть и дура. Второй далеко не дурак, но вот в том, что крыша у него не поехала, я не уверена.

— Я искал тебя по другим мирам, — звучало бы очень романтично, если бы не так безумно. Меня прижимают к себе еще сильнее. Он утыкается лбом в мое плечо, шумно вздыхая. — Но потом понял — тебя не существует. Куда бы я ни посмотрел, невозможно было увидеть то, чего нет.

Мне становится его… жалко?

Стоп-стоп-стоп.

Отставить Стокгольмский синдром!

Стокгольмский синдром, видимо, в ответ, решает отставить куда-нибудь в темный уголочек остатки моей логики. Пусть она там пылится, кому она нужна? У меня от стальной хватки Широ появятся синяки, и я впервые рада, что после тренировок и турниров мое тело — один огромный синяк, иначе у окружающих бы потом возникли закономерные вопросы «какого черта».

Очень осторожно, внутренне холодея, я растрепываю белоснежные волосы. Широ замирает, а затем чуть-чуть ослабляет хватку. У меня на щеках уже высохли слезы, да и в глазах их больше нет, так что теперь, вероятно, моя очередь успокаивать уже его. Я слабо улыбаюсь, все еще сбитая с толку, и мягко провожу рукой, представляя себе вредного серого кота, оставшегося в Намимори. Он страшный и может неожиданно поцарапать, но я все равно его кормлю.

Горячее дыхание в шею убивает крупицы адекватности во мне, но я держусь, осторожно пытаясь отстраниться и поменять наше смущающее положение. Меня снова крепко сжимают в руках. Ясно, пока не отодвигаюсь, ладно.

— Как тебя зовут? — мой визави тихо повторяет свой старый вопрос.

— Я не помню, — признаюсь обреченно. — А тебя?

— Широ.

— Не верю, — фыркаю, чуть хлопнув его ладонью по плечу.

— Тогда Бьякуран.

— А лет тебе сколько?

— Двадцать четыре, — таким тоном, каким называют свой возраст в садике воспитателю.

— Ути ребеночек, — нервно смеюсь, демонстративно постаравшись отодвинуться и привлекая внимание парня к тому, что я все еще у него на коленях. — А мне на десять меньше, тебя не смущает? — снова ерзаю.

— Не сильно, — Бьякуран по-лисьи улыбается, ослабив хватку, чтобы мы могли смотреть друг на друга. — Ты как-то сама, помнится, шутила, что прыгнешь мне на ручки при встрече.

— Обстановка не располагала как-то, знаешь ли, — хмыкаю.

— Но сейчас-то тебе ничего не мешает, м? — лисья улыбка шире.

— Правила приличия?

— Да кому они нужны? — притворное возмущение.

Обреченно вздыхаю. Мне, вообще-то, нужны.

— Меня Рью потеряет, — еще одна попытка.

— Да кому он нужен? — абсолютно такая же реакция, но потом взгляд становится тяжелее. — Пусть поволнуется, он заслужил. Хочешь чего-нибудь?

— Эм? — неожиданная смена темы.

— Если я правильно понимаю, у тебя сегодня более, чем один повод для праздника. Как на счет ресторана?

— Ты шутишь, что ли?

— Да нет, почему? Я хочу и могу угостить тебя, чем угодно. Любой ресторан, любое блюдо. Хотя можно заглянуть и просто в какую-нибудь кондитерскую, если тебе больше хочется. Как думаешь, в Токио есть где-нибудь достойные шоколадные тортики?

У меня просто слов никаких нет, даже нецензурных.

Широ — Бьякуран — все-таки отпускает меня. Я одергиваю рубашку, в принципе проверяю одежду. Осторожно достаю из рюкзака расческу, приводя в порядок волосы. Но когда я снова хочу сделать хвост — он ловко отнимает зажатую в пальцах резинку, отрицательно качая головой. Пожимаю плечами.

— Так что?

Проверяю телефон. Время не совсем располагает для прогулок, однако…

— Если честно, я почти ничего сегодня не ела, так что хочу просто кушать. Если тебе так хочется, то я не против, покорми меня простой человеческой едой, а не сладостями.

— Как скучно. Какую кухню предпочитаешь?

— Сегодня хочу не рис с рыбой, — хмыкаю и возвращаю свое внимание телефону.

Хана:

«Хочу позлить Рью. Не показывалась ему и пока не хочу, но вы меня не теряйте. Будет спрашивать — пошлите по интересному маршруту.»

Такеши:

«Он недавно звонил Киоко, мы уже начали волноваться.»

Тсунаеши:

«Хорошо, что ты в порядке ^^»

— Разве я не интереснее?

— Мне нужно предупредить ребят, куда я пропала, прости.

Личное сообщение от Киоко:

«Семпай сказал, что ждет тебя в номере, где ты?»

Хана:

«Скрываюсь, как истинный ниндзя, в ночи. Завтра расскажу.»

Бьякуран галантно приоткрыл мне ту самую дверь черного хода, в которую не так давно затолкал. Летящей походкой светской львицы выхожу, строя пафосное лицо, а затем мы с ним вместе хихикаем.

Стараемся держаться непринужденно, однако на улицах в центре даже часам к девяти все еще полно народу, несмотря на темноту, и когда меня немного относит от него толпой Широ каким-то нервным движением хватает меня за плечо, притягивая к себе.

— Ай, — возмущенно хмурюсь.

— Прости, — улыбка без капли раскаяния.

Со вздохом осторожно беру его за рукав, как ребенок. По довольной и облегченной улыбке понимаю, что так Бьякурану пока что намного спокойнее. Вот и отлично.

— Если я потеряюсь, будешь кричать в рупор «пропала Курокава Хана-чан, вернуть за вознаграждение»?

— Не хочу звать тебя так, — осторожно огибая толпу и уводя меня на менее людный проспект, Широ качает головой. — Ты ведь не она.

— Хочется разграничить версии разных миров, да? Я… наверное, не против. Но лучше придумай какое-нибудь сокращение именно от этого имени. Все же, оно сейчас именно мое.

— Хм, например?

— Если ты — «Широ», то я, может быть, «Куро»?

Я неожиданно вспоминаю момент своего путешествия в будущее и замираю посреди улицы, вздрогнув. Значит ли это, что там, через десять лет, все ребята… знают, что я — не совсем Хана? Принимают это?

— Ты замерзла? — Бьякуран немного обеспокоенно улыбается, хотя я не думаю, что он так уж сильно волнуется. Скорее играет в заботу, наслаждаясь игрой, пока может. Мне на плечи опускается его черная кофта со странным белым узором.

— Что это? — с любопытством рассматриваю два скрещенных цветка на воротнике. Одежда явно качественная, но я никогда не видела этот бренд. Послушно просовываю руки в рукава — на улице действительно уже немного прохладно.

— О, всего лишь герб одной небольшой мафиозной семьи, которую я создал.

— А, ясно, — киваю и делаю пару шагов дальше, после чего ошарашенно дергаюсь. — Стоп. Стоп-стоп-стоп-стоп, — прежде, чем я успеваю наделать глупостей, меня снова прижимают к себе, закрыв рот ладонью.

— Ты же не думала, что я простой гражданский? — немного угрожающе.

Вообще-то я, несмотря на все тревожные звоночки, так и думала. Бьякуран почти сразу отпускает меня, отходя к перилам и рассматривая проходящий через город водный канал, вдоль которого мы сейчас шли. Вода темная, почти черная, и на ней пляшут блики ярких рекламных вывесок современных ночных клубов. И как нас занесло на подобную улицу?

— Ты… Твоя Семья… будет в Альянсе? — тоже подойдя к перилам и осторожно навалившись на них, я рассматриваю темные воды несколько завороженно.

— А разве это так важно?

— Я бы не хотела чтобы в будущем мы были соперниками.

Резко повернувшись в мою сторону, Широ смотрит остро, пристально, и взгляд у него в этот момент будто разочарованный. Будто я его предала только что этой фразой. Будто я не заметила, как меня поставили перед выбором, и сделала его не в пользу старого друга.

— Ты решила стать частью Вонголы?

— Я… я не знаю, на счет Вонголы, я — часть команды Дечимо, и своих друзей не оставлю.

Мы говорим тихо, по той стороне улицы проходят редкие прохожие, издали слышна музыка. Возможно, такие переговоры следует вести в дорогих ресторанах, в условиях лютой конфиденциальности, но, на самом деле, я уже давно убедилась, что можно говорить о чем угодно, если ты говоришь, не дергаясь и не привлекая к себе лишнего внимания. Миру просто плевать на очередные засоряющие атмосферу звуки, люди не так уж любопытны, чтобы вслушиваться в каждое твое слово.

Бьякуран смотрит на меня задумчиво, подпирая голову рукой и поворачиваясь всем корпусом. Я не смотрю на него, смотрю в воду и рассматриваю на ней все те же яркие блики. Их отражение чуть дергается на волнах из-за небольшого течения. Им, наверное, здорово — сверкают себе на темной воде, и это все, что от них требуется.

— Был мир, — неожиданно говорит он, — в котором я сравнял Вонголу с землей. Было много таких миров. Обезглавленная, она может потерять все за пару месяцев. Может держаться несколько лет, в зависимости от того, кто останется жив. Но однажды, — ухмылка, — Вонгола дала мне отпор. Савада Тсунаеши ведь твое Небо, да?

Отрицательно мотаю головой, когда пауза, возникшая после вопроса, начинает уже звенеть. Будто просыпаюсь, ранее завороженная его словами. Он прекращает говорить слишком неожиданно, как-то странно меняет тему.

— Нет. Он просто мой друг. У меня недостаточно сильное пламя, чтобы оно… участвовало в образовании связи, как с Хранителями, наверное. Ничего такого. Да и мне это не нужно.

— Вот как, — усмешка. — Я тоже Небо, Куро-чан. Жаль, что тоже не твое.

— К чему это? — не понимаю.

— Да просто так. Прости, я не присоединюсь к Альянсу, даже если тебе этого хочется. И на Вонголу мне, — безразличный хмык, — немного плевать. Но мне будет интересно сыграть в будущем на одной стороне с твоей командой.

Прячу лицо в руках и глупо хихикаю. Боже, все эти сложные переговоры на грани моего понимания и скудного обывательского кругозора просто убивают. А живот, решив напомнить о себе, урчит.

Широ стучит мне пальцем по виску, заставляя морщиться. И так голова болит.

— Не забивай голову этим бесполезным планированием. Пойдем, я все-таки угощу тебя чем-нибудь в честь нашей наконец состоявшейся встречи. На что нагуляла аппетит?

— На огромный кусок мяса, — подумав, отвечаю.

Он по-детских хлопает в ладоши и тащит меня в самый дорогущий ресторан Осаки. Настолько в шоке, что не сопротивляюсь — до последнего думаю, что он шутит. Да и я даже не знала, где он находится, так, одно название слышала. Мы приходим туда уже в одиннадцатом часу, а работает он, насколько я знаю, до полуночи. Персонал на нас смотрит несколько недоуменно — на вип-персон как-то не тянем, да и я, примерно прикинув, какие тут должны быть цены, несколько теряюсь. После фастфуда или обычных бургерных подобное заведение кажется мне незаслуженно пафосным и дорогим. Широ сам делает заказ, даже не дав мне раскрыть меню, и смотрит на подошедшего официанта тем самым страшным, острым взглядом. Парнишка — его ровесник, но теряется, больше не обманываясь довольно простой одеждой и странным видом посетителей. Пялится на нас, впрочем, не перестает. Еду готовят довольно долго, я, войдя в роль, немного капризно хмурюсь, Бьякуран же смеется.

— Это что, вино? — когда мне приносят вишневый сок, я одобрительно смотрю на Широ, что помнит о моих вкусовых предпочтениях, однако останавливаюсь, разглядывая содержимое его стакана и стоящую на столе бутылку.

Я не разбираюсь в алкоголе, но выглядит солидно.

— Ты против? — с любопытством.

— Да нет, наверное, — от такого ответа Бьякуран смеется. — А мне можно?

Он удивленно округляет глаза. Тихо хихикаю теперь уже я, мысленно представляя, что, будь тут Кёя, он бы уже устроил нам обоим камикорос. Интересно, где он, кстати?

— Вообще-то я не люблю алкоголь, — задумчиво замечаю, когда, на полном серьезе подозвав официанта, Бьякуран просит второй стакан. Официант смотрит на него, как на больного, но молча приносит, что требуется, вместе с едой, и удаляется обратно.

У меня — кусок мраморной говядины, у него — много мороженого в креманке. Мороженое и вино? Оригинально.

— Знаешь, а я ведь поняла, что могу говорить с тобой не на японском, — неожиданно продолжаю разговор на английском. Бьякуран удивленно замирает с ложкой во рту, а потом улыбается почти умиленно.

— У тебя забавный акцент. Так значит, ты и правда раньше жила не в Японии?

— М, да. Было, кстати, довольно сложно привыкнуть к менталитету.

— А до этого?

— Я русская.

— Оя, — он удивленно расширяет глаза, мы все еще ведем разговор на английском. — Да ты лингвист.

— Нет, я, вроде, юрист.

— Что?

— Что?

Тихо смеемся. Так забавно — забыть о том, что я всего лишь японская маленькая девочка, и говорить за себя. «Русская» — они везде да, а из моих уст сейчас это почему-то прозвучало, как диагноз. Что-то подсказывает мне, что теперь мне не отвязаться от кучи шуток на тему непонятных умом русских. И я по такой реакции даже… скучала.

Бьякуран действительно наливает мне вина. Я смотрю на стакан. Мое отражение смотрит на меня из стакана. Детское лицо, детское тело — почему-то только сейчас я задумываюсь, что, вообще-то, я действительно старше. Уже так смирилась с этим, перестала разграничивать «себя» и «прошлую себя» с самого начала. Теперь это вызывает какой-то диссонанс.

— Интересно, а я опьянею?

— Кушай и не опьянеешь, — хмыкнув, мой беспечный визави пододвигает мне тарелку и с любопытством, даже с некоторым разочарованием наблюдая, как, послушав совета, я пока отставляю бокал. — Может, будешь еще что-нибудь?

— Знаешь, в японском языке есть прекрасное слово, которое сейчас вертится у меня на языке. «Куидаорэ», знаешь?

— Хм, я не настолько хорош в нем, — улыбается.

— Что-то вроде «стать банкротом, прожрав все деньги в дорогих ресторанах».

Бьякуран посмеивается, салютуя мне стаканом. Делает совсем небольшой глоток, после чего отставляет вино обратно. Он сожрал уже половину креманки, когда только успел? Самое забавное, что никого из нас абсолютно не смущает то, что передо мной огромный стейк из мраморной говядины, а перед ним просто десерт. Так заказы не делают, хотя кого это волнует?

С наслаждением сама ем, однако, подумав, все-таки делаю замечание, развивая тему «куидаорэ» — мясо вряд ли стоит своих денег, Бьякуран мог бы не выпендриваться, и так понятно, что он крут, как вареные яйца.

— А Нана-сан могла бы приготовить и вкуснее.

— Это мама Савады?

— Ага. Даже не спрашиваю, откуда ты ее знаешь.

— Случалось свидеться в других мирах, — Бьякуран ухмыляется и я принимаю его слова на веру, не имея никакой возможности узнать, насколько правдивы его слова про другие миры. — Возможно, и в этом еще попробую ее готовку.

— А?

— Ну, я же должен познакомиться с твоей командой, — он салютует мне бокалом, выразительно глядя на мой.

С важным видом тоже поднимаю бокал.

Чокаемся. Я осторожно принюхиваюсь, пока он отпивает, с любопытством рассматривая меня, и, я уверена, пытается угадать, попробую я в этот раз, или нет.

— Ну так ты пьешь?

— А ты знаешь, что это незаконно?

— Ну, я знаю, что только физически, — Бьякуран хохотнул и с самым серьезным видом замер.

Ну, все. Делаю глоток. Давлюсь и кашляю, судорожно отставляя стакан. Несколько капель, расплескавшись, падают мне на рукав и на скатерть. Он весело смеется, а у меня почти слезы на глазах от кашля, но вроде жива — я тоже смеюсь, поражаясь своей глупости. Запиваю оставшимся соком неудавшуюся попытку, нервно хихикая. Кажется, где-то за стойкой прячет улыбку все еще пялящийся на нас персонал.

— Такое ощущение, что ты никогда не пила раньше.

Вопрос звучал бы странно, если бы мы оба не понимали контекст.

— Не слишком увлекалась, — фыркаю, — разве что по праздникам. Но не такую дрянь, как сухое вино. Я, правда, забыла, какое оно отвратное.

— Оя, — улыбка, — я учту. Леди предпочитает шампанское?

— Предпочитает лимонад и вишневый сок.

— Десерт? — переводит тему.

— Скоро закрытие.

— И что?

— Пойдем уже, — пожимаю плечами, неожиданно понимая, как, наверное, забавно мы смотримся. Высокий парень-альбинос европейской внешности и маленькая школьница-японка в его кофте, лет на десять — а ведь и правда на десять — младше. Ведь всем понятно, что кофта не моя, да?

— Хорошо, куда пойдем? — соглашается Бьякуран очень легко. Уверенно подзывает официанта, платит картой. Мы уходим.

На улице уже почти безлюдно. Тихо, особая атмосфера города, который никогда не спит, но умиротворенно дремлет. Идем по улице, немного болтаем.

— Такси? — предполагаю, когда уже понятно, что следует расходиться; автобусы-то не ходят.

— Ну-у, — Бьякуран картинно дуется, — давай еще прогуляемся. Завтра ты уже уедешь, да и у меня самолет. Я вообще планировал навестить Намимори немного попозже, сейчас же просто…

— Просто не удержался и решил меня немного похитить, — подсказываю.

— Да!

Идти дальше, впрочем, я довольно быстро устаю, как бы интересно и не было шататься по ночной Осаке. Жалуюсь. Вообще-то я еще с турнира уставшая, даже избитая, и меня уже давно-давно ждет постелька.

— Тогда полетим.

— Чего? — не успеваю ничего сказать, как внезапно оказываюсь, как принцесска, на ручках. Послушно обнимаю Бьякурана за плечи, хотя мысленно надеюсь, что он передумает — не собирается же он меня нести?

Не собирается.

— ЧТ-а-а-а-а! — пытаюсь не кричать слишком сильно, когда, завернув в очередную подворотню, он просто тупо взлетает. Испуганно дергаюсь и меня осторожно опускают на край крыши, чтобы успокоилась. Стою, а передо мной висит в воздухе Бьякуран. Страшное зрелище, нет, все, это не нормально!

Крыша здесь едет у меня! Тупой день! Дурацкий! Я, черт возьми, в коме, после того, как меня застрелил Реборн, и мне все эти развлечения глючатся, просто глючится появление Широ!

— Что-то не так?

— Нет, да, все! Хватит с меня приключений, — отступаю на пару шагов, едва не падая. — Пожалуйста, просто такси, я что, так много попросила. Просто. Такси. Пожалуйста.

— Нет.

— Что? — ошарашенно хлопаю глазами.

— Так не интересно, — он снова пытается меня поймать, но я убегаю прямо по крыше.

— Я с тобой не полечу!

— Почему? — замирает и спрашивает с искренним удивлением. — Ты мне не доверяешь?

Наверное, мое молчание говорит лучше всего. Бьякуран хмурится, осторожно приземляясь неподалеку.

— Я… высоты боюсь. — я боюсь парней, которые неожиданно отращивают ангельские крылья и летают по ночному городу с таким видом, будто каждый день так делают и их никто, блин, не увидит.

— Но, — он непонимающе оглядывается, — ты ведь рассказывала, что тебе нравилось посещать крыши с вонгольским Облаком, Кёей.

— Хорошо, было дело. Но мы тогда двигались пешком. На своих двоих. В маленьком безопасном Намимори. Как обычные люди. Не на руках у «ангелов».

Он оглядывается на свои крылья и весело смеется от такого сравнения, а я как-то криво улыбаюсь.

— Куро-чан, — немного непривычное обращение, — мы хорошо погуляли, но ты мне все-таки не доверяешь?

Да, это было весело и интересно, но висеть на высоте этажей в двадцать у кого-то на руках я еще морально не готова, наверное. В пьяном виде запрещают водить машину, почему нельзя запретить чуть-чуть выпившему Широ летать? Это было бы логично! Моя крыша съезжает под нужным углом, конечно, я даже почти соглашаюсь, что происходящее реально, но она — крыша — съезжает не настолько быстро! Я еще жить хочу. Как обычный здоровый человек. Не в больнице и не в другой больнице, то есть дурке.

— Тебе придется доверять мне, иначе ты можешь совершить какую-нибудь глупую ошибку, а я этого не прощу.

— Что?

И, да, я снова на ручках и не успеваю ничего толком сказать.

— Пусти меня! Поставь меня на землю! — судорожно цепляясь за Широ, я пыталась перекричать ветер и зажмурилась, боясь даже проверить свою теорию о том, на какой скорости и высоте мы летим.

— Нет-нет, Куро-чан, лучше скажи, куда выходят окна в твоей гостинице?

— Куда-то в жопу! — на эмоциях отвечаю, даже не задумываясь.

— Отлично, значит, мы сможем незаметно подлететь прямо к ним!

Форточка у меня в номере открыта. Бьякуран ставит меня прямо на подоконник, осторожно, бережно, а я трясусь, не то от холода, не то от страха.

— Двигайся, — он легко хлопает меня по плечу, намекая, что надо бы отойти, и я на чистом адреналине ловко спрыгиваю на пол. Широ тоже залезает через окно, с интересом осматриваясь.

Я прохожу через комнату и включаю свет. Бросаю взгляд на дверь — ключ от нее все еще у меня, и, даже если Рью и ждал меня, то только с той стороны. Надеюсь, его терпение лопнуло в первый час и он сейчас уже видит десятый сон у себя в номере. По крайней мере, свет в соседних окнах, когда мы пролетели до моего, не горел. Вздыхаю.

— И что теперь?

— Ничего. Спокойной ночи, Куро-чан, — Бьякуран улыбается.

Я тоже, причем испытывая огромное облегчение. Этот чертов день наконец закончится. От радости даже подхожу обратно к нему и осторожно обнимаю, обхватив руками за талию. Широ чуть дергается, но осторожно опускает руки мне на плечи.

— Оу, ты не злишься? — он реально… удивлен.

— Ну, ты же хотел как лучше, — пожимаю плечами, отстраняясь. — Я почти привыкла, что в подобных ситуациях у меня немного… нет выбора, — нервно хихикаю.

— Хм, нет, мне не нравится такой ответ, — он все еще удерживает меня за плечи и чуть отталкивает, заставляя сделать пару шагов назад. Нагибается, так, чтобы мы были примерно на одном уровне, и пристально смотрит мне в глаза.

— Что?

— Ты ведь запомнила, что я — волшебник, Куро-чан?

— Ну, да. — пусть остается «волшебником», я не против.

— Если тебе не понравится что-то, ты ведь позволишь мне вмешаться?

— Ну, сейчас ты меня не слишком слушал, хотя это было действительно очень страшно. Да и все, что мне не нравится, не так уж легко изменить. Ты ведь не можешь сделать так, чтобы Тсунаеши перестал быть Десятым?

Пауза.

— Или… можешь?

— А нужно ли, Куро-чан? — задумчиво прикладывает палец к губам.

Замираю. Вот сейчас я реально зависла.

— Эй, Куро-чан, прием-прием. Всему свое время. Сегодня с тебя действительно хватит, — он хмыкает, — но мы еще поговорим на эту тему, когда я приеду к вам погостить в Намимори. Жди с подарками, — Бьякуран подмигивает, после чего, мягко потрепав меня по волосам, выпрыгивает обратно в окно.

Механически закрываю его, а то прохладно, и понимаю, что я до сих пор в чужой черной кофте поверх своей темно-серой. Зябко ежусь. Едва заставив себя переодеться и сложив чужую вещь в рюкзак, будто спрятав улику, падаю на кровать и задумчиво смотрю в потолок.

Бьякуран сильный, Бьякуран много знает и, очень надеюсь, действительно на моей стороне. И может помочь Тсунаеши и ребятам?

Все это очень здорово, но вспоминая короткое «нет» на крыше, когда мое мнение пошло в разрез с его желаниями, я почему-то ощущаю себя кретином и сравниваю с Хаято.

И кто тут теперь специалист по поменять шило на мыло?

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 25. Август.

Я настолько вымоталась за день, что вырубилась почти сразу, как только оказалась на кроватке. Однако после пережитого спалось мне откровенно паршиво, так что в сумме на отдых, а не постоянные перевороты и поползновения вокруг подушки, у меня ушло часа четыре.

Далее я выключила будильник, который завела, чтобы успеть вовремя собраться, и — сама виновата — уснула обратно. Проснулась еще через час, когда в комнату, недальновидно открытую — вдруг персоналу что-то нужно прибрать, поменять, все такое — вломился Рью.

Мы с ним… смерили друг друга недовольными взглядами, а затем я прямо в одеяле прошла к сумке и, достав пояс, гордо бросила его в семпая. Семпай отмахнулся, хотел что-то сказать, но рыкнул только «собирайся, я задержусь в городе еще на день, едешь сама, только провожу» и удалился. Пояс одиноко лежал на полу. Я с неожиданным безразличием подумала, что там ему самое место, пнула поближе к сумке и пошла приводить себя в порядок.

Семпай холодно встретил меня, но неожиданно отобрал сумку и даже помог допереть ее до самого вокзала.

— Мы поговорим в городе? — не то предложила, не то уточнила, поговорим ли мы вообще.

— Поговорим, — Рью кивнул, после чего поморщился. К нам приближалась моя «группа поддержки», приехавшая, видимо, заранее. Не особо заинтересованный в обмене любезностями с ними и наивно полагающий, что я уже успела сто раз облить его помоями за спиной, неудавшийся тренер быстро удалился.

А народ тут же накинулся на меня с расспросами — Киоко вчера героически сдержала мою, как она подумала, тайну, что я была на момент переписки не в гостинице, и я была тронута этим. Однако — интрига от этого выросла еще больше, как и интерес к ней.

Я долго думала над тем, что делать в сложившейся ситуации, но почти ни к чему не пришла. Так что легко рассказала ребятам правдивую историю о том, что после турнира встретила старого друга, с которым познакомилась в переписке несколько лет назад. И что он обещал заехать как-нибудь в Намимори, я их с ним познакомлю, он хороший, но просил пока не рассказывать ничего, ибо хочет представиться лично. Я постаралась сказать это максимально нейтрально, ни словом не солгав, однако бросила взгляд на Саваду — с его интуицией, которая обострялась именно в такие моменты, помогая Тсунаеши придраться к любой мелочи, спорить я не хотела. И вообще наводить на себя подозрения. Ощущала себя двойным агентом. Тройным. Агентом, который не определился, на чьей он стороне, ибо сразу находится на обоих.

Мы с Савадой переглянулись. Что-то прочитав у меня в глазах, Тсунаеши вздохнул и только выразительно осмотрел все наше сборище, после чего печально вздохнул снова:

— Может, не надо ему это?

Прости, друг, но ты пытаешься спасти от связи с мафией не того человека.

— Все в порядке, — улыбаюсь. Я знаю, что делаю, Тсунаеши.

Информация о Широ наиболее непонятный эффект оказала на Хибари. Некоторое напряжение буквально клубилось между нами после каждого упоминания моего загадочного друга. Невысказанные вопросы я так и не смогла интерпретировать, пусть и прекрасно уловив их направление — какой-то парень шатался со мной ночью по Осаке. Камикорос.

Вообще, что касалось Кёи… сначала все стало очень хорошо, потом очень плохо, потом повисло той самой невнятной недосказанностью.

Присоединившись к нам на следующий день почти перед самым отправлением, он не успел даже рукой в знак приветствия махнуть, как на него налетела фурия имени Миуры Хару, тут же приступив к гневной отповеди о том, что он заставил меня переживать и ощущать себя одиноко. Неодобрительный взгляд Киоко, издали поощряющий подобные действия, прилагался. Это было так странно, что я даже не поняла, как мне самой — вроде как подзащитной — реагировать.

Я в это время присела, пытаясь достать из спортивной сумки бутылку воды для Такеши, причем так, чтобы не достать нечаянно кофту Бьякурана, которая в моем представлении должна была буквально кричать о том, что «что-то тут нечисто» и притягивать взгляды. Конечно, я слишком дергаюсь, вряд ли кто-то вообще заметит, что у меня прибавилось вещей и какого новая вещь цвета, но было реально неловко.

В общем, присела я к сумке, да так и замерла, растерянно обернувшись на Кёю. Нашел же момент, когда появиться. Вздохнула, слушая горячие слова Хару, спокойно достала воду и передала ее Такеши, будто бы меня вообще не касалось происходящее. И только когда он понимающе улыбнулся, мягко и успокаивающе, медленно застегнула молнию на сумке и распрямилась, наконец поднимая глаза на Хибари.

Он стоял, неожиданно ошарашенный, а Миура с чувством выполненного долга развернулась и двинулась ко мне. Я хлопала глазами, она приближалась. Кёя просто непонимающе смотрел на меня, так и оставшись на месте, и будто только-только осознавал, что действительно мог своим исчезновением обидеть. Он выглядел так непривычно, что я не сдержала улыбки — когда еще «демон Намимори» позволит себя так отругать?

— Спасибо, Хару-чан, но не стоило, — киваю девчонке, а она задорно показывает мне большой палец, мол, «я разобралась».

Мне, наверное, даже немного начинает нравиться ее простота. Не знаю, почему Хару так легко записала меня в подруги — думаю, не обошлось без рассказов Киоко о том, какая я хорошая — но дружить она явно пытается изо всех сил. Очаровательно.

— Можешь рассчитывать на нас! — покровительственная улыбка во все тридцать два.

— Ахах, правда, спасибо, — умиляюсь и несколько теряюсь. Обычно это я всех девчонок «защищала».

Не то, чтобы Хару мне помогла, но она искренне пыталась. И Кёе даже полезно. Нотки обиды во мне все-таки были.

— Я сама дальше разберусь, ладно? — мягко спрашиваю, однако, серьезно взглянув на нее, чтобы показать, что дальше вмешиваться не стоит. Миура удивленно кивает.

Вокруг Кёи сгущается темная аура, от чего выглянувший из вагона Савада нервно шарахается обратно, едва не сшибая в последний момент устоявшего на ногах и удержавшего Дечимо Гокудеру. Хибари, наверное, выглядит страшно, но я не сдерживаю веселый смешок — прямо как в детстве.

Кёя теряется — Кёя злится — Кёя дерется.

Алгоритм, который никогда не давал сбой.

— Прости за нее, — тихо, чтобы больше никто не слышал, говорю и осторожно хлопаю друга по плечу, он замирает, прекратив испускать жажду крови, — все в порядке, Кёя.

Улыбаюсь.

— Хн?

— На самом деле я правда… немного удивилась, не найдя тебя вчера, но, знаешь, я никогда бы не обиделась на это. Уверена, у тебя была причина уйти.

Я беззаботно пожимаю плечами и стараюсь говорить ровно и выглядеть спокойно. Я знаю, что Кёя вряд ли извинится, даже если решит, что действительно был неправ — скорее распсихуется. Он ведь уже начинает. Его злит то, что какое-то травоядное наезжает на него. Злит, что Хару устроила ему маленький разнос. Но то, что разнос мог иметь под собой хоть каплю оснований, а он за этим не усмотрел, волнует его куда больше.

Он злится не из-за Хару, он злится из-за того, что думает — а мог ли он действительно быть неправ? И вероятность положительного ответа его бесит.

И он уже давно знает, что я догадалась об этом. Как в той поговорке. Я знаю, что он знает, что я знаю, что он хороший друг. Очень пытается им быть, несмотря на характерец.

Усмехнувшись, Хибари притягивает меня к себе, я замечаю, бросив какой-то дерзкий взгляд мне за спину, на стоящих там ребят — полагаю, в основном вся эта пантомима для Хару. Я легко делаю шаг вперед, сама осторожно обнимая Кёю, будто бы не замечая неприятной хватки чужих пальцев. Синяки от волнения вместо «извини». Как мило.

Хочется сказать что-то вроде «успокойся», но это его только сильнее раззадорит, он и так доходит до состояния «всех забью до смерти» за минуты.

И все же, вчера его чертовски не хватало во всем этом дурдоме. Его и этого ощущения уверенности. Пусть даже через грубую хватку на плече. Рядом с Кёей я чувствую себя хоть каплю в безопасности.

— Где ты был? — все же решаюсь спросить, осторожно отстраняясь.

— Немного поболтал с представителями СМИ турнира и организаторами, — хмыкает, выглядя при этом, как сама Невозмутимость.

Когда он не раздражен и не хочет кого-нибудь ударить — похож на довольного кота.

Особенно когда жмурится, вспоминая что-то… видимо, довольно жестокое. Замираю, широко распахнув глаза и уставившись на Кёю, как на восьмое чудо света, когда понимаю, что он, черт возьми, подразумевает работников моего турнира.

— И?

— У них нечаянно сломалась вся аппаратура, — пожимает плечами, но на меня не смотрит, смотрит куда-то в сторону, — и пара конечностей.

— Ясно.

Нет, я ничему уже не удивлюсь. Да, я даже не знаю, как на это реагировать. Но я… не испытываю никаких угрызений совести. Абсолютно чужим людям, которые пострадали из-за вспыльчивого характера Кёи, который хотел, как лучше, а получилось, как всегда — почти не сочувствую.

Это неправильно, но… он разобрался с моей небольшой проблемой и я эгоистично рада.

Да, я, получается, окончательно плюю на все свои принципы в угоду собственному комфорту. Нет, я понимаю, что это реально не очень красиво и неправильно. Даже немного аморально, вот так сидеть, ничего не делая, и пользоваться наличием крутого «защитника». Но вокруг так много неправильного, что один милый жест от Кёи, который всего лишь не дал мне в одном бельишке пробежаться перед телезрителями каких-нибудь локальных каналов, совсем не вызывает во мне внутреннего возмущения.

Нет, серьезно, вчера я была немного похищена, сидела на коленях у парня, которого видела впервые в жизни, ужинала в ресторане, блюдо в котором стоит, как мои карманные за несколько месяцев, вполне адекватно обсуждала тему параллельных миров и своего в них присутствия, а потом вовсе смотрела, как у человека отрасли белоснежные крылья.

По сравнению с тем, что я пережила за один вечер от Широ, какие-то мелкие человеческие потребности Хибари в том, чтобы кого-нибудь избить — просто пустяки.

Кёя — это зло уже родное и привычное.

Ха-ха.

Почему мне так хочется разреветься снова?

— Что с лицом, травоядное?

— Я ничего не понимаю в этом мире, — притворно возмущенно жалуюсь, поджав губы и подняв на Кёю реально слезящиеся глаза. — Но я просто рада, что ты есть. — улыбаюсь.

Кёя отступает от меня на шаг в некоторой растерянности, не понимая, есть ли его вина в моем состоянии, или нет.

Объявляют отправление. Быстро смаргиваю и широко улыбаюсь. Домой! Хочу домой!

Мы запрыгиваем в вагон — Такеши уже утащил мои вещи, спасибо ему, — и там, за обедом, уже когда мы все удобно устроились, я рассказываю ребятам о том, что вчера вместо того, чтобы бесить Рью, на самом деле шаталась по ночной Осаке вместе с Широ.

О нем говорю мало, обходясь той самой фразой, что он приедет в Намимори как-нибудь и познакомится со всеми лично. Но даже факт его существования уже на людей действует.

Киоко невнятно пищит и смотрит на меня горящими глазами. Ей все кажется, что между нами что-то есть. Хибари смотрит убийственно, резко сменяя милость обратно на гнев, едва услышав, что я ночью была не в номере. Мы с подругой, которая довольно придвигается ко мне и тыкает локтем в бок, поясняем всем присутствующим, кто такой Широ — парень, с которым я общаюсь по переписке уже несколько лет, мой очень хороший друг, с которым я действительно долго и много общаюсь. По легенде я встретила его вчера случайно и абсолютно спонтанно, немного напугалась, перенервничала, но в итоге мы погуляли и договорились, что он заглянет как-нибудь в Намимори, если будет в Японии, ибо вообще Широ учится в Америке. Да, он студент, да, знает два языка — на самом деле я уверена, что намного больше.

И ему…

— Двадцать четыре.

Кёя ломает палочки для бенто, что до этого были у него в руках.

Хаято смотрит на меня, как на жертву педофилии, Киоко немного удивленно округляет глаза, хоть она и знала, что Широ старше, а Хару восклицает коронное «хахи» с испуганной интонацией.

— Что ты делаешь? — я несколько нервно дергаюсь, когда Хибари неожиданно пересаживается поближе, перед этим осторожно отодвинув от меня не особо сопротивляющуюся Сасагаву.

— Ничего. Захотел сесть здесь.

Какой же он собственник, Ками-сама. Или это на случай, если я вот прямо сейчас снова захочу пойти нарушать правила со взрослыми мальчиками? Или все сразу?..

— Передай палочки.

Невозмутимо достаю запасные палочки, осторожно забирая из рук Кёи сломанные. Атмосфера посиделок в поезде с лапшой быстрого приготовления восхитительна. Уже к вечеру мы прибудем в Намимори, это вам не Россия, по которой можно ехать неделю, однако все равно это… что-то прекрасное и поездовое с проносящимися за окном пейзажами создает особую атмосферу уюта.

Ребята несколько непонимающе смотрят на действия Кёи, даже спустя время все равно непривычные к его выкрутасам и «что захотел, то сделал». Я пытаюсь не придавать этому столько внимания, действуя довольно беспечно. А зря — еще забирая из рук друга сломанные столовые принадлежности я не замечаю, как он пристально щурится, чуть поведя носом. Этот прищур появился, стоило ему снова оказаться рядом со мной, но я его… как-то не заметила?

Все еще протягиваю Кёе палочки. Он смотрит пристально на мою руку, после чего хватает меня за запястье, чуть приподнимая, и… до меня доходит.

Штирлиц настолько близок к провалу, что даже не смешно. Вру. Смешно.

Я вспоминаю, что вчера пролила на рукав вино. Просто догадываюсь, озаренная неожиданной идеей, и, вру, мне очень смешно в этот миг. С утра, после душа, я надела ту же кофту, потому что меня выбесил Рью и я просто побросала все остальные вещи в сумку, собираясь минут за десять просто из вредности.

Мать-мать-мать, я надеюсь от меня не пахнет Бьякураном? Я ходила в его кофте. Довольно долго. Иногда мне кажется, что у Кёи нечеловеческое обоняние, и сейчас это очень нехорошо.

— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — угрожающе.

— Наверное, пока не хочу, — осторожно пытаюсь выдернуть руку из захвата; безуспешно.

— Вот как?

— Да.

Я ведь не должна отчитываться перед ним о каждом своем шаге… да? Ощущаю себя бунтующим подростком, который, чуть что, бежит к родителям, но в то же время постоянно делает вид, что он весь такой независимый и непокорный, уже взрослый, может общаться с кем хочет и пить что хочет.

— Выйдем.

— Может лучш-, — да кто меня спрашивал?

Бросаю беспомощный взгляд на притихших ребят, которые все еще осознают для себя, что я до поздней ночи шаталась с едва знакомым парнем из переписки по улице, и понимаю, что, в принципе, заслужила «выйти». Кёя же не стал при всех говорить, что я еще и алкоголем воняю, и то хорошо.

И, вообще-то, я сделала только один неудачный глоток. Чисто из любопытства, согласится ли Широ. Не знаю, что я тогда хотела, может, проверить что-то… не знаю. В любом случае, я вспомнила, что вкус у алкоголя отвратный. Вино — это точно не мое. Как объяснить Хибари, что я не анонимный алкоголик в свои четырнадцать?

Хм, а разве Широ с его любовью к сладкому не должен был заказать какой-нибудь более сладкий алкоголь? Хотя, не думаю, что он выбирал для того, чтобы действительно выпить. Сам-то не особо пил, скорее красовался. Это было просто для антуража? Для полноты картины, для шутки? Посмотреть, как я кривлюсь, пытаясь тоже попробовать?

Я надеюсь что Кёя не настолько монстр, а у Широ не было — вроде не было, я даже не пыталась обратить внимание — какого-нибудь одеколона вонючего. И, надеюсь, он никогда не узнает, что я в тот момент была еще и в чужой кофте поверх своей. В этом нет ничего такого, просто… ну, Кёя бывает тем еще эгоистичным собственником. Хотя, лучше уж сказать, что это кофта, чем он придумает себе что-нибудь похлеще и я паду в его глазах.

— Объяснись, — меня вывели в тамбур и буквально прижали к стенке.

Нет, на самом деле меня никто не прижимал, но чужая рука справа от моей головы, преграждающая мне все попытки к бегству, как бы намекала.

— Я все уже сказала, — я подернула плечами, несколько злобно глядя на Кёю. — Я разошлась с ребятами, потом меня запихнули в какой-то переулок. Не знаю, как он меня нашел, но он неплохо меня напугал сначала своим дурацким позерством. Это правда был мой друг по переписке. Обещаешь дослушать?

— Да, — я вижу, что он старается держать себя в руках и успокоиться, так что какое-то время молчу, позволяя другу морально подготовиться.

— Он мафиози, — Кёя бьет кулаком по стенке, я замираю, но заставляю себя не шарахнуться в сторону. — Он знает намного больше умарекавару. Я никогда даже не поднимала подобную тему в разговоре с ним, узнала об этом вчера, испугалась. У него есть что-то вроде интуиции Савады, но более конкретное. Будет лучше, если ты все услышишь от него, но я могу обещать тебе, — так нагло блефую, что, наверное, прямо тут помру, — что все точно будет в порядке. Он на нашей стороне, правда. Я обещаю, когда мы приедем в город и я смогу выйти с ним на связь — ты узнаешь обо всем первым.

Друг смотрит на меня со смешанными чувствами. И я буквально вижу, как на его лице проявляется все больше решимости либо запереть меня где-нибудь, либо следить за мной теперь неотступно, не позволяя себе отлучиться, как вчера. А потом неожиданное разочарование.

— Ты все-таки это сделала, — смешок.

— Что?

Плечи Кёи несколько раз подрагивают, он беззвучно смеется, смотря на меня пристальным и колючим взглядом. В нем такая ирония… какой я и заслуживаю, впрочем.

— Я сказал тебе, — неожиданно тихо, — что ты не будешь в это лезть. Ты обещала.

— Я не обещала, — Хибари вскидывается. — Я говорила, что я не хочу. Но ты — мой друг. Тсунаеши — мой друг. И Широ… тоже мой друг. Когда-нибудь это должно было случиться, Кёя. Дай мне шанс перестать прятаться за тобой и принести чуть больше пользы?

Улыбаюсь.

— Я не могу привести доказательства, но я верю Широ, — нет, не совсем, но не важно. Я готова рискнуть, но без аргументации мои слова выглядят девчачьими наивными бреднями. Мне остается только верить, что Хибари достаточно хорошо меня знает и не даст себе мысли, что у меня просто мозги потекли.

— Хорошо, — после мучительной паузы он кротко хмыкает, не глядя на меня.

Он недоволен, зол, и, думаю, он совсем не согласен. Это «хорошо» почти плевок, почти удар, и я понимаю — он решает рискнуть, но даже доверяя все равно демонстрирует свое независимое недоверие ко всему. Будто ждет, что я облажаюсь, но согласен рискнуть и проверить вероятность хорошего исхода. Да я сама в подобных чувствах, так что мне его отношение вполне понятно.

— Вчера, кстати, все было очень мирно. Я была расстроена после турнира, поэтому, возможно, была немного безрассудна, но все было под контролем. Широ сводил меня в ресторан, — усмехаюсь, — и покормил, ибо после турнира мне ничего не хотелось и проголодалась я только к вечеру. Алкоголь на моем рукаве чисто случайность, мы заказали вина, но даже не пили, не знаю, зачем он его взял, просто придурь. Сидели с красивыми бокалами. Я хотела попробовать, — взгляд Хибари потяжелел, — но немного подавилась, хах, и расплескала на рукав. Мне не понравилось. Больше попало на руку, чем в меня, — демонстративно поднимаю руку и показываю длинный рукав. Он темный и пятно на нем почти незаметно.

— Дальше.

— А? Да все как-то. Дальше заведение закрылось и он проводил меня до гостиницы.

— Во сколько?

— Около двенадцати.

Я прямо ощущала эту волну холодного бешенства от Кёи, и, видимо, не одна я. Где-то вдали я видела, как в коридорчик высунулся Такеши, оглядевшись, увидел нас и… предатель, скрылся обратно.

— Еще одна такая выходка, — довольно спокойно начал говорить Хибари, — и ты вылетишь из Дисциплинарного Комитета.

— Что? — ошарашенно хлопаю глазами.

То есть это, простите, все, что его волнует?

Ощущаю волну раздражения, но, напомнив себе, с кем говорю, делаю несколько глубоких вдохов и расслабляюсь обратно. Спокойствие. Думаем логически. Комитет — это не то, что волнует Кёю. Комитет — это способ показать его серьезность. Почти метафора, которая, впрочем, и как самостоятельный факт тоже может быть воспринята.

Это почти предупреждение, что еще одна тайна — и он… будет разочарован? Интерпретирую примерно так, ибо с моей ситуации какие-то секреты, возможно, даже ставящие под удар остальных, реально выглядят отвратительно. Но Кёя намного ближе ко мне, чем к остальным, и он согласен дать мне шанс попробовать решать самостоятельно.

Это так необычно и немного больно, понимать, что с появлением Широ появилось и осознание более полной ситуации. Без помощи и сильных союзников нам не вывезти, малейшая проблема — и не факт, что умарекавару не столкнет нас в самую яму, наблюдая, вылезем ли. И приходится рисковать. И я не хочу отсиживаться. Не с моим везением ждать, пока остальные все решат — такой козырь, как интерес Бьякурана, нельзя упустить.

— Прости, — однако, я осторожно делаю попытку обнять друга.

— Травоядное, запомни, — Кёя едва заметно кивнул, после чего притянул меня к себе сам и пристально прищурился. — Я не переношу алкоголь.

— Так сильно не нравится? — склоняю голову набок.

В ответ молчание.

— Хорошо, я запомню.

Молчание.

— Знаешь, почему мне стыдно? Потому что я все время втягиваю тебя в толпу, которую ты так не любишь, но вчера решила действовать совсем-совсем в одиночку. Была слишком необычная ситуация и мне нужно было решать все очень быстро.

Он отстраняет меня от себя, стоит мне начать говорить свою повинную речь, и насмешливо фыркает, когда я заканчиваю, неожиданно взъерошив мне волосы. Замираю.

— Тебе… интересно? — это точно не тот вопрос, который я ждала.

— Да.

— Ясно. Если ты захочешь развлекаться в следующий раз, предупреди меня заранее.

Удивленно смотрю на Хибари абсолютно круглыми глазами.

— И все? Ты не запретишь мне?

— Это твое дело, травоядное, — довольно резко отвечает. Выразительно смотрю на него, вынуждая пояснить мысль.

Занимательная зоология:

 — Травоядному нравится играть в хищника. Пусть играет, у него получается.

Я неожиданно вспоминаю все шутки в этот момент, ранние разговоры про прибившееся к хищнику травоядное, шутки про то, что поступать, как хочется — это у нас «семейное». Но… только что, просто так, после каких-то моих глупых оправданий, неужели это было почти признание?

Что мне нужно было сделать, чтобы Кёя меня реально признал? Почти на равных. Покровительственно, с недовольством моими выходками, но в то же время со снисхождением — я еще только учусь быть хищником. Заигравшееся травоядное. Мне нравится быть простым травоядным. Я с этим не спорю, но почему-то сейчас действительно ощущаю себя зверушкой, что неожиданно показала зубки, стоило ей оказаться загнанной в угол.

Я пошла черт знает куда черт знает с кем вместо того, чтобы написать Кёе, как раньше бы сделала, и просто дождаться «спасения». Почему?

Решив, что разговор исчерпан, Хибари спокойно взял меня за запястье — за ту руку, где рукав был чистый — и потащил обратно к ребятам.

— Все в порядке? — сразу же обеспокоенно поинтересовался Савада.

— Более чем, — Кёя потянул меня обратно на сиденье, снова занимая соседнее место, и, в доказательство того, что между нами мир-дружба-жвачка, я легко оперлась о его плечо, невозмутимо засовывая руку в пачку покки* с шоколадом и доставая две штуки.

Одну сразу закусываю, пребывая в задумчивости, а руку со второй, даже не глядя, отвожу чуть в сторону и ее ловко перехватывает Кёя. С самым меланхоличным и невозмутимым лицом понимаю, что он только что укусил ее прямо у меня с руки. Ну. Бывает.

Внутри давлю нервный смех.

Притихшая Хару о чем-то переглядывается и иногда шепчется с Киоко. Смотрит на меня круглыми глазами и как-то странно. Да и в принципе ребята в некотором замешательстве.

Похожий взгляд был у одноклассников когда я сломала им систему и пришла в брюках. Ну да, сначала школьная форма, потом гуляю ночью с незнакомыми парнями.

Завожу неспешный разговор, втягивая народ в болтовню. Всячески демонстрирую, что все в порядке. Никто ни с кем не ссорился.

К слову, я повышаю планку не только в уровне эпатирующих публику действий. Я повышаю планку в блондинах, черт возьми. Не знаю, почему вспомнилось — от взгляда Киоко как-то мысль пришла. Рёхей, которого я никогда даже как парня рассмотреть не могла, выглядит так, будто приведет меня домой в восемь. Гокудера — будто приведет черт знает во сколько. А Широ выглядит так, будто вообще не приведет меня домой. Ха-ха. Кто круче? Есть ли вообще уровень еще выше?

И это было бы смешно, если бы не было так страшно. Бьякуран ведь прекрасно показал, что для него буквально нет ничего невозможного. Он знает все, знает обо всем. Он даже может буквально все. Даже летать. У него неограниченные финансы, что он продемонстрировал банальным выпендрежем и мельком упомянутым фактом собственной Семьи и нарастающее влияние в мире мафии. Он буквально признался, что ему ничего не стоило поставить Вонголу на колени в параллельных мирах, и если бы не Тсунаеши — она бы не представляла интереса.

Этот уровень «всесильности» близок к божественному. Мне казался всемогущим Кёя, у которого пока что лишь Комитет да сомнительные перспективы дальнейшего захвата власти в префектуре, если он решит продолжить в том же духе, но с таким союзником, как Бьякуран, я даже представить не могу, какие могут открыться возможности.

И я все еще не знаю, какое отношение к теневой стороне мира имеет семья моего друга. Кроме того факта, что самое непосредственное. И еще я не знаю, что из себя на самом деле представляет Вонгола: насколько лоялен лично нам умарекавару, насколько правдивы его ответы.

Широ тоже, если честно, веры не слишком много, но… этот человек буквально знает обо мне все. И я как-то после вчерашнего не могу не проникнуться к нему доверием. Просто потому что у него была тысяча и одна возможность меня прибить, да так, что никто никогда бы не определил, чьих рук дело. И не факт, что нашли бы тело.

Наверное, именно поэтому я вчера весь вечер ощущала, что я с ним оставалась одна. Без мам, пап, друзей, без Кёи. Даже без собственного имени. Имени, которое словно снимало с меня всю ответственность, говорило: «ты ребенок, расслабься, дети не должны решать такие сложные вещи».

Ничто не отрезвляет так, как нахождение прямо на краю крыши многоэтажки с настоящей возможностью упасть вниз.

Впереди еще много всего, но, уверена, мы с Широ сможем вместе объяснить некоторые детали нашего общения ребятам и придумаем, что делать дальше. Нужно только дождаться его приезда в Намимори.

Мне немного страшно от мысли, что Широ, в общем-то, действительно мафиози. Он совсем на другом уровне, нежели мы все. Выше умарекавару, которого я опасалась до этого момента сильнее всего. И еще… его слова про Альянс, про собственную Семью. Мне не дает покоя тот самый факт, что мафия — это не только красивый выстрел в сердце врагу. Это наркотики, черный рынок, похищения, грязь. Да, я могу сколько угодно слушать сказки про Королевскую Семью и даже верю в ее благородство, но… какое место во всей этой грязной пучине отведено Широ и его «небольшой Семье»? Есть ли у него какие-нибудь принципиальные ограничения?

Бьякуран выглядел как человек, цель которого всегда оправдывает любые средства.

Я могу закрыть глаза на «средства» Кёи — безобидное избиение тех, кто стоит на его пути. Но я вряд ли смогу закрыть глаза на что-то настолько масштабное, как подпольный наркобизнес или вроде того. Что же из себя представляет мафия этого мира?

Я ведь даже названия Семьи Бьякурана не знаю. А даже если бы и знала, спросить особо не у кого. Не подойду же я к умарекавару со словами «а ты случайно не знаешь босса мафиози по имени Бьякуран, светленького такого, вот, у меня тут герб его Семьи на кофточке, посмотришь»?

До дома я доехала несколько задумчивая, да и Кёя был немного отстраненным, но остальные вполне мило болтали. Мы немного сыграли в картишки, но участвовала я больше для конспирации, чем из интереса. Хибари демонстративно заглядывал ко мне в карты, отказавшись играть сам, и я с весельем думала, что едва удерживался от того, чтобы не сказать, как лучше сходить. Я была в одной «команде» с девчонками, играли, получилось, три на три — Киоко, Хару и я с Кёей против Тсунаеши с ехидно вставляющим комментарии умарекавару на плече, Такеши и Хаято. Мальчишек обыгрывали, причем задорно так, быстро, им явно не везло.

Договорились, когда соберемся в следующий раз, поиграть в мафию. Все как-то нервно рассмеялись на такое предложение, но — в карточную, а не настоящую — играть были полностью согласны.

Вернувшись в Намимори, мы разбрелись по домам и на пару дней затихли. Я гордо продемонстрировала отцу пояс, сказала, что немного повздорила с Рью, поэтому пока не буду ходить на тренировки, а затем мы с то-саном дружно дождались возвращение блудной матери. Ребята были в курсе ситуации, так что я самозабвенно сидела сычом, только Киоко заглянула поболтать одним вечерочком и как-то неожиданно присоединилась к капитальной уборке.

К «дню икс» дом сверкал, были приготовлены ее любимые блюда, либо же все нарезано для их приготовления — хотелось встречать маму со свежим и тепленьким. Запрыгнув на заднее сиденье отцовской машины, я рассматривала мелькающие за окном домики. Мы укатили в аэропорт — встречать ее, в этот раз решив, что ка-сан должна ехать с семьей, а не на такси.

Наконец-то она вернулась.

Отдохнувшая, посвежевшая, по всем соскучившаяся, мама принесла в дом уютную семейную атмосферу. А меня заклинило. Загруженная размышлениями и проблемами мирового масштаба, я никак не могла влиться в эту идиллию. Я абсолютно отвыкла за жалкие несколько месяцев от всего этого. И наша обычная семья сейчас была какой-то… их двоих, но не моей. Я неловко молчала, когда родители расспрашивали меня за семейными ужинами о том, как дела, как прошел турнир, как мои отношения с друзьями. «Все хорошо», «нормально», «здорово», «я пойду?» и уже после разговоров иногда накатывающее чувство стыда, будто я проблемный подросток — страшно, что родители могут подумать, будто мое отдаление итог их споров. Это совсем не их вина, я бы рассказала больше, да только от размышлений, что сказать, а о чем умолчать, становилось как-то тошно. И я не говорила ничего.

Я терпеть не могу ложь, но так вышло, что я совсем заврусь, если скажу хоть что-то.

Это касалось не только родителей, но и ребят. Мне было некомфортно осознавать, что я утаиваю от компании личность Широ, пусть они все уже давно потеряли к нему интерес, не подозревающие ни о чем. А вот сам Бьякуран вышел на связь на следующий день после моего прибытия обратно в мирный Намимори. Так вышло, что он-то и слушал, как меня все достало, причем я не стеснялась сказать, что часть моих заморочек — именно из-за него.

Не знаю, о чем он думал в такие моменты, но мне было просто необходимо кому-то поныть, и Бьякуран, раз уж стал причиной моего стресса и все так же расспрашивал и реально интересовался, как мои дела, как раз стал слушателем. Наши разговоры даже вышли на новый уровень — мы созванивались. Тот номер, тот смех, что напугал нас с Шоичи перед падением снарядов от базуки — был его. У Широ был не такой завораживающий, как у Кёи, но довольно приятный голос. И с ним можно было болтать на английском, в котором, не удивительно, мне не хватало практики даже несмотря на интернет-общение на различных ресурсах.

Я чуть успокаивалась, слушая спокойные интонации, с которыми он рассказывал мне что-нибудь сам. Серьезные темы заходили редко, и его тон, говорящий лучше любых слов, что все под контролем, мне… нравился, да. Вселял уверенность, что все правда под контролем и идет правильно. Но в основном мы болтали ни о чем, просто поддерживая диалог рандомными темами. Иногда я спрашивала, когда он сможет приехать, но четкого ответа пока не было. Ясно, вряд ли скоро. Обещания, что у нас и без него будет полно новых знакомых, меня как-то не воодушевляли. Знающий наперед, как оказалось, большинство дальнейших событий, Широ отказывался их озвучивать, советуя всему идти своим чередом. Это казалось мне несправедливым и немного обидным, но, уверенная, что пока никакой опасности быть не должно — Бьякуран сказал, что у нас есть как минимум полгода до опасной движухи, причем это при самом худшем раскладе.

Это было чертовски мало, но по сравнению с чувством, что беда нагрянет «вот прям счаз» — как бальзам на душу.

С Кёей мы… мы не ссорились, чтобы мириться, но некоторое напряжение было. Другу было сложно смириться с фактом, что я приобретаю некоторую независимость, хоть он и утверждал, что доволен моими попытками подражать хищникам. «Хищники» ему нравились, независимость и силу Кёя уважал, но собственник в нем был сильнее.

Мне совсем не хотелось выглядеть в глазах друга безрассудной и зарвавшейся, также мне не хотелось заставлять его беспокоиться о своем решении. Большую часть времени даже на каникулах Хибари проводил в школе. Я иногда заглядывала, неосознанно сравнивая тот трепет, с которым меня провожали члены ДК сейчас и то снисходительное раздражение, с которым смотрели, стоило мне придти «в гости» в начале года. Правда, приходя в свободно-уличной одежде и видя их всех во главе с Кёей в школьной форме я ощущала себя немного ломающей систему.

Двадцать шестого августа шумно отпраздновали день рождения Рёхея, для разнообразия отправившись на пикник. Перед первым сентября это был наш последний крупный сбор, но между собой мы виделись почти ежедневно. Намимори показался мне неожиданно тесным. А может, дело было в том, что я всегда умышленно выбирала маршрут, идя по которому обязательно должна была кого-то встретить.

Неожиданностью стало то, что Киоко и Хару несколько раз вытаскивали меня заниматься «девичьими делами». Как «настоящие подружки», исключительно женским составом, к которому, слава звездам и моей удаче, не захотели присоединить еще и Бьянки, больше общего имевшую с Наной-сан, нежели с нами.

Мы сходили в кино на какую-то глупую мелодраму — они ревели от пафосных фраз, я сидела с улыбкой и умилялась отношениям главных героев. И залипала на актера. Только призналась в этом почему-то одна я. Эти две наивные скромницы предпочли только смущенно краснеть и ахать.

Также на марафоне «девичьих дел» мы один раз переночевали у Миуры, обсуждая всякую ерунду. Дом у нее был большой, родители — очень милые интеллигентные люди. Отец казался несколько простоватым, но был каким-то крутым профессором. Да и сама Хару, все же, ходила в элитную Мидори.

Но в школе подруг у нее почему-то не было. Мама Хару очень тепло улыбалась и радовалась, что она наконец привела домой подруг, да таких хороших. Мы, как истинные скромницы, смущались.

Было здорово и уютно, конечно, но в их компании я потихоньку казалась самой себе лишней. Так уж вышло, что мы с Киоко строили свои отношения не на общности интересов, будучи практически полными противоположностями, а на чем-то более «высоком», просто общались, принимая различия. Это было интересно, мы дополняли друг друга. С Хару же они вдвоем могли часами обсуждать одинаковые предпочтения в еде, одежде, жанрах, персонажах, рукоделие, готовку. У них было столько общего, что я искренне порадовалась за подругу, даже устыдившись — нежный цветочек Сасагава почти все время проводила буквально с мальчишкой в юбке, я и не знала, как она могла скучать по чему-то более девчачьему и чувственному. А было видно — ей такого не хватало.

— Давайте говорить о парнях! — заявила Хару, сверкнув глазами, когда мы сидели в небольшой кафешке в центре, выбравшись на «прогулку подружек».

Ками-сама, дай мне сил. Сеанс шоппинга с этими двумя я еще стоически выдержала, все же, я не была совсем безразлична к тому, как выглядеть, так что мы вполне здорово и активно обсудили различные стили и образы. В моде я не разбиралась, но и несочетаемое не сочетала, простите за каламбур, и поддержать разговор могла.

Но вот теперь уже… перебор.

— Ну давайте, — вопреки своим мысленным воззваниям, я выгнула бровь и отпила клубничного лимонада, чуть звякнув трубочкой о кубики льда, что оставались в стакане и медленно таяли.

Не думаю, что два этих наивных солнышка смогут совсем уж вынести мне мозг или задать неудобный вопрос. А сама я смущать их вроде как не планировала.

— Хана-чан! — они синхронно подались вперед, прищурившись.

Чувствую подставу.

— Да-а?

— Кто тебе нравится? — озвучивает всеобщий интерес Киоко.

— Это тот взрослый парень? — делает страшные глаза Миура.

— Он к тебе не приставал?

— Хана-чан, а вы целовались?

Два последних вопроса звучат синхронно. Девчонки выразительно смотрят друг на друга, после чего снова пристально смотрят на меня. Вздыхаю, прикрыв глаза и отодвинув от себя стакан.

— Так. По порядку. Мне много кто нравится. Если вы не заметили, у нас прекрасные ребята.

Девчонки растерянно переглянулись, после чего на их лицах появилось некоторое недовольство. Ну да, они ожидали от меня чего-то более интригующего и волнующего трепетные сердечки, а не «все хорошие, победила дружба».

— И да, Широ мне тоже нравится, — продолжаю и вижу, как у них снова глаза загораются, — но-но-но! Притормозите.

Смешки и хихиканье. Какой поз-з-зор, но мне начинает нравится болтать о такой ерунде. Говорить вслух убедительнее, чем думать про себя, все же, за слова я предпочитаю отвечать. Итак, начинает небольшое самовнушение и убеждаемся, что все под контролем:

— Я ни в кого не влюблена. Нет, Широ ко мне не приставал, у нас разница в десять лет и он не педофил. Напомню, что наше общение проходило через переписку. Я нравлюсь ему, как взрослая адекватная личность, а не девочка для приставаний. И все остальные предположения — глупости.

Взрослая личность, адекватная, да-да.

И еще я сидела у него на коленях. И на ручках. И еще у него дыхание горячее.

И он знает, пусть и не точный возраст, но то, что я старше, чем четырнадцатилетняя девочка. Надеюсь, это мешает только моему восприятию.

Цифры лгут, это точно.

Черт, Ками-сама, спаси и сохрани, если я сейчас покраснею, то они с меня не слезут. Я не хочу думать о том, что происходит, с этой стороны, но мой четырнадцатилетний организм с этим немного не согласен. Так. Отставить. Стокгольмские. Синдромы. Мне следовало бы здорово опасаться его, но, видимо, сколько бы я ни ругала глупых девчонок из дорам, что выбирают «бэд боя» вместо хорошего мальчика, я к ним как раз отношусь. Чего только стоил Кёя, а теперь еще и это.

— Давайте лучше, — вздыхаю, — обсудим других ребят. Вам нравятся наши мальчишки?

Подмигиваю и наблюдаю очаровательную растерянность снова переглянувшихся девчонок. Мое внутреннее трололо потирает лапки и поднимает голову. Я, вроде, не хотела их смущать? Перехотела.

— Как вам Хаято? — бросаю взгляд на Хару. Она ничуть не меняется в лице, разве что немного недоуменно смотрит на Киоко, молчаливо спрашивая, при чем тут Гокудера.

— Ха-хах, Хане-чан просто нравятся блондины, — делает неверные выводы подруга и их же объясняет Хару. Они переглядываются, задумываясь о новичке, после чего у обоих на момент стекленеет взгляд. Очаровательно!

Но, минутку, серьезно, Киоко не замечает как Миура постоянно с ним собачится, причем так… банально, что я почти уверена, что что-то есть, несмотря на крики про «выйду замуж за Тсуну-сана»? Ладно, это мое воображение, возможно.

— Хахи! Как вообще можно думать о… нем… он же… — очнувшись, она краснеет так очевидно и пытается изображать злость, но я теперь точно вижу, что это не мое воображение. Выразительно смотрю на Киоко, которая прикрывает рот рукой и начинает о чем-то догадываться. — Он ведет себя, как якудза, обижает детей и плохо влияет на Реборн-куна и Ламбо-куна, курит и постоянно хамит!..

— Ха-ха, да, Гокудера-кун бывает груб, — подруга мягко соглашается с Миурой, одновременно с этим осторожно кладя руку ей на плечо, призывая к спокойствию.

Очаровательно. Подпираю лицо рукой и ухмыляюсь. Хару не понимает причину такого выражения, а Киоко пояснять не будет, хех.

— А еще он признанный красавчик, — невозмутимо говорю. Обе девчонки краснеют. — И очень умный, он с легкостью может набрать сто баллов на экзаменах. — Хару, не знавшая этой детали, удивленно округляет глаза. — А также он очень ответственный и преданный, часто помогает ребятам и объясняет им сложные темы. А если вы будете внимательнее, то заметите, что, несмотря на взрывной итальянский характер, Хаято все-таки старается быть помягче.

Небольшая пауза.

— А Такеши? — продолжаю выдвигать кандидатов.

— О? — Сасагава удивленно смотрит на меня, сбившись с мысли.

Я медленно, но верно отвожу разговор от темы Тсунаеши, оставляя его напоследок. Простите, парни, но сейчас мы перемоем вам косточки и будем делать это, пока девчонкам не надоест судачить о парнях. О совместном увлечении двух этих подружань я с ними говорить отказываюсь — это похоже на театр абсурда.

— Хахи? Ямамото-кун любит детей и очень заботливый! Он хороший друг.

— А ведь он очень популярен у нас в школе, — Киоко задумчиво подносит палец к губам, — не удивительно, Такеши-кун ведь всегда так добр ко всем. И он действительно отлично играет в бейсбол, это очень здорово.

— А еще он высокий и похож на того чувака из мелодрамы, — подмигиваю снова засмущавшимся девчонкам.

Так, пора прекратить это делать, комментарии про внешность среди их очаровательных «добрый», «заботливый» и прочего уруру-мимими, черт характера, выглядят немного… не очень. Мда, действительно, скоро буду производить впечатление распутной барышни. Искушаю девичьи сердца.

— А Хибари-кун? — берет инициативу Хару, едва не ложась на стол, так приближается ко мне. — Что ты про него скажешь, Хана-чан? — щурится.

— Восхитителен во всех отношениях, — если она хотела меня смутить в ответ, у нее не получилось. — Просто вспомни его голос.

— Ха-хи-и-и! — Миура едва не переворачивает стол от такого признания.

Киоко смеется. Я улыбаюсь, наблюдая за оторопевшей Хару, которая искренне пытается вспомнить его голос. Вспоминает, вздрагивает, чуть покраснев.

— И все равно, он — черствый и жестокий эгоист, — Хару гордо отворачивается. — Он тебя обидел! Ты такая добрая, что прощаешь его грубое поведение.

— Кёя — мой лучший друг, — четко выговариваю, прищурившись, и от заметно понизившегося градуса атмосферы Миура удивляется. — Мы знакомы с детства, он мне как старший брат, Хару-чан, и я всегда буду на его стороне, потому что я знаю, что Кёя — всегда будет на моей. Он сложно сходится с людьми, но если это происходит, я не представляю человека надежнее.

Хочется выдать, что на самом деле он чертовски чуткий и очень заботливый, когда дело касается близких, но это уже перебор соплей. Пристально рассматриваю Миуру, пока у нее отвисает челюсть.

— Н-но Хару же видела, как он грубо с тобой обращается, совсем не слушает!

— Ничуть, — отрицательно мотаю головой. — Где ты видела, чтобы он поступал со мной плохо?

— Когда ни с того ни с сего вывел тебя в поезде, а перед этим бросил после турнира?

— Кёя беспокоился за меня. После турнира у него были важные дела, он общался с организаторами и договаривался, чтобы я не предстала топлесс по телевизору. А в поезде нам нужно было это прояснить, также как и то, что ему не понравилось мое общение со взрослым парнем в незнакомом городе.

— Оу, — до Киоко доходит полная картина и она удивленно смотрит на меня, будто впервые видит.

Мне нравится, как они постепенно… понимают. Меня, на самом деле, немного раздражают подобные разговоры, вроде как обсуждение людей за спиной, но сейчас мы просто мило сплетничаем о хорошем, так что почему нет? Тем более, если у меня есть шанс открыть девчонкам глаза на некоторые вещи? Я боюсь проговориться про проблемы Хаято, но никто не мешает мне напомнить, что он действительно старается быть мягче и очень заботлив к Саваде. А вот Хибари я не боюсь разрушить страшную репутацию. Вот вообще не боюсь. Она и так бежит впереди Кёи, этот человеческий вакуум вокруг, я считаю, он совсем не заслуживает.

— А как же тогда его слава «демона Намимори»? — на лице у Миуры судорожная работа мысли. — Если ты говоришь, что он хороший, то это тоже неправда?

— Все правда, — пожимаю плечами, — но даже у таких людей бывают друзья, разве нет?

Разрыв шаблона. Хару не понимает. Просто берет и не понимает, и Киоко, поняв, что мне нравится смотреть на реакции Миуры, объясняет:

— Дело в том, что Хана-чан такой человек, что ей не важно, что делает человек, важно именно то, как он проявляет себя в общении с ней, — улыбка.

— Хахи? Но разве не понятно, что плохой человек однажды проявит свои черты и в дружбе? Как можно общаться, зная, что человек делает другим плохие вещи, как он ужасен?

— Я не считаю, — вздох, — что кто-либо из моих друзей ужасен. И мне не важно, какими они кажутся со стороны. Когда я называю человека другом, для меня существует только то, какой он настоящий, мой друг, а не то, как он ведет себя с другими.

— А если он совершит плохой поступок?

— По отношению ко мне? Если нет, то он все равно останется моим другом. Я постараюсь объяснить, в чем его поступок плох, если он сам этого не осознает. Но, может, у него не было выбора, кроме как поступить именно так?

Разговоры-разговоры. Миура не принимает мою позицию и вполне аргументированно — не ожидала от нее — спорит. Мы используем примеры из жизни, моделируя как выдуманные безликие ситуации, так и разбирая промахи настоящих людей. На примере того же Хаято мы сидим очень долго — у Хару личная непереносимость нашего новичка, у меня же в ушах стучат его слова из десятилетнего будущего: «мы друзья».

Ее речи в основном завязаны на обращении с детьми, на грубости с окружающими. Я же парирую, пытаясь не влезать в чужих тараканов и не демонстрировать их Хару, просто безлико отвечая, что у всех различные вкусы и интересы, и что мне намного приятнее честная грубость, чем доброжелательная ложь — вот уж с кем я точно не стала бы общаться, так это с вежливым лицемером, который тратит и свое, и мое время. Киоко пытается нас успокоить, боясь, что спор перейдет на личности, и, в принципе, оказывается права.

Мы с Миурой похожи, спорщицы «до последнего». Но на ее фоне я кажусь образцом сдержанности, ведь мне даже импонируют ее взгляды — они не похожи на мои нынешние, но она действительно понимает, о чем говорит. Ей, в отличие от меня, реально только четырнадцать. Мою позицию Хару не может принять исключительно из-за того, что… просто принципиально не может отказаться от своих убеждений. Такая твердая уверенность мне импонирует. Это здорово. Это то, что мне самой хотелось бы иметь. Но конкретно сейчас Хару не согласна со мной и оттого злится, считая, что наиболее верным решением будет переубедить меня. Но именно это она сделать точно не сможет.

Не могу не признать, активно споря, что мы все же имеем с Миурой больше общего, чем кажется. С ней приятно выяснять отношения, в отличие от Киоко, что не терпит разговоров с таким высоким градусом напряженности. Ради подруги мы замолкаем, оставаясь при своем, после чего, смерив друг друга взглядами, потихоньку расходимся. Я смотрю на Хару даже уважительно, она на меня — задумчиво и немного раздраженно. Думаю, я подкинула ей пищи для размышлений.

Надеюсь, у нее отложится что-то из этого разговора и однажды, если она столкнется с нашей мафиозной частью жизни, а не с шутками и разговорами про нее, Хару сможет адекватно взвесить происходящее и оправдать хотя бы часть чужих поступков. В ее возрасте — забавно звучит — я тоже придерживалась более резких взглядов.

Но теперь я так уже не могу. Просто не получается. Еще в тот день, когда Кёя завалился ко мне в начальной школе домой посреди ночи я поняла, что приоритеты сместились — окончательно и бесповоротно. Болтая на английском и давясь горьким вином в Осаке я в этом убедилась.

И, к слову про то, что нельзя или можно принять, понять, простить и далее по тексту…

— Явилась-таки, — спустя полторы недели после турнира хмыкнул Рью, смерив меня, выходящую из раздевалки, взглядом.

Мы не разговаривали с тех пор, как с утра я бросила ему в лицо черно-красный пояс и потом, в следующий наш разговор, наговорила много… не слишком хороших вещей, будучи под впечатлением от встречи с Широ и на волне какого-то безумного дерзкого пафоса. Юношеский максимализм во всей красе.

— Ага, — зал пуст, снова вечер пятницы, а тренировки основного состава ребят у нас в секции проходят по будням в более раннее время. Я намеренно прихожу в то время, которое мы выбирали для тренировки уже с Рью. — Что будем делать?

Окада смотрит на меня задумчиво, взглядом постоянно возвращаясь к поясу. Неосознанно упираюсь в бок рукой, положив ладонь прямо на него.

— Если бы ты меня не разозлил, я бы там легла, — неожиданно говорю, по-доброму усмехаясь.

— Я решил вернуться на соревнования, — тем же тоном мне отвечает и семпай.

— Вот как, — склоняю голову на бок, — значит…

— Я пока не смогу быть тренером, — хмыкает насмешливо, но взглядом извиняется. Я знаю, на самом деле у него две причины — он не может быть тренером не потому, что сам спортсмен. Он не может быть тренером, потому что… турнир прекрасно показал — Рью не готов.

— Да уж, у меня как раз была мысль немного сбавить темп тренировок, — признаюсь, пусть и знаю, что Рью может посчитать, что я испытание турниром тоже не выдержала.

— Я буду выезжать на соревнования не так уж часто, нужно сначала восстановить форму, — неожиданно признается, — если сенсей согласится, я могу продолжать тренироваться с тобой отдельно.

— Вот как…

— Подумай, — улыбка.

— По пятницам? — сразу предлагаю.

— Да, можно. А сейчас?..

— Прекращаем бездельничать и я тебе врежу.

— Ха-ха, прости, но я протру тобой полы, Хана-чи. Снова.

— Дорасту до твоей весовой категории, и…

— Коротышка, ты будешь в ней, только если станешь жи-ирная, как поезд пассажирный.

— Рью!..

Можно сказать, что этим летом я просто подводила итоги первого триместра средней школы, в корне изменившего мою спокойную и размеренную жизнь, да и ребята занимались тем же самым. Говорила мне Аки, что средняя школа — самая интересная пора, не врет аниме. А в среднюю школу мне ходить еще два с половиной года, как бы дожить до старшей с таким интересом?

На день рождения Рёхея мы запоздало открыли купальный сезон и всей толпой собрались, наконец, на пляж. За исключением Кёи, лимит которого на общение снова был превышен. Что-то подсказывало мне, что тонкое чувство прекрасного не позволяло Хибари отправляться с нами на совместное купание, но подтверждение своим догадкам я не нашла. Но зато к нам присоединилась Бьянки, дабы не травмировать Хаято надевшая забавные солнцезащитные очки, а вместе с ней и Ламбо, что было немного напряжно, но, в принципе, никто не был против. Хару, которую позвала Киоко, вовсе была счастлива.

Девчонки в ярких пляжных купальниках были похожи на моделей с обложки, не удивительно, что Тсунаеши неловко спотыкался в два раза больше обычного и путал слова. Я выглядела, кхм, более реалистично — ноги и немного руки в синяках с тренировок, купальник с шортиками и относительно закрытым спортивным топом вместо бикини на бретельках, как у девчонок.

Хару и Киоко немного поплескались на мелководье, после чего стали заниматься едой и одновременно с этим купаться в «солнечных ваннах». Было решено заодно пожарить шашлыков, как раз и место мы выбрали удаленное. Такеши, который был главным помощником в организации любого приема пищи, притащил мангал. Бьянки следила за Ламбо и наслаждалась с берега солнечными ваннами в компании умарекавару. Я же с мальчишками была везде — то на берегу, то в воде. И если вы думаете, что мы так развлекались, то вы ошибаетесь.

Мы просто следовали за Савадой, который то «буду учиться плавать», то «дайте вылезу и умру головой в песке». Не выдержав, я просто на пару с Такеши схватила его за руку под воинственные крики Рёхея и буквально затащила в воду.

Неожиданно на миниатюрном надувном матрасе появился Реборн, невозмутимо поднявший с глаз маску для дайвинга.

— Ты же с Бьянки загорал? — непонимающе оборачиваюсь, но отравительница, надвинув шляпу на лицо, спокойно загорает уже в одиночестве.

Она поднимает голову — почему-то без очков — и Хаято неожиданно хрипит, падая на спину прямо в воде. Ну, хоть на спину. Вместо того, чтобы тонуть — бессильно дрейфует к берегу. Ладно, пусть «отдохнет» немного.

— А за Ламбо кто следит?

— Девочки, — просто отвечает умарекавару.

— Ну ладно…

— Как успехи у моего никчемного ученика? — игнорируя крики Савады, который истерично цеплялся за высокого Такеши, сам уже не чувствуя дна, с интересом спросил. — Может, помочь? — неизвестно, откуда, у него появился пистолет.

— Хи-и-и, я же утону сразу же!

— Может, ему и правда не помешает заряд решительности? — демонстративно прикладываю палец к губам, «задумавшись».

Я не злилась на него за тот случай с выстрелом. Я не вспоминала о нем особо, занятая более важными размышлениями о Бьякуране, не чувствовала в себе пламени, вроде как, да и просто… смирилась? Тем более, все было честно: я сама хотела пламя, я его и получила. Чисто из хладнокровного расчета это был лучший момент, ибо решительнее, чем на турнире, я точно при Реборне еще не была.

Казалось, он ожидал от меня чего-то, какой-то реакции, взбрыка, но ничего не было. Не знаю, добавило это или убавило мне очков в его глазах, но в моменты, когда мы могли совместно шутить и он хоть чуть-чуть, но признавал меня, было здорово.

Я знала, что он ориентирован исключительно на Тсунаеши и не обязан проявлять симпатию к его окружению, однако умарекавару позволял Кёе что-то решать и ставить условия, сидел на плече Такеши и иногда перекидывался со мной парой фраз, будто действительно ориентируясь в своих воспитательных методах на мои реакции.

— А-а, Хана-а, ты с ним заодно! Реборн! За что мне это?!

— Так и быть, умарекавару, давай-ка пощадим его пока, — усмехаюсь.

— Скучная ты.

— Ну, есть такое. Тсунаеши, ты вообще планируешь плавать, или так и будешь использовать Такеши, как буёк?

— А разве не «спасательный круг» лучше сказать? — удивляется, даже перестав так же демонстративно, как мы — угрожали, ныть.

— И так пойдет. Так что? Пробуешь?

— Не хочу пробовать, я утону!

— Никчемный Тсуна, есть только один вид спорта, который может закончится на первой попытке, и это не плавание.

— Аре? А какой?

— Парашютный.

Прячу смешок за кашлем.

— Ты это в туалетном сборнике анекдотов вычитал?

— Да, — невозмутимо.

Уже не прячу смех за кашлем.

Нет, это не то, о чем я говорила, когда упоминала его воспитательные методы, это шутки. Но еще с того самого волейбольного матча, когда я уговорила его немного понаблюдать и не использовать пули он действительно немного серьезнее относится ко мне. Не знаю, с чем это связано. Возможно, в принципе с тем, что я позиционирую себя в нашей компании как мозги.

А к концу нашего пляжного приключения Савада все-таки нашел в себе силы вполне сносно держаться на воде. Вся его проблема, на самом деле, от того, что он совершенно воде не доверяет, как не доверяет и своей возможности задержать дыхание. Он не может расслабиться, чтобы плыть, только судорожно дергается, и от этого тонет. Вроде бы Такеши смог объяснить ему что-то, а Рёхей, изображая скорее боевую водоросль, а не пловца, даже показал своим примером — плавать можно как угодно. Вот ребятам он доверяет. И мне тоже. Я лениво нарезала вокруг него круги, пока он судорожно пытался удерживаться на плаву просто на одном месте. Рядом страховал Такеши.

Хаято, который, немного полежав на воде, предпочел отсидеться на берегу, боясь, что сестра еще что-нибудь выкинет, неожиданно помог девчонкам, а затем притащил откуда-то арбуз.

Черт возьми, разве этого мало для счастья? Мы сожрали его крайне некультурно — да, часть порезали, но большую часть просто достали прямо из огромной половинки ложками, уставшие и довольные усевшись вокруг арбуза.

Затем Ламбо не преминул надеть получившийся шлем себе на голову. Смешно было всем, а «отмывала» его прямо в прибрежных волнах почему-то я, ибо та же Хару вообще проблемы не видела. Мальчишка сначала вырывался и Миура вообще посчитала меня каким-то изувером, но потом он вроде понял, что липкий сок совсем не круто ощущается на голове, и смирился. Вообще, я могла остановить его еще когда он планировал примерить сию прелесть, но зачем? Сфоткала ребенка на память, а потом уже объяснила, почему не стоило это делать. Без проверки на собственном опыте он бы все равно не понял.

Без проверки на собственном опыте никто никогда не понимает, такие уж мы, люди. И это проблема совсем не маленького Ламбо.

А впереди снова была школа.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 26. Доктор.

Как все хорошее однажды подходит к концу, так подходили к концу и эти прекрасные летние каникулы.

Перед очередным учебным годом, как всегда, было то самое чувство предвкушения, однако у меня оно как-то… не слишком проявлялось. У Хибари, кстати, тоже, так что перед самым выходом на учебу я вынужденно дежурила в медпункте, помогая залепить многочисленные ссадины провинившейся «толпе» из Комитета.

— Благодарим, Курокава-сан, — поклонился Кусакабе с рассеченной бровью.

— Да ладно, — пожимаю плечами.

В последнее время я все чаще задумываюсь, что действительно намного легче отношусь ко многим поступкам Кёи. Будто кто-то выключает мое критическое мышление — мне уже очень давно не хочется удивиться, как он может причинять своим подчиненным столько боли.

Всего лишь физической. Всего-лишь синяки, выглядит страшно, но, на деле, ничего серьезного. Кёя знает, куда бить, поэтому парни и падают так часто от его тонфа.

По сути, это не идет ни в какое сравнение с ударом, который может проломить чертов древесный столб или оставить тонфа торчать в стене. Бетонной.

— Даже не знаю, что его так разозлило сегодня, — вздыхаю, осматривая медпункт, а затем вспоминаю об одном довольно важном вопросе. — Ребят, а у нас есть какие-нибудь продвижения в поиске врача? Часть триместра еще можно было потерпеть, но второй триместр с пустым медпунктом — уже не нормально, нет? Куда муниципалитет смотрит?

— Хе-хе, сегодня, — пока Тетсуя сидит на кушетке с мрачным видом, дожидаясь своей помощи — он пострадал меньше всех и был последний в «очереди», — поясняет один из парней, — как раз приняли к нам на работу медбрата. Директор не согласовал это с главой, хе-хе.

— О, — задумчиво склоняю голову набок, получив ответ сразу на два вопроса, — а ему реально есть до этого дело?

Парни бледнеют и я машу рукой, мол, не стоит пытаться отвечать, это риторический вопрос.

— Ладно-ладно, посмотрим, что там за новый медбрат.

Кёя в своем репертуаре. Я даже не задумалась, что это… немного странно, что его разозлило просто принятие нового врача. Что-то я стала слишком уж плохого о нем мнения.

Однозначно, его злило совсем не это.

В первый же учебный день на большой перемене ко мне подбежала девочка из какого-то параллельного класса. Кажется, я даже встречала ее в начальной школе, но мы никогда не общались.

— Курокава-сан, — прижимая руки к груди в почти молитвенном жесте, прошептала она, — нам нужна ваша помощь!

Как представитель Комитета, я не сильно удивилась, что они обратились именно ко мне. Все же, после моего эпатажа в штанах, некоторые девчонки видели во мне кого-то вроде защитницы-феминистки-семпая-кумира, нужное подчеркнуть или же использовать все сразу.

— Конечно, что такое? — дружелюбно улыбаясь, я сменила курс, решив, что заглянуть к Кёе можно и позже. Девочка привела меня к еще двоим, одна из которых была мне знакома чуть лучше — Хаяши-чан, с которой мы даже обе состояли в младшей школе в студенческом совете. Сейчас она выглядела довольно бледно, чуть придерживаясь рукой за живот. В принципе, в нашем возрасте и с нашим полом это довольно нормальная ситуация.

— Почему бы Хаяши-чан не сходить в медпункт? — сразу спрашиваю, надеясь, что действительно правильно помню фамилию знакомой.

Правильно, видимо, однако ее реакция мне не нравится. Как и девочка, что осторожно придерживает ее за плечи, она краснеет и нервно мотает головой.

— Эм? — поворачиваюсь к той, что и привела меня.

— Н-новый медбрат, — едва не заикаясь, говорит она, — д-до… н-н…

— До… вас.?

— До-мо-ГА-ЕТ-СЯЯ!

Ошарашенно распахиваю глаза, едва не отступая на шаг, оглушенная немного истеричным вскриком. Третья девчонка тоже краснеет. Да я, сказать по правде, если бы не побледнела, то покраснела бы точно. Но я не смущаюсь, нет. Это страшно.

— Возможно, вы неправильно поняли друг друга?

— Н-нет, он… — Хаяши сжимается и я как-то не слишком хочу, чтобы она продолжала, слишком уж испуганно выглядит.

— Ну-ка пойдем, — осторожно продеваю руки в рукава гакурана под почти восхищенными взглядами. — Не волнуйтесь, сейчас мы разберемся с этим, — стараюсь улыбнуться максимально тепло, мягко растрепав волосы миниатюрной и все еще выглядящей так, будто сейчас помрет, Хаяши. Она помнит этот мой жест еще с младшей школы, да и остальные, видимо, о чем-то да наслышаны, так что все чуть улыбаются в ответ, немного расслабляясь.

Господи, как же я блефую. Делаю вид, что все под контролем, однако.

По пути отлавливаю парня, патрулирующего этаж, и жестом подзываю к себе.

— Что-то случилось, Курокава-сан? — он бросает внимательный взгляд на стоящих у меня за спиной девчонок и на мой гакуран, что обычно болтается на плечах или вовсе игнорируется — я хожу просто с лентой на рукаве рубашки.

— Передай главе или Кусакабе-куну, что я прошу как можно скорее подойти к медпункту, пожалуйста? Если скажешь Кёе, то так, чтобы он не подумал, что что-то со мной.

— Так точно!

Девчонки воспряли духом еще сильнее, стоило парню быстрым шагом отправиться выполнять требуемое. А я, конечно, молодец — не додумалась попросить его самого просто побыть сопровождающим, мало ли, может, действительно что-то Хияши приглючилось? Впрочем, она всегда была довольно адекватной девочкой, я не думаю, что ее бы так напугала простая пошлая шутка.

Да и даже если это была просто шутка, новый медбрат однозначно уже успел превысить свои полномочия, раз довел ее, а с этим стоит разобраться.

Останавливаюсь, мельком бросив взгляд на дверь, на которой пока не появилась табличка с именем нового врача.

— Как его там?..

— Шамал-сан, — подсказывает мне одна из девчонок.

— Окей, — стучусь.

Выждав пару секунд, открываю дверь и вхожу. В нос мне сразу бросается запах… саке? Первичный осмотр медкабинета показывает, что все находится в какой-то небольшой анархии. Впрочем, это как раз меня не смущает — человек пришел на новое место, как специалист он должен убедиться, что все есть, и проверить, в каком оно состоянии.

— Шамал-сан, — громко зову и из-за ближайшей шторки, полагаю, наш медбрат выглядывает.

Не японец. То, что сразу бросается мне в глаза — он не японец. Не то, чтобы меня волновало — у меня не было неприязни к гайдзинам, как у некоторых других японцев.

Но он похож на… итальянца.

Я замираю, а, заметив меня, молодой мужчина, наоборот, неожиданно широко и глупо улыбается, выходя из-за ширмы полностью. Довольно высокий, довольно симпатичный. Некоторая небритость, некоторая демонстративная небрежность.

— О, привет-привет, очередная пациентка? Что болит, поцелую — все пройдет, — он подмигивает мне, а от дверей — где остались девчонки — слышу возмущенный ропот.

— Кхм, — я испытываю некоторый разрыв шаблона от его тупого тона. Это, простите, было «домогательство»?

Я просто стою и хлопаю глазами, пока не зная, что сделать, а он приближается ко мне. Протягивает ко мне руки и чуть вытягивает губы, будто… действительно…

А вот это уже весомо.

Пощечина. Я отступаю на шаг, чуть перетрусив, но решимости не растеряв. За спиной неожиданная тишина и тихий шепот «Хибари-сан». Отлично. Во мне сразу прибавляется смелости — невозмутимое лицо, расправляю плечи, демонстративно чуть дергаю себя за алую ленту на плече, после чего смотрю прямо в глаза нашему новому доктору.

— Дисциплинарному Комитету Намимори доложили, что вы пристаете к ученицам и проявляете халатность на рабочем месте, поэтому… — едва-едва слышу шорох за спиной, но он так знаком, что я тут же замолкаю и резко делаю шаг в сторону.

— Камикорос! — заканчивает за меня Кёя, рывком приближаясь к недо-врачу.

Удар. От прямого в челюсть наш новый медбрат падает, даже не устояв на ногах, но падает довольно уверенно, я бы даже сказала, профессионально. Не неловко, а вполне правильно группируясь. Почти сразу откатывается, не давая Кёе себя добить, и подскакивает, мирно поднимая руки.

— Ну-ну, мы просто не поняли друг друга, — он уклоняется от следующего удара.

И от еще одного. Убегает, отступает, но ловко — не запинается, не цепляет лекарства, в отличие от Хибари, который банально сносит все на своем пути. Он уходит от тонфа так, будто первый удар, попавший по нему — вовсе случайность. Однако, он все-таки уступает Кёе. Просто потому что Кёе плевать на все, кроме своей очередной добычи.

Я разворачиваюсь и быстрым шагом дохожу до дверей, прихватив со столика обезболивающее. Протягиваю Хаяши:

— Идите на уроки, мы тут разберемся.

— Х-хай! — за спиной грохот, девчонки шустро ретируются подальше, между собой обсуждая что-то вроде «как хорошо, что Хибари-сан пришел». Да, я с ними солидарна.

Развернувшись, вижу, как Кёя задумчиво тыкает тонфой лежащего в отключке мужчину.

— Он же итальянец?

— Да, — согласно кивает, безразлично поднимаясь на ноги. — Пошли отсюда.

— Эй, стоп, — я нервно хватаю друга за рукав.

— Что еще?

— Он действительно приставал к ученицам. Если он связан с мафией, разве не может он…

Неопределенно кручу рукой, не договаривая. Если он итальянец, если он мафиози — разве не может он зайти дальше невинного поцелуйчика? Разве не должно ему быть безразлично, насколько дальше зайти?

— Тебя он не тронет, — уверенно.

— Кёя, в школе дети.

Хибари сжимает кулаки, отворачиваясь.

— Кёя.

— Это решено.

— Что? — удивленно подаюсь вперед, пытаясь заглянуть в лицо друга, но он отворачивается.

— Он будет здесь работать. Так решил умарекавару. Он помешал мне в августе и обещал, что все будет под его личным контролем.

— Что-то не слишком он активно его контролирует, — поджимаю губы.

— В следующий раз я забью их до смерти, — друг ухмыляется.

Кёя говорит «это решено» вместо «я ничего не решаю». Кёя говорит, что умарекавару обещал, но мы оба глубоко в душе понимаем, что умарекавару имеет все возможности, чтобы безнаказанно забирать свое слово так же легко, как дает его.

Кёю это злит, но он уверен, что справится так же, как сейчас вырубил этого «доктора», легко и непринужденно.

Я как никогда четко осознаю, что помощь Широ нам всем необходима. И что Тсунаеши должен как можно скорее узнать степень своих полномочий. Иначе мы просто… не сможем. Ничего не сможем, мы сейчас ничего не представляем из себя и ничего не решаем, кучка детей.

Все, что я могу — только предупредить Киоко-чан. Она обеспокоенно заглядывает мне в лицо и я не могу промолчать:

— Киоко, если тебе потребуется в медпункт, найди меня или Кёю.

— Что? — подруга удивленно округляет глаза, не понимает.

— Киоко. Обещай. Ты не пойдешь в медпункт без меня или Тсунаеши, а если нас не будет — обратишься в Комитет.

— Слухи… те слухи, значит, правда? — она зябко ежится и я осторожно приобнимаю Сасагаву за плечи, медленно кивая.

— Не знаю, что из них — правда, но я не доверяю этому «доктору».

— Хорошо, Хана-чан, я обещаю, — она робко обнимает меня в ответ, после чего отстраняется. — Ты домой сейчас?

— М, да, наверное. Хочу приготовить что-нибудь родителям, они обещали придти пораньше.

— О, — подруга радостно улыбается, кивая, — это отличная идея, удачи тебе.

Мы расходимся. Перед тем, как вернуться домой, я захожу в магазин, уже по привычке покупая немного кошачьего корма. Недалеко от дома высыпаю его, точно зная, что местное зверье регулярно сметает все, чем я подкармливаю их.

Это наше с Кёей маленькое старое хобби. Еще раньше, когда мы много гуляли вместе в детстве, я заметила его склонность к проявлению добра в сторону мелкой живности. И как-то переняла. Серый кошак напомнил мне о том, что у нас в городе довольно много бродячих животных. Так что я завела себе небольшую традицию подкармливать его, да и просто всяких приблудных котеев.

Дома я успеваю доесть вчерашний рис и закатать рукава, чтобы приступить к готовке чего-то, и даже начинаю потихоньку раскладывать ингредиенты для рыбного супа, как…

— Да? — беру трубку и отвечаю довольно резко.

— Оя-оя, Куро-чан, что же ты так недружелюбно? — на английском.

Непроизвольно улыбаюсь. Мы с Широ почти не говорили на японском с тех пор, как встретились вживую. Не то, чтобы английский был у меня так же хорош, как русский, который я, впрочем, почти забыла, но Широ взялся это исправить, так что практики у меня было предостаточно. Кажется, скоро я забуду свой первый язык, зато начну учить до кучи еще и итальянский.

— Привет, Широ, — невозмутимо включаю громкую связь, осторожно нарезая все необходимое для готовки дальше. — Прости, просто разозлилась, что кто-то отвлекает.

— Мне перезвонить?

— Нет-нет. Ты же не просишь меня бежать и искать тебе ответы на домашку, которую я еще даже не открывала, — хмыкаю, придумывая первый попавшийся ответ.

— И правда. Первый учебный день, а ты уже вся в рутине, мм, Куро-чан?

— Есть такое, — хмыкаю снова, задумываясь и почти теряя нить разговора.

— Что-то случилось?

— Почти. У меня есть подозрения, что что-то случится. Знаешь что-нибудь о типе, которого зовут Шамал?

— И где это ты умудрилась его встретить? Допустим, знаю…

— Он устроился к нам в школу медбратом. Умарекавару он зачем-то нужен. Умарекавару это…

— Аркобалено Солнца, Реборн. Я догадался по твоим рассказам, Куро-чан. Что ж, у меня для тебя несколько новостей…

— Давай с ужасных и заканчивай хорошим.

— О-кей. Шамал, Трайдент Шамал — мафиози, какое-то время назад скрывшийся в Японии после скандала с высокопоставленной любовницей. Довольно известный подлец, работает скрытно, но качественно. Я бы не злил его, Куро-чан, специализация этого типа — незаметные отравления с помощью насекомых. Его приглашала к себе на работу Вария, довольно известный и сильный отряд убийц. Несколько раз, но он отказался. Я даже думал позвать его в свою Семью какое-то время, но решил, что обойдусь…

— Есть в нем хоть что-то хорошее? — я уже не уверена, что получится закончить на хорошей ноте.

— Ну, он и правда доктор. Только лечит исключительно девушек.

Устало притянув себе табуретку, я села, положив голову на стол, и глубоко вздохнула. Отлично. Сомнительный тип, кореш Реборна. Действительно беспринципный мафиози, которого следует опасаться. Просто супер. Я обожаю учебу в средней школе. Кого принесет сюда следующим? Какого-нибудь итальянского Дона? Наемника по душу Савады? Частных детективов? А ничего, что умарекавару обещал, что у нас есть время, что Саваду скрывают? Пока что выглядит наоборот.

— Он домогается школьниц, Широ, — в ответ молчание. Я заставляю себя встать и поставить будущий ужин родителей вариться. — Сегодня мы пытались с ним разобраться, но закончилось тем, что Кёя его вырубил. И что дальше? Один раз пристанет, два, три, а на четвертый девочку просто переведут в другую школу, если не вовсе по-тихому сплавят в другой город или — еще хуже — прикопают в парке? Таких людей нельзя держать с обычными людьми.

— Ну-ну, не нужно так драматизировать, — мне не нравится этот тон, не нравится, как звучат слова, будто у него лицо свело в улыбке, я даже через телефон чувствую эту приторную противную слащавость.

— Прости.

Да, Широ тоже мафиози, для него, вероятно, могут обидно звучать подобные слова.

— Я хотела сказать, что я не хочу, чтобы от таких людей, как он, страдали гражданские. Разве это не нарушает Омерту? Кстати, а где ее вообще можно найти, чтобы почитать?

— А ты и правда могла быть юристом, — он усмехается, — нет, не нарушает. Омерта не может полностью отделить теневой мир, запретив всяческие контакты с гражданскими. Но, не волнуйся, я не думаю, что человек его уровня пришел в школу исключительно за детскими юбками.

— Ясно… а что ему тогда нужно? И, все же, я хочу почитать Омерту, мне нужна твоя помощь с ее поиском.

— Ну, как ты и сказала, его позвал аркобалено, значит, он поучаствует в становлении будущего Дечимо. На счет Омерты… думаю, я могу рассказать или прислать тебе что-нибудь о законах итальянской мафии.

— Спасибо. А что такое «Аркобалено»? Радуга?

Я, конечно, буду не против, если умарекавару окажется радужной ориентации, но, думаю, шутку стоит придержать при себе. Вряд ли она сейчас уместна.

— … Это довольно секретная информация, Куро-чан.

— Оу, но ты уже сказал мне о ней.

— Действительно, — усмешка. — Когда мы встретимся, обещаю, я расскажу тебе больше, но пока — думаю, не стоит. Это не так важно, сконцентрируйся на других вещах.

— Ладно, — решаю довериться его мнению в этом вопросе и действительно не пытаться понять все и сразу, познавая интриги мира мафии постепенно. — Спасибо.

— За что? — я не верю в эти вопросы, он задает их часто, но мне, в то же время, не сложно развернуто объяснять причины своей благодарности — я никогда не говорю «просто так», всегда будто доказываю, что мне действительно есть, за что говорить «спасибо».

— В последнее время ты очень много рассказываешь мне и помогаешь. Не ощущаю себя, — задумываюсь, подбирая слова, — знаешь, будто за бортом. Умарекавару — репетитор Тсунаеши, и мне довольно неудобно уточнять у него все те вещи, что я обычно спрашиваю у тебя. Да и про Шамала я бы у него не спросила, узнав об их связи, ясно же, что они заодно. А ты… мы ведь с тобой заодно, да?

— Мне нравится ход твоих мыслей, — усмешка, — да, в этом мире мы с тобой заодно.

Он часто говорит «этот мир». Такая формулировка режет мне слух и успокаивает одновременно. Он говорит так, будто миры для него — целые жизни, от начала и до конца, которые он может прожить, как угодно — ничего не стоят. Это очень… честно. Это добавляет мне немного уверенности, что он не передумает так же легко, как придумал идею помочь мне и стать, видимо, другом. С тех пор, как я увидела его вживую, мы никогда не использовали это слово. Друг. Я называла так Широ для всех ребят, я вела с ним себя даже более открыто, чем раньше, и, в то же время, я не знала, кто я для него.

Пока я представляю для него интерес, наверное, это не так важно. Горько усмехаюсь, быстро придумывая себе еще одну тему для разговора.

— Куро-чан?

— А?

— Если тебе так интересно узнать про аркобалено, я попробую дать тебе подсказку. Хочешь?

Это неожиданно.

— Конечно хочу.

— Что ты уже поняла?

— Хм, — пытаюсь припомнить все свои выводы. — Сначала мне показалось, что он такой же, как я. Не настоящий ребенок, а взрослый. Но я не уверена. Он ведь из этого мира?

— Да, ты права. Аркобалено — взрослые люди в теле детей, но это их первая жизнь.

— Наверное это… капец неудобно, — я неожиданно смеюсь, — когда мне было пять лет я думала, что помру от неудобства раньше, чем вырасту.

Я задумываюсь — а как умарекавару тогда?

— Аркобалено не взрослеют?

— Их тела не взрослеют, — где-то по ту сторону трубки он кивает.

— То есть Реборн никогда не рос?

— Нет, он вырос, но потом стал ребенком.

— А сколько всего Аркобалено?

— Семь. На каждый Артрибут по одному человеку. Но это все, что я тебе расскажу. Я и так дал слишком много информации, которая тебе не нужна.

В его голосе неожиданно стальные нотки и я послушно соглашаюсь, меняя тему. Широ не хочет подводить меня к идее Аркобалено, и я не знаю, почему, но догадываюсь, что с ними связано что-то страшное и действительно секретное-важное. Здраво рассуждая, пока это не касается конкретно ребят и меня, смысла влезать нет. Реборн, конечно, своеобразный, но вредить нам не собирается. И вряд ли «аркобалено» — это заразно.

— Кстати, Широ. Я как-то не думала об этом никогда, но… Наш разговор ведь наверняка прослушивается?

— Конечно нет, неужели ты думаешь, что я не побеспокоился об этом?

— Оу.

Вообще-то я реально не думала об этом, просто внезапно в голову пришло. Ну, это здорово.

— Рад был поболтать, Куро-чан…

— Постой!

— А-а?

— А… твой день… как прошел? Чем ты вообще занимаешься?

Он смеется. Наши разговоры всегда какие-то однобокие, если не считать его помощи с информацией — как и раньше, я говорю, он больше слушает, либо учит меня, рассказывая что-то. Только раньше он учил меня жизни, просто болтая о всякой глубокомысленной ерунде, а сейчас — мафии.

— Бездельничаю, как и всегда, Куро-чан.

— Как-то не верится.

— Жаль, я бы хотел, чтобы ты мне верила, — ошарашенно моргаю, — ха-хах, не беспокойся, ничего серьезного. Вот, недавно сделал крупный заказ на новую партию формы для Семьи. Как тебе кофта, кстати, мм?

Я спрятала ее в шкаф, туда же, к заряду от базуки десятилетия, и больше не доставала.

Так и живем.

Школа продолжается.

Дальнейшие будни протекают спокойнее. Парни радуются новому врачу, несмотря на неудобства. Девчонки быстро находят альтернативу. Шамал не лечит мальчиков — предоставляет им взять, что надо, и свалить. Девчонки ходят с мальчиками и ждут за дверью, либо же помогают им, обрабатывая спортивные травмы. Какой парень не хочет получить такое внимание от объекта воздыхания? Очаровательный симбиоз, от которого я вздыхаю спокойнее.

Пока после очередного урока физ-ры Савада сбегает домой, ничего никому не сказав.

Замерев посреди школьного двора, мы удивленно переглядываемся, уже подумывая бежать следом.

— Травоядные, хотите уйти с занятий?

Вообще-то, хотим. Однако всех Кёя принципиально отпускать не собирается, да это и ясно — такая толпа.

— У меня свободное посещение, — тут же открещиваюсь.

— Я должен быть с Джудайме! Хибари, придурок, хоть бей, я должен позаботиться о его безопасности! — Хаято вскидывается.

Остальные предполагают какие-то менее убедительные причины. Киоко и Такеши было доверено прикрывать нас. Вполне справедливо, ведь мы с Гокудерой были в десятке лучших учеников и нам не слишком повредил бы пропуск занятий, в отличие от того же Ямамото, который очень уж порывался уйти к другу, но был остановлен моими хладнокровными аргументами, что нужно быть ответственнее и доверять нам. Хаято на первом месте по успеваемости, я где-то на седьмом-восьмом, ибо не робот же, честное слово, все зубрить и быть такой внимательной.

Ребята договорились придти сразу, как освободятся, захватив с собой Рёхея. Кёя сказал, что участвовать в этом фарсе не будет — ну и ладно. Переглянувшись, мы с Хаято бегом отправились за Тсунаеши.

Савада встретил нас очень радостно.

— Я умру! Реборн сказал, что я смертельно болен!

— Что с тобой, Джудайме? — падая на колени, Хаято схватил его за руки, пристально всматриваясь в лицо.

— Г-гокудера-кун, не…

— Какой позор, твои друзья опять считают тебя таким беспомощным, что бросают свои дела ради решения твоих проблем.

Хаято дергается, но, к его чести, руки Савады не отпускает, растерянно рассматривая говорящий череп на правой ладони. Я же более позорно отступаю на шаг, растерянно переводя взгляд с руки Тсунаеши на него самого.

— Тсу-кун, что у вас там?

— Н-ничего, ма! Нас отпустили пораньше сегодня, вот ко мне и зашли друзья! Мы наверх!

Под очередные неприятные факты о собственной бесполезности и о том, что он обманывает мать, своего родного человека, Савада утащил нас в комнату и, едва закрыв дверь, упал на пол в отчаянии.

— Джудайме, не слушайте его! — пытался воззвать к другу Хаято, пока я задумчиво анализировала… в принципе возможность подобного.

Я же говорила, что ничему не удивлюсь? Говорящие стремные татуировки — вот уж и правда, есть еще то, о чем я не подозревала на этом свете, но не более. Я спокойна. Хм. Неожиданно появившийся Реборн с каким-то слишком демонстративным интересом осмотрел руки Савады, после чего, спрятав за шляпой глаза, поведал, что он умрет от передозировки Пулями.

— Какой позор, ты прикусил язык, когда говорил во сне!

— Какой позор, ты упал в обморок на школьном фестивале в «комнате ужасов»! — неожиданно вторил черепу с ладони второй голос откуда-то из-под одежды.

Тсунаеши дернулся, судорожно забившись на полу, и с помощью Хаято расстегнул пуговицы на рубашке, оголив плечо, на котором появился еще один череп. Как всегда, испуганно и эмоционально что-то заорал, пока Гокудера так же классически по-итальянски выругался, растерянно падая рядом.

— Твоя смерть наступит через два часа после появления первого черепа.

— Час сорок, — невозмутимо отвечаю, когда Тсунаеши бросает на меня взгляд, — и ставлю бенто, что ты не умрешь.

— Конечно, Джудайме не может так просто умереть! — тут же пытается продемонстрировать воодушевление и Хаято, но я-то вижу, что он снова слишком быстро меняет эмоции.

Значит, какая-то из них ложь. Полагаю, эта, так как растерянность была вполне настоящая, и руки у него немного подрагивали, когда появился второй череп. Это хорошо. Потому что — я бросила задумчивый взгляд на Реборна — я бы совсем разочаровалась в нем в ином случае. Как и сказал Кёя, это был фарс.

— Что-то не так?

— Ты, умарекавару слишком спокоен для того, кто вот-вот из-за своей ошибки — переборщил с пулями, хоть я и говорила тебе, что Тсунаеши справится без них — потеряет следующего дона Королевской Семьи. Насколько нам известно с твоих слов, других у Вонголы нет. Значит, его нельзя так просто потерять, — киваю в сторону повеселевшего Савады.

— Ты права, — ого, он… раздражен. — Он не умрет, я просто пошутил.

— Слава богу, — Тсунаеши облегченно опирается на Хаято, который переводит взгляд с меня на умарекавару и обратно, будто видя что-то, чего нет.

— Но с этой болезнью Никчемному Тсуне все равно придется ходить остаток своих дней.

— Тоже неправда, — качаю головой. Гокудера согласно кивает, осторожно поднимаясь на ноги и поднимая Тсунаеши, причем делая шаг вперед так, чтобы… словно закрыть его от репетитора.

— Джудайме — будущий босс, лицо Семьи, подобная болезнь недопустима для дона.

А Хаято научился мыслить более критически, при этом не теряя остатков своей «маски». Отлично.

— Ну, почему же, — мне кажется, или Реборн одновременно рад и зол? — Я так спокоен лишь по двум причинам. Я слишком хорош, чтобы волноваться о таких пустяках, и я ведь не говорил вам, что болезнь нельзя излечить.

Вообще-то что-то такое проскальзывало между строк. И, значит, это «пустяк»? Неприятно слышать подобное, но, кажется, Тсунаеши не заметил оговорки в этот раз. Стискиваю зубы, пытаясь догадаться, в чем суть очередного испытания.

— Один мой хороший знакомый может излечить его.

— Так чего ты ждешь! Тащи его сюда!

— Если он, конечно, не в Италии, — холодно уточняю, оборвав радостные выкрики ребят. — Ведь пока Дечимо здесь, мафия не знает, где он. Не так ли?

— Хн, ты педантичнее, чем я думал.

Вся эта история шита белыми нитками. Возможно, будь Тсунаеши один, он бы уже сотню раз попался на подобное, но сейчас мы с Хаято мрачно стоим рядом и используем максимум своего критического мышления, чтобы не поддаться панике. Даже болтающие черепушки в количестве уже трех штук, рассказывающие скорее милые детские фейлы, нежели действительно что-то позорное, уже не вызывают паники. Только… неужто Савада действительно настолько святой?

На моменте «детская мечта — стать роботом» мы с Хаято переглядываемся несколько недоуменно. Никаких подлянок другим, никаких грязных мыслишек, никаких позорных юношеских… моментов. Савада реально святой. Я нервно хихикаю.

И этот человек должен в будущем возглавить теневой мир Италии. Ребенок, который в детстве засыпал с ночником.

Внизу раздается грохот и мы все дружно вываливаемся на лестницу, не дожидась какой-нибудь новой информации от умарекавару. На нижних ступеньках стоит Бьянки, а у ее ног лежит…

— Двойной дозой его, Бьянки-сан, двойной! — не удерживаюсь, это сильнее меня.

— Ха-а? — отравительница с интересом оборачивается на меня.

— Он домогается невинных школьниц, воспитывая в них отвращение к прекрасному чувству любви своим поведением! — формулировка сама приходит на ум, все же, насколько я знаю, сестра Хаято довольно падкая на подобные вещи и искренне верит в возвышенное светлое чувство.

— О-о-о! — неизвестно откуда, она действительно достает еще больше отравленной кулинарии.

Наш загадочный итальянский медбрат активненько отползает, Реборн уточняет, что пригласил его для того, чтобы он излечил Тсунаеши, Савада вопит, что помрет, если помрет этот человек. Гокудера бросается ему на помощь, то есть — к Бьянки.

— Стоять! — резко хватаю Хаято за руку, заставляя остановиться.

— Что еще?! — раздраженно шипит.

— Бьянки без маски, — напоминаю.

Раздраженно что-то рыкнув, он отступает на шаг, чуть-чуть отворачиваясь, и хмуро наблюдает за тем, как Тсунаеши пытается успокоить всех. Под ехидные комментарии черепушек о том, что у него ничего не получится, ведь Никчемным Тсуной его звали с самого детского сада.

— Откуда ты знаешь его? — кивает на Шамала, что активно пытается добраться до Бьянки, в ответ активно забрасывающую его фиолетовым тестом, раскатанным под пиццу. Весьма… по-итальянски.

— Только не говори, что не в курсе. Это — наш медбрат.

— К-какого черта…

— Ты тоже знаешь его?

Пока Реборн поясняет Тсунаеши, что Шамал — человек, который помог ему появиться на свет, Хаято вставляет, что наш загадочный врач был знаком с его отцом. На грани сознания у меня мелькает мысль: не работает с мужчинами, озабочен, принимал роды — Шамал что, гинеколог?

— …я был уверен, что у него шестьдесят две сестры.

— Именно поэтому ты не гений, — фыркаю, — где было твое критическое мышление?

— Заткнись! — обиженно.

Хмыкаю.

Затем мы с Хаято несколько… опешив, замираем, наблюдая, как Шамал осторожно приближается к Тсунаеши, мягко опустив ему руки на плечи и наклонившись… чтобы брезгливо оттолкнуть, фыркнув:

— Прости, я ведь не лечу мужчин.

— И правда, — умарекавару довольно улыбается, — я и забыл об этом.

Возмущенный вопль Тсунаеши прерывает звонок в дверь. Иду открывать, так как Нану-сан отрывать не хочется, а наш больной сейчас явно не в том состоянии. За порогом Такеши и Киоко, приглашающе машу им рукой, на ходу вводя в курс дела. Сасагава бледнеет, испуганно хватаясь за меня, и я несколько смущенно успокаиваю ее, пока мальчишки каким-то механическим движением усаживаются в круг и строят серьезные задумчивые лица. Обстановку портят комметарии черных недо-татушек Савады, однако, неожиданно…

— Какой позор, ты уже давно не ребенок, но все равно боишься ходить в туалет по ночам!

— Ха-ха, честно, если бы я жил с таким количеством ловушек в доме, как у тебя, я бы и днем боялся, — беззаботно отвечает Такеши.

— Какой позор, ты носил трусы задом наперед!

— Ну, знаешь, в детстве много что задом наперед надеть можно. Я до сих пор иногда футболку не так надеваю, — разгадав его план, я присоединяюсь, так же комментируя происходящее.

— Ребята…

Тем временем, Бьянки, убегающая от Шамала, ловко перескочила прямо через нас, а вот доктору так сделать не получилось — подскочив, парни лихо завалили его, силой заставив сесть.

— Эй, старый извращенец, — зашипел Хаято, вовремя отвернувшийся, чтобы не увидеть сестру.

— Тсуне нужна твоя помощь, — нависая над доктором, веско заявил посерьезневший Такеши.

— Я не лечу мужч… о-о, а кто это у нас? — стрельнул глазами в Киоко-чан.

— А-а-а, даже не смотри на нее! — подскочив, Савада загородил подругу.

— Во-от как, — задумчиво протянул Шамал, после чего ухмыльнулся, переглянувшись с Реборном, молчаливой тенью стоящим все это время неподалеку. — Если она меня поцелует, я тебе помогу.

Что?

— Что? — озвучив мои мысли, Киоко ошарашенно отступила на шаг.

— ЧЕГО-О?!

Это произошло за какие-то пару секунд — вот я, не стерпев подобного обращения с подругой, прямо как Бьянки недавно, бью чувака прямо с ноги, радуясь, что даже под юбку всегда ношу шорты. Тсунаеши встает прямо перед Киоко, а Хаято — перед ними обоими.

— Я бы не был так груб с единственным человеком, который может обратить болезнь Никчемного Тсуны, пока не стало слишком поздно. Я не врал про то, что у него есть только два часа.

Чертов умарекавару.

Я не знаю, что из его слов — правда. Мы все — просто дети, и можно как разбить его аргументацию, блефовать, что знаем точно — он врет, так и ошибиться. Из-за нашей ошибки Савада может и правда остаться с этой хренью — мы ведь понятия не имеем, как она работает.

Шамал загадочно ухмылялся, градус напряжения рос. Я панически думала, что мы снова в какой-то жопе, причем настолько абсурдной, что даже смешно.

— Я согласна.

— Что?! — Тсунаеши хватался за голову, у остальных просто отвисла челюсть.

Перепуганная, Киоко со слезами на глазах стояла, уверенно сжимая кулачки.

— Если это нужно, чтобы Тсу-кун был здоров, — она вдохнула поглубже, — то я согласна.

— Ах, какая милая девочка, — заулыбался Шамал, за что снова был ударен мной с ноги и завалился на пол.

— Даже не думай, — прошипела, не знаю, кому, Киоко или этому извращенцу.

— Хана-чан! — отчаянно воскликнула подруга.

— Нет! Киоко-чан, я не позволю тебе быть разменной монетой.

Так ведь всегда будет, да? Не боец, но тоже нуждается в тренировках. Ее будут вмешивать, проверять — я посмотрела на умарекавару почти с ненавистью.

Киоко слишком добрая, Киоко — нежный маленький цветочек, который воспитан в скромности и послушании. Домашняя милая девочка, святая наивность, которая, на самом деле, прямо как брат, преисполнена своей особой решимости. Но не всем нужно делать какие-то свои жестокие выборы, идти на поводу ситуации. Это условие — блажь, и…

— Бьянки, можно немного кулинарии? — в пустоту.

— Конечно, — выйдя из-за дверей в гостиную, отравительница хмыкнула, после чего опустила на лицо Шамалу очередную отравленную пиццу. — С любовью. ~

— Хаято, — я бросаю взгляд на друга, — Такеши.

— У тебя есть план, Хана-кун?

— Да. Вяжем его.

Не знаю, насколько я права, однако Хаято знает этого типа. Так же этого типа знает умарекавару, который заинтересован в прохождении испытания, но совсем не заинтересован в моральных его аспектах. Ему просто интересно, что мы будем делать, но ему совсем плевать, что мы при этом чувствуем. Если мы делаем что-то, что вписывается в его понимание хорошего ученика — он поощряет нас какой-нибудь информацией. Нет — ну… пока мы еще не проваливали его испытаний, вроде как. Разве что Саваду он мучает особо пристрастно, но вот так коллективно, а не по отдельности, мы еще не проигрывали.

Я мысленно обратилась к Широ и Кёе, пытаясь убедить себя, что все в порядке, что у меня есть, на кого положиться, вот так рискуя. И если Кёя мог помочь мне локально, то Широ был просто жизненно необходим на случай, если что-то пойдет не так в большом масштабе. Я просто слепо доверилась возможности получить от него помощь, как он и обещал, если будет нужно. Поэтому сейчас действовала крайне дерзко и решительно, в отличие от ребят, которые здесь и сейчас могли надеяться только на себя и друг на друга.

Примотав Шамала к стулу прямо в гостинной и попросив Нану-сан сделать нам покушать, чтобы отвлечь ее посильнее от происходящего, мы так же уговорили Бьянки помочь ей и последить за Ламбо, который должен был скоро проснуться.

Не переставая взглядом возвращаться к умарекавару, с интересом наблюдающему за нами, я продолжила держать ситуацию под контролем, оставив Тсунаеши успокаивать Киоко — у них были какие-то свои разборки, так что мы с Такеши и Хаято остались втроем, единогласно решив не мешать личному счастью Джудайме, ради которого Киоко была готова на столь решительный шаг. Они очаровательно убеждали друг друга, что стоят подобного. Оба.

Хаято рассказал все, что знал о Шамале, включая его прозвище: Трайдент Шамал. Так же вместе со мной он обыскал доктора — Такеши решил воздержаться, несколько не готовый к подобному. В кармане у Шамала нашлась мини-аптечка с пилюлями, которую узнал Хаято.

— То есть… — Такеши задумчиво потер подбородок, пытаясь соединить у себя в голове всю информацию, пока привязанный и все еще бессознательный доктор сидел в углу комнаты.

Мы впятером засели медитировать вокруг коробочки с пилюлями.

— Одна из них, — задумчиво рассматривал с виду одинаковые пилюли Хаято, — точно должна помочь Джудайме…

— Но тут ведь не шестьсот шестьдесят шесть москитов! А вдруг тут даже нет нужного?! Я умру!

— Не умрешь, — напомнила.

— Останусь навсегда с этим ужасом!

— Какой позор, ты до сих пор путаешь «эскалатор» и «экскаватор», — стоило вспомнить, как «ужас» снова подал голос.

— Заткнись! — прикрикнул на него Тсунаеши.

— Думаю, — задумчиво качаю головой, — если он был согласен помочь тебе, нужный москит все-таки был у него при себе.

— А не должно быть никакого списка? Или, может, тут подписано? — задумчиво притянув к себе коробку, Такеши стал вертеть ее под ругань Хаято.

— Лучше бы пошел, проверил, вдруг у него в кармане и правда шпаргалка? — хмыкаю.

— Он что, злодей дешевого детектива, по-твоему?!

— А это разве не похоже на тупую комедию?

— Какой позор, никогда не получал выше шестидесяти баллов на тестах без посторонней помощи! — лучшее подтверждение абсурда ситуации.

Хаято встает и идет обыскивать Шамала.

Не находит. Возвращается обратно на место. Переглядываемся. Бросаю взгляд на Реборна, который весьма довольно наблюдает за нами со стороны. Почему-то все остальные так и не догадались, что если он не подает голос — это не значит, что его нет. Тсунаеши так вовсе до сих пор дергается, если он неожиданно «появляется». Нужно просто быть внимательнее.

— Ладно. Последний шанс… Эй, умарекавару, мы нашли нужную пилюлю!

— Какую? — он подходит. Ребята удивленно таращатся на меня, не понимая, как я смогла определить нужную, едва взяв коробку.

— Вторая в третьем ряду, — невозмутимо достаю и готовлюсь разломать.

— Неправильно, третья в четвертом.

— О, отлично. Бери ее, Тсунаеши, — кладу предыдущую пилюлю на место, брезгливо вытирая руки после нее, и отдаю коробочку Саваде.

Мало ли, какая на самом деле на пилюлях зараза, это Шамалу не страшно, а мне — еще как. Так что пусть сам там их трогает и ломает. Тем более, вдруг эта хрень меня укусит, а не его?

Ребята смотрят на меня и умарекавару, после чего…

— ЧТО? ТАК ПРОСТО? ОН КУПИЛСЯ?!

— Он специально, — пожимаю плечами, демонстративно прикладывая руки к ушам, мол, оглушили. — Это в любом случае была проверка, так что мы должны были лишь найти способ пройти ее за отведенное время.

— Да. Мне нравится, как вы решительно действовали. Пусть Никчемный Тсуна и не сделал ничего, но его Семья снова помогла ему.

Я ухожу домой сразу же, стоит ситуации разрешиться, свалив все на домашние дела и тренировку вечером, а сама задумываюсь: а не перебор ли сегодня был?

Перебор.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 27. Труп.

Мои размышления о происходящем и методах умарекавару не привели ни к чему хорошему.

Я наорала на ноутбук под веселый хохот Широ по ту сторону связи и в отчаянии упала обратно на стул, шмыгнув носом. Хорошо, что родителей дома нет. Я была готова действительно кричать и реветь, как маленькая девочка. Общество такого всемогущего Бьякурана плохо на меня влияет, однозначно. Наверное, он был прав, когда сказал, что я казалась сильнее. Хех, только казалась.

Мои размышления и поздно свалившееся осознание того, как легко нас сегодня дурил умарекавару, говоря уже о серьезных вещах, не привели абсолютно ни к чему хорошему.

Я тоже была хороша, конечно, но я была вынуждена действовать исключительно хладнокровно, я просто пыталась помочь!

— Ну-ну, разве все так плохо? Разве раньше тебя не устраивали такие… тренировки?

— Да, но, — осеклась.

Я рассказала Бьякурану про событие с болезнью в следующий раз, когда он вышел на связь. Я не хотела писать об этом, так что пришлось подождать почти день до звонка, но даже за это время моя внутренняя буря не утихла. Я взвесила, стоит ли говорить, и решила — стоит. Реборн переходил все границы, нахально пользовался нашей доверчивостью и нашим положением, нашей изоляцией от любой информации, кроме той, что он преподносит. И это событие с болезнью, это «повышение ставки» в игре просто шарахнуло меня по голове пыльным мешком.

Но сильнее всего меня, конечно, вывел Шамал. И даже не сам Шамал, а то, что было решено неожиданно впутать Киоко. Подругу настолько сильно хотелось защитить, что я даже не знаю, что сделала бы, если бы ее реально вынудили участвовать в этом цирке.

Первый поцелуй, вообще-то, у девочки.

Уроды.

Сегодня в школе Реборн, как обычно, иногда появлялся рядом с Тсунаеши, вылезая из самых внезапных мест, во всю пользуясь преимуществами своего роста. Я мельком отмечала, задумавшись в кои-то веки об особенностях детского тела, что он довольно ловок для своих лет.

Но большую часть времени я пыталась избегать его сегодня. Сама не знаю, что на меня так внезапно нашло, но это было острое чувство «бунта».

— Но?

— Раньше…

Раньше у нас действительно не было выбора.

— Раньше я не задумывалась о том, что мы можем попытаться как-либо противиться ему. Что это неправильные методы. Мне казалось, что он помогает нам, — я вздохнула, — но теперь я даже не знаю. Ненавижу ложь и когда пользуются другими. Реборн использует специфические методы, пусть я и понимаю, что ему важно закалить нас и сплотить, но мы словно в информационном вакууме. Я не могу жить в мире, о котором ничего не знаю! Меня убивает чувство, что нас обмануть легче пятилетних детей. Болезнь? Легко. Что-нибудь про святую Вонголу? Легко. Случайность того, что все потомки Первых собрались в одном городе, судьба? Конечно, никак иначе. У меня все сильнее ощущение, что нас собираются использовать втемную. Главное, чтобы актеры верили в натуральность постановки, а остальное приложится. Ведь ясно, что Тсунаеши, пусть и называется «наследник», по факту — никто. Он ведь ничего не может, его слово ни на что не влияет.

— Отчасти так и есть, Куро-чан, — он беззаботно улыбнулся по ту сторону экрана. — Что-то будешь с этим делать?

Что? Я? Задумываюсь, что можно сделать, и варианты какие-то не очень.

— Хочешь, чтобы я разобрался? ~

— Хочу, конечно, — тут же осекаюсь, дополняя, — но что-то не слишком полагаюсь на твои собственные методы. Я не хочу, чтобы кто-то из моих друзей пострадал. И расставаться с ними не хочу.

— Ну вот, ты совсем не оставляешь мне возможностей решить все быстро.

— А ты можешь просто дать мне больше информации про пламя? У вас есть какие-нибудь учебники, что ли? И… ты можешь сказать, что на самом деле хочет от нас Реборн?

— Ах, какие у тебя запросы, Куро-чан. С Аркобалено и его характером придется разбираться самостоятельно, разве что в его лояльности, насколько я знаю из других реальностей, можно пока не беспокоиться. Касательно пламени… что ж, думаю, это хорошая идея. Тебе нужно учиться использовать его, ты права.

— А? Да я хотела просто теорию…

— Я сейчас скину тебе немного информации об основах, для начального ознакомления, а затем, когда немного поймешь в терминологии, возможно, пришлю некоторые изыскания и идеи, над которыми сейчас думают исследователи. Будет интересно послушать твои версии, — я замираю, не веря.

Так просто? Главная загадка мира мафии — и вот, стоило только попросить, и мне ее откроют? Да еще и изыскания какие-то сразу, будто я вот прямо за пару абзацев выйду на уровень «исследователей», явно не первый год работающих по теме? Смешно.

Я все еще не привыкла, что Бьякуран настолько… настолько просто все выворачивает. Мне страшно от того, как все легко получается. Даже страшнее, чем от умарекавару с его тайнами.

Умарекавару учит, как хочет. Бьякуран помогает, обращая внимание на мои интересы.

Мы можем быть уверенными хотя бы в том, что умарекавару нанят Вонголой. Я не могу быть уверенной, что однажды Бьякуран не попросит плату за свою бескорыстную помощь или же не… сделает что-нибудь еще, считая, что мне так лучше. Я не знаю.

Я могу абсолютно доверять Кёе, я делала это и раньше, даже зная, что он близок к преступному миру, могла сколько угодно раз закрывать глаза, когда на белоснежных манжетах его рубашки появлялась кровь. Я привыкла к чему-то человеческому, я знала, что Кёя привязался ко мне, как и я к нему, так что точно знала, что друг не навредит мне. Никаким образом не навредит — и мне не нужно беспокоится о том, какие он ведет дела.

Кёя был адекватен. Бьякуран, казалось, не очень, но это никак не проявлялось — и было самым страшным. Бьякуран был взрослым, как и умарекавару, и оба они вполне могли действовать более хитро и расчетливо. Оба они занимали особое место в мире мафии, имели больший опыт.

Широ, конечно, не навредит мне — наверное. Не сейчас точно. Но его цели крайне расплывчаты. Человек, который прекрасно понимает, что проживает жизнь в сотне реальностей, не может не быть немного безумен. Для него этот мир — всего лишь один из, это уже ломает восприятие. Но сильнее всего меня пугает то, что «маркером» этого мира являюсь я. Главное развлечение. Чем это грозит?

— Чтобы ты получила все, но не привлекла кое-чье внимание, нам придется перевести переписку на другой ресурс, более защищенный. Сейчас объясню, что делать, — тем временем, процесс моего обучения действительно должен был вскоре начаться.

— Постой. То, что ты мне сейчас скинешь… я могу поделиться этим с ребятами?

— Если захочешь, — беспечный хмык, уверена, он пожимает плечами, будто не предлагал мне сейчас зашифровать переписку каким-то хакерским способом. — Но я бы посоветовал быть осторожнее, попробуйте скрыть это от Аркобалено, если получится. Я предпочту не привлекать к тебе внимание, пока не прибуду в Намимори, чтобы представиться лично.

— Хорошо. Так и правда будет безопаснее.

Немного теории, чуть больше фактов про свойства и структуру пламени. Несколько примеров использования. Со вздохом я завела отдельный альбом, в который зарисовала типы пламени как небольшие огоньки, исходящие из определенного источника. Следующие семь страниц подписала под каждый тип и… стала планомерно выписывать всякие важности. Информация, которая подтверждала мои домыслы и слова умарекавару, была просто бальзамом на душу. К слову, на изображениях пламени, которые были прикреплены к файлу, источником, из которого оно исходило, обычно являлось кольцо — как я поняла из «позже расскажу», это некоторое усовершенствование, помогающее более продуктивно использовать пламя в будущем. Хорошо.

В следующий наш разговор я обсудила с Широ все, что прочитала, и это было действительно интересно и полезно. Он прислал мне в этот раз информацию по двум темам — применение пламени Грозы и контроль пламени в целом. То есть тренировки, которые позволяли развить его, действительно были. И я с ужасом поняла, что умарекавару… снова был прав. То, что он делал с Савадой, определенно, в ужасно извращенной форме, было тренировками. Он заставлял его повышать выносливость, использовал пули, которые заставляли разгораться очаг пламени, он внезапно втравливал Тсунаеши в ситуации, в которых ему нужно было проявить всю свою решимость — и это могло дать толчок пламени, заставить проявить его самостоятельно.

Это было… слишком. Я предпочла сидеть по нескольку часов и заниматься медитацией. Хотя это скорее можно было назвать многочасовой попыткой прислушаться к себе, а не медитацией — очищением сознания тут и не пахло. Психанув, я купила маленький электрошокер. Просто купила электрошокер. Давно планировала, но как-то все руки не доходили.

Если статья не врет, то некоторые Бовино вовсе могут пропускать через себя высоковольтное напряжение, что-то вроде Семейной ачивки.

Всего лишь маленький заряд тока, я даже додумалась не трогать кабель, хотя сначала хотелось. Вдох…

Щелк-бзз-шурх.

Ни о каких тренировках с током не может быть и речи.

Осторожно отложив шокер, я медленно села обратно на кровать и передернулась. И еще несколько раз передернулась. Кошмар. Какой кошмар. Бр-р-р. Но что-то в себе я, кажется, все-таки ощутила во время удара. Наверное, это сердечко екнуло, напоминая, что если я продолжу — оно остановится.

Или пламя Грозы.

Но знать мне это не слишком важно. Повторять еще раз я точно не хочу. Подходил к концу сентябрь, и, думаю, теория мне пока будет полезнее, чем практика — так я пыталась успокоиться и отговорить себя от очередной убийственной идеи. Просто потому что для практики я слишком нетерпелива — не было еще гения, что освоил бы пламя за месяц, а у меня и месяца-то еще не было. Ну, в принципе, если не считать тот дурацкий эксперимент с электрошокером — у меня и прогресса не было. Справедливо. Но неприятно. Мне хотелось это исправить.

Широ смеялся почти до слез с моей самодеятельности. А затем неожиданно поделился информацией, что немного управляется с Грозой сам. Рассказал, что однажды его версия из другого мира помогла версии из третьего мира, выступив Хранителем Грозы для него. Что-то как-то мутно это выглядело, да и я не совсем понимаю, как возможно «вытащить» человека из одного мира в другой. Как сказал Бьякуран — никак, и лучше такой опыт не повторять.

Главным в той истории был факт, что, когда он приедет — поможет мне с тренировками. Широ сказал, что лучше показать один раз, чем сто раз объяснять, пусть ему и не жалко.

Но по объяснениям у меня все равно не получалось. Я пыталась, конечно, и не собиралась забрасывать, но с тренером-то всяко быстрее должно пойти. Так что второе его пришествие я ждала с еще большим нетерпением.

К слову, как бы ни был высок во мне уровень «хомяка», тренировалась я не только сама и информацию от близких не скрывала.

На следующий же день я передала всю доступную мне на данный момент информацию Кёе. И даже выпросила у Бьякурана статью по пламени Облака с более расширенными объяснениями. Он предупредил меня еще раз, чтобы мы были осторожнее, но согласился предоставить еще несколько статей довольно легко. Просто потому что на самом деле ему было, мне кажется, совсем наплевать, как мы справимся с конспирацией. Ему просто было весело. Он просто ничем не рисковал, что бы ни сделал. И когда я шутила раньше про комплекс Бога, кажется, в шутке все-таки было больше правды, чем казалось.

Если относительно других ребят я еще подумала, после чего поделилась информацией еще с Такеши и Киоко, то на счет Хибари у меня даже мимолетного сомнения не возникло — на следующий же день зазвала его к себе с флешкой и сидела, перекидывая все, что прислал Бьякуран. Остальным отдала дубликаты своих конспектов с кратким описанием каждого типа и более конкретным описанием именно Дождя и Солнца. Почему Киоко? Потому что она объяснит все Рёхею и найдет, возможно, кое-что для себя — Солнца были хорошими медиками из-за свойств своего пламени, так что моя миролюбивая подруга вполне могла заинтересоваться такой возможностью оказать помощь.

Почему не Тсунаеши и не Хаято? Первый находится под постоянным присмотром Реборна, а второй — не уверена, что сможет рассудить, что сделать с информацией. Исключительно из соображений «правильности» Гокудера может как понять и принять конспирацию, так и спалить все Тсунаеши при Реборне. Или же вовсе вмешаться — я не могла рисковать предупреждением Широ и постаралась просто незаметно следить за структурой нашей команды и функциями всех ее членов, не вмешиваясь, но незаметно подкидывая идеи.

Так, когда Саваду неожиданно решили выдвинуть капитаном в дурацкой игре «удержись на столбе» во время школьных соревнований, я не скрывала гордости, вместе с Кёей наблюдая — Дисциплинарный Комитет невозмутимо бдел за порядком и не принимал участие в состязаниях — как наша параллель разносит две другие команды. Пробивной Рёхей брал на себя атаку противников, вместе с командой бравых парней-спортсменов нанося атаки по сопернику, Хаято занимал стратегически важное место прямо рядом со столбом, отвечая за сохранность босса и отдавая указания, если нужно было, а Такеши уверенно защищал столб от атак других команд, командуя несколькими бейсболистами и парой ребят из клуба кендо, с которыми в последнее время я его довольно часто замечала. Не думаю, что он бросит бейсбол, но вот тренировками школьного клуба он явно заинтересовался — насколько я знала, его отец был довольно хорош с мечом, он еще в далеком детстве рассказывал. Полагаю, Дождь себе оружие уже выбрал.

К слову про оружие: не так давно Тсунаеши отменил свой приказ и Хаято снова ходил, обвешанный динамитом, пусть и в намного меньшем количестве. И не спешил доставать его при любом удобном случае. То время, что он был вынужден, подчиняясь приказу Джудайме, ходить практически беззащитным, неожиданно хорошо сказалось на Гокудере — вжившись в роль обычного школьника, он не видел больше в обычных конфликтах угрозы достаточной, чтобы достать оружие. И это было крайне приятно осознавать. Но, все же, вновь получив возможность использовать оружие, Хаято разом стал увереннее и начал вести себя более дерзко — приходилось одергивать его, напоминая, что причин для агрессии нет и нужно держать себя в руках.

Наша параллель вынесла соперника неожиданно быстро, действуя благодаря ребятам очень организованно. Кёя одобрительно улыбался на попытки в дисциплинированность, я же восхищенно вздыхала, вспоминая, как один из семпаев из нашей команды, видимо, дзюдоист, восхитительным ударом снес столб соперника-сумоиста. Это было красиво. А падение тяжеловеса вышло эпичным и немного забавным. Плохо, конечно, так смеяться, но было реально очень забавно.

И все бы было хорошо, если бы умарекавару не продолжал с каким-то извращенным наслаждением втравливать нас в стрессовые ситуации. Все, чего он мог добиться подобным — ранняя седина, но, увы, пока что никаких седых волос лично на мне не появилось, чтобы можно было ему предъявить.

Когда Реборн однажды сказал, что Такеши — прирожденный убийца, мы все посмеялись. Когда умарекавару невозмутимо собрал нас всех одним прекрасным утром у Савады и представил нам заплаканного Тсунаеши рядом с трупом, сказав, что в нем проснулся первобытный инстинкт — смешно от подобной формулировки не было уже никому. Возможно, действительно изменилось время, что от безобидных объяснений и иногда не слишком смешных игр и шуток он перешел к действиям, а, возможно, с меня просто слетели розовые очки.

Но это было уже не смешно.

Это был уже перебор.

И в этот раз я не могла посмотреть на него и опровергнуть очередную ложь. Потому что он не говорил ничего, не юлил, просто стоял и смотрел, а труп — настоящий, осязаемый — просто лежал и смотрел в пространство застывшими глазами. Его нельзя было защекотать, сказав «попался!», он просто… был мертв.

Ранения не было. Остановка сердца. Савада до смерти напугал вора-домушника.

Когда был брошен «призыв» я пришла самой первой, после встречи с Широ морально все еще находясь в состоянии «уже через час я могу оказаться там, где и представить не могла». Так что я сорвалась с места в выходной почти сразу. С очаровательной улыбкой из дома вышла Нана-сан, сказав, что отправляется на весь день по магазинам. Мы мило перекинулись с ней парой фраз, ничего не предвещало беды — разве выходят с таким беззаботным лицом из дома, в котором что-то не так?

Быстро подбежал и Хаято, едва я успела зайти за калитку. Он живет дальше меня, удивлена, как быстро добрался. Хотя, возможно, у него тоже с утра не было дел, а проснулся рано. Мы с ним прямо как группа быстрого реагирования — переглянулись понимающе и вместе вошли, извинившись за вторжение. Нам никто не ответил, но от Тсунаеши это можно было ожидать — я бы не удивилась, если бы он вообще спал. Поднялись по лестнице. Тсунаеши не спал.

Такеши пришел совсем чуть-чуть позже. Так же вошел, не получив ответа поднялся наверх и замер в дверном проеме, как статуя. Я сидела на корточках перед мертвецом, каким-то стеклянным взглядом рассматривая его, Тсунаеши просто сидел, обхватив руками колени и уткнувшись в них, а Хаято суетился вокруг тела — проверял дыхание, пульс, слушал сердцебиение, проверял зрачки на свет. Атмосфера была откровенно угнетающей с каждым новым «merde» от Гокудеры.

— Да брось ты, — заставляю себя заговорить, когда Хаято уже по пятому кругу стал проверять жизнеспособность трупа.

Подойдя к нам, Такеши неожиданно глубоко вздохнул, а затем осторожно положил руку мне на плечо. Сначала я не поняла, в чем дело, а потом… мягко сбросила с плеча чужую ладонь, улыбнувшись, и кивнула на Саваду. Кивнув, Дождь осторожно подсел к нашему «убийце», весьма панибратски приобняв его за плечи.

Наверное, это было читерством, но Такеши научился выпускать пламя. Я так понимаю, пока только через физический контакт, но уже научился использовать одно из свойств — «успокоение». Как? Без учителя невозможно так легко освоить. Он тренировался до этого? Умеет медитировать? Использует неосознанно? Тсуеши-сан что-то скрывает? Или это все-таки я бездарность без таланта?

Это было однозначно интересной темой, но сейчас меня больше интересовал вскинувшийся Хаято. Грубо толкнув Ямамото в плечо, он попытался заставить того отстраниться от Тсунаеши, снова ругнувшись на итальянском, после чего перейдя на японский — проехался по беззаботности и несерьезности, призывая сделать что-то полезное, хотя бы предложить идею.

И Такеши сделал.

Несмотря на растерянность, Хаято не был так удивлен и напуган, как мы. Он выглядел как человек, который столкнулся с неизбежным, но просто слишком рано — неожиданно. Он выглядел как человек, который почти разочаровался в чем-то едва-едва принятом, у которого вот-вот целый мир рухнет. Я вспомнила свои догадки — Хаято бежал от мафии к Тсунаеши. К человеку, который всегда был против грязи, добр, заботлив. Хаято бежал от мафии к мысли, что Джудайме — лучше, выше, светлее, чище. Хаято не был пока готов принять факт, что его Небо может быть чем-то запачкано, в его идеальную картину, которой он так усиленно пытался обмануться и которую потихоньку воплощал в действительность, открываясь и привязываясь уже по-настоящему, это просто не вписывалось.

Такеши просто окатил его пламенем — когда Гокудера снова попытался толкнуть его, перехватил руки и сжал, выпуская волну, что задела даже меня, едва-едва чувствующую пламя. Растерянный Хаято отшатнулся и медленно опустился на пол.

— Успокоился?

Возможно, Реборн был прав, когда говорил, что Такеши — прирожденный убийца. Возможно, Такеши просто не понял пока что, насколько все плохо — прирожденный убийца, который всю жизнь был обычным гражданским и словно не встречался еще с чем-то подобным так близко. Я тоже была гражданской, но ужас произошедшего осознала сразу, оцепенев. Вспомнила пятый класс, казалось, совсем дети — вспомнила Кёю и темную-темную ночь, кровь на его рубашке и очень холодные руки. Я, в принципе, знала с тех пор, что такое еще произойдет — кто знает, когда и с кем, но рядом с нами обязательно должно было подобное случится. Однако… слишком просто, слишком быстро — я растерялась. А Такеши нет. Нужно брать себя в руки.

— Да, — сквозь зубы цедит Хаято, действительно успокаиваясь.

— А ты, Тсунаеши? — подаю голос.

— Я в порядке, — нет, он вообще не в порядке, но я киваю, принимая подобный ответ. Савада медленно поднимается, задумчиво осматривая нас.

Мы все пытаемся не смотреть на труп, что лежит на полу посреди комнаты.

— И что дальше? — не успели придумать.

Звонок в дверь заставил всех дернуться, будто сама мафия вот-вот ворвется в наш дом вместе со спецназом и начнет карать. Подскочив и подбежав к окну, Савада высунулся, а затем упал прямо там, где стоял, не сдержав очередного крика и отчаянно вцепившись в волосы — пришли Киоко с Рёхеем. В соседней комнате, разбуженный воплем Тсунаеши, что-то сонно спросил Ламбо.

Ребенок тоже был проблемой. По его утверждениям, Ламбо — киллер, однако эти полгода мы все активно подводили его к мысли, что это не так. Ламбо — обычный ребенок, в следующем году пойдет в первый класс младшей Намимори, если все получится с документами. Ламбо — капризный мальчишка, которого никто не воспитывал, кроме нас, группки подростков, на разный лад объясняющих, казалось бы, самые обычные вещи. Почему нельзя бросаться оружием, почему не получится сразу выполнить очередное «хочу», почему нужно уважать друг друга, почему нужно чистить зубы, даже если не хочется, почему нужно расчесать волосы, почему конфеты должны быть в фантиках. Большую часть объяснений, так уж вышло, занудно взяла на себя я, как самая, блин, опытная в разговорах с детьми, но, на самом деле, огромный вклад внесли все. Даже Хаято, что постоянно ругался и ворчал, помогал мальчишке. И пусть сказывалось то, что он сам вырос практически беспризорником с восьми лет — это сказывалось в нежелании как-либо помогать пацаненку адаптироваться — Гокудера все равно ненавязчиво подсказывал Ламбо слова, помогал с языком, иногда что-то говоря на итальянском. Ламбо в свои пять был удивителен, зная разговорный японский и разговорный итальянский, однако от этого довольно часто сбивался и начинал реветь, коверкать слова, выкрикивая их как можно громче, и вовсе не имел особо крупного словарного запаса. Сначала я, кхм, подумала, что он немного недоразвитый из-за отсутствия воспитания, но почему-то только потом до меня дошло — не без помощи Хаято — что ребенок, вообще-то, итальянец. Алфавит — катакану и хирагану — Ламбо изучал только японский, кстати, пусть и знал его ужасно, а доучить — ленился. Но ведь кто-то его с ним учил. Но ведь кто-то готовил его к поездке в другую страну. Планировалось ли изначально отправить его в одиночку? Бросить вот так, даже не сопроводив — это вызывало во всех острое возмущение вперемешку с сочувствием, но на вопрос «кто виноват?», конечно, нам никто отвечать не собирался. Жизнь, блин, виновата.

В общем, все понимали, что ребенок всего, во что его втравили, не заслужил.

А также никто не собирался втравливать Киоко.

Я как никогда четко увидела разницу между нами — мягкой, нежной Сасагавой, что стояла на лестнице, и мной, что, в окружении мальчишек, пыталась уговорить ее не идти к Тсунаеши в комнату и посидеть с Ламбо, при этом не называя причин.

В этом делении «соври своим близким для их же блага» мы оказались по разные стороны.

Ей — врут. Я — вру. Она смерила нас всех, бледных, испуганных, странным взглядом, а потом мягко, понимающе улыбнулась. Она сама выбрала «тыл» — и черта с два это легче, чем «передовая». Почему-то сейчас Киоко неуловимо напомнила Нану-сан, что так же спокойно, напевая мелодичный мотивчик, уходила заниматься домашними делами, создавая ощущение… стабильности посреди всей происходящей разрухи.

Киоко ничего не спросила. Я бы так не смогла. Киоко послушно развернулась в сторону комнаты Ламбо, пообещав, что все будет под контролем и попросив нас быть осторожнее и потом объяснить ей все, когда закончим. У меня бы не получилось так легко смириться с какой-либо тайной, согласиться остаться в стороне. В моей манере лезть напролом, а потом убегать, но не идти осторожно.

Рёхей зашел и замер столбом.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО не смешно! — воскликнул он, а где-то внизу в дверь постучала Хару.

Вот ее здесь точно я видеть не хотела. Мы переглянулись.

— Что-то мне подсказывает, что вся толпа намеренно собирается для проверки реакции, — вздыхаю, пусть и звучит это до отвращения цинично.

— Тсуна-сан! Простите за вторжение, я вхожу! — по лестнице уже понималась Миура, заставляя нас нервно переглянуться.

Прежде, чем Рёхей еще что-то выкрикнул, Хаято резко зажал ему рот ладонью, а Такеши неожиданно мягко рассмеялся, после чего пообещал проследить за девчонками и успокоить их, уходя встречать новую гостью.

Мы вернулись в комнату и закрыли дверь.

А на подоконник запрыгнул, прямо с забора, Хибари Кёя. Мазнув взглядом по всем, он на мгновение замер, увидев труп, после чего невозмутимо выдал:

— Я пришлю парней из Дисциплинарного Комитета за телом.

И это было последней каплей. Я нервно хихикнула.

Наверное, последний паззл, последний «свидетель» к этому нелепому убийству. Кёя был лаконичнее, чем обычно, и в этой лаконичности был страшен — ни привета, ни вопроса о происходящем, ни тени сомнения. Просто факт — он пришлет людей.

Я знала, что это не так, что он не столь спокоен, как показывает, я помнила пустой испуганный взгляд шестиклассника-Кёи, но тот же Хаято вскинулся, смотря на него с непониманием, а затем, горько усмехнувшись — почти с ненавистью. Как на монстра или чудовище, как будто это Кёя во всем виноват. Была и плохая сторона искренности Гокудеры — будь он послушной собачкой Десятого, не повисло бы этого тягучего темного чувства над всеми.

Это чувство было похоже на звук чего-то разбившегося, будто бы стекла. Длинная ломаная полоса, что делит нас всех на два лагеря прямо сейчас — гражданских, что всячески отрицают произошедшее, и тех, кто уже увяз.

Я не была в этот раз на стороне Кёи, на которой, впрочем, находился и Гокудера. Я не была на стороне Рёхея, что сжимал кулаки, и Тсунаеши, что серьезно обдумывал сейчас что-то, отчаянно переводя взгляд с одних на других.

Вместо того, чтобы уйти, сделав свое дело, сыграв свою роль, Хибари ловко спрыгнул на пол в комнате Савады, прислонившись спиной к ближайшей стене и сложив руки на груди.

Я заставила себя собраться.

— У нас будут проблемы с законом?

— Нет, — хмыкает.

— Нужно определить, кто это, — Тсунаеши, — у него могла быть семья.

Мы замираем. Стеклянная поверхность, по которой прошла трещина-делитель, трескается и ломается, осыпается хрустальными снежинками-осколками. Рёхей сжимает кулаки.

Савада неожиданно тихо выдыхает и будто бы всхлипывает едва-едва различимо, быстро утерев лицо рукавом.

Савада делает глубокий вдох. Савада выдавливает какую-то изломанную улыбку.

— Началось, да?

— Да, — кажется, началось. Не год, как обещал умарекавару, но никто не застрахован от неожиданностей. — Посмотрим, что дальше.

— Простите, ребята, — Тсунаеши извиняется искренне, Тсунаеши сожалеет о нашем будущем почти так же, как о мертвом человеке — если не сильнее.

Тело, за которым никто особо не следил — а зачем? — все так же спокойно себе лежит.

— Ничего, — Рёхей отвечает, будто отмахивается, очень рублено и коротко, неожиданно тихо.

Рёхей обеспокоенно смотрит в сторону дверей, он словно не с нами. В соседней комнате Такеши с девчонками и Ламбо. В этой — труп. В соседней комнате Такеши, его сестра с подругой и пятилетний мальчик-мафиози.

— Нужно рассказать Киоко, — неожиданно говорит Тсунаеши.

Рёхей так же неожиданно бьет Тсунаеши по лицу. Тот падает, едва не ударяясь затылком о маленький столик, сейчас сдвинутый в сторону. Вот это было опасно.

Хаято вскидывается, вставая между ними и готовясь защищать Джудайме, но боксер уже отворачивается, а Савада хрипло выдыхает:

— Все в порядке, я заслужил.

Пытается улыбаться, подбадривая нас, но как-то болезненно. Тсунаеши не отвечает на удар Сасагавы, Тсунаеши тоже волнуется за Киоко. Я бы не смогла так — просто перетерпеть, не ответить в такой ситуации, не выпятить собственное положение, что ничуть не лучше. Я бы не смогла это сделать — но не Савада. Казалось, он ждал от Рёхея подобного — знал, что однажды тот ему врежет. И сейчас смотрел почти облегченно.

Возможно, это была какая-то мужская логика. Возможно, следуя ей, Тсунаеши только что показал, что все равно не отступится.

И дал Рёхею выпустить пар.

— Хибари-сан, можно ли как-нибудь оформить бумаги, чтобы… его можно было похоронить официально?

— Ты правда собираешься видеться с его родственниками? — Кёя выгибает бровь.

Савада отворачивается, не зная ответ на этот вопрос, но затем поворачивается обратно и решительно кивает.

Труп неожиданно шевелится и садится. Все хором орут, Кёя бьет его по затылку тонфа и тело падает обратно, едва приветственно махнув Тсунаеши рукой. Мы все как-то нервно, истерично смеемся от неожиданности, отползаем или отходим — кто в каком состоянии — к стенам комнаты, оставляя тело лежать в центре, как и до этого.

— Джудайме, он был жив! — Хаято неожиданно подскакивает, весь его вид говорит об облегчении. Он почти с обожанием смотрит на Саваду. — Вы не убийца!

— Ха-а, и правда…

— Какого черта происходит?.. — выдыхаю.

— ХИБАРИ, ТЫ ЭКСТРЕМАЛЬНО СДЕЛАЛ ГЛУПОСТЬ! — Сасагава подскакивает к упавшему телу, осторожно бьет чувака по щекам, приводя в чувство.

А он быстро сориентировался.

— Это Моретти.

Умарекавару.

Мы все замолкаем — не то, чтобы мы бурно что-то обсуждали до этого, но в повисшей паузе четко улавливается хоровой посыл. Даже Рёхей замирает. Мы не спрашиваем — ничего не спрашиваем. Кёя осторожно перемещается ближе ко мне. Также смещаюсь в его сторону, позволяя загородить себя от репетитора. Он молчит, ожидая от нас реакцию, но мы ожидаем от него того же.

«Это Моретти» приходит в себя. Здоровается вполне мило, с улыбкой объясняет — залетный он здесь, он часть Вонголы и решил продемонстрировать будущему Десятому свою коронную технику «Addio», умение входить в состояние клинической смерти.

— Ха-х, заставили же вы меня напрячься, чтобы не потерять маскировку, — он поправляет шапку и несколько неловко пытается удержать улыбку, встретившись с нашими кислыми взглядами.

— А где, кстати, Бьянки? — неожиданно спрашиваю. — Она разве не должна…

— Охранять дом от мафии, — заканчивает за меня Савада, требовательно глядя на репетитора, — и где эта охрана, Реборн?!

— Уехала за новыми ингредиентами для своей отравленной кулинарии.

— Довольно халатно, — раздраженно фыркаю.

— Используя эту технику травоядное могло уже давно убить зверька, стоило всем потерять бдительность, если бы было врагом.

— Я бы этого не допустил, — умарекавару самодовольно хмыкает, после чего поднимает пистолет, — и что за тон, Никчемный Тсуна?

— Да правда, зачем защита от посторонних, если ты скорее сам кого-нибудь пристрелишь! — Тсунаеши подскакивает. — Тон?

Неожиданно в комнате холодает на десяток градусов разом. Моретти пытается осторожно ретироваться, однако Рёхей смещается так, чтобы загородить путь к двери, а Хаято оказывается рядом с окном.

Неожиданная пауза после почти удивленного вопроса Савады звенит. Он щурится, расправляет плечи, становясь будто бы на полголовы выше, и смотрит на репетитора сверху вниз, холодно и зло, совсем непохоже на себя.

Он оборачивается на нас и смотрит на каждого несколько секунд, после чего мимолетно улыбается и резко, уверенно отвечает, вновь вернувшись взглядом к умарекавару:

— Это тон будущего Дечимо Вонголы, которого ты воспитал. Как будущий Десятый я ставлю тебе условие, — Тсунаеши сжимает кулаки. — Это последний раз, когда моя Семья терпит такое отношение. Я не позволю тебе использовать моих близких для своего развлечения и врать нам, пусть даже для «тренировок». Реборн, я ведь запомню все, что ты творишь, и однажды стану сильнее, чтобы дать тебе отпор.

Наблюдая за рассерженным Тсунаеши, я не могла не отметить, что ситуация задела его больше, чем предполагал Реборн, видимо, выстраивая ее план у себя в голове. Мой внутренний маленький мерзкий резонер потирал лапки, предвкушая наши совместные действия по борьбе с недооцениванием.

Я бросила на умарекавару задумчивый взгляд, после чего мы все понятливо стали освобождать территорию. Савада ничего не сказал, но как-то совсем по-взрослому, как настоящий босс махнул рукой, призывая всех исчезнуть сейчас на какое-то время.

Кёя почти невесомо хлопнул меня по плечу, после чего выскочил через окно самым первым. Я заметила, на какой выступ он опирался, и…

Выскочила через окно следом, махнув на прощание рукой остальным, оставив их разбираться между собой и расходиться. Ничего важного уже сегодня не намечалось. У нас было время, возможно, до завтра, чтобы придумать план.

Мы были больше всего похожи на обиженных детей, но разве стоило нас обижать?

Приземлившись на газон, я подняла взгляд на ошарашенного моей выходкой Хибари, весело ему подмигнув, и двинулась к калитке, чуть морщась — ступни побаливали, все-таки я не была готова к такому паркуру по этажам.

Кёя невозмутимо шагал рядом, видимо, решив проводить меня.

— Зайдешь? — на середине пути предлагаю, нарушая нашу задумчивую тишину.

Вопрос остается без ответа, но я, звякнув ключами, придерживаю дверь, заходя домой, и друг проникает в дом следом. Еще день, да даже если бы уже был вечер, я не боюсь, что Хибари разрушит атмосферу «семейного ужина». Скорее, без его присутствия ее разрушу я, после подобной встряски не готовая к семейным милостям.

Мы выходим из дома минут через пятнадцать, абсолютно ошарашенные и будто бы сбежавшие.

Хотя, почему будто?

Я действительно сбежала.

Жизнь неразрывно связана со смертью. Обнаружив с утра у Савады труп, уже днем, вернувшись домой, я застала неожиданно радостных родителей и «гипотетического третьего» члена нашей семьи. Счастливые, поглощенные друг другом, они смущенно отпрянули в разные стороны, сидя на диване, стоило мне зайти в гостиную. На тумбе лежал мамин тест на беременность, на который они посмотрели как-то испуганно, переводя взгляд на меня и на него.

Не то, чтобы я была так шокирована, просто одно дело знать и слушать разговоры о том, что в семье планируется пополнение, а другое дело узнать, что оно реально будет.

Кёя, вышедший следом, невозмутимо замер за моей спиной. От меня ждали реакцию — я бросилась поздравлять родных, улыбалась, смеялась, даже «понимающе» подкалывала их той позой, в которой застала. И пообещала сегодня переночевать у друзей, подмигнув матери.

Я смеялась, а, выйдя из дома вместе с Кёей, что скромно поздравил всех и подождал в стороне, неожиданно поняла, что едва могу дышать, так сбилось дыхание, стоило покинуть дом.

Я втяну их в это дерьмо. Я не заслуживаю такую любящую и дружную семью, я безразличная эгоистка, мне так стыдно за застывшую на губах улыбку, ведь она в такой радостный момент была до омерзения искусственной.

Мы до вечера бродили по городу. Забравшись куда-то в парк, купили немного кошачьего корма, после чего я сводила Кёю на места, где обычно подкармливаю редких бродяжек сама.

Из-за мусорных баков вылез мой давний кошачий знакомец с расцарапанной рожей.

— Разве он не прелесть?

Я погладила животное, несмотря на протесты. Котяра то выпускал когти, уворачиваясь от моих рук, то сам тыкался широкой мордой в ладонь. Непонятное животное.

— Разве тебе не следовало выбрать кого-то более милого? — стоя рядом с телефонным столбом, выгибает бровь Кёя.

Я смотрю на бандитского вида зверье и понимаю, что выглядит он и правда страшненьким. Отмыть бы, сводить к ветеринару, почистить глазки и ушки хотя бы — тогда можно и «прелестью» назвать, а так…

Кот резко царапает меня по пальцам, оставляя на них кровавые полосы.

— Знаешь, если судить по тому, с кем я общаюсь… — насмешливо хмыкаю, тряхнув рукой, после чего неожиданно снизу вверх смотрю на друга, поднимая голову.

Это Кёя предпочитал безобидных милых зверушек, почему-то искренне уверенный, что со своей любовью к мультфильмам я тоже должна отдавать им предпочтение. Но я просто любила животных.

А еще я, кажется, и правда имела какую-то особую любовь к сложным характерам. На мой комментарий Хибари промолчал, мимолетно дернув уголком губ. Кошак неожиданно выгнул спину, когда я, снова протянув к нему руку, полагаю, погладила по «запретной зоне» где-то на грудке, после чего яростно царапнул меня по ладони еще раз.

— Чем вреднее и агрессивнее, тем лучше, — не взирая на протест кошака, я потрепала его между ушей, ехидно ухмыляясь.

— Я понял, — прохладу в голосе я будто не замечаю, растягивая губы еще шире, пользуясь тем, что друг меня не видит, и продолжаю запутывать пальцы в густой кошачьей шерсти.

— Такие ведь интереснее.

— Я понял, — резко повторяет.

Я мельком поднимаю на него взгляд и неожиданно складываю пальцы пистолетиком, «стреляя». Вредное и агрессивное существо:

— Например, ты.

Честно-честно, его лицо дрогнуло, будто его распирал смех или смущение, а потом, от переизбытка чувств, полагаю, Кёя резко шарахнул по ближайшему столбу.

Столб треснул, хрустнул… и разломался, с грохотом и пылью повалившись на дорогу.

— Воу-воу, — я нервно закашлялась, подскочив, а кошак удрал подальше от буйных нас.

Неловко посмотрела на столб, затем извиняющийся взгляд бросила на Кёю.

— Пошли домой, травоядное, — фыркнув, он отвернулся и невозмутимо двинулся дальше по улице.

Какое-то время я смотрела ему вслед, неосознанно начав улыбаться. Кёя рушит огромные бетонные столбы, смущаясь, Кёя кормит бездомных животных, Кёя знает, куда прятать трупы, Кёя поздравляет моих родителей и уходит со мной из дома — я могла бы попроситься к Киоко, но вопрос, где я буду ночевать, даже не поднимается после этого позорного «бегства» из семейного гнездышка.

«Пошли домой, травоядное». Сморгнув, я бросилась догонять друга, широко улыбаясь и беспечно заводя очередной «раздражающий» разговор.

— У тебя есть что-нибудь вкусненькое?

— Конечно, нет.

— Давай зайдем по пути, купим. Уверена, ты дома вообще не питаешься, нормальной еды тоже нет. Приготовлю что-нибудь, может.

— Ты? Готовка нормальной еды? — холодно выгибает бровь.

— Пф, не делай такое лицо, будто я ем только какую-то гадость.

— …

— Иностранная кухня это не гадость!

— …

— А если мясо?

Так и живем.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть zero. Арка героя.

интерлюдия

Он так возмущен, что, выдыхая, чувствует себя драконом, из носа которого выходит пар, а где-то внутри горит едкое горячее пламя, дымя черным злым дымом.

Он расправляет плечи, будто всегда так ходил — с ровной спиной, гордой осанкой. Будто не он каждый раз нелепо улыбался и немного сутулился обратно — да кому оно нужно, он выглядит, как коротышка-посмешище ведь?

Он холодно щурится и сжимает губы в тонкую линию, будто не улыбается обычно и не смотрит тепло и по-доброму.

Он оборачивается и скользит взглядом по людям вокруг — их так много, что где-то в душе маленький мальчик Савада Тсунаеши, протирая глаза, недоумевает: откуда, откуда, кто? Эти страшные, собранные, открыто смотрящие ему в глаза и готовые действовать люди, напряженно замирающие. Глава Дисциплинарного комитета, что одобрительно кивает ему едва-едва. Девушка за его спиной. Два светловолосых парня, напряженно застывшие — один у двери, другой у окна.

Откуда, откуда они все здесь, рядом с ним? Кто они, кто, такие… уместные, гармоничные рядом друг с другом, рядом с ним?

Он улыбается.

Кто он, кто, раз заслужил таких друзей? Он же всего лишь Никчемный Тсуна. Разве он заслуживает их всех, плечом к плечу с ним в любой беде, раз за разом готовых — и ныряющих — прямо в глубокую страшную яму. Все глубже и глубже. Он же видит это, почему же ему тогда ни капли не стыдно? Ни капли не страшно сейчас, что они падают во все это без шанса вернуться обратно в мирную жизнь? Ведь если бы не мафия, у всех бы все было хорошо.

А так… из-за него… снова и снова…

Кто он такой, чтобы так отравить им будущее?

Кроме того, что он их друг. Друзья должны помогать.

Тсунаеши сжимает кулаки. Как друг он такой бесполезный. Тянет их в свое болото, не даром у него иероглиф «болото» в самой фамилии. Она шла от пра-пра-пра… дедов, значит, некто Примо знал, что его детище — то еще болото, когда брал такой псевдоним.

Забавно. Символично.

«Что за тон, Никчемный Тсуна?»

Тон хозяина этого дурацкого болота.

Я водяной, я водяной…

— Это последний раз, когда моя Семья терпит такое отношение. Я не позволю тебе использовать моих близких для своего развлечения и врать нам, пусть даже для «тренировок». Реборн, я ведь запомню все, что ты творишь, и однажды стану сильнее, чтобы дать тебе отпор.

Он должен что-нибудь сделать, черт возьми, пора перестать плыть по течению, наивно полагая, что оно принесет тебя прямо к цели. Потому что в болотах не бывает течений.


* * *



Тсунаеши с детства не любил сопротивляться.

Тот самый вид мотивации «вопреки» всегда миновал его каким-то чудесным образом, будто Савада никогда и не должен был ничему противоречить. Это было так естественно.

Его не мотивировали ни косые взгляды, ни насмешливые шепотки, что невидимой мантией позора следовали за ним в младшей школе, зародившись еще с самого садика. Изгой, неудачник — не думайте, что его устраивал этот статус, раз он пытался улыбаться. Но разве может что-то подобное стать мотивацией?

Чем больше вокруг было насмешливых взглядов, тем сильнее, казалось, каждый из них давит на него. Даже шевелиться в такой обстановке было сложно.

Тсунаеши покупал новые карандаши, когда пропадали старые. Отдавал редким задирам всю мелочь из карманов. Оставался драить школьные классы в одиночку — он все равно ничего не сделает, пусть работает, неудачник.

Своим маленьким подвигом Савада считал то, что он был обычным. Тсунаеши прекрасно понимал, что далек от депрессий и прочих упаднических настроений, что с ним общаются — пусть большая часть школы и смеется, уже зная, что Тсуна «бесполезный». Но это не самое страшное, что случается в жизни. И, в принципе, жилось ему хорошо. Жизнь ему нравилась. Пусть он и занимал в ней почетное низшее место.

Не сказать, что он не пытался исправить что-то. Просто… не выходило. Не давалось. Сначала он еще пытался, а потом — как-то забил. Зачем напрягаться, когда большая часть сил уходит не на работу, а на то, чтобы выдержать давление со стороны сверстников, уже поджидающих его очередное фиаско?

У него ничего не выйдет — Савада кивал своим мыслям и неловко улыбался, глядя на справедливо низкие баллы за тест, который он даже разобрал дома прошлым вечером. Но на уроке от волнения все ответы из головы вылетели. Перед глазами буквально сверкали низкие баллы за прошлые работы. Однозначно, за эту он не смог бы получить оценку выше.

И не получал.

Он такой неуклюжий — Савада кивал своим мыслям и неловко улыбался, вполне, он считал, справедливо оставаясь почти в одиночестве, когда капитаны «команд» набирали себе человек для игры в баскетбол или футбол.

И, конечно же… У него ничего не выйдет — издали глядя на Сасагаву Киоко, Тсунаеши только яростно мотал головой, ужасаясь, что она тоже справедливо отошьет его и пошлет куда подальше, стоит ему заговорить с ней.

Она появилась в его жизни в начальной школе, еще с первого класса привлекла внимание. Они были одноклассниками, и первый класс был лучшей порой его жизни, наверное. Не то, чтобы он общался с Киоко, но она была одной из тех, кто не относился к нему, как к половой тряпке изначально, и симпатией к солнечной милой девочке было просто невозможно не проникнуться. Пусть, конечно, Тсунаеши и общался с мальчиками — он же пацан, а не тряпка, он должен общаться с другими пацанами! Так ведь правильно?

Это было довольно глупым стереотипом, но глядя на хихикающих девчонок Тсунаеши не особо горел желанием общаться с ними, пряча смущение и стеснение за демонстративным желанием обсудить с одноклассниками новых роботов или какое-нибудь аниме, когда одноклассницы оказывались рядом.

Сасагава Киоко была ангелом. Добрая, помогающая всем, занимающаяся восхитительным рукоделием, от которого сверкали глаза у девчонок вокруг, скромная, милая. Она хорошо училась и постоянно улыбалась, будто светила окружающим своей улыбкой. Сасагава Киоко была чем-то похожа на его мать, и от этого сходства у Тсуны в первом классе горели уши. Такая же очаровательно простая и душевная, казалось, она поймет, если он накосячит, и даже не будет смеяться, как остальные. Она прекрасно вписывалась в маленький уютный мирок Тсунаеши. Могла бы вписаться.

Да только где он, а где она.

Следующие года он просто смотрел за ней издали. Она была приятной, Тсунаеши нравилось наблюдать за ней. Он не был сталкером, не опускался до кражи обеда или до фотографии из-за угла. Но каждый раз, когда Сасагава оказывалась рядом, его взгляд притягивался к ней. И как-то так случилось, что к пятому классу он понял, что беспросветно, абсолютно, неотвратимо влюбился. Ведь сколько бы он ни смотрел на нее, всегда, в любом вопросе, Сасагава Киоко была сущим ангелом.

У нее был шумный старший брат, о чем Тсунаеши знал с первого класса — семпай постоянно забегал в их класс на переменах, что-то кричал, болтал с мальчишками-кохаями и все грозил, что если они обидят Киоко…!

И еще у нее была лучшая подруга, он понял это по тому, как выделялась она среди всех девчонок, что постоянно были рядом с его ангелом. Чуть выше Киоко, с хорошей осанкой и уверенным взглядом, Курокава-чан казалась намного взрослее подруги. Он знал ее — видел мельком, да и был, кажется, когда-то в одном классе. Она запомнилась ему как девочка из студенческого совета и вечная староста. Такая ответственная.

Но Курокава Хана была чертовски пугающей. Она была, по слухам, девушкой самого Хибари Кёи, этого жестокого тирана и узурпатора, что появился из ниоткуда в один момент и легко захватил власть в школе. Какие же у Киоко-чан суровые знакомые! Это ужасно! Курокава Хана была не просто спортсменкой — она умела драться. Курокава Хана была не просто умной — она была стабильно в числе лучших учеников, что о чем-то, да говорило. И некоторые его знакомые отзывались о ней, как о высокомерной и дерзкой особе. Все в совокупности, это значило, что она точно повлияет на мнение Киоко, если он даже просто заговорит с Сасагавой! Он же такой неудачник, куда там парням покруче, на которых Хана регулярно грозно зыркала, стоило им составить неудачную компанию ее подруге?

То, что это происходило из-за самой Киоко, которой не нравилась их компания, было им упущено. Если Савада и думал об этом, то только ужасался — если не они, то куда уж ему? Уже хорошо, что, несмотря на такую железную леди рядом, Киоко-чан оставалась нежной и милой, не подвергаясь влиянию подруги.

В пятом классе он полностью смирился с бренностью бытия, но ходил в школу на удивление счастливый. Он был с Киоко-чан в одном классе. Он опоздал в первый же день, парта с самого утра была исписана позорными надписями — ему было стыдно, но он заставил себя улыбнуться, пытаясь держаться и не опозориться до конца, дав слабину. Такой уж он неловкий неудачник, наверняка им всем не хотелось оказаться с ним в одной параллели, но он же не может извиниться даже за это?

Курокава Хана оказалась довольно популярной. Ее мнение решало очень многое, вокруг нее постоянно кто-то крутился. Она бросала на него странные взгляды, а Мамору, их одноклассник, однажды толкнул его локтем в бок и сказал, что он неплохо устроился. И лучше бы ему перестать делать то, что он делает, потому что староста — птица не его полета. Когда Савада искренне удивился, Мамору облегченно заулыбался, мечтательно пропев что-то про то, что Курокава-чан такая добрая и справедливая, раз защищает его постоянно, а он даже не в курсе, осел такой.

Это настолько ошарашило Саваду — что подруга Киоко-чан хочет от него? — что он в тот же день задумался настолько, что упал с лестницы.

Прямо на нее.

Жизнь кончилась. Саваде казалось, что вот он, его конец, пришел вместе с убийственно спокойным, тихим голосом Курокавы: «Тсунаеши, слезь с меня». Но, оказалось, он чертовски ошибся. Его конец настал немного позже — в лице злющего Хибари Кёи.

Но, получая удар за ударом, он молчал. Даже не сопротивлялся. Он же заслужил. Он даже не знает, как может искупить свою вину перед Ханой-сан. Она ведь спортсменка. Это так ужасно. Подняв тогда взгляд на Хибари-сана, он с удивлением увидел в его глазах мимолетную тень, так похожую на… его собственные переживания?

Хибари Кёя действительно переживал за Курокаву. И, почему-то, не забил его до смерти. Замер, а потом ударил последний раз, заставив повалиться на пол окончательно, но даже отволок до медпункта, в который до этого отвел старосту.

И в тот момент Тсунаеши понял, что Хибари-сан не так уж страшен. И что бы о нем ни говорили, он наверняка прекрасный друг. Вот бы и у него, Тсуны, тоже был такой. Или такая подруга, как Хана-сан. Хана-сан, которая улыбалась ему в медпункте, будто бы и правда не злилась. Хана-сан, которая просила прощение за жестокого Хибари-сана.

А может, будет? Наверное, это была интуиция — та самая дурацкая гиперинтуиция Вонголы, о которой ему много позже сказал Реборн. Как теплый, нежный разряд тока по всему телу, что пронзил его в тот момент, когда они скрепили взаимный «мир» мизинчиками. Как дети.

Хана-сан действительно защищала его. С того самого дня — открыто. Не давала затравить, уверяла всех, что это был несчастный случай, там, на лестнице. И вместе с ней — восходящая звезда бейсбола, Ямамото Такеши. Самый популярный парень в классе и, оказывается, друг Ханы-сан. Он ощущал себя таким жалким и таким неловким каждый раз, когда оставался рядом с ними, что иногда был готов даже разреветься. Что это, зачем они это делают? Оба они были похожи на людей, рядом с которыми постоянно крутятся подпевалы. Но ведь подпевал у них было предостаточно и без него, Тсуны. А на что-то большее он и не мог претендовать: Савада улыбался, улыбался, улыбался, а ребята терпели, непонятно зачем, его. Постоянно. Он ронял тряпку, пачкал Хану-сан мелом, опрокидывал грязную воду на нее, когда они оставались дежурить и мыли полы. Нечаянно. Он пытался учиться лучше, польщенный их поддержкой, но Ямамото-кун получал нагоняй, когда помогал ему — он и сам-то не очень хорошо учился, а тут еще и Никчемный Тсуна тратил его время.

Но с каждым днем Савада ощущал себя все счастливее. Не замечал, как Хана закатывает глаза, и расспрашивал ее, осмелев, о Киоко. Обсуждал с Ямамото домашку, игры, мангу — как хотел когда-то с мальчишками в первом классе, но только в этот раз никто не стремился от него отвязаться, не поддерживал разговор из вежливости.

А вот Хибари-сан дружить не хотел. Все началось с того, что зазевавшись, Тсунаеши нечаянно опрокинул на него плакат с еще не высохшими красками, который к одному из осенних праздников подготовил художественный клуб. Художники как раз несли его сушиться под присмотром главы Комитета, а Савада вышел из-за угла и… попытался оправдаться перед художниками, не заметив, на ком висит ватман. И был забит до смерти.

За дело. Да и потом его постоянные придирки на протяжение пары недель были за дело, только Савада слишком поздно осознал, за какое…

Все началось с того, что Хана-сан проведала его в больнице. Вместе с Киоко-чан. Обрадовавшись визиту Сасагавы и весь день потом непроизвольно расплываясь в радостной улыбке, Тсунаеши поделился счастьем с Такеши, но уже в школе. И так уж вышло, что мимо проходил… Хибари Кёя.

И это было, наверное, самой стыдной вещью, которую делал Савада. Он сказал что-то — уже и сам не помнил — про Хану и про то, что как хорошо, что он общается с ней, ведь она — подруга Киоко. Это прозвучало так меркантильно, расчетливо и подло, и так неправильно по отношению к Хане-сан, что Такеши неожиданно не поддержал его радость. Попросил не говорить такие вещи и серьезно подумать о том, какие формулировки он использует.

Это было так прекрасно — то, что Ямамото-кун не отвернулся от него, а объяснил, в чем была проблема. Пусть Тсуна и сам ее понял. Хана не была его другом, в отличие от Такеши, ибо была слишком… отстраненной, слишком другой. Действительно, как взрослая, что просто возится с ребенком. Это иногда отталкивало. Но это именно она возилась с Савадой, она, правда, очень ему помогла. И отзываться о ней просто как о «подруге, через которую можно подкатить к Киоко» — было ужасно. Он сам терпеть не мог таких парней, а сам уподобился. Нечаянно.

Хибари Кёя тоже это ему объяснил. Через тонфа, молчаливо, никак не комментируя. А потом Тсунаеши узнал, что Хана-сан уговорила Хибари и его парней — страшных громил, которые больше напоминали якудза, чем школьников — перестать придираться и взять во внимание смягчающие обстоятельства: врожденную неуклюжесть Савады. Не то, чтобы они не могли избить его просто так, без повода, но ее заступничество — очередное заступничество — подействовало.

И ему стало стыдно.

Когда отец звонил им в последний раз, он в шутку спрашивал его про то, не дерется ли он там уже с мальчишками за девчонок, или, может, девчонки дерутся за него? Тогда Савада кричал и отнекивался, возмущался, как папане вообще в голову могло такое придти. А в пятом классе Савада нервно смеялся, ероша волосы, шел рядом с Такеши после школы и думал — вот он, избитый Хибари Кёей за девушку. По факту, все условия соблюдены.

И было так весело жить. Косячить не как Неудачник, а как самый обычный парень. Весело, но немного мерзко. Лучше бы как Неудачник. Но от мысли, что все еще впереди, что вокруг него больше не было будто бы «зоны отчуждения», становилось… так легко и беззаботно. А Хана так и не узнала о его маленькой-маленькой промашке. А с Хибари Кёей перед тем, как тот перестал его бить, Тсунаеши неожиданно «поговорил по мужски». Просто набрался смелости и высказал, наверное, впервые в жизни, все, что накипело. И то, как ему жаль, что он так некрасиво думал. И то, как он ценит Хану-сан — он не признается ей, но раз уж такой разговор пошел, то, на самом деле, он совсем не воспринимает ее просто как подругу Киоко. И то, как здорово быть ее другом. Ведь и Хибари-сан ее друг, он, наверняка, понимает это? Рядом с ней даже такой сильный человек, как Хибари-сан, это здорово, что даже у сильнейших есть друзья. У него вот их нет — поэтому он такой неудачник. Но теперь он постарается это исправить. Он обещает.

Тсунаеши, держась за свое слово, отвлекся от розовых детских мечтаний о первой любви и крепко сдружился с Ямамото, познавая все прелести настоящей дружбы. А вот с Ханой он так и не стал ближе, как и с Киоко. Первая была занята делами в школьном совете, а вторая, как бы ему ни было стыдно, без первой реально оставалась недосягаема. С ней происходило что-то странное, но он так и не набрался решимости подойти и спросить, что же.

Уже потом, почти через целый год, он однажды спросил — все-таки — а она призналась. Такая глупая в тот момент, будто для того, чтобы быть прекрасной, всегда нужно кому-то подражать. Будто напомнившая ему о его детском волнении, о панике: вдруг Киоко-чан захочет стать такой, как ее подруга, и перестанет быть ангелом?

Уже потом, почти через целый год, в тот момент он признался ей в ответ: она ведь и так прекрасна.

Почти через целый год в то время он по-настоящему научился дружить. Такеши, что разглядел в нем лучшее и открыл для других, Хана, что всегда шла своим путем, на которую, бывало, действительно хотелось стать похожим — и которая никогда не позволила бы это, уверенно направляющая тебя на твой собственный путь, Киоко-чан, все такая же прекрасная — но теперь вовсе не далекая. Сасагава-семпай, шумный, заряжающий энергией, не дающий остановиться и погрузиться в уныние, пробивной и готовый тянуть окружающих вперед. И даже строгий и жестокий Хибари-сан, от вида которого, бывало, подгибались колени со страха — но глядя на которого он все вспоминал свое обещание, вспоминал тот взгляд, каким Кёя смотрел в их первое «знакомство», когда Хана по вине Тсунаеши упала с лестницы.

Он был самым счастливым в то время.


* * *



А в это время он должен был показать, что все было не зря.

И только что он объявил Реборну, что является очень злопамятным мальчиком. А потом вовсе сделал просто непозволительный жест: повелительный, такой естественный, но такой чуждый для их равноправной компании. Который, почему-то, подействовал.

Выскочил через окно, как и зашел через него, Хибари Кёя. Не потому, что послушался, но для него естественным было уходить первым. Затем, неожиданно, махнув рукой на прощание, такой же темной незримой тенью выскочила Курокава Хана.

Развернувшись, Рёхей, что был ближе всего к двери, также выходит. Тишину нарушают голоса девчонок, звук их шагов — Сасагава уводит сестру и Миуру, в ответ на удивление Хару рассказывая им что-то про экстремальный розыгрыш уже на улице. Возвращается Такеши с Ламбо на руках. Мальчишка притихший, серьезный, будто бы подражающий взрослым — все же, он маленький киллер, он чувствует напряжение, в отличие от гражданских соглядатаев-девчонок. Так и есть.

— М… Синьор, — не зная, как правильно обратиться к Моретти, Тсунаеши мельком бросает взгляд на Хаято, который кивает, показывая, что обращение правильное, — благодарю вас за демонстрацию способностей, но впредь прошу вести дела со мной, я не люблю розыгрыши. К сожалению, сейчас не время для визита, прошу вас покинуть мой дом.

Вонгольский мафиози внимательно посмотрел на Тсунаеши, что было ему совсем непривычно, и неожиданно одобрительно улыбнулся, послушно поднимаясь и оглядываясь на Хаято. Тот бросил взгляд на Тсуну, и Савада растерялся — а теперь что?

— Позвольте проводить его? — Тсунаеши непонимающе хлопнул глазами, но тут же взял себя в руки, внутренне сжимаясь: запал немного поутих, силы кончились, а строить из себя крутого босса все еще нужно.

— Да, проводи, — поддерживая образ, он серьезно кивнул Гокудере.

После чего обернулся к Реборну.

— Ты ведешь себя слишком нахально, Никчемный Тсуна, — предупредил Реборн, все это время наблюдающий за ним, — но, признаю, держался ты неплохо, — он усмехнулся, однако Савада не расплылся в улыбке в ответ на похвалу, как делал обычно.

— Реборн, покажи мне какой-нибудь контракт на обучение, — продолжил гнуть свою линию Тсуна.

Взгляд репетитора потяжелел.

— Не зарывайся. Ты еще ничего из себя не представляешь.

— Но ведь буду, — с каждой секундой становилось все тяжелее. Это был такой непривычный, такой чуждый для Тсунаеши блеф, и в то же время это ощущение немного окрыляло.

Быть не ничтожным чертовски сложно. И восхитительно.


* * *



Как-то раз, когда они болтали с ребятами, еще до появления умарекавару, Хана сказала ему, что существует два типа мотивации. «Вопреки» и «ради».

Он хорошо запомнил тот разговор, один из первых, когда он решил по-настоящему поделиться с ребятами своими проблемами. На полном серьезе, без беззаботного нытья, что «ну, я просто неудачник, что поделать, хах».

Тсунаеши было неловко вспоминать его, и в то же время, чем больше он думал об этом, тем сильнее… понимал. Он тогда все ныл, разливаясь нескончаемым потоком проблем, которые сводились к идее, что у него никогда ничего не получается. От этого и опускаются руки каждый раз, не хватает мотивации, ведь все равно неизбежна неудача. И тогда, когда он уже ожидал, что его пожалеют и поймут, искренне уверенный в друзьях… его неожиданно никто не пожалел.

Ребята тогда сидели с такой глубокой задумчивостью на лицах, что Тсунаеши стало не по себе.

Заговорила тогда первой Хана, и меньше всего он ожидал от нее тихое «да, бывает, жизненно», к которому присоединился, весело смеясь, и Такеши, а Киоко смущенно кивнула. Курокава, такая суровая, неожиданно легко согласилась с тем, что бывает тяжело даже встать с утра для чего-то. А потом сказала, что в совсем запущенных случаях, когда хочется уже совсем плюнуть на все, ей помогает желание сделать вопреки.

Что неудачи имеют способность мотивировать намного сильнее, чем головокружительный успех. Что желание воспротивиться ситуации может дать пинок сильнее, чем слова поддержки.

Он тогда не понял, как это, и даже возмутился — она что, издевается над ним в такой момент?

— У тебя что, совсем нет гордости, Савада? — Курокава обреченно выдохнула.

Говорить тогда стал Такеши. Он всегда подхватывал, когда Курокава махала рукой, не в силах объяснить Тсунаеши какую-то вещь, или же просто не желая. Как в самом начале их общения, когда она в итоге просто отдалилась обратно, а Ямамото — остался рядом и стал другом. По крайней мере, так ему тогда казалось. Что ей просто не хочется. Савада только потом понял, что Хана не знала, как сформулировать достаточно «мягко», чтобы не обидеть, а действительно донести мысль. И так же Хана знала, что это прекрасно сделает и Такеши.

Он, подумалось тогда Тсуне, понимал ее, потому что тоже был спортсменом. Для того, чтобы постоянно участвовать в соревнованиях, нужна та еще сила духа. И оба они были популярны в школе. Умели достойно держаться.

Но сейчас, особенно в последние несколько месяцев своей жизни, Савада был как никогда близок к действию «вопреки». С того момента, как решил, что вопреки всему, всем сложностям и проблемам, вопреки самому себе станет достойным боссом и сможет всех защитить.

Но это было еще не то. Ступенька.

Сейчас его прошлые действия казались ему побегом от поражения, а не движением вперед.

Просто видеть перед собой цель, какую-то далекую и размытую, как оказалось, было недостаточно для того, чтобы понять то самое «вопреки», о котором говорила Курокава.

Он смог сделать это только сейчас.

Он смотрел в глаза Реборну и понимал — станет сильнее, всего добьется. Будет тренироваться, как никогда раньше, с таким усердием, какое еще не прикладывал. Вопреки.

Вопреки его превосходительному тону: «Никчемный Тсуна». Вопреки предупреждению: «не зарывайся».


* * *



С утра его никто не разбудил. Савада подскочил по будильнику, обливаясь холодным потом, и стал судорожно оглядываться. Облегченно выдохнул — его никто не собирается подрывать, бить током, выливать на него ледяную воду — Тсунаеши тут же подскочил еще раз, судорожно сбросившись с кровати и отчаянно барахтаясь уже на полу, запутавшись в одеяле. Он безбожно опаздывал, так и не переведя будильник на время пораньше, хоть и собирался.

Боже, какой неудачник.

— Реборн? — уже по привычке позвал, но никто не ответил.

Самого Реборна в комнате не было. Как школьной формы Савады.

— Ма-ам? — вторая попытка.

— Тсуна! — вместо матери в комнату вломился Ламбо. — Маман пошла в магазин, Тсуна, вместе с глупым Реборном! Он сказал, что они пошли гулять, Тсуна, Тсуна, почему они не взяли меня?! Маман что, меня не любит?!

— Вот, значит, как? — удивленно хлопнув глазами, переспросил Тсунаеши, однако Ламбо уже зашелся рёвом и никак не отреагировал на его риторический вопрос. — А, ладно.

Глубоко вздохнув, Савада подхватил мальчишку на руки.

— Пошли умываться, — уверенно заявил он, мысленно прикинув, что, если не будет завтракать, все успеет. А форму можно не гладить. Если надеть жилетку и закатать рукава — рубашка даже не особо заметно мятая.

— Тсуна? — недоуменно хлопнул глазами Ламбо.

— Спокойствие, только спокойствие, — назидательно заявил Савада. — Ты завтракал?

— Да! Поэтому я не хочу чистить зубы, время для этого уже кончилось!

— Не-ет, так не пойдет… Тебе же объясняли, почему нужно чистить зубы каждый день? Или ты хочешь посетить зубного?

Обычно с Ламбо возилась Нана. Обычно его будил Реборн, следил за тем, что он кладет в сумку, сопровождал до школы и пинал, если он мешкал. Но сегодня, видимо, у него выходной. Тсунаеши не чувствовал пристальный взгляд своего репетитора, облегченно улыбаясь — день без Реборна! Который, кажется, обиделся.


* * *



— П-простите, Хибари-сан, — в мятой рубашке, со съехавшим галстуком, через секунду после звонка он все-таки влетел на территорию школы.

Хибари Кёя угрожающе сверкнул тонфа, но кивнул в сторону школы, намекая, что еще не поздно бежать на урок. Хана, опираясь на дверной косяк на входе, оценивающе осмотрела его, выгнув бровь, глядя на мятую одежду. Савада виновато пожал плечами.

— Собираемся на большой перемене на крыше.

— Угу, — Тсунаеши радостно закивал, будто не он вчера был «боссом»: у Ханы есть план!

— Передай ребятам.

Везет же ей — не ходит на уроки. Хотя, у нее и оценки намного лучше, чем у него…

Подошедший Хибари-сан, остановившийся совсем рядом, демонстративно протянул «хм». Еще активнее закивав, мол, он все передаст, Савада сорвался с места, спеша на урок.

Затормозив перед дверью, он перевел дыхание и уверенно постучал.

— Извините за опоздание, — Тсунаеши улыбнулся сенсею и после разрешения войти прошел на свое место. Пусть и запыхавшийся, растрепанный, помятый — но продолжающий, как и вчера, держать спину ровно. Даже шагать Савада пытался уверенно, спокойно.

Прошло два года с тех пор, как на его парте в последний раз появилась дурацкая запись: «неудачник». Прошло два года с тех пор, как он был неудачником. И после вчерашней игры в Дечимо Тсунаеши неожиданно осознал: он больше не хочет им быть.

Совсем-совсем. Ни в чем. Он прошел этот путь, а вчера в их забавной игре, что началась с прибытием Реборна, появилась точка сохранения. Первый сейв пройден.

Киоко-чан обеспокоенно осмотрела его, как и Хаято, а Такеши приветливо помахал рукой. Несколько других одноклассников, мазнув взглядом по пришедшему, отвернулись обратно к доске, подтверждая смелые мысли Савады. Все изменилось. Возможно, не вчера, а уже давно, но именно вчера он как никогда ярко осознал это.

Он помахал Такеши в ответ, кивнул Хаято, мол, все в порядке, и улыбнулся Киоко. Уверенно, благодарно, но стараясь показать — ей не о чем беспокоиться.

И от мысли, что два года назад он уссался бы от счастья, зная, как все обернется, несмотря на все сложности, что вставали на пути и еще только собираются встать, на душе становилось так легко, что хотелось подпрыгнуть и радостно скалиться.

Все хорошо.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 28. Домашняя.

Ходить по магазинам с Кёей было немного странно.

Я действительно поставила себе задачу сегодня развлекаться попытками угробить его кухню, поэтому мы зашли в небольшой супермаркет по пути. Девочка, что подрабатывала кассиршей, кажется, была из средней Намимори, причем, я уверена, завтра уже к вечеру новая волна слухов заставит захлебнуться всех, кто еще пытался отбросить мысль, что мы не парочка. По крайней мере ее лицо, когда мы выложили на ленту немного зелени и овощей, мясо и вишневый сок, а я еще и выдала что-то вроде «давай еще моти возьмем, ну смотри, по акции же» было неописуемо. Моти мы, кстати, взяли. С шоколадной начинкой. Кёя спокойно сделал шаг в сторону прилавка с ним и, обернувшись на меня, невозмутимо взял упаковку, в гробовой тишине опустив ее на ленту.

Меня в тот момент переполнило какое-то удивленное восхищение, гордость: я посмотрела на бледную девчонку за кассой и расправила плечи, благодарно и радостно улыбаясь другу. Я посмотрела на сок и внутри меня что-то неожиданно воскликнуло: это так мило, что Кёя помнит даже про то, что я люблю вишневый сок. Вот он, Демон Намимори, от присутствия которого притих весь магазин, самый обычный парень и мой друг. Это было так по-человечески и так забавно с учетом намного более страшных проблем вокруг, чем чья-то репутация.

А ведь, заходя в магазин, это я хотела выпендриться и тоже взять, что он любит, но я, на самом деле, так себе хозяйка, так что пока Кёя внезапно сходил за соком я просто зависла рядом с мясным прилавком — мы ведь за нормальной едой в первую очередь пришли, а не за вкусняшками — и пыталась выбрать. Не потому, что различала что-то, как Нана-сан придирчиво отбирая наиболее качественное, а… как раз наоборот, пыталась понять разницу между всеми этими кусками, которые когда-то бегали. Я не вегетарианка ни в коем случае, но дурацкая реклама иногда меня демотивирует. Упаковки большинства продуктов в Японии реально противные. Маркетологи — лузеры.

В общем, за время, пока я рассматривала прилавки и пыталась выбрать, Кёя просто пришел обратно, сам взял нужное и бросил в корзинку, после чего взял за плечо уже меня и невозмутимо потащил к кассе.

У меня еще в какой-то момент возникло желание взять ведро мороженого, но, заметив в корзинке сок, я о нем тут же забыла. Это было… так мило. А я вообще должна была только скромно переночевать у него, используя дом как политическое убежище, а не устраивать праздник живота и гипотетические дружеские посиделки. Мы даже в детстве никогда не сидели с вкусняшками так просто, в той атмосфере, что зарождалась сейчас. Точнее, различные сладости обычно были на столе, когда я ходила к нему — и я знала, что они специально были заготовлены к моему приходу — но это обычно было просто… элементом чаепития, который я иногда таскала просто так и приобщала к подобному Хибари.

Шагая до дома Кёи уже после магазина я ощущала себя типичной девочкой из сериалов. Та самая насыщенная, полная приключений, спонтанных ночёвок жизнь с привкусом колючего восточного ветра в легких и огромных кофт, когда холодает вечером. Кофта, кстати, была в наличии — я захватила с собой, как и брюки с рубашкой, в рюкзак. Он у меня обычно почти пуст, так что все аккуратно сложилось и уместилось. А школьные вещи мне с собой нести не нужно было — у меня и дома-то их не было особо, как я и планировала, все перекочевало в комнату Комитета. Идеально. Уровень мобильности: могу вообще дома не ночевать.

Я традиционно тихо извинилась за вторжение, когда мы зашли, чем вызвала насмешливый хмык у Кёи. Скинув кеды в прихожей, я осмотрела идеально ровно стоящую обувь Хибари, осторожно поправила их ногой, внутренне ощущая себя такой… небрежной. И как его перфекционист уживался со мной во время летних тренировок? Кёя кивнул мне в сторону и я так же кивнула в ответ: Хибари пошел на кухню, а я прошла до гостевой комнаты, с которой за лето — как раз за время подготовки к турниру — уже успела сродниться. Бросила там сумку с вещами, достав перед этим форму и осторожно повесив на вешалки. Так обыденно. Я легко и естественно прошла на кухню, снова переполнившись каким-то теплым умилением от наблюдения за другом, который невозмутимо раскладывал продукты, высыпав моти в красивую вазочку и поставив на стол.

Я взяла одну и едва успела отскочить, возмущенно уставившись на Кёю, который едва не ударил меня по руке. Ударил бы, если бы не реакция.

— Не перебивай аппетит, — пояснил он свое действие.

— Да, папочка, — прыснув со смеху, активно киваю, тут же закидывая сладость в рот.

Он неодобрительно смотрит, после чего обреченно вздыхает, прикрыв глаза, и я расплываюсь в широкой улыбке, заметив, что Хибари аналогично… умилен ситуацией.

— Европейские отбивные переживешь?

— Посмотрим.

Я оглядываюсь в поисках фартука и припоминаю, где его видела — а я помню, что он точно был, потому что вид Кёи в фартуке у меня в памяти отложился прекрасно. Пока я отворачиваюсь, рассматривая обстановку, видимо, теряю бдительность. Я в принципе не особо бдительная, так что чужое приближение не почувствовала — даже будь это топающий, как слон, Савада, не почувствовала бы, а Кёя вовсе бесшумный.

— Что… ты делаешь?

Я замерла, ощущая, как чужие пальцы осторожно собрали рассыпавшиеся по спине волосы. Вопрос был крайне глупым, так как, одной рукой удерживая мои волосы на уровне лопаток, второй рукой Кёя дотянулся до моего запястья и стянул с него резинку. Я повернула руку, позволяя удобнее снять ее, и прикрыла глаза.

— Не собираюсь есть твои волосы, — я улыбаюсь.

— Логично, — киваю и поражаюсь, как аккуратно Кёя обращается с моими волосами. И довольно ловко. Проверяя, что он там наделал, я с удивлением понимаю, что ощущается все вполне гладко. Резинка, казалось, с идеальной симметричностью собирала волосы с обеих сторон, но не стягивала их слишком сильно.

— Эй, Кёя.

— Да? — отстранившись, он абсолютно спокойно вернулся за стол и стал наблюдать за мной.

— А ты умеешь заплетать косички?

Лицо у него забавно вытянулось от такого вопроса. Причем взгляд, скользнувший по моим волосам, я расценила как оценивающий: и правда, сделать прическу на этом было действительно проблемно. Нет, волосы у меня были прекрасные, но у медали были две стороны. Они были довольно жесткие, тяжелые, густые — как и любые натуральные черные волосы. С такой длиной — всегда мечтала, грех было не отрастить — работать с ними было сложно. Тем более они вились, и иногда сложностью становилось даже распутать это непослушное чудо. Так что я иногда спала с косой, отчего «волны» на волосах и становились такими ровными, а не будто я упала с самосвала.

Я бы не удивилась, если бы Кёя выдрал мне нечаянно пару прядей. Но этого не произошло, и хорошо. Даже не потому, что больно, а просто… намного забавнее было наблюдать и чувствовать, как он пытается это не сделать. Он вообще касался их так осторожно и бережно, что я заглючила на пару секунд. Чисто ради этого ощущения хотелось сесть как-нибудь рядом и просто наслаждаться. И научить плести косички.

— Умею, — справившись с удивлением, Хибари хмыкнул.

Логично, что он не умеет, ибо откуда ему уметь… стоп… он сказал…

— СЕРЬЕЗНО? — я круглыми глазами смотрела на Кёю, он же насмешливо смотрел на меня, но… как-то странно.

— Да. Травоядное, еда.

— А, точно. Да. Сейчас…

— Нарежь лучше салат.

Меня неожиданно оттесняют с кухни. Я с удивлением смотрю за тем, как Кёя достает фартук и надевает сам. Замираю и просто глупо хлопаю глазами, глядя на это, не понимая, что вообще происходит.

Каждый раз я испытываю рядом с Кёей такое захватывающее чувство, что реально можно похихикать от переполняющих эмоций. Вроде и знакомы давно, а его некоторые действия все равно остаются за гранью моего понимания — все объяснения звучат слишком прекрасно и невероятно, а действия… казалось бы, никогда не должны произойти, но вот, он стоит в фартуке и собирается готовить ужин.

— Это потому что я травоядное? — вырывается глупая шутка.

Кёя дергает уголками губ, но скорее обреченно-иронично, и отворачивается поскорее. Послушно занимаюсь салатом.

На самом деле, не понимаю, чего он все беспокоится, если вообще беспокоится о том, как я готовлю. Кёя прекрасно знает, что я делаю это сносно, пусть в детстве он и шокировался регулярно моими европейскими замашками сделать какой-нибудь сомнительный для японца быстрый перекус в любой момент, когда захочется.

Сделала бы я ему это дурацкое мясо, не будь я уже дважды почти взрослой самостоятельной девушкой. Но, если честно, смотреть, как готовит Хибари, неожиданно вытеснив меня с кухни, если бы у меня был выбор, я бы предпочла еще бессчетное количество раз. Да, пусть у него получилось средненько — я едва сдержала комментарий, что суховато, проглотив его вместе с осознанием, что Кёю никто не учил.

Я привыкла воспринимать все, что он делает, как нечто естественное. Смотреть на него и каждый раз поражаться этому реально дьявольскому успеху во всем. Но, почему-то, я совсем перестала задумываться о том, что на момент нашей встречи он был ребенком. Что он рос вместе со мной. И в какой-то момент стал намного старше. Я замечала это, но… отвлеченно. Я смотрела на какие-то криминальные, страшные вещи, подразумевая, что его взросление происходило вместе с ними.

Но я же была свидетельницей отъезда его отца. Стояла на похоронах его матери. Смотрела за сменяющим друг друга персоналом, который должен был «нянчиться» с мелким Хибари. И почему-то, слушая о том, что у них даже есть приходящая горничная, я воспринимала это совершенно естественно. Не задумываясь о том, что, даже так, Кёя живет один. Воспринимая его как уже полностью готового к самостоятельной жизни.

Перекусы на рабочем месте? Да какой взрослый не отнесется к этому с пониманием?

Только мы-то взрослыми не были.

Я ярко видела контраст взрослого и детского, общаясь с Широ. Со своим другом, студентом. Взрослым. То, что Бьякуран был взрослым, говорила не только его внешность и внезапно бросившаяся мне в глаза разница в росте. Это нельзя описать, но…

Кёя взрослым не был.

Кёя, черт возьми, воспринимался мной как ровесник — и это было бы правдой физически, но морально-то, да, я приспособилась, да, психика изогнулась, но опыт… но…

Я смотрела на то, как требовательно подался вперед друг, наблюдая за дегустацией его блюда. Как он нахмурился, стоило мне задуматься, и понимала… да все понимала.

— Чего завис? — я улыбнулась, будто не заметив некоторое волнение Кёи, и более активно зашевелилась, с удовольствием ужиная. — Удивительно, наверное, я никогда не перестану удивляться твоим скрытым талантам и умениям. Есть ли хоть что-то, в чем ты будешь не превосходен?

Я смотрела на него и он что-то отвечал, отмахиваясь, но я припомнила то, что он и раньше иногда готовил при мне. Удивлялась, как он сам научился так круто. Подкалывала, что, наверняка гуглил рецепты в первое время, и с улыбкой наблюдала, как он закатывает глаза, не отвечая — ибо я права, ответить-то нечего. Я признавалась, как сама училась готовить, вспоминая не то историю этой жизни, не то какие-то далекие свои первые промахи еще из другого мира.

Но, разбавляя шутками свою речь, я не могла перестать ненавязчиво его хвалить. Почему-то мне казалось, что это… необходимо. Как родители восхищаются самостоятельностью детей. Как удивляются их таланту, даже если на самом деле еще стоило бы отработать получше, получить должный уровень сноровки.

Его тщательно скрываемая растерянность убивала меня. У Кёи такого не было. Я едва не задохнулась от этих мыслей. В нашем тандеме я снова — едва ли не впервые с самого начала знакомства — почувствовала себя старшей.

Вот так Кёя-ни превратился на один вечер в младшего брата.

Возможно, он сам уловил некоторое изменение, да и по его лицу было видно, что собственное приготовление ужина ему не понравилось. Но я говорила честно. Но он, пусть и видел несовершенство, молчал, принимая похвалу, и будто бы не решался в этот раз меня заткнуть.

Он сидел молча, довольный, но — казалось бы — странно потерянный, упрямо отворачивался иногда, чтобы спрятать подрагивающие уголки губ, и все пытался как-то меня уязвить, использовав мои же шутки и шутливые признания в собственной неудачливости и нелюбви к домашним делам.

А перед сном я неожиданно обнаружила себя сидящей на полу и задумчиво крутящий резинку. Кёя осторожными движениями перебирал мои волосы и в итоге… действительно сплел косичку. Самую простую, немного кривую, но — действительно сам.

Откуда он умеет?..

— Спасибо.

— Я мог бы лучше, — фыркнул, не слишком довольный своей работой, и ушел, оставив меня в задумчивости.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 29. План.

Каждое действие рождает противодействие.

Так однажды сказали мне еще в прошлой жизни, в школьные годы. Тогда учитель еще пытался вдолбить в нас какие-то знания о мире и призвать к ответственности, послушанию, аргументируя все тем, что в будущем наша лень будет нам же во вред. Ну, или же говоря, что если мы не сделаем, что он просит, он сделает нам очень грустно. Тут уже зависело от человека, кто и что видел.

Но сейчас этот лозунг я использовала, когда с улыбкой притащила Саваду к себе в гости, абсолютно уверенная, что у меня дома не должно быть никаких тайных ходов и у нас будет немного времени для посвящения в план «противодействия».

Были первые числа октября. С того времени, как нашу команду познакомили с Моретти и его техникой «Addio» прошли едва сутки. Мы действовали стихийно, написав друг другу через почту и легко организовав всей командой клуб независимого игнора для аркобалено до тех пор, пока он не признает нас хоть сколько-нибудь значимыми. Он пока держался, причем ему это не доставляло абсолютно никаких неудобств, я же решила открыть Тсунаеши один из своих козырей, ибо Савада, вопреки своей недавней решимости, уже начал неловко мяться и предпринял несколько попыток «сделать вид, что ничего не было».


* * *



С утра я быстро собралась, оделась в форму, расчесала косы, оставив волосы распущенными… и под строгим надзором Хибари сделала зарядку. Годы идут, а что-то все никак не меняется. Помню, в первый день нашей совместной «ночевки» он тоже потребовал от меня делать зарядку.

Мы позавтракали яичницей, которую я, задумавшись, чуть не сожгла, а потом отправились в школу. До занятий было еще полтора часа и я откровенно не выспалась, однако всю дорогу глупо улыбалась, ощущая полное удовлетворение от такого распорядка. Кёя не любил никуда спешить, зато любил грозно зыркать на всех у школьных ворот.

А еще… утренний Намимори был прекрасен. В такую рань все еще только просыпались, в окнах зажигался свет, а мы уже шли по влажному от ночного дождичка асфальту в школу. Красота.

Уроки прошли как обычно, а на большой обеденной перемене мы засели на крыше. Умарекавару не показывался с самого утра, как доложился Тсунаеши.

— Может быть, он обиделся? — Киоко.

— Он же не хочет взять Нану-сан в заложники? — Хаято.

— Хи-и-и! — Савада хватается за волосы. — Конечно нет! Нет же?..

— Ха-ха, Тсуна, он просто решил понаблюдать за тобой издали, — Такеши успокаивающе похлопал Саваду по плечу, явно передавая немного своего пламени.

— В любом случае, — я привлекла к себе внимание, — рубеж уже пройден и начинаются серьезные действия.

Все разом помрачнели. Требовалось серьезно пересмотреть свой распорядок дня и свое поведение. Я попросила ребят рассказать о том, как проходят их тренировки. Под удивленными взглядами Савады и Гокудеры стала объяснять о Широ, о Реборне, о том, что я не люблю быть полностью подконтрольной кому-либо.

Кёя, стоящий чуть в отдалении, весело хмыкнул на этом моменте.

Реборн на данный момент имел огромнейшее влияние на жизнь каждого из нас, в отличие от самого Тсунаеши, который пытался сейчас это исправить. Однако умарекавару действовал разумно. Осторожно. И этим он был опасен.

Реборн не ставил нас перед фактом, что выбора все еще нет, позволял как раз «перебеситься». Не давая ощутить настоящую расстановку сил.

Что ж, не знаю, к какой мысли он придет в итоге, но это будет прекрасным поводом показать ему, что мы действительно что-то можем, а не идем на поводу бушующих подростковых гормонов и юношеского максимализма. Впрочем, не без этого.

Для всех нас это станет хорошей проверкой, которая, в случае «неверного» ответа, заставит задуматься, рядом с кем мы боремся — с имеющим огромный вес в мафиозном обществе и заранее превосходном во всем светлейшим Джудайме или за всего лишь желающим защитить своих близких мальчишкой-неудачником из средней школы, который только начинает свой путь и еще не факт, что достойно пройдет его.

Пройдет. Мы поможем.


* * *



Родители были на работе, так что, скинув обувь, я почти волоком протащила растерянно крутящего головой друга через дом к себе в комнату, попутно комментируя различные двери, мол, кухня, гостиная, ванная, туалет, родительская, гостевая.

— Вау, — замер Савада, ошарашенно рассматривая мою стенку, на которой почти не осталось свободного места.

— А, да, — я улыбнулась, припомнив, что ее видели далеко не все члены компании, — вот такой вот у меня уголок. Полюбуйся пока.

Оставив будущего Дечимо разглядывать хаотичную летопись моей жизни, я связалась с Широ, спросив, сильно ли он занят и можем ли мы «вот прям счаз» провести аудиенцию с Тсунаеши. Кажется, даже не сильно удивившись, Бьякуран ответил согласием, написав, что через десять минут будет свободен и сам перезвонит.

Махнув рукой Саваде, которого я предупредила, что должна познакомить его с очень полезным человеком, я, опомнившись, сбегала за вторым стулом в соседнюю комнату, после чего уселась вместе с другом напротив монитора и усадила рядом юного босса.

— Хана, — когда до звонка оставалась какая-то минута, он тихо спросил, — этот человек ведь… тот, с кем ты гуляла в Осаке… Откуда у него столько информации про пламя? Он связан с мафией, но это значит… что, как и ребята, ты в Намимори не просто так?

Постановка вопроса была интересной. Я и сама задумалась на мгновение, предположив какую-нибудь еще более жесткую теорию массонских заговоров, но потом все же была вынуждена признать, что я в системе винтик лишний.

Савада смотрел очень внимательно и немного грустно, и что бы я ни ответила ему сейчас, думаю, он бы принял любую информацию. Мол, я тоже «подобрана» свыше.

Это было не так. Я смела надеяться, что действовала полностью самостоятельно.

Но отвечать самую-самую правду я не хотела. Не сейчас, когда у него и так полно своих проблем. «Я попаданка, друг». Хах.

— Нет, это случайность, — я вздохнула, — так вышло, что у меня с детства есть один большой секрет, Тсунаеши. Я обещаю, что расскажу его тебе, но он никак не связан с мафией, так что может подождать. Из-за этого секрета у меня появился очень сильный и влиятельный друг. Я не знала о том, кто он, до недавней поездки в Осаку, и мне очень повезло, что такой человек действительно на моей стороне. Я не рассказывала ничего о нем, так как он хотел познакомиться с вами лично и в более спокойной обстановке, но сейчас, если ты решил показать Реборну, чего мы стоим, его помощь будет как нельзя кстати.

— Я верю тебе, — Тсунаеши серьезно кивнул, — я не совсем понимаю, но я знаю, что могу полностью тебе доверять. Если ты говоришь, что этот человек нам поможет, то я верю. Но он ведь не из Вонголы?

Долгожданный, но такой неожиданный звонок заставил меня вздрогнуть, а Саваду — вовсе подскочить. Ободряюще улыбнувшись, я нажала на «ответить».

— Доброй ночи, Широ, — я приветливо махнула рукой, вспоминая о разнице в часовых поясах.

В этот раз мы сидели с включенными камерами, хотя обычно, даже если они работают, мы не особо рассматриваем друг друга. Сейчас же Бьякуран мог любоваться на двух подростков в школьной форме, а мы — на взрослого парня в белоснежной форме, в шикарном темном рабочем кресле, на фоне которого, такой светленький, выглядел очень контрастно. Тсунаеши с интересом рассматривал его.

— Приветик, — Бьякуран на той стороне отзеркалил мой жест, сладко-сладко улыбнувшись. — Что за спешность, Куро-чан? — притворно обеспокоенно поинтересовался, после чего «заметил» моего спутника и его интерес. — О, Тсунаеши-кун, рад видеть тебя. Мы еще не знакомы в этом мире, но, будь уверен, наше сотрудничество в других параллелях было более, чем плодотворным…

Савада опешил, да и я от обилия вязкой патоки в голосе Широ немного растерялась. Но быстро взяла себя в руки, вздохнув:

— Широ, мне и моей команде нужна помощь.

— Что-то серьезное? — он преобразился за секунду, теперь всем своим видом демонстрируя какую-то особую опасность, угрозу.

— Не совсем, — отрицательно покачала головой, после чего посмотрела на Тсунаеши. — Но сейчас я только посредник между вами двумя. Дело касается напрямую Дечимо, — киваю и чуть смещаюсь в сторону, будто показывая, что говорить будут не со мной.

— М, а-ано… что вы знаете о Вонголе?

Я хрюкнула со смеху, прикрывшись рукой, а Бьякуран мягко улыбнулся, так по-взрослому терпеливо, что мне стало стыдно. Савада смущенно посмотрел на меня, совсем сбившись, и я небольшим волевым усилием засунула себе смех куда подальше: сама-то хороша, будто объяснялась лучше.

Может, у Бьякурана какая-то аура особая, которая только при взгляде на него активируется? Сразу тупеешь.

— Х-хана-чан, я… зря?..

— Нет-нет, Тсунаеши-кун, продолжай, — ответил за меня Бьякуран, и я только серьезно кивнула, — я знаю о Вонголе, но не принадлежу к ней. Я отношусь к нейтральной стороне, но я заинтересован в том, чтобы у Куро-чан все было хорошо и уже пообещал, что помогу ее друзьям.

Он говорил это признание так легко, что я даже почти не смутилась, несмотря на проникновенный тон. Савада же, в отличие от меня не знавший особенность начала нашего общения с Широ, немного покраснел, вызывая у Широ сначала недоумение, а потом понимающе-веселую улыбку.

Я же просто вздохнула. Сейчас нужно было думать о другом. И я была уверена, что у Бьякурана хватит сил пободаться с Королевской Семьей.

— Так что у вас там произошло? Можешь сразу переходить к сути, Тсунаеши-кун, я знаю о мафии и Вонголе намного больше вас.

— Я хочу заставить Реборна воспринимать меня всерьез! Он тренирует нас, но все, что можно взять от этой тренировки — ощущение, что тебя обманули со всех сторон. Мои друзья и я — вчерашние, да и сегодняшние гражданские. Я не хочу, чтобы он втягивал в это всех подряд, даже тех, с кем я просто знаком, кто не входит в мою будущую… настоящую… команду. И я не хочу, чтобы он заставлял моих друзей волноваться!

— Умарекавару припер труп, — подвела итог я, заставив Бьякурана вскинуть брови в удивлении, — а потом он ожил и сказал, что это техника такая.

— Куро-чан, ты не смогла определить, жив ли человек? — непонимающе.

— А почему это должна? — с видом оскорбленной невинности складываю руки на груди и отворачиваюсь.

— Куро-чан, ты вообще не учишь биологию?

А. Я смущенно хихикнула. Ну, да, логично.

— Учу. Прости. На самом деле он действительно был мертв какое-то время. Этот человек умеет вводить себя в состояние клинической смерти.

— А, Моретти? Забавно-забавно ~

— Ано… Широ-сан… так что нам делать? Что вы… посоветуете?..

— Тсунаеши-кун, до того момента, пока ты не пройдешь официальную церемонию, ты не можешь противопоставить своему репетитору ничего, кроме пустых угроз на будущее. Так что и сделать ничего не получится серьезного. Насколько мне известно, скоро в город приедут еще несколько человек, связанных с мафией, и я не хотел бы появляться одновременно с ними, так что я планировал приехать к вам только ближе к весне… Но, видимо, придется форсировать события. Знаешь, Тсунаеши-кун, в некоторых параллельных мирах мы с тобой вполне хорошо сотрудничали в будущем, как на счет обещания Союза?

Савада бросил взгляд на меня, я пожала плечами и одобрительно кивнула. Действительно, очень форсированно и запутанно, но в такой неразберихе нам только и оставалось, что слепо доверять более сильному Широ.

Для меня он казался всяко меньшим злом, чем Реборн.

— Конечно, Широ-сан. А параллельные миры, о которых вы все упоминаете?.. Что это значит?

— Это действительно параллельные миры. Благодаря своей способности связываться с ними я и нашел Куро-чан, — улыбка.

— А…

— Не отвлекайся, Тсунаеши-кун, — от мимолетной угрозы мне становится жутко, но Савада понимает намек и лезть не собирается, признавая за нами право на всякую… личную жизнь, — мой Союзник должен быть сильным, так что я помогу вашей команде ускорить процесс тренировок. У Куро-чан скоро будет полная информация про Пламя, которую я все еще могу отправлять дистанционно, как и раньше. Я постараюсь узнать о том, как члены вашей команды использовали свои способности в другом мире и как тренировались.

Очень по-читерски.

— За эти полгода вам нужно активно осваивать свои Атрибуты. С умарекавару, — я заметила, что Бьякуран не использовал привычное «аркобалено», как говорил при мне, а озвучил мою версию прозвища, но виду не подала, — придется мириться самостоятельно, но я рекомендую все-таки не вступать с ним в конфликт, он довольно полезный… и, как я уже сказал Куро-чан, ни в одном из миров он не предал вас.

— Вот как, — Тсунаеши облегченно улыбнулся.

Я задумываюсь, пока они продолжают обсуждать сотрудничество.

Савада прекрасно понимает, что на данный момент ничего не может предложить и плохо разбирается в мафиозных реалиях, Бьякуран немного просвещает его, говорит, что Союз возможен и без вступления в Альянс, так как Альянс — буквально вассалы Вонголы, на что он не согласен. «Переговоры» не затягиваются, но за это время Бьякуран доверяет нам название своей начинающей Семьи — Мельфиоре, обещает Саваде абсолютно равное сотрудничество в будущем и помощь сейчас, просто поясняя, что работает на перспективу, а Тсунаеши — еще какой перспективный, и всем выгодно, чтобы он стал сильнее как можно скорее.

— А ты не мог бы сказать мне, когда произойдут самые значимые события? Чтобы мы могли подготовиться к ним.

— Какие вы с Куро-чан хитренькие, — он улыбается и смеется, отправляя в рот очередную зефирку, а я понимаю, что он не так уж много съел за время разговора. — Так и быть.

— Эй! — я возмущенно вскидываюсь. — А мне рассказать ты не согласился!

— Ну, если бы ты знала одна, было бы нечестно, не так ли? — улыбка.

— Я бы поделилась.

— А тебя бы правильно поняли?

Ну, да, это реально аргумент.

Бьякуран прекрасно знал, как сильно я боюсь всей сложившейся ситуации. Его забавляло мое волнение, однако он очень осторожно давал информацию, будто пытаясь оградить меня от еще больших переживаний на тему правильности своих поступков. Я была благодарна ему за это. Все же, я не знала, как следует поступать с информацией и ребятами. Мое собственное… возможно, высокомерие? Мешалось.

Широ не говорил мне это, однако я видела эти черты в нем и замечала в себе. Это… дурацкое мнение, что ты знаешь все лучше всех. У него оно было более, чем оправданным. Для него происходящее — как игры в песочнице.

А вот я с испугом пыталась не зазнаться и вовремя остановить себя.

— Я расскажу. Но… Куро-чан всегда говорила мне, что хочет сама вершить свою судьбу. Поэтому я лишь предупрежу вас о самых значимых событиях, что будут происходить до церемонии наследования. А дальше… ваша воля, как распоряжаться силой и влиянием.

Нас внезапно прервало появление третьего действующего лица.

— Травоядные.

Из распахнутой форточки вместе с порывом свежего, еще по-летнему теплого воздуха, пусть и с запахом осени, появился Хибари Кёя, который невозмутимо протянул мне…

— Оя, Куро-чан, что за бандаж?

— Ш-широ! — я смущенно дернулась, неожиданно ощутив себя окруженной, а потом невозмутимо поднялась навстречу Кёе. — Йо. Я так понимаю…

— Тебе пора перестать быть такой беспечной, — пожал плечами Хибари, так же невозмутимо проигнорировав Саваду и Бьякурана, но на последнего через монитор бросив убийственный взгляд. — Я просил тебя взять это уже давно.

Я приняла из его рук портупею с кинжалом. Пояс и имитация «подтяжек». Я так понимаю, мне придется носить пиджак-гакуран, чтобы не было видно внезапно появившееся оружие.

Забавно, что в форму Намимори ношение оружия уж точно не входит, однако вот, глава Дисциплинарного Коммитета сам отдает мне его в руки и призывает носить. Осталось только придумать, как я обосную это для любопытствующих школьников, которые, однозначно, наберутся смелости поинтересоваться.

— А… — я стрелять-то все еще не умею, только теоретический материал почитала.

— Будешь ходить ко мне и тренироваться.

— Хорошо, — киваю, после чего перевожу взгляд на остальных, — Кёя как раз вовремя. Он может послушать?

— А мы разве не расскажем всем?

— А, — осеклась. Вот и проявляются мои неприятные черты. — Конечно.

— Широ, когда ты сможешь найти всю информацию про будущее?

— Обижаешь, — он улыбнулся, — я уже давно узнал все. Ведь не могу же я быть в неведении о твоем будущем? Не хочу рисковать своей Куро-чан ~

Хибари напряженно источал убийственную ауру. Широ, кажется, специально говорил максимально смущающе. Я была готова проваливаться под землю.


* * *



— До связи, Куро-чан, — Бьякуран подмигнул мне и отключился.

Мы втроем какое-то время помолчали, загруженные. А затем объявили общий сбор и уже через двадцать минут сидели у меня на кухне всей командой.

— Самые главные события… На зимних каникулах Тсунаеши-кун познакомится с семпаем, бывшим учеником Реборна. К лету он соберет всех шестерых Хранителей. На летних каникулах его представят обществу в Мафия-Лэнде. А в первом учебном полугодии, получается, произойдет «боевое крещение».

— Хи-и, — Савада уронил голову на стол.

Мысль о том, что ему придется уже через год сражаться с матерым мафиози за кресло босса откровенно демотивировала. Я же была преисполнена боевого духа. Возможно, меня можно упрекнуть в этом, ведь я в сражениях участвовать не должна была, являясь лишь поддержкой на крайний случай, а не полноценным бойцом в полноценном смысле, ведь «места» мне банально не было среди Хранителей. И ответственности из-за этого было меньше.

— О чем из этого знает Реборн-сан? — Хаято.

— Он удачно импровизирует во всех ситуациях, — я процитировала Бьякурана.

— Но его инициативой было только знакомство с этим… Каваллоне Дино и отпуск летом, — добавил Тсунаеши, подняв голову.

— Конфликт полностью непредсказуем, а вот на счет Тумана… сложно.

— Он правда уголовник? — хмурый Рёхей даже не кричал, выглядя крайне обеспокоенно.

— Да, — вздыхаю.

Говорила мне мать не общаться с потомком Примо Облака, с уголовниками свяжусь. И что же? Воистину, мы тут все сидим — будущие уголовники.

Смешно и не очень.

— Сможем ли мы переубедить его? Широ-сан сказал, что этот парень ненавидит мафию.

— Уверен, у тебя-то получится, Тсуна, — Такеши ободряюще улыбнулся.

— И правда, — неожиданно улыбка осветила и лицо Хаято, — за Джудайме невозможно не пойти.

— Реборн сказал, что «он пока не готов», когда мы спрашивали в прошлый раз, — я задумчиво нахмурилась, — значит ли это, что с ним может говорить кто-то еще перед тем, как пускать к нам? Тот, кто подбирает Хранителей… Ноно Вонгола? Умарекавару? Они наверняка подстрахуются на случай неудачи, только как?

— Думаю, это действительно так. Этот парень очень специфичен, судя по всему, но, уверен, когда он узнает о том, каков Джудайме, то обязательно присоединится к нам.

— Как его зовут-то?

— Широ не сказал, — вздыхаю, — он предупредил нас, но не рассказывал слишком подробно. Чтобы совсем не сломать историю.

— И правда, — Хаято с видом эксперта закивал, — все же, мы можем запустить «эффект бабочки»… Интересно…

Вечером мы все вышли на улицу, гулять и заодно провожать друг друга. Я присоединилась за компанию, так как на обратном пути меня проводил бы Такеши, ему в ту же сторону. Кёя ушел еще во время обсуждения, причем мне очень не понравилась его мрачная задумчивость после разговора с Бьякураном. Я порадовалась было, как он сдержанно вел себя во время переговоров, но…

Нет. Дело было не в самоконтроле.

Кажется, у меня проблемы.

Киоко и Рёхей отсоединились первые. Вчетвером мы шагали, любуясь закатным небом, и ничего, в общем-то, не предвещало, как…

— Как долго ты планируешь прятаться и убегать от проблем, Никчемный Тсуна? — формулировку, которой Реборн заменил «игнорировать меня», мы оценили, остановившись.

— Я, — Савада сглотнул, остановившись, после чего повернулся к стоящему на заборе Реборну, — больше не буду убегать.

Мы все расправили плечи и подобрались, с мрачной решимостью глядя на Реборна. Значит, он потерял след Савады? Не додумался проверить мой дом? Я раньше никогда не приводила гостей, возможно, из-за этого он, потеряв след, не решил проверить мой дом, а потом — мы уже ушли. Хм.

Не знаю, насколько внушительно это выглядело, но выдержка у умарекавару отменная — он даже виду не подал, когда я потянулась к кобуре, Хаято — к динамиту, Такеши — к бите, а Савада просто уставился на него с такой решительностью, что даже у меня мурашки по рукам пробежались от атмосферы момента. Умарекавару же стоял, продолжая смотреть исключительно на Дечимо.

— Реборн, я больше не буду отступать. И я все так же уверен: я не позволю тебе обращаться с нами, как со слепышами. Если ты не хочешь быть честен со мной, то я обязательно справлюсь сам. Ради моих друзей. И я сделаю это либо вопреки, — он едва заметно вздрогнул, на что Хаято с Такеши одновременно положили руки ему на плечи. Тсунаеши замер, а затем неожиданно расслабился, будто испытав заметное облегчение, и действительно увереннее, легче продолжил, открыто взглянув на репетитора:

— Либо вместе с тобой.

Савада тепло улыбнулся и протянул умарекавару руку.

— Ты поможешь?

Умарекавару улыбнулся и пожал руку Тсунаеши, после чего отвернулся, склонив голову, так, что за полами шляпы-федоры снова не было видно глаз. И в этом жесте был ответ, который не требовал слов.

Но я смотрела на то, как на мгновение вытянулась его тень, широко распахнув глаза. Я боролась с желанием протереть глаза, не понимая, почему его тень шелохнулась и приняла иные очертания, хотя сам он оставался неподвижным, да и солнце не меняло так быстро свой угол. Реборн стоял на заборе, так что я не смогла разглядеть, что же случилось с его тенью, однако сделала себе зарубку в памяти: обязательно понаблюдаю.

Сам же умарекавару, подняв взгляд на нас всех, ехидно ответил, остановившись на Тсунаеши.

— Такой репетитор, как я, просто необходим тебе, Никчемный Тсуна. Ты настолько глуп, что спрашиваешь очевидные вещи.

Но на его шутку ответом было молчание. Мы замерли, и каждый словно по-новому взглянул на издевку в словах Реборна. Небольшое напряжение я неожиданно разрушила первой, не выдержав и издав тихий хмыкающий смешок.

— Мы необходимы такому ворчуну как ты, чтобы хоть кто-то говорил хорошее, — забурчал в ответ Тсунаеши, проигнорировав оскорбление, однако перед этим мрачно сверкнув глазами, показывая, что так тоже делать больше не стоит.

И меня впервые посетила мысль, что мы, вероятно, были действительно нужны умарекавару. Что, выйдя с уровня «слепышей»-детенышей, нам стоило бы и правда открыть глаза пошире и увидеть, что «взрослые» на самом деле никакие не взрослые.

Реборн был таким же человеком.

И впереди меня ждало подтверждение этого.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть zero. Хищник и травоядное.

Он поджимает губы, пропуская сквозь пальцы волосы Курокавы. Длинные, они спадают чуть ниже талии в таком распущенном состоянии, и он все никак не возьмет в толк — зачем Хана стала отращивать их до такой длины?

И неожиданно в душе что-то противится, заставляя на мгновение нахмуриться.

Они его бесят.

Девчонка замирает сначала, испугавшись прикосновения со спины, но потом стоит очень спокойно, легко поднимает руку, позволяя стянуть резинку с хрупкого запястья, и его это в какой-то момент — тоже — до дрожи бесит. Она всегда такая беспечная.

Но… Пусть она продолжает оставаться такой.

Он осторожно собирает ее волосы на уровне лопаток в низкий хвост, так осторожно, что хочется, вопреки собственной аккуратности, безразлично дернуть рукой, потянув за них. Разрушить этот звеняще-тихий момент, отмахнуться от возможного смысла, что появляется из-за излишне медленных движений, затянутости такого, по сути, простого жеста. Но Кёя только чуть задерживая дыхание, улыбаясь уголком губ.

И все же… зачем ей такие длинные волосы?

Они ему все-таки нравятся. Пусть не стрижет.

— Эй, Кёя, — она поворачивается к нему и поднимает взгляд, ощупывая получившийся хвостик с очень глупым лицом. Будто там сложная прическа. Такая забавная.

— Да? — тихо.

— А ты умеешь заплетать косички?

Пара ударов сердца.

— Умею.

У его матери тоже были длинные волосы.


* * *



Вопреки общественному мнению в его семье все было хорошо. Кёя уж точно никогда не считал иначе. И ни мама, ни отец тоже так не считали.

Он гордился благородной длинной историей своего Клана, но быстро усвоил, что распространяться о нем нет смысла, пусть раньше и хотелось. Так вышло, что похвастаться своей семьей Кёя не мог. Ну и ладно.

Его отец, вопреки общественному мнению, не был главарем якудза. Хотя, конечно, Кёя с малых лет знал, что якудза — не страшилка на ночь и не тупые бандиты, что отнимают кошельки на рынке. Это нечто намного страшнее, сильнее и влиятельнее. Но Клан ему нравился. Там были сильные и благородные люди, Кёя вдыхал атмосферу Клана с самого детства и думал — он тоже будет таким. Как взрослые, как отец. Как настоящие хищники.

Кёя всегда хотел быть похожим на отца. Не знал, зачем — но хотел.

На отца, и, наверное, в детстве — еще когда не переехал в маленький Намимори — на Фонга. Странный ребенок, с которым он иногда виделся в Клане. Он не жил со всеми и только заглядывал на собрания старших, после них иногда разговаривая с Кёей в саду. Кёя даже подумал было в какой-то момент, что они друзья. Но это было не совсем так. Они и виделись-то несколько раз. Конечно они не могли быть друзьями.

Это Фонг улыбался ему, как та девчонка. И смотрел почти так же. Как взрослый.

Но Фонг, по сути, и не был ребенком — это было очевидно, ведь Фонг был намного сильнее и умнее, с ним было интереснее, чем с другими сопливыми детьми. Отец сказал, что Фонг только внешне остается малышом, и что на самом деле они по возрасту ровесники. Фонг — один из сильнейших.

Было бы здорово однажды устроить с ним тренировку, но даже лучших тренировать он отказывался, а Кёя тогда по возрасту не прошел. Самого Фонга спросить… не успел. Он действительно редко бывал в Клане.

Другие же дети с Кёей тренировались охотно. Первое время. Он слишком легко их побеждал, а они злились и сбивались в толпы.

Одним из неприятнейших воспоминаний Хибари Кёи было детское воспоминание о том, как его банально хотели затравить. Еще мелкого, только осваивающегося, но нахального и не желающего никому уступать просто так, потому что они старше или их родители «круче». Ему бы «понять, где его место, да не выпендриваться» — а он бросал всем вокруг вызов, искренне веря, что так правильнее. Ведь его никогда не признают, если он будет слабаком, ведь это не так работает. Это было так глупо — клановые детишки только нажили себе грозного врага в его лице, не добившись даже испуга у Кёи. Поняв, с кем связались, они, конечно, попытались снова наладить отношения — но осадочек остался и общаться с кем-то, кроме Фонга и взрослых, больше не хотелось, раз они такие… мерзкие.

Одним из важнейших факторов, влияющих на гордость Хибари Кёи, был тот факт, что он никому никогда не проигрывал. С того самого раза, когда понял, что иначе нельзя. Взрослые были не в счет, но и их он легко наловчился побеждать. Как и глупых травоядных детишек, что не могли набраться смелости выйти к нему в одиночку и набегали всей толпой, он побеждал вскоре и старших оппонентов. Он всех мог раскидать очень легко, стоило только разозлиться и расхотеть проигрывать.

Второго места не бывает. Или ты победитель, или ты лох.

Почему же он был так силен — он узнал, неожиданно, от матери. Это был их маленький секрет, который, впрочем, знал и отец. Кёя был много талантливее всех этих родовитых сопляков — у него была сила, объединяющая его с Фонгом, но немного другая. Мама обещала научить его, когда он станет старше, ведь именно от нее он унаследовал это.

Но мама неожиданно заболела. Они переехали в Намимори, так как ей нужен был покой. Мама очень любила этот город, иногда гуляя с ним в детстве до парка или вдоль речки.

Она была очень доброй и очень красивой — собственно, классический набор каждой мамы. Но его была… все равно особенной. И очень хрупкой, все сильнее похожей на фарфоровую куклу, будто бы неживую. И у нее были длинные красивые волосы, которые она заплетала в не менее красивую косу, а иногда — их заплетал ей Кёя.

У многих в клане были косы. Как у женщин, так и у мужчин. У Фонга вот была, пусть и тоненькая. Кёе длинные волосы мешались, даже в том виде, в каком были у Фонга. Так что его никто не заставлял носить косичку. У отца вот ее тоже не было.

Хибари Джун была сиротой. Мало кто знал, что она происходила от клановых. Отец Кёи был знаком с ее отцом, они когда-то были хорошими товарищами. Возможно, даже друзьями. Но потом что-то случилось. Так вышло.

Его отец искал пропавшего друга, ушедшего из Клана, затерявшегося, сбившего след. Но нашел только Джун, к тому времени уже взрослую, ставшую прекрасной девушкой. Он вернул ее домой, в Клан, пусть дома она этого и не знала. А затем женился, и Кёя никогда не видел ничего странного в этом, пусть отец и был старше мамы. Он обещал заботиться о ней — и заботился. А мама его любила.

Бабкой Кёи по материнской линии была некая странная женщина. Он ничего о ней не знал, но она была не японкой. Корни у нее тоже были криминальные, но уходили куда-то в историю итальянской мафии. Мама никогда не рассказывала Кёе ничего о ней, как и о деде, да и не знала про них особо — с малолетства оказалась в приюте и росла сиротой, даже фамилию нося другую, приютскую. Но именно от бабушки к Кёе перешла та самая сила, которая не давала ему проиграть. Даже отцу мама не говорила про нее ничего, даже когда тот настаивал — обещала, что расскажет Кёе.

Не рассказала.


* * *



У них было действительно интересное знакомство с Курокавой.

Кёя стоял в отдалении от тупой лживой толпы соболезнующих и безразлично рассматривал приходящих знакомых семьи, которых едва ли видел до этого хоть раз. Ему было девять, и девять лет — большой срок для того, чтобы хоть раз дать знать о себе. Так что, не показываясь все это время, неужто они действительно так жаждали припереться сюда и скорбеть? Как мерзко.

А шепотки испуганных травоядных резали слух.

Он подпирал стенку с независимым мрачным видом и ждал, когда этот скучный фарс закончится. Никто не призывал его также показательно грустить, да и в принципе, как считали Кёя с отцом, прощание было слишком личным, чтобы прощаться при всех. Непонятно, зачем вообще все было «по правилам», да еще не в Клане, а в Намимори.

Жаль, что не все признавали за ним способность сохранить лицо и так отвратительно рассматривали, заглядывали в лицо и будто бы оставались недовольны. Будто бы он был обязан рыдать весь день.

С этим он мог бы справиться и без них, но зачем-то вся эта толпа приперлась.

Курокава тоже стала его рассматривать при встрече. Тем же дурацким внимательным взглядом. Он же ее уже видел: заметил, когда она пришла. Держала родителей за руку и шагала, раздражая его едва ли не сильнее, чем все скорбящие лицемеры — без толики грусти на лице. И у нее хватило наглости улыбнуться. На похоронах. Ему.

У Хибари Кёи никогда не было друзей. Да и не нужны они ему были — подумаешь. Только слабаки сбиваются в толпы. Стада глупых травоядных. Он хищник. Всегда хотел им быть. А другие дети еще никогда не улыбались ему так спокойно. И в принципе все вели себя иначе, сколько он помнил.

Кроме, конечно, одного человека… но Фонг был ребенком только внешне, и, к сожалению, все придавали этому слишком большое значение.

С детьми же он вообще не ладил. С самого первого знакомства. Еще до Клана.

Воспитанный в строгости и сдержанности, он мрачно глядел на этих сопливых нытиков, внутренне злясь на всех и на самого себя, ведь он не был дураком — понимал: среди них именно он был белой вороной. Но разве это правильно? Кёя не собирался опускаться до их уровня, но и быть отщепенцем ему не позволила гордость. Это не общество осмеливалось не принять его — он сам отверг толпу травоядных, ведь юный хищник заслуживает иной компании. Так что, когда кто-то осмелился указать на его инаковость, Кёя уже действовал по придуманному плану. Атаковал в ответ. Всем показывал на примере несчастного, что они его бесят — пусть держатся подальше, это он так решил.

Так что ни в какие детские садики его закономерно отправлять не стали, а отправили в Клан. Где тоже не слишком сложилось с друзьями.

Так что в поддерживающую силу улыбки и в саму дружбу он не верил. Девчонке бы дать по роже за то, что насмехается над ним неизвестно с чего. Но, правда, с чего бы? Кёя был не настолько аморален, чтобы считать, что можно смеяться над чужим горем. Тогда… над чем? Зачем? Почему?

А, плевать.

Даже дать по роже не вышло.

Она его… обскакала. В прямом смысле.

Кёя ощущал себя непривычно жалким и злился очень сильно, когда не смог показать этой глупой девчонке глубину ее неправоты. Даже достать не смог — бегала больно быстро. И лазала по деревьям ловко. И еще у нее под юбкой были шортики, потому она так бесстыдно залезла на ветку. Прямо на дерево! Кёя и сам любил лазить по деревьям, но знал, что это неприлично.

Его чуть успокоило то, что она ободрала коленки, растяпа.

Ах, да. Ему тоже не повезло.

По сравнению с ней он был совсем позорищем.

Но это не считалось поражением! Он гордо вскинулся. И немного расслабился — и правда не считалось, никакого торжества на лице своей новой знакомой он не увидел.

Девчонка снова напомнила ему Фонга. У них не было ничего общего, но в то же время… что-то все-таки было. То, что отличало их обоих от обычных детей, даже тех детей, что были постарше. А эти двое — вовсе были младше него. Но было в них что-то… другое.

Что-то, что заставило его все-таки рискнуть и проявить еще немного слабости.

— Не уходи без меня, — нога болела и в глазах предательски щипало, но он сохранял лицо, чтобы девочка даже не думала, будто ему хоть капельку грустно будет остаться одному после такого позора. Особенно в этот день. Совсем одному. Какой же слабак.

— Ладно.

Она ни разу не подала виду, что он облажался, хотя Кёя ждал.


* * *



Хибари Кёя был собственником, гордецом и одиночкой. Курокава Хана сказала, что хочет быть его другом. И действительно стала им.

Избалованная девочка, видимо, привыкла получать все, что хочет — Кёя презрительно и безразлично покачал головой, мол, ему все равно, когда отец передал, что теперь они будут иногда видеться. Кёя не понимал, зачем — следовало бы отогнать ее от себя поскорее, чтобы не думала, что теперь какая-то особенная. Но у родителей были какие-то дела и их отцы решили, что знакомство детей будет неплохим подтверждением сотрудничества, вдруг подружатся?

Хана с настойчивостью носорога перла к этой нелепой цели. Настолько настойчиво, что даже он, так и быть, поверил, что она не отступит. Не бросит. Она была не совсем уж жалким травоядным. И медленно это доказывала, осторожно, но неотвратимо заодно стирая границы его личного пространства и различные «стены», что так хотелось построить еще совсем ребенку-Кёе.

Кёя нервничал и бесился, злился на нее, такую непонятную, и на себя, такого жалкого — или?.. — ведь она его не боялась. И оттого все его замашки казались детскими истериками — вот уж действительно жалко, она была будто нянька, а он — психующее дитя. Кёя не мог позволить себе такое унизительное положение. И злился еще сильнее. Но сколько бы он ни пытался показать ей, кто главный — она терпела достойно и… и, даже подчиняясь его «хочу», все равно не выглядела «послушной». И еще одной ее отличительной чертой было то, что она никому не жаловалась. Другие дети часто бегали ко взрослым, когда не могли что-то сделать сами. Доказать что-то, отстоять себя, да и просто так… Она же никогда не приплетала взрослых. Да и вела себя с ним, будто они сами уже взрослые. Это ему тоже нравилось.

Она находила общие увлечения, искала возможность провести время вместе с ним так, чтобы обоим было действительно комфортно.

Возможно, в том, чтобы договориться с ней и не ущемлять, все же, была логика. Оказалось, сосуществовать вместе вполне возможно. Курокава не требовала от него всех тех странных нелепых вещей, что требовались другим детям, открыто говорила про дружбу, но никогда не требовала соглашаться или опровергать со своей стороны эти утверждения. И с ней было спокойно.

И она красиво читала.

Кёя усмехался, вспоминая те дни — произошедшее казалось далеким-далеким, и, наверное, не стыдно признать, что он действительно был немного ребенком. Тогда.

А Хана только старалась им быть. Она почти не изменилась.

Это было бы подозрительно, но… это же Хана.

Всегда вела себя, как взрослая, а оставалась сущим ребенком, когда было «можно». Будто четко видела грань, где нужно проявить серьезность, а где можно дурить и проворачивать шалости. Цеплялась за моменты беззаботности, будто бы знала, что они однажды закончатся — он предполагал, что с ней никогда не должно случиться этого, но ошибался. И, когда понял ошибку, был даже рад.

Было бы слишком печально, если бы она оказалась не готова к той яме, в которую они все упали. Он бы ее не простил, если бы это было так. Ей… непозволительно было бы сломаться. Он воспримет это как личное предательство, однозначно. Слишком привык, что можно на нее положиться.

— Нам ведь обоим просто нравится так жить.

Хана не стремилась куда-то вперед бесцельно, четко расставляя приоритеты. Она, прикрыв глаза, протянула к нему руку тогда — и он невесомо коснулся своей ее пальцев. Было действительно самое время насладиться моментом — это Курокава прекрасно умела. И умела делиться этой особой атмосферой.

И Кёя наслаждался. В этом моменте было для него кое-что, что было куда важнее сказанного. Мысль, за которую он зацепился, и от которой даже хотелось улыбаться. У Курокавы, конечно, были свои приоритеты. Кёю грела мысль, что он в этом списке явно на крайне высоком месте. На первом ли? Явно выше остальных ее травоядных.

Курокава нередко вела себя, как глупая девочка, абсолютно взаправду. Однозначно, она не была взрослой — в отличие от Кёи ей действительно были интересны разные детские развлечения и игры, в которые она регулярно втягивала Хибари. Таскала в парк аттракционов, за вкусняшками в центральные торговые центры. Играть в снежки. Так выходило, что при всем своем мрачном настрое глубоко в душе он был все-таки… не против попробовать, пока никто не видит. Или даже пока видят все. И даже ей подыграть. И часто делал это, позволяя и себе немного расслабиться. Все же, Кёя тоже был ребенком.

И вряд ли знал, что большинство тех показных дурачеств были специально для него.

Кёя позволял ей показать ему ту самую «детскую» сторону жизни, которую он уже давно похоронил. Как тогда, когда она заставила его играть в снежки. А затем уронила в снег. Ловкая и юркая, все же, занималась спортом с детства, она, конечно, при всем этом, не смогла бы уронить его, будь он настроен серьезно. Ведь упасть — значит подставиться и потерять преимущество перед противником. Однако посреди забавной — но дурацкой — игры в снежки ее действие показалось ему уместным и он, как самый обычный ребенок, поддавшись, покорно в сугроб упал. Ведь, он догадался — победителя все равно не было. Все эти игры были направлены на соревновательный азарт, но никак не на победу. Ведь когда он легко и задорно обстрелял ее со всех сторон — Хана только радовалась его участию.

— Что это было? — тихо спросил он, когда Хана увлеченно стала делать снежного ангела.

— Дурь, — она широко улыбалась.

Эта странная «дурь» преследовала ее по жизни.

На свое пятнадцатилетия Кёя получил от нее фотоальбом. Аккуратный, не слишком большой. Он и не знал, что она хранит фотографии с тех времен.

Это так бессмысленно, но… мило?

Кёя тоже сохранил их. Осторожно сложил альбом в стол, убрал так, что не найти, не зная, что ищешь, а несколько фотографий достал и вставил в рамки. В школе — в его кабинете — стояла одна. Строгая, но все равно «милая» фотография, где они двое — в школьной форме, он глава Студенческого совета, а она его заместитель. Шестой и пятый класс. Почти неразлучная парочка, а все потому, что Курокава всегда была… вовремя. Единственная не раздражала его, а значит, была необходима на всех переговорах с окружающими. С травоядными из совета травоядных. Он легко возглавил его, когда захотел, и именно маленький мирный студенческий совет младшей школы подал ему идею, как же он соберет себе побольше подчиненных официально.

Только сделал он это уже в средней Намимори: создал Комитет. Ведь младшая… Хане так нравилась эта песочница. Для Кёи же песочницей, как она верно подметила в разговоре о жизни, был весь Намимори. Но он был согласен не втягивать в свою большую игру совсем уж детей, даже сам не планировал, все же, относя младшие классы к категории «подзащитных». А потому спокойно оставил ее руководить неизменным советом травоядных: пусть развлекается в свой последний год.

Хотя, она и так фактически руководила ими при Кёе. Всегда оказывалась рядом, стоило ему начинать раздражаться, объясняла все — у нее хватало терпения повторить двадцать раз там, где он сказал бы и ударил на второй непонятливого дурака, наплевав на последствия.

Она, вроде, хотела стать тренером, потому что получается работать с детьми. Ей подойдет.

А еще уже тогда о них пошли слухи, веселя Хибари. Он не знал, но они шли даже до того, как он перевелся — о таинственном «парне» Курокавы-сан. Когда же они постоянно были вместе, а она, такая самостоятельная в глазах общественности, бегала вокруг, будто верный оруженосец, причем с крайне довольным видом…

Бум общественного мнения разлетелся по всей школе и даже за ее пределы. Хибари Кёя был личностью известной, причем его известность росла не то, что с каждым днем — с каждой секундой. Как в школьных кругах, так и в теневых — свою деятельность он активно продолжал, набирая народ и показывая хулиганам других школ, где их место.

Место их было на помойке. К своему первому году средней школы Кёя официально «разбил» все подростковые банды и принялся за мелких якудза. К тому моменту, как в среднюю школу поступила Хана, в городе оставались лишь условно дружественные дальние вассалы клана Момокёкай.

А касательно слухов…

Уже тогда Кёя никак не препятствовал им.

Мог.

Но никогда не препятствовал.

Они ему нравились. Было забавно.

Пусть.

Ведь с помощью слухов все знали, что она… в его юрисдикции. Такова была их суть. А все остальное — все эти сплетни — никогда Кёю не волновало.

Разве что в первый день.

Было непривычно и неожиданно, даже странно увидеть в свой первый день уважение в глазах сверстников не от того, что он мог раскидать их всех парой ударов, но и… от того, что рядом с ним кто-то был.

Кёя привык бравировать своим одиночеством. Кёя привык игнорировать толпы, но сам не заметил, как перестал быть одиночкой. С ним была Курокава. И он с мрачным, хорошо скрытым торжеством смотрел на зависть в глазах окружающих — в противовес далекому детскому чувству, что среди окружающих достойного друга ему не найти. Впрочем, с тем же мрачным торжеством он все равно избил сопливое шпанье младшей школы и показал, что не следует к нему лезть с какими-либо целями. Они все его только раздражали. Пусть и не так сильно, как мозолили бы глаза своими тупыми толпами, будь он все еще один.

Слухи в какой-то момент даже стали доставлять ему удовольствие. Он знал, что они смешили Хану, и не видел, чтобы она особо противилась им. Они забавляли ее, как забавляли и Кёю сначала. И это отношение тоже доставляло ему удовольствие. Она отрицала все, если спрашивали прямо, отвечала честно, но… если не спрашивали — она ничего не делала, только веселясь.

И иногда, когда замечала взгляды других травоядных — в основном девчонок, конечно, он интересовал в плане общения только женскую половину, которую не бил — смотрела на него с такой гордостью и радостью, что Кёя не удерживался от маленькой демонстрации. Притягивал ее к себе грубоватым жестом, а она ойкала, не понимая, зачем он постоянно так делает. А Кёя сверкал глазами на излишне наглых зевак — тут смотреть не на что, все и так ясно, валите. Из всех травоядных девчонок его интересует только одна.

Не важно, о чем болтали сплетники — суть ему нравилась, а на остальное плевать. Пусть шепчутся о чем угодно, так никто не должен усомниться: Курокава Хана принадлежит ему.

Сказать по правде, ему даже хотелось, чтобы их было больше, этих глупых слухов и странных сплетен с сюжетами, с каждым разом все нереальнее.

Поэтому он открыто, демонстративно, напоказ обращался к ней. Поэтому так часто стремился быть ближе, остановить ее так, чтобы она встала рядом. Поэтому и смотрел грозно на каждого, кто проявлял к Курокаве «определенный» интерес, едва ли позволяя самой Хане заметить большую часть заинтересованных. Ей незачем. Ему хотелось, чтобы она смотрела только на него. Тогда не было бы ни одной причины усомниться в том, что…

Курокава Хана — принадлежит ему. Он уже давно это решил.

— Травоядным, которые сбиваются в толпы после уроков, камикорос.

А свое нужно защищать и оберегать.

Он решил это еще… примерно… перед пятым классом младшей школы.

Тогда, конечно, это была еще неоформленная полностью мысль — просто мимолетное торжество, что сделал правильный выбор.

Тогда уехал отец.

— Он не взял тебя?

— А ты бы хотела?

— Конечно же нет. У тебя ведь свой путь, не так ли? И если ты можешь продолжать по нему идти, я рада.

— Почему?

Именно возможностью осознанного выбора отличаются хищники от толпы травоядных, бесцельно следующих за толпой «как все». Один из критериев.

Именно то, что она разделяла его любовь к свободе, ему нравилось.

Именно то, что она не стала навязывать ему свое «я хочу, чтобы ты остался» так сразу, пусть он, наверное, и хотел услышать это тогда.

— Потому что я считаю тебя своим другом.

Она всегда легко раскидывалась такими признаниями. Но старательно оправдывала свои слова.

Наверное, именно поэтому он и позвал ее в тот раз, иррационально и, он не признается, но будто бы слабое травоядное не захотев оставаться совсем один. Что-то напоминает.

Пустой дом был привычен, но осознание, что в него никто больше не вернется, несколько раздражало. Кёя не был наивным и знал, что отец уехал насовсем. И Кёя знал, что, выбрав остаться, провел между ними первую жирную линию.

Еще не догадывался, что ему лишь позволили это сделать. Что у него была только иллюзия выбора.

— Я рад, что в городе, который я собираюсь сделать своим, есть ты.

Он тоже назвал ее другом.

И решил соответствовать.

И все-таки доверился, а в награду за риск и веру — дурацкий розовый пластырь на нос и обещание, такое наивное, от девчонки, что даже не знала, насколько разносторонний и жестокий мир вне гражданской «светлой» стороны.

— …я всегда буду твоим другом.

Он запомнил. Каждое ее слово запомнил.

— Прорвемся.

Она так уверенно говорила о том, о чем даже не подозревала.

Ему, возможно, было сначала стыдно за то, что он втянул ее во все это. Но пути назад уже не было. Он слишком привык, что Хана всегда рядом. Хана сама нарвалась.

Так что это было лишь вопросом времени, как долго он сможет охранять свое травоядное от прямого участия в этой грязи.

А пока все мирно… он только еще увереннее ходил по школе, зная, что она будет идти следом, рядом, еще увереннее забирал ее у всех остальных, еще увереннее в каждом жесте демонстрировал, что это он решает, что будет.

Еще шире скалился, когда замечал чужие взгляды издалека.

Это, конечно, было нелепо на самом деле. Совершенная нелепица. Люди не видели ничего кроме сопливой романтики даже там, где ее не могло быть в принципе, но, когда Кёя задумался, его это даже обрадовало. Было бы намного страшнее, если бы они обсуждали правду.

Ведь правду он и сам опасался.

Кто она ему? Друг? Просто друг? В этом слове было, конечно, уже очень много, но недостаточно. У Ханы были еще друзья. Как бы его не бесило это, но у нее было до отвращения много друзей. Естественно, он среди них занимал особое место. Но это было не то.

Роль Ханы в его жизни не поддавалась описанию. соулмейт

Ведь, в отличие от нее, он не стремился заводить себе «еще кого-то». Ему более чем хватало ее одной.

И он считал, что их отношения совсем иного рода, чем просто «друг».

Да только…

Как они называются?

Хана как… товарищ? Боевой товарищ? Вполне. Но очевидно, что она много слабее. Что он бы, возможно, доверил ей спину в бою — да только в сам бой он вступить ей бы никогда не позволил. Товарищ, но только из тыла.

Хана как… девушка? Он никогда не собирался брать ее в жены, это абсурд. Она абсолютно не подходит под описание традиционной жены.

Да и он вообще сомневался, что заведет жену — воспитанный, все же, с сильным уклоном на традиции, он представлял себе семейную жизнь как дом с послушной и тихой женщиной у очага. И пока никакой потребности в этом очаге не ощущал, имея более, чем достаточное количества «тепла» от уже имеющихся окружающих травоядных. Скорее, осознание происходящего создавало в чем-то подобном анти-потребность. Ему пока не до семейных очагов. Да и нет пока никого, кого он мог бы у этого очага оставить, доверив такую важную составляющую своей жизни.

— Вчера мне показалось, что я чуть более значимая часть Комитета, чем девочка для развлечения главы.

— Что из этого тебя не устраивает? Тебя волнует мнение толпы травоядных?

Он был удивлен. Честно, он был удивлен, и даже не знал, что удивляло его сильнее: то, что он не заметил, как Хану стало раздражать такое отношение, которое раньше она вполне спокойно принимала и подыгрывала, все равно ведь зная, что это неправда, или то, что… то, что ее вообще можно было счесть девочкой для развлечения главы? Что за глупости?

Но просто извиниться он, конечно не мог. Хорошо, что она и так догадалась.

— А тортик попробуешь? — она переводит тему. Он смотрит на кремовое порождение ванилина и муки, на нее, на десерт, снова на нее. Очень логично, конечно, было счесть, что в его кабинете обязательно найдется ложечка для тортика, не правда ли?

И все же…

Хана как… девушка?

Кёе почти пятнадцать. Кёя использует совсем скромные крохи своего актерского таланта. Кёя облизывает палец, перед этим взяв на него капельку крема.

— Вкусно, — невозмутимо оповещает, а затем весело откидывается в кресле, наблюдая за тем, как травоядное закрывает покрасневшее лицо и смеется своим забавным смущенным смехо-кашлем.

Хана… как девушка? Как… глупо.

Он умиленно рассматривает ее, однако, когда Курокава осмеливается посмотреть на него, его мысли уже далеки от умиления. Кёю забавит и интригует ее реакция. Это необычно. Взгляд у Кёи азартный и веселый. Ему и правда весело. Она уходит, признавая за собой в этот раз тактическое «поражение».

Хана как… девушка… Кёя мотает головой, хмыкнув, и зевнув, использует согнутую в локте руку как подушку, устроившись прямо за столом. Смотрит на смазанный белый крем, покрывающий принесенный десерт.

Как глупо.

Так по-дурацки опошлить их отношения, будто и слухи-то — правда? Он может сколько угодно забавляться сплетнями и даже подыгрывать им, а, возможно, иногда и дурачиться так, смущая травоядное, раз уж она настолько «взрослая», что реагирует вполне однозначным смущением. Но чтобы подумать об этом серьезно?..

— Ты что, хочешь быть моей соперницей за сердце Джу-дай-ме? — какая дерзкая девчонка.

— Только через, — легко соскочив вниз, к реке, Кёя опускает руку на плечо Курокавы, скорее не столько для самой Ханы, чтобы показать расстановку сил и приоритетов этой мокрой нахалке, — видимо, его труп.

— А… это твой брат?

Он сжимает пальцы на плече Курокавы чуть-чуть сильнее, но вовремя напоминает себе, что не следует ставить ей синяки из-за своей несдержанности.

Вообще, он слишком хорошо прокачал навык сдержанности именно из-за Ханы.

Все же, куда сложнее агрессивно избивать все, что движется, когда появляется то, что избивать не хочется.

— Кёя-нии-сан? — она дурачилась.

Но выглядела так уж мило, что…

— И-мо-то, — он улыбнулся уголками губ.

Кёя с каким-то внутренним истерическим смешком, который, благо, никто не заметил, наблюдал за бурной радостью Курокавы. Зачем же так кричать было?

Кёя слишком доволен происходящем. И даже расщедрился на еще одно признание — на обращение «зверьки» к кучке ее… уже не травоядных.

Забавно, но эти глупые зверьки все-таки стали для Кёи… как раз товарищами. Хана права, все они в одной бочке.

А назвать Курокаву младшей сестрой куда легче и естественнее, чем казалось.

И все же, это тоже не совсем то. Лишь очередная «дурь» и показушное веселье, азарт от очередной публичной демонстрации ее особого положения.

Но ему нравится.

Наиболее подходящее определение.

Все же, даже в ее семье уже так шутили, да и Кёя привык быть вхож в ее дом на правах подобия старшего брата или дальнего родственника. А еще он, ощущая себя воистину старшим братом, регулярно избавлял ее от нежелательных сталкеров, помогал с домашкой и иногда сбрасывал на нее свою. Возвращал коробки украденного бенто, а ворам-неудачникам — возвращал мозги и чувство самосохранения, ведь нужно быть совсем глупцом, чтобы подставиться под его удар дважды.

А на счет того, как все обстоит на самом деле…

Это было ужасно страшно признать.

Но когда-то — необходимо.

Это… этот тип отношений… назывался…

Самый близкий человек.

Потому-то Кёе и было плевать на мнение окружающих, пока под вопрос не ставился тот факт, что Курокава — его травоядное. И ему было плевать, в каком контексте эту принадлежность видят другие.

Кёя, конечно, задумывался, что одиночкой быть легче. И что он вполне справился бы без нее со всем, с чем сталкивался в этой жизни. И не надо было бы постоянно оглядываться на кого-то.

Курокава не требует, казалось бы, регулярного контроля и присмотра.

Но Кёя все равно непроизвольно смотрит на нее — неосознанно, нечаянно бросает взгляды каждый раз, когда она подает голос, смеется, да даже вздыхает громче обычного. Наблюдает так пристально, что сам иногда себя злит. И дело, наверное, даже не в Кёе, просто она сама, как уверены ее травоядные, слишком заметная. Иногда ему кажется, что Хана специально. А потом он понимает — и правда ведь специально, всегда было специально.

Он понимает это, только заметив, как она ведет себя в компании Савады. Только понаблюдав за ней со стороны, посмотрев на ее поведение в группах изнутри.

Все ее поведение — специально. Вся эта веселая придурь, как у ребенка — специально, осознанно, потому что ей так хочется и она не останавливает себя. Кёя все-таки догадывается, что даже тогда, в детстве, когда они играли, она делала все специально. Ведь Кёя наконец замечает, что Хана не меняется.

Не физически, нет — она растет, можно даже сказать, хорошеет, превращается из девчонки с разбитыми коленками в девушку, впрочем, все так же с разбитыми коленками и синяками от тренировок.

Кёя всегда наблюдает за ней. Пристально. Уже долгое время. И даже несмотря на эту ее странность, на то, как на нее смотрит умарекавару, он все равно не меняет собственного отношения. Лишь иногда задумывается о схожести с Фонгом, которую заметил еще в далеком детстве, но потом выбрасывает эти глупости из головы.

Ведь даже если есть что-то о чем он не догадывается — та самая странная дата на ее стенке, под потолком, которую Хана так любит иногда обводить, не давая стереться, затеряться — какая разница? Она все равно остается его травоядным.

Утверждая, что ненавидит толпы и проявления чувств — он каждый раз, когда появляются зрители, не может удержаться от собственнического жеста. В Японии не принято демонстрировать ничего подобного, однако… он демонстрирует. Показушно, с особым коварством, которое Курокава прекрасно осознает и поддерживает, подыгрывая ему на публику… каждый раз.

Они оба делают все это специально.


* * *



А когда в начале года, перед турниром, на который Хана так хочет попасть, какой-то нелепый мальчишка роняет ее с лестницы, Кёя, убедившись, что с Ханой все хорошо и первично вправив мальчишке мозги, оставшись один, долго и самозабвенно избивает стену. Потому что какой, черт возьми, толк от него, если Курокава свернет шею на лестнице?!

Он действительно хочет ее защищать.

И что-то сломать и разбить ему хочется, потому что так неожиданно страшно, потому что там, на лестнице, встретившись взглядом с тем самым мальчишкой, он неожиданно ощущает себя ничем не лучше — так же испуган, как травоядное, и это так удивительно.

А еще ему хочется что-то сломать и разбить, потому что…

Тот мальчишка…

Савада Тсунаеши.

У него было столько причин ненавидеть Саваду — и ни одной, что позволила бы ему это сделать на самом деле. Маленькое испуганное травоядное вызывало лишь жалость и даже пугать его не было смысла — лишь выместить иногда свою злость на то, что Савада посмел помешать Курокаве. Подверг ее опасности.

И дело было… совсем не в лестнице.

Одно существование Тсунаеши уже подвергало опасности весь чертов город.

Кёя знал. Кёя все прекрасно знал, ведь именно кровь итальянской мафии была на его руках первой. Ведь именно Вонголе, а не Клану, решил помешать тот итальянский ублюдок, которого не отследили оставшиеся в городе люди отца. А отследил Кёя, за которым и прибыли.

Это было — всего лишь — примерно два года назад. Это было в тот же год, что и травма Курокавы по вине никчемного травоядного. Это было в тот же месяц. И, наверное, это его и спасло.

И Кёя радовался, что начал догадываться обо всем раньше, чем мальчишка подверг опасности Хану из-за своей неуклюжести. Потому что иначе у него не было бы никаких причин так просто оставить Саваду Тсунаеши в покое. Даже просьба Ханы бы не остановила его — он бы переломал ему много что, просто за то, что… он заставил Кёю испугаться.

И Кёя злился на самого себя, зная, что за Савадой стоит итальянская мафия, зная, что его, как товар, отдали — вместе с Намимори, вот, почему все было так просто и складно — этой самой итальянской мафии. Городу, который так неслучайно выбрала его мать и в котором так неслучайно жил Тсунаеши.

И Кёя впервые понимал, что действительно должен быть благодарен Хане за то, что стал сдержаннее. Потому что это было не позорно — оставить в покое несчастного Саваду. Потому что следовало признать, что у Кёи недостаточно сил навредить ему без вреда самому себе и — так уж вышло — своему травоядному, которое, определенно, теперь должно было идти, Кёя считал, с ним в комплекте. Потому что…

Бешеных собак стреляют.

И если он навредит Саваде — Вонгола при данной расстановке сил навредит ему намного больше. И неизвестно, что беспокоило Кёю сильнее — долг Клану, который его гордость обязывала выполнить, или беспокойство за Курокаву, которую однажды уже брали в заложники, пусть тогда это и была простая школьная банда.

А сам Тсунаеши старался.

Кёя презрительно отворачивался, ведь мальчишка мозолил глаза — но когда решился понаблюдать за ним… увидел рядом Такеши и Хану.

Травоядное вообще обожала лезть ко всем сирым и убогим.

Он был даже не удивлен, что она и своего приятеля потащила помогать неудачнику.

Да и все сложилось удачно.

Кёя никогда не поднимал эту тему и не собирался на нее говорить.

Но Кёя был рад, что травоядное сама влезла в дела итальянской мафии. Ведь это был ее выбор. Ведь иначе он все равно бы, рано или поздно, был вынужден ее в это втянуть. Просто из собственных эгоистических побуждений. Кёя был не готов в случае чего отпустить Курокаву, ведь она обещала. И ей бы все равно пришлось исполнять свое детское обещание.

Судьба очень забавная штука. Иногда Кёе даже казалось, что Хану кто-то направляет — так удачно она выбрала круг общения. Ее школьные приятельницы, кохаи из студенческого совета, приятели с тренировок — все они отсеивались, приходили и уходили, но неизменно с ней оставался именно круг будущего наследника Вонголы. Кёя знал о Вонголе очень мало — лишь вычислил самого Саваду, за ним одним «наблюдали» так пристально, это было легко.


* * *



Кёе не нравилось, что ее кто-то может забрать у него. Его это, впрочем, беспокоило только в детстве, еще болезненно неуверенного в том, что он сделал правильный выбор. Еще даже до того, как он пошел в школу.

У Ханы были другие «друзья» и она иногда упоминала о них. Никогда не рассказывала много, будто бы чувствовала, что его это раздражает, даже несколько уязвляет, но он знал, что она много с кем хорошо общалась.

Бесило, что Хана может найти себе еще друга в любой момент — и что Кёя будет лишь «один из», что о нем кто-то сможет отозваться с пренебрежением — а он не сможет ответить. Уже не сможет, ведь он-то тоже решил, что она станет его другом.

Но она делала все наоборот.

Когда появился кто-то, кто ее также заинтересовал, она не оставила Кёю. Нет, она решила познакомить его. И этот «кто-то» также был рад познакомиться с Хибари.

— Такеши-кун, — она представила своему «новому другу» Кёю, когда он уже был готов сломать ему челюсть тонфа, чтобы убрать эту глупую улыбку, — это мой лучший друг, Хибари Кёя. Кёя, это Ямамото Такеши, я тебе о нем говорила.

— Хибари, я бы все равно проводил Хану-кун, тебе не следовало беспокоиться. А еще я хотел познакомиться с тобой, так что не возражаешь, если я присоединюсь и немного прогуляюсь с вами? Насколько я знаю от Ханы-кун, в следующем году ты будешь нашим семпаем.

Этот парень…

— А ты забавный, Хибари! Думаю, мы поладим!

Был непроходимым тупицей. Но был не так плох.

Мало кто знал, кто из всей толпы зверьков Кёя, говоря про их отношения, возможно, действительно мог бы провести аналогию с дружбой.

Ямамото Такеши был не так прост и не так уж глуп, как стремился показать. Кёя принял это, как принял ту самую детскую «дурь» Курокавы, ведь, так и быть, у людей было право на своих тараканов. После того, как он увидел на примере Ханы эту грань серьезности и беззаботности, второго человека, что действовал похоже, он принял легче.

В Японии было не так много серьезных кланов якудза — не как Момокёкай, а как древних семей, сохранивших свои устои и традиции. Отец его нового знакомца происходил из семьи, не менее древней, чем Клан самого Кёи. Однако Кёя видел, что сам Такеши и знать ничего не знает о том, кем являлись его предки. И это не его вина — ему никто не сказал. Ямамото Тсуеши, возможно, как и родители Хибари Джун, хотел уберечь своего сына от чего-то. Родители его матери не смогли. А вот отец Такеши смог.

Кёе стало интересно, в чем дело. Кёя искал. Кёя связался с отцом и узнал, что с Такеши они были похожи. Все дороги вели к итальянской мафии.

Кёя ошибся в своем предположении: отец Такеши тоже не смог.

Кёя начинал медленно, но верно ненавидеть итальянскую мафию, причем его нелюбовь росла в геометрической прогрессии после появления умарекавару. Ведь Кёя искал дальше, узнав о том, что все они — потомки Первых. Не просто потомки, не только он и Такеши — Клановые. Все.

Даже абсолютные гражданские Сасагава. Даже пятилетний ребенок, которого бросили в это, неизвестно зачем. Одного. Маленького Бовино Ламбо, которого Хана все пыталась научить себя вести. И Кёя знал — у нее бы получилось, если бы не регулярные «умри, Реборн!» и не безумное дурацкое задание, неизвестно, действительно ли выданное малышу.

Кёя смотрел на ни о чем не подозревающего Саваду, Кёя слушал слова Реборна о пламени и понимал — настоящего Наследника бы так не готовили, не столь форсированно и странно.

Это же понимал Такеши.

Кёя видел, как все чаще тяжелел его взгляд — и позволял внутри прорасти все большему уважению к Ямамото. Последний штрих в их отношениях поставил неожиданно ворвавшийся в мирный Намимори террорист-смертник-мафиози Гокудера Хаято.

Гокудера Хаято, что-то лопочущий про Джудайме. Новичок, первый удар которому нанес совсем не Кёя во время «воспитательной беседы».

Им даже случилось поговорить с Такеши, что называется, по душам. При всех достоинствах Курокавы, были все-таки вещи, которыми Кёя, непобедимый, казалось бы, в ее глазах, точно не стал с ней делиться. Потому что пусть — на контрасте с нежной и милой Киоко — Хана и казалась действительно боевым товарищем, на самом деле Кёя не мог внутренне это признать.

Да и не поговоришь же о Хане — с ней же? Такеши не лез не в свое дело, умел остановиться и не спросить то, о чем спрашивать не следует — но он также был ее другом и именно он поднял тему, вместо ответа на которую Кёя бы в другое время сразу сломал бы ему что-нибудь ударом тонфа.

Они оба были хороши и сплясали друг другу на больной мозоли.

— Ты ведь не знаешь, что твой отец — бывший якудза?

— Хана ведь не знает, что ты решил за нее, — брошенная тонфа с тихим мелодичным звяканьем ударилась о стену рядом с головой Такеши, не давая ему договорить и так очевидную мысль.

— Это был ее выбор.

— Но ведь ты не дал бы ей выбрать другой вариант.

Нет, не дал бы.

Это был ее выбор — стараться создать из них настоящую команду и улыбаться, улыбаться, будто действительно «прорвутся».

Но это не был ее выбор — быть втянутой в это дерьмо.

Как бы он ни утверждал обратное, как бы ни делал вид, что не хочет ее вмешивать. У нее был шанс остаться в стороне — в родне у Ханы, он проверял, были лишь посредственные офисные клерки, да отец, идея которого выгорела и который поднялся на ступень повыше в уровне жизни.

Он не «не хочет ее вмешивать». Он лишь не хочет, чтобы она что-то решала. Если бы она не лезла вперед паровоза сама, он бы просто оставил ее рядом с собой. Да, втянул бы в эту грязь все равно, но так было бы легче ее защитить. Он не дал бы Хане ни о чем беспокоиться.

Кёя пристально смотрел в глаза Такеши.

— Я смогу ее защитить.

— Уверен?

Как бы Ямамото не старался косить под простака, он понимал довольно много. Не видел — в отличие от самого Кёи или Хаято, что сразу же смылся, не желая оставаться рядом с ними, раз уже Джудайме уснул — но понимал и догадывался.

В отличие от пугливого, но еще не осознавшего все Тсунаеши, он знал, какова цена «игры», в которую они все так «забавно» играют всей командой.

И они оба понимали — нельзя быть на самом деле уверенным.

Это бесило, злило, но почему-то привычной ярости не было. Даже от мысли, что вот он — угол, в который их всех загнал смешной карапуз с зеленым пистолетом. Была только… решимость заполнить глупый фиолетовый альбом фотографиями.

— Да.

Решимость жить. И умереть, если потребуется, но защитить. У Такеши, который смотрел на всех… друзей?.. он видел такую же.

Это действительно резко отделяло Ямамото от остальной компании.

Кёя усмехался. Кёя знал, что «прирожденный убийца» — слова Реборна — это лишь давно известный факт. В нем ведь действительно клановая кровь.


* * *



Курокава светится — не метафоричным красивым и нежным светом, как обычно описывают в книгах, говоря о женской улыбке. Вокруг Курокавы сверкают едва различимые тонкие молнии, искрящиеся зеленым.

Кёя в этот момент понимает, что итальянскую мафию он ненавидит еще сильнее. Кёя запомнит, кто виноват — и Кёя снова скрипит зубами, понимая, что пока не может ничего сделать, пока ему нечего противопоставить, пока можно только терпеть. Умарекавару стреляет в Хану Пулей Посмертной Воли — и в какой-то момент Кёя, выйдя из зала и яростно ударив по стене, даже думает, что нет разницы, какой пулей стрелять — Посмертной Воли или обычной.

Он зол на себя, он с ужасом отгоняет эту мысль, но что-то в самой темной части его души горько скалится — смысл-то в этом действительно есть.

Ведь итальянская мафия в этот миг отнимает у него Курокаву. Человек, пробудивший пламя, стоит на другой ступени, нежели человек, что его не имеет. Но Кёя глубоко дышит и уверяет себя — это не важно. Кёя понимает, что она не могла быть Облаком, чтобы остаться совсем-совсем с ним. Совсем не одинокое Облако по описанию.

Кёя понимает, что она была готова к этому. Кёя помнит, что это был как раз ее выбор.

— Понадеюсь, что у тебя все под контролем, и буду ждать, когда тоже буду частью радуги, — он сидел тогда рядом и ничего, ничего не сделал, а она улыбалась ребенку-киллеру, Аркобалено, и подписывала себе приговор.

Дура!

Он в ярости.

Он легко использует свое и клановое — пока еще может, пока Савада не официально наследник и у него нет официальных хранителей — влияние, чтобы запись с турнира никуда не просочилась. Да только это бессмысленно и те, кому надо, все равно узнают.

В тот день Кёя приходит в гостиницу, где остановилась толпа травоядных, лишь ночью, и впервые абсолютно не сопротивляясь получает по лицу.

Наверное, для этого и нужны друзья — Кёя усмехается, утираясь рукавом, и смотрит на молча покачавшего головой Такеши. Кёя зол.

Он бы мог ее защитить.

Кёя зол на себя.

Нужно смириться с тем, что он не сможет держать ее в золотой клетке.

Курокава Хана не принадлежит ему.

А на следующий день все как обычно. Такеши ничем не показывает, что что-то произошло, а Кёю официально отчитывают — Миура Хару как неотвратимое правосудие. И Кёя злится, злится и чувствует себя предателем — он действительно вчера оставил Хану и, главное, о чем она никогда не должна узнать, он позволил себе те мысли, которые она точно не заслужила.

Все как обычно — она улыбается.

— На самом деле я правда… немного удивилась, не найдя тебя вчера, но, знаешь, я никогда бы не обиделась на это. Уверена, у тебя была причина уйти.

Такая беззаботная и ничуть на него не злится, как и всегда, позволяя делать, что хочет.

Все как обычно — он как обычно притягивает ее к себе и смотрит. Но не на Миуру, что гордо стоит, довольная нанесением справедливости и причинением «доброты», а на Такеши.

У Такеши была одна хорошая черта.

Кёя видел его отношение к Курокаве. Кёя привык такое видеть — все же, он бил морды тем, кто так на нее смотрит, еще с пятого класса. Это было уже профессиональное — Кёя профессионально оберегал Хану от того, что могло забрать ее у него, до вчерашнего дня. А потом умарекавару выстрелил, и Курокаву стало уже невозможно так легко назвать своей, ведь мафия заберет и ее.

Она не перестала быть лучшим другом Кёи — это он «вспомнил», получив по лицу. И он не собирался отпускать ее.

Но Хана теперь не относилась к беспламенным и бесполезным полугражданским. И Кёе придется привыкнуть, что теперь он не сможет на самом деле решить за нее что-либо.

У Такеши была одна хорошая черта.

Несмотря на то, каким взглядом Такеши смотрел на Хану.

Кёя никогда ничего не предпринимал в его сторону. Ведь его внутренний собственник, с детства болезненно вцепившийся в Курокаву, не видел в Такеши никакой угрозы. Ведь Такеши не пытался ее отнять.

Ни разу.

Сама Хана все это время смотрела только на Кёю. Ему было буквально необходимо занимать в ее жизни как можно больше места, и она не противилась — подыгрывала слухам, пусть и опровергала их, смеялась, дурачилась, позволяла притягивать к себе, когда ему вздумается.

Такеши махнул рукой Миуре, помог ей забраться в вагон и заодно подхватил вещи Ханы, занося их в купе, пока Кёя тихо эгоистично радовался — ничего не изменилось.

— Что с лицом, травоядное?

— Я ничего не понимаю в этом мире, — она плачет? — Но я просто рада, что ты есть.

Иногда Хибари Кёя думал, что, на самом деле, он не заслуживал это травоядное.

Возможно, это действительно было так.

И ему действительно следовало прекратить думать, что она — его собственность.

Но почему-то хотелось только, наоборот, сгрести ее в охапку и рычать, рычать на всех, потому что не только итальянская мафия теперь, оказывается, имеет виды на ее пламя, но и какой-то гайдзин-студент. Вчера. Пока его не было рядом, черт возьми, один день!

Кёя судорожно отмахивался от мысли, что это все карма.

Кёя старался остаться невозмутимым, да только сломанные пополам палочки его выдавали с головой.

— Что ты делаешь?

— Ничего. Захотел сесть здесь. Передай палочки.

А еще она вчера пила.

— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — не хватает ее за руку, рукав пахнет алкоголем. Кёя едва сдерживается, чтобы не сжать еще сильнее.

— Наверное, пока не хочу.

— Вот как?

— Да.

— Выйдем.

Он выводит ее против ее воли. Он игнорирует чужие взгляды. Ему плевать, что он уже не имеет права на это — не то, что морального, но и «криминального». Они оба в «свите Дечимо», оба с пламенем, а хранители официально пока не назначены.

И Кёя злится еще сильнее от того, что вообще думает об этом. Что послушно воспринимает всю эту четкую иерархию, как данность.

— Объяснись, — он буквально прижимает ее к стенке и уже заранее винит себя за это поведение, но ничего, совсем ничего не может с собой поделать.

А она все это терпит. С таким виноватым видом, что ему все больше стыдно.

— Он мафиози, — он хочет что-нибудь сломать и разрушить, кого-нибудь избить, в идеале — этого самого гайдзина, что вчера напоил Хану, а может и саму Хану, такую наивную, что…

Он бьет по стенке.

И, слушая ее объяснения, медленно учится доверять Курокаве заново. Не как своему травоядному, но как товарищу.

— Я сказал тебе, что ты не будешь в это лезть. Ты обещала.

— Я не обещала, — у Кёи такое чувство, будто она его только что ударила. — Я говорила, что я не хочу. Но ты — мой друг. Тсунаеши — мой друг. И Широ… тоже мой друг. Когда-нибудь это должно было случиться, Кёя. Дай мне шанс перестать прятаться за тобой и принести чуть больше пользы?

Даже она уже все понимает.

И Кёя… злится, но напоминает себе, что травоядное все равно остается его другом. Что он тоже остается другом Курокавы. Кёя в полевых условиях учится воспринимать кого-то, как равного, и у него медленно-медленно получается это. Достаточно, чтобы дать ей свободу. Чтобы не испортить все окончательно.

— Еще одна такая выходка и ты вылетишь из Дисциплинарного Комитета. — пытается пошутить, но, кажется, травоядное совсем не оценила его шутку.

— Знаешь, почему мне стыдно? Потому что я все время втягиваю тебя в толпу, которую ты так не любишь, но вчера решила действовать совсем-совсем в одиночку.

Это та же причина, по которой — глубоко в душе, в эпицентре того урагана ярости, что он испытывает — стыдно ему самому. Потому что он уже не понимает: он не собирался позволить ей действовать в одиночку — или собирался уберечь от этого?

— Тебе… интересно?

— Да.

— Ясно. Если ты захочешь развлекаться в следующий раз, предупреди меня заранее.

Она сказала, однажды, что травоядное неправильное.

Потому что… выросло с хищником.

— И все? Ты не запретишь мне?

Кёя не может ей запретить. И действительно учится принимать и оценивать действия Курокавы заново, как в далеком детстве, когда она только-только доказывала ему, что отличается от стада других травоядных. Заново вспоминает, что она на самом деле никогда не была обычным травоядным. Кёя физически не может признать, что она вообще никогда не являлась им. Но даже остальных он уже давно признал «зверьками».

— Травоядному нравится играть в хищника. Пусть играет, у него получается.

Кёя не знает, насколько еще хватит его терпения.

Кёя знает, что однажды оно точно кончится.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 30. Педагогика.

День у нас не задался с самого утра.

Мать что-то громко обсуждала с отцом на кухне. Когда я вышла, они замолчали. Сбитая с толку — а отчего не на работе? — я, подгоняемая раздраженным взглядом родительницы, ушла в школу, забыв даже кофту, о чем сразу же пожалела: с утра было прохладно, да и осень постепенно вымораживала воздух, тепло уходило с каждым днем.

Добралась я до средней Намимори бегом, придя раньше обычного, но раздраженный и немного бледный Кёя уже стоял на воротах. День не задался еще и у него — я молча встала рядом, так что ученики стали пугаться в два раза больше. Мина у меня была не менее кислая, чем у Главы Комитета. И к школьным дьяволам — по крайней мере, к какой-то нечисти точно, но непонятно, доброй или злой — меня причислили уже точно.

— Что-то случилось? — все же нарушила тишину, не удержавшись и все-таки поежившись от холода.

— Нет. Родственник должен скоро приехать, — отмахнулся Кёя, накинув мне на плечи свой гакуран и всем своим видом показав, что больше говорить пока не намерен.

— Спасибо, — благодарно кивнула, послушно не став развивать тему.

Тсунаеши с вечно сопровождающими его по утрам Такеши и Хаято в школу вовсе опоздал. В класс мы зашли вчетвером, Незу-сенсей неприязненно поморщился, но промолчал, так как красная лента на моем плече не давала ему отпускать уничижительные комментарии. Гакуран я, к слову, вернула Кёе перед тем, как пойти на уроки.

— Ты наш щит, — засмеялся Такеши, кивнув на ленту Комитета, и я закивала.

— Прямо мысли озвучил.

— Да-а, не будь с нами тебя Незу-сенсей бы уже…

— По местам! — упомянутый нетерпеливо постучал указкой по доске и мы шустро рассредоточились по классу.

Савада в итоге снова получил по математике двадцать баллов. Я закатила глаза, так как невыплеснутое недовольство сенсея все равно рано или поздно всегда обрушивается на Тсунаеши в виде его едких комментариев. Придирки учителя уже сидели в печенках, и, глядя на то, как мрачно переглядывается с нашим боссом Хаято я в кои-то веки согласилась с мыслью, что следовало бы его все-таки прижучить уже. Тсунаеши не был талантом в точных науках — да и вообще в каких-либо — но на откровенного идиота точно не тянул. Убогие двадцать баллов из ста его тесты точно не заслуживали. При тех же ошибках у других стабильно оставалась отметка в сорок-пятьдесят минимум. Все же, Савада очень старался.

Ни для кого не секрет уже было, что Незу-сенсей банально выбрал себе «любимчика». Стоило мне подойти разбираться у него чудесным образом находились ошибки в проверке, а тест Тсунаеши оказывался вовсе проверен «не по тому варианту».

Было дико видеть подобное в строгом японском обществе, все же, здесь к учителям отношение более уважительное, а сами учителя чаще всего безразличны к ученикам, если не испытывают к ним симпатию. Откровенную неприязнь себе никто не позволял. И профессиональный уровень среднестатистического педагога был явно выше, чем у Незу-сенсея.

— …учитель он откровенно слабый, — на обеденной перемене я сидела у стенки на крыше, задумчиво крутя в руках палочки и объясняя Кёе особые отношения между Савадой и Незу-сенсеем.

Да, я жаловалась на него.

Ничуть не стыдно. Достал уже.

— Я посмотрю, что можно сделать, травоядные, — подумав, кивнул Хибари, вызвав облегченный вздох и полный благодарности взгляд у самого Тсунаеши.

Я знала, что у класса Кёи никогда не вел Незу, но он о нем наверняка должен быть наслышан хотя бы от своих подчиненных, которые вынуждены сдавать этому истерику зачеты.

Мы собрались, как бывало, всей командой, и спокойно обедали, обдумывая еще одну неприятную новость: холодало. Требовалось найти другое место для совместных посиделок, ибо было уже не по сезону сидеть на голом бетоне. Мои возражения никто не послушал, а Кёя только с веселой ухмылкой снова накинул мне на плечи свой гакуран. Но делать что-то все равно было нужно. Погожие деньки неотвратимо уходили.


* * *



— Вы…

Мне казалось, что я достаточно хорошо изучила повадки репетитора Тсунаеши. Я даже гордилась тем, что замечала иногда что-то, чего не видел даже сам Савада — как умарекавару прячет глаза за полами федоры все чаще, как иногда действительно меняется его тень.

Я даже испугалась, что моя тень раньше тоже могла меняться, особенно в детстве, но вовремя напомнила себе, что Реборн не попаданец. Он, как сказал Широ, аркобалено — это другое.

Так вот.

Оказалось, мы не знали про Реборна и его характер абсолютно ничего.

Или же просто были придурками. Мы его суровость сильно недооценили.

Кажется, два в одном.

Глядя на него, такого мрачного и хмурого, я корила себя за беспечность. За то, что позволила себе забыть эту ужасающую ауру, от которой шел холодок по коже. Он уже использовал подобный трюк, однозначно та самая «жажда смерти», что и в нашу первую встречу. Как и все остальные, я спокойно обманывалась его внешне безобидным обликом и сомнительным черным юмором, забывая, что он не зря являлся лучшим киллером и не шутил на счет этого звания.

— Я в ярости, — будто мы не поняли по убийственной атмосфере.

— Прости, Реборн, — буркнул Тсунаеши, низко склонив голову.

Я сжала кулаки, вцепившись в край юбки и поджав губы. Остальные мрачно, подавленно или напряженно смотрели в пол.

— Это же надо додуматься, — он бросил на меня настолько уничижительный взгляд, что захотелось провалиться под землю.

И захотелось сбежать отсюда подальше. К Широ.

Да только он и был причиной разборок.

Кёя, на плече которого сидел умарекавару, выглядел крайне довольным и полностью согласным с Реборном, будто бы не ощущая никакого морального давления. Возможно, это из-за того, что сейчас они были на одной стороне, а может просто потому что Кёе любое давление как слону дробина.

Я неожиданно ощутила такую… непривычную и внезапную злость, что даже испугалась. Да, у Кёи были причины не одобрить наши контакты с Широ, но — какого черта — он ведь сам сказал, что я могу действовать, как захочу. Он ведь ничего не сделал, когда мы вчера обсуждали все с Бьякураном, не вмешался, не поправил Тсунаеши.

А сейчас неожиданно кивал на слова Реборна, который, найдя поддержку, тут же использовал Кёю как подставку, теперь угрожающе возвышаясь над нами.

Собственно…

В чем была проблема?

Ну…

Кучка детей, возомнивших себя умнее всех, заключила «сделку с дьяволом», в обход Ноно Вонголы пообещав, что Дечимо будет сотрудничать с Мельфиоре, вступила в сговор с условным врагом и конкурентом Семьи, еще и выдав ему секрет личности наследника, который пока не был объявлен, полностью спалила состав хранителей, место жительства Дечимо и все такое.

И, если так посмотреть, мы реально полнейшие дауны.

Я усомнилась в том, правильно ли поступила, решив так форсировать события. Но Широ в любом случае был бы на нашей стороне и был бы нашим союзником, ведь так? Все не так, как выглядит, это было решено много раньше, чем вчера. Значит, ничего страшного не произошло, кроме того, что это не так красиво и логично, как могло бы.

— Босс Мельфиоре все равно располагал информацией о Вонголе, — набравшись смелости, официально заговорил Савада, набычившись и даже сместившись так, что я оказалась за его плечом. Но настрой быстро потерял. — То есть… я хочу сказать, что Широ все знал и без нас, и все равно согласился помочь. Реборн, я чувствую, что он нам не враг, и еще…

Необычно. Неожиданно. Тепло. Я почему-то думала, что вот-вот, набравшись смелости, все-таки сама отвечу за это — инициатива-то моя. Но не пришлось.

Тсунаеши сбился, смутившись.

— И еще? — поторопил его Реборн.

— Я… не думаю, что Вонгола или я ему более интересны, чем Хана, — покраснев, Савада глупо улыбнулся, запустив руку в волосы.

Я хмыкнула, от смущения не сдержав такую же глупую улыбку. Перекошенную.

У Кёи дернулось веко.

— Хана-кун только помогла нам выйти с ним на связь. Они общались еще до того, как Хана-кун познакомилась со мной, — он ничего не упоминал про параллельные миры конкретно, и я была благодарна ему за это, так как… говорить Реборну что-то подобное было совсем уж нелогично и не реалистично, наверное. Как дети с синдромом восьмиклассника.

— До того, как познакомилась с Кёей, — вставила свои пять копеек, заставив лица «обвиняющей» стороны чуть удивленно вытянуться.

— Вот как? — Реборн нахмурился, явно не предупрежденный ни о чем таком.

В его глазах я до этого оставалась простой гражданской девочкой, пусть, вероятно, и достаточно умненькой, имеющей влияние на друзей. Этого было достаточно, чтобы он воспринимал меня серьезно. Но вот неожиданно вскрывшаяся связь с Бьякураном…

А Кёя… просто молча смотрел на меня. Он ведь должен был помнить, пусть и без конкретики, что у меня всегда был интернет-друг. Вероятно, он не сообразил, что это тот самый интернет-друг.

«Хана-чан предпочитает блондинов, » — все вспоминались мне слова Киоко, бесстрашно повторявший мою фразу при ребятах.

Хана-чан предпочитает блондинов — в Японии не было блондинов, кроме Рёхея, и черт меня дернул использовать эту отмазку, шутку, в которой была едва ли толика правды.

«Куро-чан, что за бандаж?» — с веселой улыбкой спрашивал у меня Широ, додумавшись так шутить при Кёе. И я знала: правильный строгий Кёя вряд ли забыл такую шутку.

— Это правда, что скоро должен приехать твой ученик? — торопливо спросил Савада, нарушив едва-едва начавшую затягиваться тишину. — Я просто хочу сказать, что это ведь… полезно, ха-ха, правда, иметь такого союзника? Широ с помощью своих способностей может узнать многое, например, он предупредил меня, что я познакомлюсь с семпаем этой зимой.

— Никчемный Тсуна, — Савада никак не отреагировал на снова прозвучавшее обидное прозвище, удивленно распахнув глаза, — ты должен познакомить меня со своим союзником.

Реборн был… растерян?

Будто бы разом растерял грозный вид, даже давление ауры пропало.

Реборн был не растерян — я заметила, как на мгновение что-то азартное блеснуло в его глазах. Он был… удивлен, но однозначно в хорошую сторону. Почему?

Савада легко согласился, сказав, что умарекавару может позвонить Бьякурану с его телефона, когда захочет, либо переписать номер. Либо написать на почту. Как угодно.

Все дело было в том, что о приезде дона Каваллоне… вообще никто не знал. Реборн лаконично пояснил, что планировал выслать приглашение тайно, но еще даже не начинал его писать, только недавно решив, что Тсунаеши все-таки будет полезно пообщаться с уже состоявшимся мафиози.

— Интересные у тебя друзья, — Реборн бросил на меня смазанный непонятный взгляд.

— Не то слово, — немного нервно дернула плечом, напряженно соображая, чем все-таки обернется ситуация в итоге.

Она более-менее прояснилась для меня вечером.

Широ созванивался со мной, обеспокоенно спрашивая, что произошло днем и уверяя, что поговорил с Реборном и «был крайне убедителен». Знать не хочу, как он нашел способ влияния на лучшего киллера, однако Бьякуран был убежден, что теперь умарекавару действительно заинтересован в дальнейшем общении, так как Широ сказал ему далеко не все, что хотелось услышать, и для продолжения конструктивного диалога необходимо как раз сотрудничество, которое пока что выходило крайне выгодным и именно этим пугало.

Я не особо поверила, что все так просто, но решила, что Бьякуран все-таки знает, что делает, и кратко пересказала в больших деталях, что произошло, повинившись, что это действительно было глупо и я сильно сомневаюсь в правильности своего решения.

— Куро-чан, — он говорил все так же привычно-мягко и немного слащаво, но что-то в его тоне было мрачное. — Ты ведь помнишь, что я тебе говорил, когда мы гуляли?

— Что? — от внезапной угрозы в голосе, настолько явной, что я едва не выронила телефон, растерялась.

— Ну же, не разочаровывай меня.

— Это… про то, что я должна доверять тебе? Я ничуть не сомневалась в том, что следовало обратиться к тебе, я просто подумала, что будь ты с нами лично, как сам планировал, было бы намного легче и умарекавару получилось бы убедить быстрее, да и выглядело бы логичнее…

— Вот как, — на том конце трубки Бьякуран весело хихикнул, — тогда ничего страшного, Куро-чан. Кстати, говоришь, Кёя-кун тоже был против моей помощи? — слишком резкая смена темы. Он сбивает меня с толку намеренно?

— Он просто ревнует… наверное…

— Ничего страшного, уверен, мы поладим ♫, — я хмыкнула.

— Наверное, — повторила.

Такеши в детстве тоже говорил, что они поладят, когда мы только начинали общаться.

Может быть и правда все будет нормально?

— Когда ты приедешь?

— Я хотел бы сделать это прямо сейчас, — он неожиданно стал серьезен, — раз уж пришлось форсировать события. Но, к сожалению, не могу. В прошлый раз мой приезд в Японию не остался незамеченным, местные кланы в последнее время не очень жалуют итальянскую мафию. Но с Альянсом у них договор, а вот Мельфиоре пока не выходило на эту арену.

— Ясно.

— Они мне ничуть не помешали бы ♫, — он явно улыбался на том конце, я снова хмыкнула. А потом заглючила: почему он тогда не может приехать? — Так уж сложилось… Куро-чан, не знаю, с чем это связано, но крайне влиятельный родственник твоего друга как раз собрался посетить Намимори.

Не высказанное «Кёе-куну так не нравилось мое общество…» меня раздавило.

Я вспомнила утренний разговор. Похолодела.

— Уверена, — справившись с голосом и почти не выдав неожиданный страх, ответила, — что это не более, чем совпадение. Все в порядке, мы справимся пока сами и дождемся тебя к весне.

— Вот и славно. Меня ждут дела, так что пока-пока, Куро-чан, — он явно был доволен.

— Удачи, Широ, — я бессильно опустила трубку.

Злобно сжала телефон в пальцах, шумно вдохнув. Он явно был чересчур доволен.

Слишком доволен. Стоило решиться проблеме с умарекавару, как выросла очередная, но уже с Кёей. Жизнь как то самое фольклорное многоголовое чудище с головами-змеями. Рубишь одну — вырастает несколько. Так и с проблемами. Как там его победил Геракл в мифологии?

Бьякуран с Кёей однозначно не поладят.

Пока они будут пытаться настроить меня против друг друга и мешать в первую очередь сами себе — черт возьми, они не то, что не поладят, они наделают кучу проблем.

Черт…

Что мне с этим сделать?


* * *



На следующий день было теплее, так что мы снова засели на крыше. Кёя был занят и не присоединился — я раздраженно обозвала его мысленно чуть ли не трусом, но тут же успокоилась и решила нормально поговорить позже.

Умарекавару спокойно сидел на руках у Савады и был более задумчив, мне показалось, чем обычно, но все равно живо и активно интересовался нашими успехами, с усмешкой признавая, что подпольные тренировки и контрабанду информации про Пламя нам удалось от него скрыть.

Хаято возмущенно сопел. Тсунаеши улыбался, не видя проблемы в том, что я начала не с него и побоялась сразу рисковать, под носом у Реборна проворачивая все эти махинации и подбивая на тренировки. Остальные делились достижениями.

Киоко рассказывала, что Рехей стал усиленно учить биологию, да и она тоже налегла на учебники. В доме у них начали появляться различные медицинские справочники, а родители нарадоваться не могли, что дети ответственно подходят к выбору будущей профессии. Все же, бокс, как и любой спорт на уровне школьных клубов, был очень ненадежным выбором. В профессиональном плане я была даже более перспективна, чем Рёхей, занимаясь в более серьезной секции и засветившись с представителем уважаемой фамилии. Протекция Рью все же не прошла даром.

А у Сасагавы-старшего, тем временем, даже не было ни одного проваленного теста за последние уроки. Родители пообещали оплатить ему поездку на какие-то личные соревнования в Токио, если он продолжит заниматься столь же упорно, сколько тренироваться.

— Они настолько одобряют ваше желание пойти в медицину?

— Да, Хана-чан, представляешь, как здорово? — Киоко улыбнулась. — Они заметили, что братик стал серьезнее.

— Хана! Не правда! Я всегда экстремально серьезен! — Рехей бодро показал мне большой палец, однако выглядел немного замученным. Я непроизвольно улыбнулась, глядя на легкие синяки под глазами.

Вспомнились шутки про врачей.

— Уверена, ты в своем стиле прикладываешь максимум усилий, — кивнула.

— Но это экстремально сложно! Биология — самый экстремальный противник! Врачом может стать только ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ парень! Но именно поэтому я ЭКСТРЕМАЛЬНО не отступлю!

— Молодец! — также показала ему большой палец. — Учиться и правда бывает очень сложно, но я верю, что с твоим упорством это не станет преградой.

— Да! — он воодушевленно закивал. — Я экстремально научусь, чтобы потом использовать Пламя! Это будет ЭКСТРИМ на все сто процентов!

— Отлично! — я продолжала подбадривать Сасагаву, от каждого одобрения буквально заряжавшегося энергией. Заметившие это ребята тоже принялись синхронно хвалить «старшего брата».

А мне почему-то вспомнилось детство. Как-то раз он, провожая меня, порвал пакет с продуктами, такой неугомонный, что размахивал им всю дорогу и экстремально бегал вокруг меня. С тех пор, после нашего небольшого разговора, он медленно, но верно учился сдерживать свой энтузиазм. Выходило не слишком, однако сейчас, когда Рёхей едва ли не горел от нетерпения и желания делать все прямо здесь и сейчас, и тренироваться, и учиться, и еще что-то, я как никогда хорошо увидела, насколько же он изменился с тех пор.

Он уже давно не доставлял столько неудобств, сколько раньше, умудрившись сохранить постоянное присутствие духа и энтузиазм, но постепенно, уверена, не без помощи Киоко, стал немного собраннее.

И даже сейчас, будто вернувшись к неуемному энтузиазму, он был… уже другим. Было в его взгляде что-то другое. Не думаю, что на него так повлияли несколько дней за учебниками, однако, обсудив происходящее с Киоко, Сасагава явно принял для себя какое-то ответственное решение. Не касательно учебы — касательно мафии.

Я обвела взглядом смеющихся ребят, ненадолго выпав из происходящего.

Они все… изменились.

Неуловимо, медленно, я едва ли замечала, как это происходило.

Встретившись взглядом с Реборном, замерла. Он дернул уголками губ, одобрительно кивнув в сторону Рёхея. И отвернулся, тут же что-то говоря Тсунаеши, вмешиваясь в диалог.

Что это было?

Продолжая отчеты о тренировках, Такеши демонстрировал всем желающим то, насколько он уже успел освоиться с пламенем. Прикрыв глаза и какое-то время попросив нас помолчать, он неожиданно распространил вокруг себя что-то вроде ауры пламени, приятно охладившего что-то внутри, будто успокоившего. Я помнила это чувство. Дождь…

Почему-то мне неожиданно стало жаль, что Кёи все-таки нет с нами. Возможно, из-за успокаивающего пламени, немного «потушившего» огонь негодования и непонимания, все еще горящий где-то во мне. И еще я подумала, что, вероятно, если Такеши может распространять подобную успокаивающую ауру, Кёе она точно будет полезна.

— Еще я попросил старика показать мне, как обращаться с мечом, — он отвел глаза, выглядя несколько виноватым, после чего переглянулся с Рёхеем и со мной, будто бы спрашивая что-то именно у нас.

— Отлично! И как? — подбодрила товарища.

— Хе-хе, он подошел к обучению очень серьезно, теперь тренируюсь каждый вечер…

Каждый.

Вот и разгадка, что он хотел. И почему именно от нас. Мы переглянулись с Сасагавой-старшим: ни для кого не было секретом, что три раза в неделю у Такеши были бейсбольные тренировки. И я уверена — он не оговорился, говоря о «каждом» вечере.

— Это серьезное решение, Такеши, — я дернула уголками губ, но вовремя остановила себя, поняв, что улыбка выйдет больно уж кислой.

— ЭКСТРЕМАЛЬНО твой выбор, — закивал Рёхей.

— Бейсбольный придурок… — следующим догадался о том, в чем подвох, неожиданно, Хаято.

— Ха-ха, не сидите с такими лицами, я просто тоже решил подумать о будущем, как Сасагава-семпай, — Такеши рассмеялся. — И как Хана-кун, да?

Стрелочник!

— Ага, — я вздохнула, согласно кивнув. — Но я все еще хотела бы посещать турниры, пока могу, и я не отказываюсь от мысли о карьере тренера.

— Значит, тренер? — умарекавару хмыкнул, перед тем, как продолжить, выразительно бросив взгляд на Рёхея и Такеши, да и вовсе обведя собравшихся, подразумевая мое вмешательство и вечную инициативу по «наставлению окружающих на путь истинный». — Неплохой выбор. Возможно, это нам пригодиться.

— Реборн! — Тсунаеши возмущенно дернулся, но я кивнула, подтверждая, что согласна с репетитором-киллером, примирительно подняв руки.

На самом деле, мысль о том, что я смогу стать самым обычным тренером или посещать не юниорские соревнования казалась мне уже такой давней и далекой. Жизнь, как говориться, вносит свои коррективы.

— Как у тебя успехи в освоении Пламени? — казалось, Реборн сейчас достанет тетрадь и будет записывать в нее мои ответы. Где там кушетка, дайте лягу.

— Ужасно. Я стараюсь почувствовать его, чтобы лучше контролировать, но пока выходит не очень.

Про эксперимент с электрошокером я решила не рассказывать, памятуя о реакции Широ.

— Ясно, — он был ничуть не удивлен. — Твое пламя слабое, поэтому ты не можешь его использовать.

— Вот как…

— Но, Реборн! Ведь Пламя — это Воля, так почему же…?! Хана ведь намного…

— Глупый Тсуна! — Савада получил лакированным черным ботиночком по голове, однако, за дело, так что снова не возражал. — Прекрати забывать важную информацию. Ты уже несколько раз должен был видеть все необходимые аргументы, потрудись запомнить. Обычные люди не обладают пламенем! У беспламенных людей крайне редко рождается одаренный ребенок, и это происходит лишь в том случае, если где-то в дальней родне у них все равно были пользователи Пламени.

— Это биология, Тсунаеши, — я кивнула, — у меня не может быть сильного пламени просто потому что мне не от кого его унаследовать, в отличие от вас. Но, умарекавару, — я перевела взгляд на репетитора, нахмурившись.

— Я знаю, что ты хочешь спросить, — перебил меня Реборн, — я уже занимаюсь этим вопросом. Раньше я подозревал, что как и пра-пра-пра Миуры Хару, кто-то из твоих родственников был слабеньким мафиози, однако теперь не уверен в этом.

— Почему?

— Слишком одаренная. Не верю, что все дело только в твоей лично Воле.

Я хмыкнула от такого двоякого почти «комплимента».

— Сто-оп! У Хару-чан тоже в предках были мафиози?!

— Ничего удивительного, — Реборн пожал плечами, — Намимори оказался крайне популярен у потомков выходцев криминального мира, решивших, что предпочтут тихую жизнь в провинции. Но Миура — слабое-слабое Солнце*, я проверил ее родословную почти сразу, ничего интересного. Подозревал, что она дальняя родственница Томасо, тот же неугомонный характер, но нет.

— Томасо? А, не важно. Не смей впутывать в этом Хару-чан!

— Но у нее уже-, — договорить ему не дал синхронный «нет» от… нас всех.

Мы мрачно скрестили взгляды на заинтригованно поднявшем голову репетиторе.

— Пожалуйста, Реборн, — Савада говорил тихо. — Хару-чан очень хорошая, но она… пока она еще ничего не знает, пожалуйста, не надо. Неужели подчиненных для меня обязательно искать среди гражданских? Я не хочу… чтобы каждый человек, что мне понравится… был втянут в это.

— Но такие подчиненные будут наиболее верны тебе, — покачал головой Реборн, — план твоих тренировок, Тсуна, был напрямую завязан на это, так как ты сам еще гражданский, так было бы легче…

— Плевать. Меняй план, — он снова его перебил. — Можешь не жалеть меня, меняй план, как хочешь, но мы ведь договорились, что ты учтешь наше мнение? Не втягивай в это… хотя бы Хару.

— Идет.


* * *



В заботах прошло время до первых чисел октября.

Подумать только, с того момента, как в нашей мирной гражданской жизни все перевернулось, прошло около полугода. Всего каких-то полгода, по сравнению с которыми можно счесть всю нашу прошлую жизнь лишь подготовкой к этому времени. Основательной, целенаправленной подготовкой.

Иногда меня забавляло, как все удачно и красиво сложилось. Не начни мы общаться до прихода Реборна — что бы было?

Широ говорил, что у меня была бы спокойная жизнь. Но меня волновала совсем не спокойная жизнь — и, признаться по правде, волновала совсем не моя.

Мы активно готовились к празднованию дня рождения Тсунаеши и неловко смущались, когда рядом оказывался Хаято. Его день рождения прошел в сентябре и никто о нем даже не знал, так как новичок оказался в этом плане человеком довольно скрытным. Или просто имел какие-то странные представления о дружбе. Все еще.

Он неподдельно смутился, когда понял, в какой ступор вогнал нас этим фактом, и стал извиняться зачем-то. Не хотел доставлять Джудайме неудобства. Чушь. Мы запоздало подарили Хаято какие-то мелочи — он фыркал, но подарки принимал. И все говорил, что посчитал эту дату просто не слишком важной — он не отмечал, да и не собирался, ничего страшного, что мы не праздновали. Сентябрь был полон более важных событий.

Где-то седьмого октября мы узнали о том, что перед Савадой у нас есть еще один праздник: Реборн тоже справлял день рождения, причем разница у них с учеником была всего день.

— И сколько ему лет? — задумался Такеши, когда, собравшись в классе вокруг парты Тсунаеши во время одного из обеденных перерывов, мы стали обсуждать план праздника для Реборна.

— Не стоит задавать этот вопрос, — Савада смутился, — он не любит говорить о своем возрасте.

— Да уж, — Хаято вздохнул.

Он явно знал о Реборне чуть больше, все же, был в мафии с детства, однако также ничего внятного не мог сказать о репетиторе Савады. Никто из нас до сих пор не мог. Его прошлое было тайной за семью печатями: мы знали, что он уже не ребенок, но насколько он взрослый и почему в таком виде — непонятно. Мы знали, что он лучший киллер, но как он до этого дошел? И мы знали, что он тренировал до Тсунаеши некоего дона Дино Каваллоне, но кто такой Реборн, что две влиятельные мафиозные семьи доверяют ему своих наследников, хотя он утверждает, что не принадлежит ни к одной? Свободный киллер, имевший в напарниках девушку из семьи Хаято. Небольшой мафиозной семьи откуда-то с задворок Альянса.

Не понимаю я эту мафию.

Да и в принципе, не так уж важно, сколько ему лет. Цифры… все равно, как говорил Широ, лгут.

Мы подготовили ему, решив не заморачиваться, небольшую вечеринку-сюрприз с миксом еды из Таке-суши и итальянских блюд от Наны-сан.

— Я никогда еще не отмечал День Рождения не в кругу своей Семьи, — неожиданно сказал в пустоту умарекавару, надвинув шляпу на глаза.

Прозвучало бы мило, да только он говорил совсем не о родственниках.

— Ни одного? — пока ребята активно расставляли закуски на столе и суетились вокруг, заканчивая последние приготовления, я удивленно переспросила, повернувшись к стоящему неподалеку Реборну.

Он посмотрел на меня, как на дуру, спрашивая взглядом, что было непонятного в прошлой его фразе, но я не смутилась. Он прекрасно понимал суть моего вопроса, не мог не понимать — пусть никто и не знал, что с ним, я не скрывала, что догадываюсь о его настоящем возрасте. А теперь это стало вовсе очевидно.

— Ты действительно отмечал среди мафии всю жизнь?

Не как ребенок, которому несколько лет. Как человек, которому уже очень много — как человек, который говорит о Семье, а не о маме и папе, что приносят тортик и спрашивают что-то вроде «почему бы тебе не позвать друзей в гости?»

— Да.

— Тогда поздравляю. Все бывает в первый раз. Хотя… мы ведь все равно уже втянуты в мафию, значит, ты все еще отмечаешь в кругу Семьи?

Он не ответил. Мы помолчали.

— Вы еще не члены Семьи.

— Отмечаешь просто в дружеском кругу, — тут же снова поддержала разговор, улыбнувшись, после чего подхватила его на руки, усаживая на подушки во главу стола, где уже все было готово.

— Дружеском, — как-то насмешливо хмыкнул Реборн, повторив за мной эхом.

Это эхо показалось мне — где-то между строк — немного грустным.

Возможно, у него были друзья где-то там, в Вонголе?

— Нья-ха-ха, я съем кусочек Ханы вместо нее!

— На здоровье! — махнула Ламбо рукой, улыбнувшись, когда мальчишка уже засунул себе большую часть моей части маленького тортика в рот и неожиданно виновато застыл, будто передумав так эгоистично поступать.

— Прости, — прожевав, неожиданно буркнул мальчишка. Хотя бы прожевав.

— Ничего страшного, но если бы ты спросил — я бы с радостью поделилась.

Я потрепала его по волосам, подмигнув, после чего напоролась на пристальный взгляд Реборна. Он едва заметно кивнул на Ламбо и я почти сразу догадалась, в чем дело.

Посадила в голове Тсунаеши семена самоуправства, Рёхей стал серьезнее и занялся учебой, Такеши… Кёя… без комментариев… И теперь Ламбо, присмирев, осторожно устроился у меня под боком, подставляя вихрастую голову под руку.

Я весело улыбнулась под непринужденную болтовню ребят за столом, достав из кармана припасенный на случай его очередной истерики виноградный леденец и сунув в руки ребенку. Просияв, Ламбо схватил конфету и был таков, больше не возжелав находиться за столом.

А повезло ли Реборну с детством?

Какова вообще жизнь ребенка в мафии? Что-то подсказывает мне, что не слишком радужная, — я посмотрела вслед убегающему Бовино, что конфетам радовался, как родным.

— Ты его балуешь, — умарекавару хмыкнул.

— Кто-то же должен.

Помолчали. Ребята справлялись с созданием веселой атмосферы и сами, Реборн явно наслаждался происходящим, обожравшись и блаженно потягивая кофе.

Он сказал, что никогда еще не отмечал вне Семьи. И сейчас мы еще не его Семья. В то же время, он не может отрицать, что мы — уже немного Вонгола, да и он сам, насколько я подозреваю, тоже из Королевской семьи, ведь если он не отмечал вне Семьи, то менее приоритетный наследник Каваллоне не справлял с репетитором его день рождения и Реборн отбывал в Вонголу?

Мы, определенно, не мафиози для него. Дети, гражданские, которых еще только нужно вытащить на другую ступень этой шаткой лесенки.

Которых он тащит, как умеет, потому что так нужно. Вроде строгий и невыносимый, бесчувственный — а есть у него у самого выбор, как нет его у нас? Неожиданно задумалась.

Человек, который праздновал всегда в обществе убийц. Не то, чтобы я считала, что День Рождения всегда должен быть самым счастливым днем с горой подарков или же что убийцы не могут быть друзьями, но… отсутствие других вариантов угнетало. Это прозвучало очень странно. Мне почему-то наконец вспомнилось, что мафия — это не только красиво поджечь огонечек Пламени, но и криминальная грязь, в которой ты обязательно участвуешь, особенно если находишься достаточно долго.

Ламбо часто бегал, говоря про убийство Реборна, раскидывался реальными боевыми снарядами, от чего мы его еще только-только отучаем. У него еще есть шанс социализироваться нормально — я вспоминаю, как мальчишка только что ласково подставлял буйную шевелюру под руку и даже извинился за такую мелочь, как взять мою вкусняшку.

Но.

Каково на самом деле тем, кто изначально рос в другой среде?

Это… другой менталитет.

Вот, почему он не может учить нас иначе, даже стараясь быть мягче и не травмировать. А по его оговорке про план и гражданских сразу видно, что он все-таки старался смягчить условия обучения.

Он переводит все в шутку. Я подумала — а такое ли у него поганое чувство юмора? Ведь если мы воспринимаем все, как шутку — пусть и отвратную — мы не боимся. Осознаем легче, не углубляясь.

И, пока остальные уже начали расспрашивать Реборна, что снова травил, полушутя, какие-то странные байки, мне показалось, что он должен быть чертовски одинок при таком раскладе. Я никогда не слышала, чтобы он упоминал кого-то особо тепло, и никогда не слышала, чтобы он с кем-то связывался, кроме Шамала или Бьянки, с которыми, опять же, я не видела, чтобы он действительно тепло общался. С первым, возможно, они товарищи, со второй — что-то странное.

У него есть друзья?

Где-то там, далеко, вдали от его бесконечно долгого задания по воспитанию Дечимо.

Хоть кто-нибудь?

Ведь постоянно держать все под контролем и следить за тем, как ребенок погружается в мир мафии, стараясь не сломать его при всей собственной внутренней жестокости, наверное, сложно. Он меняет Тсунаеши, меняет и его окружение.

И он видит — я все чаще встречаю его задумчивый взгляд — что я тоже это делаю.

А я и не замечала.

С тех пор, как Реборн появился, прошло достаточно времени, чтобы к странному репетитору мы все-таки привязались, пусть я и не могла отделаться от желания иногда просто распсиховаться в его обществе. Не вела ли я себя, как обиженный ребенок, не желающий взглянуть на ситуацию не со стороны несчастной гражданской школьницы, а объективно? Не знаю, как сдерживалась, но понимание, что он банально дурит нас и водит за нос, сколько захочет, чтобы «потренировать», меня убивало. Ненавижу ложь и лжецов. Но в то же время, мельком поглядывая на репетитора, которому мы все неожиданно решили устроить праздник, я вспоминала слова Бьякурана. Реборн был лоялен десятому поколению во всех мирах, я уточняла — даже когда ситуация была безвыходная он был с ними до конца.

У него не было выбора, кроме как готовить нас к суровой реальности мафиози? Возможно, подлянки были оправданы?

Я вздохнула. Хотелось уронить голову в тарелку и так полежать, слишком перегрузилась этими непонятными размышлениями.

У Савады был телефон Широ. Конечно, два босса явно могут иметь свои личные дела. Они связывались еще несколько раз, Бьякуран периодически упоминал это, не особо посвящая меня в суть разговоров, но просто держа в курсе, за что ему большое спасибо.

Однако одно он мне все же передал. Однажды, только, видимо, осознав, насколько Бьякуран могущественен, Савада звонил ему, чтобы узнать — можно ли вовсе сбежать от мафии? Найти другого наследника. Возможно ли, что с появлением нового сильного товарища у нас появился все-таки шанс отвертеться и выбор?

Выбора не было. Услышать это от Бьякурана было неприятно. Снова услышать это.

Он попросил меня больше не дурить, если дело во мне — я честно ответила, что не имела о мыслях Тсунаеши никакого понятия. Забавно. Савада думал об этом — а я, такая правильная, уже забила. Власть развращает, наверное, в этом дело. Я легко привыкла к мысли, что рядом со мной всегда есть Кёя, Бьякуран. Кто-то сильный и влиятельный, кто не даст меня в обиду. Почему-то казалось, что это так правильно и логично — действовать, раз уж такой прекрасный тыл.

Бьякуран напомнил, что нам следует играть по уже установленным правилам.

«Иначе я разочаруюсь, Куро-чан.»

Но не стоит о грустном.

Праздновали мы два дня подряд. Нормально, с игрой в приставку и шарадами — день рождения Тсунаеши, а перед этим — злополучный день рождения Реборна, после застолья продолженный в стиле Вонголы.

Естественно, все догадывались, что «в стиле Вонголы» — это в стиле Реборна.

— А в чем суть конкурса?

Не думаю, что мафиози такое внимание уделяют подаркам.

— Именинник субъективно присуждает всем гостям вечеринки баллы по шкале от одного до ста за подарок или участие в организации праздника. Тот, кто набрал меньше всего баллов, умрет.

— Хи-и! — пока Савада нервно взмахнул руками, вжав голову в плечи, а Хаято и Такеши дружно попытались намекнуть ему, что это шутка, я обреченно вздохнула.

— Умарекавару…

— Ладно, — закатив глаза, Реборн фыркнул, несколько капризно поджав губы и топнув ножкой. Я опешила. Он усмехнулся, довольный моим удивлением, и я поняла — троллит.

Я рассмеялась, а он сурово продолжил, предлагая альтернативу:

— Проигравший будет моим рабом на неделю.

— Ребо-орн, — Тсунаеши отчаянно завыл, — ты ведь специально завалишь меня, да? Лучше смэ-эрть!

— Никакого нытья в мой день рождения, Никчемный Тсуна, — репетитор легко подпрыгнул и пинком дал Саваде подзатыльник.

Леон чудесным образом метаморфировал в доску, на которой белым мелом — неизвестно, откуда появившимся, кажется, Тсунаеши сбегал в комнату и где-то откопал, а может, были мелки у Ламбо, не суть — были сделаны отметки «десять», «двадцать», «тридцать» и так до ста.

Ребятам присуждали баллы вполне справедливо. От дорогого кофейного набора Тсунаеши репетитор подобрел, даже не став присуждать ему совсем низкое количество баллов…

— Не оригинально, тридцать, — но, все-таки, завалил, поставив намного ниже остальных.

Когда настала моя очередь, а я специально осталась последней, я с улыбкой подарила умарекавару забавную чашку и рисунок, осторожно свернутый и упакованный в нее.

Он с любопытством сунул нос в подарок, распаковав прозрачную подарочную упаковку сразу и достав лист. Развернул.

И, вроде, даже не изменился в лице, да только бросил на меня быстрый, смазанный, непонятный взгляд.

— Что там, Реборн? — Тсунаеши поежился в наступившей тишине и подался вперед.

С оглушительным хрустом умарекавару смял рисунок, не дав Саваде заглянуть, после чего, расправив его, сложенный вдвое так, что все равно не видно ничего, порвал несколько раз. И снова смял.

Шок, отобразившийся на лицах окружающих, был непередаваем. Леон из доски мутировал в зажигалку. Запахло жареным — хорошо, что в буквальном смысле.

Не уверена, что только в буквальном.

Наблюдая за тем, как пепел развеян по ветру — откуда ветер в квартире?! — я мрачно думала, что с идеей для подарка, видимо, черту все-таки переступила.

— А тебе, я вижу, нравится рвать чужие рисунки, — дабы разрушить повисшую паузу, я все-таки нашла силы по-доброму улыбнуться, стараясь не показать свое смятение.

— Мазня, — повторил он то же, что когда-то сказал Ламбо.

Никаких опасных телодвижений в мою сторону. Я пожалела, что рядом не было Кёи, который сказал, что два дня тратить на сборища травоядных не собирается — он должен был присутствовать только у Савады на празднике, на следующий день.

Тем более, что мы с ним так и не поговорили нормально.

— Думаю, очевидно, что я проиграла, — развожу руками, снова стараясь разрушить мрачную тишину.

Народ вопросительно посмотрел на умарекавару. Он медленно кивнул. Да уж. В проигравших явно должен был остаться Савада, однако я, кажется, умудрилась его задеть.

На рисунке была зарисовка из двух этапов. Реборн с тенью взрослого человека и его предположительный взрослый портрет: с нахальной улыбкой, в шляпе-федоре и с неизменными забавными завитушками из-под нее.

Отметка «Курокава Хана» прочерчена на самом минимальном уровне на доске, в которую вновь превратился Леон.

Тсунаеши шумно выдохнул, пока остальные поднимали упавшие челюсти.

— Да, ты проиграла. Сегодня и завтра можешь, так и быть, отдохнуть, ты же не Никчемный Тсуна, для которого я приготовил задания. Но остальные пять дней не расслабляйся.

— Хорошо, — выдыхаю и отрицательно качаю головой, когда ребята уже хотят возмутиться.

Заслужила, нарвалась.

Для человека, для которого возраст — больная тема, я явно подобрала наиболее убогий и неактуальный подарок.

Следующий день запомнился мне одним событием. Точнее, думаю, уже его последствиями. Хотя и предпосылки были те еще. А само событие я банально не застала.

Все началось с хитрого плана Киоко, воплощать который она начала с утра, развив вокруг Тсунаеши интригу и пообещав, что ее подарок будет состоять из двух частей. У Савады, естественно, поехала крыша на почве любопытства и романтических мечтаний, так что весь праздник он таращился на Сасагаву, которая смущенно краснела и косилась на Миуру, заглянувшую «поздравить Тсуну-сана» и будто бы не замечавшую, что происходит. Но, к чести Савады, он уверенно принял ее поздравления, поблагодарил, но никакого шанса выставить происходящее в любовном контексте не дал. Миура ушла раньше всех, сказав, что родители будут волноваться. Кажется, она чувствовала себя немного лишней. Я пыталась убедить себя, что это для ее же блага, все же, мы втянуты в довольно серьезную заварушку. Не ей туда лезть. Но было немного неловко.

Неловкость быстро прошла за веселыми играми и общей классической придурью. Кёя невозмутимо дополнял картину, сидя в стороне и наблюдая за нами в компании Реборна, тоже пожелавшего остаться зрителем, пока меня активно втаскивала во все мероприятия Киоко, используя, как щит от любопытства Тсунаеши.

Когда все решили расходиться начался вовсе фарс. Киоко попросила своего брата проводить меня, за что тот чуть не получил от Хибари, согласившись. Кёя титанически спокойно высидел весь праздник где-то рядом, пусть и не пытался все-таки поговорить: я была немного обижена и никакую инициативу больше не проявляла после нескольких неудачных попыток.

Но провожать меня, конечно, все равно должен был только он. Так что, поняв задумку Киоко — он вообще все всегда понимал раньше всех — Такеши неожиданно вспомнил, что у него дома был какой-то инвентарь для бокса, и вообще, ему срочно захотелось обсудить с Рёхеем что-то спортивное. Это подействовало лучше, чем необходимость проводить меня — мой экстремальный провожатый-Кёя экстрима прогулке прибавил бы, но смысла бросать сестренку ради этого он не видел, да и «нам ведь экстремально по пути» было.

Глядя на благодарность в глазах Киоко, с которой та смотрела на что-то еще шепнувшего Рёхею Такеши, я все поняла, в свою очередь отдавив ногу Хаято, постаравшемуся вызваться гулять с Джудайме по сумеречному Намимори «на всякий случай». Он понятливо вздохнул, мрачно зыркнув на меня, и больше не возникал.

Умарекавару исчез сам. Классически.

Парочка была оставлена «наедине» и прекрасный принц-наследник ошарашенно отправился провожать свою «принцессу» один, не веря в такое счастье. Благо, хоть не боялся ходить по уже темным улицам, а то так себе был бы защитник.

Мы тихонько разошлись. Кёя довел меня до дверей, сдав на руки уже заволновавшейся матери, и ушел в ночь. Молча.

Дома меня неожиданно ждал выговор за столь поздние возвращения два дня подряд. Я в шоке смотрела на отца, мол, «что вообще происходит в этом доме», а он из-за спины бушующей maman жестами показывал мне просто помолчать.

Беременные женщины такие буйные, прости Господи.

Я уже почти уснула, когда позвонила Киоко.

— Ч-чего-о, — я не сдержала зевок.

— Мы-признались-и-кажется-у-меня-теперь-есть-парень-Хана-я-сейчас-умру, — пищала в трубку Сасагава, лучше любого будильника справившись с моим сном.

Оказалось, второй частью подарка было чистосердечное признание, так как у Киоко уже не было сил находиться во всей происходящей у них неопределенности. Чуть не умерев от счастья, Савада ответил ей взаимностью и они «официально» стали парнем и девушкой. Первая любовь, четырнадцать лет, Ками-сама, как это мило, надеюсь, они не сильно поторопились, пусть их симпатия была очевидна уже давно.

Но дальше — больше. Эта «роковая женщина», захлебываясь восторгом на том конце телефона, рассказала мне сквозь смех, что, набравшись смелости, выждала момент и поцеловала именинника!

Я едва с кровати не рухнула, в таких эмоциях Киоко это сказала, а она — в щечку его едва чмокнула, сразу же убежав за дверь и застыдившись, какая она распутница, еще и за руку его держала целую половину пути.

И смех, и грех, конечно. На их фоне мы с Кёей и правда уже, ощущение, что встречаемся лет сто. И сейчас, ага, в перманентном «семейном скандале».


* * *



— До пятницы, Хана-чи, — помахал мне рукой Рью после тренировки, одной из тех, которые мы все-таки удосуживались устраивать изредка.

— Ага, пока, — проигнорировав обращение семпая, я кивнула ему и устало направилась домой.

С ближайшего забора на меня смотрел умарекавару. Поравнявшись с ним, я устало вздохнула, выслушав очередное задание. Шел второй день моего «рабства» и я уже думала, что пронесет, так как в первый, после праздников, он лениво ходил за мной, нагнетая обстановку, но ничего не предпринимал. Поняв, что этим меня не проймешь, Реборн, к его чести, все-таки не придумывал ничего унизительного, но гонял меня, воистину, как прислугу. Во время большой перемены даже заставил самолично сбегать до ближайшей пекарни — к кофе ему захотелось свежих булок. После уроков я была героем театра абсурда, помогая ему выбрать косплей-костюм, в котором он планировал нервировать Саваду. Но, слава звездам, он прекрасно понимал, что выглядит это смешно и странно. Забавно обрадовался, когда я стала советовать еще более глупые комбинации. Остановились на какой-то пчелиной фее, Нана-сан как раз делала что-то с медом.

Сейчас же я бодро шагала в сторону лучшей в городе кофейни, готовясь распрощаться с частью карманных, а солнце уже почти скрылось за горизонтом.

Кажется, мать была права, когда говорила о том, что для своего возраста я слишком часто задерживаюсь допоздна, пусть и с друзьями.

— А тебе правда не продают? — поинтересовалась, памятуя, что он любил гонять в нее Тсунаеши, судя по его жалобам.

— Продают, — насмешливо фыркнул, смерив меня самоуверенным взглядом. Ну да, да, не стоит его недооценивать.

— Развлекаешься, — вздохнула.

— Зато на тренировках он радуется, что бегает меньше, — неожиданно поделился «секретом фирмы».

Савада наматывает в два раза больше, чем филонит на пробежках, когда у репетитора есть настроение насладиться кофейком. Хитро…

Затем Реборн пил, как по мне, какой-то очень невкусный американо — горький. И шел по высокому поребрику рядом. Я пила, по его мнению, даже не кофе — так, кофейное молоко. Какой-то сладкий напиток со взбитыми сливками сверху и цветастой присыпкой. Улыбчивая бариста на мою просьбу «сладкое» дала, видимо, не только самый сладкий, но и самый дорогой кофе. Разориться можно. Но, раз уж гуляем… У меня было настроение на развлечения.

Кажется, я немного чокнутая, но я даже рада вот так прогуляться с благодушно настроенным умарекавару. Он с интересом наблюдал за моей реакцией и, кажется, был несколько удивлен: я с титаническим терпением провела в таком темпе еще два дня, а все потому, что также наблюдала за ним, пытаясь понять, кто такой репетитор-киллер Реборн на самом деле.

В целом, выходило, что очень странный, но, возможно, не такой уж и плохой человек.

— Откуда у тебя был тот рисунок? — он остановился, наблюдая за красным человечком на светофоре. Толпы уже схлынули, так что мы шли от уже знакомой кофейни по городу в гордом одиночестве. Ну, не совсем, так как нас было двое.

— Первую часть рисовала с натуры, — ответила, внимательно рассматривая нечитаемое детское лицо.

Наверное, мне следовало бы отдать себе отчет о том, с кем я разговариваю, но я уже устала бояться Реборна, так что просто решила постараться наладить контакт, облизнув взбитые сливки, пока он не видит. Кофеек тут был прикольный.

— Не паясничай, — не поворачиваясь ко мне, оборвал.

— Я серьезно, — тут же отозвалась, оборвав возможное продолжение. — Я специально наблюдала за твоей тенью чтобы понять, глюк ли это. Такое иногда происходит. Честно, умарекавару, я бы не придумала рисовать тебя взрослым, если бы она не изменилась во время вашего разговора с Тсунаеши недавно и не менялась потом еще несколько раз.

— Вот как, — он нахмурился, не выглядя удивленным. — Это еще кто-нибудь видел?

— Не знаю, — пожала плечами, — думаю, нет.

— И ты не рассказала?

— Это твое дело, — постаралась отмахнуться как можно беспечнее.

Бьякуран был очень убедителен — дела аркобалено никого не должны касаться, я помнила. Я не хотела лезть и даже думать о причинах произошедшего с этими «проклятыми младенцами».

На пятый день Реборн попросил меня взять пистолет, который я так и не начала носить с собой постоянно, и вместо кофейни мы пошли куда-то в лес. Так себе начало, но я решила не трусить и почти уверенно вышла следом за ним на небольшую полянку, где была нарисована… мишень в виде человека.

— А теперь стреляй, — он наклоняет голову так, что шляпа снова закрывает глаза. Я стою напротив мишени, задумчиво рассматривая ее, и осторожно достаю пистолет. Какое-то время кручу его в руках, осматривая, будто впервые, пока киллер терпеливо ждет. Или — я поднимаю на него немного растерянный взгляд — не очень терпеливо. На меня направлено дуло его собственного зеленого пистолета.

Окей. Поворачиваюсь к мишени.

— Куда?

— Правильный вопрос, — Реборн кивает, после чего, подумав, резко вскидывает руку и сразу же стреляет. Кажется, там у мишени было сердце. — Повтори вот сюда и в такую же красную точку на лбу.

— Э-эм, — точка очень маленькая, я ее едва вижу с нашего расстояния.

— Стреляй.

«И вообще-то лучше «целиться» в сердце, если ты хочешь играть в стрелялки, Умарекавару. Из личного опыта скажу, что когда ты так высоко поднимаешь пистолет, противнику проще сказать, что ты промазал, ибо слишком сильно задрал руку», — так как я стою к Реборну ближе, неожиданно хитро улыбаюсь и опускаюсь на одно колено.

Я медленно поднимаю пистолет снова и прицеливаюсь.

Пиф-паф, как говориться. Промах. Дважды.

Реборн хлопает себя по лбу. Я попала в мишень — да только до нужных точек было далековато.

— Еще раз, и целься выше. Не пугайся звука выстрела, ты даже никчемнее в стрельбе, чем Тсуна в математике. Если ты уронишь пистолет — я его заберу у такой недотепы.

«Вот так вот. И пулькой не так больно попасть в плечо или живот, в то время как целясь в лицо ты можешь попасть человеку в глаз и он пострадает. А еще возьми пистолет двумя руками, это нужно для достоверности. Знаешь, какая у настоящих пистолетов отдача? А твой почти как настоящий, » — улыбаюсь.

— Так?

— Вот теперь неплохо, — он подходит ко мне, жестом руки показав наклониться. Так как я в штанах, спокойно встаю на одно колено, заинтересованно глядя на умарекавару. — Целься, — послушно целюсь из такого положения, а он неожиданно сдвигает мои руки чуть в сторону. — Стреляй.

Нажимаю на курок. И попадаю точно в красную точку.

Это…

— Невероятно, — он прицелился вместо меня, так легко оценив обстановку? Насколько должен быть невероятный глазомер?

— В первую нашу встречу ты учила меня стрелять из игрушечного пистолета, — напомнил ехидно, — куда что делось? Ты снова чуть не выронила пистолет.

— Мне близко только игрушечное оружие, — вздыхаю, садясь на траву.

Молчим.

— Я проверил твою родню, — хмыкает, нарушая почти умиротворенную тишину, прерывая мое меланхоличное созерцание дырявой картонки-мишени, прислоненной к дальнему дереву.

— О? И… как?

Реборн смотрит на меня долго.

Дольше, чем смотрел бы, если бы все было в порядке.

И ничего не ответил.

Мой же пистолет, подарок Кёи, легко выбит из рук и направлен мне четко в лоб. Глубоко вдыхаю, стараясь не дергаться, и не отвожу взгляд.

— Сейчас ты ответишь мне на несколько вопросов.

— Ага, — я дергаюсь, когда маленькая ладошка опускается на мою руку, но Реборн уверенно сжимает пальцы на запястье. Когда я, замерев, показываю, что не буду вырываться, он нащупывает пульс.

Не удержавшись, выгибаю бровь. Вот так проверка.

Было бы смешно, если бы не такая серьезная атмосфера.

— Кто ты? — он чуть качнул пистолетом, показывая, что отвечать следует только правду.

— Курокава Хана, — отвечаю и замираю, понимая, что сказала.

И ничего не происходит. Я чуть расслабляюсь. Я и правда Курокава Хана.

— Какие отношения связывают тебя с мафией?

— Никаких, — отвечаю раньше, чем думаю про Тсунаеши и Широ, однако Реборн «засчитывает» такой ответ, нахмурившись и еще одним движением руки с пистолетом прерывая мою попытку расширить ответ.

Это тоже не совсем правда.

Но я говорю ее легко, потому что я не осознаю, насколько влипла — потому что я уверена, на самом деле я просто гражданская, я только начинаю свой «криминальный» путь и это общеизвестно. Я не хочу — но это тоже общеизвестно, возможно.

Хотя я уже не уверена, хочу или нет.

— Что связывает тебя с боссом Мельфиоре?

Прикрываю глаза.

О да, наблюдай, как у меня пульс зашкалило. Он ничуть не изменился в лице — вероятно, он умеет очень хорошо допрашивать, и лучше мне говорить сразу и честно. Надеюсь, он достаточно опытен — хотя, о чем я вообще, он лучший киллер — чтобы определить, что я просто волнуюсь, а не лгу.

Или как это вообще происходит.

— Дружба?

Пауза. Медленно продолжаю, поняв, что ответ засчитан.

Собственно, это чистая правда. Наверное. Кто я Бьякурану?

— Мы познакомились, когда мне было восемь. Долго общались на смеси английского и японского, он использовал имя «Широ», и я считала, что его зовут именно так, так как он хорошо знал японский и, я решила, имел японские корни. Сама я просто с детства хорошо знала английский, и сейчас тоже, пусть и говорю на нем с небольшим акцентом. Мы встретились в живую только один раз, в Осаке, и я никогда не видела его до этого. Мы виделись в тот день, когда ты выстрелил в меня Пулей Посмертной Воли. Он приехал, чтобы сделать мне сюрприз, и так вышло, что поймал не в самом лучшем духе, поднял настроение. Я не знала, что он мафиози, но он первый завел такой разговор.

— В чем его интерес? Почему ты? — он был, наверное, удовлетворен моими ответами. По крайней мере, я надеялась, все же, он ничего не показывал, а я делала паузы между предложениями все длиннее, все сильнее нервничая.

— Это… его тайна, — я зажмурилась, решив, что, если что, мне хотя бы сделают предупреждение, чтобы не увиливала, а не сразу пристрелят.

— Я знаю, что он связан с другими мирами. Как с этим связана ты?

Глубокий вздох.

— Меня не существует в других мирах. Ребята не дружили между собой, никто из Хранителей не общался с Тсунаеши до твоего приезда. И история всегда шла другим путем. В этом мире я ее сломала.


* * *



— Ты глупый ребенок, Курокава.

Я подняла голову, глядя на Реборна, но тот просто сидел на крыше, смотря вдаль. Мое «рабство» уже полчаса, как кончилось, но я все еще находилась рядом с Реборном. Обычно он уходил вечером после прогулок к Саваде, но сейчас задержался, все еще задумчиво рассматривая меня.

Я не знаю, зачем мы забрались на крышу моего же дома, но это было прикольно. Под дулом пистолета я делала это еще до того, как время «рабства» вышло, так бы, конечно, не решилась. Интересно, Кёя так часто посещает меня через окно, потому что у меня удобная стенка, по которой легко лазать? Из окна даже перебраться на крышу было очень легко.

— Ага.

По сравнению со мной, однозначно, он был намного старше. Даже если сложить мой суммарный возраст и уж точно не брать в учет то, что из-за переноса в другую жизнь я практически перестала морально расти, адаптировавшись к возрасту и «застыв» в почти подростковом восприятии.

Я не обманывалась — я действительно «застыла».

Все остальные ребята вокруг взрослели, менялись.

Я — нет. Набиралась опыта, узнавала их лучше, но не взрослела морально.

Реборн был… я была права, Реборн был просто человеком, который видел все это дерьмо.

Реборн не «застыл» даже после того, как стал почти младенцем, в отличие от меня он остается взрослым. И растет. Стареет. И Реборн даже не догадывался, что я не настоящая Хана, возможно, именно оттого, что еще не заметил — не мог просто даже предположить — что со мной что-то в этом плане не так. Даже такой, как он, может смотреть на вещи субъективно.

По сравнению с нами всеми… возможно ли, что он просто уже устал? Наверняка это ужасно сложно — быть милым карапузом, пока мимо летят года и ты даже не можешь оправдать сам себя и свои мысли о старости в этом подобии бессмертия.

И оттого так медленно, постепенно «оттаивал» сейчас, только после серьезных шагов Тсунаеши, после возможной опасности — адреналиновый маньяк? — почувствовав снова интерес к происходящему и желание учить нас…?

Не удивлюсь.

— Глупый ребенок, — тихо повторил Реборн, бросив на меня усталый взгляд.

— Я знаю, — повторно ответила.

Мы все здесь глупые дети.

А он здесь — чтобы мы повзрослели. Через неприятности, стресс и нервы закалились и нас не смело волной дальнейших событий.

«Меня не существует в других мирах. Ребята не дружили между собой, никто из Хранителей не общался с Тсунаеши до твоего приезда. И история всегда шла другим путем. В этом мире я ее сломала», — я думала, что уже не дождусь ответа. Но он был.

«Это хорошо.»

Я так и не поняла, что именно. Но внезапно ощутила будто бы… большую ответственность за происходящее. Осознала свой вклад — и решила, что он не должен быть напрасным. Что следует больше стараться.

Кажется, Реборн донес до меня то, что не решился донести Бьякуран.

— Ты уже засыпаешь.

— Угу.

— Иди в дом. Твое наказание закончилось.

— Ага. До завтра. И мне не сложно побыть твоим рабом еще пару дней.

— Вот еще. Ты слишком бесполезный «раб», оставь это для Ламбо.

— …угу. Ай! За что?

— В твоем словарном запасе явно не хватает других слов для согласия, кроме «угу» и «ага». Глупый ребенок, ты не младенец, чтобы «агакать».

— Аг… Ай! Хорошо-хорошо, я поняла! Слежу за словами. Спокойной ночи, умарекавару.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 31. Родственники.

Солнце медленно ползло по небосводу куда-то на запад, лениво отбывая свою ежедневную смену над нашими головами. Его шаловливые лучи стелились по партам, я с трудом давила зевоту. «Неделя рабства» Реборна, я не заметила сразу, существенно меня вымотала.

«Сегодня вечером зал свободен. Ты придешь?»

Сощурившись, я покосилась на беззвучно дрогнувший телефон. Рью. Мы иногда тренировались вместе, но в последнее время все большую отдачу от меня требовали совсем другие дела.

Я ничего не ответила.

«Младшая группа скучает по тебе и подозревает меня в принесении Ханы-чи в жертву.»

Не сдержав улыбки, тихо хмыкнула. Не удивилась бы, если бы в списке моих ближайших дел благодаря умарекавару было что-нибудь подобное. Либо принести в жертву, либо стать — тут уж как именно ему захочется развлекаться.

«Я занята, но постараюсь заглянуть на общую тренировку как-нибудь. Как твои соревнования?»

Да, я просто перевожу тему.

Семпай все-таки вернулся в спорт в качестве бойца, так что я могла только порадоваться за него. Пусть и беспокоилась. Рью заносчивый и импульсивный, он немного потерял форму — как мне казалось — и в последнее время несколько раз даже проиграл мне на тренировке. Я волновалась, что он снова оступится и прекратит движение вперед.

«Уезжаю через неделю, планирую вернуться с медалью.»

«Удачи, семпай. Я верю в тебя!»

— Курокава! Прочти, пожалуйста, следующий абзац!

Я неосознанно одернула рубашку, садясь ровнее. Сенсей дернулся так же — его внимание было приковано к алой повязке на моем рукаве, но, несмотря на нее, я всегда исправно отвечала на уроках и посещала большую часть занятий, никак не демонстрируя свое превосходство помимо организационных вопросов, а он, несмотря на нее, исправно делал мне замечания.

— Простите, сенсей.

Встав, я какое-то время уверенно читала занудные описания природы, обрадовавшись, что краем глаза следила за текстом. Мысленно поражаясь изощренности писателя и хитрозакрученности предложений, я ощущала что-то странное между лопаток, будто чувство от чужого взгляда.

Текст меня немного раздражал и одновременно восхищал. Напихать как можно больше сложных иероглифов с различными смыслами… Красиво, нечего сказать. Наверняка Кёе понравится. Уверена, он читал это произведение полностью. Классика… в его вкусе.

— Хватит, молодец.

Я села обратно на место, переводя немного сбившееся дыхание. Все же, я не любила делать паузы при чтении вслух, а этот текст будто кричал, что читать его надо с большим выражением.

Назойливое чувство пропало. Возможно, это был Реборн? Он умел концентрировать свое внимание на человеке, так, что взгляд становился физически ощутим. Да-да, всеобщая нянька-мафиози, я знаю, что отвлекаться — плохо.

«Где умарекавару?» — когда учитель отвернулся, я бросила в Саваду записку. Он испуганно дернулся от удара бумажкой, чуть не свалившись со стула, но быстро взял себя в руки и закрутил головой, определяя отправителя. Я махнула рукой. Тсунаеши осторожно развернул смятый листочек и пожал плечами, быстро настрочив ответ, который после его жеста уже и не требовался.

«Как обычно, где-то неподалеку.»

Я устало вздохнула, кивнув. Тсунаеши выглядел обеспокоенно, так что я отрицательно покачала головой. Урок закончился.

— Джудайме! Пойдем сегодня домой вместе?

— Конечно, — Савада улыбнулся подскочившему к нему Хаято, избегающему общества засуетившихся одноклассниц, — все пойдем.

— Ты с нами, Хана-кун? — Ямамото.

— Простите, ребята, я сегодня в Комитет, — улыбнулась им, заметив, как где-то на периферии чуть не опрокинул парту кто-то из одноклассников от упоминании ДК. Забавно.

Многие так и не привыкли к моему статусу. Возможно, дело было в личном знакомстве с Кёей и его хорошем отношении ко мне, но я никогда не видела в Дисциплинарном Комитете чего-то особенно страшного. Мне нравилась дисциплина и порядок, а все, кто их соблюдал, спокойно и счастливо существовали в Намимори. Да, нарушителей карали довольно жестоко, причем, почти на сто процентов уверена, Кёя наверняка скрывал от меня часть информации. Но даже так… наверное, я слишком эгоистична. Так что с гордостью ношу знак отличия такой страшной организации.

Все же, это организация Кёи.

Я распрощалась с ребятами, что направились на выход, но какое-то время прошла вместе с Такеши по пустеющей школе.

— Я сегодня хотел остаться после тренировки подольше, если засидишься долго — заходи, провожу.

Я бросила на него благодарный взгляд, но отрицательно покачала головой. Не знаю, заметил ли кто-нибудь еще охлаждение нашего общения с Хибари, но Такеши однозначно очень чутко реагировал на любые конфликты и непонимания в команде. Настоящий Дождь — я улыбнулась уголками губ.

— Спасибо за предложение, но, думаю, все не настолько плохо, — какие бы между нами ни были конфликты и непонимания, Кёя все равно всегда провожал меня лично.

— Ну, тогда… удачи, — мы разошлись в разные стороны, я махнула ему рукой на прощание.

Путь по второму этажу к кабинету Комитета проделала быстро — невозмутимо прошла мимо склонившихся парней на входе, почти не смутившись. Уже привыкла.

— А вот и-

— Травоядное, не шуми! — рявкнул на меня Кёя с порога.

Парни на входе затравленно дернулись, у одного — я с недоумением обернулась к ним, чтобы понять, что происходит — на виске выступила капелька пота.

— Прости, Кёя, — извинилась на автомате, едва ли ощутив толику вины.

А внутренне просто один огромный вопрос: кто снова довел?

Я осторожно прикрыла дверь и максимально бесшумно прошла к своему месту, удержавшись от того, чтобы не бросить сумку на пол, как иногда неаккуратно делала. Осторожно повесила ее на спинку стула, предварительно достав необходимые учебники, чтобы выложить, и направилась к «своему» шкафчику. Хибари раздраженно прикрыл глаза, застыв мрачным изваянием в своем кресле.

Его раздражало будто бы все: как я шевелюсь, хожу, дышу.

Для справедливости: меня тоже зачастую отвлекала и раздражала чужая возня.

Глубоко вздохнула, уверяя себя, что это — бывает же — обычное поведение Кёи и раньше оно не раздражало меня так сильно. Сейчас тоже следует проявить понимание.

Я распахнула окно пошире, впуская прохладный осенний воздух в кабинет, однако Хибари, любитель сквозняков и крыш, неодобрительно покачал головой. Не дало мне возмутиться его придиркам повторившееся чувство, будто за мной наблюдают. Дернув плечом, будто стряхивая паранойю, прошла к своему месту, захлопнув окно по-хорошему.

Кёя одобрительно кивнул, ничего не объясняя — я медленно кивнула в ответ, принимая к сведению, что он что-то знает.

Работали мы молча и до самого вечера и никаких странностей, вроде, не было, разве что Кёя как-то излишне злобно косился на мой вибрирующий телефон каждый раз, как приходило сообщение. Я старалась не отвлекаться, но все-таки набрала одно сообщение для Такеши, предупредив, чтобы не ждал. Бумаги закончились. В охотку я дописала домашку по математике. И, лениво подперев ладонью щеку, притянула к себе с самого краешка домашку Кёи, глянув на оставшиеся на столе отчеты, которыми занимался лично Глава.

— Что ты делаешь?

— Ничего, — невозмутимо отозвалась, вчитываясь в решение задачи, оставленной в самом конце без решения.

Проверять что-то за Хибари было бессмысленно. Я проверила лишь наличие всего остального, даже не усомнившись в правильности решения. А вот то, что решено не было, дорешала за него, заметив маленький вопросительный знак на полях.

Что-то остается неизменным. Мои преимущества в знании математики. Стащив у него листочек для заметок, я расписала решение, усиленно напрягая извилины, чтобы вспомнить нужную тему. Это было несложно, так как благодаря Кёе я регулярно «изучала» программу старшего класса. Веселые стрелочки и комментарии по типу «эта штука везде повторяется, просто меняй цифры и решай по одной схеме» заполнили листик больше, чем само решение. Я закрыла тетрадь, оставив записочку между страниц.

Кёя часто раздраженно поджимал губы на излишнее обилие пояснений, но я знала, что они действительно важны и лучше записать подробнее, чем не дописать чего-то и потом наблюдать, как его давит гордость спросить еще раз. Все же, он все равно ставил знаки вопроса на полях, раз за разом. Ведь Кёя почти не посещал занятия и все учил сам, я думаю, ни один человек не может полностью самостоятельно все изучать.

Возможно, он бы прибегнул к помощи элитных репетиторов, если бы что-то совсем-совсем не понял, но зачем, если есть вездесущая Хана-чан?

— Травоядное.

— А?

— Подожди меня, — не отвлекаясь от бумаг, выдал. — Не ходи одна.

— Конечно, — пожала плечами, согнув руку в локте и улегшись на нее на стол.

— И повремени со всеми вопросами, которые у тебя есть.

— Что?

Многозначительное молчание мне ответом.

Необычно. Я бросила взгляд на окно, будто подозревая его, неповинное, в том, что стены отрастили уши, и мрачно вздохнула. Если честно, я подозревала, что Кёя все-таки не слишком доволен моим общением с Широ, однако у меня не было ни доказательств, ни опровержений, что дело именно в этом. Только недовольный Кёя.


* * *



На выходной у меня были намечены большие планы.

Вечером субботы я отпросилась у родителей к Кёе и с чистым сердцем ушла перед этим на тренировку, после которой сразу же собиралась направиться к другу, окончательно собравшись с мыслями и решившись все-таки отыскать причины его более странного, чем обычно, поведения. Нормально поговорить в школе или после нее почему-то представлялось невозможным, так что я наивно решила, что уж дома-то у него все точно будет безопасно и можно будет все спокойно обсудить.

— Курокава-семпай, Курокава-семпай! — до серьезного разговора у меня были еще дела.

Вздыхаем и выкидываем из головы все остальные глупости.

— Йо, воины! — я приветливо помахала рукой младшей группе, к окончанию занятий которой как раз подошла.

Поймав налетевшего на меня мальчишку лет семи, которому я когда-то давно вытирала сопли, еще бегая «подручным» своего тренера до ухода к Рью, почувствовала снова чей-то взгляд, но уже привычно отмахнулась от него: определенно, с таким упорством меня нервировать мог только Реборн, после разговора на крыше не проявлявший ко мне никакого внешнего интереса.

Чего он добивался — не пойму.

— Ну что, рассказывайте, чему научились, пока «страшного надзирателя» не было? — ухмыляюсь, дети корчат притворно-испуганные лица и наперебой рассказывают, кто кого ударил и какую дощечку вот-прямо-счазз разобьет.

Хотя, конечно, им это не особенно интересно. Дети есть дети: разговор быстро ушел куда-то в сторону игрушек, мультиков, «а вот мы делали…» и прочего. Я кивала с умным видом, иногда нахваливая юных помощников родителей, исследователей, художников и кем они там еще были.

Большинство, как и моя группа когда-то, проходят не больше года-двух, либо превратят все в безобидное хобби, как, когда-то, планировала и я. Вообще, я удивлена, что не «слилась», все же, я никогда не считала себя раньше особенно спортивной или склонной к физическим занятиям, а тут как-то… втянулась.

К слову, с теми, кто находился в моей возрастной категории, вопреки младшим группам и Рью, я контактировала по минимуму. Сейчас я понимала, в чем дело — вероятно, в пламени — но раньше лишь видела медленно, но верно растущую пропасть между мной и теми, у кого занятия были лишь в разряде «хобби».

Да и с детьми мне было не очень интересно, пока я сама была ребенком. Это сейчас прикольно, когда тебя все уважают и любят, а тогда… как-то не весело было. Вероятно, сказалась моя скрытая любовь к соперничеству: если в школьном коллективе я могла строить из себя паиньку-старосту достаточно легко, просто выбрав относительно отчужденный образ, да и не напрягалась я там особо, заведомо больше зная, то на тренировках я не могла удержаться, считая, что все-таки была в равных условиях со всеми остальными. И мне так же требовалось прилагать усилия, в отличие от школы, где все доставалось вроде как «с одного прочтения».

Ну и выпендривалась.

И-и как-то раз я свалила синяки от Кёи на кого-то из группы…

— Где там Рью прохлаждается, мы задолжали вам показательный бой, а? — поняв, что нужно как-нибудь прекратить шоу «расскажи Хане, что у тебя был кулич больше соседского в песочнице», подмигнула.

— Хана-чи, где же твое уважение! — весь в белом и с черным поясом, семпай помахал мне рукой, оказывается, какое-то время уже подпиравший стенку и свысока наблюдавший за нами. — Думал и не вспомнишь обо мне, — подходя ближе, он приобнял меня в знак приветствия, весело хмыкнув и вызвав у пары девочек лет восьми-девяти кислые улыбки.

— Как же, такого забудешь, — я демонстративно оттолкнула его сделав приглашающий жест.

— Переоденься уж сначала, — фыркнул семпай.

— Угу, секунду.

Кэйкоги, специальная одежда для тренировок боевых искусств и мой выстраданный черно-красный юниорский уже ждали.


* * *



У Кёи было открыто, но самого Хибари не было.

Почему-то так вышло, что я совсем забыла о том, что к нему не просто должен был приехать родственник — а, по логике вещей, еще и остановиться у него. И, вероятно, за все это время он так и не уехал? Вот подстава — я застыла в проходе, скинув один кроссовок и замерев, почувствовав на себе тот самый взгляд, от которого появлялось странное ощущение между лопаток.

Черт.

Влипла.

Уставшая после тренировки, я просто завалилась к Кёе, так как у меня в мозгу оставалась наиболее простая и примитивная мысль: всегда ведь так делала, почему сейчас не сделать, заодно можно попробовать устроить ему сюрприз.

Ну. Что сказать.

Устроила.

Из всех максимально очевидных намеков на то, что в городе кто-то есть я придала значение только одному. Просто совсем-совсем идиотскому.

Открытой двери.

Ками-сама, дай мозгов и памяти.

Зато теперь мне все понятно. И, думаю, следовало все-таки спросить Кёю настойчивее, что происходит — получила бы ответ и сидела на попе ровно, пока неизвестная опасность не уехала бы.

Ха-ах, да я становлюсь эгоцентриком. Почему я сразу решила, что проблема во мне и Широ? Фух, все оказалось проще. Нет никаких проблем.

Наверное.

А ведь Широ тоже говорил про его родственника.

Проблемы, однозначно, есть. Все очень плохо.

Сейчас выйдет какой-нибудь Хибари-сан, и что мне делать? Если это не отец Кёи, который должен меня помнить, все очень плохо. И, вероятно, это не отец Кёи, ведь тогда он бы сказал «отец», а не «родственник»…

. . .

— Успокойся, — мягкий приятный голос раздался откуда-то со спины. Там же дверь?!

Была. Закрытая. Я только что закрыла. Она же не открывалась еще раз.

Подскочив почти на метр от неожиданности, я едва не снесла тумбу, резко разворачиваясь. И никого не увидела.

Благо, я достаточно внимательная, чтобы обратить внимание на какое-то движение внизу. Мальчик. Маленький.

У Кёи дома ребенок.

Меня пробрал нервный смех, но под понимающим и умиротворенным взглядом ребенка он как-то застрял в горле, смешавшись с ранее образовавшимся испуганным комом. Я посмотрела на красную пустышку — как у Реборна — и поняла: не ребенок. Быстро поняла. Восстанавливаю свою сообразительность после феерического фиаско.

В отличие от Реборна, этот мальчик был меньше похож на ребенка.

Например, несмотря на детское тело, голос все-таки остался совсем не детский. Безумно красивый. Похож на голос Кёи. Только вот сам Кёя никогда не говорил настолько умиротворенно и мягко.

— Здравствуйте, — медленно поклонилась, не определив, насколько низко следует, так что почти по пояс.

— Здравствуй, — у него был тихий, приятный смех, и неизвестный мне аркобалено махнул рукой, мол, не стоит поклонов, но зачем-то уважительно поклонился в ответ. — Проходи, — он с улыбкой кивнул на мою наполовину снятую обувь, после чего первый прошел дальше в дом.

— Простите за вторжение, — осторожно поставив кроссовки рядом с какой-то обувью Кёи, немного скомкано буркнула, разом застеснявшись всего.

Даже дурацких радужных носков. Особенно дурацких радужных носков. Кто вообще придумал надевать на серьезные встречи радужные носки?

Я.

— Меня зовут Курокава Хана, — решив, что смелеть так смелеть, прошла следом увереннее, осматриваясь. Ничего не изменилось. — А вас?

— Фонг. И ты зови меня просто Фонг. Ты ведь подруга Кёи?

— Да, — киваю, сопоставляя окончательно все странные мелочи, происходившие со мной. — Это вы наблюдали за мной?

— Ты молодец, — он кивнул, — умеешь замечать направленное внимание.

— Я не слишком хороша в этом, — пожала плечами, честно и самокритично мотнув головой. — Вы ведь не скрывались.

— Да, — не стал отрицать Фонг, ведь в том-то и было дело, что внимание было направленное и ни один хоть капельку «опытный» наблюдатель так прямо смотреть бы не стал. — Ты пришла к нему, чтобы помириться?

— Мы не ссорились, — тут же выдала, не ожидавшая такого откровенного вопроса.

Даже немного растерялась.

Японцы не переходили на личные темы, да и китайцы, наверное, должны быть более тактичны? Фонг носил китайскую одежду, да и имя больше подходило именно Китаю. Хм.

Я не знала, как ему объяснить, что у нас с Кёей происходит, да и не очень хотела. Но это и не требовалось: Фонг снова понимающе улыбнулся. Я почему-то почувствовала себя в каком-то… храме, что ли? Будто мне только что отпустили все, что только можно было отпустить, одной улыбкой.

Фонг был очень… успокаивающим, наверное?

— Кёя всегда был несдержан, я благодарю тебя за терпение и заботу о нем.

— Это Кёя всегда заботится обо мне, — улыбаюсь.

Несмотря на то, что ответы были в стиле вежливого «обмена любезностями» я действительно проникалась некоторой симпатией к этому человеку. Но, напоминая себе, что он «очень влиятельный и опасный родственник», да еще и аркобалено, старалась не расслабляться. Удавалось отвратительно. Фонг был чертовски убедительным в своем спокойствии. Однозначно, это было что-то вроде легкого внушения, но как он его добился?

А еще он был очень похож на Кёю — даже больше, чем на Кёю был похож его отец в моих «детских» воспоминаниях. Было непривычно видеть обычно холодное лицо с такой мягкой улыбкой и столь юным.

Но я не совсем понимала одного. Каждым своим движением Фонг буквально излучал спокойствие. Красная пустышка — цвет Урагана, но разве может Ураган, тем более такой силы, как у аркобалено — по определению крайне сильных — быть таким умиротворенным?

Мы прошли на кухню, Фонг очень ловко управлялся с чайником, чашками, из шкафа достал улун — Кёя его никогда не пил на моей памяти. Где он, кстати? Вероятно, куда-то отошел. Кем ему приходится Фонг, если он аркобалено? Они явно очень близкие родственники, если так похожи. Но ведь не братом же? И не… дедушкой, нет?

Дурацкие возрастные размытые рамки.

Я благодарно взяла аккуратную чашку, которую, на моей памяти, никогда не использовали, когда чай заварился, и не решилась снова что-то сказать. Кёя не любил — и долго привыкал к ним — разговоры во время чаепития или принятия пищи, так что я старалась предугадать возможные реакции его родственника и лишний раз не раздражать его.

— Ты можешь спросить все, что тебя волнует, — неожиданно улыбнулся Фонг, отставив чашку.

— Так заметно? — тоже улыбнулась, постаравшись чуть расслабиться. Вспомнилось предупреждение Кёи повременить с вопросами. Я понимала, что оно совсем не относится к этому разговору, но…

Всегда ли я слушалась Кёю?

Ну, вообще-то… да, я старалась. Бывают вещи, в которых лучше действительно быть послушной и живой, чем упрямой и безрассудной, но… кто знает, живой ли в итоге.

— Нет, — постарался успокоить меня Фонг, — ты уверенно держишься, но глаза слишком любопытны. Кёя скоро придет и я не буду вам мешать, Курокава-чан, но пока — не хочешь ли скрасить ожидание разговором?

— Вы кажетесь очень приятным собеседником, — улыбнулась. — Но я не уверена, что смогу поддержать разговор.

— Не беспокойся об этом.

Я сделала глоток чая, постаравшись не выдать напряжение. На самом деле я была бы только рада поговорить с Фонгом, но требовалось все-таки быть осторожнее. И, действительно, не все вещи стоит знать. По крайней мере, все, что мне нужно, мне расскажет Кёя — я верю — и может оказаться, что Фонг не должен знать о моей осведомленности. Мало ли.

— Я наблюдал за твоим боем с Окадой Рью, — поняв мои метания, сам предложил тему разговора аркобалено. — Ты не замечала, что с твоей техникой в последнее время что-то не так?

— А… Да, раньше у меня лучше получалось контролировать удары. Вы занимались боевыми искусствами?

— Можешь обращаться ко мне на «ты», — Фонг кивнул, отвечая, вероятно, на прошлый вопрос этим кивком. — Однажды я провел тренировочный бой с его дедом. Рью очень похож на своего учителя, не так ли? Талантливый мальчик.

— Возможно, — как я и догадывалась, Фонг был много старше, чем гипотетический «брат» Кёи. Как минимум — точно старше тридцати, как и Реборн. Но это минимум. Они — дети, и они не растут уже долго… От мысли, насколько может оказаться старше Фонг, такой спокойный и со взглядом мудреца, мне поплохело. — Думаю, это из-за стиля. Рью не слишком контролирует свое поведение, но когда он собран — его атаки безупречны.

Фонг одобрительно покивал.

— Твой стиль похож на Кёю, — неожиданно выдал он.

Возможно.

— Я много тренировалась с ним, — уклончиво ответила.

— Вот как, — честно, его лицо на мгновение застыло, и я готова поклясться, что Фонг растерялся. Но почему?

Если задуматься, не удивительно, что моя техника была похожа на стиль боя Кёи. Она ведь была во многом построена именно на подобии движений Хибари.

Рью сражался, используя четко выверенные приемы, у него был определенный тягуче-опасный стиль, унижающий неопытного противника одним своим существованием. Но он был спортсменом с пеленок.

Я же… после редких спаррингов, а не тренировок — когда одна я бегала вокруг него, безответно отрабатывая удары — с Кёей я медленно, но неотвратимо отходила от этого «спортивного» подхода в сторону более резких, почти не осознаваемых выпадов. Это было неправильно, но скорость… возрастала. И я все чаще била, как Кёя. Резко и инстинктивно, выкладываясь до того, как подумаю. Я привыкла, что противники крупнее, и использовала силу инерции, осознавая, что чисто физически оппоненты всегда сильнее меня. Я осознавала бой едва ли в редких передышках, перерывах между действием и следующим сразу за ним еще одним действием.

Единственное отличие было, наверное, в том, что Кёя, возможно, вообще во время боя не думал. И у него был идеальный баланс силы и скорости. И удары — скорее всего из-за опыта — намного четче. И… если я только училась атаковать — зачем-то — всерьез, то он, скорее, учился на мне сдерживаться. Мы поняли это почти сразу, как только он впервые согласился со мной тренироваться.

Когда Кёя тренировался он… Ками-сама, он просто превращал все в избиение, входя во вкус стоило мне ударить его хоть раз в ответ. У него будто включалась какая-то другая передача, его клинило.

Именно поэтому теперь он больше не атаковал в ответ, лишь блокируя и дразня. Не потому, что я была слабой, скорее, наоборот. Чем выше был мой уровень, тем сильнее, я видела, ему хотелось меня прибить и закопать в пыли. Когда дело доходило до боя, а не до детских потасовок, Кёя становился опасен.

— Что-то не так? — Фонг уже довольно долго рассматривал меня, но в ответ только спрятал улыбку за чашкой.

— Скажи мне, тебе нравится тренироваться с ним?

— Да, — абсолютно честно ответила будто бы не поверившему Урагану, после чего…

Хлопнула дверь.

— Кёя вернулся, — Фонг безмятежно улыбнулся.

Звуки, донесшиеся из коридора, стихли почти сразу же. Я непроизвольно втянула голову в плечи. Уверена, он увидел мою обувь.

Три, два… один.

Кёя ворвался на кухню, замерев при виде почти идиллической картины: Фонг, я, улун, красивые чашки.

— Как прошел вечерний обход? — мягко обратился к нему аркобалено, абсолютно не смутившись, а улыбнувшись даже чуть шире.

У меня почти защемило сердце от его взгляда, что-то в нем было такое… наставническое. Фонг будто бы ждал сейчас что-то, проверял его, но уже заранее любил, каким бы не был результат.

Но будто бы заранее был разочарован.

А Кёя… к моему удивлению, Кёя медленно склонил голову, приветствуя Фонга и меня. Аркобалено удивленно замер, бросив мельком на меня взгляд, будто проверяя, так ли я удивлена, как и он. И заулыбался еще шире, хотя, казалось, его лицо почти не менялось. Но он буквально излучал удовлетворение.

Кёя достал третью чашку и молча сел за стол, наливая чай. По пути он захватил из ящика незаметно лежащую в самой его глубине упаковку моти, невозмутимо открыв и кивнув мне.

Я не знала, насколько наше чаепитие можно было назвать традиционным, но Кёя явно выбрал вариант неофициальный, существенно облегчив мне жизнь своими простыми и быстрыми действиями. Если бы сейчас началось подобие чайной церемонии — было бы плохо. Просто потому что я была не совсем уверена, следовало ли мне, как девушке, обслужить их обоих, или что?

— Обход прошел хорошо.

Аркобалено с искренне смущенной улыбкой посмотрел, как я довольно закусываю сладость: мы пили улун без ничего и он, вероятно, не знал о том, что сладости в этом доме лежат не просто так и не на черный день, а для единственного гостя — меня. Мы в последнее время чертовски мало общались с Кёей, так что было действительно трудно догадаться, для чего используются в этом суровом доме сладости.

— Я рад, — он кивнул. — И также я рад, что смог познакомиться с твоим другом, Кёя.

Хибари вскинулся, мазнув по нему каким-то смазанным, непонятным взглядом — в какой-то момент он был будто затравленным, пока Кёя не принял извечно самоуверенное выражение, неожиданно сместившись ближе ко мне и медленно уверенно кивнув, подтверждая слова Фонга.

Было в этом что-то… понятное только этим двоим. Я почувствовала себя немного лишней. И снова вспомнила, как облажалась, вообще решив сюда придти.

— Между вами были некие разногласия, — аркобалено неожиданно продолжил говорить, заставив Кёю напрячься, да и меня занервничать, — но, — Кёя сместился еще чуть в сторону, будто бы готовясь в любую секунду подскочить, и положил руку мне на плечо, будто бы удерживая на месте, — я вижу, что все уже решилось.

— Не было никаких разногласий, — прозвучало как-то угрожающе.

Фонг улыбался очень мягко и так выразительно посмотрел на нас, что… стало неловко. Пальцы на моем плече сжались сильнее.

— Курокава-чан ответила точно так же, — покивал своим мыслям аркобалено, и пальцы на моем плече медленно разжались обратно.

Мы переглянулись. Я чуть нахмурилась, неожиданно подумав, что он, возможно, думал, что я могу пожаловаться Фонгу на него? Или что? Или о чем вообще сейчас речь? Кёя смотрел с неожиданным волнением, я же привычно дернула уголками губ, немного вопросительно склонив голову: и что дальше?

Кёя медленно выдохнул.

— Такое взаимопонимание. Это прекрасно, — теперь Фонг меня немного нервировал.

Помолчали.

Вообще-то он обещал уйти, когда придет Кёя. Но что-то как-то не спешил. Напрягает.

Будет сильно невежливо, если я напомню? Да. Я даже не могу позволить себе гипнотизировать его взглядом «уйди», так как все еще не понимаю, что это за великий человек, которого даже Кёя уважает… вот так.

— Скоро в город прибудет моя ученица. Я бы хотел, чтобы ты позаботился о ней, Кёя, — аркобалено снова нарушил молчание.

Мне показалось, что меня посвятили во что-то очень семейное, будто бы даже признав достойной подобных разговоров?

Ученица — это же здорово? Фонг был моей реакцией доволен. Я бросила взгляд на Кёю. Он нахмурился.

— С чего бы? — Кёя снова немного сжал на моем плече пальцы, предупреждая. Я тут же сменила настрой. Понятно-понятно, ученица — это не здорово, меняем тактику.

Мне показалось, что Фонг не должен одобрить то, как я быстро сменила свое мнение, но он, наоборот, по-особому одобрительно улыбнулся, будто бы обещая мне одним взглядом воздаяние за терпение.

Но Кёе не ответил.

— Ты уже долго наблюдал за Семьей. Что побудило тебя изменить решение за пару дней? — друг продолжил, не дождавшись ответа.

— Я не менял его.

— Маленькое травоядное должно держаться других травоядных. Отдай ее зверьку, как и хотел.

— Хмф, — Фонга, вероятно, забавляли такие аналогии, что он не постеснялся продемонстрировать тихим смешком. — Благодаря тому, что Курокава-чан отвлекла Реборна, я действительно смог понаблюдать за Дечимо, оставшись незамеченным. Теперь мне даже не придется задерживаться здесь, чтобы проследить, как устроится И-Пин.

Воу, воу! Я нечаянно, честно-честно.

— И?

— У тебя прекрасная Семья, — аркобалено снова улыбнулся. У него не болит лицо так часто улыбаться?

И снова тишина. Ничего не объяснил.

Фонг начинал меня все сильнее раздражать. Точнее, меня раздражало его поведение. Когда он говорил со мной до прихода Кёи он был более чутким и понятным, сейчас же он будто специально держит разговор в напряжении. Это из-за Кёи? Но почему?

Кёя вспыльчивый, нетерпеливый, мнительный, с ним же вообще нельзя так. Но почему-то Кёя сидит и внимательно слушает, не думая выказать свое недовольство. Я не думаю, что дело во мне, хотя, возможно, меня все-таки используют с расчетом на то, что он будет сдержаннее при мне. Наивно, ха.

Фонг слишком… интригует этими выразительными паузами.

Стоп. А-а… все так просто. Он играет на любопытстве Кёи. Хибари явно важны его слова, пусть он и не показывает, но если бы все было изначально просто и предсказуемо, Кёя бы не был заинтересован в продолжении разговора и просто ушел…?

— Ты вырос, — неожиданно ответил аркобалено. — Я наблюдал, но не видел этого, — Фонг весьма однозначно посмотрел на руку Кёи на моем плече.

Титаническим усилием я никак не показывала, что что-то не так, хотя пальцы на моем плече внезапно сжались так, что захотелось взвизгнуть или хотя бы вжать голову в плечи.

— Я уверен, ты многому научился с нашей последней встречи. Например, — отеческое одобрение в голосе, — заботиться о ком-то. Поэтому, — он продолжал как ни в чем не бывало, — я думаю, что могу доверить тебе И-Пин. Присмотри за ней.

И почему-то мне отчетливо чудилось, что Кёю банально развели, взяв на слабо такой формулировкой.

После еще одной продолжительной паузы мы завели разговор ни о чем. Кёя ничуть не удивился тому, что я к нему с вещами, пусть и не заметил их сразу, а Фонг весело подкалывал его, мол, не рановато ли ночевать с девушками. И, кажется, от невозмутимого «нет» ему становилось еще веселее, слишком уж понимающий был взгляд. Именно понимающий, а не ехидный «псевдо-понимающий», с каким обычно подмигивают парочкам взрослые. С молчаливого одобрения Кёи, который, кажется, просто начал наслаждаться происходящим, я немного рассказала Фонгу о том, как мы вообще существуем в маленьком провинциальном Намимори. Что я тоже состою в Комитете, потому что я хочу быть поближе к другу и помогать ему, сколько я хожу в секцию, как Кёя тренировал меня перед турниром и я практически поселилась у него. Я не упоминала выстрел на самом турнире, но, Фонг, улыбнувшись, сам сказал об этом.

— Какой у тебя тип Пламени, Курокава-чан?

— У нее Гроза, — когда я сбилась, ответил за меня Кёя, заодно показав, что на эту тему тоже можно говорить. Что ж, Фонг явно был «доверенным» лицом.

— Вот как… Тогда это все проясняет. Гроза, — аркобалено задумчиво меня рассматривал.

Это был очень познавательный разговор. И, думаю, не очень приятный для Кёи. Фонг снова спрашивал на счет тренировок, уточняя, как мы тренировались до того, как Кёя стал моим «тренером» и перестал атаковать сам. Для друга это явно была больная тема, однако он честно отвечал, что «как и раньше». Как же было раньше и с кем я не знала, однако Фонга ответ удовлетворил. И он предположил, что Кёя сможет тренироваться со мной полноценно в и дальнейшем, вызвав полнейший шок на лицах у нас обоих.

Свойство Грозы — усиление. Умение ощущать свое Пламя — базовое, так что, даже если у меня очень плохо с резервом, в чем Фонг, почему-то, сомневался, если я смогу научиться чувствовать Пламя и развить управление им, я смогу выдерживать намного больше, чем без него.

Также он предположил, что именно из-за того, что Гроза стала наиболее активна, изменилась и моя техника, так как, оказывается, помимо быстрых ударов я стала намного больше принимать на блок. Раньше я действительно быстрее уставала от постоянных уклонений, да и блоки были слабее, но я думала, что это просто… пришло с опытом после марафона тренировок с Кёей. Ан-нет, оказывается, так просто ничего не тренируется и это просто небольшие читы.

И он одобрил мою тактику, пусть и не одобрял стиль боя Кёи. Так как, чисто гипотетически, после того, как я научусь укрепляться, я смогу и ускоряться, но это уже другой способ и другой вид владения Пламенем. Использовать инерцию в моем случае действительно неплохой вариант, так как силы мне Гроза подкинуть не сможет.

В идеале мне представился эдакий неубиваемый мячик, который можно футболить в разные стороны. Силы нет, а крепкий.

Это, конечно, не слишком гордо звучит, но даже в такой форме остается только мечтами.

А вообще, Фонг оказался поразительно сведущ в любого рода боевых искусствах и почти с одного взгляда определял… все, что только можно определить. Я восхитилась этому и осмелилась похвалить его опыт, а оказалось, что он знает более ста боевых стилей.

Я вообще даже пятьдесят названий вряд ли назову.

Думаю, Фонг чудовище.

Впрочем, как и Реборн.

А некая И-Пин прибыла на следующее утро. И она тоже была тем еще чудовищем. Хотя бы потому, что прибыла в четыре утра, и я выскочила встречать ее в пижаме. Впрочем, Кёя тоже вышел в пижаме. Очень милая черная пижамка. Чувствую себя рядом с ним в своей огромной футболке и шортах каким-то быдлом. Фонг же будто вообще не спал — либо очень быстро переоделся. Ни один вариант меня даже не удивит.

— Это моя ученица, — Фонг улыбнулся, представив тут же низко поклонившуюся девочку с высокой косичкой.

Я поджала губы, переглянувшись с Кёей, который безразлично внимал моему немому недовольству. Пятилетняя девочка с небольшим чемоданом вызывала во мне такие противоречивые чувства, что хотелось… не знаю, что хотелось.

Да, Фонг говорил, что его ученица должна быть самостоятельной, и поэтому он отправил ее в одиночку добираться до Намимори, выдав какое-то особое задание, но почему нельзя было сказать, что его ученице пять? Как, скажите мне, как ребенок может быть самостоятельным в пять?

— И-Пин, это Хибари Кёя, — тем временем, представлял нас Фонг, указав на Кёю рукой.

— А это Курокава Хана, — перебив его, указал на меня рукой Кёя.

— Привет, И-Пин, — мне показывать было не на кого, так что я приветливо помахала девочке рукой, присев на корточки и стараясь выглядеть не сильно удивленной и не сильной сонной. Все же, четыре, мать его, утра.

Резинка медленно сползала с моих волос, забранных в низкий слабый хвостик. Остальные не двигались.

И-Пин, какое-то время смотря будто бы сквозь меня, странно щурясь, быстро залопотала что-то на китайском.

— Ано… м-м… — я переглянулась с нахмурившимся Кёей. Девочка, проследив за моим взглядом, как-то странно и восторженно уставилась на него, после чего, видимо, поняв, что ее никто не понимает, смутилась, и…

— И-Пин, — мягко одернул уже начавшую странно розоветь ученицу Фонг, положив ей ладонь на плечо, — что я тебе говорил?

Она снова что-то залопотала, в этот раз более тихо, продолжая украдкой поглядывать на Кёю. Я заметила, как друг сначала напрягся, а потом… дрогнул? Будто… от… смеха?

Кёя-то китайский, видимо, знал.

Осторожно опустившись на одно колено рядом с девочкой — и рядом со мной — Кёя тихо обратился к ней как раз на китайском. Я понимала речь через слово, и то в силу некоторой отдаленной схожести некоторых фраз и эрудиции, так что ощущала себя несколько… отсталой.

Кёя переговорил с ней, обведя рукой дом и вроде как решив побыть гостеприимным хозяином. Он вообще умел быть милашкой, особенно если это требовалось на непродолжительный срок, вроде одного разговора. Он так моих родителей очаровал.

И-Пин понятливо кивала, Кёя же перевел взгляд на меня, показав рукой для наглядности и еще раз представив. И-Пин сначала замерла, вытаращившись на меня, и выглядела неожиданно расстроенной, причем я все еще не понимала, в чем дело, но под конец фразы буквально расцвела, даже облегченно выдохнув…

— И-Пин! — уже строже одернул ее Фонг, видимо, каким-то особым способом — или просто своим присутствием — успокаивая, пока Кёя тихо пересказал мне суть их разговора, о которой я и так догадывалась.

— Погоди, мне не показалось, что если переводить… Ты представил меня, как…

— Анэ-сан! — забавно подпрыгнув, приблизилась ко мне девочка, низко склонившись… и снова что-то заговорила на китайском.

Я глубоко вздохнула.

Кёя дернулся, тут же уставившись на меня, абсолютно не зная, как я отреагирую. Он был так удивительно растерян, что я не удержалась от улыбки, медленно кивнув — ничего страшного.

Девочка настороженно застыла, испугавшись, что ошиблась. Не понимая такой реакции, она смутилась, опустив голову так, что высокая косичка забавно кочнулась.

— Shì de, ты можешь звать меня старшей сестрой, если хочешь, И-Пин, — на всякий случай произнеся «да» на китайском, хоть на что-то меня хватало, я ободряюще улыбнулась ей, осторожно потрепав по голове.

Кёя, вероятно, сказал ей, что я не понимаю китайский.

Так что она перевела, как смогла, свое обращение. И Кёя даже не подумал, вероятно, что за обращение она использует, пусть оно и звучало. И даже я его поняла. Потому что мне, в отличие от них, оно резало слух сильнее.

Дело в том, что в Китае вполне нормально обратиться даже к незнакомой девушке, даже просто на улице «старшая сестра», «jiejie». В этом не было ничего такого. В Китае этому придавали меньше значения, чем в Японии, а в Японии, в свою очередь, все равно намного меньше, чем в России, где из «родственного» использовалось разве что… что-то вроде «брат» между товарищами. Остатки русского менталитета заставляли мое сердце умиленно трепетать, когда я слышала такое.

И поэтому я всегда обращала на это внимание.

Кёя тоже серьезно относился к подобному. Тем более после моих «семейных» заявлений. Но, что логично, он вряд ли всерьез думал о менталитете разных стран.

И-Пин смущенно заулыбалась и протянула мне маленькую ладошку.

И крайне однозначно посматривала на Кёю, ища его одобрения.

Я пожала ей руку, после чего поднялась на ноги, отряхнув колено. Кёя медленно кивнул, так же вставая и усиленно делая вид, что ничего не произошло. Да, в принципе, и не произошло… наверное?

В целом было… весело…?

Я старательно сдерживала смех, когда поняла, что меня, несмотря на в целом вроде как симпатию, «немного» записали в соперницы. И-Пин бросала на меня ревнивые взгляды. И, думаю, она прекрасно понимала — намного лучше, видимо, чем Кёя — почему и зачем назвала меня именно так.

Потому что несмотря на наличие аналога «старший брат», звать Кёю иначе, чем «Кё-сан», девочка отказывалась, тут же выучив базовые обращения к нам. Прицепившееся ко мне «анэ-сан» так и осталось. И это было очень хитро — сразу разграничить, кто тут сестренка, а кто будет кадрить Хибари.

Прости Господи, пятилетние дети так коварны. Я и забыла, что они так коварны, пусть Ламбо тоже мог иногда отколоть что-то подобное.

Его, правда, «первая любовь» пока пронесла. Уже страшно.

Однако, И-Пин на самом деле оказалась очень скромной и милой девочкой. В итоге она была так увлечена знакомством с нами, что забыла про какое-то свое «задание» до самого вечера. Я же была увлечена тем, что помогала ей раскладывать вещи и объясняла всякие мелочи, иногда пользуясь банальными услугами онлайн-переводчика. Все же, пусть ее и воспитывал Фонг, а ответственность перешла к Кёе, девушкой тут была я и, думаю, ей комфортнее послушать подобное от девушки, чем от мальчика, который уже успел «понравиться».

Со стороны Фонга было несколько нелогично скидывать маленькую девочку на парня-подростка, какими бы самостоятельными они ни были оба.

Я, сказать по правде, была так увлечена, что временно отложила психоз на тему «ей всего пять лет». И не зря. Потому что в итоге у меня был двойной психоз: ей не просто «всего пять лет», ей «всего пять, а она уже чертов киллер».

От такого заявления даже Кёя немного… побледнел.

— Может, мы не так поняли? — пока И-Пин не слышала, все еще будучи в комнате, выгнула я бровь, а друг просто глубоко вздохнул. Медленно. Он-то знал, что мы все правильно поняли.

Просто…

Одна нецензурщина.

Я, если честно, никогда не задумывалась о том, что Ламбо тоже киллер. Да и он только называл себя киллером, в то время как на самом деле был всего-лишь хвастливым мальчишкой, которому дали ослабленное забавно-розовое оружие и временной артефакт. Кстати, не совсем понятно, как и зачем именно ему, но уже не суть.

Суть в том, что И-Пин была именно киллером. У нее даже было имя в преступном мире и она действительно могла брать, пусть и с помощью учителя, какие-нибудь заказы.

В пять лет.

У меня в голове что-то словно щелкнуло и я не знаю, что сделала бы… да и не узнаю.

Кёя просто заткнул мне рот ладонью до того, как я сделала — сказала бы Фонгу — что-нибудь непоправимое, и какое-то время держал, не давая высказать все, что я думаю об этих ублюдочных мафиози, которые не могут не втягивать в это совсем маленьких и еще ничего не понимающих детей, потому что это не нормально. Потому что это просто, вашу мать, не норма. Даже если они выглядят, как дети, это не дает им право трогать настоящих детей.

Он, конечно, не зря это сделал. И он, конечно, был намного больше осведомлен, чем я — как минимум о Фонге и о том, какой он человек. В том, что И-Пин была киллером, не было вины самого Фонга — он только обучил ее, уже брошенную на произвол судьбы сироту каких-то других мафиози, видимо, Триады, не известно, какую судьбу уготовивших для девочки. По сути, он дал ей защиту и покровительство, научив одному из своих стилей как «лаоши» — учитель. Мне стало понятно, почему Фонг наблюдал за моей злостью с пониманием и даже с печалью. И… наверное, он действительно выбрал правильную тактику, решив отдать ее нам, раз она уже оказалась втянута в мафиозное дерьмо.

Так у И-Пин будет хотя бы подобие детства и возможность успеть вырасти среди таких же «почти детей». Стать за это частью семьи Дечимо Вонголы — скорее, даже не цена, а престижный бонус.

К слову, про детство.

С умными лицами покивав, когда она только приехала, сначала мы решили, что примерно поняли, что нужно делать с маленьким ребенком. Полагаю, аркобалено действительно находил что-то забавное в том, чтобы оставить маленькую девочку на попечение двух подростков. И И-Пин, конечно, и правда оказалась очень самостоятельной. И, в принципе, не требовала присмотра… Но она оставалась ребенком. Я, конечно, все-таки допустила мысль, что, имея в наставниках аркобалено, она может оказаться более развитой, чем ровесники, и должна уметь позаботиться о себе.

Однако к вечеру я поняла, что развитая здесь, кажется, только я.

Фонг под сомнением.

О детях заботиться можно, конечно, и в нашем возрасте, мы вообще уже самостоятельные с Кёей. Но явно не с нашим образом жизни. По крайней мере, если я тут не поселюсь, один Хибари не вывезет заботу о маленькой девочке. Просто потому что ее нужно кормить больше, чем ужином, а он питается вне дома и, если подумать, у него просто не будет времени столько готовить. Уже то, что нам пришлось ломать голову, чем ее кормить сегодня, было той еще морокой. Каждый день следить за тем, чтобы ребенок питался правильно… будучи школьником?

И-Пин было решено все-таки отдавать Нане и потом забирать. Или не всегда забирать. Если согласится. Фонг капитулировал и будто бы ему вообще было не интересно. Ни за что не поверю, но что-то было в его действиях схожее с Реборном. Контролировать, чтобы уметь подстраховать, но не вмешиваться и создавать видимость полной самостоятельности.

Уже когда я уходила домой, у нас случился воистину «родительский» спор на тему воспитания ребенка.

— Нет, — уже в который раз повторила я, сложим руки на груди.

— Да, — раздраженно ответил Кёя, тоже сложив руки на груди и смотря прямо на меня.

— Ни за что, — я сделала шаг вперед, мрачно прожигая его взглядом.

— Травоядное, угомонись, — уже почти прорычал Хибари, тоже подаваясь вперед, так, что мы почти столкнулись носами. Столкнулись бы, если бы были одного роста.

— Только через мой труп.

— Травоядное, нужен не твой труп, так что угомонись.

— Хорошо. Никаких трупов вообще!

— Не лезь не в свое дело.

— Не лишай ребенка детства!

— Это ее выбор.

— Хочешь сказать, ты…

Фонг, не выдержав, тихо рассмеялся, не дав мне сказать непоправимое и вспомнить то, что не стоило бы вспоминать. Мы с Кёей оба это поняли, синхронно сделав шаг назад и отступив друг от друга с немного потерянными лицами.

Дело было в том, что Кёя планировал оставить И-Пин ее нынешнее задание, просто отказавшись способствовать получению новых. Я же, игнорируя то, что «заказы не возвращают», требовала отобрать у ребенка задание и уже сейчас оградить от всей этой грязи противной. Фонг, который выдал ей заказ, явно знал больше нас обоих, но предпочитал молчать. Полагаю, он был на стороне Кёи, раз вообще решил дать ей эту чертову бумажку?

— Уверен, вы сможете позаботиться об И-Пин, — аркобалено уверенно улыбнулся.

Только было совсем не смешно и не мило.

Я не понимала.

— Если она не будет лезть не в свое дело.

— Если Кёя поймет, что она ребенок, — да он сам сейчас как ребенок… и я не лучше.

Что поразительно, я выиграла этот спор. Позвав И-Пин, мы дружно объявили ей, что киллер с техникой кулака Гьёза выходит на каникулы. Сначала она не поняла, а потом робко и действительно счастливо заулыбалась.

Это была победа.

Фонг, подмигнув, когда провожал меня — он планировал незаметно уйти сразу после этого, так что вызвался прогуляться со мной, пока Кёя обживается с И-Пин — попросил меня не говорить этим двоим…

Что задание…

Было не настоящим.

Тьфу.

— Просто поверь, что так нужно, — он улыбнулся.

Раздражающе.

Снова так уверенно и умиротворенно.

— Хорошо…


* * *



Хорошо.

Казалось тогда мне.

А на следующий день, когда мы отвели И-Пин к Нане с утра, она вместе с Ламбо сбежала в школу, умудрившись подговорить его помочь в уничтожении заказанного человека. Который почему-то должен был быть именно в школе. Чувствуется мне, что данные в этом липовом задании Фонга тоже были липовыми. И явно с наводкой на Десятое поколение.

И-Пин решила, что Тсунаеши очень похож на ее цель. И решила его все-таки устранить. Ничего не объясняя, просто преследуя до самого обеда по углам.

Это не было смешно. И дело было даже не в том, что у девочки оказались проблемы со зрением. Дело было в том, что она была серьезна. И собиралась его по-настоящему атаковать.

Потому что это… не убрать, наверное, так просто из сознания человека? Из сознания ребенка.

Вот она всю жизнь занимается работой киллера. А ведь у нее и жизни-то не было толком.

А вот ей говорят, что теперь «не надо».

А как это — «не надо» — никто объяснить не может. Ведь «анэ-сан» у нее «нормальная», «анэ-сан» не подумала, что что-то пойдет не так и нельзя просто с улыбкой сказать «всё», что вот раз, и больше не надо никакого… физического устранения кого-либо.

И я была действительно горда, когда Кёя тоже понял это. Кёя, который прошел через… некоторое дерьмо и, подхватив девочку на руки, не давая продолжить свой дурацкий устранительный план, отошел на другую сторону крыши, чтобы поговорить с ней. Кёя, который…

Действительно научился заботиться о ком-то…

Был восхитителен.

До слез восхитителен.

И-Пин выбежала на крышу с Ламбо, которого мы, потерявшись в серьезности момента, забыли.

— А кто эта девочка? — тихо спросила меня Киоко под рёв Ламбо, которого, в отличие от И-Пин, Кёя остановил весьма жестко, пусть и без тонфа, а просто небольшим толчком.

От которого ребенок все равно полетел на пол и разревелся, растеряв весь запал и, вероятно, ощутив себя обманутым. Ведь И-Пин то просто взяли на ручки и отвели в сторону. А зачем? А почему? Ламбо-то ничего не объясняли.

А ведь, ластясь ко мне, он не оставлял попыток найти общий язык с — «еще одним рабом Ламбо-сана, просто вредным» — Хибари.

— Это та самая родственница Кёи-куна, о которой вы говорили сегодня утром?

— Не совсем родственница, но да, — успела ответить, после чего…

Поняла неотвратимость бытия.

Летом, когда я перенеслась в будущее и встретила взрослую версию Киоко, она сказала, что «для всех» мое первое перемещение во времени будет после появления «маленькой китайской девочки».

Потому что я вернусь крайне «шокированной» и они посчитают, что это от возможности временных переносов и того, что я испробую их на себе.

Маленькая китайская девочка, вернувшись после разговора с Кёей, и, вероятно, слишком хорошо уяснив «нельзя», как раз ударила своей маленькой ножкой по розовой базуке, которую уже достал неугомонный Ламбо, умудрившийся, как оказалось, по пути «доставания» еще раз упасть.

Черт, я не заметила. Черт, я была слишком шокирована. Черт, я плохая взрослая и плохая нянька.

О чем я думала в этот момент? Что Ламбо, наверное, чертовски обидно и он наверняка растерян. И даже я, долбанный блюститель нравов, проигнорировала его сейчас, отвлеклась на Кёю и И-Пин.

— Ламбо, не-! — Тсунаеши первый понял, что сейчас произойдет.

— Уа-а а-ацта-аньте! — ревел Бовино, ему было вообще уже плевать.

— Анэ-сан! — И-Пин тоже осознала, когда базука Десятилетия, подлетев в воздух, будто бы застыла на миг.

— Камикорос, — появился и Кёя, да только его слова потонули в крике ребят.

И он понял.

— Черт.

Я наблюдала за тем, как глаза Кёи, стоящего слишком далеко, чтобы успеть, расширяются. Как он — он умный — бросает в базуку тонфа, чтобы сбить ее.

Как они достигают цели — наверняка — но уже слишком поздно и я этого не вижу, так как вижу лишь выстрел. А сам Кёя — он слишком далеко, чтобы меня столкнуть.

И рядом только Киоко.

Ее реакция много медленнее. Она просто с ужасом смотрит.

Я не пытаюсь ее оттолкнуть. Наверное, я уже просто слишком смирилась. Это ведь она сказала, что выстрел придется по мне.

Я немного… все-таки, я немного фаталист.

Громыхнуло — под крик Тсунаеши, рёв Ламбо и визг Киоко — и все стихло.

Все потому, что после удара И-Пин уже заряженная базука все-таки выстрелила. Да только не в ту сторону, в которую должна была. И-Пин действительно хорошо отбила ее из рук Ламбо, отводя удар вроде как от всех, но не учла, что Ламбо-то снова перепутал, какой стороной стрелять.

Ведь Ламбо Бовино не был по-настоящему киллером.

Ведь Ламбо Бовино получил лишь один заказ. Столь же шуточный, сколько последний заказ И-Пин. Всего лишь… на Реборна.

Думаю, все уже догадались? Это, казалось, происходило так медленно, но на самом деле за какие-то секунды.

Просто это всегда так, когда в тебя стреляют. Не важно, чем.

Немного страшно.

Выстрел произошел, снаряд розовым дымом разорвался, а я… полетела, так сказать, назад в будущее.

Итак, эпилептически-убийственные радужные круги временной воронки и что-то неясное, что ожидает меня впереди.

Глава опубликована: 10.06.2019

Часть 32. Чешир.

два матных слова на главу


* * *


Мягко спружинив, я приземлилась прямо на дорогой темный ковер в каком-то не менее темном коридоре. Мрачненько здесь.

Холодный сквозняк, холодный пол, холодные взгляды каких-то типов с картин. Где я вообще?

Начнем с хорошего. Я не в душе, не в ванне, не в джакузи, не в бассейне, не в море… и не в постели, в конце концов. Кто знает, в какой часовой пояс меня могло закинуть и кто бы был со мной рядышком в этой самой постели, ибо через десять лет все уже люди… взрослые.

В общем, будущая я предстану перед ребятами вполне презентабельно. Хотя бы одетой, для начала.

Еще более хорошее: я не в перестрелке и не в каком-то месиве мафиозного конфликта. Никаких взрывов или военных действий вокруг, хотя, учитывая мою гипотетическую дальнейшую связь с криминалом, я вполне могла оказаться и в таком положении.

Дальше.

Я в коридоре, и… рядом все-таки кто-то есть.

— Ва-а-ау, — восторженным шепотом протянул стоящий рядом со мной. А затем резко сложил руки на груди, расстроенно цыкнув:

— Ну вот, я ниже тебя.

Я с интересом уставилась на это чудо-юдо неопределенного детского возраста. В штанцах с подтяжками, белой рубашке и высоких носочках он выглядел как образцовый милашка-школьник, да только стоял в красной карнавальной маске какого-то демона, еще и с «гривой»-париком из каких-то перьев и кринолина, из-за чего нельзя было ни увидеть лицо, ни определить длину волос, ни в глаза заглянуть, в конце концов.

— Привет, — я помахала ему рукой, несколько растерявшись, но удержавшись от того, чтобы отступить на шаг и убедив себя быть смелее. — Классная маска.

Зачем ребенку маска?

— Классный вкус, — довольно отозвался парнишка, явно обрадованный, что я одобрила его маскарад. — Я знал, что тебе понравится, так что, раз мне пока нельзя показывать свое лицо, я решил ее надеть.

— Оу, ясно, — я покивала, обрадованная, что он не местный малолетний фрик-киллер, а всего-лишь перестраховался. — Так, значит, ты знал, что я перемещусь?

— Ага. Ты ведь умнее, чем бака-Ламбо, так что сразу сказала, что в ближайшее время переместишься. Мы определили, что это должно быть сегодня. Я сам часовые пояса высчитывал, я уже умею.

— Молодец, — покивала, а потом спохватилась, — так мы не в Японии?

Мальчик говорил на чистом японском, и я даже не подумала, что может быть иначе, хотя следовало бы ожидать от ребенка, связанного с итальянской мафией, именно итальянской речи. Все же, мы находились явно в очередном особняке.

— Не, мы пока в гостях у Вонго… кхм, то есть… мы у Тсунаеши, он работает… бизнесменом? Ну, в Италии, да.

— Я уже знаю, кем будет работать Тсунаеши в будущем, — подмигнула и ободряюще улыбнулась сбившемуся ребенку.

— Да? А, ну здорово. Но… странно.

— Что странного?

— Ну, ни-сан сказал, чтобы я ни в коем случае не водил тебя гулять по особняку, потому что тебе еще многое нельзя знать. Но если ты уже знаешь про Вонголу, то почему нет? Тем более… другие наверняка тоже захотят увидеть тебя маленькой. Пошли!

Мальчик без имени неожиданно схватил меня за руку и уверенно потащил по коридору. Бегом.

Для девяти-десяти лет он был довольно сильным, явно занимался спортом, что, впрочем, не удивительно. Надеюсь, это не малолетний убийца, вроде И-Пин. В любом случае, мне ничего не грозит, потому что он знал, что я перемещусь. Хорошо, кстати: надо записать даты своих перемещений, чтобы в будущем быть готовой к ним.

Мы бежали по незнакомым коридорам, иногда останавливаясь, чтобы мой маленький спутник ткнул в очередную закрытую дверь, что-то бормоча и объясняя мне, вроде как «это кабинет», «это еще кабинет, тут вроде лаборатории», «тут мне нельзя ходить», «вон там тренируются, но мне туда тоже нельзя, хотя мы с тобой как раз шли смотреть тренировки, но не тут, а в другом месте, но я тебе не расскажу», «и сюда нельзя».

— Сейчас выйдем наверх, на первый этаж, будет светлее. Ну, не ползи, как улитка, ну! Иначе мы не успеем посмотреть самое интересное!

«Самое интересное», вероятно, было в тех местах, куда ему вообще можно было ходить. Мне такой подход нравился, тем более, что мне, вероятно, было опасно посещать те места, куда ребенку еще было нельзя. Мало ли.

Мы очень быстро выбежали наверх, на свет — мрачненький антураж коридора, оказалось, был преимущественно за счет отсутствия окон. На первом этаже было заметно приятнее и уютнее, пусть все так же немного чуждо мне и, казалось, излишне строго и величественно. Конечно, именно так и должно быть, убеждала я себя. Мне просто непривычно.

— Галерея с портретами, но это тоже скучно, — не стал заворачивать мой спутник, на буксире таща меня… — Черт! Нас ведь спалят!

— Чего?

— Мы не пришли на тренировку. Значит, скоро нии-сан поймет, что это из-за твоего переноса. Он терпеть не может опоздания.

— Ясно… и что?

— Ничего. Ему потребуется меньше, чем остатки твоих пяти минут, чтобы нас наказать. Поэтому, я погнал! Вину свали на меня, если что, хотя-я, тебя сейчас все равно не тронут.

— А… Куда? Чт-

Мальчишка затолкнул меня за двери, ведущие, видимо, в некую гостиную-холл, и помчался «прятаться». Я нервно улыбнулась, надеясь, что его брат будет не сильно строг с ним… с нами обоими.

Я не придала особого значения хитрющему оскалу, с которым он заталкивал меня внутрь. Так что относительно спокойно осмотрелась, мысленно прикидывая, сколько мне еще осталось в будущем.

Пока ничего шокирующего, в принципе, если не считать этот мелкий ураганчик, ничего не объяснив толком пробежавший со мной по сомнительному маршруту.

Гостиная не была похожа на ту, что была в прошлый раз, но какие-то общие черты все-таки присутствовали. Хорошо, я почти уверена, что эта огромная махина принадлежит Саваде — тут, действительно, есть намек на уют.

Сначала мне показалось, что она была пуста, но потом я заметила все-таки одного присутствующего. Молодой человек, увлеченно рассматривающий что-то в книге, сидел спиной ко мне, в одном из кресел. Я осторожно прошла чуть в сторону, чтобы лучше разглядеть его.

Как из сказки сбежал. Длинные иссиня-черные волосы, даже, скорее, действительно темно-синие, были собраны снизу в длинный хвост, небрежно перекинутый через плечо. Спереди волосы более короткие, обрамляющие лицо, а на затылке забавно топорщатся — наверное, неудачно спал. Аристократический профиль, резкие, правильные черты лица. Мне захотелось его нарисовать, тем более… он был в латексных штанах, черт возьми, мне захотелось его хотя бы сфотографировать, настолько необычное и интересное было зрелище.

Так. Отставить.

В будущем мода явно снова шагнула вперед, отойдя от строгих брюк.

Так. Отставить. Да, снова появились обтягивающие штаны. Даже на парнях. Я что, не видела парней?

А. Ну да. За эту жизнь и достаточно взрослых, чтобы стать привлекательными… не особо. Тем более в современных обтягивающих штанах, он еще сидит, а вот если вид сзади…

Я нервно хмыкнула, поразившись абсурдности своих мыслей. Мужчина, хотя, скорее, парень, все же, он был ровесником Широ моего времени, поднял на меня вопросительный взгляд. А потом изменился в лице, да так неожиданно, что я отступила на шаг в растерянности от той гаммы чувств, что отразилась в глазах моего очередного визави.

Мне показалось, что он даже успел испугаться. Это испугало уже меня, так как ранее умиротворенное и расслабленное лицо неожиданно стало казаться каким-то злым и страшным. Отталкивающим. И…

Что с его глазами?

На его лице очень быстро проступило понимание. Было у него во взгляде что-то такое… будто он осознал все устройство мира разом. Да-да, знакомо, я тоже была шокирована от возможности путешествовать между прошлым и будущим.

Он смотрит на меня, я на него — и на часы. Часы мне ничего не дают, они висят на стене и я понятия не имею, сколько они показывали, когда я появилась. Наверное, скоро уже исчезну.

— Ты меня знаешь? — машу ему рукой приветливо, пока, вроде, не исчезая, после чего спрашиваю, заметив, как парень медленно помахал мне рукой в ответ.

На руке у него черная перчатка и пара странных перстней — это заставляет меня заинтересованно склонить голову чуть вбок, залипая уже на них. Перстни какие-то страшноватые, я бы назвала подобные «шедевры» дешевой пластмассой с блошиного рынка, но что-то в них есть, что не дает так просто судить о ярких колечках. Выглядит… немного жутко. Я не могу разглядеть нормально издали, что там такое, но все равно жутковато от предположений. Зачем ему такая гадость на руке?

У всех свои вкусы, у всех свои вкусы, мне не стоит осуждать людей за то, что они выбирают. Этот парень носит латексные белые штаны и отрастил длиннющие волосы, так почему бы ему не носить стремные перстни?

— Ку-фу-фу, я тебя обязательно узнаю, Куро-чан, — отвечает с почти-почти незаметным акцентом.

Эмоция появляется на его лице запоздало, но, кажется, она вполне искренняя — он улыбается мне медленно, осторожно, будто не зная, можно ли это сделать.

Конечно можно.

Так или иначе, он мне уже нравится.

— А скоро? — улыбаюсь в ответ максимально дружелюбно.

Наш разговор звучит забавно. Несмотря на то, что меня напрягают его первоначальные эмоции от моего появления, в целом все здорово. Интрига… интересная, и, вроде бы, ничего опасного не предвидится. Голос у моего визави очень приятный, глубокий, но мягкий.

И я совсем не думаю о том, кем он может быть на самом деле, вне этого приятного первого впечатления, что однозначно сложилось положительным из-за его умиротворенного вида во время чтения и необычного — немного забавного, если быть честной — вида.

Абсурдно, и есть в этом что-то, похожее на «чудесатую» страну чудес. Кстати, факт: чем больше вокруг меня улыбающихся шляпников, тем сильнее чувствую себя Алисой. Причем, учитывая рост Широ и этого парня, что сейчас ему явно не уступает, моя версия Алисы обожралась уменьшающих плюшек «съешь меня».

Ощущаю себя в дешевом аниме про девочек-лоли-волшебниц среди красивых бисёненов. Мне четырнадцать и я становлюсь сама себе немного отвратительна от мысли, что это даже не возраст согласия для моей моральной России. Но…

Латексные, сука, штаны — действительно не то, что я ожидала увидеть шокирующего.

Незнакомец встает, подходя ко мне, я заинтересованно — и будто завороженно — делаю шаг навстречу, вскидываясь. У него летящая, грациозная походка, и эти блядские штаны с высокими черными сапогами ему идут.

И я смотрю на него, на то, как он растягивает губы в довольной ухмылке, тихо посмеиваясь, и понимаю — он никакой не «шляпник», а самый настоящий «Чешир».

К слову… Он назвал меня Куро. От этого становится немного спокойнее. Он назвал меня «Куро», а значит, скорее всего, он «свой».

— Ты почти не изменилась, — парень улыбается, останавливаясь в метре от меня и рассматривая.

Кажется, я это уже слышала, когда появлялась в первый раз?

— Не думал, что наша встреча должна была произойти так рано. Я знаю, что у тебя есть маленький секрет в шкафу, — непонимающе хмурюсь, не догоняя смысл метафоры, а он, наоборот, наклоняется, картинно приложив палец к губам и подмигивая мне, — используй его сегодня вечером, хорошо? Мне нужно тебе кое-что сказа-

В этот момент двери за моей спиной распахиваются. Я только успеваю повернуться, как неожиданно резким рывком оказываюсь прижата к смутно знакомому…

— Не смей трогать ее, — это Кёя, он говорит что-то на итальянском, что я не понимаю. Он держит меня, одной рукой мягко закрывая глаза, будто мне нельзя даже видеть неизвестного, а второй обнимая за плечи. Слышать от него итальянский непривычно.

За плечи, потому что рост не позволяет ему иначе.

Как-то странно и непривычно — совсем не тем грубым собственническим жестом, каким обычно он удерживает меня рядом с собой, а почти испуганно-бережно, будто хрустальную.

— Кто это? — пытаюсь освободиться и Хибари почти сразу убирает руку, но теперь придерживает меня за плечи двумя, стоя прямо напротив, развернув так, что таинственного незнакомца больше не видно. Я стою лицом к Кёе и, задрав голову, смотрю только на него — забавно, я ведь по жизни так делаю.

Смотрю на него.

Снизу вверх.

Удивительно, но он стал намного выше — наверное, почти одного роста с Такеши, а ведь тот всегда был рослым. Немного подстригся, из-за чего волосы выглядят еще более растрепанными. Обрезал покороче челку, в пятнадцать лет она постоянно ему мешала, падая на глаза.

Ему идет строгий темный костюм, а фиолетовая рубашка — видимо, знак принадлежности к атрибуту Облака. Жаль, что у моего Чеширского визави не было такой — я бы могла попробовать угадать, кто он в Вонголе. И почему не нравится Кёе. Ему вообще много кто не нравится, интересно, есть ли что-то серьезное в этой неприязни, или он просто снова не в духе и раздражен, что меня встречают другие? Уверена, он все тот же собственник, каким был в пятнадцать.

И где там мой мелкий провожатый?

И этот нии-сан, который за меньше, чем пять минут, успеет всех наказать, ненавидящей опоздания… ЧЕГО?!

А знакомая красная маска выглядывает из-за дверей, показывая большой палец, пока Кёя не видит. Причем, не мне. А тому самому парню со странными глазами, которые я не успела рассмотреть.

Я начинаю подозревать теорию мирового заговора и возвращаюсь взглядом к Кёе.

Кёя смотрит неожиданно облегченно. Будто ему открыли какой-то старый секрет, который тревожил его долгое время. А я понимаю, что что-то явно произошло именно в прошлом. Но после того, как я увидела все здесь.

И… я уже чувствую — я обязательно что-то сделаю вечером, правда, еще не знаю, что именно от меня требует почти-незнакомец.

Но их реакция… Ладно. Думаю, это действительно неожиданно — увидеть человека из прошлого десятилетней давности в будущем. От этого вполне можно растеряться. Да и увидеть в будущем человека, даже не будучи знакомой с ним в настоящем — тоже неожиданно. Но я-то почему-то спокойна.

Дурдом — он и в будущем родной дурдом.

— Запомни, травоядное, — он делает заминку перед тем, как назвать меня травоядным, а я нахожу это милым. Он будто отвык. Кёя хочет что-то еще сказать, но я уже ощущаю повторное чувство полета, исчезая в клубах розового дыма. В спину на прощание раздается «ку-фу-фу»-смех и просьба парня-Чешира не забыть о… Видимо, о «секрете в шкафу» — уже не слышу, о чем.

Надеюсь, моя взрослая версия не сильно удивится от такого интересного положения с Кёей.

В настоящем я появляюсь в смешанных чувствах.

— Хана!

— Хана-чан!

— Курокава!

— Травоядное, — Кёя рывком дергает меня на себя, загораживая от остальных и пристально вглядываясь в лицо.

— Все в порядке, — растерянно бормочу, неосознанно сравнивая осторожные движения взрослого Кёи и привычную резкость ни капли не думающего о том, что он снова оставит мне синяки, Хибари версии пятнадцати лет.

И-Пин улыбается, а я с удивлением замечаю, что у нее на носу теперь очки.

— Твоя взрослая версия такая умная, Хана-кун!

— Ась?

— Она достала футляр с очками, сказав, что заготовила его и носила с собой в последние дни, зная, что попадет сюда. Это для И-Пин.

— Оу, — нужно будет поставить себе напоминание, чтобы с будущем не забыть.


* * *


Секрет в шкафу — мое попаданчество? Знакомство с Бьякураном? Или…

То, что находится в настоящем шкафу?

Я задумчиво крутила в пальцах кончик косы.

Родители собирались на очередное свидание. Вот уж за кого я могла действительно порадоваться в этой жизни, несмотря на то, что осознавать свою непричастность к семейному счастью было немного болезненно.

— Хана-чан, мы будем поздно, — мама подмигнула мне, а отец в притворном возмущении посмотрел на нее, впрочем, сразу заулыбавшись.

— Ложись спать вовремя, милая, — он мягко растрепал мои волосы и галантно открыл матери дверь.

Какое-то время постояв в коридоре с застывшей улыбкой, я неожиданно едва не всхлипнула, впрочем, сдержала в себе этот порыв. Удивленно поднесла руку к глазам, провела пальцами по щеке — нет, я не плачу. Видимо, просто показалось.

Не то, чтобы я требовала к себе внимание, просто мы… не гуляли втроем.

Это была, отчасти, моя вина. Моя и мафии, которая тратила мои моральные силы и требовала много времени и внимания. Но все равно было немного грустно. Я действительно привязалась к своей новой семье и воспринимала их, как родных родителей. И вынужденная изоляция от них сильно мешала. Думаю, для других это еще более болезненно, ведь я-то уже привыкла морально к мысли о самостоятельности, а настоящие подростки, жившие все время с семьей, должны бы больше теряться. Как…

А. У нас даже нет никого из полноценной семьи, кроме Рёхея и Киоко, у которых есть они сами и так же постоянно работают родители.

Ух, что же все так странно и волнительно? Меня пугает неприязнь Кёи из будущего к незнакомцу, и то, что я не знаю, в чем дело.

Ненавижу такое состояние. Кажется, сейчас ручка со стола упадет — я уже ударюсь в истерику. Собраться!

Поднялась в комнату и некоторое время смотрела на часы, высчитывая время. Вечером — это когда? Вечером — это по какому часовому поясу?

«Загадку» с секретом в моем шкафу я решила относительно быстро. У меня было два ощутимых секрета в нем, и только один был связан с будущим напрямую. Кофта с гербом Мельфиоре мне вряд ли понадобиться, а вот снаряд от базуки десятилетия…

Я какое-то время смотрела уже на него, не решаясь использовать. Все же, следовало с некоторой силой грохнуть его об пол, чтобы произошел взрыв, а для этого я никак не могла набраться решительности. Все же, несмотря на милый розовый цвет, выглядел он крайне реалистично.

Даже если я знаю, что меня не разорвет на кровавое мясо, а просто перенесет в будущее… от этого совсем-совсем не легче!

Но нет ничего плохого в том, чтобы сгонять в будущее на пять минут. Потому что человек, который знает о моем «секрете в шкафу» однозначно заслуживает мое доверие — ведь узнать он мог об этом только от меня же. Смущает реакция Кёи, но…

Я задумываюсь об этом, уже летя по радужной временной петле, ибо, наконец найдя в себе решительность, шарахнула заряд об пол, боясь передумать снова, и тут же скрылась в клубах розового дыма. Фух.

Воронка невероятных эпилептических цветов со временем начинает дарить даже какое-то облегчение.

Появилась я в дверном проеме, уставившись куда-то в коридор. Довольно символично. Не успев обернуться, однако, оказываюсь мягко притянута к кому-то.

Одеколон как у «Чеширского визави», встреча с которым и намечалась.

— Ку-фу-фу, я думал, ты уже не придешь, — услышав знакомый голос, стараюсь сильно не дергаться от необычного смеха, покорно опираясь на него спиной. Он и правда не похож на очередного «шляпника», настоящий «Чешир».

— Ты ведь попросил, — пожимаю плечами.

Он замирает, шумно выдохнув, а потом бесшумно смеется — удивленно оборачиваюсь, рассматривая довольное лицо.

— Ты всегда выполняешь просьбы незнакомцев?

— Нет, но мне захотелось исполнить твою.

— Даже вопреки недовольству Кё-куна? Ку-фу-фу, — он выглядит еще более довольным от моих слов, а я, наоборот, напрягаюсь. Мне кажется, он злорадствует. Мне не кажется.

Я уверенно отстраняюсь от него, пристально глядя в разноцветные глаза, и четко отвечаю:

— Если бы Кёя сказал мне, что он против, я бы не сделала этого.

Он тоже отступает на шаг, вглубь приглушенно освещенной комнаты с тяжелыми шторами, за которыми не понять время суток. На его лице… разочарование. Он пытается что-то увидеть — и видит, а я даже не понимаю этого.

— Хибари Кёя — центр мира, да? Что сказал, то и делать?

— Да, — не совсем так, конечно, но Кёя — мой друг, брат и самый близкий человек, и я не позволю кому-то оспаривать его значение для меня. И он немного лучше разбирается в том, куда нас всех втянула Вонгола, имеет больше влияния и…

И что с того?

Важно ведь то, что.

— Кёя никогда не сделает ничего мне во вред, так поче-

— Прекращай это, — он презрительно нахмурился, но потом, поджав губы, ничего не добавил. — Просто не поднимай эту тему сейчас. Хорошо?

— Легко. Как тебя зовут?

— Оя, сразу к делу, Куро-чан? — развеселился? Как у него скачет настроение. — Я думаю, тебе не стоит пока знать мое имя.

— Тогда назови любое другое, или хотя бы прозвище? Как мне обращаться к тебе?

— М-м, не стоит. Мы больше не встретимся в этом времени, я уверен.

— А потом? Как мне звать тебя потом?

— Тебе никогда не нравилось мое полное имя, — он качает головой, усмехаясь, — но я бы попросил тебя все равно называть меня им. Я сам представлюсь, как и ты, в свое время, Куро-чан. Ты ведь сократила свою фамилию до Куро, а я выбрал, как знать будут меня.

— Вообще-то ее сократил Широ, — неожиданно вставляю.

— Широ?.. Вот как, — он задумчиво замолкает, после чего отмахивается от какой-то мысли.

Он, опомнившись, кивает на два дорогих кресла, галантно пропуская меня вперед, хотя я, на самом деле, лучше бы не выпускала его из поля зрения. Мои пять минут все равно кончатся, а вот будущей версии еще что-то тут… делать.

— М-м, слушай, — непривычно без имени, хочется его все-таки как-нибудь назвать, но не «Чешир» же, — у меня не так много времени, — напоминаю.

— Мм, — он довольно прикрывает глаза, демонстративно развалившись в кресле.

— Ты что-то хотел?

— Просто посмотреть на тебя, — он усмехнулся, — поговорить.

— Ты… понимаешь, что у меня был шанс узнать что-то важное в будущем с помощью этого снаряда? — в горле пересохло от такого облома. Так… бесполезно потратить настолько важную вещь!

— Да. Так что я лишил тебя этой возможности. Так нужно, Куро-чан. И я рад, что смог с тобой повидаться сейчас.

Хлопаю себя ладонью по лбу.

— Время кончается, — напоминаю уже раздраженно.

— И что? — он притворно удивленно округляет глаза, а мне кажется, что он очень похож подобными жестами на Широ. — Тебе не хватает времени? У тебя целое будущее, — парень притворно пугается, мол, «ах, какие перспективы!». Мда.

— Хм… что с твоими глазами?

— Нравится? — он замечает это и лукаво прищуривается.

— Красиво, — соглашаюсь, чем, кажется, удивляю его. — Это линза?

— Ку-фу-фу, нет. Это оружие.

— Ясно.

Узор иероглифа «шесть» вместо зрачка. Я всматриваюсь, пытаясь понять, как при таком… необычном строении он вообще должен видеть. У него и хрусталик деформированный, получается, или же это просто узор на радужке, а не расходящийся в разные стороны зрачок? Или он слеп на один глаз? Вполне вероятно.

Однако, меня немного передергивает от мысли, что какой-то псих может вживить себе в глазницу оружие — непонятный парень все более быстро теряет плюсы в моих глазах. Видимо, он это понимает, но как-то по-своему — прищур мгновенно становится каким-то острым и жестким, а сам он неожиданно отворачивается, мрачно уставившись в сторону.

— Прости? — звучит как-то вопросительно, хотя должно убедительно.

— За что? — он удивленно повернулся обратно, по-птичьи склонив голову набок.

И такое удивление… наигранное, и в то же время нет. Он будто ребенок, хотя нет, будто псих. В первую нашу встречу я не заметила в нем ничего подобного, но сейчас прекрасно чувствую что-то… что-то не то.

И это чувство опасности мне знакомо. Я всматриваюсь в его глаза очень внимательно, пытаясь понять, откуда, и… понимаю.

И непроизвольно улыбаюсь ему и его глупому вопросу. После этого и понимаю, глядя на искреннюю настороженность.

Я будто бы вижу Кёю. Десятилетнего. Еще не понимающего, кто я ему — друг или враг, будто бы загнавшего самого себя в ловушку этим вопросом, ведь сам уже подставился, уже решил, что друг, но неуверенность не дает принять это.

Возможно, дело в том, что у нас все-таки хорошие отношения через десять лет.

— Ну, знаешь, — я неопределенно покрутила рукой, — у всех свои недостатки, я не хотела тебя задеть, просто впервые столкнулась с таким… оружием. Не знаю, откуда оно у тебя и зачем, но, полагаю, так надо. И ты вряд ли станешь плохим человеком от того, что оно у тебя есть.

— Почему? — «Чешир» удивленно округляет глаза. В его эмоциях снова что-то цепляет меня, но я не могу понять, что же.

— Убить можно и табуреткой, — фыркаю, — так что, то, что у тебя есть какое-то страшное оружие, не значит, что ты плохой. Плохой ты, или хороший, зависит от того, как ты им распорядишься.

— Ясно, — он облегченно и благодарно улыбается. — Ты все-таки не изменилась, я не ошибся.

А я все-таки понимаю, что не так.

Что не так с его эмоциями.

И вмерзаю в кресло.

— Куро-чан? — он удивлен и снова вопросительно чуть склоняет голову. — Что-то не так?

Искренне. Он говорит искренне, но я не вижу это. Это какое-то зудящее странное чувство, когда ты видишь что-то, но умом понимаешь, что на самом деле все не так. Это странно и ломает мозг, это будто обман зрения, но обман чувств.

— Ты говоришь, — он не двигается с места, поднимая руки, мол, безоружен, и всячески демонстрирует, что я могу отлепиться от обивки, так что я осторожно подаюсь вперед, — слишком преувеличенно. Так ярко взрослые люди не демонстрируют эмоции. На самом деле ты не испытывал большинство тех чувств, которые демонстрировал… наверное. Зачем ты это устроил?

Его взгляд темнеет.

— Не важно, Куро-чан, — он качает головой. — Я все узнал, что мне нужно. Просто проверил кое-что. Это ничуть тебе не навредит теперь.

— Теперь. А если бы я не прошла «проверку»? — он смеется. Давясь своим странным, приглушенным смехом. — Ч-что такое?

— Ты такая забавная в детстве, — утерев выступившую от смеха слезу, Куро все еще чуть дрожит от смеха, но сдерживается. — Такая недоверчивая, хотя раньше все было наоборот. А я все думал, почему так…

Он замолкает, прикрывая глаза, и расплывается все в более широкой улыбке, будто он победил в какой-то безумно сложной шахматной партии всех соперников разом.

— Эм… — нервно кашляю, — почему тебя так не любит Кёя?

— О, нет, у нас с ним прекрасные отношения, — очаровательная улыбка. — Но сначала, правда, немного не сложилось. Кстати… когда мы встретимся в твоем настоящем, — он неожиданно посерьезнел, — в какой-то момент…

— Что?

— Я захочу тебя убить.

Я замираю, а он очень мягко, подняв руку, треплет меня по волосам, слабо улыбаясь какой-то поломанной улыбкой, после чего неожиданно смотрит куда-то в сторону и ухмыляется.

— Пожалуйста, прости меня за то, что я сделаю. Я стану лучше.

Пуф. Розовый дым, и вот я снова в комнате.

Падаю на кого-то. Знакомый запах и холодный ветер из распахнутого окна.

— Кёя?..

По ногам холодный сквозняк.

Было что-то ироничное в том, что днем моя взрослая версия оказалась в руках взрослого Кёи, а сейчас я упала практически на Кёю из своего времени из-за нее.

Я бы даже сказала, что что-то закономерное.

— Травоядное… — он отшатнулся, отворачиваясь и будто пряча взгляд.

— Ты давно здесь? — делаю шаг в его сторону, но, только глянув на меня, Кёя резко вскидывает руку, призывая меня сохранить расстояние между нами.

— Все в порядке.

— Ты поговорил с моей взрослой версией?

— Нет.

— Говорил, — хмурюсь.

— Я ее встретил, — он соглашается, но не полностью. — Как ты оказалась в будущем?

— Долгая история…

— Я не спешу.


Примечания:

вначале я хочу сказать спасибо моему очаровательному кохаю, который сделал много прекрасных фанартов по тмв и который пинает меня работать над продолжением (которое я уже придумал, но не расписал на полноценные главы)

не так давно кёта-чан начал свою собственную деятельность на фб и как семпай я прошу вас поддержать его вот тут: https://ficbook.net/readfic/8594227 :з

рекомендую!

_______________________________________

в общем, автора очень сильно прижало после экзаменов и было как-то совсем не до продолжения. (я в итоге все-таки поступил, если что, и сейчас даже рад, что все сложилось именно так, но все равно мозги немного перевернулись и стало не до фандомной графомании)

(а еще я упал в фандом марвел в конце августа и чертовски страдаю от искушения начать работу еще и по мстюнам, и я придумал даже четыре концепта попаданца.. просто от невозможности начать.. охх хоцю :с

кто-нибудь из фандома, напишите мне и давайте это обсудим, а то сдохну)

мне не нравится эта часть, и она была написана еще в июле, но никак руки не доходили ее переписать или поправить, так что я решил, что оставлю большую часть объяснений для zero-глав, ибо они состоят из вещей, которые я еще не решил, как впихнуть в восприятие самой ханы

у меняя все еще куча вопросов к вам :D

какие ваши предположения, что вообще происходит?

(я рад, что вы все еще здесь, ахаха)

постараюсь не пропадать больше так надолго, хотя это, видимо, классика, сливаться на несколько месяцев/полгода, мда

Глава опубликована: 21.08.2020

Часть 33. Товарищ.

— Вы… двое… Вон из класса!

Нас с Савадой выгнали из кабинета математики, а через пару минут оттуда вылетел и Хаято, абсолютно твердо решивший саботировать урок, на котором больше нет Джудайме.

Я пожала плечами, поправляя ремень сумки, и кивнула в сторону выхода: это был последний урок и мы все равно собирались зайти к Тсунаеши сегодня, так что просто придем пораньше и дождемся остальных уже у него.

С недавних пор сенсей осознал, что пиджак Дисциплинарного Комитета не используется мной для злоупотреблений и вовсю отрывался, показывая, что я ничуть не лучше других учеников — за компанию с Савадой.

Возможно, на это влияло то, что с Кёей после недавнего случая я общалась мало. Он так и не ответил мне на вопрос, что произошло пока «меня не было», а я утаила от него своего нового знакомца из будущего, памятуя, что они не ладят. Но тоже созналась, что видела взрослую версию друга.

Он был крайне задумчив и смотрел странно. Это… напрягало, но спросить совет было не у кого.

А Реборн неожиданно появился в шкафчике для обуви, вновь до крика испугав Саваду. Это должно было быть единственным внезапным событием дня, если бы не неожиданно залетевшие на чаек гости-гайдзины. В этот раз Реборн побил свой рекорд — на лужайке перед домом Тсунаеши топталось едва ли не столько же, сколько умарекавару успел притащить к нам за все время.

Надеюсь, они не останутся здесь.

Что должен подумать здоровый адекватный человек, когда, возвращаясь домой, видит перед — и даже за — своей калиткой целую толпу подозрительных мужиков в черных деловых костюмах?

Конечно, что что-то случилось.

Но Тсунаеши только обреченно вздохнул, что-то прикинув и посмотрев на Реборна взглядом побитой собаки.

— Уже сегодня, да? Реборн, почему ты меня не предупредил!

— Не моя вина, что у тебя дырявая память, Никчемный Тсуна. Я тебя проинформировал, в следующий раз обведи дату в календаре.

Уважаемый семпай Савады должен был приехать делиться опытом обучения у лучшего киллера и властвования над мафиозной семьей именно сегодня.

— Пошевеливайся, Тсуна, твой гость уже приехал.

— Это твой гость!

— Джудайме, — Хаято бросил оценивающий взгляд на припаркованные машины, — все же, Реборн-сан прав, вы принимаете его в своем доме.

— А не сильно дерзко, что он зашел без хозяина? — я нахмурилась.

Развить тему нам не дал умарекавару, сильным толчком отправивший Тунаеши почти под ноги кому-то из… телохранителей? Эскорта босса? Как бы их обозвать, хм.

— Ано, — Савада растерянно дернул за рукав крайнего мужчину, привлекая к себе его внимание, — что здесь случилось, почему такая толпа?

— Парень, иди, куда шел, — относительно дружелюбно посоветовали ему в ответ мужик, а мы с Реборном синхронно поморщились — видимо, чтобы серьезно провести нас всех и представиться, Тсунаеши был еще не готов.

Мне показалось, что куда легче было бы сразу означить свой статус, нежели распинаться, делая вид, что ничего еще не знаешь.

Очаровательно шаркнув ножкой и опустив взгляд, по-настоящему растерявшийся Савада замялся, не зная, что сказать. С таким видом, что я не выдержала и практически одновременно с умарекавару хлопнула его по плечу. Но если я оставила свою ладонь на плече Тсунаеши, оказывая ему таким образом хоть какую-то моральную поддержку, то Реборн очередным невообразимым прыжком — впрочем, я на тренировках видела подобные и в исполнении самых обычных людей — подскочил до его уровня и пнул, отскакивая потом на забор.

— Не мямли, Никчемный Тсуна, — мне добавлять к этому ничего не требовалось.

— Вообще-то, я как раз шел домой и вы мешаете мне пройти. Что вам здесь нужно? — подняв взгляд обратно на мужика, Тсунаеши говорил уже более уверенно. Вот и отлично.

Детский сад, штаны на лямках.

Я бы не пропустила Тсунаеши, если честно. А мужики были реально, видимо, крайне хорошо вышколены — тут же с взволнованным шепотом пришли в движение и уже через пару секунд образовали коридор до самых дверей.

Тсунаеши удивленно хлопал глазами, мы же с Хаято мрачно переглянулись.

Стало очевидно, что они изначально прекрасно знали, кто перед ними — ну кто бы поверил простому утверждению? Да и Умарекавару все это время находился рядом с нами.

Значит, зачем-то этот цирк был кому-то нужен.

Реборну? Гостю?

— Я дома! — Тсуна скинул обувь и прошел в дом, задержавшись ненадолго взглядом на обуви, вероятно, еще двух мужиков, которые находились уже в доме.

— С возвращением! — беспечно откликнулась Нана-сан с кухни и мы все облегченно выдохнули, тоже проходя.

Я со слабой улыбкой отметила, как Хаято, разувшись, легким движением ноги еще и поправил раскиданную обувь Джудайме, невозмутимо проходя дальше. Это вызывало… умиление. И тихую гордость.

Он постепенно учится не выставлять свою полезность напоказ.

А вот Саваде не мешает напомнить о порядке, чтоб не разбрасывался.

— Здравствуйте, Нана-сан! — поздоровались, заглянув к ней.

Готовка будто на целую армию…

Она в курсе, что что-то будет, да?

— О, Тсуна-кун! Друг Реборна ждет наверху, — прощебетала женщина, и я точно убедилась: она в курсе, что что-то будет.

Наверх мы поднимались так, будто крались по вооруженно-защищенной вражеской базе, и даже Тсунаеши умудрился шагать почти бесшумно и не упасть с лестницы. И, воодушевившись этим успехом, он глубоко вдохнул перед собственной дверью, уверенно распахнув ее и проходя в комнату, чтобы остановиться перед новым действующим лицом.

Мы не менее уверенно, как нам всем казалось, зашли и встали за ним. Хотя я, возможно, переигрывала с суровостью… как и Хаято.

На фоне стоящего за плечом гостя мужика-подчиненного мы выглядели надувшимися детьми.

— Ты совсем непригоден для должности босса.

Нахально развалившийся в кресле, которое черт знает как появилось посреди комнаты Тсунаеши, тот самый «семпай», что был обещан нам Бьякураном, явил себя миру в амплуа напыщенного придурка. Вероятно, он ожидал другого развития событий, однако заготовленный сценарий менять не стал. Довольно высокомерный вид, откровенно оценивающие взгляды, которых удостоились мы с Савадой и Хаято, пренебрежительное хмыканье, когда Тсунаеши недоуменно пожал плечами, не строя из себя крутого парня больше, чем подходило бы к его милой мордашке.

И миллион лайков ему за то, что, растерявшись от такого «приветствия», он все равно постарался удержать лицо и не начал вопить, как обычно. От этого наши с Хаято постные лица стали смотреться уместнее.

— Ну, да, но выбирать не приходится, как я понял, — Савада развел руками, а затем… — О, может, ты хочешь меня сместить? С такой толпой парней в черных костюмах ты явно будешь смотреться солиднее, вон, даже кресло уже есть.

— Ась? — растерял весь свой запал гость, после чего посмотрел на Реборна.

В его глазах появилось такая детская растерянность, что я, стоя рядом, едва удержалась от желания потрепать его по волосам, как Ламбо.

Чувак явно не собирался с нами ссориться. Да и не был готов к тому, что его хоть немного серьезно воспримут. Или что, возможно, ему смогут ответить.

— Ребо-орн, — протянул парень, уставившись на ухмыляющегося репетитора, который явно дезинформировал своего бывшего ученика.

— Вот поэтому я и настаиваю на равном сотрудничестве, — тоном научного работника, защищающего проект, обратился Савада к своему Урагану, будто это не им некоторое время назад протирали полы в этой комнате в воспитательных целях, пока обсуждалось то самое сотрудничество и различные варианты развития событий при нем… Будто мысль о «равенстве» не появилась совсем спонтанно в его светлой головушке, в результате обычного детского взбрыка «не хочу никем командовать».

Хаято с важным видом закивал:

— Однозначно, это наиболее эффективный способ взаимодействия для вас, Джудайме. Но при оценке боевой мощи Вонголы нельзя не учитывать ее преимущество, не так ли? — он передал право «ходить» уже мне, с демонстративной невозмутимостью проигнорировав отвисшую челюсть Каваллоне.

— Конечно, — и перевожу взгляд на гипотетического будущего «семпая». — Но при этом политика нашего Дечимо, в отличие от его предшественника, дон Каваллоне, однозначно имеет наиболее удачные вектора дальнейшего развития, если ваша семья будет заинтересована в сотрудничестве и поделится опытом, — максимально заумно выдаю, теперь уже сама смотря на блондина в кресле с оценивающим пренебрежением, как он недавно на Саваду.

Копирую мимику Кёи.

А Каваллоне весь напрягся, подобравшись в своем кошерном кресле, и, сглотнув, нахмурился, уже открыв рот, чтобы ответить, как его прервал тихий смех Тсунаеши, не выдержавшего серьезной сцены.

Поняв, что Оскар нам не видать из-за разнервничавшегося Дечимо, к смеху присоединился и Хаято, да и я заулыбалась, убирая с лица это стремное выражение.

— Они переиграли тебя, Никчемный Дино.

— «Никчемный Дино»?! — вероятно, своего прошлого ученика Реборн дразнил как-то иначе, все же, и язык был итальянский до этого момента. Блондин по-детски возмущенно вскинулся и по-доброму заулыбался, когда Тсунаеши, в свою очередь, проорал:

— О, так я не один Никчемный! Кстати, Никчемный Дино, — Савада подошел к так и не оторвавшему жопу от кресла парню и протянул руку, — я Никчемный Тсуна.

Если «Никчемный Дино» и хотел возмутиться, то после самоиронии Дечимо перехотел. Они перекинулись парой вежливых фраз о том, что на самом деле рады знакомству, и Савада представил нас, а его товарищ по никчемности — своего подчиненного, Ромарио.

Разговор прервался мягким голосом с первого этажа:

— Тсу-кун! Закуски!

— А-а, с-сейчас, мам! — с друга тут же слетела как минимум половина его взрослости.

— В доме Дечимо хорошо встречают гостей, — с важным видом закивал Реборн.


* * *


— И все-таки, человек в таком солидном кресле явно производит большее впечатление, — буркнул Дечимо, тоскливо переводя взгляд с подноса на меня и обратно.

— Показуха, — я крепче сжала второй поднос одной рукой, подхватив его снизу, осторожно второй придержав Саваду за плечо, когда, не удержав равновесие на ступеньке, он едва не полетел кубарем обратно на первый этаж, с которого только-только решительно двинулся наверх. Из-за подноса он не мог, как обычно, держаться за перила лестницы.

— Десятый, вы заслуживаете хоть Хризантемовый трон, — очевидно, подслушавший наш разговор Хаято, стоящий на втором этаже, искренне засиял глазами, заметив наше возвращение с кухни.

— Ну-ну, Гокудера-кун, — смутился Тсунаеши, однако, заметно приободрившись.

Ему действительно приносила видимое облегчение мысль, что для нас не кажется более привлекательным вариантом некий Дино в качестве босса, пусть он и является опытнее. Все же, в сравнении с другими мафиози Савада еще ни разу не смотрел на себя, едва имея возможность привыкнуть к тому, что нужно «возглавлять» своих «более крутых» друзей и избавившись от заниженной самооценки.

И все же, хорошо общаться с Дино это ему совершенно не мешало. Каваллоне был настолько очевидно «жертвой» воспитания Реборна, что разница между ними почти стерлась при обсуждении «ужасного репетитора».

Мы засиделись в тот день допоздна, знакомясь с Каваллоне и, к удивлению Савады, который думал, что все им сказанное останется шуткой, обсуждая с ним дальнейшее сотрудничество.

Дино-сан оказался вполне приятным в общении человеком, и мое недоверие к нему как к представителю мафии несколько утихло.

Да и общение у нас тоже успело завязаться. Когда Ромарио увел большую часть подчиненных Каваллоне и оставил его одного, тот стал заметно растеряннее, вызвав во мне привычное желание поддержать нового человека в коллективе. Мы успели немного поболтать, пока Реборн был занят обучением Тсунаеши на примере составленного плана, а Хаято был занят объяснением того, что говорил Реборн.

Дино старался казаться младше, чем есть, имея, кажется, какое-то предубеждение к нашему возрасту — очевидно, пусть мы и держались неплохо. Тем приятнее мне было его удивить банально большей эрудицией и… хм…

Уверенностью, пусть это звучит так, да.

Ничего такого. Просто уверенность во время диалога.

Пара обоюдных комплиментов, означивших взаимно хорошее впечатление.

— Я провожу, — вызвался Каваллоне, когда настало время расходиться, а Хаято все еще был занят, расчерчивая что-то на графике, который нашему гению подсунул Реборн, проверяя, насколько тот будет хорош в анализе.

— Угу, — смущенно почесав щеку и обернувшись, чтобы проверить, устроит ли меня такой расклад, согласился Савада.

Меня он более, чем устраивал. Даже больше, меня неожиданно захватила идея тоже найти точки соприкосновения с Каваллоне, не отдавая его полностью «на растерзание» Тсунаеши, раз сам Дино-сан и Реборн смотрели на его общение с остальной семьей Савады благосклонно.

Меня, правда, не интересовал Дино как босс. А вот как взрослый парень, с которым было достаточно неплохо общаться — весьма. В моем окружении было не так много людей старше меня, а заводить с кем-то знакомство… опасно? Для тех, с кем я завожу знакомство. Я старалась больше не искать новых людей и не сближаться с ними.

Если честно, меня подобное почти не тяготило обычно — слишком много моральных сил отнимали обучающие игрища в мафию.

Мы тихо вышли из комнаты, переглянувшись, и молча двинулись в сторону лестницы. Каваллоне запнулся о собственную ногу, едва не повалив меня, но вовремя оперся на стену, к которой я отскочила, стараясь избежать столкновения.

— Упс, — он виновато улыбнулся.

— Упс, — я улыбнулась хитро, после чего тут же смущенно опустила взгляд в пол — мою хитрую улыбку Каваллоне подхватил, поняв двусмысленность нашего положения.

Не то, чтобы меня смутило это.

Меня смутило именно отсутствие смущения, которое, вообще-то, должно было меня хотя бы отрезвить.

— Извини меня, — Дино-сан легко оттолкнулся от стены, действительно искренне извинившись, и с улыбкой кивнул на лестницу.

— Ничего страшного, — пожала плечами и двинулась за ним, ощущая…

Радость?

Действительно, ничего ведь не произошло, чтобы он придал этому слишком большое значение. И… Черт возьми, именно это мне и понравилось в диалоге с ним.

Я не могла так общаться со школьниками и боялась подобным образом общаться с Широ.

— Стой, пожалуйста.

— А? — семпай-мафиози удивленно замер, не дойдя до лестницы метра.

— Возьмись за перила, — кивнула на вышеназванные, дернув уголками губ.

— Да все в порядке, — он весело, но немного смущенно заулыбался, однако послушно взялся за перила, снова едва не потеряв равновесие на первой же ступеньке. — Ха-ха, ты права, лучше подстраховаться.

— Угу.

— Тсуна ведь тоже часто падает? — кажется, он попытался завязать более продолжительный разговор и найти тему? — Я заметил, что чаще всего он берется за поручень, когда идет именно с тобой.

Мы успели немного побродить по дому, пока сидели. Да уж, в этот раз я задержалась действительно допоздна. Нана-сан приготовила и обед, и ужин на нашу компанию, а Дино успел продемонстрировать черепашку-Энзо, которая, как оказалось, частично состояла из пламени и должна была увеличиваться, попади на нее вода.

Конечно же, мы проверили, капнув на нее пару капель, перед этим чудом удержав от падения в раковину. Действительно, увеличилась.

Интересный процесс. Дино-сан плохо представлял его с биологической точки зрения, но с удовольствием обсудил со мной, заодно рассказав пару забавных историй. Мне они забавными не показались, так что мафиозные байки в диалоге больше почти не проскальзывали.

— Да, у него бывает, — киваю, решив, что и сама не против поболтать с ним, не молчать же всю дорогу, а потом удивленно внутренне зависаю — как это берется за поручни, когда я рядом? Никогда не следила за этим, забавно. — Точнее, это раньше он был очень неуклюжим, но сейчас из-за тренировок стал увереннее держать равновесие, — постаралась оправдать друга.

— Вот оно что, — Дино улыбнулся, искренне радуясь за своего младшего товарища. Я тоже улыбнулась, и, не удержавшись…

— Про поручни… забавно, я никогда не напоминаю ему. Просто… м-м, наверное, это из-за обстоятельств нашего знакомства. Он упал на меня с лестницы и я была вынуждена пропустить спортивный турнир из-за перелома.

— Оригинально, — Дино хихикнул. — А что за спортивный турнир? Надеюсь, от перелома никаких осложнений?

— Нет, уже давно все прошло…

Он был так похож на обычного вежливого человека, Ками-сама. Я легко рассказала про занятия, про турниры и пояса, про случай с Пулей — на этом моменте Дино задумчиво поджал губы и ненадолго отвел взгляд, будто бы что-то припомнив, но тему не развил.

Мы немного обсудили тренировки и стили боя, так или иначе, разговор вновь свелся к мафии. В этот раз без подробностей, Каваллоне легко и интересно рассказывал о том, как иногда приходится вступать в рукопашную или атаковать с помощью пламени, как часто это происходит и в чем различия между различными конфликтами.

Но большую часть времени мы все-таки говорили о тренировках. Без своих подчиненных Дино был готов собрать каждую неровность на дороге, из-за чего приходилось постоянно поддерживать его за руку, выдавая шутки о том, что мы смотримся, будто пара из восемнадцатого века.

— Одежды неподходящие, — я улыбалась, — но тебе бы подошел камзол.

— А ты бы прекрасно смотрелась в платье, — Каваллоне улыбался не меньше во время разговора.

— Если бы не убилась, запутавшись в юбке, — хихикнула.

— Уверен, ты была бы всяко грациознее меня даже в самой неудобной юбке!

— Кстати об этом… Слушай, Тсунаеши смог немного справиться со своей неуклюжестью, делая упражнения и… прости, что лезу, но, может —

Договорить я тогда не успела.

— Табличка, смотри, мы дошли? — я остановилась рядом с калиткой, кивнув, соглашаясь.

Табличка «Курокава» рядом с домом была крайне не вовремя.

Свет в окнах уже не горел, но это было не страшно. Кивнув на прощание, Дино-сан проследил, как я зашла, и двинулся в обратную сторону — путь был не слишком сложным, он уверил меня, что не заплутает.

— Не думай, что я забыла о теме разговора! — бросила ему вслед.

— Всему свое время, Хана, — Каваллоне тихо рассмеялся, махнув мне, уже отвернувшись.


* * *


Все шло слишком хорошо и легко, но отчего-то я не подумала, что так не бывает — разве факт, что окружающие — мафия, уже не делает ситуацию немного хуже, несмотря на откровенные мир-добро-жвачку?

На следующий день ситуация практически повторилась, только с нами к Тсунаеши зашли так же Такеши с Киоко. Все с удовольствием познакомились с Каваллоне, который вместе со своими подчиненными вел себя поразительно дружелюбно и прилично для мафиози, «по-секрету» сообщив, что на данный момент они все «в отпуске», в гостях у дорогого братишки по клятве, Тсунаеши.

И действительно, большее время в этот раз мы просто болтали, рассказывая о Намимори и себе, чем обсуждали важные союзные дела, для которых Савада все равно еще был слишком неопытен — даже Хаято, покопавшись в бумагах, признал, что мы еще не готовы к серьезному обсуждению. Реборн, однако, был доволен.

А я радовалась, что меня пока не привлекали к обсуждению, малодушно считая, на самом деле, что это из-за моего статуса друга, но не полноценного Хранителя.

Однако в отличие от Хранителей, которых Реборн старался держать поближе к Саваде и чей интерес на нем постоянно концентрировал, нам с Каваллоне он предложил неожиданно дикую идею, заметив, как легко пошло общение с первого дня:

— А ты присмотрись к Дино, он перспективный, — запрыгнув мне на голову, поучительным тоном посоветовал умарекавару.

— А? — я глупо округлила глаза переводя взгляд на растерявшегося Каваллоне.

Он неловко дернул рукой, стараясь удержать в пальцах палочки, и рассыпал рис. Нана-сан, проходящая мимо, захихикала, как и Киоко с Тсунаеши, радостные, что обсуждение перешло с них, еще не готовых при Нане-сан открыто заявить о своих отношениях, на любых других людей.

— Хане-кун нравятся блондины, — захихикала подруга, не видя в этом никакого опасного подтекста. Я напряглась, выпучив глаза. Дино смущенно прикрыл рот, давя смех, растерянно рассматривая репетитора.

— Это ты серьезно? — даже не удивлюсь, если все-таки да, но все-таки решали спросить.

— Кто знает, — ушел от ответа Реборн, а я облегченно выдохнула, поняв, что сватать меня никто не будет, — мой ученик лучше твоего прошлого варианта.

За столом повисла напряженная пауза — у меня перехватило дыхание от мысли, что что-то шло не так, слишком просто и очевидно становилось происходящее.

Дино-сан резко стал вновь подозрителен. Его заминка больше не казалась случайной.

Насколько я знала, у Каваллоне не было полноценных Хранителей, пусть в его подчинении и находились люди с различными видами Пламени.

И я была уверена, что Каваллоне тоже прекрасно знал о том, что я не подхожу Тсунаеши как Небу. Совсем.

Каваллоне неожиданно дурашливо улыбнулся и подмигнул мне, разбавляя тяжесть молчания.

— Хэй, я слышал, тебе нравятся плохие парни? — дернул бровями, наклоняясь ко мне.

— Да-а? — скептически тяну.

— Что же, — он выдохнул, подавшись вперед и вовсе облокотившись на стол. И улыбнулся, шутовски поклонившись. — Я плох во всем!

— Какая жалость, мы не сойдемся, — я подхватила игру, притворно покачав головой и тоже опираясь на стол, подаваясь вперед и привставая, чтобы смотреть на него сверху вниз, — у нас слишком разные гражданские позиции.

— Да-а? — уже настала очередь Каваллоне заинтересованно тянуть.

— Да-а, — уверенно киваю, — моя позиция для тебя слишком… гражданская.

Пауза, после чего я бросаю выразительный взгляд на Такеши, как на своего обычного приспешника в шутках. Он выглядит неожиданно мрачным, однако, поднимая взгляд на меня, понятливо улыбается — кажется, что выдавливает улыбку, впрочем, затем действительно легко смеется, отбивая на столе «badum tss» за секунду до всеобщего нервного смеха.

Я тоже смеюсь, убеждая себя, что это все лишь веселая шутка.

Дино смотрит успокаивающе и виновато, едва заметно качая головой.

И я киваю в ответ, принимая приглашение обсудить эту тему не здесь.

Следующие несколько дней Такеши не отходит от меня, оберегая от незаметного намека Реборна, и я искренне благодарна ему, зябко подергивая плечами, когда домой меня провожает уже Ямамото.

Широ, Широ, кажется я заигралась после знакомства с тобой.


Примечания:

оживаю.

https://sun9-32.userapi.com/c857036/v857036774/89f9a/du3gnyZ1Qz8.jpg — очаровательные хана и дино от кёты

больше в группе (там же есть беседа https://vk.me/join/AJQ1d4REQRZHMy9nnC1h4Wbx в которой можно обсудить спойлеры, пожелания и просто поболтать с автором и другими ламповыми читателями)

Глава опубликована: 21.08.2020

Часть 34. Снег.

В Намимори уже давно не было такой снежной зимы. Серьезно, лет так десять.

Я смотрела на сугробы и шутила, что холода Дино-сан привез с собой. На самом же деле казалось, что вместе с ним приехало солнечное тепло.

Так казалось не всем.

С того странного намека Реборна Каваллоне старательно держал дистанцию, будто бы боясь быть неправильно понятым. Мне казалось это даже милым. Такеши старался не выпускать меня из поля зрения и не оставлять одну, когда мы собирались вместе с Дино-саном и иногда присоединявшимся к нему Ромарио, ненавязчиво защищая от чужого внимания. Я была благодарна ему за это, но еще более благодарна за то, что, единственный ощутивший дискомфорт от прозвучавшего намека, он ни словом не обмолвился о произошедшем с Кёей.

Между нами с Хибари и так повисло некоторое напряжение из-за Широ, осложнившееся моим неожиданным путешествием в будущее посреди пустой комнаты.

Мне даже казалось, что, реши он проверить мои вещи и найди там кофту с символикой Мельфиоре, случилось бы что-то совсем некрасивое. Но никакого резона меня подозревать и тем более трогать мои вещи у Кёи не было, а случай с базукой я объяснила.

Закрыть его было, опять же, легко — Кёя сам не хотел говорить о том, что увидел и услышал от моей взрослой версии.

В Комитет я исправно ходила вместо уроков, легко разбирая бумаги и разбираясь с обращениями клубов и некоторых учеников, откладывая действительно требующие рассмотрения в отдельную стопку для Кусакабе, который занимался исполнительной частью. Кёя же появлялся там едва ли не реже, чем я, неожиданно сославшись на какие-то важные дела и вопреки моему беспокойству практически не появляясь рядом с домом Савады. Странно, что несмотря на это он не пытался призвать меня тоже поостеречься, как могло бы быть, чувствуй он что-то опасное именно от приехавших мафиози.

Мне показалось, что он вовсе старался избегать именно меня, но ни подтверждения, ни опровержения подобного — не было, а Кёя, казалось, был даже более внимателен, чем обычно. Было не в чем его упрекнуть, и я знала, что какие бы свои дела он не проводил, много времени Хибари уделял И-Пин, помогая ей адаптироваться, обучая и тренируя. За компанию с ней иногда посещал Хибари Ламбо, и общение между собой, возможно, шло обоим на пользу.

Я не совсем понимала, как кто-то с характером Кёи терпит его, но Бовино ни разу не жаловался на жестокость со стороны своего нового тренера и старательно делал упражнения, чтобы не отставать от И-Пин, будто бы найдя какой-то невидимый рычаг давления.

Большую часть времени дети проводили вне дома, ученица Фонга серьезно облегчала нам всем жизнь, перетягивая на себя львиную долю внимания гиперактивного Ламбо. Она же была достаточно ответственна, чтобы если что остановить его или направить, а он вполне легко переводил все, что ей было нужно, если сама И-Пин испытывала трудности в общении на пока еще малознакомом языке.

Вот и сейчас, выбравшись на прогулку, мы могли наблюдать спокойно играющих между собой ребятишек, лишь изредка окликая их, чтобы не убежали слишком далеко. Ну прямо мечта Миура Хару, сущие послушные ангелы. С присмотром за ними легко справлялась Киоко, получающая настоящее удовольствие от подобной задачи.

В отличие от меня, она была прекрасной «традиционной женой» и наслаждалась своим статусом «олицетворения женственности» компании, став намного увереннее после того, как узнала о чувствах Тсунаеши.

Им обоим так же шло на пользу совместное общение.

Я про себя хихикнула, подумав, что действительно неплохо, когда окружающие начинают разбиваться «каждой твари по паре». Удобно.

— Обычно в Намимори все тает в тот же день, — я глубоко вдохнула морозный воздух, довольно жмурясь от яркого солнца и искрящихся мелких льдинок вокруг, обращаясь к Каваллоне и продолжая завязавшийся по пути разговор. — Давно не было такой снежной зимы.

— У нас тоже не слишком снежно, — Дино пожал плечами, поглядывая на о чем-то говорящего с Реборном Ромарио и ловко уклоняясь от пущенного Ламбо снежка. — Но всегда можно съездить на горнолыжный курорт, если соскучишься по холоду, — он беззаботно улыбнулся, — тем более, у моей семьи есть небольшая вилла на северо-западе Италии.

— Ухты, — восторженно выдохнул Тсунаеши, да и я несколько уважительно покачала головой.

— Красиво жить не запретишь, — хмыкнула.

Дино удивленно хлопнул глазами, а Такеши, с какой-то смазанной интонацией повторив мой хмык, пояснил, обернувшись на нас и выдав, что прислушивался к разговору:

— С тех пор, как я общаюсь с ребятами, не помню, чтобы кто-то из нас выезжал на курорты или отдыхал за пределами города.

— А Хана-чан ездила только на турниры, — кивнула шедшая рядом Киоко, — даже если там были какие-то достопримечательности, обычно она привозила только магнитики, ибо у нее не было времени на туризм.

— А я просто никогда не выезжал из Намимори кроме школьной поездки в младшей школе и той, когда мы отправились в Осаку… — растерянно добавил Савада.

Каваллоне смущенно рассмеялся и я поспешила добавить:

— Но мы обязательно исправим это в будущем. Посещать курорты — это здорово, если есть возможность. Мы пока и не в том возрасте, чтобы разъезжать самостоятельно.

— Конечно, — он благодарно улыбнулся за такой посыл, умудряясь совершенно не казаться благосклонным взрослым, снисходящим до юнцов, — как-нибудь приглашаю вас заглянуть ко мне, в таком случае.

У большинства восторженно загорелись глаза, да и я не сдержала удивленного вздоха. Здорово. Дино с такой легкостью озвучил это приглашение, что мог сойти среди обычных людей либо за довольно щедрого человека, либо за дурака. Постепенно я уверялась, что он не был дураком, да и Ромарио не выглядел обеспокоенным — только улыбнулся, о чем-то покивав с Реборном.

Но и обычными людьми мы не совсем были. Каждый в разной степени.

Мне вновь вспомнился Широ, по мановению руки способный изменить мою жизнь в любом направлении. Было что-то особенно приятное в общении с благосклонно настроенными к тебе мафиози.

Было что-то особенно тоскливое в том, что Каваллоне, так явно демонстрирующий благосклонность, все же не являлся Широ.

— Долго еще?

— Нет, почти пришли.

Шли мы до небольшого пространства в парке, где можно было устроить так желанное Реборном снежное побоище и слепить — возможно? — снеговиков.

А еще неподалеку было озеро.


* * *


Было, действительно, что-то особенно тоскливое в том, что Дино-сан не был Широ. Меня убивала сама идея, что я оказалась лицемеркой и в каждой его черте искала схожесть с уже знакомым мне. Сначала это казалось осторожностью — опыта общения с мафиози у меня не было, только с Широ.

Но это было нечто, противоположное осторожности. В отличие от Бьякурана, Каваллоне Дино не пугал меня тяжелым взглядом и… и у меня не было постоянного чувства: «опасность!», что не давало мне расслабиться рядом с Широ во время нашего непродолжительного общения.

А еще, в отличие от Широ, этот человек никак не относился к «Куро» — путешественнице между мирами. И не имел никакого видимого резона быть заинтересованным конкретно во мне.

Но, все же, несмотря на то, что ему следовало бы находить больше точек соприкосновения с Тсунаеши, Каваллоне неожиданно много времени проводил с нами всеми — так я думала сначала. А потом заметила, что больше он общался именно со мной. Это было все еще подозрительно, однако ничего предосудительного тот не делал, вполне мило и культурно держа уважительную дистанцию без постороннего напоминания. Я вполне удовлетворилась мыслью, что ему просто легче продолжать общение со мной, раз в первый день получилось неплохо поладить.

Такеши вроде как тоже смирился, что никаких планов на меня у Дино-сана нет, снова оставляя нас вдвоем как минимум внутри компании, и это было здорово, ибо в Каваллоне я нашла реально разностороннего собеседника. И почти сразу заметила, что при всей ровности и мягкости в общении, он будто бы испытывал дискомфорт рядом с ребятами. Сказывалась разница менталитета и возраста. О которой я обычно совершенно не задумывалась. Надеюсь, моя универсальность все эти года в новом мире не выглядела странно.

В общем, несмотря что именно за наш с Савадой счет Каваллоне вливался в коллектив, мне он все же оказывал чуть больше внимания, чем следовало бы. Я догадывалась, что в этом замешан Реборн — пусть его намек легко и быстро перешел в разряд «шуток родни, ибо тикают часики», вряд ли свой настоящий план он бы реально так просто раскрыл — и старалась держаться максимально подозрительно, уделяя внимание мелочам.

Но отказываться от общения, конечно, не собиралась. Тем более, что теперь у нас с Каваллоне тоже появился маленький безобидный секрет.

К его появлению мы пришли в один из дней, когда после школы я направилась не сразу к Саваде, а неожиданно наткнулась у ворот на ожидающего меня Дино-сана.

Он иногда так делал, специально или нет, но из-за Комитета, в котором теперь временно и аварийно оккупировала место вечно занятого Кёи, я освобождалась с ребятами в разное время.

— Снова здравствуйте, — повесив сумку на плечо, под удивленный шепоток не до конца разошедшихся школьников, я двинула по улице вместе с «этим красавчиком-гайдзином», растирая запястье. В этот раз Кёя занят своими бесконечными тайнами не был, но хотел, чтобы я оставалась занята.

— У тебя все хорошо? — обеспокоенно поинтересовался Дино-сан, вызвав у меня веселую усмешку.

— Все прекрасно, — просто Кёя не хочет идти к ребятам, как бы я его не звала, вновь войдя в режим «вокруг одни травоядные, один я стою красивый» на почве усталости от разборок с какими-то местными группировками — я не понимала точно, но уважала его занятость, не настаивая.

Но и не собираясь сама поселиться в Комитете, «травоядное, почему непроверенные отчеты все еще существуют».

— Хана, позволишь сделать предположение на счет этого вашего Хибари-сана?

— С чего это вы про него вспомнили?

Каваллоне красноречиво покосился на мою руку, я пожала плечами, принимая аргумент.

— Я расспрашивал ребят о нем.

— Когда? Странно, я не помню подобного разговора… И странно, что вы не спросили меня — со мной Кёя общается больше, это всем известно. Мы с детства знакомы.

— Именно поэтому.

— Я не совсем вас понимаю.

Я знала, что Широ и Рью не слишком нравится Кёя, но не знала, что это мнение распространяется на всех моих знакомых старших.

— Хана, позволишь мне… некоторое беспокойство за тебя? — глядя на то, как вытянулось мое лицо, Дино-сан тут же замахал руками, поскорее продолжая мысль. — Кёя-кун по описаниям выглядит… несколько излишне авторитарным, и я заметил, что описания недалеки от истины.

Это он так намекает на то, что у нас скрытый абьюз? Традиционное японское общество травмировало его нежную итальянскую психику? Или это кто-то особо умный не решился в лицо сказать?.. Вряд ли. Мда. М-м-мда.

Вероятно, Каваллоне не ожидал настолько чистого скепсиса.

— Дино-сан, благодарю за заботу, но Кёя не обижает меня. Даже на тренировках, хоть он и намного сильнее. Он может быть очень упрям, но он лишь защищает меня, как умеет. Мой лучший друг просто собственник.

— Вот как. Что ж, надеюсь, так и есть, — Дино-сан неловко посмеялся, стараясь скрыть, вероятно, недоверие.

— У вас была какая-то теория?

— Слышала про синдром Адели?

— А вы, значит, увлекались психологией, Дино-сан? — перевесив сумку на плечо поудобнее, я покачала головой, не соглашаясь на невысказанное предложение понести ее.

Идти до Савады оставалось не так долго, остальные ребята уже ждали нас.

Да, Кёя иногда мог перебарщивать в своем стремлении решить за меня или оставить меня где-то рядом с собой, но я все-таки считала, что у меня нет никаких проблем с ним на самом деле. Разве что… в случае с Широ? В любой другой ситуации я готова была признать его авторитет безоговорочно, но выбирать, с кем мне общаться, планировала сама.

Даже если это не Широ.

(Даже если в случае Широ упоминание подобного синдрома напрягает намного сильнее.)

Кёя знал, что я стала больше общаться с Дино-саном, но от этого теперь лишь хотелось сопротивляться его заботе активнее: он меня не остановит, если я захочу общаться с кем-то, кто ему не нравится.

Мне было совсем не совестно.

Дино для нас обоих лишь повод предъявить претензии.

Я догадывалась об этом.

И тем старательнее пыталась идти на контакт с Каваллоне, доказывая себе, что они с Широ не имеют совершенно ничего общего. И это действительно было так. Каваллоне был… куда мягче и проще.

— Ха-ха, когда-то в юности… Знаешь, я был довольно драматичным до того, как появился Реборн.

— Понимаю, — я улыбнулась, ощущая какое-то ностальгическое тепло от такого факта. Возможно, когда-то в другой жизни, и я любила побаловаться подобным.

Увлечение психологией в бытность драматичным подростком — разве это не… нормально? Дино получил от меня еще несколько плюсиков за свою «нормальность».

Тем временем, не особенно стесняясь, я загуглила его слова.

«Синдром Адели (фр. Syndrome Adèle) — Это безответная любовная зависимость, при которой человек испытывает нездоровую привязанность к кому-либо и стремится реализовать «идеальную заботу», а так же стать незаменимым партнёром.»

— Не похоже, — я пожала плечами, вызвав удивленный вздох со стороны Каваллоне после того, как спокойно продемонстрировала ему экран телефона. — У нас нет никаких любовных зависимостей друг от друга. Но вы вряд ли поймете наши отношения с Кёей, Дино-сан. И все же, не вся привязанность — аномалия.

Вы вряд ли поймете наши отношения с Кёей, Дино-сан, ведь вы слишком нормальны для них.

А для Кёи любая привязанность кажется уже аномальной.

— Да-да, конечно, — Каваллоне смутился. — Я не хотел никого из вас оскорбить, Хана. Просто я заметил… Понимаешь, среди людей моего… круга… чаще встречаются подобные случаи.

— Я знаю, что вы не с целью оскорбить, — пожала плечами, мол, все в порядке, хмурясь.

Если честно, глядя на нас с Хибари со стороны «особых привязанностей», я и сама не понимала, кто еще от кого зависим и в какой раскладке. Пока это было обоюдно, можно было даже… относительно адекватно балансировать. Мы держались друг за друга одинаково крепко.

Пусть и по разным причинам.

Остальных, в принципе, ни причины, ни наши отношения не касались.

Так что следовало нанести ответный удар, раз уж он так любит психологию.

— Дино-сан? Можно ответное беспокойство?

— М-м?

— Вы не думали, что в неуклюжести тоже может быть какая-нибудь… психологическая проблема? Возможно, ее получится устранить?

— М-м…

Как не иронично, но Каваллоне в этот момент как раз споткнулся о собственную ногу, едва не полетев в снег лицом.

— Может, попробуем? — оказавшись на пути его падения скорее умышленно, чем нет, и успев поддержать, сама чуть не грохнувшись, предположила.


* * *


Когда мы наконец дошли до желаемой полянки, оказалось, что на берегу озера — хотя я бы сказала, что это был маленький милый прудик — высились восхитительные сугробы, в которые тут же с визгом упали дети.

Сначала скованные, по нашему с Такеши примером все быстро разогрелись и азартно вступили в снежное побоище — что я, что Ямамото не собирались дожидаться, пока умарекавару придумает очередную сомнительную игру и просто атаковали обоих боссов. И если Дино растерялся, не сразу поняв, что побоище началось, то за Тсунаеши, в которого прилетел мой удар, тут же стал мстить Хаято, от которого меня прикрыл уже переключившийся с противника Такеши, утаскивая в сторону. Киоко скромно перекидывалась снегом с детьми, не желая ввязываться в полноценную битву — она заранее упомянула это, и никто даже не думал на серьезе обстреливать Сасагаву.

Тсунаеши даже заметно хотел присоединиться к ней, но Реборн не мог позволить Дечимо остаться не у дел, так что битва с переменным успехом шла по типу «все против всех». С единственной поправкой — Хаято был против всех, кроме Тсунаеши. Тсунаеши перекидывался с Дино, как с самым безобидным, а Такеши старательно теснил то меня, то всех, кто теснил меня.

Не будь я другом Хибари Кёи и спортсменкой, заставить меня выдохнуться или потерять бдительность было не легче, чем прирожденного убийцу бейсболиста и опытного метателя бомб снежков. Однако подлянки от Реборна регулярно сбивали настрой не только мне, но и всем остальным участникам, с удовольствием валяющихся в снегу, уклоняясь от атак противника, но не согласных получать еще и от репетитора.

Упавший мне под ноги Хаято поднял целую волну снега, заставив меня и Такеши на момент ослепнуть.

В итоге я, отступая, вынужденно выбежала прямо на уже давно и прочно заледеневший маленький прудик, который обычно используют местные фигуристы. Обычно ведь намного менее снежно и пользоваться им удобнее.

Забавно размахивая руками проехалась по темному льду, жалея, что мы не додумались взять коньки.

— Осторожнее! — бросившийся прямо за мной Такеши, так же поскользнувшись, проехался прямо до меня, едва не сшибая.

Я удивленно развернулась, чтобы тут же ощутить, как удар выбил весь воздух из легких.

Я вцепилась в Такеши, а тот так же вцепился в меня, и оба мы старались удержать равновесие, схватив друг друга за предплечья. Рассмеявшись его испуганному виду, я умышленно накренилась в сторону, переступая с ноги на ногу и вынуждая нас обоих закружиться, держась за руки и едва не падая. В этом льду я была уверена, так что не было ничего страшного в нашем нахождении на нем.

Такеши легко кружил меня, оставаясь на месте, а я едва не падала на такой скорости, уже хорошо так поскальзываясь на льду и еще сильнее цепляясь за него, хохоча.

Дино же, временно занятый обстрелом со стороны Хаято, потерявшего остальные цели, по нашему примеру хотел было ступить на лед, чтобы удрать от разошедшегося Гокудеры, но поскользнулся и шлепнулся почти плашмя в ближайший куст.

— Дино-сан! — остановившись и кое-как выровняв равновесие, я мельком глянула на Такеши, на губах которого застыла улыбка, и рванула в сторону упавшего, прерывая нашу занимательную игру в карусельку.

— Ахаха, Хана, — Каваллоне весело смущенно улыбался, выпутываясь из куста, пока Хаято и Тсунаеши временно прекратили атаку. — Не стоило так беспокоиться, — он удивленно глянул на меня, но я заметила. Когда он, едва встав, второй раз грохнулся в сугроб, в этот раз уже хотя бы без куста.

Но. Я. Заметила.

Я заметила, что была права тогда. Что мои слова имели значение. Что они до него дошли в тот наш разговор по пути от школы до Савады, который, на самом деле, тогда продолжался до самого его порога — и весьма активно продолжался.

Он все-таки хотел бы исправить свою извечную неуклюжесть. И даже старался.

И я повалилась в снег рядом, раскинув руки, удержав себя от того, чтобы не закатить глаза.

— В детстве мы часто делали снежных ангелов, — ровно пояснила, не удержав улыбки, когда Реборн, толкнув Саваду, сам прилег.

Все прилегли. А я повернулась в сторону Каваллоне, чтобы удивленно замереть.

Блондины вообще быстро краснеют. Румяный и удивленный, Дино активно шевелил руками, создавая «ангелу» крылья и беззвучно смеясь, скосив на меня глаза.

После этого случая наше общение окончательно стало таким же, как было в первый день. Не знаю, кто кого «приручил», но стремный намек Реборна больше нам не мешал и даже веселил меня в каком-то роде. Было, возможно, приятно подумать о том, что я могу понравиться симпатичному парню — и я старалась не думать о том, что все сильнее переношу свое отношение к Широ на Дино-сана в этом плане.

Ведь Хана-кун просто предпочитает блондинов.

Блондинов, правда?

Ведь в любом случае, мне всего четырнадцать. И если Широ знает, что это не так, то Каваллоне меня сильно разочарует, если воспримет всерьез… или же разочарует, если не сможет посмотреть дальше моего возраста? Ведь так вышло, что с шумом завалившись в кафешку по пути обратно по домам всей компанией, мы с Дино-саном умудрились, немного отстав, заключить пари, продолжив спор о его неуклюжести.

Пари на мои способности тренера. Я надеялась, что Реборн, бывший репетитор Каваллоне, о нем никогда не узнает, хоть и прекрасно понимала — узнает на следующий же день.

Но все равно хотелось попытаться. Дино-сан был уютным.

Я желала помочь ему и уверенно взялась за дело, не давая сомневаться — в первую очередь себе — в возможности провала. Но смысл в этом был только в том случае, если Каваллоне мне вообще верил.

И это было одновременно легко и сложно. Дино все еще был чертовым взрослым. Он относился даже к Тсунаеши покровительственно, пусть и звал его братом по клятве.

А взрослым сойтись труднее, личное пространство, свои секреты, уважение, все такое. Пусть от подчиненных именно из-за абсолютной верности он получал силу не косячить, насколько я понимала. Он старался защитить их и заботился, и именно это желание пробуждало в нем, возможно, уверенность?

Пока я отвлеклась на размышления, мы оказались уже рядом со школой, проходя мимо безмолвной вечерней Средней Намимори.

Смеясь, Дино-сан засыпал мне снег за шиворот, заставляя взвизгнуть и подскочить.

И вместе с раздражением я ощутила прилив благодарности за подобное, зачерпывая побольше снега для ответки.

Грех жаловаться, но я была рада, что он совершенно не подумал о последствиях, мол, я могу заболеть, это уже перебор, все устали. Я сама научила ребят заботиться друг о друге. Постоянно влезала в их проблемы, заставляя ощутить рядом дружеское плечо. Открываться друг другу и стараться удержать, бояться потерять и заботиться. Но в моем случае все оттенялось общением еще и с Хибари Кёей. Примером его отношения ко мне.

Как бы я не старалась заставить ребят воспринимать меня как равную, как бы не выбивалась вперед относительно Киоко в желании идти с ними плечом к плечу… во мне все равно видели слабую девчонку. А Кёя — вообще травоядное.

Широ относился ко мне странно, но Широ абсолютно точно имел возможность с превосходством смотреть на кого угодно в этом мире. Я так считала.

И еще был Рью, и он выбивал из меня пыль.

Дино, их ровесник, насыпал мне снега за шиворот, уронив, когда я постаралась засунуть ему снега в ответ, пока на фоне с помощью Реборна начинался второй тур снежного побоища.

Я не боялась ответить ему, так как не боялась его задеть. Я не боялась искренне разозлиться на него и выпустить пар, уже не замечая, как всерьез стараюсь повалить и искупать в сугробе за такое отношение сразу после нашего «договора».

И лучше всего было то, что тот отвечал мне вполне искренним желанием искупать в сугробе в ответ, а не снисхождением до детской игры.

Хрипло дыша, стоя на одном колене рядом с оказавшимся полностью на коленях Каваллоне, я зачерпывала снег, второй рукой блокируя его руку. Или он блокировал мою? Стараясь схватить друг друга, мы банально взялись за руки, замерев.

Несмотря на то, что у нас обоих пальцы уже должны были отвалиться от холода, у него была очень теплая рука, и оттого я не сразу осознала, что пора бы отцепиться.

— Достаточно.

— Ась? — я задрала голову, едва не поморщившись от скользнувшей по спине льдинки, пробравшейся из-за шиворота под одежду. Хотя, казалось, чему там уже пробираться, если после Каваллоне у меня весь позвоночник оброс ледяной броней?

Но Кёя, конечно, заметил это, мрачно нависнув надо мной и легко поставив на ноги, как ребенка отряхнув от снега отряхивает недовольный родитель.

Рука горела огнем, я сжимала в ней тающий снег и боролась с искушением бросить его. Бросать не хотелось. Ничего, ни снег, стекающий каплями воды с моей ладони куда-то вниз, ни игру, которая зашла слишком далеко, но была крайне интересна.

Мне было недостаточно.

— Я сказал, на сегодня тебе достаточно.

— Эй, Хибари-кун, все в порядке, мы-

Кёя развернулся в его сторону резко и с таким выражением, что Дино-сан отступил на пару шагов, едва успев подняться, вскидывая руки в примирительном жесте. Каким-то чудом он не поскользнулся и не запнулся, глядя не под ноги — а обеспокоенно на меня.

Вы вряд ли поймете наши отношения с Кёей, Дино-сан. Я покачала головой, поджав губы, и позволила увести себя, махнув растерянным ребятам.

Ну да, устраивать игру рядом со школой — на что еще мы надеялись, как не на призыв ее… демона? Хех.

Я бросила взгляд за плечо — слабо улыбнулась ребятам на прощание, даже махнув рукой, после чего поддалась порыву и уцепилась пальцами за рукав Кёи, идущего рядом.

До того, как мы отошли достаточно далеко.

Невидимые цепи, наручники? Дино-сан, вы считаете, что Кёя доставляет мне дискомфорт? Я поежилась от холода в промокшей со спины, казалось, насквозь футболке и добровольно ушла вместе с Кёей в тепло.

Я добровольно—

— Хана-чан? Ты не одна? Что-то случилось? — мама при виде Кёи засуетилась, я же замахала руками, давя улыбку.

— Все в порядке, просто было поздновато и Кёя решил проводить меня, — я примирительно улыбнулась в пустоту коридора, где она скрылась, едва ли дослушав, после чего повернулась к Хибари.

Его поведение не было особенно странным относительно того, как Кёя вел себя обычно, но в последнее время мне было намного сложнее понять причины и определить, что же его триггерит на самом деле.

Я присмотрелась к Кёе внимательнее. Он выглядел немного бледнее, чем обычно, а под глазами уже начинали появляться синяки.

Все в порядке, — говорила я секундами ранее.

— Все в порядке? — спросила я уже намного тише и обеспокоенно подалась вперед, осторожно поднимая руку и касаясь чужого лба холодными с улицы пальцами.

Запястье немного побаливало от сильной хватки Хибари — еще давней, старой, сегодня не стоило неудачно падать на руку, провоцируя синяк. Однако меня сейчас больше интересовали причины такого поведения, нежели последствия. Замерзшая, все еще чувствовавшая колючий морозный воздух где-то в легких, я чуть дрожала, ежилась от холода, пусть в доме и было тепло, а Кёя замер, подняв глаза на мою руку как-то непривычно тоскливо, чем сильно пугал. Лоб у него был горячий, впрочем, для того, чтобы понять бесполезность своей идеи, я задумчиво потрогала и свой. Тоже горячий относительно замерзших рук. Вздохнула.

— Прости, что в последнее время уделяю делам мало времени, — попытавшись предугадать причину его плохого настроения, повинилась, разматывая шарф и осторожно скидывая куртку на вешалку. Заметив, что Хибари так и остается неподвижен, я осторожно стянула с него шапку, пригладив темные волосы, чтобы не распушились от электричества, и медленно размотала шарф.

— Пойдем, налью чаю.

Эти действия навевали что-то настолько детское и давнее, что я заулыбалась, осторожно складывая вещи и протягивая руку к застежке на молнии его куртки, выразительно выгнув брови.

— Земля вызывает Хибари Кёю.

— Хмпф, — тот легко отбил мои руки, сам быстро скинув вещи.

Я повернулась, чтобы пройти к кухне, как неожиданно на спине ощутила чужую руку, которая неожиданно сжалась прямо на кофте, заставляя меня неестественно выпрямиться и замереть.

Ну да. Мокрая. Как я и думала — почти насквозь.

— Быстро переодеваться.

— Конечно, нии-сан, — шутливо протянула, потому что «да, мамочка» было в нашем случае не так смешно как крайне толсто намекающее на гиперопеку Кёи «нии-сан». — Сейчас приду.

И унеслась наверх.

На следующий день Кёя согласился посетить Саваду со мной, вероятно, чтобы лично убедиться, что Пока-Не-Опознанный-Объект-Каваллоне меня не убивает. Ну и просто потому что действительно некрасиво получилось в прошлый раз.

Ребята уютно расположились в гостиной под котацу, а мы с Кёей оккупировали диван.

— Нам нужно поговорить о нем? — заметив, что весь вечер мы с Дино-саном бросаем друг на друга взгляды, вновь пошел в наступление Кёя, выглядя еще более напряженным, чем вчера.

— Не особо, — и не о нем?

— Хмпф.

— Тебе что-то не нравится, — опустила выражение «тебя что-то беспокоит», заменив более понятным языку Хибари. — Что именно?

Сам факт его присутствия? Возможного влияния? Что я могу найти себе приключения на голову с его помощью? Кёя не высказывался конкретно на счет Дино-сана до этого, как-то разговор не заходил.

— Что-то не так с тобой.

— Нет, все в порядке, — удивленно покачала головой.

Каваллоне вбросил за столом очередную веселую шутку со времен своего ученичества и Кёя мрачно придвинулся ко мне заметив, что во время взрыва смеха тот все-таки бросил взгляд на меня — никак к диалогу не причастную.

Что там… о психологии… когда смотришь во время смеха на…?

— Ты слишком много времени проводишь с—

— Просто интересно наблюдать за ним, — перебила. — Ты ведь занят, вот и развлекаюсь, — сама от себя не ожидала такой ремарки.

— Вот как…

Он мне не поверил, но ровными ответами был удовлетворен, прикрывая глаза и чуть смещаясь, чтобы положить голову мне на колени. Я сдвинулась, чтобы дать ему место развалиться на диванчике, однако до того, как наше перемещение произошло, вскочила:

— ДИНО-САН!

Я слишком много времени провожу с Дино…? Да.

Я знала, что да.

Вероятно, в этом было дело.

Я не знала.

Пока мы вели свою тихую беседу, которой неожиданно не нашлось места нигде, кроме как уже прямо на общем собрании, ребята притихли.

— Чай кончился, — заметила Киоко, разлив остатки из чайника.

— Я схожу, — заметив, как остальные морщатся, не желая вылезать из тепла, вызвался Каваллоне.

Вставая из-за стола, он в своем духе умудрился запутался в одеяле, запнувшись за него и выронив любимый чайник Наны-сан, едва не полетев за ним следом.

Но…

Я слишком много времени… провела с Дино?

На гостиную опустилась тишина после моего выкрика.

Я стояла, вскочив с дивана, и не чувствовала хватку Кёи на своей руке — он пытался не дать мне рвануться вперед, будто о чем-то догадался, но это и не потребовалось.

Каваллоне стоял рядом с котацу, неловко улыбаясь и держа в руках пойманный у самого пола чайник. Каваллоне не падал, запнувшись за одеяло — он лишь легко сместился, чтобы поймать его, выскользнувший из рук.

Вовсе не выскользнувший из рук.

Выбитый незаметным ударом Реборна, с довольной улыбкой стоящего сейчас на столе и сажающего Леона, трансформировавшегося обратно в хамелеона из веселенького зеленого кнута, на шляпу.

— Как я и думал, — тень от федоры упала ему на глаза.

Дино-сан выглядел виноватым.

Такеши выглядел так, будто что-то знал.


Примечания:

шипперы всего мира и всех канонов любых отп объединяйтесь

скоро мясо

Глава опубликована: 21.08.2020

Часть zero. Особые ожидания.

Дино был уверен, что Вонголу ждет совершенно новая эпоха. И, кажется, лучшая. Глоток свежего воздуха. Становилось… даже тошно от того, что ему приходилось признать это. Дечимо королевской семьи и его Хранители были слишком юны и уперты, казалось бы, лепить из них что-то новое будет легко, но…

Но Реборн не лепил. От этого и становилось тошно. И Дино сам не знал, почему его еще не захлестнуло обидой, грязным липким комком скопившейся где-то внутри.

Подход, который Реборн выбрал по отношению к Тсунаеши, при всей схожести с тем, какой подход был выбран при обучении самого Дино, был иным. И обидой, наверное, его не захлестнуло именно из-за того, что сначала все было совсем одинаково. Но сами ребята и сам Дечимо Вонголы были другие. Вместо обиды небольшим торнадо внутри прошлась зависть — Дечимо Каваллоне, наверное, не смог сделать то, что смог этот… Тсунаеши? Переубедить Реборна?

Поэтому вместе с союзником в лице Вонголы, Дино видел соперника в лице Савады. Похожего на него самого. Настолько, что нельзя не заметить. Совершенно другого. Настолько, что, кажется, смог пройти по той же самой дороге с наибольшей легкостью. Как сам Дино — не смог.

Дино незаметно, совсем незаметно наблюдал, даже Реборн не знал о том, как тихо его бывший ученик научился выжидать нужный момент. Он вырос и теперь мог вести свои дела, не отвлекаясь от других дел, выставленных напоказ.

Он приехал познакомиться с ребятами из Вонголы — раз. Это видели все.

Он выполнял поручение Реборна — два. Об этом и пойдет речь.

Он хотел понять, почему же к Саваде отношение репетитора изменилось, как не менялось к нему, несмотря на все попытки его убедить. Это вселяло еще большую неуверенность в и так не слишком решительного Каваллоне и выбивало остатки почвы из-под ног хлеще любой неуклюжести.

Почему же даже неуклюжесть Савады казалась не столь разрушительной и совсем ему, кажется, не мешала, пока Каваллоне чувствовал, постоянно чувствовал рядом с командой Десятого поколения, что все глубже куда-то падает?

— ДИНО-САН!

Он понял, почему.

Это три.

Пришлось признать, что Савада, и правда, будет лучшим Дечимо, чем он. И что он все же ошибался, записав Тсунаеши в свои соперники, а темную лошадку их компании — в потенциальную угрозу.

Потому что благодаря ей Дино и сам… больше не падал.

Пусть речь и совсем не о неуклюжести.


* * *


Все началось где-то в Италии, ведь пора было привыкнуть — все всегда начиналось в Италии.

— Дино, — голос бывшего репетитора звучал из динамика телефона и был непривычно серьезным.

— Да, Реборн?

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал.

И он уже знал, конечно, что сделает.

— Мне нужно, чтобы ты проверил, насколько подвержен влиянию пламени Неба тот человек, на которого я укажу.

Немыслимо. Каваллоне бросил растерянный взгляд на Ромарио и уронил голову на стол. У Дино, вопреки всеобщему заблуждению, связь со всеми подчиненными, для многих казавшимися единой безликой массой, была одной из сильнейших.

Не даром же он был готов умереть ради своей Семьи и в свое время Пламя Посмертной Воли научился пробуждать с помощью этой особенности. Рядом со своими подчиненными Каваллоне каждый раз неосознанно использовал его, становясь куда сильнее, чем в одиночку.

Использовать пламя Неба на постороннем звучало как бред.

— Естественно, это будет невозможно, если у девочки уже есть сильное Небо, — голос репетитора звучал так, что Дино легко смог представить надвинутую на глаза федору.

Естественно. В этом, — Каваллоне усмехнулся, — якобы безобидную девочку и подозревают. Ситуация показалась ему очень забавной — Реборн «указал» на близкую подругу будущего Десятого, однако вместо того, чтобы приставить ей дуло к виску — попросил помощи своего прошлого ученика, будто бы придумав ему очередную тренировку.

О, Дино понимал — это и есть тренировка. Их отношения с Реборном вышли на новый уровень после того, как тот перестал быть его репетитором. И Каваллоне был благодарен ему за подобное. Ведь Реборн все равно умудрялся учить его. Это хорошо. Наверное.

Каваллоне был рад позволять ему наставлять себя и дальше.

И поэтому… конечно же он был согласен.

Было невозможно быть несогласным, когда говорил Реборн.

Дино согласился бы на любую авантюру. Только в этот раз авантюра выглядела совершенно нелепой, совершенно бессмысленной. Забивание гвоздей микроскопом.

Возможно, — допустил мысль Каваллоне, — Реборн все же привязался к детям, окружающим Дечимо, как к самому Дечимо Вонгола. А ведь… Будучи лучшим киллером нельзя не знать, насколько опасно бывает такое отношение к возможным… предателям?

И Дино очень смутно понимал, что заставило репетитора пойти на столь странный шаг. И ему казалось, что мафия неожиданно сильно ожесточила его самого — казалось именно на контрасте с этим неожиданным непониманием, ведь раньше его бы никогда даже не посетила мысль, что можно сделать проще… быстрее… дуло к виску, прощупать пульс, спросить прямо. Без подобных игр, которые так любил Реборн — о, Боже, разве можно было не согласиться на его предложение? Только такому, как наставник, могло придти в голову задействовать для проверки чужой лояльности целого босса союзной Семьи.

Очевидно, что у девчонки не получилось образовать связь с Дечимо.

И в чем же проблема определить, почему, не втягивая его?

Очередное желание Реборна поиграть?


* * *


В Японии, вдали от Италии, все запутывалось куда сильнее, чем в морской узел. Все начиналось в Италии, но «выстреливало», однозначно, совершенно не в ней.

И в ожидании очередного «выстрела» Реборн не сдерживал предвкушающего оскала, ухмыляясь своей удлиннившейся тени.

Каваллоне отправлялся в дипломатическую поездку прямо в Намимори. Его ученики обязательно найдут общий язык, что будет полезно обоим и их Семьям. Это раз.

Но куда интереснее — то, что он попросил Дино устроить одному человеку из окружения Дечимо проверку. Это два.

Проблемы с пламенем у Курокавы не были из-за того, что пламя было… слабее, чем у других. Слабое, будто бы у далекого-далекого потомка мафии. Как она сказала, это было справедливо — простая биология.

Не было никакой биологии. Как не было и далеких-далеких предков-мафиози в ее родне. Она не могла унаследовать Пламя. Девчонка, у которой не должно быть пламени в принципе, владела им и могла бы почувствовать, если бы не… что?

У нее были проблемы именно с Небом, это было понятно. Она, определенно, могла чувствовать влияние пламени остальных ребят в их «команде», когда оно было направлено на нее. К примеру, пламя Ямамото Такеши успокаивало ее, как и следует Дождю.

Значит, Небо, такое, как у Тсунаеши, должно было подчинить такую слабую Грозу практически сразу. Даже против ее желания смогло бы. Но ничего подобного не происходило. Она была в близких отношениях с Савадой, но не становилась его Хранителем.

И ее Гроза, рядом с таким сильным Небом, не спешила развиваться.

Благодаря Леону Реборн мог собрать чуть больше информации о пламени девчонки, пока она не подозревала об этом, а значит, не могла контролировать его. Не могла бы контролировать, конечно, на случай, если ей было, что скрывать.

Но она ничего не скрывала. Почти.

— Что связывает тебя с боссом Мельфиоре?

<…>

— Я знаю, что он связан с другими мирами. Как с этим связана ты?

— Меня не существует в других мирах. Ребята не дружили между собой, никто из Хранителей не общался с Тсунаеши до твоего приезда. И история всегда шла другим путем. В этом мире я ее сломала.

Все это время у них в руках, как оказалось, был рычаг к изменениям, которых не должно было быть.

Это три.

— Ты глупый ребенок, Курокава.

А детей легко прочитать, они не могут соврать с той же легкостью, что взрослые. И еще детьми легко управлять.

И ему очень интересно, что будет, если рычаг окажется в нужных руках. Он вообще… этот рычаг… работает?

Детям свойственно преувеличивать собственную значимость.

Не то, чтобы руки Реборна были подходящими — на случай, если Курокава и правда способствует каким-то изменениям среди окружающих, которые, по мнению босса Мельфиоре, и правда не могли бы произойти без нее. Но его субъективное мнение — не хотелось бы, чтобы в таком случае «рычаг» и правда оказался в руках этого ее… Широ.

Тот, определенно, был настроен на сотрудничество и обещал очень многое… но слишком уж многое. Доверять таким обещаниям было бы смешно. Какой-то космический уровень сатиры.

Человек, способный влиять на целые миры и имеющий прямое отношение к Три-Ни-Сетте, звучит слишком уж… слишком. Реборн не передавал эту информацию дальше, потому что не слишком верил в подобное. А если и допускал возможность — не понимал, зачем ему и правда… просто девчонка? Курокава всего лишь удачно оказалась в нужном месте? Смешно. У Джессо был на нее план? Вероятно.

Реборн ненавидел ту чертову человечность, что просыпалась в нем из-за этих детей и Тсунаеши — и еще сильнее ненавидел то, что он начинал верить в ребятишек и их «командную работу». Будто бы она и правда не должна была развалиться, эта команда, удерживаясь в итоге лишь на общем деле и общей угрозе.

В эту команду он не мог верить, пока в ней оставалась темная лошадка. Лично ему она нравилась и, определенно, влияла на остальных хорошо.

А не должна была. Ни нравиться, ни, тем более, получить на окружающих такое влияние.

Так что… Хотелось посмотреть, так ли ценна Курокава для окружающих, как они думают. Реборн успел привязаться к девчонке.

Теперь хотелось проверить ее «в деле» с Каваллоне. Если она все же будет подвержена его влиянию — его Небу — значит, она не Хранитель «Широ», просто Тсунаеши, и правда, ей не подошел.

А вот если ничего не выйдет…

Реборн старался не исключать возможность того, что она просто не подходила сильным Небесам, а к влиянию Пламени Савады уже привыкла. Но…

Реборн так же просто не хотел бы разочароваться в том, что столь интересно начиналось. Все же, то, как босс Мельфиоре интересовался девчонкой, было им всем на руку.

Все же, босс Мельфиоре… лично ему — кое-что обещал.


* * *


Конечно, пойти на близкий контакт с будущим поколением Вонголы напрямую для босса Каваллоне было не слишком солидно. Особенно с учетом того, что Дечимо не был официально объявлен и представлен публике.

Но разве Дино волновало это на самом деле? Отвлекаясь от прошлых мыслей, конечно, он знал, что хочет вместо идеи «как быстрее, проще разбираться с предателями» подписаться на новое приключение, что отсрочит его полное очерствение, хоть немного отодвинет от него то самое злосчастное боссовское кресло, в которое он уже сел, но к которому пока не прирос совсем. В этом приключении под руководством Реборна он будет всего лишь его бывшим учеником и немного отвлечется…

Чтобы понять, что его мысли уже совсем перестроились на волну «босс мафии».

(Далее Дино провел у Савады так много времени, что не собирался врать себе — всего лишь бывшим учеником Реборна ему так хотелось остаться… но не выходило больше.)


* * *


Человек, который нуждался в столь странной проверке, был не просто девушкой из окружения Дечимо, но и близкой подругой его своенравного Облака. Наслышанный о том, что Облако — Хранитель самый проблемный у новой Вонголы, Каваллоне только покачал головой. Реборн обещал занять его на время визита. Дино не совсем понял, зачем, но был не против.

Затем Каваллоне хмурился, рассматривая улыбающуюся школьницу с фотографий и непонимающе листал страницы ее личного дела, присланного Реборном. Откровенно скромного личного дела. Не получи он характеристику от самого киллера, он бы даже подумал, что это какая-то проверка на паранойю.

Единственное, что могло быть здесь плохо — то, насколько все хорошо.

С фотографий на Дино смотрела совсем не роковая красавица и не айдол-милашка, но вполне симпатичная девочка, уже почти девушка, с длинными ухоженными волосами и открытым взглядом.

Отличница, староста, олимпиадница, уже занявшая несколько важных первых мест и претендующая на обучение в хороших университетах в дальнейшем. Ни одного класса экстерном при регулярном пропуске занятий. Никаких новаторских проектов. Никаких особых способностей в учебе, прилагается перечень репетиторов по точным наукам, посещавших девочку в детстве. Все подтверждено, объяснение, почему в них она так хороша, более, чем естественно. Умная девочка, но никаких скачков сверх программы.

Спортсменка с хорошими показателями, но не выходящими за рамки беспламенных гражданских — просто активно занимается в секции. Прилагается перечень ранее посещаемых секций и клубов. Записи о последних нормативах.

На данный момент член Дисциплинарного Комитета, ни одного привода в полицию, не была замечена с сомнительными личностями помимо случая, когда в младшей школе была «взята в заложницы» одной из школьных банд — не увлекалась, не привлекалась. Дочь гражданских, пламя слабое, тип Гроза — пробуждение на турнире по тхэквондо этим летом, однако все записи с турнира были подчищены. И с этого момента начинается как раз самое интересное. Действовали с двух сторон, будто не только покровителю девочки — тому самому проблемному будущему Облаку Дечимо — было выгодно оставить ее на время в тени.

После топорной работы Хибари Кёи информация просочилась, но от вмешательства второй стороны — легко затерялась обратно.

Зачем кому-то так прятать ребенка обычных гражданских? У нее нет ничего, чтобы представлять большой интерес кому-то серьезному, помимо уже привязавшегося к ней будущего Дечимо, слишком юного, чтобы отбирать себе подчиненных иначе.

Родословная? Дино нахмурился, посмотрев на имена родителей девочки и результаты генетической экспертизы, подтверждающей, что Курокава Хана действительно их ребенок. И оставалось только усмехнуться на паранойю Реборна, провернувшего это тайно.

Однако паранойя показалась Каваллоне оправданной, когда он просмотрел семейное дерево дальше. Пламя будто взялось в ней из ниоткуда. Не на голой же воле она его генерировала? Здесь было что-то еще, но что — непонятно.

Во всем этом «досье» так и читалось большими буквами: обычный ребенок. Реборн собрал информацию на обычную девочку так, будто копал под самого ловкого в мире шпиона.

Но Дино совершенно не понимал, в чем же интерес. То, что Каваллоне собрался сделать, было даже немного аморально в свете подобного простого жизненного пути девчонки. Все же, его Небо не только располагает к себе, но, как и полагается управляющему атрибуту, еще и немного подчиняет.

И зачем?

Дино собирался в Японию, параллельно — даже с большим интересом — старательно изучая все, что смог найти, и о Саваде Тсунаеши тоже. И уже знал, что они с ним поладят.

С кем общался, кого привлекал к себе — было изучено в первую очередь. Мальчишка подобрал отличную команду, однако в ней был заметный перевес в сторону одного из членов, что заставляло задуматься о вероятном сером кардинале в обществе будущего Босса.

И вновь возвращало к странностям Курокавы Ханы. Авторитетность одного ребенка в группе других детей. Разве это странно?

Перевес, заметный любому, кто знал бы, на что смотреть. Или был бы таким параноиком, как был Реборн. Курокава поддерживала ровные отношения со всеми, нравилась всем. Не имела ни одного явного или продолжительного конфликта внутри «команды», наоборот, активно выступая связующим звеном даже там, где это должно было быть прерогативой Неба.

Каваллоне крутил в руках личное дело Курокавы Ханы и все равно не мог понять, что же было с девчонкой — девчонка как девчонка, ну — не так.

Через какое-то время от Реборна пришел еще один сигнал и на стол Дино опустили папку с гербом Мельфиоре.

Ладно.

Теперь Дино и сам не знал, кто из них параноик.

«Друг» девочки «с детства» — вот, что было у нее не так.

До недавнего времени — регулярные выходы на связь через компьютер в ее доме. Действительно, история уходила настолько далеко, что через простой ноутбук в условиях ограниченного времени и иногда подчищаемой истории было сложно определить, насколько давнее это общение.

Перечень телефонных звонков, совершенных на номер «Широ», проходивших исключительно по защищенному соединению. Реборн выписал их с ее телефона, так как информации больше нигде не оставалось. Лично, что ли, проверил и пробил по операторам? Дино было почти смешно, если бы не было так напряжно от того, насколько сложно было собрать почти базовый для подобных досье пакет информации.

Данные со страниц в социальной сети. Общаться с неким «Широ» девочка начала действительно давно, однако никаких личных переписок достать не удалось — хакеры и крэкеры другой стороны, казалось, буквально выжидали момент, чтобы очистить все в последнюю секунду перед носом разведки.

И стоило копнуть глубже, как от Бьякурана Джессо лично пришло сообщение, особенно напрягающее мягкостью просьбы. Давно Реборна не просили «успокоиться».

Она привела Саваду Тсунаеши на переговоры с боссом одной из наиболее активно набирающих влияние семей. А тот затем объявил о желании сотрудничества. Исключительно после прихода к власти Дечимо и исключительно с его «командой».

Очевидно, с ее «командой».

Дино понимал, почему бывший репетитор не поднимал подобный разговор с Ноно и был польщен, что интересным поворотом Реборн все-таки поделился с ним.

Правда, в отличие от аркобалено, никакого азарта от опасных игр он не испытывал. Лишь напряжение и непонимание.

На фоне этого общение с Десятым прошло более, чем гладко, будто бы вовсе второстепенная задача.


* * *


Нужно было к ней присмотреться.

Дино присматривался. Активно. И это оказалось на удивление приятно. Интерес к общению был обоюдным, на чем сыграть было очень легко. Реборн хотел было сделать ему замечание — Хана ребенок и бесполезно флиртовать с ней — однако этим же замечанием подавился.

— Я провожу.

Потому что Хана оказалась действительно уже вполне взрослой девушкой, которая совершенно не стеснялась легких намеков на симпатию.

Самая примитивная манипуляция. Дино ощущал себя последним ублюдком.

— Упс.

— Упс.

Пламени Неба ничего не мешало. Воспользовавшись ситуацией, Дино успел выпустить немного на проверку.

Но они оба улыбались и шутили все так же, будто бы на нее все-таки не сработало. Или сработало? Курокава оказалась менее наивной и совсем не влюбчивой девочкой, с достоинством поддерживая разговор и искренне получая удовольствие от него, однако этого все-таки было недостаточно для зарождения привязанности.

— …Тебе бы подошел камзол.

— А ты бы прекрасно смотрелась в платье.

— Если бы не убилась, запутавшись в юбке, — она хихикнула, легко принимая комплимент и парируя.

— Уверен, ты была бы всяко грациознее меня даже в самой неудобной юбке!

Дино был очарователен уже совершенно искренне, совмещая приятное с полезным.

А в ее рассказах не было ничего, что расходилось бы с данными из досье.

И чертово пламя на нее легко действовало, позволяя незаметно расположить к себе сильнее. Повезло, что Хана считалась весьма общительной и это никто не счел необычным.


* * *


— У тебя получилось подобрать верный подход, Никчемный Дино, — казалось, Реборн действительно был удивлен.

Каваллоне с умилением подумал, что его репетитор действительно проникся к этим ребяткам. И, вероятно, переоценил Курокаву.

— Реборн! Не называй меня так. Я думаю, мы зря это затеяли. Она искренне привязана к Тсуне и даже в разговорах старается говорить о нем хорошо. Пламя на нее действует.

Он успел точно убедиться в этом, умудряясь использовать свою неуклюжесть как прикрытие. Тактильный контакт и совсем незаметное влияние, позволяющее расположить Хану к себе.

— Она довольно подозрительна, ты зря считаешь, что так просто сможешь ее очаровать, — о, Каваллоне и сам понимал, что все не так просто, ибо иначе Реборну и не понадобилась бы его помощь.

Однако, памятуя о том, как не против была Курокава различных намеков, все же мысленно удивился высокой оценке Реборна. Тот настолько щадит этих детей, что при своем подозрении еще не решился просто расколоть ее?..

И не верит, что она уже повелась? Реально переоценивает девчонку настолько?

Поразительные изменения.

— Ты думаешь, она может что-то заподозрить?

— Нет.

Ведь от возможного недоверия ее легко отвлечь толстым шутливым намеком.

— А ты присмотрись к Дино, он перспективный.

Такая простая манипуляция, что несвойственное Реборну поведение никто почти не замечает. Это же Реборн — оправдание для любой странности.

Она смущена и, возможно, даже напугана. Думает совершенно о другом — Каваллоне видит, что Реборн сообразительность юной особы и правда слишком уж переоценивает. Будущий Дождь Дечимо, зато, не отходит от нее ни на шаг, стараясь не оставлять с Дино наедине. Каваллоне улыбается подростковой ревности и послушно держит дистанцию первое время, чтобы не напугать и не сказаться любителем маленьких девочек. А мысли Курокавы, тем временем, все равно приобретают определенное направление.

Реборн, возможно, был не так неправ, говоря о том, что девчонка все-таки сообразительнее подростка. И даже так смогла задуматься о начальных причинах его интереса.


* * *


Иногда Дино вспоминал ее внимательный взгляд и думал, что на самом деле следят за ним. Казалось, что на самом деле не он, а она имеет за спиной огромное количество жизненного опыта, позволяющее понимать много больше.

Он наивно полагал, что просто сломает ее при желании, все еще используя Пламя. Используя его каждый раз. Ненавязчиво влияя на нее и дальше. Еще немного додавить — и при всей легкости их общения он просто подчинит ее, заключит под своими Небесами.

Требовалось проверить это, попробовав что-нибудь… изменить в уже привычном ей порядке вещей. Проверить свою авторитетность.

Агрессивное Облако, распускающее руки, было как нельзя кстати, пусть Каваллоне и предпочел бы, чтобы руки мальчишка держал при себе, подходя к вопросу авторитетности старшего товарища с долей искренности — девчонка была неплоха, просто…

— Дино-сан, благодарю за заботу, но Кёя не обижает меня. Даже на тренировках, хоть он и намного сильнее. Он может быть очень упрям, но он лишь защищает меня, как умеет. Мой лучший друг просто собственник.

Просто заблуждалась, несмотря на свою поразительную устойчивость к Небесному пламени.

— Вы не думали, что в неуклюжести тоже может быть какая-нибудь… психологическая проблема? Возможно, ее получится устранить?


* * *


Вопреки надеждам Ханы, что бывший репетитор Каваллоне не узнает о заключенном на неуклюжесть Дино пари хотя бы до следующего дня, Реборн знал об этом этим же вечером.

Как он и думал, Курокаве было, чем их всех порадовать в этот раз.

Он, как она и предсказывала, был немного раздражен, но заинтересован. Его наставническая гордость не позволила бы какой-то соплячке вмешиваться в обучение его учеников, но именно то, что у Реборна, вообще-то, были гордость и чувство собственного достоинства, не позволяло ему приревновать обучение Дино к какой-то девчонке.

Реборн никогда не уделял должного внимания неуклюжести бывшего ученика, так что было бы интересно посмотреть на попытки Ханы воздействовать на него.

Продолжая загружать Хибари работой — на грани; Реборн был уверен, что тот вскоре догадается, в чем дело, — аркобалено незаметно способствовал тому, чтобы Хана все-таки приложила к обучению Каваллоне свою руку. Чтобы этому интересному событию никто не помешал.

Учитывая влияние на нее своим пламенем, Дино должен был стать восприимчивее к девчонке.

Все же, связи — это обоюдно.


* * *


— Ну же, вы же сами начали о психологии, когда упоминали Кёю. Так что давайте проверим? Это все внутренний протест, — она, и правда, пыталась что-то сделать с его неуклюжестью.

Будто он и сам не знал все эти приемы про «внутренний протест» и причину неуклюжести. Все он знал. Ей-то куда лезть в чужие душевные дебри?

Курокава, конечно, старалась быть ненавязчивой. Просто учила его стоять на коньках и не запинаться о собственные ноги, говоря так уверенно, что Каваллоне сдавался и, воистину, пытался вновь что-то изменить — это ее влияние на него было сильнее, как оказалось.

Реборн не предупреждал его о том, что это возможно. Что она будет пытаться его переиграть.

Вряд ли Реборн понимал, какая чертовщина здесь творится, с некоторым самодовольством подумал Дино.

Гроза без Небес, определенно, совершенно не имеющая связь ни с одними, ни с Вонголой, ни с Мельфиоре, и до чего же обидно… что и не с ним!

Она взяла его на слабо! Он начал к ней присматриваться.

Курокава рассказывала, мол, «иногда тело действует, когда отказать вслух не позволяют обстоятельства» — это, конечно, и правда было проблемой, ведь отказаться от того же кресла босса ему никто в этой жизни не позволит, даже если он «научится отказывать».

Курокава взывала к его опоре на подчиненных.

Курокава рассказывала о командной работе и не просто взяла его на слабо.

Она его обдурила, а вместе с ним и себя, настолько удачно вжившись в роль неотступного помощника. Дино сам себя обдурил, продолжая пытаться влиять на нее с помощью пламени.

Это она на него влияла.

Гроза… громоотвод, берущий на себя часть проблем Семьи.

— Никчемный ученик, — в этот раз Дино не дергается, почти не дергается, когда Реборн снова неожиданно появляется у него за спиной, зайдя через окно.

— Да, Реборн? — он безмятежно оборачивается, улыбнувшись, но улыбка тут же исчезает, стоит наткнуться на серьезный взгляд репетитора.

Неожиданно аркобалено бросает в него зеленый мячик — без предупреждения, держа до этого трансформировавшегося Леона за спиной.

Дино не успевает подумать — но успевает вспомнить о недавних бессмысленных тренировках.

Дино ловит брошенный мячик прежде, чем успевает подумать.

— Я вижу, ты выполнил мое задание, Дино. Как я и думал.

Реборн не использовал втемную своих новых учеников.

Дино это заметил.

И не понял, что на него это нововведение в стиль преподавания Реборна не распространяется. Аркобалено тоже его… обхитрил с этой пламенной связью.

— Так значит, ты проверял ее не потому, что не доверял ей.

Так значит, ты проверял меня?

Я не прошел проверку, или…?

— Кто знает.

На следующий день они собрались.

И Дино, что все это время хотел понять, почему же к Саваде отношение репетитора изменилось, как не менялось к нему, несмотря на все попытки его убедить, наконец понял.

Потому что благодаря Курокаве он набрался смелости и спросил даже самого Тсунаеши что-то на тему неуклюжести — а затем… все сделала призма восприятия мелкой Грозы.

Так вот почему даже неуклюжесть Савады казалась не столь разрушительной и совсем ему, кажется, не мешала, пока Тсунаеши был рядом с командой Десятого поколения.

— ДИНО-САН!

— Как я и думал.

Пришлось признать, что Савада, и правда, будет лучшим Дечимо, чем он. И что он все же ошибался, записав Тсунаеши в свои соперники, а темную лошадку их компании — в потенциальную угрозу.

— В-вау, вы смогли, Дино-сан!

Дино был глубоко в душе в смятении не меньшем, чем Тсунаеши, и на его восторженное поздравление смущенно взъерошил волосы на затылке, как только опустил проклятый чайник обратно на безопасную горизонтальную поверхность. Вышло несколько неловко и тот едва не опрокинулся, но после произошедшего на эти мелочи Каваллоне уже не обратил никакого внимания, переводя взгляд на ошарашенное десятое поколение.

Не то, чтобы она сделала что-то особенное.

Но, определенно, усмешка Реборна и острый взгляд, направленный то на него, то на Курокаву, обстановку нагнетали достаточно, чтобы обратить на происходящее всеобщее внимание.

— Объяснись.

— Эй, эй, полегче, Кёя! Ничего не произошло! Реборн?..

Ничего нового не произошло, ничего не изменилось, просто эту неизменность было важно осознать. Доверие ребят Дечимо друг к другу, приправленное юношеским максимализмом, заставило Каваллоне почувствовать себя сначала дедом, а потом deadом, и в итоге осознать, что… ребятки-то правы.

Их «команда» только формируется, и он зря обманулся показной сплоченностью сначала, однако был уверен — все придет, и уже сейчас взаимопонимание в новой Вонголе достойно уважения.

Потому что, глядя на Вонголу, он помнил о своей собственной Семье и о том, что доверие в ней не менее крепкое. Незаметное, но будто каменная, надежная стена.

Настоящая опора такому неопытному боссу, как он — ему повезло, что бывшие подчиненные отца так преданны Семье, составляя основную ее часть.

— Реборн? — Курокава удивлена, но не выглядит так, будто для нее знание Реборна было неожиданностью.

Но от ее вопросительного взгляда ему тошно и он отвлекает Каваллоне от теплых мыслей — она смотрит на аркобалено, ожидая пояснения, а будущий Дождь Вонголы прожигает Дино взглядом, не оставляя и капли сомнений в том, что скоро весь изначальный план в деталях вскроется. Вот кто точно вырывает его из воспоминаний о надежной опоре, заставляя вновь ощущать сомнительные прелести неловкости.

Ямамото Такеши выглядит так, будто знает, благодаря чему произошло то, что произошло — и судя по тому, что успехи в работе с пламенем у него были лучше, чем у остальных Хранителей… так и есть. И он явно не одобряет способ, которым Дино пришел к тому, к чему пришел.

Далее догадывается о чем-то Ураган:

— Подождите, Джудайме! Реборн! Но ведь Дино-сан только в обществе своих подчиненных способен на подобное, это значит, что…?

— Нет.

К нему стекаются взгляды всех присутствующих, и их непонимание неплохо так давит, заставляя ощущать вину уже за все на свете. Все же, Десятое поколение — дети… И он почти привык, что и он с ними может быть почти ребенком, оставаясь на одной волне этого искреннего максимализма и забывая о методах мафии.

Все же, даже то, о чем они говорили с Реборном, чертовски безобидно. Не «неправильно» для мафии. Очень гуманно и совершенно не принесло никому никаких проблем. Так ведь?

— Мне было интересно, что будет, если твой интерес будет направлен еще на кого-нибудь. И я хотел проверить твою способность влиять на происходящее, о которой упоминал наш общий знакомый. Так что попросил Дино проверить тебя.

Репетитор сдает его безжалостно, Дино ощущает себя так, будто влез в дешевую мелодраму с обманом, который вскрывается в момент, когда герои уже искренне привязались друг к другу.

— И как? — она смотрит на него прямо, а он сжимает в руке леона, превратившегося в зеленый мячик.

— Как видишь…

Каваллоне этот мячик узнает. Очевидно, это беззвучное обращение к нему, которое Дино с трудом расшифровывает: Реборн напоминает — Курокава и правда принесла в его жизнь немного приятных изменений.

— Я знал, что это будет полезно, — учитель закивал, а Курокава неожиданно хмыкнула, задумавшись.

— Наверное.

Все молчали, будто и не ждали, что Реборн стал бы что-то объяснять кому-то еще. Хибари Кёя вовсе не нуждался в объяснениях.

— Умарекавару… за то, что втянул мое травоядное… камикорос.

— Кёя, прекрати.

Как много у нее защитничков.

Та часть Дино, что все еще оставалось боссом мафии, недоуменно качала головой. Защитнички эти сами не понимали, от чего и кого хотят защищать.

Дино с Савадой в тот день не прощался — даже больше, впереди у них было еще много времени для плодотворных тренировок. И если сначала, да и в процессе периодически, Каваллоне все казалось, что он будет вынужден стать нянькой для нового поколения Вонголы, то сейчас Дино не мог удержаться от скрытой гордости и взгляда на команду Дечимо, как на равных.

Немного помочь Тсунаеши было для него совсем не сложно. Все же, ему ребята помогли намного сильнее. И Хана помогла особенно, если все же решиться подвести итог их… сотрудничества.

Дино не был неуклюж, когда речь шла о защите его Семьи.

Курокава не была его Хранителем, но рядом с ней в Дино наконец проснулась чуть большая уверенность в себе, чем раньше. Потому что глядя на Вонголу ее глазами и тренируясь со всякими глупостями, слушая Тсунаеши, Дино…

Просто понял нечто важное.

Он не был неуклюж рядом со своей Семьей, но…

Это значило, что он не был неуклюж никогда.

Потому что Семья всегда рядом, даже если не прямо перед глазами.

Семья Дечимо только стремилась к этому. Впереди у них было еще много острых углов, на которые придется напороться в процессе. Прежде, чем они поймут нечто, уже сейчас имевшееся у Каваллоне.

Дино надеялся, что у них все получится.


Примечания:

рекомендация от автора: перечитайте прошлую, главу что ли...

а то я сам, когда сел дописывать... вообще... не вспомнил... о чем речь и в чем прикол

на самом деле эта глава не доработана, как и большинство глав, которые будут выкладываться после нее, ибо еще пять глав будут посвящены объяснению всего подряд и еще две из них будут zero персонажей

да, я хочу обсасывать одно и то же... потому что потом начнется сюжетная канонная штука и какие-то экшоны будут в каждой главе

у автора закончились силы, но работу тоже нужно закончить, поэтому я потихоньку постараюсь отшлифовать уже написанное и... если что, потом разноображу описаниями

как видите, я немого выпал из фандома и из фикбука в целом

у меня сейчас весьма.. интересный.. период в жизни, когда все моральные силы закончились, но те, которые остаются, уходят на близких людей и на переезд

но я рад комментариям ТОЛЬКО РАДИ КУЧИ КОММЕНТАРИЕВ Я ОЖИЛ И ВЪЕБАЛСЯ В ГЛАВУ да

люблю вас

https://vk.me/join/AJQ1d4REQRZHMy9nnC1h4Wbx залетайте обсуждать спойлеры, я на самом деле оч люблю спойлерить в процессе написания

кстати в след главе нормальной уже 6 страниц, мои лапищи пока сильны и я пишу

СПОЙЛЕРЫ 130 ГЛАВЫ МЕНЯ УНИЧТОЖИЛИ, Я БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ПИШУ

Глава опубликована: 21.08.2020

Часть 35. Пропасть.

Примечания:

айм элайв

предупреждение: тут есть **одно матное слово**, будьте осторожны

некоторые цитаты дословно скопированы из прошлых глав

всем котятам, сдающим егэ, удачи на экзаменах, у вас все получится!


— Чай кончился.

— Я схожу-

— ДИНО-САН!

— Как я и думал.

Поразительная ловкость. Мне пришлось даже покрутить головой, чтобы проверить, не находился ли рядом Ромарио под прикрытием.

— В-вау, вы смогли, Дино-сан! — Тсунаеши радостно подскочил, едва не опрокидывая котацу.

Я тоже смотрела на Каваллоне с нотами гордости, внутренне сжимаясь от… какого-то странного предчувствия и напряжения, все же, что-то во всей этой ситуации было более, чем подозрительным.

Кея резко дернул меня за плечо, заставляя встать совсем рядом с собой и явно пытаясь от чего-то загородить. Такеши смотрел мрачно.

Я подняла руки в примирительном жесте, непонимающе крутя головой.

— Объяснись, — взгляд друга был направлен на Реборна, и я едва успела схватить его за руку, заметив, как блеснуло тонфа.

— Эй, эй, полегче, Кёя! Ничего не произошло!

Дино действительно стал реже падать даже без моего присутствия, но изменения рядом со мной для окружающих были наиболее разительны. Я знала, что он так же общался на эту тему с Тсунаеши, и на тему своей репетиторской гениальности не обольщалась.

Мне очень хотелось верить, что дело должно было быть в нем самом, и что он не вновь попался в эту же ловушку, просто записав меня к себе в «подчиненные». Против подобного говорила всякая логика — неужто я настолько легко втираюсь людям в доверие? Я ощущала, что если это так — я точно совсем не помогла на самом деле, скорее усугубила. Может, я была даже немного обманщицей в таком случае? Вряд ли я заслуживала настолько высокое доверие.

Это было как-то нечестно. Потешить свою важность для окружающих еще и через Дино. Но одновременно с этим… в глубине души мне нравилось.

Пока я ощущала в себе силы и смелость для того, чтобы везде и ко всем лезть, я не могла противиться, возможно, немного странному желанию вмешаться, желанию поучаствовать, занять тоже какое-нибудь важное место в происходящем.

Изменилось многое, конечно, но мое далекое желание осталось неизменным. Хотелось быть нужной.

Умарекавару хитро сверкал глазами, будто бы только что провернул какой-то гениальный план, сбивая меня с толку.

— Реборн?..

— Ты знал, что так будет? — вместе со мной заговорил Тсунаеши, и мне показалось, что… все что-то знают, кроме меня?

— Подождите, Джудайме! Реборн! Но ведь Дино-сан только в обществе своих подчиненных способен на подобное, это значит, что…?

— Нет.

Я не совсем поняла, не показалось ли мне, но Хаято, кажется, выдохнул облегченно.

Ну, что я не являюсь Грозой очередного Неба было и так очевидно. Наверное. И слава Ками. У меня от слов Хаято на секунду даже душа в пятки ушла от испуга. Все эти пламенные во всех смыслах отношения меня несколько раздражали, учитывая, что никакого пламени в себе добровольно-осознанно я так почувствовать и не смогла.

— Мне было интересно, что будет, если твой интерес будет направлен еще на кого-нибудь. И я хотел проверить твою способность влиять на происходящее, о которой упоминал наш общий знакомый. Так что попросил Дино проверить тебя.

А в чем, собственно, заключалась проверка? В моей силе убеждения, что ли?

Сам факт очередной тайной махинации за спиной неимоверно взбесил, но где-то на периферии. Я просто решила, что позвоню Широ и узнаю его взгляд на происходящее — раз его упомянул Реборн, значит, он знает, что произошло.

Широ я доверяю.

Усилием воли напомнила себе, что обещала ему доверять.

— И как?

— Как видишь…

Кёя медленно распространял убийственную ауру. Не так, как обычно — обычные его мгновенные «камикорос» можно было даже назвать в какой-то степени азартными, подходящими под описание «весело и задорно», просто в духе Хибари Кёи.

Сейчас же медленное нагнетание обстановки выглядело максимально угрожающим, особенно для меня, потому что если проблема в очередном собственническом порыве Кёи я даже оправдаться не смогу от неожиданности. Но… судя по тому, как он переводил взгляд с репетитора на бывшего его ученика, вместо обычного камикороса в этот раз действительно следовало ожидать чего-то пострашнее — и не мне.

— Я знал, что это будет полезно вам обоим.

— Наверное, — я прислушивалась к себе, пытаясь понять, что во мне изменилось за последние дни от общения с Каваллоне.

За исключением того, что я, оказывается, еще не растеряла остатки социальности, наверное, ничего?

— Умарекавару… за то, что втянул мое травоядное… камикорос.

— Кёя, прекрати. 

Я потерялась, я просто потерялась, вы все о чем? Такого неожиданно стального голоса от себя я не ожидала — да и Кёя, не менее мрачный, от меня не ожидал.

Произошедшее, вероятно, реально несколько напрягающе и… неловко… все же, для Дино-сана я посторонний человек, как и он для меня, но тут, возможно, сработало подобие синдрома попутчика, что у меня вышло нечто годное с его неуклюжестью.

Но, вообще-то, меня никто не втягивал.

Так что прекрати, Кёя. Я не твое личное травоядное. И сама могу решать, что и когда мне делать. Прими это и прекрати винить в этом окружающих.

Если кого-то нужно винить, то вини меня.

Хибари непонимающе посмотрел на мой решительный вид и едва не заскрежетал зубами, как мне показалось, опуская тонфа и как-то совсем странно окидывая взглядом остальных.

— Ребятки, уже поздно, вы хорошо доберетесь до дома?

Нана-сан была как никогда вовремя.

В этот раз меня традиционно провожал Кёя, хотя высыпали на улицу мы всей толпой. Никто не оспаривал его право на мое общество после очевидного непонимания недавно, ребята будто уже знали, как нужно действовать, чтобы не «рвануло». Да и я была не против наконец пройтись с другом и попытаться узнать, что происходит.

Свернув раньше всех, чтобы пройти через парк и поговорить, мы шагали по улице в молчании, пока Кёя неожиданно не подал голос сам.

— Я был занят.

В переводе это, наверное, было что-то вроде «извини, что уделял тебе так мало времени и срывался, как минимум всю последнюю неделю ведя себя по-скотски». Я, как минимум, на это очень сильно надеялась.

Однако облегчать ему задачу не планировала, с интересом ожидая, к чему же должно было подобное заявление привести.

— Ты должна была оставаться в Комитете, когда я сказал.

Ясно, значит, не «извини». Я даже слов не нашла, ошарашенно остановившись. Так и застыла, превратившись в удивленный памятник эмпатии — в этот раз даже максимально постаравшись поставить себя на место Кёи, я не могла понять, с чего бы это.

В тот раз он оставил мне неплохие синяки на руке, совершенно неожиданно не сдержавшись, а Дино-сан как раз… начал разговор, который привел к нашим тренировкам его неуклюжести.

Но это было мое решение, предложить их. А если Каваллоне и хотел в чем-то меня убедить — он как раз вспоминал Кёю и выказывал беспокойство о наших отношениях — то у него не вышло.

Хибари нахмурился, неосознанно угрожающе подавшись вперед. Я знала, что он мне ничего не сделает, но на такое давление выразительно глянула в ответ.

— Почему?

— Я попросил тебя.

Аргумент, нечего ответить.

— Ты не просил, — напомнила, пусть в душе и поселился от такого заявления червячок неожиданной вины — возможно, в понимании злого Кёи это и правда было похоже на просьбу. Но даже если он был занят своими важными делами, ему не пять, чтобы забыть о человеческом языке, не потрудившись объяснить нормально. Просьбой в моем понимании это точно не было.

— Я сказал тебе остаться.

Вот-вот.

— Я не хочу, чтобы ты общалась с Каваллоне. Тебе это не нужно.

— Кёя. То, что ты был занят какое-то время и мы не проводили время вместе — не значит, что, когда ты освободишься, мы все еще будем так мало контактировать. То, что я общаюсь с Каваллоне, не значит, что я буду меньше общаться с тобой. Я регулярно напоминаю тебе, что ты мне важен и нужен. Но кроме тебя вокруг меня есть еще люди, и я сама решу, буду ли общаться с ними, хорошо?

Произошло… странное.

Хибари хотел было покачать головой, но посмотрел на меня, как на идиотку, и промолчал, сдержав реакцию на мои слова. Странно блеснул глазами, будто бы и правда выжидающий в засаде хищник, только что идеально просчитавший, как именно будет убивать свою добычу. Я знала, что ему трудно было бы так просто согласиться с подобным еще и вербально, но то, что он не продолжил протест, уже заставило меня немного загордиться и расплыться в улыбке — что бы не пришло ему в голову, Кёя учился сдержанности.

Хотя выжидающий Кёя был куда страшнее, чем Кёя атакующий.

— Кёя, ты не заболел? — пошутила с улыбкой.

Конечно, вопрос не был закрыт.

Дино был все еще меньшей из наших проблем, как мне казалось.

Но поставить его камнем преткновения изначально, спровоцировав Кёю, определенно, было ужасной идеей.

А еще, оказывается, я была ужасным другом. Идиотка. Кёя и правда заболел тогда, совсем умотавшись со своими криминальными разборками, на которые одобрительно из всех нас смотрел исключительно Реборн. Так что в итоге друг заболел, но отдыхать и отлеживаться отказывался.

Все его плохое настроение я старательно списывала на часть болезни, перенесенную на ногах и терпела дальше, пусть недосказанность, все еще непонятная мне, и давила на мозги. Разговор, однако, я упрямо отложила, в первую очередь обеспокоенная тем, чтобы Хибари, в таком случае, прекратил шататься непонятно где и нормально отлежался. Чтобы к февралю совсем не рухнуть и не загреметь в больницу.

Уговоры на него почти подействовали.

— Только если ты пообещаешь, — пауза, — что больше не будешь иметь дел с Каваллоне.

Вдох…

— Хорошо. Я обещаю, что больше не буду иметь дел с Каваллоне.

Но общаться я с ним буду. И начатое — закончу. Мне не дает покоя нечто, что, если я правильно поняла природу наших отношений, я вполне имею право спросить.

Но сначала — я решила подыграть иерархии нашей Семьи и узнать у Тсунаеши, в курсе ли он, что происходит.

Потому что Широ, вопреки моим ожиданиям, понятия не имел.


* * *


Я позвонила ему в тот же вечер, как все это напряжение началось. Тихо, чтобы не слышали родители, пусть они и были в другой части дома, поделилась последними новостями, подробно рассказав о случае, произошедшем перед тем, как все разошлись, о странной реакции Такеши и Кёи. О том, что Реборн его упоминал.

Это было бы похоже на мою интернет-болтовню с Аки, на любую другую типичную болтовню девочки-подростка с подружкой, за исключением того, что волнение, из-за которого у меня сбивался голос, было вызвано совершенно не романтическим трепетом, а испугом — теперь я опасалась этой ситуации, но…

Но немного, все же, банально волновалась из-за того, что Широ опять должен был объяснять мне, наверное, элементарные вещи. Он слушал молча, мне даже показалось, что отключился динамик случайно.

— Куро-чан…

Когда он наконец прервал мои объяснения, его голос звучал немного сдавленно, будто Широ тщательно сдерживался от чего-то, но я не знала, от чего. И вот это уже чертовски напугало. Кёя бесконечно был недоволен моим общением с окружающими. Но Широ — нет, он всегда был только рад, когда я влезала в новые знакомства, искренне интересовался всем происходящим… как мне казалось?

— Ты не говорила мне… о том, что Каваллоне решил проявить интерес к тебе лично. Как много он с тобой контактировал?

Это было так похоже на едва не прорвавшуюся рычанием ярость, что я опешила — буквально все против того, чтобы я общалась с Дино, и это пугает, потому что никто не предупредил меня об опасности перед его приездом. Я слишком расслабилась, думая, что мои друзья смогут всегда опережать любые негативные происшествия. Особенно теперь, когда на нашей стороне было практически предзнание.

Широ не говорил о том, что Дино может чем-то пугать. Широ говорил, что он весьма неплохой и даже довольно добрый к окружающим парень, который с очень высокой вероятностью подружится с Тсунаеши — что же, это было подтверждено опытом многих миров, почему что-то должно было идти не так? Видимо, потому Широ и не подумал, что… этот мир уже достаточно отличается.

Я задавила зародившийся страх и спокойно ответила.

— Достаточно много. Мы даже немного гуляли вне компании вдвоем, он часто встречал меня после школы.

— Ты чем-то привлекла его внимание? — тоже перешел на деловой тон, расспрашивая подробности.

— В том-то и дело, что… нет, не думаю, поэтому меня и удивило происходящее. Извини, нужно было сразу рассказать тебе. У нас с первого дня пошло неплохое общение, но я списывала это на свою и его общительность, и… знаешь, все же, он не сильно, но старше ребят.

Было странно докладывать Широ о каждом своем шаге. Я подумала, что это глупо. Все же, я старалась максимально оградить его от своих «подростковых» переживаний, связанных с общением с кем-либо.

— Будь осторожнее, — я знала, он хотел сказать совершенно не это, и выдавил предостережение едва ли не сквозь зубы.

— Да. Я буду.

Я похолодела — и правда, мне стоило бы. Если дело не в Широ… то в Реборне, и я доверяла ему… еще не знала, насколько.

— Еще раз извини, что не сказала сразу и заставила волноваться. Я сама перепугалась в итоге. И все же…

Мы еще немного поговорили, но я ощущала себя на допросе. Извинялась, объясняла. Широ был ужасающе непохож, но одновременно с этим почти одинаков с Кёей в попытке проконтролировать теперь каждый мой шаг — за исключением того, что он хотел знать о шагах уже сделанных, совершенно не ограничивая в будущих действиях.

Он понял, что произошло, почти сразу, когда я стала объяснять про неуклюжесть и общение с Тсунаеши, но мне не сказал.

Предупредил только, что мне стоило избегать физического контакта. Сопроводил это какой-то двусмысленной шуточкой, разбавляя серьезный тон, но предупреждение я учла и отнестись к нему решила более, чем серьезно.

— Я же не могу предсказать… ничего, что связано с тобой, Куро-чан. Пожалуйста, сообщай мне о подобном сразу же, иначе я не-

— Не сможешь предотвратить? — несмотря на то, что микрофон снова явно был отключен в последний момент, я знала, что дело не в помехах — связь у нас всегда была отличной, все же, Бьякуран над ней шаманил каждый раз, пусть и не лично, скорее всего. Хотя, кто его знает.

Предположение сорвалось раньше, чем я успела смутиться и оборвать себя. И звучало так, будто это я — забочусь о нем, а не наоборот.

Будто не меня отчитывали около часа разговора, напоминая, что это странно — такие махинации вокруг меня — но хорошо, потому что будь я совершенно неосторожна, даже он не успел бы остановить тех, кто подъедет на темной машинке и запихнет меня в салон, увозя в далекие дали, где меня больше никто не найдет.

Он снова напомнил мне кое-что, не совсем укладывающееся в моем понимании. Как я могу быть настолько важна для тебя, Широ? Почему ты замолчал? Что ты хотел сказать?

Это… очень приятно. Знать, что кому-то настолько небезразлично, не важно, по какой причине.

— Именно. Не забывайся, сейчас все станет намного серьезнее. Я допустил оплошность, когда так легкомысленно рассказал тебе столь многое, — что? — но не напомнил о главном. То, как ты можешь вести себя со мной…

Я затаила дыхание.

— Даже не думай… переносить на других мафиози.

«Даже не думай переносить на других», — слово «мафиози», определенно, было едва ли не лишним в его угрожающем тоне.

Впрочем, нет. Не было.

Угрозой было пропитано каждое из его слов теперь, лишая меня любых теплых мыслей и умиротворения.

— Никто больше не позволит тебе быть просто гражданской, чем раньше ты задумаешься об этом, тем меньше проблем тебе… и мне из-за тебя — придется разгребать.

Далее — Широ не дал мне испугаться своих же угроз и происходящего. Но он уверенно продолжал разговор так, что все, чего я боялась, казалось совершенно решаемым. Он был всего страшней. Оставалось только соглашаться, все еще очарованной его заботой и испуганной от того, что за заботой скрывался неожиданно жесткий, намного жестче, чем у Кёи, контроль.

Конечно, такой контроль был оправдан.

Я даже была все еще рада подобному отношению. Видимо, уже просто смирилась с тем, что мне приходится бесконечно быть под чьей-то защитой и даже наслаждалась этим немного. Было легче и спокойнее жить, веря, что такой человек, как Бьякуран… заинтересован в том, чтобы у меня все было хорошо.

И я ему верила, несмотря на то, что он меня чертовски пугал.

— Куро-чан, — на прощание Широ неожиданно обратился ко мне очень мягко, вовсе будто бы забыв об угрожающем тоне. Будто не было его молчаливой ярости — схлынула обратно, оставляя после шторма солнечный песочек и мягкое тепло. — Знаешь, я слежу за тобой. Что это значит?

— Наверное… то, что ты… что-то ждешь от меня?

Мне не хотелось сострадать ему сейчас, несмотря на почти извиняющийся тон, на то, что я понимала — или мой наивный мозг генерировал подобие понимания, — что он просто волновался.

Мне было страшно перед таким Широ, и я в итоге была даже немного зла на то, что он выдавал свою заботу под видом запугивания, будто это был лучший вариант помощи, который возможен. Будто всем так нравится в общении со мной бравировать собственной опасностью, бесконечно подавляя. Очевидно, напугать, чтобы было неповадно, легче, и они со мной возятся — спасибо хоть так. Но…

Я знала, что они защищают меня. Знала, что бесконечно благодарна им за эту ответственность. Но… методы…

Я ощущала, как в горле образуется ком от такого ласкового, теплого тона, и презирала идею кнута и пряника, проскользнувшую в мыслях. Широ не был со мной жесток, но… но, в то же время, никогда не давал забыть — он может однажды стать.

— Не-ет, — кажется, его тон изменился на обеспокоенный. Это не пугало, но очередное позерство меня… наверное, обидело бы, если бы я решилась совсем-совсем перестать косить под тряпку и начать всему возмущаться. Он весьма хорошо управлял голосом, и я сомневалась, что все, что я слышала, действительно было искренними эмоциями, пусть и хотела так думать, памятуя о его поразительной несдержанности в первые минуты встречи.

— Это значит, что тебе не о чем беспокоиться, Куро-чан. Я защищаю тебя.

— Вот как, — выдавила растерянно, крепче сжав трубку.

— Я обещаю, что когда закончится ваше знакомство с мафией, все будет хорошо. Я прослежу за тем, чтобы оно закончилось хорошо, Куро-чан.

Мне следовало быть внимательнее, следовало бы обратить внимание, что однажды все станет хорошо — но Широ совершенно не обещал ничего хорошего в процессе.

Его теплым тоном я была успокоена достаточно, чтобы просто поверить в хорошее в целом.

— Ладно, я тебе верю.

— Прекрасно, Куро-чан, я на это рассчитываю! Не забудь, ты обещала.

— Конечно.

— И больше не беспокойся о Каваллоне, кстати~. Очевидно, в этот раз ничего страшного не произошло — а я… — Совершенно, абсолютно притворное воодушевление. — Я даже не смогу узнать, могло ли! Но так намного интереснее, а потому будь настороже, но не бойся поинтересоваться, что же твой новый «друг» скажет в свое оправдание. Я хочу знать.

— Почему вы все так уверены, что он будет говорить «в свое оправдание»? И разве не будет для меня опасно продолжать общение с ним?

— А ты до сих пор не уверена в этом сама? Мило! Впрочем, не важно. Учитывая, что никто даже не задумался применить к тебе силовой метод, пойдя на такие ухищрения — однозначно, тебе не будет опасно теперь, когда все уже закончилось. Куро-ча-ан, я даже завидую Реборну, который может наблюдать за тобой и проводить испытания, которые ему хочется, а я — так далеко! Все в порядке, Куро-чан, Каваллоне безобидная фигурка в руках вашего умарекавару, но общаться с ним, конечно же, тебе не стоит в дальнейшем… Да и ты сама не захочешь, когда все поймешь! Ох, расскажи мне, что могло произойти, когда тебя одолеют предположения после разговора с ним. Дино-чан не такая душка, как тебе кажется, я ведь угадаю, если скажу, что ты все-таки сравнивала его со мной?

Как… воодушевленно. У него будто не осталось и тени серьезности, Широ был похож на тот образ, что обычно использовал в переписке, мило шутил и использовал даже по отношению к Каваллоне ласковый суффикс.

Стоп. Его последние слова. Черт. Штирлиц близок к… не думаю, что это провал, но разоблачение моей и так очевидной симпатии будет точно лишним и бессмысленным.

— Да-а, было немного. Он, вообще-то, показался мне довольно милым, — все еще придерживалась честных ответов.

Дино был милым и… нормальным. Намного нормальнее, чем остальные — и уж точно нормальнее, чем Бьякуран.

Единственный вывод, который я, получается, скрыла от Широ во время того разговора — мой гражданский подход к происходящему. Я больше не поднимала эту тему, но не совсем понимала, как именно мне стоит от него уйти — а, главное, в чем.

— Понимаешь, Куро-чан… почему я был в ярости? Именно то, что ты делаешь, меняет все и пребывание в этом мире доставляет мне удовольствие. Однако именно осторожность и осознание однажды вынудят тебя прекратить столь вызывающее поведение. Это будет хорошо для тебя.

Осознание чего именно, получается, так пытался отсрочить Широ?

Очевидно, он подразумевает, что таким образом я смогу выжить в дальнейшем. Будет ли это, и правда, хорошо для меня?

Это не будет хорошим для него, верно?


* * *


Между мной и миром мафии лежала огромная пропасть. Рядом со мной на эту пропасть смотрели и все остальные ребята из нашей команды, однако каждый знал, что однажды перейдет на другую сторону.

Мы с Тсунаеши наиболее отчаянно цеплялись за свою жизнь простых гражданских, наиболее испуганы были при проявлении жестокости в окружающих.

Савада был совершенно не в курсе, в чем был подвох недавних событий с Дино. Благодаря очень чуткой и все сильнее развивающейся эмпатии, приправленной интуицией, он прекрасно понял, что произошло нечто, скрытое от меня и большинства присутствующих. Но был не уверен, что именно.

— Дино-сан ведь хороший, — он слабо улыбнулся, неловко взъерошив волосы на затылке, будто смущаясь такого заявления.

— Хэй, да я не спорю, — улыбнулась.

Тсунаеши успел привязаться к семпаю.

Но он упомянул, что чуть не поссорился с Реборном из-за произошедшего — только недавно мы решили, что у умарекавару больше не будет секретов от нас, а теперь тот отказывался отвечать. Не поссорились по новой они только потому, что умарекавару молчал, ссылаясь на мой собственный секрет. Так что у Тсунаеши ко мне были ответные вопросы, на которые я отвечать пока побоялась — вспомнила, что уже обещала ему все рассказать однажды, и повторила это же обещание.

— Если честно, я сама не знаю, насколько это важно в… глобальном смысле. Мне кажется, мой секрет сильно переоценен.

— Как бы то ни было, мы на твоей стороне, Хана-кун, — он улыбнулся и я покивала, умиленная поддержкой.

— И… не злись на Реборна, пожалуйста. Я знаю, что, наверное, не мне такое говорить, но… он ведь хочет как лучше, понимаешь? Эти его методы… я сам постоянно от них страдаю, но… думаю, он… ну… эм… — Савада выглядел так, будто сейчас вымрет от растерянности, но упрямо продолжал, — он не даст нас в обиду и не хочет плохого.

— Д-да, Тсунаеши, я понимаю.

Одна из черт, которую я в новом Тсунаеши очень люблю.

Он научился видеть хорошее.

Сам Реборн мне на глаза не попадался. А вот Каваллоне выглядел так, будто и сам хотел поговорить — поджидал после школы, смущенно попросив ребят, с которыми мы вышли после уроков всей кучей, подождать нас минутку. Пообещал, что заглянет перед тренировкой. Он планировал забрать ребят вместе с умарекавару куда-то в лес на выходные, ибо пообещали сильное потепление.

Говорить, пока остальные нас ждут, и правда было неудобно, так что я дождалась остаток недели. Широ дожидался вместе со мной, а Кёя послушно болел дома — я заходила к нему после школы, передавая бумаги из комитета и рассказывая, как идут дела. Он был доволен, не слыша никакого упоминания Каваллоне в составе моей повседневной рутины помимо этого небольшого разговора. Я задерживалась ненадолго, прогоняемая самим Хибари, чтобы не заразилась.

Ему, очевидно, было противно болеть. А кому не противно? Но Кёе было противно по-особенному, так что собственную слабость он избегал показать настолько старательно, что мне было и правда легче уйти, чем вынуждать его так мучаться, делая вид, что он, вообще-то, и так здоров.

В итоге Каваллоне утром выходного дня банально зашел на чай. Матушка очень удачно осталась вчера у старой подруги, с которой не общалась долгое время, а отец был на работе — как и всегда.


* * *


— Дино, ты хочешь сказать, что это было нормально? Для тебя самого.

Каваллоне извинялся, но будто бы сам не понимал, за что, светло и ярко улыбался, когда прошел на кухню, уютно устроился со мной с теплыми чашками за столом и рассказал о том, что все это время совершенно неслучайно влиял на меня своим пламенем и именно из-за этого все так удачно и легко прошло и мы друг другу помогли. Мол, теперь мне должно быть легче с Грозой, а он получил урок благодаря тому, что пообщался со всеми нами и благодаря мне серьезнее взглянул на Тсунаеши.

Я ощущала себя крючкотвором-адвокатом, продираясь сквозь все хорошее. Я не Савада, мне не надо все хорошее в людях, мне давайте все подряд, главное — правду.

Дино улыбаться перестал где-то на середине разговора.

Теперь же — устало вздохнул, откидываясь на стуле и убирая чашку. Он был один, но Ромарио должен был подъехать уже очень скоро. За время нашего разговора Каваллоне чуть не перевернул стул, уронил коробочку с чаем и рассыпал сахар. Сущие мелочи относительно того, как сильно он косячил раньше, если честно.

— Да.

То, что он делал, в мире мафии было нормально.

— Это… знаешь, сначала я воспринимал это как проверку. Но для… Прости, Хана, для ребенка гражданских и… ну… такой, как ты, это даже странно.

— Да, я понимаю. Тем более, что ты не просто Небо, а босс… да?

— Да, верно, — Дино воодушевился от моего согласия, не замечая, что я едва фокусировала на нем взгляд, от таких новостей выдав error и залипнув в пространство.

Каваллоне оправдывался крайне убедительно — я даже поверила, вспомнив слова Широ. Дуло к виску и все. Это даже было бы слишком много на такую как я, дуло к виску лично от Реборна или даже от кого-то из семьи Каваллоне, все же, он взял с собой особо доверенных.

И от этого было еще более противно. От того что я, конечно, понимала это, но не хотела принять, уже привыкнув, что мы в компании все на равных и…

И в принципе я идеалистка, которая надеется, что люди между собой равны?

Ну и которая старательно забывала о том, о чем сама же всем сначала твердила, мол, мафия это не только красивые мигалки. Оказалось, даже в мигалках не было ничего красивого, а я все думала — магия, магия.

— Да-а, Хана, я удивлен, как бережно к тебе в принципе все относятся. Это здорово, очень советую тебе не потерять такое хорошее отношение. Кстати, а в чем все-таки секрет?

Он говорил честно и, думаю, искренне хотел помочь мне этим советом.

Конечно, совет был верным, просто…

— Извини, но… погоди. Потом про секрет. Мне стоит быть благодарной, что все так хорошо разрешилось, я понимаю это. Мне с моей гражданской позицией и правда сложно осознать подобное, извини, что тебе пришлось терпеть мою… легкомысленность. И Реборн… значит, он правда позаботился обо мне. Я постараюсь понять это.

Дино кивнул, выжидающе глядя на меня. Спасибо, что хотя бы дал мне право удивляться происходящему и время осознать. Я была не очень уверена в том, что правда понимаю и осознаю то, о чем говорю, но после разговора с Широ это было намного проще. Бьякуран мне уже объяснял многое из того, что повторил Дино.

— Как думаешь, мне следовало бы быть благодарной за то, что… например, за то, что ты бы меня забрал? «Присмотрелся» бы, что-то там в пламени бы сработало? Это было бы хорошо для такой гражданской как я, верно? Пламя решает в «этом» мире почти все. Возможно, дело в том, что я его не чувствую, но мне сложно осознать подобное.

Однажды я поссорилась с Кёей, когда в Комитете пошли глупые слухи о моем назначении. Мне было обидно, что в глазах окружающих я была всего лишь развлечением.

Что ж. Оказалось, тогда была лишь капля в море.

По глазам Дино я видела, что мне, и правда, стоило бы ценить свой гипотетический статус.

— Да. Прости, Хана. Все не так просто оказалось, хах, — Каваллоне неловко улыбнулся, очевидно, пытаясь меня приободрить. — Пламя — очень важная часть мафии. Но не только пламя в твоем случае вызывает вопросы. Я хочу еще кое-что тебе объяснить, пока не стало поздно. Прости за дерзость, но ты ведь позволишь мне немного беспокойства… пусть от меня оно тебе теперь, конечно, не нужно?

— Было бы глупо отказываться от твоей подсказки.

— Да, хах, верно. Все же, я понимаю твое отношение к десятому поколению и уважаю вашу привязанность друг к другу, вы мне очень помогли понять важность связей самому. И мне было приятно пообщаться с тобой во время проверки.

Я механически кивнула. Пообщаться со мной во время проверки. Спасибо за напоминание, Каваллоне, что я тебе не очень-то интересна, но наивно повелась. Что тебе, что… Широ…

Отставить Широ, стоп, не сейчас о нем думать.

— Вы дружили еще до того, как узнали о мафии, и сейчас ты на очень хорошем положении. И пока все уважают твой выбор покровителя из-за этого — Тсунаеши еще не признан официально и ты… бесспорно, то, что благодаря тебе Мельфиоре вышло с ним на связь и их босс смог убедить даже Реборна в своем желании сотрудничать — это прекрасно. Но потом все изменится. Надеюсь, все будет хорошо. Но, возвращаясь к пламени. Остальные ребята в вашей команде — Хранители. Киоко-чан тоже уже выбрала свой путь. Я просто хочу предупредить тебя, что, будь на твоем месте кто-то еще, если бы подобное случилось — ему бы не позволили оставаться настолько близко к Вонголе. Реборн сам не позволил бы. Слишком… переменчивое положение. В конечном итоге обязательно придется сделать выбор в чью-либо сторону.

— Я уже выбрала ребят, — поняв, что Дино умышленно выдержал паузу, вставила. — Глава Мельфиоре — мой друг, он уважает мой выбор.

Наверное. Наверное, друг. Наверное, уважает мой выбор.

Тут все просто с поправкой на количество миров, но об этом можно не упоминать. Наверное.

— Д-да, — Каваллоне аж растерялся, явно думавший, что выбор был не в пользу старой дружбы, раз обо мне так беспокоится Бьякуран.

Он посмотрел на меня, кажется, немного более приязненно, когда осознал.

— В любом случае, остаться рядом с ребятами тебе будет нелегко. Не знаю, в чем дело и почему ты… так близко к ним, но здесь есть какой-то секрет помимо доверия лично тебе, потому что в мире мафии оно, к сожалению, ничего не значит для тех, кто садится в правящее кресло.

— Даже для тебя?

— Даже для меня, если дело касается и моей Семьи. Я не могу себе позволить ошибку. Ха-ха, ненавижу быть боссом и не хотел им быть, я же говорил, — Каваллоне усмехнулся, покачав головой. — А секрет-то ты мне не расскажешь, верно?

— Верно. Прости, это… трудно рассказать.

— Конечно, — еще раз усмехнулся, покивав, — я понимаю. Это, определенно, нечто важное, но оно принесет тебе больше проблем, чем пользы. Но не думаю, что это весомая причина. Тебе повезло, что я могу позволить себе доверие к авторитету Реборна. Все же, он мой наставник. Однако Реборн не всесилен, и…

Дино явно запутался в том, что хотел донести до меня. Я тоже запуталась, вряд ли я вспомню детали этого разговора.

Мы еще немного попытались развить тему, но все сводилось к тому, что среди своей команды я однажды стану слабым звеном.

Я и так понимала это, но никогда не рассматривала, как скажется это на внешнем нашем окружении. Мое волнение о собственной значимости для ребят было сущим пустяком относительно того, о чем меня предупредил Дино.

Для всех других мафиози я легкая мишень, и Бьякуран — моя единственная защита, а он даже не часть Вонголы, что тоже плохо.

В моих интересах… всем нравиться, чтобы не подохнуть.

Об этом говорил Широ, когда упоминал осторожность?


* * *


Правда ли мне было так важно услышать это самой от Дино? Наверное, да.

Широ все понял. Догадался, когда я рассказывала, и потому так разозлился. Однако не стал говорить мне по какой-то причине — вероятно, он был прав, позволив мне самой узнать все. Испугаться при осознании. Бьякуран ведь тоже не был обычным человеком. Для него все это тоже было естественно. Зная, что мне ничего не грозит от одного разговора и, вероятно, веря в мою адекватную внешнюю реакцию, он позволил мне получить урок «теневой гуманности» лично.

Чтобы точно поняла.

Я поняла. Наверное. Не могла уложить в голове, как Широ и предсказывал, кучу появившихся предположений, что было бы, если бы… если бы. Но от предположений уже отмахнулась, загрузившись вещами куда более тяжкими.

То, что могло произойти, но не произошло — не так страшно, как то, что произойти все еще может. Будущее страшнее прошлого.

Если бы на меня не работало пламя Неба? Если бы оно сработало очень хорошо? Если бы каким-то чудесным образом я оказалась… «совместима» по их странным «пламенным» критериям с Каваллоне? Мне пришлось бы пойти к нему в Семью? Не сейчас, так однажды, когда Тсунаеши официально стал бы Десятым, ведь я не могла бы быть в его Семье и среди его Хранителей «просто потому что».

Сейчас, когда у меня нет связи с пламенем Тсунаеши, когда все знают, что она не появится, что именно сильнее всего угрожает мне? От чего мне прятаться?

Будущее пугает.

Широ, когда я после разговора с Каваллоне спросила его об этом, сказал, что я не должна прятаться ни от чего. Он был занят, так что ничего больше мне не сказал. Выслушал, несмотря на дела, однако лишь…

Сказал, чтобы я прятаться — даже не смела.

Вообще не помогло.

Совершенно неожиданно — или ожидаемо — со всеми внутренними переживаниями на счет пламени я заранее возненавидела будущий Туман, с особенностью пламени которого еще не сталкивалась, но которую теперь подсознательно боялась.

В страшном взрослом мире полно людей, желающих тебя обмануть. В криминальном мире — такие люди сплошь и рядом. В мире пламени же, такое чувство, что я обречена.

Я не была уверена, что Кёя не полезет убивать Каваллоне, если поймет именно то, что поняла я. Что-то подсказывало, что Кёя глубоко в душе и так понимает многие вещи, связанные с мафией, намного лучше, однако сдерживается. Но, все же, если он банально поймет, что я испугалась, то…

У Кёи ведь нет сил, чтобы изменить что-то.

Я не хочу, чтобы он вспылил и сопротивлялся мафии, будучи подростком, если сейчас я поделюсь с ним проблемой. Он влезет в… неприятности.

А так, может быть, мы сквозь них прорвемся.

Я же обещала это.

В общем, в разговоре о том, как прошла наша встреча, я, придя в тот день уже к Хибари, просто оговорилась, что… не очень. «Нет, он мне ничего не сделал и все такое, Кёя, фу, как ты мог такое подумать», и я просто сказала, что ошибалась на его счет и Каваллоне оказался отвратительным мафиозником.

Каваллоне не был отвратительным, честно, он был очень хорошим, но он был все-таки чертовым мафиозником, о чем мне следовало изначально помнить.

Наверное, это и было то, в чем Реборн видел пользу для меня, когда решил посмотреть на наше взаимодействие. Он преподал мне урок осторожности, будто зная, что только так я смогу запомнить и учесть на будущее.

Я сказала об этом Кёе. Повинилась, что наивно постаралась забыть о том, что Дино все-таки босс уголовников, обманувшись тем, что он более, чем нормален, в отношении к ребятам.

— Хорошо. Больше не будешь с ним общаться.

— Да, наверное, ты прав… стоп, — я удивленно подняла голову на уже давно позабывшего про книгу, но все еще сидящего с ней на коленях друга. — Это ты сейчас за меня решил, да?

— Да. Это очевидно.

— Ну, только если это очевидно… все же, я напоминаю — итоговое решение, выслушав твое мнение, я принимаю сама. Помнишь?

Кёя нахмурился. Поджал губы, окинул взглядом комнату, после чего жестом попросил меня подождать. Мы сидели в комнате и я как раз хотела забрать пустые кружки, чтобы отнести их. Кружки поставила обратно на столик, тоже остановившись.

— Сасагава умнее тебя.

Простите?

Я кашлянула от удивления, неопределенно покрутив рукой в воздухе, пытаясь подобрать ответ, но не смогла даже уловить ход его мысли.

— При чем тут Киоко?

Едва осознала, что он не про Рёхея, и то, только потому что сейчас упоминать его было бы совсем фантастическим поворотом.

— Она слушает Саваду Тсунаеши.

Извините? Простите?

— Она его девушка.

— Не важно. Ты мое травоядное.

— В здоровых отношениях люди не решают друг за друга.

— За травоядных всегда будут решать.

. . .

— Повтори?

— У травоядных нет выбора.

Верно, в его философии свобода выбора была одним из важных… критериев, так сказать. И постепенно даже ребят он стал звать зверьками.

Хорошо, с этим разобрались. Но меня он никогда не звал иначе, чем травоядным.

Вопрос.

Какого черта, Кёя?

— Значит, за меня всегда кто-то будет решать, если я травоядное? — пауза.

— Да.

— За меня всегда кто-то решал, по-твоему?

— Да. Чтобы защищать, нужно следить, чтобы маленькое глупое травоядное не ошибалось.

Хорошо, с этим тоже разобрались… Теперь немного яснее, почему я именно травоядное. Однако, даже признавая, что, вообще-то, я и правда трусливое травоядное, я не…

Я, конечно, могла бы подумать, что что-то подобное скажет чертов Широ в скором времени, учитывая его поведение.

Но Кёя?

— Кто решает за меня? — давай, нападай.

— Я. Поэтому я запрещаю тебе водиться с теми, кто ставит тебя под угрозу.

— Кёя, давай поговорим об этом завтра. Ты еще не до конца вылечился, поэтому говоришь вещи, которые мне трудно понять правильно.

Кея оказался рядом в эту же секунду, резко перехватывая руку, которой уже тянулась к двери и с силой стискивая запястье в пальцах.

— Нет.

Да, Кёя, да, потому что ты пытаешься запретить мне что-то и говоришь, что это нормально.

— Это плохая идея.

— Нет. Я прав, а ты убегаешь, травоядное. Ты не должна убегать.

Кёя, очевидно, слишком хорошо знал меня. У него вышло заметить мой мандраж и растерянность, не иначе, но я с удивлением поняла — дело не в них. Это только очередной катализатор. Он просто… и правда, оценивал, как я реагирую на его слова. Потому что так или иначе, он собирался меня додавить и убедить.

То, что Кёя делает — то, что он хотел сделать изначально. Он даже… спланировал нечто подобное? И как давно у него такая идея? Некоторое напряжение появилось с тех пор, как он влез ко мне в окно, чтобы напомнить о ношении оружия. Которое я потом так и не носила… упс.

Это было плохо.

Но еще хуже — тот факт, что, скорее всего, недовольство Кёи брало начало от моего общения с Бьякураном?

— Я ошибся, но больше я не допущу подобного, — его почти трясло от злости, и я по-настоящему испугалась.

В который раз за день.

Судя по его пристальному взгляду, мне требовалось поинтересоваться, чего же он не собирается допускать. Но я примерно уже понимала, а потому молчала, чтобы он не забил последний гвоздь в крышку гроба для нашего мирного решения конфликта.

Не помогло.

— У тебя никогда не получится играть в хищника. Я ошибся, когда решил, что ты умное травоядное и у тебя получится, — не дождавшись моей реакции, Кёя взбесился еще сильнее.

И, не встретив никакого ответа вновь, окончательно распсиховался, как… как раньше.

— Ты просто, — он говорил с таким презрением, что я бы его ударила, будь у меня свободны руки.

Руки были заняты, он держал уже обе, но я резко дернула головой, стукнувшись с Кёей лбами.

— Неправильное травоядное, — отшатнувшись, он злобно прорычал это скорее как самостоятельное ругательство, нежели как продолжение прошлой фразы, глядя на меня исподлобья, будто ему снова пять и он злится, а потому сейчас полезет кусаться и драться.

Кажется, Кёя тоже осознал это. Отступил на шаг, медленно выдыхая.

Он, очевидно, говорил о том дне, когда разрешил мне действовать самостоятельно. Дне после турнира, когда он впервые узнал о Бьякуране, опять же. Я уже поняла, что я из-за Широ оказалась просто в пропасти, но я не могу вылезти из нее, лишь продвигаться глубже в темноту, надеясь, что пройду насквозь.

Широ обещал, что, если я пройду, все станет хорошо.

— Ты знаешь, ни Каваллоне, ни Реборн, ни даже твой Широ — не хорошие травоядные, к которым можно прибиться. Ты делаешь глупости, когда лезешь к ним, ты в опасности из-за них. Я надеялся, что ты будешь вести себя не как травоядное и перестанешь прибиваться к другим, но теперь я понимаю, что я все равно должен тебя защищать.

Не то, чтобы он был так уж неправ, но с горящего поезда мне уже спрыгнуть некуда — все остальное, что есть вокруг, тоже уже давно полыхает. Все в огне, но все окей. Прорвемся. А вот под конец стало как-то тоскливо. Во-первых, от Широ меня уже ничего не защитит. Во-вторых, меня не нужно от него защищать.

А может, «во-первых» и «во-вторых» нужно поменять местами.

Но, в любом случае, это бесполезно и попахивает чем-то очень нездоровым. Слишком много «травоядных», будто у нас снова начались занимательные уроки зоологии с Хибари Кёей. Даже то, что он болеет и не может быть таким сдержанным, как обычно, его не оправдывает.

— Что ты предлагаешь? Прекратить контактировать с ними? Прекратить ходить с ребятами, пока Каваллоне не уедет?

— Да. Прекрати.

— А потом? Что насчет ребят? Мне перестать и с ними общаться?

— Сасагава Киоко практически не подвергает себя опасности.

Этот аргумент разбивал все мои прочие, но… Я не могла сказать, почему мне не подходило подобное, но я просто… не могла так.

Я не хотела обижать Киоко, но политика невмешательства казалась мне недостаточной.

— Я ведь не Сасагава Киоко, Кёя. Я так не смогу. Тебя ведь просто бесит сам факт того, что я с кем-то, верно?

Молчание. Хорошо, это мы поняли.

— А если, — осторожно предположила, — я не послушаю тебя в этот раз. Я травоядное и мне нужно быть в стаде, Кёя. Я все равно буду рядом с кем-то, так или иначе. С Тсунаеши и ребятами — тоже больше не позволишь, раз я не хочу стоять в стороне и быть частью команды для меня опасно? Это же мафия, мы все в ней. Ты понимаешь это, и… к сожалению, мы все это понимаем. Так что тебе придется меня запереть, чтобы я точно не влезла в проблемы из-за кого-то, раз в мафии мы все.

И в его взгляде большими буквами и бегущей строкой читалось «запру».

Наверное, он и сам такого признания испугался бы, но сейчас нас обоих уже взял азарт спора, зря он меня остановил. Потому что неправильное травоядное атакует хищника в ответ.

Его действия были уже не милыми и романтичными, не заботой, над которой можно было посмеяться, мол, какая забавная гипербола. Ссора была не шутливой перепалкой, когда в шутку я могла позволить ему останавливать меня и удерживать рядом.

Я понимала — реально запрет. Реально удержит силой.

Как Дино предполагал. Будет заботиться, даже если придется меня к себе приковать.

Я не хотела думать, что нахожусь в подобных отношениях не только с Кёей, но на периферии мысль промелькнула, пока я не успокоилась обратно — решать за меня планировал только Кёя.

Кёя оставит меня рядом и будет держать в безопасности, потому что в такие моменты он не мог переступить через собственнический инстинкт. Потому что он даже будет уверен, что это — то, что мне нужно, глупому травоядному, которое не может сделать правильный выбор самостоятельно.

Я понимала Кёю, на самом деле. Он был хорошим другом — он им быть очень старался вопреки всем своим внутренним заморочкам. Самое главное, что он учился, и я верила, что однажды он научится быть другом куда лучшим, чем кто-либо мог бы быть. Наверное, потому я и оставалась все еще здесь, оставалась рядом, вообще-то, уже много лет. Приносила ему глупые вкусняшки, приходила все рассказывать, заставила взять больничный, не дожидаясь вербальной благодарности.

Я понимала Кёю почти всегда, либо думала, что понимаю.

В каком месте он постоянно решал за меня — вот этого я уже не помнила и не понимала, понимать не собиралась.

Возможно, было что-то особенно ироничное, почти цикличное в наших отношениях, ибо ссоры я всегда предчувствовала. Замечала изменение в отношении, сглаживала углы, успевала углубиться в проблему до того, как придется идти на принцип.

В этот раз все же придется. Слишком многое накопилось и, главное, слишком многое я не замечала раньше, думая, что все в наших отношениях эволюционирует само. Так, как нужно. Как в здоровых отношениях, ага.

Дино-сан был катализатором, поводом, но было глупо винить его — особенно теперь — в том что именно после общения с ним у нас произошла окончательная размолвка.

— Ты не можешь решать за меня, — напомнила.

Как бы ни было страшно, я сама сделала выбор остаться с ребятами. Хотя бы в этом он не может меня ограничить, верно? Кёя вновь приблизился, вызывающе глядя мне в глаза. Я смотрела в ответ, стараясь игнорировать его очевидно угрожающую позу.

— Нет, я могу, — довольно… тихо.

— Не можешь, я…

— Ты глупое травоядное, которое ошибется снова, если я не вмешаюсь, а я не хочу, чтобы тебе пришлось ошибиться, — перебил.

Его голос был красивым, мягким, и мне бы действительно хотелось согласиться с ним — как и всегда, ведь, соверши я ошибку, Кёя оказывался рядом, с уверенностью ледокола двигаясь вперед и утягивая меня за собой.

Я даже была на какое-то мгновение готова поверить, что без него я всегда так и буду ошибаться. Потом эта же мысль меня отрезвила. Нет, вообще-то. Не буду.

Я самостоятельный человек, не умнее всех, но способный брать ответственность за свои поступки. Надо научиться напоминать себе это. Каждый должен уметь брать за самого себя ответственность.

Мне не хотелось бы, чтобы он бесконечно тащил меня. Он ведь не всесилен. Возможно, эта глупая вера даже оставалась еще со мной, как бы я ее не отрицала, но теперь придется точно признать — Кёя не сможет победить огромную мафиозную систему.

Не тот самый ребенок, который испугался, убив человека, и пришел ко мне.

Тот самый ребенок, с которым мы договорились, что будем прорываться вместе. Потому что никто не хочет тащить все в одиночку, даже если Хибари Кёя боится поступать иначе, а я — боюсь брать ответственность и предпочитаю послушно прятаться за ним и Широ.

Мне, и правда, было бы так намного проще. Я даже за Тсунаеши готова была спрятаться, если честно, особенно сейчас. Но в то же время я хотела быть нужной, а не просто балластом, так что собиралась помогать ребятам в ответ, и у меня ведь не то, чтобы не получалось. Оставаться нужной лишь Хибари Кёе в доступном мне пространстве его мирка я не хотела при всей моей бесконечной любви к нему и при всем восхищении.

Кто тогда будет ответственен за его банальную социальзацию, хэй?

И…

— Хибари Кёя — центр мира, да? Что сказал, то и делать?

Что тот парень имел в виду? Неожиданно так вспомнилось.

— Кёя никогда не сделает ничего мне во вред, так поче-

— Прекращай это.

Навредить могут многие вещи, и если Кея сказал, что я могу действовать… потому что это интересно… то почему теперь он хочет запретить мне даже гипотетически быть рядом с друзьями? Нашими общими, вообще-то, друзьями.

— Ты не можешь, — медленно произнесла, чертовски спокойно. Так же тихо, как он сам говорил.

— Могу, — так же тихо и тоже уже отдышавшись, но настороженно. Кея абсолютно не верил в то, что я и правда сейчас продолжу с ним спорить. Но я продолжу. Потому что…

да, я глупое и неправильное травоядное, но

— Я не твоя собственность, Хибари Кёя.

Он отшатнулся, будто я его ударила. На самом деле, так и было, я просто не подозревала об этом.

Какое-то время мы стояли молча. Я — успокаиваясь, силой воли заставив себя дышать ровно и проглотить снова вставший в горле ком, яростно глядя на него и даже не думая утереть выступившие слезы. Он — опустив голову, не поднимая на меня взгляд, и с такой силой сжав кулаки, что, думаю, от удара сейчас все-таки проломилась бы несущая стена комнаты.

Затем я все же не выдержала первой, не дождавшись ответа на свой… видимо, в этом споре — главный аргумент. Провела рукавом по лицу, уничтожая влажные дорожки, что сильнее всего могли меня выдать, и уверенно вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Выздоравливай, — в душе я очень хотела успокоить его и сказать что-нибудь на прощание, пообещать, что любые конфликты решаемы и этот тоже пройдет, однако даже не замешкалась, равнодушно прикрыв дверь.

Я очень надеялась, что если сейчас я не поведу себя так, как обычно — Кёя все же поймет, что перегнул. И старалась не думать о том, насколько ужасно произошедшее в восприятии такого максималиста, какие оно может иметь негативные последствия. Все же, я верила в него.


* * *


Наверное, я переоценила способности Хибари Кёи решать конфликты.

— Свободна.

— Что?

В руке Кея сжимал повязку, очевидно, снятую с моего гакурана — он все еще висел на спинке стула, как я и оставила, только теперь совершенно темный, без приметного красного пятна на рукаве. Я оккупировала кабинет единолично, пока он был на больничном, а теперь с удивлением наблюдала неожиданно решившего выздороветь Хибари и передвинутые с моего места на его бумаги.

Это было предсказуемо. Все, кроме ленты Комитета.

Я в удивлении даже отступила на шаг, неосознанно сжимая пальцы на рукаве рубашки, к которой повязка Дисциплинарного Комитета все еще была прикреплена.

Ну уж нет, Кёя, я не дам тебе на эмоциях все настолько перечеркнуть.

Я знала, что он на меня обижен, и что ему будет чертовски тяжело через это переступить, а потому была готова к подобному. Но от этого все еще было не менее страшно и больно. Потому что из-за собственной гордости я ссориться с ним навсегда не хотела.

— Вот как. Сообщи, когда нужно будет снова приступать к обязанностям.

Не поднимая на него взгляда, все так же рассматривая лежащую на чужой ладони повязку, я снова… спокойно развернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Чтобы не видеть стоящих по ту сторону ребят из комитета, сейчас обеспокоенно пытавшихся заглянуть мне в лицо — прикрыла глаза, качнув головой. Пожалела, что волосы были собраны в хвост и я не могла закрыться еще и ими.

— Ты не злишься?

— Нет. Я всегда поступаю так, как хочу.

— Я знаю.

— А ты со мной.

— М?

— Ты тоже поступаешь так, как хочешь. Это выглядит забавно.

— Действительно. Значит, будем считать, что теперь это у нас «семейное».

Пальцы пришлось разжать, убирая от красной ленты, пока что оставшейся при мне.

— Хэй! Кёя, я пришла захватывать территорию! Я ведь была хорошим заместителем и главой студенческого совета, а? Возьми меня в Комитет.

— Почему бы тебе не возглавить совет травоядных?

— Не хочу к травоядным.

— Курокава-сан! Все в поряд-

Звук мощного удара по стене там, за дверью, и грохот смешанный с треском, видимо, штукатурки, ответил за меня.

— Да, все в порядке. Постарайтесь… — горло сдавило, ком не позволял мне дать ребятам напутствие, как обычно.

Было бы глупо снимать повязку сразу же… да? Я все еще член Комитета. Я даже привязалась ко всем этим пугающим бывшим хулиганам. Почти сдружилась с Кусакабе, бесконечно подменяя Кёю и потихоньку доказывая его преданному заместителю, что я — неотъемлемая, но ничуть не мешающая часть жизни Хибари.

— К-курокава-сан…

— Постарайтесь не косячить в ближайшее время, — я улыбнулась, поднимая на них решительный взгляд и из последних сил убеждая всех, включая, себя, что мы прорвемся, — и не попадаться ему под руку. Извините, что в этот раз я, — в кабинете снова бабахнуло, — не смогу помочь. И именно я в этот раз расстроила Главу. Я временно отлучена от дел Комитета, ребят, но не падайте духом.

— К-курокава-са-ан, — поразительно несдержанные ребятки демонстративно утирали глаза рукавами гакуранов, а я поспешила свалить, вместо того, чтобы найти ребят, проведя перемену где-нибудь на свежем воздухе.

Едва переобувшись и набросив куртку, я вылетела на улицу, быстрым шагом двигаясь прочь, не глядя, куда, уже на ходу заматывая шарф и застегиваясь. Это был абсолютно идиотский выбор, но если я сейчас появлюсь на уроке без ленты Комитета я, наверное, сдохну от необходимости это объяснять раньше, чем ребята поинтересуются, почему меня не было с ними на обеде.

Когда мое внимание сконцентрировалось на дороге, оказалось, что она вела примерно в сторону парка, где мы любили гулять с Кёей в детстве. Он был, впрочем, далековато от школы, но для того, чтобы проветриться — в самый раз. Я криво ухмыльнулась, после чего неожиданно напряглась, заметив еще одну деталь. Я не почувствовала чужое внимание, но вполне хорошо расслышала бег позади — остановившись и резко обернувшись, я встретилась взглядом с запыхавшимся Такеши.

Он от самой школы за мной пошел?

— Застегнись, — не удержавшись от слабой улыбки, отстраненно бросила, глядя на запыхавшегося парня.

Они такие внимательные. Все. Я их не заслуживаю, черт возьми.

Потому что иногда мне хочется от них сбежать, а они даже так — догоняют.

Дождавшись, когда друг немного переведет дыхание, я молча развернулась и двинулась дальше по улице, засунув руки в карманы. Такеши поторопился следом, пристроившись сбоку. Мимо проехала машина, противно засигналив, чтобы мы убрались с дороги на пешеходную часть.

— Школа еще цела?

— Думаю, такими темпами она простоит недолго, — Ямамото мрачно усмехнулся. — Так что тебе стоит вернуться спасать ее.

— Не думаю. Мы разругались с Кёей.

— Воу. Серьезно?

— Он решил выгнать меня из Комитета.

— В… оу.

Вот именно, что «воу». Такого громкого конфликта у нас, кажется, еще никогда не было, даже когда мы были детьми.

— Вы помиритесь, — прощупывая почву, вставил Такеши, видимо, пытаясь меня успокоить.

— Конечно. Просто позже. Не стоит прогуливать, ты прав, наверное, надо вернуться, и…

И возвращаться я очень не хочу.

Ямамото, как всегда, очень внимателен. Даже слишком. Даже когда не нужно.

— Вы помиритесь, — он повторил это, неожиданно осторожно притягивая меня к себе, останавливаясь.

— Что ты делаешь?

— Просто замри.

Конечно, на нервах мне нельзя было возвращаться с ним к остальным, но успокоить меня искусственно с помощью пламени…

Вместо того, чтобы успокоиться от умиротворяющего влияния Дождя, я вспомнила, какой опасной вещью пламя является на самом деле и разревелась сразу же, как поняла, что на меня снова пытались им воздействовать.

Меня совсем не радовало то, что я вообще смогла это почувствовать. Я больше никогда такую мистическую хуйню чувствовать в своей башке не хочу.

— Х-хана?

Все просто супер!

— НЕ ДЕлай так, — оттолкнув его, я яростно вытерла выступившие слезы и помотала головой, справляясь с испугом и нервишками.

Наверное, пламя действовало, так как мне стало немного легче, но…

— Извини, — но Такеши снова все понял. Кажется, даже причину моего испуга. Судя по тому, каким он выглядел виноватым, он извинялся совсем не за то, что попытался незаметно «успокоить» меня сейчас.

— Тоже извини.

Помолчали.

— Пойдем до школы. Перерыв скоро кончится.

— Все в порядке?

— Все вокруг горит и очень опасно, Такеши, а мы все стоим на краю пропасти в яму с жестчайшей жестью, но раз с этим ничего не поделаешь — волноваться бессмысленно, да? Сейчас все более-менее. Наверное.

— Наверное, да.


* * *


Я хочу в Комитет, Кёя, не потому, что мне не сидится в студенческом совете…

— Ты не снимешь ленту Комитета?

…И я, если честно, не против вообще нигде не состоять, проводя перемены с ребятами… 

— Нет.

— Ясно. Думаю, он оценит.

— А? Почему?

…но я хочу с тобой. Ходить с гакураном на плечах или без него мне не так важно, но я все равно планирую дурацки портить твою благородную репутацию своим присутствием. И помогать тебе с очаровательно скучной школьной рутиной, пока ты занят важными делами. Комитет — это же лучше бесполезного кружка, в который я все равно не буду ходить?

— Это же Хибари, ха-ха, да и думаю, он бы не громил свою любимую школу, если бы был доволен твоим исключением из Комитета.

— Сравнить Дисциплинарный Комитет с бесполезным кружком может только очень смелое травоядное.

— Оно же росло с хищником. Наверное, какое-то неправильное.

Глава опубликована: 21.08.2020
И это еще не конец...
Отключить рекламу

1 комментарий
Всё безумно понравилось!!! Я наслаждались каждой главой и думаю не раз перечитаю. Спасибо вам большое за то, что вы написали и продолжаете писать такой фф, я рада что познакомилась с ним ❣️
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх