Темноводье (джен)

Вокруг было шумно.

Если бы мне кто-то раньше сказал, что я буду считать, что вокруг меня «слишком много людей», я бы покрутила пальцем у виска и припомнила бы свои стальные нервы и бесконечное терпение в начальной школе. Как же я ошибалась, думая, что это — худшее, что мне предстоит в новой жизни…

Казалось бы, такая Санта-Барбара, какая происходила вокруг, в принципе невозможна, так как не имеет под собой хотя бы малейшего намека на логику, однако… все, что происходило, действительно происходило.

* * *

Следующий день после эпической попытки подрыва школы прошел… быстро.

Он начался для меня намного позже, чем прошлый, причиной чему были отсутствующие дома едва ли не с ночи родители, экстренно вызванные на работу из-за внезапных проверок документации, которую никто не мог найти, и выключенный будильник, который я, видимо, на автомате вырубила, даже не просыпаясь.

— Пора вставать, травоядное, — автоматически прижав зазвеневший телефон к уху, в полусне валяясь на кровати, я похолодела, увидев, как за окном уже почти светло.

— Сколько времени, Кёя? — хрипло спросонья спрашиваю, уже садясь на кровати и судорожно осматриваясь в поиске вещей.

— Почти восемь, — Хибари отвечает спокойно, но я прекрасно слышу в его голосе ухмылку, — думаю, ты достаточно отдохнула, чтобы приступать к работе.

Вот же черт!

— Я скоро буду, — сбрасываю трубку и в рекордные сроки одеваюсь, расчесываюсь, вновь делая высокий хвост, и убегаю в ванную, откуда выскакиваю через несколько минут.

Схватив сумку сбегаю по лестнице и едва попив на кухне водички вылетаю из дома, бегом уносясь в школу.

— Травоядное, — несколько удивленно смотрит на меня Кёя. — Ты быстро.

Сгибаясь пополам и пытаясь отдышаться, я проглатываю нервный смешок и задорно сверкаю глазами, подняв, наконец, голову.

— Дисциплинарный Комитет, — кошусь на рукав рубашки, к которому чуть кривовато прилеплена алая лента, — не должен опаздывать! — шутливо отдаю честь, вставая ровно.

Кёя на это только качает головой, мол, «что за глупости ты тут делаешь», но я упрямо встаю рядом, наблюдая за прибывающими учениками.

— Спасибо, что разбудил. Как ты понял, что я проспала?

— Иначе бы ты была здесь еще час назад, — как само собой разумеющееся, отвечает, даже не глядя на меня.

Логично.

— А еще я вчера отключил твой будильник.

— Что? — он пожимает плечами. — Ясно.

Ничего не ясно, однако, я ощущаю вместо раздражения, которое, вообще-то, свойственно было бы мне в этой ситуации, некоторое… умиление. Кёя такой Кёя.

Вчера он действительно пришел, как и обещал, однако пришел он ближе часам к десяти, когда гостей было принимать ну совсем не вовремя — родители, уставшие и желающие расслабиться, не так давно вернулись с работы и только-только начинали погружаться в домашнее умиротворение, устроившись в гостиной перед телевизором и отослав меня наверх, перед этим расспросив, как прошел день.

Я ничего существенного и внятного, конечно, не рассказала, сославшись на большую усталость и высокую загруженность. «Так замоталась, что нет сил на подробности», — вымученно улыбалась, после чего с понимающими улыбками была отправлена отдыхать.

Так что Кёя, как сказочный рыцарь к принцессе в башне, залез ко мне через окно. Ловко и непринужденно, будто каждый день это делает. Он даже сразу приметил все нужные выступы, за которые можно зацепиться.

Иногда я задумываюсь над тем, что Хибари все-таки не человек. Однако это же смешно, да?

Потолок слабо сиял наклейками-звездочками. Я лежала на кровати, раскинувшись звездочкой, а Кёя сидел на полу, прислонившись к кровати спиной.

Мы больше молчали, нежели говорили, потому что всю информацию — точнее, максимум, который мне было позволено узнать — друг мне выдал в первые пять минут. Так емко и лаконично, что ничего спросить уже не получилось.

Из его слов выходило, что они втроем, под незаметным присмотром умарекавару, несколько часов потратили на то, чтобы поговорить с Хаято. Причем именно поговорить — Кёя усмехался, и я сначала не понимала, почему, однако после фразы «поговорить так и не вышло», кажется, немного поняла. Мальчишки наслаждались случившимся разбором полетов, и я легко представляла их мрачные пафосные лица, когда все втроем в похожих позах стоят напротив Хаято, наверняка связанного или просто сидящего на стуле, как во время допроса.

— Он хоть жив? — мой мозг к тому времени был настолько перегружен событиями дня, что все возможные резервы волнения банально исчерпались, оставив меня безразлично хладнокровной. Естественно, это был риторический вопрос, я знала, что новичок точно будет жив — ребята ведь адекватные люди, а не животные.

— Даже придет в школу через пару дней, — усмехался в ответ Кёя.

Хаято так и не отступился от идеи посвятить свою оставшуюся жизнь преданной службе Джудайме, и я даже не представляю, какой слепой верой нужно обладать человеку, чтобы, как Гокудера, менять шило, простите, на мыло.

Кёя рассказал, что Хаято ранее был вольным наемником, после чего ему кто-то подкинул информацию о «дечимо Вонгола из Японии» и, видимо, неплохо проехал по мозгам, потому что определить, зачем было делать вид, что собираешься убить своего будущего босса и занять его место, мальчишкам так и не удалось.

Конечно, никаких дополнительных воздействий на Хаято не было, на самом деле. Это внес свою лепту заинтересовавшийся Реборн, подкинувший парням тем для вопросов и примерно в середине «разговора» вышедший из тени. Кёя был склонен верить умарекавару, так что я тоже приняла природную нестабильность Гокудеры как данность.

Умарекавару слаженность ребят, кстати, понравилась. А вот Гокудере ребята, я так понимаю, в целом вряд ли понравились. Потому что даже после его слезной истории они не сменили гнев на милость, упорно повторяя, что так, как он делает, делать нельзя, и что один факт его обещаний — пока что пустых — не сделает его правой рукой Джудайме, даже если сам Тсунаеши наивно согласится.

— Улыбчивое травоядное показало зубки, — усмехался Кёя на этом моменте, и у меня прекрасно получалось представить, как Такеши смотрит на новичка своим пристальным, серьезным взглядом, который обычно прячет за добрым прищуром, и говорит что-то вроде «я буду следить за тобой» или «место правой руки Тсунаеши не так просто получить».

Все-таки он лучший друг Савады.

Такеши — первый человек, который разглядел в забитом паникере-неудачнике настоящего Тсунаеши. Когда-то давно мы вместе обратили внимание на него, однако я не смогла переступить через себя и присмотреться к мямле-Саваде. А Такеши — смог. И меня потом убедил — мягко, ненавязчиво, своим личным примером, а не призывом «посмотреть».

У меня проскользнула, тут же исчезнув, аналогия с моими отношениями с Кёей. Если бы внезапно появился кто-то, кто не являлся частью нашей компании, но упрямо бы начал звать Хибари другом, вот просто взял бы и начал, решив, что они подходят друг другу… Я бы, наверное, ходила бы в клуб в два раза чаще и яростно пинала все попадающиеся мне на пути груши, находясь в тихом — или не очень — бешенстве.

Это, конечно, немного не то, но в обоих случаях те отношения, которые есть, достигались не за один год, упорным, хм, трудом и работой над ними. А не вот так просто — я молодец, я так сказал, я буду достойным. Естественно захочется сказать «окстись, парниша!», ведь такую дружбу нужно заслужить.

Я почти не слышала, как Кёя ушел. Оставив открытой форточку, просто исчез, дождавшись, пока я задремлю и укрыв пледом.

И еще он, как оказалось, выключил мой будильник.

* * *

Уроки тянутся невероятно уныло, и я тихонечко выпрашиваю у Кёи разрешение на свободное посещение. У многих членов Дисциплинарного Комитета такое, потому-то и редко встретишь их на занятиях, все чаще в коридорах, бегущих исполнять какие-то поручения своего сурового главы.

После моего вчерашнего крика на Сато Тору на меня смотрят с еще большим уважением. Кёя ухмыляется, наслаждаясь повиновением за нас двоих, да и я, наконец, мирно брожу по школе, радуясь производимому эффекту. Мои брюки уже не создают эффект разорвавшейся бомбы, пусть осуждающих взглядов я встречаю больше, чем ожидала. Главы клубов и просто ребята из бывшего студенческого совета идут со мной на контакт охотно — раньше с ними разговор был куда короче, я же выгляжу вполне безобидно.

Впрочем, не обходится и без эксцессов — деятельный секретарь боксеров в первые же минуты пытается развести меня на увеличение финансирования, цепко ухватив под локоток. Спасает громогласно объявляющий о том, что он пришел, Сасагава Рёхей — услышав проблему, он активно оттесняет от меня парнишу, хватая за плечи сам.

— Я верю, что ты и так ЭКСТРЕМАЛЬНО поможешь нам, если будет возможность!

— Аха-хах, спасибо, — чуть морщусь от громкого ора, однако действительно благодарно киваю. — Как вчера… прошло?

Мне интересно, что думают остальные ребята о том, что случилось с Хаято, и о последующем разговоре. Однако, что Такеши, что Рёхей, только мрачнеют, становясь какими-то излишне задумчивыми, и ничего не говорят. Непривычно видеть притихшего Сасагаву, так что я быстро отнекиваюсь, меняя тему, и приглашаю товарища зайти к нам в класс после уроков — сегодня последним стоит труд и девочки будут готовить мальчикам десерты. Рёхей тут же предлагает оставить немного и занести Саваде после уроков — мне эта идея нравится, однако я мысленно уже представляю, какого размера нам нужно будет сделать с Киоко торт, чтобы дать попробовать всем ребятам. То, что мы объединимся — даже не обсуждается, так уж вышло, что это не запрещено, а делать по отдельности слишком невыгодно. Вот если бы мы не общались с таким количеством мальчишек — тогда да, можно было бы насладиться процессом индивидуального приготовления.

А так — дать попробовать сенсею, с моей стороны — забежать с одним кусочком к Кёе, конечно же угостить Такеши, Рёхея. Занести в больницу Саваде — тоже отличная идея, все-таки, раз его решили оставить в палате на денек, а не отпустили домой, ему явно будет уныло.

Меня мельком посещает мысль угостить Гокудеру, однако я не знаю, где он может быть, и что-то подсказывает, что после воспитательной работы парней это будет не слишком удачной идеей.

— Ты такая добрая, Хана-чан, — когда я делюсь своей мыслью с Киоко, подруга только вздыхает, осторожно замешивая тесто нашего будущего шедевра.

По компромиссному решению, его решено сделать бисквитно-ванильным, так как Сасагава любит клубнику, а я — не люблю. Только если свежую. Понимаю, что мы это, в принципе, только готовим, а сами попробуем всего чуть-чуть, скормив мальчишкам большую часть, но уже того, что я облизываю ложку в процессе под ее умиленные «ты иногда такой ребенок, Хана-чан» уже меня радует.

— Я не добрая, просто…

— Он тебе нравится?

— Что?

Я даже роняю ложку, которая жалобно звенит, ударяясь о край подноса.

— Ты пришла к этому выводу, потому что он блондин, что ли? — нервно посмеиваюсь, осторожно стирая со стола капельки крема.

— Нет, ну, не совсем, — подруга смущается, понимая, что ее выводы крайне банальны и безосновательны, — просто после того, что он сделал, — она хмурится, что на ее ангельском личике выглядит крайне мило, — ты все еще думаешь о том, что он сможет…

Это было бы мило, если бы не было так страшно.

Я все еще думаю, что он сможет стать частью нашей команды? Да.

Киоко неопределенно крутит рукой, не способная подобрать слова, а я вздыхаю, осторожно отодвигая поднос с будущим кулинарным шедевром. Остальные девчонки снуют туда-сюда, полностью увлеченные процессом, и даже если прислушиваются к нашему разговору — быстро теряют интерес, не улавливая сути. Наша болтовня похожа на обычные девичьи сплетни, которых всем и так хватает.

— Ему нужна помощь, — тоже нахмурившись, все же решилась я, — и если не мы, то… кто может поручиться, что, оставшись один, он не решится на что-нибудь еще более безумное?

Гокудеру банально жалко. Я прислушивалась к этому странному, горьковатому чувству, еще с прошлого вечера, не понимая, что же вызывает во мне парень-террорист.

Он вызывал во мне страх, и… острое сочувствие.

Он не выглядел отчаявшимся, но именно таким он мне неожиданно показался после рассказа Кёи. Понимание, что, мирно обедая со мной, Хаято знал, что сделает через несколько часов, убивало, однако я только сильнее начинала сочувствовать ему, вспоминая, каким взглядом он смотрел на Тсунаеши уже после случившегося. Будучи испугана и зла, я не заметила этого сразу, но после того, как Хибари довольно ухмылялся, рассказывая об упертости новичка, все сложилось.

— Тсунаеши-кун… тоже бы так решил, да?

— Да, — вздыхаю, — ведь у нас у всех нет выбора? — звучит, как старая шутка.

Я мягко притянула Киоко к себе за плечи, тыкая пальцем ей в щеку. Она улыбалась.

— Выше нос, с таким лидером, как Савада, у нас нет шансов на провал в налаживании взаимоотношений, — сама пытаюсь в это верить. Мне совсем не улыбается постоянно ждать подлянки или неожиданного срыва Хаято каждый день. — А Хаято следует сводить к психологам, как думаешь?

— Надеюсь, Гокудера-кун справится, — согласно кивает подруга и мы, на волне душевного подъема, делаем сверху на десерте еще один слой ванильного крема.

* * *

С тарелкой в руке и опять криво съехавшей с рукава алой лентой ДК я чувствую себя крайне глупо, шагая по школе после урока труда в сторону кабинета Кёи. Постучавшись носком туфли в дверь, я ногой же ее осторожно приоткрыла.

— Кёя, — я смело вошла и замерла, ощутив на себе десяток чужих взглядов.

Выстроившись в две шеренги, полагаю, приближенные лица Дисциплинарного Комитета получали от своего главы новые указания на ближайшее время.

Во-первых, почему меня никто не предупредил?

Во-вторых, я нахально прошла мимо одной из шеренг и поставила тарелку с куском торта прямо на стол внимательно следящего за мной Хибари, после чего обошла кресло и уже стоящего за креслом справа заместителя, встав за его левым плечом с самым независимым видом. Кусакабе, старающийся сохранять невозмутимое выражение лица, бледнел и нервно поправлял воротник.

— Продолжим, — воистину невозмутимый Кёя легко хлопнул по столу стопкой листов, выравнивая ее, а ровные ряды парней Комитета медленно выдохнули. Среди них, к слову, были оба моих знакомца — Сато и тот парень, который встретил меня перед учебой, отведя к Кусакабе. Выглядели они чуть более готовыми к неожиданным поворотам этой жизни, чем остальные, что меня позабавило. Сато так вовсе стоял, преисполненный того самого чувства «я же говорил», поглядывая на кого-то в соседней шеренге.

Закруглились ребята быстро. Слаженно крикнув в конце, они очень организованно и быстро высыпали из кабинета и тут же разошлись по постам. Вежливо поклонившись, также ушел куда-то Кусакабе.

— И что это было? — насмешливо посмотрев на меня, задал вопрос Кёя, бросив выразительный взгляд на тарелку. Я же облегченно выдохнула, стоило двери за последним членом ДК закрыться.

— Ну, — нервно засунув руки в карманы брюк, на что Хибари недовольно нахмурился, начала я, — мы на труде делали десерты и мне показалось хорошей идеей тебя угостить. В младшей школе тебе нравилось.

«Мы не в младшей школе», — читалось на его лице, однако я уверенно смотрела в ответ, слабо улыбнувшись уголками губ. Правда, это было скорее от нервов — у меня, кажется, дергалась щека.

— Кёя, скажи, — глубоко вздыхаю и очень медленно продолжаю, прикрыв глаза и нервно вцепившись в край стола, — почему меня никто не предупредил о том, что будет собрание?

— Зачем? — просто ответил он мне, заставив подавиться воздухом.

Дерево под моими пальцами, конечно, не трещит и не ломается — не та сила, это же не аниме — но, уверена, будь в этой жизни чуть больше спецэффектов, обязательно бы треснуло, а я бы сломала Кёин стол.

— Что у меня на рукаве за красная лента?

— Хн.

— Вчера мне показалось, что я чуть более значимая часть Комитета, чем девочка для развлечения главы, — глаза Хибари удивленно расширились, а я продолжила, видя, что он ну вот вообще не понял, как я только что лоханулась.

— Представь себе картину: жесткий отбор, серьезные возвышенные речи, последнее испытание — и вот наравне с парнями-бугаями, которых ты выносишь с одного удара при желании, сдаю я. Минут десять бегаю вокруг тебя, пытаясь отпинать, а ты ни разу не атакуешь в ответ — даже больше, убираешь тонфа. Затем я стою рядом с тобой во время торжественного вручения формы. Мне выдают брюки — это отдельная песня, как шокирует общественность, а представь, каково им — подчиненным человека, ранее известного своими традиционными предпочтениями? Потом ты исчезаешь на день, причем вместе с Кусакабе, и растерянные бугаи обращаются к кому? Ко мне, конечно. А я практически командую ими во время теракта, после чего на следующий день меня даже не ставят в известность о собрании. И вот уже наивная девочка-припевочка носит суровому главе тортики, мешая вести дела.

— Что из этого тебя не устраивает? Тебя волнует мнение толпы травоядных?

Он смотрит с таким странным выражением лица, что я бы назвала это «удивление». Абсолютно спокойный, всем своим видом показывающий, что он готов к конструктивному диалогу, однако в то же время рассматривающий меня, как какого-то ребенка, он еще и удивляется под конец, будто я говорю какие-то совсем странные для него вещи.

Впрочем… вздыхаю.

— В следующий раз напиши хотя бы сообщение с информацией, ладно? Чтобы я не пропустила собрание или еще как-нибудь не облажалась. Как смогу — прочту и хотя бы буду знать, что делать.

— Ладно.

— А тортик попробуешь?

Кёя смотрит на тортик, на меня, на тортик, на меня. Тортик ни на кого не смотрит. К тортику я как-то не догадалась захватить ложечку и он одиноко лежит на тарелке, такой красивый и бесполезный. Прыскаю со смеху — я бы посмотрела, как Хибари будет есть такой шедевр воздушно-ванильного вида без ложки.

— Вкусно, — с невозмутимым видом проведя пальцем по крему сверху, а затем с каким-то особенным видом облизнув его, хмыкнул Кёя, с прищуром наблюдая за моей реакцией.

Давлюсь воздухом и кашляю, после чего, закрыв лицо руками, смеюсь уже по другой причине. Боже, что он только что сделал? Убийственно. Хибари с таким лицом — это просто убийственно. От неожиданного смущения меня просто выносит.

— Мы договорились сегодня навестить Тсунаеши, — взяв себя в руки и убрав с лица дебильную улыбку, пытаюсь сменить тему, пока не случилось еще чего-нибудь, — ты пойдешь?

— Нет, — как само собой разумеющееся, качает головой Хибари, отворачиваясь.

У него веселый, какой-то азартный взгляд, и я ощущаю в этот раз свое абсолютное поражение по итогу разговора. Просто потому что Кёя использует самый нечестный прием на свете. Наверное.

Вот же ж…

— Тогда… я пойду…

— Иди.

* * *

— Как все прошло, Хана-чан? — когда я появляюсь в классе, тут же интересуется Киоко. В ее руках уже осторожно упакованный для переноски кусок тортика, и еще, я знаю, несколько — в сумке. Вообще, у нас осталось не так уж много, хотя сначала казалось, что мы очень переборщили. Но нет. Один кусочек ушел сенсею, который выбрал нашу работу самой-самой, один я отнесла Кёе, один для Такеши — уже вижу, как он, довольный, стоит рядом с сумкой Киоко, охраняя оставшийся стратегический запас от сталкеров подруги. Еще один должен быть Рёхею — его пока не видно. И остается для Тсунаеши.

— Курокава-сан уходила?

— Она вручила кому-то свой десерт лично?

— Ах, интересно, кому…

Дурацкие шепотки. Мельком бросаю взгляд на болтающих, грозно сверкая глазами и демонстративно поправляя повязку. Надеюсь, у меня не загорятся щеки прямо сейчас, потому что я собираюсь выпендриваться. Да, я отнесла тортик Хибари Кёе, и что с того? Я так делала в младшей школе столько раз, что уже со счету сбилась, сколько вкусняшек моего исполнения он попробовал.

— Нормально.

— У тебя глаза так блестят, — глаза Киоко удивленно расширяются, стоит ей пристальнее присмотреться ко мне.

— Ни слова, — каменею, пытаясь сдержать рвущийся наружу нервный смех.

— Хорошо-хорошо, — кивает она, после чего мы зовем Такеши и сваливаем.

Перед тем, как отправиться в больницу — заглядываем к Рёхею, который увлеченно тренирует боксеров. Ого, а они довольно выносливые — если верить выкрикам Сасагавы, отжимаются уже больше сотки, и пока даже живы, несмотря на темп.

— Ни-сан! — окликнув брата, Киоко быстро подбежала к нему, тепло улыбнувшись, подняла руку с аккуратно упакованным кусочком торта. — Будешь?

— Сладкое ЭКСТРЕМАЛЬНО вредно для моего спортивного режима! — эмоционально отказывается боксер, после чего несколько расстроенно взъерошивает волосы на затылке. — Прости, Киоко.

— М, нет, ничего, — качает головой подруга, — пойдешь с нами к Тсунаеши?

Рёхей беспомощно оглядывается на остановивших тренировку парней, благодарно смотрящих на Киоко, что подарила им возможность сделать перерыв.

— Я присоединюсь позже?

— Конечно!

Итак, втроем мы шествуем до местной больницы. Она находится относительно недалеко, так что мы обходимся без автобуса, добираясь на своих двоих. В палате Савады пустует одна койка, на другой же находится милого вида дедуля, опрокинувший себе на ногу чайник, благо, еще не успевший вскипеть до конца.

— Твои подчиненные пришли навестить тебя, Никчемный Тсуна.

— Друзья, — чуть раздраженно поправляет Савада умарекавару, после чего радостно вскакивает с койки. Руки у него в бинтах, однако выглядит в целом Тсунаеши неплохо, довольным жизнью, можно сказать. — Привет, ребята!

— Йо, Тсуна, — улыбается Такеши, хлопая болезного по плечу. Я действую аналогично, а вот Киоко, смутившись, быстро и осторожно обнимает, сразу же отстраняясь.

— Как ты, Тсуна-кун?

Мы рассаживаемся — я довольно нахально сажусь на саму кровать Савады, на которой устраивается и он сам, Такеши стоит рядом, перед этим галантно пододвинув Сасагаве стул для посетителей.

— Да все в порядке, — пожимает плечами Тсунаеши, мельком глянув на занявшего прикроватную тумбочку Реборна. — Мама, правда, волновалась, но я сказал, что у нас всего лишь произошел несчастный случай на уроке труда, — Савада неловко отводит глаза, а умарекавару важно кивает.

— Maman даже не знает, что может гордиться тобой, Никчемный Тсуна. Но ты выбрал не волновать ее, поступив как настоящий мужчина.

Отвожу взгляд, пока ребята продолжают обсуждение. На самом деле сомнительная честь — жить в постоянной лжи своим близким. Пусть в этом мире моя семья и не стала для меня так же близка, как в другом, я все равно не могу представить себе, что однажды проснусь и пойму, что родители не знают обо мне ничего. Это чувство — как в далеком детстве, когда приходилось постоянно притворяться — ужасно. Я бы совсем-совсем не хотела врать им обо всем, что происходит со мной.

Но с другой стороны, это же лучше, чем… вмешивать людей, которые могут избежать опасности, если не будут подозревать о ней? Просто гражданские. Я уже почти смирилась с тем, что сама не смогу остаться в стороне.

— Ой, Тсуна-кун, — выпадая из своих мыслей, замечаю презабавную картину.

Киоко, смущенно раскрасневшись, кормит с ложечки, Саваду, который все еще частично недееспособен с перебинтованными руками, пусть и может шевелить пальцами. Два смущенных придурка, которые выглядят так, будто сейчас умрут, и наш кулинарный шедевр между ними.

Перевожу взгляд на Такеши, который всеми силами пытается не ржать, и сама закрываю рот рукой, встречаясь с ним взглядом. Боже-боже, они такие милые. Умиленно вздыхаю.

Милый дедуля-сосед, к слову, аналогично умиленно вздыхает, незаметно наблюдая за нами. Он демонстративно читал какую-то книгу, дабы не смущать нас, делая очень увлеченный вид, но теперь, видимо, происходящее было уж слишком интересным, так что любопытный старикан уже в открытую наблюдал, с ностальгией улыбаясь.

Чуть подождав, пока голубки вернут себе адекватный цвет лица, я обращаю их внимание на нашего соседа, предлагая поделиться с ним оставшимся кусочком. Умарекавару немного ревниво провожает его взглядом, заставляя меня смутиться — лучше бы с ребенком поделилась, мда. Однако, он же ловко отнимает половину от порции Савады, пока мы не видим, так что, думаю, делиться с ним никто уже не хочет добровольно.

Дедуля нахваливает тортик. Улыбается, смотря на нас с явной ностальгией, а затем долго благодарит, вспоминая, как тоже был молодым, окруженным друзьями и красивыми девушками. На этом моменте Киоко смущенно отводит глаза, чуть краснея, а я тихо хмыкаю, в ответ на комплимент стараясь улыбнуться помягче.

— А ты случайно не Курокава-чан? — неожиданно интересуется дедуля, рассмотрев меня повнимательнее. Тут же он получает недоуменные взгляды от всей нашей компании.

— Курокава Хана, — киваю, после чего он расплывается в улыбке.

— Видел тебя на тренировках, — что?

— Простите?

— Мой внук Рью — один из твоих семпаев, помощник тренера. Иногда он показывает мне видео с экзаменов на сдачу пояса и рассказывает о том, кто все эти ребята, — вот теперь уже моя очередь неловко отводить взгляд, смущаясь.

У нашего тренера действительно был помощник — наглый и хамоватый Окада Рью, парень с черным поясом, неоднократный призер и победитель всевозможных соревнований, гордость города. Человек, раз за разом вбивающий меня в землю. Человек, который происходит из семьи потомственных тренеров, научившийся, по легенде, драться, одновременно с тем, как научился ходить.

— И, — кашлянув, я немного нервно одернула рубашку, не зная, куда деть руки, — как вам?

— В тебе чувствуется боевой дух, — улыбается дедуля, хотя я бы предпочла услышать что-нибудь про свою технику или вроде того. — Надеюсь однажды увидеть, как ты представишь Намимори в столице. Рью возлагает на тебя большие надежды, — он неожиданно подмигивает мне, словно поделившись важным секретом. И пусть его слова звучат, скорее, как утешение, последнее предложение удивляет — неожиданный поворот.

— Эхе, я тоже… надеюсь…

И как это понимать? Окада-семпай регулярно мне свои большие надежды демонстрирует, это да. Возлагает так, что они меня прямо к матам придавливают раз за разом, доказывая, какое я ничтожество по сравнению с ним, в моем возрасте уже получившим какие-то юниорские плюшки. Возможно, конечно, он делает это, чтобы меня разозлить, да только я предпочту пряник, а не бесконечный кнут, когда делаю хоть какие-то успехи. И так выкладываюсь на полную, и так слышу, что в последнее время забила, безответственная бестолочь, которой нужно больше стараться.

— Курокава Хана, хочешь совет? — оборачиваюсь на умарекавару, который прячет глаза под полами шляпы. Киваю, не додумавшись, что он этого не видит.

— Давай, — повторяю согласие уже вслух, хотя что-то подсказывает, что он мой кивок все-таки заметил.

— Тебе не стоит этим заниматься.

Че?

Ну, с другой стороны, спасибо за правду — люблю, когда мне высказывают мнение в лицо, без ужимок.

У дедули, щурившегося напротив, глаза открылись и округлились.

— Чево-о? Что ты такое говоришь, Реборн?! — вскочил Савада, пока я замерла, задумавшись.

Во всей этой ситуации я что-то упускала, что-то важное. Маленький лаконичный кусочек фразы, какое-то пояснение, которое, вероятно, могло быть сказано или просто очевидно. Недостающий паззл, чтобы сложить цельную картину. Не мог же умарекавару просто вкинуть мне правду-матку, ни с того ни с сего? Не думаю, что он видел меня в действии. Или видел? Но когда? Возможно, на вступительных в Комитет? Да, по сравнению с Кёей я бездарь и ничтожество, но и Рью, уверена, далеко не демон Намимори, какой бы раздутой не была его слава.

— Ха-ха, если это была шутка, то она не слишком удалась, — неожиданно положив мне руку на плечо, неправильно истолковав мое молчание, улыбнулся Такеши, однако смотря так пронзительно, что стало не по себе.

Лучше бы ты не додумался, умарекавару, заявить такое в лицо Ямамото, когда придет его время выбирать себе жизненный путь. Точнее, столкнуться с очередным отсутствием выбора.

— Это не шутка. Дальнейшие тренировки бесполезны и вскоре Хана сама поймет, почему, — бросив на меня острый взгляд, покачал головой репетитор.

Киоко-чан прикрыла рот рукой, растерянно переводя взгляд с одного участника разговора на другого. Я видела, как в ней боролось желание поддержать меня и природная стеснительность, что не давала Сасагаве вмешаться во все происходящие тут суровые разговоры. Я нахмурилась, очень-очень кратко кивнув, стараясь сделать это так, чтобы мальчишки не заметили. Незаметно. Я подумаю, умарекавару, ведь у твоих слов явно была причина. Надеюсь, ее можно обойти.

Дедуля мягко рассмеялся, привлекая к себе наше внимание.

— На пути чемпионов всегда встречаются такие люди, — важно покивал он, — не расстраивайся, Курокава-чан, все в твоих руках.

Если бы все было так просто…

Интересно, что будет, если я совет не приму?

И чей это, самое главное, совет окажется?

Этим вечером я впервые за несколько дней пришла на тренировку. Передала Рью привет от дедули, после чего протерла собой полы в несколько раз тщательнее, чем обычно, но ушла довольная. У меня был прогресс, небольшой, но постоянный, и от природы высокая самооценка не позволяла принять слова умарекавару как дань моей ничтожности.

Если такой ценитель, как Хибари, не разломил меня пополам, то почему я вообще слушаю еще кого-то? Не думаю, что в своем детском теле Реборн способен выдавать ту же скорость и те же умения, как Кёя, будь он хоть двадцать раз крутейшим киллером. Правда ведь?

* * *

Минут за пять до звонка, когда уже собираюсь уйти в класс, оставив Кёю в одиночестве караулить опоздавших и расправляться с ними, на воротах замечаю Тсунаеши, который буквально врывается на школьную территорию, тут же сгибаясь и тяжело дыша. Рядом с ним с криком «Джудайме!» — Хаято, от чего я дергаюсь было в их сторону, но рука Хибари твердо ложится мне на плечо, удерживая от необдуманного поступка.

— Не вмешивайся зазря.

— Угу.

Рассматриваю Хаято повнимательнее. Откровенно ненормально сияющий от одного присутствия Тсунаеши и говорящий ему что-то ободряющее, я замечаю, что относительно своего первого учебного дня он почти не жестикулирует. Движения короткие, чуть рваные, и иногда при шевелении Хаято морщится.

У него нет следов побоев на лице, если не считать пластырь над бровью и, видимо, почти зажившую разбитую губу, однако у его рубашки сегодня — длинные рукава, а воротник застегнут на все пуговицы.

Не думаю, что Хаято за день внезапно решил сменить имидж.

Или решил?

Оборачиваюсь на Кёю, не понимая, мог ли он поставить новичку какие-нибудь особые условия, вроде идеального послушания школьному уставу, или нет. Каким бы Хибари не был фанатиком, не думаю.

Когда Гокудера наклоняется, я вижу почерневший синяк, чуть-чуть выглядывающий из-под воротника. Можно, конечно, подумать, что там засос и смущенно отвести взгляд, но я не обманываюсь шуткой подросткового возраста.

Его что, придушить пытались?!

Холодею.

— Это ты, — напряженно всматриваюсь в не замечающих нас ребят. Савада показывает забинтованные ладони, смущенно ерошит рукой волосы на затылке и выглядит вполне довольным жизнью, пусть и смотрит на Хаято немного настороженно. Гокудера же похож на собаку — вилял бы хвостом, если бы у него был.

Кёя только хмыкает, явно не собираясь меня просвещать в то, кто, как и сколько раз «беседовал» с Хаято и откуда у него сомнительного происхождения следы на горле.

— Жестокость порождает еще большую жестокость, смотри не замкни круг, — бурчу, после чего киваю Кёе и двигаюсь в сторону одноклассников. Да, Хаято заслужил, следуя логике «хищника», наказание, но я как-то не думала над тем, что он может иметь иммунитет к силовой демонстрации превосходства. А сейчас подумала. Он ведь изначально варился во всем этом, так почему должен «перевоспитаться» от одного серьезного разговора на новом месте?

— Доброе утро, — машу рукой ребятам.

— Доброе утро, Хана, — тепло улыбается мне Савада. Гокудера бросает выразительный взгляд сначала мне за спину, мрачнея от вида Хибари, с которым я стояла рядом все это время, а затем задумчиво кивает уже мне. Обмениваемся с ним оба максимально нейтральными кивками.

— Тебя уже выписали, Тсунаеши? — перевожу взгляд на друга, удивленно задавая интересующий меня вопрос.

— Ага, вчера вечером, почти сразу после того, как вы ушли, представляешь?

— Странно как-то, но ладно, — пожимаю плечами, улыбаясь.

За это время мы успеваем дойти до шкафчиков со сменной обувью, где я останавливаюсь, уже успевшая переобуться утром. Закрытый от чужих глаз, Хаято бухается на колени перед Савадой, от чего мы с Тсунаеши синхронно отшатываемся в стороны.

— Джудайме, простите меня! Я не навестил вас в больнице, это мое упущение!

— Э-э, ано, Гокудера-кун, — пытается что-то вставить Савада, однако, безрезультатно, — Гокудера-кун, прекрати!

Весело хмыкаю, после чего, подскочив к судорожно кланяющемуся Хаято, кладу ему руки на плечи, удерживая в более-менее вертикальном положении.

— Много ли стоят твои слова, если ты даже не слушаешь своего Джудайме? — говорю раньше, чем возмущенный Гокудера дергается, однако когда он достает… динамит… я шарахаюсь от него до того, как успеваю осознать степень опасности, синхронно с Савадой взвизгнув.

— Убери! — испуганно восклицаю, на что ранее раздраженный, Хаято замирает, переводя взгляд с меня на Тсунаеши и обратно. Мы оба бледные, смотрим на динамит в его руках почти с суеверным ужасом.

— Джудайме? — непонимающе спрашивает новичок, понимая, что Савада тоже реагирует как-то не так.

— Г-гокудера-кун! Я, я-я… запрещаю тебе использовать динамит в школе, Гокудера-кун! И вообще использовать против гражданских!

— Но почему?! — он близок к тому, чтобы опять падать на колени, и мне уже жалко его ноги — так ведь будет весь в синяках.

— Это приказ и он не обсуждается! — все еще паникуя, старается выглядеть максимально твердо Савада, бросая на меня испуганные взгляды в поисках поддержки. Но тут я неодобрительно качаю головой, осторожно подходя обратно к ребятам и привлекая внимания Хаято к себе, принимаясь объяснять:

— Обычные люди, Хаято-кун, могут сильно пострадать из-за твоей несдержанности, просто оказавшись не в том месте не в то время. Политика Дечимо заключается в охране гражданских и заботе о них, а не в непреднамеренном нанесении вреда.

— Д-да, именно так, и еще я крайне не одобряю агрессию в сторону своих друзей! Если ты что-то делаешь им — считай, что ты поступаешь так же по отношению ко мне.

Фух. Вроде разобрались. Я облегченно вздыхаю, когда несколько шокированный Хаято убирает динамит обратно, смерив сначала Саваду, а затем меня, каким-то странным взглядом. Ему точно нужен психолог. Или психиатр — психолог требуется, думаю, уже нам.

— Что за шум, травоядные?

— Кёя! — как же я рада его видеть!

— Хибари-сан! — почти аналогично радуется Савада.

— Ты! — вновь в руках Хаято появляется динамит, на что мы с Тсунаеши синхронно орем «убери!»

— Травоядные…

— Слушай, Кёя, а может конфискуем? — смотрю умоляюще. — Ну что нам стоит, всего-то сделать в кабинете… склад взрывчатки.

— Ты чего такое говоришь?! — возмущается Хаято. — Джудайме, она ведь не понимает, что творит!

— Нет, Гокудера-кун, — обреченно шепчет Тсунаеши, — это ты не понимаешь. Отдай Хибари-сану все оружие, пожалуйста. Я разрешу тебе его носить только когда ты научишься самоконтролю и не будешь представлять опасность для окружающих.

Заметив, что вокруг уже собираются потихоньку зеваки, я предлагаю переместиться на второй этаж, в кабинет ДК. Там мы втроем — забавно, постоянно я с кем-то втроем — наблюдаем за раздеванием новичка. Точнее, конечно же, конфискуем у него динамит, да только кто знал, что он весь увешан им, как рождественская елка — гирляндами?

— Эй, бесстыдная женщина, может хоть отвернешься? — Хаято был раздет уже по пояс, а на полу набралась действительно неплохих размеров коробочка разнокалиберного динамита. Кёя медленно бродил вокруг, как огромная дикая кошка, что примеряется к смертоносному прыжку. В руке у него была тонфа, и он испытывал плохо скрытое наслаждение, когда Гокудера вздрагивал, стоило Кёе тыкнуть ей в его тушку, прося не то вывернуть карманы, не то просто снять ремешок с креплениями для дымовых шашек.

Я же стояла рядом с Тсунаеши, спиной опираясь на спинку отвернутого от нас дивана, и не могла отвести взгляд.

Нет, дело было не в том, что Хаято оказался Апполоном. Дело было в том, что он напоминал один большой синяк с характерными следами от тонфа или ударов. Как человек, который насмотрелся на синяки на тренировках и после них, а так же человек, осознающий всю разрушительную мощь Кёи, я… ощущала почти физическую боль от сочувствия к парню. Тсунаеши же был бледный и какой-то растерянный, будто только сейчас осознал, на что обрек Гокудеру своим решением предоставить его в лапы ребятам.

— А Ямамото и старший брат… тоже там были? — тихо спросил он меня, когда Хаято, ворча, уже одевался обратно.

— Да, — ответил Кёя, неожиданно растрепав и так стоящие торчком волосы на голове Тсунаеши. После чего наклонился к нему, нависая, и, видимо, чуть надавил рукой сверху, так и не убрав ее с головы Савады.

Савада втянул голову в плечи, затравленно глядя на Хибари.

— Что-то не так, зверек?

— Это… жестоко. Разве был смысл так издеваться?! Реборн сказал мне, что вы просто поговорили!

— Он не понимал по-хорошему. Травоядные пытались.

Это будет очень долгий день.

* * *

Собственно, Тсунаеши закономерно злился на мальчишек, весь день бросая на них странные грустные взгляды. Киоко мило окружала его заботой, а я задумчиво наблюдала. Иногда Савада заглядывал мне в глаза с таким детским выражением лица, что мне становилось стыдно — на сложившейся ситуации мои принципы всеобщей справедливости сильно сбоили. Мы обезоружили Гокудеру, который, потеряв динамит, был тих и весь день молчаливо следовал за Тсунаеши, злобно на всех поглядывая. Но ведь никто не пытался обезоружить Хибари, хотя у него тоже заметные проблемы с самоконтролем бывают. Почему? Двойные стандарты меня убивали, особенно то, что обвинение в них касалось конкретно меня.

Мы решили обсудить все после школы — точнее, об этом Савада проинформировал всех, попросив зайти к нему и устроить очередной совет. Все были не против, аналогично нуждаясь в возможности выговориться и привести мысли в порядок, однако Кёя, которого выловили на перемене, отказался, глянув на меня так, что стало стыдновато. У нас все еще были горы работы, а я только и делаю, что хожу и отлыниваю. Завтра обязательно проведу весь день в Комитете.

Киоко осталась дожидаться брата с тренировки, чтобы напомнить ему о сборе, а мы, стоило закончиться учебному дню, вместе с Савадой, Такеши и Хаято, направились в сторону дома Савады. Выйдя на улицу, Гокудера чуть приободрился, однако первой же фразой успел разозлить Ямамото — не знаю, кем нужно быть, чтобы заставить Такеши вступить в конфликтную ситуацию, однако сейчас, старательно кося под придурка, бейсболист откровенно бесил новичка. Чтобы Тсунаеши не мешал им выяснять отношения, я осторожно увела его чуть вперед, не давая возмутиться и успокоить мальчишек.

— Им нужно перебеситься. Сейчас поспорят и придут к консенсусу.

— Ты уверена?

— Говорю же, ты не вывезешь его перевоспитание один. Позволь им тоже поучаствовать.

— Как-то пока не видно, что их действия полезны для него…

— Это да… Хаято нужен опытный терапевт, желательно имеющий опыт работы с заковыристыми психологическими травмами. У него же крыша едет, Тсунаеши, шуршит шифером и съезжает!

Рядом резко затормозила велосипедистка.

— Это еще кто? — я обреченно смотрела на дамочку с роскошными длинными волосами, что в прямом смысле подкатила к нам с бутылкой газировки. Да только с таким убийственным взглядом не предлагают охладиться лимонадом.

Где-то позади раздался сдавленный крик, и, ошарашенно обернувшись, мы с Савадой с удивлением посмотрели на то, как Такеши поддерживает буквально не способного стоять на ногах и странно позеленевшего Хаято.

— Он сам! — не менее удивленный, чем мы, воскликнул Ямамото, и я была склонна поверить, ибо, кажется, у него был какой-то… приступ? Ох, черт.

— Может, он эпилептик? — хладнокровно предполагаю, пока растерянный Такеши пытается удержать Гокудеру на ногах.

— Это мы его… довели? — с ужасом цепляется за волосы Савада.

— Это из-за меня, — раздалось со стороны дамочки настолько преувеличенно-покаянным тоном, что меня передернуло.

— Еще одна из этих?! — с ужасом обернулся к ней Тсунаеши, затем тут же закрутив головой, выискивая Реборна.

— Чаосс, Бьянки, — на заборе действительно неожиданно появился умарекавару, как по волшебству, ибо, я абсолютно уверена, секунду назад его там не было.

— А-ане-ки, — сдавленно прошептал Хаято, хватаясь за живот.

— Ха-ха-ха, забавно, — поняв, что ничего серьезного с Гокудерой не случится, рассмеялся Такеши и осторожно опустил его на землю, позволяя посидеть и оклематься самостоятельно, однако, предусмотрительно так, чтобы неизвестная была вне его поля зрения.

— Ребо~орн, — нежно протянула дамочка, абсолютно выбросив из внимания позеленевшего Хаято, который, вроде как, назвал ее старшей сестрой. — Я пришла вернуть тебя, Реборн! Давай снова проворачивать вместе сложные дела. Твое место в самой гуще событий, ты создан для опасности, для разборок в преисподней*, — словно… возбужденно… вещала она, пока мой глаз неумолимо начинал дергаться.

— Забирай-забирай-забирай! — вторил ей Тсунаеши, поняв, что происходит, с каждым словом улыбаясь все шире и едва не хватая неожиданную «возвращательницу» за руку.

Осторожно перемещаюсь к Гокудере и Ямамото, присаживаясь рядом с новичком.

— Такеши, — киваю другу на повалившегося на пол Хаято. Мы осторожно заставляем его снова сесть, после чего я, достав из сумки бутылку с водой, осторожно вкладываю ему ее в руку. — Эй, ты как?

— Нормально, лишь бы ее не видеть, — старательно не глядя в сторону «любовницы Реборна», Хаято делает пару глотков обычной воды.

— А почему?

— Не твое дело, тц!

— Ладно-ладно, — миролюбиво поднимаю руки, вставая обратно и прислушиваясь к тому, что там происходит у Тсунаеши. Прикрывшему глаза рукой Гокудере подняться помогает Такеши, после чего мы подходим поближе.

— Я ведь уже сказал, что мне нужно сделать из Ничемного Тсуны достойного босса.

— А если я убью… то есть, если Дечимо неожиданно умрет, ты вернешься ко мне? — полным надежды голосом интересуется Бьянки-свободный-киллер-отравительница у умарекавару, невозмутимо стоящего на заборе.

— А если я вам подыграю, вы его заберете? — таким же тоном интересуется Тсунаеши.

— Сделаешь вид, что умер??? — удивленно переводит на него взгляд дамочка, после чего ее глаза довольно загораются.

— Хоть сейчас! — с готовностью кивает Савада. Она складывает пальцы «пистолетом» и «стреляет» в него. Тсунаеши весьма натурально падает, старательно высовывая язык и делая глупое лицо — так, по его мнению, должен выглядеть труп.

Не стоит его разочаровывать.

— Джудайме! — падает рядом с ним, не то от вида сестры, не то, чтобы проверить пульс, Хаято. — Не умирайте, не покидайте меня, Джудайме! — вполне натурально стенает.

— Он мертв, Хаято! — злобным смехом хохочет Бьянки, тут же сгребая в охапку Реборна. — Дорогой, теперь ничто не помешает тебе вернуться со мной в Италию!

— Он жив! — на всю улицу кричит Гокудера, нащупав у смеющегося Тсунаеши пульс на руке, причем руку Савада старается незаметно вырвать, ему явно щекотно.

— Вот видишь, Бьянки, я не могу бросить своего непутевого ученика в такой трудный для него момент, — скорбно качает головой умарекавару.

«Реборн, вернись в Коноху Италию».

«Нет, Бьянки, я не вернусь».

Сама пошутила, сама посмеялась. Пошутила, правда, мысленно, а засмеялась уже вслух, расхохотавшись прямо посреди улицы. Вторил мне, не вынесший щекотки, Савада, конвульсивно дергаясь на асфальте.

— Ну дурдо-ом, — кое-как отдышавшись, протянула я, после чего вновь заржав, но уже не только с Тсунаеши, но и вместе с Такеши, который сначала удивленно замер, наблюдая за всем этим, но потом, вроде, просто забил на серьезность и стал воспринимать абсолютно все как один большой мем.

— Умарекавару, — в перерыве между ржачем, спрашиваю, — а еще кто-нибудь будет? Ну так, на всякий случай, чтобы мы были предупреждены и приготовились к комедии?

Мальчишки затихли, тоже внимательным взглядом уставившись на репетитора.

— УМРИ, РЕБОРН! — выскочив из кустов, в кадре появилось новое действующее лицо.

Новая волна ржача буквально снесла нас, заставив попадать, где стояли. Теперь ржал уже и Хаято, так что, думаю, первый шаг к успешному командообразованию был сделан.

— Ха-а-на-а, психушка нужна уже мне-е, — хватаясь за живот невнятно стонал Тсунаеши в перерывах между истерическим хохотом.

Мы хохотали все пуще, едва удерживаясь от того, чтобы не лечь, как Савада, на землю, без сил удерживать себя вертикально. Весь день мы находились в каком-то подсознательном напряжении, но теперь, понимая, что контролировать, на самом деле, ничего в этой жизни невозможно, особенно пока рядом вновь ошивается умарекавару, мы просто… сдались и рассмеялись, покорившись течению, все вчетвером.

— А что смешного? — ковыряя мизинцем в носу с интересом посмотрело на нас это чудо, которое даже остановило свою смертоносную атаку, заулыбавшись под наш хохот.

Ребенок лет пяти, ровесник Реборна на вид, с густыми черными афро-кудряшками, но довольно светлой кожей. Классные зеленые глаза. Забавный черно-белый коровий комбез.

— Ты еще кто такой?! — старательно отводя взгляд от Бьянки-на-велосипеде, уже успев собраться, задал вопрос Хаято, перемещаясь так, чтобы закрыть Тсунаеши. А ведь он был безоружен, но все равно пытался его закрыть, — неожиданно отмечаю для себя, тоже теряя остатки веселья.

— Я? Я — Ламбо! Наемник из семьи Бовино! Пять лет! Люблю виноград и конфеты! Прибыл в Японию чтобы убить первоклассного киллера Реборна! — и тут мальчишка опомнился. — УМРИ, РЕБОРН!

Раньше, чем мы успели что-либо сказать, этот очаровательный парниша подпрыгнул, доставая из волос какую-то странную разноцветную штуку, и шарахнул ей по Реборну, выпустив, как из ракетницы, залп. Умарекавару легко отвел ракетницу чуть в сторону, играючи пнув своего оппонента по руке, и выстрел ушел в молоко, а оружие выпало из рук пацаненка, куда-то укатившись. Сам же репетитор, спрыгнув с рук Бьянки, все это время невозмутимо наблюдавшей за «концертом», зашагал по тротуару в сторону Тсунаеши, прошел мимо удивленного Гокудеры и смачно отвесил своему ученику подзатыльник.

— Не время валять дурака, Тсуна. Ты собирался собрать своих подчиненных для решения важных вопросов, так иди.

— Эй! — не удержав равновесие, едва запрыгнувший на забор Ламбо неловко упал с него, да так неудачно, что любой на его месте уже давно сломал бы шею. От этого зрелища я неосознанно прикрыла рот рукой, но мальчишке хоть бы что. Вскочил, утирая сопли, и вновь заорал:

 — Реборн! Сражайся со мной как мужчина!