Темноводье (джен)

Итак, наставив пистолет на растерявшегося Тсунаеши, мальчик произнес:

— Я — репетитор-киллер Реборн!

Где-то вдали, на периферии, что-то задорно зазвенело — наверное, интуиция предвещала проблемы. Шучу, у меня нет интуиции, но почему-то в этот момент в горле пересохло и в ушах действительно встал какой-то неприятный звон.

Я всегда любила загадки и лезла не в свое дело. Сейчас передо мной открывалось нечто интересное и опасное, как я чувствовала, но легкомысленное веселье уже столкнуло меня мысленно в эту канаву.

Интересно, но мне почему-то захотелось сравнить это с канавой-фандомом, в который прыгают с веселым гиканьем люди, а потом жуют стекло, оставаясь в этом болоте на долгие годы. Впрочем, на размышления было не так много времени.

Я растерялась даже меньше Савады, просто сбившись с мысли, в то время как он испуганно замахал руками и вскрикнул, боясь пистолета. Если честно, я не думала, что зеленая игрушка вообще заряжена. Но серьезность ребенка немного смущала.

— А я Курокава Хана, приятно познакомиться, — вспомнив, что мне представились, кивнула мальчику. Он абсолютно не изменился в лице, даже не моргнул, и это меня снова сбило.

— Тсунаеши, верни конспект, — невпопад добавила, когда меня стало напрягать молчание и бездействие их обоих.

Бросив на меня задумчивый взгляд, друг просто кивнул и быстрым шагом двинулся наверх, искать тетрадку.

— Разберись с ним, пожалуйста! — бросил он через плечо так естественно и легко, что я даже подивилась. Сбросил на меня свою проблему, а я даже не могу возмутиться! Интересно же.

— Хм, — тем временем, Реборн впился в меня еще более внимательным взглядом.

— Хм, — повторила я его хмык, озадаченно уставившись в ответ и чуть улыбаясь. Меня забавлял мальчишка, однако какая-то мысль, что трепалась на грани сознания, никак не могла сформироваться до конца.

Это меня немного волновало, так как я не замечала за собой раньше такого. Обычно я ощущала себя королем ситуации даже в самые трешовые моменты, уверенная, что все идет как надо, но под этим откровенно ожидающим и оценивающим взглядом было крайне легко потеряться.

Словно он что-то ждет от меня, а я — тупица.

— Почему умарекавару*? Как тебя зовут?

Мой вопрос его озадачил. Смотрит с непониманием. Выглядит однозначно как европеец. Может, он не понимает это слово? Я использую его уже второй раз, но, правда, первый был больше обращен к Тсунаеши, чем к самому мальчику-косплееру.

Несмотря на то, что он говорил на довольно чистом японском, я все же решила сменить язык. Даже если он недавно переехал и кто-то из его семьи — японец, он, скорее всего, большую часть жизни прожил не здесь, что видно по той же манере носить итальянскую шляпу. Он так уверенно прятал за ней взгляд какое-то время назад, что нет никаких сомнений — таскает часто, наверняка подражая какому-нибудь мафиози из фильма.

— You are not Japanese, — перешла на английский, — «umarekavaru» means «reborn». Why did you choose this nickname? What is your name? * — я продублировала свои вопросы, говоря, конечно, с акцентом, но с маленьким. Меньше, чем у нашего учителя английского в Намимори.

Думаю, это было довольно понятно. И просто. Я не знала, на каком языке он говорит, так что из двух зол, русского и английского, предпочла английский. Вряд ли европеец знает русский.

— Нет необходимости в переводе, — как мне показалось, он ответил с насмешкой. — Я достаточно хорошо знаю японский, — пояснил, будто это не он тупил над моими словами только что. Конечно, он говорил несколько самодовольно, но звучало это все-таки больше взросло, чем детским хвастовством.

Ничего не понимаю, в общем.

— Хорошо, — пожимаю плечами, сдаваясь и присаживаясь на корточки перед ним и задумчиво рассматривая. Уже давно где-то читала, да и замечала за окружающими меня взрослыми, что на детей хорошо действует подобное — наклоняться к ним или садиться, чтобы по росту стать одного уровня.

Однако ребенка, который был передо мной, это раздражало. Я заметила недовольство и неосознанно хмыкнула, убирая с лица попытку в дружелюбные глазки, как у Наны-сан. Из меня не очень хорошая сиделка для совсем маленьких детей. Непредсказуемых, еще с непонятным мировоззрением.

— Мое имя — Реборн, — настойчиво повторил мальчик, понимая, что я не собираюсь еще что-то говорить. — И я прибыл сюда, чтобы сделать из Никчемного Тсуны следующего босса мафиозной семьи Вонгола.

На лестнице — почти привычный грохот, и вот уже Савада лежит рядом с нами, возмущенно глядя на ребенка.

— Не надо так говорить! Я не согласен становиться никаким боссом! — почти кричит он на малыша, но тот, вроде, пока не стремиться шугаться.

— Постыдился бы, — хмыкаю, забирая у него из руки тетрадь и помогаю подняться. Конспект не помялся, отлично. — Чего тебе стоит подыграть ему? Будто бы веришь во всю эту чушь. — Затем оборачиваюсь в сторону «репетитора». — Когда ты поиграешь с Тсунаеши, может, мы отведем тебя домой? Скажи свой адре-, — замираю, не договорив, рассматривая зеленый пистолет, который направлен уже на меня.

Вздох. Дурацкая привычка. Кто научил ребенка показывать оружие каждый раз, когда он чем-то недоволен? Это же глупо. Похоже на Кёю. Мальчик вырастет хулиганом с такими наклонностями доминировать за счет «устрашения».

Выглядит, кстати, действительно похоже на нормальный пистолет, если смотреть со стороны дула. Правда, «огнестрел» или «травмат», я не знаю. Мы с Тсунаеши одинаково плохо представляем, как вообще должно выглядеть оружие, так что вполне возможно, что я и погорячилась, в школе говоря Саваде, что бояться было нечего. С непривычки реально жутко рассматривать человека, который целится в тебя с таким непроницаемым лицом.

— Надеюсь, он не заряжен. Не хотелось бы получить пульку в глаз, даже если она пластиковая или резиновая, — тихо говорю Тсунаеши, кося на него глаза и весело улыбаясь, впрочем, стараясь наблюдать за Реборном.

— Ано… Реборн! Нельзя целиться в людей, даже если ты хочешь поиграть, — серьезно кивнув мне, когда поймал взгляд, неожиданно берет в себя в руки, все же решив повести себя как «взрослый», Савада, — тем более не стоит доставать оружие посреди разговора, это грубо и…

— И вообще-то лучше «целиться» в сердце, если ты хочешь играть в стрелялки, Умарекавару. Из личного опыта скажу, что когда ты так высоко поднимаешь пистолет, противнику проще сказать, что ты промазал, ибо слишком сильно задрал руку, — когда Тсунаеши мешкает, я сбиваю его с поучительной мысли и не могу не начать дурачиться, до того у Тсунаеши напыщенный вид от собственных нотаций.

Так как я стою к Реборну ближе, неожиданно хитро улыбаюсь и опускаюсь на одно колено, в этот раз не садясь полностью на корточки, как девочка-одуванчик. Да и если у мальца будут рефлексы, как у маленького Кёи, лучше сохранять возможность отскочить подальше, а то второй маленький хищник на мою голову, который начнет кусаться — уже слишком. Хотя Реборн выглядит более спокойным.

Если честно, мы с Савадой сейчас работаем как добрый и злой коп. Он — злой, как ни странно, а я — добрый, то есть с придурью. А Тсунаеши скорее вредный, ибо мешает ребенку играть.

А я как-то не вижу у него раскаяния на лице, так что тут подход с нотациями явно идет «мимо», все поучения малец пропустит мимо ушей.

Мальчик с интересом наблюдает за мной, словно действительно взрослый, в отличие от нас обоих, устроивших этот цирк. Но меня это веселит — Кёя тоже выглядел грозным и страшным, а на деле ребенок-ребенком был, когда мы только познакомились. Медленно, чтобы он не подумал, будто я хочу отобрать пистолетик, протягиваю руки в сторону Реборна и мягко разворачиваю его за плечи в сторону Тсунаеши.

Он стоит устойчиво, однако в нужную сторону покорно разворачивается, заинтересованно рассматривая меня. В какой-то момент ловлю себя на мысли, что не хочу убирать руки с его плеч — кажется, ребенок напряжен сильнее, чем следует напрягаться ребенку. Волнуется? Все же, он довольно мелкий, даже не уверена, что в этом возрасте можно так связано говорить и нормально ходить.

Вновь звоночек какого-то запоздалого осознания, однако, отмахиваюсь от него.

Перехватив руку Умарекавару, которая держала пистолет, я со спины заставляю его направить пистолет на Тсунаеши. Пытаюсь с помощью глазомера определить, как это лучше сделать, и, вроде, получается неплохо. Главное, что не забуксовала на вопросе «где лево и право», ибо сказала же, что сердце, значит, надо взять чуть левее.

Чему я учу детей…

— Вот так вот. И пулькой не так больно попасть в плечо или живот, в то время как целясь в лицо ты можешь попасть человеку в глаз и он пострадает. А еще возьми пистолет двумя руками, это нужно для достоверности. Знаешь, какая у настоящих пистолетов отдача? А твой почти как настоящий, — улыбаюсь и отстраняюсь, но ребенок неожиданно разворачивается ко мне быстрым, ловким движением хватая за руку и с неожиданной силой удерживая рядом с собой.

— Пистолет настоящий, — звучит… холодно.

Одной рукой он держит меня за запястье, а второй держит пистолет, который, впрочем, невозмутимо убирает в кобуру под пиджаком. Со мной что-то явно не так — в последний момент мне кажется, что очертания пистолета как-то плывут и смазываются, будто он перетекает в другую форму, которую я не успеваю увидеть. Реборн на меня плохо действует, кажется, в висках стучит от той самой острой идеи неправильности происходящего.

Взгляд слишком пронзительный для ребенка. Слишком странный. Детей легче понять. Недовольство тем, что взрослые тут умничают, радость, что с тобой играют. Что-то наивное и простое. Он же смотрит странно, и это все еще холодный, сложный взгляд. Не как у Кёи. Ведь Кёя был… живой.

Он же словно та самая одноименная кукла**. Ненастоящий. Он смотрел на меня, как на наивного ребенка, и улыбался уголками губ почти покровительственно, но стоило мне обратить на это внимание — улыбка растаяла, словно ее не было, и лицо мальчика вновь стало непроницаемым. Но эта улыбка была. Какая-то неправильная, даже не своей эмоцией, а просто фактом ее существования неправильная. Не кривая или наигранная, но что-то не так — она мне не привиделась, ведь я бы не смогла такое представить сама.

Сама мимика у него была словно сломанная.

И я наконец осознаю. Понимаю неправильность.

Я стою на коленях, не успев подняться и вынужденно опустившись на оба, когда меня дернули за руку, прямо перед ним, и буквально холодею от страха и мимолетной радости, которая сменяется еще более сильным страхом. Это не волнение — никакого азарта и желания знать, что будет дальше.

Лишь желание никогда его больше не видеть.

А я ведь не выглядела так, да? Я ведь попала в уже более взрослое тело, мне было проще, я к нему приспособилась. Наверное? Не свойственные детскому лицу эмоции воспринимаются странно, и я часто замечала неправильность, которую видела в зеркале. Но это было не то — мои эмоции, пусть даже немного несвойственные детям, были живее.

Живее.

Я неосознанно сжала руку в кулак, а затем так же неосознанно бессильно разжала его. Нет, я была нормальной. Я была похожа на человека.

Он не похож.

— Понятно, — тихо говорю, не разрывая зрительный контакт с Реборном. — Понятно, почему умарекавару. Действительно, не ребенок. Ты уже был взрослым.

Собрат попаданец?

Нужно выяснить. Нужно понаблюдать за ним.

У него глаза очень темные, словно черные, и взгляд, которым он смотрит, после моих выводов меняется слишком резко, чтобы я могла понять, из-за чего. Словно читает мои мысли, а они ему не нравятся.

Иррационально, но мне становится жутко. Настолько страшно в этот момент, что хочется просто сесть на пол и кричать. Откуда такие мысли? Что за чертовщина?

Он моргает и наваждение спадает. Передо мной вновь обычный мальчик в строгом костюме, который хитро ухмыляется.

Встаю на ноги, несмотря на то, что колени норовят подогнуться обратно, и перевожу взгляд на Тсунаеши, пытаясь понять — я одна сейчас чувствовала эту давящую ауру, или нет? Судя по его круглым растерянным глазам — не одна.

— Я просто показал вам обоим кое-что из своих способностей, — он говорит это так просто, будто ничего серьезного не произошло. — Необходимое умение для профессионального киллера и тем более босса Вонголы, учись, Никчемный Тсуна. А ты, — он переводит взгляд на меня и ухмыляется, — хочешь вступить в семью?

— Предпочитаю блондинов, — на автомате отвечаю, заставляя Тсунаеши что-то нечленораздельно воскликнуть в смущении, а Реборна хмыкнуть. Но по взгляду вижу — ответ не засчитан.

Слишком пристально смотрит.

— Эм, — делаю шаг в сторону Савады, иррационально собираясь за ним спрятаться, — а может не надо? — репетитор замечает этот жест и ухмыляется.

— Поздно. Молчание знак согласия.

— Хи-и-и! Чиво?! Не впутывай ее в свои игры! — наконец отмирает Тсунаеши, хотя зрачки у него такие расширенные, что, наверное, подстать моим. — Что ты такое вообще?!

Савада неожиданно приобнимает меня за плечи, и пока я квадратными глазами смотрю на него — резко задвигает себе за спину и сурово говорит новоявленному репетитору.

— Я отказываюсь. Мне не нужны богатые дальние родственники из Италии с сомнительным наследством, которое сопровождается риском для жизни и криминальными разборками. Если нужно, давай я с ними встречусь и лично откажусь, но вот мою маму, отца, моих близких друзей — даже не думай впутывать во все это!

А у самого коленки трясутся. Реборн ухмыляется, пряча глаза за полами шляпы, а затем заявляет, уже без насмешки, смотря на меня и на Тсунаеши даже с некоторым сочувствием. Впрочем, оно могло мне почудиться.

— У вас нет выбора.

Стоим. Молчим. Мимо проходит Нана-сан, напевая себе под нос какую-то песенку.

— Тсу-кун, чего же вы стоите в коридоре? Пойдемте обедать, — улыбается, уходя на кухню.

— Я позвоню Кёе, — вздыхаю, когда мы вяло плетемся вслед за женщиной. Точнее, мы плетемся, а Реборн вполне бодро шагает вперед, затем и вовсе запрыгивая каким-то непонятным прыжком на руки Саваде, который едва успевает его поймать, даже не особо сопротивляясь.

— Может, не стоит? — ногой отпихивая соседний стул, таким образом отодвигая его мне, Тсунаеши оставляет на своем месте Реборна, сам помогая матери: достает тарелки и палочки, после чего занимает место напротив.

— Если кто и может нам помочь, то только он, — качаю головой.

— Звони. Он забьет меня до смерти, — лохматит волосы в отчаянии и падает лицом на стол под мой смешок. Умарекавару внимательно следит за нами, не предпринимая попыток достать оружие, что меня в целом радует. На столе появляется еда, а по кухне распространяются ароматы прекрасной стряпни Наны-сан.

Осторожно накладываю себе, наблюдая за тем, как так же ловко орудует палочками Тсунаеши, и поворачиваюсь к Реборну, стараясь незаметно определить, нужна ли ему вилка. Ему не нужна — ловко орудуя палочками, он успевает не только кушать сам, но и таскать особо приглянувшиеся кусочки с тарелки Тсунаеши. Меня это веселит, как и Нану-сан, а вот сам друг явно не в восторге. Такой ребенок.

Покушав, мы отправляемся наверх, где в комнате Тсунаеши я наблюдаю непривычную чистоту. Он смущается, а я одобрительно киваю, тут же хитрожопо заглядывая под кровать под его возмущенные крики.

— Ага! Опять все просто по углам раскидал!

— Ну бли-ин! Это не то, что сейчас важно!!!

— Сейчас как придет Кёя, а он ой как не любит бардак, — выразительно поигрываю телефонной трубкой в руке. Савада хватается за голову, срывая с кровати одеяло и демонстративно прячась под ним.

Смеемся.

— Умарекавару, как ты собираешься с ним работать? — демонстративно качаю головой, пряча за смехом настоящее волнение по поводу ситуации, как и Тсуна за излишними криками. — Это же совсем плачевный случай, может, откажешься и уедешь?

Мальчик хмыкает. Все же набираю Хибари.

— Да? — явно недовольный тон, тот самый, который подразумевает «если ничего важного — лучше скажи сразу».

— Как бы я не хотела сказать тебе что-то хорошее, — непринужденно отвечаю, — мы влипли. Нам с Савадой нужна консультация в тех самых делах, в которые я обещала тебе, что не полезу.

— Лучше бы вам не шутить, — угрожающе говорит, но, не получив от меня ответа, бросает трубку, бросив на прощание что-то вроде «камикорос травоядным». Не успеваю даже сказать ему координаты — просто пишу подойти к Саваде уже в смс.

* * *

Этим вечером, подводя итог, я смогу выделить три вещи из этого сумбура.

Первая — домой меня привез Кёя на мотоцикле, неведомо откуда появившемся. Как он ответил — подарок на день рождения от отца, который он попросил прислать заранее. Неплохие такие подарки ему дарят! Ух! К слову, когда я спросила, не подарил ли ему кто-нибудь права, мне так и не ответили. Думаю, что не очень хочу на самом деле знать. Но Кёе доверяю, так что прокатились с ветерком и без особой паники с моей стороны. Это было весьма кстати, потому что разошлись мы поздно, а до моего дома от Савады было идти пусть и не слишком далеко, но неприятно — родители уже вернулись с работы и присылали обеспокоенные сообщения. Знали бы они, во что их милая дочь вляпалась…

Вторая — Широ даже не спрашивал ничего, когда я сказала ему записать мне третью галочку в нашем «главном споре». Ему хватило моих отрешенных односложных ответов, чтобы понять, что случилось что-то не слишком хорошее, и сегодня не особо лезть.

И третья: самое главное в жизни — друзья. Потому что когда ты не один, ты можешь вылезти из любой жопы.

Хибари прибыл довольно быстро, попробовал забить до смерти репетитора Тсунаеши, когда я кратко обрисовала ему ситуацию. Тот неожиданно ловко отбивался какой-то непонятной штукой, тоже вроде тонфа. Я испуганно повисла на плече Кёи сначала, под тремя недоуменными взглядами объяснив, что бить детей — последнее, что Хибари вообще может сделать со своими принципами, и это ужасно. Однако умарекавару не ребенок — это понимали все, и разозленный друг меня банально передал Тсунаеши, который неожиданно поддержал его идею решить проблемы физически.

— Да чтоб вас, — я вырывалась, пока два, наверное, самых страшных человека в моей жизни с интересом пробовали друг друга на зуб. Точнее, Кёя пробовал, а Реборн только отбивался, даже не двигаясь с места. В итоге маленький столик, на котором он стоял, треснул, вынуждая умарекавару отскочить, а Хибари остановиться.

То, что это не игра, поняли уже все — жалобный стон разломавшейся древесины подействовал отрезвляюще.

Мы втроем растрясли Реборна, заставив объяснить кратко ситуацию. Да, Тсунаеши действительно будущий босс. Как оказалось, не какой-нибудь маленькой династии наркоторговцев, а Королевской семьи среди мафии. И чудесным образом случилось, что его ровесники — дальние потомки первого поколения, как и он сам, и сейчас предлагается квест «собери себе команду» перед тяжелыми дальнейшими уровнями. Игра «Вонгола» с повышением сложности.

У меня голова разболелась от такого неструктурированного потока информации. Мы были сами виноваты, расспрашивая наперебой, а умарекавару не спешил облегчать нам задачу, разве что тяжелым взглядом обжег меня, когда я спросила о том, как он сам относится ко всей этой истории.

— Я сделаю из Тсуны достойного босса, потому что я лучший репетитор-киллер, — ответил, всем своим видом показывая, что больше информации о себе не даст.

Хибари был явно более посвящен, чем я и, тем более, Тсунаеши, так что больше слушал, чем говорил, и только хмыкал на определенных моментах. Он не спешил вмешиваться, и, заметив это, мы оба как-то сразу расслабились, полностью доверяя разуму более опытного Кёи. Решили, что все под контролем.

Он же действительно, кажется, не считал ситуацию опасной, получая извращенное удовольствие от наблюдения за бледнеющим, но берущим себя в руки и задающим вопросы дальше Савадой.

Однако, когда репетитор объявил о том, что я теперь точно должна стать «частью семьи Никчемного Тсуны», среагировал неожиданно: бросив какой-то непонятный взгляд в сторону Савады, будто бы ревнивый, он поднялся с пола и зашел мне за спину, неожиданно опустив ладонь на затылок и растрепав волосы.

К слову, за свою жизнь в этом теле я постигла высшую степень терпения, отращивая их и в свободное время щеголяя с волнистыми от природы локонами до поясницы. Но в школу я обычно собирала их в низкий хвост и скручивала в пучок, оставляя спереди более короткие пряди обрамлять лицо.

Сейчас же он сотворил на моей голове, судя по ощущениям, какое-то гнездо, и я даже испугалась, что собрался оттаскать за волосы внезапно, однако, нет. После первого грубого движения осторожно, будто нашкодившее животное, погладил.

Чувствуя себя, как кролик в кольце удава, только с его пальцами в своих волосах, я вжала голову в плечи, очнувшись от оцепенения, и осторожно стряхнула с головы чужую руку, мотнув ей. Тут же я обернулась, чтобы рассмотреть его лицо, но он пристально смотрел на Реборна.

— Курокава Хана находится под моим покровительством, — опустившись рядом, он одной рукой притянул меня за плечи к себе, заставляя опереться на него спиной, и теперь положил мне на голову подбородок. — Я не дам переманивать своих людей.

В этот момент я как никогда четко понимала, что нахожусь на каком-то совсем другом уровне, нежели Кёя, и с каждой секундой все сильнее верила в свое просто невозможное везение — казалось, сейчас он, а не какой-то Широ из переписки, может решить мою судьбу одним суровым взглядом и взмахом тонфа. Раз — и никто не будет заставлять меня ощущать эту отчаянную ответственность за влипшего в мафиозные разборки друга.

Я не ощущала никакой опасности от Кёи, под изучающим взглядом Реборна послушно замерев в чужих руках.

В какой-то момент я заметила легкую зависть в глазах Тсунаеши, за спиной которого не стояло никого, вроде Кёи, и, переборов себя, все же пошевелилась. Кивнула Хибари на оробевшего Саваду, выглядевшего таким несчастным под грузом свалившихся новостей, что, казалось, избегая проблем я его предаю, и обреченно вздохнула, понимая, что так просто я от ответственности не избавлюсь. Слишком привыкла везде лезть.

Он встретился взглядом сначала со мной — я неловко ему улыбнулась, как могла, а затем с Хибари — уж не знаю, что он увидел, но вздрогнул, а затем неожиданно твердо посмотрел на Реборна, обреченно махнув рукой куда-то в сторону.

— Хана действительно не член моей семьи, — это звучало настолько сухим и внезапным фактом, что стало немного больно, — но она мой друг. Я доверяю своим друзьям, как себе, и нуждаюсь в них. Если они захотят остаться со мной, несмотря на случившееся, я обязательно сделаю все, чтобы не подвергать их опасности.

Это было… красиво. Тсунаеши действительно говорил очень красивые слова, пусть и скатываясь в сильный пафос — такое уж у него было уверенное одухотворенное выражение, что я не могла воспринимать эту перемену нормально, сравнивая с обычно простоватым или испуганным лицом.

И, глядя на то, как Савада говорит про всех своих друзей сразу, почему-то я вспомнила Киоко, и, кажется, не я одна. Мы с Кёей синхронно чуть дрогнули, усмехаясь, а Тсунаеши посмотрел на меня, словно спрашивая, правильно ли он делает?

Уверенно киваю Саваде, после чего вздрагиваю от внезапно подавшего голос Реборна.

— Товарищи моего подопечного удивляют, — он ухмыльнулся, словно ему неожиданно сделали предложение, от которого невозможно оказаться, — мне нужно будет собрать больше информации об окружении будущего Дечимо Вонголы, кажется, он справляется лучше, чем я планировал.

— А то, — не могу не влезть, понимая, чья это заслуга.

Но, кажется, линия поведения неверная — Кёя рывком поднял меня на ноги, поднимаясь сам, и потянул в сторону выхода, ничего не говоря.

— Что ты делаешь? — не протестуя, я попятилась к двери, пытаясь только обернуться, чтобы видеть дорогу.

— На сегодня хватит, — и насильно увел меня.

Мы вышли на улицу, точнее, он меня почти силой вывел.

С приходом вечера заметно посвежело, но я не чувствовала холода. Прохлада, скорее, была приятной и расслабляющей после неожиданно душной маленькой комнатки Тсунаеши. Кёя показал мне, как держаться, завел мотоцикл и двинулся по безлюдным улочкам под мое тихое взволнованное «только осторожнее», которое первые несколько минут я не могла сдержать, повторяя без остановки. Потом привыкла и даже стала получать удовольствие от поездки. Правда, везли меня не в направлении дома — нужный поворот мы давно проехали.

Кея остановился недалеко от парка, но не со стороны главного входа, а на какой-то маленькой улочке рядом со старой детской площадкой. Не так давно в Намимори появилось около пяти новых детских «городков», так что простую полянку с песочницей и качелями редко кто посещал, предпочитая гулять в парке, если уж выпадала возможность выбраться к нему.

Мы оба слезли с сиденья и какое-то время постояли. Я понимала, что домой так просто не попасть, так что, чуть вопросительно глянув на Хибари, прошла к качелям, аккуратно отряхнув сиденье на всякий случай… но потом передумав и вставая на него с ногами, слабо раскачиваясь.

— Спасибо, — обронила в пустоту, на что Кёя лишь хмыкнул, прислонившись спиной к железному столбу качелей. Протянув руку, он осторожно ухватился за цепь и раскачал меня, заставив хихикнуть от неожиданности.

— Я догадывался, что это произойдет.

Удивленно останавливаюсь, опасно качнувшись на качелях и накренившись вперед, но крепко держась за цепочки и стоя на ногах.

— Когда-то давно я уже сказал тебе это. Меня не могли просто так оставить в Намимори, и теперь понятно, из-за кого, — он говорил куда-то в сторону, обманчиво-спокойный, а потом неожиданно хмыкнул и поднял на меня свой коронный взгляд, от которого все травоядные в испуге разбегались по углам.

Демон Намимори, да?

Я не отвернулась, молча рассматривая бледное лицо, и даже не удивилась, когда вместо того, чтобы раскачать меня, Кёя только дернул за цепь, резко потянув на себя. Качелям-то ничего, а я, потеряв равновесие, едва соскочила с них самостоятельно — будь я менее ловкой, просто полетела бы на землю, пропахав ее носом.

— Я же сказал тебе не лезть в это, — сначала аккуратно поймав, не давая упасть, он с силой сжал пальцы на моих плечах. — Ты не должна была привлекать к себе это внимание, — шипит.

Я прекрасно понимала, что влипла. Тогда мне так казалось.

Я осознавала благоразумным краем сознания, что да, Кёя, на самом деле, меня не спасет — только улучшит условия, но факт окружающей меня клоаки не исчезнет от его слова.

И я ощущала себя дурой-дурой, сморгнув выступившие на глаза слезы не то от неожиданной боли, не то от тошного чувства, что жизнь летит куда-то не туда. Не то, чтобы я боялась и плакала от страха, или же была обижена на что-то — например, на эту самую жестокую жизнь, что куда-то летит — но это было моей неприятной ошибкой.

Я ощущала себя подлецом, который запутался в собственных попытках выйти сухим из воды, и сейчас самозабвенно топился.

Неприятно было именно понимать, что мои принципы не позволят мне бросить Тсунаеши, что остальные тоже не смогут остаться в стороне.

И еще сильнее и неприятнее было думать, что когда-то давно, только столкнувшись с проблемой теневого мира, я не бросилась в этот омут ради Кёи. Когда-то тогда — не сделала этого, но уверенно встала рядом с Савадой, когда пришло время еще раз увидеть кусочек изнанки, зная, что сам Кёя всегда стоит за моей спиной.

Почему я не могла быть смелее? Не заставила его тогда отказаться от этой идеи — впрочем, теперь об этом глупо жалеть. Не решилась броситься в омут с головой, до конца — что-то лепетала про разный путь, но разве я не признала, просясь в Комитет, что ошиблась? Что мой путь — вот он, с Кёей.

А если бы мне пришлось выбирать между ребятами?

— Тебе пора домой, — Хибари спокойно отстранился и двинулся с площадки. Невозмутимо сел обратно за руль, кивнув мне тоже забираться, и я осторожно приблизилась, правда, замешкавшись. Подернула плечами, сбрасывая фантомное ощущение стальных тисков, сжимающих меня.

— Прости меня, пожалуйста, — не поднимая взгляд, я неожиданно обняла Кёю, уткнувшись ему в плечо. Наверное, мы с Савадой могли сильно его подставить, вот так демонстративно его вызывая на помощь, даже не разобравшись, шутит ли Реборн.

Жилетка школьной формы Намимори была жилеткой еще и в переносном смысле — так глупо и внезапно плачу в плечико Кёи, пытаясь сбрасывать на него свои и чужие проблемы, что становится безумно стыдно.

— Я ведь… не могла оставить Саваду, — вздыхаю. — Но кто, если не ты, мог бы держать подобную ситуацию под контролем? Я не хотела влезать, просто… так вышло.

На самом деле я просто прячусь, боясь посмотреть ему в глаза. Не знаю, злится ли он на меня, но ситуация в любом случае отвратительная. Мне невероятно повезло, что Кёя оказался в курсе событий и смог нас успокоить. Внезапно посетившая меня мысль, что он вовсе мог быть на «другой стороне» со своим кланом заставляла сейчас лишь сильнее прижиматься к чужому плечу, боясь отпустить. Так глупо. Реборн весь вечер смотрел на нас всех изучающе, но будто на маленьких детей, и чем чаще я замечала холодную оценку в его глазах, тем обиднее мне было, ведь в собравшейся компании я явно лезла на рожон и была лишней. Просто на каком-то иррациональном уровне восприятия ощущалась не так. И если Савада отнекивался, но не имел выбора, я же всю жизнь — даже бок о бок с Кёей — пыталась реально не влезть во что-то незаконное. До сегодняшнего дня. И мое внезапное вмешательство казалось самой мне абсолютно бесполезным и глупым — не сдержала собственное слово, зачем-то сунула свой нос не в свое дело, мысленно уже представляя нас всех крутыми бизнесменами, тертыми калачами подковерных игр рядом с успешным Тсунаеши, вместе с которым мы прорвемся через эти неожиданно свалившиеся на голову проблемы.

Дело было даже не в том, что я не хотела настоять на своем. В случае с Савадой, как и в случае с Хибари, я глубоко в душе ощущала бессилие. Я все равно не смогу изменить это. Как пытаться пинком ноги сбить с рельс целый поезд — абсолютно невозможно, даже если приложишь все силы. Скорее сгинешь под ним, чем добьешься малейшего сдвига.

— Но ведь тебе так интереснее, — Хибари неожиданно по-доброму хмыкает, мягко приобнимая меня за плечи, а затем отстраняя, заставляя все-таки нормально сесть, — глупое неправильное травоядное, — оригинальное обращение, нечего сказать.

Что?

— Ты не злишься?

— Нет, — хмыкает, — я всегда поступаю так, как хочу.

— Я знаю, — уж я-то прекрасно это знаю. Кёя сильный, действительно сильный, он может позволить себе любые неожиданные поступки, не теряя при этом лица.

— А ты со мной.

— М?

— Ты тоже поступаешь так, как хочешь, — действительно, я ведь травоядное, прибившееся к хищнику и тоже возомнившее себя таковым, — это выглядит забавно.

Безусловно.

Только жить, кажется, мы с подобной политикой будем не слишком долго.

Хотелось бы сказать «один раз живем», но нет. И это как раз придает мне смелости. Было бы скучно потратить свою жизнь на попытку слиться с серой массой и продолжать делать вид, что я тут ни при чем и меня никакие проблемы окружающих не волнуют.

— Действительно, — улыбаюсь, ощущая невероятный прилив благодарности к другу. — Значит, будем считать, что теперь это у нас «семейное».