Другой принц (гет)

И вам про меня расскажут самую последнюю сплетню.

В мире нет ничего интересней, чем сплетни про меня.

(с) Майк Науменко

Низкая заселенность Севера и отсутствие замков вдоль Королевского тракта некоторое время спасали Лионеля от его дурной репутации, от которой, как верно предсказал Хоуленд Рид, больше страдали бы Санса и Арья. Простолюдины на редких постоялых дворах вроде бы не были обременены никакими слухами и если и предлагали: «Да идите вы, молодые, на сеновал, небось втроем не замерзнете», — то, наверно, от чистого сердца, хотя, если бы Лионелю пришлось поскитаться и повоевать столько же, сколько его отцу, он бы немного в невинности этой фразы усомнился. Но пока Лионеля смущали только коварные свойства сена, глубоко под ним проседавшего, но при этом достаточно плотного, чтобы быть немного покатым: допустим, Санса скатывалась к нему нарочно, но два раза Лионель просыпался, обнимая обеих сестер, и с трудом из этой ситуации выкручивался, вернее, выползал: мечтать можно было о многом, но явно не о том, что они проснутся и обе встретят это положение веселым «докатились!»

Более привычные ночевки в палатке, в которой было холоднее, чем в стогу сена, тоже таили сюрпризы: в темноте Лионель грел дыханием руки Сансы и лукаво приглашал ее погреться еще, ее холодные пальцы без стеснения пробирались ему под одежду, и в мыслях обоих излюбленная менестрелями метафора о песне льда и пламени принимала несколько неприличный смысл. «Не замерзнешь?» — спрашивал Сансу Лео, в свою очередь добираясь до любимого нежного тела, то ли заботился, то ли дразнил, а скорее полюбил чувствовать, как Санса сама к нему тянется. Понимал, что играет с огнем, что в следующую ночь в теплых комнатах оба могут и не выдержать, но и чувствовал, что нельзя этому притяжению между ними не быть, что оно для любящей пары как корень для дерева.

А новый сюрприз ожидал Лео утром, когда он вышел из палатки и увидел перед собой белую равнину.

— Что значит «что это»? — удивилась в свою очередь любопытная Арья, тут же тоже высунув голову из палатки. — Эх, милое летнее дитя!

В молодости нелегко пережить, когда девочка почти вдвое моложе называет тебя «милое летнее дитя», словно своего маленького братика, и Лионель, вместо того, чтобы отшутиться, совершил роковую ошибку.

— Думаешь, я снега не видел? — равнодушно спросил Лионель, и тут Арья действительно покатилась.

— Это изморозь, — подсказала Санса, в свою очередь выглядывая из-под палатки.

— А по-моему, — сказала Арья сквозь смех, — а по-моему, они на юге просто в спячку впадают на время зимы. На все три дня.

— Да ладно, — ответила Санса уже из палатки. — Какая на юге зима. Так, просто холодное лето.

Этикет предписывал всем троим заехать к Сервинам, чей замок был в половине дня пути к югу от Винтерфелла, но наплевательство на этикет у Лионеля было наследственным, и никаких моральных терзаний от того, что любимые глаза, серые и голубые, просят у него нарушить приличия, он не пережил.

— Я башню вижу! — крикнула Арья, вылетая на холм.

— Да ничего ты не видишь, — не поверила Санса, но тоже чуть поддала пятками своей лошадке.

Возможно, им и удалось бы свалиться обитателям Винтерфелла как снег на голову, если бы волки не устроили перекличку через крепостные стены, и неожиданно для всех Арья и Санса понеслись к воротам Винтерфелла стрелой.

— Где Лето? — потребовала Арья у Робба, спешиваясь стремительным и почти незаметным броском, как научил Торос, и Лионель рассмеялся бы такому хорошо поставленному и всегда уместному на Севере вопросу, если бы не помнил уже имена всех волков как имена членов семьи. — Где Бран?

— Он скоро будет там, где следовало бы быть вам обеим, — строго ответил Робб, но все-таки обнял сестер, а Лионель порадовался присутствию во дворе женщин и отсутствию в Винтерфелле леди Кейтилин, которая повезла Брана долечиваться в Королевскую гавань, — почему-то именно с ней ему не хотелось объясняться больше всего. «В конце концов, может, не все слухи достигают Винтерфелла», — подумал Лионель, видя, что Робб с ним здоровается, а не приглашает прогуляться в семейный склеп в один конец.

Лионель недооценил информированность Робба, а Робб просто откладывал разговор, чтобы поговорить один на один, и вечером подошел к комнатам молодого короля — и все-таки постучался, чтобы не ошарашить самого себя.

Санса и Арья были в своих комнатах, перебирали брошенные перед отъездом в Королевскую гавань вещи, и Лионель этим вечером был один.

— Я тебя целую неделю убить хотел, как услышал, что ты моих сестер увез, — без обиняков заявил Робб, садясь напротив короля у камина. — Потом думал объявить себя Королем Севера, чтобы тебе досадить. Вот боги меня и наказали.

— Помочь-то я чем могу? — предложил Лионель, вспыльчивые и прямодушные люди ему нравились.

— Расскажу сейчас, — пообещал Робб. — Ездил я тут к родственникам в Речные земли, заодно порубил кое-кого, Варго Хоута повесил. Гору Клигейна, правда, упустил.

— Я нет, — весело сказал Лионель.

— Слышал уже, — ответил Робб, он был резок на язык и непочтителен к старшим, идеальный молодой Хранитель Севера. — Йорен еще до вас проходил. Чуть не влопались вы там.

— И это было, — признал Лионель. — Воевали чем могли, а они — чем ты оставил.

Робб вынужден был признать, что король его срезал.

— Чтобы скрыть передвижение отряда, я переправлялся через три Зубца, — продолжал Робб. — И вот черт меня дернул идти через Близнецы.

— Меня твои сестры не пустили, — ввернул Лионель, чтобы проверить, как Робб реагирует на множественное число, и результаты проверки счел положительными.

— Я не то чтобы жалуюсь, — признал Робб. — У старого Фрея дочек и внучек много, есть отличные. Та, которую я выбрал, у меня весь поход из головы не шла, так перед глазами и стояла. Да и сам Фрей небось сдохнет скоро, боги милостивы. Но вот какая вышла петрушка: поехал я дальше, два раза порубились хорошо, я тоже выхватил — и повезло, и не повезло. Такая девушка меня выхаживала, дочь Гавена Вестерлинга. Да и ведет меня что-то на каштановые локоны. Ты ж меня понимаешь?

— Тут я только посоветовать могу, — осторожно сказал Лионель. — Возвращайся к невесте из Фреев. Фреев как тараканов за печкой: если что — не упомнишь, кого беречься надо.

— Нет, — упрямо мотнул головой Робб. — Я на Джейн уже женился. Я к тому, что ты, как вернешься в столицу, издай указ какой, не жадничай. А то что это такое: тебе одному две невесты, а остальные пацаны мучайся? Я от слова своего отступаться не стану, я и на Рослин женюсь.

Кейтилин вернулась с половины дороги, так и не доехав до Белой Гавани, потому что на Королевском тракте ее нагнал гонец из Черной заводи с письмом о том, что ее дочери вернулись в Винтерфелл. Разумеется, всех слухов Кейтилин наслушалась по дороге много раз, останавливаясь во всех замках, но из гордости она начала все отрицать, пока наконец чуть сама не убедила себя в том, что дочери встретят ее в Королевской гавани, а молва все раздула из небольшой охотничьей вылазки, весьма пышной и приличной, с ловчими, соколами и лордом-командующим Королевской гвардии впридачу.

— Да уж точно так, — покачал головой хозяин большого постоялого двора, выслушав рассказ о королевской охоте и о наследственной склонности, которую к ней испытывают Баратеоны, и зайдя в конюшню вместе со своим любимым конюхом. — Я ж говорил тебе, у старшей точно такие же волосы, как у леди Старк. Хорош охотничек.

— Вы б шепнули там как, хозяин, — предложил конюх. — Ну какая охота, какая столица, они ж тут две недели тому на сеновале втроем допоздна валялись, солнце уж над сараем, а девчонки только траву из волос вытряхивают.

— Ты уж лучше молчи, и я молчать стану, — рассудил хозяин. — Слыхал небось, лет пятнадцать тому тех еще королей принц у старого нашего лорда дочку скрал. Второй женой хотел взять, да говорят, не своей волей она за ним пошла. Что тут поднялось, я и до сих пор удивляюсь, как жив остался. Что убитых на поле лежит, что раненых, а как тебе роздых, так говорят, что старый король сейчас на драконе прилетит и всех сожжет. Нет уж, сейчас эти две своей волей с ним, по всему видно. Будут боги милостивы, может, и сладится дело без войны.

— Да нешто так бывает, чтобы две жены?

— Да все у них на юге бывает, у них в столице драконы о трех головах, и брат на сестре женится. А тот год, помнишь, скороморохи приходили, что в южных пустынях бывали, — так сказывали, что там принц на змее женился, самого его теперь Красный Змей кличут, а дочек — Песчаные Змейки. Ты пойди лучше сеновал-то запри, мало ли что они там обронили в сене аль в углу. Озоровали они, а допрашивать-то будут нас.

Кейтилин тем временем читала письмо, доставленное из Черной заводи, и сердилась уже не на шутку, в особенности на то, что все ее благородное объяснение ходящих слухов, которое она уже привыкла считать правдой, разлетелось на куски, да еще и на глазах соседских кумушек.

Тирион, ехавший с Кейтилин и Браном, тем временем осознавал в случившемся и свою вину. «Это все я виноват, — думал Тирион. — Разномыслил с сэром Барристаном, который говорил, что благородному сэру подобает чистота и умеренность. На четырнадцатилетие притащил любимому племяннику даму приятной наружности и безответственного поведения, а потом решил шикануть — и прихватил по дороге еще одну. Заморочил парню голову, может, он теперь один на один теряется — ну, смущается там, когда тишина и девочки между собой не трещат, и дальше ему тоже все не с руки, второй девчонки недостает... Ох, а ведь про этот эпизод с четырнадцатилетием мне бы лучше теперь и не вспоминать, порешит меня кто-нибудь за такие ассоциации... Надо думать про возвышенное, про сердце благородного рыцаря, разрывающееся между любовью и долгом... О, идея!»

Проснувшись рано утром, Тирион ускакал и вернулся уже когда начались сборы в обратную дорогу, везя с собой тощего менестреля сомнительного вида, но с хорошими вокальными данными.

— Вам какую, милорд, назидательную или любовную? — спросил менестрель, настраивая струны.

— Любовную, любовную, — заказал Тирион, уже обо всем с менестрелем дорогой договорившийся и особо наказавший ему не петь «Он в глухую ночь оседлал коня, он покинул замок тайком...», как бы хорошо эта песня ни шла к случаю. — Мне назидание не нужно.

И певец спел для Тириона и всех присутствующих песню о Рыцаре-Драконе, который был влюблен в жену своего царственного брата, потом песню о Принце Стрекоз, который отказался от короны ради любви к прекрасной селянке Дженни, потом песню о Сервине Зеркальном Щите, который имел обыкновение спасать дам посимпатичнее, будучи при этом рыцарем Королевской гвардии и дав задолго до своих рыцарских и амурных подвигов обет безбрачия. Песни прославляли возвышенную куртуазную любовь, для которой не было преград и которая была выше осуждения, и на фоне происходящего в этих песнях скандальный и сумасбродный поступок юного короля смотрелся романтично и смело.

«Сущий кошмар, — подумал Тирион, увидев, что леди Кейтилин уже забирает, и она наверняка придумывает себе новую легенду, извиняющую ее дочерей, да и Лионеля заодно. — Нет, то, что так хорошо действует, это сейчас только на руку. Но есть вообще у нас в Вестеросе мораль, или у нас только песни?»

Напоследок менестрель спел песню про Эйгона-Завоевателя и его двух жен, и Кейтилин искренне посочувствовала героическому королю, который был с детства обручен с Висеньей, потом объяснялся с Рейнис в любви, потом женился на Висенье и сгорал от страсти уже к ней, потом сражался верхом на драконах рядом с двумя женами... «А хорош, чертяка! — с гордостью подумал Тирион про приведенного им менестреля. — По краю пропасти ходит, ведь сейчас племяш творит примерно то же самое, кто бы без музыки оправдывать его полез — леди Кейтилин голову бы с такого сняла. Интересно, а Лео знает эту песню? Может, она его когда сильно выручит».

Смягчившаяся от возвышенных песен Кейтилин простилась с отправляющимся дальше Тирионом очень тепло.

— Даже жаль отпускать вас, Тирион, — сказала леди Кейтилин, и Тирион все же подумал, что в другой ситуации, или вот хотя бы несколько недель назад, это прозвучало бы иначе.

— Я встречал не так уж много людей, которым было бы жаль расстаться со мной, — трогательно сказал Тирион, который за последние несколько недель научился приемам обращения со вспыльчивыми благородными женщинами, и теперь мог бы даже из Орлиного гнезда уйти без судов и поединков. — Передавайте моему любимому племяннику мое благословение и пожелание всегда следовать своему благородному сердцу.

Худощавый менестрель, вызвавшийся составить Тириону компанию, подвел итоги своему выступлению куда более буднично.

— Фух, — сказал менестрель, — выпутались. Теперь и познакомиться можно.

— Ну что ж, — усмехнулся Тирион, припоминая, что он действительно не знает имени певца. — Надеюсь, тебя зовут не Баэль-бард. И ты не взял себе какого-нибудь дурацкого имени, типа Мариллиона или Саймона Серебряного Языка.

— Я Том, — просто представился певец. — А прозываюсь Семерка или Семиструнный. Ты, милорд, в следующий раз говори, перед кем надо петь, а то Талли меня ненавидят, хорошо хоть, их женщины не знают меня в лицо. Окликнул бы меня кто Семеркой — и пропадать и мне, и нашему делу. Это кого мы отмазывали-то, того здорового парня, который положил Гору Клигейна, а потом еще кучу его солдат?

— Положил Гору Клигейна? — опешил Тирион. — Я должен это услышать!

— Услышишь еще, милорд, — пообещал Том Семерка. — Вот пройдем мимо Старых камней, там, говорят, ждет добрых людей один из тех, кто сам это видел. Только сразу уговор: али идем мы через Близнецы, али нет.

— Да что там в Близнецах-то? — спросил Тирион, который раньше севернее Харренхолла не бывал, а теперь наслушался про Близнецы шуточек, не очень ему понятных.

— Мне-то, может, и ничего, — согласился Том. — А вот такого видного человека как ты, милорд, там обязательно окрутят. У лорда Фрея сыновей что у дурака цветных лоскутов, а дочек и внучек на выданье только немногим меньше.

— Страшные, небось? — предположил Тирион, но, услышав, что есть ничего и даже очень ничего, вдруг решительно махнул рукой. — А поехали через Близнецы!

Письмо леди Кейтилин с дороги задержало отъезд Лионеля и ее дочерей на несколько дней, а верность этикету и традициям чуть не задержали Кейтилин еще на дольше, поэтому Кейтилин, остановившись еще и у Сервинов, прибыла в Винтерфелл в вечер перед днем, когда уж точно было решено ехать.

Благородным людям везет на заступников: Тирион и его певец создали для Кейтилин вокруг Лионеля романтический ореол, а письмо Робба к матери добавило к этому воинскую славу и звание друга их дома. Робб писал, что Лионель в одном бою и только своей рукой отомстил за каждого северянина, что потерял отряд, отправленный Эддардом на бой с вторгшимися в Речные земли, и сразил командира нападавших и главного разорителя Речных земель, которого кавалерия Старков уже почитала улизнувшим в Западные земли.

Кейтилин часто бывала непредсказуема, и если заступники собирались гадать, достигнут они своей цели или нет, то им следовало бы задуматься над вариантом «ни то и ни другое». Первыми среди встречавших Кейтилин увидела своих дочерей и очень обрадовалась тому, что они стали взрослее, дружнее и даже счастливее. Лионелю достался только беглый взгляд через их головы: Кейтилин заметила, что юный король прост, строг и серьезен, в полном согласии с куртуазными теориями о том, что благородный влюбленный рыцарь благодаря своей страсти становится чистым и добродетельным, — и на том Лионель был предоставлен фее Любви и прочим сказочным персонажам, а вот Робба Кейтилин отозвала в сторону, потому что дорогой слышала и о Фреях, и о Вестерлингах.

— Я ничего не понимаю! — возмущенно сказала Кейтилин, потому что, вернувшись из похода, Робб попытался скрыть и свое ранение, и свою непростую амурную ситуацию. — Я вся извелась в дороге! Расскажи мне, что случилось.

— Я был ранен, мама, — признал Робб, но, вопреки его надеждам, объяснение на этом не закончилось. — Выпил макового молока. И меня случайно — понимаешь, не нарочно, а случайно, — отнесли в те покои, где остановились Вестерлинги.

— Что значит отнесли? — наконец взволновалась Кейтилин. — Куда тебя ранили?

— Мне разбили палицей левый локоть, — доложил Робб, чтобы мать сразу поняла, что его жизнь была вне опасности. — Большой синяк был, хорошо болело. Джейн за мной ухаживала, сидела у моей постели, ну и потом оно как-то само так получилось…

— До чего ты распустился! — воскликнула Кейтилин, не желая слушать последующее во всех невозвышенных подробностях. — Ужас! Но тебе необходимо жениться, раз ты обещал лорду Фрею. Я понимаю, тебе будет тяжело с ним объясняться…

— Я уже женился, мама, — признался Робб. — На Джейн Вестерлинг.

— То есть ты разрываешь помолвку с Рослин Фрей? — даже немного испугалась Кейтилин, не ожидала она от Фреев после этого ничего хорошего, но того, что последует дальше, она ожидала еще меньше.

— Я женюсь и на Рослин, — твердо сказал Робб, и подхватил пошатнувшуюся мать под локоть. — Мама, что с тобой?

— Подожди, — сказала Кейтилин и глубоко вздохнула. — Я поняла. Ты бабник. Бабник!

— Я несчастный человек, мама, — вздохнул Робб, надеясь таким образом выпутаться, и это все же сработало: уж своего-то сына Кейтилин простила, семья в девизе Талли стояла впереди долга и даже чести.

— Ничего, — сказала Кейтилин и погладила Робба по волосам. — Бедный ты мой мальчик! Ничего, все образуется.