Гром и молнии (гет)

Гостиная Гриффиндора была темна и пустынна. Портрет за спиной закрылся, и Гермиону укутала полутьма. Камин еще еле-еле тлел, но света от него было немного. Дождь на улице прекратился, но ветер все еще бил своими кулачищами в окна, задувал во все щели, сквозняки уже сделали башню своим домом. Гермиона поежилась — она все еще была в мокрой одежде. Непослушными дрожащими руками девушка вытащила волшебную палочку и высушила мантию. Приятное тепло обволокло тело, и девушка сразу почувствовала смертельную усталость. Хотелось дойти до своей кровати, задернуть полог, свернуться калачиком под теплым одеялом и спать — долго и без сновидений. Благо, завтра (точнее, уже сегодня...) воскресенье, и не нужно подниматься ни свет, ни заря на занятия. Слишком сложный день был сегодня. Слишком выматывающий. День, изменивший многое.

Девушка сделала несколько тихих шагов по направлению к лестнице, которая вела к спальням девушек, но вдруг замерла на полдороги. На желтом диване Луны гордо восседала большая белая птица.

— Что за черт... — пробормотала потрясенно Гермиона. — Не может быть... Хэдвиг?!

Сердце снова взволновано заколотилось в груди, вся усталость была моментально забыта, гриффиндорка резко бросилась к полярной сове, которая смотрела прямо на нее, не отводя взгляда. Какого черта, Гарри? Неужели ты сошел с ума окончательно? Это же безумие — присылать письма в Хогвартс, присылать их своей совой, которую тут узнает каждый! Что же случилось, что ты решил так рисковать?! Девушка подбежала к дивану, и осмотрела птицу. Письма не было.

— Что здесь происходит? — прошептала тихо Гермиона, не отрывая взгляда от совы. Та все так же внимательно смотрела на девушку, вот только взгляд у нее был какой-то странный. Глаза как бы... смеялись?

Вдруг что-то горячее и влажное коснулось руки девушки. Гермиона резко развернулась и приглушенно вскрикнула — прямо перед ней стояла огромная волчица. В отсветах пламени ее шерсть отливала рыжим, желтые глаза блестели, волчица склонила голову и неотрывно смотрела на гриффиндорку. Гермиона нервно шумно выдохнула, отступив шаг назад. Все происходящее начинало напоминать какой-то театр абсурда. Откуда в гриффиндорской гостиной взялись эти животные? Какого черта? Что происходит? Неужели из-за стресса у нее начались галлюцинации?

Если галлюцинации и начались, то они не ограничились только видениями, как иначе объяснить смех, раздавшийся прямо у нее за спиной? Стараясь не поворачиваться к волчице спиной, Гермиона повернула голову. Сова исчезла, на ее месте сидела, заливаясь смехом, Луна.

— Ну и лицо у тебя! Словно смерть увидела! — выдавила Лавгуд сквозь смех.

— Анимагическое превращение! У вас вышло! — выдохнула пораженно и радостно Гермиона. — Вы меня до смерти напугали! Я уж подумала, что меня в битве слишком уж сильно приложили по голове, и я с ума схожу!

— Но здорово получилось же! — Джинни подошла к подруге и обняла ее. — Как ты? Где ты была? Почему не вернулась вместе с Лавандой и Невиллом?

— Мне нужно было побыть одной и немного успокоиться, — произнесла Грейнджер и сама себе удивилась — ложь давалась очень легко. — Но это не главное. Расскажите, как вы себя чувствуете?

— Голова кружиться немного. Но это уже не сравнить с теми ощущениями, которые я испытала, впервые обернувшись в кабинете МакГонагалл! Тогда думала, я ей сейчас прямо на стол учительский... ужин свой верну, — улыбнулась устало Джинни.

— А я летаю, Гермиона. По-настоящему, — произнесла Луна, усаживаясь на диван.

— Это же здорово! Вы такие молодцы! — Грейнджер тоже присела. Усталость вновь накатила волной, даже просто стоять на ногах казалось слишком сложным заданием. Ей необходим отдых. Ей просто необходим сон.

— Ты даже не представляешь насколько! И ты ведь понимаешь, что это значит? Еще немного потренируюсь — и смогу выбраться из замка! Смогу полететь в Годрикову Лощину и поискать там какой-то след Смертельных реликвий. Мы сможем сделать это уже очень скоро!

Гермиона кивнула. То, к чему они стремились с самого начала года, то, чему так упорно учились, на что пошло столько сил и терпения, теперь было очень-очень близко. Теперь пришло время действий. От понимания в душе что-то разгорелось с новой силой.

— У тебя порез на щеке, тебя ранили там? — Джинни легко дотронулась пальцами к лицу подруги.

— Да так, ничего страшного, задело заклинанием, ерунда, — отмахнулась Гермиона.

— Может быть и ерунда, но давай-ка я залечу эту царапину. Незачем тебе светиться в школе со свежими ранами, иначе вопросов не оберешься, — рыжая вытащила волшебную палочку и провела ею над порезом. Тот мгновенно исчез, на щеке остался только почти незаметный в тусклом свете камина след.

— Спасибо... Невилл и Лаванда в порядке? Им немного досталось...

— Да, с ними все хорошо... У Невилла была повреждена нога, но мы это исправили. Еще хромал немного, но к утру, думаю, будет как новенький.

— Это хорошо. Девочки, если я сейчас не доберусь до кровати, то отключусь прямо здесь... — Гермиона устало потерла глаза и встала с дивана. — Завтра обсудим план действий более детально. Спокойной ночи.

— Отдыхай, конечно! — кивнула Джинни. — Мы еще немного посидим.

Гермиона прошла к лестницам и поднялась к девчачьей спальне. Тихонько закрыв за собой дверь, пробралась на цыпочках к своей кровати, стянула с себя грязную одежду, которая все еще пахла боем, грозой и кровью, и забралась под одеяло. Сон сморил ее, едва голова коснулась подушки.

* * *

— Болит? — тихонько спросила Гермиона, накладывая мазь с экстрактом ясенца и зверобоя на рану. Лаванда немного поморщилась, но ответила ровным голосом:

— Терпимо, заживет, — Грейнджер только покачала головой. Вчера на магловедении Алекто Кэрроу оценила сочинение Браун оценкой «Тролль» и решила наказать непутевую студентку очередным проклятием. Теперь рана на плече Лаванды никак не хотела заживать и постоянно кровоточила, ничто не помогало — ни заклинания для свертывания крови, ни лечащие чары, ни мази. Гермиона не знала, что делать. Но девушка не оставила занятий, все так же упорно тренировалась вместе со всеми. Сегодня у Лаванды получилось ее первое анимагическое превращение, вот только из-за раны оно было таким болезненным, что девушка смогла продержаться всего минуту. И теперь оставалось только шипеть сквозь зубы проклятия и терпеть жжение от мази — после превращения рана вновь начала кровоточить.

Для остальных же анимагия наконец перестала быть пыткой. Луна уже легко летала по гриффиндорской гостиной, то и дело, подлетая к кому-то из друзей и выхватывая у них из рук перо или пергамент. Джинни и Гермиона научились, наконец, управляться с запахами, звуками и цветами. Невилл с каждым днем все лучше и лучше управлял своим телом — его огромный медведь гризли уже перестал быть неуклюжим. Ребята все ближе и ближе подходили к осуществлению своего плана.

Визит в Годрикову Лощину был запланирован на первые выходные декабря. Луна должна была превратиться в сову и вылететь за пределы Хогвартса, потом выпить Оборотное зелье, изменить внешность и аппарировать в Годрикову Лощину. Вот только даст ли это путешествие хоть что-то? Удастся ли узнать что-то новое о Дарах Смерти? Да, Игнотус Певерелл жил там когда-то, но ведь это было очень давно, сохранились ли его следы в этом маленьком селении? Друзья не знали, стоит ли рисковать, но твердо решили попробовать что-то разузнать. Просто сидеть на месте было уже невозможно.

— Гермиона, — Невилл легонько тронул ее плечо, и девушка вздрогнула от неожиданности. Видно, она снова слишком глубоко ушла в свои мысли. — Гермиона, я хочу тебя о кое-чем спросить.

— Спрашивай, конечно!

— Там, в Верхнем Флегли... уже в конце битвы, когда ты дралась с Долоховым, я был рядом, ты меня не узнала, видимо... — парень тщательно подбирает слова, стараясь формулировать предложения мягко, чтобы не обидеть. У Гермионы все холодеет внутри от нехорошего предчувствия. — Я видел, как ты ударила его Круциатусом.

Лаванда, Луна и Джинни, сидящие рядом, пораженно замирают, а Гермиона едва сдерживает вздох облегчения. Невилл видел всего лишь Круциатус!

— Откуда ты знаешь это заклинание? — выдыхает, наконец, Лонгботтом и смотрит на подругу внимательно. Гермиона судорожно придумывает ответ, который не вызвал бы подозрений.

— Когда-то давно мне рассказал о нем Грозный Глаз Грюм. Ну, если быть точной, то не он, а Барти Крауч-младший, когда он преподавал в Хогвартсе Защиту, притворяясь Грюмом. Помните, на первом своем уроке он демонстрировал нам Непростительные заклятия на пауках? Я тогда еще выкрикнула, чтобы он прекратил, — Невилл и Лаванда согласно кивнули, забыть тот урок было почти невозможно. — После этого урока он вызвал тебя к себе на разговор.

— Ага, чай пить, — ухмыльнулся парень.

— А после тебя чай с ним пила уже я. Он рассказывал мне о Круциатусе.

В гостиной повисла тяжелая тишина. Никто не говорил ни слова, все напряженно обдумывали слова подруги. Гермиона внимательно всмотрелась в их лица — серьезные, сосредоточенные, уставшие. Нет, этим людям было не по шестнадцать-семнадцать лет! В их глазах горели боль и обреченность, в них были отчаянье и решительность. В этих глазах не было страха смерти, они смирились с тем, что могут умереть в любой момент, смирились с тем, что будущего не существует. Они были больны этой войной, больны неизлечимо, она жила в них, сжимала ледяными руками легкие и сердце, не давая дышать полной грудью.

— Научи нас, — произнесла Лаванда. Друзья переглянулись и уверенно кивнули.

— Вы уверены? Это ведь темная магия, — спросила Гермиона и посмотрела каждому в глаза. Они были полны решимости.

— Да. На боль отвечают болью, на удар — ударом. Уж лучше быть во всеоружии, когда на нас нападут, чем умирать, утешая себя красивыми словами о том, что ты не запятнал себя Темной магией, — ответила Джинни и решительно поднялась с дивана, вытащив волшебную палочку. — На чем тренироваться будем? Как Грюм, на пауках?

Тренировка прошла напряженно. Круциатус получился почти у всех с первого раза. Только у Луны возникли проблемы. Все никак не получалось у нее прочувствовать ненависть в полную силу, она единственная еще сберегла в своей душе так много света, что темное чувство не смогло завоевать ее, не смогло очернить. Круциатус у Луны не получался, и Гермиона втайне радовалась этому.

Когда большая стрелка часов показала десятый час, а за окном уже было так темно, что хоть глаз выколи, Гермиона попрощалась с друзьями и направилась в сторону портрета, чтобы выскользнуть из гостиной. Ей надо было идти. Ведь сумасшедшая тревога не давала нормально думать, мысли путались, и руки едва заметно дрожали. И было только одно место в замке, где страхи ее немного отступали, где дышалось чуть-чуть свободнее. Но не успела она выйти в коридор, как ее догнала Джинни.

— Гермиона, с тобой все в порядке? — спросила осторожно рыжая, вглядываясь в карие глаза подруги.

— Да, конечно.

— Куда ты идешь? Уже скоро отбой.

— Мне нужно немного побыть одной.

— Тебя что-то тревожит, — вздохнула Джинни. — Ты нервничаешь, я же вижу. Пытаешься делать вид, что все в порядке, что ничего не изменилось, но я же знаю тебя не первый год. Я знаю, ты не скажешь, что у тебя стряслось. Будешь пытаться справиться с этим в одиночку. Но я хочу, чтобы ты знала — я всегда приду тебе на помощь. Ты можешь мне довериться.

— Я знаю, Джин. Спасибо. Это... это пройдет. Я очень надеюсь, что пройдет, — Гермиона слабо улыбнулась и обняла подругу. — Спасибо, что ты есть. Ты очень много делаешь для меня, правда.

— Да не за что, — улыбнулась Уизли в ответ. — Береги там себя, не напорись на Филча или Кэрроу. Уж это тебе точно ни к чему сейчас!

Гермиона кивнула и вышла из гостиной. Портрет закрылся за ее спиной, отрезав от разговоров и тихого смеха. Девушка ступила первый шаг в полутьму коридора.

Малфой исчез. Уже следующим утром после битвы в Верхнем Флегли за слизеринским столом не доставало шести человек — Нотта, Харпера, Крэбба, Гойла, Уильямса и Малфоя. Шесть человек, на левом предплечье которых красовалась Черная Метка, не явились ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Они не пришли в понедельник на занятия. И во вторник тоже. Их не было уже целую неделю, и Гермиона не могла успокоиться. В голове настойчиво стучало воспоминание: « — А если кто-то видел, как ты ударил проклятием Долохова, что тебе будет? — Меня убьют».

Черт возьми, Малфой, где ты?!

Всю неделю они напряженно ждали какой-то реакции от Кэрроу или Снейпа. Они не могли понять — видел ли их кто-то на поле битвы, заметил ли кто-то из Пожирателей троих подростков школьного возраста? Но все было тихо. Кэрроу молчали. Снейп пропал вместе со слизеринскими Пожирателями.

Гермионе было страшно. Страшно так, что не думать об этом было невозможно.

Господи, только бы он был жив!

Каждый вечер, как только часы начинали бить десять, девушка поднималась на восьмой этаж, открывала дверь Выручай-комнаты и садилась в кресло возле пылающего камина. Она ждала. Обхватив колени руками, она сидела и смотрела на огонь.

Его не было.

«Меня убьют».

Выручай-комната окутывала ее своим теплом, словно пледом. В глазах отражались огненные языки, жадно облизывающие поленья в камине. Она молилась — тихо, отчаянно, надрывно.

Она все-таки обожглась. На руках остались ожоги, они нестерпимо болели, но она отчаянно, безумно хотела снова дотронуться до пламени.

Сегодня в Выручай-комнате снова было тепло. Сквозняки и холод древнего замка остались за дверьми, Гермиона сняла школьную мантию и уже привычно бросила ее на диван. Зажигать свечи не хотелось, полумрак, царивший в помещении, успокаивал. Девушка устало опустилась в кресло, вытащила заколки из прически, и длинные каштановые волосы рассыпались по плечам. Гермиона закрыла глаза. Напряжение минувшей недели никак не хотело отпускать ее.

«Малфой, пожалуйста, вернись от Лорда живым! Ты не имеешь права умереть. Только не сейчас, слышишь?!»

Все смешалось в голове. Незаживающая рана Лаванды, собственный опыт анимагических превращений, Круциатус, бьющий из палочки Невилла, разговор с Джинни, декабрь, приближающийся с бешеной скоростью, Годрикова Лощина, Гарри и Рон, от которых не было ни слуху, ни духу, ежевечерние прослушивание «Поттеровского дозора», исчезновение Малфоя... Слишком много всего, слишком тяжело, слишком черно...

И за спиной вдруг тихонько скрипнула дверь. Гермиона резко обернулась и, кажется, забыла, как дышать.

Он стоит, прислонившись к стене — еще бледнее, чем обычно, уставший, вымотанный, с темными кругами под глазами и абсолютно лихорадочном блеском во взгляде. Он стоит и смотрит ей в глаза, в грязной дорожной мантии, с мокрыми волосами и такой знакомой усмешкой на губах. Он едва держится на ногах, ему и дышать-то наверно сейчас тяжело, но у Гермионы внутри все словно взрывается — живой!

— У меня получилось, Грейнджер, — спокойно произносит он, и от его хриплого голоса все тело покрывается ледяной коркой. Девушка облизывает пересохшие губы и выдыхает:

— Что получилось, Малфой?

— Вызвать материального Патронуса.

Она пораженно смотрит на него. Он неделю провел в компании Волдеморта, он все это время ходил по краю, был на волосок от смерти, он выбрался — и первые слова, которые он произносит — о Патронусе? Как ему это удалось? Там, в аду, среди крови, криков и страха, он нашел-таки воспоминание, полное света? Парень с пепелищем вместо души нашел-таки надежду?

— Покажи, — отвечает она почти ровным голосом, наплевав на то, что сердце уже готово пробить ребра и выскочить из груди.

Драко усмехается и вынимает из кармана волшебную палочку. Закрывает на мгновенье глаза, и руки у него немного подрагивают. Он замирает на несколько секунд, потом делает взмах палочкой и произносит четко и ясно:

— Экспекто Патронум!

Из его палочки вырывается мощный сияющий луч, и в мгновение ока по Выручай-комнате ходит, озаряя все вокруг ярким серебристым светом, роскошная тигрица.

Гермиона чувствует, что ей перекрыли кислород. В горле пересохло, а сердце, кажется, остановилось. И сделать вдох уже почти невозможно, и девушка задыхается, смотря широко раскрытыми глазами на сияющего зверя.

— Малфой, — хрипит она потрясенно, — Малфой, какое воспоминание ты выбрал?

И она не хочет слышать его ответ, она не хочет, чтобы он произносил эти слова, ведь и так прекрасно все знает. Он молчит и смотрит прямо и смело, не отводит взгляда, и Гермиона не выдерживает, срывается и бежит что есть мочи оттуда, как уже бежала однажды. И снова сердце колотится в груди, и от быстрого бега сбивается дыхание, но главное сейчас — это не останавливаться, ведь тогда понимание холодной волной накроет ее, и она утонет, ведь плавать уже разучилась. Она влетает в гриффиндорскую гостиную, мчится к лестнице, перепрыгивает ступеньки, захлопывает дверь в девчачью спальню и прислоняется к ней спиной. Она вынимает из кармана волшебную палочку дрожащими руками, она закрывает глаза и видит темную комнату, и лицо парня, освещенное молнией, она чувствует на своих губах жесткие поцелуи, слышит хриплые стоны, чувствует его терпкий запах...

— Экспекто Патронум, — выдыхает она и открывает глаза. И тут же сползает по двери на пол, прикрыв рот ладонью.

— Твою мать... — шепчет тихо-тихо.

А посреди комнаты расхаживает, гордо вскинув голову, огромный серебристый сияющий барс.