Гром и молнии (гет)

— Это точно она? — Невилл смотрит на диадему со смесью восхищения и отвращения. Они сидят в Гриффиндорской гостиной на любимом желтом диване и зачарованно смотрят на потускневшую от времени тиару, что лежит на столе. Джинни хмурится и кусает губы, Лаванда застыла, как мраморное изваяние, а Луна и вовсе не моргает. И только Гермиона ходит нервно взад-вперед перед диваном, что-то обдумывая.

— Точно, — кивает Лавгуд. — Описание совпадает. Да и на иллюстрациях изображена точно такая же тиара. Плюс ко всему, на ней есть орел, а ведь это символ факультета Рейвенкло.

Невилл кивает, и в гостиной повисает тишина. От одного осознания, что часть души Волдеморта находится здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, становится как-то не по себе. Первой в себя приходит Джинни, резко поднимается с дивана, вытаскивает волшебную палочку и говорит приглушенно:

— Отойдите немного, я сейчас эту дрянь Бомбардой разнесу.

— Ничего не выйдет, — останавливает подругу Гермиона. — У этого предмета слишком мощная магическая защита. Ведь это не только древнейший артефакт, но и хоркрукс. Темная магия имеет свой защитный барьер, его простыми заклинаниями не пробьешь.

Друзья замирают, Джинни опускает палочку.

— Но... как же нам ее уничтожить? Ведь доложен же быть какой-то выход! — спрашивает Лаванда, тоже поднимаясь на ноги.

— Выход есть, — кивает сосредоточенно Грейнджер. — В прошлом году, после того, как Снейп убил Дамблдора, я... Я ограбила его кабинет.

— Что ты сделала? — от удивления лицо Невилла слегка вытягивается. Девочки пораженно замирают, а Гермиона слегка краснеет.

— Ну, не ограбила, просто... Понимаете, у него в кабинете были книги о хоркруксах. Книги, которые он извлек из Запретной секции библиотеки. Ну, и я подумала, что нам они будут нужнее... Так вот, в этих книгах сказано, что хоркрукс можно уничтожить только еще более мощной магической силой.

— Например?

— Например, — Гермиона глубоко вдохнула, — ядом василиска. Ведь именно зубом змея Гарри проколол дневник Тома Реддла тогда, на втором курсе. Так же хоркрукс можно уничтожить Адским пламенем.

— Но ведь василиск уже пять лет, как убит, а Адское пламя слишком сложно контролировать. Мы ведь весь Хогвартс к чертям спалим, — растерянно шепчет Лаванда.

— Гермиона, но ведь Гарри и Рон уничтожили уже два хоркрукса. Вряд ли они знают о заклинании Адского пламени, да и ручного василиска у них как-то не наблюдается. Как они это сделали? — Невилл обескуражено взлохматил волосы. — Видимо, они нашли какой-то способ!

Гермиона снова вздохнула. Уже прошло несколько дней с того момента, когда она получила письмо от парней, в которой они рассказывали о своих злоключениях. Рассказывали о том, как напали на Беллатрису, о том, как одно из заклинаний задело руку Рона, о том, как им удалось-таки выхватить чашу Хаффлпафф и аппарировать. О том, как успели уничтожить хоркрукс мечом Гриффиндора перед тем, как их схватили егеря. О Малфой-Мэноре. О странном Малфое. О лихорадочном и беспорядочном побеге. Прошло уже несколько дней после этих событий, в Шотландию снова нагрянула оттепель, снег таял — февраль больше походил на раннюю весну. Прошло уже несколько дней после того, как Малфой "не узнал" Гарри и Рона. Прошло несколько дней, а он до сих пор не вернулся в Хогвартс.

— Гермиона, ты вопрос слышала вообще? — Невилл подошел к подруге и помахал ладонью перед ее глазами. Та сбросила с себя оцепенение, повернула голову к Лонгботтому.

— Слышала, слышала... Они уничтожили хоркруксы мечом Гриффиндора, ведь он выкован из особой стали и вбирает в себя всю самую сильную магию. На втором курсе Гарри проткнул мечом василиска, и лезвие вобрало в себя его яд.

— А меч Гриффиндора-то у них откуда? Он ведь в Хогвартсе быть должен!

— Слишком долгая и не вполне понятная мне история, — нахмурилась Грейнджер. — Я мало что поняла из их рассказов, да и не писали они много об этом, но факт остается фактом — хоркруксы они уничтожили именно этим мечом.

— Ну, так может быть, передадим парням диадему через Добби, пусть и с ней разберутся? — Луна подняла свои глаза на друзей. Гермиона отрицательно покачала головой.

— Меч остался в Малфой-Мэноре. Его изъяли, когда парней схватили, а потом у них не было времени рыскать поместьем и разыскивать его.

— И мы снова оказались в начальной точке. Либо василиск, либо Адское пламя, — Лаванда в безысходности покачала головой и взяла в руки диадему, но тут же бросила ее назад на стол, словно обожглась. — Твою мать! Вы заметили это? Оно живое!

Все недоуменно уставились на Лаванду, которая отступила от стола на два шага и смотрела на артефакт с опасением. Гермиона кивнула — пока она несла диадему в гостиную, завернув ее в старую мантию, она отчетливо чувствовала едва уловимую вибрацию, исходящую от свертка. Это и вправду было немного жутко.

— Так что же нам делать? Нельзя использовать заклинание Адского пламени. Того, что рассказывают на своих занятиях Кэрроу, явно недостаточно для контролируемого огня... Выходит, что уничтожить хоркрукс невозможно!

— Послушайте, — отозвалась вдруг Джинни, молчавшая все это время, — Гарри проткнул дневник зубом василиска. Василиск убит, но ведь в Тайной комнате должен был остаться его скелет...

— А если есть скелет, значит, и зубы тоже на месте! Джинни, это гениально! — воскликнула Луна, ослепительно улыбнувшись.

— Но как попасть туда? Ты помнишь, Джинни? — взволновано спросил Невилл.

— Помню. Вот только для этого нужен парселтанг.

— Вот черт. Ведь единственному, кто владеет этим языком, в Хогвартсе показываться никак нельзя.

— Я могу попробовать, — тихо говорит Джинни, и ее щеки заливает легкий румянец.

— Но ведь ты говорила, что ничего не помнишь о том, как пробиралась в Тайную комнату тогда? Что это часть души Того-кого-нельзя-называть руководила тобой. Что...

— Я не помню! — взвилась девушка, краснея еще больше. — Просто... Просто Гарри иногда разговаривает во сне. И я... я могу попробовать это повторить.

Когда до окружающих доходит смысл сказанного, у всех на лицах расплываются улыбки.

— И ничего смешного! — рявкает уже совсем смущенная Уизли и отворачивается от друзей. — Только имейте ввиду — одна я туда не пойду.

— Я пойду с тобой, — говорит Гермиона, пряча улыбку и вновь настраиваясь на серьезный лад. — Завтра?

— Завтра, — кивает в ответ все еще красная Джинни.

— Вот и славненько. А сейчас — пора спать.

И друзья расходятся по своим спальням, ведь ночь на дворе уже поздняя. У Гермионы внутри нарастает решимость — диадему необходимо уничтожить, ведь это будет еще один шаг к цели. «Подумать только, — думает Гермиона, — подумать только, ведь если завтра все у нас с Джинни получится, то останется только два осколка души! Всего два! Змея Наджини и... и сам Темный Лорд...» И вдруг пришло ощущение, что конец уже где-то очень-очень близко, что они приблизились к нему вплотную. Вот только каким будет этот конец? Что принесет им? Хватит ли сил, чтобы выстоять, не сломиться, удастся ли выжить? Гермиона знает — близится очередная буря, сильнее и беспощаднее всех предыдущих. Она сворачивается клубочком под одеялом, обхватывает колени руками и шепчет тихо-тихо, чтобы никто не услышал, шепчет скорее себе, нежели кому-то еще: «Все будет хорошо. Все у нас получится...»

А мысли снова и снова возвращаются к Малфою. Где он, черт побери? После выходки в Малфой-Мэноре, его явно по головке не погладили... Гермионе страшно и больно, и ей так до безысходности хочется, чтобы он жил, что она сжимается под одеялом еще сильнее. Если бы она только могла ему помочь...

Она закрывает глаза, и вспоминает, как замирают молнии в его глазах. Вспоминает, как его тихий низкий голос обволакивал ее, как заползал змеем ей в самую душу, и от одного этого все тело покрывалось гусиной кожей.

Малфой, сукин ты сын, вернись, пожалуйста.

И сон забирает ее к себе, уносит в свое царство, и снятся ей яркие вспышки молний, дождь и объятия судорожные. Снится ей черная мантия Пожирателя Смерти на белом снегу, и пятна крови, и лучи заклятий. Ей снится ад, ее собственный ад, который не покидает ее уже который месяц. И хочется кричать, но воздуху в груди как-то резко не хватает, и осипшее горло пересыхает, и Гермиона только шевелит губами беззвучно. И хочется броситься на помощь, вот только тело не желает двигаться, скованное Петрификусом. И она бессильно бьется сама с собой, пытаясь сбросить с себя оцепенение, пытаясь побороть заклятие, но все напрасно, ведь по белому снегу уже расползается ярко-красное пятно тягучей крови, и серые глаза того, кто согревал ее, замирают навсегда...

Утро вырывает ее из сновидений, и Гермиона тихонько благодарит его за это. Она уже которую ночь подряд видит один и тот же сон, он измучил ее уже, она пытается от него спрятаться, пьет Зелье Сна без Сновидений, но как только ее глаза закрываются, она снова и снова видит мертвого изуродованного Малфоя, и желание жить моментально пропадает.

А вечером они с Джинни уменьшают заклятием метлы, прячут диадему в сумку и выходят из гостиной Гриффиндора, провожаемые испуганными и тревожными взглядами друзей. Они идут к женскому туалету, в который все еще никто никогда не заходит, как и пять лет тому назад. Остановившись у одного из кранов, Джинни замирает и неуверенно произносит:

— Кажется, здесь. Ну что, попробуем? — Гермиона кивает, а Уизли прокашливается и шипит что-то не совсем вразумительно. Девушки замирают на мгновенье, но ничего не происходит. — Блин, наверное, как-то не так произнесла.

— Ничего, попробуй еще раз, — говорит Грейнджер, и Джинни пробует снова. Тайная комната и не думает открываться.

— Вот черт!

— Раньше у тебя получалось лучше, — раздается вдруг у подруг над ухом, и те моментально разворачиваются, выхватывая волшебные палочки. Прямо перед ними в воздухе висит, склонив голову на бок, Плакса Миртл. — Ну вот, я только решила поздороваться, а вы сразу в меня палочками. Давайте, проклинайте меня, ведь бедную Мирту все могут проклясть! Это же проще простого!

Гермиона едва подавляет раздраженный выдох, прячет палочку и говорит:

— Прости, Мирта. Мы не думали, что это ты. Думали, что это кто-то... нехороший. Так что ты говорила?

— Говорила, что раньше у нее получалось лучше. Дверь открывать. Когда она маленькой была, — привидение обижено вздергивает носик, отплывает к одной из кабинок и усаживается на сливной бачок. Девушки озадачено переглядываются.

— Ты видела, как я открывала Тайную комнату?

— Конечно, видела, — фыркает Миртл. — Ты же сюда почти каждый месяц захаживала.

— И ты помнишь, как я это делала? — осторожно, пытаясь не спугнуть обидчивое привидение, спрашивает Джинни.

— А как же! Шипела, а потом проход открывался! Вот так шипела! — и Плакса Миртл начинает издавать какие-то нечленораздельные звуки, похожие на шипение змеи. А еще через мгновение кран озаряется каким-то опаловым сиянием, умывальник подается куда-то вниз и исчезает из поля зрения. Перед девушками открывается широкий проход.

— Вот видишь, у меня лучше получилось, — самодовольно произносит Миртл, а Джинни только бросает невнимательно:

— Ты просто талантливее меня. Спасибо, — за это время она успевает достать из кармана мантии маленькую метлу и придать ей нормальных размеров. Гермиона проделывает ту же процедуру, усаживается на метлу и выдыхает едва слышно:

— Удачи нам, что ли.

Джинни кивает, и они влетают в широкий зев канализационной трубы. Они летят, и в нос Гермионе бьет неприятный гнилой запах. Труба круто уходит вниз, и удержаться на метле Грейнджер очень сложно, руки скользят по древку, но она отчаянно цепляется в него со всех сил. У нее на боку — сумка со спрятанной диадемой, и девушка даже сквозь несколько слоев ткани чувствует, как обеспокоенно бьется в ней осколок души. Они летят вертикально вниз, и когда уже кажется, что сил не хватит, проход резко поворачивает на девяносто градусов, и они оказываются в грязном тоннеле.

— Люмос, — шепчет Гермиона, доставая свою волшебную палочку. Стены туннеля, оказывается, покрыты какой-то слизью, весь пол усыпан костями мелких животных, там влажно, а воздух такой спертый, что дышать тяжело.

— Мерзкое местечко, — передергивает плечами Джинни. — Ну, что, в путь?

Туннель поворачивает множество раз, Гермиона чувствует, что от напряжения холодеют пальцы. Оголенные нервы натянуты до предела, и каждый шорох заставляет испуганно вздрагивать. Но шорохи тонут в затхлом воздухе, и Гермиона вслушивается еще внимательнее.

И вдруг за одним из поворотов проход резко обрывается, и девушки останавливаются перед стеной, на которой вырезаны две змеи с изумрудами вместо глаз.

— Давай, Джинни, — шепчет Грейнджер, — здесь опять нужен парселтанг.

Уизли молчит и смотрит змее в изумрудные глаза, она делает глубокий вдох, и из ее рта вырывается странное шипение. В стене появляется щель, разделившая двух змей, и открывается проход. Девушки смело шагают внутрь.

Просторная тускло освещенная комната, что открывается перед ними, совсем не похожа на грязный туннель. И воздух здесь кажется чище, и света больше, и колонны, увитые каменными змеями, казались бы величественными и прекрасными, вот только руки у Джинни уже сильно дрожат, а в горле пересыхает, и голос кажется сиплым:

— Вот он, смотри, — девушка показывает пальцем на огромный скелет, который лежит чуть поодаль. Гермиона пораженно застывает.

— Он такой большой... — только и шепчет она, а Джинни кивает. Воспоминания пятилетней давности накрывают ее с головой, и ей до боли хочется поскорее отсюда убраться, спрятаться, ведь каждый камешек здесь напоминает о кошмаре детства.

Гермиона ступает несколько шагов к черепу мертвого змея, протягивает руку и выдергивает длинный изогнутый клык из разинутой пасти чудовища.

— Послушай, — тихо говорит Джинни, — когда-то один хоркрукс меня чуть не убил. Будь осторожнее.

Грейнджер кивает в ответ, достает из сумки диадему и ставит ее на каменный пол. Тиара подрагивает уже вполне ощутимо, и девушка делает глубокий вдох. «Нужно с этим заканчивать», — проносится в голове, и она поднимает руку с зубом василиска.

И вдруг из диадемы поднимается серый дым. Девушка испуганно замирает, смотря полными ужаса глазами на то, как клубы дыма поднимаются все выше и выше, постепенно формируя фигуру высокого черноволосого парня. Джинни за спиной испуганно вскрикивает.

— Я знаю тебя, Гермиона Грейнджер, — говорит парень, ухмыляясь. И голос у него низкий, бархатный, он проникает в сознание и подчиняет своей воле. — Я знаю про тебя больше, чем ты сама знаешь про себя. Умная способная девочка, полная амбиций, всю жизнь пытающаяся доказать, что лучше всех... У тебя нет шансов нормально жить в волшебном мире, Гермиона. Тебе всегда надо будет кому-то что-то доказывать. Доказывать, что магглорожденные ничуть не хуже чистокровных, что женщины сильнее мужчин... Ты никогда не сможешь жить спокойно. Ты будешь несчастна.

Гермиона стоит, не двигаясь и не сводя глаз со злой ухмылки видения.

— Бей! Гермиона, бей! Не слушай его! Это вранье! — орет Джинни где-то за спиной, но ее голос слышится как будто сквозь пелену.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Гермиона Грейнджер. Ты думаешь, ты нужна ему? Думаешь, он тебя любит? — ухмыляется парень еще шире, и девушка медленно опускает руку с клыком. — Он не умеет любить, и ты это прекрасно знаешь. Он не умеет любить, у него и души-то нет. Вы всегда будете врагами. Он предаст тебя, не задумываясь, он сдаст тебя Темному Лорду, как только его об этом попросят.

Гермиона дрожит с головы до пят, она еле стоит на ногах, а в голове отбиваются слова темноволосого юноши с таким красивым лицом.

— Не обращай внимания! Бей! — крик Джинни совсем уж не слышен, он где-то далеко-далеко, за пределами этой комнаты. Здесь есть только она и парень, что так внимательно смотрит на нее.

— А что скажут твои друзья, когда узнают, с кем ты проводишь все свое свободное время? Ты предательница, Гермиона Грейнджер, ты не достойна быть рядом с ними.

И вдруг юноша исчезает, а на его месте появляется Малфой — красивый, неестественно, демонически красивый. На нем мантия Пожирателя Смерти, он ухмыляется криво, а в глазах горит презрение и ненависть.

— Ты ничтожество, — выплевывает он, и Гермиона судорожно мотает головой, отбиваясь от его слов-ударов. — Я выбрал свою сторону уже давно. Я ненавижу тебя, грязнокровка. Я презираю тебя. Неужели ты и вправду думала, что что-то для меня значишь? Жалкая, слабая девчонка.

И Гермиона кричит, кричит громко и надрывно, она сжимает в руке кривой клык василиска, она бросается к диадеме из последних сил, замахивается и бьет что есть мочи диадему Ровены Рейвенкло.

И раздается такой душераздирающий крик, что кровь стынет в жилах, он отбивается от высоких сводов Тайной комнаты, он звенит и звенит в воздухе, и Гермиона падает на колени, обхватив голову руками и закрыв глаза. Ее бьет крупная дрожь, и кажется, что обезумевшее сердце сейчас остановится. Джинни подбегает к ней, обнимает сильно-сильно ее за плечи, гладит волосы, шепчет на ухо что-то успокаивающее. Джинни прижимает к себе подругу, и та понемногу стихает.

— Ты молодец, Гермиона, — говорит Уизли тихо. — Ты такая молодец.

— Я предательница, — выдыхает в ответ Грейнджер едва слышно, и Джинни вздрагивает.

— Так это... правда? То, что он говорил, правда? Ты... и Малфой?

Гермиона молчит, спрятав лицо в ладонях. Джинни чувствует, что пальцы начинают дрожать.

— Твою мать... — тихо говорит она. — Это не Грюм научил тебя Круциатусу. Это был Малфой.

— Я предательница, — повторяет Грейнджер, и Уизли отодвигает ее от себя, хватает ее за плечи и сильно встряхивает.

— Посмотри мне в глаза, Гермиона Грейнджер. Сейчас же посмотри мне в глаза! — девушка несмело поднимает взгляд. — Мне плевать, что там у тебя с Малфоем! Это ваши дела, и я не буду совать в них нос! Я знаю одно: это ты проникала со мной в кабинет Снейпа! Это ты залечивала раны Падме, когда Кребб и Гойл встретили ее в одном из коридоров! Это ты достала большую часть информации, которой мы сейчас владеем! Это ты нашла диадему, и ты же ее уничтожила! Ты не предательница, Гермиона! А теперь вставай, нам нужно убираться отсюда. У меня нет ни малейшего желания находиться здесь еще хоть минуту.

Джинни резко поднимается на ноги и подает руку Гермионе. Та принимает ее, и уже за мгновение девушки мчаться из Тайной комнаты на метлах. И лишь когда их ноги касаются пола туалета Плаксы Миртл, Грейнджер произносит:

— Джинни, спасибо. Я правда не могла тебе сказать, я...

— Я все понимаю, Гермиона, — Уизли уменьшает метлу и прячет ее в карман. — Я сама не уверена, что хотела это узнать. Я ненавижу Малфоя и считаю, что ты очень ошиблась, связавшись с ним. Но моего отношения к тебе это не изменит.

— Спасибо, — снова говорит Гермиона.

— Пойдем в гостиную?

— Джин, мне нужно побыть одной, — Уизли вздыхает, разворачивается и уходит, оставив подругу одну. Гермиона еще минуту стоит на месте, не двигаясь, а потом стремительно выходит из туалета и мчится на восьмой этаж.

Низкий бархатный голос звучит у нее в голове и никак не хочет затихать.

Ты думаешь, что нужна ему? Думаешь, он тебя любит?

А ведь он прав. Ты просто заигралась с огнем, Гермиона! Вы враги. Вы никогда не сможете быть по-настоящему вместе. Это не любовь. Это слишком больно, чтобы быть любовью.

Она влетает в Выручай-комнату и падает в свое кресло. За окном ветер сгоняет тучи, и небо хмурится все больше и больше. Гермиона думает о том, что ей больно. А любовь... любовь не может так ранить.

Она снова и снова ловит себя на мысли, что, не смотря ни на что, не смотря на нестерпимую боль в груди, она бы отдала многое, чтобы увидеть его сейчас живым и невредимым. Чтобы он вошел сейчас в эту комнату, чтобы сказал что-то едкое и злое, но только бы говорил, только бы был рядом. В окно начинают бить первые капли дождя, а Гермиона думает, что даже если это не любовь, то она все равно ни за что в жизни не отказалась бы от нее. Вот только по-настоящему вместе они никогда не будут. Люди, лишенные будущего.

— Тебе привет от лучшего друга, — раздается вдруг в комнате, и она вскакивает на ноги. Малфой выглядит не просто плохо, он выглядит по-настоящему паршиво, вот только ухмыляется по-прежнему. На нем мокрая дорожная мантия, и волосы у него тоже мокрые. Ведь там, за окном, уже настоящая гроза. И ей кажется, что болью налита сейчас каждая клеточка ее тела. И ему кажется, что без нее ему было трудно дышать.

Он подходит к ней близко-близко, смотрит в глаза. Она дрожит, но взгляда не отводит. И вспыхивает молния.

Слишком больно, чтобы быть любовью.

Она берет его за руку, и он содрогается от этого прикосновения. Пальцы у нее горячие, и он снова ловит себя на мысли, что без нее совсем бы замерз. В раскате грома тонет биение сердца.

И они набрасываются друг на друга — голодные, жадные, резкие. Они начинают дико и больно целоваться, оказываются так близко друг к другу, что все вокруг вдруг плывет и кружится. И это сейчас единственный выход, только так они смогут не свихнуться окончательно. Целовать и кусать губы — жестко, неосторожно, оставлять следы на коже. Дышать тяжело. Сбрасывать тяжелые мокрые вещи на пол, рвать тонкую ткань, не заморачиваясь расстегиванием пуговиц, прорываться к теплу, к коже, к телу, чтобы хоть чуть-чуть согреть ледяные руки. И дотрагиваться до нее — это почти больно. И чувствовать его руки на своем теле — это почти невыносимо. Чертить дорожки по ее шее языком, ласкать грудь, заставлять приглушенно стонать. Впиваться короткими ногтями в его кожу, пробовать его на вкус, выгибаться навстречу. Прижимать ее к себе еще сильнее, ощущать, как она дрожит, как откликается на каждое движение. Кусать его нижнюю губу, вступать в поединки с его языком и не зажмуриваться — чтобы видеть, как блестят лихорадочно его глаза, как в них отражается пламя — настоящее, обжигающее. Гореть в его руках — только тут и только сейчас, завтра может и не наступить, и эта ночь может никогда не закончится, и игра с огнем — ее единственное спасение. Сцеловывать ее стоны и стонать самому — черт, это слишком, слишком прекрасно, слишком горячо, слишком сильно. И в голове гремит гром, и он уже ничего не слышит, кроме ее хриплого голоса, ее гром оглушил его, заслонил его от всего мира, и для него уже не существует ничего, кроме этой комнаты, кроме ливня за окном, кроме девушки, которая так отчаянно впивается короткими ногтями ему в спину. И она содрогается в мощнейшем оргазме, и перед глазами все плывет, перед глазами только вспышки молний, и они ослепляют.

Они замирают, все еще прижимаясь друг к другу, все еще боясь друг друга отпустить. По горячей коже катятся капельки пота и дождевой воды.

Выхода нет. Будущего тоже.

* * *

После грозы снова ударили морозы, и перемещаться двором замка стало совсем уж небезопасно — ноги то и дело скользили. Гермиона и Лаванда спешат к галерее, ведущей к коридору на третьем этаже. У них сейчас Темные искусства, и опаздывать на это занятие категорически запрещается. Тем более гриффиндорцам.

Девушки шагают быстро, не разговаривая, каждая из них погруженная в свои мысли. И вдруг Лаванда замирает у одного из окон и дергает Гермиону за рукав:

— Смотри!

По широкой аллее медленно перемещается высокая фигура, закутанная в черную мантию. Человек идет неспешно, ему некуда спешить. Капюшон мантии сброшен, и красные глаза пристально смотрят вперед, на свою конечную цель, величественную белую гробницу, что возвышается у Черного озера.

Гермиона чувствует, что к горлу подкатывает тошнота.

— Он нашел ее... он нашел палочку... — шепчет она сдавленным голосом. Смертельно бледная Лаванда дотрагивается к руке подруги:

— Нам нужно бежать. Кэрроу опоздания не простит. Потом решим, что будем делать.

Гермиона кивает совсем автоматически, она идет вместе с Лавандой коридорами, спешит к нужному кабинету, но в мозгу у нее только одно: «Он нашел Бузинную палочку».

— Так-так-так, кто тут у нас? Мисс Браун и мисс Грейнджер... — улыбка Амикуса Кэрроу кажется плотоядной и больше похожа на оскал. — Почему опаздываем, девочки?

— Но ведь еще пять минут до начала занятия, — пробует оправдаться Лаванда, но Пожиратель резко перебивает ее:

— Но ведь преподаватель уже в классе. Вы заслужили наказание, мисс... Тормента! — Лаванда падает на пол, извиваясь от боли, а Гермиона действует автоматически, совсем позабыв о том, кто она и кто перед ней.

— Петрификус Тоталус! — и только когда луч заклятия бьет Кэрроу прямо в грудь, она понимает, что натворила. В кабинете повисает звенящая тишина, на нее смотрят изумленно двадцать пар испуганных глаз. Оглушенный преподаватель не может понять, что произошло.

— Сматывайся, чего стоишь!!! — рычит вдруг Невилл, и Гермиона резко поворачивается и вылетает из класса.

Она бежит, не останавливаясь, бежит так быстро, как только может. Она не обращает внимания на покалывание в боку, на то, что дыхания уже не хватает. Она перепрыгивает через ступеньки, мчится быстрее ветра, туда, к гобелену с танцующими троллями, вперед, вперед, только не останавливаться!

Дверь Выручай-комнаты захлопывается за ней на удивление тихо.

Волдеморт нашел Старейшую Палочку. Она только что напала на Пожирателя Смерти.

И что теперь?