Гром и молнии (гет)

Мать просила — будь осторожным. Она хватала холодными пальцами его руки, смотрела обеспокоенными глазами и шептала нервно: «Ты, главное, не высовывайся». Он кивал.

Мать говорила — сейчас тёмные времена. Она все так же подбирала длинные белокурые волосы в высокую прическу, одевала строгие черные платья и носила туфли на высоких каблуках. Вот только с каждым днем становилась все бледнее и бледнее. Темные круги под глазами выдавали — почти не спит. Она держалась, как могла. Она — сильная женщина. Вот только и сильных можно сломать.

В Малфой-мэноре все лето была штаб-квартира Пожирателей. Здесь вовсю развлекалась Беллатриса, здесь надирались каждый вечер братья Лестрейнджи, сюда привели своих сыновей Нотт, Крэбб и Гойл. Драко смотрел, как им выжигают метку, точно так же, как выжигали ему год назад, смотрел на их лица, полные безумной радости и гордости, смотрел и не понимал: неужели вы готовы убивать? Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже пожал им руку после церемонии.

Лето было слишком жарким. В темной мантии, застегнутой на все пуговицы, было почти невозможно дышать, но он ни разу не расстегнул ни одной застежки.

В Малфой-мэнор привозили пленников, и тогда воздух наполнялся ненавистью. Она била отовсюду, она затапливала всех и вся. Ненависть горела в глазах, с палочек хлестали Круциатусы, от каменных стен отбивались голоса. «Говори, тварь! Что же ты молчишь?!» Ответов жертвы никто не слышал, их никто не хотел слышать, они были не нужны. Это просто разрядка, просто выплеск эмоций, ведь невозможно держать столько ненависти в себе.

В Малфой-мэноре постоянно пахло кровью. Хоть домовики вымывали каминный зал после каждого допроса, вытирали пол, отчищали его от бурых пятен, запах крови уже прочно впитался в стены древнего поместья. Сладковатый, резкий, тошнотворный — он висел в воздухе, забивался в нос, и от него невозможно было отделаться. И к нему невозможно было привыкнуть.

Иногда на допросы появлялся Темный Лорд собственной персоной. Тогда все вокруг благоговейно замирали и даже забывали дышать, все смотрели на него со страхом и обожанием, все разговаривали исключительно полушепотом. А он — змеемордое чудовище — взирал на всех снисходительно, выкрикивал очередной раз «Авада Кедавра!», раздавал указания и исчезал.

Чаще Волдеморта в поместье появлялся Снейп. Он ни разу не подошел и не сказал ни слова, но смотрел всегда так, что оставалось ощущение — он понимает.

Все лето Драко боялся. Боялся отчаянно и беспросветно. И все его силы шли на то, чтобы оставаться спокойным. Держать лицо. Бросать Круциатусами в пленных. Не кричать от ужаса.

Ночью, закрываясь в своей спальне, он закатывал рукав рубашки и смотрел на свою Метку — уродливую змею, выползающую из черепа, извивающуюся, гипнотизирующую. Драко бессильно сжимал кулаки.

Он спал, сжимая волшебную палочку под подушкой. Он вздрагивал от каждого шороха и прислушивался к шагам в коридоре. Он каждую ночь ждал кошмаров, да только ему вообще ничего не снилось.

На отца смотреть было и страшно, и противно. После Азкабана от него осталась лишь тень, он смотрел на всех больными глазами и почти не разговаривал. У него дрожали руки, и он совсем не мог колдовать. Мать держала его за руку, гладила нежно его пальцы, а он даже не реагировал. Отец был жалок.

Лето было долгим и жарким, лето пахло кровью и ненавистью. Лето закончилось.

Он стоял на платформе 9¾, а мать хватала его холодными пальцами за руки и просила быть тише воды ниже травы. Он обещал, даже и не думая держать слово.

На перроне людей было вдвое меньше, чем обычно. И еще здесь было непривычно тихо. Никто не говорил в полный голос, только шепотом. Никто не смотрел в глаза. Никто не подходил близко. Точь в точь, как в Мэноре во время посещений Волдеморта.

Драко сжал на прощание пальцы матери, развернулся и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Пора отправляться. Хогвартс уже заждался, небось.

Поезд тронулся, перрон заволокло белым дымом. Надо бы найти какое-нибудь купе, но сидеть в компании кого-бы то ни было не хотелось. Хотелось одиночества. Когда ты один, то можешь быть уверен, что никто не шибанет тебя Авадой, когда отвернешься.

Он шел коридором, как вдруг заметил, что навстречу ему кто-то движется. Простые джинсы, черные кеды, зеленая рубашка в клетку, копна растрепанных каштановых волос — мисс Гермиона Грейнджер собственной персоной. И уже нет сил смолчать, ведь ненависть, клокочущую в груди, невозможно игнорировать, ее нужно выпустить, дать ей волю, вылить на кого-то. Так почему бы не на грязнокровку в магловском тряпье, которая идет прямо ему навстречу?

Она заметила его не сразу, смотрела больше себе под ноги. Но, когда подняла голову и наткнулась взглядом на него, остановилась. Они застыли на мгновенье, просто смотря друг другу в глаза. Когда Драко смотрел на Грейнджер, у него всегда появлялось желание чем-то ее задеть. Когда все это началось? Еще, наверное, на первых курсах. Грейнджер поднимала руку, Грейнджер отвечала на все вопросы, Грейнджер носилась по замку со своими друзьями-недоумками... Она попадалась на глаза каждый день, она раздражала так, что не было сил себя сдерживать, и он позволял ненависти захватить его целиком. Он оскорблял и втаптывал в грязь, он унижал и пытался напугать, только чтобы увидеть в глазах знакомые злые искорки, чтобы она ответила — резко и язвительно, чтобы покраснела и схватилась за волшебную палочку... Это было уже привычкой — сражаться, пытаться подавить, заставить сделать шаг назад и прикусить свой острый язычок. Вот и сейчас, в узком коридоре Хогвартс-экспресса, Драко вглядывался в ее лицо пристально, не разрывая зрительный контакт. Она не отвела взгляда.

— Ты сегодня без своей свиты, Грейнджер? — сказал он тихо, заставляя ее вслушиваться, напрягать слух. Она нахмурилась.

— Дай пройти, Малфой, — голос у нее резкий и немного хриплый, нисколько не поменялся с прошлого года.

— Да разве тебя кто-то держит? Или ты просто боишься подойти ко мне так близко?

Она не отвечает, просто протискивается мимо него и продолжает свой путь по коридору. Драко это абсолютно не устраивает.

— Грейнджер, как же тебе удалось обвести вокруг пальца Комиссию по чистоте крови? — говорит он уже громче, и она оборачивается, прожигая его взглядом. Там разгорается ненависть. — Знаешь, твои дружки правильно сделали, что не явились в Хогвартс в этом году. Видишь, даже трусость иногда бывает спасительной.

— Они не трусы, — она выговаривает каждое слово четко, ставит между ними точки, словно пытается подчеркнуть значение. Драко ухмыляется.

— Да брось, ведь мы оба знаем, что они сбежали. Да и тебе стоило последовать их примеру. В этом году в Хогвартсе будут преподавать брат и сестра Кэрроу, давние друзья моей семьи... Думаю, тебе их уроки понравятся, — она вздрагивает, и он удовлетворенно хмыкает: давай, бойся! Но страх в ее глазах мелькает только на мгновенье, затем ненависть вспыхивает с новой силой.

— О да, твоя семья славится своим дружелюбием! Друзей у вас много, не так ли? И как, понравилось тебе этим летом принимать гостей? — она смеется, и смех у нее злой, низкий и грудной, и от него по позвоночнику бегут мурашки. Малфой прищуривается — откуда знает про гостей? Или просто била наугад, а попала в самое больное место?

— Да, знаешь ли, было неплохо. Жаль, никто из твоих знакомых не заглянул на огонёк, — она содрогается, как от удара. Хорошо понимает, о чем он говорит. Грейнджер подходит близко-близко, поднимает голову, смотрит на него снизу вверх и шипит со злостью:

— Какая же ты мразь, Малфой.

— Очень жаль, что разбил твои радужные представления обо мне. Увидимся на занятиях у Кэрроу.

И ему на миг кажется, что сейчас она его ударит. Как тогда, на третьем курсе, ударит совсем не по-девчоночьи, кулаком, со всей силы. Но Грейнджер только бросает на него презрительный взгляд, разворачивается и уходит. Драко провожает ее взглядом и думает, что страха в ее глазах он так и не увидел. Это раздражает.

Он дергает резко дверь первого попавшегося купе. Там сидит четверо пятикурсников из Рейвенкло, некоторых он даже помнит в лицо. Как только открылась дверь, все они замолкли и посмотрели на посетителя. В глазах — страх и ненависть. Он зло ухмыльнулся — вот оно, то, что он искал, они знают, кто он, все знают, кто он. Все знают, что скрывает рукав рубашки на левом предплечье.

— Вон, — только и бросил он. Четверо умников переглянулись, потом медленно поднялись и вышли из купе, наградив его яростными взглядами. Драко снова ухмыльнулся — он уже научился жить с чужой ненавистью, научился питаться ею. Он закрыл за собой дверь, сел возле окна. Тишина давила на уши.

Он обещал матери быть тише воды ниже травы. Он даже не думал держать слово.

У него было задание, которое он обязан выполнить. И для этого необходима вся сила воли, все умения и навыки, вся хитрость и изворотливость. И у него получится. Иначе просто нет смысла.

Задание очень простое. Задание элементарное.

Вытащить из этого дерьма свою семью. И выжить самому.