Город из Лепестков Хризантем (гет)

— Быстрее заносите! — шепотом скомандовала картофелина со шрамом.

Нас занесли в какое-то темное помещение. С виду это был старый дом, в котором уже давно никто не жил, из темноты доносился запах плесени и сырости. Одна из картофелин зажгла масляную лампу, и я увидела помещение целиком — просторная комната, небогатая мебель свалена кучей в углу, и на ней лежал толстый слой пыли, от стены к стене и под потолком качалась вездесущая паутина. А еще была большая дыра в полу, которая уходила глубоко под землю, в этот подземный тоннель и поволокли нас с Итой.

После некоторой перепалки о том, кто теперь должен нести пленников, нас начали погружать в черноту подвала. Фонарь был только у вожака, он шел быстро, освещая путь только себе. В туннеле было холодно и сыро. Свет фонаря то и дело выхватывал маленьких длинноногих странных существ, ползающих меж комьев земли по стенам туннеля. Они были настолько противные, что я даже смотреть на них не хотела. То тут, то там существа падали со свода пещеры, падая на картошку, благо мне не пришлось тогда испытать это на себе.

Спустились мы довольно глубоко, по прибытии нас бросили в разные камеры, за деревянные решетки из толстых брусьев, закрыли железные засовы. Внутри не было ни подстилки, ни дощечки, пришлось сесть прямо на сырую землю.

— Отец скоро с вами разберется! — проговорили картошки в унисон, оставив нас в почти полной темноте.

Ита находилась в камере напротив. Она кричала, ругалась, била по деревянным брусьям кулаками, но картофелины только посмеялись под ее жалкими попытками. Когда они ушли, Ита села в дальний конец камеры, и я еще несколько минут слушала, как она бормочет проклятья себе под нос. А потом и она стихла.

Тишина оглушала. Далекий отсвет неровно ложился по утоптанной земле, которая при всей сырости, что царила здесь, превратилась в кисель. А через минуту ко мне снова вернулось безразличие. Все мои мысли, даже и те, что были хоть немного позитивными, стали с привкусом горечи. Казалось, что смысла уже не было даже в том, что я еще жива, что я еще существую и дышу…

А потом я почувствовала, что у меня за поясом что-то лежит и уже приличное время колет меня, причиняя легкую боль. Достав это из-за пояса и раскрыв ладонь, я обнаружила брошь. Грани золотой птицы тускло отсвечивали в свете лампы. Я тут же вспомнила, какое это было приключение в доме госпожи Чиасы. И эти воспоминания, казалось, были тем моментами, над которыми не было властно мое безразличие. Я вспомнила Ниоку: эту веселую девочку-призрака, которая так хотела спасти маму. Вспомнила чистую красоту лица госпожи Чиасы и ее голос, который звучал звоном колокольчиков. В общем, все, что мы с Итой пережили, и мне захотелось… Захотелось пожить еще немного!

— Эй, Ита? — я повернулась к решёткам и шепотом позвала ее. — Я вот тут подумала…Надо нам выбраться отсюда! Я не верю, что для меня нет другого способа выбраться из города! Если ты постараешься, то вспомнишь что-то очень важное, особенное место, например…

Наступила пауза. Повисло странное напряжение в этом холодном и сыром помещении между обитательницами двух камер.

— Ну… — робко начала Ита. — Есть место…

— А ну молчать! — вдруг рявкнула картофелина, ее присутствие обозначилось длинной тенью в проходе между камер. Картошка подошла ближе. У нее один глаз был закрыт повязкой, а картофельное тело было сплошь покрыто мелкими шрамами. — Отец хочет вас видеть живыми! Так что давайте не будем делать глупости. Так ведь, девочка-лисичка? Мне неохота тебя снова связывать, но если дёрнешься, то мои парни поколотят тебя палками, так что ты месяц ходить не будешь. Поняла?

Ита молчала.

— Приму твое молчание за «да, господин начальник»! — ухмыльнулась картофелина. — Эй, парни, отоприте-ка их.

Через пару секунд в коридоре показалось с десяток картофелин, с длинными бамбуковыми палками и короткими мечами, заткнутыми за набедренные повязки. А еще у них были те жалящие кнуты, от которых Ита впадала в беспамятство, когда кончик этого кнута обвивал ей руку.

— Мне рассказали, что на тебя наша сила не действует, — ухмыляясь, произнесла одноглазая картофелина, — Так что если ты дрыгнешься, — он положил руку на рукоять своего короткого меча, — я лично изрублю тебя на куски, и ты станешь хорошим удобрением для наших детей.

Я молча кивнула. Его слова казались серьезными и полными решимости, но я не сильно испугалась — после зубов Футакучи-сама этот его меч был не более чем обычной игрушкой. Но все же я не стала недооценивать его угрозы, не спеша поднялась и, подняв руки вверх, всем своим видом показала желание подчиняться.

— Ну, вот и умничка, — улыбаясь во весь рот и показывая два ряда черных зубов, картофелина со шрамом достала ключи.

Ита тоже вела себя сдержанно. Картофелины обступили ее по кругу и грубо одарили тычками бамбуковых палок, приказали ей идти вперед. Ита рычала сквозь зубы, изредка скалилась, обнажая белые клыки, когда ей в очередной раз тыкали под ребра. Надо отметить, что картофели опасались девочку-лисичку. Ита ростом была гораздо выше их, проворней и сильнее, так что угнетатели старались держать Иту на расстоянии, пугались и отпрыгивали назад всякий раз, как Ита показывала зубки. Я улыбалась про себя, глядя на это представление. А потом мне вспомнился тот инцидент в саду Футакучи, где ярость Иты вырвалась наружу.

«Неужели это может произойти вновь?» — подумала я.

Опасалась ли я Иту? Тогда я не могла сказать наверняка, ибо еще не знала истинную причину вспышек ее ярости и ее способности. Я еще раз взглянула на Иту, и она вдруг предстала в моей голове иначе. Мои мысли заметались из крайности в крайность.

«Ее ярость может быть нашим спасением, — подумала я. — Ее нужно только подтолкнуть. Эти гнилые картофелины не боятся ее только потому, что чувствуют превосходство в числе. Но если их число уменьшить да хорошенько припугнуть».

И тут у меня созрел план…

— Шагай! Чего застыла! — сильный тычок бамбуковой палки вернул меня из раздумий.

Я чувствовала странное возбуждение, охватившее меня с ног до головы. Я радовалась, что смогла придумать что-то сама, свой собственный план спасения из трудной ситуации. Оставалось продумать этапы и запастись терпением. Козырем в этой игре теперь была Ита.

Мне было слегка совестно, что я использую болезнь Иты, чтобы спасти себя, возможно, на моем месте другой человек поступил бы иначе, но тогда я приняла именно такое решение. И мне нужно было только дождаться подходящего момента. Благо картофелины хоть и косились на нас недобрыми настороженными взглядами, но не пытались нас снова связать. Вероятно, они были уверены, что бежать нам некуда, потому что мы находимся на их территории, и что в случае сопротивления процедуру связывания можно будет и повторить.

Я шла по туннелю, пригибая голову, и скоро нас вывели в большую комнату, которая тоже выглядела сырой и холодной, однако была обставлена некоторой мебелью и украшена гербами. На стене висели гобелены с геральдикой — зеленое полотно с изображением распустившегося цветка картофеля, вероятно, символ этой банды. Из деревянной мебели был один стол, на котором вразнобой стояли несколько пустых плошек их-под съеденного риса, маленький кувшинчик, валялся кусок смятой тряпицы. Между гербами стоял невысокий слегка покосившийся комод со следами плесени, на котором лежали разнообразные травы, чашки, толкушки, стояли несколько кувшинов разных размеров и форм, также на комоде лежали растения и цветы, что благоухали очень приятными ароматами.

А в дальнем конце комнаты в большой нише, вырытой в стене, сидела вся обвитая корнями, белобородая, сморщенная, пожухлая картошка. Насчет ее бороды стоило рассказать отдельно: это была не просто длинная борода, а самая длинная и пушистая бородища из всех, что я когда-либо видела. Она была словно белое море раскинута по почти всему полу комнаты. Не борода, а сугроб снега. Руки и ноги этой старой картофелины были сплошь покрыты ветвящимися наростами из корней, на ней не было обычной набедренной повязки, одета она была в некое подобие короткого красного кимоно, но без рукавов, при этом кимоно выглядело чистым и богато украшенным. Я сразу поняла, что этот протухший клубень с грядки у них тут главный. Когда нас ввели в комнату, он даже слегка приподнялся, шурша землей, и похрустывая корнями, вырываемыми из земли.

— Так, так! — заговорил он хрустящим голосом, как будто комья засохшей земли застряли у него в глотке. — Вот и наши воры!

Только подойдя ближе, я увидела, что его глаза были закрыты, а длиннющие седые ресницы падали на отвисшие щеки, а потом терялись где-то в бороде. Я вдруг иронично хмыкнула про себя, что где-то я это уже видела. И не ошиблась.

— Поднимите мне веки! — главный у картофелин произнес это так властно, что я уже не смогла сдерживаться и хмыкнула в открытую.

«Тоже мне — великий демон», — подумала я.

Чувство дежавю не покидало меня, и я все ждала, что вот-вот выбегут черти и станут поднимать этой картошке брови. А потом он сверкнет на нас глазами и увидит… Господи! Я не могла решить в тот миг, плакать мне или смеяться? Хотя, если честно, мне было немного страшно от того, что его взгляд действительно мог бы меня убить. Так что я замерла в предвкушении. Но… Ни рогатых чертей, ни волосатых парнокопытных тварей не появилось, чтобы поднять «Вию» веки. А вышли две кругляшки из свиты, что привела нас, они бесцеремонно прошли по бороде этого старика и, аккуратно взявшись за брови, подняли их.

Еще мгновение, и я была готова закричать от странного охватившего меня страха. Но под поднятыми бровями оказались большие и совершенно белые глаза. Можно было подумать, что он абсолютно слеп, но тут он повернул голову и посмотрел прямо мне в глаза.

— Кто это? — снова захрустел голос.— Это не заблудший дух! Это мне незнакомо!

— Эта большая помогла лисице-воровке сбежать от наших парней! — вдруг воскликнул одноглазый. — Она защитила ее!

— Помогла вору, значит?

Я молчала. Сказать мне было ровным счетом нечего. Я знала, в глубине души, что, спасая Иту, поступила правильно, хотя и не могла предполагать, что стану соучастником укрытия преступника.

«Ну, и ладно», — подумала я, отвечая на взгляд главной картофелины.

Несколько долгих секунд он смотрел на меня белыми глазами, которые, казалось, ничего не выражали, а потом загоготал. Смеялся долго, открывая огромный рот, в котором сохранилось всего несколько зубов, да и те были черные.

— Гордая, значит? — перестав смеяться так же неожиданно, как и начала, заговорила главная картошка. — Тебе это не поможет! Я — Джагаимо-сама! Я первый среди боссов! Я отец! Я правлю половиной привокзального квартала! И я… — он выдержал паузу, еще немного привстав со своего места. — Терпеть не могу воров!