Город из Лепестков Хризантем (гет)

— Вы спрашиваете меня, как я познакомилась с папой?

— Да, мамочка! — в один голос восторженно закричали две мои дочки, прыгая на своих кроватях.

— Хорошо, я расскажу вам, — сказала я. Затем приставила указательный палец к губам, давая понять этим проказницам, чтобы они вели себя тише. — А вы обещаете мне, что потом будете спать?

— Да, мамочка! — девочки поняли намек, и уже говорили полушепотом.

— Эта история может быть очень долгой, и, возможно, пройдет ни одна ночь, прежде чем мы дойдем до ее конца. Вы готовы к такому путешествию? Что ж, тогда слушайте. — произнесла я, устраиваясь рядом с ними поудобней.

Осенью того года, когда мне было шестнадцать лет, я должна была выступать в филармонии нашего города. Погода выдалась на редкость сухой, дожди будто обходили наш край стороной, от чего листва с деревьев осыпалась раньше времени. Я часто выходила в парк, чтобы поиграть на скрипке.

И вот как-то раз я пришла в парк на свое обычное место — скамейку рядом с памятником печальному поэту. Народа было немного в тот день, и, на мое счастье, скамейка оказалась не занята.

Около пяти минут я готовилась, и когда наконец инструмент был настроен и я поставила скрипку на плечо и положила смычок на струны, то увидела… лису, которая выскочила из-за серого дуба. Но это была не обычная лиса, которых я столько раз видела в зоопарке или в книгах, на ней не было оранжевого меха, он был черный как смоль.

На некоторое время наши взгляды встретились. Лисьи глаза смотрели на меня изучающе, будто припоминая, где мы встречались раньше, я же была ошарашена первой встречей с черной лисой в этом парке. Здесь даже кошки и собаки были редкими гостями, потому что местные дворники их прогоняли, чтобы, наверное, те не пачкали газоны, не говоря уж о появлении настоящей, хоть и черной лисы. При этом проходящие по дорожкам люди не обращали ни малейшего внимания на диковинного зверя, словно не видя его.

Я боялась отвести от лисы взгляд, опасаясь, что она исчезнет, превратится в туман или обернется кучкой листьев, мне хотелось насмотреться вдоволь на это странное видение, так как разум говорил мне, что черных лисиц не бывает. Спустя минуту черный лис повел ушами, словно услышал что-то, и, сорвавшись с места, быстро побежал по шуршащей листве мимо прохожих, которые продолжали не замечать его, и вскоре скрылся за деревьями.

Еще несколько минут я стояла под впечатлением, глядя туда, где мой взгляд потерял лиса, надеясь в душе, что он еще появится. Улыбнувшись себе, я снова подняла скрипку к плечу, поставила смычок на струны и начала играть.

Тогда, в мои шестнадцать лет, жизнь била ключом. В школе у меня были подруги, конечно, не все из них разделяли мою любовь к классической музыке, но у нас были и общие интересы, например, мальчики. Так вышло, что, по общему убеждению, меня считали красивой, некоторые девочки мне даже завидовали. Однако я считала себя обладательницей среднестатистической внешности из всех учениц нашей школы. Разумеется, мной стал интересоваться противоположный пол, и не только мальчики из моего класса. Я была польщена таким обилием внимания, и почти всегда таяла от их ухаживаний. Сейчас, спустя годы, я понимала, что в юности была глупой и наивной, и все, что было нужно этим парням от меня, так это чувствовать себя победителями от того, что завоевали такую красотку, как я. Их не интересовал ни мой внутренний мир, ни мои увлечения, никто из них не спрашивал о моей семье, они хотели таскать меня на тусовки и показывать друзьям очередной трофей, и, конечно же, наступал момент, когда я начинала не соответствовать их требованиям, меняла их на занятия музыкой вместо похода на дискотеки, и тогда они бросали меня, меняли на более сговорчивую девчонку.

Моя наивность мне дорого обходилась, после очередного долгого разговора следовал знакомый итог — расставания, инициатором которого были всегда парни. Я много плакала. И потому что не держала на них зла — не училась на своих ошибках. Спасала меня только музыка, только моя скрипка. И когда момент очередного расставания наступал, на следующий же день после уроков я выходила в парк и играла самые печальные мелодии для скрипки. Прохожие, что гуляли по парку, иногда просили меня перестать играть столь грустную музыку, потому что их сердце не могли выдерживать излучаемой мной печали.

* * *

Вечер перед выступлением оказался холоднее, чем обещали в прогнозе. Я шла до филармонии пешком и чувствовала, что замерзаю. Перенервничала, много суетилась и надела тонкое пальто с шарфом, юбку до колен и обычные колготки, даже перчаток не взяла. К тому же, когда я отошла от дома на приличное расстояние, подул леденящий, пронизывающий ветер; вскоре пальцы, держащие футляр, стали болеть от холода, меня трясло. Одно дело давать камерное выступление перед жюри из нескольких человек, как на обычном конкурсе, другое — выступать перед аудиторией в несколько сотен человек, чьи глаза будут следить за каждым моим движением, за каждым рывком смычка, движением пальцев на струне. Зубы стучали, сердце было готово выпрыгнуть из груди.

К тому моменту, когда я дошла да филармонии, уже не чувствовала своего окоченевшего тела, и, войдя в здание, стала понемногу оттаивать, будто снеговик.

«Лишь бы не заболеть», — думала я.

К счастью организаторы концерта, видя, как я замерзла, ничего не спрашивая, быстренько организовали мне горячий чай и усадили греться у тепловой пушки. Минут через двадцать к пальцам вернулась чувствительность, пора уже было переодеться в концертное синее платье, Катя, моя младшая сестра, перед уходом дала мне мамин кулончик — небольшая капелька бирюзы на серебряной подвеске — который идеально подошел к платью.

Помню, как приглушили свет в зале, как торжественно засияла сцена, как подняли тяжелый занавес, вышел конферансье в смокинге и, встав посреди сцены, громогласно во всеуслышание стал представлять меня — юную и очень талантливую скрипачку Александру Ирскую, что сейчас исполнит для зала концерт №4 Себастьяна Баха.

Конферансье элегантно удалился, в зале загремели аплодисменты. Еще секунду колеблясь в нерешительности, я сглотнула накопившуюся слюну и вступила под свет прожекторов, пытаясь скрыть натянутой улыбкой подкативший ужас.

«Где-то там в зале, сидят мой отец и моя сестра, и сейчас они смотрят на меня со своих мест, — думала я. — Вот бы мама тоже смогла увидеть, как я выступаю, она бы тоже за меня порадовалась».

Тщетно я бегала взглядом по зрительским местам, пока шагала на сцену, пытаясь отыскать родные лица, мне казалось, что, найдя их, мне станет немного легче, и волнение утихнет. Но нет, я так и не смогла их отыскать. И вот я стояла перед этим морем глаз и слышала тихие перешёптывания, словно опавшая листва тихо шуршит под слабым ветерком. В тот миг я вообще ни о чем не думала, голова моя была пуста и все происходило на уровне рефлексов. А я с невозмутимым видом приставила скрипку к плечу, смычок на струны и, вздохнув, начала играть…

Можно хоть всю ночь рассказывать, как я играла в тот вечер в филармонии, как стоя рукоплескал мне зал, как просил выступить на бис, как я была счастлива в тот миг, но… В тот день я встретила его.

Он неожиданно поймал меня на ступенях, вручил огромный букет желтых хризантем, представился Константином, а меня назвал лучшей скрипачкой, о которой он когда-либо слышал. Вежливо и ненавязчиво предложил сходить с ним выпить чаю в кафе или проводить меня до дома. Он был красив и хорошо одет, можно было уловить нотки дорогого парфюма, а это было редкостью среди моих знакомых, коричневое пальто было элегантным и стройнило фигуру, на голове покоилась шляпа-котелок, к слову сказать, она очень ему шла. Мне показалось, что этот парень прибыл из далекой позабытой эпохи. Он немного пугал, но я была заворожена.

— Прошу прощения за мой… — Костя слегка замялся, подбирая слова. — Не очень современный вид. Но мой отец исповедует консерватизм, и ему больше по душе мода, что была в Лондоне девятнадцатого века, нежели современность. В эту веру он обратил и меня… Надеюсь, я вас не испугал.

Он слегка улыбнулся, растянув тонкие губы в очень обворожительной улыбке, от которой часть моих страхов тут же развеялась, и я неожиданно для себя согласилась, чтобы он довел меня только до дома.

Мы перешли дорогу, и нам предстоял долгий спуск вниз по улице. Шли мы медленно, Костя начал разговор первым.

— Как я уже сказал, вы оказались лучшей скрипачкой на моей памяти. — его мягкий голос успокаивал и располагал к доверию.

— И многих вы слышали? — поинтересовалась я, невольно улыбаясь, польщенная комплиментом.

— Мой отец с детства прививал мне свою любовь к скрипке. У нас в доме музыка скрипки звучала постоянно, особенно в кабинете, где я учился и играл. А когда я подрос, отец стал брать меня с собой на каждый концерт, что проходил у нас в городе, позже мы с ним летали за границу. Вам, наверное, интересно, почему я тоже не играю на скрипке, раз так люблю ее? — подытожил Костя, слегка улыбнувшись.

— Действительно, Константин, почему мы сегодня не были соперниками?

— Отец и впрямь хотел, чтобы я научился играть на скрипке, да и мне самому этого очень хотелось. Когда меня исполнилось шесть, отец подарил мне первую, настоящую скрипку, и меня стал обучать один из лучших учителей нашего города. В семь я уже сам уверенно играл Моцарта, но потом… — он замолчал, потупив взор. — Потом произошел несчастный случай, в котором я сильно повредил себя пальцы рук, перенес несколько операций, мне зашили железные штифты под кожу, а затем был вердикт врача: мне сказали, что я больше не смогу играть на скрипке.

В тот момент мне так захотелось его пожалеть, обнять, прижать к себе и просто успокоить, но я только грустно произнесла:

— Не представляю, что бы делала я, случись со мной такое. Я сочувствую.

— Ну что вы, — бодро произнес он, поднял голову и посмотрел на меня с таким просветленным лицом, будто на самом деле с ним все в порядке. — Хотя я и потерял возможность играть, у меня еще осталась способность восхищаться теми, кто способен так же виртуозно, как вы, играть на этом чудном инструменте.

Еще несколько шагов мы прошли молча. Я все пыталась не раскраснеться от его комплиментов, а еще во мне зародилась уверенность, что я впервые встретила человека, который разделяет мою любовь к музыке, а именно к скрипке.

Я неожиданно чихнула, получилось очень неловко.

— Будьте здоровы, — сказал он и протянул мне платок, вынутый из нагрудного кармана пальто, на котором был вышит желтой тесьмой цветок хризантемы.

— Спасибо, — виновато произнесла я, мне так не хотелось завершать эту прогулку, но правда была в том, что я очень замерзала.

Мороз медленно пробрался мне под пальто и стал окутывать меня всю своими щупальцами.

— Вы мерзнете? — догадался Костя.

И прежде, чем я успела что-то возразить, он расстегнул свое пальто, очень быстрыми движениями ловко скинув его с себя, и накинул мне на плечи, не принимая никаких моих возражений.

— И, прошу вас, не возражайте!

— Хорошо, — негромко произнесла я, пока Константин застегивал на мне пальто и поднимал воротник.

Я была так смущена. Он был в опасной близости от меня! Я ощутила его теплое дыхание на моей щеке, но глаза поднять не решилась, чувствовала, как щеки наливаются краской, как учащённо забилось сердце, а еще я чувствовала растекающееся по всему телу тепло от его пальто.

— Вот, — я протянула ему его платок с хризантемой, в которой не решилась высморкаться, уж больно он был красивый. — Возьмите. Не могу испортить такую красоту. У меня есть салфетки.

Костя отошел на шаг назад, когда закончил поправлять пальто, и мягко произнес:

— Когда мой платок окажется у вас, он узнает, что такое настоящая красота. Оставьте себе.

Только тогда я смогла поднять глаза и увидела, как он стоит под уличным фонарем без пальто, в тонкой белой рубашке и синем жилете, держит руки в карманах и нежно улыбается, а вокруг падал огромными хлопьями первый снег, и у меня возник порыв безрассудства прямо здесь и сейчас его поцеловать.

Я сдержалась, но мысль эта захватила меня с головой.

Мы прошли еще немного вниз.

— А почему у вас на платке вышита хризантема? И в руках у меня целый букет хризантем… — спросила я, чтобы разорвать молчание.

— Это любимые цветы моей матери. Они означают солнце, символ Японии. Там мой отец и встретил мою маму. Более того, они нашили друг друга на празднике Хризантем, что каждый год, девятого сентября, отмечают в Японии. Мать была одной из участниц выставки на фестивале хризантем. Они полюбили друг друга, и он увез ее в Россию. А она, когда родила меня, ни разу не пожалела, что уехала из Японии. Жаль, что она умерла… Мне было четыре года. Отец очень тяжело переживал смерть матери, и мне некоторое время пришлось прожить с бабушкой в Крыму.

Я не знала, что и сказать, только смотрела на него с сочувствием.

Я будто бы очнулась ото сна — очень неожиданно мы подошли к перекрестку, и оба остановились под единственным не горящим на всей улице фонарем.

— Мне туда, — я показала на пятиэтажный дом, что стоял торцом к перекрестку, — Спасибо, что проводил.

— А я был очень рад проводить. Когда в скором времени ты прославишься на весь мир, я буду всем хвастать, что знаком с тобой. — он улыбался так весело и нежно, открыто, по-дружески.

— Ничего не имею против! Ну, тогда я пойду. Пока, — я помахала ему рукой, делая шаг назад, и тоже улыбнулась.

В беспамятстве я сделала несколько шагов к дому. Внутри меня все клокотало, я жаждала, мечтала, чтобы он окликнул меня, чтобы еще раз увидеться и продолжить то, что начали. Я молила всех богов, которых вспомнила, чтобы они не дали нам расстаться здесь, под фонарем, чтобы дали нам шанс, ведь это так глупо — найти сокровище и бросить его в морскую пучину! И какой-то бог услышал...

— Александра! — окликнул меня Костя. — Без пальто мне придется туго!

И вдруг он предложил еще раз увидеться на следующий день. Встретиться на этом же перекрестке, и сходить куда-нибудь попить чай. Я согласилась.

Ветер жадно накинулся на меня, как только я вышла из подъезда, желая вновь заморозить, но на этот раз я была готова. На улице уже сгущались сумерки, их не могли разогнать редкие фонари нашего двора, и все люди, что шли в темноте, за границей света, казались мне зловещими размытыми фигурами. Я шла быстро, шурша опавшими под ноги на дорогу листьями, желая поскорее обогнуть дом и найти ожидающего меня Костю. Мы остановились друг напротив друга у того самого тускло светящего фонаря — я на темной стороне, а он на светлой.

Сначала он стоял, не шевелясь, спиной ко мне, и смотрел в темноту леса на противоположной стороне дороги. Меня выдал шелест листвы, и Костя обернулся в мою сторону; еще мгновение его прищуренный взгляд не менялся, и вот он расплылся в широкой улыбке и пошел мне навстречу.

— Привет! — улыбаясь ответила я, и в душе ликовала.

— Привет! — отозвался он в ответ. — Вы выглядите чудесно!

— Мне казалось, что мы перешли на «ты»? — я решила сразу расставить приоритеты, а то этот официальный тон мне не слишком нравился.

— Конечно. — учтиво ответил Костя и добавил: — Ты чудесно выглядишь!

— Спасибо! — ответила я, слегка покраснев от своих мыслей. — Меня зовут Саша! Мы вчера с вами толком и не познакомились.

— Ваше имя я услышал от конферансье, припоминаете? И все же мне очень приятно… — ответил он и склонил голову в поклоне, который, видимо, как и его одежда, пришел из прошлого века.

Кстати, он был одет гораздо лучше, более современней: синие джинсы, черные ботинки, черная прямая куртка, подчёркивающая его стройную фигуру, и еще кепка — модная, конечно, но кепки мне не нравились.

«Ну и черт с ней, с этой кепкой, — подумала я, опустив глаза и взглянув на его лицо. — Ведь я не с кепкой на свидание иду!»

— Ну что, пошли? — предложил он и сделал шаг в сторону, вежливо пропуская меня вперед.

— Пошли! — улыбнулась я и шагнула навстречу своему будущему.

* * *

Следующие несколько недель я была словно во сне; я не могла поверить, что нашла парня, который понимал меня, принимал такой, какая я есть, с которым совпадали наши вкусы и увлечения, был не навязчив, и с ним всегда было о чем поговорить. Он умел шутить, а еще был силен и мог за себя постоять. Однажды мне выпал случай в этом убедиться, но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.

И вот настал момент, как разговоры сами собой отошли на второй план, а их место заняли поцелуи. Глубокие, чувственные, нежные, короткие при встрече и длинные при расставании, и каждый раз на моих губах оставался сладкий след воспоминания, и сердце горело, желая еще и еще. Меня обуревало жгучее нетерпение, когда я ждала следующей встречи, и огонь бушевал внутри меня, когда мы были вместе. Я такого раньше никогда не испытывала, ни с кем, ни разу.

Однажды мне приснился очень странный сон. В нем я стояла на перроне рядом с одиноким трамвайным вагоном: когда-то он был покрашен желтой краской, но сейчас краска во многих местах слезла или продолжала шелушиться; два рога токоприемника соприкасались линиями электропередач, которые уходили куда-то в черную даль, туда же тянулись и рельсы. Сам перрон и трамвайный вагон одиноко стояли в открытом поле посреди высокой серой травы, которая качалась, как слегка колышущиеся море, до самого горизонта. И вдруг двери вагончика, скрипя проржавелым железом, открылись. Я обернулась на этот звук и увидела, как у открытой двери вагона, поставив одну ногу на ступеньку, а левой рукой держась за облезлый поручень, стоял Костя. Его взгляд был печален как никогда.

— Я не раскрыл тебе всего, Саша, — сказал он мне голосом, полным отчаяния и скорби. — Я узник своих желаний…

— Что происходит, Костя? — закричала я, надрываясь, но голос мой — лишь шелест листвы, которую ветер гнал по асфальтовой дорожке.

Я попыталась сделать шаг, но ветер толкал меня назад сильным порывом, не давая пройти еще хотя немного.

— Я люблю тебя, Саша! Знай это!

— Я тоже тебя люблю! — сорвался отчаянный крик с моих губ, но слова были подобны тихому всплеску воды на реке.

На этот раз я рванулась к нему, но лишь сделав шаг, упала в трясину болота под ногами и начала вязнуть в нем. Снова сделала шаг и поняла, что тону еще сильнее.

Но Костя, будто не слыша меня, продолжал:

— И если ты тоже любишь меня, то ты найдешь меня здесь!

— Где мы, Костя?

— Пусть капельки бирюзы, что были с тобой все это время, будут твоей путеводной звездой! Найди меня, Саша! Я буду ждать тебя!

Потом он отвернулся и поднялся в вагон трамвайчика. Я что-то кричала, слезы лились из моих глаз, но Костя не слышал меня. Он сел на сидение спиной ко мне, двери вагона закрылись, и он тронулся. Сначала медленно, а потом вагон набрал скорость и унес Костю с собой.

* * *

Затем я проснулась в холодном поту, сердце бешено колотилось в груди. За окном царила глубокая ночь; я нащупала свой телефон, чтобы посмотреть время: на часах — начало четвертого. Я ощупала наш диван, на котором мгновение назад мы сидели, обнявшись, с Костей и говорили обо всем, но Кости рядом не нашла.

Я звала его, думая, что он отошел на кухню или в туалет, но спустя несколько минут мне никто не отозвался. Включила торшер и заледенела от ужаса. На меня нахлынула волна паники, я вдруг поняла, что осталась одна в большой чужой квартире, посреди ночи, далеко от дома.

«Что делать? Куда идти? Позвонить отцу, чтобы он приехал за мной?»

Я не могла, потому как сказала, что останусь ночевать у подруги.

Я долго ждала Костю, все надеялась, что он вот-вот вернется, а мне стоит просто проявить терпение. Вдруг я заметила его мобильный на прикроватной тумбочке, но, открыв «вызовы», увидела только входящие номера с моего телефона, а каких-либо других телефонных номеров не оказалось, не было и номера его отца, про которого Костя мне столько рассказывал, ни рабочего номера, а также телефонов его друзей. Так же не было никаких фотографий, если не считать одного-единственного приложения, через которое мы общались. Телефон Кости выглядел только что купленным в магазине.

— Да что же это? — произнесла я вслух, кладя телефон на место.

Блуждая среди путаных мыслей, я побрела по квартире. Я не думала, что Костя прячется в шкафу и просто ждёт момента, чтобы выскочить и напугать меня, это было было не в его духе, я просто обошла все комнаты в Костиной квартире, не переставая звать его, как заплутавшая кошка. Но снова и снова мне отзывалась лишь тишина.

О сне не могло быть и речи. Примерно около восьми я не выдержала, а искреннее недоумение к утру переросло во всепоглощающее ощущение страха, меня терзала злость от молчаливого исчезновения Кости. Мне оставалось только одеться и уйти, закрыв квартиру его ключами, которые он небрежно оставил на столике.

Был выходной день, дома еще все спали, мне удалось тихо проскользнуть в свою комнату, где я подставила стул под дверью, чтобы никто не мог меня побеспокоить, забралась в кровать под одеяло и заплакала. И слезы все бежали и бежали непрерывным потоком.

Я пролежала так все утро и весь день, находясь между сном и явью, грезя, что Костя вот-вот позвонит. Получилось убедить себя, что он позвонит и извинится за то, что ушел так неожиданно, объяснит мне свои обстоятельства, а я прощу его. Но ничего этого не произошло, телефон молчал — не было ни звонка, ни сообщения. Отчаяние настолько поглотило меня, что даже своя комната казалась теперь странной и незнакомой, но, высунув голову из-под одеяла, я услышала в коридоре шаги. Катя и отец разговаривали, никто их них ни разу за весь день не зашел в мою комнату. Уже вечером, когда за стеклом сгустились сумерки, я услышала, как Катя ушла гулять с подругами, а отец включил телевизор, а сам разлёгся на диване.

Я подумала поговорить с отцом, признаться во всем, покаяться, но когда коснулась дверной ручки, волна страха накатила на меня. А вдруг не поймет, начнет ругаться, упрекать меня за легкомыслие, за то, что связалась непонятно с кем, и до чего это меня довело.

«Поиграл со мной и бросил! А тебе еще только шестнадцать лет!» — скажет отец.

Нет! Я отошла и снова уселась за стол, бросив тяжелую от дум голову на руки.

И тут я вспомнила сон, что мне приснился перед тем, как Костя исчез. Я легла лбом на холодную столешницу, вспоминая о том, что я увидела во сне. За окном началась первая в этом году метель, и снежинки мелькали и бились в окно с легким стуком. Я подумала — как хорошо и спокойно наблюдать буйство стихии, когда тебя отгораживает от мороза и ветра толстое стекло. А снег все летел и летел за окном, безропотно и молчаливо повинуясь воле ветра.

Когда я очнулась, в безоблачном тихом небе ярко светила луна. Я приподнялась, чтобы посмотреть на часы, и затекшие руки тут же отозвались болью. Я встала, ахая и охая, от резкой боли в конечностях, подошла к окну: на улице серый лунный свет сверкал на припорошённой траве, тротуары выровнялись под еще никем не тронутым слоем снега, безмятежно стояли укутанные в снег деревья, спали припаркованные по всему двору машины.

И вдруг я увидела, как из-за дерева на тропинку прямо под моим окном выбежала кошка, но эта кошка была слишком пушистой, и я присмотрелась: длинный и очень пушистый хвост, вытянутая мордочка, да и размером это существо было побольше кошки, а цвет черный, словно сгусток тени плыл по снегу.

«Лис! — чуть ли не в голос воскликнула я. — Тот самый лис, что я видела в парке».

Лис принялся бегать по свежему снегу, странно извиваясь, выводя своим хвостом на снегу петельки и закорючки. Только спустя несколько мгновений я поняла, что это слова! Лис писал на снегу слова.

— Ид… — я начала читать вслух. — Идем со мной!

Когда же лис закончил писать, он остановился и посмотрел на меня. Через секунду опустил свою мордочку к самому краю снежного покрова и словно бы дунул, от чего все то, что он написал, стерлось, и снег вновь стал таким же ровным, как и был до этого.

А потом лис снова принялся выводить слова: «Он ждет».

И как бы все ни выглядело странным, я не колебалась, а поддалась порыву, поддалась желанию и, разумеется, тогда совершенно не думала о здравом смысле и логике. Мое воспаленное воображение вдруг решило, что лис может отвести меня к Косте. И вот когда я уже почти оделась и собиралась выйти из комнаты, замерла у двери. Неожиданно меня посетила мысль, что я что-то забыла, но не могла понять что. Я обернулась и окинула взглядом сначала кровать, затем захламленные полки, потом мой взгляд упал на письменный стол. И на нем среди разбросанных тетрадей и ручек я увидела, как из-под одной из тетрадей выглядывает цепочка — мамин кулон в виде капельки бирюзы. Я подошла к столу и отодвинула тетрадь. Бирюза слегка поблескивала и переливалась лазоревым светом. Я подняла кулон и посмотрела на него, мне хотелось всмотреться в его сияние в надежде что-то увидеть, там, в глубине камня, какую-то загадку. Но видела я только прекрасный поток чистого лазоревого света и больше ничего.

Я быстро сунула камень в карман джинсов и выбежала прочь. Стараясь не разбудить сестру или отца, я схватила одежду в охапку, взяла с собой сапоги, чтобы надеть все уже на лестничной клетке. Сбежала вниз быстро, резко распахнула дверь подъезда и, вылетев на улицу, побежала к тому месту, где должен быть лис. И он ждал! Сидел на том самом месте, где писал для меня на снегу слова.

Я подбежала к нему, запыхавшаяся, и хотела открыть рот, но поняла, что собираюсь разговаривать с животным, надеясь, что он поймет меня. Лис продолжал сидеть не двигаясь, и смотрел на меня абсолютно отрешенно, как будто ему было все равно, откликнусь я на его сообщение или нет.

— Привет, Лис. — решила заговорить я.

Лис молчал.

— Ты говоришь, чтобы я шла с тобой?

И каково было мое удивление, когда вдруг лис кивнул.

— О боже! — я прикрыла рот рукой от накатившего меня удивления. — Ты меня понимаешь?

Лис кивнул.

— А говорить умеешь?

Лис кивнул.

— Ты мне скажешь, где Костя? — спросила я.

Лис отрицательно покачал головой. Слышать это было больно, пусть даже от лисы, я взяла себя в руки и продолжила говорить:

— Тогда, ты, наверное, меня отведешь?

Лис кивнул, затем встал и затрусил по снегу не оборачиваясь. Я поспешила за ним.

Лис увел меня со двора в сторону частного сектора, высокие здания отползали все дальше в стороны, подальше от дорог и большого скопления людей. Потом свернул в проулок с грунтовой дорогой; здесь фонари встречались все реже, казалось, гуща ночи колышется прямо над моей головой. Он вел меня темными местами на грани света и тени, лишь изредка оборачиваясь, поглядывая, не отстала ли я. Пот уже лил с меня ручьем, пару раз я поскальзывалась и падала, и тогда мне приходилась быстро ковылять на хромых ногах, чтобы не упустить из виду лиса.

«Какой же он некультурный, — думала я, стирая рукавом капли пота со лба. — Как далеко я убежала от дома, как буду возвращаться посреди ночи, если этот лис окажется лишь моей больной фантазией, плодом измученного воображения?»

Мне было все равно. Меня вела за лисом слепая вера в призрачную надежду увидеть Костю. Да, где-то в глубине души я отдавала себе отчет, что бегу за призрачным лисом неизвестно куда.

«Может, я сошла с ума, может, это сон или наваждение?»

Я свернула за угол очередного дома и резко остановилась, неуклюже потеряв равновесие, но, схватившись за водосточную трубу, повалилась на стену ограды. Раскрыв рот, я обомлела от того, что увидела: я очутилась в двух шагах от того самого перрона, что видела во сне, и передо мной на рельсах стоял тот же самый желтый, обшарпанный трамвайный вагон. Я протерла глаза, подозревая, что это все нереально, что все это сон. Тогда я обернулась назад — позади меня в нескольких метрах от серой колыхающийся травы, как и в моем сне, я видела лежащий на асфальте снег, октябрьскую ночь, чувствовала холод. Тогда я ущипнула себя и почувствовала боль.

— Не сплю, — прошептала я.

Куда я иду? Я спрашивала себя, не веря в то, что я видела. Но возвращаться я не думала.

«Этот перрон — шанс снова увидеть Костю», — решила я и полетела, как мотылек. А лис подошел к двери трамвая, и тут же они, скрипя, открылись! Я несмело поднялась на ступеньку и почувствовала дуновение свежего летнего ветерка, услышала, как шелестит высокая трава. Тело мое пропиталось легкостью, из головы унеслись тревоги и страхи, грудь наполнилась невесомостью, я оставила все сомнения, пошла навстречу неизвестности, чтобы снова увидеть Костю.

Лис увидел, как я иду к нему, кивнул и начал меняться. Я не слышала раньше ни сказки, ни легенды о том, какими могут быть заколдованные лисы, потому как раньше подобным вещам не было места в моей жизни, а сейчас передо мной удивительная лиса одним своим киванием вводила меня в ступор. В следующую секунду произошло все довольно стремительно — его тело стало увеличиваться в размерах, лиса окутал вихрь черного дыма, искрящегося маленькими молниями, неожиданно вытянулись в стороны человеческие руки и ноги. Скоро дым перестал трещать, его клубы завертелись воронками, и их словно засосало в глаза и рот маски, что оказалось надетой на лицо лиса-человека.

Оборотень не спеша снял маску, показав мне человеческое лицо, и я увидела молодого человека лет двадцати, высокого, плечистого и стройного, но худощавого, на мой взгляд, а еще у него был шрам на все лицо, и это меня напугало.

Одет он был в облегающий темно-синий многослойный костюм, похожий на одеяния японского ниндзя, ткань украшала некрупная вышивка в виде завитков сиреневого цвета, напоминающих облака.

На меня сверху смотрел отрешенный безучастный взгляд, Лис молча протянул мне руку из вагона, а я как зачарованная, не чувствуя опасности, молча приняла его приглашение и не оборачиваясь шагнула в вагон. Там я села на первое сиденье, из окна все еще был виден лежащий у деревянного дома снег, выглядел он как пейзаж на выцветшей картинке, но я уже не хотела туда, я хотела вперед, мчаться по странной дороге, которая должна была привести меня к Косте.

Двери закрылись, вагончик заскрипел плохо смазанными колесами и, понемногу набирая скорость, покатил куда-то вперед, оставляя перрон позади. И только когда за окном осталась лишь беспроглядная темнота, я позволила себе оглядеться, чтобы лучше видеть, кто и на чем везет меня к Косте.

* * *

Вагончик все катился и катился, монотонно стучали колеса, а пейзаж практически не менялся — все то же бесконечное поле зеленой травы, слегка колышущейся под легким ветерком. Все те же облака, не спеша плывущие по голубому небу. Изредка вдали я замечала какие-то постройки, деревянные крыши домов с кирпичными дымящими трубами, однако их очертания размывала белесая дымка, и я допускала, что это мираж, какой могут видеть путешественники в жаркой пустыне. У меня было предостаточно времени пофантазировать, из всех вариантов мне бы подошел тот, котором трамвайная дорога являлась своеобразным мостом между мирами, некой кроличьей норой, через которую могли передвигаться только те, кто знали, как ею пользоваться. Я думала, что будет, если бы я захотела сойти на середине пути.

«Ступлю ли я ногами на твердую землю, почувствую ли, я как трава щекочет мне ноги, или провалюсь в то, что может находиться между мирами, между реальностями, словно бы это все декорации, чтобы путники в пути предались раздумья? А что может быть между мирами, если не космос? А это — летящий космический корабль, преодолевающий расстояния между вселенными?» Однако обстановка подсказывала, что я явно не на космическом корабле.

Может быть, это мосты из материи, которые могли преодолевать лишь существа, над которыми не властна физика — духи, например. Я обернулась и посмотрела на одиноко сидящего мужчину со скрещенными на груди руками, он заметил мой взгляд, но не отреагировал, только его лисьи уши на голове повернулись ко мне, чтобы лучше меня услышать.

— Ты дух? — спросила я не столько из любопытства, сколько чтобы развеять дорожную скуку. Но больше из любопытства.

Лис молчал и не двигался, сиреневая маска покоилась у него на коленях. Тут я заметила: у него на поясе висела еще одна маска, только с желтыми полосками и узорами.

— А ты с помощью маски в лиса превращаешься? — мне вдруг ужасно захотелось развязать ему язык.

Но лис молчал и демонстративно меня игнорировал.

И тогда, я решила идти в атаку — смелость, как говорится, города берет. Я прошла несколько свободных мест, что нас разделяли, и села рядом с ним.

— Скажи, как это, превращаться в лиса? А у тебя хвост остается?

И не дожидаясь ответа, я слегка откинулась назад и заглянула ему за спину. И вправду — там, где заканчивалась спина, из-под одежды торчал самый настоящий пушистый черный хвост. Любопытство превзошло все рамки дозволенного, и я медленно потянулась пальцами к хвосту, и лис тут же перехватил мою руку, грубо схватив меня за запястье:

— Не трогай! Или я… — голос его был по-командирски суровый, и я поняла, что он не шутит.

Пусть попытка убедиться в реальности хвоста этого человека-лиса провалились, я смогла немного растормошить своего угрюмого соседа.

— Хорошо! — произнесла я виновато. — Прости. Я больше не буду пытаться потрогать твой хвост…

Затем я улыбнулась широко-широко, скрывая хитрый план, который пришел мне в голову:

— Но при одном условии! — я подняла вверх указательный палец. — Я задам тебе один вопрос.

Прошла минута, вторая.

«Ладно», — подумала я, теряя терпение, и предприняла очередную попытку дотронуться до хвоста, особо не скрывая своих намерений.

— Ладно, — раздраженно произнес лис, когда я почти дотянулась до хвоста. — Видимо, ты не отстанешь. Спрашивай.

Я послушно сложила руки на колени, чтобы он их видел.

— А скажи, ты и вправду дух, и это маска помогает тебе превращаться в лиса?

— Это уже два вопроса. Выбери один, — сердито произнес лис.

— Хорошо-о-о, — задумавшись, протянула я, — ты действительно дух?

— Да! — сказал лис как отрезал.

— А ты превращаешься в лиса с помощью этой маски? — не унималась я, показывая пальцем на его маску, что покоилась на коленях.

Лис промолчал.

«Лимит исчерпан, — подумала я, — он снова будет молчать».

— Да, я понимаю, — я специально заговорила виновато-жалостливым голосом и, честно признаюсь, это потребовало от меня серьезных усилий, — ты уже ответил на первый вопрос. Но мне так страшно, одиноко и тревожно, сидеть одной и молчать так угнетает...

Тут я специально умолкла, выдержала грустную паузу, опустив печальные глаза к полу. Лис продолжил молчать.

И тут я подумала: «Кто ты: мой провожатый или мой надзиратель?»

— Ладно тебе, — я игриво улыбнулась, — полагаю, ехать нам еще долго, так почему бы нам не провести это время за разговорами, нежели отмалчиваться по углам? Я предлагаю нам с тобой сыграть в одну игру, суть ее проста — если я выиграю — я задам тебе один вопрос, а если выиграешь ты — то ты волен спрашивать меня о чем угодно. Согласен?

Лис молчал.

Опять я ждала минуту, вторую, третью, и только на четвертой парень повернул ко мне голову и пристально взглянул в глаза, будто душу мою рассматривал; я опешила от таких перемен и смотрела в ответ на его него широко открытыми глазами. В них не было злости, скорее, там было ожидание или вопрос, который он пытался для себя решить, неверное: говорить со мной или нет.

— Хорошо! — произнес он нехотя мягким низким голосом. — Давай сыграем.

С огромным облегчением я захлопала в ладоши, как это делают малые дети.

— Итак, игра называется «Камень, ножницы, бумага»!

Мальчик-лис недоуменно посмотрел на меня, эта забава была ему незнакома, пришлось повозиться, объясняя ему правила. Он оказался смышленым малым и схватил суть на лету.

— Камень! Ножницы! Бумага! Раз, два, три! — скомандовала я, и мы выкинули пальцы.

У него оказались ножницы, а у меня камень.

— Победила! — констатировала я со сдержанной радостью, не выдавая того, что внутри ликовала и готова была пуститься в пляс.

— Хорошо, задавай свой вопрос, — холодно процедил лис, явно удрученный поражением.

— Мы не представились еще друг другу. Как тебя зовут? Ведь у духов могут быть имена?

— Куроко!

— А я Александра! Приятно познакомиться! — и я протянула ему раскрытую ладонь. — Но можешь звать меня просто Саша. Могу я звать тебя по имени?

Куроко немного растерялся, немного поколебавшись, протянул свою руку в ответ и кивнул. Так мы обменялись рукопожатиями.

В следующей партии победил уже он. И этому я тоже была рада, ведь в игре, результат в которой зависел от случая, как я ни пыталась, не сумела придумать, как смухлевать так, чтобы лис во втором раунде именно выиграл, а я проиграла. К счастью, удача была на моей стороне.

— Молодец, — похвалила я его. — Задавай свой вопрос!

— Скажи, Саша, завещание Цинь Шихуанди удалось сберечь от подделывания? Мне было приказано стеречь его…

Я оторопела от подобного вопроса и смотрела на Куроко огромными, как два блюдца, глазами.

— Э-э-э, — протянула я, вспоминая историю. — Прости, Куроко, — промямлила я, так и не откопав в своей голове ничего на эту тему. — Я плохо учила историю в школе. Я только помню, что был такой император в древности.

Лицо Куроко омрачилось.

— Древности… Позволь тогда еще вопрос, вне игры?

— Ну, раз я не смогла ответить на твой вопрос, даю тебе бонус. Задавай!

— А какой у тебя там сейчас год? — после некоторого колебания робко спросил Куроко.

— Две тысячи пятнадцатый.

— Это получается, я был в изгнании больше двух тысяч лет. О боги! — Куроко резко запрокинул голову назад, положив ладони на лицо, и очень, очень тяжело застонал.

— У меня еще вопрос? Скажи…

— А. А. А, — улыбаясь, прервала его я, снова поднимая указательный палец вверх. — Мы условились, помнишь?

— Ладно, — недовольно и угрюмо протянул Куроко, но краем глаза я уловила, как уголок его рта дернулся; мне хотелось верить, что это была улыбка.

И снова победила я.

— А можно потрогать твои ушки? Они ведь настоящие, так?

— Нет! Это недопустимо! — Куроко произнес это грубо, выставляя передо мной руку, желая на корню пресечь все мои попытки.

— Ну, пожалуйста, — протянула я умоляюще. — Они у тебя такие миленькие. Прямо как у настоящего котика.

— Нет!

— Ладно, — надулась я. Впрочем, Куроко не заметил моей наигранной обиды. — Тогда давай играть дальше.

И следующие два раза выиграл Куроко.

— В вашем новом времени как люди уживаются с нами, с духами? Знаешь, когда-то мы долго добивались того, чтобы свободно жить среди людей, и люди не боялись нас. Ведь после того, как меня изгнали, мне запрещено было возвращаться в ваш мир. Наконец срок истек. А когда я пришел за тобой, то не увидел никаких следов духов в твоем городе, — его слова были преисполнены грусти.

— Ну… — я поняла, что мой ответ ему не понравится, поэтому медлила. — Выходит, что от того мира, который ты знал, мало что осталось. В наше время от духов остались только строчки в детских книжках да страшные байки. Если когда-то духи и жили рядом с людьми, то сейчас в это мало кто верит.

— Понятно, — Куроко опустил голову, задумавшись.

Сидел он так долго, и чем дольше он предавался скорби о старом мире, тем больший груз вины опускался на мои плечи.

— Тогда второй вопрос, — процедил сквозь зубы Куроко, — Ты боишься меня?

И он так посмотрел на меня, так серьезно и так пронзительно, что мурашки побеждали по моему телу, я оторопела и слегка отпрянула. Шрам на его озлобленном лице съежился и побелел.

— Я колдун и могу превратить тебя в жабу! — и он приблизился ко мне еще больше, продолжая пристально смотреть мне в глаза.

Сделалось невероятно страшно, я сглотнула, мурашки бежали уже второй круг по моему телу. Не зная правильного ответа, я вжимала голову в плечи, надо было что-то предпринять, иначе ситуация могла выйти из-под контроля.

— Нет! Не боюсь! — отчаянно выкрикнула я, резко подалась вперед, нахально улыбаясь, и наши лица стали неприлично близко друг к другу.

Видимо, у меня была еще та рожа, потому что Куроко отпрянул от меня с испуганным видом.

Так мы смотрели друг на друга несколько секунд, потом я засмеялась над глупым выражением лица Куроко. А спустя еще несколько мгновений Куроко вышел из ступора и тоже загоготал надо мной, над собой и над ситуацией. Мы от души хохотали, пока у меня не стало колоть в животе.

— Давай еще раз сыграем?

— Давай.

— Камень. Ножницы. Бумага. Раз. Два. Три! — провозгласила я и выкинула бумагу, к моему счастью, Куроко выкинул камень.

— Ура! — торжественно воскликнула я. — Так, дай подумать. А скажи — зачем тебе вторая маска? Ты с ней что, превращаешься в кого-то еще?

Куроко вдруг стал мрачнее тучи. Он перестал смеяться.

— Я не хочу об этом говорить. Мне надоела твоя игра.

— Ну давай! — я предприняла шуточную попытку развеселить его, толкнув в плечо как старого друга. — У нас игра. Ты проиграл и не можешь отвертеться.

— Я же сказал! — вдруг закричал Куроко, — Я не хочу говорить об этом!

Тут он лихо перескочил на заднее сиденье, с кошачьей грацией прошелся по спинкам и ушел в конец вагона, но даже оттуда доносилось его тяжелое дыхание. В своем оконфуженном состоянии я не могла пошевелиться, понятно было, что я влезла куда не следует, играючи давила на рану, когда он ясно дал сигнал остановиться; моя моральная близорукость снова не дала мне взглянуть дальше собственного носа, и вместо того, чтобы искренне извиниться, я думала, как сделать так, чтобы игра наша продолжилась. Мои окоченелые конечности двигались с трудом, кода я шла к нему.

— Прости меня, пожалуйста, я влезла не в свое дело, — виновато произнесла я. — Может, ты вернешься, и мы сыграем в другую игру.

— Нет, — отрезал Куроко. Я наблюдала, как нервно дергаются его уши. А через секунду он добавил: — Потерпи, скоро приедем.

Куроко надел маску, вихрь опять захватил его.

Черный лис даже не посмотрел в мою сторону, а прыгнул с сиденья в открытую форточку и исчез. Я осталась одна! Все в том же желтом вагончике, что катился по рельсам, пролегавшим через бесконечное зеленое поле.

Я оглушительно взвизгнула, чертыхнулась, начала ругать себя за то, что произошло. Я попала по больному месту Куроко, пусть случайно, но, видимо, ударила со всей силы, потом еще и надавила, притворяясь дурочкой. Тут я пообещала себе, что, если Куроко не пропал окончательно и еще вернется, я снова попрошу у него прощения за свое неумение вовремя остановиться, извинюсь как следует. Ну а пока меня не оставлял мерный стук колес, да надежда, что скоро я увижу конечную станцию.

* * *

Город Из Лепестков Хризантем

После побега Куроко мне ничего не оставалось, кроме как всматриваться в прозрачную даль, в какой-то момент я даже задремала, и мне приснился Костя: даже во сне он вызвал во мне шквал эмоций, я вздрогнула и проснулась. Как цикличное видео, повторялись за окном одни и те же пейзажи, то же голубое небо и та же бескрайняя зеленеющая равнина, и никакого намека на скорое прибытие. Я уже стала подозревать, что, может быть, это нескончаемый сон, а я сама все еще сплю в комнате за своим столом? Тогда надо было признать, что настолько реалистичного сна еще не было в моей жизни. Для проверки я прибегла к старому методу и ущипнула себя, мне стало больно.

«Значит, не сон! Тогда что же? Может быть, я сошла с ума, и мне кажется , что я просто езжу кругами… Нет. Нет…»

Город вырос из-за горизонта будто пустынный мираж, начали расплываться силуэты больших зданий, многоэтажных и широченных строений; чем ближе я подъезжала, тем в больший шок город ввергал меня своими масштабами.

Я постараюсь описать, как помню. Итак, представьте себе, что у вас есть коробка с кубиками Рубика разных размеров, которую вы нашли в чулане. В прошлом — это было для вас как некое хобби или странное увлечение. Вы вспоминаете, что на протяжении долгих лет вы время от времени покупали эти кубики-головоломки и пытались их решить, но безуспешно. В отчаянии вы сложили все нерешенные кубики в коробку, отнесли ее на чердак и забыли о ней. А сейчас нашли…

Так вот, город этот представлял собой нагромождение из этих самых кубиков Рубика. Из гигантских и маленьких, стоящих по отдельности и друг на друге, а в каждом отдельном кубике окна — аккуратные, белые, двустворчатые окна. Я насчитала по девять в каждом отдельном квадрате одного цвета. И разумеется, как у любого дома, на этих домах тоже были крыши, но на общем фоне разнообразия ярких, но не ядовитых цветов, серые крыши как-то терялись. Уложенные темно-красной черепицей, они выглядели на разноцветных домах как плохо подобранная к милому личику шляпка.

Между этими домами-кубиками пролегали величественные массивы акведуков. Огромные арки держали на своих плечах водные каналы, между которыми и стояли дома, некоторые из них, мне показалось, были неисправны: тот тут, то там вниз с невообразимой высоты срывались сверкающие водопады, и поток их не ослабевал, при этом в некоторых из них вода даже до крыш домов не доставала, а просто исчезала, пропадая в воздухе, другие же сильным шумящим потоком проносились мимо разноцветных домов и пропадали там, где я уже не могла увидеть.

В полном восхищении я рассматривала здания-великаны, и тут в одно мгновение мой трамвай вылетел с зеленого поля на мост, колеса оглушительно застучали, я по своей наивности заглянула вниз — под колесами была пустота, невообразимой глубины сияющая золотом бездна! А я ведь ужасно боялась высоты. Я шарахнулась от стекла, упала в проходе, пригнулась так, что видны теперь были лишь крыши и облака. Тошнота прошла не скоро, сбивчивое дыхание никак не хотело входить в прежний ритм, и я, скрючившись, уселась на сиденье, хлопая себя по ватным ногам.

Тем временем между массивными домами-кубиками расползались улочки, похожие на парковые аллеи — там все утопало в зелени и цветах, виднелись скамейки, частые небольшие пруды, где плавали птицы. Все это великолепие было соединено, на мой взгляд, очень ненадежными деревянными мостиками, пролегающими над золотой бездной. Я поймала себя на мысли, что если мне доведется побывать в этих местах, я ни ногой на эти мосты не встану.

А я уже подъезжала к вокзалу — большое, крытое железной крышей сооружение напоминало мне старые вокзалы эпохи паровозов. Я заметила огромные золотые часы на башне вокзала, которые показывали без одной минуты двенадцать, и в тот момент, когда трамвай сбросил скорость и вагон остановился, часы громогласно принялись отбивать двенадцать раз.

К моему удивлению, город оказался совершенно пуст!

Меня тут же охватило трепетное волнение. Мне было страшно покидать этот привычный вагончик, я не могла даже себе вообразить, что меня ждет после того, как я ступлю на перрон. И вот мой транспорт совсем остановился, двери тут же открылись. Я не решалась сделать шаг, меня будто стукнул паралич, и снова мурашки стали наматывать круг за кругом по моей спине.

Я была уверена, что снаружи никого нет, а еще во мне не утихало беспокойство о пропавшем Куроко, мне бы хотелось отыскать его здесь, если все удачно сложится.

И тут черные, как мрак космоса, щупальца, в которых отражались звезды и туманности, медленно, будто ощупывая дорогу, стали заползать в салон вагона, пока я пыталась переставить каменные руки и ноги, они уже схватились за ручку ближайшего сидения, а через секунду в открытых дверях показалась огромная, размером с блюдо для индейки, черная голова, не имевшая шеи, а вместо лица у чудища была белая, без рисунков, маска. Не спеша чудище потянуло голову в мою сторону, и не оставалось сомнений, что сейчас оно меня сожрет. Но вопреки всем моим опасениям на лице — маске монстра не появилось ни зловещего оскала, а появились две черных точки, обозначающих глаза, и улыбка, словно нарисованная черной гуашью на белой бумаге. Слишком много было увидено фильмов ужасов в прошлом, чтобы сразу расслабиться и поверить таким вот улыбкам, поэтому я осталась стоять на месте… Я не знала, на что надеяться. Тогда чудище медленно втянуло в салон трамвайчика все свое тело. Не очень аккуратное, зато понятное лицо смотрело на меня несколько секунд, не меняя улыбающегося выражения на своей маске, вдруг вперед вытянулось одно из щупалец, словно подавая мне руку.

— Не… Бойся меня… — вдруг заговорило оно гортанным звуком, каждый звук клокотал в его горле, а нарисованная улыбка на его лице начала дребезжать, будто там настраивали радиочастоту. — Я… Провожу… Тебя… К нему… Прошу… Трудно говорить…

Его голос зазвучал так жалостливо, словно ему больно выдавливать из себя слова, от этого мой страх немного ослаб. Я медленно протянула ему руку и позволила взять чудищу мои пальцы. И словно бы радуясь, чудище заискрилось всем своим телом и ненавязчиво потянуло меня к выходу из салона трамвая. Оно передвигалось как желе, перетекало с места на место, проворно хватаясь за поручни, без каких-либо усилий втиснуло свое большое тело в узкий проход, и только когда оказалось снаружи, смогло выпрямится в полный рост. Монстр в полной своей величине оказался огромным, а его длинные тонкие ноги оканчивались присосками, прилипшими к каменному перрону.

Как только я спустилась, чудище отпустило мою руку, пропуская меня вперед. Ощущая себя Алисой в зазеркалье, я сделала шаг в незнакомом мире, еще напуганная происходящими вокруг меня странностями, но готовая привыкнуть к ним. Когда же мы подошли к деревянной вокзальной двери в город, то чудище молниеносным рывком проскользнуло вперед, чтобы вежливо открыть мне дверь, и я подумала про себя, что точно так же делал Костя.

Что я там увидела! Там сновало, бегало, ползало и ковыляло бесконечное разнообразие существ: многие напоминали человека, но имели, например, короткие рожки на лбу, или вместо ног — копыта; другие были меньше похожи на человекоподобных животных, а больше походили собак и кошек, свиней и птиц; третьи даже близко не напоминали человека, можно только сказать, что у них было много глаз, несколько рук или короткие осьминожьи щупальца в качестве бороды. И эти странные существа уставились на меня всеми своими глазами — не отрываясь, будто изучая. От такого внимания я оторопела.

Как же я ошибалась, когда решила, что город необитаем!

Невольно я попятилась назад, и очень сильно захотелось вернуться в свой уютный и безопасный желтый трамвай, но, шагнув назад, я тут же уперлась в своего провожатого, который успел закрыть за нами дверь. Он схватил меня за плечи своими щупальцами, без каких-либо усилий поднял в воздух, словно я пушинка, и поставил лицом к толпе. И в этот момент вся эта разношерстная публика вдруг заревела, закричала, заулюлюкала восторженными криками, существа махали руками, ногами и теми конечностями, которыми обзавелись. Некоторые в руках держали разноцветные платки и ими тоже махали, маленький лохматый черт держал маленькие барабанчики и со всей силы колотил по ним деревянными палочками, отбивая безумный ритм. То тут, то там лопались шутихи, бумажные петарды, пространство вокруг наполнялось падающими конфетти и блестками. Потом из толпы вдруг грянул фейерверк, несколько десятков зажжённых петард, пища, унеслись в небо и там взорвались, озаряя все вокруг яркими огоньками.

Я смотрела на представление и не могла взять в толк — это праздник в честь меня? Это меня так встречают? Но почему? Кто я для всех этих существ?

И следующий грохот в небесах разогнал мои мысли, я неожиданно для себя улыбнулась им, затем принялась приветливо махать, потому что любая девушка хоть раз хотела почувствовать себя королевой на параде, от чего толпа еще больше развеселилась. От избытка чувств толпа вдруг кинулась ко мне, я успела лишь издать истошный крик, как эти существа подняли меня над головами и, радостно крича, понесли по улице.

Изрядно меня перепугав, толпа пронесла меня один квартал, потом чудища поставили меня на землю, нежно и аккуратно, будто я драгоценность какая. Прямо передо мной стоял Куроко, который с любопытством наблюдал мой позор. Краска тут же залила моё лицо. Ни одна девчонка на свете не хотела попасть впросак перед симпатичным парнем, а перед таким важным, как Куроко, тем более. Она бы представила, какое мнение он составил о ней, когда увидел торчащую ее вверх ногами, испускающую проклятия и брань во все стороны. Я же молча переминалась на месте, отряхивая одежду, отводила взгляд.

— Пойдем. Он ждет тебя, — холодно произнес он.

Чудища притихли немного, Куроко отвернулся от меня, и в том миг я резко метнулась вперед и поймала его за край рукава. Куроко замер.

— Я… — замямлила я. — Прости меня, Куроко, что повела себя некрасиво. Я не должна была лезть к тебе со своими глупыми вопросами. Если бы я могла возвращать время вспять, я бы так и сделала, меньше всего на свете мне бы хотелось обидеть тебя. Ты показался мне таким интересным, ведь я еще никогда не видела живого духа. Я…

Последовала пауза. И тут толпа утихла, смолкли все голоса разом, а потом, будто волны по морской глади, по толпе побежали шорохи разговоров, обрывки слов, фразы:

— Прости ее, черный лис…

— Ее сердце чисто…

— Она не врет тебе, лис…

— А ну тихо! — рявкнул Куроко.

В то же мгновение все голоса стихли. Наступила тишина, от которой зазвенело в ушах, а я все еще держала Куроко за рукав и чувствовала, как к горлу подступает комок.

— Ладно, — Куроко повернулся ко мне и так небрежно, но в то же время очень ласково, будто я была его младшей сестрой, сказал: — Так и быть, я прощаю тебя.

А потом Куроко сдержанно улыбнулся, и это было лучшим подтверждением его прощения.

— А теперь пошли?

Произнеся это, Куроко приложил маску к лицу, но превратился уже не в маленького лиса, а в огромного зверя, не уступающего размером тигру, и бесшумно лег на лапы, подставив мне свою спину.

— На тебя?! Ты хочешь, чтобы я залезла не тебя?

Черный лис кивнул.

— Не пожалей! — протянула я, делая первую в своей жизни неуверенную попытку залезть верхом на лиса.

И тут толпа снова разразилась восторженными криками, но я уже не испугалась, а ликовала вместе с ними. Лис поднялся, меня качнуло, но я покрепче схватилась за густую шерсть. Лис-Куроко тут же перешёл на легкий бег, отчего я еще сильнее вцепилась в него руками и ногами, а после этого стал постепенно разгонятся. Такой скорости я не ожидала, ветер свистел в ушах, на глазах наворачивались слезы и застилали мне глаза, но я все равно умудрялась смотреть вперед, мне хотелось получше рассмотреть этот город. Лис-Куроко мчался по широкой улице, распугивая толпу, которая все еще стучала в барабанчики, пела, и плясала, и пускала петарды. А за толпой проносились небольшие деревянные двухэтажные дома с покатыми темно-синими черепичными крышами, сами дома тоже были синие, и все это многообразие оттенков синего разбавлялось яркими вспышками красного цвета — рисунками на стенах и воротах в виде птиц или растений.

Больше всего меня удивили деревья, которые росли прямо на крышах этих двухэтажных домов, по всей протяженности улицы они стояли сплошной цветущей стеной.

— Куда мы так торопимся? — я дотянулась до уха Куроко.

Огромный черный лис тряхнул головой вверх, я подняла взгляд и увидела дворец дальше по улице. Сказать, что он был огромен, то это, собственно, ни сказать ничего. Дворец возвышался как гора над всем остальным городом, и ни одно здание, ну, из тех, которые я успела рассмотреть, своими крышами не доставали и до первого этажа. Хотя с виду он и был велик и могуч, его ни украшали флаги или свисающие со стен штандарты, ну, или как их там называют, такие огромные полотна ткани, чтобы любой человек из любого конца города смог увидеть их и понять, чей это дворец. Нет, это было просто очень большое здание, с десятками этажей, похожее на елку. Да, самую обыкновенную елку, только белую. Такого, знаете, оттенка, не могу описать, но когда я смотрела на те стены, глаз словно бы скользил по ним. Рядом красовались такие же белые елочки, но уже поменьше, ну и, собственно, все. Однако форма и цвет — это еще не главное, вот содержание — это, хо-хо, другое дело.

Но об этом чуть позже. А пока волк вывез меня к мосту, такому длинному и широкому, что на нем вполне можно было бы открыть дорогу в несколько полос для любого транспорта. Еще секунду мой извозчик, колебался, потом вступил на мост и понесся по нему с, казалось бы, еще большей скоростью.

Как только я увидела одинокую фигуру, стоящую на другом конце широкого моста, я поняла, что это именно Костя. Глаза еще слезились от ветра, и силуэт был так далек, но сердце мне вторило, что это Костя, и никто иной.

«Наконец-то я нашла его!» — подумала я, и пульс участился.

Противоречивые чувства разрывали меня на части, я была бесконечно рада видеть его снова, и в то же время мне хотелось врезать ему со всей силы за то, что он так поступил со мной. И пока Куроко несся во всю прыть через мост, я выбирала — любить или ненавидеть.

Куроко остановился и присел в десятке шагов от Кости, я соскользнула на землю. Неожиданно Костя раскинул руки в широком жесте, приглашая меня, и я растаяла.

Я бросилась к нему в объятья, напрочь забыв о бушующей внутри меня злобе. Когда он обнял меня, я зарылась носом в складки его одежды. Как же я была счастлива в тот момент, я даже всплакнула от того, что мой путь закончен! Я нашла его в этом странном мире, и теперь не отпущу!

— Милая моя, — начал он очень ласково, — я так рад, что ты добралась сюда, что ты нашла меня.

— Почему ты ушел и ничего мне не сказал? Ты думаешь, я бы не поверила тебе? — сквозь слезу вопрошала я, еще крепче обнимая Костю.

— Я… — начал было Костя, но осекся. — Я не мог поступить иначе. Ведь я — не часть твоего мира.

— Тогда кто ты? — я подняла удивленный взгляд.

Костя нежно провел рукой по моим волосам, затем стер слезинки с покрасневших щек краешком своего длинного рукава и поцеловал меня так, как мог сделать только он.

— Я искатель. Я древнее божество. И я… Пленник. А этот замок, что ты видишь за мной, моя темница. Я уже очень долго ищу ключ от моей тюрьмы, который выбросили мой пленители с уверенностью, что я никогда его не найду. Но я нашел его у тебя.

— У меня? — мои глаза округлились.

— Да! — улыбнувшись, ответил Костя. — Твой кулон, что принадлежал твоей матери.

Я залезла в карман пальто и достала его.

— На! — я развернула перед Костей ладонь. — Если это спасет тебя, конечно, бери!

Я увидела, как резко изменилось лицо Кости: в глазах вспыхнул огонек, уголки его рта дернулись, рука медленно потянулась к кулону.

— Теперь мы будем вместе? Я ничего не понимаю, но сердце хочет быть с тобой. Ведь я люблю тебя, Костя.

Его пальцы уже нависли над голубой каплей, желая выхватить свое спасение, но неожиданно замерли. Последовала короткая пауза, после которой Костя молча закрыл мою ладонь, оставив кулон нетронутым.

— А знаешь, — Костя нежно мне улыбнулся, — оставь это себе на некоторое время. Давай я покажу тебе дворец. Ты проделала такой путь, наверняка устала. А я ждал так долго, что могу подождать еще немного. И, отвечая на твой вопрос… я тоже хочу быть с тобой, ведь я тоже полюбил тебя. Но чтобы быть со мной там, куда я отправлюсь, тебе нужно пройти ритуал.

Я не могла поверить своим ушам — мы будем вместе! Конечно, я готова была пойти на любые жертвы. Все, что угодно ради него!

— Если я могу остаться рядом, то никакой ритуал меня не испугает! — выпалила я, ни на секунду не задумываясь.

Костя кивнул и улыбнулся так, будто другого ответа он и не ожидал. Я оглянулась, желая узнать, пойдет ли Куроко с нами, но позади не было уже никого — черный лис снова исчез без следа.

Мы вошли в высокие толстые ворота, я залюбовалась на створки.

— Это что, драгоценный камень? — спросила я в недоумении, высвобождаясь из Костиных объятий.

Я подошла к одной из створок, чтобы потрогать ее, потому что глазам не верила.

— Да. Ворота сделали из цельного куска нефрита. А изображена на них древняя битва, которая произошла еще в те времена, когда ваша цивилизация еще только вставала на ноги. Как-нибудь я расскажу тебе эту историю.

Я водила пальцами по каменным выемкам, уголкам, смотрела не моргая, будто завороженная, и дивилась тому, как детально скульптор изобразил на них те события. Я бы еще так долго простояла, если бы Костя не потянул за собой во внутренний двор.

В неимоверно длинной прихожей — так, по-простому, я назвала то помещение, куда мы зашли с улицы — на полу лежал широкий красный ковер, такой мягкий, что подошвы моих сапог тонули в ворсе. Шесть покрашенных в красный цвет колонн высотой с восьмиэтажный дом, по три с каждой стороны, подпирали куполообразный потолок. Я присмотрелась к верхней части колонны и увидела каменного мускулистого гиганта с очень страшной физиономией — вся в огромных клыках, разрисована так дико, что чудилось, как его красные глаза смотрели вниз на всех входящих в замок столь злобно, что у меня похолодело в животе.

— Это демоны Они. Вернее, просто их изображения. Тут нечего бояться.

— Да уж, — не совсем доверяя его словам, бубнила я, — ты посмотри, как злобно они на нас уставились. Того гляди, сейчас набросятся!

Костя рассмеялся в голос.

— Не бойся, любовь моя, я смогу тебя защитить!

Я притянула его к себе и поцеловала в губы. Он ответил…

Когда мы закончили целоваться, я заметила, что нас ждут. Шесть женщин в черных масках стояли по три с каждой стороны ковра, одетые в одинаковые кимоно незабываемой красоты — совершенно белое полотно, а на краях длинных рукавов и подола вышиты россыпью цветки хризантем красного цвета. Как только я посмотрела в их сторону, они вежливо поклонились мне.

— Ох, — слегка удивленно, будто подзабыв, проговорил Костя, — это мои служанки. А теперь это и твои служанки тоже. Можешь просить у них все, что хочешь, все будет исполнено.

— Ты серьезно? — воскликнула я от радости, но, взглянув на их маски, осеклась. — А почему они в масках? Да еще и черных… — прошептала я Косте на ухо, чтобы они меня не услышали.

— Это мой приказ! — произнес Костя вдруг так громко и отчетливо, что я вздрогнула. — Они тоже духи, — продолжил он спустя несколько секунд. — И чтобы ты не пугалась их истинных обличий, я приказал выковать для них маски, чтобы они носили их и были хоть немного похожи на людей, пока ты не привыкнешь.

— Мы будем стараться, господин! — ответили все шесть служанок хором и тут же поклонились.

Их голоса звучали достаточно приятно, и я подумала, что, возможно, смогу привыкнуть к этим черным маскам. С другой же стороны, во мне вспыхнула любопытство узнать, какие эти духи в их истинном виде, но пока я его придержала, до лучших времен.

— Милая, — обратился ко мне Костя, взяв меня за обе руки, — что бы ты хотела сейчас? Может быть, ванну после долгой дороги, или поесть, или поспать? Эти девушки проводят тебя и сделают для тебя все, что ты пожелаешь.

— А ты не пойдешь со мной? — выпалила я, боясь оставить его.

— Нет, любовь моя, у меня еще дела. Поскольку ты изъявила желание пройти ритуал, то мне нужно заняться его приготовлением, — произнес Костя и поцеловал меня в губы очень нежно. — Я присоединюсь к тебе очень скоро. А пока, может быть, ты примешь ванну!?

Я нехотя согласилась.

И представила, что вот сейчас он отпустит мои руки и уйдет, а я так и останусь стоять одна, и мне стало так больно, защемило сердце, ведь я его нашла, чтобы больше не расставаться, а теперь что получается? Костя снова уходит? Но вдруг, будто видя, как мне горестно, Костя наклонился ко мне и стер побежавшие по моей щеке слезы своей щекой.

— Я встречу тебя после ванны и кое-что тебе покажу. Договорились? Это будет сюрприз.

Я опять неохотно кивнула, всхлипывая, стараясь не разрыдаться.

Потом Костя посмотрел мне в глаза так пристально, будто хотел что-то увидеть, и улыбнулся улыбкой, полной любви; я почувствовала, что смогу ему снова поверить, и только тогда отпустила его руки. Через секунду Костя удалился в ближайшую комнату, одна из служанок с поклоном открыла ему дверь, стремительно подобрав кимоно и сев на колени.

Служанки были ненавязчивы и очень вежливы, я проследовала за ними в большую комнату, которая также находилось за расписной деревянной раздвижной дверью, это была купальня. В центре ванной комнаты располагался высокий двухметровый деревянный чан, полностью заполненный горячей водой; я поняла это, когда увидела густые столбики пара. В комнате было достаточно влажно и душно, а я в своем толстом пальто быстро начала потеть. В одежде мне суждено было находиться недолго, две служанки подошли ко мне и очень аккуратно принялись раздевать меня, но от такой неожиданности я встрепенулась и дернулась вперед, чтобы избежать их прикосновений — мне было уж слишком не по себе от этих «служанок».

— Простите, госпожа, если своим поведением мы разгневали вас, — хором сказали служанки ангельскими голосами и тут же все разом поклонились. — Если госпожа желает, она может раздеться самостоятельно, за ширмой.

Я осмотрела ширму с горным пейзажем: бурлящий водопад, срывающийся вниз с могучих скал, а на склоне высокой горы, прямо над водопадом, росло одинокое сильное дерево, с которого ветер срывал слабые листья и уносил за собой. И глядя на эту картину, я мысленно махнула на все рукой — черт с ним, с этой боязнью неизвестного, может быть, пора уже все-таки начать рисковать, раз вскоре рука об руку с Костей я буду путешествовать там, куда путь для человека закрыт, и мне встретятся вещи куда более странные и пугающие, чем эти служанки в черных масках.

Я вернула взгляд на служанок, которые так и зависли в поклоне, ожидая моего ответа.

— Ладно, — ответила я подрагивающим голосом, — можете сами раздеть меня.

— Как прикажет госпожа! — синхронно ответили служанки, их голоса звучали слегка непонятно, будто они были не рады, что я выбрала их, а не ширму.

Служанки выпрямились. Я специально расставила руки в стороны, чтобы им было удобней снимать с меня пальто. Я наблюдала за их движениями и за их руками: ловкие тонкие пальцы, похожие на пальцы робота, только слегка касались краев моей одежды, но очень быстро и эффектно сняли с меня сначала пальто, потом толстовку, затем джинсы. Сначала была волна стыда — сейчас они увидят меня в белье — и захотелось прекратить все это, убежать за ширму, но я сдержалась и позволила полностью раздеть себя. Они действовали очень деликатно, действительно обращаясь со мной как с госпожой, и я понемногу перестала чувствовать неловкость.

Служанки молча усадили меня на невысокий резной деревянный табурет, двое присели на колени по бокам от меня, а двое других принесли тазик с водой, мыло и две мочалки. А оставшиеся две замерли у входа. Затем они по очереди смачивали водой мочалку и натирали ее мылом до обильной белой пены; запахло сиренью и лавандой. Они начали с рук, постепенно намыливая все мое тело, стирая пот и грязь, а их механические пальцы, хоть и вызывали у меня мурашки, но были такими же теплыми, как и человеческие. Потом они окатили меня горячей водой с головы до ног, смывая мыльную пену; я зажмурилась и зажала нос пальцами. После этого одна из служанок принялась мыть мне голову подушечками своих твердых пальцев. У шампуня был чудесный аромат, я совершенно утонула в невероятно приятных и расслабляющих движениях служанки.

Дальше была ванна. Они подставили лесенку к деревянному борту и подали мне руку, чтобы я смогла подняться в чан. Когда залезала в воду, я заметила в стороне большую, двухуровневую круглую жаровню на треноге, где на первом уровне горел огонь, а на втором грелись камни — гладкие, похожие на гальку. У этих камней было особое назначение. В ванную меня уложили в полусидячее положение, я села на специальный приступок так, чтобы грудь была выше уровня воды, и как только я устроилась поудобней, одна из служанок подошла сзади и стала не спеша массировать мне плечи. И этот массаж вогнал меня в такое блаженство, что я даже пошевелиться не могла, а температура воды, которая показалось мне очень высокой, сделали свое дело так, что от удовольствия я ощущала себя в блаженной неге.

Одна из служанок подошла к жаровне, подобрала одной рукой рукав кимоно, чтобы тот не залез в огонь, взяла второй рукой сверху наваленной кучки камней одну гальку, затем подошла к ванне и беззвучно опустила его в железный сетчатый рукав, что находился под водой, от чего температура воды почти сразу начала увеличиваться.

— Госпожа довольна температурой воды? — выждав полминутки, вежливо поинтересовалась служанка, я кивнула, не в силах даже открыть рот.

А про себя подумала, что в этой недолго свариться.

Секунды для меня растянулись на часы, а часы сжались в секунду, время исказилось для меня, но из сладкой дремы меня вытянул мягкий голосок сообщавший, что пора бы покинуть столь божественную обитель. Я не возражала, однако сама не могла даже подняться, и меня бережно извлекли из ванны сильные руки двух служанок, и стало даже немного стыдно за мою беспомощность и лень. Впрочем, смесь недовольства и стыда главенствовала во мне недолго, ровно до того момента, когда я уже поднялась из ванны в полный рост и почувствовала, как остываю — тут же ко мне вернулась ясность мыслей. Способность передвигаться самостоятельно, что я хочу подчеркнуть, ведь я из ванны на пол спустилась уже сама, отказавшись от их помощи. Ну, и о чем я только думала, ступая босыми мокрыми ногами по гладкой древесине подставленной лесенки: с каждым шагом я боялась, что вот — вот поскользнусь. Что это был за припадок гордости и самостоятельности, да конца я и сама не знала.

Я остановилась обеими ногами на очень мягком коврике, на меня тут же надели простой халат из тонкого белого шелка и предложили пройти в соседнею комнату, чтобы одеться для встречи с господином, как подобает. В комнате не было никакой мебели, кроме маленькой скамейки у стены и ящика на ней; служанки встали сбоку от меня, я приняла это как сигнал остановиться. Последняя из строя служанок отделилась, бесшумно подошла к стене и раздвинула створку двери, которую я сначала не заметила. Перед моим взором предстало раскинутое на специальной вешалке кимоно. И какое же оно было красивое! Нежного розового цвета, на нем был рисунок из россыпи маленьких цветов белой ромашки, крупных бутонов фиолетовых и желтых хризантем, скрученных бутонов розовых лилий и крохотных цветочков темной сирени, цветы тянулись вдоль правого плеча и правого рукава, а на подоле эти цветы были соединены в букеты.

— Боже мой! — прошептала я, прикрыв рот рукой.

А в следующее мгновение мне предложили его надеть. Это невероятно, но я до сих пор помню, как шуршал шелк, когда служанки надевали на меня столь причудливые одежды. Одновременно с этим мне высушили и уложили мне волосы в элегантный пучок, проткнув длинной спицей. Кимоно село на меня как влитое. Вопреки моим ожиданиям передвигаться в нем было удобно, обилие слоев не делало одеяние жарким или тесным. Осталось завершающее действие — нанести макияж. Я боялась, что сейчас они разукрасят меня в белый цвет, как тех гейш из японских фильмов, я молчала, когда, они обмакнули кончики своих кисточек в тушь и тени. И какое же было облегчение, когда я увидела отражение в зеркале — они накрасили меня так, как бы я сама себя накрасила.

Я задержалась у зеркала, чтобы полюбоваться на себя, точно это была вовсе не я. Да и можно ли было узнать ту Сашу, которая вчера пряталась в одеяле в своей серой комнате, умывалась слезами и выла, как зверь, в этой прекрасной фарфоровой статуэтке.

— Ты великолепна! — услышала я Костин голос еще до того, как заметила его за спиной.

С неприкрытым восхищением он осматривал меня. Хотела бы я броситься ему навстречу, обнять и расцеловать его, но этот наряд будто что-то переменил во мне; все, что я могла себе позволить сейчас, это тихонько просеменить к нему навстречу. Он прижал меня к себе, как принимают в руки самую дорогую вещь.

— Я так рада тебя видеть. — шептала я ему, а у самой наворачивались слезы от радости.

— Ну-у-у, — протянул он ласково, — не плачь, любимая. Для слез нет повода. Пойдем.

Рука об руку мы пошли по просторным коридорам дворца, который хоть и был роскошно украшен и обставлен великолепной мебелью, благоухал ароматами, наполнялся ненавязчивой музыкой, все-таки был пуст. Я подумала: как же Костя жил раньше в этом пустом и столь огромном дворце? Представляла себе, как ему было одиноко среди этой роскоши без живого общения. Могли ли духи составить ему компанию в его заточении?

Вскоре мы пришли в большую квадратную комнату, здесь стоял большой стол с разнообразными кушаньями, в углу неприметная служанка в маске играла для нас на сямисэна кроткую мелодию. С балкона открывалась волшебная панорама на ночной город, он утопал в разноцветных огнях под стенами замка. Завороженная блеском и роскошью, я никак не могла опомниться, вышла на балкон сделать пару глубоких вдохов свежего воздуха, чтобы прояснить сознание. Костя последовал за мной и обнял, прижал к себе и поцеловал в висок.

Неожиданно в воздух устремились десятки разноцветных огней, начали взрываться, озаряя темное ночное небо великолепными вспышками ярких красок. Салюты так грохотали, что я просто не могла сдержать свой восторг, меня разрывало чувство неописуемого счастья.

«Не этого ли я так хотела?» — подумалось мне.

— Эти существа на улицах, твой чудесный замок, твой друг лис-оборотень, а еще эти наряды и прочее… Антураж не походит к твоему имени. Я права? Скажи мне, — начала я, когда мы сели за стол, — как тебя зовут на самом деле?

— Я… — начал было Костя нерешительно.

— Мне привычней называть тебя Костя, — перебила его я, запихивая себе в рот кусок вкусного пирога. — Принцев не зовут так, боюсь, это какое-нибудь имя из двадцати слогов, и я его, ты уж прости, не смогу выговорить.

Я весело улыбнулась, наблюдая за его растерянностью, Костя вдруг погрустнел и опустил ложку на тарелку.

— У меня нет имени. — медленно произнес он. — Вернее, есть, но оно было украдено у меня, когда меня бросили в эту темницу.

— Имя можно украсть? Мне непонятно, как можно это сделать, — оторопела я.

— Здесь возможно многое, — отозвался Костя.

Я проснулась из-за того, что луч полуденного солнца беспардонно светил мне в глаза сквозь щель между ставнями балконной двери. Вдруг в груди кольнуло.

— Костя! Милый! — испуганно позвала я.

— Да, любимая, — отозвался Костя приятным, ласковым голосом откуда-то из глубины комнаты.

— Идем ко мне под бочок, — поманила я его.

— Я бы с радостью, но отсюда ты просто великолепна, и я бы хотел еще немного полюбоваться на тебя.

Оказалось, что Костя уже был одет, он сидел на стуле в углу комнаты.

— Я не имею права торопить тебя, счастье мое, но я уже закончил приготовления к ритуалу, про который тебе говорил. Жду только тебя, — произнес он деловито.

— Уже? Хорошо! — я тут же вскочила.

Кимоно валялось на полу еще со вчерашнего вечера. Торопливо я трясла блестящее тряпье, не понимая, как вообще оно может сложиться в строгий наряд. Костя улыбался, будто умилялся моей неуклюжести.

— А твои служанки могут снова помочь мне одеться?

— Можешь не утруждаться, я принес тебе твою старую одежду. Надень ее, — и Костя показал пальцем на табурет, где увидела свои аккуратно сложенные вещи.

Я постаралась одеться быстро, так как чувствовала Костино нетерпение из-за предстоящего ритуала. Узкие джинсы будто сопротивлялись, молнию заедало, пуговицы на блузке выпадали из петель, волосы рассыпались и путались, поэтому я жутко разволновалась. Из вещей я оставила в комнате зимнее пальто и сапоги — во-первых, я слышала, что в Азии в помещении в сапогах ходить было не принято, во-вторых, пальто очень теплое, а за окном сверкало лето.

И вот мы пошли.

Помещение, куда привел меня Костя, было поистине огромно! Большой, совершенно белоснежный от пола до потолка зал с покатыми стенами, свод не подпирала ни одна колонна, а в его центре, словно маленькая планета, вращалась сфера, покрытая сотнями живых иероглифов, они бегали то быстро, то замедляясь. Чем ближе мы приближались, тем бледнее становились иероглифы, как будто бы тушь растворилась в воде; стали всплывать круги, большие и маленькие, образовывали красивые симметричные узоры из геометрических цветов.

— Что это за место? — ахнула я.

Костя вместо ответа меня слегка подтолкнул к сфере:

— Можешь подойти ближе и потрогать. Это мои врата. Сейчас они запечатаны, но с твоей помощью они откроются. Ты мой ключ.

Я обернулась на Костины теплые слова и улыбнулась ему, мне нравилось, что он торопиться избавиться от своих зачарованных оков, чтобы быть вместе со мной; он воодушевлял меня, потому что боролся за наше счастье.

Подойдя к сфере, я нерешительно протянула руку, и вот мои пальцы коснулись ее — она была ледяная, как вода в реке зимой, от прикосновений контуры кругов расплылись, словно я трогала еще не высохший рисунок, а потом снова вернулись на место, как только я убрала руку. Я подошла вплотную и погрузила руку в сферу уже по локоть, но меня не била дрожь от холода — странное это было чувство, как будто я мерзну, но не замерзаю. Тогда я стала обходить сферу по кругу, веселясь как ребенок, вырисовывая загогулины и наблюдая, как круги расходятся, а потом сходятся вновь. Костя тоже пошел за мной, он наблюдал за моим ребячеством, но тут я остановилась, увидев это…

Я показала на черные следы, которые оставались после каждого его шага.

— Костя, что это? — я почему-то раньше их не замечала.

— Ах, это? — обернулся Костя на свои следы. — Это мои тюремщики. Куда я — туда и они.

Я ошарашенно пялилась на черные отпечатки сапог, и, честно скажу, они наводили на меня ужас.

— Чего они хотят? А они нам не помешают? — спросила я.

— Нет, — хмыкнул Костя презрительно. — У нас с ними… Так сказать, договор, и они получат обещанное не раньше, чем я выберусь из этой тюрьмы. Не бойся, милая, я не дам тебя в обиду, хоть я и пленник, но у меня еще осталась немного силы! — добавил ласково Костя, хлопнув себя по плечу.

Вдруг в одной из стен отворилась дверь, и в белый зал вошла служанка с небольшой подушечкой в руках, когда она подошла к Косте, я увидела, что на подушечке лежит мамин кулон.

— Для чего он тебе? — удивилась я.

Костины пальцы уже готовы были схватить маленькую каплю, как вдруг кулончик дернулся и метнулся ко мне в руки, словно он был куском железа, а я магнитом. Когда маленькая вещь оказалось в моей руке, сфера за моей спиной вдруг уплотнилась и мертвой хваткой притянула мою руку. Я попыталась с силой вытащить руку из сферы, но кисть, казалось, застряла намертво, а моя рука с кулоном прижалась к груди так сильно, что я почувствовала боль. Одновременно с испугом и диким восторгом Костя смотрел то на меня, то на сферу.

— Костя! Мне страшно! Помоги мне! Что происходит?! — билась я в панике.

Во рту вдруг все разбухло, словно бы надувался воздушный шар прямо на языке, в глазах помутилось, все залило ярким светом, челюсть заклацала, и изо рта не моим голосом громогласно прозвучало:

— ТЫ НЕ ОСВОБОДИШЬСЯ, ПОКА НЕ РАСКАЕШЬСЯ В СОДЕЯННОМ! ПОКА НЕ СМОЕШЬ ПОЗОР ДОБЛЕСТЬЮ! И ПОКА НЕ СОЕДИНИШЬ ТО, ЧТО БЫЛО ТОБОЮ РАЗОРВАНО!

Вмиг все погасло и затихло. Я могла двигать руками и ногами, как хотела. Кулон в моей руке лежал смирно, как ему и полагалось.

— Костя, милый. Что это было? — произнесла я из последних сил.

Но Костя молчал.

Я свалилась на пол от бессилия. Время шло, а силы возвращались очень медленно, а все ждала, что Костя вот-вот подойдет, успокоит меня, унесет меня прочь от этого ужасного места.

— Это она! — я вдруг услышала Костин голос вдалеке.

— Помоги мне. Сил нет подняться. — шептала я.

Но Костя словно бы не слышал меня.

— Поднимите ее, — в его голосе зазвучал грубый приказ, — я хочу посмотреть.

Твердые руки служанок схватили меня за плечи, и сейчас в их руках совсем не было нежности и учтивости, а лишь сила и грубость. Они подняли меня над полом, как несут покойника на отпевание, и не было сил даже головы поднять. Я не видела и не понимала, что происходит вокруг меня.

Кто-то подошел. Это был Костя, я догадалась по яркому цвету его зеленого кимоно, и обрадовалась, думая, что вот сейчас он все исправит. Костя схватил меня за волосы и резко дернул, поднимая мою голову. В глазах его были холод и безразличие. Он просто меня осматривал, как какую-нибудь вещь.

— Костя! Что ты делаешь? — из глаз побежали слезы, я ничего не понимала, словно бы впала в оцепенении, и смотрела на все его действия, будто находясь за стеклом.

— Да-а-а, — прошептал Костя задумчиво, — она — ключ!

— Костя? Что ты делаешь? Помоги мне! — шептала я в горячке.

— Костя? — наконец-то он обратил на меня внимание. — ДА НЕТ НИКАКОГО КОСТИ! — закричал он мне в ухо, а потом добавил тихо: — Костя — очередная маска.

И одним легким движением он сорвал маску с лица, с ненавистью швырнул ее о пол, а она звонко дзынькнула и разлетелась на тысячи осколков.

— Как же я устал притворяться хорошим, любящим… — злобно цедил Костя, или, вернее, уже не Костя. Тот, кто оказался под маской, был очень похож на Костю, только изо лба торчали два небольших рога.

Я уже окончательно перестала что-либо понимать, и просто смотрела на него остекленевшими глазами.

— Ладно. Ладно. Спокойней… — он вдруг начал говорить сам с собой, как будто уговаривал себя. — Все это ради дела, ради дела.

Костя все повторял и повторял последнею фразу, словно мантру, он ходил по залу кругами, закрыв лицо руками, и с каждой следующей фразой его речь понемногу стихала.

— А-а-а-а! — закричал он так громко, что затряслись сами стены. — Ну, знаешь, хорошая моя, если бы ключ не попытался защититься, спрятавшись в тебе, я бы тебя уже убил! — навис надо мной Костя. — А так мне придется выковыривать его из тебя! И выживешь ли ты при этом, еще большой вопрос.

Затем он хмыкнул, уголки его губ поползли вверх, и Костя засмеялся, так тихонечко, как бы предвкушая, что сейчас будет, и в этой его улыбке было само безумие.

Мне к тому моменту было уже все равно, мой мир рухнул, меня снова предали и бросили. После каждого расставания я умудрялась склеить свое разбитое сердце и жить дальше, но сейчас… Осколки моего сердца лежали в руинах, и мне уже не хотелось их собирать.

Я не почувствовала боли, когда Костя приступил к действию. С неистовой злобой он разодрал мне грудь, пытаясь добраться до того, что спрятано внутри, я совершенно отчужденно смотрела на вращение сферы, сознание по капле покидало меня, я теряла связь с миром, и мне так не хотелось, чтобы последним моим воспоминанием была картина, где Костя убивает меня.

И я бы умерла там от рук древнего божества в ту минуту, если бы те, кто писал мою судьбу, не решили здорово удивить меня.

Огромная клыкастая пасть неожиданно сомкнулась передо мной, поглотив Костю целиком, затем она мотнула головой и выплюнула его с такой силой, что он пролетел через весь зал и, проломив стену храма, исчез. Служанки тут же бросили меня на землю и кинулись на черную шкуру того огромного существа, что так неожиданно пришло ко мне на помощь. Твердые пальцы этих кукол-служанок превратились в маленькие клинки, и они то и дело сверкали в серебряном свете сферы, но черный зверь был быстр и силен и словно деревянные игрушки разбросал всех служанок, а потом метнулся ко мне.

— Забирайся! — прорычал голос.

Я не знаю, откуда взялись силы схватиться за его черную шкуру и влезть ему на спину, если честно. В мертвой хватке служанок какая-то часть меня уже смирилась со смертью, и вот, почувствовав, что я не одна, неожиданно решила бороться, чтобы прожить еще несколько мгновений. Так или иначе, тело нашло в себе силы, чтобы затащить себя на спину этого зверя.

— Держись! — громко прорычал лис и метнулся вперед.

— А ну стоять! — раздался крик Кости. — Закрыть ворота!

Обернувшись, я заметила, как из обломков вырывается Костя и бросается за нами в погоню вместе со своими служанками. Он бежал так быстро, что я поверила, что ему под силу догнать нас.

И вот они — врата, и вот он — выход, и зверь ускорил бег, а затем одним мощным прыжком вылетел наружу до того, как нефритовые врата с оглушительным грохотом захлопнулись, а дальше его когтистые лапы застучали по деревянному мосту.

Я последний раз кинула взгляд на замок и увидела, как Костя вылетает за ворота, но стоило ему преодолеть границу замкового двора, как сотни красных плетей обвили его руки, ноги, шею и не давали больше сделать и шага, тянули его назад во дворец.

— СХВАТИТЬ ЕЕ! — разнесся над мостом его разгневанный крик.

Черные тени стремительно отделились от его ног, выросли и превратились в больших чудовищ наподобие того, что встретило меня на станции. Они бежали быстро, но мы были быстрее, и вскоре черный зверь уже пересек мост и стремительно ворвался на главную улицу, распугивая всех жителей. Но дальше он бежать не стал, а резко свернул на более узкую второстепенную улочку, а затем снова — в проулок, а там неожиданно остановился.

— Я не могу увести тебя из города! — услышала я запыхавшийся голос Куроко, он обернулся снова человеком, потому что сил не осталось.

После этой бешеной гонки двигаться я не могла, поэтому Куроко бережно держал меня на руках, притаившись в углу проулка.

— Ты должна найти способ выбраться сама.

— Но… Как же… — пыталась я что-то возразить.

— Я могу отвлечь их, чтобы они потеряли твой след… — его слова начали вдруг тонуть в пространстве, а я стремительно погружалась в сон, теряя сознание. — Доберись до трамвая… Только так ты сможешь уехать в свой мир… Я отвлеку их… А теперь спи…

— Подожди… — из последних сил я еще пыталась возражать, но Куроко что-то сделал со мной — я почувствовала, как его пальцы легко нажимают мне в область шеи, и провалилась в сон.

* * *

Когда я открыла глаза, Куроко уже не было. Слышался шум, чьи-то невнятные голоса, крики, возня. Вскоре мой разум вернул контроль над телом, оно заныло от боли. Надо мной, в узком проеме деревянных крыш, медленно плыли густые белые облака, я даже увидела в вышине стаю белых птиц, что летели клином, и подумала о том, куда же могут лететь эти птицы в потустороннем мире? Может быть, здесь тоже есть теплые страны? Есть юг, куда они стремятся, чтобы перезимовать? А птицы вскоре улетели и оставили меня одну с моей болью, которая тут же сковала и стала нашептывать мне, травя меня своим ядом. И я заплакала.

Я не могла ни оказаться на другом конце мира, ни провалиться под землю, ни улететь в облака, я была здесь, на этой неудобной лежанке, со своей невыносимой болью в теле и в душе, со своими кошмарами. Тут я услышала, как недалеко от меня что-то с грохотом упало с высоты, затем послышался мужской громкий и недовольный крик. Мне стало страшно, и я без промедления повиновалась порыву: спустила ноги с лежанки и вслушалась в происходящее. А звуки все приближались в мою сторону, вот-вот все действие должно было развернуться передо мной, я с нарастающим напряжением наблюдала из своего укромного места на улицу.

И тут снова грохот! Это ящики ударились об угол дома и с треском разлетелись в щепки, в этот же момент в проулок, где я находилась, хохоча, свернула девочка лет восьми. На голове у этой девчушки из-под копны густых огненно-рыжих непричесанных волос возвышались лисьи ушки, а за спиной развевались три очень пушистых хвоста. Девочка-лисичка в свою очередь тоже заметила меня, ее взгляд изменился. Она так удивилась, будто человека раньше в своей жизни не видела, и не заметила торчащей под ногами палки, о которую она споткнулась и, пролетев вперед, растянулась на грязной земле проулка.

— Где она?! — через секунду послышались разгневанные крики за поворотом, и перед входом в проулок остановились два низкорослых существа в набедренных повязках, похожих на гигантские картофелины: сморщенные, шершавые, с тонкими ногами и руками, с длинными носами, покрытыми мелкими бородавками, с большими красными глазами, над которыми сидели густые черные, стоящие торчком, брови. Оба преследователя держали в руках свернутые хлысты.

— А-а-а! Вот она! — показала на девочку-лисичку один из картофелин. — Держи ее!

Они вбежали в проулок, и меня, огромного гиганта по сравнению с собой, почему-то не заметили. А в это время девочка-лисичка уже оправилась от позорного падения и попыталась встать, но вдруг вскрикнула от боли, когда ступила на левую ногу и снова упала.

— Ха! — торжествующе, злобно вскричала одна картофелина. — Теперь не убежишь, воровка! — и размахнулась своим хлыстом, девочка попробовала увернуться, но хлыст опутал ей руку.

— Попалась! — процедил второй из картофелин, скалясь в кривой ухмылке и показывая на свет не менее кривые зубы разной длины.

— Эй! — вдруг воскликнула я, поддавшись импульсу. — Ей же больно!

Обе картофелины тут же обернулись на мой голос и, увидев стоящего перед ними великана, отпрыгнули назад от удивления, но кнут не бросили.

— Зачем вы обижаете эту девочку? — кричала я на перепуганную живую картошку.

— Она…

— Она воровка! Она украла у нашего босса деньги!

— Они обворовывали бедных лавочников, — вдруг запротестовала девочка-лисичка, — вымогали у них деньги!

— Молчи! — злобно взвизгнула картофелина.

А потом слегка взмахнула кнутом, и девочка-лисичка замерла — ее янтарные глаза заволокла бело-молочная пленка, а руки упали на землю, словно это были простые тряпки. Я смотрела на все это с удивлением и злобой, но вдруг поняла, что имею неоспоримое преимущество в росте и силе, как великан, и, сделав шаг в сторону обеих картофелин, закричала:

— Что вы с ней сделали, гнилые картофелины?! А ну отпустите ее!

— А как тебе вот это, дылда! — спохватился овощ, размахнулся своим кнутом, и я почувствовала, как маленькая кисточка на кончике кнута даже через одежду прижгла мне кожу. Было больно и неприятно, словно бы я неаккуратно сунула руку в крапиву. Потом жестокая картофелина слегка тряхнула рукой, и я ощутила, как покалывает и немеет в кончиках пальцев той руки, вокруг которой обвился кнут.

Я не собиралась терпеть незаслуженное наказание от уродливых овощеголовых притеснителей,и мне хватило силы выдернуть кнут из их рук.

— А-а-а-а! — закричали оба картофелины сразу. — На нее не действует!

— А ну, пошли прочь отсюда, пока я не запекла вас в мундире! — грозно произнесла я и топнула ногой для пущего эффекта.

В панике картофелины бросили кнут, на котором держали девочку, и бросились наутек, чуть не налетев на стену позади себя. Когда обе картофелины скрылись за углом, я подошла к бедняжке лисичке. Ее глаза все еще были белы как снег. Тогда я аккуратно сняла с ее руки кнут и откинула его в сторону, затем потрясла ее за плечи.

— Ты меня слышишь? — сказала я.

Еще несколько секунд взгляд маленькой лисички бесцельно смотрел мимо меня, а потом белая пелена начала уходить, и взгляд ее желтых глаз вновь стал наполняться жизнью.

— А-а-а! — вдруг закричала она и, в попытках отползти подальше от меня, снова оперлась на больную ногу.

— Спокойно! Спокойно! — я выставила раскрытые ладони вперед. — Я прогнала этих картофелин!

— Кого? — удивленно уставившись на меня, спросила лисичка.

— Ну этих… С кнутами. Они были похожи на большие картофелины, — не удержалась я и весело хмыкнула.

— А, эти… — задумчиво произнесла девочка, потирая руку, вокруг которой недавно был обвит кнут.

— Больно, наверное? — сочувственно поинтересовалась я, глядя, как она натирает обожженное место.

— Ничего! — сказала та бодро и слегка улыбнулась. — К синякам не привыкать.

Она отодвинула рукав своего красного кимоно, с разноцветными рисунками в виде актеров театра «Кабуки», только здесь фигурки актеров в смешных и страшных масках были маленькие и исполняли разные миниатюрки — то это было сцена драки, то любви, и я, посмотрев на ее руку, ужаснулась от увиденного: все, от запястья до локтя, украшал один большой ярко-лиловый синяк.

— Боже мой! — проговорила я в ужасе. — Долго заживать будет. А теперь еще и нога… Позволь я тебе помогу.

И я протянула руки, чтобы поднять ее и перенести на мою твердую и неудобную лежанку. Я подумала, что это все же лучше, чем она будет сидеть в грязи на сквозняке. Но девочка вдруг недоверчиво отшатнулась.

— Чего это ты ко мне руки тянешь? Не надо! — огрызнулась она.

Я замешкалась от такой неожиданной грубости, а девочка, виновато прошептав себе под нос, добавила:

— Я сама.

— Брось сопротивляться, я лишь хочу перенести тебя на мою лежанку, все лучше, чем сидеть в грязи! — я пыталась выглядеть максимально добродушно. — А ругать меня будешь потом.

Пока я переносила ее на лежанку, лисичка молчала, продолжала смотреть на меня с удивлением, кажется, не каждый день она встречала в этом городе людей. Я ступала аккуратно, боясь поскользнуться, ведь проулок действительно напоминал загон для скота: черные разводы на белой штукатурке стен, слой грязи на земле, обильный мусор, валялись разбитые и гниющие ящики, и запах гнилой еды в дальнем конце проулка шел из открытой бочки.

— Давай посмотрим, что там у тебя, — проговорила я серьезным и убедительным голосом врача. — Мой отец учил меня, как оказывать первую помощь, — говорила я, пока брала маленькую ножку лисички, снимала красную замшевую туфельку и осматривала ногу. — Он когда-то давно служил в армии. Был в горячих точках, еще до того, как встретил мою маму, и многому там научился. А потом и мне кое-что показал…

Я дотронулась до лодыжки, от чего девочка взвизгнула.

— Понятненько, — констатировала я. — Сильный ушиб, все опухло, сустав двигается, значит, это не вывих. Синяк пройдет, но пока лучше тебе полежать здесь, пока боль не утихнет.

— Почему ты мне помогаешь? — удивленно и спокойно произнесла та.

— Я… Я не знаю. Просто я почувствовала, что должна тебе помочь. Должна была прогнать тех гадких… кто бы они ни были. Ты ребенок, вряд ли ты совершила что-то ужасное.

— Но, но… но… — протянула лисичка. — Ты же совсем меня не знаешь. А вдруг я заодно с ними, вдруг я преступница, и как только ты отвернешься, я наброшусь на тебя! — в последних ее словах прозвучала угроза.

— С такой ногой вряд ли, — улыбалась я, пытаясь скрыть страх.

А ведь в ее словах была правда, я ничего не знала об этом мире и этом городе. Из всех моих местных знакомых один оказался огромным оборотнем, а второй пытался меня убить, притворяясь любимым человеком.

— Заодно ты с ними или нет, дело твое. Как только пройдет боль в ноге, можешь идти, куда захочешь, и я тебя больше не потревожу. Пока отдохни, — мне вдруг стало грустно от своих слов, я-то в глубине души надеялась, что эта встреча окажется приятной.

Я села недалеко от нее, на край соломенной лежанки, проулок накрыла тишина. Я могла слышать завывание ветра в железной трубе на крыше, постепенно вновь погружаясь в черное болото своих безрадостных мыслей. Через некоторое время, когда я обернулась узнать, как там мой пациент, я никого не увидела. Неужели я так сильно ушла в свои мысли, что не заметила, как она встала и ушла? Я вздохнула и мысленно пожелала ей удачи, чтобы она снова не попалась этим картофелинам.

Мое внешнее спокойствие шло вразрез с внутренними ощущениями. Я пребывала в панике, потому что не знала, что мне делать. Для себя я решила, что как только улица станет безлюдной, пойду искать остановку трамвайчика.

Как вдруг…

— Эй! — меня окликнул голос, и сразу уже я подняла глаза. — Лови.

Я в последний момент успела поднять руки и поймать… Яблоко.

— Голодная? — радостно проговорила треххвостая лисичка, улыбаясь, и, пройдя деловито мимо меня, запрыгнула на лежанку. — Я Ита. А тебя как зовут?

— Саша… — ответила я, не веря своим глазам. — А ты почему вернулась?

— Ну, знаешь… — протянула Ита, откусив большой кусок яблока, продолжила с набитым ртом: — За мной должок. Хоть я и не просила, ты вступилась за меня. Поэтому это будет моей благодарностью. Ты помогла мне, я помогу тебе.

— Ну-у-у. Раз ты этого так хочешь, — я пожала плечами, потом взглянула на Иту, и та только «угукнула», продолжая наслаждаться яблоком, откусывая от него большие куски. — Я сижу босая в грязном проулке, у меня нет ничего, кроме этой вонючей соломы. Это ужасно смешно, но я даже не знаю, где я. Мне бы очень пригодилась твоя помощь. Отведи меня на станцию, где стоит желтый трамвай.

Ита помолчала немного, подняв глаза к небу.

— Ты хочешь, чтобы я проводила тебя на вокзал?! К дыре? Я уже и не помню, когда я там была в последний раз.

Я недоуменно уставилась на нее.

— Ну-у-у… Как тебе сказать, этот трамвайчик — есть дыра, или нора, ну в общем — выход из города. Но станция уже давно не работает. Вернее, работает, но только когда привозит кого-нибудь, а уехать не получится. Обратно она не пускает.

Я продолжала недоуменно пялиться на Иту, пока та настороженно не отодвинулась от меня и не пробурчала:

— Ты так смотришь, как будто не понимаешь, о чем я говорю.

— Если честно, то не очень, — я нахмурилась. — А он сказал, что я смогу уехать.

— Кто? — удивленно спросила Ита.

— Неважно. Я вижу, с твоей ногой все в порядке. Чудеса! — отмахнулась я. — Ну так ты меня отведешь?

— Отведу, — уверенно произнесла Ита, спрыгивая с лежанки. — Пошли через главную улицу, так короче.

Я последовала за девочкой-лисичкой прочь из проулка. У меня в голове творилась полная каша — какая нора, какая дыра? И если Куроко сказал, что я смогу уехать, то смогу ли я уехать? Эта девочка-лисичка говорила обратное! И прежде, чем что-то решить, я бы хотела получить больше информации, а пока подумала: «Буду слушать и запоминать!»

Мы миновали маленькую второстепенную улочку, где сновали разнообразные существа всех размеров и цветов, которые при этом косились на меня подозрительными взглядами, когда я проходила мимо, я боязливо улыбалась, чтобы казаться безобидной, и старалась уступать всем дорогу, дабы не нарываться на неприятности, так как мне хотелось побыстрее убраться из этого города. Глупо было расслабляться, ведь меня искали. Я поняла это, когда моя нога вступила на переполненную главную улицу, и тут же увидела его — то существо, что встречало меня на станции. Оно сидело на крыше одного из домов, крутило белым лицом из стороны в сторону, словно ястреб, выискивающий свою добычу. Все так же красиво переливалось его тело с мерцающими звездами на ночном небе. Вот только большая белая маска на лице выражала злобу.

Я тут же отступила назад в тень косой улочки, пока оно меня не заметило.

— Эй, ты чего делаешь? — возмущенно воскликнула Ита, когда я затаскивала ее обратно за угол дома.

Меня вдруг окутал страх такой силы, что я с трудом могла дышать. Я глотала ртом воздух, пытаясь выгнать из головы мысли о том, что если меня поймают — а я ведь четко слышала последние слова Кости, — то они снова будут пытать меня, сделают мне больно и точно убьют. На моей груди не осталось и капли крови, однако сердце кололо, словно я вернулась обратно в замок и снова умираю. Я села на землю, обхватив колени руками, и пыталась успокоить себя…

— Ты чего испугалась? — взволнованно спросила Ита, — Этих, что ли? Стражей Правителя в оковах? Но почему?

— Они поймают меня… — пролепетала я сквозь зубы.

— Поймают? Но… — Ита задумалась, а потом медленно подошла ко мне и, отодвинув своими тонкими пальцами волосы с моего лица, всмотрелась мне в глаза. — Великие боги! — руки Иты затряслись, и она отпрянула. — Так это ты! Тебя радостно встречала вся улица?! Я видела тебя, когда ты выходила из вокзала, и тебя провожал лично страж Правителя в оковах.

Ита подошла ко мне и села рядом, выпрямив ноги, чем вызвала некоторое недовольство у проходящих.

— Во дела! — на выдохе произнесла Ита. — Логично предположить, что ты не хочешь, чтобы тебя поймали?

Я кивнула.

— А чего Правителю от тебя было нужно?

Я молчала, не хотела отвечать, не хотела вспоминать.

— Ладно, — после некоторой паузы немного разочарованно констатировала Ита, — можешь не отвечать. Что бы он там ни делал с тобой, уверена, тебе досталось. Это я вижу. Значит, будем идти в обход! Это дольше, и может быть опасно, но… — Ита мне улыбнулась. — Я проведу тебя, ведь за мной должок. А для начала тебе нужна новая одежда, а то в этой ты слишком бросаешься в глаза. Здесь никто так убого не одевается. Вставай, пошли!

После этих слов Ита одним рывком очень ловко вскочила на ноги и протянула мне руку. Я посмотрела на нее, и мне стало легче, ощущение поддержки заставило меня идти дальше и бороться. Так что я схватила ручку Иты и так же быстро вскочила на ноги.

Тень и Полутень

Честно скажу: одежду, которую мне достала Ита, она просто украла. Причем сделала это очень ловко, никто не заметил пропажи сухих вещей с вешалок, а сама я стояла в сторонке и наблюдала за всем этим. Не скажу, что мне было очень стыдно, в итоге выбора особого не было: либо стать соучастницей преступления, либо терпеть постоянные косые взгляды прохожих, как будто я сбежавший из местного цирка клоун. Поэтому я выбрала первое, и пока Ита стояла на стреме, я переодевалась в то, что она добыла для меня: большая бежевая рубаха, широченные штаны шоколадного цвета по типу украинских шаровар и длинный пояс, правильно завязать который у меня получилось только после нескольких подсказок Иты. Украденные тапочки оказались мне впору, а свои длинные черные волосы я перевязала резинкой, сделав себе хвостик на затылке. Свою старую одежду пришлось выкинуть.

— Ты там переоделась? — возмущенно зашептала Ита, выглядывая из-за угла. — Там эти… Стражи Императора рыщут по всей улице! — продолжила шептать она, ежесекундно высовывая нос на улицу.

— Готова! Куда идти? — испуганно проговорила я.

— Я думала, что мы сможем пройти по малым улицам, двигаясь параллельно главной, но, видимо, там везде уже шныряют эти стражи.

Я подошла к Ите, и та уступила мне место, чтобы я посмотрела. И правда, двое тех существ тщательно и бесцеремонно обыскивали каждый магазин, каждый прилавок, заглядывали под крышку каждой коробки или бочки, в которой, по их разумению, я могла бы прятаться. Укрыться было поистине негде, да и попробуй мы сейчас влиться в толпу, нас наверняка обнаружили бы. Я в ужасе отпрянула от угла и посмотрела на Иту, та стояла неподвижно, очень серьезно задумавшись, а ее взгляд был устремлен на узкий проход между домами, который скрывала полутень.

— Ита? — проговорила я, дотронувшись до ее плеча.

Лисичка слегка вздрогнула, когда почувствовала мое прикосновение, и взглянула на меня, а взгляд ее был тяжелым.

— Мы пойдем через полутень! — уверенно сказала Ита. — Я иногда использую эти проходы, чтобы быстрее перемещаться по району. Там стражей почти не бывает, но там опаснее, чем на свету. Главное, не заходить в тень. Поняла?

От меня ускользнул смысл слов Иты — тень, полутень... Разница незначительная, верно? Я решила, что Ита мой проводник и знает, что делает. Других вариантов я предложить не могла, немного растерялась и напомнила себе маленькую девочку, которая за шоколадку пошла с незнакомым мужчиной в лес. Каждого из нас учили: никогда не доверять незнакомцам! Но сейчас я оказалась в прямо противоположной ситуации, в которой слепо доверилась незнакомому сверхъестественному созданию, которого даже не знала.

Я и Ита шагнули в полутень, и, преодолевая границу света, я почувствовала лишь приятную прохладу летней ночи. А когда мы вышли на полупустую улицу, освещенную развешанными на карнизах домов желтыми бумажными фонарями, вокруг которых уже витала мошкара, я поняла, что попала в ночь этой улицы, где высоко в небе висела полная луна. По сравнению с бурлящей энергией оживленной суеты на светлой стороне эта улочка, казалось, должна вот-вот уснуть — ее обитатели по большей своей части сидели вдоль домов на лавочках и, пуская в воздух струи белого дыма, неспешно раскуривали трубки, делая глубокие затяжки. Немногочисленные прохожие переходили от лотка к лотку, выбирая товары, либо просто стояли, облокотившись на прилавок, либо не спеша беседовали с продавцами.

Казалось, никто нас не замечал. Ита шла впереди так величаво, будто не боялась ничего, я же напряглась, как натянутая струна. Должна сказать, что продаваемая продукция практически не отличалась от того, что можно было найти и в наших современных магазинах: тут были мясо, рыба, овощи, фрукты, домашняя утварь, одежда, даже оружие, так что мой взгляд долго не задерживался ни на одном прилавке.

Я вглядывалась поверх покатых крыш домов, в очертания тех зданий-кубиков, что я наблюдала, когда въезжала в город, но они практически тонули в сумерках, и единственными, что были ярко освещены, это окна. Я пыталась заглянуть за застекленные створки и хоть одним глазком увидеть, кто там живет, если у них мебель, висит ли люстра под потолком, но они были слишком высоко, чтобы мой взгляд мог что-либо разглядеть. Иногда я видела силуэты, тени, что на миг мелькали в окне и тут же пропадали. Я размышляла: а может быть, там тоже живут духи, есть ли у них дети, маленькие духи, есть ли работа, есть даже домашние животные? Мне приятно было пофантазировать на эту тему, ведь если вскоре я отсюда уеду, то так ничего и не узнаю.

Меня резко вырвала из моих мыслей Ита, которая схватила меня за руку и потащила в обратном направлении.

— Черт! И тут они! — ругалась Ита.

Я обернулась и обомлела — стражи шарили и тут, настойчиво не хотели отставать; эта улица в полутени не была для меня безопасной, и надо было вновь искать путь обхода.

— Да чтоб вас! — Ита так резко остановилась, что я даже налетела на нее сзади. — Да что же это такое?

И вот впереди трое стражей перегородили нам дорогу, отрезав путь. Я начала судорожно оглядываться, искать, где бы укрыться, пока еще есть время, пока они не увидели нас. Но Ита опередила меня и, вновь потянув за рукав, скользнула между прилавками, оттолкнув очень грубо со своего пути какое -то белое существо, одетое в синее кимоно, у которого на лице было множество глаз. Оно, конечно, начало возмущаться, брови его нахмурились, но Ита даже ухом не повела, и все тащила меня за собой в очень узкую щель между домами, в которую можно было протиснуться только боком. Невзирая на грязь и липкую слякоть на стене, я старалась не отставать от Иты. Страх гнал меня невидимыми кнутами вперед, и я даже не заметила, как уходя все дальше в узкий проход, мы погружались в тень.

Другой конец был заколочен, Ита резким ударом ноги опрокинула стоящие у выхода из проема деревянные ящики и гнилые доски, и мы смогли выйти на небольшую площадку, вот только шуму было много, я испугалась, что нас могут услышать.

— О боги! Мы в тупике! — в отчаяние констатировала Ита, подходя к забору на другой стороне. — Нет! Черт! Не туда! — шепотом начала ругаться она, а потом не удержалась и с силой пнула лежащий на полу разломанный деревянный лоток, от чего тот отлетел и, ударившись о стену, развалился в труху.

— Тише, Ита! — взмолилась я полушепотом, пытаясь ее утихомирить. — Иначе нас услышат и схватят.

— А какой толк?! — не унималась Ита, раздражаясь еще больше. — Мы в тени! Ты что, не видишь?

Я огляделась. И правда, здесь тень была намного гуще, а луна, пусть и такая же полная, уже не была такой яркой, невозможно было разглядеть ни соседних домов, ни дворов, ничего. Вдруг послышался шорох и скрежет, как будто кто-то шел за нами по тому узкому проходу, из которого мы только что вышли. Я вздрогнула, прижалась к Ите, судорожно ища спасения, лисичка в ответ тоже обняла меня, и я почувствовала, как она дрожит. Чем ближе был звук, тем дальше мы отступали назад, пока не уткнулись спинами в забор.

"Все, — подумала я, — Костя нашел меня, и мне недолго осталась, как…"

Я и Ита так сильно вжались в деревянный забор, что вдруг две доски за нами отошли и провалились назад. Недолго думая, я отпустила Иту и, развернувшись попробовала еще нажать на доски. К моей радости, они поддались. Я поняла, что гвозди в досках уже давно проржавели, а дерево прогнило, и нужно было приложить совсем немного усилий, чтобы в заборе образовался спасительный проход.

— Скорее, Ита! — прошипела я и полезла между деревянных досок.

Иту уговаривать было не пришлось, она тут же юркнула за мной в проделанную щель, а потом я мягко прислонила доски на место, как будто так и было. И через несколько мгновений за забором послышалась громкая возня и треск ломающего дерева. Мы замерли, стараясь не издавать не звука, боялись даже дышать, чтобы случайным шорохом не выдать себя. А звуки все продолжались, и было понятно, что, кто бы ни рыскал сейчас там, он это делал очень тщательно и скрупулёзно. А потом все стихло…

Звуки возни оборвались очень неожиданно, и нас с Итой накрыла тишина, в которой слышалось только учащённое биение наших сердец. Мы простояли так еще некоторое время, пока окончательно не убедились, что преследователи убрались восвояси и можно перевести дух да оглядеться.

А оказались мы в саду, меж высоких деревьев на которых росло множество яблок, груш, слив и абрикосов. Ита бесцеремонно взобралась на ближайшее из деревьев, ловкая, словно белка, и сорвала несколько желтых спелых груш. Они были такие сочные, что сок бежал по рукам и шее. Я и не подозревала, что была такой голодной. И в то же время неприятно было ощущать себя воровкой, забравшейся в чужой сад, а у каждого сада должен быть свой сторож, и мне очень хотелось поскорее уйти отсюда. А Ита, напротив, хозяйничала вовсю, будто это был ее личный сад: она бегала по высокой траве от дерева к дереву, срывала фрукты.

Сторож сада, однако, подкрался незаметно.

— Кто здесь?! — пробурчал сердитый голос.

Я развернулась на голос и обомлела — у того, кто нашел нас в саду, была голова без лица. От страха Ита выронила из рук все фрукты, что у нее были.

То существо без лица было похоже на обычного человека: телосложение среднего мужичка лет сорока пяти, почти полностью лысого, только с маленьким пучком волос, собранным в тугой конский хвостик на затылке. В сером кимоно и с большим фонарем, подвешенным на деревянную палку. Я с огромным трудом могла сдержаться, чтобы не закричать, даже закрыла себе рот рукой, и тут же рядом стояла Ита, глаза которой чуть не вылезли из орбит. Лисичка вдруг пикнула, готовая завизжать, но я успела тоже закрыть ей рот рукой.

— Воруете у госпожи, негодяи?

Я удивилась: зачем ему фонарь, если у него нет глаз? Еще у него был меч, с виду настоящий, самурайский, и свободной рукой он держался за его ножны, чтобы пустить его в ход незамедлительно, если попытаемся бежать.

— Эй, слышь, Кацухиро! Я тут воров поймал! Крали фрукты прямо из сада госпожи, — обратился безликий к кому-то еще.

— Вижу! Вижу! — ехидно произнес второй голос, будто радовался, что поймал лису в курятнике.

Мне даже оборачиваться не хотелось, чтобы вновь не уткнуться взглядом в очередного чудовищного почти-человека, а вот Ита обернулась на новый голос и опять чуть не закричала, так что мне пришлось снова закрыть ей рот рукой.

— Может, отведем их к госпоже? Пусть сама решает, что делать с этими воровками, а, Кацухиро? — сказал первый безликий, водя вокруг нас фонарем.

— Точно! — подхватил второй. — Отведем к госпоже! Пусть решает.

— Вот ты, длинная, — первый с силой толкнул меня рукой вперед, — шагай за Кацухиро, и мелкая пусть идет следом. А вздумаете дурить, мы изрубим вас на куски и отдадим поварам нашей госпожи, авось из вашего мяса получится что-нибудь вкусное.

После этого первый безлицый придвинулся ко мне слишком близко, и я почувствовала, как встают дыбом волосы у меня на затылке.

— Пошли за мной, воровки, — с явной злобой пробурчал голос Кацухиро, и мы двинулись по саду.

— Ты знаешь, кто это? — шепотом спрашивала я Иту, пока мы шли.

— Молчать, — рявкнул безлицый, что шел сзади.

Но Ита ничего не ответила, а только подняла на меня глаза, на которых блестели слезы, и помотала головой; я попыталась приобнять ее, чтобы немного успокоить, но Ита вдруг с силой резко и злобно оттолкнула мою руку и отошла.

Я могла понять ее, ведь фактически из-за меня мы оказались в такой ситуации, и у нее было право сердиться. Когда помогаешь незнакомцам, кажущаяся безопасной дорога может привести к большим неприятностям. Но как бы дико ни звучало, плен, в котором мы оказались, меня пока устраивал, ведь если рассудить, то лучше мне было быть схваченными этими чудовищами, намерения которых мне были неизвестны, нежели оказаться в руках Кости, где я наверняка погибла бы.

Пока мы шли через большой сад, я пыталась понять, как мне и Ите выбраться отсюда, и я не хотела отчаиваться, пока своими глазами не увижу ту госпожу, к которой вели нас сторожа.

Нас вывели из сада на дорожку, которая была выложена камнями и хорошо освещена бумажными фонарями, висящими на воткнутых по бокам дорожки бамбуковых шестах. Только тут я заметила, что у этих безлицых есть, так сказать, глаза — огромное множество больших и маленьких глаз были расположены на красных, неестественно толстых ступнях, они все были широко открыты и буквально пялились на нас с Итой, а когда глаза увидели, что я тоже смотрю на них, то как живые расступились, и на открытом участке кожи образовались сначала губы, потом они разомкнулись, открывая рот, полный черных зубов.

Рот гаркнул так, что я подпрыгнула:

— Чего пялишься?!

Я тут же отвернулась.

Дорожка пролегала мимо плотно закрытых деревянных панелей, за которыми, в хорошо освещенном помещении, царила праздничная суета — звенели железные кастрюли, шкворчало масло на сковородке, стучали тарелки, дзынькали бокалы и не смолкали возбужденные голоса, а еще на улицу просачивались очень вкусные запахи, от которых потекли слюни.

Потом дорожка сделала поворот к другому дому, нас заставили снять обувь и оставить у крыльца. Затем нас повели по широкому деревянному проходу вглубь особняка, мимо необычного, как мне показалась, места: там, на песке, стояли разного размера камни, а вокруг них, словно гребнем, были проделаны борозды.

За следующим поворотом нас встретили еще более непонятные создания, чем эти безлицые, хотя и не такие жуткие. Если честно, я сначала не поняла, что увидела. Только спустя несколько секунд я с уверенностью могла сказать, что перед моими глазами предстали зонты — японские бумажные зонты из промасленной бумаги, я такие видела в мультиках, но эти зонты были как будто живые: пара очень красивых и накрашенных женских глаз располагались прямо на белой бумаге с изображением летящих журавлей, маленький ротик с тонкими губками, густо накрашенными красной помадой, и одеты они были в красивые кимоно, а из длинных рукавов высовывались белые широкие ленты.

Зонты приветственно улыбнулись Коцухиро при встрече.

— С возвращением, Кацухиро-сама! — мелодичными женскими голосами хором проговорили живые зонтики и поклонились. — Все ли спокойно в саду у госпожи? — после поклона вежливо поинтересовались они.

Безлицые тоже в ответ учтиво поклонились, а потом ответили.

— Вот, воришек поймали в саду, Каса-сама, — Кацухиро кивком указал на меня с Итой. — Ведем к госпоже, пусть решает, что с ними делать.

Зонтики охнули от таких слов, прикрыв рты рукавами, и удивленно округлили глаза.

— Конечно! Конечно! — заверещали зонтики. — Мы проводим вас. Госпожа будет оповещена об этом происшествии.

И после этих слов зонты развернулись и, в прямом смысле этого слова, запрыгали по крыльцу.

"Вот же подпевалы", — подумала я.

Нас привели ко входу в большую комнату, видимо, за ней и ожидала нас госпожа, я поняла это, когда увидела, насколько красиво и богато здесь смотрелись раздвижные деревянные панели и светильники по сравнению с другими комнатами, к тому же они не состояли из отдельных маленьких ячеек, как остальные, а были одной большой картиной, на которой был нарисован красный лев, приживший правой лапой огромный зеленый шар.

Девушки-зонты остановились по обе стороны двери и как по команде сели; я увидела, как их кимоно немного распахнулось снизу, и на свет показался самые обыкновенные деревянные палки.

"Действительно, зонтики!" — подумала я.

Синхронно они распахнули створки, нас впихнули в очень просторную комнату, а двери за нами незамедлительно закрылась, и безлицые тут же кинулись на пол кланяться, тогда как я и Ита остались стоять.

И перед нами предстала госпожа этого особняка.

— Госпожа Футакучи-сама, — не поднимая головы, произнес первый безлицый, который и поймал нас в саду, — я поймал двух воришек, которые воровали у вас яблоки и груши. Я привел их на ваш суд, госпожа, решайте.

Затем, не говоря ни слова, госпожа махнула рукой, и оба прислужника убрались так быстро, что я даже не успела заметить, как они исчезли. Мы остались одни — я и Ита, которая дрожала, как осиновый лист на ветру, и прижалась ко мне, ища укрытия за моей спиной и, казалось, забыв, что пять минут назад была зла на меня. И опять же я не могла ее за это винить.

Чтобы понять, почему мы так сильно испугались, нужно непременно присутствовать на этом ужине…

Метров в пяти от нас мягкий пол заканчивался, дальше возвышался настил из татами, где на толстой шелковой подушке сидела очень красивая женщина в великолепном темно-фиолетовом кимоно с изображением крупных белых цветков сакуры. Ее взгляд был очень печален, а голова слегка наклонена, но она не смотрела на нас, а была словно не здесь, а где-то в другом месте, очень далеком. Перед ней стоял низенький черный столик, точно в центре которого находилась маленькая белая чашечка, наполненная рисом; женщина очень изящным движение парных палочек в руке хватала маленькие щепотки риса и не спеша отправляла себе в рот, а потом долго пережевывала, перед тем как взять следующею порцию… Ну а ее длинные, черные, как тень, волосы, казалось, вели свою собственную жизнь и были похожи на щупальца спрута. Бесцеремонно, жадно, дико они хватали еду со множества тарелок, подносов и таких же маленьких столиков, что были расставлены позади женщины на татами, и неистово отправляли туда, что явно находилось на затылке у этой госпожи. К слову, ни к чему, кроме своей маленькой чашки с рисом, госпожа в сиреневом кимоно не притронулась, и более того, даже не смотрела в сторону этих изысканных яств. Мусор, тарелки, куски еды летели во все стороны, засоряя настил, но несмотря на это, пожирание не останавливалось ни на секунду. Мне слышалось отвратительное причмокивание и чавканье, от чего захотелось убраться отсюда подальше, чтобы только не слышать этих ужасающих звуков.

— Воришки, говоришь… — громко пропищал голос, не переставая жевать, при этом губы женщины были неподвижны. — Ну давай посмотрим на них, госпожа!

Женщина слегка подняла брови, и вот только тогда я поняла, что сейчас она смотрит именно на нас.

— Ну-у-у! — протянул пискляво-визжащий голос. — Мятежный дух, который уже давно потерял одну часть себя и почти утратил вторую, и… Человек! — удивленно взвизгнул голос. — Интересно. Очень интересно.

Ее щупальца вдруг перестали хватать и запихивать в затылок еду, все побросали и потянулись к нам. Я могла поклясться, что в тот момент перестала дышать, почувствовала, как волосы по всей моей голове встают дыбом, но я ничего не могла сделать и только безропотно наблюдала, закованная в оковы страха, как сальные волосы госпожи Футакучи дотрагиваются до меня.

— М-м-м, — смакуя каждое прикосновение, произнес голос, — какая нежная кожа. Ни худа, а в меру упитанна. Отмытая...

Я чувствовала, как ее волосы-щупальца залезают ко мне под одежду, обвиваются вокруг моей талии, касаются груди, а затем шеи, сдавливая ее, За моей спиной негромко вскрикнула Ита, видимо, эти волосы и до нее добрались.

— Что же мне с вами делать? — ее голос стал звучать спокойно, будто я пойманная в смертельные объятья удава жертва.

— Отрубить руки за воровство!

Наступила пауза, видимо, монстр обдумывал этот вариант всерьез.

— Не-е-ет, — промурлыкал удав, — зачем же портить столько прекрасное и юное тело. А может… — волосы уже полностью оплели меня и Иту, продолжая все же двигаться у меня под одеждой. — МНЕ СЪЕСТЬ ВАС?

В ту же секунду волосы стянули нас похлеще самой тугой веревки и, подняв над полом, быстро пронесли над головой госпожи, и я наконец увидела, чтобы было у этой женщины сзади и кто с нами разговаривал. Огромный рот, наполненный десятками длинных кривых зубов, в которых застряли кусочки еды, а еще из того рта ужасно воняло падалью.

— РАБОТА! — закричала я в голос первое, что пришло мне в голову, когда я кожей почувствовала близость зубов этой твари.

— Что? — недоуменно проговорил голос, снова вернувшись в свое пискляво-визжащее состояние.

— Работать! Мы будем у вас работать! — проговорила я после того, как дала себя пару секунд прийти в себя.

— Но у меня и так полно работников.

— Мы… Мы отработаем все, что украли, а вы сможете съесть еще больше еды! — лихорадочно пыталась я раскрутить ту мысль, что пришла мне в голову. — Мы будем помогать на кухне, в саду, да где угодно. Лишние руки — больше угощений!

Как я вообще додумалась до такого, до сих пор понять не могу, но глядя на реакцию этого существа, я поняла, что попала в точку. Видимо, у чудища поменялись планы, оно расхотело нас есть и вернуло на порог комнаты, хотя волосы все еще продолжали крепко держать нас. Спустя мгновение, я услышала, как Ита шепчет что-то про себя, но шорох ее губ был настолько тихим, что я ничего не смогла разобрать.

— Ну что ж, — вдруг подал голос писклявый монстр, — вы можете мне сослужить. Отправлю вас в услужение моей домоправительнице, будете ей помогать.

И только тогда щупальца отпустили нас и вернулись к новому неистовому поглощению оставшихся блюд, как будто, пока разбирались с нами, успели проголодаться.

— Спасибо, госпожа Футакучи! — сказала я и поклонилась.

— КАСА! — неожиданно взвизгнул голос.

Из-за раздвижных панелей, через которые мы вошли, запрыгал и встал рядом со мной тот живой зонтик-девушка, которая встретила нас, когда мы шли сюда. Зонтик очень учтиво поклонился и проговорил нежным женским сопрано:

— Слушаю вас, госпожа Фатакучи-сама.

— Отведи этих двоих к Фуруи Моппу, пусть пристроит их куда нужно, — чавкая и не переставая запихивать себе в рот все новые и новые порции еды, пропищал голос.

— Как прикажете, госпожа. — зонтик снова поклонился учтиво и плавным движением рукава, откуда высовывался конец ленты, показал нам пройти в боковую дверь.

И только когда я и Ита оказались за закрытыми дверями подальше от этого чудовища, я смогла громко выдохнуть. Мы и не догадывались тогда, что это было лишь начало нашего пребывания в особняке.

Зонт небрежно махнул нам рукавом и быстро попрыгал по крыльцу, мимо большого вишневого дерева. Мы старались не отставать, и, чуть поспевая сама, я еще тянула за собой Иту, которая еле-еле переставляла ноги; выглядела она очень скверно — глаза остекленели, она была похожа на тряпичную куклу в тот момент. Я чувствовала, что должна о ней позаботиться, будто это моя младшая сестра.

Мы, следуя за зонтом, которая всю дорогу не проронила ни слова, обогнули вишневое дерево, и, открыв перед нами очередные раздвижные панели, она грубо втолкнула нас во внутрь суетящейся, шумной, вкусно пахнущей кухни. А дальше, зонт-девушка прокричала так громко, что ее слова смогли пробиться через гул голосов других шнырявших работников кухни, которые к слову, тоже все были теми или иными ожившими вещами

— ФУРУИ-САМА! ТУТ К ТЕБЕ НОВЕНЬКИЕ НА СЛУЖБУ!

Затем резко и грубо задвинула деревянную панель и была такова, наградив меня напоследок недружелюбным взглядом.

Я застыла у двери.

— Эй, черненькая? — я слышала голос, но не сразу поняла, что обращались ко мне.

В глубине кухни за столбами пара, поднимающимися из множества больших кастрюль, я разглядела старуху, сидящею на высоком табурете у стены, и когда мы встретились взглядом, она помахала мне, подзывая к себе.

— И рыжую прихвати!

Я, держа Иту за руку, вклинилась в толпу, чтобы аккуратно пройти, но почти сразу ощутила толчки, недовольные взгляды и ворчание: мол, места и так нет, так куда же ты лезешь. Но на моей стороне был большой опыт толкотни в набитых доверху городских автобусах, в конце концов я пробилась, оставив позади шипящих поваров, испытывая чувство облегчения.

Фуруи Моппу была старой потрепанной временем шваброй: скрученный ворс, которыми, когда-то мыли полы, теперь полностью побелел и сбился в узел, ленты, которые у здешних обитателей были вместо рук, превратились в грязный шнурок, и я подумала: «Неужели вещи и в самом деле могут стареть?»

А еще мне показалось, что эта старая швабра была особенной — будто ей гораздо больше лет, чем всем этим вещам, работающим на кухне, которые лишь слегка напоминали людей, со всеми кривыми сучковатыми конечностями. Будто бы чем дольше она пробыла вещью, тем больше стала похожа на человека? Ее «палка» напоминала иссушенное тело, на тонких плечах висело белое, как снег, кимоно, на котором не было ни следа кухонной грязи, ноги она сложила по-турецки, и было слышно, как хрустит дерево, когда Фуруи Моппу ерзает на стуле, а три толстых и коротеньких пальчика держали длинную, изогнутую, закрученную в спираль трубку. Фуруи Моппу не спеша сделала глубокий затяг и выдохнула такую большую струю дыма, что меня обволокло всю, и я некоторое время ничего не могла разглядеть. Машинально я стала отмахиваться от густой дымки, потому что не терпела курящих людей, и вдруг дымка превратилась в стаю белых бабочек, которые разлетелись в стороны, а потом она заговорила.

— Так вот кто ворует у нашей госпожи! — голос старухи был низким и звучал спокойно, не прерываясь. — Отработать, значит, хотите?

Я кивнула.

— Ты…

Ее вдруг прервали.

— Фуруи-сама! Фуруи-сама! Попробуйте, пожалуйста, и скажите, чего не хватает?

Это была поломанная сковородка в грязном кимоно. Она поднесла к губам Фуруи столовую ложку, как мне показалась, томатного супа, которую держала не менее грязной лентой; та подула и, облизнув губы, попробовала.

— Добавь еще перца, посоли побольше да помешивать не забывай, — проговорила со знанием главная повариха.

— Спасибо, госпожа Фуруи-сама! — быстро пролепетала сковорода и, поклонившись, засеменила по полу маленькими ножами.

— Молодежь! — со вздохом выговорила старуха. — Не минуты покоя. Всех учить надо. Вот и бегают ко мне по пустякам. Так… — протянула Фуруи и затянулась еще раз.

А мне снова пришлось разгонять горькую дымку, но на этот раз вместо бабочек были стрекозы.

— Я Фуруи Моппу — управляющая этой кухней. Заведую всей едой, что готовится для госпожи. А госпожа любит вкусно поесть. А ты, черненькая, ты умеешь готовить?

— Я… Не очень… Нет.

— Ты чего мямлишь! — прошелестел голос старухи. — И обращайся ко мне Фуруи-сама или госпожа Фуруи. Это понятно?

— Да! Э-э-э... Понятно, Фуруи-сама… — быстро отчеканила я.

— Эх, хэх-хэх, — выдохнула Фуруи-сама после третьего затяга, и на этот раз дымка рассеялась упавшими на пол кузнечиками, которые тут же ускакали. — Не бойся меня, девочка! Я не съем тебя. Я уже слишком стара и устала, чтобы выдавливать из себя гнев. Но тем не менее, я устрою тебя и эту рыжую лисицу на тяжелую работу, чтобы вы смогли отдать долг госпоже и не попасть к ней на обед.

— Хорошо, Фуруи-сама! — я кивнула.

— Эх, хэх… — прокряхтела старуха и, взяв стоящую около ее высокого стула тонкую бамбуковую палку, резко хлестнула свой стул.

— Вперед! Покажем новеньким их место!

После ее слов простой деревянный стул ожил и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пошел с кухни. Я последовала за ними и потянула за собой Иту, которая по-прежнему не могла прийти в себя. Ушли мы недалеко, буквально свернув направо за угол, Фуруи-сама махнула своей бамбуковой палкой, и раздвижная панель распахнулась в обе стороны, открывая проход в маленькую чистую комнатку.

— Эй, черненькая! — обратилась ко мне Фуруи-сама. — Вот там, в шкафу, возьмёшь себе и рыжей девчуне футон и одеяло. Сегодня готовьтесь. А завтра с утра вас разбудят. Будете упрямиться — прикажу побить вас палками.

С этими словами Фуруи-сама развернулась чтобы уйти, но неожиданно остановилась.

— Эй, черненькая! Тебя звать-то хоть как? — обратилась она ко мне, стоя уже у двери.

— Саша, госпожа Фуруи-сама.

— Саша, значит… — она несколько раз проговорила мое имя, словно смакуя очередное блюдо, и вид у нее был такой, будто блюдо ей не нравится. — Тьфу, дурацкое имя! Ну да ладно, Саша, для слуги пойдет. А эту лисицу, как звать?

— Ита, Фуруи-сама.

— Эх, хэх-хэх. Принесла же мне на голову нелегкая моя карма двух девок непутевых, — и затем Фуруи-сама улыбнулась, открывая беззубый рот.

Уходя, Фуруи-сама снова махнула палкой, закрыв за собой дверцы, и мы с Итой остались наедине.

В комнате, под потолком, висел небольшой круглый фонарик, в котором металась яркая точка, когда я заглянула вовнутрь, то увидела, как перелетает от стенки к стенке удивительное насекомое, похожее на бабочку, края ее крыльев, лапок и кончики длинных усиков были уже почерневшими, тогда как крылья ярко горели желтыми переливами. Но долго я не смогла любоваться фантастической бабочкой, ее свет, словно свет от лампы накаливания, причинял моим глазам боль и неудобство, и я в конце концов отвела взгляд. Потом, оставив Иту стоять посреди комнаты, я быстро залезла в шкаф, нашла нам два чистых матраца да пару одеял. Я постелила их в углу комнаты, чтобы не помешать жильцам комнаты, привела Иту и уложила ее, бережно накрыв одеялом. Она уснула почти мгновенно, стоило ее голове коснуться подушки.

— Прости меня, — я аккуратно убрала с ее лица волосы. — Я вытащу нас отсюда, я обещаю тебе.

Я произнесла эти слова больше для себя, чтобы наполнить свое сердце надеждой, хотя и понятия не имела, как мы можем выбраться из лап пожирающей все вокруг госпожи Футакучи. Мне было страшно внутри давящих стен этого дома. Реальность была жестокой, как холодный напиток в зимний день, мысли, словно корабли, напоролись на рифы обстоятельств и, разбившись, стали дрейфовать по океану неизвестности. Что мне оставалось в тот миг — ничего! Я заплакала. Я так просидела, пока слезы не устали течь, потом залезла под одеяло, не раздеваясь, и точно как Ита уснула, только коснувшись подушки.

Когда меня разбудили чьи-то настойчивые толчки, я не сразу поняла, что происходит вокруг меня. По-прежнему светил тот круглый фонарик, да и бабочка все так же порхала у него внутри, я не могла определить, сколько я спала, да и спала ли вообще? Мне показалось, что я в итоге обезумела, потому как будили меня… грабли. Да-да, я было шарахнулась от неожиданности, что так близко на меня смотрел один большой глаз, а второй был плохо забинтован обрывком грязной ткани, но резко вынырнувшая откуда-то из складок кимоно рука с длинными и толстыми пальцами, похожими на ветки, схватила меня за плечо.

— Ну чего боишься, девочка? — проговорил стариковский голос и закашлялся. — И чего глазки выпучила, словно я чудо какое? Вставай давай и подругу свою буди. Работать пора. Покажу, чего вам делать-то надо будет.

Я кивнула. Эти грабли, на мой взгляд, были одного с Фуруи-сама возраста: его можно было принять за человека, только очень сморщенного и очень худого, в кимоно коричневого цвета без рисунка; несколько спиц на его грабельной голове уже были сломаны, а над ртом росли длинные, тонкие, белые усы. Потом он не спеша поковылял, опираясь на палку, которая была продолжением его левой руки.

Я принялась будить Иту. Я не успела даже рот открыть, чтобы хоть что-нибудь сказать, как Ита дернулась от меня, словно я прокаженная, быстро вскочила и выбежала из комнаты в открытую дверь.

— Не убегай далеко, лисичка! — одернул ее дед.

И словно повинуясь его голосу, Ита остановилась, а потом отошла за стену, чтобы я не видела ее.

За старыми граблями мы шли невообразимо долго. Дед ковылял так медленно, и древесина скрипела и кряхтела при каждом его шаге, что мне думалось, будто он вот-вот развалится. Всю дорогу я не могла найти в себе силы заговорить с Итой, которая шла позади меня. Это угнетало меня, нужные слова сами собой не появлялись, я подбирала каждое слово, складывала их в приличное извинение, а они, как назло, превращались в глупости.

Наконец, дед вывел нас в невообразимо огромный сад; он занимал столько пространства, на котором уместилось бы биллион грядок с овощами, зеленью, ягодами. Было неимоверное количество плодоносящих деревьев, на которых росли яблоки, груши, сливы, бузина, айва, абрикосы и персики. И везде, везде были сотни светлячков, которые то сидели на листках кустов клубники, то на ветках яблони, то стройными рядами волнообразно летали между грядками или деревьями, и от них было светло как днем.

— Ну, чего уставилась! — гаркнул на меня старик. — Что ждете, когда солнце взойдет?! Здесь у нас такое «солнце»! А ну живо обе взяли ведра и пошли сорняки драть, пока я не отходил по хребту своей палкой. Вон там можешь надеть свою обувь. — дед кривым пальцем показал на большой плоский камень у крыльца.

«Значит, здесь солнце в виде светляков?» — удивлялась я, пока надевала обувь.

Взяла ведро, которое так же стояло у крыльца, и уже была готова идти, как услышала за спиной разгневанный крик старика:

— Эй, рыжая лисица! Тебе по два раза повторять нужно? А ну пошла работать!

Я молча наблюдала, как Ита гневно взглянула на старые грабли и не шелохнулась, в ее глазах застыли злоба и нежелание подчиняться. Мне не приходилась видеть Иту такой.

— Ах ты маленькая дрянь… — снова разгневанно закричал старик и, сделав несколько шагов, занес над Итой свою трость.

Сухая палка метнулась, чтобы ударить Иту по лицу. Я зажмурилась… Но крика боли от Иты не последовало, спустя пару секунд я смогла открыть глаза — Ита держала трость старика пойманной в сантиметре от своей головы, тут я заметила, как по палке течет струйка крови. Вот тогда мне стало очень страшно.

— Дрянь… — прошипел старик, вырывая из руки Иты свою трость. Крыльцо оросила кровь. — Я заставлю тебя подчиняться!

И дед снова занес палку, чтобы ударить, но Ита опередила его и, схватив стоявшее у крыльца ведро, с силой ударила старика в голову, от чего тот упал. Ита, еще крепче сжав кулаки, двинулась на старика, а ее глаза вспыхнули еще большей яростью.

— Успокойся, Ита! — я влетела на крыльцо и встала между ей и стариком, оттолкнув ее назад. — Что ты делаешь? Посмотри на себя!

Со старика яростный взгляд Иты перекинулся на меня. Меня это напугало до дрожи в коленках, но я должна была защитить этого старика, не потому, что он был мне дорог, а чтобы избежать еще больших проблем, и я готова была принять следующий удар на себя. Но, вдруг ее взгляд изменился, стал более осознанным, более живым и человеческим. Ита испуганно огляделась, будто только что проснулась, посмотрела на лежащего за мной старика, на ведро и на раненую руку, которая все еще кровоточила, и ей стало страшно, глаза наполнились слезами, она промолвила:

— Простите…

И убежала в глубину сада.

Я смотрела, как Ита бежит по густой траве мимо полевых работников — камней разного размера и формы, что перетаскивали корзины с овощами и фруктами из сада в дом, — и хотя меня все еще била мелкая дрожь, я не могла махнуть на нее рукой и надеяться, что все само образуется. Для начала следовало уладить все со старыми граблями.

Я поспешила помочь подняться старым граблям, которые все еще лежали на крыльце и злобно кряхтели.

— Простите, пожалуйста! — отчаянно тараторила я, пока ставила деда на ноги. Я жутко испугалась, что он сейчас может и меня побить, и с опаской поглядывала на его руку-трость. — Очень вас прошу, не сердитесь на мою подругу! — умоляющим голосом проговорила я, склонив перед ним голову.

Дед отряхивался, не глядя на меня.

— У нее было очень тяжелое детство! Родители ее бросили, когда она была еще совсем маленькой, и она выросла на улице!

Конечно, про детство я безбожно врала, но надо было как-то разжалобить старика.

— Принесла же нелегкая мне таких помощниц, — ворчал дед, — Ну ничего, и не таких перевоспитывали. Эй, черненькая!

— Да, — я осмелилась поднять голову.

— Если эта лисица не будет работать, ты будешь выполнять всю работу и за нее! Понятно?

Я кивнула.

— А если не справишься или будешь умолять меня снять с тебя часть работы, то я сообщу о том, что случилась, госпоже Футакучи, и уж она-то разберется с вами очень быстро, — старик шипел, как змея, и я поняла, что он не шутит. — А теперь взяла ведро и пошла работать, пока я не передумал! — рявкнул напоследок старик.

Я тут же схватила ведро и побежала к ближайшей грядке.

Иту я нашла гораздо позже. Старые грабли все не спускали с меня глаза, следя за тем, как я работаю, а я все ждала удобного момента, чтобы улизнуть, и вот когда дед отвлекся на работягу-камня, я тут же спрятала свое ведро под ближайший куст крыжовника и устремилась на поиски Иты. Я нашла девочку-лисичку глубоко в саду: Ита пряталась между двух больших кустов красной смородины, что росли у забора. Я медленно подошла и села перед ней.

— Ита? — я позволила себе слегка дотронутся до ее плеча. — Я…

Ита вдруг грубо дернула плечом и отодвинулась от меня.

— Не трогай меня, — проговорила она грубо, сквозь слезы, — а то и тебе попадет.

Мгновение подумав, я все же благоразумно убрала руку.

— Знаешь… — тихо проговорила Ита, поднимая голову. — У меня ведь нет маски. Я потеряла ее.

— Знаю… — кивнула я. — Я заметила, просто не стала выспрашивать.

— Вместе с матерью мы вырезали мне эту маску. Я вкладывала в нее всю любовь и старание. Сама раскрашивала ее. Когда я становилась лисицей, я чувствовала единение с мамой и с природой, со всем миром, это успокаивало меня, придавало сил… А без маски… Если я превращусь в лисицу без маски, то окончательно потеряю себя и останусь зверем навсегда. Без маски я словно бы разрушаюсь, все эти чувства и свои переживания накатывают на меня как волна, и я не могу себя контролировать, впадаю в слепую ярость, о которой потом очень жалею… И мне стыдно за свои поступки, потому что это не я… Это не я ударила того старика!... И… Я так глупо потеряла маску — легла спасть, а проснувшись не нашла ее…

— Ита… — начала я спокойно. — Это я виновата перед тобой! И я думаю, что понимаю тебя... В детстве у меня была змея, знаешь, такая игрушечная, вязаная, мне ее бабушка подарила на мой второй день рождения, я эту змейку очень любила и всегда ложилась с ней спать. Так вот, как-то летом, живя у бабушки, я играла в песочнице, а бабушка ушла по делам, и ко мне подошел один мальчик из соседнего дома, такой большой, выше меня на голову, он был очень задиристый! Он поломал мои песочные постройки, а потом забрал змею и стал очень грубо играть с ней. Я кричала ему, плакала, бегала за ним по всему двору, а он все дразнил меня, и я никак не могла его догнать, потому что он был старше меня и быстрее. И тогда я обессиленная просто упала на колени и зарыдала, а он перестал смеяться, подошел ко мне и сказал, что со мной неинтересно играть. оторвал змее голову и выбросил мою змею через забор. Я подбежала к забору, хотела перелезть, но забор был очень высокий, мне оставалось только реветь. Мальчик ушел, а змейку я больше не видела. Конечно, бабушка потом связала мне новую, он другая была уже не та, и я с ней не играла. Но… На следующий день я дождалась, пока этот мальчик выйдет гулять. Он со своими друзьями гонял мяч неподалеку от нашего дома, я схватила свое пластмассовое ведро, заполнила его песком, незаметно подошла и со всей силы саданула его ведром по голове. В итоге мальчика увезли в больницу, мой отец очень сильно потом ругался с отцом мальчика. А я была рада, я была отомщена… Но я была довольна только сначала, а потом мне стало так стыдно, потому что повела себя так же мерзко, как и этот мальчик... Мы совершаем поступки по повелению гнева, а потом жалеем об этом, потому что сталкиваемся с последствиями. Я не осуждаю тебя, ты мне не поверишь, но я думаю, что ты поступила верно, защищаясь. И я хочу попросить у тебя прощения.

Я приблизилась к ней и заключила в объятия:

— Знаешь, мы с тобой связаны. У нас отняли свободу, теперь эту пустоту нечем не заполнишь… Но вместе, помогая друг другу, мы справимся. Я найду способ сбежать из этого дома, я смогу нас освободить, я по…

До меня неожиданно дошел гораздо глубокий смысл своих слов, но я вовремя остановилась, чтобы не сболтнуть лишнего. Я ругала себя за то, что не смогла подобрать другие слова. Конечно, моя история детства была сущей правдой, но я только что подписала себя на душевные терзания, на выбор, который я боялась сделать. На одной чаше весов было то, что я чуть не пообещала, что помогу этой лисичке найти маску, а с другой — мне надо было бежать из города. Но слова не прозвучали, а лишь повисли в воздухе где-то между горлом и языком, но все равно кожа была наэлектризована именно ощущением надежды, будто я — добрая девочка — помогу бедной лисичке.

Ита, казалось, не заметила моей тревоги и того, что я занервничала. Она вдруг ответила на мои объятия и крепко прижалась ко мне.

Так мы молча, обнявшись, просидели некоторое время, пока я не предложила вернуться к работе, а вечером вернуться к обсуждению наших возможностей. Ита кивнула.

Мы уже начали вставать с колен, когда я увидела, как на нас с высоты забора смотрит Страж императора…

Когда он понял, что я вижу его, белая маска тут же исказилось злобой, а его щупальца метнулись к нам. Я резко дернула Иту за собой. Чудом мы успели увернуться от его хватки, я и Ита таращились на стража испуганными, ошарашенными глазами и, опрокинувшись на спину, стали отползать по траве, затем встали, когда поняли, что ему нас не достать, и побежали в глубину сада.

Мы бежали, не разбирая дороги, и в голове у меня звенела мысль: «Он нашел меня!»

В какой-то момент я позволила себя оглянуться через плечо, чтобы понять, есть ли у нас шанс сбежать, и ужаснулась, когда увидела, как быстро мчатся за нами через сад трое Стражей императора. Меня подстегнул страх, ноги вдруг сами понесли меня, я никогда еще так быстро не бегала.

— Побежали в дом! Надо спрятаться, — прокричала Ита, указывая пальцем на стены дома госпожи Футакучи, — иначе они нас быстро догонят!

И вправду, это был наш единственные шанс. Я уверенно кивнула. Сердце замирало каждый раз, когда слышала, как шуршат их многочисленные щупальца, шарящие по траве.

— А ну стоять, чертовки! — закричал разгневанный дед, когда мы пронеслись мимо него. — Я вас палками! Палками накажу! А-а-а-а…

Я увидела, как старика с силой опрокинул один из Стражей, от чего старые грабли сломались — трухлявая палка треснула и осыпалась щепками, немногочисленные целые зубья разлетелись во все стороны, а его кимоно упало просто как кусок тряпки.

Ита вбежала на крыльцо первая, открыла первую попавшуюся дверь и юркнула в дом, я за ней, а через мгновение в дом ворвались и Стражи. Грохот ломающегося дерева, рвущейся бумаги, возни щупалец по гладким доскам — все это слышалось за спиной. Стражем было тесно втроем в узком коридоре, и они немного отстали. Мы же, воспользовавшись их неуклюжестью и громоздкостью, желали убежать как можно глубже в дом, чтобы там найти место, где спрятаться. Но Стражи не церемонились с интерьером — ринулись за нами сквозь дом, ломая все на своем пути. Грохот стоял неимоверный, даже появление нескольких безлицых с мечами наголо не помогло, они были в ту же секунду отброшены, даже не занеся меча для удара.

Мы вбежали на кухню.

— ДОРОГУ! ДОРОГУ! — кричала Ита что есть мочи.

Ошарашенные повара медленно расступались, давая нам пройти, им, видимо, было невдомек, откуда весь этот шум, что доносился из коридора, они ни на миг не бросили готовку, и как только мы с Итой миновали рассерженных слуг Футакучи, тут же забыли про нас. А потом на кухню ворвался один из Стражей и стал все крушись: вверх полетели кастрюли и сковородки вместе с содержимым, зазвенели бьющиеся тарелки и другая утварь, посыпалась нарезка из овощей, мясо падало и шлепалось на пол, опрокинулись несколько столов. Двое преследователей замешкались в проходе, скользя на разлитой подливке, третий же Страж, ловко перемещаясь по потолку, настиг нас очень неожиданно.

Мы бежали по коридору, в конце которого была лестница на второй этаж особняка, он вылетел на площадку почти одновременно со мной. От силы удара Стража о стену, меня развернуло и отбросило, и это спасло меня от его щупалец, которые схватили воздух в десяти сантиметрах от меня. Я отлетела с такой силой, что проломила раздвижные панели, дерево и бумага полопались, и я провалилась в другую комнату.

— А-А-А-А! МОЯ ЕДА! — запищал до ужаса знакомый колос.

Через секунду я поняла, что лежу на тарелках с едой госпожи Футакучи. Я вскочила, выискивая глазами Иту. Трудно представить более проигрышное положение, чем мое в тот момент. Белея от ужаса при виде Стража, я решила, что гнев госпожи за испорченную еду не так уж страшен, поэтому попятилась назад, пытаясь спрятаться за госпожой.

И тут я услышала голос — четко и ясно, как будто он стоял совсем рядом.

— Ну, вот я и отыскал тебя, любимая, — Костя говорил нежно и спокойно, точно таким же голосом, каким я его знала. А после этих слов Страж не спеша вошел в комнату.

Я ничего не ответила, словно я маленький зверек, ищущий убежища от свирепого хищника, и искала защиту за пологом кимоно госпожи Футакучи.

Футакучи смотрела на меня с удивлением.

— Отдай мне девушку, проклятый дух, и я покину твой дом! — заговорил голос Кости, обращаясь уже к госпоже Футакучи.

— А ты кто такой, что смеешь просить то, что не твое? — короткая пауза. — Неужели сам Император пожаловал?! Как интересно…

— Я жду твоего ответа, дух.

— А с чего ты решил, что я отдам тебе ее? — медленно проговорила Футакучи, окуная каждое слово в мед, и потом жадно слизывая его с каждой буквы.

Я почувствовала, как ее волосы слегка коснулись моей щеки.

— Она должна мне! А судя по тому грохоту, что я слышала, ее долг только что увеличился.

— Я приказываю тебе подчиниться, дух! Я император! Этот мой город! — закричал Костя. — Или…

— Или что? — ласково, как змея, которая прячет свои ядовитые клыки до удара, проговорила Футакучи.

— Или лисичка умрет! — второй и третий Страж появились из-за спины первого, и один из них щупальцем держал Иту за горло.

— Любопытно! Только вот одна проблема! Эта лисичка тоже мой должник!

— Я даю тебе ровно столько времени на раздумья, дух, сколько понадобится, чтобы выдавить жизнь из этой лисы по капле. Приступай.

Ита захрипела: страж начал медленно сжимать ее шею в своих тесках, лицо Иты постепенно стало приобрело сначала красный, а затем синий оттенок, в глазах читалась паника, она смотрела на меня. У меня сжалось сердце, и я не хотела смотреть на это, а Ита между тем бесполезными движениями маленьких хилых ручонок пыталась разжать щупальца на своей шее, но с каждой ее попыткой силы все быстрее покидали ее.

— СТОЙ! — вдруг крикнула я, выходя из-за спины Футакучи. — Хорошо! Я пойду с тобой. Только отпусти ее.

— Я в тебе не ошибся… — задумчиво проговорил голос Кости, но Страж так и не разжал хватку. — Ты готова обменять ее на себя? Смело! Но кто этот дух для тебя?

— Пожалуйста, остановись… — взмолилась я, делая шаг вперед. — Она моя подруга!

Последовала пауза, такая долгая для меня и бесконечная для Иты, перед тем, как Страж разжал щупальца, и лисичка упала на пол, жадно хватая ртом воздух, держась руками за ноющею шею.

Я подошла к Ите и помогла ей подняться.

— Почему? — начала было говорить Ита, но закашлялась.

— Потому, что ты моя подруга, — ответила я.

— Пойдем же, любимая, я приготовил для тебя особый ужин сегодня. Мы…

Волосы Футакучи метнулись молниеносно, и не успела я увидеть, как трое Стражей уже были крепко обвиты черными локонами госпожи дома.

— Ты и правду думал, Император, — Футакучи цедила каждое слово сквозь зубы с особым презрением, — что ты можешь вломиться в мой дом, учинить разгром, а потом что-то требовать? А я, как послушная раба, соглашусь отдать то, что мое? Да кем ты себя возомнил, Император в оковах. Только лишь по твоей вине мы здесь.

— Да как ты смеешь! — взревел Костя. — Мою власть признала сама Аматерасу, я ее…

— ХВАТИТ! — рявкнула Футакучи, окончательно потеряв терпение. — Пока мы тут беседовали, я изрядно проголодалась, так что, пожалуй, сегодня будет особое блюдо.

— Ты не посмеешь, я…

И прежде, чем Костя успел договорить, первый Страж оказался в зубах Футакучи. Она чавкала, жевала, кусок за куском откусывая от Стража, и после каждого укуса текла искрящаяся звёздная жидкость. Я и Ита вытаращили глаза, зрелище было, я скажу, ужасающим и одновременно завораживающим, а внутри меня вторил голос: «Хорошо, что едят не меня». За первым последовал и второй Страж, который так же медленно, под чавканье и брызги звездной жидкости, исчез во рту Футакучи.

— Вкусно! — довольно сказала госпожа Футакучи, а волосы небрежно вытирали кровь Стражей с ее затылка. — Слегка горчит, когда делаешь первый укус, а потом, когда распробуешь, на языке возникает приятный привкус пряностей, молодой петрушки и укропа... или кориандра, хм… Не могу понять. Вот только бы посолить еще малость.

Скажу честно, меня от ее слов чуть не вырвало, и Иты тоже прикрыла рот рукой, чтобы остановить рвотные позывы.

— Ну, что, Император? — сказала Футакучи насмешливо, с издевкой. — Я, пожалуй, еще не насытилась, так что…

И остававшийся доселе неподвижным третий Страж тоже угодил бы ей в пасть, но он вдруг вздулся, как пузырь, да так сильно, что в хватке из обвивающих его черных волос появилась маленькая брешь, и двое щупалец вырвались из нее. Одно щупальце тут же схватило Футакучи за горло, а второе впилось в волосы с другой стороны с целью освободить другие щупальца. Взятая за горло госпожа захрипела и застонала от боли, и крик донесся уже изо рта женщины, тогда как из пасти Футакучи по острым клыкам потекла струйка слюны вперемешку с пеной.

— Умри, тварь! — раздался радостный голос Кости.

Мне на миг показалась, что Страж выйдет победителем из этого боя, но затем я увидела, как из тех волос, что крепко опутывали его, будто змея, отделилась тонкая прядь, она медленно стала подниматься, пока не достигла того щупальца, что крепко держало горло женщины. Она стянула щупальце Стража так сильно, что из складок перетянутой звездной кожи потекла струйка крови, а затем волосы Футакучи рванули со всей силы, и звездная кожа окончательно порвалась, оторвав щупальце, которое тут же вспыхнуло голубым пламенем, потом за считанные секунды прогорела, истлела и рассыпалась поблескивающим пеплом на татами. Дальше освободившаяся Футакучи медлить не стала, и пока Страж не выкинул новых фокусов, быстро отправила его себе в пасть и проглотила, практически не жуя.

Насытившись последним стражем, Футакучи блаженно отрыгнула.

— Ух… — тяжело выдохнула она. — Третий был явно лишний, и теперь у меня разболится живот. Надо пойти поспать… — она снова смачно рыгнула. — А вы! Вам повезло, что Стражи оказались достаточно жирными, чтобы насытить меня, так что я не буду вас есть. Пока что.

Футакучи захихикала с закрытым ртом.

— Но за разгром в моем доме, — она волосами стерла все остатки крови Стражей с кожи. — ВЫ ПОЙДЕТЕ СТИРАТЬ ГРЯЗНОЕ ТРЯПЬЕ. ОБЕ! — проорала Футакучи, пища как маленький поросенок, которого собираются вот-вот зарезать.

Я уже и не помню, что промямлила, в тот момент все еще находясь в легком шоке от увиденного, помню только, как не отпускала и крепко сжимала руку Иты, а Ита держала мою.

— КАЦУХИРО! — вновь проорала Футакучи.

Тишина.

— КАЦУХИРО! СТАРЫЙ ТЫ КУСОК МЯСА, КОТОРЫЙ УЖЕ ДАВНО ПОРА ПОДЖАРИТЬ С СОЕВЫМ СОУСОМ И СЪЕСТЬ НА ОБЕД!

За дверью послышалось, как кто-то, по всей видимости, сам Кацухиро, шлепая ногами по деревянному полу, быстро бежит к госпоже. Раздвижная панель за нами резко распахнулась, и показался запыхавшийся безлицый Кацухиро, сидящий на корточках.

— Футакучи-сама? Чего изволите?

— Этих двоих отведи на стирку. Пусть стирают грязные кимоно наших слуг. Следи за ними, чтобы никуда не убежали. Понял?

— Слушаюсь, госпожа! — твердо выговорил он, нагибая голову к самому полу. — Эй, а ну пошли, чертовки! — этот безлицый грубо дернул меня и Иту за руки, выволакивая из комнаты. — Будете у меня стирать, пока все руки до локтей не сотрете!

Кацухиро грубо погнал нас через коридоры, мимо слуг, мимо кухни…

— Погодите, — прошептала я.

Дом госпожи Футакучи был полностью таким же, как будто учиненного стражами разгрома в нем вовсе и не случилось: ни сломанных дверей, ни раскуроченных балок, ни бардака, ничего, что бы указывало на то, что пять минут назад здесь творился хаос.

Кацухиро привел нас в хижину на другом конце двора и запихал в грязную комнату, где грудами валялась испачканная одежда, от которой разбежались врассыпную с десяток тараканов и многоножек, как только наш надзиратель зажег свет фонаря. От этого зрелища я поморщилась, во рту стало противно, а по спине побежали мурашки. В дальнем углу друг на друге громоздились несколько больших деревянных тазов, а рядом в пыли и в паутине валялась стиральная доска. Пахло грибами, воздух был затхлый, помещение явно давно не проветривали.

— Спать будете в соседней комнате. — буркнул Кацухиро. — Колодец на улице, мыло в тазу. Я буду приходить проверять вас, и когда бы я ни пришел — работа должна кипеть.

С этими словами он насмешливо крякнул и ушел, деловито шлепая ногами по полу, будто он здесь главный и самый строгий тюремщик. Я подошла и концом туфельки тронула стиральную доску, заглянула внутрь деревянного таза, будто хотела там найти сокровища.

— Да, час от часу не легче, — протянула я. — Без порошка и горячей воды мы тут вовек не управимся.

За спиной я услышала, как Ита открывает дверь во двор и выходит на улицу, в комнату сразу проник свежий воздух, и я последовала за Итой, позабыв, что в комнате нас ожидает гора грязной одежды, а за дверью ходит суровый охранник. Мы уселись на крыльце. Ита сняла свои сандалии и опустила ноги в высокую траву, что плотной стеной подступала к самому крыльцу. В этой части дома за хозяйством давно никто не ухаживал, и сад с колодцем зарос. Я прислонилась спиной к деревянной балке, вытянув ноги, взглянула в черное небо, где красовалась полная луна.

— Что будем делать? — сказала Ита немного погодя.

Я взглядом окинула сад — прямо за забором стояли плотной стеной высокие двухэтажные дома, и не видно было, где можно было бы забраться на крышу, чтобы потом по ней сбежать.

— Я до крыши не допрыгну, — печально констатировала Ита, как будто читая мои мысли, тоже поглядывая на дома за забором.

— Можно дождаться, пока все уснут, и попробовать проскользнуть мимо безлицых, чтобы уйти тем же путем, что и пришли, — сказала я и, подумав, добавила: — Обитатели тени вообще ложатся спать?

— Ложатся! — уверенно ответила Ита. — Они хоть и духи, но тоже устают.

— Ладно, — продолжила я размышлять, пытаясь направить мои мысли в нужное русло, — тогда дождемся, пока все стихнет на кухне. Это будет сигналом к действию.

Ита радостно кивнула.

— Для начала, — вдруг сообразила я, спустив ноги на траву у крыльца, чтобы думалось лучше, — надо бы проверить, осталось ли наша дырка в заборе целой. Может, ее нашел Кацухиро и обновил забор. Так что торопиться с побегом пока не стоит, пока не проверим.

Ита снова кивнула, а потом вдруг погрустнела и сказала то, что я боялась услышать:

— А как же Стражи? Император в оковах наверняка пришлет еще десятки или сотни.

— Думаешь, они снова попытаются напасть на госпожу Футакучи? — я почувствовала, как страх кольнул мое сердце. Я не была уверена, что Футакучи сможет снова постоять за себя, если на нее ринется целая прорва этих монстров. — Как ни жаль это признавать, но эта вечно голодная тварь — наша единственная защита.

— Да уж… — выдохнула Ита. — И даже если они не нападут, они будут ждать нас снаружи и схватят, когда мы попытаемся выйти в полутень.

— М-даа, — негромко проговорила я, осознавая всю безнадежность нашего положения. — Замкнутый круг получается…

— Здравствуйте! — прозвучал вдруг у меня за спиной веселый детский голос.

Я вскрикнула от испуга и по привычке попыталась убежать, но, потеряв равновесие, упала на траву. Ита тоже вскрикнула и поползла спиной вперед по крыльцу, пока не уперлась в балку.

— Простите, что так неожиданно появилась, — виновато проговорил голос маленькой девочки. — Просто я не могла больше скрываться. Мне так хотелось познакомиться с новыми гостями.

Я перевернулась на спину и приподнялась, чтобы получше разглядеть того, кто же с нами разговаривал. На крыльце стояла босоногая девочка лет семи, в кимоно нежно-алого цвета, с рисунком сирени на подоле и рукавах, и если кимоно выглядело четко и сидело на девочке хорошо, то сама девочка была словно сгусток голубого дрожащего пламени, колышущегося при каждом порыве ветра.

— А-а-а! — закричала Ита. — ПРИЗРАК! Пусть… Пусть уйдет!

Я взглянула на Иту, которая вжалась в столб всем телом, обхватив колени обеими руками, и дрожала как осиновый лист. А как по мне — девочка хоть и выглядела как настоящий призрак, но почему-то не вызвала у меня страха, а наоборот, даже понравилась. Показалась довольно симпатичной — аккуратно зачесанные назад волосы собраны в маленький хвостик на затылке, милое личико с родинкой под правым глазом, картину портили лишь впалые щеки. Вид у нее был такой, будто она недоедала, и я подумала, если ее накормить, то она была бы очень красивой девочкой!

— Я извиняюсь перед лисичкой за то, что показалась так внезапно, — девочка повернулась к Ите и низко поклонилась, а когда выпрямилась, добавила: — Я не хотела пугать вас!

— Ита, успокойся! — уверенно проговорила я, поднимаясь на ноги и заодно желая показать, что не боюсь этого призрака.

— Нет! Нет! Пусть уйдет! Пусть уйдет! — тараторила Ита, мотая головой и все еще прижимаясь к балке.

— Как тебя зовут? Я Саша!

— Я Ниока! Рада познакомиться! — теперь девочка повернулась уже ко мне и тоже поклонилась.

Я открыла рот, чтобы сказать что-то, но Ниока меня опередила:

— Извините, но я услышала из вашего разговора… — она замялась на полуслове. — Я знаю, что подслушивать нехорошо, но вы упомянули мою маму, и я бы хотела спросить. Вы ее видели? Как она?

Меня охватил ступор.

— Погоди! — проговорила я, чуть не поперхнувшись. — Ты хочешь сказать, что та госпожа Футакучи — твоя мама?

— Да, и я очень давно ее не видела…

— Ты хочешь сказать, что та тварь, что ест без остановки, твоя мама? — теперь моя очередь была перебивать на полуслове.

— Это не ее вина! — вдруг вскричала Ниока и тихонько заплакала. — Она просто проклята.

Крохотные слезинки полетели и упали на деревянное крыльцо с тихим звоном бьющегося хрусталя, а ветер тут же унёс их пламя с собой. Мне стало нестерпимо жаль эту маленькую девочку, я подошла и попыталась обнять ее — но не встретила руками пустоту, а уперлась во вполне осязаемое детское тельце — и прижала к груди со словами:

— Прости меня. Я не хотела тебя обидеть.

А Ниока, не в силах противостоять напору слез, только кивнула и тоже обняла меня. Так мы простояли несколько минут.

— Расскажи мне, как твоя мама стала… — тут я попыталась подобрать нужные слова, но только неуклюже промямлила, так и не найдя их: — Той, кем стала?

Ниока кивнула.

— Мы с мамой жили одни в этом доме, — начала она свой рассказ. — Однажды моя мама ушла за покупками, а меня оставила убираться в доме. Я ждала ее очень долго, но мама все не возвращалась. Я уже хотела было пойти ее искать, но вспомнила, что она строго-настрого велела мне не пересекать порог дома. Тогда я села и стала молиться, чтобы мама вернулась поскорее и чтобы с ней ничего не случилось в пути. И на следующую луну она вернулась с покупками как ни в чем не бывало. Я так обрадовалась… Но потом... — Ниока замялась. — Однажды ночью мне плохо спалось. Я проснулась и услышала, как кто-то разговаривает, громко чавкает и жует. Но то был голос не моей матери, а кого-то другого, такой противный, писклявый, он требовал что-то от мамы и жевал, жевал, жевал. Все время говорил с набитым ртом. А мама меня всегда учила не разговаривать, когда во рту еда. Я тихонько прокралась, хотя мне было очень страшно, и заглянула в щель не до конца закрытой двери. Увидела это чудище, что завладело мамой, и услышала их разговор. Чудище клялось, что если моя мама позволит ему полностью завладеть ее телом, то оно даст ей столько энергии, что мама сможет обеспечить и себе, и мне богатую жизнь в этом городе. Оно говорило что-то про договор, которые исполнен только наполовину, и если моя мама не хочет получать жалкие крохи от этого союза, то чудище, завладев телом мамы, сможет сделать все быстрее, а потом покинуть ее. А за оплату оно хотело только наесться досыта. Но мама отказала чудищу.

— Я не знала тогда, что угасаю без энергии, что дает мне мама, — всхлипывая, сказала Ниока. — Наутро, после той ночи, когда увидела чудище, я вела себя как обычно, и мама тоже. Я слишком долго собиралась с силами, чтобы спросить маму о чудище, слишком много дней боролась со страхом и не увидела, когда случилось непоправимое. Она перестала меня кормить, стала ругать и запирать одну в комнате, я угасала, мое тело становилось зыбким и хрупким, пока не распалось окончательно и не остался только этот огонь…

Ниока всхлипывала и тихонько плакала у меня на плече, пока я гладила ее по спине. Глупо, конечно, это все выглядело, и я чувствовала себя глупо, мои увещевания не могли ничего исправить, но я просто не смогла найти слов, чтобы успокоить ребенка.

— Я так скучаю по маме. — разрыдалась Ниока в голос, тоже обнимая меня.

Я сама в тот момент чуть не расплакалась, и мы бы завыли дуэтом, так мне было жаль этого ребенка. По большому счету, мало что отличало духов от обычных людей, за странной внешностью вполне могли скрываться все те же чувства, что испытываем мы с вами.

— Я знаю, мама спит, — неожиданно, прекратив плакать, проговорила Ниока, вытирая со щек голубое пламя, — Она, обманутая злым духом, спит внутри себя. Я так хочу до нее достучаться, но боюсь чудовища. Каждый раз, когда слуги приносят сюда грязное белье, я пытаюсь проскользнуть в дом, но оно чует меня и не дает выйти, прогоняя обратно в эту комнату.

— А если ты увидишь маму, ты сможешь ее разбудить? — спросила я Ниоку, и в моей голове зародилась идея.

— Я… — замялась Ниока, потупив взгляд в пол. — Возможно.

Она сказала это так вяло, так неуверенно, что я заколебалась в своем решении, а потом, скорее от безысходности и отсутствия вообще каких-либо перспектив, ухватилась за эту мысль. И от этой мысли мне стало страшно. Еще бы, лезь в пасть ко льву, чтобы узнать, хороший ли у него аппетит, и надеяться, что он не откусит тебе голову, или же жить в это доме в ожидании последнего дня. Я взвесила и то, и другое. Победило первое, но с небольшим перевесом.

— Ита? — обратилась я к лисичке, которая уже успела скрыться за деревянной балкой, поджала хвосты и нервно пялилась на Ниоку. — Ита! Ита! Иди сюда!

Ита отрицательно затрясла головой, только еще сильнее съеживаясь за балкой.

— Ита, пожалуйста, у меня есть идея, — мягко проговорила я, делая свой голос как можно более повелительным.

Но страх Иты перед призраками оказался куда глубже, и мои речи не произвели никакого эффекта. Я стала сердиться. Но потом выдохнула и сама подошла к ней. В конце концов, сердиться на Иту за то, что она боится призраков, было бы по меньшей мере глупо.

Я потерла уголки глаз, собирая нужные слова в правильное предложение.

— Я, конечно, не имею опыта снятия проклятия, но…

Ита, казалось, меня совсем не слышала, казалось, страх напрочь лишил ее способности воспринимать что-либо, поэтому я мягко обратилась к Ниоке, попросив ее вежливо оставить нас и Итой на пару минут. Ниока поняла, кивнула и исчезла, просто растаяв в воздухе, как предрассветная дымка.

— Ита? — спокойно позвала я подругу.

— Она здесь! — начала причитать Ита судорожным голосом. — Она здесь! Я чувствую ее! Хвосты дрожат! А хвосты меня никогда не подводили!

— Ита, послушай! — я крепко взяла ее за плечи и твердо произнесла: — Посмотри на меня!

И тут постучали в дверь.

Я вскрикнула. Ита вскрикнула, а потом мы обе повалились на траву, и она еще сильнее вцепилась в меня.

— Ита… — сквозь зубы проговорила, я пытаясь высвободиться из ее мертвой хватки. — Да господи, это же просто кто-то в дверь стучит. Ита-а-а!

С большим трудом я сумела разжать руки Иты и высвободиться. Надо заметить, хватка у лисы была железная, хоть и не скажешь, когда смотришь на ее тонкие маленькие ручки. Я встала, отряхиваясь, а Ита с умоляющим взглядом снова прижалась к балке.

В дверь снова постучали, только уже более настойчиво, и я поспешила открыть.

Я ожидала, что это будет Кацухиро, что поставлен был смотреть за нами, но на мое удивление, взгляд уткнулся в Фуруи-сама, держащую перед собой большой сверток. Я поклонилась.

— Входить не буду! — грубоватым голосом отозвалась она. — Там у вас такая вонь, что даже запах моего табака не может ее прошибить. Держи!

Она сунула мне через дверь сверток, затем затянула свою закрученную в спираль трубку и выдохнула прямо на меня большой столб дыма, который разлетелся мотыльками. Странно, но этот дым мне даже немного понравился.

— Что это? — спросила я, осматривая сверток.

— Немного еды, вы давно не ели.

Что было правдой, с этими нашими приключениями с Итой я совершенно забыла о том, что мне нужно есть, а когда вспомнила, мой желудок жадно заурчал.

— Спасибо, Фуруи-сама! — я поклонилась. — А как же Кацухиро, что стережет нас? Он не доложит госпоже, что вы принесли нам еды?

Я испуганно посмотрела, но, видимо, увидев мой страх, Фуруи-сама поспешила его развеять.

— Вы должны отработать долг. Сохранить вас живыми в интересах госпожи… К тому же, я дала ему рисовой водки, — с ухмылкой проговорила она, делая еще один затяг и выдох, который на этот раз превратился в божьих коровок. — Он долго проспит.

Она подмигнула мне.

— Еще раз спасибо за еду, Фуруи-сама!

— Ай да брось ты, Черная! — нежно проворчала старуха, захлопывая передо мной дверь, а потом я услышала, как ножки ее стула быстро удаляются прочь.

Я вернулась к Ите. Сверток был аккуратно сложен из белой толстой бумаги, а край был заткнут в небольшой кармашек. Внутри было четыре красивых на вид треугольника, сделанных из риса и завернутых в листы сушеных водорослей. О таких треугольниках я слышала, но никогда еще не держала в руках, а тем более мне не выпадала возможности их попробовать. У меня потекли слюнки, пока я рассматривала удивительный треугольник. Я открыла рот и откусила сразу почти половину. Внутри оказалась начинка из ароматного жареного мяса. Я довольная промычала, запрокидывая голову, наслаждаясь мягким вкусом таящего во рту угощения, понимая, как же я на самом дело проголодалась. И я ела до тех пор, пока не поняла, что от треугольника у меня остался только прилипший к пальцам рис.

— Ита! Будешь? — я протянула ей сверток.

Прошло несколько секунд.

— Ита! — проговорила я мягко. — Давай, вкусно же. Ты наверняка проголодалась!

Прошло еще некоторое время, прежде чем Ита протянула дрожащую руку, взяла один рисовый треугольник и принялась усиленно жевать. Я улыбнулась.

— Ниока! — повысив голос, позвала я призрака.

Маленькая девочка на этот раз не появилась неожиданно, а медленно материализовалась на глазах у Иты, в дальнем конце сада у забора.

«Молодец», — подумала я, мысленно хваля Ниоку за то, что это был воистину добрый и понимающий призрак.

— Да?

— Ты ешь настоящую еду? — со стороны это прозвучало, наверное, глупо и неуместно, но не спросить я не могла.

— Ем! — бодро отозвалась Ниока.

— Тогда постой там еще минутку, я хочу кое-что сказать своей подруге, — сказала я как можно более вежливо, но Ниока ничуть не смутилась, а только весело угукнула.

— Ита! — я положила сверток с рисовыми треугольниками на крыльцо. — Послушай! Я обещала тебе вытащить нас отсюда? Так? — Ита не ответила, я продолжила: — Эта девочка сможет помочь нам. У меня есть идея! Но без тебя у меня ничего не получится! Я понимаю, ты боишься, Ита. Но сейчас ты должна постараться, иначе мы тут застрянем… Ты понимаешь меня?

Я смотрела на Иту, а она на меня, наши взгляды были прикованы друг к другу. Я ждала чуда. Своим твердым взглядом я пыталась внушить ей уверенность в своих словах, чтобы она поверила мне. Ее янтарные глаза дрожали в отчаянии, я пыталась понять парадоксальность ситуации: как может дух так сильно бояться призраков? Видимо, в этом мире были какие-то другие понятия о существовании души и тела, духа и призрака. Можно ли этот мир назвать потусторонним, и что тогда для них загробный мир? Когда-нибудь я спрошу ее об этом.

И вдруг лицо Иты расслабилось, она потянулась ко мне, извинялась, умоляла простить ее. Я улыбалась, будто мать, которая утешает провинившееся дитя.

— Вы должны подружиться! — резко заявила я, тыкая в плечо Иты пальцем. — Только так мы сможем провернуть наше мероприятие.

У Иты тут же полезли брови вверх, она нервно замотала головой.

— Да! — твердо сказала я и вложила один рисовый треугольник в ладонь Иты.

Та неохотно приняла его, в ее взгляде читалось непонимание происходящего.

— Ниока, пожалуйста, возьми! Ита хочет поделиться с тобой угощением! — произнесла я приветливо и словно надзиратель встала около Иты.

Как только Ниока сделала первый шаг, огненно-рыжие волосы на голове Иты встали дыбом, лисьи ушки подпрыгнули, вытягиваясь по стойке смирно, а хвосты вздыбились и распушились. Ниока прошла еще немного вперед. Ита слегка подалась назад, снова норовя спрятаться. Я смотрела на эту картину и думала: «А правильно ли я поступила? Если у Иты случится разрыв сердца, то я буду тому виной». Я ужаснулась. Мне сейчас непременно хотелось оправдать себя, ведь тогда я не сомневалась в правильности своих решений, и не было сомнений, что все окончится хорошо.

Ниока улыбалась Ите так ласково, убеждая, что не хочет ничего плохого. Рука Иты, держащая рисовый треугольник, дрожала, а ушки по-прежнему вздрагивали. Я мысленно возликовала, ведь появился призрачный шанс на удачу, ради этого стоило — как старому рыбаку во время ловли — проявить терпение. И вот уже Ниока оказалась в двух шагах от Иты, смотря на лисичку спокойно и мягко, протянула руку, чтобы взять треугольник, коснулась, может, случайно, а может, специально, пальцев Иты, от чего та слегка вздрогнула а Ниока задела край листа из водорослей, и…

Ниока бросилась на Иту, заключила ее в объятья, что-то пискнула, чего я не смогла разобрать. Я не ожидала, что Ниока будет так себя вести, подумала, что сейчас будет ор и визг, и уже была готова броситься их разнимать. Но ничего это не произошло. Я остановила свой порыв. Маленькие ручки Иты неожиданно стали опускаться на спину Ниоки и тоже обняли ее. Я опешила. Страхи Иты таяли, подобно столетнему снегу, и я поняла — она теперь другая и прежней уже не будет. И я смогла выдохнуть с облегчением.

Ниока отпустила Иту, радостно взяла угощение и, сев рядом с нами на крыльце, опустила маленькие ножки в высокую траву.

Мне не терпелось рассказать свою задумку. Предполагалось, что мы с Итой неизвестным пока образам сможем провести Ниоку к ее матери, чтобы… Вот тут возникла загвоздка. Ита стала сомневаться, что у нас получиться снять проклятие, просто устроив встречу матери и дочери. Как оказалось, ни она, ни я понятия не имели, как вообще надо снимать проклятие, и после некоторых споров сошлись хотя бы на том, что попробовать все же стоит. Но как?

— Хуже уже быть не может, — констатировала я, — страшнее того, что нас съедят при нашей неудаче, и придумать нельзя.

Посмотрела на Иту и поняла, что она думает о том же. Глубоко и тяжело вздыхая, Ита ковырялась в высокой траве, ища стебелек подлиннее, найдя его, засунула себе в рот и улеглась на крыльцо, зевнула и закрыла глаза.

— Ты спишь? — мягко проговорила я, деля последний треугольник на три части.

— Нет. Думаю.

— На, еще поешь. Это последний. На, Ниока, это тебе.

Несколько минут все молчали. Ита тихонько сопела, иногда поднимая руку, чтобы почесать себе ухо, я возила по мягкой прохладной траве босыми ногами, а Ниока смотрела на Луну.

— А вы знаете, что Луна здесь, в тени, постоянно болеет, свет ее не такой яркий? — не спеша начала Ниока. — Мама рассказывала мне перед сном, что есть места, где Луна не больна, что можно обойтись и без светильников. А еще есть места, где существует солнце, и там света даже больше, чем можно представить.

Я хотела было сказать Ниоке о таком месте, но не успела открыть рот — Ита, рыча сквозь зубы, как тигрица, вскочила со своего места, схватила Ниоку за руку и поволокла за собой к дальнему забору. Ниока, ничего не понимая, потянулась за ней. Ита подошла к ограде, вскинула голову и стала пристально изучать доски. Затем повернулась к Ниоке и командирским тонам сказала:

— Хватайся за меня!

У Иты был очень серьезный взгляд и, я так полагала, очень серьезные намерения.

Ниока повиновалась, схватившись руками за шею Иты.

— Крепко держишься?

— Да!

— И ногами тоже?

Ниока обхватила ногами талию Иты.

— Держись крепко! — приказала Ита и подпрыгнула.

Но до верхушки забора не достала. Тогда, выругавшись, Ита присела к самой траве, став похожей на красную лягушку, и, собрав в ногах всю силу, прыгнула снова. В этот раз она ухватилась за забор обеими руками и уперлась в него ногами. Потом, переставляя руки и ноги, сдвинулась левее, туда, где из стены дома торчал подоконник наглухо закрытого окна, других выступов попросту не было, да и этот был на высоте не менее двух метров. Даже сидя на крыльце, я чувствовала напряжение девочки-лисички и видела, как Ита уже стирает пот со лба рукавом.

Прикинув на глаз расстояние, Ита прыгнула. Словно выпущенная стрела, она выпрямилась в полете. Я затаила дыхание, думая, что она вот-вот схватится за край подоконника. Я видела, как ее пальцы уже были готовы вцепиться в твердую древесину, словно когти…

Ите на спину будто прибавили сотню килограммов груза, или невидимая рука схватила ее и потянула вниз со всей силы — ее прыжок резко прервался в сантиметре от цели, и Ита неожиданно стала падать, хотя казалось, что у нее все получится. Они шумно шлепнулись на траву, Ниока даже не вскрикнула, будто боли и не почувствовала, когда Ита впечатала ее в землю, только вот сама Ита болезненно застонала.

Я поспешила к ним, помогла подняться обоим.

— Меня что-то дернуло вниз, — проговорила Ита, поднимаясь и тяжело дыша. — Словно Ниока потяжелела на пару сотен мешков с рисом.

— Я не могу выйти… — виновата промямлила Ниока, опуская глаза. — Я умею летать по дому и ходить по двору, но если пробую подняться выше, меня тянет вниз, словно я камень. Извините, что не сказала.

— Да ладно уж, — весело сказала Ита, и слегка толкнула Ниоку кулаком в плечо. — Теперь я одна попробую.

Ко всеобщему удивлению, все вышло точно так же. От расстройства Ита быстро зашагала к крыльцу, там она опять улеглась на свое место, продолжая бурчать себе под нос. Мы с Ниокой еще не успели вернуться к крыльцу, как Ита уже храпела вовсю.

— Мы тут застряли. — грустно подытожила я, садясь рядом с Ниокой.

Привидение понуро смотрело на траву, оно, казалось, думало о чем-то своем. Я еще раз взглянула на сопящую во сне девочку-лисичку, и вдруг та дернулась, заворочалась, подобрала колени к груди, а хвостами укрыла ноги. Я встала, прошла в ту комнату, в которой безлицый Кацухиро велел нам спать, немного порылась в шкафах, извлекла три матраца и три одеяла, а затем перетащила все на широкое крыльцо. Расстелив матрацы, я накрыла Иту одеялом, а сама улеглась неподалеку на крыльце. Мягкая, в меру прохладная ночь сразу стала убаюкивать меня, а толстый матрац и теплое одеяло делали свое дело.

— Знаешь, — негромко начала Ниока, — я уже очень долго живу в этой части дома одна. Никто меня не навещает. Даже слуги, что скидывают сюда грязную одежду, не замечают меня, как бы я ни старалась. Когда я вас увидела, то сразу подумала, что и вы тоже меня не заметите. Сначала не хотела показываться, но потом решилась… И была обескуражена, что вы меня увидели. А потом ты, Саша, помогла мне, и я…

Ниока говорила и говорила. Я смотрела, как ее губы шевелятся, как время от времени она улыбается, но уже ничего не понимала ее слов, почти нырнула в сон, и глаза мои закрылись.

Когда я проснулась, Ниока еще спала, разметав по подушке волосы, Ита спала тоже, развалившись на крыльце словно морская звезда, а одеяло ее съехало с крыльца и теперь валялось на траве.

Я огляделась, бессменная ночь не давала подсказки, сколько же именно я проспала. Тень была все такая же темная, светильник, что горел в комнате, был единственным источником света. Луна тоже не на сантиметр не сдвинулась со своего места: ее свет по-прежнему был такой же тусклый, «больной», как сказала Ниока. Я протерла глаза, потянулась и откинула одеяло. Не желая тревожить своих подруг, я тихонько поднялась с матраца и спустила босые ноги на траву. Высокая зеленая трава нежно приняла мои ступни в свои прохладные ладони, и я испытала приступ блаженства, когда ноги окутал мягкий и влажный холод.

На каждом листике, на каждом стебельке сидела капелька росы. Я не думала, что здесь, где всегда ночь и прохлада, может образовывать роса. Протянув руку, я аккуратно, кончиком пальца подхватила одну из росинок. Она повисла у меня на пальце, будто капля расплавленного серебра. Я всмотрелась в грани — они блестели и переливались.

— Пожалуйста, отпусти нашу сестрицу. — сказал голос — звонкий, словно вода, бежащая в ручье.

Я вздрогнула. Стала быстро озираться, ища того, кто это сказал, посмотрела на Иту: спит! Взглянула на Ниоку: девочка-призрак тоже спала, повернувшись на бочок и подложив обе руки под голову. Я даже обернулась и внимательно осмотрела комнату с грязным бельем: там тоже никого.

— Мы здесь! — голос-ручеек стал звонче. — Смотри сюда!

Я вернула взгляд на траву и только тогда увидела: росинки мерцали, будто неудачливый ювелир опрокинул на пол поднос с серебренными сережками, и, падая, они попали под свет его рабочей лампы.

— Вы — росинки? — удивленно спросила я, поднимая на уровень своих глаз ту маленькую росинку, что сняла с травы.

— Да! — проговорили они, и по траве прокатились, словно волны, серебряные переливы. — Просим тебя, верни нашу сестру.

И трава начала раскачиваться и тихо шелестеть, точно под порывом ветра, но ветра на самом деле не было.

— Хорошо. Хорошо, — быстро произнесла я и, опустив руку, аккуратно вернула росинку на лист.

Другие росинки, что были рядом, сразу обступили вернувшуюся сестру, прижались к ней, словно обнимая после долгого расставания.

— Спасибо тебе! — голос-ручеек стал заметно звонче и как будто радостнее.

— Простите меня, кто бы вы ни были, — кланяясь, произнесла я, — я не хотела похищать вашу сестру.

— Мы не сердимся на тебя, — по траве снова покатились серебряные волны. — Мы слышали о тех бедах, что постигли тебя и твоих друзей. Мы можем помочь снять проклятие с матери этой девочки.

Я не могла поверить своим ушам. В траве вдруг захихикали: так плещется в ручье вода, когда налетает на камни по дороге.

— Возьми эту воду. Дай выпить ее матери, и тогда она проснется.

В траве, где-то посередине сада, заблестел край вытянутого предмета, напоминающего маленькую вазу, с тонким горлышком и пухленьким днищем. Я хотела встать и побежать к нему, но осеклась и в нерешительности застыла на краю крыльца.

— Не бойся! — произнес ласково голос-ручеек, как будто видя мою нерешительность. — Иди. Ты не потопчешь нас.

Только я сделала шаг, как серебряные переливы исчезли, все капли испарились, а мои ступни ощущали только жесткую и высохшею траву. Я подошла и подняла маленький кувшин размером с ладонь, серого цвета, очень гладкий, внутри сверкала прозрачная жидкость. Я понюхала — как и сказали росинки, эта была просто вода.

Я кинулась будить Иту. Лисичка закряхтела, стала ворочаться и извиваться, как уж на сковородке, бормотала что-то гневное, но я не обращала на это внимания и упорно продолжала будить ее.

— Ита! Ита! Проснись! Ну же!

От нашей возни проснулась и Ниока. Поднялась с постели, протирая глаза руками, потом принялась собирать растрепанные волосы в пучок.

— Что случилось, Саша? — проговорила Ниока, позевывая.

— Мне тут… ну… э-э-э… Росинки дали вот это! — я показала ей маленький кувшинчик.

— Что? — Ниока приняла из моих рук небольшой сосуд, стала рассматривать. — Какие росинки?

— Ну… Они сказали, что если твоя мама выпьет этой воды, она сможет проснуться, — весело сказала я, чувствуя внутри себя подъем и воодушевление.

— Правда? — глаза Ниоки округлились, сон как рукой сняло. С глубоко удивленным видом она заглянула внутрь кувшина. — С виду на обычную воду похожа, — недоверчиво произнесла Ниока, ставя кувшин на крыльцо.

— Я тоже так подумала, но… — Ита все никак не хотела просыпаться, и я начала сердиться. — Ита, ешкин корень… — и с силой шлепнула ее по заднице.

Лисичка тут же вскочила, потирая больное место, а потом проворчала:

— Ну вот, сразу по заду лупят!

— Прости. Но ты как моя сестра: пока не врежешь хорошенько, не встанет. Смотри, что мне дали росинки.

Я взяла с крыльца кувшин и показала Ита. Та, явно мне не веря, стала разглядывать подозрительный предмет издалека.

— Кто тебе дал? Какие росинки? И что это вообще такое? — судя по ее тону, Ита решила, что я сошла с ума.

— Ну… Вы спали. Появились росинки, дали мне кувшинчик и сказали, что вода из этого кувшина поможет маме Ниоке проснуться.

— И что? — вопрос сразил меня наповал.

— А то! Нам надо придумать, как сделать так, чтобы мама Ниоки выпила его. Поняла?

Ита взяла короткую паузу, видимо, после пробуждения ее мозг еще не до конца заработал.

— Но как мы подойдем так близко? И ты думаешь, она нам поверит? — сказала Ита спустя полминутки интенсивного потирания лица руками.

— Согласна, в плане есть пробелы. Ниока говорила, что чудовище чувствует ее запах, поэтому надо придумать способ, как скрыть Ниоку от госпожи Футакучи.

Все притихли.

— Что, если… — Ита задумчиво посмотрела на меня. — А что, если мы используем грязные кимоно? Воняют они так, что никакая Футакучи не почует присутствие Ниоки. Скроем ее запах… Вернее, наденем на нее одно из кимоно.

— Точно! — подхватила я идею Иты. — И так проведем. А если попробуют остановить, я кину в них вонючую рубашку.

Ита и я засмеялись, только Ниока нервно хихикала. Я понимала, что ей было не по себе от одной мысли, что придется с глазу на глаз встретиться со своим врагом, и мне стало жалко ее.

— Хорошо! — твердо ответила Ниока, вскидывая глаза на меня, в них крепла решимость.

Я кивнула в ответ.

Мы втроем поднялись и направились к куче. Когда зашли в комнату, запах сразу ударил нам в ноздри, там, на улице, так сильно не пахло.

— Надо лезть! — сказали Ита, зажимая нос пальцами.

— Эх… — только вздохнула я, опускаясь на колени и хватаясь за первый приглянувшейся мне ворот.

Как только я начала тянуть, в нос ударила такая вонь, что мне показалось, будто я открыла банку с гнилой капустой, но это было еще не самое страшное. Из складок одежды посыпались тараканы! Большие рыжие прусаки, таких я еще не видела. Тараканы разбегались во все стороны, и мне показалось, что их глазенки сверкнули на меня с нескрываемым негодованием, мол, вот чертовка, порушила наш дом.

Я отскочила, визжа, а Ита только презрительно хмыкнула и проговорила:

— Вот дуреха, тараканов испугалась! — после этих слов подошла к куче и рывком достала кимоно. — Делов-то!

А Ита, которую кроме запаха совсем ничего больше не смущало, критично оглядела кимоно и серьезно подвела итог:

— Подойдет! Надевай, Ниока!

Ита сунула кимоно Ниоке.

— Может, еще одно? — бодро предложила Ита, когда Ниока запахнула врученное ей кимоно. — Для надежности! А, Черная?

Я расслабилась и смотрела, как Ниока завязывает простой тонкий пояс у себя на талии. В глубине души я была рада, что инициативу перехватила Ита, и мне больше не придется лезть в это тараканье гнездо.

— Думаю, да… — неуверенно протянула я, обращаясь к Ите.

Лисичка недолго думая вытянула еще одно кимоно, с которого тараканов посыпалось еще больше, руками встряхнула одежду, от чего ползучие твари полетели во все стороны. На этот раз я уже выбежала вон из комнаты, на крыльцо. Ниока только поморщилась.

После того, как Ниока надела второй слой грязной одежды, Ита, кажется, была удовлетворена, но продолжила рыться в куче. Вытащив примерно с дюжину вещей, лисичка подозвала меня. Я робко подошла, при этом стараясь ничем не выдать своей неприязни к куче, вони, тараканам и действиям Иты, в конце концов, я заварила эту вонючую кашу, мне ее и надо было расхлебать.

— Бери половину!

Я ничего не ответила, только кивнула, стараясь придать своему лицу более твердый и решительный вид, хотя в душе меня тут же начало выворачивать, как только подумала, что мне нужно прикоснуться к этим вещам. Но, как я уже сказала: ничего не поделаешь, «Назвался груздем, полезай в кузов» как говорится.

Я подняла кимоно с пола. Мои пальцы наткнулись на что-то склизкое, и я с трудом подавила рвотный порыв. Я молила бога, чтобы не дай бог почувствовать, как по моей коже пробегают тонкие колючие лапки, но вроде все обошлось, и Ита действительно вытряхнула всех тараканов.

— Ну что, пошли? — твердо сказала я, отчаянно стараясь не обращать внимания на вонь, грязь и слизь на пальцах.

Ита и Ниока одобрительно кивнули.

Подойдя к двери, я прислушалась, приложив ухо к тонкой бумаге — в коридоре было тихо, только слышался мерный храп нашего стража, кажется, тот все еще спал после выпитой бутылки рисовой водки, что принесла ему Фуруи-сама. Медленно и по возможности как можно тише я открыла дверь и аккуратно высунула нос за порог. Кацухиро действительно спал, развалившись как бревно, около нашей двери, рядом валялась пустая бутылка. Я перешагнула через него и сделала жест остальным, чтобы они тоже выходили.

Шли мы не спеша, я и Ита впереди, Ниока за нашими спинами, чтобы в случае чего мы смогли ее спрятать. Она же крепко держала в руках заветный кувшинчик с водой, что должен был помочь ее маме.

Нам встречались слуги: разнообразные вещи, одетые в белые кимоно, которые проходили мимо нас, казалось, совсем не замечая вони.

— Ита? — я слегка наклонилась к ней и прошептала: — Ты помнишь, куда идти? А то тут все коридоры такие одинаковые.

И тут нам навстречу из-за поворота вышла Каса-сама, тот самый оживший зонтик, та противная домоправительница, что обращалась с нами не лучше, чем с бездомными дворнягами.

— Фу… Что это у вас так воняет! — взвизгнула девушка-зонтик, прикрывая раскрытым веером то место, где у нее, по всей видимости, был нос. — О боги, зачем… Куда вы несете столько грязного, вонючего белья?

И не успела я открыть рот, чтобы ответить, как Каса-сама завопила своим звучным голоском:

— Касухиро-о-о-сама! Кацухиро-о-о-сама!

Я знала, что защитник ее не услышит, так как он валялся у нас под дверью пьяный в доску, и хотела ей сказать об этом вслух, но вместо этого взяла одно из грязных кимоно и спокойно накинула его на этот крикливый зонтик сверху.

— Да уймись ты уже, — раздраженно произнесла я, и мы зашагали дальше, оставив зонтик приглушенно кричать нечто неразборчивое, а потом послышались звуки удара, падения и снова крики. Я улыбнулась и подумала злорадно: «Бывают же дрянные вещи».

Красивый вход в комнату Футакучи-сама мы нашли достаточно быстро, привел нас туда бесконечный поток слуг, которые только и успевал приносить еду да уносить пустые тарелки. Мы остановились у поворота, в минутах от решения нашей судьбы… Кажется, наш план удался и Футакучи не учуяла Ниоку.

И тут меня настигли сомнения. Вдруг это ловушка? Вдруг она нас ждет, чтобы наконец-то сожрать, положить конец этому фарсу с неприятными гостями? Откуда я вдруг решила, что задумка удастся, как наивно предполагая, что три глупых девчонки справятся с жестоким плотоядным монстром? Я отступила. Ита, схватила меня за локоть, ее глаза недобро блеснули.

— Ты куда? — прошипела Ита.

— А-А-А-А, ЧТО ЗА ВОНЬ? КТО ПРИНЕС СЮДА ПРОТУХШУЮ ЕДУ? — сотряс дом дикий писклявый взвизг госпожи Футакучи.

Я сглотнула, почувствовала, как рядом напряглась Ита, а Ниока позади меня от нахлынувшего на нее страха прижалась ко мне и тихо задрожала, как мышка, которая оказалась в лапах у кошки. Из покоев Футакучи слышалось, как фарфоровые подносы ударяются о стену и звонко разбиваются, как ломается дерево, как опрокидываются столы.

— А-А-А-А, ПОЧЕМУ ДО СИХ ПОР ВОНЯЕТ ТУХЛЯТИНОЙ? КАЦУХИРО, ИДИ СЮДА! — снова пискляво взревела госпожа.

В покои Футакучи мы вошли спокойно, старясь всеми силами скрыть нарастающий в нас страх, который вот-вот готов был перерасти в панику и обратить нас в бегство. Госпожа тут же умолкла, сверля меня взглядом, я чувствовала на себе ее презрение, отвращение и ненависть, которые тяжело легли на нашу троицу. Фатакучи явно не ожидала наглого и неожиданного появления у нее во время приема пищи. Тишина окутала все обеденное помещение, слуги затаив дыхание толпой собрались в коридоре и теперь наблюдали за разворачивающимся действием с опаской и любопытством. В толпе я заметила и Фуруи-сама, которая пристроилась позади основной массы слуг, возвышаясь над ними на своем стуле и раскуривая закрученную в спираль трубку — на этот раз дым из трубки превратился в маленьких пауков с длинными лапками.

— Так, так… — протянула Футакучи, и голос ее стал хищным. — Зря я вас не съела тогда. Пожалела. Ну что ж… Я только приступила к ужину!

Футакучи завизжала, как резаная свинья, и ее волосы кинулись на нас с невероятной быстротой.

Ита молниеносно среагировала, бросив грязную одежду на волосы Футакучи, а я мгновение спустя последовала ее примеру. Грязные кимоно повисли на волосах госпожи Футакучи как рыбацкие сети. Это дало нам время. Преодолевая дрожь в коленках, я кинулась на запутавшиеся в кимоно волосы Футакучи и схватила их в охапку, как пучок сена. Ита кинулась следом, но ее маленькие ручки не могли обхватить все развешанные на волосах кимоно.

— Ниока, действуй! — прокричала я, глядя на остолбеневшую девочку.

Я чувствовала, как волосы-щупальца все яростнее стараются вырваться из-под грязных кимоно, они словно змеи скользили под одеждой, лихорадочно ища выход. Я все сильнее сжимала руки, но знала, что надолго меня не хватит.

— Ниока! — еще громче вскрикнула я. — Быстрее…

Только сейчас Ниока вздрогнула и сделала первый робкий шаг к своей матери. Я понимала ее, она дольше нас прожила бок о бок с этим демоном и знала, на что он способен, отчего так сильно боялась эту тварь. Время шло, а девочка-призрак не двигалась, сводя на нет все наши усилия.

— Ниока! — заорала я что было сил.

И тут Ниока неожиданно побежала. Ей нужно было преодолеть всего несколько шагов, как Футакучи завизжала в отчаянии — поработивший тело паразит понял, что может лишиться драгоценного тела, и дернул в последней попытке волосы-щупальца так яростно, что ни я, ни Ита не смогли удержать их. Мы разлетелись в разные стороны комнаты, больно ударившись о татами спинами. В ярости Футакучи порвала в клочья все грязные кимоно, и теперь ее волосы встали стеной между нами и Ниокой.

От боли я не могла сделать вдох, как рыба, открывала и закрывала рот, в левом боку трещали ребра. Ита приземлилась недалеко от меня, и, судя по ее стонам, ей досталась не меньше. Я поднялась из последних сил и кинулась на волосы госпожи Футакучи, но и шагу ступить не успела, как заколдованные пряди, лоснящиеся в свете развешанных ламп, накинулись на меня и словно цепи обездвижили мне ноги, руки, сдавили горло. Изо рта вырвался сдавленный хрип. Иту схватили тоже. Футакучи приподняла нас над полом и жестко сдавила своими волосами, чтобы мы не могли даже шелохнуться.

— Ну здравствуй, забытое дитя, — спокойно проговорила Футакучи, обращаясь к Ниоке. — Ты пришла спасти свою маму?

Ниока молчала, опустила голову и дрожала. Я видела, как ее руки трясутся, видела, как она прижимает кувшинчик к своей груди.

— Я никогда раньше не ела призраков, — так же спокойно проговорила Футакучи, потом одна из ее прядей-щупалец медленно приподняла голову Ниоки за подбородок. — Как ты думаешь, мне стоит попробовать? Тогда я избавлюсь от тебя раз и навсегда?

Волосы-щупальца Футакучи оплели руки, ноги и талию Ниоки и медленно потащили ее к госпоже. Я услышала, как маленькие голые ножки Ниоки заскребли по татами. От накатившего на Ниоку страха та даже кричать не могла, по всей видимости, крик застрял где-то у нее в горле и тоже боялся выйти. Она вроде бы еще пыталась сопротивляться, казалось, хочтела вырваться: ее плечи слегка подергивались, но волосы Футакучи оплели ее очень крепко.

Я почувствовала тогда, что нам пришел конец.

— Хватит! — это был грозный выкрик из уст Фуруи-сама.

Ее стул двумя передними ножками схватил копну волос госпожи Футакучи и дернул на себя.

— Я не позволю тебе съесть этого ребенка! Достаточно, что ты нас мучила!

Стул Фуруи-сама рванул с новой силой, задними ножками отступая назад, и я почувствовала, как хватка волос-щупалец на мне ослабевает! Тогда и я рванулась, чтобы освободить хотя бы одну руку. И мне это удалось…

— ЧТО! — завизжала Футакучи. — ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, СТАРАЯ ШВАБРА!

Но Фуруи-сама не собиралась сдаваться. Тогда одно из щупалец кинулось на нее. И здесь случилось невообразимое: абсолютно все вещи — от кухонных кастрюль до сковородок, от швабр до лопат, даже те противные дырявые говорящие зонтики — все набросились на волосы Футакучи и стали растаскивать в стороны.

— НЕ-Е-Е-ЕТ! — завизжала Футакучи.

Ее крик был криком отчаяния.

— Ниока, давай! Разбуди свою маму! — закричала я, все еще пытаясь освободиться от душивших меня волос.

Ниока рванулась с места, пока Футакучи бесновалась, пытаясь избавиться от всех этих вещей, пытаясь хоть как-то остановить неизбежное, но не успела. Ниока подбежала к матери, аккуратно вложила ей в руки графинчик.

— Выпей это, мама, — ласково произнесла она.

Заколдованная девушка не спеша поднесла ко рту и отхлебнула воду. Сделала глоток, потом еще и еще, жадно выпивая всю воду без остатка, словно вкуснее ничего не пробовала. И тут я увидела, как губы ее розовеют, на щеках появляется румянец, глаза приподнимаются, такие красивые и пронзительно алые, как два рубина.

— Доченька, это ты? Что произошло? Почему ты прозрачная, словно призрак, милая? — вяло спросила женщина, словно только что проснувшись.

— Мамочка… — вскрикнула Ниока, слезы которой было уже не остановить.

— НЕЛЬЗЯ ПРОСЫПАТЬСЯ! — взорвалась поросячьим визгом Футакучи. — Ты должна спать!

Я видела, как руки женщины поднялись к голове, ее нежные на вид пальцы без страха ухватились за бритвенно-острые зубы Футакучи, она потянула их, словно стягивала с себя шапку, которая оказалась ей слишком мала. Последний крик паразита забурлил, замолкая, будто тонул в воде, когда женщина стянула его с себя.

В руке у нее оказался маленькое существо, похожее на хвостатого четырехногого паучка. Оно судорожно перебирало лапками, пытаясь высвободиться.

— У нас был договор! — грозно произнесла мама Ниоки.

Затем она сжала ладонь и раздавила паучка в своем кулаке.

И в ней ни осталось ничего, что напоминало бы о том, что когда-то это была госпожа Футакучи-сама.

Потом мама Ниоки встряхнула руку так небрежно, будто она была замарана чем-то неприятным. Жидкая масса негромко, словно кусочек желе, упала на пол, шмякнулась на татами и теперь была просто пятном черной краски.

— Мама… — тихо произнесла Ниока.

— Ах, милая! Дочь моя! — мама Ниоки кинулась к дочери и прижала к груди.

Ниока ответила на объятия еще крепче. Я услышала, как еле слышно всхлипывает Ниока на плече у матери. Только после этого я смогла выдохнуть с облегчением и, победно улыбаясь, растянуться звездой на татами. На моем теле не было и живого места, конечности ныли после освобождения от волос, однако на душе было так хорошо и спокойно, что я и сама разрыдалась.

— Саша? — вдруг услышала я голос Ниоки.

На меня смотрели Ниока и ее мама. Несмотря на боль, я быстро вскочила на ноги, виновато улыбаясь, что позволила себе вот так вот валяться на полу, и, нервно поправляя одежду, поклонилась матери Ниоке. Краем глаза заметила стоящую уже на ногах Иту, которая тоже склонилась в низком поклоне.

— Я приветствую вас в своем доме! — голос мамы Ниоки был очень мелодичным и звучал так, как бы звучал десяток серебряных колокольчиков. — Мое имя Чиаса Накусима. А это моя дочь Ниока Накусима. Долгое время назад я была обманута духом, с которым заключила договор. И я позволила моей дочери стать призраком. Это печально… Но теперь, благодаря вам, я свободна от сна, и моя дочь скоро вновь обретет и силы, и тело, которого была лишена.

И Чиаса, которая все еще сидела, поставила руки: сначала правую, потом левую, по очереди на татами, и поклонилась нам с Итой так низко, что почти задевала лбом пол. Ниока следом за матерью проделала то же самое.

— Ну что вы… — затараторила я, краснея. — Мы случайно пробрались в ваш сад, убегая от погони. Никто не ожидал, что все так сложится.

— Да, да, мама! — воскликнула Ниока. — Их преследуют Стражи Императора!

— Неужели?! — глаза Чиасы округлились. — Надо посмотреть!

После этих слов госпожа Чиаса весело улыбнулась.

Ниока, не отпуская руку матери, стала помогать ей подняться, но мне показалась, что сил у Ниоки не хватит, и я поспешила на помощь, чем вызвала удивление на лице Иты. Девочка-лисичка, казалось, смотрела на госпожу Чиасу с таким уважением, что даже побоялась прикоснуться к ней, предлагая помощь.

— Ита, помоги! — воскликнула я.

— Если вы позволите, госпожа Чиаса… — подходя чуть ближе, в низком поклоне спросила Ита.

— Конечно, позволю, — ласково ответила госпожа Чиаса, от чего Ита просияла.

Не без труда хозяйка дома поднялась на ноги и прошла несколько шагов до раздвижных дверей, прежде чем попросила нас отпустить ее. Дальше госпожа Чиаса уже шла сама, слегка неуверенно: было видно, что ей тяжело.

Дверь ей поспешила открыть Фуруи-сама — верный стул в один скачок преодолел расстояние до раздвижных дверей — и она с поклоном, полным почтения и уважения, открыла перед госпожой Чиасой дверь.

— А это ты, моя верная? — колокольчики в ее голосе вновь зазвенели. — В это тебя превратила сила Футакучи?

— Да госпожа, это я! — не поднимая головы, ответила Фуруи-сама. — Сила Футакучи исказила нас, превратив в слуг, что должны были удовлетворять ее голод, — голос ее скрипел от печали.

— Ничего, моя верная, — Чиаса ласково погладила Фуруи по согнутой в поклоне спине. — Я исправлю все, что натворил этот дух!

И после этих слов госпожа Чиаса не спеша пошла к главному входу в дом, или, я бы даже сказала, поплыла, я почти не видела, как движутся ее ноги под одеждой. Мы поспешили за ней.

С крыльца вела красивая ухоженная дорожка через большой двор к самым главным воротам, которые всегда были закрыты. Мы с Итой тихонько ковыляли позади высокой госпожи Чиасы, держась за ушибленные места. В этой переделке нам крепко досталось, и я была рада, что сейчас могу отдохнуть. Госпожа остановилась на краю крыльца, жестом руки она велела замолчать Фуруи-сама, которая брюзжала про сандалии. Она стала медленно окидывать взглядом сад, дорожку, забор и ворота, за которым происходило нечто невообразимое.

Огромное количество Стражей Императора: сосчитать сколько было невозможно, превратились в огромную массу темно-фиолетовой жижи, внутри которой сияли звезды и переливались созвездия. Я смогла насчитать только несколько десяток белых масок, плавающих в этой жиже, прежде чем услышала голос Кости снова.

— Твой Император говорит с тобой, Накусима Чиаса! — голос был фальшиво ласков. — Впусти меня в свой дом!

— Приветствую тебя, Император! — госпожа Чиаса почтительно поклонилась. — Но в доме моем тебе делать нечего! Того, что ты ищешь, тут нет!

По сгустку темно-фиолетовой массы пробежала рябь, словно бы в воду бросили камень.

— Ты испытываешь мое терпение, благородная Чиаса! — в голосе Кости зазвучало нескрываемое раздражение.

Масса Стражей медленно навалилась на забор. Дерево слегка просело и заскрипело под их весом.

— Повторяю! Уходи! Ты нежеланный гость! — голос госпожи Чиасы поднялся, я заметила, как затрепетали полы ее кимоно. — Я не желаю видеть тебя в своем доме!

— Гр-р-р… Да как ты смеешь! — Костя почти ревел от злости.

Признаюсь, мне тоже в тот момент стало страшно. Захотелось бежать куда угодно, лишь бы не попасться в руки к Косте снова. Но что-то внутри удерживало мое тело на месте и заставляло смотреть на то, что было дальше.

А дальше было вот что: Стражи еще сильнее навались на забор и ворота. Казалось, что хрупкое на вид дерево вот-вот треснет пополам, разлетится на щепки, и Стражи прорвутся внутрь. Но дерево трещало и гнулось, а Стражи не могли сломать его. Вместо этого они стали капля за каплей просачиваться сквозь щели в заборе и в воротах. Течь по доскам, так медленно и вязко, как смола течет по коре дерева, и собираться в лужу на аккуратно подстриженной зелени сада во дворе дома госпожи Чиасы.

— Я накажу тебя за своеволие, Чиаса! Ты будешь примером для тех, кто не признает мою власть! — голос Кости гремел над землей.

И вот уже белые маски стали словно простая жидкость и просачивались меж щелей забора и ворот. А потом они начали вновь собираться и подниматься из жидкости, обретали форму, отращивали себе конечности, делали первые шаги. Это все было так робко и осторожно, будто Стражи не спешили ринуться в бой, а хотели собраться все вместе, чтобы взять Чиасу числом.

И когда уже весь двор перед домом был полон Стражей, что окружили госпожу Чиасу полукругом, она промолвила, поднимая правую руку:

— Вы зашли без приглашения! — ее голос стал холоден как лед. — Вы нарушили право на неприкосновенность! Испортили мой сад!

Полы ее кимоно вдруг дернулись, как от порыва сильного ветра, ее светло-голубое кимоно с вышитым красным львом стало менять цвет на черный, а лев зашевелился, принялся прыгать по всему кимоно госпожи Чиасы и разевать пасть, как бы рыча. Стражи на мгновение отпрянули в нерешительности, но потом их темно-фиолетовая гуща задергалась и пошла кривыми и острыми линиями.

— Ты думаешь, я не смогу справиться с твоей силой, женщина? — зарычал Костя каким-то уже звериным голосом, который переставал быть похожим на человеческий.

— Да! — коротко ответила Чиаса.

И тут подул ветер. Мне показалось, что он появился из ниоткуда: трава беззвучно прижалась к земле, деревья зашумели, пригнули кроны к земле, в стороны разлетались камни и песок. Однако я чувствовала только, как прохладный ночной ветерок слегка треплет мне волосы, в то время как Стражи Императора, обессиленные и скрюченные, стали жертвами дикого ветра, который неистовыми порывами по капле отхватывал от стражей их звездную плоть и выбрасывал за забор, обратно на улицу. Когда же стражей не осталось во дворе, ветер стих, а госпожа Чиаса смогла опустить руку.

— Уходите прочь! — голос ее снова стал звуком колокольчиков.

Но Стражи Императора и не думали уходить, когда сила госпожи Чиасы прогнала их прочь. Воля их правителя заставила вновь подняться за забором, но уже не целой массой, а по одному. Они застыли как вкопанные: белые маски выражали гнев, но в черных глазах было пусто.

Я сглотнула. Видимо, Костя обдумывал новый ход. Я подумала: он понял, что госпожа Чиаса ему соврала, и скоро штурм продолжится, поэтому мне надо было бежать вновь. Я не была уверена, что Чиаса сможет нас защитить от слуг Кости, и мои опасения через несколько секунд подтвердились.

Когда госпожа Чиаса повернулась ко мне и Ите, она была бледна, а шаг ее — непрочен. Фуруи-сама быстрее меня сообразила, что Чиаса вот-вот упадет на колени, и, подскочив к ней, поддержала свою госпожу под руки.

— Он ворвется! — тяжело дыша, произнесла Чиаса. — Если вы побежите, они бросятся за вами… — госпожа закашлялась, а потом я увидела, как из ее носа потекла кровь. — Надо его… Его надо обмануть!

Я смотрела на госпожу Чиасу с жалостью, мои мысли метались в голове. Я хотела ей помочь, облегчить ее страдания.

— Мама! — воскликнула Ниока, хватая мать за другую руку.

— Подожди, дочь… — Чиаса высвободила руку из объятий дочери. — Подойдите!

Мы с Итой подошли.

— Мой дом задержит их. Не пугайтесь. Я поправлюсь! Не бойтесь за меня… — госпожа Чиаса снова закашлялась. — Идемте со мной.

Мы спустились с крыльца и надели свои сандалии; мне показалась странным, как они здесь оказались, ведь я помнила, что снимала их в другом месте.

— Вставайте передо мной! — зазвенел голос Чиасы, когда мы вышли на середину дорожки.

— Одумалась? — голос Кости из-за забора прозвучал торжественно, словно он уже победил

Чиаса только слегка улыбнулась в ответ, и ее улыбка была прекрасней всех, что я видела.

— Я безмерно благодарна вам, дети, что вы смогли вернуть меня из царства сна! — она поклонилась нам с Итой, и мы ответили тем же. — Но впереди у вас путь будет еще опаснее и значительно длиннее, чем сейчас. И поэтому я хочу сделать вам подарок, чтобы вы не забывали мою благодарность.

Свободной рукой госпожа Чиаса запустила пальцы в складки своего кимоно и через секунду извлекла оттуда два предмета: брошь в виде золотой птицы, похожей на павлина, и подвеску на серебряной цепочке в виде ракушки из зеленого камня. Птицу госпожа Чиаса вложила мне в ладонь, а ракушку в ладонь Иты, и завещала никогда с ними не расставаться. Мы кивнули, а затем Ита низко поклонилась в благодарность, а я не выдержала напора чувств и поцеловала госпожу Чиасу в щеку. Сейчас я размышляю иногда, а не глупо ли я поступила? Чиаса в прямом смысле опешила.

— Я теперь, — госпожа Чиаса высвободилась и из рук заботливой Фуруи-сама, — пришло время для последнего колдовства. Время для обмана! — последние слова она сказала почти шёпотом, улыбаясь нам.

На этот раз не было ветра, да и кимоно госпожи Чиасы не колыхнулась и не поменяло цвет. Она просто легонько дотронулась на наших с Итой лбов, и я почувствовала, что через меня пробежала словно бы электрическая волна.

— А теперь закройте глаза и развернитесь. — весело приказали Чиаса.

Мы развернулись.

И в первую секунду после того, как открыли глаза, увидели только дорожку да закрытые ворота в нескольких метрах от нас, а потом… Вдруг словно бы передо мной развернули зеркало в полный рост, которое до этого стояло ко мне спиной. И в этом зеркале была я и была Ита. И мы были как настоящие. Я открыла рот в изумлении, а отражение только весело улыбнулась и слегка щелкнуло меня по носу, отчего я вздрогнула. Отражение было реальным, и я почувствовала теплое прикосновение. А Ита сама попыталась дотронуться до своего отражения, но то игриво шлепнула ей по руке, а потом погрозило пальчиком, мол, «не трогай».

— Фуруи-сама, будь любезна, открой ворота! — проговорила госпожа Чиаса.

Фуруи-сама верхом на стуле поспешила открывать ворота с таким видом, будто все происходящие естественно. Замок щелкнул, засов заскрипел, Фуруи-сама медленно открыла обе створки ворот.

— Ну все, пока! — мое отражение мне улыбнулось, а затем, взяв отражение Иты за руку, пошло к воротам.

— Фуруи-сама? — окликнула старуху у ворот Чиаса. — Отведи Сашу и Иту на задний двор и выпусти через калитку. И еще еды дай в дорогу.

— Слушаюсь, госпожа! — Фуруи-сама поклонилась, и легко потянула меня и Иту за рукава.

Но я хотела остаться еще на чуть-чуть, подождать, посмотреть, что же произойдет. А произошло следующее: копии меня и Иты, как только сделали шаг за ворота и стражи приблизились к ним, тут же рванули во все стороны, раздваиваясь и даже расстраиваясь еще большим количеством копий. Стражи хватили мои с Итой отражения, но те только исчезали после их прикосновения, словно легкая дымка. Стражей было много на широкой улице, подсвеченной фонарями, но копий, как мне показалось, было еще больше. И вот уже я увидела, как в глубину улицы убегали несколько пар наших отражений, а стражи гнались за ними.

— Ну все, идемте! — подгоняла нас Фуруи-сама.

— Спасибо вам, госпожа Чиаса! — проговорила я от всего сердца, кланяясь, прежде чем Фуруи-сама утащила нас в темноту.

Чиаса, только еще один раз поклонилась.

— И тебе спасибо Ниока-сан! — крикнула я перед тем, как исчезнуть за раздвижными дверями.

Я не успела понять, услышала ли мои слова Ниока.

Фуруи-сама отвела нас вглубь сада, туда, где между деревьями и кустами находилась потайная калитка, заросшая травой. Засов щелкнул. Фуруи-сама дернула дверцу, затем сунула мне небольшой сверток и, улыбаясь кривой ухмылкой, полной доброты, подтолкнула нас к выходу. Она ничего не сказала, ее глаза слезились от счастья и были понятней любых слов.

За калиткой был проход между домами, в его конце светилась фонарями улица. Мы осторожно подошли к углу дома и выглянули из темноты на свет. Улочка хоть и была не пуста, но Стражей не было, и мы смогли продолжить свой путь.

Нам приходилось все время озираться и быть бдительными, не хотелось бы наткнуться на Стражей за следующим поворотом. Я и Ита были словно два тайных агента, которые пытались уйти от слежки. Получалось не очень, и местные обитатели тени косились на нас и мерили подозрительными взглядами, некоторые откровенно таращились и тыкали пальцами. Зато Иту это нисколько не смущало, она быстро вела нас вперед. Ее целеустремленность поражала, и мне казалось, что она знала, куда идти и что делать. Она не забыла, куда мы шли изначально, а я, честно говоря, после истории с Футакучи сама забыла, куда хотела попасть.

Вокзал был пуст.

Я была рада снова увидеть свет солнца, мало приятных вещей сейчас сравнились бы с теплыми лучами. Полупустая привокзальная площадь заливалась светом, бродившие там духи теперь уже не казались мне страшилищами.

Стоя в переулке между магазинами на привокзальной площади, мы, конечно, волновались. Улучив момент, когда у ворот не осталось никого, мы прошмыгнули внутрь, к вокзалу, где на другой его стороне стоял пустой одинокий стоящий желтый вагон с открытыми дверями.

— Ну вот! Твой выход. Ну или как ты его называешь? Тра-ам…

— Трамвай. — подсказала я.

— Ну да, — без радостно проговорила Ита, — Иди, чего стоишь. Езжай в свой мир.

После этих слов Ита углубилась в тень под крышей и там взгромоздилась на бочку, подобрав ноги.

Я выглянула из тени и осмотрела вокзал и улицу перед ним. Все было пусто. Ни души, как будто тут вообще никто не жил, и только ветер слегка баловался с песком на дороге, перегоняя его туда-сюда. Задача была проста — пройти к желтому вагончику и уехать. Все забыть. Забыть Иту, забыть Костю, забыть боль, попытаться наладить жизнь и уже больше не встречаться с таинственными красивыми парнями.

Но… Если бы я уехала в тот момент, то я бы сейчас не была счастлива с вашим отцом. И не было вас, мои девочки! Хотя, должна признаться, я сделала шаг. Что же меня остановило? На то были две причины: первая — это была, конечно же, Ита. Меня глодала совесть, не позволяла мне вот так просто бросить ее. Хотя разум кричал, гонимый страхом, чтобы я убиралась из этого сумасшедшего мира. Это была самая тяжелая битва из всех, что мне предстояло пройти в жизни. Я убедилась, что этот мир был не менее реален, чем мой, и с моим исчезновением жизнь Иты превратилась бы в сплошные страдания. Когда мне понадобилась помощь, Ита пошла со мной рука об руку и назвала своим другом. А я теперь бросала ее… Я не могла так поступить. Но прежде, чем я решилась вообще на что-либо, появилась вторая причина.

Пока я размышляла, прямо передо мной с грохотом упал сверху Страж Императора в оковах. Грохот был ужасающий, я повалилась на землю, а потом услышала, как Ита тоже упала со своей бочки. Страж стоял спиной ко мне и даже не обернулся. Он был огромен. Втрое больше любого Стража, что я видела. И он направился прямиком к вагончику, переставляя свои массивные ноги и грохоча при каждом шаге. И не осталось никаких сомнений, что он задумал разрушить трамвай! Я рванулась с места в бессмысленной и глупой попытке остановить его. Но Ита была быстрее.

— Куда… — шепотом проскрежетала она, хватая меня за руку и удерживая меня от моей же собственной глупости.

Еще мгновение, и длинные руки Стража как две кувалды обрушились на желтую крышу, сминая ее словно бумагу. Потом его острые пальцы вцепились в помятую крышу и стали рвать ее на части. Металл скрипел и визжал, стекла лопались и рассыпались. Содрав крышу, он принялся за корпус, методично раскурочивая его, отрывая куски железа, ломая так основательно, чтобы потом эту груду металла никто не смог принять за трамвай.

— Нет! — вдруг вырвался крик отчаяния у меня из горла.

Глупый, совершенно не нужный и опасный выкрик. Страж обернулся на мой крик, и я поняла, что натворила. Ита толкнула меня в тень, но все-таки я на долю секунды встретилась со Стражем взглядом, прежде чем Ита впечатала меня в стену.

— Ты чего орешь, дура! — ругалась шепотом Ита. — Хочешь, чтобы нас поймали?

Мы замерли. Бежать было уже поздно. Я надеялась, что монстр нас не заметил. Секунды текли, превращаясь в мучительное ожидание того, что сейчас огромная рука Стража выскочит из-за угла и схватит нас обеих. Но ничего не происходило. А вскоре мы снова услышали грохот и стон уничтожаемого трамвайчика.

— Во дела! — удивленно проговорила Ита, когда выглянула из тени. — Либо он резко оглох, либо ему не до тебя — он продолжает ломать твой трам… Как там? В любом случае надо уходить. Бежим, пока он занят.

Ита схватила меня за руку и потянула за собой. Я сопротивлялась. Не хотела так вот просто уходить. Не хотела… Я заплакала тихонько, чтобы Страж не услышал.

— Идем, твоя нора закрыта! — тихо сказала Ита.

И мы пошли. Я плелась за Итой тихо всхлипывая, вытирая слезы рукавом. Проход между домами стал чуточку шире, и Ита поравнялась со мной.

— Знаешь…

Она не успела договорить. По всему переулку вдруг раздалось дикое улюлюканье и радостные крики множества голосов.

— Хватай их!

Прежде, чем я успела понять, что происходит, на меня навалились сразу несколько… картофелин! Да, те самые, что гнались за Итой и от которых я ее спасла. Мне принялись грубо заламывать руки за спину, а потом вокруг моих запястий умелые руки стали быстро наматывать веревку. Не успела я моргнуть, как уже была связана по рукам и ногам. Пусть Ита была в разы сообразительней и быстрее меня, но картофелин было больше, и она не смогла убежать. Ее тоже схватили и повалили на пол. С еще более радостным гиканьем картофелины стали вязать и ее тоже.

— Наконец-то мы вас поймали! Долго следили! — проговорила одна из картофелин, с большим шрамом на лице, если то место, откуда торчали глаза и рот, можно было назвать лицом.

— Теперь-то вы ответите за воровство у нашего босса! — со злостью сказала еще одна картофелина и пнула Иту под ребра.

Лисичка зарычала от боли сквозь стиснутые зубы.

— Я только хотела есть, вы, поганцы! — возразила она, обнажая клыки.

— А мы не любим, когда у нас воруют! — ответил ей третий, писклявый голос, принадлежащей картофелине, которую я не видела. — Отец разберется, что с вами делать! — продолжил писклявый голос, и все стали вторить ему.

— Ладно, поднимайте их, парни, и понесли! — скомандовала та картофелина что была со шрамом, видимо, самая главная из картошек.

Все зашевелились рядом с нами, толкались и мешали друг другу, пока главный не рявкнул на них.

Несли нас долго, петляя между дворами, все время оставаясь в тени зданий, стараясь не попадаться жителям на глаза. Ита пыталась кричать, но ей быстро вставили в рот кляп. А потом и мне, на всякий случай, хоть я и молчала. Я вообще и не думала кричать, мной овладело чувство нестерпимой усталости, с какой стороны ни посмотри, перспективы мои вели Императору в зубы, и путь домой был закрыт. Не проще ли было пойти прямо в руки Косте?

Воспоминания о том ужасе, что я пережила в замке Императора в первый раз, как-то поблекли, стали тусклыми, да и боль притупилась.

— Быстрее заносите! — шепотом скомандовала картофелина со шрамом.

Нас занесли в какое-то темное помещение. С виду это был старый дом, в котором уже давно никто не жил, из темноты доносился запах плесени и сырости. Одна из картофелин зажгла масляную лампу, и я увидела помещение целиком — просторная комната, небогатая мебель свалена кучей в углу, и на ней лежал толстый слой пыли, от стены к стене и под потолком качалась вездесущая паутина. А еще была большая дыра в полу, которая уходила глубоко под землю, в этот подземный тоннель и поволокли нас с Итой.

После некоторой перепалки о том, кто теперь должен нести пленников, нас начали погружать в черноту подвала. Фонарь был только у вожака, он шел быстро, освещая путь только себе. В туннеле было холодно и сыро. Свет фонаря то и дело выхватывал маленьких длинноногих странных существ, ползающих меж комьев земли по стенам туннеля. Они были настолько противные, что я даже смотреть на них не хотела. То тут, то там существа падали со свода пещеры, падая на картошку, благо мне не пришлось тогда испытать это на себе.

Спустились мы довольно глубоко, по прибытии нас бросили в разные камеры, за деревянные решетки из толстых брусьев, закрыли железные засовы. Внутри не было ни подстилки, ни дощечки, пришлось сесть прямо на сырую землю.

— Отец скоро с вами разберется! — проговорили картошки в унисон, оставив нас в почти полной темноте.

Ита находилась в камере напротив. Она кричала, ругалась, била по деревянным брусьям кулаками, но картофелины только посмеялись под ее жалкими попытками. Когда они ушли, Ита села в дальний конец камеры, и я еще несколько минут слушала, как она бормочет проклятья себе под нос. А потом и она стихла.

Тишина оглушала. Далекий отсвет неровно ложился по утоптанной земле, которая при всей сырости, что царила здесь, превратилась в кисель. А через минуту ко мне снова вернулось безразличие. Все мои мысли, даже и те, что были хоть немного позитивными, стали с привкусом горечи. Казалось, что смысла уже не было даже в том, что я еще жива, что я еще существую и дышу…

А потом я почувствовала, что у меня за поясом что-то лежит и уже приличное время колет меня, причиняя легкую боль. Достав это из-за пояса и раскрыв ладонь, я обнаружила брошь. Грани золотой птицы тускло отсвечивали в свете лампы. Я тут же вспомнила, какое это было приключение в доме госпожи Чиасы. И эти воспоминания, казалось, были тем моментами, над которыми не было властно мое безразличие. Я вспомнила Ниоку: эту веселую девочку-призрака, которая так хотела спасти маму. Вспомнила чистую красоту лица госпожи Чиасы и ее голос, который звучал звоном колокольчиков. В общем, все, что мы с Итой пережили, и мне захотелось… Захотелось пожить еще немного!

— Эй, Ита? — я повернулась к решёткам и шепотом позвала ее. — Я вот тут подумала…Надо нам выбраться отсюда! Я не верю, что для меня нет другого способа выбраться из города! Если ты постараешься, то вспомнишь что-то очень важное, особенное место, например…

Наступила пауза. Повисло странное напряжение в этом холодном и сыром помещении между обитательницами двух камер.

— Ну… — робко начала Ита. — Есть место…

— А ну молчать! — вдруг рявкнула картофелина, ее присутствие обозначилось длинной тенью в проходе между камер. Картошка подошла ближе. У нее один глаз был закрыт повязкой, а картофельное тело было сплошь покрыто мелкими шрамами. — Отец хочет вас видеть живыми! Так что давайте не будем делать глупости. Так ведь, девочка-лисичка? Мне неохота тебя снова связывать, но если дёрнешься, то мои парни поколотят тебя палками, так что ты месяц ходить не будешь. Поняла?

Ита молчала.

— Приму твое молчание за «да, господин начальник»! — ухмыльнулась картофелина. — Эй, парни, отоприте-ка их.

Через пару секунд в коридоре показалось с десяток картофелин, с длинными бамбуковыми палками и короткими мечами, заткнутыми за набедренные повязки. А еще у них были те жалящие кнуты, от которых Ита впадала в беспамятство, когда кончик этого кнута обвивал ей руку.

— Мне рассказали, что на тебя наша сила не действует, — ухмыляясь, произнесла одноглазая картофелина, — Так что если ты дрыгнешься, — он положил руку на рукоять своего короткого меча, — я лично изрублю тебя на куски, и ты станешь хорошим удобрением для наших детей.

Я молча кивнула. Его слова казались серьезными и полными решимости, но я не сильно испугалась — после зубов Футакучи-сама этот его меч был не более чем обычной игрушкой. Но все же я не стала недооценивать его угрозы, не спеша поднялась и, подняв руки вверх, всем своим видом показала желание подчиняться.

— Ну, вот и умничка, — улыбаясь во весь рот и показывая два ряда черных зубов, картофелина со шрамом достала ключи.

Ита тоже вела себя сдержанно. Картофелины обступили ее по кругу и грубо одарили тычками бамбуковых палок, приказали ей идти вперед. Ита рычала сквозь зубы, изредка скалилась, обнажая белые клыки, когда ей в очередной раз тыкали под ребра. Надо отметить, что картофели опасались девочку-лисичку. Ита ростом была гораздо выше их, проворней и сильнее, так что угнетатели старались держать Иту на расстоянии, пугались и отпрыгивали назад всякий раз, как Ита показывала зубки. Я улыбалась про себя, глядя на это представление. А потом мне вспомнился тот инцидент в саду Футакучи, где ярость Иты вырвалась наружу.

«Неужели это может произойти вновь?» — подумала я.

Опасалась ли я Иту? Тогда я не могла сказать наверняка, ибо еще не знала истинную причину вспышек ее ярости и ее способности. Я еще раз взглянула на Иту, и она вдруг предстала в моей голове иначе. Мои мысли заметались из крайности в крайность.

«Ее ярость может быть нашим спасением, — подумала я. — Ее нужно только подтолкнуть. Эти гнилые картофелины не боятся ее только потому, что чувствуют превосходство в числе. Но если их число уменьшить да хорошенько припугнуть».

И тут у меня созрел план…

— Шагай! Чего застыла! — сильный тычок бамбуковой палки вернул меня из раздумий.

Я чувствовала странное возбуждение, охватившее меня с ног до головы. Я радовалась, что смогла придумать что-то сама, свой собственный план спасения из трудной ситуации. Оставалось продумать этапы и запастись терпением. Козырем в этой игре теперь была Ита.

Мне было слегка совестно, что я использую болезнь Иты, чтобы спасти себя, возможно, на моем месте другой человек поступил бы иначе, но тогда я приняла именно такое решение. И мне нужно было только дождаться подходящего момента. Благо картофелины хоть и косились на нас недобрыми настороженными взглядами, но не пытались нас снова связать. Вероятно, они были уверены, что бежать нам некуда, потому что мы находимся на их территории, и что в случае сопротивления процедуру связывания можно будет и повторить.

Я шла по туннелю, пригибая голову, и скоро нас вывели в большую комнату, которая тоже выглядела сырой и холодной, однако была обставлена некоторой мебелью и украшена гербами. На стене висели гобелены с геральдикой — зеленое полотно с изображением распустившегося цветка картофеля, вероятно, символ этой банды. Из деревянной мебели был один стол, на котором вразнобой стояли несколько пустых плошек их-под съеденного риса, маленький кувшинчик, валялся кусок смятой тряпицы. Между гербами стоял невысокий слегка покосившийся комод со следами плесени, на котором лежали разнообразные травы, чашки, толкушки, стояли несколько кувшинов разных размеров и форм, также на комоде лежали растения и цветы, что благоухали очень приятными ароматами.

А в дальнем конце комнаты в большой нише, вырытой в стене, сидела вся обвитая корнями, белобородая, сморщенная, пожухлая картошка. Насчет ее бороды стоило рассказать отдельно: это была не просто длинная борода, а самая длинная и пушистая бородища из всех, что я когда-либо видела. Она была словно белое море раскинута по почти всему полу комнаты. Не борода, а сугроб снега. Руки и ноги этой старой картофелины были сплошь покрыты ветвящимися наростами из корней, на ней не было обычной набедренной повязки, одета она была в некое подобие короткого красного кимоно, но без рукавов, при этом кимоно выглядело чистым и богато украшенным. Я сразу поняла, что этот протухший клубень с грядки у них тут главный. Когда нас ввели в комнату, он даже слегка приподнялся, шурша землей, и похрустывая корнями, вырываемыми из земли.

— Так, так! — заговорил он хрустящим голосом, как будто комья засохшей земли застряли у него в глотке. — Вот и наши воры!

Только подойдя ближе, я увидела, что его глаза были закрыты, а длиннющие седые ресницы падали на отвисшие щеки, а потом терялись где-то в бороде. Я вдруг иронично хмыкнула про себя, что где-то я это уже видела. И не ошиблась.

— Поднимите мне веки! — главный у картофелин произнес это так властно, что я уже не смогла сдерживаться и хмыкнула в открытую.

«Тоже мне — великий демон», — подумала я.

Чувство дежавю не покидало меня, и я все ждала, что вот-вот выбегут черти и станут поднимать этой картошке брови. А потом он сверкнет на нас глазами и увидит… Господи! Я не могла решить в тот миг, плакать мне или смеяться? Хотя, если честно, мне было немного страшно от того, что его взгляд действительно мог бы меня убить. Так что я замерла в предвкушении. Но… Ни рогатых чертей, ни волосатых парнокопытных тварей не появилось, чтобы поднять «Вию» веки. А вышли две кругляшки из свиты, что привела нас, они бесцеремонно прошли по бороде этого старика и, аккуратно взявшись за брови, подняли их.

Еще мгновение, и я была готова закричать от странного охватившего меня страха. Но под поднятыми бровями оказались большие и совершенно белые глаза. Можно было подумать, что он абсолютно слеп, но тут он повернул голову и посмотрел прямо мне в глаза.

— Кто это? — снова захрустел голос.— Это не заблудший дух! Это мне незнакомо!

— Эта большая помогла лисице-воровке сбежать от наших парней! — вдруг воскликнул одноглазый. — Она защитила ее!

— Помогла вору, значит?

Я молчала. Сказать мне было ровным счетом нечего. Я знала, в глубине души, что, спасая Иту, поступила правильно, хотя и не могла предполагать, что стану соучастником укрытия преступника.

«Ну, и ладно», — подумала я, отвечая на взгляд главной картофелины.

Несколько долгих секунд он смотрел на меня белыми глазами, которые, казалось, ничего не выражали, а потом загоготал. Смеялся долго, открывая огромный рот, в котором сохранилось всего несколько зубов, да и те были черные.

— Гордая, значит? — перестав смеяться так же неожиданно, как и начала, заговорила главная картошка. — Тебе это не поможет! Я — Джагаимо-сама! Я первый среди боссов! Я отец! Я правлю половиной привокзального квартала! И я… — он выдержал паузу, еще немного привстав со своего места. — Терпеть не могу воров!

В его совершенно белых глазах появилось что-то зловещее. Словно он уже придумал изуверский план, как поступить со мной и Итой, а пригласил нас только ради того, чтобы лично рассказать его нам и посмотреть, как мы будем трепетать от страха, или, быть может, молить о снисхождении.

— Что-то я проголодался, — выдохнул Джагаимо-сама и бухнулся обратно в нишу между корнями, откуда и встал. — Ган! Мой преемник! Покажи то, что вы забрали у них.

На имя Ган откликнулась та самая одноглазая картофелина, что привела нас сюда. Ган вышел из-за наших спин, и в его руках был наш сверток с едой, что вручила нам Фуруи-сама напоследок.

— Эй! — воскликнула я, не удержавшись от возмущения, что они забрали нашу еду.

Я краем глаза косилась на Иту, которая уже заливалась краской от злости: ее взгляд понемногу уходил в пол, и она была похожа на вулкан, который вот-вот начнет извержение. Но ответом мне послужил сильный тычок бамбуковой палкой в спину и выкрик, чтобы я закрыла рот. От боли я чуть не упала на колени. А Ган подошёл к Джагаимо, встал на одно колено, быстро раскрыл сверток и двумя руками протянул его боссу, там оказались рисовые треугольники. Джагаимо протянул руку, намереваясь своими большими и длинными пальцами ощупать угощение, но тут раздался голос Иты.

— Не трогай нашу еду! — она шипела, словно бешеная лиса, готовясь к драке. — Не для твоего поганого рта ее делали!

Ита вжала голову в плечи, ее глаза смотрели на Джагаимо исподлобья.

«Бери, бери, бери!» — думала я в предвкушении того, как эта морщинистая картофелина перейдет последнюю черту, из-за которой уже не будет возврата.

Джигаимо вдруг снова сотряс воздух своим гоготом после нескольких томительно длинных секунд молчания, в течение которых его рука зависла над рисовыми треугольниками. Даже те картофелины с бамбуковыми палками, что стерегли нас, стали смеяться, весело поддержав гогот босса.

— А ну тихо! — рявкнул Джигаимо.

Все тут же умолкли.

— Вот! Вот о чем я говорил тебе, Ган-сама! Это лисичка станет отличной служанкой в доме Мукабе-сама! Он любит укрощать таких строптивых! Он сделает из нее послушную кошку! Только вот о цене бы договориться!

Джагаимо задумался, состроив кислую мину, потом продолжил:

— Скряга, этот Мукабе-сама! Не знаю, как выторговать за нее побольше? Надо будет подумать, пока он доберется! Я уже отправил ему весточку!

И тут Ган наклонился к уху Джигаимо и начал ему что-то нашептывать. Джигаимо слушал очень внимательно, не сводя с меня взгляда, иногда отвечал, так же шепотом; до меня доносились только невнятное шуршание, и я ничего не могла понять. Говорили они явно обо мне, и это меня насторожило. Куда они могли пристроить меня? Может, в цирк? Я представила, как меня сажают в клетку и показывают различным духам и существам этого мира, будто я диковина какая. А потом они будут тыкать в меня своими пальцами, или что там у духов может быть вместо пальцев: посмотри, мол, сынок, вот странная мартышка, вроде и на нас похожа, но нет мозгов! Меня передернуло. Или еще хуже — начнут меня кормить, бросать мне в клетку еду, а потом будут ждать, стану ли я есть их подачки. Меня передернуло снова.

«Ну уже нет, — подумала я. — Дырку вам от бублика, а не цирк, ну или что там вы, гнилые картофелины, затеяли», — думала я, глядя, как шепчутся эти двое.

— Ладно! Я понял тебя… — Джигаймо жестом приказал Гану замолчать. — А что насчет тебя, Черная…

И тут Джигаймо-сама сделал неверное движение.

Своей огромной немытой лапищей он схватил наши рисовые треугольники, и вулкан Иты взорвался… Все произошло очень быстро. Она вырвала бамбуковый шест из рук ближайшей картофелины и, резко развернувшись, ударила обомлевшую картофелину в лоб, затем смела следующую, ударив наотмашь в живот, та покатилась кубарем по полу. Третьей попало опять в лоб. Картофелины падали, как деревянные болванчики, не успевая вынимать свое оружие.

Остальные кинулись наутек, кто куда, лишь бы подальше от разъяренной лисы. Я тоже не растерялась, хотя те картофелины рядом со мной еще сохраняли присутствие духа, и вырвала у одной из них палку. Но я же не боец, поэтому лишь гаркнула на них так свирепо, как только смогла. И это подействовало — картофелины подпрыгнули на месте при виде моего грозного лица, а потом тоже побежали. Они натыкались друг на друга, падали в грязь, поднимались и снова пытались убежать. А Ита пинала бедные картофелины, била их палкой, даже кидалась в них землей, а те, не разбирая дороги, ломились в коридоры, прочь из комнаты, подальше от дикого зверя.

В итоге через минуту в комнате остались только я, Ита, Джигаймо и Ган. Эти двое смотрели на все произошедшее широко раскрытыми глазами, и я видела, как нервный паралич сковал их лица.

Разгоряченная Ита, не найдя новых кукол для битья, вдруг закричала и кинулась в туннель, куда удирали картошки. Я кинулась за ней, еле успела схватить ее, но даже после этого она вырывалась и брыкалась, кричала непонятные проклятья. Вдруг я поняла, что Ита кричит на незнакомом мне языке.

— Ита, все! Милая, угомонись! Они убежали! — я прижимала ее к себе и продолжала успокаивать в надежде потушить тот вулкан.

Ган первый вышел из ступора.

— Я убью вас! — взревела одноглазая картофелина и кинулась на нас с Итой, обнажив свой короткий меч.

Эта картофелина была уже в двух шагах от нас, с поднятым вверх мечом и с перекошенным от гнева лицом. Я от неожиданности вскрикнула; двигаться с рвущейся из рук Итой было не так просто, но я попыталась отойти. И тогда я развернула Иту лицом к Гану так, чтобы она увидела его. Нет, я не хотела спрятаться за Иту. Мой внутренний голос вдруг подсказал мне идею, как надо действовать. Но Ита среагировала еще быстрее. В слепой ярости она сама ринулась на одноглазую картофелину. Я не стала ее удерживать.

Ита легко увернулась от атаки Гана, и его лезвие, разрезав воздух, упало у моих ног, зарывшись в мокрую грязь. Я снова вскрикнула вместо того, чтобы сделать хоть что-то. Ита тут же ударила Гана по рукам палкой, от чего тот выронил меч. Потом она снова замахнулась, чтобы ударить его в голову, но Ган уже успел вооружиться — если не мечом, то бамбуковой палкой, найденной рядом — и они продолжили бороться.

А что делала я? Я плюхнулась задом в грязь и сидела так, таращась невидящим взором на схватку Иты и одноглазой картофелины. Передо мной во второй раз пронеслась вся жизнь. Сердце бешено колотилось в груди, и готово было вот-вот выпрыгнуть и помчаться дальше вскачь. Я машинально перекрестилась, хотя в богов и не верила. А потом стала тереть руками лицо, чтобы прийти в себя.

А Ита и Ган продолжали свою маленькую битву. Принц снова и снова атаковал Иту, но в ответ получал то удар, то тычок. Меня поразила его выносливость, с какой он выдерживал удары Иты и все еще стоял на ногах. Несомненно, эта картофелина — единственный стоящий воин из всей этой шайки. И тут я услышала гомон, доносящийся из глубины туннеля.

— Картофелины… Возвращаются! — крикнула я.

Я тут же вскочила. Клинок Гана все еще лежал в грязи передо мной. Я быстро схватила его и кинулась к Джигаймо. Я сама до сих пор не могла осознать, как решилась на такое, и впоследствии часто корила себя за содеянное.

Я приставила меч к горлу Джигайно и прошептала ему на ухо, так тихо и злобно, как шипит змея перед тем, как ужалить.

— Останови его! Сейчас же!

Под лезвием я почувствовала, как Джигаймо сглотнул, его тело затряслось, и в свете факелов заблестела обильно выступившая испарина. Но он кивнул.

— Вслух! — рявкнула я.

— Ган! — сначала его голос хрипел, и звуки упали в грязь.

Потом Джигаймо еще раз сглотнул, видимо, собираясь с силами, и крикнул:

— Ган! Остановись!

Услышав голос хозяина, одноглазая картофелина замерла и обернулась. А Ита, воспользовавшись замешательством противника, так ударила его по башке, что бамбуковая палка треснула и сломалась. Ган упал в грязь.

— Молодец! — сказала я весело, отбрасывая меч в сторону, подальше от Джигаймо. — Ита, бежим! — я подбежала к Ите сразу, не давая ей опомниться. — Милая, надо найти выход! Через минуту здесь будет полно картофелин.

Я потрясла ее.

— Саша? — неуверенно сказала Ита, — Прости меня…

Она прижалась ко мне, начав всхлипывать.

— Не время плакать! — мне нужно было как можно быстрее успокоить ее. — Ты молодец! Ты спасла нас! А теперь нам нужно бежать!

Ита кивнула.

У нас не было времени выпытывать у Джигайно, какой из туннелей ведет на поверхность, топот десятков гигантских клубней приближался и становился все громче. Так что мы рванули в первый попавшийся туннель, прихватив пару факелов со стены.

— Куда бежать-то, Ита? — спросила я на развилке коридоров.

— Да не знаю я! — крикнула она в ответ.

Мы бежали по этим туннелям, как мне показалась, целую вечность. А свет факелов выхватывал из темноты все новые и новые черные ходы туннеля. Временами нам попадались ответвления, и мы сворачивали не раздумывая. Шаги преследователей перестали слышаться позади, но расслабляться было рано. Ита бежала впереди, я следом, пригибая голову, чувствуя, что скоро встану как мартышка на все лапы и побегу вприпрыжку, мне было очень неудобно так бежать. Шея затекала, я постоянно макушкой задевала свод туннеля и чувствовала, как грязь падает мне на голову. Это меня раздражало, я как девушка беспокоилась, во что же превратятся мои волосы, когда мы наконец выберемся отсюда. Но…

После очередного поворота туннель резко углубился вниз.

— Черт! — выругалась Ита, поскользнувшись в грязи. — Я не могу понять где выход. Я не чую свежий воздух. Проклятье!

— Ладно, — протянула я задумчиво, хотя на самом деле никаких мыслей у меня в тот момент в голове не было, — а что там внизу, ты можешь учуять?

Лиса потянула носом.

— Нет! Там как будто ничего нет. Только странный запах сырости, — слегка взволнованным голосом проговорила Ита.

— Раз там нет картофелин, тогда нам туда! — радостно воскликнула я.

Но Ита, похоже, не разделяла моего энтузиазма.

— Не уверена! — растягивая каждый слог, пробормотала она, хмуря брови.

— Может, мы хотя бы переждем здесь? — произнесла я, вглядываясь по очереди в каждое из ответвлений.

— Ладно. Идем! — вдруг пробормотала Ита.

И мы нырнули в туннель. Конечно, там не было картофелин, на которых мы смогли бы нечаянно напороться, но я тоже, как и Ита, была не в восторге от того, что мы углубляемся все ниже и ниже под землю.

«Так и до ядра земли недолго», — подумала я.

Вдруг вспомнила ту бездну, что видела, когда ехала в этот город на трамвайчике, и меня передернуло.

Я шла впереди, а Ита сзади. Факел, который мы прихватили с собой, стал уже угасать, и мне приходилось напрягать глаза, чтобы понять, что там у нас впереди.

— Ита? А ты в темноте видишь? Ну, ты же лиса…

— Вижу. — коротко бросила Ита, а через секунду добавила, потирая грязными пальцами свой аккуратный носик: — Пока горит факел, я вижу ровно столько, сколько и ты… Апчхи…

— Будь здорова! — улыбаясь, произнесла я.

— Я… Апчхи…

— Будь богата!

Ита все настойчивее стала тереть пальцами свой нос.

— Апчхи…

— Будь счастлива!

Ита коротко выругалась, и в дело уже пошел рукав, но Итин нос это не остановило, и через мгновение она чихнула троекратно подряд.

— Будь здорова, богата и счастлива! — бросила я, засмеявшись.

Ита сурово посмотрела на меня, ее брови грозно сошлись на переносице. Улыбка тут же исчезла у меня с лица.

— Странный… Апчхи… Запах… Апчхи…

— Я ничего не чувствую. — заключила я после того, как несколько раз глубоко вдохнула.

— А я чувствую! Апчхи…

— Как ты думаешь, что это может быть?

— Не уверена… Апчхи… Кажется… Апчхи… Таким знакомым… Апчхи…

— Я… А-а-а! — взвизгнула я.

Земля неожиданно ушла у меня из-под ног, и я плюхнулась на задницу и покатилась по грязи вниз, в глубину туннеля, как на детской горке. Я летела словно торпеда в трубе, навстречу неизвестности, и визжала во все горло. Туннель был весь мокрый, земля превратилась в мягкую скользкую кашу и быстро несла меня вперед. Огонь факела опалял мне лицо, так что я машинально подняла его над головой, чтобы не сжечь себе волосы и не обжечь лицо.

Потом я вылетела из трубы в какое-то большое и темное пространство и дико испугалась, когда не почувствовала под собой пола. В мой промокший от воды зад ударила струя воздуха. Я летела вниз, выписывая кульбиты, и потом упала на что-то мягкое, в мелкую сеточку. Словно бы упала на батут, который упруго прогнулся, но, к своему удивлению, я не отскочила, а прилипла к нему. Мой факел прилип рядом, но его пламя быстро прожгло сетку: я уловила носом сладковатый дымок. Так мой последний источник света полетел вниз, дальше в бездну.

— Нет! Как же так? — заорала я, не видя теперь дальше своего носа.

Попыталась отлепить себя. Но руки, ноги, голова и, в общем-то, все мое тело было намертво приклеено к этой сетке.

«Что это такое?» — лихорадочно соображала я, не переставая дергать то рукой, то ногой в надежде, что клейкое вещество поддастся, и я освобожусь.

— Ита? — несмело произнесла я в темноту. — Ита-а-а?!

И тут я услышала нарастающее хлюпанье. Оно стремительно приближалась, но в кромешной тьме я не могла определить, откуда идет звук. Потом вдруг хлюпанье прекратилось, послышался странный всплеск, словно рыба шлепает хвостом на мелководье, и рядом со мной что-то плюхнулось на сетку, которая снова, как батут, прогнулась.

— Ита? Это ты? — прошептала я.

— А кто же! Черт… Апчхи!

— Будь… — я не успела договорить.

— Так, так, так… Кто же это попался в мою паутину? — из темноты послышался женский голос, игривый, мягкий, очень красивый. Голос, который должен был принадлежать только красивому лицу.

Передо мной зажегся маленький фонарик, его держала в руке обладательница аккуратного молодого лица: изящный маленький носик, слегка полноватые губы, накрашенные красной помадой, глаза цвета неба. Волосы идеально зачесаны и собраны в пучок на затылке, а узкие плечи одеты в белое кимоно с красиво вышитыми на нем розовыми цветами пиона… А все остальное, ниже талии, там, где не прикрывало кимоно, — отвратительный паук, с длинными и тонкими лапами, легко ступающими по паутине, да с огромным отвратительным брюхом.

— Вот это подарок! — женщина-паук заерзала на своей паутине, прижимая руки к бокам словно бы ее щекотали, она громко втянула носом воздух. — И сегодня мне попалось нечто необычное! А как вы думаете, дети мои?

Сейчас я захотела оказаться где угодно, даже хоть во дворце у Кости, но только не у ног этой паучьей женщины. Я не выносила пауков! Одно их присутствие в поле моего зрения заставляло меня нервничать, тогда я звала отца, чтобы он убил, уничтожил эту мерзкую живность. И в тот момент мои нервы натянулись до предела, словно гитарные струны, меня поглотила паника, и я завизжала во все горло. Все мое тело покрылось испариной, я теряла связь с сознанием. Не в силах больше выносить вида этого создания, вырвавшегося из моих кошмаров и возвышающегося надо мной, я закрыла глаза. Как будто зубов Футакучи мне было недостаточно!!!

И услышала голос очень близко:

— Ах, ты бедная овечка! Смотрите, как побледнела! Она вам нравится, дети?

Стискивая зубы от страха так, что стало сводить челюсти, я всеми силами пыталась подавить крик. Сердце вырывалось из груди. Я старалась переключить сознание, когда эта женщина-паук принялась обнюхивать меня, словно бы я фрукт на полке магазина. Мысленно я прощалась с домом, с сестрой и отцом, со всем, что было дорого в моей жизни, когда почувствовала прикосновения ее тонких, холодных пальцах на моей коже, как вдруг…

Сотни, тысячи, миллионы маленьких лапок быстро забегали по мне. Я чувствовала, как чьи-то маленькие жадные ротики покусывают мою одежду, мою кожу, словно пробуя на вкус. И я уже не смогла сдерживать себя, когда они начали забираться ко мне под одежду. Я закричала. Вся подземная пещера вмиг наполнилась моим оглушительным визгом. Я стала извиваться, как змея, пытаясь сбросить себя всех этих маленьких паучков, что ползали по мне. И через мгновение это подействовало — лапки вдруг сами быстро ретировались. Я почувствовала облегчение, но тут рука этой женщины легла мне на рот и остановила мой крик.

— Хватит! — резко и громко произнесла женщина-паук, больно стискивая мне рот своими длинными острыми пальцами. — Хватит! Ты пугаешь моих деток!

— Оставь ее, Йорогумо! — вдруг рявкнула Ита и снова чихнула.

Я не видела, мои глаза все еще были закрыты, но почувствовала, как эта женщина-паук — Йорогумо — резко дернула голову, и зашипела, будто выпила кислоты.

— Ты назвала мое имя!? — коротко бросила она и перепрыгнула к Ите. — Откуда ты знаешь мое имя?

Наконец-то я смогла открыть свои зареванные глаза и увидела, как Йорогумо очень близко склонилась к Ите, тыча ей фонариком в подбородок. При этом Ита не выказывала и толики страха.

— Откуда?! — закричала Йорогумо, тряся голову Иты, словно это колокол.

Но Ита почему-то молчала. Еще минуту Йорогумо всматривалась ей в глаза, словно пытаясь найти там ответ самостоятельно, и, не найдя, грубо бросила голову Иты. Лиса простонала сквозь зубы.

— Ладно, не важно! — махнула черной рукой Йорогумо, отходя от Иты. — Да, я Йорогумо! — женщина-паук низко поклонилась с некоторой долей театральности в поклоне, а потом рассмеялась в голос.

Смех Йорогумо был звонкий и чистый, как перезвон ксилофона. Почти такой же красивый, как и у госпожи Чиасы.

— Так, дети! — Йорогумо сложила ладони вместе и внимательно еще раз нас рассмотрела. — Кого хотите попробовать первым?

Откуда-то из темноты послышались тонкие детские голоса. Их было так много, и мне казалось, они были слышны отовсюду.

— Ее, ее, ее, ее…

— Интересно! — ласково проговорила Йорогумо. Вдруг паучиха сорвалась с места и в один прыжок оказалась надо мной, широко раскинув свои паучьи лапы. — Вы правы, дети! — она снова начала обнюхивать меня. — Она необычная! — мурлыкала Йорогумо.

Я пыталась отвернуться, не смотреть на нее, но женщина-паук так же, как Иту, грубо взяла меня за подбородок и развернула мою голову к себе.

— Она не похожа на тех, кто живет в этом городе! — Йорогумо прищурила голубые глаза. — И пахнет не так. И цвета не такого... Кто ты?

Я, возможно, и ответила бы на этот вопрос, но все, что вырвалось у меня из рта в тот миг, это мышиный писк.

— Тш-ш-ш… — Йорогумо приложила палец к красивым красным губам. — Если ты закричишь, мне придется воткнуть в тебя свое жало, чтобы ты не пугала моих деток, и тогда наша игра будет испорчена. Ты же не хочешь испортить игру? — говорила она мягко, приглушенно и успокаивающе, словно давая мне добрый совет.

Я сглотнула и, титаническим усилием сохранив остатки разума, что бился в истерике, кивнула.

— Ну и хорошо! — улыбнувшись, звонко произнесла Йорогумо обнажая два ряда ровных идеально белых зубов. — Молодец! Что ж! — раскидывая руки в стороны и отходя от меня, воскликнула паучиха. — Нам надо…

Тут я услышала, как из темноты кудахчет курица.

— Кудах-тах-тах… — словно воинственный клич, это куриное кудахтанье разнеслось в тишине пещеры.

Я к тому моменту почти не соображала.

— Кудах-тах-тах… — снова раздалось где-то у меня над головой.

И тут на паутину приземлился огромный желтый цыплёнок, вроде тех, что только вылупились из яйца. На нем была самурайская броня темно-красного цвета, а обоими желтыми крыльями он держал длинную, толстую, шипастую палку. Под массивной тушей паутина сильно просела. В этот момент я решила, что спятила.

— Не-е-ет! — закричала паучиха диким огрубевшим голосом, попятилась назад, ее голубые глаза наполнились страхом, а потом она неистовым звериным ревом заорала: — Ты же должен быть мертв! Я сама воткнула в тебя жало!

— Твой яд был силен, о Йорогумо, но моя воля сильнее! — цыпленок говорил серьезным звучным голосом, в котором чувствовались сила и решительность.

Его большие круглые черные глаза блестели.

Йорогумо вдруг отскочила назад, отбросив фонарик, который упал на паутину и тут же потух. И без того черное тело паучихи сразу же поглотила темнота.

— Значит, пора завершить дело! — голос Йорогумо шипел, ее ноги клацали друг о друга.

— Твоя темнота не поможет тебе, паук! — крикнул цыпленок.

Тут же иероглифы, вырезанные на его палке, засветились теплым солнечным светом. Сияние быстро разогнало густую тьму и вскоре достигло даже краев этой пещеры, высветив сотни маленьких паучков, что роились на стенах. Малыши вздрогнули, жалобно запищали и, толкая друг друга, поспешили скрыться от жалящего их света в расщелинах. Йорогумо тоже прикрыла руками лицо, но не отступила, а только зашипела и яростнее заклацала.

— Сила твоего народа… — шипела Йорогумо, и мне показалось, что это свет причиняет ей боль.

Цыпленок, ничего не ответив, молниеносно бросился к ней, без труда ступая по паутине толстыми куриными лапами и занося над головой светящееся оружие. Йорогумо только в последний момент заметила его приближение и успела отбить его выпад острыми железными пальцами, но не напала в ответ, а снова отскочила, закричав от боли. Я заметила, как от кожи на ее руках и лице пошел слабый дымок.

— Бейся со мной, тварь! — яростно рявкнул цыплёнок.

— Не-е-ет… Мне больно. Твой свет ослепляет меня, моя кожа горит… — а потом она вытянула руку, и показала на цыпленка длинным острым когтем. — Однажды ты зайдешь в мой лес! Да, однажды… И там мы встретимся! И там ты умрешь! А вместе с тобой и твой род.

— Никогда! — коротко крикнул цыпленок, бросаясь на Йоргумо снова.

Но та только рассмеялась ему в лицо и быстрым движением лап разорвала паутину и полетела вниз. Цыпленок не успел добежать до нее. Он остановился на краю порванной паутины и в бессильной ярости громко закричал вслед Йорогумо.

Потом он выпрямился. Тяжело вздохнул и потер крыльями глаза.

— Так… — цыпленок заговорил уже спокойно. — Так, так, так… А! Точно… Дамы! — весело произнес он, поворачиваясь к нам. — Позвольте представиться… — неожиданно для меня цыпленок вдруг поклонился в реверансе, сняв свой шлем и вытянув крылья в сторону, при этом еще поставил одну ногу за другую и слегка присел, склонив голову. — Мое имя Леро!

— Приятно, — негромко ответила я, слегка смущенная чопорными манерами своего спасителя.

— Мне тоже, — сухо бросила Ита.

Потом он подошел к нам и освободил сначала Иту. Это оказалось для него парой пустяков. Он просто взял Иту за руку и слегка потянул, а та встала так быстро, словно клейкая паутина совсем ее и не держала. То же цыпленок проделал и со мной.

— Так, дамы! — серьезно произнес Леро. — Нужно уходить отсюда, здесь небезопасно. К тому же вас надо накормить, вымыть… — он запнулся на полуслове. — Ну и пахнет от вас обеих!

Воинственному цыпленку Леро было невдомек, как и где мы приобрели такие «ароматы». Ита, видимо, привыкшая к своему запаху или делающая вид, что тот ее чувствительный нос совсем не раздражает, только безразлично фыркнула. Хотя я не могла не согласиться, что вид и запах у меня были отвратительными.

— А куда идти? — стеснительно поинтересовалась я.

— Хороший вопрос! — задумчиво произнес Леро, вскидывая голову и осматриваясь. — Эх, придется замараться снова, — в его голосе звучала нотка печали, а потом он добавил, махнув крылом: — Залезайте на меня! Держитесь за воротник доспеха.

Мне не терпелось поскорее убраться из этой пещеры, я торопливо полезла на широкую спину Леро и слушала, как он охает, каждый раз, когда я размазывала свою грязь по его чистому доспеху. Я старалась не обращать на его причитания внимания. Дальше я подала руку Ите, и та более ловко запрыгнула на спину цыпленка.

— Крепко держитесь? — повернув голову в мою сторону, произнес Леро.

Его черный глаз смотрел прямо на меня, я видела свое отражение внутри него. Мне стало не по себе. Я кивнула. Ита кивнула мне.

— Мы готовы! — произнесла я уверенно.

Свою палку Леро заткнул за пояс. Я ощутила, как под желтыми перышками тело цыпленка напряглось. Он слегка присел. Я подумала в ужасе, что он сейчас прыгнет, потому что не была уверена, что смогу удержаться. Боялась, что мои руки меня подведут в момент рывка, и я соскользну и упаду.

Леро оттолкнулся от паутины так легко, совсем чуть-чуть, паутина только немного спружинила, и цыпленок не прыгнул, как я и боялась, а полетел, очень быстро махая своими короткими крыльями.

— Боже мой… — тихо кряхтел Леро, но продолжал подниматься все выше и выше. — Тяжело…

Я молчала. И испытала благодарность к этому странному большому цыпленку в боевых доспехах за то, что он спас нас. Я не спрашивала, кто он? Как узнал, что мы здесь? Почему и зачем спас нас? Я была рада, что наконец-то смогу выбраться из-под земли к солнцу.

Мы поднялись высоко. Тонкие нити белой паутины остались в темноте, и когда я оглядывалась вниз, мои руки немели и становились мокрыми от пота. Тогда я еще крепче цеплялась за воротник доспехов Леро. Через два десятка ударов моего взволнованного сердца Леро, наконец, кряхтя и пыхтя, долетел до большой дырки в стене и приземлился там. Мы спрыгнули на подсохшую грязь тоннеля. Ита сразу же втянула воздух полной грудью.

— Ах, я чую свежий воздух! — с явным удовольствием произнесла она и вдруг снова чихнула, — Апчхи…

— Да, я знаю, — очень серьезно произнес Леро в ответ на ее чихание, — она все еще там, внизу, в темноте. Шла за нами. Таилась во мраке, следила. Думала, я выдохнусь.

— Там выход? — произнесла Ита, делая несколько неуверенных шагов по проходу.

— Да! — коротко бросил Леро, доставая свою палку.

Иероглифы снова вспыхнули ярким светом.

В такой близости от меня столь яркий свет не вызывал раздражения, мне не хотелось морщиться или прикрыть лицо рукой. Наоборот, на свет было приятно смотреть. Он обладал таинственной притягательностью. Я почувствовала себя мотыльком, который хочет подлететь к этому свету. Я протянула руку, хотела потрогать свет, письмена.

— Интересно… — пробормотал Леро.

— Что? — я отдернула руку.

— Ничего, — отмахнулся Леро, поклонился и, вытянув вперед крыло, произнес: — Только после дам!

— Идем? — улыбаясь, произнесла я, когда поравнялась с Итой, и та кивнула.

Мы шли быстро. Я чувствовала, что мы наконец-то поднимаемся вверх. Иногда были повороты, но Леро всегда говорил нам, чтобы мы шли только прямо и не сворачивали.

— Знаете, дамы, — произнес Леро весело, когда мы миновали очередной поворот, — я так долго вас искал! Знаете, сколько я бродил по этим туннелям, прежде чем вас учуял? Ох!

— Нет… — робко произнесла я после небольшой паузы.

— Долго, очень долго! — воскликнул Леро, и мне даже показалось, что его черные, ничего не выражающие глаза стали чуточку больше. — Да еще эти картофелины пучеглазые бегали тут целыми толпами. Приходилось еще и от них прятаться. Ох…

Леро тяжело вздохнул, почесывая острый клюв.

— Ладно! — воскликнул он. — Уже скоро я выведу вас на поверхность! И забуду про всю эту грязь.

Мы вышли в тень. Тоннель выходил на поверхность в старом заброшенном доме, в котором царили мрак и пустота: мебели не было совсем, а сам воздух был переполнен летающей пылью. И когда Леро, отодвинув несколько досок от выхода из тоннеля, жестом пригласил нас выйти первыми наружу, пришла моя очередь чихать.

— Апчхи… — чихнула я, прикрывая нос рукой. — Как же здесь пыльно! Апчхи…

— А ну-ка прекрати! — шикнул на меня раздраженный Леро. — Это невежливо! Мы в гостях.

— Апчхи… — я, недоумевая, вглядывалась в темноту комнаты, пытаясь понять, где же здесь хозяин и почему он так безответственно относится к уборке. — Я никого не вижу.

— Я тоже! — подхватила Ита.

— Апчхи…

Со всех сторон из углов вдруг послышались пищащие голоски маленьких созданий, и хор этих голосков был явно недоволен.

— Ой, простите нас, уважаемые хозяева этого дома! — быстро затараторил Леро, кланяясь, теперь уже в традиционном японском поклоне. — Эта девочка просто не знает вас и не хотела вас обидеть своим поведением! Поклонись! — процедил Леро сквозь зубы, поворачивая ко мне голову.

— А? Апчхи… — не сразу я поняла, что он имел в виду.

— Поклонись, сейчас же! — шепотом прорычал на меня Леро.

Я выпрямилась и поклонилась так низко, как только смогла.

Пищание несколько стихло, а потом Леро заговорил снова:

— Примите этот дар вам, духи этого места, и еще раз простите мою ученицу за дерзость.

Леро вытащил из небольшого мешочка на поясе горсть бордовых вишен и передал их мне.

— Иди вперед и положи на пол, — проговорил он.

Я, ничего не понимая, сделала несколько шагов вперед и, присев положила вишенки в толстый слой пыли, которым был покрыт весь пол. Пыль тут же заклубилось вокруг моего подношения, и они пропали. И с исчезновением даров хор голосов смолк окончательно.

— Все? — произнесла я, и неожиданно почувствовала, как пыль снова забивается мне в нос, и я готова чихнуть. — А-а-а…

Тут крыло Леро легло на мой нос, не давая чиху вырваться.

— Не вздумай! — процедил он, подталкивая меня к выходу. — Поклонись перед тем, как уйти!

Когда мы оказались на улице, под светом луны, я, Ита и Леро развернулись к двери и поклонились пыли. «Как же это… Абсурдно», — подумала я, и тут же дверь перед моим носом резко захлопнулась.

— Сколько хлопот с этими семейными духами! — устало произнес Леро, когда мы вышли со двора дома. — Вечно им надо что-то подать, чтобы умаслить. Тоже мне, бывшие божества, — Леро фыркнул, показывая мне мешочек. Там лежали конфета, перо, пара маленьких костей, щепотка риса и деревянное кольцо. — Я ношу на всякий случай, — проговорил цыпленок, привязывая мешочек обратно к поясу. — Вдруг попадется слишком требовательный бог!

Леро вел нас узкими улочками, в которых почти никого не было. А те из духов, кто сиживал на лавочках, покуривая трубку или что-то жуя, вяло кланялись Леро, когда тот проходил мимо. Он тоже отвечал им поклоном, не отвлекаясь на остановки. Несколько раз мы прятались от Стражей в закоулках, притаившись за ящиками и бочками.

Леро вывел нас к большим круглым деревянным воротам, покрашенным красной краской, на которых еще был нарисован… Единорог! Только не такой, как я видела в мультиках, а другой, странный: с длинным и очень пушистым хвостом ярко-оранжевого окраса, с зеленой гривой и длинным рогом, который, как мне показалась, был будто сплетен из нескольких рогов. Леро постучал в ворота три раза, потом выдержал паузу и постучал еще один, а потом еще два раза.

«Тайный шифр», — усмехнулась я про себя.

А через мгновение дерево затрещало, заскрипели петли, и одна из створок приоткрылась. В проходе стояла на двух ногах черепаха, в половину роста Леро, в одной руке она держала длинную алебарду, а другой держалась за железное кольцо двери, будто та могла упасть.

Несколько долгих мгновений темные глаза черепахи с прищуром смотрели на Леро, а потом она воскликнула, открывая двери еще шире:

— А-а-а, Леро! Рад! Рад, что ты вернулся! — черепаха отошла в сторону, давая цыпленку пройти.

— Да, это я, старый друг! — спокойно произнес Леро, кланяясь в ответ и проходя за ворота. — Эти две замарашки со мной, — кинул он через плечо, не останавливаясь, будто между прочим.

— А-а-а-а… — черепаха окинула меня и Иту подозрительным взглядом, а потом без лишних слов уступила нам дорогу.

Не успели мы с Итой оглядеться, как раздвижные двери дома распахнулись, и к нам навстречу выбежала пухленькая свинка в синем кимоно, украшенном белыми хризантемами:

— Сюда! Сюда! Сюда!

Остановившись у края крыльца, она быстро замахала нам рукой, которая, на мое удивление, не заканчивалась раздвоенным копытом, а вполне себе обычными пятью пальцами. Выходит, свиная у нее была только голова?

— Ну, что вы там встали, рты раззявили! — несколько обеспокоенно подгоняла нас с крыльца свинка. — Скорее, скорее! У нас скоро представление, надо готовиться!

Когда мы оставили обувь у крыльца, взошли на деревянный пол, свинка, выйдя из состояния обеспокоенной паникерши, вдруг сразу успокоилась, встала ровно и низко нам поклонилась. Я и Ита ответили ей тем же.

— Вух… — выдохнула свинка в кимоно. — Зовите меня Кайуми-сама! Но вы можете звать меня просто Кайуми! Друзья Леро — мои друзья! Я его главная помощница и глава этого дома!

— Очень рада! — ответила я робко.

А Ита просто коротко кивнула, не сводя с Кайуми глаз.

— Завтра вечером состоится представление! — констатировала она так весело, что на миг мне показалась, Кайуми перестала дышать от восторга и предвкушения. — И вы приглашены! Вы обе! Да, да!

И прежде, чем я успела открыть рот, Кайуми снова начала неудержимо тарахтеть.

— Вам надо помыться, привести себя в порядок, поесть и отдохнуть… — Кайуми вдруг замолчала, ее глаза округлились в попытке вспомнить что-то.

Мне показалась, что она вот-вот лопнет от натуги. Тонкая прядь черных волос вдруг выпала из ее идеально уложенной прически.

— Вспомнила! Кимоно! — выдохнула Кайуми, выпуская воздух из лёгких, словно рыба-шар. Свинка вдруг захлопала в ладоши, поздравляя саму себя. — Ну ладно, ладно, ладно! За мной! — развернувшись, Кайуми вдруг снова надулась. Вспомнила быстро. — Да! Я покажу вам вашу комнату.

Маленькими ножками в белых носочках Кайуми засеменила по отполированному дереву, а мы пошли за ней.

Нам с Итой дали разные комнаты. Моя комната была сдержанна в интерьере: заправленный матрац на полу, зеркало на стене, стол, стульев не было, вместо них мягкие подушки у стола, в центре комнаты в небольшой нише в полу горел огонь. Мне очень понравилась — моя комната была чиста и ухожена, да к тому же благоухала нежным хвойным ароматом… Кайуми попросила снять всю грязную одежду, оставить ее у порога и переодеться в легкое голубое кимоно с узорами из падающих осенних листьев, добавила, что меня ждет горячая ванна.

Я честно признаюсь, была в предвкушении того, что смогу отмыться от грязи, поесть и поспать. Взглянув на чистый белый матрац, расстеленный на полу, я была готова плюхнуться на него и заснуть тут же, не дожидаясь ванны, но я так не хотела испачкать постельное белье грязью из картофельных туннелей. Когда я и Кайуми позже зашли за Итой, выяснилось, что та не стала заморачиваться и вовсю дрыхла на чистом матрасе, так и не сняв грязной одежды.

Кайуми заохала, а потом извлекла из недр своего кимоно маленький флакончик, откупорила крышку и поводила перед носом Иты туда-сюда. Ита даже подскочила на кровати. Волосы ее встали дыбом, хвосты растопорщились, сон как рукой сняло, глаза ошарашено глядели по сторонам.

— Ванна готова! Не желаете вымыться? — улыбалась свинка.

— Что это было? — голос Иты хрипел, как у прокуренного старика.

Ита расстроилась от услышанного, потом встала и, пошатываясь, пошла к двери.

— Экстракт сарпантуса, — хихикнула Кайуми, тряся флаконом перед моим носом, — концентрированный! Чтобы быстро в чувство привести!

Ита повернулась и как-то недобро посмотрела на Кайуми, и мне показалась, что с ее губ вот-вот слетит нечто оскорбительное. Но нет! Ита ограничилась только гневным взглядом. Видимо, силы к ней еще не вернулись: дышала она прерывисто и держалась на ногах только на честнм слове.

— Помочь раздеться? — предложила Кайуми, словно бы не обращая на состояние Иты никакого внимания.

— Нет! — прохрипела Ита, выставляя вперед руку. — Саша поможет!

Купальня находилась на открытом воздухе, на настоящих горячих источниках, в воду вели ступени из натурального камня, стены водоема окружали ряды цветущих растений, позади возвышался забор, за которым слышались тихие голоса, иногда стрекотали сверчки — все располагало к отдыху.

Мылись мы долго. Наслаждались каждым мгновением горячей ванны. Нас никто не подгонял, только Кайуми время от времени предлагала принести полотенца или прохладную воду. Ита растянулась звездой и мурлыкала от удовольствия. Я же апатично сидела в воде, пуская ногами волны, и стоило только закрыть глаза, как вспоминались ужасы последних дней. Превращение доброго Когти в жестокого рогатого демона, грозные безжалостные Стражи, темные сады темной стороны, от которых я еще долго не смогу прийти в себя, ужасная тварь, что звалась Фатакучи, будет преследовать меня в кошмарах до конца жизни, я уверенна в этом, и та паучиха… Я дернулась, несмотря на горячую воду, холодные мурашки побежали по всему телу, словно бы я снова прилипла к той паутине и паучьи лапки бегали по мне.

— Саша, — вдруг заговорила Ита, привставая, — Я все хотела тебе сказать, и не получалось… В камере у картофелин я говорила, что есть место… Есть место… — протянула медленно Ита, убирая с лица прилипшую прядь мокрых рыжих волос.

«Что же она хочет поведать мне такого, чего не может сказать вслух? Тайна. Запрет. В конце концов, она заикнулась», — подумала я.

— Что ты хочешь сказать, Ита? — сдержанно и серьезно проговорила я, тоже привставая и всем своим видом выказывая заинтересованность.

— Есть место, где бы помогли тебе вернуться в свой мир! — на одном выдохе выпалила Ита, уставившись на меня.

Мягко говоря, я была ошарашена ее заявлением.

— И? — протянула я, пододвигаясь ближе.

— Есть древний сильный дух, что живет под городом. Нет, не там, где поселилась картошка, а в другом месте. И чтобы к нему попасть, нужен пропуск… — Ита замолчала, а спустя один удар сердца добавила: — Это все, что я знаю. Вернее, слышала краем уха.

— Пропуск? И кто может дать нам этот пропуск? — я пододвинулась еще немного ближе.

— Я не знаю, — Ита почесала затылок. — Слухи разные по городу ходят. Говорят, что он даже сильнее Императора в оковах. Другие говорят, что это и есть сам Император, который заманивает в ловушку, беспечных духов, а потом глумится над ними и пожирает. Но я туда не ходила, не люблю шататься под землей.

Ита вдруг замолчала, уставилась на меня, потом погрузилась под воду, так что остались торчать только ее глаза. А я только хмыкнула. Потом тоже погрузилась в воду по шею и хмыкнула снова.

Туманная перспектива и ничего конкретного. Какой-то дух, какой-то пропуск… Вариант, без сомнения, был интересный, несмотря на то, что за мной охотилась половина города, я готова была рискнуть. Во мне вдруг вспыхнул протест.

«Почему я должна искать этот невиданный пропуск? У меня форс-мажор! — возмущалась я про себя. — Такие срочные обстоятельства, что меня должны без пропуска пропустить, в конце концов, я ведь не из этого мира».

Мысли текли все быстрее, по мере того, как росло мое раздражение, и перетекали в незыблемую уверенность, что я, несмотря ни на что, должна попасть к этому духу, так сказать, на прием.

— Да! — воскликнула я, резко вскакивая, чем напугала Иту. — Ита? Ты покажешь мне дорогу?

— А потом ты бросишь меня здесь?

Вопрос Иты был для меня подобно ледяному ушату. Ее глаза смотрели на меня пронзительно, будто от следующих моих слов зависела судьба.

— Я… — из моего рта вырвалось нечто схожее с писком комара.

Я постучала себя по груди, откашлялась.

Голова гудела, душа моя рвалась на две половины: совесть безжалостно схватила меня за горло, и захотелось нагло соврать. Захотелось так сильно, что ноги даже в горячей воде похолодели. Надо было подобрать такие слова, чтобы не обидеть лису, теперь, после таких заявлений, она была нужна мне как никогда. И, конечно, я понимала, что вся моя природа чужда этому миру, мне здесь не место, и все, что я делала, и все, о чем желала — убраться отсюда поскорее. Рот сам начал раскрываться, а губы и язык затанцевали в танце грязных слов.

— А что меня здесь держит, Ита? — вдруг выкрикнула я. — Я… Я знаю! Я помню, как мы вместе прошли через дом Чиасы и тоннели картофелин! И эту ужасную паучиху! Все здесь пытаются сожрать меня! Но это не мой мир, Ита! А там, во дворце, не мой Костя, а больной маньяк, который хотел меня замучить и убить. Мне страшно. Страшно, что я могу снова попасть к нему! Страшно быть здесь и ощущать, что в любое мгновение могу увидеть лицо Стража и его щупальца, тянущиеся ко мне! — я начала задыхаться от переизбытка слов, чувств, что выплеснулись из меня единым порывом. — Прости меня, Ита, я… Я просто не могу здесь остаться! — последние слова я почти прошептала, так мне было стыдно.

— Ладно, — согласилась Ита, окатив меня равнодушием. — Я все понимаю. Ты не можешь.

Я опешила. И полминутки не могла сообразить, что это вдруг стало с Итой. Потом взяла себя в руки и спросила наконец:

— Значит, ты понимаешь и не обижаешься? — говорила я медленно, словно идя по минному полю. — И ты отведешь меня туда?

— Нет, не обижаюсь! И да, отведу!

Никаких эмоций, полное равнодушие в каждой букве.

Я пристально смотрела на Иту, ища скрытый смысл, подвох.

«Вот сейчас она всплеснет руками, вскрикнет, ее взгляд заледенеет, а лицо исказится гневом!» — думала я.

Так прошло три удара сердца, и ничего. Ни один мускул на лице Иты не дрогнул.

«Неужели она так быстро смирилась?» — подумала я, опускаясь под воду с головой.

Я скрыла в тот момент от Иты, но мне хотелось плакать. Мне показалась в тот миг, что Ита отвернулась от меня, потому что я ее предала.

«Господи, как это все сложно!»

Дальше мы отмокали молча. Даже не смотрели друг на друга. Я пребывала в глубоком удивлении от равнодушия Иты. Она попала в крупную переделку из-за меня, затеяв опасную игру не на жизнь, а на смерть, и теперь не бросила мне и слова упрека. Я тонула в трясине глубокого стыда и разрывалась внутри. В глубине души я хотела скандала, хотела поругаться с Итой до хрипоты в голосе, но наткнулась на смирение и не могла понять причину.

Потом мы молча вылезли, обтерлись. Кайуми помогла мне надеть свежую чистую юкату с тройкой танцующих белых журавлей на фоне закатного солнца. Ита же оделась сама, грубо отвергнув помощь Кайуми, та вообще выглядела отстраненно, будто мы для нее появились на короткий промежуток времени из другой вселенной. Да, свинка улыбалась, но улыбка ее была дежурной.

Из купален свинка проводила нас в другую комнату, в которой ждал богато накрытый стол. Угощений было так много, что тарелкам явно не хватало места, запахи витали умопомрачительные! Но я не могла запихнуть себе в горло и самого маленького куска, хотя и жутко хотелось есть. А потом посмотрела на Иту. Девочка-лисичка сидела на противоположной стороне стола и уплетала за обе щеки все, до чего ее ручонки могли дотянуться. Я смотрела не нее, и внутри меня закипал гнев.

Я резко поднялась, бросив палочки на стол, извинилась и вышла под удивленным взглядом Кайуми.

«Дура! Дура! Дура!» — начала ругать я себя, когда осталась одна в коридоре.

Я не могла понять, почему не могла успокоиться. Если взглянуть со стороны, то вопросы решались сами собой, без моего участия — Ита согласна была меня отвести, она молчала и ничего не требовала взамен. Ответ был самым верным, самым логичным — мне не удавалось заключить сделку с совестью. Когда мы разгребем ту кашу, которая варится вокруг нас, мне придется бросить Иту на растерзание Императору. И не факт, что местные жители не дотянутся до меня в другом мире, у Кости же вышло. Тогда выходило, что неприятности не оставят нас и после моего отбытия? Я сама себя запутала, сама себя не понимала. Меня захлестнул гнев. Я стояла, сжав кулаки, и слушала, как чавкает Ита за столом. Это стало вдруг для меня последней каплей. Я пришла к самому глупому выводу, который мог прийти в голову девчонке, которая еще плохо разбирается в жизни.

«К черту все! К черту Иту! К черту этот город! К черту Костю! Если найдем того духа, я валю домой, и пропадай все пропадом!» — и на этом я успокоилась.

Мне хватило этого решения, чтобы гнев утих, мысли встали на место, а в желудке снова заурчало. Потом я вернулась к столу и смогла наконец наесться вдоволь.

Разбудил меня звонкий голос Леро. Наверное, с минуту я вглядывалась в лицо гигантского цыплёнка и не могла сообразить, что же такое я перед собой вижу. И на нем было кимоно: оранжевое, расшитое изображениями золотых вееров и отороченное белыми полосами. То ли это еще сон, то ли странное видение. Я помню, Леро что-то говорил — его клюв двигался, из его клюва-рта доносились звуки, но я не могла понять их.

— Черная, вставай! — голос Леро был звонким, мелодичным, как у хорошего певца. — Черная! — Леро приложил к моему лбу свое крыло, задумчиво промычал. — Нет! Не больна! Вставай!

— Чего? И вам, черт, доброе утро!

— Рад, что ты проснулась! — Леро улыбнулся, и его улыбка была невероятно широка и обаятельна.

Хотя можно ли считать огромных цыплят обаятельными? Я молча поднялась, потирая заспанные глаза, потянулась.

— Отлично, милая! — воскликнул Леро, вскакивая. — Кайуми, чудо встало! Помоги ей умыться и собраться. Вас обеих жду на представление!

В комнату неслышно вошла Кайуми и поклонилась Леро, а тот выбежал, прежде чем я успела его спросить, что за представление и зачем мне туда идти. Кайуми хлопнула в ладоши, и еще две свинки с лицами точь-в-точь как у Кайуми вошли в комнату и поклонились мне. В руках их лежал большой сверток, явно приготовленный для меня.

— Что это?

— Твой наряд! — спокойно проговорила Кайуми и тем самым подтвердила мои догадки.

Я стояла в радостном предвкушении, вот-вот пакет будет вскрыт, и я увижу нечто совсем уж потрясающее. И опять мои догадки подтвердились. На бордовом шелке россыпью лежали красные, розовые и белые вышитые пионы, у ворота маленькие, книзу — большие. Кайуми открыла приготовленную шкатулку из резного дерева, и я увидела светлую перламутровую розу — заколку мне в волосы. Я ущипнула себя — было больно, значит, не сон. Наряд выглядел богато, я почтительно поклонилась и приняла дар.

Глядя на Кайуми и на кимоно, я вдруг вернулась во дворец к Косте: там я тоже была красивее всех, меня так же обхаживали, умывали и наряжали, и принимали за госпожу до момента проведения ритуала. И это чувство вдруг сковало меня, и я медлила некоторое время, не решаясь брать дар из рук Кайуми. Вероятно, я изменилась в лице, потому что Кайуми стала неожиданно серьезной, и в голосе ее звучала твердая уверенность.

— Мой господин знает все о тебе и об Императоре! — заявила Кайуми. — Знает, через что ты прошла и как сбежала. Тебе нечего бояться здесь! — она сделала шаг мне навстречу и взяла мою руку. — Ты в безопасности здесь! Да, мы пленники и слуги Императора, но и Император тоже пленник и наш слуга. Так сложилось. Договоры и клятвы поддерживают равновесие, но ты…

— Кайуми! — голос Леро ворвался словно ураган, сметая все на пути, и свинка замолчала.

Кайуми быстро отошла от меня и, низко поклонившись, пробормотала извинения:

— Прошу прощения, господин Леро. Я снова заболталась.

Наступила пауза. Сердце мое замерло, я была уверена, что свинка получит нагоняй.

— Девочки! — взорвался Леро радостным возгласом, разводя крылья в стороны. — Кайуми! Представление! Наше гостья не должна опоздать.

— Хорошо, господин, все будет сделано! — не поднимая головы, проговорила Кайуми.

Леро с топотом убежал.

Я выдохнула.

— Все в порядке! — голос Кайуми, как мне показалась, слегка похолодел, стал более официальным, и это была уже другая Кайуми, нежели минуту назад. — Нам действительно лучше поспешить.

Дальше все проходило тихо, как на похоронах. Я не решалась снова заговорить с Кайуми, а она, в свою очередь, вела себя словно бездушный робот, выполняя работу быстро, точно, безупречно. Меня довольно долго наряжали, словно я королева какая. А я подчинялась и молчала. Помощницы Кайуми подвели мне веки, нанесли немного румян на скулы, накрасили помадой. А потом меня повели на представление.

Свинка жестом пригласила меня следовать за ней.

Я шла одна. Иту я не видела. Я думала, что, может, она уже на представлении, но как потом оказалась, и там ее не было.

«Ну и ладно», — решила я тогда, хотя сердце мое против воли больно закололо.

Честно говоря, я понятия не имела, на какое представление меня ведет Койуми, но ожидала, что это будет, как бы сказать… По-японски! Но ошиблась. Очень неожиданно свинка, проведя меня через коридоры дома Леро, мимо решетчатых раздвижных дверей из бумаги, привела меня к большой, тяжелой на вид двустворчатой двери с длинными ручками из красного дерева. Покрытое золотыми узорами в виде завитков и лилий лакированное дерево блестело в ярком свете четырех больших светильников. И мне показалась, что в светильниках горит не огонь, а самое что ни на есть настоящее электричество: желтый свет лился ровно и не дрожал. Но это была лишь верхушка айсберга, и я с трудом держала челюсти сомкнутыми.

По обе стороны двери стояли две девушки — лисицы. Стройные, высокие, черноволосые, с большими выразительными глазами, словно модели с обложек глянцевого журнала — божественно прекрасные. К тому же я заметила, что у каждой по пять белых хвостов. Я рядом с ними оказалась простой, уродливой замарашкой. Обе в кимоно цвета неба, с вышитыми на рукавах и подоле танцующими журавлями. Две руки тонкими пальцами с длинными, идеально ровными ногтями нежно и абсолютно синхронно взялись за деревянные ручки могучих дверей, и потянули на себя. Механизм щелкнул, дерево грохотнуло, и толстые створки с легкостью распахнулись. Казалась, эти лисицы не приложили никакого труда, чтобы сдвинуть с места столь могучие на вид двери. Я просто не могла оторвать от них взгляд. Пару раз мне показалась, что если я не буду смотреть, куда иду, то грохнусь прямо тут, перед ними, но мне было все равно, потому что я не могла не смотреть на их красоту. Я даже позавидовала им, желая стать такой же красивой, высокой и стройной. Девушки-лисицы поклонились нам, когда мы входили, словно мы почетные гости, хотя кроме нас никто больше в те двери не вошел, и после они закрылись.

Зал предстал передо мной огромным помещением. Множество одинаково ровных рядов резных деревянных стульев, обитых красной тканью, оказались все заполнены существами, духами или божками, некоторых из них я уже встречала раньше на улицах города. Как я поняла, все они были зрителями, ожидали представления, на которое меня пригласил Леро. Ноги мои неслышно ступали по мягкому бордовому ковролину. Над головой располагались три этажа амфитеатра, а под потолком две ну просто гигантские люстры сверкали белым светом, заполняя весь зал, словно две горы алмазов, и на каждую грань направлен отдельный луч прожектора.

Я так засмотрелась на это великолепие, что чуть не налетела на двух гостей, что беседовали, стоя в проходе. Кайуми успела благоразумно отвести меня в сторону, слегка потянув за рукав, и столкновения удалось избежать. Двое говоривших замолкли и как по команде взглянули на меня. Один толстый жабоподобный дух со множеством маленьких глаз на голове, в черном кимоно с белыми лилиями, раскуривал трубку, и я заметила, как серый дым не поднимается вверх, а наоборот, опускается вниз и стелется под ногами духа. Второй — тощий, как палка, и высокий, как шведская стенка — был вообще без одежды, он вдруг раскрыл ладонь, и оттуда вылез глаз, потом второй, поменьше, и затем еще три.

Мне стало противно смотреть на все это, поэтому я, как смогла, выдавила из себя извиняющуюся улыбку, и поспешила прочь. Как мне показалось, толстяк нахмурил сразу все брови над всеми глазами, что-то фыркнул и продолжил разговор с тощим. Я сглотнула и отвернулась. Поймала себя на мысли, что так открыто пялиться с моей стороны очень невежливо, хотя, честно признаюсь, не пялиться я не могла. Зал был удивительно красив, сидели нарядные дамы, слышалась ненавязчивая музыка, дышалось легко и свободно. Размах приготовлений говорил об организации чего-то грандиозного.

Спустились мы к самой сцене, Кайуми указала на место в первом ряду и, поклонившись, оставила меня одну. Должна сказать, что место было самое лучшее. И только тут я поняла, что нахожусь здесь совсем одна — ни Иты, ни Кайуми, ни Леро рядом не было. Я занервничала, но старалась держать себя в руках и косо поглядывала на всех тех духов, что входили в зал через множество дверей и рассаживались по местам. Стоило отметить, что если заносить каждого гостя в книгу с описанием, вышел бы довольно толстый талмуд, так их было много.

Зал шумел, как штормовое море, и вокруг меня распространялись шуршание, разговоры, и топот чьих-то ног. Любопытство мое остановило существо с огромными, словно две тарелки, глазами, оно сидело двумя рядами выше меня. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, потом я опомнилась, быстро отвела глаза и приступила к рассматриванию узоров на своем кимоно.

«Кажется, я привлекаю внимание», — подумала я, возя пальцем по ткани.

Сейчас можно было сказать точно, что людей, кроме меня, в зале не было.

Но в конце концов, мне и это занятие надоело. Узоры были бесконечно чудные, безупречные, словно бы на мне было не кимоно, а тончайшее рубиновое полотно, и когда я изучила их все, по второму кругу идти уже не хотела. Так прошло некоторое время. Иногда я разминала затёкшую шею… И тогда пришел Леро. Увидев его, я почувствовала облегчение и радость, что вижу хоть кого-то знакомого.

— Скоро начнется! — весело шепнул он, развязно падая на свое место рядом со мной и закидывая лапку на лапку.

Я не знала, о чем с ним можно поговорить, и сидела молча, да и он не был особо разговорчив, видимо, тоже не знал, что мне сказать. С другой стороны, мне было дико интересно, правда ли это у него птенцовые перья и можно ли их потрогать, куда он подевал свои невероятные доспехи и как часто он их надевает, но я стеснялась спрашивать, думая, что такие вопросы утомят его.

И вот свет в зале погас, от неожиданности я вздрогнула, оказавшись в кромешной темноте. Зал наполнили звуки, и не все они оказались приятными слуху, там раздавалось то шорканье ног, щупалец, когтей по полу, сиплый кашель, хлюпанье и прочие звуки. Затем свет прожектора выхватил из темноты вышедшего из-за кулис маленького енота в красном кимоно и черной шапочке, в наступившей тишине было слышно, как звонко стучат о пол сцены его деревянные тапочки. Я не сразу поняла, что маленькое создание тащило на спине странную деревянную арку — или ворота? — перевязанную веревками. Пройдя на середину сцены, енот остановился и с невозмутимым видом, словно эта массивная арка не весила ничего, скинул ее со спины и поставил на пол. Выровнял так, чтобы вход в арку смотрел прямо на зрителей. Затем поклонился и стремительно удалился со сцены. Луч света теперь полностью освещал арку передо мной, я сидела так, будто находилась в самом ее центре и могла в любой момент встать, подойти и пройти сквозь нее.

Некоторое время ничего не происходило, и я начала скучать. Я даже зевнула. Как вдруг из центра арки вырвался ослепительный феникс, раздался долгий пронзительный крик; широко раскинув огненные крылья, он понесся над всем залом, неся за собой шлейф из алого огня. Если бы кто-то поглядел на меня со стороны, то, наверное, бы помер со смеху. В то время как другие зрители восхищенно охали, я от неожиданности так сильно, как только могла, пыталась съежиться в кресле, закрыв голову руками и подобрав ноги. Леро смеялся, и я думала, что надо мной. А потом он положил мне на голову крыло и мягко, почти ласково произнес:

— Не надо бояться, он не опалит тебя! Смотри во все глаза, а то пропустишь.

И я расслабилась. Смогла успокоить свои руки и взглянуть под потолок, где огненная птица кружила вокруг люстр, выписывая замысловатые зигзаги. А потом она резко спикировала вниз, на гостей, словно бы хотела обрушиться на них всей своей огненной мощью. Все ахнули. когда феникс почти упал на зрителей, птица сделала рывок и повернула обратно к сцене.

Там, на сцене, она издала последний долгий выкрик и вдруг рассыпалась алыми искрами, а вместо птицы появилась девушка в пылающем и откровенно коротком наряде. Весь зал раздался бурей аплодисментов и восторженных выкриков. И пока она шагала по сцене под звуки оваций, ее кимоно затухало и приобретало фиолетовый цвет с тонкими лепестками розовых цветов, талия была как у цветущего вьюна перехвачена широким светло-голубым поясом с рисунком из белых стебельков какого-то вьющегося растения, а на левой стороне груди красовался большой бант, тоже фиолетовый, с белой бахромой по краям. Еще на ней были чулки в крупную сеточку и желтые трусы, что выглядело, на мой взгляд очень, вызывающе.

В нескольких шагах до края сцены девушка мягко коснулась своих темно-голубых волос и, сняв с головы бордовый цилиндр с изображением розового кролика посередине, сделала низкий поклон всем залу. Я забыла упомянуть о рогах: два изогнутых рога, вроде бычьих, только не коричневые, а темно-синие, как и ее волосы, красовались не ее голове. Когда же овации стихли, девушка выпрямилась и водрузила свой бордовый цилиндр обратно на голову, прямиком меж этих самых рогов. И достала карты…

Я слегка разочаровалась, меня нельзя было удивить фокусами с картами. Я относилась к ним довольно прохладно, однако надо было дать девушке шанс, тем более, что колода в ее руках была вдвое больше простых игральных карт из нашего мира и скорее напоминали карты Таро.

Она изящно присела в реверансе, театрально взмахнула руками, и начались чудеса. Она бросала карты веером, и, падая, они превращались в бумажных птиц, потом вскакивала на летающие карты, изящно, словно лань, скакала с одной на другую, исчезала в картах и появлялась из карт. Один раз она рассыпалась, как карточный домик, а потом с пола поднялись разноцветные бумажные бабочки, за ними запрыгали сложенные из бумаги кузнечики и расползлись бумажные жуки. И пока она выступала, карты постоянно сверкали разноцветными рубашками, и мне казалось, что пока я моргаю, они незаметно меняют рисунки.

Зазвучала музыка — вальс — и это было тоже удивительно, потому что в зале не было инструментов или оркестровой ямы. И вот девушка снова бросила карты, теперь уже в зрительный зал, и над моей головой закружили танцоры из разноцветной бумаги. Я сидела, раскрыв рот от удивления. Да, это было удивительное время, удивительное место, удивительный мир. Когда-нибудь я свожу вас на ее выступление, и вы сможете все увидеть сами, а также понять всю полноту восторга, что охватил меня тогда.

Когда объявили антракт, Леро, предложил пройти с ним за кулисы, чтобы я смогла увидеть эту фокусницу воочию.

— Кэбо-сама! Умопомрачительная! Ты была просто великолепна! — ворковал Леро, порхая вокруг артистки, словно бабочка.

Та в свою очередь с благодарностью принимала комплименты и улыбалась.

Я стояла чуть позади, и когда мои глаза встретились со взглядом Кэбо, я поклонилась.

— Ой, да брось ты эти жеманные поклоны, деточка! — весело скривилась Кэбо подходя ко мне. — Это там, — она указала пальцем куда-то позади меня, — за стенами театра, где все живут по традициям, можно отвешивать поклоны, но не мне. Можешь ко мне обращаться просто Кэбо!

Я залилась краской, и госпожа Кэбо, видимо, поняв, что я смущена, расхохоталась. Я не поняла, как реагировать на ее приступ смеха, потому что не уловил шутки.

— Черная, Кэбо-сама у нас девушка несколько эксцентричная и не всегда идеального поведения! Манеры, конечно, важны… — он попытался отвлечь ее, но Кэбо-сама пихнула ему локтем в бок.

— Чья бы коровка-то мычала, толстяк, — раздраженно заметила Кэбо. — Это ты будешь учить меня, что манеры важны, а сам кланяешься каждой симпатичной девке, словно петух какой!

— Ну будет тебе, будет, — пролепетал Леро.

Наблюдая за их перепалкой, я чувствовала себя не в своей тарелке. Мне ли судить о их манерах, когда сама я далеко не образец воспитания? И потом выступление актеров предназначено не для того, чтобы демонстрировать свою чопорность, а для того, чтобы удивлять, будоражить чувства зрителей. Лично я бы хотела, чтобы после моего выступления со скрипкой слушатель открывал в себе что-то новое и чувственное.

— Кстати! — вдруг Леро обратился ко мне, положив своё крыло мне на плечо. — У тебя же выступление через пять минут!

— Э-э-э-э… — я почувствовала, как мои глаза лезут из орбит. — Чего-о-о-о?

— А чего ты ей раньше не сказал, дурень?! — вскричала госпожа Кэбо. — Ты посмотри на нее, балбес, она же сейчас в обморок упадет.

— Ладно, ладно, забыл! — начал оправдываться Леро. — Столько дел, столько дел! Черная, ты главное не волнуйся! Ты же уже выступала на публике, верно?

— Ой, да отойди ты от нее! — Кэбо грубо оттолкнула Леро.

Госпожа Кэбо нежно приобняла меня за плечи, как старая подруга, и когда отвела подальше от Леро, заговорила:

— Ты, прости этого дурня, — ее голос звучал успокаивающе. — Там публика ждет, что ты выступишь, Черная. Они пришли послушать именно тебя. Я знаю, как ты здорово играешь. У тебя все получится! — Кэбо немного помолчала, глядя мне прямо в глаза. — Но если не хочешь, одно твое слово, и мы все отменим. Только скажи.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы совладать с собой и сказать:

— Мне тоже… — я сглотнула. — Тоже фокусы показывать?

Кэбо вновь залилась смехом так громко, что, возможно, ее слышали даже в зале, и потом с полной серьезностью достала ловкими пальцами фокусницы из рукава карту. На белой стороне была изображена скрипка. Кэбо просто сунула руку в рубашку карты, будто погрузилась в воду, а через мгновение извлекла на свет настоящую скрипку, а рисунок с рубашки карты пропал.

— Ты должна сыграть как умеешь. Каждый должен делать то, на что способен! — она протянула мне скрипку. — Держи! Я знаю, ты сможешь.

Я молчала и, глядя на скрипку у себя в руках, не могла поверить, что должна выйти на сцену и играть. Нет, я не боялась сцены и зрителей, я просто была очень сильно удивлена.

— Хорошо, — не узнавая свой голос, проговорила я. — Я выступлю!

— Молодец, — сдержанно проговорила госпожа Кэбо, мягко мне улыбаясь. И от ее безупречной улыбки, от блеска алых глаз с зрачками, как у кошки, я чувствовала нарастающую уверенность в себе. — Пойдем, я тебя провожу.

Она снова приобняла меня и ненавязчиво подтолкнула. По дороге до сцены мне вдруг захотелось прояснить один момент,

— Э-э-э, — я замялась по началу. — А ваши… Ну… Рога! Они настоящие?

— Забавно, что ты спросила, — Кэбо оторопела. — И да, и нет. Как-нибудь я расскажу тебе эту очень длинную историю, но пока скажу так, только по секрету. Это подарок за несколько не безобидные шалости. Хочешь потрогать?

Это вопрос застал меня врасплох. Я бы сказала, что хотела, но тогда засмущалась, потому что так далеко в вопросе рогов госпожи Кэбо не планировала заходить. Однако я все-таки протянула неуверенную руку и холодными пальцами коснулась шершавой поверхности рогов фокусницы.

— Нравятся? — весело спросила Кэбо.

— Странные… — с трудом вытянула я из себя, и тут же отругала себя за излишнюю откровенность.

— Вот и мне не очень, — произнесла Кэбо-сама спокойно. Мне показалась, ее совсем не задела моя бестактность.— Но что поделать. Заслужила… Ну что, пойдем?

Я кивнула. Она обернулась к стоящему позади нас Леро и подняла большой палец вверх, как бы говоря, что все в порядке. Леро шумно выдохнул, словно бы ожидал самого страшного, и тоже сложил перья так, чтобы они напоминали поднятый большой палец. Я улыбнулась. Мне вдруг показалась, что кто бы ни были этот Леро или госпожа Кэбо — они хорошие.

Объявить мое выступление вышел сам Леро. Его речь была длинной и чересчур хвалебной. Леро сообщил, что великая скрипачка прибыла из дальних краев, чтобы показать нам все великолепие музыки, что имя ее «Черная», и что все сидящие в зале никогда не слышали музыки столь дивной красоты. Я чувствовала, что где-то внутри меня закипает ярость — я была глубоко убеждена, что о красоте исполнения делать выводы должен слушатель, не стоило раньше времени убеждать зрителей в моей гениальности. Выйдя под свет софитов, я должна буду соответствовать всему тому, что наговорил этот пернатый. Руки мои тогда похолодели, спину прошиб пот, а сердце бешено забилась.

«Да и какая из меня пока великая скрипачка», — подумала я.

Я с опаской оглядывала зрительный зал… Наверное, пара тысяч собралась, и все будут смотреть на меня. Я не знала, что мне и делать, провалиться на месте или убежать от греха подальше. Но Кэбо, видимо, уловив мой страх, незаметно положила руку мне на плечо. Я посмотрела на нее снизу вверх своими остекленевшими от страха глазами.

— На конфетку! — меж ловких пальцев Кэбо-сама вдруг появилась небольшая конфетка в синей обертке. — Она заколдованная. Снимает волнение.

Я взглянула на конфету в ярко-синей обертке. И взяла, повертела в пальцах, потом протянула конфету обратно госпоже Кэбо.

— Не надо, — уверенно произнесла я. — Я справлюсь и без допинга.

Госпожа Кэбо несколько секунд колебалась.

— Нисколько не сомневаюсь, Черная! А теперь иди, Леро уже возвращается, — и она чуть ли не вытолкала меня на сцену.

Зал взорвался аплодисментами, когда луч прожектора выхватил меня из темноты, окутывающей сцену. Пока я стояла там в немом ужасе, разглядывая зал, овации не стихали. Также я не помню, как вышла из этого ступора.

Вот стихли аплодисменты, и наступила такая тишина, что я могла услышать, как в груди стучит мое взволнованное сердце и кровь звенит в ушах. Я выдохнула, собираясь с мыслями. Затем развела руки в стороны, чтобы ничего не помешало мне поставить скрипку на плечо, положила смычок на струны и начала играть.

Для исполнения я выбрала коротенькую сюиту, которую сочинила в момент глубокой тоски по маме. Я играла без какого-либо сопровождения. Закрыла глаза и позволила музыке течь из меня, через скрипку наружу, для всех. И в какой-то момент я почувствовала, что счастлива, и совершенно забыла обо всем. Я полностью отдала свой разум и тело музыке и просто играла.

Когда я закончила игру и опустила руки, то только тогда поняла, как сильно они устали и как невыносимо болят. Пальцы мои побелели, еле-еле держала я смычок и скрипку. Но в зале меня встретила тишина, странная, пугающая. Я стояла, тяжело дыша, и ждала. Я оглядывала зал. Лица духов, глядящие на меня из темноты, были пугающе молчаливые и неподвижные. Слишком долго длилось молчание, слишком гнетущей становилась тишина.

«Что ж, — подумала я, — не такая я великая скрипачка, — и нельзя сказать, что испытала разочарование. — Может, они просто не поняли моей музыки, — подумала я. — Что дух может знать о музыке, что может знать о звучании скрипки? Возможно, ничего, а возможно, и все».

Тогда я развернулась и пошла обратно за кулисы со странным чувством печали в груди, закручивающейся в комок. Но не успела я пройти и трех шагов, как в тишине раздались хлопки. Громкие, сильные, уверенные. Вдруг все больше хлопков стало наполнять зал. Свет от гигантских люстр стал набирать силу и разгораться все ярче, и тогда я увидела, как они встают и хлопают. Духи поднимались и хлопали мне. А на их страшных лицах появлялись улыбки. Некоторые скалились мне во весь свой зубастый рот в кривой радостной улыбке. Я стояла ошарашенная и все еще не могла поверить своему триумфу.

Рядом вдруг возник Леро, тоже аплодируя мне, и госпожа Кэбо. Леро даже смахнул слезинку, что выкатилась из его черного глаза.

— Леро, что происходит? — спросила я. — Им что, понравилась моя музыка!?

— Да! Да! — радостно воскликнул Леро подхватывая меня словно бы пушинку и сажая себе на плечо.

— Ты молодец, Черная! Ты раскрыла им новые горизонты! — поздравила меня госпожа Кэбо.

У меня ничего не нашлась ответить. Я уже плакала от счастья и только коротко кивнула, утирая бегущие слезы. Разумеется, такого я не ожидала. Потом еще был выход на бис, а Леро очень быстро и красиво рисовал на листке пергамента иероглиф каждому желающему, поскольку я сама этого сделать не могла, а сама только улыбалась как заводная кукла и дарила рукопожатия.

Несколько часов этого занятия меня порядком измотали, но Леро, казалось, был полон сил и готов был рисовать хоть до следующего утра.

У себя в комнате я бухнулась на матрац не раздеваясь, но сон почему-то не шел, хотя я и чувствовала себя дико уставшей. Я лежала и думала обо всем: о доме, о папе, о сестре, об Ите, об этой фокуснице, о Леро, и о Косте. Все мысли как-то накинулись разом и зудели в голове, мешая заснуть. Перебирая воспоминания, я иногда глядела на свои руки, которые скучали по инструменту. Неожиданно все-таки было выступать в другом мире перед духами! Я радовалась очень осторожно, словно бы искала во всем этом подвох — не бывает так, чтобы из мешка похитителей вдруг сыпались подарки! Поэтому я искала дырку в этом мешке. Нет, не могло все идти так гладко.

Проснулась я от стука в дверь. За мной пришла госпожа Кэбо.

— Какое безобразие! — вскричала она больше от удивления, чем от злобы. — Ты не сняла концертное кимоно! Почему ты не сняла кимоно, Черная? Такая дорогая вещь!

Мне бы почувствовать вину, но я словно бы услышала занудный голос сестры и ответила:

— Да ладно…

По татами застучали каблучки госпожи Кэбо. Спиной я ощутила, как растет ее напряжение.

— Такое кимоно! — причитала она. — Такую красоту мять. Вот хорошо — это Леро не видит… — Кэбо-сама ходила взад и вперед не останавливаясь. — Одно из лучших своих кимоно тебе отдала, а ты!

И тут мне стало очень стыдно. Сон как рукой сняло. Я быстро поднялась с постели. Села и начала разглаживать помятое кимоно, но оно не поддавалось моим стараниям. Шелк сильно помялся и теперь лежал предательскими складками. Я проговорила виновато:

— Прости меня, Кэбо-сама. Я вчера очень устала и забыла раздеться.

— Я… — Кэбо громко выдохнула. — Ладно. Я люблю поворчать. Не сержусь на тебя! Все же я не первый день выступаю и знаю, в каком состоянии заканчиваются некоторые представления. Но Леро…

Кэбо потянула меня за руку, подняла на ноги.

— Я тебе помогу и сохраню наш маленький секрет, а ты поклянешься больше не мять подарки, которые тебе дает Леро,.

Она щелкнула пальцами. Мое кимоно сильно дернулось вниз, и я увидела, как складки исчезли, одежда стала как новая.

— Пошли, Черная! Леро нас ждет!

Действительно, Леро ждал нас. Иты снова не было, и это меня обеспокоило.

«Почему Иты нет? Где она? Она ушла?» — холодно закрутилось у меня в голове, и руки затряслись.

У меня на душе все еще оставался горький отпечаток нашего разговора. Я постаралась скрыть окативший меня страх.

— А! Вот и ты, Черная! — воскликнул Леро, когда я появилась. — Вчера ты произвела фурор! — Леро развел руки-крылья в стороны и заключил меня в долгие и сильные объятия. — Такой музыки обитатели этого города еще не слышали. Теперь они будут судачить об этом ближайшие сто лет. Весь город узнает о твоем таланте.

— Спасибо-о-о… — захрипела я, чувствуя, как начинают трещать кости.

— Ой, ой! — прокудахтал Леро, высвобождая меня из смертельной хватки. — Прости! Прости! Я так взволнован!

Леро тяжело задышал, потом достал из-за пазухи веер, развернул его и стал быстро им обмахиваться. Как только я отдышалась, до меня дошёл смысл слов Леро. Тут же меня прошиб холодный пот.

— Как же так?! — воскликнула я. — Если все разболтают, что я здесь, Костя живо найдет меня!

Наступила пауза. Леро смотрел на меня с некоторым недоумением.

— Кто? — осведомился он, убирая веер. — Какой это еще Костя?

— Костя! Ну… Этот ваш Император. В моем мире он назвался Костей. Он же теперь пришлет своих слуг сюда! Ты знаешь, сколько пришлось мне пережить за последние дни? Многие и за годы столько не переживают! — я подошла к Леро, злость вдруг взорвалась во мне, словно вулкан, я схватила его за грудки. — Зачем ты заставил меня выступать?.. — я рычала, как тигр, готовый сожрать добычу.

— Черная! — рука Кэбо-сама слегка коснулась моего плеча. — Послушай…

— Нет! — вдруг резким выкриком оборвал ее Леро.

Повисла пауза. Я недоумевая, что происходит, пялилась на Леро, а он гневно смотрел на Кэбо-сама. А Кэбо в свою очередь ошеломленно глядело на Леро, и на ее лице застыл безмолвный вопрос: «Почему?» Тогда я не поняла ни выражения лица Кэбо-сама, ни ярости Леро и только продолжала молча держаться за ворот кимоно Леро.

— Послушай, Черная! — начал Леро после того, как тяжело выдохнул, собираясь с мыслями. — Тебе нечего волноваться. Да, это город Императора, но мы не…

Очевидно, что Леро подбирал слова.

«Что-то скрывает? Хочет подставить?» — промелькнула у меня бредовая мысль, которая не имела под собой никаких оснований.

— Мы хорошо спрятаны. А про все эти разговоры о тебе и твоем выступлении скажу так… И тебе придется мне поверить на слово. Потому что я не желаю тебе зла, правда! — Леро ласково положил крыло мне на голову и слегка взъерошил волосы. — Они сохранят твой секрет.

Он замолчал. Я продолжала всматриваться в его черные, ничего не выражающие глаза в поисках ответов, а он смотрел в ответ. Но как бы глубоко я ни заглядывала, я не могла ничего увидеть, и в какой-то момент даже почувствовала себя глупо, уверившись в относительно правильности своих мыслей, хотя и принимала в расчет, что Леро — это цыпленок, который ведет себя как человек. А потом и вконец запуталась. Но был один небольшой аргумент в пользу Леро — он до сих пор не сдал меня Косте. Может, ждал подходящего момента, например? А может, и действительно пытался меня защитить.

На меня вдруг нахлынула паника, и разум посчитал всех вокруг меня врагами и предателями. Я отступила.

«Что я могла бы сделать, если бы точно знала, что вокруг только лицемеры и обманщики? Бежать! Но куда? Туда, в город? Зачем? Я домой все равно не вернусь без помощи. Остаться здесь? Придется слушать их и верить их словам. Довериться? Вот так, слепо довериться тем, кто, возможно, меня использует, и плыть по течению? Действовать по ситуации?»

В те мгновения это казалось меньшим из зол. И я выбрала.

— Хорошо, Леро! — я постаралась сделать голос решительным. — Я поверю тебе! Я верю, что Император не доберётся сюда!

Пауза. Леро стоял удивленный, потом его клюв медленно стал растягиваться в радостной улыбке.

— А! А! Ну вот видишь, Кэбо, дорогуша! — воскликнул Леро так неожиданно, что стоящая рядом с ним фокусница подпрыгнула.

Мои слова, похоже, удивили ее не меньше.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Черная! — Кэбо вышла из ступора. — Могу ли я им доверять? Не ждут ли они удобного момента, чтобы отдать меня Императору? Не используют ли меня? Скажу тебе вот что…

— Кэбо… — открыл рот Леро.

— Помолчите, Леро-сама! — грозно рявкнула Кэбо, и, на удивление, Леро замолк. Кэбо подошла ко мне и присела, чтобы быть лицо к лицу со мной. — Прости меня, Черная, — Кэбо ласково провела ладонью по моей щеке, — я не могу тебе всего рассказать. Еще не время. Но пойми одно — Город трепещет перед тобой, ты наша надежда, наше желание. Твой выбор привел тебя к нам, Черная! А мы — всего лишь мгновения в то время, пока падает лепесток хризантемы.

И она по-сестрински нежно поцеловала меня в щеку.

Слова госпожи Кэбо загнали меня в угол.

И опять же я наткнулась на стену. Глухую стену из странного нагромождения колебаний, скрепленную раствором из недоверия к присутствующим. Но теперь я решила не ломиться сквозь нее, а обойти. В каком-то смысле смириться со всеми обстоятельствами и просто поверить им. Мое сердце такой расклад, конечно, не устраивал, но выбора особо не было.

«А вдруг Кэбо-сама не врет? А вдруг они и вправду помогают мне? И что бы значили слова этой фокусницы?» — думала я.

Без слов, потому что испугалась, если открою рот, с губ сорвётся не то, что хочу сказать, лишь кивнула уверенно. Как же было тогда трудно.

— Ну! — воскликнул Леро и захлопал в ладоши от радости. — Тогда надо тебе собираться, Черная!

— Куда? — удивленно протянула я, выглядывая из-за плеча Кэбо-сама.

— Ты встретишься с одним стариком, и он даст тебе билеты, — уточнила госпожа Кэбо, когда выпрямилась, и снова мне пришлось смотреть на нее снизу вверх.

Я недоверчиво прошлась глазами по Леро и Кэбо.

— Вот так просто?

— Хохохохо… Ну, — Леро странно захихикал, — старикашка очень любит рассказывать истории, или предложит тебе сыграть в игры…

Леро не закончил, Кэбо-сама перебила его:

— Старый пень эгоцентричен, обожает внимание и уже просто так билеты не дает! Вот ведь старый хрен!

— Ну что ты, что ты, — Леро подпорхнул к Кэбо-сама, словно бабочка, и закрыл ей рот крылом. — Да ты не волнуйся, Черная, одна история, ну, или одна игра с этим стариком, и билеты твои. Это недолго! — Леро говорил так беззаботно, словно бы одновременно и шутил, и пел.

Меня это насторожило, но я спорить не стала и сказала коротко:

— Веди!

— А не надо никуда идти, — улыбаясь, ответила Кэбо-сама.

На сцену, тяжело переставляя короткие лапы, вышел енот и синей рубахе, и волочил на своей спине, словно рюкзак, большой серый камень. Подойдя ко мне, енот, который ростом доставал мне до пояса, ловко скинул камень с плеч, и тот с грохотом упал на сцену.

— Садись! — проговорила Кэбо, глядя на меня.

Я смотрела на совершенно обычный серый камень, гладкий, неровный. Я даже пощупала его — камень оказался холодным.

— Не бойся, — засмеялся Леро, когда увидел мое замешательство, — это своего рода дверь. Да, вид не привычный для тебя, но какой есть.

В этом мире не следовало ждать привычных вещей или рядовых событий, это стало понятно тогда, когда за мной пришел черный лис. И теперь эта «дверь», заключенная в большущем валуне, меня даже не напугала. Еще некоторое время постояв и разглядывая камень, я все же решилась сесть на него.

— Будь добра, ноги тоже поставь на камень, — ласково произнесла Кэбо. — Это для того, чтобы отправить всю тебя, а не верх отдельно.

Кэбо засмеялась над своими словами, словно только что произнесла уморительную шутку. Мне стало слегка не по себе от ее заливистого зловещего смеха, но все же сделала, как она просила, хотя ноги мои то и дело предательски соскальзывали по гладкой поверхности камня.

— Не шевелись и закрой глаза, — посоветовал Леро. — А когда я скажу, считай до десяти вслух. Когда окажешься на той стороне, иди по тропинке, и выйдешь к дому. Ну все! Ты готова?

Сильно зажмурившись, я, конечно же, не была готова и заволновалась и еще сильнее испугалась.

— Начинай считать!

— Один. Два. Три…

На сцене театра было тихо, но когда я начала счет, вокруг воцарилась тишина другого рода.

— …Восемь. Девять. Десять! Можно уже открывать?

На мой ответ были только молчание и тишина. Я забеспокоилась: «Получилась ли? Что будет, если я открою глаза? И можно ли их открыть?»

— Леро?

Тишина.

— Кэбо! Почему вы не отвечаете?

И снова тишина. Я выругалась шепотом. И медленно, превозмогая страх, начала открывать глаза. Сначала в глаза хлынул свет. Яркий, резкий. Потом начали появляться цвета, постепенно приобретали форму листья, тонкие ветки, колыхающиеся на ветру, стволы деревьев. И я резко, словно срывая пластырь со старой ранки, раскрыла глаза. И ахнула от неожиданности. Передо мною был лес. Самый настоящий лес в осеннюю пору! Могла ли я доверять в тот миг своим глазам, ведь только что я была в театре!

Листья уже пожелтели и плотным ковром застилали землю. Дуновения ветра приносили прохладу и срывали еще не опавшие листья. И в то же миг лес наполнился звуками вокруг меня: от шелеста листвы до пения птиц между ветвей.

Сколько я просидела на холодном камне, прежде чем решилась опробовать одной ногой, тверда ли земля вокруг, я не помнила. Но когда ступня уперлась в мягкий полог из листьев и травы, я окончательно поверила, что этот мир вполне реален для моих чувств. Поэтому я поднялась с камня и осмотрелась. Тропинку, про которую говорил Леро, под ковром из упавших листьев я заметила не сразу. Сначала осторожно первые несколько шагов я ощупывала ногой землю, прежде чем ступить, словно я шла по болоту и могла в любой момент провалиться в трясину, потом пошла более уверенно. А минут через пять все страхи странным образам испарились, и я уже твердо шагала по тропинке, наслаждаясь прекрасной, сухой осенью и листопадом.

Как говорится в наших сказках: «Долго ли, коротко ли», но тропинка вывела меня к круглым деревянным воротам с козырьком из красной черепицы. Влево и вправо уходила оштукатуренная белая стена немногим выше моего роста. В ворота я постучать не успела — створки с легким скрипом разъехались, и передо мной предстал сгорбившийся лысенький старичок, в сером запылившемся кимоно. Мужичок тот был обладателем такой длинной и белой бороды, что кончик ее разметал валяющиеся на земле листья. При этом в руках он сам держал метелку.

— А-а-а-а, это ты! — проговорил старичок, но его зеленые глаза смотрели словно бы сквозь меня. — Проходи, проходи. Я рад, что ты наконец пришла.

— Здравствуйте! — поклонилась я, прежде чем войти. — Меня зовут Са…

— Да, да, да… — проговорил он, перебив меня и уже поворачиваясь ко мне спиной, словно старый слон, медленно, деловито и не спеша шагая в глубь сада. — Проходи. Проходи! А нечего на пороге стоять. Хочешь чаю? — не оборачиваясь, произнес старик.

— Э-э-э… Да, — я не сразу нашлась, что сказать. — Спасибо, с удовольствием выпью! — произнесла я и только потом позволила себе сделать робкий шаг во двор его дома.

Двор сам по себе был небольшой, но очень чистый и ухоженный: недалеко, у крыльца большого одноэтажного деревянного дома, росло огромное дерево, раскинув толстые ветки над всем садом и половиной крыши дома. Между корней, которые то тут то там, словно спины черных змей, вылезали из земли на поверхность, проходила тропинка из больших плоских камней. Она соединяла ворота и крыльцо. Еще чуть в стороне, у белой стены, которую обвивал плющ, находился маленький прудик, и я заметила, что в нем плавали кругами три красных, как огонь, карпа. Я даже приостановилась, чтобы получше разглядеть эту красоту.

— Это Ина, Хина и Мио! Мои любимые, — пробормотал старик, медленно ковыляя по дорожке к дому.

Налетел легкий ветерок, и вслед за ним воздух вокруг меня наполнился мягким, чарующим пением. Я подняла глаза на звук и увидела, что к каждой ветке был привязан стеклянный колокольчик, и под карнизом крыльца висело через определенный промежуток также великое множество таких колокольчиков, и как только поднимался хоть малейший ветерок, бумажные язычки колыхались, и весь этот хор пел чудесные песни. Расслабляющие песни, проникающие вглубь тебя до самого основания, и словно бы как мама обнимая, нежно целуя свое дитя.

Сколько я там простояла, слушая музыку стеклянных колокольчиков, я не помнила. Однако когда ветер стих, а вместе с ним и утихли колокольчики, старичок уже сидел на крыльце и наливал в две маленькие чашечки горячий чай. Я подошла и присела рядом. Он протянул мне чашку, и я благодарно взяла. Вкус чая был очень приятным, не чета нашим грубым чаям, что продают в магазине по акции. Его действительно было приятно пить, а перед тем, как проглотить, я немного подержала чай во рту, чтобы получше распробовать вкус.

— Знаю, зачем ты пришла, Черная! — проговорил дед, сделав очередной глоток и поднимая глаза к дереву, чьи листья уже совсем покраснели, и теперь дерево медленно линяло, готовясь к зиме. — Скажи мне, ты любишь делать птичек из бумаги?

Но прежде, чем я ответила он продолжил:

— А я вот люблю! Это прекрасное благородное занятие. Я вообще люблю делать все из бумаги, Например, вот дом этот, вот дерево, или карпов моих, или тебя… — он замолчал, делая маленький глоток из чашки.

Странно было мне слышать эти его слова про бумажные поделки, как вдруг… Я моргнула, чтобы смочить высыхающие глаза, и ахнула. Все было сделано из бумаги: дерево, пруд, дом, тропинка из гладких камней и даже я! Я в ужасе выронила чашечку из рук. Та упала и разбилась, но не было звонкого треска, а послышался легкий шелест бумаги, и чашечка разлетелась на осколки, тоже сделанные из бумаги. И мои руки тоже были из бумаги. Я в панике смотрела на свои пальцы, шевелила ими, сгибала и разгибала, вслушиваясь в шелест мнущейся бумаги. Потом прикоснулась к лицу, и пальцы наткнулись на грубые изгибы и свернутые углы, я даже смогла просунуть палец себе под щеку, потому что та была свернута из бумаги! Я готова была закричать, мое бумажное сердце бешено колотилось в груди, а по венам быстро бежала бумажная кровь.

— Знаешь, а ведь боги нас тоже сделали из бумаги, — вдруг заговорил бумажный дедок, при это совершенно спокойно попивая чай и делая вид, что все это бумажное безумие — совершенно обычное дело. — Первым из бумаги сделали лису, потом журавля… — потом он как-то странно захихикал или просто чаем подавился, но продолжил: — А потом человека. Глупая история, конечно! Ты знаешь эти истории?

Его слова немного отвлекли меня от навалившейся паники.

— Но… — и это было максимум, что мой шокированный разум мог выдать.

Я чувствовала, что уже не должна ничему удивляться, здесь я повидала многое, но все же не переставала смотреть на свое бумажное тело, шуршащие от любого движения пальцы и лицо, свернутое из бумаги. Я присела с дедком рядом. Он снова предложил мне чая. Я не отказалась. Держала сложенную из коричневой бумаги чашечку, в которою был налит бумажный чай. Как ни странно, но чай был горячий, и прикосновение к чашечке грело мне пальцы.

«Во дела!» — подумала я и попыталась сделать глоток.

Медленно и осторожно, словно бы боясь, что мои бумажные губы намокнут и распухнут от воды. Но нет, бумажная вода мягким теплом разлилась во рту, потом прокатилась по горлу и наконец попала в бумажный желудок.

«Возможно, все к лучшему?» — подумала я, но ответа на этот риторический вопрос не нашла.

— Дед, — спросила я после очередной чашки чая, — и как мне снова стать нормальной?

— Скажи, ты любишь играть в игры? — проговорил он, улыбнувшись почти беззубым бумажным ртом. — Я вот очень люблю! Сыграешь со мной?

Я не знала, что и ответить. Был ли у меня выбор?

— Давай так, если выиграешь, я отдам тебе пропуск и отпущу. А если проиграешь, то я расскажу тебе сказку. — он снова заулыбался. — Я помню тысячи сказок, и рассказывать их тоже люблю!

Поднявшийся легкий ветерок снова заставил теперь уже бумажные колокольчики петь, и словно бы ничего не изменилось.

Я подумала: «Почему бы и нет, в конце концов, даже если я проиграю, сложное ли дело еще за одной чашечкой чая послушать необыкновенную сказку?»

Я тогда еще не могла и представить, как сильно ошибалась.

— Хорошо! Давай сыграем! — согласилась я, разглядывая поющих на ветру колокольчиков.

Старичок заметно оживился. Вскочил на ноги, потирая бумажные руки, и быстро засеменил в дом. Из-за закрытых деревянных панелей доносились громкая возня и приглушенные причитания старика, который, видимо, упорно искал нужную вещь, но найти не мог, и этого выводило его из себя. В конце концов, он появился на крыльце с охапкой сложенных вееров в руках, двумя подушками, прямоугольной коробкой и еще одной странной вещицей. Я долго всматривалась в эту вещь, пока старик не заметил моего удивленного взгляда и не пояснил:

— Это — игрушка! — поднял он вверх небольшую штуковину, чтобы я сумела ее получше разглядеть. — Ты, наверное, не знаешь дерево гинко? Ну, да ладно. Так вот — это те, игрушка в виде листа дерева гинко, а это, — старик потряс те в воздухе, и два бубенчика, подвешенные за ниточки по краям игрушки, зазвенели, — бубенчики!

Потом он поставил на доски крыльца прямоугольную, сантиметров двадцать в высоту, коробку, и указал на нее кривым пальцем.

— Макура — коробка из павловкового дерева!

— Э-э-э-э… — все эти названия меня сбивали с толку, хотя я и пыталась слушать старика внимательно.

— Ладно… — на выдохе произнес он.

Дедок, видимо, сжалился над моими явно сниженными интеллектуальными способностями и дальше стал раскладывать оставшиеся принадлежности молча.

Поставил эту самую коробку Макуру, как он сказал, а на нее взгромоздил игрушку — те. Потом отсчитал от Макуры примерно два длинных шага в обе стороны и положил друг напротив друга по подушке, предварительно встряхнув бумагу от пыли.

— Готово! — радостно воскликнул он, потирая руки и показывая мне, что я должна усесться на подушку, а сам сел напротив меня.

Когда я села на бумажную подушку, подогнув ноги под себя, грубо смяла ее грани, после чего она уже перестала быть похожей на подушку. старик подал мне пять вееров, и заявил, торопливо убегая на свое место и улыбаясь:

— Ты первая кидаешь!

Я подняла один из вееров, развернула, осмотрела его: я держала в руках самый обычный веер, сделанный из выцветшей голубой бумаги, и не понимала, что делать дальше.

— Просто бросить? — задумчиво буркнула я, взглянув на старика.

Тот быстро закивал, глупо улыбаясь.

— Да! Руку ставишь перед собой, вот так, — показал он, — веер лежит плашмя, — он снова показал. — И кидаешь от груди.

Я смотрела на все его движения и, честно говоря, эта игра уже наскучила мне. Да еще старик так муторно объяснял, что я чудом сдерживала себя, чтобы не зевнуть. Потом он закончил и умолк. Я почувствовала некое облегчение от наступившей тишины. Еще несколько секунд глядя то на веер, то на эту игрушку те, я расположила руку перед собой, как показывал дед, и кинула. Кинула небрежно, совершенно безразличная к тому, попаду я или нет. Раскрытый веер стремительно полетел к прямоугольной Макуре, но в последний миг ветерок подхватил грани, веер перевернулся и, основанием сбив игрушку, пролетел под ней, упав на доски крыльца широкой частью в сторону коробки. Сама же игрушка, перевернувшись в воздухе, мягко падая на коробку, отскочила и приземлилась прямо на мой веер.

— А-а-а-а, — захрипел старик от удивления, а его бумажные глаза чуть не вылезли из орбит, — вот это бросок! Определенно… Определённо сорок очков.

Он так радовался моему успеху, что я невольно тоже заулыбалась и скромно заметила, поднимая второй веер:

— Новичкам везет!

Потом я кидала второй, третий и четвертый раз: то веер не сбивал игрушку и ложился на Макуру плашмя, а игрушка, ударяясь о него, падала на пол и вставала вертикально рядом с коробкой, то веер ложился на Мукуру и подминал под себя те, как будто это великан, топчущий деревья. А в четвертый раз, мне, видимо, почти удалось нечто такое, от чего старик даже привстал на ноги и захрипел так, что я подумала, он сейчас в обморок упадет. Мой веер сбил игрушку, которая упала вертикально с Макурой, лег одним свои краем на коробку, а другим на те, но получилось так, что через несколько мгновений основание перевесило, и веер упал с Макуры на игрушку, похоронив ее под собой. Видя, что у меня ничего не получилось, старик что-то пробормотал, стирая пот со лба, и сел на место.

Я же, не до конца понимая, как так могла кинуть веер, что перепугала старика, кинула его последний раз, но тот просто пролетел над те и упал, перевернувшись в воздухе недалеко от ног старика. Я выдохнула, скорее от облегчения, чем от усталости.

— Восемьдесят четыре очка! — воскликнул дедок, откладывая пергамент. — Очень неплохо для новичка. Да ты не волнуйся, я всегда играю честно, не накручиваю себе очки и не снимаю твои, — а потом заулыбался, так по-доброму мило, что мне и впрямь показалось, будто дед говорит чистую правду. — Просто если бы я начал рассказывать тебе, как насчитываются очки, ты бы со скуки померла.

Потом кидал дедушка. Он при каждом удачном падении игрушки те радовался, словно ребенок. Не буду затягивать рассказ и скажу просто — дедок выиграл. Я похлопала ему устало, изображая радость, а он, тяжело дыша и улыбаясь во весь рот, несказанно был горд своей победой.

— Ух, а хороший противник, мне попался! — воскликнул он. — В последний раз, помню, играл я с одной ведьмой в беличьем обличье, так та постоянно пыталась мухлевать и силы свои использовать. Пришлось дать ей по рукам, а она на меня так разобиделась, что потом ближайшие две сотни лет со мной не разговаривала! — дедок выдохнул, поднимаясь с подушки. — Ну и правильно, скажу я тебе. Ворчливая была ведьма-то, склочная, хотя во всем лесу только ко мне ходила играть. Один я терпел ее характер, потому что красивая была, чертовка. Даже подумывал жениться… — старик как-то гортанно засмеялся, словно бы сам с собой. — Еще чаю?

— Нет, спасибо, — проговорила я мягко, тоже поднимаясь с подушки и усаживаясь на крыльцо, чтобы уставшие от сидения ноги могли отдохнуть. — Может, сказку расскажете, раз уж я проиграла?

— Сказку, сказку… — задумчиво проговорил дедушка. — Эх. Вот ведь молодёжь, вечно спешат по делам, — промычал он, печально взглянув на меня.

Я замялась под укоризненным взглядом его зеленых глаз, и мне показалась, что он понял, о чем я думаю на самом деле. Я хотела что-то сказать в свое оправдание, чисто машинально, лишь бы не выдать себя, но старик меня опередил.

— Да, я все понимаю! — ласково произнес он, садясь рядом со мной на крыльцо. — Сказка, значит… Так вот!

Перед тем, как начать, он вынул из-за пазухи своего старого кимоно две толстые прямоугольные бумажки, покрытые светящейся на солнце позолотой, с тремя красивыми черными иероглифами. Он без лишних слов стал их сворачивать, все время приговаривая: «Сказка, сказка, сказка» — словно бы бубнил мантру себе под нос. Когда он закончил загибать и сворачивать толстую бумагу, на ладошке у старика покоился небольшой бумажный журавлик, крылья которого отливали золотом.

— Вот твоя сказка! — крикнул дед и подкинул журавлика в воздух. — Лови ее! А как поймаешь, будут тебе и билетики, — и он заулыбался, снова показывая наполовину беззубый рот.

Я смотрела, как журавль, немного покружив над домом, набрал высоту, быстро полетел за деревянные ворота куда-то в лес. Я не знала, что и делать, запаниковала, заерзала на месте.

— Ну, что ты смотришь?! — на этот раз с укором посмотрел на меня старик. — Вот тебе сказка, которую ты хотела услышать. Лови ее, пока не улетела!

И я побежала. Сорвалась с места и, резко распахнув створки ворот, выбежала в лес, кинулась по тропинке, не спуская взгляда с улетающего журавля. Я была в тот миг в полнейшем смятении. Мысли путались, я не осознавала, что толком мне нужно делать, и просто бежала за этим бумажным журавлем через бумажный лес. Позже, когда мысли пришли в порядок, я выбранила старика, что так жестоко пошутил надо мной. Поклялась даже самой себе, что если увижу его снова, то дам ему в лоб. А пока я бежала…

Я пыталась следить за полетом журавлика и одновременно смотрела, чтобы он не врезаться в какое-нибудь бумажное дерево на своем пути. На мое счастье, деревья в бумажном лесу росли редко, а кроны их были не слишком густо развесистыми. Голубое небо с высоко плывущими бумажными облаками поражало своими глубиной и величием. А лес поражал красками, успокаивал пением птиц и дуновениями мягкого прохладного ветерка.

Я торопилась, бежала сломя голову, устала и вспотела, словно загнанная лошадь, за этим треклятым журавликом, который, казалось, летел в вышине все быстрее. Я готова была упасть от изнеможения и трижды плюнуть на все, как что-то черное мелькнуло в вышине. журавль вскрикнул пронзительно громко и упал куда-то за деревья, болтая крыльями на ветру, словно тряпичными. Я охнула от удивления и замерла на несколько секунд, наблюдая, как падает журавль.

Метров через десять передо мной возникла высокая стена кустарника. Я огляделась — обойти ее было никак нельзя, кустарник уходил в обе стороны, и ища новый путь я бы потратила уйму времени, так что я решила ломануться напрямик. Ветки царапали меня и цеплялись за одежду, я с трудом раздвигала их и как могла быстро торопилась пройти эту преграду. Пару раз толстые ветки били мне по ногам, и я вскрикивала от боли и неожиданности. А иногда тонкие маленькие веточки пытались выколоть мне глаз, и хоть с виду это выглядело бумажным и неопасным, что можно смять в кулаке, но тем не менее ветки почему-то сохранили свою прочность.

Когда я выбралась из темноты зарослей, словно дикий медведь, плюясь и ругаясь, свет дня ослепил меня на мгновение, и поэтому я не увидела нового препятствия передо собой.

Я наткнулась и почти сразу поняла, что это человеческое тело. Мы упали. когда боль и удивление схлынули, я поняла, что смотрю в зеленые глаза какого-то парня. Еще несколько мгновений мы пялились друг на друга глазами с пятирублевую монету, парень пришел в себя раньше меня, потому что его бумажные глаза просветлели, а рот растянулся в приветливой улыбке.

— Привет! — пробормотал он.

Я хотела тоже сказать что-то приветливое, но внезапно почувствовала, как его бумажная рука оказалась на моей груди. Я посмотрела на руку, потом перевела взгляд на парня и только потом закричала, резко, в порыве, стыдливо прикрывая грудь, от возможных дальнейших посягательств, рванулась назад. машинально дернув ногой, ища точку опоры, и нашла ее в промежности этого паренька. Я пищала от всей неловкости этого момента, стараясь отползти от нахала как можно дальше, и не поняла, как дала ему коленом между ног.

— Прости… — прорвалось у него сквозь стиснутые зубы.

Слова его мне показались достаточно искренними, в конце концов, я ему отплатила. Хотя самолюбие мое все еще требовало для этого хама изуверской расправы, я с трудом смогла с ним справиться, прежде чем поднялась, пытаясь всеми силами забыть еще не остывшие ощущения чужой руки на моей груди, и подошла, чтобы помочь подняться.

— И ты прости! — проговорила я.

— Ты чего делала в кустах? — вдруг в лоб спросил он, отряхнув бумажное кимоно от дорожной пыли.

Я опешила и лихорадочно размышляла, сказать правду или соврать, а потом выдала самую избитую и ничего не объясняющею фразу:

— Ничего.

— А! — коротко бросил он, делая вид, что удовлетворен ответом. — Ну, тогда пока! — он улыбнулся, оборачиваясь. — И будь аккуратна в следующий раз!

А потом развернулся и просто пошел дальше. А я почувствовала себя в тот миг брошенной дурочкой, что ли. Он вроде хоть и был бумажным юношей, но показался мне симпатично свернутым, и для меня было неприятно вот так расставаться. А еще через секунду все эти мысли неожиданно исчезли, словно лопнули как воздушные шарики, когда я вспомнила, для чего я пробиралась через кусты. В суматохе я быстро начала оглядываться по сторонам, пытаясь определись, куда мог упасть раненый журавль, и когда вспомнила, опрометью снова бросилась в лес, забыв и о парне и о его злосчастной руке у меня на груди.

Оказавшись в центре небольшой полянки, между бумажными побегами молодого сосняка, я стала методично и внимательно прочесывать всю поляну, потому что не не нашла ни живой, ни мертвой птицы. Конечно, во мне зародились сомнения, что это не то место и нужно идти дальше. На мое счастье, я краем глаза заметила, как в траве что-то блеснуло. Я подошла и между стеблей бумажной травы увидела гребень: черный лак слегка поблескивал по краям, а в середине раскинулась россыпь из разноцветных крохотных перламутровых и красных хризантем, лилий вперемешку с темно-синими лепестками клена. Я подняла его, повертела в руках, проверила зубцы — оказались острые. С виду был гребень как гребень, красивый, конечно, но больше ничего особенного.

— И что теперь?

Звук, раздавшийся у меня за спиной, был достаточно громким, словно бы кто-то пробирался сквозь высокую траву. Я резко обернулась, ожидая увидеть кого угодно, путь даже местного бумажного медведя, и была очень удивлена увиденному — мне навстречу шел тот самый парень, на которого я налетела. Он тоже меня заметил. Последовала молчаливая пантомима, в которой у нас у обоих отвисли челюсти.

— Однако... — проговорила я, — Ты с дороги сбился, или меня преследуешь?

Нетрудно было представить, как он достал бы нож, и дальше все произошло бы как в плохом триллере… Я отступила назад, стараясь быть как можно дальше от него, если надо будет бежать. А куда бежать? Сейчас уже трудно было сориентироваться, в какой стороне находился дом старика.

— Э-э-э… Прости! Я… Я не знаю, — парень что-то мямлил, оглядываясь по сторонам. — Я шел по дороге, и вдруг оказался в лесу и увидел тебя.

— Странно все это, — пробормотала я, отступая еще на шаг, по спине у меня пробежал холодок.

В те моменты я ни на грош ему не верила.

— Погоди! — он вдруг изменился в лице, стал очень внимательным и не отводил взгляд от гребня, что я прижимала к груди. — Что это у тебя? Можно взглянуть?

Я не знала, как поступить: идти на контакт или убежать.

— Это же гребень моей любимой? — его голос стал жестче, и мне показалось, что даже прозвучал угрожающе. — Верни мне его!

Тон его голоса преобразился из бесцветного в генеральский, и я бы с радостью вернула ему украшение, но не могла сделать этого, пока не разгадала бы задумку стариковой сказки. И отдавать я ее не собиралась.

— С какой стати? Мне он тоже нужен! — я пыталась отвечать так же жестко, как он, и даже слегка высокомерно, но мне было трудно скрыть свой страх перед незнакомцем, мой голос дрожал.

Он снова сделал шаг ко мне. Я опять — два назад. Потом я заметила в траве толстую палку, молниеносно метнулась и, подняв ее высоко над головой, угрожающе замахнулась для удара.

— Еще шаг, и я побью тебя этой палкой! — закричала я так громко и яростно, чтобы наглец понял, что я не шучу.

Если честно, то я была не вполне в себе уверена, что смогу действительно покалечить человека. В действительности я все еще надеялась, что смогу спастись бегством.

— Ладно! Ладно! — он отступил назад и выставил руки вперед. — Я не трону тебя! Только ответь мне на вопрос: откуда у тебя этот гребень?

Признаюсь, я старалась найти интересную ложь, в которую бы он поверил, но я была так напугана, что не смогла придумать ничего интереснее, чем сказать: «От верблюда!» Поэтому решила сказать все как есть.

— Я гналась за бумажным журавлем! Мне показалась, что его ранили, и он упал где-то здесь. Я искала птицу, но нашла лишь этот гребень.

Парень слушал меня, и с каждым новым моим словом у него все больше округлялись глаза, словно мой рассказ был ему уже знаком. А потом он полез за ворот кимоно и достал белое перо, слегка отливающее позолотой.

— Белый журавль, крылья у которого на концах отливают золотом?

— Да-а-а, — протянула я, теряясь в догадках. — Я полагаю, если тут не водятся другие журавли с золотыми крыльями, то мы говорим об одном и том же журавле?

Парень медленно кивнул.

— А тебе зачем этот журавль? — вновь ожесточилась я, снова поднимая высоко палку.

Я подумала, что я ему все уже выболтала, а он так мне ничего и не сказал, да и к тому же я ведь до сих не знала его имени.

— Позволь представиться для начала, — парень спрятал перо обратно за пазуху и выпрямился. — Я Арикахико Монокатакуру! — он поклонился почтительно. — Но можешь звать меня просто Арико! — и улыбнулся простой, дружеской улыбкой. — Моя история будет подлиннее твоей! Не хочешь поесть?

Арико сразу стал мне не так противен, как пару минут назад. Не знаю, может, все дело было в его улыбке, но палку я отбросила и тоже поклонилась, представившись Сашей! Он не понял моего имени, что, собственно, меня не удивило, и я сказала ему, что он может звать меня просто «Черная».

И Арико пригласил устроиться тут же на траве, мы сели друг против друга, он предложил мне рисовые треугольники, завернутые в сушеные водоросли, то есть бумагу, которая так выглядела. Я согласилась. Сначала следует немного описать внешность этого бумажного паренька. Почему бумажного? Да потому, что он, как и эта история, остался в моей памяти сделанным из бумаги. Парень смотрел на меня большими глазами, полными уверенности в себе, волосы у него были черные, гладкие и собранные в аккуратный маленький пучок на затылке. Кимоно непритязательных цветов, для повседневной рутины, чтобы не жалко было замарать его едой или дорожной пылью. А еще у него на поясе, что перевязывал кимоно, я заметила множество больших и маленьких мешочков, сумочек, назначение которых не знала. А спрашивать вот так в лоб постеснялась. За плечами деревянный короб, в котором, как выяснилось позже, Арико хранил много полезных вещей, что нам очень пригодились в дороге, таких как огниво, чтобы разжигать костер, циновка, чтобы спать, жесткая, конечно, но все же лучше, чем марать одежду и спать на земле; и много еды, которой ему бы хватило на несколько недель вперед, если бы не новая нахлебница в моем лице, которая вот так свалилась на него и которую тоже надо кормить. Но Арико не унывал и делил паек на двоих. И вот эту достаточно скучную и неинтересную часть моего повествования, а именно наше путешествии до цели, я бы с чистой совестью пропустила, если бы не одно обстоятельство. Ведь у него была цель, и он готов был идти за ней хоть на край света, а мне эту цель только предстояло осознать и принять.

Если вкратце, то примерно восемь месяцев назад Арико тоже встретил журавля, только тот оказался ранен и не мог летать. Арико выходил и вылечил его, а на следующий день журавль обернулся красивой девушкой, да такой, что слова подходящего не найти. Тут, значит, у них произошла любовь с первого взгляда, и Арико сделал ей предложение. Она, конечно, согласился, и парочка начала жить в нищете — в тесноте, да не в обиде. И вот однажды девушка-журавль, которую звали Широ, сказала, мол, раздобудь мне иглу и веретено, я сошью красивое кимоно, а ты продашь его на базаре. Арико недоумевал, но все же выполнил ее просьбу. И Широ заперлась в своей комнате и наказала Арико ни в коем случае не открывать дверь, пока она не закончит. Арико повиновался и стал ждать. Когда Широ закончила работу, то он увидел кимоно необычайной красоты, подивился на такое чудо, а потом пошел на базар и продал его за большие деньги. Так время шло, и однажды — и это меня не удивило! — Арико не выдержал и все же ослушался жену — заглянул в комнату. Там он обнаружил большого журавля, что спас в лесу, который, будто по волшебству, ткал новое кимоно. Заметив его, журавль жалобно вскрикнул, кимоно вспыхнуло и превратилось в прах на глазах Арико, а сам журавль вылетел из дома и помчался куда-то вдаль, не переставая жалобно кричать. Арико лил слезы, обзывал себя дураком; понял он, что все погубил, ослушавшись ее наказа. И все бы на этом закончилось, но на полу, рядом с веретеном, осталось лежать одно перо, края которого отливали золотом. Подул ветер, подхватил это перо — единственное, что осталось у Арико от Широ, — но не унес его прочь, а оно словно бы повисло в воздухе и ждало, когда Арико обратит на него внимание, как бы по волшебству манило за собой. Не раздумывая ни секунды, он собрал вещи, взял еды, и шел за пером, пока не встретил меня. Вот и вся история. Не скажу, что она блистала новизной, с такой историей был знаком каждый ребенок по русской сказке «Царевна-лягушка», но все же. Я оказалась вместе с Арико в главных ролях, и догадывалась, что придется идти до конца, до самого Кощея.

Мы шли по неширокой дороге, оставляя на сухой земле следы, поднимали в воздух клубы бумажной пыли, и все могло сложиться лучше, если бы не одно пренеприятнейшее происшествие, после которого я поняла, что Арико — не тот, за кого себя выдавал. Я не воспылала к нему доверием, когда мы сидели на поляне, но слушая его историю, в глубине души мне захотелось, чтобы мы объединились одной целью.

В тот вечер мы остановились на ночлег между двух громадных бумажных сосен. Арико развел костер — вот уж было чему удивиться: бумажный костер! — поделился едой, водой, был как-то по-особенному мил и разговорчив. Даже уложил меня спать на своей циновке, а сам улегся между корней на землю. Обрадованная таким джентльменским поведением, я, конечно, не заметила подвоха и, сытая и довольная, уснула еще до того, как голова коснулась бамбуковой циновки.

Проснулась я очень неожиданно. Просто открыла глаза и увидела, как моя рука держит Арико за щиколотку. Держит крепко, не отпускает. И в свете костра я заметила, как алые всполохи пляшут на гранях того гребня в руке Арико!

— Э-э-эй! — запротестовала я, разгневанная таким его поведением. — Я не разрешала тебе его трогать! Воруешь, что ли?

— Он не твой! — Арико вдруг рявкнул так неожиданно, так злобно, что я не на шутку испугалась.

От его доброжелательности не осталось и следа…

Арико вдруг упал на колени. Гребень в его руках засветился, и изливающийся во тьму ночи желтый свет, казалось, причинял ему боль. Этот свет вдруг сжался до одной точки, а потом вытянулся в нарисованную маленькую ящерку, которая словно татуировка легла на тело Арико. Она быстро поползла по руке вниз и пропала в рукаве. Затем из-под бумажной одежды стало просачиваться слабое свечение; я поняла, что ящерка движется по бумажному телу Арико через живот, потом по правой ноге и, наконец, на щиколотку, туда, где я схватила его.

По мере того, как ящерка все ближе подходила к моей руке, я не чувствовала ничего: ни боли, ни жара, ни даже обжигающего холода. А ящерка не спеша перебралась через мои сжатые пальцы на запястье, при этом ее хвостик опоясывал ногу Арико. После короткой вспышки свечение исчезло, оставив на память о себе золотую цепь. Я отпустила ногу Арико. Он снова глянул на меня, сверкнув злыми глазами, полными боли, и быстро пошел прочь, держась за руку. Гребень исчез, а на запястье Арико, насколько я заметила, остался четкий след прожжённой бумаги. Цепочку, что волоклась за ним по земле, поначалу он не заметил, и быстро удалялся от меня, растягивая ее, пока она неожиданно для него не натянулась, и Арико, коротко вскрикнув, упал на бумажные листья.

— Что это? — рявкнул он, вскакивая на ноги. — Какая-то магия? — и широкими шагами снова направился ко мне.

Мне не хотелось проверять, с какими намерениями он возвращается — может, он побить меня решил или еще что похуже — поэтому я ретировалась за сосну. Выглядывая из-за дерева, увидела, как мой разгневанные спутник запускает руку в складки бумажного кимоно и достаёт оттуда маленький нож. И тогда мне стало совсем скверно на душе от нехороших предчувствий.

— Эй, ты чего творишь? — крикнула я.

Отступая, я почувствовала предательскую тяжесть золотой цепочки на ноге и поняла, что уже никуда не убегу.

Арико вдруг остановился, молча присел на одно колено, схватил раненой рукой цепь и быстрыми движениями попытался разрезать ее. Я смотрела с изумлением, гадая, получится у него или нет. Нет, не получилось! Нож довольно быстро затупился, а потом бумажное лезвие со звуком рвущейся бумаги сломалось. Я чуть не подпрыгнула от радости, что столько грозное оружие теперь не причинит мне вреда. Я огляделась и быстро нашла глазами в траве длинную и достаточно толстую палку, чтобы в рукопашной могла огреть его.

Но тут произошло следующее.

Арико откинул обрубок ножа подальше в лес, затем сел, поджав обе ноги под себя, а руки выставил вперед и упал передо мной ниц.

— Прости меня, Черная! Все должно быть не так! — завыл он виноватым голосом.

«Врет? Или не врет? Раскаивается, что ли?» — думала я, поглядывая на его извиняющийся поклон скептически.

— А как? Ты хотел меня обокрасть! — произнесла я, подбирая намеченную мной палку.

— Я… Я слишком долго в пути. Я слишком долго ищу моего журавля. Я потерял голову… Прости меня! — или это зашумела листва на бумажных деревьях, или Арико тихонько всхлипывал.

Я подошла чуть ближе, занеся палку для удара, понимая, что это все может быть просто хорошая актерская игра, чтобы усыпить мою бдительность.

— Ну зачем надо было красть?! Мы же делаем одно дело! Найти твоего журавля для меня тоже важно, — я осторожно подбирала слова.

— Я потерял ее так давно. Я слегка свихнулся от тоски, — лепетал Арико. — Я думал, что никогда не смогу ее найти, а тут ты и ее гребень. Я и потерял голову. Прости меня! Я не жестокий человек, я бы все равно не смог причинить тебе боль.

Скажу честно, я не слишком хороший знаток людских душ, от этих заунывных причитаний мое сердечко довольно быстро встало на сторону Арико. Но вот мой разум, пытавшийся противостоять доводам легковерного сердца, велел не верить этому незнакомцу. Я остановилась в двух шагах от всхлипывающего Арико, и передо мной встала прескверная дилемма. С одной стороны, поверить ему, принять его сопли и слезы за правду, понять и простить, продолжить путь с Арико. И с другой — не верить ни слову и быть всегда настороже, оставить его при первой удобной возможности и искать журавля в одиночку. Оба варианта мне не нравились по многим пунктам, поэтому я решила выбрать третий.

— Эй, Арико, можешь подниматься!

— Правда, ты прос…

Прежде, чем он закончил слово, моя дубинка с тяжелым шуршанием мнущейся бумаги врезалось Арико прямо в висок, отчего его крутануло, и он упал на бумажные листья без чувств.

«Вот, так хорошо!» — подумала я удовлетворенная.

У меня внутри всё пришло к согласию.

На следующее утро Арико очнулся, когда я разводила огонь, готовила завтрак из того, что нашла в его закромах. Нет, мне не было стыдно, что я бессовестно копалась в сумках моего спутника.

— Доброе утречко! — сказала я, протягивая на тарелке завтрак из риса и вяленой рыбы, с кусочками овощей, которые без ножа мне пришлось грызть зубами и ломать руками.

— Что… — процедил Арико, хватаясь за голову. — Как же болит голова… Ты что, огрела меня палкой? — нахмурился он, принимая у меня из рук тарелку.

Не все вопросы были прояснены, я решила, что более удобного момента не дождусь, и затеяла разговор.

— Я должна себя обезопасить, понимаешь. Я не умею читать мыслей, что там, у тебя в голове, я не знаю, — проговорила я сдержанно, — Ну, будем дружить или ты все еще хочешь украсть у меня что-нибудь?

— А! Я… А-а-а-а! Ну зачем же так жестоко? Я же извинился! — пролепетал он, и вроде в его голосе не было злости.

— Ну, — я развела руками, — я не особый знаток оправдательных похныкиваний от человека, который шел на меня с ножом. Мир?

Я подошла и протянула ему руку. Арико поднял на меня глаза и на мгновение задержал на мне свой возмущенный взгляд, прежде чем схватить меня за руку и подняться на ноги. В тот миг я была до последнего уверенна, что ошиблась, что Арико, встав, тут же вмажет мне или повалит на землю и задушит. Я готова была закричать, а по спине бежал холодный пот. Арико не напал на меня, не ударил, не повалил, а лишь слегка покачнулся и сам чуть не упал, видимо, все еще ощущал последствия удара тяжелого бумажного полена на своей голове. Я помогла ему, поддержала за руку, но потом снова посадила на землю.

— Так или иначе, мы теперь связаны, — сказала я, хватая свою порцию завтрака и присаживаясь рядом с Арико.

— Это все Широ, — сказал он, запихнув в рот овощи, — это ее волшебство. Она говорила, чтобы я не гневался напрасно. А я забыл. Во мне копился гнев из-за собственной глупости, потому что я потерял ее, и я выплеснул его на тебе. Прости меня еще раз!

Видимо, сердце у меня слишком доброе, или парень он был симпатичный, но я дала ему шанс. Когда мы продолжили путь, мне показалась, что ему стало заметно легче. Он стал вести себя более раскованно и даже пытался шутить. Скверно, но все же.

К полудню бумажного дня, когда угловатое солнце висело над нашими головами, мы первый раз за все путешествие вышли к сгоревшей деревне. Некоторое время мы прятались в кустах, прежде чем решились выйти осмотреть деревню получше. Поселение, разумеется, оказалось опустевшим и давно заброшенным. И пока Арико ходил и что-то настойчиво пытался найти в развалинах, я стояла у одного из сгоревших домов и с ужасом представляла себе, что же здесь могло произойти. Пожар, с которым не смогли справиться жители, и поэтому они ушли отсюда? В голове крутились самые страшные картины. Но все же странное чувство, скребущее изнутри, не давало мне покоя. Тишина в этом опустевшем селении казалось очень гнетущей.

— Давай уйдем отсюда, — начала уговаривать я, когда увидела, как Арико выходит из очередного дома. — Как ты вообще можешь быть так спокоен?

Он ничего не ответил, а только подошел и показал мне грязный, изорванный кусок бумажки с рисунком похожим на окрас шкуры тигра.

— Что это? — недоумевая, спросила я, глядя, как помрачнел Арико.

— Это часть от набедренной повязки демона Они, — ответил Арико с прищуром, его глазки опасно заблестели. — Это Они напали на деревню и сожгли ее, а жителей угнали в рабство.

— И?.. — я все еще не до конца понимала, к чему он клонит.

— Широ у них, у демонов! — он развернулся туда, где между домами в воздухе плавало перо. — Теперь я понял, куда перо ведет нас — на земли демонов.

И не успела я открыть рот, чтобы узнать, кто же это такие, эти демоны Они, как Арико, резко бросив бумажку с рисунком, бормоча себе под нос о том, что ему нужна соя, быстро направился к еще одному сгоревшему дому. Я не стала его останавливать, а пока подошла и подняла бумажку. У меня в руках клочок на ощупь казался грубоватым, и от него веяло странным, пугающим теплом. Немого подержав в руках, я выбросила обрывок, потому что не смогла долго переносить силу, идущую от этого маленького кусочка.

Арико вернулся с большим мешком сои, которую он нашел в подпольной кладовой, куда по счастливой случайности не смог добраться огонь.

— Этого должно хватить! — сказал он.

— Для чего?

— Для войны! Мы идем охотиться на демонов! — его улыбка стала еще шире, а уверенность в голосе просто поразила меня.

— Чего? Какая война? Какие демоны!? — взбешенная его таким поведением, взорвалась я истерикой, грубо дёрнув его за бумажный рукав. — Мы никуда не пойдем, пока ты мне все не объяснишь!

Мне захотелось снова огреть его поленом. И я огрела бы, чтобы стереть эту его улыбочку с лица. Впрочем, Арико совершенно спокойно отреагировал на мое раздражение и не сделал ничего, чтобы вырваться.

— Прости, я и забыл, что ты тут в первый раз…

Много лет назад с юга пришли демоны Они. Они разоряли деревни, угоняли жителей в рабство, сжигали посевы. Тогда крестьяне обратились к сёгуну за помощью, чтобы он выслал солдат и убил демонов. Сёгун приказал своему доверенному генералу Нихигатори Ака собрать войска и выгнать демонов с его земель. Генерал собрал войско, но в первом же большом сражении демоны Они оказались слишком сильны и разгромили войско господина Ака. Помог случай, как сказал Арико, и отступающий под натиском Они раненый генерал закрепился в небольшой деревушке и готов был дать последний бой демонам. Оказалось, что в этой деревушке помимо всего прочего выращивали сою, и как только демоны ринулись через поля сои, чтобы атаковать позиции генерала, они вдруг начали терять силы, дряхлеть и спустя несколько минут падали мертвые. Соя тайным образом делала их слабее, а затем убивала.

Все посчитали это божественным даром, проведением, посланным нам в помощь богами. Сёгун велел своим лучшим алхимикам придумать из сои оружие, что способно помочь в предстоящих сражениях. Так были придуманы соевые бомбы — отвары из сои, которые безотказно действовали, попадая на кожу демонов. Через полгода Они бежали с земель сёгуна, но обещали отомстить за поражение. С тех пор каждая деревня высаживала вокруг своих селений поля из сои, больше для защиты, чем для потребления.

— Еще помогают листы остролиста! — у Арико был такой вид, что он вспомнил об этом только сейчас. — Говорили, что так солдаты спаслись в роще остролистов. Демоны пошли за ними, и получали от листов такие ранения, которые не заживали, и, возможно, травили их. Так или иначе, преследовавшие солдат демоны умерли от потери крови. Но… — протянул он. — В наших краях остролист редко где растет, говорят, прихотливое растение. Так что без него как-нибудь справимся.

— Понятно с остролистом, — пренебрежительно отозвалась я, раз уже такое растение нам не встретится по пути. — А здесь забыли посадить сою вовремя? И Они смогли пройти? — спросила я .

— Возможно, демоны сообразили, — предположил Арико, оглядывая сожженную деревню. — Догадались, как можно обойти посадки. Прокрались под покровом ночи, пока деревня спала, и напали. Кто знает, — грустно отметил он. — Так или иначе, соя у меня, а перо нас зовет идти дальше. Пошли?

— Пошли.

Я была рада покинуть ту деревню. Все-таки оставаться в этом мертвом месте мне было тяжело. Но когда черные остовы остались позади, меня захватили гораздо более мрачные мысли.

«Мы вдвоем против орд демонов Они?» — думала я.

Против существ, которых я в глаза-то не видела. Я представила врага в три метра ростом, с огромными клыками, огонь вырывался из их глоток, и носили они стволы деревьев в качестве больших дубин. Я расспросила Арико, как могут выглядеть эти демоны, и мои опасения частично оправдались: вместо ствола дерева они носили шипастые дубины, а еще были очень сильны, хоть и не под три метра ростом, а всего на две головы выше человека, а еще раны на них заживали за несколько секунд. Но самое интересное — они любили полакомиться человечиной!

«Блеск!» — решила я про себя, а затем меня охватил страх.

Страх всепоглощающий, безотчётный, такой, что ноги не слушались, и я попросила Арико, чтобы мы ненадолго задержались у поваленного дерева, на которое я плюхнулась, схватившись за лицо раками.

Арико молчал. Видимо, он понимал, что я чувствую, и знал, что сейчас мне не сможет помочь. Я вспоминала клыки Футакучи, то, как меня чуть не съели, и думала, что тогда пережила самый страшный кошмар. Но нет, тут еще водились демоны, которые гуляли в этих местах сотнями Футакучи, только еще злее, сильнее и кровожаднее, готовые меня сожрать, попадись я им в лапы. Беспокойства добавляло еще и то, что я была совершенно одна в этой сказке, Арико был не в счет. Да, он шел со мной, да, он помогал мне, но я чувствовала, что встреться мы с реальной опасностью, он бросит меня.

Мне не хватало Иты, этой диковатой, своенравной девочки-лисички. Мне в тот миг вдруг стало так стыдно, что я тогда ей нагрубила, испугавшись собственной слабости. И я бы все отдала, чтобы Ита оказалась сейчас рядом со мной, эта странная привязанность была бы для меня верной опорой, даже перед лицом демонов. Но Иты не было рядом, я сидела на бревне совершенно одна, и одна пыталась побороть накативший на меня страх и панику.

— Вот бы Ита была рядом, — проговорила я вполголоса.

— Что?

— Ничего! — резко очнулась я от своих мыслей и посмотрела на Арико. — Как тебе это удается?

— Что удается? — переспросил он удивленный, присаживаясь рядом.

— Ну, мы идем в земли, где полно демонов, вызволять твою девушку, а ты так спокоен и так уверен, что все получится.

— Я? — в ответ Арико нервно засмеялся. — Да я готов из штанов выпрыгнуть от страха, и, если бы не Широ, драпанул бы отсюда куда подальше. Но знаешь… — он слегка толкнул меня в плечо. — Когда я понял, куда мы идем, я четко осознал, как сильно я люблю мою Широ, и ради нее готов рискнуть всем, даже жизнью, даже честью.

Он потер перевязанную на месте ожога руку.

— Хотя последнее мне не очень нравится.

Он улыбнулся так мягко, ласково. Я тоже улыбнулась в ответ.

— Как рука?

— Нормально. Слегка ноет, но в целом не мешает.

Я поцеловала его в щеку, коротким поцелуем, как целуют братика или сестренку. Он зарделся. Я засмеялась в голос, увидев заливающее его щеки смущение. Арико тоже засмеялся. Он приободрил меня, заставил понять очень важную вещь: если кого-то любишь, сделаешь все, чтобы не потерять его.

— Ну, пошли? — радостно воскликнула я, вставая на ноги.

Арико кивнул.

На следующий день перо вдруг резко свернуло с дороги в лес, на еле заметную и почти заросшую бумажной травой тропинку. Только мы свернули, как вдалеке послышались чьи-то тяжелые шаги, приглушенный рык и невнятные короткие фразы на неведомом языке. Мы притаились за толстыми стволами двух бумажных дубов, подальше от дороги.

Тогда я в первый раз и увидела демона Они. И они оказались именно такими, как и говорил Арико: красные, огромные, с ужасными, клыкастыми перекошенными мордами, с большими дубинами, и лишь в одних набедренных повязках из шкуры тигра. Я зажала рот рукой, когда они проходили мимо нашего укрытия, чтобы ненароком не пикнуть от страха. Долго же для меня длились эти несколько минут, пока процессия из дюжины демонов Они не спеша прошествовала по дороге в том направлении, откуда пришли мы.

— Это Они?! — заикающимся, почти истеричным писклявым голосом проговорила я, когда вылезла из кустов и пошла за Арико.

— Да, это Они! Наверное, пошли жечь очередную деревню, — Арико с ненавистью в глазах смотрел на опустевшую дорогу, на которой остались только следы от больших лап демонов. — И куда только смотрит сёгун?!

Я грубо выругалась. Арико не понял. Я сказала, чтобы не обращал внимания на мои слова. Затем он предложил больше не продолжать путь по этой дороге, а свернуть в лес, потому что перо тоже теперь вело нас только вглубь бумажного леса. Пока мы шли, Арико постоянно оглядывался по сторонам, заметно нервничал, и это его волнение передалось и мне. Я тоже начала вертеть головой по сторонам, и уже через минуту эти ужасные Они мне стали мерещиться за каждым деревом.

«Так и до инфаркта недолго!» — думала я, стараясь отогнать безумные мысли от себя, и пыталась сосредоточиться на красоте этого золотого леса.

Мне казалось, что в этой сказке листопад идет постоянно, и все словно бы происходит циклично: вот бумажный листочек отрывается от ветки, его подхватывает ветер, он кружится, и через некоторое время падает на землю к своим собратьям, затем листочек растворяется в волшебстве этой сказки, а потом снова так же незаметно появляется на ветке, чтобы опять быть сорванным ветром, покружиться и упасть. Я пыталась рассмотреть хоть что-то, получить доказательства своей теории, но ничего не обнаружила.

Вдобавок, после некоторого количества времени моих наблюдений, листочки превратились в миниатюрных демонов Они и, словно заправские парапланеристы, раскинув руки и ноги, как белки-летяги, попадали с веток. И все как один, злобно оскалившись, смотрели на меня. По спине у меня побежала дрожь, меня передернуло. Были и белые облака, быстро бегущие по голубому небу, что вскоре превратились в морду этого демона с клыками и зорким яростным взглядом.

«Паранойю с манией преследования заработать хочешь?!» — подумала я.

— Сашка, соберись! С тобой Арико, он сможет тебя защитить!

Арико шикнул на меня через плечо, чтобы я молчала. Мой соратник выглядел серьёзно, и не скажешь, что еще вчера я вырубила его палкой. И смех и грех. С другой стороны, тот увесистый мешок сои, что Арико нес на плече, говорил, что у него есть свой план. И случай предоставился.

Мы поднимались на высокий холм. Подходя к вершине, Арико приказал мне лечь и карабкаться уже ползком. Я повиновалась. С вершины, залегая между густо растущих кустарников, я смогла разглядеть просто огромный, раскинувшийся в глубине долины белый, словно снег, замок. Перо больше никуда не летело. Оно плавно опустилось на бумажную листву рядом с Арико. Так я поняла — мы на месте.

Словно сидящий на склоне толстяк в белом кимоно и с большой бутылью в руках в виде дополнительных пристроек, замок возвышался над всей долиной. Покатые крыши с резными гребнями, покрытые красивой черепицей, и главная башня, словно белая птица, взмывающая в небо. Я насчитала семь этажей, с маленькими окнами, вырезанными в белоснежных каменных стенах, а перед замком обнаружила красивый и изящный лабиринт из гладких стен, невысоких башен, и нескольких мостов, пересекающих канал, по которому в замок поступала вода из речки, что текла рядом. Еще глубокий ров перед замком и один-единственный вход в виде массивных ворот у подвесного моста. Если честно, я была поражена.

— И какой план? — затаив дыхание, спросила я.

Арико не стал медлить с ответом.

— Честно? Черт его знает, — ответил он, не отрывая взгляда от долины.

А в самой долине раскинулся большой шумный лагерь, в котором было полным-полно демонов Они. И еще рабов… Я догадалась, что это те крестьяне, которые пропали из сожженной деревни. Но там внизу, в долине, рабов было слишком много для одной деревни, вероятней всего, что разоренных поселков на деле намного больше. Бумажные Они вальяжно возлежали на разноцветных шелках, пили, ели… Мне стало сразу не по себе, я наблюдала, как они жевали с таким аппетитом, при этом еще громко разговаривали, не переставая смеяться и всячески издеваться над своими рабами, когда те подносили им яства. Мне стало жаль этих бедолаг, которые безропотно сносили все тычки и оскорбления. Они были слишком напуганы, чтобы подумать о сопротивлении.

— Она там, в замке! — вдруг прошептал Арико. — Я уверен.

— И как ты думаешь проскользнуть мимо этой толпы демонов? А потом проникнуть в замок и выкрасть ее?

— Эй, — Арико замялся. — Ты умеешь плавать, Черная?

— Да, я как-то ходила в бассейн целый год и там училась плавать.

А потом до меня дошло.

— Ну уж не-е-ет! — вытянув губы в трубочку, протянула я. — Ты что, собираешь плыть по каналу в замок, и меня за собой потащить вздумал?!

— А у тебя есть мысли получше? Или ты собираешься переть напролом?

— Ну, ладно. — закатив глаза, словно бы я актер, который переиграл свою роль, согласилась я.

— Но сначала, — губы Арико растянулись в зловещей улыбке, — мы сделаем так, чтобы эти демоны нам не помешали. И ты мне поможешь! Так мы справимся быстрее.

— И как ты хочешь остановить эту толпу внизу? Высыпешь на них мешок сои? — попыталась поддеть я Арико. Но, видимо, он был слишком поглощен своим планом, что не заметил мой сарказм.

— Лучше! — его глаза сверкнули безумным огоньком, от которого у меня мурашки побежали по телу. — Мы заставим их съесть сою, — его рот приобрел звериный оскал, стало жутко. — Дождемся ночи и подмешаем им в еду сою. Видишь тот домик с двумя Они у дверей? — Арико ткнул пальцем в середину долины, где у дверей небольшого бумажного дома стояли два демона, которые в отличие от своих собратьев не ели и не пили ничего, а только злобно посматривали по сторонам.

«Что-то охраняют», — подумала я и прежде, чем Арико продолжил, опередила его.

— Продовольственный склад?!

— Ну да. Так вот, мы прокрадемся туда, и рассуем сою по всей провизии и бутылкам с саке.

— А как? В смысле, как мы пройдем мимо охраны?

— Я так полагаю, что они не ждут нападения, по крайней мере, сейчас. Мы ведь, в конце концов, не армия сёгуната, — Арико усмехнулся, но как-то невесело. — Охраны мало. А мы подождем, пока они основательно напьются саке, и тогда пойдем.

— А дальше? Сколько ждать, пока эта твоя соя подействует? — не унималась я, так как весь это чудо-план казался мне чистой воды самоубийством. А мне, на минуточку, уготована была роль на главной сцене.

— До следующей ночи, думаю, придется ждать, пока Они будут опустошать свои запасы.

Я выругалась. На это раз менее грубо. На вопрос Арико, что это такое, я пояснила, что так у меня на родине происходит выход избытка накопившихся эмоций. В ответ он только многозначительно промычал.

Все оставшееся время до ночи мы провели, рассматривая долину и изучая расположение демонов, словно безбилетники в кинотеатре, которые прячутся от злого контролёра, готового их сцапать и выгнать из зала. Я сидела вся как на иголках. Ожидание давило на меня и высасывало капля за каплей последние соки моего терпения. Сердце бешено колотилось, и к тому же приходилось время от времени прятаться, когда кокой- нибудь из загулявших Они приближался к нашему укрытию слишком близко. Вдобавок к этому лежать так долго на листьях оказалось холодновато, так что вскоре меня начала быть мелкая дрожь, и Арико выделил мне накидку из толстого сукна, так что я смогла кое-как согреться.

На ужин жевали вяленую пересоленую рыбу, отчего запасы воды быстро пустели, потому что я постоянно просила еще и еще пить. Арико не сопротивлялся, давал мне с лихвой напиться, хотя тоже, как и я, жевал пересоленную рыбу. Я поражалась его стойкости. Разговоры у нас не ладились, Арико был сосредоточен на обдумывании своего плана, отвечал с большими паузами и иногда невпопад, так что я оставила эту дурацкую затею и попыталась поспать, чтобы, когда мы пойдем на дело, своими красными от недосыпа глазами и пересохшими от соли губами напугать до полусмерти этих демонов.

Но сон не приходил. В голове роились только мысли о том, что меня ждет внизу, в лагере, да неутихающий стук бешено колотящегося от волнения сердца, а потом снова мысли и волнение, волнение и мысли. Так, что я просто лежала, пытаясь думать о чем-нибудь другом, пока время медленно и неизбежно отсчитывало приближение условленного часа.

Как я дожила до ночи и не загнулась от сердечного приступа, не знаю. Но после того, когда взошла бумажная полная луна, а в лагере утихли последние звуки веселой пирушки, меня в плечо толкнул Арико.

— Пошли! — шепотом произнес он. — Вот, держи, тут половина сои из мешка, когда проберёмся на склад, рассовывай сою так, чтобы зерна были видны как можно меньше. Поняла?

Я нервно кивнула, готовая упасть в обморок от напряжения и осознания того, что я сейчас пойду туда…

«А вдруг я отдавлю ногу спящему демону Они, он проснется и сожрет меня. Или я что-то уроню и перебужу пол-лагеря?» — думала я.

— Арико, я это… — дрожащим голосом произнесла я.

— Ну, чего? Времени до рассвета осталось мало, — шепотом проговорил разозленный Арико, но потом увидел мое перепуганное бумажное лицо в свете полной луны и смягчился. А я готова была разрыдаться. — Послушай, Черная… — начал он неуверенно, видимо, не знал, что сказать. — Мне тоже страшно. Но там моя Широ, и я не могу ее бросить. А без тебя, — Арико нежно взял меня за руку, — без тебя я не смогу ее освободить.

Как вспомню, так стыдно становится — я повела себя, как девчонка — заплакала. Всхлипывала и прикрывала рот рукой.

— Мне так страшно, — призналась я.

— Мне тоже! — Арико улыбнулся, чтобы меня приободрить.

Он не сердился на меня за страх, он все понимал.

Сейчас я, конечно, уже не такая, и если бы снова попала в ту долину, в ту сказку, то смело бы ринулась с Арико в любую авантюру, но тогда боялась.

Все же я пошла вниз по холму, не теряя Арико из виду. Его слова приободрили меня, заставили вспомнить, ради чего я попала в эту сказку и что я хочу от нее. Господи, как же сложно было преодолеть себя, перешагнуть через свой страх и приблизиться к спящему в беспамятстве от выпитого вина демону Они на расстояние вытянутой руки. И вот этот монстр валялся прямо передо мной, храпел и шевелился. А мне, чтобы пройти дальше, нужно было только перешагнуть через его ноги. Как же это было тяжело.

Другой нашей проблемой была золотая цепочка, так как ее конец сковывал меня на запястье, но в основном — для Арико, которого цепь держала за лодыжку. И чтобы она ненароком не зацепилась за что-нибудь, потом это что-нибудь не опрокинулось и тем самым это что-нибудь не подняло шум и не перебудило пол-лагеря, Арико, скрипя зубами, еле сдерживая клокочущую ярость, попросил меня намотать ее на кисть. Шагов через десять, Арико вдруг пригнулся, потянув меня за собой, и мы нырнули за большую повозку, груженную плотно набитыми бумажными мешками. Он шикнул, прикладывая палец к губам, и мы затаились как мышки, пропуская двух трезвых охранников. Эти Они прошли так близко, что я почувствовала их горячее дыхание и услышала слабые рыки в разговоре. Я поймала себя на мысли, что пытаюсь понять, о чем они говорят. Почувствовала себя доморощенным лингвистом, тайно проникшим в племя дикарей, чтобы разгадать тайны их языка.

Когда Они миновали нас, Арико мотнул головой, и мы выбрались из-за повозки, а потом нырнули в тень большой палатки. К слову, все шло хорошо, даже слишком. Конечно, я не позволила себе расслабиться и порхать как мотылек между спящих демонов, но эти Они были, по всей видимости, пьяны настолько, что, даже когда я не заметила в темноте огромную лапищу и споткнулась об нее, то демон только промурлыкал, словно котик во сне, почесал ногу и перевернулся на другой бок. Я ненароком вспомнила изречения своей мамы, которая иногда говорила, что дети милые и красивые, только когда спят. Вот и сейчас этот спящий Они, прижимая к себе полупустую бочку с недопитым саке, выглядел совсем даже не грозно.

Самое интересное началось, когда мы достигли склада с продовольствием. И тут произошел второй случай, из-за которого нас чуть не обнаружили. И в котором, конечно же, была виновата я. Вину я свою не отрицаю, со всяким бывает, я, между прочим, не ниндзя, это моя первая тайная операция, и я была максимально осторожна. Сейчас, конечно, легко так говорить, сидя в безопасности, но тогда… Тогда я реально думала, что нас схватят из-за моей неуклюжести.

Так вот! Полная бумажная луна снаружи освещала весь лагерь, довольно щедро разливая мягкий серебряный свет, но вот когда Арико почти бесшумно проделал дыру в и так уже развалившимся сарае, на меня уставилась непроглядная тьма, царящая внутри помещения. Арико полез первым, осторожно ступая, чтобы ненароком не расшуметься внутри сарая. Я сглотнув шагнула за ним. Когда я, пыхтя и кряхтя, пролезла в небольшую дыру в стене, в которую Арико, казалась, залез очень легко, он аккуратно заставил дыру, и мы оказались в полной темноте.

Запахи внутри стояли самые разнообразные. Глаза ничего не видели, зато нос работал на полную катушку, и, честно скажу, ароматы хоть и были отчасти испорчены гниением, но заставили-таки мой желудок урчать от удовольствия после пересоленной рыбы. Я нервно облизнула губы.

— И как мы приведем план в действие в потемках? — прошипела я словно змея, нащупав Арико руками и схватившись за одежду.

— У меня есть такая штука! — шептал он в ответ, и я услышала, как складки его накидки легонько зашуршали, почувствовала недолгую возню, и через мгновение в ладони Арико засветились голубым светом два шарика размером с кулак.

— Это что за штука — люминесцентный камень?

— Че? — зашипел Арико, он, видимо, не знал этого слова.

— Ну в темноте светится… Камень! — уточнилась я.

— А, ну да! Изобретение императорских алхимиков, светятся только в темноте, если находятся в тепле. Держи его в руке да освещай себе дорогу. На! — он сунул мне один шарик в руку.

Шершавый бумажный шарик бесшумно лег в мою раскрытую ладонь. Секунду я любовалась его мягким свечением, потом стиснула ладонь, отчего шарик начал светиться чуточку ярче, видимо, в тот момент температура моего тела понравилась ему больше, и кивнула Арико.

Мы раскрыли свои мешки и начали быстро и методично рассовывать сою по припасам врага. К главной входной двери старались близко не подходить, ведь за ней, снаружи, вход караулила пара очень даже трезвых демонов, и мы не хотели привлекать их внимание. Засунуть сою, скажем, в хлеб или бутыль с саке было не сложно, сложнее было со множеством туш копченого мяса животных, что висело на крючьях отдельно от других припасов. Тогда Арико нашел небольшую острую палочку и стал проделывать небольшие кармашки в плоти податливого копчёного мяса, в которые он закладывал зерна сои по одной или две штуки. Я похвалила его сообразительность и даже хотела повторить его пример и помочь ему, но вторую такую палочку не нашла, поэтому втыкала сою в подвешенные рядом жирные толстые палки колбасы. Поглубже, чтобы не заметили. Перепачкавшись в сале, но удовлетворенная свое работой, я одернула Арико, показывая, что мой мешочек почти опустел, и пора бы уходить. Он согласился, заявив, что тоже закончил.

В какой-то момент я сбросила несколько витков цепи на землю, которая в темноте была не видна, и когда мы сделали несколько робких шагов к долгожданному выходу, я запуталась ногой в цепочке, шагнула вперед, и цепь натянулась. Пытаясь удержать равновесие, я тут же запнулась о толстый мешок с рисом, в который я сама не так давно запрятала горсть сои. Мгновение спустя, пискнув словно мышка, я уже валялась на полу. И тут же снаружи зашуршала охрана, взвизгнула плохо смазанная щеколда, и на склад ворвались двое демонов с факелами, с перекошенными от гнева лицами.

Слава небесам! Арико среагировал быстрее демонов: он спрятал свой шарик за пазуху, подхватил меня и грубо потащил в темноту, спрятал нас между стеллажей и мешков. Когда же Они ворвались, то увидели на полу только рассыпанный мешок риса. В суматохе я не смогла придумать ничего лучше, чем запихать шарик себе в рот, чтобы его свет нас не выдал. Послышались тяжелые шаги — это Они пошли вглубь склада, пытаясь найти нарушителей. Я словно окаменела, боялась даже повернуть голову и краем глаза видела, как надвигается на нас с факелом сама смерть. Слышала только гортанные короткие фразы, типа: «Ну что, не видно, кто тут шумел? А там смотрел?» А дальше грубая возня и звуки неаккуратно передвигаемых предметов. И тут мой шарик, который был у меня во рту, словно в теплом инкубаторе для птенцов, засиял так, что мой щеки начали испускать голубоватое сияние. Не мешкая я закрыла лицо руками, чтобы не выдать себя еще и этим. А между тем звуки возни и приглушенные рыки неуклонно приближались к месту, где я и Арико спрятались. Правда, Арико залез чуть глубже за наваленные мешки, так как был выше меня ростом.

А я так сжалась от испуга, что боялась не то что убрать ладони с лица, а вообще вздохнуть, как вдруг…Короткий писк, шуршание маленьких лапок по полу, затем резкий, полный гнева и негодования окрик, вырвавшийся из демонической глотки, и удар такой силы, что я слегка подпрыгнула, а вся это старая хибара затрещала. Потом тишина. Но через мгновение снова жалобный писк, еще один удар, еще гортанные, теперь уже более яростные выкрики, и опять тишина. Это была бумажная крыса. Нас спасла обыкновенная бумажная крыса. Чистой воды случайность, а я уже прощалась с жизнью. Демоны ее не поймали, и уж тем более их огромные дубины не смогли попасть в столь юркую цель.

Они убрались. Побурчали сперва, конечно, что-то друг другу и вышли вон со склада, снова заперев дверь. Только тогда я смогла достать шарик изо рта и наконец отдышаться.

— Батюшки-матушки! — причитала я, выбираясь из укрытия. — Это крыса была?

— Похоже на то. Она, да благословят ее боги, спасла нас. А иначе этими дубинами забили бы нас! — ответил Арико и выбрался следом за мной.

— Я уж думала, мы попались. Прости меня, что я такая неуклюжая.

Арико вздохнул.

— Ладно, — махнул он рукой, — главное, мы сделали дело, и пора уходить.

Выбрались мы тем же путем, через дыру. Я с удовольствием вдохнула свежий, чистый уличный воздух, и с восхищением взглянула на луну, радуясь, что снова вижу ее. Из лагеря к своему укрытию мы добрались без проблем. Наученная горьким опытом, который не хотелось повторять, я внимательно смотрела, куда ступаю, а главное, не зацепляется ли наша цепь за что-либо.

Когда мы с Арико снова оказались на холме, в относительном отдалении от лагеря, он предложил мне поспать, дал мне под голову свою куртку, укрыл одеялом и присыпал сверху опавшими сухими листьями, чтобы меня не заметили. А сам остался наблюдать.

Сначала я совсем не хотела спать, кровь еще бурлила в венах после событий, произошедших в лагере, я то и дело вздрагивала и съеживалась. Под одеялом в тепле, спрятанная листвой, я чувствовала себя в безопасности, и до этого момента просто не понимала, как устала. Так или иначе, совсем скоро я уже вовсю дрыхла и пускала слюни на халат Арико.

Я проснулась сама, потянулась и утерла рукавом дорожку слюны, что оставила след у меня на щеке. Я заключила, что раз нас не нашли и не схватили, это значит, что мы до сих пор прячемся на холме. Одним глазом посмотрела на тусклое бумажное солнце, скрывающееся за дымчатыми бумажными облаками, и смогла определить — раннее утро. Тогда я стряхнула с себя опавшие листья, поползла на четвереньках к вершине холма, чтобы проверить, как там дела у Арико.

Своего дозорного я застала спящим. Лицо наполовину утонуло в опавшей листве, а грудь мерно вздымалась и опадала. Я не стала его будить, а примостилась рядышком, потирая заспанные глаза и пытаясь понять, что же происходит в лагере демонов Они. А там было все по-прежнему, рабы прислуживали, а демоны ели и пили в свое удовольствие.

С легким злорадством я устремила взгляд на склад с продовольствием и подумала: «Удалась ли наша затея?»

Наблюдая, как из склада с завидным постоянством выносится еда и питье, я решила, что наказания им не миновать, и скрестила пальцы, надеясь, что наш подарочек никто не обнаружит.

Повсюду в долине горели костры, рабы в оборванных одеждах, напуганные и безропотные, готовили еду. Бумажный огонь нагревал бумажную воду в бумажных котлах. Иногда ветер менял направление в нашу сторону и приносил с собой запахи копчёностей, что щекотали мне обоняние. Очень скоро и мой желудок заурчал, предлагая найти что-нибудь для перекуса, и я, повинуясь первому зову, спустилась с холма и отыскала между деревьев засыпанную упавшей листвой походную сумку Арико. Порылась и достала три оставшиеся маленькие вяленые рыбешки, полую тыкву, в которой Арико носил воду, и последний припасенный рисовый треугольник.

«Да! Не густо», — подумала я, разламывая рисовый треугольник на две части и запихивая себе в рот одну из половинок.

Вторую я оставила Арико. На рыбу я смотрела очень скептически, сама рыба была вкусна, но уж больно соленая. С полминутки я смотрела на завяленное тельце маленькой рыбки, не решаясь сунуть ее в рот, но так и убрала ее на место. Отпила немного из тыквы, чтобы рис не застрял в горле, и еще раз вздохнув, под приглушенное урчание живота я вернулась на пост.

«Ладно, — подумала я. — Когда вернусь, попрошу Леро накормить меня как следует».

Эти мысли меня немного приободрили, и чувство голода почти пропало.

Арико проснулся значительно позже, когда солнце, полыхая багрянцем, уже уползало за горы.

— Ну что там? Соя еще не начала действовать? — спросил он, зевая и потирая бумажные глаза квадратными руками.

Конечно, я обрадовалась, что он наконец проснулся. Он спал так крепко и так долго, что я заподозрила неладное, болезнь или потерю сознания. Я несколько раз порывалась как бы случайно толкнуть его в бок, чтобы он проснулся, потому что мне было чертовки страшно лежать на холме и пялиться на гудящий, словно улей, лагерь.

— Неа. Все еще пируют, черти.

— Хорошо, — только и ответил он, теперь уже сам подключаясь к обозрению ситуации в долине. — Я боялся, что это произойдет раньше, и тогда придется менять план.

— А собственно, что должно произойти? — спросила я с неподдельным интересом.

— Я же рассказывал тебе историю о генерале… — протянул Арико многозначительно. — Все, кто попробовал еду, отравятся, когда семена вместе с едой переварится и попадут в кровь. У Они очень крепкие желудки, как нам рассказывал один странствующий ученый… Если не врал, конечно, — и Арико криво усмехнулся.

Я с недоверием посмотрела на него, и уже сама начала сомневаться, что из нашей затеи может выйти толк, даже если соя, как говорил Арико, так убийственна для Они, не пора бы уже проявиться ее действию.

— Так или иначе, — подытожил он, — ночь близится. Скоро они снова напьются, набьют брюхо, и тогда придет наш черед, — я проследила его взгляд. — Из сарая всю еду повытаскали?

— О да! — с гордостью констатировала я, ухмыляясь, словно главный злодейский план удался. — Весь день только и делали, что жрали.

— Слава богам! — подняв голову к небу, произнес Арико.

И снова, когда утихли все звуки и над долиной в ночное небо стал подниматься гортанный храп спящих Они, мы, будто два ниндзя, пошли на штурм крепости. В сам лагерь мы не стали заходить, обошли стороной, и когда до речки и канала осталось с полсотни шагов, затаились за деревьями.

Арико показал на движение факелов за стенами — охранники.

— Охрана у стен, сверху почти никого нет. А там дозор ходит.

Арико опустил палец в сторону реки, и я заметила трех Они, что, прицепив на длинную палку большой бумажный фонарь, шли вдоль реки и периодически опускали фонарь к воде, видимо, искали таких же, как мы — любителей поплавать.

Я кивнула.

Когда дозор ушел выше по течению на почтительное расстояние, Арико махнул рукой, и мы двинулись гуськом друг за другом. Сегодня ночью полная луна уже не светила, а пряталась за тучами, и высматривать дорогу оказалось гораздо сложнее, так что нам пришлось с еще больше осторожностью смотреть себе под ноги.

Через реку был перекинут мост, но переходить по нему мы не стали, это было опасно, дозор уже возвращался, и Арико потянул меня под мост, в воду. Размышлять о температуре не было времени, и я, задержав дыхание и мыча сквозь зубы проклятия, последовала за Арико. Мы успели укрыться от света фонаря под мостом.

Находиться в бумажной воде оказалось очень даже интересно, я словно бы нырнула в… Детский бассейн с пластмассовыми мячиками. Каждая капелька, что стекала с меня, была оригами, сложенным из бумаги, и таких капелек были миллиарды и миллиарды. Я не переставала удивляться этому чуду, даже когда свет фонаря подошел совсем близко, и нам пришлось нырнуть… Скажу вам, что это было потрясающее зрелище — капельки из бумаги оказались как по волшебству полупрозрачными, и я могла видеть их, когда свет фонарей проходящего над нами дозора Они проникал сквозь перекладины моста. Я даже на некоторое время забыла, кто я и что здесь делаю.

Когда же демоны-дозорные ушли ниже по течению, мы выплыли из-под укрывающего нас моста и поплыли к каналу. Путь нам преградила решетка, но сквозь широко расставленные прутья мы легко протиснулись дальше и через полминуты оказались в водах канала.

Первая задача была выполнена, и я могла нас поздравить — мы успешно пробрались в замок. Разумеется, мы понимали — главное веселье ждало нас там, в глубине замка, на самом высоком этаже.

Насколько я поняла, внутренний двор замка, вплоть до главных ворот, оказался лабиринтом, полным разных пристроек, ниш и ухоженных садов. Видимо, рабов заставляли работать и внутри замка, поддерживая красоту.

«Но зачем демонам красота цветущего сада или ухоженная каменная дорожка? — подумала я. — Видимо, здешние демоны Они редкостные эстеты, в отличие от их собратьев в христианском аду. И им не чужда обычная красота природы?»

Я усмехнулась про себя, представив демона, идущего после очередной сожжённой деревни любоваться, как растет трава в его саду или цветет сакура. Вряд ли. Хотя если глаза меня не обманывали, всякое могло быть.

Канал не петлял, а проходил прямо под стенами, все время по прямой, до маленького искусственного пруда в центре большого сада, запрятанного между белыми стенами. Ночной сад утопал в стрекоте бумажных кузнечиках, и в свете бумажных фонарей из желтой бумаги, что висели по краям крыш на нескольких расположенных по саду беседках. На свет мы выбираться не стали, а потихоньку вынырнули из воды в дальнем конце сада и быстро перебежали за деревья. Одежда, хоть и бумажная, противно прилипала к телу, ночной воздух пробирал до костей, заставляя мои конечности коченеть и покрываться мурашками. Стуча зубами, словно отбивая азбуку Морзе, я шикнула Арико:

— И куда теперь?

— Это внутренний сад дворца, — произнес Арико и стер с лица капли бумажной воды. — Пока мы были на холме, я немного изучил замок. Если пройдем через сад, выйдем к воротам второй линии укреплений замка.

И прежде, чем я открыла рот, Арико дернул за цепочку, и мы легкой трусцой поспешили к воротам, то и дело оглядываясь по сторонам, не видно ли где охраны. Но охраны не было видно ни в саду, ни у ворот, которые, ко всему прочему, оказались настежь распахнутыми, как будто призывая нас войти внутрь. «

Странно все это!» — подумала я, и одернула Арико, который был рад, что охраны нет на посту.

— Может, они ушли в патруль по дороге, которая тянется отсюда и до главных ворот! — проговорил он шепотом, пока мы входили в распахнутые створки.

— Может! — отозвалась я, нехотя соглашаясь.

Но я чувствовала, что все вокруг происходит, как в плохо срежиссированном фильме про шпионов, когда герой проникает в стан врага, а его встречают открытые двери и рассеянные охранники, которые не хотят замечать героя, даже если он проходит у них перед носом.

Скоро мы миновали ворота, которые Арико обозначил воротами второй линии укреплений, и вышли на широкий двор, в котором негде было укрыться, и поэтому прижались к стене и залегли за пышными кустами бумажного растения, как можно дальше от света факелов и фонарей. Ползком, шурша опавшими маленькими бумажными листьями, мы преодолели стену и остановились на углу, там, где стена поворачивала и шла дальше к воротам, которые тоже были распахнуты, но перед ними уже стояло трое стражников Они. Вернее, они расселись кругом перед воротами прямо на дороге и, постелив маленькую циновку, играли в кости. Арико притих. Я поняла, что он задумался над тем, как преодолеть этих любителей азартных игр и двинуться дальше.

— А что на другой стороне? — я пальцем указала на дальний конец двора, где тоже располагались ворота поменьше, тоже горели факелы и тоже находилось несколько Они.

— Нет! — коротко и очень серьезно бросил Арико. — Пошли за мной! Только тихо! — он приложил палец к губам.

«Что это за «нет» такое? — подумала я. — Вот ведь командир выискался!»

Секундой позже я заметила, как Арико достает из-за пазухи камень. Не те светящиеся камешки, а самый обычный бумажный камень черного цвета.

В голове промелькнула дурацкая мысль: «Неужели он собирается напасть с камнем на демонов? Ладно, если допустить, что он вырубит одного метким попаданием в голову, а как быть с двумя другими? Нет! Арико не настолько обезумел…»

Он размахнулся и со всей силы бросил камень на противоположную сторону ворот, прямо в кусты, что росли на другой стороне. Камень прочертил большую дугу над головами демонов и с громким шелестом упал туда, куда и хотел Арико. Сначала Они только оглянулись на невнятный шум, потом резко повскакивали со своих мест, разбросав кости, похватали дубины и, рыча, словно голодные львы, побежали выяснять, что там шуршит в кустах. И тут Арико рванулся быстрой трусцой к воротам, не сводя взгляд с удаляющихся демонов. До ворот оставались каких-то десять метров, а я и Арико словно завороженные не сводили взгляд с Они и, возможно, синхронно молились всем богами, чтобы ни один не повернул голову и не заметил, как на свет факелов, что стояли у ворот, выбегают две фигуры и растворяются в темноте на той стороне.

Я не успела перевести дух, когда мы оказались на очередным широком дворе, а замок всей своей белой громадой возвышался над нашими головами; я подумала, что меня судорога схватит от таких забегов. Мы укрылись за деревьями, и я смогла немного отдышаться.

— Через главный вход не пойдем — слишком опасно, — прошипел Арико, оглядывая двор, и указал на лестницу, ведущую к главному входу, на которой горело с десяток факелов и который сторожило с десяток демонов, — Обойдем замок и зайдем сзади, через помещение для слуг.

Арико снова показал пальцем, но на этот раз на дорогу, что вела вдоль стены замка, затем плавно поворачивала и уходила куда-то направо.

— Пошли! Время идет! — Арико вел себя как машина.

Видимо, его желание вернуть Широ словно магнит толкало его вперед, и он совсем не думал об усталости, тогда как я уже задыхалась.

Тем не менее, он тянул меня за собой как собаку, что уже не хочет гулять. Из последних сил переставляя ноги, я плелась за Арико, послушная, не имеющая выбора. Мне приходилась максимально сосредотачиваться и держать себя в руках, чтобы мы из-за моей слабости случайно не попались. В конце концов результат нашего мероприятия был важен и для меня тоже. Приходилось терпеть!

Обогнув стену, мы оказались в тупике. Здесь тоже горели факелы, но Они можно было заметить только не стене, высоко над нашими головами. Как бы мне ни казалось, что Арико безумец, глупцом он не был. Он внимательно следил да ними, останавливался каждый раз, когда Они на стенах начинали двигаться. И если демон поворачивался в нашу сторону и разглядывал все, что внизу, Арико утаскивал меня подальше в тень, и мы ждали, пока тот не отвернётся. И только потом шли дальше.

Дом для слуг, как сказал Арико, и вправду оказался бараком для рабов. Когда Арико аккуратно отодвинул сетчатую входную дверь, на нас пахнуло вонью немытых тел и духотой. Слуги спали под тусклым светом двух висящих под потолком желтых бумажных фонарей, на грязных рваных циновках, укрывшись не менее грязными и рваными кусками бумаги, похожими на одеяла. Я закрыла нос и рот руками, чтобы не вдыхать эту вонь. Арико указал пальцем на лестницу, что вела на следующий этаж. Мне показалось, что он совершенно безразличен к этой вони, потому что даже не поморщился.

Деревянные ступени предательски заскрипели, кто-то из слуг стал вертеться. Мы замерли на лестнице. Потом поняли, что никого не разбудили, и поползли дальше. Второй этаж оказался точно таким же грязным и вонючим, как и первый, и тут тоже все спали, сладко посапывая во сне да почесывая бока, когда очередная бумажная вошь кусала их. Меня передернула, когда я подумала, а вдруг тоже могу подцепить вошь.

«Нет! Нет! Нет!» — думала я, желая поскорее убраться от этих грязных и вонючих бумажных людей.

Да, я так думала! И мне стыдно за свои мысли, по крайней мере сейчас. И я иногда думаю, если эта сказка живет, чтобы повторяться для кого-то, эти бедняги вынуждены переживать боль, антисанитарию и унижение каждый раз, сотни раз, даже после того, как я спасла их от гнета демонов Они.

По всей видимости, здесь и начинался сам дворец, ну или его пристройки, для меня не было большой разницы. Коридор уходи и влево, и вправо, так что мы ненадолго застряли на месте, выбирая путь. Затем Арико ткнул пальцем направо, ну, мы и пошли направо. Я сомневалась, что Арико в данный момент знал, куда конкретно надо идти, и выбрал путь наобум. Я не могла его винить, в конце концов, я и сама не знала, куда стоит идти, поэтому положилась на Арико.

Мы проходили мимо комнат, за которыми слышались громкие гортанные разговоры, возня и смех, похожий на карканье вороны. Видимо, за этими красивыми раздвижными бумажными панелями — на некоторых были даже рисунки то в виде битв, то огромных тигров, или самих демонов Они, поедающих своих врагов — демоны тоже развлекались от души, как и в самом лагере. Нам было это на руку, так как в коридорах, по которым мы блуждали в поисках лестницы наверх, в главную башню, почти не было охраны. А те Они, которые нам встречались, напоминали о себе громким топотом огромных ступней по деревянному полу, так что мы загодя искали укрытия и ждали, пока они скроются за поворотом. Другой бедой для нас оказались слуги, которые не спали и прислуживали не спящим демонам. Пару раз мы чуть лоб в лоб не столкнулись со слугами, что бегали с подносами, наполненными едой.

Я предложила Арико схватить одного из слуг и спросить, как пройти в главную башню, нежели мы будем плутать по замку до бесконечности. Арико согласился, что это дельная мысль, но все же отверг мое предложение, сказав, что это очень рискованно, и если слуга запоздает с едой, то его могут отправиться искать, а если найдут, то он может сказать о посторонних, и тогда начнется такой переполох!

— К тому же, — добавил он, — тем, кто встретил незнакомца вроде нас, тайно крадущегося по коридорам замка, и не доложил, ждет участь пострашнее смерти. Так что лучше не попадаться никому на глаза.

Я согласилась, хоть и не до конца понимала логику слов Арико. Мне казалось, что все находящиеся в лагере и замке рабы должны мечтать о том, чтобы их спасли, и встать на нашу строну. Тогда я еще не знала, как сильно страх и ужас перед наказанием ломает людей.

Как говорится в русских народных сказках, долго ли — коротко ли, но мы смогли найти лестницу, ведущую на следующий этаж, а потом на следующий, и чем выше мы поднимались, тем меньше было охраны, тем меньше звучало раздражающее воронье карканье из комнат, тем меньше мы встречали рабов. Дальше было совсем пусто, и я уже готова была просто встать в полный рост и идти не скрываясь, потому что от такой тишины, царящей в коридорах, у меня трепетало от волнения сердце. И снова вернулась то странное чувство, когда мы преодолевали пустые ворота в саду — будто мы идем в ловушку.

— Слушай! — дернула я Арико уже серьезно, так, чтобы он наконец выслушал меня. — Тебе не кажется странным, что на верхних этажах уж больно тихо и совсем нет охраны?

Он был явно недоволен, что я одернула его, когда мы уже почти дошли до нашей цели.

— Знаю! Я тоже это заметил, еще когда мы прошли садовые ворота.

— Так почему мы идем сюда? — взорвалась я шёпотом. — Может, стоит остановиться и немного подумать?!

— И что ты предлагаешь? Бросить все и повернуть назад? — разозленным голосом ответил Арико. — Широ, быть может, там, за следующим поворотом, и нам надо ее найти, а ты предлагаешь подумать.

— Я же не предлагала повернуть или все бросить! — не отступала я, схватив его за ворот бумажного кимоно. — Я предлагаю быть предельно осторожными и не угодить в западню, а ты ломишься с места в карьер.

Такой смелости я от себя не ожидала, но меня так взбесило, что он меня тянет вперед со слепой верой в свое чутье, так еще и отказывается слушать, и я больше не могла терпеть. И тут Арико сдался. разум наконец взял чувства под узды и охладил неистовое сердце. Он долго молчал.

— Ладно, — произнес он на выдохе. — Ты права, я слишком горячусь и не замечаю волчью яму под ногами.

Я тоже выдохнула. Неужели у меня получилась убедить его!?

— Давай осмотримся осторожно, а потом найдем Широ, Еще успеем подумать, как ее вытащить.

Я кивнула, не сводя с него пытливых глаз. Я не до конца верила, что он вот так быстро согласился с моими доводами, зная, каким он может быть импульсивным. И мне хотелось увидеть ложь, которую он скрыл от меня. И чуть позже я не ошиблась, что заметила в тот миг, когда наши глаза еще смотрели друг на друга, быстрый, как молния, лукавый проблеск. Сейчас я уже не осуждаю его за то, что поддался он сильному чувству, и не послушался голоса разума. Все мы совершаем ошибки.

Красота главной башни замка поражала своим великолепием. Раздвижные двери с рисунком под дерево теперь перестали быть просто сетчатыми, с тонкими квадратиками бумаги, теперь это были целые огромные картины — от пола до потолка, изображающие ветвящиеся, разросшиеся во все стороны деревья бонсай, с дюжиной маленьких птичек с пестрым оперением на темно-желтом фоне как бы закатного неба. На других танцевали в парах журавли, кружась будто партнеры в сложном танце под только им известную мелодию. Потолок оказался покрыт причудливой разноцветной мозаикой, состоящей в основном из ромбиков разного размера. Чистые, гладкие лакированные полы отражали тускловатый свет висящих под потолком бумажных фонарей, узоры блестели на идеально уложенных досках. Все вокруг просто сияло безупречной чистотой.

Широ мы нашли в комнате за дверями с изображением танцующих журавлей. Арико сразу пошел, почти побежал к ним, как только увидел. Но сразу врываться он не стал, и это меня немного успокоило и порадовало, ведь он решил послушать меня. Трясущимися пальцами, обливаясь холодным потом Арико слегка, на малые полсантиметра, медленно, так, чтобы дверь не зашуршала, приоткрыл последнюю преграду, что, возможно, была между ним и Широ. Я не видела, что в комнате разглядел Арико, но тут он еле слышно екнул. Потом мне показалась, что мой спутник перестал дышать, а сердце его остановилось, а сам он замер, словно увидел привидение.

— Широ… — пролепетал Арико на слабом выдохе, как будто последняя молекула кислорода вдруг покинула его тело. — Широ!

Сердце Арико просто послало всю логику, здравый смысл и осторожность глубоко в лесную чащу и вмиг провозгласило свою бескомпромиссную власть. Прежде чем я успела разомкнуть губы и произнести хоть слово, Арико рывком отодвинул деревянную панель и, совершенно забыв, что мы связаны цепью, рванулся в просторную красивую комнату, где на бархатной подушке перед большим зеркалом и маленьким резным столиком сидела Широ и неторопливо расчесывала себе волосы.

— Широ! — чуть ли не кричал Арико,

Цепь натянулась, и он упал. Я повалилась за ним на светло-серый татами, разложенный в комнате, и на чем свет стоит про себя ругала этого дурака. Широ испуганно вздрогнула и обернулась на поднятый нами шум. Я скажу вам честно: эта девушка была сказочно хороша, но почему-то не была бумажной. То есть, в отличие от меня или от Арико, она выглядела как совершенно обычный человек, как будто совсем не была честью сказки. Карие глаза, слегка вьющиеся волосы, чуть полноватые щеки, маленький носик, губы, будто два лепестка розы, лебединая шея, нежная, словно шелк кожа — такой я ее запомнила, и помню до сих пор. А вот, что касалось ее человеческой формы, без бумажных, шершавых острых углов и грубых загибов, как у меня, это я с особым интересом собиралась выяснить, как только Арико возьмёт себя в руки.

А пока я стала невольным свидетелем сопливо-приторной сцены из самой обычной мелодрамы. Не буду врать — я люблю мелодрамы, но в тот миг я была зла на глупого, беспечного Арико и испытывала отвращение к его любовным излияниям.

Все, как в фильме: Арико хватал ее руки, целовал, говорил, еле сдерживая слезы, как же он долго искал ее, как тосковал, как корил себя за то, что проявил слабость, был дураком. Широ тоже пустила слезу, говоря, что ни одного дня не провела, не думая о нем, тоже поцеловала, прощая непутевого Арико, ну, это не удивительно. Дальше Арико потянула Широ за собой, говоря, что нам нужно бежать из замка, пока никто не спохватился. Яркое красно-белое кимоно с рисунком из больших и маленьких розовых хризантем, между лепестками которых вились три длинных, словно змея, дракончика — красный, синий и желтый — шуршало подолом о татами. И Широ — а вот это уже меня удивило — вырвала руку из пальцев Арико и, опустив к полу печальные карие глаза, сказала, что она не может уйти, он ей не позволит.

И кстати, быть в центре этой драмы и смотреть на нее с экрана телевизора — не одно и то же, скажу я вам. Глядя в телевизор, ты пытаешь выдавить из себя эмоции, сопереживаешь героям, идешь вместе с ними до конца, и никак не можешь изменить события, как бы не хотела. А тогда я просто испытала невообразимую гамму чувств — от краха надежды до ужаса. Я сама была на экране, я сама оказалась вписана невидимым сценаристом в списке тех, кто был в главной роли, я сама влияла на ход событий.

Раздался голос. Хитрый, злой, довольный голос. Но не гортанный, как у большинства Они.

— Так! Так! Так! Вот и главный герой!

И все раздвижные двери в комнате по одной друг за другом распахнулись, и я, Широ и Арико оказались в кольце демонов. А во главе, возвышаясь над остальными примерно на голову, маячила толстая, некрасивая фигура демона Они. Его свирепое лицо, искаженное странной гримасой не то боли, не то ярости, украшали длинные, в два пальца толщиной, клыки, торчащие из большой перекошенной пасти. А на левом уголке рта, когда он двигал губами или разговаривал, постоянно скапливалась слюна: пенилась и поблескивала в свете бумажных фонарей. Меня чуть не стошнило, когда я задержала на этом зрелище взгляд, так что я прикрыла рот рукой. И еще рога длинные, закрученные, как шнек в мясорубке. На бедре висела маска: большая бумажная маска, с таким же страшным лицом, как и у главного Они. Я еще подумала, зачем она ему? Но ответ на этот вопрос мне получить не было суждено.

Демоны расступились, пропуская вперед это ужасное чучело — некое подобие своих собратьев. Широко расставляя короткие для своего роста ноги, он чуть ли, не волоча обширное пузо по земле, неуклюже прошествовал вперед в комнату и встал перед Арико, который уже успел закрыть Широ грудью, оставив меня стоять одну там, где я упала.

— Тоже мне герой! — фыркнула я тихо, но испугавшись недоброго сопения Они за спиной, поспешила также укрыться за спиной Арико.

— Я же тебе говорил, что твой обожаемый Арико придет за тобой, — усмехнулся главный Они, подходя на шаг ближе.

В это момент его заячьи губы дернулись, и копившийся в уголке рта комочек слюны лопнул с еле слышным чмяньканьем, и тонкая струйка быстро потекла по подбородку.

— Я тебе проспорил… — и Они засмеялся.

Его живот затрясся в дикой конвульсии, пока тот, запрокинув голову, гоготал, словно стая гиен.

Не знаю, какой черт меня в тот момент дернул, но я повела себя странно. Я толкнула Арико в бок и произнесла:

— Ну давай ответь ему, а?

Видимо, я просто испугалась или это был приступ глупого героизма, которым легко разбрасываться, когда прячешься за чьей-то спиной. Но так или иначе, Арико ответил, хоть и понадобилось ему для этого унять дрожь, и еще сильнее, для решительности, вспотевшей рукой сжать руку Широ.

— Пойди прочь, демон! Я уведу Широ от тебя, и не пытайся нас преследовать, а то умрешь!

«Сказал как отрезал…» — прозвучал у меня в голове здравый смысл.

Все демоны, что окружали нас, расхохотались, а громче всех просто на просто орал от смеха главный Они. Я не удержалась и тоже гыкнула, а когда Арико грозно посмотрел на меня, стыдливо отвела глаза. Хотя честно, мне было стыдно всего лишь чуть-чуть. Я прекрасно понимала, что все мое неадекватное поведения от страха, который я пыталась скрыть, перед лицом, как мне казалось, последних мгновений моей жизни.

«Вот сейчас он закончит трясти животом, махнет рукой, и вся эта толпа растерзает нас быстрее, чем я успею вскрикнуть», — думала я и чувствовала, как на моей бумажной голове появляется испарина.

Но жирный демон не отдал приказа, он поднял руку, но в другом жесте: он остановил других демонов раскрытой ладонью с растопыренными пальцами-сосисками и кривыми острыми когтями, венчающими их.

— А ты смелый! — констатировал Они, но в его голосе я не уловила искренности, это однозначно была издевка. — Это будут даже веселее, чем если бы ты просто упал на колени и стал молить о пощаде, — после этих слов его толстые губы растянулись в гадкой усмешке. — И кстати! Широ-сама пока тебе не сказала… — главный демон вдруг выпрямился во весь свой рост и, казалось, даже задел потолок рогами, его голос при таком отвратительном обличье звучал приятно, ну никак с ним не контрастировал. — Тогда скажу я! Широ-сама уже дала согласие выйти за меня замуж.

После этих слов главный Они немного склонил голову набок и подмигнул большим красным бумажным глазом госпоже Широ, что словно мраморная статуя гордо стояла за спиной Арико. Боялась ли она? Или же гордость благородной дамы не позволяла ей показывать свой страх и прятаться, как затравленный кролик? В те минуты я и догадываться не могла, кто она и что из себя представляет. Так вот, Широ никак не отреагировала: ни отвела взгляд, ни смутилась, ее карие глаз, смотрящие в упор на главу демонов, не дрогнули ни на мгновение, да и выражение ее лица оставалось каменным.

«Матушки, батюшки, что за женщина! Ни на миг не показывает, что боится», — восхищённо подумала я.

— Никогда! Широ никогда не станет женой такого уродливого демона, как ты! — взревел Арико, чуть ли не бросаясь на демона с кулаками.

И вот сейчас бы тоже засмеяться страшному демону, но он не засмеялся. Наоборот, он стал только еще серьезнее и, облизнув губы длинным, острым бумажным языком, продолжил:

— Еще как станет! А потом… — демон хитро прищурил красные глаза, почесывая пузо. — Родит мне наследников!

И тут Арико не выдержал. С победоносным криком «Никогда!» он бросился на демона, размахивая кулаками. Я помню, тогда позавидовала его мужеству и желанию защитить свою Широ. Однако это его глупая атака провалилась еще до того, как хотя бы один его кулак смог задеть демона. При всей своей массе, казавшийся неповоротливым и неуклюжим главный Они быстрым, хлестким движением ударил Арико по лицу тыльной стороной ладони, от чего наш герой отлетел, как диванная подушка.

— Прекрасная попытка! — засмеялся Они. — Но ты ведь знаешь, что обречен, человечек!

И тут Они поднял руку и щелкнул двумя пальцами. И толпы вышел большой демон, который на двух раскрытых ладонях держал длинную толстую, чуть изогнутую к вершине шипастую дубину.

— А вот теперь ты умрешь! — пробурчал Они и двинулся на Арико.

И вот на этом бы и закончилась его славная жизнь, но тут сработало то, ради чего мы, рискуя собой, проникали на склад продуктов. Я-то думала, что соя, как говорил Арико, отравит демонов, и они умрут, а тут… Главный Они только сделал шаг, как заметил, что его подчиненные вдруг задергались в припадке, глаза рядовых Они закатились, из бумажных ртов брызнула белая пена. Они начали задыхаться, что-то неразборчиво быстро и мучительно говорить. Некоторые упали, другие схватились за стены и сползали по ним на пол, распарывая своими острыми когтями на себе бумажную кожу.

И тут я заметила, как из ран, что в припадке Они наносили сами себе, стали выползать бумажные, угловатые зеленые корни; они шуршали, сплетались, оплетали тела и стремились к полу. Демоны погибали в страшных мучениях. Одни хотели кричать, но не могли выдавить из себя ни звука, да так и оставались стоять с открытыми ртами. А у других корни лезли прямо из бумажного рта. Корни острыми кончиками впивались в татами, толстели и укреплялись, так и оставив мёртвых Они стоять как статуи.

Наш план сработал вовремя, однако только наполовину. Главный Они стоял и смотрел, как гибнут его солдаты, с нескрываемым удивлением, но половина демонов остались стоять не убитыми соей. И это дало Арико время подняться с пола и встать на изготовку.

— Но как? — пробормотал Арико, не веря тому, что увидел.

— А-а-а! Соя! — протянул злобно главный Они. Это слово он произнес с особым отвращением. — Ты спрашиваешь как?! — он усмехнулся. — Моя личная охрана, в отличие от этих, — он небрежным жестом показал на окутанные корнями трупы, — не питается едой из лагерного сарая, куда ты подмешал яд, а ест из замковых хранилищ, где охрана в сто раз лучше.

Главарь вдруг замолчал, запрокидывая голову и, как мне показалась, прислушиваясь к чему-то.

— Там в лагере… я слышу крики сотен моих глупых и прожорливых воинов! — начал он, окидывая Арико презрительным взглядом. — Ты сильно проредил мое войско. И ты за это ответишь.

— Ну, иди сюда, тварь! — зарычал Арико, будто сильный, смелый, но совершенно лишенный когтей и клыков волк, который бросил вызов медведю.

Демон взмахнул огромной дубиной, намереваясь размазать Арико одним ударом. Однако массивное оружие только распороло воздух, с оглушительным грохотом обрушилось на то место, где стоял Арико, раскрошив в щепки татами. А сам Арико успел уже отскочить подальше.

— Вертлявая букашка! — проревел главный демон и снова ринулся в атаку.

Арико изворачивался, и раз за разом отпрыгивал от летящей дубины, благо удары Они были размашисты и медленны, и легко можно было предсказать, куда упадет дубина в следующий раз. Я понимала, что Арико, если не пойдет в атаку, то рано или поздно проиграет бой. Но я не спешила ему на помощь. Почему? Потому что боялась до чертиков, ведь следующей жертвой дубины могла стать я, и теперь уже я пряталась за Широ, которая не замечала меня совсем, а только внимательно следила за боем, со все нарастающей тревогой в глазах, прижав руки к груди.

И тогда главный демон обманул Арико. Видимо, ему надоело играть в кошки-мышки с маленьким бумажным человеком, и в какой-то момент я услышала полный отчаянья голос Широ: «Берегись!», то поняла, в чем дело. Они сделал ложный выпад, будто собираясь снова ударить, но затем быстро изменил положение рук и ударил Арико по лицу другим концом дубины. Арико упал.

— Нет! — Широ вдруг метнулась к своему столику, который в пылу драки оказался странным образом цел, и схватила с гладкой поверхности большую ветку с сухими листьями, похожими на маленькие острия кинжалов.

Я готова была поклясться, что когда мы грубо вломились в комнату, не заметила на столе этой ветки, вероятно, я оказалась не слишком внимательной. Я уже и не помню. Но факт остается фактом, это смертоносное оружие против Они оказалось в руках Широ.

— Лови, Арико! Защищайся!

Широ кинула ветвь Арико, но, видимо, не рассчитала свои силы, и ветвь пролетела чуть дальше, он не успел ее поймать. Тогда он раненый, измученный, под ядовитый смех главного Они, чувствуя боль и унижение, перевернулся на живот и пополз к ветви.

— Ну нет! — пробормотал Они.

Арико оставалось совсем чуть-чуть, и ветвь была бы в его руках, но тут толстая лапа Они опустилась на его спину. Арико закричал от боли, пытаясь доползти, но когти впивались в его бумажную кожу, и он просто не мог этого сделать.

— Конец тебе! — в голосе Они звучала сладкое удовлетворение.

Сколько раз я боялась, сколько раз дрожала от ужаса, когда мне грозила смерть? Много раз! И боялась я и в прошлом, и боюсь сейчас, потому что знаю — не боятся только дураки и сумасшедшие. А я не была ни тем, ни другим, поэтому рано или поздно должна была после стольких ужасов бросить вызов страху, что владел мной. И глядя, как Арико, бумажный человек, которого я встретила лишь на миг в этой сказке, но с которым мы через многое прошли, корчится в муках, я попыталась.

И прежде чем Они занес свою булаву для последнего удара, я подняла ветвь. Я встала напротив уродливой твари, и я же пригрозила ему смертельным для него оружием.

— Эй, жирный! Отойди от него! — голос мой гремел как буря, глаза горели бушующим ураганом смелости воина и ужаса перед смертельно опасным противником, но на подкашивающихся ногах я устояла, и не отводила взгляд от красных глаз Они.

— А ты кто, малявка? — глаза его расширились, будто главный Они видит меня впервые, — Ты что, помогаешь этому жалкому человечку?

— Оставь его! — снова рявкнула я громче. — Может, он и жалкий, но он мой друг!

Если честно, то вся моя смелость в те мгновения давалась мне с титаническим трудом, особенно после того, как порыв прошел, и рассудок вновь стал холодным. Я понимала, отступать некуда, или пан, или пропал. Демон засмеялся.

— И эта, малявка… — он не переставал трясти пузом и гоготать. — И она хочет тебя защитить! Да ты посмотри на нее, — Они убрал лапу со спины Арико, затем присел, или, вернее, сел на Арико сверху, и бумажный человечек застонал от навалившегося веса. А потом Они схватил Арико за бумажные волосы и грубо задрал его голову так, чтобы он мог на меня посмотреть, — эта девчонка сейчас в обморок упадет со страха. Вся дрожит и вот-вот уронит это свое «оружие».

Это чертов демон был абсолютно прав, я еле держалась, чтобы не выронить ветвь и не забиться в угол дрожа от страха. Мне нужен был толчок, стимул. И я его получила.

— Черная… — хрипел Арико из последних сил, готовый потерять сознание. — Беги и уведи Широ отсюда. Или он убьёт и тебя тоже.

«Нет, нет, нет!» — зазвучало в моей голове, и каждое отрицание подпитывало меня и мое тело странной энергией, подбивало к действиям. И тогда я дала волю всей своей накопившейся ярости. Удар оказался не очень сильным и хлестким, но листы остролиста с легким чавкающим звуком оставили на морде главного Они три длинные царапины. Сначала демон не понял, что случилось. Он просто продолжал сидеть и смотреть на меня с ошарашенным видом. Потом прикоснулся пальцами-сосисками к лицу, и на пальцах увидел кровь. Бумажные красные капельки текли по щекам, по подбородку, капали на необъятное пузо, марали кимоно Арико. И тогда главный Они взвыл, словно тяжело раненый зверь, громогласно, протяжно. Руки его тряслись, пока он смотрел на окровавленные пальцы.

Он встал резко, пузо подпрыгнуло до подбородка. Они ринулся на меня так стремительно, что я не успела отскочить, схватил меня свободной рукой за ворот кимоно, притянул к себе.

— Ах ты, маленькая тварь! — зашипел он, словно змея, и от его красивого голоса не осталось и следа, — Да я тебя живьем проглочу!

И тут, глядя в его разъяренные глаза, я вдруг вспомнила Футакучи-сама, вспомнила ее клыки и похожие слова, те же угрозы. И неожиданно для себя я перестала бояться. Все его угрозы показались мне смехотворными. Захотелось улыбаться, и я улыбнулась.

— Зубы скалишь, тварь! Я щас уберу эту ухмылку с твоего лица. — взревел демон, занося дубину, чтобы снести мне голову.

Я перестала бояться, я хотела сражаться.

— Так попробуй!

И я рванулась из его хватки. Раз, другой, на третий бумажное кимоно разорвалось, и я упала на пол в тот миг, когда дубина должна была снести мне голову. Оружие просвистело аккурат над самой моей макушкой. Демона слегка крутануло, но он понял, что промазал, а в руке остался только большой кусок бумаги от моей одежды. Они медленно разжал пальцы: кусочки бумаги не удержались и попадали с его ладони на пол. В его лапах осталась только моя брошь, о которой я сама благополучно забыла.

Они несколько секунд непонимающим взглядом смотрел на брошь, а потом неожиданно затрясся, огромное тело забилось в конвульсиях, красные глаза закатились, и я увидела, как белки меняют цвет с алого на белый. Дубина выпала из лап демона, ударилась о татами, оставив большую вмятину. Все кончилось так же быстро, как и началось, а потом я услышала голос.

Знакомый, такой мягкий, когда-то любимый голос:

— Вот ты где, Саша! А я тебя ищу, — сказал демон голосом Кости.

Я оторопела. Даже ветвь выпала из моей руки.

— Так вот почему мои слуги и я не можем тебя найти. Ты хорошо спряталась! — его взгляд упал на меня.

Взгляд Кости был пострашнее демона или вечно голодных призраков.

— Заколдованная брошка помогала тебе, а я с ног сбился в поисках. Воистину сильные и могущественные духи томятся в моем городе, — Костя-демон вдруг замолчал, еще пристальнее рассматривая брошь, затем аккуратно подхватывая вещицу когтями, и поднес ее к свету бумажных ламп. — Их воля сильна, и это может толкнуть на предательство Императора. Но ничего, я прощаю их, ведь я тебя нашел! Остальное уже не имеет значение. Вернемся во дворец?

«Снова сражаться!» — подумала я и выставила вперед ветвь с листами остролиста.

— Я не вернусь к тебе! — проговорила я, и мой голос предательски дрожал.

— О-оо-, вернёшься! Еще как вернёшься! — Костя-демон ухмыльнулся толстыми губами. — Сама придешь, или я притащу тебя силой. Даже если мне придется сломать тебе обе ноги.

Когда он произнес эти слова и поднял дубину, вся моя смелость, все, чего я добилась, вдруг испарилась словно предрассветная дымка. Руки затряслись, сердце бешено колотилось. В глубине души я понимала, что не могу бороться с этим видом страха, не могу бороться с Костей. Если бы Костя-демон сделал бы еще хоть шаг, я не знаю, наверное, сдалась бы на его милость.

Арико налетел сзади на Костю-демона так внезапно, так стремительно, что я сначала не поняла, что происходит, вздрогнула и попятилась, чуть не выронив остролист.

— Оставь ее, чертов демон! — вскричал Арико, обхватывая шею демона руками, и потащил его назад. — Бей, Черная!

И я ударила. Ветвь хлестнула по груди, оставив снова несколько длинных царапин, снова полилась кровь. Но Костя в теле Они, казалось, этого не почувствовал и продолжал сопротивляться Арико. Потом попытался сбить меня дубиной, но я вовремя заметила его неуклюжий замах и пригнулась. Тогда я ударила по руке, что держала брошь. Один, второй, третий удар — все приумножали кровоточащие царапины на бумажной руке, пальцы вдруг разжились, и брошь выпала на покрасневший от крови бумажный пол. Видимо, я разрезала сухожилия на руке, и теперь пальцы безвольно трепыхались в воздухе. И Костя уже неработающей рукой пытался сбросить Арико, пока не понял, что у него ничего не выйдет, и пальцы его не слушаются. А я в это время уже подняла брошь с пола и, нырнув под рукой, что держала дубину, оказалась за спиной демона.

— Отпусти его! — приказала я Арико, хватая его под плечи, чтобы он не упал.

Он тут же послушался меня, и мы вместе повалились на татами.

— Где ты? — взревел вдруг Костя. — Я найду тебя! Ты никуда не денешься и придешь во дворец! Тебе просто некуда бежать, глупая!

— Иди к Широ, — шепнула я Арико на ушко так тихо, чтобы Костя-демон не услышал.

Тот кивнул и медленно пополз к Широ, подальше от меня.

Я поднялась, еще крепче сжав ветвь. Предусмотрительно отошла подальше и вдруг почувствовала, что пришла моя очередь издеваться над Костей.

— Я здесь! — словно нараспев, нежно произнесла я.

И тут же дубина описала большой полукруг, явно целясь на мой голос.

— Что же ты не идешь ко мне, милый?! — голос мой был полон сладострастных уловок.

Я словно бы соблазняла его и в то же время играла с ним. Теперь, когда я узнала тайную силу подарка Чиасы, с меня будто упали столетние оковы.

— Ты не сможешь прятаться вечно! — снова запел одну и ту же песню Костя, но теперь его слова оказались для меня лишены смысла. — Ты умрешь, чтобы я обрел свободу, и я буду править, как и подобает Императору.

И снова удар дубины разрезал только воздух бумажной сказки.

— Ну, вот она я. Иди же ко мне! Я обни…

И тут Костя замер. Я находилась от него слева, достаточно далеко, чтобы дубина до меня не достала, и тут заметила, что он смотрит на Широ, а Широ на него, и ее взгляд даже под ничего не выражающим лицом вдруг выдал ее волнение.

— Ну здравствуй, госпожа Журавль! Тебе не жмут мои кандалы?

Ни слово не говоря, Широ отступила назад, таща за собой Арико, который уже достаточно твердо мог стоять на ногах. Нет, ее лицо не дрогнуло, все так же оставаясь мраморным, безмятежно спокойным, но глаза говорили о многом.

«Она знает его», — подумала я.

И тут же Костя продолжил, ответив на немой вопрос, крутившийся в голове:

— Ты не передумала, моя бывшая женушка? Ты хочешь мне помочь? Знаешь, этот бумажный мирок — не самое худшее, что я могу для тебя придумать. Что скажешь? — Костя-демон шагнул к Широ. — Тебя надо просто указать, где та, что спряталась от меня, и я буду благосклонен к тебе.

Я видела, как рука Широ приподнялась, оторвавшись от кимоно.

«Неужели эта кукла сейчас укажет на меня?» — подумала я, оторопев, и отступила к выходу.

Все продолжалось всего несколько мгновений, но поверьте мне, мгновения те длились чертовки долго, и я почувствовала, как поседела. Но затем рука Широ метнулась, с вытянутым вперед пальцем, указав прямо на Костю.

— Ты ничего не сможешь мне сделать больше того, что я уже пережила! — прошипела Широ сквозь зубы, словно готовая к броску кобра. — Сколько бы ты меня ни мучил и ни создавал для меня ужасные миры в наказание, грядёт миг, когда твой город охватит пламя вечного солнца, а ты… — ее взглядом можно было прожечь трехметровую сталь. — Ты встретишь свою судьбу.

— НИКОГДА! — взревел Костя рыком, полным отчаяния и страха, занося дубину прямо на гордо стоящую Широ. — Ей никогда не заполучить меня…

Я видела, как Арико, рискуя собственной жизнью, бросилась под увесистую дубину, чтобы отвести удар от Широ. Видела, как Широ, гордо подняв подбородок, надменно, даже издевательски, смотрела на Костю-демона, при этом не двигаясь с места. Мои ноги сами понесли меня к Косте, чтобы я тоже попыталась предотвратить роковой удар, но я была слишком далеко и не успела бы в любом случае.

Только вот удара не последовало. Демон-Костя вдруг согнулся пополам, как будто у него резко заболел живот, и тут мы все увидели, что все порезы остролистом начали вспучиваться и шипеть. Раны набухли, как раздуваются резиновые шарики, превращая верхнюю часть туловища демона в пористую шоколадку. Уже и не видно было хоть одного целого участка кожи. А лицо вообще нельзя было узнать. Костя пытался еще что-то говорить, но слова его исчезали в раздувающейся булькающей плоти. Напоследок демон колыхнулся разок и как безвольная кукла рухнул спиной на татами, испуская последний дух.

Послушались испуганное бормотание тех Они, что еще окружали нас, до сих пор они стояли в углах и ничего не предпринимали. Вдруг они побросали оружие и кинулись бежать прочь, когда окончательно убедились, что их предводитель мертв. Некоторое время я еще боялась подходить к неподвижному телу главного угнетателя — вдруг он просто лежал посреди комнаты и притворялся мертвым, как претворяются опоссумы? — однако надо было убедиться, что он больше не сможет встать или отдать приказ.

— Он мертв! — утвердительно произнесла Широ. — Я уже ощущаю, как сказка распадается.

— Что? Распадается? — я разволновалась.

Не хотелось бы развалиться вместе с ней.

Широ нежно поцеловала Арико в щеку, прислонила его сконфуженное тело к стене и подошла ко мне.

— Послушай, Черная! — ее голос был одинаково серьезен и приветлив. — У меня нет слов, чтобы выразить, как я благодарна тебе за то, что ты смогла наконец разорвать круг, в котором Костя держал меня все это время.

— А? — я все еще ничего не понимала и выглядела довольно глупо.

Мне нужно было немного времени, чтобы привести мысли в порядок, но Широ говорила, не давая мне собраться.

— Видишь ли, до встречи с тобой Арико так никогда и не смог бы спасти меня. Все продолжалось раз за разом, и что бы я ни делала, мой Арико погибал у меня глазах, и сказка начиналась с начала. Ты разорвала этот круг, и теперь на время я свободна, и он, — Широ указала на Арико, который уже успел доковылять до своей любимой, — тоже свободен. Он мой брат!

— Э… Твой брат? — я поняла, что зрачки мои расширились, а рука поднялась и вяло ткнула пальцем в Арико.

— Да! — Широ улыбнулась так ласково, что у меня вмиг все потеплело внутри. — Он хотел меня спасти, но Император наказал его за это, лишил памяти, а оставил только то, что нужно для его сказки. И неудержимое стремление спасти меня приводило его к гибели бессчетное количество раз.

— А-а-а, — я наконец разобралась, — так вот почему он такой импульсивный.

— Это долгая история, Черная. — голос Широ вдруг стал испуганным. — Слышите? Сказка уже рушится. Бумага скоро порвется и истлеет.

И вправду, все вокруг начинало меняться: цвета медленно исчезали, оставляя только серый, черный и белый, на местах разрывов бумага стала рассыпаться, превращаясь в пепел, весь бумажный мир затрясло. Широ замолчала, подошла к распахнутой двери, к тому месту, которое еще не затронуло разложение, и словно бы ей это ничего ни стоило, легко оторвала большой кусок.

— Это то, зачем ты пришла. — ее ловкие пальцы начали быстро сворачивать бумагу в фигурку оригами. — Возьми свои билеты!

Она протянула мне две толстые прямоугольные бумажки, покрытые позолотой, с тремя большими, красиво нарисованными черными иероглифами — точь-в-точь такие, которые обещал мне дать старик на крыльце, прежде чем отправить меня в сказку. Я взяла их и тут же заметила, как с кончиков бумажных пальцев начала рваться и истлевать моя бумажная кожа, обнажая мои настоящие руки. Я тут же потрогала лицо и в ладонях обнаружила клочки бумаги. И Арико тоже стал избавляться от своей бумажной кожи, и я наконец увидела его настоящее лицо: гладкое, красивое лицо умного, благородного молодого человека, с пытливыми глазками, маленьким носом и пухловатыми губами.

— Прекрасное лицо! — улыбнулась ему я.

— Спасибо тебе за помощь, Черная! — он улыбнулся мне, словно бы увидел во мне самую прекрасную девушку на свете. — Я все вспомнил.

А краски все таяли, и все больше бумажной сказки обращалось в пыль.

— А как же вы? Куда вы пойдете? — спросила я с некоторым опасением.

— За нас не волнуйся! — Широ прикоснулась ладонью к моей щеке, и мне вдруг стало невообразимо тепло и спокойно. — Император не может нас наказать сильнее, чем ему это под силу. У тебя свой путь! Иди по нему, и, возможно, мы еще встретимся…

Они начали исчезать, рассыпаться сотнями белых как снег перьев. Последнее, что от них осталось, это прощальный крик журавлей, когда невидимый ветер унес последнее перо. Так я осталась одна, с двумя билетами в руках, усталая, с волнением на сердце за судьбу Широ и Арико, но довольная тем, что эта сказка закончилась хорошо.

Когда я очнулась, я все так же сидела на камне посреди сцены, в окружении Леро, госпожи Кэбо, и… Иты, которая стояла в отдалении, наблюдая за мной с отрешенным взглядом.

— Как, получилось? — уставилась на меня Кэбо.

Я показала им билеты.

— Получилось! Восхитительно! — воскликнули разом Леро и Кэбо, выхватывая у меня из рук билеты.

Но мне сейчас было не до них и не до билетов. Когда я заметила Иту, мне вдруг захотелось очень сильно ей что-нибудь сказать. Чтобы не показаться грубой, я еще полминутки улыбалась Леро, и Кэбо и давала короткие односложные ответы на их дурацкие вопросы, прежде чем смогла выбраться из паутины их рук и крыльев и подойти к Ите. Пока я шла, я услышала, как Кэбо надменным, игриво издевательским голосом проговорила:

— Ты проспорил, желтый! — она захихикала сквозь зубы. — Гони два десятка золотых!

— Ладно, — разочарованно протянул Леро, в его кошельке звякнули монетки.

«Вот сволочи! Спорили, справлюсь ли я!» — подумала я беззлобно.

— Ита! — когда я подошла к девочке-лисичке, слова трудно сходили с языка, я должна была подобрать их тщательно. — Я хо…

Она перебила меня.

— Поздравляю тебя! Ты справилась, — ее голос звучал резко, холодно, ломая меня изнутри и только усиливая мое чувство вины. — Пойдем, я же обещала отвести тебя к духу.

И она уже развернулась, чтобы уйти.

— Ита! Постой! — крикнула я в отчаянии, меня раздирала обида, и я боялась, что момент будет упущен. — Я хочу тебе кое-что сказать, ты же можешь мне уделить минуту?

— Ну? — лишь бросила она через плечо.

Мне было так холодно, так страшно и при всем этом так необходимо сказать все, что я поняла, все, что я чувствую.

— Прос…

Остаток слов пропал в громовом звуке сильного удара, и весь театр содрогнулся. Я подняла глаза к потолку, моментально забыв, что хотела сказать, и тут же по стенам раскатился второй удар. Куполообразная крыша треснула, на сидения из красного бархата посыпались камни, щепки и пыль. После третьего удара треснули и сломались потолочные перекрытия. Одна из огромных люстр не выдержала, видимо, цепь, что держала ее, лопнула, и прекрасное творение полетело вниз. От удара резные стулья в партере раздавило и разбросало в разные стороны, бархат порвался, и теперь висел лохмотьями. Множество стекляшек разбились, а из осколков начали выпрыгивать крохотные светлячки, похожие на язычки пламени. И стоило такому язычку коснуться дерева или бархата, то материал тут же вспыхивал, заливаясь алым пламенем, а светлячки с глупым, писклявым хихиканьем бежали дальше и все прыгали и прыгали на новые предметы.

Кэбо-сама вышла вперед. Между ее пальцев мелькнули несколько больших карт, к слову, на картах не было ничего нарисовано, только белая поверхность на лицевой стороне, а потом она всплеснула руками, и карты полетели в зал. Огонь уже подбирался к сцене, когда карты опустились медленно и плавно вокруг кострища, на те стулья, которые еще не были поглощены огнем. Тут же все пламенные светлячки неожиданно замерли, а потом, словно завороженные чем-то, пошли пешком по картам. Дальше огоньки прыгали, не поджигая все вокруг. Добравшись до последней карты, они залезали в ее «нутро», и потом исчезали. Когда же все светлячки исчезли, карты вернулись к Кэбо, а пожар сам по себе потух, оставив только обугленные головни.

И тут прогремел четвертый удар, от которого в крыше театра образовалась огромная дыра, а раскуроченные толстенные балки попадали в зал, разнося остатки того, что не успел поглотить огонь. Жуткое было зрелище. Но когда я заглянула в образовавшуюся дыру, то увидела Императорского Стража, словно колосса, смотрящего на нас из дыры, и у меня на затылке волосы встали дыбом. Все, кроме Леро, как по команде отступили на несколько шагов. Я не видела, когда он успел переодеться, но наш храбрый Леро уже стоял в полном самурайском доспехе на краю сцены со своей дубиной наготове, желая бросить вызов Стражу.

— Нашел тебя! — голос Кости звучал не сдержанно, почти истерично.

— Уведи их, Кэбо! — крикнул Леро не оборачиваясь.

— Вперед! — завопил голос Кости так, что стены театра сотряслись от вибрации, и даже сам Леро еле устоял на ногах.

И по команде, ломая двери, ведущие в зал, ворвалась ревущая и гогочущая толпа… Картофелин? Их было, наверное, больше тысячи. Они быстро заполняли зал, размахивая палками и кулаками. Выкрикивали: «Хватай их!» «Вяжи!» «Попались, мелкие!» Но во всей этой толпе мое внимание привлекла одна одноглазая картофелина, которая вошла в зал вальяжно, на правах победителя, размахивая мечом и не отрываясь, с ядовитой ухмылкой, смотря на меня.

— Ган! Тот одноглазый. Но как? — удивилась я.

— Хозяин, мы нашли ее, мы выследили ее! Она ваша, Император! — закричал громче толпы этот Ган-одноглазый, указывая на меня, при этом не переставая ухмыляться.

— Где задний выход? — крикнула я, хватая Иту и Кэбо, которая выглядела очень воинственно, за рукав. И я поняла — она хочет сражаться и не может бросить Леро.

— Там! Под лестницей поворот налево и прямо! — махнула рукой Кэбо куда-то за кулисы.

— Нет! Покажи ей! — рявкнул Леро, уже принявший неравный бой с десятком картофелин, что забрались на сцену и окружали его.

— Черт! Пошли! Шевелитесь! — выругалась Кэбо и понеслась за кулисы.

Она кинулась вглубь кулис, мы за ней, ведь я все еще тащила растерянную Иту за собой.

— Они убегают, господин! — закричал Ган-картофелина, кидаясь за нами.

В какой-то момент я обернулась, чтобы узнать, что с Леро, и пожалела, что не могу помочь ему. Размахивая дубиной, он то и дело отправлял одну за другой картофелину в полет по сцене, но на него со спины уже накинулись трое и как могли лупили его палками или пытались сдернуть доспех. Но все же Леро опередил одноглазую картофелину и возник перед ней внезапно, дал резкого и сильно пинка в грудь, от чего Ган согнулся и упал под сцену.

И тут Леро накрыла гигантская ладонь стража, и больше я ничего не видела.

Мы свернули в один из коридоров. Кэбо вела нас уверенно и быстро, и вот уже я заметила сиротливую дверь из черного дерева, что почти маскировало ее под черные стены коридора. Кэбо на бегу достала ключ, одним движением отворила дверь и вытолкнула нас с Итой наружу.

— А как же вы?! Эти стражи беспощадны! — выкрикнула я, придержав рукой дверь, пока Кэбо ее не закрыла.

— Не волнуйся за нас! — голос Кэбо звучал ровно и спокойно. — Вот, возьми! Они тебе пригодятся, когда придет опасность, — она протянула мне колоду карт, на лицевой стороне которых были нарисованные те самые огненные светлячки, что устроили пожар, сама же колода была аккуратно скреплена резинкой.

— А как? — я повертела колоду в руках.

— Просто покажи ее врагу и скажи: «Парни, кушать!» А дальше наслаждайся шоу, — и тут Кэбо подмигнула мне и, улыбнувшись, грубо толкнула в грудь.

Мои пальцы разжались, раздался громкий хлопок, и дверь закрылась. А потом дверь быстро стала отдаляться от меня в тень переулка, в котором мы оказались, и секунду спустя исчезла в темноте.

Мгновение я еще стояла как вкопанная, ничего не понимая, а потом с силой пнула первое, что попалась мне под ногу. Мне бы сердиться на Леро и Кэбо, но я не могла. Я понимала, что ценой, быть может, своих жизней они спасли меня и Иту. Я снова попыталась дать выход злости и на этот раз ударила кулаком о стену. Было слишком больно. Но это помогло.

— Идем, Ита! — произнесла я уже спокойным голосом. — Покажи мне дорогу.

И Ита показала, без лишних слов привела меня к неприметной двери, спрятанной между домами, вокруг которых кипела призрачная жизнь. Щеколда на двери поддалась сразу, даже не скрипнула, и на меня пахнуло влажной прохладой. Каменные лестницы вели вниз, во тьму.

«Да что ж делается?! Ну почему опять темнота?!»

Я задержалась на мгновение у входа, подумывая, что нужно бы раздобыть хоть какой-нибудь источник света, чтобы не блуждать там, внизу, на ощупь, но Ита меня опередила. Извлекала из-за пазухи золотую бабочку и сказала, что это подарок Леро для того, чтобы она освещала нам путь. Сказала так живо, и мне показалось, что вот вернулась прежняя Ита, и я, быть может, услышана и прощена, даже хотела улыбнуться, так мне стало приятно на душе. Но Ита как сказала, так и замолкла. Подула на бабочку, вытянув маленькие губки в трубочку, а бабочка и ожила, захлопала крыльями, разок облетела вокруг нас, да и устремилась в темноту, как будто знала, куда лететь. Я последовала за ней.

И знаете, спускаясь вниз, в темноту канализации, я совсем не чувствовала страха. Более того, во мне бурлила странная злоба. Я чувствовала, появись сейчас передо мной любой страшный монстр или злой дух, я вмажу ему в челюсть правой, да и пойду себе дальше, как будто ничего и не произошло. Странно я тогда себя чувствовала: шла за бабочкой к возможному окончанию моего путешествия, и меня раздирали противоречия.

Ну вот зачем Леро и госпоже Кэбо надо было жертвовать собой, пытаясь меня спасти? Ради чего? Кто я для них? Диковинка, человек, который по собственной глупости попал в их мир, и они просто решили поиграть с ним от скуки. Я думала и думала. Конечно, я тут же припомнила слова Кэбо о том, что я что-то значу, о том, что я особенная.

«Какая я особенная? Что во мне не так? А они носятся со мной как с писанной торбой».

Я пинала под ногами маленькие камешки на пути, а те с глухим стуком улетали куда-то в темноту.

Мои мысли отвлек странный скрежет, будто где-то что-то металлическое терлось друг о друга, а потом вдруг заклацало — и давай опять тереться. Мы как раз выходили на перекресток подземных тоннелей, бабочка полетела влево, а звук доносился справа. Я остановилась и прислушалась. Звук стал четче, но темнота скрывала источник звука. И мне бы не обращать на него внимания: мало ли какой дух облюбовал себе обиталище под землей, и теперь скрежещет по туннелям, пугая всех подряд, но что-то было в этом звуке такое, мимо чего я не могла просто так пройти. Одними пальцами поймав бабочку, которая даже и не пыталась сопротивляться, я пошла в правый проход, прямиком на источник звука, просвечивая себе дорогу. Света от нее было достаточно много, и я уверенно шла на звуки, разгоняя тьму туннеля.

Шагов через десять свет наконец выхватил силуэт того, что издавало звуки, и я остановилась, пока не решаясь подойти ближе. Как бы сказать… Это оказался скелет! Самый настоящий человеческий скелет, который сидел на корточках и активно выковыривал острыми кончиками костяных пальцем камни на полу. От того, что кости его от такой позы почти лежали друг на друге, и потому, что его занятие проходило достаточно активно, и издавались эти звуки. Я совершенно не удивилась, что встретила тут скелет, так же бы не удивилась, встретив тут крокодила Гену или Чебурашку, потому что в таком городе, с таким разношерстным и разномастным населением, чем черт не шутит. Да кто угодно мог заползти в тоннели под землей ради своих только одному ему известных целей. И еще был момент, осознав который, я решила пойти на контакт — скелет, по крайней мере, не пытался меня съесть или напасть, что безумно меня радовало.

— Эй! — я решила потревожить его.

Никакой реакции. Скелет все так же очень активно продолжал ковыряться пальцами в грязи.

— Привет! — повторила я.

А вдруг он глухой, как бы странно и каламбурно это ни звучало.

Снова ноль реакции.

Сделав еще два шага вперед, я уже была на расстоянии вытянутой руки до костяного плеча, и рука моя сама, словно бы повинуясь чужой указке, потянулась к нему.

— Привет! Я Черная! — мой голос слегка дрогнул, когда до кости оставалась какая-то пара сантиметров. Я надеялась, что он не решит оттяпать мне руку, иначе я бы не успела среагировать.

— Эй…

Кость показалась мне теплой на ощупь, когда мои пальцы коснулись ее. Тут вдруг ковыряние в грязи резко смолкло, кости перестали скрежетать, скелет резко развернулся на меня, от чего я упала и выронила бабочку. В следующее мгновение пустые глазницы черепа оказались прямо перед моими широко распахнутыми глазами, и непонятно было, смотрит ли он на меня или через меня. Рот его, полный тупых белых зубов, начал медленно открываться, как будто он хотел что-то сказать, но тут краем глаза я увидела летящую на него Иту. Ее глаза сверкали яростью, а рыжие волосы на голове стали дыбом. Скелет успел отпрянуть назад в последний момент и тоже плюхнулся на задницу. Ита встала между мной и ним и, словно разъяренная лисица, шипела и скалила острые зубы. Я не специалист по определению эмоционального состояния скелетов обыкновенных, но в тот момент он испугался, потому что лихорадочно задрыгал ногами, пытаясь отползти от Иты подальше, и прикрывал лицо костлявыми руками, а затем, видя, что Ита не собирается на него нападать, быстро встал на ноги и побежал прочь, чуть ли не спотыкаясь на каждом шаге. Клацанье быстро удаляющихся костей еще некоторое время эхом разносилась по туннелям, а затем стихло.

— Спасибо, Ита! — проговорила я, все еще сидя на заднице.

Ита не ответила. Только выпрямилась, держась за голову, словно бы ее только что огрели палкой и отчего теперь жутко болела голова. И я думала, уже не ответит, но когда она проходила мимо меня, вновь направляясь за улетающей бабочкой, я услышала или мне показалась, но Ита просто кашлянула: «Не за что!» Еще несколько мгновений я сидела в грязи и размышляла над тем, что произошло, потом быстро вскочила, отряхивая руки, и последовала за светом.

В самих туннелях в этой темноте нас преследовали только звуки. Странные, иногда пугающие звуки, иногда веселые и от этого еще более пугающие. Иногда казалось, что этот самый пугающий звук ждет нас за поворотом, и ноги отказывались туда идти, тогда как бабочка, словно ей было все равно, летела себе мерно вперед. И когда мы всё-таки подходили, звуки тут же исчезали, и не было ни зловещих силуэтов, ни теней, расползающихся по стенам, а звук просто прекращался и исчезал, будто его и не было вовсе. Да, страшно было и порой невыносимо, но, вопреки моим опасениям никто на нас из темноты не набрасывался и не пытался нас разорвать когтями или съесть. Только звуки.

Стражи, про которых упоминала Ита, появились не неожиданно, а медленно, словно бы давая себя разглядеть, стали просачиваться между камней, стекать с потолка и бурлить, подобно кипящей смоле. А когда черная жижа растеклась, прилипнув к стенам и образовав на полу лужу, раскрылись, как по команде. десятки, а то и сотни глаз с маленькими красными точками зрачков на молочно-белых глазных яблоках, и они смотрели не отрываясь. И все! Наверное, они бы показали, на что способны, если бы мы были безбилетными зайцами, и тогда бы эти внимательные «кондукторы» показали бы нам на выход. Однако я все же оказалась в одном права: когда эта жижа, смотрящая на меня, подползла ко мне, некоторые глаза расступились, давая место вырасти трёхпалой руке, которая беззвучно раскрыла передо мной ладонь. Я не сразу сообразила, что это существо от меня хочет, потому что была совершенно поражена им, и пыталась понять, в какой из множества глаз мне стоит смотреть, пока трехпалая рука требовательно не помахала длинными пальцами. И только тут я всполошилась и быстро полезла в складки моего кимоно за билетами.

— Меня и ее! — я мотнула головой и одновременно показала за спину большим пальцем, указывая на Иту.

Трехпалая рука поднесла билеты ко множеству глаз; одни рассматривали блестящие бумажки, видимо, проверяя, не подделку ли им подсунули, а оставшиеся глаза продолжали пристально смотреть на меня. Затем, совершенно неожиданно, из черной жижи вылезла огромная пасть, с алым языком, полная больших белоснежных зубов, и живенько проглотила наши билеты. Пару секунд жевала, а потом выплюнула себе на ладонь две узкие полоски такой же блестящей желтой бумаги.

«Корешки от билетов», — подумала я, хмыкая про себя.

Когда рука протягивала мне два корешка, брать их после того, как они побывали в ее пасти, мне как-то не хотелось, но после секундного колебания я взяла их кончиками пальцев. Прежде чем исчезнуть, трехпалая рука указала пальцем куда-то дальше в глубь коридора, а потом исчезла, снова впитавшись в щели между камнями.

Долго идти не прошлось. За следующим поворотом оказалось деревянная дверь, и после моего легкого нажима без скрипа отошла в сторону, открывая нам с Итой проход в большую пещеру.

И вот это, я вам скажу, было зрелище. Когда мы вошли под своды пещеры, то оказались на большой зеленой лужайке, которую освещали бумажные фонари, что свисали с ветвей деревьев, которые в свою очередь росли прямо из стен пещеры. И везде, везде на лужайке росли цветы, совершенно разнообразных форм и оттенков, причем такие, которых я в жизни даже не встречала. В паре десятков шагов впереди был вертикальный уступ, который уходил в воду озера, гладь которого мерцала звездным светом и была совершенно недвижима, так что я сначала приняла ее за лед, хотя в пещере не было холодно. Но то звездное мерцание на глади оказалось простым отражением той искрящейся красоты, что раскинулась высоко на куполе пещеры. Свисающие кристальные сталактиты были покрыты мириадами больших, средних и маленьких звездочек, которые мне показались алмазами. Повинуясь своему любопытству, я сняла обувь и уже босиком вступила на мягкую влажную траву, которая вместо того, чтобы холодить мне ступни, наоборот, согревала их. Ита проделала то же самое, и на некоторое время с ее лица исчезли безразличие и холод. Глядя на нее, я улыбнулась сама.

Пройдя по траве так, чтобы не наступить на красивые цветы, я подошла к уступу. Каково же было мое удивление, когда в черной воде над краем озера отразилась я: грязная, растрепанная, в порванном в сказке кимоно, и я пожалела, что увидела себя такую.

В дальнем конце пещеры, на другом конце большого озера, я услышала четкий всплеск. Подняв глаза, я увидела, как мягкое желтое свечение быстро расползалось вширь, увеличивалось в размерах. Я отошла назад от края, так как подводное свечение быстро приближалась со нарастающим звуком весенней капели. И не успела я отбежать подальше, как из воды прямо передо мной выросла ну просто огромная голова, за ней плечи и две руки, которые тихо легли на уступ. Это была женщина, невероятно красивая, такая же красивая, как и Широ. И она оказалась так близко от меня, что я смогла заметить, как чиста ее кожа, будто бы завернутая в шелка, как изящны ее миндалевидные глаза цвета воды с кораллового атолла, бархатные ресницы, открытый прямой лоб без единой морщинки, маленький носик, слегка пухловатые щеки, которые, как мне показалось, идеально созданы для поцелуев, нежный подбородок и тонкие прямые губы, от которых просто невозможно было отвести взгляд. Длинные пальцы рук с ухоженными ногтями.

— Здравствуй! — ее указательный пальчик вдруг легонько, даже нежно ткнул меня в кончик носа, от чего я вышла из ступора. — Проснись.

Когда она улыбнулась, у меня в душе словно бы расцвела роза, а голос звучал, как звучала бы моя скрипка, если бы сами боги делали ее.

Мне стыдно было предстать перед очами столь прекрасного духа в таком убогом виде. Я зарделась. Она заметила и сказала:

— Не стыдись меня, Саша! Грязь с твоих рук можно отмыть. Одежду привести в порядок. Я же вижу твою внутреннюю красоту, и мне этого достаточно.

— Вы только что назвали меня по имени?

Она хохотнула так легко и весело, словно зазвенели те самые стеклянные колокольчики в доме старика-сказочника.

— В этом нет ничего сложного, — сказала она.

Я хотела было возразить, сказать, что все называют меня «Черная», потому что не могут выговорить мое имя, так как оно звучит непривычно для обитателей, но не стала. Мне казалось, что я и без этого могу наговорить лишнего.

— Я… — начала я, попытавшись с ходу перейти к делу, но запнулась, почувствовав в который раз, что невежливо будет так начинать разговор.

Но она меня спасла.

— Я знаю, зачем ты здесь, — проговорила она мягко. — Ты хочешь вернуться домой, верно?

— Да! — слова сорвались с языка.

— Я понимаю твои чувства, — сказала она, и вдруг я услышала негромкий всплеск воды. — Я…

Любопытство оказалось слишком сильно, и я, сама себе не веря, показала останавливающий жест, заставив ее замолчать. Замолчать, вы понимаете? Я заставила могущественного духа умолкнуть!

Я заглянула за эту огромную голову, потом еще и еще, пока за краем ровных, длинных и черных как смола волос не увидела посередине пруда хвост, торчащий из воды. Она все время наблюдала за мной, растягивая губы в загадочной улыбке.

— Вы русалка?! — от удивления я присела.

— Ну, не совсем… — хихикнула она.

И я глазом моргнуть не успела, как огромная голова, руки и тело, что скрывалось под водой, преобразились. Сейчас передо мной стояла ее уменьшенная копия человеческих размеров, в прекрасном лазоревом кимоно. Вышитое на подоле огромное солнце разметало прямые лучи, которые золотыми кончиками почти касались воротника.

— Могу и так, если тебе так больше нравится! Меня зовут Таиекэ-сама! — и она поклонилась.

Из моего рта вместо ответа посыпались нечленораздельные мычания, потому что я была так ошарашена этими метаморфозами, но мне больше понравилась русалочья форма. Она смутилась. Я поспешила закрыть рот ладонью.

— Я понимаю, что могу шокировать, но разве ты уже не переживала такое раньше, когда только прибыла в этот мир? Ответь.

— Переживала, — честно ответила я. — Но не перестаю удивляться, и только могу догадываться, что еще скрывает этот мир.

— Так оставайся! — сказала она, а меня будто ударили по голове тяжелой дубиной. Я замялась. Опустила глаза. — Или уходи.

В этих ее словах не было укора, презрения или ненависти, не было разочарования во мне как в личности. Она не пыталась вызвать во мне чувство вины. Таиекэ просто говорила.

— Я знаю, ты боишься. Ты столько пережила, — госпожа-русалка сделала шаг мне навстречу, что не смог бы сделать другой человек. — Ты устала и хочешь отдохнуть. И в этом нет ничьей вины. Такой у нас тут порядок, отличный от твоего мира, — она подошла и положила руку на мои грязные, растрепанные, черные волосы и слегка их еще взъерошила. — Я могу тебе помочь; все, что тебе нужно сделать, это прыгнуть в воду.

Мы подошли к неподвижной глади. Я снова посмотрела на свое отражение в воде, но уже не увидела потрепанную замарашку, а увидела себя такой, какой была до того, как попала в город, до того, как встретила Костю: счастливую, задумчивую и мечтающую о большой любви.

— Только сделай шаг, и ты проснешься в своей постели. Ты поверишь, что это был сон. А когда пойдешь пить чай, то и сон позабудется. Не будет ни Кости, ни страха, ничего не будет. Только. Один. Шаг, — она говорила так спокойно и в то же время так заботливо, как сказал бы самый близкий друг.

Озарение пришло быстро. Что греха таить, если бы я тогда прыгнула, то сейчас бы не рассказывала вам, девочки, эту историю. Скажем, что меня спасли все. Все сразу! Воспоминания о них, кто стоял за меня, кто помогал мне, пронеслись в моей голове словно молния, которая ударила в сердце.

Ита, Леро, Кэбо, Широ, госпожа Чиаса, Ниока — кем бы я стала в их глазах, даже со стертой памятью. Нет, это было не чувство вины, это была странная, спонтанная сила, льющаяся из глубины доблесть, мысль о том, что я могу, что я справлюсь, что я не боюсь.

Ее рука еще лежала у меня на плече, словно раскаленный прут.

— Нет! — я отрицательно замотала головой. — Еще столько вопросов… Я поняла с большим опозданием, что ради меня жители города рисковали собой, даже не зная меня. Кто-то прошел со мной по стеклу, — я посмотрела на Иту, что стояла далеко позади. — Я хочу быть уверена, что после моего ухода их жизнь будет спокойной и радостной. Натворив здесь столько бед, я просто обязана разобраться во всем. Иначе будет не по-человечески.

И будь я проклята, если сразу не заметила, что в глазах этой волшебной русалки проступила слеза.

Резко развернувшись и бормоча себе под нос как заведённая, я направилась к Ите. Я должна была расставить все точки над «i». Я упала перед ней на колени, примяв красивые цветки, протянула руки, обняла, прижала к себе. Взгляд Иты изменился от моих действий.

— Прости меня! — говорила я без тени сомнения, лжи или неуверенности. — Я подвела тебя. Я поддалась страху, отчаянию и эгоизму. Ты и вправду моя подруга, а подруг не бросают и не обманывают. Я не могу тебя вот так оставить после того, через что мы прошли! Простишь ли ты меня, Ита? — и еще сильнее прижала Иту к себе.

Мгновения шли слишком долго. Мучительно тянулись, словно жесткая резина. Я уже начала думать, что мои старания напрасны, но вдруг маленькие ручонки девочки-лисички поползли вверх по моим плечам, схватили меня за голову, резко сдавили. Я подумала, что она сейчас оттолкнет меня, разочарованно посмотрит и уйдет. Но тут Ита зарыдала так пронзительно и отчаянно, что я даже испугалась. Чуть позже я поняла, что так она выплеснула в одном импульсе все свои переживания и обиды, освобождая место для любви.

— Конечно! — с надрывом сказала Ита, когда ее слезы обильным потоком залили мне плечо. — Я прощаю тебя!

И тут уже не удержалась и я, тоже пустила слезу.

— Я рада, что ты выбрала другой путь! — спокойно проговорила русалка, когда мы обе вытерли слезы. — Саша, Ита, поскольку вы теперь решили для себя этот непростой вопрос, то путь ваш отныне станет еще тяжелее, потому что теперь судьба города в твоих руках, Черная!

Я поднялась. Она назвала меня «Черная», и произнесла это так официально, будто обращаясь к супергерою, от которого действительно ждали помощи. Супергероем, конечно, я не стала, и мне было немного жаль этого. Придется действовать как обычный человек.

— Судьба города? Почему? — ответила я с претензией на возможную ошибку, но Таиекэ посмотрела на меня, сдвинув брови, без малейшей тени того, что эта дух-русалка ошиблась.

Мне стало не по себе. Я сглотнула.

— Ты носишь его в себе! И только поэтому ураган событий будет закручиваться вокруг тебя, Саша.

— Ношу кого? — спросила я, ни капли не понимая, что она имеет в виду.

— Ключ от города, — без предисловий и витиеватых фраз заявила русалка.

Хотя даже и после этого я ничего не поняла.

— Какой ключ? — спросила я слегка раздраженно, потому что эти непонятки начали выводить меня из себя.

Вмиг Таиекэ растаяла и появилась в шаге от меня, и вот уже она стояла передо мной и смотрела на меня испытующим взглядом.

— Знак на твоей спине.

Таиекэ махнула рукой, словно раскрывая в пальцах невидимый веер, и рядом с ней в воздухе, будто воздушный шарик, надулись три самых настоящих зеркала без оправы. И мне бы в тот момент удивиться такому волшебству, но я уже начала привыкать к чудесам. Я приспустила кимоно перед зеркалом и заглянула через плечо; все мои мысли оказались спутанным клубком, когда я увидела ту самую злополучную татуировку. Толстые и тонкие линии, завитки, похожие на распускающиеся цветы, и знаки, и иероглифы. Если бы я когда-нибудь захотела набить тату, я выбрала бы именно эту.

Ита тоже удивленно рассматривала мою татушку, явно видя ее впервые, и из-за своего любопытства стала тянуть ворот моего кимоно вниз.

— Во дела! — протянула я задумчиво, накидывая кимоно на плечи. — Как она оказалась там?

— Что ты помнишь из того, когда Костя показывал тебе сферу? — произнесла русалка, снова слегка взмахивая рукой, и зеркало снова сдулось, как шарик.

— Помню... — и я опустила взгляд, задумавшись.

Я помнила все: и боль, и слезы, и страх, и разочарование, все слова Кости, что били больнее кнута. Но что ей рассказать? И тогда я соврала:

— Я плохо помню, все как в тумане.

— Император хотел использовать ключ, чтобы открыть путь из города. Ты слышала, что он заперт в замке, — начала Таиекэ, разворачиваясь и подходя к воде. — Но ключ не захотел покориться ему и выбрал тебя в качестве защитника. Костя смог бы использовать его, только если бы убил тебя, — дух-русалка присела, опускаясь к воде, и слегка, кончиками пальцев, коснулась водной глади. По поверхности побежали круги.

— Чертова вещь решила пожертвовать мной, чтобы спастись? — мой голос задрожал от злости. — Если от этого зависит его свобода, он не отступит. Будет раз за разом пытаться убить меня! Но я не выбирала быть ключницей! Разве это честно?

Мой вопрос не застал Таиекэ врасплох, она все так же играла с поверхностью воды, то опуская пальцы в воду, то словно рисуя узоры.

— Трусы. Такие вещи всегда были трусами, хоть и обладали великой силой, но всегда хотели спастись в первую очередь сами, если не желали служить тому, кто недостоин брать их в руки. Их нельзя за это винить, это их природа.

Она встряхнула руку, придержав рукав, и капельки разлетелись в разные стороны, окропляя черную гладь, но круги от них уже не исходили.

Затем Таиекэ выпрямилась.

— Путь сюда был не из приятных. Вы, наверное, хотите есть и отдохнуть? — слова, звучащие до этого, казались так серьезны и звучали твердо, а сейчас Таиекэ уже улыбалась, и голос снова звучал как стеклянный колокольчик.

Мы кивнули не сговариваясь.

Тогда русалка хлопнула в ладоши два раза, и прямо в стене образовался вход под крышу деревянной беседки: камни с легким треском раздвинулись, и помещение беседки надулось точно так же, как и зеркало до этого.

— Располагайтесь! — она указала нам рукой на беседку, где на белых татами стоял низенький столик, полный еды, а по бокам в виде прямоугольника аккуратно были сложены шесть подушек нежно-кремового цвета. — Я пока распоряжусь насчет чая.

Мы прошли под двумя большими бумажными фонарями, что освещали крыльцо у беседки, не забыв снять у порога обувь. Ита сразу набросилась на еду, а я… Я не спеша прошла к столу и спокойно села, тупо уставившись на тарелки с рисом, мясные нарезки и всевозможные фрукты и ягоды. Есть не хотелось, мысли витали там, вокруг тату на спине.

— Не пытайся понять сейчас, Саша! — рядом вдруг зажурчал, как лесной ручеек, голос Таиеко. — Ты поймешь, дай время. А сейчас выпей чаю, и я расскажу тебе о Городе из Лепестков Хризантемы.

Я приняла из ее рук маленькую чашку, сделала глоток и обрадовалась тому, что Таиеко принесла мой любимый чай с мятой.