file#5: День рождения капитана Хикса (джен)

И Иван принялся рассказывать.

О том, как на газон Кукуевского дома-интерната для детей погибших звездоплавателей в один сентябрьский день опустилась маленькая капсула, космический корабль в миниатюре. Единственным пассажиром капсулы был младенец, не старше одного месяца от роду. На капсуле было написано только одно слово — «Иван». Так малыша и назвали.

Рассказал, как в шестнадцать поступил в астронавигационную школу, как закончил ее через четыре года и отправился на Луну, в главный космопорт Земли, чтобы найти корабль, который возьмет молодого штурмана-хьюмена на стажировку.

Поведал, как он уже отчаялся попасть к звездам, никто не хотел его брать, — уж очень тело человека хрупкое, подверженное травмам, а по многим меркам и прихотливое, если оно не модифицировано с помощью генной инженерии.

Желающих возиться с таким нежным членом экипажа не находилось. Ни панцирники с Веги, ни гноррги, ни даже готовые удавиться за лишний кред пейсаты с Меноры брать к себе Ивана не хотели.

Рассказал, как встретил покойного ныне Чарльза Форда, как помог тому в деле с похищенной принцессой Маиррэ и как стал стажером на «Ежевике», космическом перевозчике.

Потом, согревшись очередной порцией чая, поведал о духе, пэри, энергоинформационной сущности, девчонке, обитающей в их супертраккере, и как она волей случая стала владелицей корабля и компании [1].

Рассказал о трагической потере капитана Хикса, об идее хозяйки подарить ему собаку, коей предстоит погибнуть в космосе, на орбите Земли, через пятьдесят лет. Не забыл сказать о том, как они столкнулись со страшным черным дисколетом, как прыгнули во времени и вызвали взрыв в тунгусской тайге.

Петр Васильев слушал внимательно, не перебивал, задавал уточняющие вопросы, по-военному четкие и всегда по делу.

— …Поэтому нам нужно достать семьдесят тонн золота, чтобы произвести ремонт корабля и, вернувшись в тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год, спасти Лайку. Затем отправиться на Стиклтук, успеть к окончанию отпуска остальной команды и капитана, — завершил Ваня свой рассказ.

Васильев посмотрел ввысь. Небо уже было лазурное и чистое, тучи и облака вчерашнего ненастья унесло еще ночью. Солнце давно взошло над горизонтом, и его еще мягкие, утренние лучи пробивались сквозь листву и бросали блики на стол, на стволы деревьев и на лица людей. Костер погас, лишь курились две особо упорные головни.

— Да… если бы я такую историю кому наплел, то за мой рассудок и медного гроша не дали бы, — покачал головой Васильев. — Если, конечно, только господину Герберту Уэллсу ее рассказать… — Он запахнул чудом сохранившийся башлык, утро было немного прохладным.

— Можно подумать, что это все бред моего больного воображения, а сам я давно уже валяюсь на койке в чахоточном бараке… — задумчиво добавил Васильев. — Но есть одно «но». Даже в самом горячечном бреду мне не пришло бы в голову, что из далекого будущего будет отправлен огромный космический корабль, чтобы спасти какую-то дворняжку. Тут уж увольте! И никакой магнетизер такого мне внушить не в состоянии. Это настолько нелепо, что я тебе безоговорочно верю, Ваня.

Петр вскочил, опрокинув легкое кресло, и принялся нервно мерить пятак уже достаточно вытоптанной земли:

— Но позволь! Четыре с половиной тысячи пудов золота! Ты точно уверен? Вы там что, из золота новый корабль хотите отлить?

— Есть такие миниатюрные роботы… наниты. Ну, это машины, мелкие, меньше любого микроба. Если дать им задание, то по специальным чертежам они могут произвести почти любую деталь корабля. Но в качестве сырья им потребно золото. Тут уж ничего не поделать, — развел руками Иван, — не я это придумал.

— Да уж, с золотом будет проблема… это для вас золото — сырье, типа древесины или железа. В наше время золотишко и есть мерило всего. Можно сказать — дороговизна в чистом виде. Тут надо хорошенько, обстоятельно подумать...

Сидеть надоело. Они решили размяться и прогулялись к берегу недалекой Ладоги. В воду, к сожалению, войти не удалось — от нее отделял обширный, илистый, заросший камышами участок. Камыш простирался вдоль кромки воды в обе стороны, насколько хватало глаз. В небе горланили чайки.

— А как на Земле живут другие народы? — спросил Васильев, когда они повернули обратно, к лагерю. — Ты вот давеча сказал, что летел в Петербург, ибо он столица планетная. Неужто правы оказались господа славянофилы, и только Святая Русь в неповторимости своей — спасительница от иудео-масонского заговора, пантюркизма, пангерманизма и «жёлтой опасности»?

Вновь настал черёд растеряться Ивану, от обилия непривычных терминов в мирах друг друга почти все время кто-то из собеседников находился в некой прострации, исключая тот случай, когда они обсуждали женщин. Как выяснилось, за последние четыре тысячи лет в этом вопросе мало что изменилось. Сии создания так и остались загадочными, непредсказуемыми, и этот предмет беседы обладал неизбывной и равной манкостью для двух бобылей разных времен. Но как только начинался разговор более конкретный, в прострацию уходили то один, то другой, а порой и сразу оба, но не оставляли попыток объяснить и понять. Иван, наморщив задумчиво лоб, выдал:

— Жакуй после окончания курсов судового врача нам много разных историй из старины рассказывал, у них даже предмет отдельный был «История трансгалактической медицины от докосмических древних веков до новейшего времени». Я, Петь, точно не помню когда, но победили опасность жёлтой лихорадки… давно уже… Заговорами старушки в деревнях лечили... вроде бы… А вот про те две болезни с «пан-измами» я даже не слышал, справились ученые, наверное...

Право и очередь оторопеть перешли к Васильеву, и он не стал отлынивать, застыл внезапно, а затем вдруг как-то тоненько всхлипнул и громко раскатисто захохотал. Смех затянулся, не прекращался, рвал легкие нехваткой воздуха, и Пётр вдруг испугался, что исцеление ему пригрезилось. От этого испуга хохот перешел в иную тональность и более всего уже напоминал надсадные хрипы, но сил остановиться не было. Только когда Ваня, крепко схватив за плечи, с силой несколько раз встряхнул его, Петру удалось остановить рвущиеся изнутри звуки, уже совсем не похожие на признаки веселья.

— Спасибо, — выдавил из себя Васильев, тяжело переводя дух. — Видать, не так уж спокойно и легко я все твои рассказы принимаю. Однако, похоже, смехом некая дурь из нутра моего вышла… Но, — хмыкнул он, снова ощущая нарастание приливной волны нездорового хохота и борясь с ней, — пожалуй, сравнение идей с подведенной философической базой и хворей, что знахарки пользуют, это свежо и забавно. У нас в России сейчас сильны позиции господ славянофилов, это те, что считают только нашу родину обладающей духовной мощью, способной объединить и возглавить всё и всех. «Союз русскаго народа», «Союз русских людей», «Союз Михаила Архангела», и других, подобных им, немало. Я, признаться, с интересом читал статьи господина Дубровина сотоварищи. Конечно, лестно думать, верить и рассуждать о светозарной избранности своей родины, но должно ли патриотизму вырождаться в идеи шовинизма? Хотя масса людей, и офицеров немало среди оных, находит эту форму даже привлекательней. Но, Ваня, я бы рад их поддержать, да уж больно непримиримая и категоричная у них позиция, и, мол, лишь они ведают, что для народа здорово и благополучнее. И про богоизбранность люда русского православного твердят с непрестанностью и упорством, не уступающим вере в ту же собственную богоизбранность другого народа. Знаешь, мне вот только подумалось, может потому так и сильны антисемитские настроения, что в вопросе близости к Отцу небесному евреи с нами, православными, спорят истово... Прости, прости меня, Господи! — горячо, но несколько неожиданно для Ивана воскликнул Васильев, сопроводив обращение взглядом вверх и мелким рисунком креста, лишенным, однако, суетливости. Помолчав и, видимо, решившись, он продолжил: — До того ведь доходят, что свершившееся наконец восстановление справедливости в деле Дрейфуса — позоре не только Франции, общем позоре — совершенно ненужным и невместным считают…

— Хм… Ты, друг Петр, извини, но я почти ничего из слов твоих не понял, и никак не соображу о каких богах, избранностях и народах ты толкуешь… У нас на Земле только один народ и есть.

— Это как? — удивился подпоручик. — Куда же все остальные подевались? Немцы, англичане, басурманы разные?

— Кто хотел, тот давно улетел. Как только был открыт способ полета к звездам, на Земле началась форменная лихорадка. Почти всё население за пару сотен лет свалило на другие планеты, благо их оказалось достаточно, хватило всем и еще даже осталось. А те, что остались, стали зваться просто землянами, земляками. Так что, земеля, другие народы — это народы других планет.

— Просто земляне... — с неким скепсисом протянул Васильев. — Что, и войн меж землянами разных… стран… В смысле… между землянами разных… континентов?..

Ваня с лёгкой ехидцей улыбался, с увлечением слушая чужие попытки сформулировать мысль.

— Э-э-э… полушарий?.. — голос Петра неуверенно затих.

— Войны? Бывают, конечно. Мы, помнится, сколотили в интернате команду по кваке и целый год выносили пацанов из Северной Америки, пока ребятки из Азии нас не сделали. Они вообще как читаки гамали, и пришлось сервак менять...

— Э?.. Да-с. Весьма познавательно… Скажи хотя бы, перенаселена в твое время Земля, как предсказывают в газетах?

— Когда все желающие улетели, стало так тихо и спокойно… Просторы огромны, население невелико. Но тем, кто не больно уж рвался покорять дикие миры, нашлось немало дел и на старушке Земле. Немногочисленным оставшимся представителям земных народов пришлось объединиться — ведь им был дорог родной край, и они не променяли его на чужбину... Если только когда в отпуск съездить, на планеты олл-инклюзив, или на планеты вечного лета, где бронзовокожие красотки и красавцы одеты лишь в не слишком целомудренные цветочные ожерелья… Отдохнуть, развеяться иногда нужно и суровым жителям «колыбели человечества».

— Да уж… Понимаю. Я тоже, до того как подцепил чахотку, бывало, заезжал в одно прелестное местечко, к мадам Фифи…

— Во-от... Постепенно Землю привели в порядок, мусор убрали, восстановили все, что было поломано, вырублено и загублено, животных диких развели… Разных. И вымерших по вине человека тоже. Белых китов, ламантинов, сельдь… Ученые нашего времени, генжинеры, могут по сохранившейся косточке возродить любое существо. Правда, останки не всех животных удалось найти. Некоторых пришлось по старинным описаниям воссоздавать. Тасманского волка, например, или единорогов. С горынычами чертовски много пришлось повозиться...

— С кем?!

— Со змей-горынычами. Это трехглавые драконы, питаются палой древесиной. У них пищеварение такое, что иногда из пастей пламя вылетает, из ноздрей — дым. Ну и намучались с их реконструкцией! У нас жил один горыныч на территории интерната. Ох и хитрый был, подлиза. Кирюхой звали.

— Чудны дела твои, господи! — перекрестился Васильев. — Ну, и как сейчас на Земле-то?

— Хорошо. Аккуратно, ухоженно. Земля сейчас планета-заповедник, исторический туристический центр… Погоди минутку, вызывают, — Иван поднял очи долу, прислушался к только одному ему слышимому голосу. Потом перевел взгляд на Васильева.

— Это наши, с «Ежевики». Говорят, что вечером прилетят за мной на катере.

В ответ Петр Васильев лишь вздохнул печально и пожалел, что не курит, и нет у него в кармане пачки папирос. Закурил бы, ей-богу, — закурил!

Катер прибыл, как и обещал Иван, к вечеру. С неба опустилось прозрачное, дрожащее марево, какое бывает над раскаленным утюгом — если бы Иван не показал, то Васильев и не заметил бы ничего. Места для посадки из-за плотно растущих деревьев оказалось мало, и катер завис прямо над болотом.

В воздухе вспыхнули искорки, пробежали голубоватые молнии, которые вмиг очертили как бы прямо из ниоткуда возникшую летающую машину. Отключили маскировку, как пояснил Иван. Катер повис в полсажени над болотом, без видимых усилий и не издавая никакого звука.

Подпоручик окинул взглядом аппарат и восхищенно присвистнул — размером он был лишь немного меньше его несчастного дирижабля. Но, в отличие от аэростата, изготовлен точно не из обрезиненной ткани и бальсы, все говорило о прочном материале, может быть, даже какой-нибудь стали особой марки.

Хищными очертаниями и некоторыми деталями, назначение которых Петр даже не рискнул угадывать, катер напомнил подпоручику новейшие миноносцы, что недавно поступили в Кронштадт.

Аппарат развернулся в их сторону кормой, и в ней распахнулся горизонтальный люк, опустив створку прямо на грунт. Только что была створка, а стала — широкая и удобная сходня.

В темном проеме появились две фигуры в таких же одеяниях, как и у Ивана.

Васильев, отбросив приличия, вытаращился на них. И было отчего: один из пришельцев — гора мускулов, которой позавидовал бы и Поддубный, одежда тщетно пыталась скрыть бугры его мышц. Левая рука богатыря отливала металлом. Петр знал, что это — протез, Иван предупредил.

Другой прибывший был еще страннее — с виду похож на человека, но голова, лик — чисто сибирский котофей. Да и в фигуре проглядывало что-то кошачье, и походка — мягкая, осторожная.

Этот господин, ступив на землю, еле заметно дергал носом, топорща длинные, жесткие усы и, втягивая запахи, щурился на свет. Глаза его, впрочем, в отличие от кошачьих, имели круглые зрачки. Уши человека-кота были в непрерывном движении, особенно резко подёргиваясь на крики лесных птах.

— Старший механик Родригес Джакобо Казимирович, корабельный врач Жакуй Лавуазье, — представил прибывших Иван.

— Васильев, Петр Николаевич, летун Воздухоплавательной школы Его Императорского величества, — сердечно пожал руку и... — лапу? — подпоручик.

— Господин Родригес, простите мою дерзость, вы — Землянин испанский?

— Ха… — осклабился стармех, — в космосе все мы — человеки, хьюманы, как нас называют. В галактике насчитывается около девяноста двух тысяч рас, и все время продолжают открывать новые. Человечество из всего этого многообразия — тысячная доля процента. Так что мы давно забыли деление на эти древние различия по бывшим когда-то национальностям, странам и даже планетам. Люди лишь на некоторых планетах оставили рудименты нашей истории, напоминающей о старых традициях, так сказать, для самобытности и привлечения туристов. Брата-хьюмена не часто встретишь вдали от Соль. А уж вне пределов Рукава Персея… Считай, что такая встреча — это огромная удача и повод как следует надраться этанолом в ближайшем гаштете.

— Замечательно! — искренне радуясь подтверждениям слов Ивана, сказал Васильев. — Всё-таки в будущем люди стали умнее!

Затем были недолгие сборы. Родригес чем-то опрыскал все, что создал Иван, и полусфера домика, столик с креслами, вся странная посуда — все это превратилось сначала в прозрачную студенистую массу, а потом и вовсе впиталось в землю. Как будто ничего и никогда здесь не появлялось.

Только лишь костровище указывало, что еще недавно на этом месте был лагерь.

Наступило время прощаться. Петр крепко обнял своего спасителя и троекратно облобызал его по русскому старинному обычаю, к немалому смущению Ивана.

— Спасибо тебе, братец, за все, что ты сделал. В храме за вас всех Николаю Чудотворцу свечу пудовую поставлю!

— Береги себя, Петр Николаевич, — ответил Иван. — Теперь иммунитет на заразу всякую у тебя до конца жизни, но к несчастному случаю или злому умыслу иммунитет не выработаешь.

— Значит, больше никогда не свидимся? — упавшим голосом спросил Петр.

— Может, и свидимся, — ответил вместо Ивана Родригес и протянул нечто, похожее на портсигар. — Это передатчик. Заряда мало, так что зря не балуй. Если узнаешь, где можно золото раздобыть — вызывай.

— А вы как же? Без золота?

— В анабиоз ляжем. Роботов отправим золотишко в тайге мыть. Лет за триста намоют, наверное… — голос Родригеса выдал его неуверенность. Васильев расслышал, как он глухо добавил, отвернувшись в сторону: — Вот ведь попадалово…

— Друзья мои, я вам теперь жизнью обязан, — без утайки сказал Васильев. — В лепешку разобьюсь, а золото достану!

— Главное, чтобы никто о нас не узнал. Мы в историю никаким образом попадать не должны, я тебе говорил уже, — сказал Иван и шагнул на аппарель катера. — История развития землян может нарушиться, пойти не так, как должно и все полетит кувырком.

— Что ж может случиться, Иван?

— Представь, что в руки политиков попадет «Ежевика». А это значит, что скоро появится сверхоружие, которое сможет уничтожить любой неугодный народ или страну. Когда есть такая дубина, всегда находится тот, кто начинает ей размахивать. А заканчивается все одинаково — уничтожением жизни на планете. В нашей галактике полно таких миров-кладбищ цивилизаций, техника которых опередила их культурное развитие. Поэтому галактический совет запрещает передачу слишком опасных технологий отсталым мирам. Все должно развиваться гармонично, люди должны сами дорасти до новых игрушек...

— Я понял, Иван. Ну, с Богом! Честь имею!

— Что ж, до связи, Петр. Береги себя.

Створка закрылась. Катер вновь исчез, превратился в дрожащее прозрачное облако, и взмыл вверх, сразу пропав на фоне летнего северного неба.

[1] — смотри «Хозяйка “Ежевики”».