file#5: День рождения капитана Хикса (джен)

Почти нет сознания. Почти нет мыслей. Нет страдания. Нет страсти. Есть только он, Иван, — бесконечно-маленькая точка, словно Вселенная в период сингулярности. Он — нега. Он — умиротворенность. Бесконечный покой. Счастье. Счастье — это он, в чистом, дистиллированном виде. Точка, в которую он превратился, все уменьшается, сжимается, проваливается сама в себя, как выгоревшая звезда, что превращается в черную дыру.

Он падает внутрь самого себя, выходя на все новые и новые слои блаженства... Полная удовлетворенность бытием. Абсолютный оргазм, что длится часы, дни, годы...

Боль! Холод.

Сквозь сомкнутые веки — режущий глаза свет кровавого оттенка, безжалостный, как плазменная пила. Глаза не открыть, — веки склеены чем-то желеобразным, мерзким и холодным, — да и не хочется их открывать, алый свет пугает. Холод сковывает тело, хрустит кристалликами в костях и мышцах. За что? Когда это прекратится?!

Как же хочется опять погрузиться, вернуться туда… откуда его так жестоко выдернули.

«Не-е-е-т!!!» — кричит все существо Ивана. Сейчас он ощущает то же, что, наверное, ощущает эмбрион, которого выдирает из матки стальными многосуставчатыми клешнями древний абортарный бот, что ужаснул его, еще школьника, в музее истории медицины.

— Ахш-ш… — он слышит булькающе-шипящий звук, подобный раздается из темного дырчатого слива раковины, куда только что ушла вода.

Иван понимает, что этот звук выходит из него. Сглатывает мерзкий привкус во рту. Возвращаются и другие ощущения. Слуховые. Как будто в ушах были ватные тампоны, а теперь их резко выдернули. Тактильные — прикосновения чьих-то рук. Руки теплые, мягкие, но с бугорками жестких подушечек. Он узнает их. Это руки Жакуя.

— Тихо, тихо, шкипер… — доносится до него негромкий голос, почти что шепот, котофурри. С такой успокаивающей интонацией когда-то говорила с ним нянечка в интернате, когда его, трехлетнего, будил ночной кошмар.

...Иван, наконец, разлепил глаза и уставился на ботинок врача. Картинка была перевернута. Почему? Почему он все видит в перевернутом виде? Он моргнул, стараясь вернуть картинку в привычный вид. Наконец через несколько попыток все встало на свои места. Теперь Иван сосредоточился на рисунке, нанесенном на палубу, мысленно цепляясь за него, как Тесей за путеводную нить.

На выступающих частях поверхности гофрированной плиты протерлась краска и блестела сталь. А в углублениях — желтоватое, полупрозрачное желе. «Наполнитель анабиотрона растекся», — пришла мысль. «Мыслю — значит существую. Значит, пришло время просыпаться… Но как же было там хорошо. Правильно там было… Великий космос! Дай мне силы забыть об этом ощущении!»

Кукуев, опираясь дрожащими руками на палубу, стоял на коленях в анабиозном отсеке корабля. Жакуй терпеливо ждал, сжимая в руке шланг с блестящим брандспойтом на конце. Он отлично понимал, что чувствует Иван — он сам сутки назад перенес то же самое. Корабельный врач был первым, кого приказала разбудить Ежевика. Но возвращал его к жизни робот Железняк. Без излишних церемоний, строго в соответствии с инструкцией. Это было… некомфортно.

Наконец Иван задергался в конвульсиях и принялся травить анабиозный кисель, сотрясаясь, кашляя и матерясь.

Жакуй включил воду, проверил пальцем температуру — чтобы была достаточно теплой, и принялся все смывать с палубы в трап, оглаживая также тугими струями обнаженное тело шкипера. Смыть все желе, затем посадить на кибер-каталку и проводить в каюту. Железняк потом наведет порядок. После того, как будет пробужден Родригес.

Нелегко это — вернуться в реальный мир из нирваны анабиоза. Но специальный «восстанавливающий» бульон, горячий чай и несколько часов обычного сна сделают свое дело. Основная проверка будет потом — тесты, множество, соматические, но ещё больше их будет проводиться для оценки психического состояния. Анабиоз был последним средством спасения, к которому прибегают звездоплаватели, не только по причине риска погибнуть во время процедуры — она была старой и проверенной, но по непонятным для науки причинам до сих пор напоминала рулетку, правда, несчастливый шанс был примерно один к тысяче. Главное в этом деле — реакция после пробуждения. Состояние анабиозной нирваны немногие могли пережить бесследно. Побывавшие в анабиозе часто замыкались в себе, погружаясь в депрессивное состояние, словно наркоманы, мечтая и стремясь вновь оказаться в кристаллобитовом яйце анабиотрона. Такой исход грозил примерно каждому двенадцатому попробовавшему этот способ сохранить свою жизнь при крушении в космосе.

Тем временем Иван приходил в себя:

— Родригес? — просипел он.

— Еще не будил. — Жакуй облегченно вздохнул: если шкипера интересуют такие вопросы, то, скорее всего, с его разумом все будет в порядке.

— Сейчас буду его поднимать. А тебе — в каюту, отдыхать.

— А почему… — начал Иван.

— Все вопросы потом, Ваня. Ничего срочного, не волнуйся. Но есть дело. Золото. Мы можем взять сразу столько, сколько нам для ремонта необходимо.

Иван кивнул головой, Жакуй помог ему забраться на кибер-каталку и накрыл термоодеялом. После анабиоза температура помещения, какой бы она ни была, воспринимается примерно как температура в холодильнике морга.

— Ежевика? — все же спросил Иван. — Как она?

— Все хорошо. Она очень переживает за нас. Я сказал ей, что как только мы оклемаемся, то поговорим. В рубке.

* * *

Все собравшиеся в рубке были немного задумчивые, если не сказать, отрешенные и угрюмые.

Ежевика выглядела взволнованной и виноватой.

— Ребята… — сказала она, теребя в руках ленточки банта своего платья. — Простите меня, что втянула вас во все это. Я не думала, что будет так...

— Ты про что, Ежевика? — встрепенулся Иван. — Зачем ты извиняешься?

— Да, дочка, не убивайся зря, — усмехнулся Родригес. — Я лично и так знал, на что иду. Уже был опыт анабиоза. Так что…

— А я давно хотел проверить на себе действие этой штукенции, — поддержал Жакуй. — Как медику мне нужно знать, как действует на пациентов эта процедура. Вот поэтому согласился на эту авантюру. Не ради собаки же. Э… не только ради собаки... — смутился под конец фразы котофурри.

Родригес не выдержал и потрепал его за ухо. Жакуй, против обыкновения, не стал шипеть.

— В общем, так, госпожа Ежевика, — хлопнул по коленям Иван, — я как шкипер корабля приказываю отставить уныние и сопли и заняться нашими текущими делами. Не зря же ты нас вернула к жизни, хозяйка?

— Не зря… — Ежевика, наконец, слегка улыбнулась.

— Три дня назад со мной связался наш друг, Петр Николаевич. Он рассказал много интересного. За последние десять лет, что мы провели в анабиозе…

— Мы? Ты что, тоже, Ежевика? — удивился Иван. — Тоже была в анабиозе?

— Я… Расшифровала ваши альфаволны и погрузила себя в подобный вашему сон, смоделировав то, что вы ощущали… Иначе я со скуки тут с ума бы сошла! Но пробуждение оказалось… болезненным. Это состояние, оно слишком прекрасно и манит уйти в него… — хозяйка потупилась и замолчала. Потом она с досадой хлопнула ладошкой по подлокотнику, но не синтезировала звук хлопка, что выдало ее волнение. — Лучше бы я не знала ни о чем подобном!

— Понятно… То есть ты теперь знаешь…

— Да… но я продолжу, ладно? В стране, где мы сейчас находимся…

— В России, — подсказал Иван.

— Да, в России. Здесь произошли многие важные события. Во-первых, началась мировая война, и Россия вступила в нее. Во-вторых, произошла революция, и старая власть рухнула. Сейчас идет гражданская война и беспорядки, вроде тех, что были на Еллголле несколько лет назад...

— Ого! Точно, что-то такое, помнится, мы проходили по истории древнего мира, — сказал Иван.

— «Что-то проходили по истории древнего мира», — передразнил его Жакуй. — Двоечник.

— Эй, не перебивайте хозяйку! — буркнул Родригес.

— Итак, сейчас Петр находится в армии одной из противоборствующих сторон. Они проигрывают войну и собираются бежать за границу, прихватив с собой захваченный ранее золотой запас. Там около трехсот тонн примерно.

— Вот это уже интересно! — воскликнул Иван. — А как мы его заберем? Это золото, наверняка, хорошо охраняют?

— Золото скоро повезут частями по железной дороге, как раз по малонаселенным местам, и вообще от нас не очень далеко. Я смогу даже долететь на рулежных движках, только если недолго…

— Надо встретиться с Петром — сказал Иван. — Где он сейчас находится?

— В Ново-Николаевске, — ответила Ежевика. — Там сейчас расквартированы части армии Колчака, в которой служит Петр.

— Когда он выходит на связь? — глаза Ивана загорелись от нетерпения, было интересно посмотреть, каков стал Петр спустя десять лет.

— Через два часа, — ответила Ежевика. — Я договорюсь с ним о встрече.

* * *

Петр завершил дела как можно раньше, попрощался с есаулом Карским и выбрался из душного, прокуренного штаба на улицу. Уже давно стемнело, и на морозном сибирском небе проступили крупные сверкающие точки звезд. Тут и там столбами поднимался дым из печных труб. На востоке, невысоко над горизонтом, между Тельцом, Овеном и Персеем бесстыдно красовалась пышными формами мадемуазель Луна. Сегодня, двадцать пятого октября девятнадцатого года, было полнолуние.

— Эй, поручик! — окликнул его знакомый офицер, Кольцов, начальник гаража Верховного правителя. — Подвезти ли вас, Петр Николаевич?

— Отчего же не подвезти, с удовольствием прокачусь, Павел Андреевич! — он легко запрыгнул в «Кадиллак пятьдесят пять — Ви», подарок американцев адмиралу. С Кольцовым они приятельствовали давно, как два увлеченных техникой человека, и Васильев частенько оказывал помощь начгару, тем более что в последнее время его аэроразведывательная часть практически перестала существовать — аэростат требовал капитального ремонта, и нужны были реактивы для выработки водотворного газа. Васильев уже всерьез подумывал официально предложить свои услуги автороте. Мешали только виды контрразведки на его персону — он считался грамотным и верным офицером.

— Вас куда подбросить? До квартиры? — полюбопытствовал тем временем Кольцов, который сейчас сам крутил баранку — из шести человек, занятых на обслуживании «Кадиллака», только двое не водили машину — кладовщик и делопроизводитель.

— Высадите меня на пустыре, между ипподромом и кладбищем, пожалуйста.

— А вы рисковый человек, в такой глуши в это время небезопасно, — удивился начгар. — Quid te quaeris? [1] Или кого?

— Есть одна прелестница, знаете ли, — улыбнулся ему Васильев, — вдовушка, и готовит неплохо, не то что моя квартирная хозяйка.

— Indagator, invenerit sic! [2] — понимающе ухмыльнулся Павел Андреевич. — И чего меня на латынь сегодня понесло? С гимназии не вспоминал…

Дальше ехали молча, глядя на припорошенную свежим инеем дорогу, что серебрилась в свете электрических фар авто.

Через десять минут прибыли. Васильев вышел из машины, стараясь не смотреть на свет фар, чтобы глаза потом долго не привыкали к темноте.

— Поосторожней, Петр Николаевич, — сказал ему Кольцов. — Время-то какое…

— Благодарю, я всегда осторожен, — кивнул подбородком Васильев. — И у меня всегда наготове мой «маузер». Честь имею!

Машина уехала, наступила тишина, лишь слышен был раздающийся то тут, то там со дворов обывателей собачий лай.

Впереди темнело кладбище и возвышающаяся рядом с погостом старая церковь. Луна светила весьма старательно, заливая всю округу холодным светом, и видимость была превосходной.

Петр пошел в сторону церкви, стараясь не чертыхаться, когда нога попадала на замерзшее до твердости дерева лошадиное яблоко. Морозец уже начинал пробирать, заползая под шинель. Церковь приближалась, вырастала перед ним. Васильев остановился, задрал голову и посмотрел на освещенный лунным светом крест. Тот, покрытый изморозью, светился будто серебряный. Рука Петра привычно сотворила крестное знамение.

Вдруг крест дрогнул, слегка исказился и Петр снова, как тогда, над болотом под Санкт-Петербургом, увидел оптический иллюзион, будто бы клубилось облако горячего воздуха. Если бы поручик не знал, что разглядывать, он бы, скорее всего, и внимание бы не обратил на этот эффект.

Облако спустилось ниже и зависло над сугробом рядом с храмом.

Бешено, захлебываясь, залаяла собака за оградой кладбищенской сторожки, ее лай подхватили товарки из темного массива дворов, и вскоре вся округа огласилась гавканьем и воем.

В ожидании встречи сердце возбужденно заколотилось, кровь прилила к щекам: сейчас Петр вновь увидит звездолетчиков из далекого будущего! За прошедшие годы он уже стал сомневаться в реальности произошедшего с ним. Лишь только коробочка, похожая на портсигар, покрытая тончайшей и замысловатой чеканкой, напоминала о том, что все, что произошло с ним в тот далекий июльский день, было правдой…

Не в силах сдержаться, он бросился бежать к месту посадки, прямо через сугроб. Из марева впереди пахнуло теплом, и к нему из кажущейся пустоты шагнул Иван.

[1]Что же здесь можно искать? — лат.

[2]Ищущий да обрящет, — лат.