Темноводье (джен)

Сакура отцветала.

Школьная жизнь постепенно превращалась в очаровательную рутину, окончательно возвращаясь в мирное русло. Вот я с утра собираю бенто на обед, если родители снова заняты работой и маме не до того. У меня с каждым разом получается все удачнее. Вот сталкеры Киоко-чан выглядывают из-за угла, я демонстративно разминаю кулаки, а Савада будто случайно отвлекает Сасагаву глупым вопросом, слишком близко — нечаянно — оказавшись к ней. Вот несколько сомнительных личностей, которые предположительно вздыхали уже по мне — я вижу их через несколько дней выходящими из медпункта, а пропавшее бенто, точнее, коробка, лежит у нас в кабинете Комитета, будто я всего лишь забыла ее.

Скучные уроки. Вместо того, чтобы бросать друг в друга комками бумаги — страниц вырванных не напасешься! — мы поступаем проще, создавая общий чат и теперь невозмутимо набирая иногда что-то в телефонах. Чат на удивление активен — начиная вопросами про домашку и заканчивая пожеланиями спокойной ночи и доброго утра.

Веселые перемены. Обеды на крыше, споры из-за оценок, Хаято все реже дергается, его агрессия потихоньку направляется в более мирное русло. Но динамит ему все еще запрещено носить — он не слишком доволен, но Тсунаеши отдал свой первый приказ и новичок не в силах нарушить его. В принципе, Гокудера и без динамита стабильно бьет кому-нибудь в нос из бывших недоброжелателей Савады. Это не слишком здорово, но Дисциплинарный Комитет регулярно отправляет в больничку тех же парней, так что никто не обращает внимание на мелкие драки.

Шумный Ламбо и невозмутимый Реборн. Первый регулярно забегает к нам во время обеденного перерыва несколько раз в неделю, не то передать что-то от Наны-сан, не то просто от скуки. Я предлагаю сдать его в детский сад, однако отобрать у Ламбо оружие намного сложнее, чем у Хаято, так что Тсунаеши регулярно прогуливает последние уроки, отводя мальчишку домой. Иногда мы серьезно разговариваем с ним — я или Савада. Объясняем, что так нельзя, просим быть взрослее и сдержаннее. Не знаю, как он воспринимает Тсунаеши — скорее, как надоедливого старшего брата, что нудит над ухом каждый день — но к моим редким замечаниям иногда прислушивается, ведь за мной, в отличие от Савады, намного удобнее прятаться. Дечимо скорее сам не против закрыть глаза у кого-нибудь за спиной и сказать «я в домике», накрыв голову руками.

Я треплю пацаненка по густым кудряшкам, он доверчиво льнет. Однажды Ламбо спрашивает у меня, как понравиться дурацкому взрослому Гокудере, который слишком взрослый и постоянно ругается на него, ребенка. Но я не могу дать ответ. На языке вертится «сам будь чуть взрослее», но вместо этого я говорю иное — «взрослых не существует, Хаято сам такой же ребенок, просто тебе нужно относиться к нему так, как ты хочешь, чтобы он относился к тебе». Это работает в принципе со многими людьми, но Ламбо вредничает — вот еще, он не хочет уважать «Глопудеру», он хочет, чтобы «Глопудера» был его рабом. Смеюсь. Серьезность разговоров с детьми и их воспитания сильно преувеличена в книгах. Мы с Савадой внимательно изучаем подобную литературу — внутренний шиппер не дает мне шутить про молодых родителей в присутствии Киоко.

— Серьезно, Кёя?

Пятого мая Хибари должно исполниться пятнадцать, а пока — мы, в каком-то роде, ровесники. Тсунаеши уже успел неловко поинтересоваться у меня, что могло бы понравиться Хибари-сану. Подумав, я порекомендовала ему поискать классическую литературу, но такую, чтобы он мог обосновать свой выбор. И точно не входящую в школьную программу. А потом задумалась и спросила Кёю — а что он вообще планирует делать в свой день рождения?

И вот теперь Кёя хладнокровно отвечает, что ему не до подобных глупостей. Просит меня передать, чтобы его не трогали и ничего не вздумали подарить, если кто-то будет спрашивать.

— Ну, — хитро улыбаюсь, — кому надо — те уже успели спросить, — развожу руками. Конечно, мне не сложно передать эту просьбу, но я не хочу.

Кёя смотрит серьезно, но я не могу — возможно, из чистого резонерства и детского желания праздника — выполнить его желание. Может, эгоистично, но я думаю — а кто, если не я, будет нарушать его личное пространство и не давать уйти в гордое одиночество?

— Глупое травоядное, — Хибари вздыхает, но больше ничего мне не говорит. Я улыбаюсь — да, глупое. Вспоминается недавно оставленный отцом включенным телевизор, где по сомнительным лесостепям носилась ополоумевшая косуля. Или сайгак. Или олень? Лань? Не суть важно, но теперь я не могу отделаться от мысли, что я в глазах Кёи тот самый Бэмби, который скачет, как дурачок, но зато миленький.

Как жаль, что в детстве я не додумалась включить и посмотреть с ним мультфильмы Диснея. Мы практиковали подобное с Широ, но почему-то я никогда не думала предаваться подобным глупостям в компании ребят.

Но теперь уже не до того — мои мысли были заняты вопросом устройства для Кёи чего-нибудь хорошего. Пятого мая было воскресеньем, не слишком любящий шум Хибари планировал вообще никак не отмечать, исходя из этого не собирался «терпеть» поздравления.

Однако я, естественно, не могла допустить его уединения в этот день, как случилось в прошлом году. У меня уже был подготовлен прекрасный подарок, но этого было мало. Мне хотелось сделать что-нибудь особенное — удивить друга, чтобы он точно запомнил праздник.

Все же, пятнадцать лет только раз в жизни исполняется. По своему опыту помню, что в этом возрасте начинается практически самое интересное.

В общем, я решила исполнить одну из своих прошлых идей, а заодно решилась на авантюру, за которую сама себя бы стопроцентно оттаскала за уши, но устоять было реально невозможно…

— Ки~о~ко-чан, ну по-жа-луй-ста, — повиснув на руке подруги по пути со школы, я состроила максимально милое лицо.

Мне не было свойственно подобное дурачество в людных местах, однако сейчас Сасагава не оставляла мне выбора. Впрочем, судя по тому, как серьезно она хмурилась — не работало. Я вздохнула, пойдя уже нормально.

Ощущаю себя девочкой-подростком из сериала, где главная героиня путается в собственном вранье, лажает, а затем весь сюжет разгребает последствия. Но, видимо, таков зов дурной юности, во второй жизни все-таки догнавший меня и лишивший последних крупиц здравомыслия.

— Хана-чан, это так на тебя не похоже, — Киоко поджимала губы и отводила глаза. — Я ведь буду беспокоиться! А если что-то случится, пока ты гуляешь?! — я осторожно взяла подругу за руку, ободряюще улыбнувшись.

Да ладно тебе, Киоко, ничего не случится.

— Я ведь буду с Кёей, — понизив голос, весомо уточняю, мельком глянув по сторонам. Этот аргумент действует лучше, чем уверения в безопасности нашего маленького городка и моей собственной сознательности, способности постоять за себя.

Подруга колеблется. Мы уже доходим до ее дома, и, подумав, Киоко приглашает меня зайти. Я вздыхаю, но покорно захожу, готовясь к серьезному разговору.

— Врать нехорошо, — она снова отводит глаза, и я вижу, как тяжело подруге отказывать мне.

— Я понимаю, — снова говорю и вздыхаю. — Я не хочу заставлять тебя беспокоиться, Киоко-чан, прости.

Наша жизнь и так будет полна вранья. Мне жаль, что я хочу заставить подругу соврать, точнее, косвенно поучаствовать во лжи. Но я слишком большая перестраховщица, чтобы исчезать из дома без алиби.

— Будь осторожна, — она обреченно вздыхает, улыбнувшись, — и передавай Хибари-куну наши поздравления.

— Обязательно, — улыбаюсь в ответ. — Вы зайдете днем?

— М, — Сасагава качает головой, — остались только Тсу-кун и Такеши. Братик поздравил заранее.

Киваю. Замираю, уловив оговорку, и хитро прищуриваюсь, наблюдая, как бледнеет лицо напротив. Значит, не одна я придала значение прозвучавшему.

— Значит, — медленно приближаюсь к Киоко, которая уже краснеет, — Тсу-кун?

— И что!!! — Киоко прячет пылающее лицо в ладонях, нервно хихикая. Вторю ей громким веселым хохотом — эти двое очаровательны!

— Ничего! Благословляю!

— Ничего нет!!!

Я смотрю на нее чуть насмешливо, и девочка-одуванчик Сасагава притворно замахивается на меня рукой, пытаясь сделать серьезное лицо.

— Ни слова, — умоляюще смотрит. — Пока… ничего не понятно…

— Шифруйтесь на здоровье, — киваю, пожав плечами.

Вечером я говорю родителям, что договорилась переночевать у подруги. Мать легко разрешает — точнее, просто кивает, ведь это даже не вопрос, я просто ставлю ее в известность. Я самостоятельная в их глазах достаточно, чтобы посещать девичники, тем более, иногда Киоко сама ночует у меня, а родители умиляются нашим спорам — я критикую мелодрамы, а она с них плачет.

Будто в жизни нет драмы похлеще. Сострадать сопливым любовным сюжетам — разве это интересно?

Отец мельком спрашивает, не забыла ли я, какой завтра день? Убеждаю его, что не забуду о дне рождения лучшего друга даже если забуду свой собственный, что, наверное, правда. Соглашаюсь передать поздравления. Завтра они работают весь день, так что не знают, зайду ли я домой днем. Наверное, полагают, что зайду.

Я подстраховываюсь этой легендой с походом в гости к Киоко, потому что с ночевкой к Кёе меня так просто не отпустят — он, самая банальная причина, вообще-то, парень, и мне четырнадцать.

Но я все равно хочу вытащить его смотреть на звезды с крыши средней Намимори. Разве пятое мая не прекрасный день для того, чтобы осуществить свою давнюю идею?

— Передавай привет Киоко-чан, — мать, чмокнув меня в щеку, уходит.

— Хорошо, — мне немного стыдно, но не слишком.

Имя Киоко я, кстати, не называла, когда говорила, что переночую у подруги. Но родители прекрасно знают, что, так уж вышло, я общаюсь в основном с мальчишками. С мальчишками и нежным цветочком Киоко-чан, прекрасной компанией для приличной девочки. Мать ворчит на отца, что это все его гены — вокруг меня вьется противоположный пол. А он смеется, притягивая ее к себе. Это мило и по-семейному, в такие моменты мне как никогда жаль, что я ввязываюсь во что-то, что их расстроит. И отдаляюсь в последнее время все сильнее — но была ли я когда-то действительно близка к ним на самом деле?

Наверное, я начинаю думать, как типичный подросток. Это опасно?

Вряд ли, пока это проявляется лишь в странных вывертах логики — например, я переживаю не за себя и за свои мозги, а за то, что родители будут ругаться и расстроятся. Думаю о том, насколько важна в моей жизни семья, пересматриваю авторитеты, планы на будущее… Тьфу, воистину подросток!

Впрочем, если бы я всегда думала, как взрослая — съехала бы с катушек уже давно, а так ничего, наслаждаюсь жизнью, вечером вышагивая до Киоко. Прохожу мимо мелкого супермаркета, задумчиво посмотрев на сидящего на крыльце светло-серого кота. У него порвано ухо и разодрана морда, он явно блохастый, а еще он выглядит как ночной кошмар Тсунаеши, которого пугает даже соседская чихуа-хуа. Зайдя в магазин, я покупаю немного молока и сосиску, после чего скармливаю кошаку. Он грозно и презрительно смотрит на меня и ест очень быстро, почти давясь. Глупый, будто думает, что я сейчас отберу обратно. Оставив его наедине с едой, ухожу, посмотрев на время.

Мне нужно где-то переждать еще часов шесть. Постепенно темнеет, едва-едва ощутимо, но это пока что. Меня немного напрягает идея шататься по улице в темноте, но, во всяком случае, у меня есть незаменимая помощь. Как у настоящего читера.

А еще мне нужно подстраховаться и точно знать, где будет Хибари. Так что чаша весов однозначно перевешивает в сторону сотрудничества с Комитетом. Но за секунду до того, как набрать Кусакабе, я замираю. Обычно Тетсуя находится рядом с Кёей, то есть — высока вероятность, что он назовет меня по имени и спалит Хибари, кто звонит. Набираю еще одного представителя Комитета, чей номер у меня есть — Сато Тору. Того самого, которого запомнила — пришлось постараться — после злополучного волейбольного матча и пришествия Гокудеры Хаято.

— Да, Курокава-сан? — как и ожидалось. Скажи это Тетсуя, палево было бы ужасное.

— Привет, Сато-кун. Не знаешь, глава снова будет в школе сегодня допоздна?

Я почти не называю Кёю по имени при его парнях — слишком уж у них нервная реакция на это. А я не хочу выпячивать лишний раз свое особое положение. Так что использую одно из типичных обращений к Кёе. На «-сан» его звать я не хочу, пусть и легко могу. В принципе, если ситуация будет располагать, я могу обратиться к Хибари даже как «-сама», моего уважения к другу хватит. Но не думаю, что он сам подобное поймет.

— Никак не знаю, Курокава-сан, — отвечает после небольшой заминки Тору.

— У кого ночное дежурство, Сато-кун?

— Могу выйти, если нужно. Что-то случилось, что вас это беспокоит? — у Хибари не подчиненные, а ангелы, честное слово.

Однако…

— Вы знаете, какой завтра день? — неожиданно интересуюсь.

— Выходной, — неуверенно. Я его сбила. Смеюсь.

— Завтра день рождение Хибари Кёи.

На той стороне трубки — оглушающая тишина, а потом нервный кашель. Какая-то суета, пока трубку, видимо, прикрывают ладонью. Смеюсь снова, громче. Глубоко вдыхаю вечерний воздух, проходя уже по соседней улице с домом Киоко

— Виноваты, Курокава-сан! Не были предупреждены! Что нужно делать?

— Ничего! Не вздумайте сейчас поднимать шумиху, хм.

— Да-да, глава не любит толпу, — несколько нервно. — Он будет работать в такой день? — удивленно, когда Сато наконец понимает, к чему я клоню.

— Угу. Но у меня есть небольшой план, как поздравить его еще с ночи. Вы не могли бы сделать вид, что ничего не знаете, и… загрузить его работой посильнее?

— Что?

— Неожиданно прорвало трубы в мужских туалетах, спортивный клуб не досчитался миллиона мячей и прочего инвентаря, подростковые банды Кокуё докопались до школьниц младшей Намимори, по улицам бегают подозрительные личности, первогодка Юмей подглядывал за женским волейбольным клубом в раздевалках, что угодно, чтобы он сидел и перед ним были горы отчетов. До самой полуночи. А потом уже поздравим. Вы поможете мне, Сато-кун?

— А Кусакабе-сан в курсе?

— Уверена, он тоже согласится, но он постоянно находится с Кёей, так что я не решилась ему звонить.

— Я вас понял, Курокава-сан. Мы постараемся. Разрешите уточнить, каков будет сюрприз для Хибари-доно?

— Вы хотите присоединиться? — сразу догадалась, однако, сбилась с мысли, подойдя к дому Киоко. — Да ничего серьезного, просто немного узурпирую его внимание. Я перезвоню, Сато-кун. Пока создавайте побольше проблем, скооперируемся чуть позднее.

Чувствую, при мысли, что придется мешать главе, ребята из Комитета обретут парочку седых волосков в своей шевелюре-трубе. Приняв указания и ответив почти бодро, Тору быстро отключился. У дома Киоко меня ждала вся наша братия, как раз и вынудившая резко закруглить разговор с подчиненным. Все, что я могла сделать, глядя на них, это выразительно поднять брови, взглядом спрашивая: «это еще что?»

— Киоко? — осмотрев присутствующих, демонстративно поворачиваюсь к подруге, с которой планировала по-тихому посидеть, после чего выйти на тропу… хех, не войны, но празднования и воплощения в жизнь своего плана.

— Я не специально!

— Хана, это будет ЭКСТРЕМАЛЬНО крутой сюрприз! Мы подумали и решили, что ЭКСТРЕМАЛЬНО должны присоединиться и устроить Хибари праздник! Я успел ЭКСТРЕМАЛЬНО быстро собрать ребят!

Такеши демонстративно поднял корзину с пятью — и когда успели столько найти, явно же каждый дома поискал — термосами чая, полагаю, того самого… зеленого. А Гокудера, отводя взгляд, потряс большой коробкой…

— Это динамит?

— Фейерверк, дура!

Облегченно и нервно смеюсь, пока ребята скрывают улыбки.

— Хаято, где ты его откопал?

— Мне был нужен для эксперимента, — буркнул Хаято, — но тут он будет полезнее, — улыбнувшись уголком губ, добавил. Надеюсь, эксперимент был безопасным, а если нет — он не додумается закупить еще фейерверков чтобы его все-таки провести.

Может, поговорить с Тсунаеши, чтобы Гокудере было разрешено по чуть-чуть возвращать себе динамитное обмундирование? А то ведь он… доэкспериментируется.

— А еще есть бенгальские огни, — внес свою лепту Тсунаеши, стоя с коробочкой поменьше. Также у него и Такеши в руках было по свертку — сквозь подарочную бумагу по очертаниям было легко угадать, что это книги.

— Вы неподражаемы, — я нервно хихикнула, после чего обреченно вздохнула.

Все немного скисли от единой мысли:

— Кёя нас убьет.

— Совместные приключения объединяют, — глубокомысленно напомнил с забора ранее незаметный умарекавару.

— Особенно с опасностью для жизни, да? — припоминаю его же слова.

— Именно! — ухмыльнулся Реборн, спрыгивая.

До одиннадцати мы мирно сидим в гостях у Сасагав. Их родители в одной из продолжительных командировок, так что наша разношерстная компания никого не смущает. Киоко суетится, наскоро нарезая бутерброды, Рёхей экстремально порывается сбегать в магазин за чем-нибудь еще, и, подумав, я отправляю его за сладостями.

— Хана, — я оборачиваюсь к Тсунаеши, который нервно крутит в руках свой подарок. — Скажи, а что ты сама… подаришь Хибари-сану? Если это не что-то личное, конечно! — он тут же машет руками, когда я поднимаю глаза, забавно смущаясь. — И-и-и прости, если ты хотела поздравить его лично, мы не подумали! — озаренный догадкой, он смущается еще сильнее.

— Все в порядке, — хмыкаю, осторожно доставая из рюкзака небольшую коробочку. Крышка легко снимается — лента только на ней, а не на всей коробке. Достаю содержимое.

— Тоже литература? — сначала Савада удивляется, кажется, разочарованный, а затем замирает. — Это… книжка такая тонкая…

— Это альбом. Можешь посмотреть.

— Ано… может… не надо… там же…

— Ха-ха, я, кажется, знаю, что в нем! — к нам подсаживается поближе Такеши, ранее с интересом прислушивающийся.

— Что за глупые сопли! — ворчит Хаято, и я насмешливо гляжу на него, когда он тоже подходит ближе.

— Глупые сопли, которые мне очень дороги, — с вызовом смотрю на всех, после чего кладу альбом на стол. — И не только мне. Но вы действительно можете посмотреть.

Я осторожно открываю сборник памяти, мельком проводя пальцами по темно-фиолетовой строгой обложке. Было сложно найти относительно серьезный вариант, но мне удалось. Также было сложно найти достаточно тонкий вариант, ведь фотографий не так много. В основном — рисунки и зарисовки, осторожно вложенные между страниц в самом конце.

Вместо первых фото — на страницу умещаются по две стандартные — тоже один большой рисунок.

Перерисованный, тот самый, что есть у меня на стене в упрощенном варианте. Тот, где мы с Кёей в мультяшном виде и траурных черных одеждах. Он стоит на земле, спиной к зрителю, взъерошенный — и, я знаю, очень злой, — а моя мелкая версия сидит лицом к зрителю, на дереве, с синяками на коленках и листвой в волосах. Сижу на ветке, придерживаясь рукой за ствол, и широко улыбаюсь ему.

На второй странице — уже первое фото. Кёя в белоснежной рубашке холодно смотрит в кадр, сложив руки на груди. Я стою рядом в дурацкой нежно-голубой футболке с затертой надписью, засунув руки в карманы темной юбочки. Снова взъерошенная, с двумя растрепанными хвостиками и съехавшими заколками, что должны удерживать отросшую челку. Выгляжу настолько по-детски, что даже не верится. В детстве я была очень милой, особенно когда злилась.

Мы еще не друзья — но я азартно сверкаю глазами сквозь раздражение и недовольство, будто обещая этим взглядом, что все впереди. Нас снял, в один из первых дней общения, мой отец, когда вместе с отцом Хибари отправлялся на деловую встречу, а затем, вернувшись, обнаружил почти драку. Для истории решил запечатлеть — и не зря.

У нас очень мало совместных фото, но это — особое даже среди них.

Следующие страницы занимают — нарезки по шесть маленьких фотографий из автомата мгновенных фото, которые я так люблю. Три прогулки до торгового центра — три версии. Почти единственные наши фотографии того времени, ведь обычно мы гуляли по парку и я не додумывалась фотографироваться в эти моменты, наслаждаясь тем, что стремился показать мне Кёя. Свежим воздухом, шелестом листвы, цветением различной растительности, птичьим гомоном.

На фотографиях я дурачусь, строю забавные рожи, но главный герой каждой последовательности кадров — Хибари, на губах которого медленно расцветают улыбки. На первом кадре он всегда хмуро смотрит с некоторым безразличием, на шестом — в каждой из трех вариаций — улыбается.

На первой «пленке» я кривляюсь для него, делая себе рожки из пальцев и дурацкое лицо. Он ухмыляется уголками губ, будто спрашивая — довольна? И одновременно с этим будто высмеивая мою детскую глупость. На второй — я кривляюсь просто так, будто красуясь на фоне такого серьезного и крутого друга, делаю максимально пафосные выражения лица, но выходит глуповато. Он улыбается едва-едва, с некоторым умилением глядя на меня, а не в кадр. На третьей — я не смотрю в кадр уже сама, неожиданно обнимая друга. Несколько фотографий нарезки смазаны — я нахожусь в движении, на первой фотографии еще мило улыбаясь. И вот я уже прячу лицо у него на плече на последнем кадре. Кёя немного растерянно поднимает взгляд на камеру и на последнем кадре прикрывает глаза, улыбаясь. Улыбка теплее, мягче, спокойнее, чем те, что он выдавливал раньше.

Ребята рассматривают фотографии завороженно, Савада смотрит с неверием и удивлением, и что-то в его взгляде такое…

— Это… поразительно. Хибари-сан такой…

— Живой? — улыбаюсь.

— Не думал, что этот придурок может улыбаться, — хмыкает Гокудера.

Атмосфера в комнате неуловимо меняется. Тсунаеши и Такеши смотрят остро, скосив на новичка глаза, я же мрачным холодным взглядом прожигаю в Хаято дыру. Киоко невозмутимо протирает посуду на фоне, поджимая губы.

— Я, — он хочет что-то сказать, однако, вздохнув, отводит глаза.

— Может, зря я показала вам эти фотографии? — демонстративно медленно закрываю альбом, но Гокудера перехватывает мою руку за запястье.

— Я не это имел ввиду, — пересилив себя, говорит, но до «извини» так и не доходит.

Улыбаюсь уголками губ.

— Ладно.

Хаято осторожно убирает руку, мельком задержав взгляд на браслетах, что я сегодня надела. Точнее, я ношу их ежедневно, такая уж привычка. Мы в этом с Хаято похожи, но я не так сильно обвешана различными украшениями, как он.

Красивая серо-желто-оранжевая фенечка от Киоко с вкраплением золотого бисера, алый шнурок — вроде как на счастье — и, теперь, черный кожаный браслет с металлическими пластинками-квадратиками. Подарок Гокудеры на день рождения. Я оценила.

Переворачиваю страницу.

Две фотографии плохого качества — с моего допотопного телефона. Сэлфи — вот я, съехавшая набок шапка, шальная улыбка. Удивленный, однако довольно смотрящий в кадр Кёя. А перед ней еще она — тот же Кёя, укутанный в зимнюю одежду, но один, ибо я стою за кадром. Он, раскинувший руки и лежащий в снегу, выглядит крайне умиротворенно.

— Ха-ха, я помню тот момент, — несколько смущенно улыбается Ямамото, как-то неловко подернув плечами. — Вы казались такими счастливыми, гуляли в парке на каникулах.

— Да, — задумчиво рассматриваю друга, — и потом ты написал мне на Новый год. Мне все было интересно — почему? Я почти не помнила тебя, тем более, ты был довольно популярен еще с младшей школы. А я разве что… студенческий совет покоряла. Да только ты вроде никогда и не следил за ним особо, даже представитель у бейсболистов другой был.

— Ну, — Такеши неловко отвел взгляд.

— Мне кажется, — осторожно подсела за стол закончившая с домашними делами Киоко, которая ранее, как традиционная хозяйка, стремилась избежать сидения с гостями за одним столом, — наши с Такеши-куном причины похожи. Ты была…

— Необычной. Я увидел, как ты смотришь на Хибари в тот день и… позавидовал. У меня всегда было много приятелей, но ни с кем я не мог просто так упасть в снег и молчать. У вас была очень красивая тишина, я не думал, что такая существует.

И правда, Такеши всегда говорил, смеялся, создавал много шума вокруг себя, чуть раздражающего после молчаливого Кёи, но довольно комфортного и понятного, будто в нем заключался весь интерес Ямамото: все, как у людей, а не как у Хибари с одним лицом на все случаи жизни. Но я никогда не задумывалась, что Такеши перестал бы быть дружелюбным и приятным для других без своего вечного смеха. Этот «шум» вокруг него… он был привычен и естественен. Но прилип к Такеши, будто маска.

— Ты всегда так уверенно держалась, — подала голос Сасагава, — никогда не пыталась прибиться к кому-то сама, но легко находила компанию. И рядом с тобой все были словно… младше, — она неопределенно покрутила рукой, подбирая слова, — и многие хотели подружиться с тобой, чтобы встать на равных, тоже показаться взрослее. И, — она чуть смутилась, — мы с девчонками считали, что Хибари-кун твой парень, раз ты такая взрослая. Хотели быть похожими на тебя.

— Погодите, а это не так? — удивленный Хаято сбил мне весь настрой на ностальгию и умиление с детских выводов подруги в детстве.

Немая сцена. Непонимающе смотрю на него, сначала не осознав, что именно «не так», а затем меня пробивает на ржач.

Я даже не знала, что могу рассмеяться так… так. Почти до слез, нервно, отчаянно весело. Да, вокруг всегда было много слухов о моих отношениях с Хибари, но чтобы… вот так просто узнать, что в них кто-то действительно верит…

— Что смешного?! Вы бы со стороны на себя посмотрели! — возмущенный Гокудера не нашел ничего лучше, чем выразительно ткнуть пальцем в раскрытый альбом.

Меня сложило почти пополам, так забавно это было.

— Фух, да это же словно с братом… — я чуть подернула плечами, улыбаясь.

— И правда, Хана и Хибари-сан почти как Киоко и старший брат, только… наоборот, — Тсунаеши улыбнулся. — Я помню, на шестом году обучения в младшей школе я оказался в классе вместе с Ханой и Киоко-чан…

— Я еще объявила, что ты мой кохай, потому что Такеши просил приглядывать за тобой, — припоминаю, мысленно переносясь на год назад.

— Да-а, — Тсунаеши хихикнул, — и после уроков в первый же день старший брат вместе с Хибари встречали вас. Я смотрел, как вы стоите рядом с ними, и… вы были такими разными, но это было так похоже!

Я осторожно перелистнула страницу, однако в коридоре послышался шум и характерные выкрики, что заставило всех отвлечься, а меня — нечаянно перелистнуть сразу два листа.

— Я ЭКСТРЕМАЛЬНО задержался, потому что ЭКСТРЕМАЛЬНО забыл, какие сладости взять! — воскликнул Сасагава, врываясь в комнату с огромным пакетом. — Поэтому я ЭКСТРЕМАЛЬНО взял то, что обычно берет Хана!

Я была польщена подобным признанием, а Киоко уже принялась осторожно разбирать содержимое пакетов.

— А что вы тут делаете? — спросил Рёхей, подходя к столу. — О, да это же мы!

И правда — две фотографии разворота были с летнего фестиваля в прошлом году. Все красивые, веселые, в свете огней ярмарки. Уже после того, как посмотрели салют — на первой были только мы с Хибари, я держала в руках телефон, подняв его так, чтобы темный брелок был на уровне глаз, и показывала другой рукой прямо на Кёю. Кёя напряженно ухмылялся, однако стоял, притянув меня к себе, приобнимая за плечи.

— Что это? — Хаято осторожно показал на темное пятно на фото.

— Хах, — достав из кармана телефон, я с улыбкой посмотрела на брелок: темного грозного кота, что хмурил серые глазки прямо как наше Облако.

Вторая фотография была совместной. Рёхей бил кулаком воздух, рядом с ним стоял растерянный Савада, в момент кадра не ожидавший крика Сасагавы. Мы с Киоко стояли в центре, приобняв друг друга за талию, и демонстративно показывали свободными руками на стоящих мальчишек. С моей стороны смеялся Такеши, положив руки на плечи мне и Хибари, что с грозным видом — совсем как у кота на брелке — смотрел в его сторону.

— А ведь и правда был похож, — почесал затылок Рёхей, — не понимаю, что Хибари тогда не понравилось! Это ЭКСТРЕМАЛЬНО мило!

— Да-а, — я пальцем погладила брелок между ушей, — а ведь прошел почти год.

— Так мало, — заулыбался Ямамото, — а мы с тобой дружим всего два с половиной?

— Эт-то же так много, — растерялся Тсунаеши, замахав руками, — столько общих воспоминаний…

— Впереди еще целая жизнь, — пожимаю плечами, — будет намного больше.

Мягко закрываю альбом, перед этим мимолетно пролистав страницу назад. Я — с соревнований, с синяком на скуле, но очень довольная, смотрю на Хибари с веселым азартом. Он стоит, сложив руки на груди, и смотрит в камеру с гордой ухмылкой, будто он выиграл только что медаль, а не я. А на другой фотографии с той же страницы — мы на каком-то школьном мероприятии, такие деловые, он — глава студсовета, вооружен и опасен, угрожает фотографу, а я — с какими-то вечными бумажками в руках, смотрю круглыми глазами куда-то за кадр. Уже не помню, что меня так удивило, но получилось забавно. Сразу ясно, кто чем занимался…

— А дальше? Он ведь заполнен едва ли наполовину, — Тсунаеши удивленно рассматривает подарок, что оказался тоньше, чем выглядел изначально.

— Там есть еще несколько листов с рисунками, — отвечаю, — но их я вам уже не покажу.

— Как удачно, — ухмыляется Реборн, все это время молчаливо наблюдавший за нами, — что Леон может стать чем угодно, — хамелеон в его руках медленно преобразуется в… фотоаппарат.

— Думаю, мой подарок понравится Хибари Кёе, — умарекавару демонстративно взвешивает камеру в руке, после чего неожиданно щелкает, направив объектив прямо на меня.

Я не знаю, как возможно такое, но фотокарточка действительно появляется, напечатанная камерой-метаморфом. На ней я — с фиолетовым альбомом в руках, растерянно смотрю прямо на зрителя. По бокам — с такими же удивленными лицами Такеши и Тсунаеши. Кусок руки Хаято, немного размытый, будто он пытался загородить Тсунаеши от вспышки. А может, так и было.

— Ну и рожи, — фыркаю, осторожно забирая фотку и вкладывая между страниц. — Ты будешь снимать весь день?

— Всю ночь, — поправляет меня репетитор, после чего выразительно смотрит на время. — Осталось чуть-чуть, приготовьтесь.

* * *

— Где он?

— В кабинете, — бледный Сато нервно поправляет ворот, умоляюще глядя на меня, — мы перестарались, Курокава-сан! Глава в ярости!

«Так в ярости он, или все-таки в кабинете?» — едва сдерживаю смешок, понимая, что ситуация не располагает и несчастный моего юмора не оценит.

— Могу представить, — на часах половина двенадцатого, Кёя все еще в школе, и, видимо, собирается тут же заночевать. Не слишком хорошее начало дня рождения. Сочувственно хлопаю парня по плечу, хотя из-за разницы в росте это немного сложновато.

— Проводи ребят на крышу, пожалуйста, — киваю на стоящую за моей спиной команду, — а я к Кёе.

— Так точно, — вымученно улыбается, быстро поклонившись, и приглашающим жестом показывает в сторону лестницы, — пройдем здесь.

— Удачи, — нервно усмехается мне вслед Хаято, пока все остальные, чуть побледнев, но сохранив решимость, уже пробираются к лестнице.

Она мне пригодится…

За окнами — тьма, школа выглядит, как огромная декорация для фильма про апокалипсис. Бледные и местами побитые парни в форме добавляют напряженности. Атмосфера откровенно угнетающая.

— Что вы ему сказали?

— У него на столе две стопки бумаг, одна из которых — просто прошлые отчеты, которые разбирала Курокава-сан, а глава не в курсе, что они уже… того. А вторая… ну… мы просто играли в крестики-нолики на обратной стороне, они лежали уже сто лет у нас.

— Глава вот-вот дойдет до них и поймет, в чем дело! Курокава-сан, скорее!

Ребята бледнеют. Я смотрю на них и медленно осознаю. Крестики-нолики. Вместо отчетов. У Хибари Кёи на столе. В полночь.

— Кто этот гений? — дрогнув, не сдерживаю дебильной улыбки и сдавленно интересуюсь на высокой ноте, хватаясь за живот, что от смеха уже болит в последнее время. Еще и Рью на тренировках замучал, пресс скоро станет каменным.

— Это Кусакабе-сан, — не выдерживаю и все-таки смеюсь, закрывая рот рукой, чтобы не выдать себя раньше времени.

— Хорошо. Можете выстроиться в коридор, когда мы будем выходить, для красоты, и поздравить главу. Окей?

— Да! — согласный хор.

— Ну, я пошла.

— Да… — не слишком уверенный хор, и вот я уже осторожно открываю дверь кабинета.

Кёя устало лежит на столе, положив голову на руки, и мне становится… стыдно за подобный розыгрыш.

— Травоядные, — ужасающая аура распространяется по кабинету, пока Хибари медленно поднимается. Вот это — настоящий постапокалипсис. Главная страшилка сюжета, ага.

— Кёя, — отвечаю тихо, неосознанно пятясь к двери.

— Хана? — он удивленно моргает, тут же хмурясь. — У меня нет времени на твои глупости.

— Давай помогу, — осторожно подхожу к столу, рассматривая две оставшиеся стопки.

— Хн, — Кёя притягивает к себе ту самую, с крестиками-ноликами, и замирает.

Его сознание, заполненное отчетами, не способно переварить абсолютно бессмысленный листок. Он крутит его в руках, хмурясь, а я с улыбкой хлопаю раскрытой ладонью по второй стопке.

— Раз, два, три, везде моя подпись уже есть, это старые документы. Раз, два, три, — хлопаю ладонью уже по второй стопке, — а она тут вообще случайно оказалась, кажется, это черновики.

Ужасающая аура вновь ползет по кабинету. Я только улыбаюсь шире, хватая друга за руки и вытягивая его из кресла, тут же крепко обнимая. Часы тихо пиликают — полночь.

— С днем рождения.

— Травоядные, — звучит обреченно, но слышу улыбку.

— Это еще не все. Пошли, — Кёя заинтересованно блестит глазами, бросая мимолетный насмешливый взгляд на стол с «документами». Тащу его за руку к выходу, резко распахивая дверь и уверенно почти бегом выходя из кабинета.

— ПОЗДРАВЛЯЕМ, КЁ-САМА! — ор с обоих сторон, я аж отшатываюсь обратно, спиной упираясь в грудь другу. Он усмехается, уверенно проходя дальше, будто и не заметив стройные ряды членов комитета. Они стоят не вплотную, а на некотором расстоянии друг от друга, и на повороте я понимаю, в чем дело.

— Я хочу повернуть в эту сторону, — качает головой Кёя, когда понимает, что коридор из парней Комитета ведет его по определенному маршруту.

— Но ведь тогда ты не дойдешь до самого главного подарка, — отрицательно качаю головой, а парни, исполняющие роль «живой стены» на повороте облегченно выдыхают.

— Ну ладно, — Хибари нехотя соглашается и я веду его дальше. Живой коридор заканчивается быстрее, чем мы доходим до лестницы на крышу, но по маршруту и так ясно, где находится «главное» — заинтересованный, Кёя уже не пытается свернуть и сделать что-то своевольное, позволяя все так же вести себя прямо наверх.

— Идут! — я слышу приглушенный шепот Тсунаеши из-за двери перед тем, как открыть ее, и не только я — Хибари ухмыляется, осторожно вырывая свою руку из моей хватки и первым заходя на крышу, открывая дверь.

— С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! — народ кричит, фейерверк дымится, бенгальские огни в руках ребят — горят, а они ими размахивают, счастливо улыбаясь. Кёя замирает. Первый залп улетает в небо, вызывая серию итальянских ругательств едва успевшего отойти Хаято и громкий смех Такеши. Вылетает еще один, когда я осторожно прикрываю за собой дверь.

В небе расцветают разноцветные сферы. Хибари стоит, задрав голову, и смотрит на них с таким по-детски удивленным выражением, что у нас, уверена, почти у всех, захватывает дух. Так непривычно. Фейерверк заканчивается и народ набрасывается на Кёю, вручая ему подарки — Такеши и Тсунаеши вручают свертки с книгами, Киоко осторожно кладет ему в ладонь какой-то забавный амулет, сшитый вручную. Рёхей экстремально зовет нас к пледам, что расстелены неподалеку — он что, зря бегал за вкусняшками?

Ночь теплая, даже немного душная, но небо необычайно звездное. Часть пледов, однако, переходит с пола на наши плечи, потому что сидим мы на крыше еще несколько часов.

Затем я нечаянно засыпаю, сморенная тихими разговорами, прислонившись спиной к стене. Моему примеру следуют многие, во время созерцания звезд прикрывая глаза и уже не в силах открыть их, так сильно все расслабляются.

Просыпаюсь от дрёмы, когда на небе уже светлеет, то есть еще через несколько часов. Раскинувшись на пледе звездой, спит Рёхей, укрытый еще одним покрывалом. Прислонившись спиной к стене, укутанная в плед, рядом со мной дремлет Киоко, на ее колени положил голову Тсунаеши, тоже сморенный бессонной ночью. Улыбаюсь, когда понимаю, что помимо пледа я укрыта еще и гакураном Хибари. Дурак, он замерзнет.

Кёя и Такеши ведут какой-то свой серьезный разговор — понимаю, прислушавшись, а еще спустя мгновение, чувствую дым сигарет Гокудеры. Его еще не забили до смерти за такое — это уже здорово. Осторожно потягиваюсь, замирая, когда голоса стихают.

— Доброе утро, — широко улыбаюсь и тихо шепчу.

— Йо, Хана, — так же тихо посмеивается Такеши, после чего хлопает по земле рядом с собой. — Присоединяйся, мы тут как раз немного болтаем…

Осторожно вставая, укутавшись в плед, я бесшумно подхожу к ребятам поближе, по пути мягко опуская гакуран Кёе на плечи. Он не сопротивляется, умиротворенным взглядом рассматривая занимающийся рассвет.

— О чем болтаете?

— Уже не важно, травоядное, — Хибари хмыкает, бросая взгляд на тут же улыбнувшегося Ямамото, мгновенно сменившего свое решение посвятить меня в суть мужских разговоров на противоположное.

— Ну ладно.

— Что-то Хаято не возвращается, — задумчиво смотрит в сторону Такеши, и я, по ветру, приносящему сигаретный дым, понимаю, что именно в ту сторону он отошел, скрывшись за поворотом.

— Сейчас придем, а вы пока заканчивайте свою серьезную тему, — понятливо встаю, пусть и под недовольным взглядом Кёи, покидая ребят. Пусть договорят, а я пока найду Гокудеру. Видимо, он действительно давно отошел.

— Доброе утро, — бросив на меня задумчивый взгляд, вполне мирно хмыкает Хаято, когда я к нему подхожу. Он сидит на краю крыши, курит и смотрит на рассвет — идиллическая картина, в общем-то. Я осторожно сажусь на теплый бетон, свесив одну ногу с края крыши, а вторую согнув в колене.

— Кёя с Такеши ведут какие-то важные переговоры, не хочу им мешать, — поясняю.

Во взгляде Хаято насмешка — ему мешать, значит, можно.

На самом деле в таких ночных разговорах очень часто рождается много хорошего, важного для тех, кто удержался от соблазна заснуть. Это напоминает мне Россию и что-то далекое, почти забытое, если честно. Так что я действительно хочу, чтобы мальчишки закончили.

— А ты что тут сидишь?

— Не захотел их слушать, — Хаято неожиданно признается, доставая очередную сигарету.

Неосознанно, еще до того, как понимаю, что делаю, перехватываю ее у него и замираю. Гокудера непонимающе смотрит на меня. Я задумчиво смотрю на сигарету.

— Тоже хочешь?

— Разве что выкинуть, — качаю головой. — Сколько ты уже выкурил, пока тут стоял? Может, хватит?

— Эй! — он быстро отбирает сигарету обратно, недовольно морщась. — Не твое дело.

— Знакомая фраза, — хмыкаю, — ты всем, кроме Савады, так отвечаешь?

Хаято вздыхает, отворачиваясь, и ничего не говорит.

— Можно вопрос? — снова нарушаю тишину.

— Ну валяй, — безразлично.

— Почему ты так легко… — я неопределенно кручу рукой, хмурясь и пытаясь подобрать слова.

Мы оба понимаем, что я хочу спросить, но Гокудера не спешит помочь мне поймать мысль, только пристально рассматривая, заставляя пытаться соображать быстрее.

— Ну?

— Так легко принял Тсунаеши.

— Тц, — Хаято морщится, отмахиваясь, но я внимательно рассматриваю его, все так же ожидая ответ, даже когда проходит около минуты. — Он спас мне жизнь, этого мало?

— Да, — киваю, заставив Гокудеру ошарашенно моргнуть.

— Что ты несешь?!

— Погоди, послушай. Я не варилась во всем этом с рождения или малых лет, но… я, возможно, могу понять твои принципы, всю эту философию силы, пафос, вручение своей жизни победителю. В твоей ситуации Тсунаеши еще и проявил добрую волю, вышел почти ангелом, но… Разве этого было достаточно? — заметив, как Хаято хочет подняться и уйти, я хватаю его за руку, пытаясь сформулировать мысль быстрее.

Напряженно молчим.

Хаято подергивает плечами, и я осторожно скидываю с себя плед, мягко укрывая его. Новичок удивленно принимает одеяло, а я устремляю взгляд на светлеющее небо, мысленно хмыкая — всех утеплила.

— Того, что сделал Тсунаеши — более, чем достаточно, чтобы признать его. Поступить по чести, принять решение, руководствуясь собственными принципами, признать долг жизни за ним. Но невозможно за день, за час, за одно мгновение привязаться к человеку так сильно, как ты демонстрируешь. Невозможно за секунду стать для другого всем миром.

Я не смотрю на Хаято, а он, уверена, не смотрит на меня. Мы оба рассматриваем светлеющую полоску на небе.

— Я понимаю, почему ты выбрал Тсунаеши. Но я не понимаю, почему ты делаешь все… так? Даже после разговора с ребятами, — нервно хмыкаю, — ты не отступился, пытаешься быть как можно ближе, будто не видишь, как на это смотрят остальные и сам Савада. Перешагиваешь через себя, забываешь о всякой гордости. Зачем? Кому это нужно? Это похоже на цирк, Хаято.

Для меня «правая рука» — это Кусакабе, что незаменим для Хибари. Там тоже и не пахнет гордостью, но там… дисциплина. Подчинение. Причем абсолютное, без вопросов, без поиска причин — так надо, значит так будет.

Я замолчала. Мои слова были немного сумбурны. «Хаято, ты помешался», «Хаято, у тебя проблемы с психикой». Хаято, это цирк.

— Ты сказала, что понимаешь, почему я выбрал Джудайме, — спустя недолгое время прошептал новичок. — Но это неверно. Я ничего не выбирал. С того момента, как согласился поехать в Японию за наследником — ничего. Я не выбирал это.

Это, и правда, цирк. Гокудера в нем — какой-то неправильный клоун.

— То есть… ты лицемер в своей преданности? Зачем ты тогда делаешь это?

— Нет! — итальянец возмутился слишком горячо для неправды, но, я заметила, все равно сильно преувеличил.

Преувеличил…

— Погоди, — всматриваюсь куда-то в пустоту так, что глаза чуть режет, — кажется, я понимаю.

Он не врал, он действительно отдал свою жизнь Саваде. Он не врал — у него не было выбора, присоединиться ли к Джудайме, принять ли его. Но…

— Ты не можешь выбрать «что», но ты выбираешь «как».

Каждый бежит от мафии по-своему. Я часто рассматриваю наши приключения, как странный сериал, действую, лезу на рожон, не осознавая серьезности, основываясь на интересе. Подражаю Кёе. Киоко предпочитает прятаться за спиной брата и проявляет решимость уже в том, что остается рядом с Тсунаеши. Выбирает тыл вместо передовой уже сейчас. Ямамото шутит, сравнивая происходящее с игрой, а Рёхей — просто не задумывается о происходящем, и все его силы уходят как экстремальное рвение вперед, не важно, куда. Каждый бежит по-своему, но Хаято бежит впереди всех, ведь он бежит не от мафии, а из нее. Он в этой грязи по самое горло, он видел, уверена, много больше, чем даже Хибари. Хаято бежит к Тсунаеши, а вместе с тем — в мирную жизнь. В его жизнь из своей отдавая Саваде право решать за двоих, потому что он уже доказал, что достоин.

У Хаято нет выбора, но он тоже действует по принципу «не можешь предотвратить — возглавь». У Хаято нет возможности отказаться — забавно, следовало давно понять, что ничего не бывает так просто, еще как только он появился, — но он делает все, чтобы убедить самого себя в обратном. Переиначивает саму суть вопроса — будто он не хочет иначе, а не не может.

— Так что, я лицемер? Побежишь делиться открытием с Джудайме?

Он говорит презрительно, грубо, почти плюется.

Есть в его взгляде что-то такое… опасное. Я впервые, наверное, задумываюсь, что отсутствие у нас на крыше перегородки, не позволяющей упасть, или сетки — это не слишком круто, пусть и смотрится красиво. От Гокудеры буквально исходит угроза, и я медленно, очень медленно отодвигаюсь, одновременно с этим пытаясь подняться на ноги. Хибари не успеет мне помочь, если новичок неожиданно решит продемонстрировать чудеса сломанной психики. Хибари просто не увидит.

— Нет, я ничего не скажу.

Замираем.

— Каждый обманывается по-своему. Если ты и врешь, то только себе. Твои эмоции настоящие. Только выворачиваешь ты их просто отвратно, почти наизнанку. Издеваешься над собой.

— Почему не скажешь? — изучающий взгляд. — Хочешь сыграть в психолога? В дружбу?

— В дружбу играешь тут только ты. И играешь паршиво, ведь ты не умеешь дружить. Дружба — это когда ты не строишь из себя черт знает что, коврик под ногами или верную псинку.

Хожу, буквально, по грани. Хаято молчит, не понимаю, почему он терпит мои слова. Сжимает пальцами край пледа, так, что костяшки белеют. А мне его… безумно жалко. Если бы мы продолжили с Широ эту глупую игру, совсем скоро я бы могла выиграть. Вот он — еще один «плюс» в мою копилку.

— И что с того?

— Знаешь, я тоже терпеть не могу, когда кто-то решает за меня. Это не подражание Кёе, это правда ужасно бесит. А Тсунаеши, пусть он и мямля, тоже на самом деле умеет проявить твердость, когда это нужно. У него так же, как и у тебя, не было выбора. И ему так же, как и нам всем, не нравится это. Вы с Савадой — оба с одной стороны огромной интриги, а не с разных. Его не нужно обманывать. Ты, возможно, привык действовать, полагаясь только на себя, но именно это сейчас выдает в твоей слепой преданности фальшивку. Тсунаеши это чувствует, он вообще все — чувствует. Именно поэтому вы не друзья и он только терпит тебя. Он не оттолкнет, не в духе Савады, но ты не сможешь стать его другом, Хаято, пока не перестанешь ему врать и строить из себя подхалима. Я ведь сказала, ты не умеешь дружить. Но это не значит, что ты не должен даже пытаться. Впереди огромная жопа, и лучше бы нам всем встретить ее вместе, как настоящей команде, а не пародии на нее, а?

Кёя остро щурится, наблюдая за нами, когда мы возвращаемся к остальным. Я просто молча ухожу, а Хаято, подумав, следует за мной. Немного поколебавшись, Гокудера садится, кутаясь в широкий плед, довольно близко к парням. Я же совсем дерзко выбираю место рядом с Хибари, опираясь на стену, рядом с которой он сидит, и очень «незаметно» прислоняюсь к его плечу, понимая, что даже после напряженного разговора с Хаято все равно хочу спать.

— Эй, Кёя, — улыбаюсь и разбавляю тишину. — Так как тебе наш сюрприз?

Он, естественно, ничего не отвечает, только хмыкает, возвращаясь к созерцанию рассвета. Остальные бодрствующие поступают аналогично, щурясь на первые лучи солнца, что уже почти взошло.