file#5: День рождения капитана Хикса (джен)

В рубке находилось пятеро — Родригес, Жакуй, Иван, Петр, Ульгэр. Последние двое с огромным любопытством рассматривали все, что находилось вокруг. К чести обоих, держались они достойно — когда из ниоткуда перед ними возникла Ежевика, поприветствовала книксеном и взмахом руки открыла несколько экранов, что повисли в воздухе перед присутствующими, эвенк только негромко и благоговейно что-то пробормотал, а Петр шумно выдохнул.

По случаю операции Ежевика оделась в фиолетовую форму в стиле милитари — строгого кроя рубашка с множеством карманчиков, лихо заломленная беретка, юбочка чуть ниже колен и пара тяжелых, высоких армейских ботинок, которые придавали всему ансамблю необходимую основательность. Правда, членам команды было непонятно, зачем аватарка хозяйки получила на носик аккуратные очки в тонкой золотистой оправе. Но строгий аксессуар лишь парадоксальным образом усилил милое обаяние Ежевики и добавил ей хрупкости, нейтрализуя «воинственность» костюма.

Сейчас на большом экране корабля была изображена карта местности, включающая в себя несколько сопок и болото.

Ежевика принялась водить по карте указкой, одновременно поясняя свой план:

— Поезд будет двигаться с запада на восток по этой линии, — она провела по карте кончиком указки вдоль ниточки железной дороги, а потом обвела кружком: — Это место наиболее подходящее для нашей операции. Часть железной дороги в этом районе скрыта сопками со всех сторон. Значит, маневры корабля будут незаметны со стороны. По расчетам, поезд будет проходить здесь во второй половине дня, а может, даже в сумерках, что нам только на руку.

— Как мы попадем на поезд? — спросил Жакуй. — У нас только один скайдрайв, у Ивана. Да и тот сломан.

— Скайдрайв я починил, — сказал Родригес. — Конечно, он дальние полёты не осилит, но чуть-чуть, да недалеко — полетает.

— Поезд мы остановим, — сказала Ежевика. — Нам поможет в этом Ульгэр.

Охотник встрепенулся:

— Сэвэки Ежиха, если надо, я жизнь отдам, чтобы помочь вылечить птицу Агды, которая упала с неба!

Ежевика улыбнулась:

— Спасибо, Ульгэр! Мы сожалеем, что втягиваем тебя в свои проблемы, но мы хорошо заплатим.

— Сэвэки Ежиха, не говорите о награде… — потупился Ульгэр. — Я вам помогу. Что мне надо сделать?

— Джакобо Казимирович сделает тебе новое ружье и даст особенные патроны. Нужно будет выстрелить в колеса паровоза, когда я тебе скажу. Ты услышишь мой приказ у себя в голове. Как только паровоз остановится, уйдешь в тайгу, Ульгэр. Больше твоя помощь уже не понадобится.

Ежевика вновь обратилась к карте:

— Вот здесь Ульгэр остановит поезд, выстрелив липучками в колеса. Дядя Родригес, вы спрячетесь в снегу вот здесь, у вас будет сумка с захватами, — она ткнула указкой в точку, — а Жакуй спрячется вот тут, он пойдет с конца поезда. Твоя задача, Жакуй, усыпить и стереть память как можно большему количеству людей, нам свидетели ни к чему. Петр Николаевич, вам слово.

Васильев кашлянул, переключая внимание на себя и начал рассказывать:

— Я попытался разузнать, как будут формировать состав. Удалось лишь только выяснить, что золото повезут в двух грузовых вагонах канадской постройки. Находиться они будут в середине состава. Эти вагоны отличить легко — они без окон и коричневого цвета, все остальные вагоны темно-зеленые. В штабе договорился, что на этом перегоне я буду в кабине машиниста. Если что-то пойдет не так, смогу оттуда оказать вам помощь, особенно на финальном этапе.

Они провели ещё два часа, обсуждая детали плана.

В целом он выглядел достаточно просто. Осталось только воплотить его в жизнь.

Времени до отхода «золотого эшелона» оставалось крайне мало, поэтому на «Ежевике» все работали без отдыха.

Родригес трудился над самым легким и малогабаритным экзоскелетом, что у него нашелся в мастерской, снимая с него навесное оборудование и приспосабливая конструкцию, на которой он планировал таскать все двенадцать дисков такелажных зацепов.

Такелажные зацепы служили для крепления и перевозки нестандартных грузов, не имеющих стационарных стропальных устройств. С помощью зацепа можно поднять и закрепить на силовых линиях под корпусом корабля любой подходящий предмет. Например, вагон.

В мастерскую вошел Жакуй и не отстававший от него ни на шаг Ульгэр.

— Привет, дохтур, — махнул ему Родригес. — Жрать-то когда будем?

— Все уже давно готово. Соберешься — на камбузе найдешь обед. Я тебе оставил.

— Я вижу, у тебя теперь поклонник объявился, — кивнул Родригес на эвенка, который старался стоять так, чтобы скрываться за Жакуем, лишь только настороженно выглядывая из-за него. Ульгэр почему-то сильно боялся Родригеса. Жакуй рассказал ему, что это стармех спас его от медведя, но даже это не сильно повлияло на эвенка. Он называл стармеха Радыргы и, похоже, принимал за какого-то фольклорного персонажа, злого духа или демона.

— Да пусть ходит, зато под присмотром, — усмехнулся котофурри, перейдя на далланийский, которым владел и Родригес. Переводчик, врученный Ульгэру, не был настроен на этот язык, специально для случаев конфиденциальной беседы. — Он меня считает человеком-рысью, основателем тотема своего рода, или что-то вроде этого.

— Человеком-рысью? Интересно, почему же? — хмыкнул Родригес. — У тебя же нет на ушах кисточек…

— Хватит ржать! Мы и так втянули парня черт знает во что. Я, как его тотем, теперь волнуюсь за его здоровье и процветание рода, ня. На опасное дело толкаем…

— Да не переживай…

— В поезде, между прочим, не школьников на каникулы везут, а кучу вооруженных и опытных солдат, — добавил Жакуй ехидно. — Боюсь я за Ульгэра…

— А, вот оно что… Есть у меня одна штука, от легкого скафандра, квантовый отражатель. Чтобы проще объяснить, прибор, защищающий от мелких космических осколков, песчинок всяких. Сам прибор я не дам, нельзя такое здесь оставлять, сразу поймут, что штучка неземного происхождения. А вот из него пару деталек достану, остановить несколько пуль они смогут. Выглядят как маленькие шарики, синие такие. Сделаю что-то вроде кулона и вставлю туда…

— О, спасибо, дружище! С меня причитается!

Жакуй и его преданный «хвостик» ушли. Родригес приступил к изготовлению специального ружья и патронов для Ульгэра. Он решил, что ружье не будет иметь возможности перезарядки — все равно оно самоуничтожится после выстрела последним патроном. Анатомические размеры Ульгэра ему скинул Жакуй.

В патроны Ежевика предложила поместить капсулы с липучкой, тем веществом, которое выбрасывается внутри корабля при перегрузках, фиксируя экипаж и не давая тем самым получить травму, ударившись о внутренности корабля. Несколько доз, попавших в механизм паровоза, должны были гарантированно его заклинить. Через минут десять— пятнадцать, это зависило от температуры, пена распадется, и машина будет свободна. Ну, а пока поезд будет стоять, они с Жакуем заберутся в его вагоны…

* * *

— Ты — великий шаман! — сказал Ульгэр, наблюдая за манипуляциями Жакуя.

Тот, склонившись над операционным столом в медбоксе, изготавливал небольшие газовые гранаты. К сожалению, компонентов было маловато, аптечка не рассчитана на то, что кто-то соберется с её помощью отправить в моментальный сон больше сотни человек. Для участников операции котофурри озаботился «противоядием», которое получил даже Петр — мало ли что…

«Жаль что я только парамедик, — подумал Жакуй, — была бы квалификация, я бы придумал что получше, чем примитивные гранаты…» Он вздохнул и ответил:

— Нет, Ульгэр, я просто шаман. Не великий. — Он хитро подмигнул эвенку и добавил: — Но кое-что подшаманить могу.

* * *

Ежевика собрала всех в рубке.

— Все готовы? Что-то я волнуюсь. Пока ещё не поздно нам сделать остановку, а?

— Да нормально все будет, — сказал Иван. — Не дрейфь, хозяйка.

— Ульгэр? — Ежевика посмотрела на эвенка.

— Я все понял, сэвэки. Ульгэр не подведет.

— Ульгэр, ты подумал, какая плата тебя устроит?

— Сэвэки, ты обижаешь Ульгэра! Я сделаю это не для награды, а для птицы Агды, тебя и Жакуя!

— Но если ты откажешься от заслуженной награды, то обидишь уже меня, Ульгэр! — надула губы Ежевика. — Ты нам ничего не должен, поэтому я хочу тебе заплатить за риск и твое искусство, понимаешь? Сколько ты хочешь золота, говори же.

Ульгэр вздохнул, потом достал из кармана три винтовочных патрона и показал их Ежевике.

— Вот столько по весу.

— Почему так мало? У нас даже сейчас есть гораздо больше. Самородки, песок…

— Этого хватит для того, чтобы Ульгэр взял в жены любимую девушку, сэвэки. А много золота — много проблем. Придут плохие люди, будут спрашивать: «Скажи, Ульгэр, где ты взял столько золота?» Не за себя боюсь. Не хочу на охоте бояться за жену и детей.

— Понятно… Ладно, позже договоримся, как я тебе передам твою награду, мудрый Ульгэр.

— Родригес, ты сделал для Ульгэра, что я тебя просил? — встрепенулся Жакуй.

— А как же! Вот, можешь сам вручить, — стармех протянул Жакую висевшую на шнурке, небольшого размера копию головы котофурри, даже характерные пятна и полосы были на ней. Уши на миниатюре стояли торчком, а рот хищно скалился. Вот только глаза были прозрачно-синие, а у Жакуя — зеленые.

— Е-мое, Джакобо, ты что, издеваешься? — фыркнул корабельный врач. — И так он на меня почти что молится, а ты ещё подогреваешь культ моей личности! И когда это ты видел, чтобы я такие рожи строил?

— А ты в зеркало смотришь в понедельник утром? — парировал Родригес. — Вот там и увидешь.

— А чего глаза синие? Это и есть твои «детальки»?

— Вот в них-то все и дело. Если в Ульгэра будут лететь кинетически заряженные частицы, тьфу, пули — проще говоря, то эта структура блокирует их энергию. Правда, материал будет разрушаться, мутнеть. Потом, наверное, вообще в пыль рассыплется. — Родригес пожал плечами. — Обвязки-то регенерирующей нет — в чистом виде отдаю. Голова — это так, для оформления… Нравится кулончик?

— Нет! — Сказал Жакуй. А потом противоречиво добавил: — Ещё одну такую сделай после. Или лучше две.

— Три! — сказал Иван. — Я тоже буду носить кулон Жакуя! Он принесет мне удачу. В картах или любви. Или, хотя бы на рыбалке.

Началась дружеская перебранка, которую с сожалением прервала Ежевика:

— Внимание! Петр только что передал, что поезд тронулся…

* * *

Васильев объявился у паровоза за час до отхода. Хотелось осмотреться и познакомится с машинистом и кочегаром. Да и сама техника его интересовала.

Машинистом оказался крепкий, усатый мужик с изъеденым оспой лицом. На нем была кожаная куртка на меху, на голове — заячий треух, порядком измазанный сажей. Также машинист форсил валенками с лаково блестящими галошами от петербургской мануфактуры «Треугольникъ». Он был недоволен не только интересом, но и просто присутствием Васильева, и не скрывал этого.

— Федор, — сухо представился машинист и тут же полез в будку, проигнорировав протянутую руку. Не любил Федор офицеров. Или только колчаковских офицеров?

Паша, кочегар, наоборот, кажется, был искренне рад появлению Васильева. Он белоснежно блеснул молодой улыбкой, крепко пожал руку и затараторил:

— Ваше благородие, будем знакомы! Пашка. Кочегар. В топке шурую. Вы с нами? До Иркутска?

— Да нет, — слегка ошалев от такого напора, отмахнулся Васильев. — До первой станции. И давай без «благородиев». Петр Николаевич, и только так.

— Ладно, Петр Николаевич, заметано, — ещё шире растянул рот Пашка, хотя, казалось, что шире уже было никак нельзя, и полез в будку. За ним поспешил и Васильев.

Пашка глянул на манометры, тут же схватил лопату и принялся подбрасывать уголь.

Федор тем временем с каменным лицом стоял у бокового окна и поглядывал на суету, царившую на платформе: построения, переклички, снующие туда и сюда солдаты с чайниками и «сидорами» за плечами, создавали неповторимую предотъездную суету, за хаотичностью которой скрывалась своя система.

— Федор э… как по отчеству? — решил все же наладить контакт Васильев.

— Просто Федор, — буркнул машинист.

— Да не дуйтесь вы, право, на меня, словно мышь на крупу! — хмыкнул Васильев. — Я не из контрразведки. Сам к вам напросился. Когда ещё удастся в будке паровоза побывать… — вздохнул он.

— Ну да… — недоверчиво хмыкнул Федор.

— Да вот вам крест! — осенил себя Петр. — Я же сам технарь, по авиации. На дирижабле летал, в разведке…

— А на ероплане? — подскочил к нему Пашка. — Летал?

— Летал… Пассажиром только. Немецкие позиции фотографировал.

Похоже, лед между ним и Федором Васильеву удалось немного растопить.

— И что же вас интересует в нашей саже? — спросил машинист.

— Да все, по-обывательски любопытно, как вы с такой махиной управляетесь…

— Ну, смотрите, господин хороший… Вот только без дела у нас не принято стоять.

— А что ж мне делать-то прикажешь, Федор?

— Открывать будешь шуровку. Вот рычаг, — он показал рычаг, за который Пашка открыл дверки топки. — На ходу, чтобы холодным воздухом топку не задувало зазря, нужно перед забросом лопаты открыть шуровку и тут же закрыть. Понятно?

— Понятно. Сделаю.

— Это называется, «топить с прихлопом» — пояснил довольный Пашка. — Ща подкидывать буду, спытаем, как оно у тебя получится.

Петр уже порядком освоился в будке, лихо хлопал шуровкой и даже пару раз кидал уголек, чтобы размяться. В будке было то холодно, когда Федор откидывал брезент с боковых окон, что-то выглядывая позади паровоза, то жарко.

Пролетели какой-то поселок. Дорога углубилась в сопки. Вдруг сознание Васильева тронула мысль Ежевики:

«Приготовьтесь, Петр Николаевич, начинаем».

«Готов», — как можно более отчетливо он попытался мысленно просигналить в ответ.

Ежевика промолчала, но среди шума и грохота паровоза ему послышался выстрел с левой стороны. Потом ещё и ещё. Машина резко сбавила ход. Федор бросился вращать какие-то вентили, но это не помогало.

— Что за черт! — выругался Федор. Паровоз встал, рассерженно шипя и окутываясь паром, пока машинист не перекрыл вентиль. Пашка спрыгнул на снег, за ним спустился Федор и Васильев.

Пашка присвистнул. Федор выматерился.

Весь механизм паровоза был словно залит какой-то грязно-желтой пеной. Но, судя по тому, как отскочила нога Пашки, пнувшего по свисающей с колеса пенной «сосульке», эта пена не уступала по прочности вулканической пемзе.

— Что за дьявол! — развел руками машинист. — Я отродясь такого не видал. Весь механизм залепился. И шток, и дышло, и параллели! Откуда эта беда взялась?

Васильев промолчал.

* * *

Паровоз было слышно издалека. Его шум с каждой минутой становился все явственней, превратившись, наконец, в характерное «чух-чух» вырывающегося из цилиндров пара и лязг металлических суставов.

Ульгэр приготовился стрелять из ружья, что дал ему харги Радыргы. Странный, пустой внутри, приклад удобно лег, ладно упершись в плечо, будто харги знал, какой размер удобен Ульгэру. «А и верно, — подумал Ульгэр, — конечно знал, это же демон Нижнего мира».

Чудно было видеть духа рядом с собой. «Харги, — учили шаманы, — самый злой дух, у него железная левая рука, лысая голова и огромное, тяжелое как камень, тело». Все, как у было у Радыргы. Как сэвэки удалось подчинить его себе, Ульгэр не понимал. Видно, сэвэки не иначе как родная дочка Энекин Буга, хозяйки Вселенной, а не сознается она в родстве из скромности.

Ульгэр подумал, что теперь видел больше, чем любой шаман: и птицу Агды, и сэвэки Ежиху, и даже прародителя своего тотема, рысь Жакуя. А сейчас он сделает, что просила его сэвэки: остановит поезд волшебным ружьем.

Наконец показался черный локомотив, за которым тянулись вагоны. Хорошее место для засады выбрала сэвэки — слева и справа тайга близко подходила к дороге, и пришлось бы подобраться к ней вплотную, а здесь паровоз как на ладони, но расстояние до него большое, попасть непросто. Потому его и выбрали, духи знают, кто в этих землях лучший охотник.

Ульгэр прицелился, куда говорил ему Радыргы — в большие колеса, рядом с которыми бегали длинные палки: туда-сюда, туда-сюда.

«Ульгэр, ты готов стрелять?» — раздалось у него в голове.

«Да, сэвэки. Я готов», — ответил он так же мысленно.

«Приступай, Ульгэр, и будь осторожен!» — ответила ему сэвэки.

Палец охотника потянул спусковую скобу, грохнул выстрел. Дыма совсем не было, как и обещал Радыргы, но удивительно, что отдачи Ульгэр тоже не почувствовал.

Охотник заметил, как на одном из колес паровоза расцвел желто-серый цветок. Перезаряжать ружье было не нужно, и Ульгэр, сместив прицел, выстрелил ещё раз. Теперь жёлтый цветок появился на другом колесе, и оба стали быстро увеличиваться в размере. Ещё один выстрел, чуть в сторону, в ту часть, откуда выскакивает палка, что толкает колеса. Остался ещё один патрон, его Ульгэр приберег на случай, если три цветка состав не остановят. После четвертого, последнего выстрела ружье растечется расплавленным металлом, так сказал Радыгы. Ульгэру было жаль ружья.

Но стрелять в паровоз, похоже, было не нужно. Колеса его уже почти скрылись за буро-желтой массой, что всё разбухала и разбухала, и пёрла во все стороны, как каша из слишком маленького котелка. Масса облепила рычаги, колеса, часть корпуса паровоза, тянулась, словно смола, и машине было все труднее и труднее двигать свои части, паровоз стал тормозить. И наконец, колеса, склеенные волшебной смолой, замерли.

Выстрелы Ульгэра услышала охрана состава, из вагонов посыпались солдаты с винтовками и принялись беспорядочно стрелять в сторону тайги. Некоторые пули даже сбили пару веток над головой Ульгэра и обрушили на него пригоршню снега.

«Ульгэр, ты остановил поезд, спасибо, теперь уходи, — раздался у него в голове голос сэвэки. — Не рискуй напрасно. Завтра приходи к той скале, что я тебе показала, с северной стороны найдешь в ней дыру, там будет ждать тебя твоя награда».

«Хорошо, сэвэки Ежиха, я так и сделаю», — подумал он в ответ. Чудно было так разговаривать, но Ульгэру очень понравилось, будто сэвэки у него в голове поселилась.

В это время Радыргы, за спиной которого была большая поняга, и, судя по тому, как двигался харги, на ней лежало нечто тяжелое, забрался на крышу первого, если считать от паровоза, вагона. На крыше этого же вагона находилось что-то вроде землянки, окруженной мешками. Оттуда торчали головы солдат и ствол скорострельного ружья — пулемета. Солдаты на крыше заметили Радыргы и стали перекидывать пулемет, направляя его в сторону Радыргы и явно готовясь стрелять.

Харги, видимо, тоже не ожидал увидеть на крыше вагона людей с пулеметом, и в нерешительности остановился.

Ульгэр не знал, опасны ли пули для злого духа, но у него был ещё один, последний заряд. Он вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Пуля попала прямо в пулемет. Через секунду даже солдаты расчёта были облеплены желтой смолой, а Радыргы поднял свою железную руку и помахал Ульгэру.

Выстрел охотника поднял снежную пыль, и солдаты принялись стрелять, целясь уже в его сторону на звук и предательское облачко поднятого выстрелом снега. Вокруг Ульгэра взвивались белые фонтанчики, с противным звуком пули впивались в стволы ближайших деревьев. Сверху посыпались сбитые веточки, выщербленные щепки и кора. Ульгэр упал на живот и принялся отползать назад.

В это время ружье в его руках, как и предупреждал Радыргы, стало быстро нагреваться. Охотник отшвырнул в сторону от себя ставшее нестерпимо горячим оружие, которое, шипя, медленно погрузилось в сугроб. Из проталины сразу же повалил пар. Это вызвало новый шквал огня, зато пули летели уже чуть в стороне от Ульгэра.

Он продолжал отползать, пока не смог, пригнувшись и барахтаясь в мягком снегу, достаточно отойти от своей стрелковой лёжки, чтобы между ним и поездом встали плотной стеной деревья, и можно было не бояться шальной пули.

Ульгэр, тяжело дыша, остановился, достал из-за пазухи оберег — сингкен, который дал ему Жакуй. Синие глаза на рысьей морде оберега из прозрачных стали мутными. Значит, если бы не сингкен, то лежал бы сейчас Ульгэр пробитый пулями и истекал кровью.

Раздался приглушенный расстоянием паровозный гудок и лязг состава — это дернулись вагоны. Снова послышался звук: «чух-чух», смешанный с визгом металла трущегося о металл, когда на рельсах пробуксовывали тяговые колеса.

Поезд тронулся, звуки стали отдаляться, смещались к востоку, пока не наступила обычная таежная тишина.

Стало совсем темно, когда Ульгэр нашел свои припрятанные лыжи. Он быстро и привычно соорудил рядом снежное убежище и приготовился переждать предстоящую длинную ночь. Завтра ему предстояло отправиться за наградой сэвэки, что та обещала спрятать у одинокой скалы, там, где сливаются вместе две реки. А потом… Потом он все же принесет профессору воду в его бутылочках. Ульгэр всегда сдерживает свои обещания.