Дорога домой (гет)

Следующие несколько дней пролетели для Нермин как в тумане: будто она была пьяная с утра до ночи и не просыхала ни на секунду. Пьяная до головокружения и до головокружения счастливая. Ничего толком не соображающая и до боли сосредоточенная. Не способная ни есть, ни спать, ни следить за тем, как смотрит и что говорит. По утрам они с Неджетом просыпались — вскакивали бодрые и веселые после двух-трех часов сна, завтракали тем, что под руку попалось, попрекая друг друга тем, что съедено было совсем мало, считай что ничего. Потом Неджет уходил на работу нехотя и грустно. Потом, едва разобравшись со срочными делами, звонил, звонил, звонил, писал и опять звонил, и они разговаривали или просто смеялись. Потом его отвлекали, вызывали, заставляя куда-то идти и что-то делать.

Когда приходилось класть трубку, Нермин садилась, куда придется, — на пол, на кровать, на диван, на край ванны, и сидела так, опустив руку с зажатым в ней раскалившимся телефоном, и смотрела невидящими глазами в стену. В голове было оглушительно громко, будто там бесконечно взрывались петарды и вспыхивали салюты, оставляя на мозгах рытвины — дыры с развороченными серыми краями. Нермин сходила с ума с Неджетом, без Неджета и по Неджету, и это было ужасно. Ужасно прекрасно. Просто убийственно замечательно. Вечерами он возвращался, таща с собой очередной пакет с продуктами, которые они не ели и, чтобы не испортились, придумывали что-то, делали сухари, замораживали, перекручивали, солили, складывали еду в набитую и без того морозилку. Ужин у них был по всем правилам, как у настоящей семьи — с обязательным обменом дневными новостями, которыми и без того прожужжали друг другу уши. А после ужина начиналось время развлечений. Неджет показывал многотомные альбомы с фотками из каких-то поездок, рассказывал истории без конца и начала про живущую под Алматы родню, объяснял, что дед перестал разговаривать с отцом, потому что тот не вернулся после института домой, а остался там, куда распределили, и женился там, и брата туда переманил, и тот тоже там женился, и никому из них от дедова наследства ничего не досталось, но они вроде бы и не хотели. Нермин кивала, делая вид, что ей очень интересно слушать про планы дяди Мурата переехать в Турцию и про то, как он раздумал и решил гонять из Германии машины, а потом фуры, груженые всяким забугорным добром, и тогда все стало хорошо, а раньше было плохо, потому что Неджет не хотел никуда ехать и учить четвертый язык тоже не хотел.

Нермин не лукавила и не пыталась изображать интерес: Неджет был хорошим рассказчиком, и его едкие шуточки приводили ее в восторг, но… Но слушать его, вникать в смысл и одновременно смотреть на его губы и подыхать от желания коснуться их хотя бы коротеньким поцелуем было слишком сложно. Потом приходила очередная ночь, и все становилось еще хуже. Ночами Нермин было страшно, потому что Неджет сидел рядом с ней, делая вид, что смотрит телек, а на самом деле смотрел на нее, и ей казалось, что от его взгляда у нее вот-вот расплавится кожа. Нермин поворачивалась, смотрела на него — в черные, как безлунное осеннее небо, глаза, из которых в ее больную голову переливалось через края безумие. Когда у нее начинало заполошно колотиться сердце, Неджет улыбался и говорил что-нибудь про фильм или про то, что завтра рано вставать, и отворачивался. Нермин сидела неподвижно, потихоньку глотая слезы, и ей казалось, что рядом с ней настоящий сумасшедший, который способен сделать с ней все, что угодно. Иногда ей хотелось бежать домой, к матери. Завалиться перепуганной на серую от тоски и пыли кухню и говорить, говорить, говорить. Рассказать все до последнего слова, до самой тайной мысли, и тогда… Пусть мать расскажет все отцу, тот поедет к дяде Мурату, и тогда это закончится. Можно будет уйти, забыть, отмыться, выдернуть из себя горько-табачную, полуночно-черную, страшную жажду. Выбраться из круга — плевать, что дверь и так откроется, стоит ей попросить, плевать, что Неджет дал ей вторые ключи, что говорит, будто она может идти, куда хочет, что не надо сидеть безвылазно дома и пора уже позвонить подружке и помириться. Нермин, конечно же, все ему рассказала. И про Дину, и про Серегу, и про Рому, про то, как и что он с ней делал, что говорил и что она отвечала. Показала даже переписку, которая обрывалась его сообщениями — где ты, что ты, почему не приходишь, почему не отвечаешь, не берешь трубку, все время занят телефон… Она боялась, что Неджет тут же убьет ее на месте, придушит к чертям собачьим или поедет бить Роме морду, но ничего этого не было. Он просто смотрел и улыбался, а Нермин понимала, что дело плохо. Ни у кого из них двоих не было прав на другого — и никого из них двоих это ничуть не волновало.

Неджет выпроводил ее в один из вечеров, когда они слегка поссорились. Из-за ерунды, из-за того, как надо закрывать коробку с кукурузными хлопьями. На самом деле все началось еще накануне ночью, когда Неджет ушел спать в другую комнату, хотя Нермин просила его остаться. Потом были долгие разговоры с попытками выяснить, какого хрена такой голос, кто из них чем не доволен и почему докапывается. В итоге Неджет заявился с букетом хризантем и килограммом мороженого и сказал, чтобы Нермин шла к друзьям, а потом домой, потому что ее мать наверняка скоро поднимет панику. Они попили чай, поели клубничного пломбира, и Нермин ушла, сама не зная куда. Она понятия не имела, где ее друзья и есть ли они у нее вообще — учитывая, что после ссоры с Диной и Вера с Серегой тоже куда-то пропали.

Нермин шагала по улицам, меняя одну на другую, не замечая толком, где сворачивает, и заставляла себя вернуться в реальность: вон дом, вон еще один, вон старая колонка, вон кошка бежит, поджимая перебитую лапу, — а в голове разрасталась черная дыра. Выгнал? Да, наверное. Надоела? Вполне возможно. Понял, что она не боится спать одна после ужастика, а хочет, чтобы ее, наконец, трахнули во все щели? Чего ж не понять, не дурак, взрослый мальчик. Ну и плевать. Ну и похеру. Хорошо. Все нормально. Потом позвонила мать — точнее, дозвонилась. Она и раньше звонила, писала, но Нермин не отвечала и не перезванивала. Ответила только один раз отцу, сказала, что живет у подруги, как договаривались, а мать просто выдумывает очередной повод, чтоб заманить его домой. На этот раз она сказала матери, что придет ночевать и больше, скорее всего, не уйдет, потому что Верины родители не разрешили ей остаться: и так прогостила слишком долго. Мать помолчала, потом злорадно выдала, что так и знала, что городской мудак поматросит и бросит, и приказала купить хлеба, только обязательно заводского. И еще пару литров молока. Да, молока, потому что надо стряпать блины. Нермин пообещала, что все будет, а потом села в подвернувшийся автобус и поехала в сторону Администрации — думала пойти в парк и покурить в тишине под дубом, чтобы хоть немного прийти в себя. То, что с ней творилось, было больше всего похоже на «вертолет», когда лежишь пластом, а тело кружится, одновременно падая, но никак не грохнется, не долетит до земли. Нермин помнила какой-то фильм, где пьяной девочке — ее ровеснице — советовали найти якорь, зацепиться за что-нибудь надежное. Что может быть надежнее самой твердой, простой и банальной земли? За нее держатся дома, деревья, люди — и космос со звездами. Вранье это все, что она вертится. Она стоит на месте, а вертится все вокруг. Вот бы уже ебнулось.

Из парка Нермин побрела в пивнушку, чтобы поискать хоть кого-нибудь. Она думала, что там, наверное, точно должны быть знакомые пацаны: день был жаркий, как раз такой, после которого хочется глотнуть в холодке чего-нибудь пенного. По пути она заскочила в палатку, где работал Слава, но хозяин, стоявший за прилавком, объяснил, что тот уехал с друзьями на озера на несколько дней — еще бы, такая жара. Нермин подумала, что, наверное, и Дина с Серегой, и Вера с Женей тоже уехали, и поэтому ей никто не звонил и не писал, а ее не позвали, потому что… Не захотели, наверное. Вот и снова настал тот момент, когда она стала никому не нужна. Разве что Неджету — но тогда зачем он отправил ее из дома? Было обидно и тошно. Родной матери хлеб и молоко нужны, а дочь как-то не особенно.

До пивнушки Нермин не дошла. На перекрестке, где она тогда застряла в дождь в луже, смеясь и болтая с еще-друзьями, ее ждал охренительно неожиданный сюрприз. Такой, что в первую минуту она застыла, глядя на невиданное зрелище расширенными от ужаса и возмущения глазами. Там под раскидистой старой липой стояли Дина и Серега, курили и пялились друг на друга. И все бы ничего, не будь на Дине парадной боевой раскраски и парадного же белого короткого платья — которое ее отец, когда пил, грозил сжечь на газовой плите, а она прятала, — и не висни она на Сереге, как медаль за боевые заслуги. Серега же вместо того, чтобы отпихнуть Дину, напомнить ей, что у нее вообще-то есть парень, довольно улыбался и обнимал ее, то и дело убирая за уши растрепанные ветром неумело наведенные кудри. Это был полный дурдом. «Значит, вот оно как, — подумала Нермин, достала телефон и осторожно, прячась за фонарным столбом, сделала пару-тройку снимков. — Вот чего она так психовала из-за Серого и Рому мне навязывала. Слава, значит, из поселка, а они…» Додумать у нее не получилось. Она отошла подальше, ускоряя шаг так, что в груди горело, и наконец спряталась в парке снова. Руки нервно подрагивали, а по спине катился пот, как будто не Динка, а она сама внаглую изменяла законному парню и почти жениху, пользуясь его отсутствием. Очень хотелось взять и послать компромат Славе, а еще почему-то позвонить Неджету и рассказать обо всем ему, и второе желание было сильнее, но Нермин сдержалась и не сделала ни того, ни другого. Все-таки когда-то — еще так недавно — Дина была ее лучшей подругой, а Неджету на Дину точно пофиг. Нермин позвонила самой Дине, едва попадая пальцами по дисплею, и заходила из стороны в сторону в ожидании ответа.

— Привет, — сказала Дина обычным и даже радостным голосом. — А я тебе хотела сама звонить, но думала, что ты дуешься. Ты же у меня злобная маленькая сучка.

— Не дуюсь я, — ответила Нермин. — С чего бы это? Как у тебя дела?

— Да все хорошо. Вот у тети сижу. Славка на озеро уехал и Рома вроде с ними. А ты где?

— А я тоже в городе, — соврала Нермин. — Давай я подъеду, поговорим с тобой. А то мне как-то не в кайф, что такая ерунда у нас вышла. Мне перед тобой стыдно. Ты же правда хочешь как лучше, а я туплю.

— Ну что ты. Это я извиняться должна. Только сегодня не получится никак. У тети мигрень, и на мне все мелкие. Не обидишься?

— Я-то нет, — злорадно сказала Нермин. — А вот Слава обидится, наверное. Или ты его официально бросила перед тем, как с Серым замутить?

В динамике послышались два панических возгласа. Потом Дина заговорила по-другому: зло и с угрозой.

— Ну и где ты, а? Давай вылезай, сука, я тебе все тогда расскажу. И покажу тоже.

На заднем плане что-то безостановочно тарахтел Серега.

— Скажи ему, чтоб заткнулся, — не выдержала Нермин. — И тон сбавь. Я уже далеко, и показывать мне ничего не надо. А вот я Славе обязательно покажу вашу любовную фотосессию. Ты жирная в этом платье, в курсе?

— Сама ты жирная. И ты и так ему показываешь. Думаешь, я дура? Шляешься к нему в киоск, в город вместе катаетесь, по первому твоему чиху туда тебя везет…

— Серьезно? Мы друзья с ним, и он твой парень.

— Когда тебя это колыхало? Ты шалава вонючая, и я тебя ненавижу. Как я вообще с тобой дружить могла? Ты конченое уебище, Нермин, поняла? Лучше б ты сдохла, лучше б тебя кто-нибудь из твоих бывших тачкой переехал и в арык выкинул…

Нермин фыркнула в трубку, и телефон перехватил Серега.

— Слушай, где ты? Давай встретимся, сядем втроем и нормально, спокойно поговорим. Вы на психе обе, несете черт знает что.

— Давно ты с ней? — спросила Нермин, оглядывая окрестности: не хватало, чтоб недолюбовнички ее нашли и стукнули по башке булыжником.

— С той ночи, когда ты из парка звонила. Прости меня, а? Я тебе наврал про мелких и про их болячку, потом так стыдно было.

— Ага. А зачем тогда замуж меня звал и лез ко мне? После нее, блядь, Серый.

— Потому что это у нас один раз было и то случайно, понимаешь? Она пьяная была, — он неразборчиво сказал что-то в сторону и продолжал: — Она пьяная, а я из-за Ромы твоего расстроился. Ну сколько можно было еще надо мной издеваться? А потом, когда поняли, что у тебя что-то серьезное случилось и ты трубку не берешь, перепугались оба… Решили, что больше никогда, что тебя из-за этого упустили, а потом…

— То есть я маякнула тебе, ей, потому что боялась замерзнуть нахрен в этом вонючем парке, а вы в это время трахались и послали меня?

— Да, — сказал Серега с нервным всхлипом.

— А потом ты решил мне быстренько руку и сердце предложить, а Дина сплавить меня Роме, так?

— Так. Нермин, ты же не расскажешь Славе?

— Да? То есть я должна вам позволить и дальше ему мозги пудрить? А дальше что, а? Слава на ней женится, и будете по выходным трахаться, пока он на рыбалку ездит?

— Нермин, хватит, я еще раз говорю, давай встретимся и просто поговорим. Это все не серьезно у нас, не…

— Я знать про вас ничего не хочу, — перебила Нермин. — Слава тебя другом считал, а ты подлый мудак. А Динка твоя — вонючая потаскуха. Живите счастливо и сдохните в один день. Вы меня на свой ебучий секс променяли, вот и трахайтесь дальше, пока не сотрется. Или пока Слава вас не прирежет обоих.

Нермин сидела в парке, пока совсем не стемнело. Ни за каким хлебом она не пошла, и за молоком тоже. Мать звонила пару раз, потом перестала. Зато позвонил Неджет — видимо, у него не выдержали нервы. Нермин ждала, что он увезет ее к себе, но он свернул на трассу. Они уехали из поселка и долго кружили по огибавшим его дорогам, молча глядя на освещенную фарами полосу асфальта. Наконец, Неджет заехал куда-то под деревья и заглушил машину. Нермин опустила стекло — колючий ветерок приятно остудил потное лицо, залил пересохшее горло вкусом сухой земли и полыни. Неджет достал сигареты, чиркнул зажигалкой, прикуривая две сразу. Нермин забрала свою, с наслаждением затянулась, подумав, что ни за что не бросит курить. Пить — наверное, а без никотина, без этого резкого, душащего, успокаивающего запаха она ни дня не протянет.

— Ты обиделась на меня? — спросил Неджет.

— Нет. С чего бы? Я и так у тебя слишком долго пробыла, — ответила она заученной уже давно фразой. Неджет, к ее удивлению, раздраженно цыкнул.

— Да что долго-то? Я вот так не считаю. Мне с тобой нравится, и тебе со мной вроде тоже, нет? А вот отец твой типа недоволен.

— В смысле? Ты о чем вообще? — испугалась Нермин.

— Да ни о чем. В общем, соседка нас с тобой видела, а она знакомая какого-то Адилькиного знакомого или коллеги, я так и не понял. Адиль позвонил мне, мол, реально что ли ты у меня торчишь, я сказал, что нет, пару раз заходила, и все. Он, как я думаю, позвонил Ахмету, тот позвонил мне, выспрашивал, что да как, как мы с тобой общаемся, когда я тебя последний раз видел, можно ли ко мне в гости заехать…

— Вот блядь, — раздраженно перебила Нермин. — И какое их сраное собачье дело? Наплевать на меня всем было столько времени, а как с тобой тусоваться начали, так все, надо вынюхать.

— Я тоже этого не понимаю. Ну даже если ты живешь у меня, что такого? Я тебе уже дня два хочу предложить, чтоб ты насовсем ко мне… Ну или до осени там, или просто чтобы вещи перевезла. Хоть часть, самое нужное. Или давай новые поедем купим. Я хочу, но боюсь, что ты не так поймешь. И они вроде как… Как-то не так, короче, понимают. Ты мне скажи, я что-то плохое тебе сделал? Приставал к тебе, обидел как-то?

— Да нет, конечно. Ты о чем вообще говоришь? Ты мне лучше папки с мамкой, я тебе сразу это сказала, — воскликнула Нермин, едва сдерживая слезы. От страха, от обиды за него, от злости, от радости, от стыда — от всего сразу.

— Ахмет еще сказал, типа неприлично это — что я неженатый, а ты ко мне ходишь. Вот, мол, я все понимаю, но людям языки не отрежешь, слухи же пойдут. И девочка та из аптеки, ну ты помнишь…

— Что девочка?

— В Одноклассниках тебя увидела, а у тебя же статусы проставлены, кто кому родня. И страница открытая. Почему ты ее не закрыла?

— Денег стало жалко. Так твои родители тебе тоже предъявляют, что ты со мной подружился? — помертвевшим голосом выговорила Нермин. Неджет дернул плечом, выкинул сигарету и забарабанил пальцами по рулю.

— Папа молчит пока. А мама начала уже, да. Адилька мамкин сынок, он ей все докладывает, вплоть до цвета своих трусов. И вот она заворачивала тоже пару раз про то, что мне девушку надо найти, что тебя нехорошо в дом приглашать, если там больше никого нету, и все такое… Я не пойму, Нермин, я что, не такой какой-то? Почему все сразу про меня фигню думают? Почему вообще надо ко мне все время лезть?

— Давай тогда не будем общаться, — прошептала она горько. — Не хочу, чтоб тебе из-за меня нервы трепали. Это не ты не такой, это я не такая. Сам знаешь, как про меня говорят. Подруга вот сказала, что жалеет, что меня какой-нибудь из бывших не прибил.

— Это какая подруга? Та, которая Дина? Я ей язык нахрен вырву, — вскипел Неджет. Нермин мысленно выругала себя за дурость, тоже выбросила сигарету и осторожно взяла в ладони его холодные как ледышки пальцы.

— Ну вот, распсиховался, руки ледяные. Опять у тебя давление туда-сюда скакать будет или упадет ниже плинтуса. Ты когда ел последний раз?

— Распсихуешься тут, — буркнул он в ответ.

— Да уж. Неджет, тут спорь или не спорь, а я сама виновата, что меня даже в дом нельзя привести, чтоб люди гадостей не подумали. И знаешь, вот ты меня защищаешь, а я… Я правда такая, как говорят. Даже хуже.

Она все-таки разревелась. Громко и отчаянно, так, что сопли лились потопом вперемешку со слезами-градинами. Неджет тут же сунул ей бумажные платочки, потом обнял, заставил положить голову себе на плечо и принялся гладить по спине, каждый раз, как нарочно, задевая застежку лифчика. Нермин плакала, жалея себя, вытирала платочком нос и думала о том, что вокруг уже совсем темно, никого нет, так что если перебраться на заднее сиденье, можно смело заняться сексом. Поцеловать Неджета в губы, потом в шею, залезть под футболку, стащить ее, раздеться самой и позволить ему делать с ней то, что ему захочется. Что угодно. Она даже готова была взять в рот, если бы Неджету вздумалось ее попросить, и пофиг, что так делают только прожженные шлюхи. Плевать. Терять-то уже нечего.

Мало-помалу Нермин перестала трястись и рыдать, и они оба замерли — Неджет так и оставил ладонь на ее спине. Повисла нехорошая, тошная, душная тишина, и ветер теперь не остужал, а резал подсыхавшую коркой кожу. Нермин сидела, прижавшись к груди Неджета, и ее губы были совсем рядом с его шеей, так что она чувствовала призрачное и от этого еще более манящее тепло. Она знала, какая его кожа на ощупь: горячая, гладкая, упругая, такая, что в нее хочется сильно-сильно вцепиться зубами. До кровавых пятен. Его запах — табак, духи, еще что-то неузнаваемое и восхитительное — кружил голову, заставлял прижиматься сильнее, искать прикосновения, чувствовать, терять и находить снова. Нермин пересела поудобнее, положила руку Неджету на плечо, судорожно вздохнула, когда он вздрогнул и подался навстречу. Его губы оказались у ее уха. Она ощутила жар частых, коротких выдохов, а потом легкое, еле уловимое прикосновение, от которого все ее тело вспыхнуло болезненным — до спазмов — желанием. Один-единственный маленький, скромный поцелуй, не поцелуй даже, а так, почти случайная неловкость, а ее сердце было готово выскочить из груди, проломив ребра. Нермин осторожно повернула голову и ответила таким же мимолетным прикосновением, прервавшимся вместе с дыханием. Рука Неджета сжалась, натягивая ткань ее футболки, и он медленно провел ладонью вниз, остановившись на пояснице. Нермин сидела смирно, позволяя ему сделать очередной шаг. Когда он замер, она выдохнула, расслабляясь, и поцеловала его еще раз, а потом еще. Какое-то время они оба сидели неподвижно, и, наконец, Неджет вдруг почти беззвучно рассмеялся и разжал руки.

— Твой отец бы меня точно прибил гаечным ключом.

— Моего отца в таком случае самого прибить надо. Но ничего, живет и счастлив, — в тон ему ответила Нермин. После нескольких минут безумного напряжения и такого же безумного полета в сладковатую, тающую на губах темноту хотелось чего-то вот такого: легкого, спокойного и честного. А еще хотелось домой.

— Значит, так, — сказал Неджет деловым тоном, когда они въехали обратно в поселок. — К матери больше тебя не отпущу, к друзьяшкам тоже. Нафиг их всех. Вещи в городе новые купим. Завтра же поедем.

— Завтра работа у тебя, — напомнила Нермин.

— Ну тогда послезавтра. Ладно?

— Ладно.

— Твоим так и будем говорить, что в городе живешь, моим я то же самое скажу.

— А если Адиль тот же припрется и увидит меня?

— Вот это загвоздка, да. У него ключи от моей квартиры есть, но он обычно всегда предупреждает перед тем, как приехать. Ну скажем, если что, что в гости зашла. А вообще у меня идея, но я не знаю, как ты отнесешься к такому.

— Что за такая идея? — спросила Нермин со смесью испуга и интереса.

— Давай в городе квартиру снимем.

— В смысле?

— Ну в каком смысле квартиры снимают? В прямом. Я же говорил, что переехать хочу подальше от поселка. Ну сильно далеко не получится, хотя отец меня последнее время агитирует на севера к его знакомому ехать, вахтой типа работать. А там опять дочка на выданье, как я понял.

— Ужас. А если он упрется, чтоб ты на севера эти валил, и не разрешит в город?

— Да не паникуй. Сейчас же не старые времена, не заставит. Да и мама не отпустит меня, она меня любит. И Айше кто денег будет занимать? Вот. То-то и оно, что никто.

— Неджет, я не могу, — смутилась Нермин. — Это дорого ужасно, а я на работу не знаю, когда выйду.

— Ну вот, я про деньги, а ты сразу на свой счет, — сердито сказал Неджет. — Я с тебя требую чего-то? Поживешь, а там посмотрим.

— Так ты реально хочешь со мной жить?

— А чего б и нет? Мы же с тобой друзья?

— Конечно, да. А жена тебе не предъявит? — спросила Нермин, боясь верить своему счастью.

— Не, она нормальная и знает, что я не педофил, — сказал Неджет с усмешкой, которая так контрастировала с шутливым тоном, что Нермин резко поплохело. — Она в курсе, что у тебя такая ситуация. Я не сплетничал, просто весь поселок в курсе. Ну, в общем, она считает, что я обязан тебе помогать, и удивляется, почему моя родня никак на отца твоего не пытается повлиять или для тебя сделать что-то.

— Так вы с ней обо мне общались?

— Ну да. Я же говорил тебе, мы с ней в нормальных отношениях. Она тебя, конечно, не знает почти, так только, что вы на праздниках виделись, но тогда ты еще девочка совсем была. Но она у меня хорошая и болтать не будет и ерунды всякой про нас с тобой выдумывать.

— Это хорошо, — только и смогла выдавить из себя Нермин. Неджет кивнул и сменил тему. Минут через пять они свернули к дому.