Другой принц (гет)

Но, быть может, подумают внуки,

Как орлята тоскуя в гнезде:

«Где теперь эти крепкие руки,

Эти души горящие — где?»

(с) Николай Гумилев

Даже в Зачарованном лесу нелегко сыскать по заказу чардрево, да Джон особо и не рвался воспользоваться советом Игритт.

— Мне и так чуть не каждую ночь теперь чардрево снится, а лик на нем корчит мне рожи, — проворчал Джон, приходя в себя и тяжело закидывая свое тело в седло. — И еще снится какая-то наглая ворона, которая угрожает выбить мне бубну, то есть в лоб клюнуть.

— Это интересная информация, — заметил Куорен. — Старые дозорные еще помнят одного лорда-командующего, который многим обещал выбить бубну. И многим выбил.

Игритт тем временем присматривалась к остальным, ей, пожалуй, практически в первый раз стали по-настоящему интересны не только Джон, который единственный был ей нужен, и Куорен, от которого все равно никуда не деться, но и остальные ее спутники. Прежде всего, интерес ее вызывало то, что после происшествия с орлом между членами отряда ничего не изменилось. Никто, кроме нее, не стал бояться Джона, рослый Лионель по-прежнему покровительственно относился к сестрам Джона, в которых мог таиться такой же страшный дар, а Куорен оставался командиром и, похоже, считал всех, кроме Игритт, вверенными ему детьми. Можно было отнести это на счет того, что никто, кроме нее, не знает всех возможностей, открытых колдунам, а Куорен у костра просто угадал с песней про куклу колдуна, но что если у остальных была какая-то защита, которая позволяла им не бояться силы, просыпающейся в Джоне, как боялась ее Игритт?

Прежде всего Игритт заметила, что, хотя колдуны за Стеной были одиночками и не любили друг друга, юные оборотни ее отряда не чувствовали по отношению друг к другу ни ревности, ни соперничества. Когда вечером Арья подошла к Джону, сидящему у палатки, Игритт прислушалась через отделяющую их толстую тканевую стену, но Арье, похоже, было совсем не интересно, как Джон справился с орлом.

— Устал? — спросила Арья, сев на поваленное дерево рядом с Джоном. — Если хочешь, я попробую посмотреть за погоней вместо тебя.

— У тебя по-прежнему болит рука? — немного обеспокоенно спросил Джон, сам он все еще находил Призрака по общей боли от полученной Призраком раны, но пустячная рана Нимерии должна была уже зажить за эти несколько дней.

— Нет, — улыбнулась Арья. — Просто я чувствую Нимерию, когда она чувствует то же, что и я. Думаю, я смогу видеть ее глазами даже не во сне, если постараюсь.

— А что она сейчас чувствует? — заинтересовался Джон.

— Она поела, пожалуй, вкуснее, чем мы, — ответила Арья и даже облизнулась, словно находила загнанного троими волками северного оленя хорошим ужином и в сыром виде. — И еще она рада, что все трое снова вместе. Возьми меня за руку, мне немного страшно.

Арья и Джон молчали долго, достаточно, чтобы дать Игритт подумать о том, что у нее самой наверняка немало таких сводных братьев, каким Джон приходился Арье, но сама Игритт и родного брата своего плохо помнит, он куда-то ушел, то ли в набег, то ли просто в чужое племя, и с тех пор Игритт о нем не слышала, да и не интересовалась. А теперь Игритт вполне могла представить, как Джон сидит на бревне сбоку от палатки и держит Арью за руку, пока та находится в колдовском трансе и смотрит на мир глазами волка — практически наверняка в первый раз в жизни не во сне, а осознанно. И от этого колдовство почему-то представлялось не страшным, а милым.

— Они в половине дня пути, — сказала Арья. — Это ближе, чем тридцать миль.

— И ближе, чем двадцать, — согласился Джон. — Если Куорен спит, его придется разбудить.

Куорен предполагал, что преследователи могут захотеть ошеломить их ночным переходом и нагрянуть к ним под утро, а потому поднял свой отряд среди ночи и оказался прав: Арья во сне глазами Нимерии увидела, что преследующие их Одичалые не остановились на ночь. Джон же перед пробуждением встретил во сне дядю Бенджена, который успел сказать немного, но начал с главного.

— Орел был их глазами, — сказал Бенджен. — Волки должны стать вашим оружием.

К рассвету Джон успел обдумать предложение приснившегося дяди Бенджена и на привале подошел к Арье, чтобы рассказать ей о своем плане устроить диверсию в лагере преследователей — лютоволки, находясь под контролем хозяев, должны были разогнать по лесу лошадей и при возможности задрать нескольких.

— Санса сможет нам помочь? — спросил Джон, и сначала он не увидел ничего странного в том, что он спрашивает Арью о Сансе. В детстве он с Сансой ладил плохо, да и сейчас ему скорее помогало то, что он перестал обижаться, что она ведет себя с ним не как сестра, а как более дальний, хотя и хорошо знакомый родственник.

— Да, — коротко ответила невыспавшаяся и замерзшая Арья. — Если захочет. Я поговорю.

И тогда Джон понял, что в его вопросе было странного: последние годы у него с Арьей были секреты от Сансы, а теперь он спрашивал Арью о сестре с уверенностью, что она знает ответ, и запоздалое удивление от мысли, что сестры-то между собой разговаривают, у него было еще сильнее, чем у Лионеля. Хотя можно было бы и догадаться, упрекнул себя Джон: после отъезда из столицы Арья неделями была наедине с Лионелем и Сансой, и сейчас они всегда втроем, не с Лионелем же Арья все это время — конечно, с сестрой.

А Куорен, поправляя на своей лошади поклажу и строя рожи завернутому в одеяло орлу, только несколько раз глянул на Джона и Арью и на озадаченное выражение лица у Джона, когда Арья ушла обратно к Лео и сестре, и в очередной раз подумал, что лорд-командующий из Джона, может, и получится, а разведчиком он был бы аховым и даже охоховым, ему б куда-нибудь в атаку иль на штурм куда-нибудь. Ведь на поверхности все лежит, ну не совсем как черный плащ дозорного на белом снегу, но можно же заинтересоваться, присмотреться и увидеть, что Арья при Лионеле и Сансе явно не пятое колесо в телеге, им обоим она нужна, и очень похоже она от обоих как будто отталкивается, но уйти никуда не может и не хочет. Просто любит их она так, скрытно и словно себе не веря.

Нападение волков на лагерь преследоваталей должно было начаться вслед за наступлением темноты, благо что не спавшие ночь Одичалые завалились спать еще до заката. Джон, даже не настраиваясь на Призрака, чувствовал, что желания у них одни и те же, и оба рвутся в бой, пролить кровь и посеять страх. Арья тоже нашла Нимерию и была готова к атаке, но Санса еще сомневалась.

— Я люблю Леди, — сказала Санса немного недовольно, ей все-таки трудно было говорить с Джоном о том, что на сердце, так, как она теперь говорила с сестрой. — Я не хочу ее заставлять. По крайней мере, не так.

— Убивает не меч, убивает твердое сердце, — припомнил Джон слова Родрика Касселя, он не знал, что и Санса их помнила.

— Леди не меч, — ответила Санса и отвернулась.

— Если твое сердце станет твердым, Леди почувствует это, — уверенно сказал Джон. — Они догоняют нас. Мы должны убить их, пока они не убили нас. Хотя бы их лошадей — иначе через два или три дня нам придется принимать бой. Вместе с Лео и волками.

Если бы Джона услышала Игритт, и эти суровые слова, и даже угроза неравного боя произвели бы на нее куда меньшее впечатление, чем три фигуры с белыми глазами, замершие в центре палатки. Колдуны двигали своими волками, и в лагере преследователей в пятнадцати милях к северу метались кони, топча людей, Призрак вырвал горло кому-то, кто встал на фоне еще светлого на западе неба, а Нимерия и Леди гнали к гибели в чаще леса трех лошадей. Игритт стало страшно, что невидимые руки в любой момент могут обхватить и ее голову, ломая ее волю и путая ее мысли, и она уцепилась взглядом за четвертую фигуру: Лионель сидел в стороне и держал на коленях свой старый легкий меч, охраняя тех, чье сознание и чувства были далеко отсюда. Игритт даже не поняла сначала, кого именно он охраняет: ушедшего в транс колдуна все равно никто не решился бы тронуть, кто знает, когда он вернется и что с тобой сделает, если попадешься ему на глаза. К тому же охранять может только сильный слабого, взрослый ребенка… Лионель тем временем поднялся на ноги, прошел, пригнувшись, мимо замерших фигур и взял Игритт за руку, действительно как ребенка.

— Если тебе страшно, не смотри, — посоветовал Лионель. — Ложись.

Лионель подвел Игритт к ее месту, усадил ее на одеяло и ушел обратно. «Он не боится колдовских сил, — подумала Игритт. — Он защищает — их и даже меня». Игритт чутким слухом охотника слышала больше, чем полагали все остальные, и, когда измотанный непривычными усилиями воли Джон лег рядом с ней и обнял ее как простой усталый человек, она прошептала в его ухо:

— Он ваш король?

— Да, — ответил Джон, проваливаясь в сон, в котором Призрак и его сестры, облизывая окровавленные морды, невредимыми уходили на юг.

А Игритт, засыпая, думала о том, почему часовым остался Лионель, тогда как Куорен, тоже немного поежившись от вида фигур в трансе, просто вошел в палатку и лег спать.

Лионель вышел из палатки почти одновременно с дежурными, Арья все равно его разбудила, перелезая через него. Куорен в утреннем свете отмерял крупу на кашу и отсчитывал ломтики солонины, Арья зачерпнула котелками снег и стала налаживать костер.

— Куорен, — строго сказал Лионель. — Ты заканчивай со своими историями про оборотней. И так ты уже нашу Одичалую дико напугал, она вчера как в палатку вошла, еле на ногах устояла.

— А тебе не страшно было? — поддразнила Лионеля Арья, она уже поняла, что Куорен все про них знает и все одобряет, с тех пор, как он поднял ее на прошлое дежурство с довольно доброй для его сурового лица улыбкой.

— Мне страшно будет, когда ты кашу начнешь варить, — засмеялся Лео. — А пока вон Куорен с поварешкой.

— Ни капельки не страшно? — даже немного надулась Арья, она все равно не собиралась в своей жизни кашу варить, и вышивать не собиралась, и даже шить, Лео ее и так любит. Вот у Сансы каша получается, и ладно, все равно они всегда втроем. — Я видела, как Джон Призрака ищет, иногда жутковато выглядит, когда у него пустые белки ворочаются. У меня так было вчера?

— Если девушка спрашивает тебя, страшная ли она, что надо отвечать, а, Куорен? — продолжал дразниться Лео и наконец получил от Арьи снежком по голове, после чего Лео ловко подхватил Арью на руки, а она привычно потянулась к его губам. Куорен тем временем очень добродушно для профессионального убийцы посмеивался, засыпая крупу в закипающую воду и радуясь за молодых.

— Ты за девчонку Джона не беспокойся, это его дело, за нее беспокоиться, — негромко сказал Куорен от костра. — Вольных женщин пообломать всегда надо, у них ни короля в их земле, ни хозяина в доме. Да даже дома у них нет, болтаются туда-сюда. И во всем они так. Нужно это Джону? Уверен, что нет. А вот пообломается она — человеком станет.

— А гуманные способы у тебя есть? — спросил Лионель. Куорена все равно не остановишь, он присутствием Арьи при разговорах на такие темы не стесняется и, может, правильно делает.

— Гуманные способы у Джона есть, — хохотнул Куорен. — Приятные во всех отношениях. Ну не мне тебе говорить: сеньор обещает защиту и покровительство — но сначала вассал преклоняет колено и кладет перед ним свой меч. Нельзя же наоборот. Здесь не твоя земля, не твой народ. Преклонит перед тобой колено наша Одичалая, тогда будешь ее от меня защищать.

— Нечего! — тут же ревниво вмешалась Арья и поцеловала Лео. — Нам такие вассалы ни к чему.

— Видишь, — заметил Куорен, помешивая кашу. — У самого какая прыткая, вперед тебя за двоих говорит.

«А ведь мне писал кто-то из Штормовых земель, Ренли не дописавшись, — припомнил Лионель. — Селвин Тарт, кажется. Дочка у него выросла здоровая и драчливая, решила уехать странствовать и собиралась присяжным рыцарем стать. Так ведь он мне и писал: «Если неженатому присягнет, слухи пойдут, а то и скандал будет, а если женатому, так и вовсе до смертоубийства дойти может». Предлагал ее вроде в Королевскую гвардию взять, говорил, в Королевской гвардии хоть обет безбрачия дают».

Игритт, конечно, не слышала слова Куорена, не предназначавшиеся для ее ушей, но за следующий дневной переход извела Джона вопросами о жизни к югу от Стены.

— Слушай, ты что, действительно ничего не знаешь? — в свою очередь удивился Джон, почувствовав, что начинать придется с основ семьи, частной собственности и государства, а на такой титанический труд за день верхом он был не очень-то способен.

— Я знаю, но, наверно, не то, — скромно признала Игритт, так что Джон удивился снова — он был еще молод и не знал, что женщины бывают самыми скромными как раз перед тем, как стать самыми любопытными. — Я хочу послушать, как вы сами говорите о своей жизни.

В процессе рассказа Джон много раз обнаружил недостаточность своих знаний, все-таки он никогда не был ни лордом, ни главой семьи, и уж тем более не интересовался крестьянским бытом, и наивные вопросы Игритт частенько ставили его в тупик, так что на привалах отдуваться приходилось уже Куорену. «Вот ведь послал человека сведения добывать, — с усмешкой думал Куорен, рассказывая Джону поучительные истории о том, что могут и что не могут короли, и примеры к поговорке «жалует царь, да не жалует псарь», — а теперь он сам меня для нее допрашивает. Но правильными вещами интересуется парень, да и она так скоро на человека будет похожа», — и Куорен хитро наводил Джона на разговор о семейных обычаях.

Игритт тем временем начинала понимать, как много в жизни к югу от Стены держится на той же хитрости, которая спасла ей жизнь на Воющем перевале, — что сильному можно только сдаться и уговорить его сердце раньше, чем его разум, — но все никак не могла понять, почему она боится колдовской силы Джона, а искать защиты ей хочется скорее у Лионеля или даже у Куорена, хотя их сердца были жестче, чем его.

На вечернем привале Куорен выяснил у Арьи, что погоня не отстает и преследующие их Одичалые просто бросили своих безлошадных товарищей в лесу, и решил, что с коня Джона довольно и дальше с нужной скоростью он двоих нести не сможет. Куорен собирался пересадить Игритт на лошадь Арьи, а Арью подсадить к сестре, но Арья в ответ на это послала его к черту.

«Вот тебе и субординация», — подумала Игритт, которая теперь внимательно прислушивалась к разговорам в лагере, но еще не освоила технику применения правила «вассал моего вассала не мой вассал», каковое в бытовом обиходе означало в том числе то, что к женщинам и детям, минуя главу семьи, с приказами никто не обращается.

Куорен знал, как устроен мир, поэтому он усмехнулся и пошел поговорить с Лионелем, а Игритт незаметно встала рядом с лошадьми, к которым вскоре отошли Арья и Лео, и прислушалась к тому, как Арья жалуется Лео на дурацкие идеи Куорена.

— Хочешь ко мне на руки? — спросил Лионель Арью почти как ребенка.

— Увидят же, — тихо и нерешительно ответила Арья, и Игритт стало совестно, что она подслушивает, настолько Арья была сейчас другой, совсем не такой, как всегда.

— А на весь день? — весело спросил Лионель.

— Ты мошенник, — вздохнула Арья, и Игритт поспешила спрятаться в палатку, откуда ей было хорошо слышно, как рядом с палаткой Куорен объясняет Джону, что она поедет дальше на лошади Арьи. Похоже, Куорен не сомневался в том, что Лионель Арью уговорит, как бы решительно Арья его, Куорена, ни посылала к черту.

«Куорен даже не поговорил со мной, — заметила про себя Игритт. — Это потому что я женщина Джона или потому что я пленная?» Исходя из обычаев к северу от Стены, правильным ответом был второй, тем более что Куорен поговорил же с Арьей, хоть и безуспешно. И вдруг Игритт почему-то представила себе, как Лионель завтра будет обнимать счастливую Арью, сидящую перед ним в седле, и в первый раз на самом деле поняла, что она так с Джоном уже ехать не будет.

«Ну скажи ему, что меня не отдашь», — мысленно попросила Игритт Джона, не заметив, что она подумала так о себе тоже в первый раз, словно ее можно отдать или нет, как ребенка или лошадь. Но Джон, к ее сожалению, был хорошим солдатом и прислушивался к голосу разума.

А свою загадку Игритт неожиданно разрешила утром, проснувшись рядом с Джоном. Джон был таким же, как она, с ним она не чувствовала себя маленькой девочкой, а себе самой Игритт не доверила бы колдовскую силу, мало ли, что ей в голову взбредет. И еще Игритт вспомнила, что Джон ей никогда не приказывал, но никогда ее и не защищал, кроме самого первого раза, когда он ее пощадил и защитил от Куорена, и она тогда сама пошла к нему в руки. А после этого то ли она была с ним слишком независимой, испугавшись стать бесправной пленницей, то ли он был еще слишком молодым, чтобы быть больше, чем товарищем. «Не смотри», — позавчера вечером велел ей Лионель, взяв ее за руку и встав между ней и ее страхом, и перед ним можно было предстать безоружной и опуститься на колено, склонив голову и прося защиты. А ей все-таки хотелось, чтобы это был Джон.