file#5: День рождения капитана Хикса (джен)

Жакуй захлопнул за собой дверь и подпер ее так удачно подвернувшейся палкой. Оставалось надеяться, что она на некоторое время задержит назойливых преследователей. Он перешел на площадку следующего вагона.

Рывок — к счастью, дверь оказалась не заперта. Он быстро миновал тамбур и ввалился в коридор вагона. Странный запах ударил в нос, запах, отдаленно знакомый на генетическом уровне.

Вагон был жутковатый: по правой стороне была натянута веревка, на которой сушились какие-то бело-бурые ленты и тряпки, слева находился стол, намертво прикрученный к стене, и белые шкафчики с остекленными дверцами, за которыми Жакуй узнал многочисленные предметы медицинского назначения. Он оказался в вагоне — госпитале, о котором ничего не сказал Петр.

Из основного отделения, отодвинув в сторону тяжелый полог, прикрывавший вход, появился пожилой, с явным пузиком, седыми усами на одутловатом лице, мужчина.

— Внимание! Ня! Я не шучу и шутить не собираюсь. Руки все подняли и держим так, чтобы я их видел! — крикнул ему Жакуй.

Усатый попятился назад, а слева из-за занавески выскочил кто-то невысокий и худощавый, потрясая оружием в руке.

Жакую понадобилась секунда, чтобы отобрать оружие и захватить вооруженного типа так, что тот не мог и пикнуть.

Осталось только пройти через вагон, убедиться, что никто не пострадает от потери сознания, активировать газовую гранату и погрузить всех в сон.

В основной части вагона, что служила палатой, стоял такой тяжелый дух, что Жакуй невольно выругался на ай-лингво. Переводчик не смог идентифицировать идиомы и худощавый пленник, похоже, не понял из сказанного ничего.

Осталось несколько шагов, когда вдруг ожила медицинская кибер-тулпа, которую Жакуй обязан был носить в себе, как любой корабельный врач. Это был специализированный псевдо-разум, способный перехватить управление телом носителя-хоста, в том случае, если он, к примеру, потеряет сознание или даже в буквальном смысле — голову. Даже в этом случае жутковатый зомби, труп или своеобразный биоробот под управлением кибер-туплы будет какое-то время выполнять свои прямые обязанности — оказывать медицинскую помощь.

Но сейчас тулпа отреагировала на тело раненого человека, которого вот-вот должна была покинуть жизнь.

Мышцы Жакуя онемели из-за вмешательства псевдоразума. Ощущение было знакомо по тренингам: при попытке удалиться от нуждающегося в помощи тулпа вводила носителя на несколько секунд в ступор, сигнализируя об обнаружении пациента, если после выведения из обездвиженного состояния врач продолжал попытки удалиться, не произнеся форму отключения туплы, чип производил полное «обесточивание» управляющей способности носителя и полностью перехватывал управление.

Отключить самоуправство туплы можно было, произнеся про себя кодовую фразу, но как она звучит, котофурри, как назло, позабыл. Оставалось только сделать то, что требовала медицинская псевдоличность. Поэтому, подавив поднимающуюся волну раздражения — что же делать, сам виноват — Жакуй обреченно вздохнул и спросил своего пленника:

— Сергей Сергеич, вы этого раненого человека исцелить хотите?

— Что, простите? — не понял его худощавый.

— Вот этого мужика хочешь вылечить?! — уже прорычал Жакуй, понимая, что несчастный доктор был ни при чем. Котофурри раздражала глупая ситуация, в которой он оказался по собственному недосмотру; в любое мгновение может вызвать Родригес, а он все еще копается.

Тулпа, дорвавшись до ресурсов, тем временем активировала полное сканирование тела пациента и вывела перед взором Жакуя трехмерные сканы с предварительной диагностикой повреждений. Пуля, засевшая под лопаткой, у самого ее края, была отлично видна.

Псевдоразум предложил два способа оперативного вмешательства, из которых Жакуй одобрил тот, что был максимально сокращен по времени. Если бы дело было только в изъятии пули, операция заняла бы пару секунд, но требовалось также устранить пневмоторакс и его последствия, вернуть кровь из грудной полости в кровеносное русло, произведя очистку, а это ещё минуты полторы, и скомпенсировать общее состояние организма раненого…

— Сквозное ранение легкого и задето сердце, — сухо прокомментировал Жакуй видимую ему картину, очень упростив ее для коллеги. — Пуля застряла под лопаткой, у медиального края.

— Откуда… откуда вы это знаете? — выдохнул врач. Он поставил такой же диагноз, но в основном опираясь на свою интуицию и накопленный за годы войны опыт изучения огнестрельных ранений.

— Вижу, — коротко пояснил Жакуй. — Я могу помочь.

Кажется, он смог убедить врача и был ему благодарен за то, что тот не стал кочевряжиться.

Жакуй, решив не выпускать из поля зрения врача и его помощника — усатого фельдшера — убедил их в необходимости держать тело раненого, якобы для того, чтобы купировать его возможные судорожные движения.

Можно было бы, конечно, сразу усыпить весь вагон, тем более, он собирался так и сделать, но могла понадобиться физическая помощь, а врач и фельдшер, кажется, вели себя адекватно.

Операция была сделана туплой, которой котофурри доверил управление своим телом, за две минуты, он лишь только контролировал положение сформированного наноботами инструмента и наблюдал, как соединяются поврежденные ткани и очищается пораженная область.

Наконец тулпа решила, что пациент вне опасности.

Жакуй с облегчением активировал прямо перед лицом доктора газовую гранату, оттащил его обмякшее тело туда, откуда тот и появился — за занавеску.

То же самое сделал с грузным фельдшером, которого просто пристроил на полу, недалеко от печи.

Подойдя в последний раз к только что спасенному человеку, Жакуй убедился, что с ним все в порядке. И тут, как назло, вспомнил формулу отключения туплы: «Это существо не из нашей судовой роли». Он на всякий случай несколько раз торопливо произнёс её, мало ли, здесь найдутся ещё тяжелораненые, и придется оказывать помощь всем им.

Досадливо сплюнув, Жакуй прошел в следующий вагон.

* * *

Васильев молча наблюдал за тем, как развиваются события.

К паровозу стали подбегать солдаты, разглядывая неожиданную напасть и цокая языками. Началась пальба. Потом со стороны тайги раздался одинокий выстрел, на который тут же вновь ответили беспорядочной стрельбой. Странно, что не жахнули ещё из пулеметов, отметил Петр. Видно, их уже подавили.

Петр прислушался к своим чувствам. Сейчас он в роли предателя, кажется. Нет, увольте. Не был он душой с Верховным правителем, и вся эта затея — воевать с собственным народом — ему была противна и мерзка. Он преследовал золото с того самого времени, как произошло вскрытие казенных хранилищ, когда желтый металл стали растаскивать стервятники, что рвали труп Российской Империи. Если бы не золото для «Ежевики», то он бы давно перешел на сторону к большевикам, стал бы военспецом. Крови на его руках не было, и совесть была чиста.

«Уйду, прямо сейчас. Не в Иркутске, как планировал… — вдруг решил Петр. Ему смертельно обрыдли эти чешские рожи и самодовольные «спасители отечества» отечественного разлива. — Как только все закончится, спрыгну с поезда и уйду в тайгу. Эх, жаль с Ульгэром не договорился раньше… он бы не дал пропасть. Ладно, отмахаю назад по шпалам, вроде бы деревеньку какую-то проезжали. За ночь дойду».

Через некоторое время, как и обещал господин Родригес, пена вдруг стала сама по себе отваливаться большими хлопьями, как бы кипеть и испаряться, но без нагрева и какого-либо запаха. Вскоре колеса были полностью чисты.

— Трогайте, трогайте, господа, из этого чертового места! — подскочил к ним полковник Ягайло, потрясая маузером. — Дайте же свисток, машинист!

Паровоз свистнул, в вагоны полезли люди.

Петр забрался в будку тоже, взялся за ручку шуровки, готовый открывать ее по надобности.

— Вот что это было-то? — недоуменно спросил его Федор, позабыв держать образ холодного нейтралитета.

— Плевок пришельцев из космоса, — ответил ему Васильев.

Федор бросил на него взгляд, ничего не поняв и поэтому ничего не ответив.

— А кто такие пришельцы? — спросил Паша.

— Да болтаю я, — ухмыльнулся Петр. — Ну, готов кидать? Открываю!

* * *

Назначение этого вагона Жакую тоже понять было совсем нетрудно — безусловно, это — камбуз.

Сразу после входа начинался небольшой темный и холодный тамбур, заставленный каким-то барахлом и поленьями дров и заканчивающийся дверью, открыв которую, Жакуй оказался на самой кухне.

Солнце как раз зависло над горизонтом красноватым зимним шаром и излучало достаточно света, чтобы различать все, что находилось внутри — длинный стол вдоль левой стены вагона, немалых размеров чугунную печь, на которой сейчас громоздились сразу четыре котла, из-под крышек которых выходил пар. Рядом стояла немаленькая кадка с углем, чуть правее поленница и топор. По закопченным, темным стенам шли многочисленные полки, забитые кухонной утварью.

На кухне находились трое человек. Повар — его выдавала белая, относительно чистая поварская двубортная куртка и профессиональный колпак на голове, — орудовал ножом у разделочной доски. Двое других, напялившие поверх обычной, выцветшей солдатской формы замызганные фартуки, вероятно, были присланы на кухню в помощь. Они сидели на грубых табуретах и что-то резали в стоящие перед ними ведра.

Судя по тому, как отвисли их челюсти, троица не ожидала появления такого эксцентричного субъекта, как Жакуй, но котофурри не дал им опомниться — на пол полетела последняя усыпляющая бомбочка, она издала «пш-ш-ш», и все трое работников дружно повалились на пол, как марионетки, у которых одним движением отсекли удерживающие нити.

Предупреждая случайное ранение, одного из них Жакуй успел придержать и выхватить нож, которым тот резал корнеплоды.

— Родригес, Джакобо! Ты как там? — вызвал он стармеха. — Я уже в последнем вагоне перед грузовым.

— Небольшая задержка, буду на крыше через пару минуток… — ответил Родригес, и Жакую показалось, что тот действительно сильно занят, как бывает занят тяжелоатлет, удерживающий штангу на плечах перед рывком вверх.

Котофурри, пользуясь паузой, осмотрелся. Его внимание привлек подрагивающий нежными лепестками голубого бензинового пламени лотос, расцветший над настоящим, сверкающим латунью, примусом.

Такие штуки он видел в некоторых дальних мирах с низким технолевелом, но богатых углеводородами. Теперь он понял, что за последние несколько тысяч лет дизайн этого изделия совсем не изменился.

На примусе находилась небольшая чугунная сковорода, на которой аппетитно шкворчало колечко колбасы.

Жакуй невольно облизнулся и сглотнул. Внутри себя он ощутил начало схватки между двумя соперниками — совестью и аппетитом. Бой продлился недолго: на десятой секунде совесть была повержена нокаутом.

Котофурри схватил вилку и наколол колбаску, одновременно стараясь выключить огонь. Но примус вдруг выпустил длинную струю красного, коптящего пламени и чуть не поджег висящие под потолком пучки сухих трав.

Как раз в это время с той стороны, откуда пришел Жакуй, ввалились двое солдат и с ними, судя по форме, унтер-офицер.

— Вот он, роштак! Осторожно, я стреляю! — заорал унтер — толстяк с залысинами.

Он выхватил оружие из кобуры и принялся палить, нервно дергая рукой, будто помогая пуле вылетать из ствола. Дистанция до противника всего три — четыре шага, поэтому промах был почти невозможен.

Никогда еще Жакуй не двигался с такой скоростью. Основатель школы котофурских единоборств «Поющая весна» великий Брысь Ли остался бы им доволен: Жакуй сумел уклониться почти от всех шести выпущенных в него пуль. Лишь только одна из них оставила царапину на левой скуле. Выступила кровь, но, к счастью, рана оказалась совсем неглубока.

В помещении, перебивая запах кислого варева, исходивший из котлов на плите, резко запахло порохом. Жакуй поднял прижатые уши. С его тонким слухом звуки пальбы почти невыносимы.

— Я тут сижу, никого не трогаю, примус починяю, — швырнув на стол вилку с чудом не соскочившей с нее колбаской, недобро прищурился Жакуй, — а вы, как я вижу, никак не уйметесь?

— Ах ты, скотина! Животное! Маску кота напялил, думаешь, страшно? — взревел самый здоровый из вошедших, закатывая рукава, — Сейчас я тебя поглажу против шерсти. Крути его, ребята!

Жакуй отпрыгнул в угол, пару раз переступив с ноги на ногу, разминаясь, провел большим пальцем по полученной царапине и лизнул его языком, ощутив привкус своей крови. Неодобрительно покачав головой, вытянул руку и поманил здоровяка к себе.

У того уже налились глаза, он взревел и бросился на Жакуя, сжимая в руке выхваченный из-за спины окопный нож.

Жакуй нанес несколько быстрых, почти не фиксируемых глазом ударов. Стараясь не покалечить, а парализовать противника. И в этом случае медицинская подготовка ему в помощь — он знал, куда и с какой силой нужно наносить удары.

Здоровяк рухнул как подкошенный, что остановило второго нападавшего. Унтер же с чем-то копошился на заднем плане и это раздражало.

Котофурри заурчал — протяжно, громко и страшно, как во время традиционных весенних поединков. На тех, кто никогда не слышал боевой клич обитателей Бастет, этот звук производил неизгладимое впечатление.

Боевой запал нападавших сразу куда-то испарился.

Ноги унтера подкосились, он забился в угол и, тонко поскуливая от страха, ковырялся со своим оружием, лихорадочно пытаясь вставить в него блестящие желтые патроны и роняя их из трясущихся пальцев на пол.

Жакуй в два прыжка преодолел расстояние до толстяка и вырвал из его рук железку — деревянная ручка, вороненая сталь и посередине толстенький бочонок с характерными впадинами. Ну конечно, примитивный револьвер, как он сразу не распознал?

— Засунуть бы тебе эту штуку знаешь куда? — потрясая отобранным оружием, навис он над толстяком, который в испуге закрылся от него руками.

— Драга кошка, не убивайте нас! — заголосил второй солдат. — У меня дома жинка, родила двойню, аккуратно как я на войну попал! Как она детишек поднимет одна?

— Да успокойтесь вы, идиоты, ня, — пробормотал Жакуй. — Нужны вы мне больно… Чего вы вообще за мной бегаете? Ня?!

— Нам сотник приказал! Неможно ослушаться!

— Что в штабном вагоне не всех накрыло? Черт. Значит, так… Валите отсюда по-доброму, пока я не передумал! Быстро, ня!

Солдат схватил унтера за лацканы и поднял рывком, просительно бормоча, чтобы тот пошевеливался, пока «пан кошка» добрый. Однако при этом кидая красноречивые взгляды на лежащие как кули тела повара и помощников.

— Чего ты туда лупишься все время, — спросил Жакуй, который уже немного стал остывать от горячки схватки.

— Это… Брат там мой, двоюродный… Зачем вы его? За что?

— Что? А, этот?… Спят они. Живые, ничего с ними не случилось. Не переживай, через двадцать минут очнутся.

— Правда? — обрадовался солдат.

— Газ усыпляющий. Безвредный. Все, хватит болтать, убирайтесь же быстрее!

Жакуй запер за ушедшими дверь на надежного вида засов, досадуя, что не сделал это раньше, когда его вызвал Родригес:

— Киса, ну ты куда пропал? Я уже на месте. Давай, отцепляй вагоны и лезь на крышу.

Жакуй схватил недоеденную колбасу, которая даже не успела толком остыть, запихал ее в рот и бросился через вагон, к дальней двери, которая находилась после небольшого, на четыре стола, обеденного зала.