file#5: День рождения капитана Хикса (джен)

Вокруг царила мгла. Ветер то толкал в спину, словно стараясь сбить с ног, то, повинуясь непредсказуемым капризам аэродинамики, кардинально менял направление, и тогда снег острыми иглами впивался в лицо.

Петр Васильев шел, переставляя ноги с ритмичностью механизма и еле шевеля губами, отсчитывал шаги, отмеряя пройденный путь. Это было единственное дело, которое занимало его ум, отвлекало от мысли остановиться, присесть в сугроб и погрузиться в ледяное оцепенение.

План был прост: он намеревался идти вдоль стальных полос рельс, высматривая огонек избушки или дым из трубы, надеясь отогреться, отдохнуть и решить, куда двигаться дальше. Вначале это казалось хорошей идеей.

Луна составляла недурную компанию, заливая светом все вокруг, словно дуговая лампа. Но спустя два часа марша ее закрыли тучи, пошел снег и поднялся ветер. Поземка, перешедшая в настоящую метель, окончательно убила надежду что-либо рассмотреть: не видно было ни зги.

Тепло из-под одежды выдуло сразу, заставив Петра жалеть об отсутствии хорошего зимнего тулупа.

Первое время он шел бодро, прикидывая, далеко ли ещё до жилья, и ожидая вот-вот услышать лай собак.

Через некоторое время Петр понял, что просчитался; закрались сомнения: может, он проскочил деревню, и тогда надобно возвращаться назад, идти против ветра и надеяться на чудо? А может, до деревни осталось всего несколько десятков шагов, а он сейчас решит повернуть обратно… Нет ничего хуже сомнений и неуверенности, они в таком деле худший враг. Неуверенность высасывает силы, заставляет метаться, а там и до паники один шаг. Петра волной захлестнула досада на свою глупость и безрассудство.

В любом случае, останавливаться было нельзя — усталое и озябшее тело вмиг сморит сон, веки станут тяжелее гирь, окончательно сомкнутся ласковые объятия мороза, и покажется, что в них тепло и уютно, а ты, поверив морозу-обманщику, будешь уговаривать сам себя: «подремлю еще пять минуток и пойду…».

Васильев шел уже шестой час и даже перестал корить себя за глупость. Он неотрывно глядел под ноги, но скорее угадывая, чем замечая стальную линию во мгле и поземке.

Заторможенный ум почти не отреагировал, когда сильные руки схватили его за плечи, легко подняли, и через мгновение он был внесен в тепло. Вспыхнул свет, и Петр, с трудом разлепив смерзшиеся ресницы и слепо моргая с тьмы, увидел огромного Родригеса и радостное и одновременно взволнованное лицо Ивана.

— Петр, предупреждать же надо! — сказал тот, помогая Родригесу скинуть с Васильева белую от изморози, задубевшую шинель.

— О чем… п-предупреждать? — с трудом шевеля онемевшими губами, спросил Васильев.

— О том, что гулять пойдешь… — пожал плечами Иван. — Так и до смерти замерзнуть недолго.

Васильев попытался улыбнуться в ответ непослушными губами, это не удалось, но ему стало очень хорошо и спокойно.

* * *

Меньше десяти минут полета, и катер оказался в причальном доке «Ежевики», а Васильев почти сразу попал в руки Жакуя.

Через четверть часа он был раздет, уложен в прозрачный аквариум и залит желеобразной жидкостью. Там Васильев парил в полудреме около часа, дыша через специальную маску с трубкой, затем был отправлен в специальную банно-душевую машину, из которой вернулся бодр, чист, в отличном самочувствии и настроении, по-летнему пахнущий земляникой.

Петр даже несколько раз поднес и понюхал тыльную сторону ладони и запястье. Точно — запах свежей земляники.

— Что, приторно? Упс… — заметил на это Жакуй. — Это после Ваньки настройка осталась, только он у нас любитель парфюма. Прямо как девочка…

— Да ничего, отличный запах, — рассмеялся Петр.

Уж всяко получше, чем тот дух, что постоянно преследовал и стал восприниматься почти своим собственным с тех пор, как он оказался на фронте в четырнадцатом…

— Кстати, о землянике… — конфиденциально промурчал Жакуй. — Пойдем в кают-компанию, как раз к ужину успеем. Там посидим, поболтаем. Расскажешь, как ты оказался один. Земляничное варенье будет, ежевичное уже сожрали, извини. Я блинчики сварганил, а то в последнее время стал забывать, что я — кок, — пожаловался он ещё не до конца пришедшему в себя Петру. — Из медбокса почти не вылезаю!

Атмосфера кают-компании космического корабля почти не отличалась от виденной Васильевым на крейсере «Аврора», где ему один раз удалось побывать на званом ужине в честь создания Балтийского морского отдела аэроразведки. Небольшой и уютный зал, везде полированное дерево и сверкающая бронза. А может, и золото, с потомков станется. На «Ежевике», судя по всему, ценили классический модерн.

— Уютно у вас тут, — заметил он Жакую. — Не думал, что по прошествии тысячелетий будут в моде все те же дерево и бронза.

— Адаптивный дизайн, — непонятно пояснил Жакуй. — Каждый видит то, что больше ему нравится и привычно.

Сейчас в зале собралась вся немногочисленная команда корабля, включая и саму хозяйку.

Изящная девочка в стилизованной матроске заняла место справа от Кукуева, который сел во главе стола, на место капитана. «Ага, Иван же шкипер», — вспомнил Васильев.

Петр уже знал, что девчонка — это всего лишь искусно сделанное неведомым в его время способом объемное изображение, которое формирует корабельная машина по повелению самой хозяйки корабля. Аватар, как назвал его Родригес. Ещё он сказал: «эмоционально-коммуникативное отражение сущности Ежевики».

Как это все получается, Петр ничего не понял. Но из сбивчивых попыток Родригеса растолковать каждый термин он усвоил, что разумом обладают разные формы жизни. Белковая, например, как сам Петр и остальные земляне, является самой распространенной в Галактике, но не единственной. Есть иные, основанные на других принципах, в том числе нематериальные, бестелесные организмы, состоящие из неизвестных еще энергетических сгустков и полей.

Для Петра Родригес принес запотевший графин «Глобусовки», как назвал он прозрачный как хрусталь напиток. Сам Родригес пить не стал, мотивируя отказ неким давнишним зароком. Поддержали компанию Иван и Жакуй. По вкусу «Глобусовка» оказалась точно как самогон, который присылал из-под Киева в тринадцатом году штабс-капитан Нестеров, хороший друг Васильева.

— А как же вы меня нашли, в такой буран? — спросил Петр, когда они опрокинули по рюмке, воздали хвалу напитку и позднему ужину — или раннему завтраку — и перешли к десерту и чаю.

— За это ты должен благодарить Ивана. Он — телеэмпат, — ухмыльнулся Родригес. — Это он нас на поиски сгоношил.

— Да никакой я не телеэмпат! — буркнул Иван. — Так, чуть-чуть совсем…

— Да что ты стесняешься? — спросил Жакуй. — Я вот тоже телеэмпат, только контакт могу наладить с особями моей расы, у нас все такие. А вот хьюманов не чуем, совсем.

— А что такое «телеэмпат»? — спросил Петр. — Просветите, господа.

— Я могу ощутить эмоции человека, с которым близко знаком, — нехотя пояснил Иван. — Слабовато, конечно, не то, что женщины…

— Это телепатия, как мы переговаривались в поезде? — уточнил Васильев.

— Нет, телепатия — это техника. Без оборудования на «Ежевике» невозможна. Мыслесвязь создана для простых внутрикорабельных переговоров, как вспомогательная. Если принимающий или передающий возбужден, испуган, то она почти не работает. Телеэмпатия — это уже другое, чувствительность естественного происхождения.

Выуживая информацию, словно клещами её из Ивана вытаскивая, Васильев узнал, что незадолго до изобретения гиперпривода на Земле произойдет очередная научно-техническая революция, что в который раз полностью изменит жизненный уклад человечества.

Люди вдруг обратились к духовному совершенствованию и открыли в себе заложенные природой, но дремавшие ранее дары. Самым распространенным даром оказалась телеэмпатия.

Телеэмпатия долгое время считалась атрибутом только женщин. И когда у Ивана в раннем детстве обнаружили зачатки телеэмпата, он был вынужден заниматься развитием и умением контролировать свой дар, будучи единственным мальчиком в окружении кучи девчонок. Естественно, он стал объектом насмешек братьев по интернату, что не добавляло ему на занятиях рвения.

Спустя десятилетие случилась массовая волна рождений мальчиков-телеэмпатов, и это перестало быть сенсацией, но Иван, помня детские кулачные попытки доказать свою мужественность, все равно стеснялся данных способностей, и, по правде сказать, по сравнению даже с самой не выдающейся девушкой-телеэмпаткой он был слабоват.

— Ну вот, я почувствовал, что тебе очень худо, что ты, ну оч-чень ругаешься, это сильный поток, когда свой гнев направлен на себя самого, — закончил рассказ Иван. — Убедил Родригеса слетать до места, откуда шли эманации. А там уже тебя по приборам нашли…

Затем, еще чуть усугубив дружеское расположение самогоном, обсудили вопросы развития техники и человечества, в которых, к большому сожалению Петра, не очень хорошо разбирались его друзья из космоса, затем плавно перешли к уроку естествознания. Лекцию провели Родригес и Иван, подбирая при объяснении слова попроще.

Васильев был поражен открывшимся знаниям. Привычная ему Вселенная оказалась всего лишь одним из бесконечных вариантов миров, каждый из которых, ко всему, имел еще и зеркального двойника. Оказывается, мир, в котором он живет — это всего лишь «три с плюсом» измерения в многомерной вселенной.

— А время? Это же тоже измерение… — спросил Петр, переваривая услышанное.

— Правильно, измерение. Но уже другого уровня. Ты не можешь видеть каждый отдельный квант времени, как видишь, к примеру, некую единицу длины. Ты его понимаешь разумом, анализируешь последствия его влияния… Кстати, один из тестов на проверку разумности при встрече с неизвестной формой жизни — проверка на восприятие времени, — пояснил Иван.

— Не понимаю… — покачал головой Петр.

— Представь двумерный мир, в котором есть только ширина и длина. Так вот, то, что мы считаем третьим измерением — высотой, жители этого двумерного мира будут воспринимать примерно так же, как мы понимаем время. Понятно? Время… Эта штука заполняет вселенную, можно сказать, что на текущем для нас уровне измерений вселенная из него, в основном, и состоит.

— Но позвольте, — перебил он просвещающего его Ивана, — А как же межзвездная пустота? Наша наука учит, что в межзвездном пространстве — вакуум, ничто.

— Да ну? — вместо Ивана ехидно рассмеялся Родригес. Даже ваша наука могла бы догадаться, что никакого вакуума не существует. Вот пример. Звук как распространяется?

— По воздуху. Звук — это волны, вызванные колебаниями частиц воздушной среды… У них даже есть скорость определенная… — Васильев задумался, вспоминая. — Сто восемьдесят шесть морских саженей в секунду, по-моему.

— Вот-вот. Распространяются в среде, как ты сказал. А радиоволны как распространяются? Тоже в какой-то среде. Если бы не эта среда, то радиосвязь была бы невозможна. А есть еще гравитационные волны… Вот теперь угадай, какая среда там, где нет никакого вещества?

— Это?.. — вытаращил на него глаза Васильев. — Время, что ли?

— Ага. Только нет. Темная материя же! Она и мешает двигаться кораблю свыше скорости света. Чем ближе световой барьер, тем больше энергии требуется, а со временем начинают такие фокусы происходить, что…

Эти объяснения сначала показались Васильеву несколько туманными, но волшебное действие «Глобусовки» оказывало свое влияние, открывало, нет, распахивало горизонты, и ему стало казаться, что он начинает понимать всё. Замечено еще кем-то из великих мыслителей, что любые, даже самые сложные философские концепции быстро заходят в разум в такие моменты. Но, к сожалению, столь же мгновенно покидают его утром следующего дня, когда на хрупкий человеческий организм обрушивается вся тяжесть мстительного мироздания и наступает расплата за попытки откинуть завесу с его тайн.

— А как же вы тогда так быстро летаете между звезд? — спросил он, подняв с Жакуем очередной тост за умную и гостеприимную хозяйку.

— Мы не летаем, Петр Николаевич, — роль лектора решила сыграть уже сама Ежевика. — Мы выходим в другое измерение или меняем размерность самого корабля, если вам так проще, а потом скользим по-над. Время становится расстоянием, расстояние становится точкой, остальное уходит в отрицал.

— Выходите в пятое измерение? — спросил пораженный Васильев.

— К сожалению, нет. В пятом измерении вселенную можно представить как монолит из вещества, в котором невозможно никакое движение, — покачала головой Ежевика. — Мы выходим в шестое измерение, гиперпространство, как говорят. Его можно представить как бесконечную совокупность бесконечного количества бесконечного размера плоскостей. Вот между ними мы и скользим.

— Даже представить трудно…

— И не пытайся, — ухмыльнулся Иван. — Человеческий разум не в состоянии оперировать этими понятиями без изменения сознания. Вот поэтому корабли водят искины, способные ориентироваться в гипере и не сойти с ума. А у нас водит — Ежевика. Она крутой рулевой, лучше любого искина!

— Простите, госпожа Ежевика, за мое любопытство, так вы не относитесь к искусственному интеллекту? — задал мучивший его вопрос Петр. — Надеюсь, я не нарушил этикет, вопрошая об этом?

— Не волнуйтесь, не нарушили. Я не искин… Пока я сама не знаю, кто я и откуда, Петр Николаевич…

Все же она, кажется, немного смутилась, так как создала огромного размера чайную чашку и, сделав вид, что пьет, скрыла за ней лицо. Как заметил Петр, это был излюбленный прием Ежевики, используемый как способ выиграть немного времени в приступе застенчивости или когда её что-то сбивало с толку.

— Так, давайте обсудим, наконец, животрепещущую проблему! — хлопнул в ладоши Родригес, переключив внимание на себя и разряжая обстановку. — Я говорю про оружие! Мы беззащитны перед проклятым черным диском как межпланетная лодка монашек перед эсминцем гнорргов!

— Да, я согласна с Родригесом — поддержала Ежевика. — В этом суровом варварском мире у девушки должна быть пушка.

— Да, дорогая хозяюшка… Даже примитивная, но мощная пушка этого века нам подошла бы. После небольшой доработки, конечно… Но нам нужна сталь, чтобы её сделать. А из местных материалов — сосен, елок и шишек, я могу только требушет построить и установить его на верхней палубе. Или баллисту. Будем метать каменья.

— Не смешно, Родригес, — нахмурился Иван. — Надо действительно что-то придумать… А металла вагонов не хватит тебе на постройку орудия?

— Маловато, толкового ничего не выйдет… — покачал головой Родригес. Больше надо.

— Знаете, что, господа, — вдруг торжествующе блестя глазами, подал голос Васильев, — а я знаю, как вам помочь! Вы можете стать обладателями самой совершенной на сегодняшний день пушки. Нет, даже трех пушек сразу!

— Говори, — отодвинув в сторону чашки и тарелки, подались ближе к Петру Иван и Родригес. Жакуй же хмыкнул и подмигнул изогнувшей бровь Ежевике.

— Вечер перестает быть томным… — заметил он.

— Вы, скорее всего не слышали про гибель дредноута «Императрица Мария»? — обведя взглядом всех присутствующих, спросил Петр. — Это был флагман адмирала Колчака, под началом которого мне довелось служить.

— Расскажите, Петр Николаевич, — попросила Ежевика.

— Корабль был заложен к постройке в тысяча девятьсот одиннадцатом году, как ответ Российской империи на приобретение турками линкоров, строящихся в Англии и предназначавшихся для Бразилии. Бразилия по какой-то причине отказалась от покупки, и в Османской империи стали собирать средства для выкупа этих дредноутов. Это бы сразу изменило расстановку сил в Черном море, и допустить такое было нельзя. «Императрица Мария» был достроен в пятнадцатом году. Название корабль получил по имени вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, матери отрекшегося в семнадцатом, если вы в курсе, императора Николая Второго. Это был самый современный корабль в России, гордость Черноморского флота. Но в тысяча девятьсот шестнадцатом, в октябре, на рейде в Северной бухте Севастополя, он взорвался.

— Почему? — полюбопытствовал Жакуй. — Диверсия?

— Причины взрыва так и не были установлены, — пожал плечами Васильев. — После взрыва и пожара корабль перевернулся и затонул. Год назад его сумели поднять и отбуксировать в док.

— Мы не можем изымать пушки в доке… — с сожалением вздохнул Родригес. — Это не вагоны в тайге тырить, свидетелей слишком много. А если и удастся, то потом все равно разговоры пойдут — куда пушка делась за одну ночь?

— В том-то и дело, что когда дредноут перевернулся, орудийные башни сорвало, и они упали на дно, отдельно от корабля. Так что сейчас на глубине десяти морских саженей лежат все башни. Сколько-то из них, возможно, повреждено взрывом, но предполагаю, что все четыре пострадать не могли.

— Вот это дело! — обрадовался Родригес. — Со дна моря мы поднять сможем, а пропажу башни потом как-нибудь историки объяснят, они это умеют… И глубина всего ничего, как я понял...

— Петр Николаевич, — прервала брызжущего энтузиазмом Родригеса Ежевика. — Вы так много для нас сделали, рисковали жизнью, гонялись за этим золотом… А мы даже не обсудили вашу награду.

— Полноте вам, госпожа Ежевика, — смущенно отмахнулся Васильев. — Я лишь возвращаю вам свой долг. Не встреться мне Иван в тот счастливый день, я бы разбился насмерть на дирижабле. И даже если мне тогда было бы не суждено отправиться в полет, то чахотка прикончила бы меня через два-три месяца все едино.

— И все же, — Ежевика улыбнулась, — вы вправе потребовать от нас какого-то вознаграждения.

— Стать членом экипажа, я так понимаю, исключено? — с замиранием сердца спросил Васильев.

— Простите, но мы не смогли бы вас легализовать в нашем времени, не выдав тайны путешествия в прошлое «Ежевики», — с сожалением в голосе покачала головой хозяйка. — К тому же, вдруг вы важны для истории планеты? Это может изменить будущее Земли.

Васильев помолчал немного, принимая отказ.

— Но в таком случае… Не покажется ли вам моя просьба слишком чрезмерной…

— Что же это? — подбодрила Ежевика.

— Покажите мне Землю из космоса! Прошу вас, друзья! — выпалил Васильев и неожиданно для себя зарделся, словно гимназистка. Он не заметил, как затаил дыхание. Повисла пауза.

— Да не вопрос, — прервал молчание Родригес, в голосе его сквозили нотки удивления. — Делов-то… Если хозяйка отпустит, я тебя и на Луну свожу. Только там смотреть не на что, одни камни и пыль.

Васильев выдохнул.

— Вы можете слетать к Луне, а потом, по дороге назад, подготовьте к подъему башню линкора, — задумчиво проговорил Иван. — Роботов с собой возьмите, они помогут под водой. Мы будем вас ждать, а когда все будет готово, то «Ежевика» поднимет орудия и перенесет сюда, раз тут у нас получился такой космодром...

— Хороший план, шкипер, — одобрила Ежевика. — Джакобо Казимирович, сколько времени займет починка основных систем корабля для нормального полета?

— Неделя, хозяйка. Максимум.