Другой принц (гет)

И хитрили они, и хитрил Аллах,

а Аллах — лучший из хитрецов.

Коран

Леди Кейтилин в Винтерфелле не было, она все-таки увезла Брана в столицу, а Робба можно было не стесняться, но обычаи остаются обычаями, и вечером сестры ушли в свои комнаты, а Лионеля стюард проводил в гостевое крыло, которое было далеко от девичьих спален. Это, конечно, не помешало Сансе прийти к Лео ночью, они даже уснули в обнимку, а потом Лео проснулся в темноте и все-таки вспомнил, что до утра Сансе здесь оставаться нельзя.

— Не хочу, — пробормотала сонная Санса, наконец-то было тепло, можно было прижаться к Лео всем телом, кожей к коже, а не через слои одежды. — Если встречу кого-то в коридоре… что ночью, что утром, все равно ясно, где была…

— Давай я тебя провожу, — предложил Лео. — Сделаем вид, что мы смотрели на звезды.

— Снег идет, не получится, — весело сказала Санса, подходя к окну, и Лео ей залюбовался, каждым изгибом ее тела, волной распущенных волос на спине: в дороге она убирала их под шапку, а ночью в палатке темно, можно только погладить. И по всему ее телу, такому тонкому и хрупкому, он скучал все три недели, которые они возвращались со Стены, хотел не только ощущать его под ладонями, но и глазами видеть, и тревожил сейчас богов непристойной благодарностью за то, что Санса не стесняется его, не прячется от него под простыню и не отказывается вставать, не утянув прежде под простыню свою одежду. Вот сейчас она привстала на цыпочки, чтобы заглянуть в слишком высокое для нее окно, вытянулась и стала еще более тонкой и молоденькой, потом подпрыгнула, так и не увидев в окно ничего, кроме темного неба и падающего снега, и подпрыгнули ее крепенькие грудки, вот она присела перед камином, чтобы подбросить еще пару поленьев, то ли собирается остаться, то ли хочет, чтобы и без нее ему было тепло — но без нее всегда пусто и тянет холодом, от которого не замерзнешь, но загрустишь. А теперь идет к нему на фоне камина, подсвечивающего ее волосы и немного скрывающего ее доверчивую наготу, и как будто облизывается и смеется, заметив, что он на нее смотрит и вся его сытость выражается только в том, что он еще на нее не набросился, самый честный и откровенный комплимент женской красоте и под одеялом не спрячешь.

— Ну тогда скажем, что на снег смотрим, — спохватывается наконец Лео, они, кажется, говорили о чем-то, прежде чем он начал так откровенно и сосредоточенно на нее глазеть, и Санса смеется, мило закрывая губы ладошкой, она все делает мило, и даже одеяло с него сейчас откидывает так, что никак не заподозришь ее в распущенности, только в игривости и любопытстве.

— «На снег смотрим»? Тебе по обе стороны от Стены снега мало было? — спрашивает веселая Санса, ей нравится, когда Лео засмотрится на нее и отвечает невпопад. — Впрочем, тебе всегда мало.

И Санса усаживается лежащему Лео на ноги, откидывает с лица прядку волос, которая все равно сейчас упадет обратно, когда она над ним склонится, и он блаженно жмурит глаза, хотя и любит подглядывать, как двигается ее голова и как скользят вверх и вниз ее губы, это, наверно, почти единственное, что ее еще немного смущает, даже от слишком откровенных просьб она уже почти не краснеет, да и просить ее не надо, ей самой все это нравится.

Самым удивительным в Винтерфелле было наличие там Тириона, который не только снова там как-то оказался, но еще и обзавелся за несколько месяцев хорошенькой и молоденькой женой.

— Леди Арвин, — представил Лионелю свою молодую жену Тирион.

— Суилад, Ундомиэль, — не удержался Лионель, который тоже почитывал валирийские легенды. — То есть здравствуй.

— Ох, беда мне с вами, с книжниками, — весело сказал Тирион.

Арвин за прошедшие два месяца хорошо узнала Тириона и оценила его ум, начитанность и умение сходиться с людьми. Тириона, казалось, ничто не могло озадачить: он находил общий язык и с бродячим менестрелем, и с хозяином постоялого двора, и с мейстером, и с северным лордом, и вот теперь с королем. Арвин присматривалась и понимала, что она бы так ни за что не смогла: для некоторых людей у нее не хватило бы знаний, чтобы говорить и шутить с ними на равных, а к другим она не смогла бы приспособиться — а ведь оказалось, что и конюхи, и пастухи знали что-то, чего не знала она, но почему-то знал Тирион, и потому она держалась за него как за проводника по большому и интересному миру, и, когда он по своей привычке забирался на стол и сидел там, болтая своими коротенькими ножками, ей казалось совершенно естественным, что она смотрит на него снизу вверх.

А Лионель порадовался за своего дядю и даже не удивился разнице в возрасте — года три назад, когда принц Лионель собрался сбежать из Королевской гавани и предпринять путешествие в Западные земли, навестить там своего отшельника деда, никогда не приезжавшего в столицу, Тирион очень кстати в столице случился. Дядя и племянник дружески выпили, молодость и баратеоновская стать взяли верх, и Тирион, находясь в состоянии измененного сознания, рассказал юному Лионелю про свой тайный брак с простолюдинкой, ровесницей его теперешней жены, и про то, как жестоко лорд Тайвин прервал этот позорный для Ланнистеров брак, бросив дерзкую простолюдинку на надругательство своим гвардейцам и заставив юного Тириона присоединиться. К концу рассказа Тирион взглянул на племянника сквозь пьяную слезу и выронил кубок, увидев перед собой внимательно глядящего на него зверя, в которого Лионеля превращали гнев и вино. «Он же твой родной дед», — испуганно пробормотал Тирион, чувствуя, что расскажи он эту историю в Утесе Кастерли, он бы остался сиротой. «Жаль», — коротко сказал Лионель.

Тирион, возможно, и забыл о той своей пьяной откровенности, и уж точно не хотел, по меньшей мере сознательно, начать старое сначала и подарить ему счастливый конец, заменить одну девочку другой, но Лионель тогда, три года назад, никуда не поехал и хорошо запомнил причину.

— Я рад встретить вас именно здесь, леди Арвин, — сказал Лионель и в первый раз в жизни оттиснул на пустом свитке свою печатку, зажав свиток между кулаком и ладонью и превратив его во всемогущий карт-бланш. — Теперь и в любом другом месте вы будете находиться под защитой Короны.

Богослужения для немногих, верящих в Семерых, в Винтерфелле совершал септон Шейли, а ее воспитанницы были неизвестно где, но септа Мордейн все равно вернулась в Винтерфелл, потому что в столичной жизни было слишком много соблазнов, включая сладкие вина, приносимые лукавым хронистом лорда Эддарда. Хронист, которому и самому довелось обучать необучаемых балбесов, сочувствовал праведной септе и пытался как мог подготовить ее к встрече с неправедной действительностью, сначала втеревшись к ней в доверие благочестивыми богословскими разговорами, во время которых он легкомысленно напевал про себя «в мире есть семь, и в мире есть три», а потом, найдя с суровой на вид праведной септой по-настоящему общий язык, начал заходить к септе-сладкоежке с несколькими бутылочками токайского и бесстыжим враньем про историю Валирии.

— В некотором царстве, в валирийском государстве, — начинал хронист, галантно намазывая хлеб мягким козьим сыром, чтобы септа поела медку с удовольствием, — жил да был король Георг, восьмой своего имени, у которого было целых шесть жен.

— Свят-свят-свят, — всплескивала руками подвыпившая септа, забывая о том, что Валирия всегда была республикой.

— Истинно так, — уверял хронист, запивая хлеб с медом и сыром чистой водой, принесенной с собой, и раздумывая параллельно над тем, не порадовать ли Вестерос чайком, заодно они и воду кипятить научатся. — С первой женой он развелся…

— Это не дело, — качала головой септа, — это совсем не дело…

— Ото всей души его осуждаю, — согласился хронист. — Вторую свою жену казнил…

— Душегуб, — вздохнула септа.

— Еще какой, — опять согласился хронист. — И главное, как попробовал верховный септон указать ему на его грехи, так он сам себя провозгласил верховным септоном.

— Ну уж это, благородный сэр, не может быть, — не поверила септа Мордейн.

— Вот вам истинный… истинная клятва, — уверил ее хронист. — Сами оцените ситуацию: знать погрязла в роскоши и в рассуждениях о рыцарской доблести и куртуазной любви, заменив этим благочестие и аскезу, к которым призывает церковь. Высшее духовенство неотличимо от знати, военизированные монашеские ордена упразднены, народ неграмотен и темен и даже не замечает, как меняются верховные септоны.

— Ой, божечки, — пробормотала септа, до того похоже хитрый хронист описывал положение религии в Вестеросе.

— Да, в богохранимом Вестеросе все то же самое, попробуй тут пободаться с короной, — согласился хронист, делая себе заметку в свое время опробовать такие рассуждения и на верховном септоне, — Если популярный в народе и щедрый к знати король решит использовать религию, чтобы прикрыть свои мелкие грешки, большинство не поймет, что изменилось, а кто поймет, не решится или не сможет противоречить. Лучше и не перечить, чтобы он хотя бы оставил церкви свободу, — и хронист только махнул рукой, не его церковь — не его забота.

— Высок трон, а боги выше него, — неожиданно для хрониста сказала септа Мордейн, и хронист начал понимать, что при короле-душегубе септе и впрямь было бы не сносить головы. — Если септоны промолчат, кто скажет королю и народу правду? Кто назовет грех грехом?

Хронист хотел рассказать септе и про другого короля-душегуба, у которого тоже было, как назло, шесть жен, словно сговорились они, эти короли-душегубы, и который в такой ситуации приказал задушить стоящего за правду верховного септона подушкой — что, в долгосрочном аспекте, оказалось меньшим грехом, чем назначить верховным септоном самого себя, — но хронист вовремя спохватился и не полез на рожон, а взял хитростью.

— Ох, дорогая моя септа Мордейн! — погрозил пальцем веселый хронист. — А скажите мне как на духу, принцесса Мирцелла шила-то хорошо или вкривь да вкось?

— Ну не то чтобы вкривь да вкось, — ответила септа немного смущенно, не только чревоугодием, но и человекоугодием она была грешна, слишком уж она хвалила в Винтерфелле шитье принцессы только за ее титул, даже Арья тогда обиделась. — Могла бы и лучше — но ведь могла бы и намного хуже!

— Так вот вернемся к нашим душегубам, — предложил хронист. — Если бы тот король, восьмой своего имени, не стал бы казнить неугодную жену, а просто женился вторым браком — лучше бы это было или хуже?

Философия Вестероса еще не обогатилась понятием «ложная дихотомия» и афоризмом остроумного тирана «Оба хуже!», поэтому септа Мордейн загрустила над бокалом и задумалась.

— А инда жалко первую-то, — по-человечески сказала хмельная септа, возвращаясь к своим не самым благородным корням, шить и кроить она умела хорошо, а со строгостью манер частенько от неуверенности перегибала. — Запутал ты меня.

— Висенью жалко? — вдруг передернул хронист.

— Да при чем тут Висенья, — отмахнулась септа, — говорят, они как раз нормально жили.

— А еще говорят, — сказал хронист, заметая следы, — что в Лунных горах жених украл Молчаливую сестру.

Как ни готовил хронист септу Мордейн к встрече с ее воспитанницами, рассчитывая, что как-нибудь они пока разминутся, но неожиданная встреча на галерее в Винтерфелле состоялась, и сестры при виде своей септы даже шарахнулись, а Лионель, не помнивший их септу в лицо, успокаивающе приобнял обеих, и совсем их этим на этот раз не успокоил.

— Благословите меня, святая мать, — обратился к септе неблагочестивый молодой король, он даже не помнил, действительно ли следует обращаться к септам «святая мать», или такими словами ругался при дамах его отец, когда еще не доходило до серьезных выражений «мать драконов» и «юный ты гриф!»

— Вас, ваше величество, я никак благословить не могу! — ответила суровая септа и обратила свой строгий взгляд на Арью, которая совсем не собиралась смущенно выскальзывать у Лео из-под руки, а, напротив, нахально к нему привалилась. — Арья, ну куда это годится?

— Я так и не научилась шить, — признала Арья с ложной скромностью, она не любила недомолвок и всегда шла на скандал. — Зато я разучила балладу про Эйгона и двух жен. А еще…

— Это я во всем виноват, — благородно признал Лионель.

— Ой, погодите, — сказала бедная септа, она хоть и давала обет безбрачия, но прекрасно понимала, в каких случаях благородный юноша берет всю вину на себя. Септа даже поддержала голову рукой, словно боясь, что голова у нее отвалится, и вдруг улыбнулась против своей воли, вспомнив, как пару лет назад она ругала Арью за то, что вместо благородного «чудесно» та использует простонародное выражение «отвал башки».

— Не ругайте Арью, дорогая септа, — попыталась как-то смягчить ситуацию Санса, переведя разговор на мелочи, между своими она всегда любила разойтись миром. — Ничего не поделаешь, Арья так и будет одеваться как всегда. Лео тоже на нее повлиять не может.

Но, к несчастью, у септы Мордейн уже включился режим подозрительности, в котором ей казалось, что благородная невеста должна стоять от своего жениха на расстоянии пары футов, а разрешить класть себе руку на бедро и позволить себе называть короля кратким именем, которого сама септа никогда не слышала, может только любовница.

— Ты еще скажи, что я не люблю красоту и великолепие, — ответила сестре Арья, высунувшись из-за Лео и показав Сансе язык. — Между прочим, у нас с тобой одинаковый вкус.

Лионель, который все всегда понимал наиболее непристойным способом, притворился, что чихнул, — он был не согласен, хотя и не при септе тоже возражать бы не стал. Но даже таких разговоров и фырканья септе Мордейн оказалось достаточно, и она медленно осела на пол.

— Ну вот, я всегда чувствовала, что ты укокошишь нашу септу, — весело сказала Арья, с септой Мордейн она не ладила с детства, да и вообще была не очень жалостливая.

— Лео, сходи за водой, — попросила Санса, присев рядом с бедной септой, а про себя подумала, что, может, будет и лучше, если септа очнется без него.

На четвертый день Лионель дошел до библиотеки, с единственной целью отоспаться, спрятавшись между стеллажами книг и уронив голову на руки: уж больно они с Сансой клевали носом за завтраком, да еще и Арья не упустила случая повеселиться, отпуская слишком понимающие для ее возраста шутки. Но в библиотеке уже был Тирион, большой энтузиаст по части валирийских книг и какой-то неправильный молодожен. Тириона интересовало все, связанное с огнем, словно в нем откуда-то взялась таргариенская кровь, и в последние два дня он перешел с драконов на способы уничтожения Иных и прочей нечисти. Тирион уже дочитался до теплоемкости, а теперь постепенно познавал понятие теплопроводности и его тянуло поделиться с кем-то достаточно умным своей идеей, что доспехи Иных, вероятно, покрыты графитом и так просто огнем их не возьмешь.

— Здесь нужен вот этот, ав-то-ген, — сказал Тирион, долистав наконец валирийские труды до нужного места вместе со своим любимым племянником. — А автоген делать — это такая возня… Хотя погоди, мы с тобой еще немного завтра посидим, и скоро валирийскую сталь начнем сами выплавлять.

Но назавтра определить Лионеля в сталевары не удалось, потому что утром Лионель открыл глаза, увидел любимую огненную гриву на соседней подушке и понял, что уже совсем светло. Конечно, трясти Сансу за плечо он не стал, от нескольких минут уже ничего не изменится, а то и вовсе можно будет сказать, что она просто зашла к нему с утра, и принялся будить Сансу долго и с удовольствием, так что она осознала, что они проспали, только когда Лео оторвался от ее губ и спихнул вниз почти все одеяло, раздумывая над тем, не начать ли день так же, как закончили предыдущий.

— Я всегда хочу так просыпаться, — промурлыкала Санса, отказываясь смущаться своему положению. — Давай поедем в столицу как в первый раз, столько уютных замков есть по дороге.

Но немного смутиться Сансе все-таки пришлось, потому что дверь в спальню Лионеля приоткрылась, и они оба еле успели хоть как-то спрятаться под простыню, когда Арья запрыгнула к ним на кровать.

— Вы меня не шокировали, — весело сказала Арья. — А вот я вас сейчас удивлю.

Глаза у Арьи были озорные и немного отчаянные, и Лионель и Санса, коротко переглянувшись, поняли, что оба думают то же самое: сейчас может быть что угодно, вплоть до того, что Арья заберется под простыню между ними, и это надо как-то прекратить.

— Завтрак вы все равно проспали, — решила еще немного подразниться Арья. — Мне пришлось из солидарности с вами таскать мясо на кухне.

— Ну отлично, вместо двоих на завтраке не было всех троих, — срезал ее Лионель, чтобы хоть немного угомонить. — Теперь еще подумают, что ты тоже заспалась здесь же.

— Мечтай-мечтай, — нахально ответила Арья и полезла себе за пазуху. — Смотрите, какие письма мне приходят. Лорас Тирелл делает мне предложение, а я его, как назло, совсем не помню.

Санса, в отличие от Арьи, на турнире в честь их отца была, и Лораса запомнила — не только как рыцаря, подарившего ей розу после одной из побед, но и как рыцаря, перед другой схваткой подарившего розу стоявшему рядом смазливому оруженосцу, так что Санса еще тогда подумала, что Лорас какой-то странный. А Лионель точно знал, какой Лорас странный, потому что именно с Лорасом его дядя Ренли последнее время позорил семью. Конечно, ни Санса, ни Лионель ничего из этого Арье не сказали, любой девушке полезно считать себя очаровательной и неотразимой, особенно если она чаще всего в этом сомневается и прячет свою милую мордашку между короткими растрепанными волосами и потертой мальчишеской одеждой.

— Слушайте, чего это он ко мне сватается? — спросила Арья и посмотрела на Лео искоса: в конце концов, ты собираешься меня ревновать или нет? — И вообще, на что он похож?

— Юный красавец с каштановыми волосами, как у тебя, — припомнила Санса, пропустив в своих воспоминаниях резной зеленый панцирь в серебряных цветах и попону из живых роз на крупе коня, чтобы Арья не состроила сразу гримасу. — На турнире девушки с него глаз не сводили.

— А, турнирный, который в драке конный пешему проиграл, — наконец вспомнила Арья. — Это тот, что ли, про которого ты рассказывала Джейни, когда Берик уезжал навстречу отрядам Клигейна? Я еще тогда подумала: почему ты говоришь, что лучше бы послали его, что он тебе сделал, что ты хочешь, чтобы его убили?

— Ну вот теперь он хочет украсть у меня сестру, — рассмеялась Санса. — Я тогда как чувствовала.

Гостеприимные Старки, в чьем замке можно было легко разместить короля со свитой, размахнулись и отдали Тириону сразу несколько смежных комнат, и он устроился там основательно и, видимо, надолго: рассказы Лионеля об Иных и грядущей войне за Стеной его ничуть не напугали, а только разожгли его любопытство. В этих комнатах Лионель Тириона и нашел, хотя дело было уже к полудню: вероятно, Тирион был не таким уж неправильным молодоженом. Да и мужем он был правильным: любя своего веселого и умного дядю, Лионель иногда думал, что некрасивый карлик Тирион так и будет бегать за женщинами всю жизнь, сначала за неприличными, а потом, как найдет на первый взгляд приличную, что ответит на его ухаживания, не слишком откровенно соблазнившись его деньгами и знатностью, будет бегать уже только за ней, боясь ее потерять.

— Сходи-ка, лисенок, к своему шитью, тут, похоже, государственный разговор щекотливого характера, — весело сказал Тирион, и Арвин послушно вышла, словно так у них и было заведено, а еще лучше было то, что она взглянула на Тириона не обиженно, а как-то чуть печально, как смотрят на того, с кем не хочется расставаться.

Маленький головастый Тирион выслушал Лионеля, задумчиво опустив лицо, и Лионель заметил, что, женившись, Тирион стал симпатичнее, словно нашел при помощи Арвин положения и углы, с которых он выглядел похожим на оракула или мыслителя, а не на ярмарочного шута. Раньше Тирион, кривляясь, словно назло лез другим в глаза своим уродством, а теперь казалось, что его необычная внешность даже подходит его необычному уму, заключенному в огромной на фоне маленького тельца шишковатой голове. Да и неважно было, как выглядит лорд Тирион, когда он начнет думать и говорить.

— Во всей этой истории меня интересует только один вопрос, — задумчиво сказал Тирион, глядя мимо Лионеля. — Зачем Лорас написал Арье.

— Кажется, именно это я тебя и спрашиваю, — нетерпеливо ответил Лионель.

— Нет, — улыбнулся Тирион, добрая и понимающая улыбка ему тоже шла. — Ты спрашиваешь, почему Тиреллы, а точнее леди Оленна, хотят этого брака. Этот вопрос простой: Оленна уже знает по слухам о твоем сложном положении и о том, что ты влюбился в обеих сестер, и хочет оказать тебе большую услугу, прикрыв ваши с Арьей отношения формальным браком с педерастом. Разумеется, себе она выгадывает не меньше: прикрывает свой семейный позор и получает фактическое родство с королевской фамилией, крепкое и пристойное, а не основанное на ворковании двух гомиков. А, может, и не фактическое, а и формальное тоже: не удивлюсь, если в случае согласия она вскоре начнет настойчиво предлагать свою Маргери за Ренли.

— Маргери я не помню, но мне ее уже жалко, — сказал Лионель, у которого одно было на уме: его счастливая Санса, сначала млеющая, а потом изгибающаяся и вскрикивающая от удовольствия. Как можно девушку этого в браке лишить, это намного хуже, чем начать слишком рано.

Тирион рассмеялся, поглядывая на племянника одним глазом, и даже погрозил ему пальцем, как маленький веселый человечек в полном расцвете сил.

— Я, кстати, не понимаю, почему Оленна считает других настолько глупее себя, зачем тебе ее махинации, когда у тебя самого такой шаперон есть в виде Ренли, который к тому же не в очередь сидит в Штормовом пределе, да и не правит им толком, — разговорился Тирион и тут же отыграл назад, что было умнее его хитроумных мыслей. — Ладно, не сердись, я уже знаю ответ на свой вопрос, если ты согласен потерпеть меня еще немного.

— Мне кажется, Оленна совершает ошибку, которая называется глупостью умных людей, — продолжал Тирион. — Она никак не может понять, что люди не хотят вести себя разумно, даже если они ей это неоднократно доказывают своими действиями. Она все строит свои рациональные схемы, а потом язвит и насмешничает, когда люди не хотят играть в них отведенную им роль, хотя они при этом ведут себя именно так, как вели себя всегда. И, конечно, Оленна пытается учесть в своих действиях чужие эмоции: рационально было бы написать с таким предложением лорду Эддарду, а потом тебе. Но что с вами, дураками, делать: вдруг лорд Эддард согласится, а ты обидишься и перестанешь воспринимать доводы разума, а Арья и вовсе выдумает по малолетству, что брак создан для любви? Поэтому надо начать с этой чепухи, романтической переписки будущих супругов, а к тебе послать какое доверенное лицо с объяснениями всех выгод — но только это все просто обертка все той же не работающей рациональности.

— Со стороны Арьи было бы очень, очень разумно, — Тирион подчеркнул свою иронию, чтобы не задеть своего молодого и благородного племянника, — чрезвычайно разумно согласиться на этот брак. Она бы могла постоянно ездить к вам в Гавань, словно бы навестить сестру, — а Лорас как уши и руки Оленны таскался бы с ней, вы с Сансой бы могли часто наезжать в Хайгарден, Оленне на радость. Только Оленна не понимает, что такое решение не предлагают смелой и влюбленной девушке, которая ради любимого и любовь свою, и всю жизнь поставила на безнадежную ставку. Зная тебя, я легко угадаю, что ты уже сделал ей предложение, хотя ни она не представляет, как может совершиться такая женитьба, ни ты об этом не думал толком — давай я тебя поругаю немного, а? — и Тирион весело поболтал ножками.

— Ну и что ты будешь с этим письмом делать? — спросил Тирион, дав племяннику немного подумать.

— Ничего, — пожал плечами Лионель, подумав и поняв, что никто к Арье приставать с этим браком не будет, даже и до лорда Эддарда это дело не дойдет, хотя и он бы мудро замотал вопрос до их возвращения в Гавань. — Арья сама напишет в ответ что-нибудь. Думаю, надерзит.

— Вот и я так думаю, — согласился Тирион. — Видишь, мы с тобой умные, мы оба знаем, что Арья ответит, — а леди Оленна удивится и рассердится. Арья, несомненно, поступит глупо — да и ты сейчас поступаешь глупо — но каждый должен прожить свою жизнь, а не чужую.

Пользуясь случаем, автор поздравляет всех своих читателей с наступающими новогодними праздниками и желает им счастливой любви и мудрости.

А фанфик тем временем уходит на новогодние каникулы, потому что под Рождество надо бы что-нибудь милое и несерьезное про Хогвартс ;)