Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

В глубине северо-западных лесов России, где-то между Ладожским и Онежским озёрами, в двух днях езды от Петрозаводска, притаилась в тайге уединенная деревенька Васильковка. Крошечное поселение лесорубов, где в пятнадцати домишках прозябают вдали от цивилизации забытые миром васильковцы, едва ли примечательно близостью маленького старого монастыря Святого Николая. Там доживают свой век семидесятипятилетний настоятель отец Феофан да двадцать два разновозрастных монаха, утаившихся в этом богом забытом уголке от мирских неприятностей и тревог.

В перекошенной бревенчатой избе, славном жилище семьи Петушиных, в поздний ночной час светится одинокое окошко. Спят хозяева Дарья Филипповна и Тихон Федорович, спит их бойкий и любопытный сынок Гришка, но в небольшой комнатке, увешанной образàми, всё не потухает слабая настольная лампа.

В тускло освещенном помещении сидит, низко склонившись над столом, усталая, но довольно молодая женщина — недавняя жиличка семьи Петушиных. Ее густые каштановые волосы, заплетенные в две тяжелые косы, лежат на спине, а непослушная выбившаяся прядь всё время спадает на глаза, мешая сосредоточиться. Женщина старательно что-то пишет в широкой общей тетради, то и дело останавливаясь и устало сжимая пальцами виски.

На растрескавшейся лаковой поверхности стола валяются кипы бумаг и папок, давно отчаявшихся содержаться в порядке. Недопитая чашка кофе оставила коричневый ободок на отчете участкового Зубатова:

«16 апреля, в семь часов утра, монах монастыря св.Николая брат Георгий (в миру Анатолий Демидов), 49 лет, ворвался в трапезную комнату прихода с кухонным тесаком угрожающих размеров и без всякой на то причины набросился на своих собратьев. Брат Панкрат (Аркадий Дубов) был убит ударом в сердце, пятеро монахов получили ранения различной степени тяжести. После непродолжительного замешательства братья Святониколаевского монастыря смогли связать Демидова и обратились в участок. Анатолий Демидов от дачи показаний отказывается, уверяет, что не помнит ничего, кроме приступа ужасной ярости. Отчеты допросов прилагаются». Тут же валялись и многочисленные протоколы допросов, на одном из которых красной ручкой было обведено: «...помню только мужчину в камзоле, растрепанного и страшного, с дикими глазами сумасшедшего — я увидел его на рассвете того дня, в свете молнии и до сих пор с ужасом вспоминаю это лицо. Кто он и откуда взялся — не знаю. Потом меня захлестнула ярость, ужасная, дикая — и я не помню ничего, ничего, кроме красных кругов перед глазами и нескончаемой, всё застилающей злости...»

Среди бумаг на столе были и другие занимательные документы: «29 апреля был убит при попытке предотвратить бегство задержанного А.Демидова охранник Святослав Татищев тридцати одного года. А.Демидов, 16-го апреля задержанный по обвинению в убийстве Аркадия Дубова и покушении на других монахов Святониколаевского монастыря, во время заключения вел себя смиренно и покорно, не буянил и шуму не поднимал. Внезапный приступ агрессии был совершенно ничем не мотивирован. В десять часов вечера подследственный стал кричать, призывая охранника. Слава Татищев подошел к камере и по неизвестным причинам отворил ее — после чего был атакован Демидовым, который сбил его с ног и умертвил посредством обломанного конца ручки обеденной ложки. Татищеву были нанесены 72 колотые раны в различные области тела. Привлеченный шумом, я застал Демидова за совершением этого зверского убийства. Он был охвачен бешеной злобой. Вследствие самозащиты я вынужден был застрелить А.Демидова, который бросился ко мне. Участковый с.Васельковки, Д.Зубатов».

Из ярко-розовой папки на том же столе торчали две распечатки личных дел на имена следователя по особо важным делам города Петрозаводска майора Алексея Семеновича Бурлакова и его помощника Павла Сергеевича Распутина, прибывших в Васильковку в связи с чрезвычайными событиями второго мая. На одном из листов авторучкой был написан номер мобильного телефона с припиской в скобках: «нет сетки».

На другом, рукописном листе витиеватым старомодным почерком значилось следующее: «Уважаемый Дмитрий Сергеевич! В связи с чрезвычайными событиями и т.к. Вы просили написать обо всех необычайных изменениях в поведении моих подопечных, довожу до Вашего сведения информацию о крупной ссоре между братьями Илларионом и Платоном, имевшей место второго апреля. В ходе ссоры, перешедшей в драку, брату Платону были нанесены две ножевые раны (не опасные). Сейчас оба брата пребывают во здравии и более не враждуют. Я отмечаю этот факт, т.к. это был первый на моей памяти подобный случай за последние 10 лет. Кроме того, брат Илларион так и не сумел объяснить, почему он схватился за нож. Хочу также, предупредив Ваш вопрос, отметить, что брат Илларион и задержанный Вами брат Георгий не имели между собой особенно близких сношений. Настоятель Святониколаевского монастыря отец Феофан». А на полях красными чернилами и иным почерком: «Илларион упоминает привидевшиеся ему «выпученные глаза, пылающие зверским огнем, длинные сальные волосы, лицо ужасающей бледности и белое жабо». И подчеркнутое «см. показания Демидова (!)».

Еще один документ гласил: «30 мая. Задержан Петр Марин, 47-ми лет, электрик. В ночь с 29 на 30 мая, явившись с работы домой, задержанный избил супругу, гражданку Марину Маргариту Ильиничну, после чего набросился на их совместную дочь, гражданку Ангелину Марину, 17-ти лет, произведя над ней насильственные действия сексуального характера. Во время этих действий прибежавшие на крик соседи, среди которых был помощник участкового Алексей Платонов, произвели задержание гражданина Марина. В участке задержанный потерял сознание. Очнувшись, проявлял все признаки полной потери памяти. Местный врач Петр Кареленский не смог дать никаких гарантий достоверности помешательства задержанного». И на полях, красным: «днем посещал Святониколаевский монастырь, чинил проводку в храмине».

К этому документу был скрепкой прикреплен еще один: «Прибывшие днем 30 числа из Санкт-Петербурга следователи Ева и Герман Измайловы провели допрос задержанного 30 числа Петра Марина, содержавшегося в больничной комнате участка (на втором этаже). В ходе следствия задержанному удалось вспомнить некоторые аспекты своего преступления, и он в отчаянии выбросился в окно, угодив на заостренные доски деревянного забора внизу, и скончался на месте».

«6 июня Панкрат Уткин, 57 лет, сторож, вернувшись с ночной смены, без какого-либо известного повода умертвил посредством топора свою супругу Аделаиду Тихоновну Уткину и пятерых детей: Татьяну (13 лет), Виктора (12 лет), Григория (6 лет) и близнецов Ангелину и Веронику (2 года). После совершения этого страшного злодеяния Панкрат Уткин повесился в сарае собственного дома, не оставив каких-либо разъяснений своего поступка». А на полях краснели странные, дважды подчеркнутые слова: «могила безмолвствует со 2-го числа».

Последняя из наиболее примечательных записей, казалось, имела мало связи со всеми остальными. Косым, неровным почерком на пожелтевшем листе несколько странной бумаги, значилось следующее: «Третьего марта в окрестностях Святониколаевского монастыря (Карельская республика) наблюдалась некоторая сейсмическая активность, не свойственная этому краю. В результате небольшого землетрясения произошел обвал в монастырских подвалах. Через два дня после начала разбора завалов был обнаружен проход в неведомый склеп, где содержались останки неизвестного. По наведенным согласно указаниям отца настоятеля справкам было установлено, что это, вероятно, останки пропавшего без вести в 1693 году владельца помещения монастыря на тот период времени графа Сергея Кривостанова. Под этим именем останки были перезахоронены на монастырском кладбище 16 марта сего года». Бумага покоилась на вовсе невесть как сюда попавшей полулегендарной истории этого самого графа Сержа, написанной в неком древнем рукописном фолианте, заложенном на необходимой странице изображением Божьей Матери. Семнадцать страниц фолианта, посвященные графу Сержу, сводятся примерно к следующему: в конце XVII столетия в замке, ныне представляющим собой Святониколаевский монастырь, жил богатый и жестокий самодур граф Сержио Кривостанов. Поговаривали, что он — колдун. Граф ни с кем не общался, редко выезжал из своего уединенного замка и был едва ли более мягок со своими крепостными, чем будет через сотню лет печально известная Салтычиха. Немало крестьян было забито до смерти на конюшнях, немало покалечено. Не сладко жилось и молодым девушкам, находившимся в подчинении жестокого барина. В 1693 году разразилась трагедия. После нее стало известно, что еще шесть лет назад граф совратил свою девятилетнюю тогда дочь Ребекку, а его жена отравилась, когда об этом узнала. Через два года девочка уехала за границу учиться и возвратилась, как было известно, в год трагедии. Как потом показывала дворня, девочка сильно повздорила с отцом, и слуг разбудили страшный грохот и необъяснимый свет в покоях графа. Неизвестно, что происходило там всю ночь — но наутро граф бесследно исчез. Перепуганная дворня и поднявшееся восстанием село обвинили шестнадцатилетнюю Ребекку в ведьмовстве и жестоко с ней расправились. Император Петр Первый заставил крепостных графа люто поплатиться за эти волнения, большинство из них были казнены. Опустевший замок передали под монастырь, тело графа так и не было обнаружено.

...Еще множество бумаг и записок валялось на столе усталой молодой женщины. Здесь были схемы и заметки, ксероксные копии и записи, сделанные на странной желтоватой бумаге.

Внезапно казавшаяся сосредоточенной женщина оторвалась от всего этого бедлама, перестала писать и прислушалась. За окном послышались конский топот и возня. Потом кто-то постучал в низкое окошко, и скрипнула беспечно незапертая дверь.

Женщина устремила усталый и удивленный взгляд на вошедшего. Некрасивый парень лет двадцати трех, в синем жилетном костюме, запыхавшийся и взволнованный, смотрел на нее извиняющимся и виноватым взглядом.

— Доброй ночи, Ева Бенедиктовна, — поздоровался он. — Вы простите, я поздно. Я бы вас не тревожил, да вы велели сразу сообщать, если что стрясется.

— Что такое, Лёша? — отложила ручку женщина.

— Беда, Ева Бенедиктовна. В Святониколаевском. Двойное убийство!

— Подробнее? — сощурилась та в ответ, окончательно откладывая свою писанину и внимательно глядя на парня.

— Часа четыре назад, — начал он, — обнаружили два трупа. Монах Алексий с размозженным камнем черепом и Машка... Э... то есть, простите, гражданка Александрова, семнадцати лет, убиенная зверски — ее хлыстом до смерти иссекли. И, кажется, — парень покраснел и опустил глаза, — кажется, еще и изнасиловали. Никаких следов преступника, вообще никаких следов третьего лица — фактических, кроме наличия преступления, конечно, — нет. Неясно, как Александрова попала к конюшням монастыря, хотя отец настоятель выразил подозрения на счет нравственного облика убиенного брата Алексия. Там сейчас уже разбираются Дмитрий Сергеевич и эти, петрозаводские.

— Почему вы мне раньше не сообщили? — строго спросила женщина, вставая.

— П-простите, Ева Бенедиктовна. За нами из монастыря послали, мы с Дмитрием Сергеевичем — сразу туда, — начал оправдываться парень. — А этот, петрозаводский, с помощником туда еще раньше нас как-то поспели. Стали мы осматривать — девка поуродована — страсть! Тут я и говорю — надо, мол, вам сообщить. А этот, петрозаводской следователь — мол: всё равно не поедет она, а муж ее, говорит, еще днем вчера куда-то укатил; сама ж она точно ночью не полезет в такие дебри. Дороги, мол, дождем размыло — до монастыря только верхом — а куда ей верхом? Утром, говорит, сообщим — некогда ездить. А я час там потолкался, помогал — а потом и говорю Дмитрию Сергеевичу, мол, нехорошо выходит — надо Еве Бенедиктовне сообщить. Он меня и отправил к вам потихонечку. Так я во весь опор. Артемиду вон загнал — вся в мыле.

— Спасибо, Лёша, — ласково улыбнулась ему усталая женщина, и парень залился краской. Она же тем временем быстро взяла со стола несколько листков, что-то вынула из выдвижного ящика стола и всё это бросила в висевшую на стуле сумочку. Потом достала оттуда помаду и подвела губы. Парень смотрел на нее ошеломленно.

— Ева Бенедиктовна, что это вы делать собрались? — осторожно пробормотал он.

— Как что, в монастырь ехать.

— Да как же! Ночь на дворе, дороги размыты — на машине не проедешь! А куда вам, на лошади-то!

— Это, Лёш, уже не твоя забота, — заметила женщина, вешая на плечо сумку и поглаживая левой рукой несколько округлый живот. — У меня не такой большой срок, чтобы пренебрегать делом, ради которого я сюда приехала. Иначе зачем мне было приезжать?

— Но, Ева Бенедиктовна, — закапризничал парень, — ночь, верхом! Там от дорог ничего не осталось — каша одна. Вам отдыхать нужно, и этот Бурлаков рассердится.

— Ничего твой Бурлаков не рассердится, я сама на него рассержусь. Ишь что придумал — завтра сообщим, всё равно не поедет... Я ему устрою. Ты мне, Лёшка, можешь свою Артемиду одолжить?

— Да она выдохлась совсем, Ева Бенедиктовна! И так не надо вам ехать, а уж на загнанной кобыле... Свалится посреди леса — и кукуй там потом.

— Ничего, — как-то странно улыбнулась женщина, — ничего с ней не станется, и не заметит, как на месте окажется. Нельзя мне без коня туда — что люди подумают?

— А как же без коня? Вы берите, мне для вас ничего не жалко, — покраснел парень. — Только, может, я вам свежую лошадку найду?

— Ты себе свежую найди и в монастырь.

— Да я бы и на Артемиде...

— Сам сказал, загнал кобылку. Подыщи себе хорошего коня.

— Так как же, вы же...

— Всё, Лёшка, хватит трепаться. Твою лошадь не обижу. Давай, ищи себе зверя и догоняй меня в обители.

* * *

— Старший инспектор по особо важным делам управления уголовного розыска УВД Ленинградской области Ева Измайлова. Почему на месте преступления производятся работы без моего ведома?

Представитель закона от области, старый грузный следователь Алексей Семенович Бурлаков, выглядел раздосадованным.

— Да кто же думал, что вы сюда ночью поедете! — почти с упреком ответил он. — В вашем-то положении, да верхом! Как вы вообще узнали? Это Лёшка-сорванец? Да он же только-только умчался!

— Вы не о моей мобильности горюйте, а о своих действиях, — отрезала женщина. — Вы получили четкие инструкции: в случае чрезвычайных событий немедленно сообщать мне или моему мужу и не трогать место преступления до появления одного из нас. Вам нужны проблемы с начальством на старости лет?

— Но ваш муж уехал, а вы... Я не думал, что вы поедете... Не бросать же тут всё...

— Вы должны были мне сообщить, и только если бы я отказалась ехать — нарушать картину преступления, — оборвала она.

— Да я не... Эй, куда же вы! Вам не надо туда, вам плохо станет! Да постойте же, там же скотобойня... Ну куда вы... вот, ведьма! Еще обмороков и выкидышей не хватало на мою голову, дурдом какой-то...

Старый следователь, бурча, с трудом поспевал за не в меру активной молодой женщиной, чавкая по размокшей грязи. Не было печали...

Площадка за конюшнями монастыря была ярко освещена — горели пять или шесть ручных фонарей, расставленных в разных местах, светились тусклым светом окна конюшен, да и небо обещало в ближайшем времени рассвет.

В зябком утреннем воздухе пахло кровью. Молодая женщина, невзирая на предостережения не поспевавшего за ней следователя и на попытку его младшего помощника Паши остановить ее, прошла прямо к изуродованному телу молодой девушки. Стоявший там же бледный местный участковый Зубатов совсем посерел и бросился к ней, ожидая обморока — но молодая женщина не собиралась расставаться с реальностью.

Она велела сейчас же разогнать охающих монахов прихода и склонилась сначала над трупом девушки.

Молодую крестьянку сильно изувечили. Она представляла собой кровавое месиво: хлыст, заботливо уложенный на широком, покрытом клеенкой столе рядом с большим окровавленным булыжником, расчертил ее лицо и тело беспорядочными глубокими полосами ран цвета сырого мяса. Одежда на девушке — легкий летний сарафан — была разорвана еще до того, как чудовищный убийца начал истязания. Всё кругом испачкано кровью.

Молодая следователь некоторое время внимательно изучала убитую, потом задумчиво облизала губы и перешла ко второму телу — оно находилось дальше, лежало рядом со столом около сеновала.

Тело определенно передвигали доморощенные следователи. Брат Алексий был полностью обнажен, его ряса и подштанники валялись около стола. Там же молодая следователь, вооружившись длинной высохшей веткой, обнаружила и кокетливые женские трусики.

— Эта девушка пришла сюда на любовное свидание к этому убитому монаху, — задумчиво заметила она.

— Это был послушник, — поправил Дмитрий Зубатов, сзади подходя к ней. Петрозаводский следователь и его помощник о чем-то говорили поодаль. — Двадцати пяти лет. В миру — Евгений Гранов. Всего год в приходе.

— Вы всё это мне представите в отчете, но не думаю, что это имеет значение, — прервала женщина. — Монах он или только собирался им стать, но мирские страсти были ему не чужды. Эта молодая девушка — из села?

— Да, Ева Бенедиктовна. Мария Александрова, старшая дочка в семье. Что с ее матерью-то будет, как я ей скажу? Дочка-то, золотце, отрада и надежда. В институт собиралась ехать, в Петрозаводск, школу там окончила — жила зимой у бабки...

— Она пришла сюда на любовное свидание, — продолжала женщина, пропуская мимо ушей стенания участкового, — и оно, по-видимому, началось или почти началось — однако некто умертвил брата Алексия посредством удара булыжником. После этого перепуганную девушку стянули со стола, схватили со стены конский хлыст и убили ее довольно зверским образом. Лёшка сказал, что ее, вероятно, изнасиловали — откуда информация?

— Этот петрозаводский помощничек, юнец, медицинский колледж окончил — он осмотрел тело, говорит, похоже. Но нужно на экспертизу. Что же это творится, Ева Бенедиктовна? Кто проклял наш скромный край? За какие грехи?

— Успокойтесь, Дмитрий Сергеевич. Выполняйте свою работу. Вот раскроем с вами убийства — глядишь, такую карьеру сделаете...

— Да что вы, Ева Бенедиктовна! Тут же люди все — родные. Тут же на деревню всю нашу — пятнадцать семей да монастырь. Я же каждого знаю... Как детей своих каждого теряю. И всё теряю... Бедная Маша, горе-то какое.

— Вы, Дмитрий Сергеевич, проследите, чтобы, как только результаты экспертизы из города придут — они у меня оказались. Где отец настоятель?

— Плохо ему стало, в ризницу унесли. Я туда, как вы велели, и всех братьев отправил. Побеседовать хотите? Вас провести?

— Сама схожу.

Женщина развернулась и, через плечо еще раз окинув взглядом кровавое побоище, пошла к храмине. На ступенях стоял, кутаясь в тонкую рясу, очень старый бородатый монах. Он выглядел измученным и печальным. Завидев молодую женщину, монах улыбнулся ей с сочувствием и кивнул, поджидая, пока та подойдет и поднимется к нему на ступени. Когда женщина оказалась рядом, он плотнее притворил двери церквушки и поклонился ей.

— Доброй ночи, миссис Саузвильт, — тихо сказал старик. — Страсти у нас тут сегодня...