Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

На следующий день Гермиона проснулась поздно. В душной комнатке стояла невыносимая жара. Генри ушел, но на двери, придавленный кнопкой, весел блокнотный листок: «Я в участке, вернусь, как только будет возможность». Да уж, пора заканчивать с этой комедией. Разыгрывая роли следователей, они теряют время, которое нужно было тратить на настоящее расследование. Если бы Генри не валился с ног, освобождая ее от постоянных бдений в душном участке, не осталось бы и вовсе никаких сил. А, между прочим, загадок стало даже больше, чем раньше.

До свидания с графом, несмотря на все нестыковки, оставалась надежда объяснить всё похождениями яростного привидения. Но теперь… Гермиона была уверена в том, что ритуал, которым они призвали духа, не оставил тому возможности солгать. И вот со всей ясностью выходило, что, не считая вопиющего факта разгула кровожадного призрака, в этой тихой деревеньке в то же самое время имели место автономные необъяснимое буйство Уткина и попытка молоденькой карьеристки из области убить представительницу высокого начальства. Более того: Гермиона могла быть не уверена в том, что на Алису Пригарову наложили именно заклятие Империус, но она была убеждена, что магический аспект место имел. И дело даже не в мыслях или солнечных очках — девушка говорила именно о призраке, призраке, которого не могла придумать настолько метко. Но что же сие означает?

И снова перед Гермиониным взором нарисовалась фигура брата Гавриила. Что стоило монаху вызвать землетрясение? Нарочно освободить призрак? Ведь впоследствии именно он помог отыскать бумажки, по которым того идентифицировали, именно он вычислил имя, под которым произвелось перезахоронение. Землетрясения не свойственны этим краям. И как удачно обвалился подвал… Но зачем?! По всему выходило, что для вызова сюда сотрудников Министерства. Зачем же? Чтобы убить их? К чему?! И зачем была нужна смерть Уткина?

Брат Гавриил так противился и всячески откладывал день, когда допрос графа разоблачил бы наличие второго лица. Но зачем же, зачем?

Выходила полнейшая ерунда. Может быть, монах сошел с ума? Может быть, он решил что-то доказать, кого-то покарать… Но каким таким интересным образом?

Где, например, сейчас волшебная палочка брата Гавриила? Уничтожена? Есть ли тому доказательства? Нужно спросить у Генри, как можно проверить это…

— Ева Бенедиктовна, можно? — раздалось из комнаты, где она обычно работала, после стука в прикрытую дверь спальни. — Вы одеты?

— Да-да, — отозвалась Гермиона, присаживаясь на кровати и засовывая под подушку руку с волшебной палочкой, которой охлаждала накаленный душный воздух.

В комнате показался молодой помощник следователя Бурлакова Павел. Он вошел быстро, держа правую руку за спиной, и, стремительным поворотом головы озирая небольшую комнатку, захлопнул дверь ногой. Что-то не понравилось Гермионе, что-то насторожило ее. Возможно, широкие солнечные очки на лице Павла. Женщина сжала под подушкой палочку и инстинктивно выдернула ее еще до того, как парень выбросил вперед спрятанную руку, в которой держал табельный пистолет со взведенным курком.

Три пули одна за другой ударились о невидимые Щитовые чары, и в следующий же миг змеевидные антитрансгрессионные побеги саприонии крепко связали нападавшего. Впрочем, предосторожность была излишней — связанный не пытался не то что трансгрессировать: он вообще ничего не делал. Осел вместе с путами и молчал: не вырываясь, не бранясь, не удивляясь…

— Эй, матушка, у тебя усё в порядку?! — раздался из-за стены громкий голос Тихона Петушина, и Гермиона подпрыгнула от неожиданности. Из палочки посыпались искры.

— Да-да, Тихон Федорович! — громко крикнула женщина, быстро притоптывая тапочкой загорающийся ковер. — Извините за шум!

Она соскочила с кровати и, не убирая палочки, подошла к Паше, сдергивая с него очки.

Абсолютно бессмысленный взгляд. И не единой мысли. Вообще.

— Фините инкантатем! — велела Гермиона, указывая на него палочкой.

Парень моргнул. В глазах блеснула осознанность, потом удивление. Он попытался встать, огляделся, заметил зеленые побеги саприонии и непонимающе посмотрел на Гермиону.

— Е-ева Б-бенедиктовна? — почти спросил он. В мыслях парень отчаянно пытался понять, где он и как сюда попал.

— Пашенька, — ласково сказала молодая ведьма, — ты только что пытался меня застрелить. Давай вместе с тобой попробуем вспомнить, что последнее сохранилось в твоей памяти.

— Ч-что? Что я п-пытался? — заикаясь, спросил Паша и на минуту умолк. — Ч-что эт-то за ли-лиан-ны?

Гермиона присела на корточки перед ним.

— Этими «лианами» я связала тебя потому, что ты хотел застрелить меня, — по-матерински ласковым голосом пояснила она. — Вот валяется и твой пистолет, — кивок на пол, — видишь?

— Да. А к-как я сюда п-попал?

— Пришел, Пашенька. Ты не помнишь этого, верно? Ты ничего такого не собирался делать. Что ты помнишь? Ну?

— Я? Я…

Гермиона смотрела ему в глаза. Мысли туманные, их совсем мало. Память повреждена, магглы плохо переносят модуляции такой силы, как непростительное проклятье управления.

— Паш, ты помнишь сегодняшнее утро? Ты, быть может, пошел на службу с Алексеем Семеновичем? Или нет?

— Алексей… Семенович… — Паша смотрел на нее пустыми глазами. — Алексей Семенович — это мой шеф… Я… Я должен помогать ему, — на его лице выразилась натужная работа мысли. — Я… Я… Я работаю в милиции.

— Да, Паш. Ты приехал в деревню Васильковка расследовать убийства. Помнишь?

— Убийства?

— Да, ты милиционер, ты и твой начальник должны найти убийцу, помнишь?

— Начальник?

— Ты помнишь сегодняшнее утро, Паша? — не теряла надежду Гермиона. Иногда мозг оправляется после подобного насилия, просто не сразу.

— Я… Утро… Монах!

— Монах? — оживилась Гермиона, пытаясь поймать в его глазах краешек мысли. — Брат Гавриил?

— Га-а-авриил? Кто — Гавриил? Моего брата зовут Саша. И Оксана. Это моя сестра.

— Нет же, Пашенька, ты сказал, что утром видел монаха.

— Монаха?

— Да, ты сказал.

— Да, монаха… Плохой монах!

— Плохой? Почему? Что он сделал?

— Он? Я не знаю.

— Ты помнишь его? Как он выглядел, Паша? Легилименс!

Сплошной туман. Туман и гул. Какие-то тени… Гермиона убрала палочку. Паша всё еще смотрел на нее.

— Ты… Ты — Ева?

— Да, Паша, — безнадежно сказала Гермиона. — Попробуй вспомнить, что ты говорил о монахе?

— Монахи живут в монастыре, — сказал несчастный юноша. — В монастыре убили монаха. Я был в монастыре… Девушка…

— Нет, Паша, это было давно. Постарайся вспомнить, что было утром.

— Утром? Я… Монах.

— Какой монах? Белый Монах?

— Белый?

— Светловолосый?

— Я не… Моя бабушка. У меня умерла бабушка. Приходил священник. Давно, пять лет назад. Правда?

— Правда, Паша, — мрачно сморщилась Гермиона, вставая на ноги. — Sleep! — добавила она.

Окутанный побегами магического растения парень качнул головой и погрузился в сон.

* * *

— Мы могли бы отправить его в больницу святого Мунго, — задумчиво протянул Генри. — Возможно, память удалось бы вернуть, со временем. Пусть частично…

— А тут мы это как объясним? Пропажей? И что он будет делать, если ему вернут память? Через годик эдак?

— Так что же, выгнать его в лес — белок пугать?

— Не знаю. Добавлять еще одно исчезновение? Сюда скоро настоящие следователи из Питера приедут!

— Но если мы просто отпустим его, стерев из памяти след о вашей короткой беседе, — это будет еще хуже, чем исчезновение!

— Давай инсценируем белую горячку? — предложила Гермиона.

— Что? — сморщился ее муж.

— Так магглы в России называют состояние, когда человек напивается до галлюцинаций. Delirium tremens(1). Это может повредить и память, в принципе.

— Мы окончательно лишим парня возможности восстановить психику.

— Ему уже нельзя восстановить психику! Генри, на это уйдут годы! Да если даже и дни — после такого восстановления нельзя будет проводить никаких модуляций с памятью. И что потом? Выпишется от святого Мунго — и на ковре-самолете в свой Петрозаводск полетит? Про волшебников в лимонных халатах рассказывать? Так его в маггловскую психушку запрут!

— Хорошо, я же не спорю, — Генри мрачно оглядел безмятежно спящего на ковре парня. — Будь по-твоему. Фините! Империо!

Паша медленно поднялся, и пустые, без признака мысли глаза устремились на кончик поднятой волшебной палочки.

— Иди в бар, то есть, как это… шинок. Закажи водку. И шампанское, если будет. И коньяк. Сядешь в самый дальний угол — и пей. Если наливать перестанут, деньги давай. Вот, триста долларов — отдавай по сотне, если не захотят продавать. Пить будешь по рюмке с короткими перерывами. Шампанское — залпом, из горла. Так, еще не забывай при этом курить. И на все вопросы говори, что «мир, прокля́тый, поперек горла встал». Давай, вперед.

Парень кивнул и, не спеша, вышел из комнаты.

— Я пойду, отправлю в Министерство объяснительную и вернусь в участок. А ты прибери тут и через часик-два сходи, сними чары.

— Что мы будем со всем этим делать, Генри?

— Давай уберем отсюда графа, а там посмотрим. Я пойду, а то сейчас магический патруль прилетит…

______________________________

1) В дословном переводе «трясущееся помрачение», собственно белая горячка (лат.).

* * *

Гермиона трансгрессировала в полутемный, пропахший сигаретным дымом и перегаром «шинок» через полтора часа. В темном углу ее никто не заметил — тем более что все, кто был в помещении, приглушенно переговаривались около «стойки бара», постоянно оглядываясь или махая рукой в сторону дальнего столика. Там, в полумраке, окруженный пустыми и полупустыми бутылками курил, глядя в пространство, молодой областной «милициянт» Павел Распутин. Вот он затушил о стол очередной из множества окружавших его окурков и налил полный стакан прозрачной жидкости из полупустой бутылки. Глядя вперед, Павел быстро выдохнул и выпил очередную порцию. За стойкой загалдели громче. Молодой человек полез в третью по счету пачку за очередной сигаретой.

— Фините инкантатем! — велела Гермиона, указывая на него палочкой из своего убежища.

Парень икнул, опустил незажженную сигарету, пошатнулся, обвел комнату плывущим взглядом и упал на стол, сбивая многочисленные бутылки…

* * *

До поздней ночи Васильковка галдела на все лады, обсуждая происшествие в шинке. Вскоре после того, как Павел отключился, вызвали следователя Бурлакова. Тот пытался растолкать помощника, потом послал за врачом. Сделали промывание желудка.

Бессмысленный взгляд откачанного никого не удивил. Бурлаков ходил как громом пораженный и вечером сам напился с горя. Лёшка сиял так, будто лично нашел и посадил за один вечер всех преступников округа. На каждом шагу шушукались и хихикали.

— А вот что интересно, Кадмина, — заметил Генри перед сном, — кроме меня, никто тут непростительных чар не применял. Я справлялся в Министерстве. Мы имеем дело с очень осторожным неизвестным.

— Не угостить ли брата Гавриила Сывороткой Правды? — ответила на это Гермиона. — Разумеется, неофициально.

— Может быть, может быть…

Над белым в красную крапинку пододеяльником вспыхнуло почтовое заклинание, нарисовав из воздуха зеленоватый конверт. Супруги переглянулись. Гермиона первая потянулась к посланию.

«Мне нравится твоя идея с призраком, Кадмина. Привозите его в Даркпаверхаус — до конца лета я придумаю, как обезопасить гимназисток. Поговорим, когда доставите останки — у меня сейчас нет времени писать.

Лорд Волдеморт».

Бросая на Генри победоносный взгляд, Гермиона краем глаза заметила какое-то движение за окном. Но там никого не оказалось…