Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Гермиона обедала у миссис Томпсон. Последнее время она часто бывала дома у Робби, и сейчас его мать обещала побаловать соседку своим фирменным гороховым супом. Она как раз вынимала из микроволновки большую дымящуюся емкость, когда позвонили в дверь.

— Дорогая, разлей, пожалуйста, суп по тарелкам, — попросила миссис Томпсон, вытирая руки передником и направляясь в коридор.

— Как вкусно пахнет, — похвалил Робби, входя на кухню, где Гермиона расставляла на столе дымящиеся пиалы. — Еще не забыла, как я выгляжу? Двадцать минут объяснял идиоту Паркеру, как заполнять бланк, а он так ничего и не понял! Зачем было звонить, если всегда так? Прокля́тое изобретение: везде достанут...

Из коридора послышался взволнованный голос миссис Грэйнджер.

— Прости, Нини, до вас невозможно дозвониться! Моя дочь у тебя?

Гермиона вздрогнула и пролила суп на стол. Быстро бросив в золотистую лужицу полотенце, молодая женщина поспешила в коридор.

Ее приемная мать, бледная и с трудом сдерживающая панику, усиленно пыталась делать вид, будто всё в порядке.

— Гермиона! — тонко взвизгнула она, увидев показавшуюся из кухни ведьму. — Ты не могла бы вернуться домой?!

— Отец небесный, Эльза, что случилось?! — допытывалась миссис Томпсон.

— Мама? — Гермиона поймала взгляд миссис Грэйнджер и вздрогнула. — Всё в порядке. Я сейчас всё улажу. — Она быстро сняла передник и протянула его растерянному Робби. — Извини, я вернусь. Чуть позже. Простите, миссис Томпсон.

— Да что произошло?! — не унимался ее приятель, когда обе его соседки поспешили к садовой дорожке. — Я могу помочь?!

— Всё в порядке, Робби! — на бегу крикнула Гермиона. — Не переживай!

— Мы просто играли с ней, Господи! — полушепотом причитала миссис Грэйнджер. — Мать честная, у меня чуть не приключился инфаркт! Ты сейчас увидишь... Пресвятая Богородица, что теперь делать?

— Всё в порядке, мама, — Гермиона вбежала на террасу и скинула туфли,— такое бывает. Ничего страшного.

Она быстро поднялась по лестнице в детскую.

Ее побледневший приемный отец стоял у двери, разрываясь между тем, чтобы сбежать и желанием помочь своей внучке. Он чуть не плакал.

Все игрушки в комнате парили над полом на разной высоте. Генриетта сидела и, ловя на лету погремушки, толкала их вверх, задорно хохоча утробным, веселым детским смехом. Большой плюшевый медведь в дальнем углу задел ухом стоящую на телевизоре вазу с искусственными розами и она с грохотом упала на пол. Груда осколков тут же поднялась в воздух.

— Ма! — замахала ручками Генриетта под протяжный стон мистера Грэйнджера. — Фли! Ляля!

— Генриетта Энн Вирджиния! — возмутилась молодая ведьма. — Ты зачем пугаешь дедушку и бабушку?!

— Фли! Фли! — не унималась девочка. Вода из парящего графина вылилась, и теперь прямо по центру комнаты висел большой, изгибающийся водяной пузырь. — Фли!

— Что же ты натворила? — тепло спросила женщина, поднимая ребенка на руки и запоздало понимая, что ее волшебная палочка осталась в сумочке, забытой у Робби. — Мама, я забыла у миссис Томпсон сумку, — простонала она, — я не могу всё это поправить без нее.

— Сейчас-сейчас, — закивала женщина и поспешила вниз.

— Это так теперь всё время будет происходить? — осторожно спросил мистер Грэйнджер, продолжавший стоять у дверей. Он уже не выглядел таким испуганным, во взгляде появился интерес.

— Нет-нет, папочка, такое просто иногда бывает, — заверила ведьма, обнимая ребенка. — Давай, моя хорошая! Верни-ка всё на свои места, — ласково попросила она.

— Фли! — взмахнула руками Генриетта и засмеялась. Большой водяной шар распался на сотню маленьких, закружившихся по всей комнате, словно пузырьки воздуха в воде.

Переливчатые шарики смешались с парящими игрушками, а пробивающийся из-за наспех задернутой шторы лучик света перекинул через комнату цветастую радугу. Генриетта смотрела на свою мать бездонными, сияющими изумрудами глаз и смеялась.

— Фли! Буль!

Гермиона тоже засмеялась и закружилась с ребенком по комнате.

— Сумка! — слишком неожиданно и резко крикнула запыхавшаяся миссис Грэйнджер.

Генриетта вздрогнула, осколки разбитой вазы резко спикировали к противоположной стене и раскрошились об нее в стеклянную пыль. Один из них, большой и неровный, в полете прошелся по плечу Гермионы, оставив глубокий след. На ковер капнула кровь, миссис Грэйнджер вскрикнула и уронила сумку. Етта захныкала.

— Ну что вы, всё в порядке, — расстроенно пробормотала молодая ведьма, покачивая ребенка здоровой рукой и наклоняясь к сумке. Она вынула палочку.

Парящие на разной высоте игрушки плавно опустились на пол, вода вернулась в графин.

— Репаро! — велела Гермиона и стеклянная пыль мгновенно обернулась цветочной вазой. Посадив дочку на пол, женщина осторожно провела палочкой по глубокой ране — та затянулась без следа. Последним взмахом Гермиона очистила от кровавых пятен джинсы и ковер.

— Фли? — растерянно спросила Генриетта.

— Ням-ням, — покачала головой ее мать. — Пора кушать. Пойдем, дорогая.

* * *

— Господи, я так испугалась! — сетовала миссис Грэйнджер на кухне, пока Гермиона кормила малышку яблочным пюре. — Тебя нет, всё летает, телефон у Стэфани занят... С трудом отвязалась от Робби, пока забирала твою сумку!

— Я что-нибудь придумаю, мам, — пообещала Гермиона, строя дочери забавные рожицы, — и всё объясню Томпсонам. Неужто я в детстве не делала ничего странного?

— Такого — никогда, — замахала руками миссис Грэйнджер. — Ты умудрялась всегда как-то выбираться из своего манежика, доставать откуда угодно вещи, которые я прятала от тебя, и еще ты никогда не болела.

— Мама забывает о том, что ты к тому же умудрялась не зарабатывать синяков и ссадин, даже когда падала голыми коленками на асфальт, — добавил мистер Грэйнджер, заходя на кухню. Он уже совершенно пришел в себя и от души веселился, — или они заживали с поразительной быстротой.

— А еще ты дружила со всеми животными и даже как-то притащила домой с реки какого-то ужа! — засмеялась мать. — Тебе было лет пять, и ты устроила настоящую истерику, когда Джерри его выбросил. Кричала, что он твой друг и что он рассказывал тебе сказки.

— Правда? — заинтересовалась Гермиона.

— Да, у тебя была богатая фантазия, — хмыкнула ее приемная мать.

— Боюсь, что я говорила правду, — рассмеялась ведьма, — и вы действительно убили моего хорошего приятеля. Надеюсь, я не много ему наобещала...

Она с улыбкой обернулась и поймала растерянный взгляд папы.

— Просто я могу говорить со змеями, — пожала плечами женщина, — это у меня наследственное.

И тут миссис Грэйнджер разбила в мойке стеклянную тарелку.

— Ты не поранилась, мама? — испугалась Гермиона и вдруг поймала испуганный взгляд пожилой женщины. Вздрогнула и перевела глаза на папу. А потом опустила в пол.

Повисла пауза, затем Генриетта забила ладошкой по столику, привлекая к себе внимание. Гермиона рассеянно потрепала ее по голове, не поднимая взгляд.

— Это действительно так, — наконец тихо выдавила ведьма, обращаясь к приемным родителям, — то, что вы сейчас подумали. Я действительно всё знаю.

Миссис Грэйнджер судорожно втянула воздух.

— Я уже давно знаю, вы просто не помните. — Гермиона вынула из-за пояса палочку и направила ее на мойку. — Репаро! Я уже больше пяти лет знаю, кто мои настоящие родители, — женщина подняла взгляд на мистера и миссис Грэйнджер, — но это ничего не меняет.

— Ты... знаешь? — робко спросила ее приемная мать.

— И всё равно вернулась к нам? — прибавил мистер Грэйнджер, беря свою жену за руку.

— Ну конечно! — удивилась Гермиона. — Что за глупости?! — она осторожно вытерла личико своей дочери и принялась усердно протирать губкой измазанный яблочным пюре стол.

— И ты не ненавидишь нас? — опустив глаза, слабо добавила миссис Грэйнджер. — За эту ложь? И за то, что мы не такие, как ты?

— Мамочка, папа, — Гермиона вдруг почувствовала сильное жжение в глазах, — я не... За что мне?.. Мерлин Великий, какие же вы говорите глупости!

— Милая...

Молодая женщина оставила всё и бросилась в объятья своей приемной семьи. Етта недовольно крякнула в своем стульчике.

— Мы так боялись...— сквозь слезы бормотала миссис Грэйнджер. — С того самого дня, как узнали, что ты волшебница. Каждый раз, когда ты уезжала в свою школу, каждый раз, когда оставалась там на каникулы — мы так боялись, что ты уже не вернешься!..

В дверь позвонили.

— Это Робби, — сообщил мистер Грэйнджер, выглянув в окно.

— Волнуется, наверное, — утирая слезы, заметила его супруга и нежно погладила руки дочери.

— Я всё улажу, мамочка, — часто моргая, пообещала Гермиона, — всё будет хорошо.

Она вышла к Робби сама, оставив дочку на попечение приемных родителей.

— Что случилось?! — первым делом осведомился парень. — Всё в порядке?

— Да, — улыбнулась женщина, выходя на террасу и закуривая, устроившись в кресле, — просто форс-мажор. — Она выдержала паузу, склонившись над зажигалкой. — Генриетта съела пол-упаковки капсул из моей сумки. Мама перепугалась, но, к счастью, это оказался всего лишь рыбий жир.

— Ну и переполох вы у нас устроили! — рассмеялся Робби.

— Прости, пожалуйста. Я сама испугалась. — Она задумчиво посмотрела за окно. — Генриетта — самое дорогое, что у меня есть. Я не выдержала бы без нее... И абсолютно всегда о ней переживаю. Давай, иди, успокой миссис Томпсон! Страшно подумать, что вы с ней там себе нафантазировали!..

* * *

— Это было в середине ноября, — начала рассказывать миссис Грэйнджер, — самая страшная ночь в моей жизни. Была гроза. Моей маленькой дочери не так давно исполнилось два года, и я уже не боялась оставлять ее одну в комнате спящей. Я очень дрожала над ней, с самого начала. Редко оставляла саму...

Было поздно. Я мыла на кухне посуду, когда услышала наверху шум. То ли стук, то ли хлопок: что-то странное. До сих пор не могу понять, что это могло быть. Возможно, не было ничего — и это просто взорвалось внутри ужасное предчувствие.

Джерри тоже услышал или почувствовал это. Он был в гостиной, и мы вместе поднялись в комнату, где спала наша дочь. Там всё было тихо и спокойно, так же, как и час назад, когда я оставляла ее спящей. Успокоившись, я подошла к кроватке. На улице ярко светила луна, несмотря на ливень, и в ее свете моя девочка показалась мне какой-то бледной и слишком неподвижной. Что-то оборвалось внутри меня...

В ту ночь, Гермиона, мы с Джерри нашли свою дочь в колыбели мертвой.

Начавшаяся на улице буря, должно быть, оборвала телефонные провода — во всяком случае, мы не смогли ни с кем связаться. Мобильных телефонов еще не было... Да, впрочем, это уже не имело смысла.

У меня началась истерика, Джерри после говорил, что испугался тогда за мой рассудок. Я плохо помню, что чувствовала в ту ночь. Всё — как в тумане.

А потом появилась эта странная женщина.

Прозвенел дверной звонок. Она стояла на нашем крыльце и ждала. Странная женщина в странной одежде. Она была абсолютно сухой, хотя шел проливной ливень, а при ней не было зонта. Эта женщина держала в руках переносную детскую корзинку.

«Я знаю, что у вас произошло ужасное несчастье, — сказала необычная гостья, не давая нам с папой опомниться, — и мне известно, что о нем не знает никто. Выслушайте меня. Но сначала взгляните», — и она поставила на стол свою корзинку, а потом отдернула полупрозрачную занавеску. Мне показалось, что я схожу с ума. В этой корзине передо мной спала, мерно дыша и посапывая, моя умершая, бездыханная девочка.

«Случилось так, что этот ребенок потерял родителей, — сказала наша неожиданная посетительница. — Он очень похож на малыша, которого вы лишились. — Я стала приглядываться и поняла, что она права: в корзине спала не моя девочка. Очень, очень похожая на нее, но другая. — Она — сирота, — продолжала женщина, — а вы потеряли дочь. Я предлагаю вам оставить этого ребенка у себя, взамен той, другой. И сохранить это в тайне».

Мы молчали. И я не могла отвести от малышки глаз. Джерри спросил, когда родилась эта девочка — и та женщина назвала дату рождения нашей дочери.

У меня закружилась голова. Джерри потом говорил мне, что почувствовал примерно то же самое. Как будто помутнение, что-то необъяснимое и странное. Я через гул слышала слова той диковинной женщины, но видела перед собой только тебя. Такую крошечную, такую неожиданно родную, так похожую на мою дочь... На мою погибшую девочку...

Гермиона слушала эту исповедь и чувствовала, как у нее на голове шевелятся волосы. Все слова миссис Грэйнджер она видела в ее глазах ясными образами прошлого.

Бледная, похудевшая и изможденная Нарцисса Малфой, усталая, измученная, несмотря ни на что, держалась уверенно и сдержанно. В ее глазах была лишь холодная расчетливость. Она нашла семью, где была девочка, рожденная в нужный день — возможно, заколдовала кого-то в отделе регистрации, а может быть, существует какая-то поисковая магия... Разумеется, Нарцисса подтолкнула Грэйнджеров на столь ответственный шаг при помощи волшебства. И она изменила внешность наследницы Темного Лорда, сделав ее похожей на погибшего ребенка. Потом, с годами, эта легкая магия выветривалась сама собой...

«Погибшего ребенка? — с жестокой иронией спросил холодный голос внутри Гермионы. — Убитого ребенка. Не нужно обманывать себя. “Самообман — самая страшная ошибка. От него мы становимся слабыми и уязвимыми...”»

— Она говорила что-то, — продолжала миссис Грэйнджер, — говорила, что никто не заметит подмены, но всё же нам стоит первые несколько недель не показывать девочку друзьям и близким... Говорила о чем-то еще... А потом ушла в дом. Мы с Джерри остались на террасе.

Ты проснулась. Ты раскрыла свои очаровательные маленькие глазки и протянула ко мне ручки. Я вынула тебя из корзины. Тогда, в тот момент, я, кажется, полюбила тебя навсегда, родная моя. Может быть, даже сильнее, чем свою умершую дочь.

Эта женщина вернулась со свертком в руках. Я видела только оранжевое одеяльце, которое вышивала моя мама, но понимала, что завернуто в него. Странно, я даже не почувствовала ужаса. Я была вся занята только тобой.

Ты, крошка, увидела эту странную женщину, и у тебя на лице промелькнула задумчивость. Ты посмотрела на нее и спросила что-то похожее на «Циси?». Но женщина покачала головой, и ты снова обняла мою шею.

«Позаботьтесь о ней, — сказала нам с папой загадочная гостья. — И прощайте».

Мы не сразу поглядели на нее, а когда глянули — ее уже не было. Говорю сейчас всё это и понимаю — как странно я себя вела, и как странно вел себя твой папа. Но, наверное, это была судьба. Я никогда, никогда не пожалела о том, что взяла тебя. Я вечно буду благодарна той женщине. Потому что, мне кажется, я не пережила бы смерти своей девочки, если бы у меня не было тебя...

Ты очень быстро привыкла к нам. Совсем не вспоминала тех, с кем жила раньше.

Помню, ты уже свободно разговаривала и уверенно ходила на ногах, в отличие от моей погибшей крошки. Вскоре я поняла, как сильно ты была на нее не похожа. Совсем другой характер, голос, манера поведения. Но я так полюбила тебя, я была от тебя в восторге.

Внешне ты чем-то походила на мою настоящую дочь. У тебя, например, так же несколько больше, чем следует, выпирали верхние зубки. Ты была похожа на очаровательную белочку. Так же росли потом и коренные, но это вдруг прошло, совершенно внезапно, когда тебе было пятнадцать лет. Ума не приложу, как такое возможно.

Мы так боялись, что все узнают о подмене — долго-долго никому тебя не показывали, дорогая моя. А потом внезапно приехала бабушка Джин: я думала, что сознания лишусь, когда увидела ее на пороге. Но тут ты выбежала из гостиной — и оказалось, что она ничего не замечает, только подивилась тому, как быстро и ловко ты научилась ходить...

О, ты с самого первого дня была уникальной, необыкновенной. Настолько, что мы даже не особо удивились, когда появилась мадам Селвин и объяснила, что наша дочь — волшебница.

И ни я, ни Джерри никогда, никогда и ни на миг не пожалели о том, что взяли тебя. Мы только ужасно боялись, с тех самых пор, как ты уехала в эту волшебную школу, мы боялись, что тебя у нас отберут...

* * *

Уже начало светать, а Гермиона всё еще одиноко сидела на холодной, темной террасе и курила сигарету за сигаретой. Внутри опять было пусто. И дымно. И темно.

Несколько лет назад Кадмина Беллатриса Гонт-Блэк решила для себя, что Гермиона Грэйнджер окончательно умерла. Теперь же она поняла, что заблуждалась.

Не тогда погибла Гермиона Грэйнджер. Теперь наследница Темного Лорда знала, когда, почему и как лишилась жизни маленькая дочка ее приемных родителей.

Ей не хотелось узнавать, что сделала Нарцисса Малфой с телом ребенка — едва ли она отнеслась к трупу маггловского младенца более уважительно, чем к тому, что осталось от ее собственного дитя. Хорошо хоть чары, наложенные тетушкой, всё еще не дают миссис Грэйнджер понять очевидное...

У Гермионы дрожали руки. И болели абсолютно сухие глаза.

Забыть, просто забыть и никогда не думать об этом. Забыть так же, как она забывала о многом другом. За последние годы о чем только не приходилось забывать наследнице Темного Лорда... И далеко не всегда это были чужие поступки.

Первое время она многократно повторяла себе известную фразу Скарлетт О`Хаары(1) — «я подумаю об этом завтра». Когда-то Гермиона очень любила маггловскую литературу...

А потом, вместе с литературой, отошло и развеялось навсегда это оптимистичное обещание.

Нет, ни завтра, ни когда-либо еще она не будет думать о том, о чем отчего-то побоялась подумать сразу. Она будет делать вид, что ничего не было. Что ей ничего неизвестно.

Она научилась не замечать того, что могло бы ее смутить.

Темный Лорд не любил в Гермионе эту слабость. Он умел будить в своей дочери созерцающее безразличие, холодное любопытство и беспощадную жестокость. Но все эти качества, иногда и сами по себе вспыхивавшие в молодой женщине от тепла янтарного кулона, накатывали волнами, проходили ураганом и затихали. И тогда ей вновь приходилось что-то навсегда забыть.

И она забывала. Гермиона хорошо научилась забывать за эти четыре года.

Но раньше у нее всегда был Генри.

Ее муж помогал оставаться немножко посторонней всему, происходившему вокруг. Играть с реальностью, порой — не видеть очевидного. Если Гермионе так было нужно. А теперь его нет — и у молодой вдовы всё хуже получается забывать. Ведь она так и не смогла забыть своего супруга, смертоносные обручальные кольца и Драко Малфоя.

Раньше от всего страшного и ужасного Гермиона обыкновенно убегала домой — в ласковые объятия Генри, куда-то невообразимо далеко от всего, о чем не хотела знать и помнить. А теперь всего этого не стало: не на что отвлечься, некуда убежать. Значит... Значит, нужно научиться наконец-то по-настоящему понимать всё то, что раньше нужно было только забыть?

Научиться наслаждаться этим?..

Вот только как? Как?..

_______________________________

1) Главная героиня романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром».

* * *

В последнюю субботу марта у Етты поднялась высокая температура.

Гермиона понимала, что это всего лишь режутся первые молочные зубки — но всё равно переживала и тряслась, постоянно норовя мчаться в больницу святого Мунго.

Девочка весь день была беспокойной и капризной, а к вечеру отгрызла голову пластмассовому медвежонку.

К трем часам ночи начали взрываться лампочки. Генриетта плакала навзрыд. Сначала взорвалась лампа на лестнице. Потом, через несколько минут — ночник в комнате Гермионы, где она пыталась успокоить ребенка. А потом лампочки стали взрываться по всему дому, одна за другой. Пришлось напоить крошку очень неполезным Болеутоляющим успокоительным настоем целителя Спенатикуса, а когда девочка уснула, проводить ревизию и восстанавливать осветительные приборы, в рядах которых пали даже уличный фонарь и садовая автоматическая лампа...

* * *

Гермиона спала.

В звенящей ночной тишине комнаты царил серебристый полумрак. Где-то далеко завыла собака. Где-то совсем рядом ухнул филин.

Большое кровавое пятно медленно расплывалось на белом пододеяльнике. В воздухе пахло ржавчиной.

Она проснулась от холодного, липкого страха. Куда-то пропали все звуки вокруг, только непонятный гул стоял в ушах от замогильной тишины спальни. Гермиона с ужасом смотрела на прибывающую багровую жидкость. Ее было так много, что, пропитав простыни и матрас кровати, пурпурные струи уже катились на пол.

Внезапно безымянный палец левой руки пробила острая боль. Гермиона схватилась за свое запястье: обручальное кольцо, ледяное до синевы, впивалось в палец острыми клешнями боли. Женщина попыталась стянуть обжигающий металл — но он не поддавался, а тонкая кожа пальцев, которыми она тщилась стащить ободок, примерзала к прóклятому золоту и отрывалась с неприятным треском. Вот уже все ее руки покрылись кровоточащими язвами, глаза застилал черный туман... Кольцо прожигало руку до кости, но Гермиона не могла снять его, никак не могла его снять...

Женщина подскочила на постели. Залитая лунным светом спальня, мерное посапывание Генриетты в колыбели, свежий цветастый пододеяльник... Она сжала левую руку — чужое, купленное только ради мистера и миссис Грэйнджер кольцо блестело в лунном свете. Гермиона легко сняла его.

А того, другого, здесь не было, и быть не могло. Их обручальными кольцами ее муж соединился с иной, вечной невестой — Смертью. И новобрачная полновластно увела его в свой чертог. Навсегда.

Ничего нельзя сделать. Некому мстить. И некуда идти, и бесполезно кричать.

Гермиона запустила руки в волосы и сжала голову.

Нужно просто терпеть. Нужно вынести и забыть. Просто забыть.

Но как можно забыть то, что неизменно возвращается по ночам, проникает вместе с лунным светом в ее сны, отравляя ядом воспоминаний и без того измученное сердце?..

Почти каждую ночь.

...И только осколки, туман и хрусталь,

И только кошмары ночами.

На скатерти прошлого пятнами сталь

Оплывшего воска печали.

В моем изголовье старуха с косой

Заливистым смехом хохочет.

Глумится, смеется и машет клюкой,

Сокрыться в тумане не хочет.

Вдали, за обрывом клубится дымок,

А сзади — одно пепелище.

И тлеет едва голубой огонек,

И нет ничего за кострищем...