Темноводье (джен)

Через несколько дней мы развесили звезды на моем потолке.

В какой-то момент мне захотелось позвать всех своих более-менее близких знакомых, возможно, друзей, если говорить более по-детски, но идея еще на моменте обдумывания потерпела сокрушительное фиаско: толпа вышла совсем уж разношерстной, это во-первых, а во-вторых… Это не понравится Кёе. В последнее время я заметила, как его все сильнее напрягает мое обширное общение с окружающими и новые «друзья». С ревнивыми друзьями я сталкивалась еще в прошлой жизни, так что старалась как можно меньше говорить при Хибари о других, но в то же время твердо решила, что никакие его хотелки не повлияют на мое общение с ними. Люди, которые требуют полного внимания к своей персоне, последние эгоисты, и если нужно, я буду обращать на это внимание Кёи очень яро.

Да и в остальном… Киоко не поймет мою компанию мальчишек, ведь среди девочек я не знала бы никого, кого хотелось бы оставить в своей памяти в виде яркого воспоминания об украшении потолка. И… мне придется уделять большую часть времени ей, чтобы она чувствовала себя комфортно. Шоичи без моего внимания будет хвататься за живот и нервничать, стесняясь и ощущая себя лишним, Ямамото его засмущает еще сильнее, пытаясь проявить дружелюбие, как и Киоко, от которой он будет, вероятно, еще и краснеть-бледнеть, а еще Такеши взбесит неожиданно ревнивого Кёю своим присутствием и своим поведением, которое я, как всегда, буду полностью одобрять. А еще Ямамото как никто создавал ощущение «толпы» вокруг, словно заполняя всю тишину одним своим присутствием. Это прекрасно прогоняло любую хандру и не позволяло появиться чувству даже самого мимолетного одиночества, но Хибари нервировало.

Нет, они явно не уживутся такой компанией. Если Такеши и Кёю еще можно совмещать, то прибавить к ним еще кого-то уже опасно.

Так что я развешивала звезды под уютное молчание абсолютно довольного таким раскладом Кёи, который отклеивал мне их и подавал. От идеи астрономических шедевров пришлось отказаться по нескольким причинам, главной из которых была сложность выполнения. Звезды были слишком большие, созвездий было слишком много, карту неба мы знали ужасно, потолок был неудобно высоким. Пришлось вставать на стулья, стол и — тайком — немного на шкаф, со страховкой внимательного Хибари рядом. И просто хаотично клеить звездочки.

Вышло очень даже мило. Одну из них я прилепила под потолком на стену, перед этим размалевав ее сине-фиолетовыми красками и забрызгав получившийся кусочек с помощью белой кисти. Я подписала дату и пару слов о том, что делала вместе с Кёей, в конце добавив, что он очень дорог мне и это было классно. Хибари зыркал на мою стену и, кажется, проникался пониманием, почему же я не хочу впускать в комнату посторонних.

А заодно и я проникалась: чем больше появлялось на стене, тем сильнее я понимала, что комната открывает меня перед окружающими почти полностью. Никогда не была особо скрытной, но все же выставлять все самое светлое в своей памяти перед совсем уж посторонними точно не буду. Все фотографии, которые я делала в особенно приятные моменты жизни, появлялись хаотично на стене, как и красивые мотивирующие фразы, которых в последнее время становилось все больше. Преимущественно они были не на японском, но это легко было прикрыть словами «в интернете перевела, мне так приятнее».

В тот день, к слову, Кёя остался у меня на ночь, и под предлогом рассматривания звезд, не ушел из моей комнаты. Снова. В этот раз мы уснули спокойно, но лежа на полу, долгое время просто молча рассматривая впитавшие в себя дневной свет наклейки. Не знаю, как долго бодрствовал Кёя, но я молча лежала и думала обо всем подряд почти до того момента, как они совсем погасли. Наутро мы обнаружили на себе по теплому пледу и по подушке рядом с каждым: с Хибари она так и лежала одиноко, а я во сне обвила свою руками и ногами, затащив под плед.

* * *

В таком режиме мы жили какое-то время. Жизнь налаживалась, а я в геометрической прогрессии обрастала новыми знакомствами. Зима постепенно ушла, уступив время весне, а вместе с тем близилось и окончание учебного года.

С каждым днем было все приятнее вылезать на улицу, и, стоило температуре стать достаточно комфортной для меня, я почти безвылазно торчала вне дома, находя любую возможность для этого. Выходила на тренировки раньше, задерживалась после них, выбиралась с Кёей в парк или просто шаталась с ним по делам, заходя куда-то в торговые центры когда серьезный и важный Хибари уходил по своим тайным сборищам, а после он приходил за мной и мы шли на ближайшие крыши центра. Смотрели на небо, вдыхали ветер и чаще всего просто молчали. Находиться в четырех стенах становилось до безобразия тоскливо не только мне.

Ямамото иногда пересекался со мной, а через меня и с Кёей, записав нас в хорошие приятели так точно. Мы оба пришли поддержать его на том матче, о котором он упоминал ранее мне, и он показал весьма неплохие результаты. А потом, так вышло, что в честь победы своего сына Тсуеши-сан позвал нас всех в кафе. Вместе с парой близких приятелей Такеши и уже без Кёи, который ушел по своим важным делам, договорившись, что за мной присмотрят и проводят, я досыта наелась превосходных суши и познакомилась, так сказать, изнутри, с бейсбольным клубом школы. Изредка нам потом случалось пересечься, и не сказать, что это было некстати: спортивные и дружелюбные мальчишки часто помогали мне таскать что-то, например, дурацкие кипы бумаг, которыми как вечно избранная староста я была периодически нагружена. Среди них были и ребята постарше, с которыми мне случалось приятно поговорить пару раз, и некоторые их намеки меня немного смущали, но в нашем возрасте это было лишь чем-то милым и не особо что-то значащим, так что я не заморачивалась.

Но, с другой стороны, все же постаралась держаться поближе к непробиваемому Кёе в следующем году, ибо он прекрасно отпугивал моих… гипотетических поклонников. Мне совсем не улыбалось заставить кого-то страдать, нечаянно начав общение, которое не захочется продолжить. Все же, дети легко потянутся к более взрослой и всегда спокойной, дружелюбной сверстнице, и мне нравится такой образ, но вот разбираться с его последствиями совсем не хочется. Мимолетно стало страшно за среднюю школу.

Но, все же, возвращаясь к около-спортивной теме: мы стали чуть больше общаться с Такеши, с которым удивительно похоже вели себя в большинстве ситуаций, и стали, полагаю, друзьями. Он довольно легко разбрасывался этим словом, но в какой-то момент поймав его взгляд, я поняла, что в силу мировоззрения и некоторой очаровательной наивности, вероятно, он вкладывает в него действительно полный смысл. Это подкупало, так что с каждым новым нашим разговором я старалась становиться серьезнее и искреннее, «выключая» легкомысленную школьницу Хану-чан и оставляя серьезную и внимательную Хану, любительницу ярких людей и дурацких приключений.

Ведь иначе жить, несмотря на все маленькие радости, становилось невообразимо скучно. А меньше всего, я недавно осознала, мне хотелось прожить скучную жизнь.

* * *

Это было во время весенних каникул. Я закончила третий класс, а Кёя должен был поступить в пятый класс младшей Намимори совсем скоро, выйдя с домашнего обучения по собственному желанию.

Воскресенье встретило меня пробуждением в пять утра. Просто организм внезапно решил, что так нужно. Некоторое время ворочавшись в кровати, я обреченно встала и бесшумно спустилась на кухню. Родители еще спали, так что я не стала шуметь. Они работали по сменам, и выходные у нас не совпадали. Так что через пару часов дом уже опустеет и они уйдут на работу.

Вчера я вырубилась где-то в десять вечера, стоило только лечь, что было, впрочем, неудивительно. Режим всегда был для меня неведом, и всю эту неделю я делала все, что угодно, кроме ночного сна. Едва ли успевала вздремнуть часа четыре перед школой, а когда она закончилась еще пару дней просто не могла восстановить его, постоянно отвлеченная кем-то на ночные беседы. Отдельно тыкнем пальцем в Широ, с которым ужасно не совпадали часовые пояса, но с которым говорить было все приятнее. Все еще о какой-то чепухе, но почти без перерыва по несколько часов.

Заварила кофе и открыла ноутбук, прихваченный с собой из комнаты. Сразу написала Широ пожелание доброго утра и пожаловалась на выверты собственного организма, заставляющие меня бодрствовать тогда, когда не надо. Хотела было открыть серию какого-нибудь аниме, чтобы убить время, как вдруг…

«Курокава.»

Кёя? Удивленно посмотрела на оповещение с почты. Даже не берусь предположить, сколько часов назад он встал, или как скоро собрался лечь.

Зато этот день однозначно раскрасился в новые краски: вместо скучного и унылого он явно обещал быть очень интересным и богатым на новости. Потому что иначе с Кёей нельзя.

«Доброе утро. Я уже не сплю, что ты хотел?»

«Ты можешь зайти сегодня?»

Это необычно. Обычно Хибари сразу называет причину, чтобы не дай Ками никто — например, я — не подумал, что он зовет меня в гости просто так, скрашивать его одинокое затворничество в выходной. Что-то случилось.

«Да хоть сейчас.»

Хмыкаю. Это ведь Кёя, и мне становится неописуемо легко и весело от мысли, что я действительно могу хоть сейчас. Родители, возможно, не одобрят, но ничего на самом деле серьезного не препятствует мне выбежать на улицу медленно пробуждающегося Намимори.

«Только учти, я еще в пижаме.»

Ничего, кроме пижамы, да. Шутливо добавляю это, мысленно отмечая, что с него станется сказать «да, прямо сейчас», так что я хотя бы время себе выиграю.

«Я хочу, чтобы ты пришла ближе к вечеру. И осталась до завтра.»

О, так у меня весь день впереди. Расслабляюсь. Допиваю кофе и подхватываю ноутбук, уходя обратно в комнату. Прикрываю дверь. Устраиваюсь прямо на незастеленной кровати. Кёе отвечаю какое-то короткое согласие и он больше ничего не пишет.

Плохое предчувствие, то есть, в моем случае, обычное волнение, не дало мне долго бездельничать, приводя в тонус и даруя невероятную бодрость. Невозможно быть готовой ко всему, и, не зная, что могло случиться, я готовилась к чему-то другому. Сделала домашку, даже дописала доклад по культуре, который планировала сбросить на Кёю, нагло воспользовавшись его увлечением традиционной Японией. В перерыве между бумагомаранием — вот честно, я буду требовать принтер, либо эксплуатировать родителей и просить воспользоваться офисной техникой — нормально позавтракала со всеми, проводила на работу родителей и получила от матери список продуктов, за которыми надо сходить в магазин.

Типичный прилежный ребенок. Поправила рукава толстовки — было достаточно прохладно, так что я влезла в толстовку и накинула сверху тонкую ветровку — и вышла в магазин за продуктами.

Было еще достаточно рано, на самом деле, но самое время для того, чтобы ходить за продуктами, если ты типичная домохозяйка. Поняла я это немного поздновато, когда уже вошла в толпу снующих от прилавка к прилавку людей, преимущественно женщин.

Вздыхаю. Ну, зато, приди я позже, хорошие продукты бы уже расхватали. До торгового центра от меня дальше, чем до рынка, так что почему бы и нет?

К своему удивлению, я столкнулась с Киоко и ее семьей. Светловолосый, загорелый, с неизменным пластырем на носу, ее старший брат меня немного раздражал: еще до того, как я увидела Киоко, я поняла, что она здесь по его крикам, ибо больше так никто не может орать посреди улицы. Но я целенаправленно пошла в сторону подруги, не видя смысла избегать ее. Это отлично — встретить на улице неплохую компанию, в маленьком городке вроде Намимори это легко. И как раз вытянет меня из размышлений.

— Здравствуйте, — мило улыбнувшись, помахала знакомым, приблизившись.

— Хана-кун! — переняв у окружающих привычку обращаться ко мне без уменьшительно ласкательного суффикса, но, видимо, все же нуждающаяся хоть в каком-нибудь, Киоко повисла у меня на шее, радостно бросившись обниматься сразу, как увидела.

Куда делась скромная девочка Киоко-чан, которая раньше боялась проявлять свою тактильность по отношению к такой «холодной» мне?

Дурацкая Хана испортила скромняшку.

Смущенная перед ее родителями, я все же очень тепло поприветствовала девочку, обняв ее в ответ, а затем невесомо потрепав по голове. Весело кивнув ее брату, прямо как-то повеселев, я уже более смело посмотрела на смеющихся взрослых, умиленных действиями дочери. Удивительная способность Киоко делать меня менее ворчливой и раздраженной в действии, воистину. Но ее, если честно, можно было сравнить с милым котенком. Может и вырастет прекрасной кошкой, но пока — такой забавный комочек.

Мы прошлись по рынку вместе, и, глядя на то, как мама Киоко нежно смотрит на своих детей, мягко успокаивает Рёхея, когда ему приходят в голову какие-то чересчур энергичные идеи, а их отец таскает продукты и потакает маленьким желаниям детей, я буквально согрелась. И действительно отвлеклась от прошлой задумчивости.

Так как по списку продуктов мне собой полагалось набрать побольше, брата Киоко нагрузили мне помочь. Я отнекивалась, ибо, в принципе, справилась бы сама, но воспылавший желанием поиграть мускулами, а никак иначе я это не назову, Рёхей бодренько дошел с пакетом до моего дома.

Ну, как… с продуктами.

— Пожалуйста, аккуратнее, Сасагава-кун, — несколько смущенно попыталась я успокоить пышущего энтузиазмом семпая, таща небольшой пакетик по дороге домой, пока он тащил… большой пакетик, скажем так.

— Не волнуйся, Хана-сан, мне ЭКСТРЕМАЛЬНО не тяжело! — воскликнул он, буквально бегая вокруг меня кругами, пока я размеренным шагом двигалась назад к дому.

С родителями Киоко и ей самой мы разминулись не так давно, на прошлом повороте. Я было предложила подруге пройтись со мной, но у нее были еще какие-то дела с матерью, так что пришлось отказаться. Рёхей сказал, что добежит до родителей, как только они дойдут до дома, и везде успеет. С его скоростью и энтузиазмом, легко верю, он действительно быстро добежит, куда нужно.

— Сасагава-сан, я ничуть не сомневаюсь в тебе, просто пакет может, — тихий хлопок, я обрываю предложение на полуслове и обреченно вздыхаю, — порваться.

Очаровательная недалекость.

Где Киоко, почему она не может успокоить мои нервы снова.

Легкий восточный ветерок, теплый и приятный, пощекотал меня по волосам, немного растрепав их, сейчас заплетенные в неряшливую слабую косу, длиной едва до лопаток — просто чтобы не дергались. Я стояла, меланхолично рассматривая голубое небо и пастельно-нежные улицы, и до момента, когда спокойствие окончательно меня покинет, оставалось… три, два… один…

— Хана-сан! ЭКСТРЕМАЛЬНО ПРОСТИ МЕНЯ!

Я дернулась от неожиданности, так и оставшись стоять с прикрытыми глазами еще пару секунд, а затем неожиданно засмеялась, тихо, почти беззвучно, а затем уже громче и задорнее. Да так, что на глазах почти выступили слезы. Рёхей судорожно пытался собрать продукты, неловко улыбаясь. Он пытался взяться за все так, чтобы удержать в руках все содержимое пакета, а я все смеялась, наблюдала за этим. Смеялась беззлобно, весело, а сама мимолетно думала, что было бы неплохо, чтобы нам помог еще кто-нибудь.

И просто чтобы кто-нибудь угомонил его, но, не судьба.

— Ничего страшного, — выдохнув и утерев выступившие слезы, я по-доброму улыбнулась ему, почему-то не имея сил разозлиться. Скорее моральных сил на саму злость, чем сил злиться на Рёхея. На него-то я как раз могла немного поворчать.

Собрав часть продуктов под его виноватым взглядом и аккуратно распределив их между нами, я с некоторым неудовольствием взяла пакет с фруктами сама, пусть он и был достаточно тяжелым, и грозно зыркнула на спортсмена, который тащил пакет риса, пару бутылок молока и еще что-то по мелочи. Часть мы положили в мой, целый пакет, который я недоверчиво вручила тоже ему.

— Хана-сан, я правда не хотел, — понурый вздох.

— Да ничего страшного, — иду, а затем неожиданно серьезно смотрю на него, — но это все равно твоя вина.

Он удивленно вскидывается, а потом еще более подавленно хмурится, снова вздыхает. Немного неловко от самой себя, но я из добрых побуждений, честно.

— Можешь меня послушать сейчас, я хочу кое-что сказать, но чтобы ты дал мне договорить. Хорошо? — двигаясь по улице и уже видя свой дом впереди, обращаюсь к мальчишке. Он притих, всю концентрацию тратя на то, чтобы держать продукты максимально осторожно и просто немного приуныл, так что отвечает спокойно, без крика.

— Да, Хана-сан, — с очень собранным и серьезным видом кивает. Улыбаюсь.

Наверное, это не мое дело.

Можно все еще просто простить его за пакет и спокойно идти дальше.

Не, нельзя.

— Я ведь тоже спортсменка, — улыбаюсь, — и я тоже люблю тренироваться. Многим не нравится моя идея, но я хочу связать свою дальнейшую жизнь со спортом, — мельком смотрю, как вытягивается от удивление лицо Рёхея и улыбаюсь, продолжая до того, как он начнет орать об экстриме — однако, он не является для меня центром вселенной. Сейчас я подведу к теме разговора, подожди.

В этот раз Сасагава непонимающе хлопает глазами, медленно осознавая сказанное мной, но кивает, послушно давая мне возможность договорить.

— Я занимаюсь не для того, чтобы посвятить себя спорту. Он нравится мне, он, наверное, когда-нибудь сможет стать большой частью моей жизни, но я никогда не смогу понять тех людей, кто ставит его выше всего остального. Я не считаю, что твои увлечения должны закрывать твою собственную личность, что каждая твоя мысль должна быть посвящена только спорту и спортивным достижениям, — внимательно смотрю на Рёхея, с удивлением понимая, что он слушает меня внимательнее, чем я планировала. От этого даже немного теряюсь, я не хотела промывать ему мозги, просто попросить быть чуть собраннее.

Как бы его ненавязчиво натолкнуть на нужные мысли и не переборщить со словами и душевными беседами?

— Ты очень активный, Сасагава-сан, это здорово. Киоко повезло с братом, ты очень любишь ее и во многом, я уверена, твое увлечение спортом связано именно с защитой близких тебе людей. Это тоже прекрасно, заставляет проникаться уважением: у меня, например, это просто увлечение, просто азарт стать сильнее и посмотреть на себя, получится ли. Знаешь, Сасагава-сан, от тебя всегда веет энергией, это придает сил другим, — а мы, тем временем, уже на крыльце, — но ты не обязан тренироваться каждую секунду своей жизни, какой бы важной ни была твоя конечная цель. Непрерывно двигаясь вперед, не пробеги мимо чего-то очень важного, просто забыв уделить этому внимание. Мотивируя других своим успехом, думай о том, что их возможности не всегда соразмерны с твоими, Рёхей. Как и твои возможности не могут быть бесконечны, даже если бесконечно твое упрямство. Иногда намного важнее остановиться и посмотреть вокруг, подумать о том, что происходит, стать чуть внимательнее, чем беспрерывно бежать куда-то вперед, вдолбив себе в голову несколько простых мыслей. Это не спортивный совет, просто подумай, каким ты станешь человеком, если продолжишь думать только о себе и экстриме. Твоя мама, да и Киоко-чан, постоянно вынуждены тебя останавливать. Может, стоит научиться останавливаться самостоятельно? Спасибо что помог с продуктами. Не забивай себе голову такими мелочами, как пакет, но подумай о том, что я сказала, хорошо? До встречи.

Он молчит и смотрит на меня очень внимательно, задумчиво, словно хочет что-то сказать, поделиться чем-то. Аккуратно забираю у него продукты и быстро ставлю на тумбу в коридоре то, что было не в пакетах, машу рукой, разворачиваю за плечи и чуть толкаю в спину. Захлопываю дверь до того, как слышу ответ. Закрыв ее, неожиданно на подгибающихся ногах съезжаю на пол, облегченно вздыхая и весело хихикая уже через минуту.

Я не хотела вести с Сасагавой задушевные беседы, просто так вышло. Показалось это правильным и я решила: почему нет? Мы все еще только формируемся — даже я, кажется, я буду изменяться бесконечно, как вечный подросток — и если я могу хоть как-то повлиять на них, может, стоит попытаться? Рёхею явно не помешает чуть больше отвлекаться от своих тренировок. Не знаю, к чему это приведет его в будущем, к травмам или великим рекордам, но лучше бы он поберегся хоть чуть-чуть, по крайней мере пока так безразличен ко всему вокруг. Если не себя, то он однажды травмирует кого-нибудь другого, не соизмерив силу. И совсем-совсем не факт, что именно на ринге, а не в повседневной жизни, когда ты ничего не подозреваешь.

* * *

— Кёя, — я вновь постучала в дверь, недовольно нахмурившись.

Пришлось повысить голос, чтобы Хибари соизволил все-таки услышать меня. Хотя, я уверена, что он и так меня слышал. Дело было просто в моем нетерпении.

Правильнее назвать его волнением, впрочем.

Дверь открылась почти сразу. Словно он стоял все это время по ту сторону и чего-то ждал. Можно было бы сказать «не решался», но это ведь Хибари. Сомневаюсь, что он будет волноваться о чем-то таком.

— Хана, — вместо приветствия. Я замерла, внимательно глядя на него.

Хибари молча посторонился, пропуская меня в дом. Я легко проскользнула мимо Кёи, быстро сняв обувь и проходя в гостиную, но запнувшись на пути. Обернулась и внимательно посмотрела на обувь, стоящую у порога.

Интересные дела творятся.

— Хибари-сана нет? — недоумевающе обращаюсь к Кёе. Он бросает острый взгляд на одиноко стоящую обувь: мою и несколько пар своей. Абсолютно ничего более, никакой обуви Хибари-сана.

Молчание мне ответом, мол, ты и так все видишь, травоядное.

— Где Хибари-сан? — когда на работу уходят, берут только одну пару обуви.

— Уехал.

Стою и хлопаю ресницами. Как дура. Как уехал, куда, зачем? Ничего не понимаю, что произошло за каникулы? Кёя точно остается здесь, но куда тогда его отец намылился?

Стоп.

— Он обсуждал это с тобой. Поэтому у тебя было такое хреновое настроение в последнее время, — предполагаю внимательно глядя на друга. Он отводит глаза.

Срываюсь с места и почти повисаю на шее у удивленного Хибари, прижимаю его к себе покрепче, обнимая как-то отчаянно.

— Ты же не уедешь, Кёя, из Намимори?

Мы какое-то время молчим, он не отвечает и мне все страшнее, я боюсь отцепиться от него, прекрасно зная, что Хибари-сану ничего не стоит увезти сына даже если тот будет против. Но ведь этого не произойдет, они же останутся?

Кёя тихо хмыкает. Потом усмехается. Потом издает пару больных, злых смешков, и я отстраняюсь, сначала осторожно, а потом будто шарахаясь — у него насмешливый взгляд победителя, словно он выиграл в каком-то сражении, словно он во всем был прав. Но в чем?

— Я отказался уезжать, — гордо вздернув подбородок, отвечает, а затем, чуть подумав, добавляет, — из города своей матери.

Фух. Слабо улыбаюсь. А затем перестаю улыбаться и просто печально смотрю на него. Почти год прошел. Не так давно была годовщина. В тот день мы не говорили: встретились после моей тренировки и бродили по улицам около часа. Затем он довел меня до дома, уже по темноте, и просто ушел. Днем, я знаю, они с отцом посещали кладбище. А я эту тему больше не поднимала, лишь так же, как и в прошлом году, улыбаясь ему.

Я прошлепала на кухню, пока переваривая уже известную информацию и не спеша расспрашивать Хибари о чем-то еще.

— Я сыт, — комментирует Кёя мой молчаливый кивок на холодильник. Киваю, мысленно прикинув, что к нему не так давно должна была приходить домработница и готовить.

— Значит, пока он будет по работе в отъезде, ты остаешься один? Чем займемся, пока я скрашиваю твою скуку? — ставлю чайник. Хибари недовольно хмурится, а я припоминаю, как забавно отпрашивалась у родителей по телефону не так давно.

— Он уехал в клан, — значит, не «по работе в отъезде».

Бессильно падаю на пол, на подушку-сидушку, подпираю щеку ладонью, облокачиваясь на небольшой стол. В гробовой тишине весело звякнул чайник. Плевать на чайник — сижу, думаю, как же все хреново.

Просто потому что некий страшный клан реально существует все уже намного хреновее, чем я могла бы предположить.

— А ты?

— А я здесь.

— Он не взял тебя?

— А ты бы хотела?

Хибари неожиданно впивается в меня своим страшным стальным взглядом, а я улыбаюсь ему как можно ярче, светлее, и качаю головой отрицательно.

— Конечно же нет. У тебя ведь свой путь, не так ли? И если ты можешь продолжать по нему идти, я рада.

Если тебя не забирают куда-то, Кёя, и ты остаешься в Намимори, сам решая, как тебе жить дальше, я правда рада. Если ты не влезешь во все это. «Город твоей матери» — ей бы понравилось, наверное, что ты выбрал себе другую судьбу, да? Не как отец.

— Почему? — с задумчивым интересом. Сначала не понимаю, а потом хмыкаю. Не то чтобы он действительно не знал ответ на этот вопрос, но я не против пояснить это вслух. Столько раз, сколько потребуется.

— Потому что я считаю тебя своим другом.

— Я тоже.

Удивленно смотрю на него. Вообще далекого от человеческих «друг-приятель», разговаривающего со мной о жизни фразами все еще на уровне «хищников-травоядных», и то, никогда не говорящий, кто же я в этой пищевой цепочке.

— Ты мой друг, Курокава. Я рад, что в городе, который я собираюсь сделать своим, есть ты.

Наверное, в моей жизни еще не было признания, которое я слушала бы с большим трепетом. Потом мы помолчали, я спросила, что он сейчас читает, и мы почитали вместе: прислонившись к его плечу, я лениво бегала взглядом по страницам, умиротворенно составляя компанию читающему Кёе. Классика была мне не особенно интересна, но на интересных моментах я чуть «оживала», мимолетно придерживая его за руку, чтобы успеть дочитать до того, как Кёя перевернет страницу.

Под его пристальным взглядом я сходила за едой до холодильника, достав оттуда все вкусняшки, которые были, и поставила чайник, даже успев заварить чай, когда он закипел, до того, как Кёя откажется. Кофе у меня с собой не было, а сгущенка тем более в этом доме не водилась, так что приходилось перебиваться конфетами. На самом деле чай я завариваю отвратно: никакой церемонии, все по-плебейски и некрасиво.

Скоро к Кёе должен присоединиться его… вассал, как окрестил его Кёя, и я постаралась не думать о том, связи ли это отца или же какие-то подростковые гопницкие разборки уже самого моего друга. Но, что самое удивительное, конкретно с этим представителем будущих уголовников… будущего сборища… будущей… банды… организации, скажем так, имени Хибари, я должна была познакомиться лично. Он обещал представить нас, что было занятно.

На следующий день я ухожу домой рано, но в течение дня все равно заглядываю к Кёе: заодно встречаю того самого приближенного мордоворота, Кусакабе Тетсую, который сначала намеревался прогнать меня почти силой, не пустив даже в дом. Мда, вот это охрана! Пошутила, что у Кёи появился личный телохранитель, и, кажется, не сильно ошиблась. Постепенно разговорила его, сначала по довольно странной просьбе рассказав о себе. Не знаю уж, как он планирует жить дальше, но это явно тот самый тип ребят, который выбирает себе друга-покровителя заранее. Если он действительно будет предан Кёе, думаю, ничего плохого в этом не будет — следует только проследить, чтобы у нас в Намимори не появился маленький самодовольный тиран, почувствовавший свободу.

На счет этого я уточняю у него самого, проглатывая ехидное «не надорвешься?»:

— Какие планы, если уж ты берешь этот город под покровительство?

Кёя хитро скалится, в крайне благодушном настроении от того, что я больше не верещу и не пытаюсь его отговаривать влезать во все это. Кёя наконец чувствует, что спустя год я не отношусь к нему, как к ребенку. Кёя уже и не ведет себя как ребенок, и единственное, что выдает в нем мальчишку: большая игрушка под названием Намимори, подаренная матерью.

Игрушка, которую он отчаянно пытается отобрать у отца: все еще непонятной для меня темной фигуры в этой истории, за спиной которой маячит еще множество темных фигур. Целый клан, один из представителей которого сейчас азартно щурится и небрежным жестом руки машет Кусакабе, прощаясь с ним до завтра и куда-то отсылая.

— Увидишь.