Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

— Ты знаешь, что такое власть, Кадмина? — спросил Темный Лорд через несколько дней, пристально глядя во внимательные карие глаза своей дочери. — Власть — это то, ради чего стоит жить. — Тихий голос Волдеморта баюкал, проникал прямо в подсознание. — Чтобы действительно иметь ее, нужно почувствовать силу по-настоящему. А для этого нужен страх. Страх других перед тобой, Кадмина. Я хочу, чтобы ты ощутила это дурманящее чувство. Стремление властвовать у тебя в крови. Ты должна осознать свое могущество. Не возражай мне — ты знаешь, что я прав, как бы твой разум не пытался противиться.

— Это совершенно... — испугалась Гермиона.

— Это необходимо, моя дорогая. Прежде всего — для тебя. Ты уже на первой ступени — начинаешь испытывать жажду власти. Теперь нужно сделать глоток. Первый глоток пьянит больше всех последующих...

Гермиона молчала. Жажда власти? В ней? Сейчас? Ничего такого она отнюдь не ощущала... Или нет?

Здесь, в этом доме, Волдеморт, Беллатриса и Нарцисса были несоизмеримо выше её во всех отношениях — старше, опытнее, мудрее, значимее. Они выступали в качестве наставников — а «за» Гермионой оставались разве что Драко Малфой да эльфиха Джуня. Но и Малфой, несмотря на свое положение, знал, или, по крайней мере, Гермионе казалось, что он знал несоразмерно больше о том мире, в который она попала. Даже Джуня и та рассказывала Гермионе то, чего она не ведала раньше. Даже домовиха как будто учила и наставляла.

Выходило, что девушка вставала на самое последнее место. А характер Гермионы не позволял долго оставаться там.

Темный Лорд убеждал её в её же собственной значимости и исключительности, и в то же время Гермионе не перед кем было почувствовать эту исключительность здесь. Она могла бы поиздеваться над Малфоем — но тот выглядел жалким, старался не пересекаться с ней, да и сама Гермиона не ставила перед собой задачи почувствовать приоритеты сложившегося положения.

Просто Волдеморт понимал, что уже настало время для этого очередного искушения.

— Власть приятнее всего испытывать над тем, кого ненавидишь, — продолжал он, обращаясь к своей дочери.

— Таких теперь не осталось, — горько усмехнулась Гермиона.

— О, как же ты ошибаешься, девочка. Этот мир ими полон. Но нам пока не нужен целый мир. Твоя мать отыскала ту, кто сможет оценить твое новое амплуа по достоинству. Мы не стали копать глубоко — зачем? На самой поверхности плавают очень неприятные личности — по всемирно известному закону... Пойдем, Кадмина, я покажу тебе силу власти.

Внизу, под поместьем Малфоев, раскинулись паутиной настоящие средневековые катакомбы, переплетающиеся лабиринтами и уходящие вглубь, в самое чрево земли. В одной из таких подземных комнат с завязанными глазами лёжа на полу, предстала перед Гермионой ее первая жертва.

Волдеморт стоял за спиной девушки, положив руку на её плечо. Беллатриса с улыбкой устроилась на стуле в углу мрачной камеры. Жертва была без чувств, и первое, что ощутила Гермиона, увидев её...

— Жалость — не лучший советчик, — вкрадчиво сказал Волдеморт, сжимая её плечо. — Всё в мире относительно, Кадмина. Тебе её жаль? Понимаю. Но подумай — чем она заслужила твое сострадание? Эта женщина ненавидела тебя. Она отравляла твою жизнь, жизнь твоих друзей. Она самовлюбленная и недалекая. Она не ценит в человеке ничего, что ты когда-либо считала важным.

— Но, если посмотреть...

— О нет, Кадмина, это особый случай. Тут, с какой стороны не посмотри, — всё едино. Можешь ли ты назвать что-либо, могущее защитить право на существование Долорес Амбридж?

— Ну... Она... Человек.

Беллатриса неуловимо взмахнула палочкой, и две черные полоски ткани, связывавшие глаза и рот пленницы, слетели. Темный Лорд и Белла накинули капюшоны. Короткий блик, и лежащая на полу женщина пришла в себя.

— ТЫ?! — взвизгнула она писклявым голоском, полным яростного возмущения после того, как в панике осмотрелась по сторонам. — Как ты смеешь?!

— Человек, — почти в самое ухо Гермионы прошептал Волдеморт.

— Ты за это ответишь, дрянь! Ты сгниешь в Азкабане, паршивая грязнокровка!!! Получишь Поцелуй дементора! Развяжи меня, немедленно! Какое ты имеешь право?! Я — служащая Министерства магии!..

— Человек, достойный быть человеком.

Гермиона сжала палочку.

— За это ты попадешь в Азкабан! — На губах Амбридж показалась пена. — Где я?! Слышишь, развяжи меня, я узнала тебя! Я...

— Человек, достойный защиты дочери Лорда Волдеморта.

— ...маленькая тварь, мразь, что же ты стоишь?!

— Той, в чьих жилах течет кровь великого Салазара Слизерина. Той, что может отомстить сейчас за всё. Драко Малфой рассказал, как сложились ваши с ней отношения... И ты сейчас можешь заставить эту женщину превратиться в грязь. За все те унижения, за всё, что она сделала тебе и твоим друзьям без всякого на то повода... Но, да, она человек. Безусловно, имеющий право на существование...

— Негодяи, подонки, развяжите меня!!! Кто вы такие?! Как вы смеете?! Я ведьма, чистокровная волшебница, государственный чиновник! Вы будете отвечать перед Визенгамотом! Сгниете в Азкабане!!!

— Молчать! — внезапно яростно рявкнула Гермиона.

— Сама заткнись!!! — завизжала Амбридж. — Мерзкая грязнокровка! Следовало научить тебя послушанию ещё давно! Посмотрела бы я на тебя после...

— Силенцио! — прошептала Гермиона, и Амбридж зашевелила губами в негодовании, но уже беззвучно.

— Смотри, — сказала Белла, вставая на ноги. — Есть куда более подходящие заклятия. Круцио!

Едва заметный свет вырвался из её палочки и попал на коротенькую, сосископодобную ногу Амбридж. Глаза женщины полезли из орбит.

— Прекрати! — взвизгнула Гермиона, и Беллатриса тут же отвела палочку.

— А знаешь, что бы она сделала с тобой, дай ты ей волю? — тихо спросила Белла. — С тобой, с твоими друзьями, с твоими назваными родителями? Знаешь, как отплатила бы тебе за спасение? Вспомни!

Перед мысленным взором Гермионы вставали образы прошлого. Пятый курс, бесконечные самодурства генерального инспектора, а затем и директора школы. Бесконечные издевательства над студентами, унижения и моральные пытки... Она не давала им учиться, не давала им говорить, накладывала свои склизкие лапы всюду, чуть ли не на мысли и чувства каждого из учеников; ставила свои глупые, отвратительные табу. Оскорбляла и унижала тех, кого уважала Гермиона... Она напустила на Гарри дементоров, она угрожала непростительным проклятьем несовершеннолетним ученикам. И применила бы его, не обмани её тогда Гермиона! Пришлось унижаться перед этой жабой, пришлось перенести тогда эти пусть и быстрые, но такие обидные и болезненные взгляды близких друзей...

— Власть, Кадмина, — гипнотизирующий голос Беллы вырвал девушку из пучины воспоминаний, — почувствуй власть над теми, кто неприятен тебе. Почувствуй власть над той, что тебя презирает. Покажи ей свою власть. Иди ко мне.

Волдеморт убрал руку с плеча Гермионы, и она сделала несколько неуверенных шагов к матери. Белла подвела девочку совсем близко, и обе опустились на корточки перед пленницей. Одной рукой Беллатриса обхватила свою дочь, а второй легонько сжала палочку, проводя её концом по щеке Амбридж.

— Есть люди, Кадмина, а есть такие, как она, — зашептала Беллатриса прямо в ухо Гермионе. — Есть враги — смелые, преданные долгу, сильные. Мужественные и самоотверженные. Чувствовать власть над такими — величайшее наслаждение. Понимать, что ты сильнее. А сейчас перед тобой совсем иной случай, — Белла опустила палочку в карман и взялась за кисть Гермионы, тоже сжимавшей волшебное древко. Она подняла руку девочки и провела уже её палочкой по лицу Амбридж, остановившись на шее и легонько надавив. Ведомая Беллатрисой рука Гермионы невольно сжалась. — Когда у твоих ног лежит такое существо, ты чувствуешь себя выше. Достойнее. Чувствуешь себя человеком. Я уверена, ты сравнивала эту женщину с жабой, Кадмина, — Белла начала водить рукой с палочкой Гермионы по шее пленницы. — Мерзкая, омерзительная, заполняющая собой всё вокруг. Отравляющая слизью мир, открытый для тебя. Оставляющая на руках бородавки навсегда, — уже совсем шептала Белла. — Такие жабы ползают вокруг человека. Он сильнее, умнее — но он не может ничего сделать. Его уничтожают. Медленно, отвратительно. Вспомни, Кадмина. Вспомни...

Гермиона смотрела в глаза Долорес Амбридж и видела в них все слова, которые та выкрикнула бы, не находись она под заклятием. Видела ненависть, страх, но не зрела мольбы.

— Смотри, Кадмина. Смотри в её глаза. Смотри глубже. Что ты видишь?

— Ее, — прошептала Гермиона. — Ее сущность.

— И как? Скажи, Кадмина, как она тебе?

— Это... ужасно.

— Но она человек, — подал голос Темный Лорд. — Ты сама сказала. Но и ты человек. В этой комнате сейчас останутся два человека, Кадмина. Ты и она. Просто попробуй, что такое сила. Власть. Заставь её просто попросить прощения. Просто извиниться. Не в голос. Прочти в её глазах нужные слова. Когда они появятся — если захочешь — сможешь оставить её. Только не мольбу о смерти, Кадмина, — прощение. Поговори с ней. Расскажи ей всё. Посмотри, как она ответит тебе. И помни, что повелитель и хозяин здесь — только ты. У тебя власть казнить и миловать, ты можешь сделать с ней всё, что пожелаешь.

Послышался шорох, и Гермиона повернулась. Волдеморт вынул из складок мантии какой-то предмет, похожий на поблекшую от времени старинную корону. Среди витиеватых переплетений потемневшего серебра тускло поблескивали крупные мутные изумруды.

— Хочу, чтобы ты почувствовала себя коронованной властительницей, — ответил на её не заданный вопрос Темный Лорд. Он сделал несколько шагов вперед и водрузил диадему на голову дочери. — Здесь для нее ты — единый правитель. Повелевай.

Тяжелый венец непривычно сдавил виски. Гермиона хотела отказаться от несколько глуповатой и явно неуместной атрибутики, но Амбридж шумно заворочалась на каменном полу, и девушка повернулась к ней.

За спиной послышался хлопок, а за ним ещё один. Беллатриса и Темный Лорд трансгрессировали, и Гермиона осталась в полутемном подземелье один на один с поверженной пленницей.

Она стояла и не отводила взгляда от лица Долорес Амбридж. Странное ощущение поднималось откуда-то изнутри, медленно подступая к горлу.

— Слышали? — не отрывая от нее глаз, спросила Гермиона. — Слышали, что нужно сделать, чтобы я ушла?

На лице пленницы блеснула бессильная ярость.

— С каждым новым днём, знаете ли, я всё больше понимаю, что mon Pére прав во всём. О чем вы думаете, Долорес? — Гермиона смотрела в эти глаза и всё сильнее чувствовала подступающие обиду и ярость. За всё. — Скажите мне, — прищурившись, процедила она. — Что сейчас в вашей голове, а? Действительно, что бы вы сделали со мной в подобной ситуации?

Глаза жертвы блеснули вновь, и Гермиона вдруг с остервенением и яростью полоснула Амбридж невидимой плетью заклятия. Под рассеченной, испачканной в пыли тканью ядовито-розовой мантии выступила багровая кровь.

Какое странное чувство... Гермиона перевела взгляд в глаза Амбридж. Она чувствовала, как нарастает и расправляет крылья внутри невиданный, никогда ранее не испытываемый гнев.

— Что?! — хрипло крикнула юная ведьма. — Вы сделали бы хуже! Я вижу. Я помню. Вам ведь так нравилось унижать людей! Но только тех, кто беззащитен перед вами, так, Долорес?! Студентов, детей, подчиненных?! Они бывают злопамятны! — выкрикнула девушка, крест-накрест бросая на Амбридж свистящие плети-заклятия.

Бешенная, необузданная ярость застилала глаза. Снова и снова стегая свою жертву невидимым хлыстом, Гермиона задыхалась от неотступного гнева. Она вся отдалась этой мести, этой ярости — исступленной, неудержимой, как вырвавшаяся на свободу стихия.

Вся перемазанная брызгами крови она чувствовала солоноватый привкус на губах, и в эту минуту он казался Гермионе приятным. Часто дыша, девушка стиснула палочку и склонилась над жертвой, заглядывая в её глаза. Тяжелая серебряная диадема съехала с головы и повисла сзади, запутавшись в волосах.

— Не то! Всё не то, профессор Амбридж! — Голос, казавшийся чужим, напоминал шипение. — Я уже пробовала на крысах это проклятье. Попробую теперь на вас. Круцио!

Так странно. Беззвучно, из-за наложенного Заклятия немоты, будто в старом маггловском кино, стала извиваться у её ног эта женщина. Гермиона стояла и смотрела на нее. Ей не хотелось отводить палочку. Губы дрогнули, и на них появилась презрительная усмешка. Гермиона склонила голову набок, не отводя руки и лишь сильнее стискивая пальцами теплое дерево — от чего только усиливался эффект ужасного проклятья.

— Почему мне не жаль вас, профессор Амбридж? — вслух спросила девушка, сильнее сжимая направленное на жертву оружие. — Что с вами? Вам плохо? — Гермиона прервала пытку и сделала шаг вперед. Ее жертва, исполосованная глубокими сечеными ранами, перемазанная кровью и пылью, тяжело дышала, готовая лишиться сознания. Жалкая. Совсем жалкая. И отвратительная. Гермиона тряхнула головой: оттягивавшая волосы серебряная диадема сорвалась на пол, гулко стукнувшись о вековые камни. Гриффиндорка даже не заметила этого. Она решительно подняла палочку и направила её на изуродованное тело Амбридж.— Авада... — голос дрогнул. Гермиона сглотнула внезапно вставший в горле комок. — Авада, — повторила девушка, чувствуя, как бешеный гнев стремительно потухает. Рука задрожала. — Вот черт! Ава...

— Авада Кедавра! — Блеснула вспышка зеленого света, и тело Долорес Амбридж обмякло на полу. Гермиона вздрогнула и обернулась.

В дверях подземной камеры стояла Нарцисса Малфой, в аккуратной приталенной мантии янтарного цвета, с элегантной прической и волшебной палочкой в руке с безупречным маникюром. Спокойная, будто ничего не произошло.

— Я смотрю, ты продвинулась многим дальше, Кадмина.

— Добрый вечер.

Нарцисса улыбнулась, пряча волшебную палочку.

— Эта женщина не должна быть твоей первой жертвой, — сказала миссис Малфой, бросая презрительный взгляд на тело за спиной Гермионы. — Первая жертва — как первый поцелуй. Посмотри на нее. Она его не достойна! Свою первую жертву убийца запоминает надолго, Кадмина. А такие, как она, не заслуживают памяти.

— Но я думала...

— Нет, девочка, твои родители хотели, чтобы сегодня ты почувствовала силу и власть. Но твоя первая жертва — не это существо. Мы найдем более достойного.

— А кто был вашей первой жертвой, тетя? — внезапно спросила Гермиона. Она старалась не смотреть назад, на то, что осталось от Амбридж: гнев пропал без следа, и к горлу подступал тяжелый и липкий ужас от содеянного злодеяния.

Нарцисса улыбнулась и посмотрела глубоко в глаза Гермионы. Повисла недолгая, но полная значения пауза. А потом Нарцисса тихо сказала:

— Моя дочь.