Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Такое бывает с памятью, когда приходишь в места, где часто бывал когда-то, а потом надолго перестал; или встречаешь кого-то, с кем виделся постоянно, хотя, возможно, даже никогда не знал имени, — но тем не менее всё время сталкивался, а потом очень долго не видел. Проходят годы, расписанные бесконечностью событий, а память хранит воспоминание о том, давно минувшем и утерянном. Хранит таким, каким запечатлело: первозданным, неподвластным бессердечному и неизбежному влиянию лет.

Мы не видим, как ветшает фасад здания, в котором живем, или как перекашивается дом, мимо которого проходим каждый день — но стоит нам надолго уехать откуда-то, а потом вернуться — и все эти изменения живо бросаются в глаза, больно ранят память несоответствиями.

Их за годы накапливается всегда так много… И заманивая нас в ловушки прошлого, время и память начинают свою жестокую игру: ловко перехватывают горло, ложатся на душу и умело выжимают слезы из глаз, а на сердце разливают жгучую тоску.

Берегитесь мест, где не были многие годы, берегитесь людей, которых давно не видели. Они почти всегда не несут с собой ничего, кроме болезненных разочарований.

Гермиона сидела на широкой лавке за обеденным столом в Большом зале старого замка Хогвартс. Выщербленная на поверхности кривобокая ворона говорила в пользу того, что это, скорее всего, стол Когтеврана. Сейчас было трудно судить — их все выставили вдоль стен так, что столы опоясали зал, полный разномастного народа.

Здесь не было студентов, и жужжание приглушенных голосов звучало как-то неправильно, как и всё остальное, что окружало Гермиону.

Старый замок почти не изменился. Во всяком случае, он не обветшал. Но в жестокой игре этого безжалостного тандема — времени и памяти — по сути, не имеет значения то, каковы произошедшие перемены: тревожит и угнетает любой диссонанс с отложившимся в сознании образом.

Центральный проход, дорожка, по которой в сентябре торжественно идут еще не распределенные первокурсники, выложена новым плитняком; не было раньше в Большом зале этих статуй основателей по углам; пропал похожий на трон стул Дамблдора, который Гермиона помнила еще на своем седьмом курсе принадлежащим МакГонагалл.

Еще она заметила покрашенные в новый цвет перила Мраморной лестницы и аллею с молодыми деревцами, появившуюся у главного входа в замок. Из холла пропала статуя Пилар О’Хэзиртон-Бонс, знаменитой укротительницы драконов, которая неизменно оставалась в памяти Гермионы в дальнем углу за коридором, ведущим к кухне.

Всё это было грустно и странно. Но хуже всего — люди.

Ведьмы и волшебники, собравшиеся сегодня в Большом зале для того, чтобы отдать последнюю дань Минерве Метиде МакГонагалл, тоже пугающе изменились. Постарели, почти все.

Гермиона со странными чувствами взирала сейчас на собравшихся, большинство из которых не видела годы.

Как состарилась профессор Спраут! Такая непривычная в опрятной темной мантии и с аккуратно уложенными волосами, она сильно располнела с тех пор, как оставила должность преподавателя и покинула Хогвартс. Сошел постоянный загар, и Помона Спраут выглядела бледной и унылой — впрочем, сегодня все печально позабыли веселье.

Словно большая сумрачная круча, высился за одним из столов Хагрид — суровый великан с клочковатой бородой и опухшими красными глазами.

А вот коротышка Флитвик, казалось, вовсе не переменился. Зато старая провидица Сибилла Трелони спилась до неузнаваемости и давно перестала преподавать — прорицания в Хогвартсе вел теперь могучий кентавр Флоренц, а старая ведьма доживала свой век на вершине Северной башни, откуда спустилась сегодня впервые за несколько лет, чтобы проститься с бывшей коллегой.

Жалко было смотреть на старую женщину со взглядом невменяемой, разряженную, будто маггловская цыганка, иссушенную хересом и изможденную временем.

Сдал за последние годы Слизнорт: он уже почти не передвигался сам, с напускной величавостью восседая в огромном, под стать его габаритам, кресле на двух внушительных, но ловких когтистых лапах, которое чутко слушалось велений своего господина.

Сменившая Слизнорта на посту преподавателя зельеварения четыре года назад Шейла Пайрони тихо разговаривала в дальнем конце Большого зала с новым деканом Слизерина и уже восьмой год преподающей защиту от Темных искусств (после революции Лорд Волдеморт снял проклятье) гордой и величавой Брайаной Визельхаус.

Аврора Синистра, ныне декан Гриффиндора, беседовала с незнакомым Гермионе мужчиной, одним из многочисленных преподавателей прóклятого некогда предмета — но далеко не все бывшие профессора защиты от Темных искусств смогли прийти сегодня в старый замок. Хотя их здесь всё равно было довольно много.

Вообще в этот день в Большом зале присутствовало немало незнакомых дочери Волдеморта людей: бывшие преподаватели и персонал, ныне здравствующие и прибывшие проститься с почившей коллегой.

Ремус Люпин мрачно восседал в углу, редко что-то отвечая воркующей рядом мадам Помфри — тоже постаревшей, но постаревшей как-то гармонично и приятно. Люпин только что повздорил с Невиллом, в негодовании оставившим Большой зал после разговора с ним. Гермионе показалось, что бывший однокурсник был рад поводу удалиться.

Сам Люпин выглядел отлично, в нем будто открылась новая жизнь — он смотрелся теперь куда моложе своих сорока семи и намного здоровее, чем когда-то.

Септима Вектор, взявшая на себя шефство над Пуффендуем после ухода профессора Спраут, о чем-то беседовала с мадам Хуч и преподавательницей руноведенья Батшебой Бабблинг — все трое ничуть не изменились за прошедшие годы.

Не поменялась и Уилма Грабли-Дёрг, которая с сентября была утверждена на должности постоянного преподавателя по уходу за магическими существами. Почтенная и строгая дама чуть покачивалась на носках и, заложив руки за спину, разговаривала с новым преподавателем трансфигурации Зэвьером Вудом, троюродным дядюшкой Оливера.

Гермиона стекленеющим взглядом скользила по многочисленным лицам. Она бесконечно устала от этого дня, который всё никак не заканчивался. После погребения, завершившегося к одиннадцати, она провела по нескольку часов уже на трех прощальных собраниях: открытом, для бывших учеников, друзей и прочих желающих, закрытом собрании членов Ордена Феникса и теперь здесь, в Хогвартсе, среди бывших коллег МакГонагалл по работе.

Гермиона, впрочем, как и Лорд Волдеморт, Кингсли Бруствер и действующий Министр магии Эбен Яксли, присутствовала на всех этих почетных сборищах. И теперь она бесконечно устала. А завтра — пятница, и на третьем уроке у Черных Зверей легилименция.

Вот уже четвертый год Гермиона обучала гимназистов Даркпаверхауса премудростям, связанным с сознанием. И завтра — рабочий день. А потому логичнее поехать не домой, а сразу в гимназию. Как раз со Снейпом, Вэйс и Волдемортом — не на своих же двоих, в самом деле, топать до ворот замка, чтобы куда-либо трансгрессировать?

Впрочем, Темный Лорд, судя по всему, еще надолго останется в Хогвартсе: негоже ему так быстро покидать собравшихся. А вот Гермиона уже вполне могла бы уйти, не нарушая приличий…

Минерва МакГонагалл скончалась три дня назад, в ночь на пятнадцатое октября. Она умерла с улыбкой удовлетворения на устах, в своей собственной постели, у себя дома. За свою долгую жизнь эта женщина успела сделать практически всё, что считала необходимым. И оставляла земной мир без сожалений о прошлом и несбывшемся. И без опасений за его, мира, сохранность без неё.

Руководство Орденом Феникса принял на себя Кингсли Бруствер, бывший верным соратником и ее правой рукой долгие годы.

Директором Хогвартса с сентября этого года стала престарелая и умудренная опытом Миранда Гуссокл, известный теоретик заклинаний, ученая дама, по трудам которой занималось не одно поколение студентов.

МакГонагалл полностью отошла от всех дел заранее, потому что предчувствовала приближение заслуженной награды, которую приготовила для нее старость. И вот обрела долгожданный покой.

— Дивно оно всё сложилось, а, Гермиона? — вывел молодую женщину из оцепенения задумчивый голос великана Хагрида. Он опустился рядом с ней на лавку и взирал на собравшихся с какой-то затаенной тоской.

— Здравствуй, — тихо поприветствовала его ведьма.

— И ты не хворай, — кивнул Хагрид. — Я говорю: дивно оно всё сложилось.

— О чем ты?

— Да обо всем, — вздохнул тот. — Кто б поверил… Да и вроде как не плохо всё, да что-то мне не по душе. Паршиво оно как-то. Ты-то сама что? Довольна жизнью?

— У меня всё хорошо, — со странным выражением лица сказала Гермиона.

— Вона оно как… У меня тоже… Всё хорошо. А одно — паршиво.

Гермиона вздохнула.

— Так подумаешь, бывает, и завидуешь даже. МакГонагалл-то.

— Ты с мадам Максим не видаешься? — попыталась утешить его Гермиона и сильно прогадала. Хагрид помрачнел пуще прежнего и отвел в сторону глаза.

— Занята она сильно. Что на меня время тратить? Чурбан какой-то, лесник. Олимпия с такими не водится.

Повисла пауза. Хагрид думал о чем-то своем, и Гермиона не знала, что говорить ему — потому была крайне рада появлению библиотекарши Хогвартса мадам Филч, которая сообщила, что Северус и Вэйс собрались уезжать и ожидают ее, а Темный Лорд задержится в школе надолго.

Гермиона была несказанно благодарна супруге смотрителя за это двойное избавление: и от Хагрида с его стенаньями утратившего смысл существования человека, и от этого вечера, с которого очень хотелось наконец-то сбежать.

— Пойдемте, леди Малфой, — вторично позвала ее мадам Филч, — ваши спутники просили поторопить вас.