Хогвартс. Возвращение (джен)

На втором курсе Сириус влюбился. Девочка была очень красивой и такой безнадёжно взрослой! Впервые Си-Джей увидел её на занятиях хора. Мальчишка слышал, как подруги называют её Эльзой, понял, что она с четвёртого курса слизерина, узнал, что её фамилия Дженкинс, но подойти и познакомиться не отважился, уж очень строгой она выглядела. Хотя её подруга Дженифер, курсом младше, частенько перемигивалась с Риджем, иногда перебрасывалась с ним безобидными шутками и вообще флиртовала со всеми мальчишками напропалую — и со старшими, и с младшими. Когда она пыталась заигрывать с Сириусом, он — обычно разговорчивый — помалкивал и лишь смущённо улыбался, исподлобья глядя на Эльзу. И Дженифер переключалась на Рема.

Ри-Джей периодически пытался подговорить Сириуса устроить какую-нибудь шалость на хоре, но тот всякий раз находил причину отказаться. В конце концов брат выявил закономерность и возмутился:

— Вот ты всегда так! Почему на чарах можно, на зельях можно, а на хоре нельзя?! Никогда нельзя! Почему? Было бы весело!

— А ты сам-то не понимаешь, что ли? — Си-Джей состроил удивлённую мину: — Это же не обязательный предмет, нас запросто могут вытурить! А мы сами на него записались и занимаемся все вчетвером. Вместе. Мы и так порознь на автомеханике и музыке!

Реми в задумчивости почесал затылок, но опровержения доводу брата не нашёл. Его предложения не прекратились, но возникали теперь намного реже и уже не были такими напористыми.

Си-Джей видел Эльзу два раза в неделю — два счастливых дня — на занятиях хора и изредка сталкивался мимоходом где-нибудь в коридоре. Дженкинс не обращала на него внимания, и Сириус проходил мимо, глядя в пол. И о своём чувстве не рассказывал никому. Даже Эшли.

Эшли — свой парень. Она так располагает к себе, что не только равенклошки поверяют ей свои сердечные тайны. И она всегда ухитряется повернуть так, что на очередном дискаче мальчишка уже отплясывает со своей пассией, а после они за ручку провожаются до башни, куда надлежит доставить барышню. Но положение Си-Джея безнадёжно. Ему Эшли не помощница. Рассказывать ей — только тревожить понапрасну. Ведь переживать за него будет…

И Сириус страдал втихомолку.

Некоторые сложности возникли и в жизни Джеймса и Эшли, и было это несколько неожиданно. Оба конечно же предполагали, что дополнительные занятия вряд ли оставят им достаточно времени для шалостей, но препятствий непосредственно в обучении не ждали. Раньше любые предметы давались всем четверым относительно легко, ребята ещё в начальной школе усвоили, что главное — не запускать материал, а тут… В большой семье музыку любили все, и детям даже в голову не пришло, что эта самая, так любимая всеми музыка и станет трудностью.

— Эшли, ну что ты опять долбишь, мы же не марш играем, а вальс! — в очередной раз вздыхал Джеймс.

— Да-да! — периодически кивал Штраус-сын со своего портрета.

— Вас забыла спросить, — как-то огрызнулась Эшли. Практически неслышно, ибо грубить старшим было не в её характере, но услышал Поттер.

— Эшли, это же его вальс, — шепнул мальчишка.

— Ах, ну простите! — воскликнула Джордан и с досады ударила по клавишам ещё сильнее, потом упёрлась лбом в крышку пианино и прогудела: — У-у-у, ну что у меня не в порядке, руки или голова?!

Джеймс, не найдя, чем утешить подругу, просто обнадёживающе похлопал её по плечу, а Штраус сочувственно пошевелил одновременно губами, усами и бакенбардами. И даже носом. Непонятно только было, кому из двоих он сочувствует.

Итак, у Эшли возникли трудности с инструментом. У Поттера же, напротив, с исполнением всё шло как по маслу, а вот теория…

— Джеймс, полтора тона — это три клавиши, — в свою очередь, терпеливо объясняла девочка.

— Эшли, да тут вовсе никакой музыки, одна сплошная арифметика! — досадовал мальчишка.

Джордан с завистью смотрела на перепачканные, но донельзя довольные лица братьев, когда те с горящими глазами и улыбками до ушей заглядывали к ним в класс музыкальной самоподготовки и бросали:

— Мы закончили, встречаемся через четверть часа, — и убегали в душ.

Сколько раз ей в такие моменты хотелось сказать "давай всё бросим к Моргане" и пойти ковыряться с рыжиками в моторах — вдруг там проще?.. Но отступать было не в характере Джеев, да и поняла Эшли, нет — скорее, почувствовала, как важна для брата музыка. Но его тайные желания приводили девчонку в ужас: Джеймс уже мечтал и о гитаре, и о саксофоне… Что дальше? Человек-оркестр? А ей-то что делать?!

* * *

Тайная Комната давно уже перестала быть тайной, но для читателей пока недоступна. Для посещений Библиотеку открыть планируется ближе к Хеллоуину, но Основатели уже заглядывают сюда. В раме, пока ещё пустой, то и дело появляется кто-то из дружной (теперь или снова?) четвёрки, наблюдая, как одна старая леди с парой помощников наводит в помещении окончательный лоск, не упуская мелочей. Не говоря уже о крупном: "Всё подождёт, лицо — в первую очередь! — непререкаемым тоном заявила она ещё весной и еле слышно буркнула: — Что за лицо без носа! Видали мы такое". И "фасад" мраморной статуи был немедленно восстановлен.

Энергия и увлечённость старой чародейки настолько покорили Сэра Салазара, что он уже не скрывает восторга. "И где была эта леди тысячу лет назад?!" — иногда восклицает он с лёгкой досадой. Вопрос, понятное дело, риторический, ибо, нюхлеру ясно, тысячу лет назад эту леди ещё даже не задумали.

А Августа задумчиво разглядывает пустую раму: как лучше оформить картину? Какую выбрать для общего портрета обстановку? Уже середина осени…

— …а холст лишь загрунтован! — она сказала это вслух? И тому есть свидетель! — Добрый день, сэр.

— И правда добрый, мэм.

И чему он улыбается, ехидна ему в брюхо?!

— Но на самом деле вы так не считаете, не правда ли? — Салазар смотрит на миссис Лонгботтом с пустого полотна. В этой женщине все качества в идеальном равновесии. Родись она на тысячу лет раньше, и этот нынешний зельевар, которого профессор Снейп в своё время поедом ел, мог бы быть его, Слизерина, потомком…

— Веселитесь? — Августа не скрывала досады. — Лучше помогите, подскажите, чем заполнить картину. Не собирать же мне педсовет по этому вопросу, — чародейка развела руками.

— Почему нет? — Салазар ехидно прищурился: — Проблема мелковата? — Вот! Сейчас она стушуется!

Но миссис Лонгботтом и бровью не повела.

— Напротив, крайне серьёзна, но потому она мне и поручена. Да и педсовет перегрызётся, — она пожала плечами. — Одни захотят рабочий кабинет, другие — интерьер гостиной, третьи и вовсе библиотеку, а закончится всё учительской!

— А что не так с учительской? — изумился Слизерин.

— А вам удастся там отдохнуть и расслабиться? — съязвила Августа.

Салазар задумался, желание ехидничать утратило силу.

— Тогда отчего не библиотека? — спросил он уже серьёзно. — Предполагаю, это был бы гармоничный выбор.

— Библиотека в библиотеке! Какое красочное разнообразие! — Августа продолжала досадовать. — Портрет должен выделяться, а в этом случае он просто… сольётся со стеллажами, — она обвела рукой видимое пространство, помолчала и добавила разочарованно: — И никакая рама не спасёт.

И Слизерин снова мысленно с ней согласился, но врождённое ехидство взяло верх:

— Натюрморт с фруктами оживил бы обстановку.

— Ох, сэр… — женщина беспомощно вздохнула и покачала головой, — вам бы всё шуточки. А может, вы четверо сами выберете фон? — и Августа в поисках поддержки вопросительно взглянула на собеседника.

— И вы надеетесь, что мы четверо не перегрызёмся? — вопрос с полотна прозвучал почти как утверждение.

— Ну да, — Августа растерянно почесала кончик носа, — пожалуй, каждый предпочтёт проводить время в своей гостиной… — она ссутулилась, но вдруг плечи её распрямились, волшебница резко подняла голову, взмахнула рукой и весь облик её словно вскричал: "Эврика!" — Тогда выход один: пейзаж! Да! Со сменой времён года, чередованием рассветов и закатов, с причудами погоды… — оживилась миссис Лонгботтом. — Скамья. Нет, беседка. Беседка целесообразнее, — старая чародейка начала строить планы, но тут же спохватилась: — О-о-о, простите! Вы не против? Ведь это вам здесь… — она виновато посмотрела на старца, но тот выразил свою поддержку довольной улыбкой.

Августа вздохнула с облегчением, поблагодарила собеседника и помчалась на поиски художника, а Салазар проводил её тёплым взглядом и отправился к друзьям сообщить новости и надеясь на одобрение.

* * *

Поскольку старая миссис Лонгботтом и её неугасающий энтузиазм, кажется, окончательно решили переквалифицироваться не то в строители, не то в коменданты, в начальной школе Августу ещё в прошлом году сменила миссис Лонгботтом следующего поколения.

Алису должность воспитателя радует не только сама по себе, но ещё и потому, что тáк она ближе к внуку. Для неё, пропустившей детство и весь период взросления сына, это ценно.

Здесь почти "полный штиль", тем более что в помощниках у Алисы недостатка нет.

Рози по-прежнему присматривает за друзьями: одному не даёт зевать, другому не позволяет лениться. И вот как всё успевает?!

Но не только живые помогают Алисе. Конфликт между Коулом и Сэнди был окончательно исчерпан благодаря… Ариане. Причём совершенно неожиданным образом.

Вообще-то Кейси и без того уже несильно задирался, видимо, в прошлом году его здорово осадили. Да и поддержки среди одноклассников он больше не находил, а воевать в одиночку скучно. Но в начале осени мальчишка время от времени всё ещё пытался исподтишка навредить Александре. Пока погода активно манила во двор, Коул как-то застал Сэнди на переменке в отсутствии её друзей в почти пустом классе, а свидетельницей конфликта оказалась девушка с портрета.

— Послушай, Кассиан, — обратилась она к мальчишке, — если тебе нравится эта девочка, просто подари ей цветы и предложи дружить.

— Че… че-его-о? — Коул, опешив, уставился на картину: — С чего это ты взяла, — возмутился он, — да она мне вовсе не нравится!

— Но тогда для чего ты постоянно добиваешься её внимания? Это говорит о том, что она тебе небезразлична, — барышня ввернула мудрое словечко, лукаво улыбнулась и назидательно добавила: — Так во всех умных книгах пишут, я их уже много прочла.

И Ариана подтвердила свою мысль движением указательного пальца, словно точку поставила, а Коул ещё сильнее опешил:

— Да она мне совсем без… без… — забормотал он. — Короче, вообще без вот этого вот самого! — выкрикнул мальчишка и сжал кулаки.

— Настолько безразлична, что у тебя хватит сил оставить её в покое? — Ариана в сомнении подняла бровь, продолжая лукаво улыбаться.

— ДА ЗАПРОСТО! — рявкнул Кейси и, хлопнув дверью, убежал во двор.

Немногие ученики, остававшиеся тогда в классе, пересказали содержание забавного диалога другим, и с тех пор, как только Коул пытался что-то подстроить, кто-нибудь из мальчишек насмешливо смотрел на него и елейным голоском интересовался:

— Ми-ми-ми?

Особенно умильно это получалось у Уолтера.

И желание вредить у Коула пропадало мгновенно, а со временем исчезло совсем.

* * *

Джеи… Нехватка свободного времени стала практически хронической, но дружный квартет, несмотря ни на что, не оставлял поисков подходящего помещения. Поначалу думали использовать для своих совещаний какой-нибудь класс для музыкальной самоподготовки и обрадовались лёгкому решению: там же никакого присмотра! Но оказалось, портреты композиторов развешены в кабинетах не просто для украшения, и четверо приуныли…

Разведка продолжилась, но велась урывками и удачи не приносила. Близилась весна, учебный год шёл к завершению, а толком посекретничать было всё ещё негде. Фортуна словно отвернулась от дружной четвёрки. Джеи почти отчаялись, но, как известно, кто не сдаётся, непременно обрящет. Здесь, пожалуй, следует вспомнить, что в школьных портретах обитали теперь три малыша-Сэлли, с которыми Джеи не забывали поболтать. И вот однажды Сэлли-из-замка, тот, что в камзоле, шепнул ребятам, что кое-что нашёл для них. Подсказал, куда подойти, и предупредил:

— Оденьтесь потеплей, холодно там.

И вот перед Джеями пейзаж — сельский домишко, огород, покосившийся плетень, на который облокотился маленький Салазар.

— Вы войдёте в картину, — объяснил он.

— К тебе? — в один голос спросили четверо друзей.

— Нет, в ту, что напротив. В замок.

Ребята обернулись. Ещё один пейзаж, и тоже ничего необычного: лес, поляна, ручей, мостик через него и тропинка, уходящая вглубь хмурой чащи. Там, вдалеке, старый замок. Не слишком большой, но, возможно так только кажется из-за сильной отдалённости.

— Ты с нами? — поинтересовалась Эшли, почти не сомневаясь в ответе. Но, к её удивлению, Сэлли помотал головой:

— Я же нарисованный, могу зацепиться за какой-нибудь гвоздь или сучок, застрять в перекрытиях… — пояснил он.

Джеймс осторожно потрогал холст с замком. Холст как холст, не проткнув не войдёшь. Мальчик вопросительно посмотрел на их нарисованного приятеля.

— Примените Engorgio, — сказал маленький лорд и предупредил: — По замку не бродите, потеряете нужное окно — не выберетесь, застрянете там навсегда. Вам это не понравится. Мне тоже, я не хочу с вами расставаться. Действуйте, — напутствовал он.

Ребята переглянулись. Джеймс направил палочку на полотно: "Engorgio!" — прозвучало в пустом коридоре, эхом отразившись от всех поверхностей, и картина стала расти. И при этом очень необычно. Рама оставалась прежнего размера, росло только изображение, выходя за рамки и словно приближая замок. Оно расползалось по стене, потолку, по полу… И вот Джеи уже на тропинке, ведущей к мосту, а над ними — на потолке — шелестят кроны деревьев, роняя листья ребятам на башмаки. А вот и мостик, сам подползает им под ноги, поскрипывая старыми досками… Изображение увеличивалось до тех пор, пока окно не сравнялось по величине с рамой пейзажа. Незапертая створка еле слышно повизгивала — дети почувствовали лёгкое дуновение ветерка. Джеймс снова тронул холст, но теперь это было уже настоящее окно! Створка подалась внутрь… Джеи перемахнули через подоконник и оказались в зáмке. Здесь действительно было холодно, как и предупредил Сэлли, и сумрачно. Эшли поплотнее закуталась в шарф и оглянулась. За окном виднелись лес, лужайка, ручей с мостиком, а школьный коридор теперь маячил в невероятной дали. Девочка испуганно схватилась за подоконник, и коридор тут же оказался возле стены постройки, а рама картины стала рамой окна. Джордан облегчённо выдохнула.

— Чудеса-а-а! — восторженно прошептал Сириус.

— И не говори, — поддакнул Рем.

Джеймс зябко поёжился и пожалел, что погорячился — нацепил только свитер, а куртку не захватил. Джордан заметила его движение и огляделась в поисках камина, который и обнаружился в дальнем, самом тёмном углу комнаты.

Малыш Сэлли уселся на заднем крылечке сельского домишки и обхватил руками колени. В картине напротив загорелся огонёк в окошке, Салазар довольно кивнул сам себе. Ремус коснулся подоконника: лишний раз проверить — никогда не помешает, и оказался чуть ли не нос к носу с мальчишкой в зелёном камзоле.

— Я не буду подслушивать, — успокоил рыжего приятеля юный Слизерин. — Не смог бы даже если б захотел, но я и не хочу. Я просто постерегу. А то мало ли что…

Уизли улыбнулся:

— Да мы не против, ты нам всем четверым нравишься.

На первый раз ребята только обследовали комнату и навели в ней порядок, чтоб самим приятно было. Камин давал свет, но отчего-то не грел, и дети решили в следующее посещение оставить здесь запас тёплой одежды, чтоб не ходить по Хогвартсу закутанными и не вызывать подозрений. Постановили слушаться своего провожатого и ни в какие двери не соваться — во-первых, чтоб Сэлли не подставить, во-вторых — опираясь на предыдущий жизненный опыт. Ну повздыхали, конечно, любопытство — не порок.

По окончании "экскурсии" Сэлли предупредил:

— Будете приходить — касайтесь палочкой, — и указал на самую большую тыкву рядом с крыльцом, где сидел. — Кто-то из нас троих будет вас охранять, — и добавил почти жалобно: — Пожалуйста, это необходимо.

Джеи клятвенно пообещали пользоваться заколдованной тыквой перед каждым своим собранием-совещанием и не покидать волшебной комнаты. И слово держали долго-долго. Тем более что теперь дополнительные занятия почти не оставляли им свободного времени на посиделки. Но, несмотря на все трудности, те же занятия приносили друзьям массу радости и удовольствия, и ребята от них не отказывались.

Благодаря этому четверо отчаянных шалопаев хлопот взрослым почти не доставляли. По крайней мере, намного меньше, чем прежде.

Фреду, который, как и в предыдущей жизни, был теперь старостой факультета, такая сверхзанятость Джеев, бесспорно, тоже оказалась нá руку, — дружный квартет не требовал чрезмерного внимания, и за счёт этого Фреду удалось постигнуть бóльшую часть предметов следующего года обучения, что позволило ему перешагнуть сразу на шестой курс.

* * *

Лето, как обычно, и порадовало и огорчило.

Огорчила, что неудивительно, Эшли, а порадовал Тедди.

Но самогó Теодора Люпина, тем не менее, словно разрывало надвое: его счастливая половина теперь была студентом Школы при Аврорате, другая же его часть терзалась предстоящим расставанием с возлюбленной.

— Говорят, разлука только укрепляет настоящее чувство, — утешала Виктория новоиспечённого студента.

— Ты разумна, как всегда, — недовольно буркнул в ответ Тедди, — но от этого не легче.

— Может, тебе полегчает от еженедельных свиданий в Хогсмиде? По субботам.

Да, от этой информации Люпину-младшему явно полегчало.

А вот Эшли было сложней. Две неприятности — потеря волшебной палочки и серьёзная травма руки, практически одновременно, надолго выбили её из колеи. Перелом никак не заживал, а новая палочка, хоть и выбрала девчонку в хозяйки, периодически отказывалась повиноваться…

* * *

Но время продолжало свой бег. Ведь оно, сколько ни умоляй "остановись мгновенье, ты прекрасно", всегда в движении, причём только в одном направлении. И вот лето уже к закату — ненавязчиво укорачивает день, а подкрадывающаяся осень исподтишка перекрашивает листву.

Мы никогда над этим не задумываемся, но времена года сменяются в первую очередь в наших ощущениях. Не запахи, не звуки, не цвета… не резкие внезапные порывы холодного ветра или первые не долетающие до земли снежинки, не бередящий душу запах талого весеннего снега или аромат распустившейся черёмухи, не разноцветье сентябрьских листьев и не ранние сумерки, нет, просто вдруг замечаешь, что солнце светит по-другому, сам воздух, кажется, становится иным, и кожей чувствуешь…

— …Осень пришла, — Рем полной грудью втянул свежую прохладу утра.

— Ещё только середина августа, — удивлённо возразила Эшли и поморщилась, почесав всё ещё закованную в маггловский гипс руку.

Мальчишка не стал спорить, просто пожал плечами и, словно оправдываясь, добавил:

— Скоро совы прилетят.

— Да-а-а! — согласилась Джордан. — И писем будет больше!

— Я за них волнуюсь, — тихо сказал Джеймс.

— За письма? — съехидничал Сириус.

— Ну чего ты, — хмуро буркнул Реми, — ясно же, за кого. Вдруг Шляпа их, как нас… раскидает.

— Ничего, — оптимистично заметила Эшли: — она раскидает — мы соберём.

И друзья успокоились и согласились: если что, они не дадут малышам пропасть поодиночке!

* * *

Ну вот и вокзал, знакомая изгородь между девятой и десятой платформами, на вид самая обычная и даже невзрачная, а на самом деле — незыблемая твердыня, разделяющая два мира. Незримый, но чрезвычайно прочный барьер, ревниво охраняющий мир волшебства от любых вторжений. Маггл-безбилетник спокойно перемахнёт через неё, но охранные чары ни за что не пропустят его ногу сквозь металл. Защита срабатывает даже против любопытных вездесущих ребятишек. Они (по недосмотру беспечных родителей) могут сколько душе угодно сновать между прутьями, но, опять же, не сквозь них.

Алый экспресс уже ждёт пассажиров, во всём его корпусе чувствуется нетерпение. Он словно живой организм (а на самом деле так оно и есть), сознающий торжественность этого дня. Триста шестьдесят четыре дня в году он обычный поезд и возит обычных пассажиров — весёлых и скучных, добрых и сердитых, серьёзных и беззаботных… Они заходят на одних станциях и выходят на других, торопятся или, наоборот, медлят. Некоторые знакомы друг с другом, иные едут поодиночке. Кто-то мирно беседует с соседями или горячо спорит, кто-то молча смотрит в окно или, уткнувшись в книгу, даже не замечает окружающих. Поезд не впитывает разговоров или мыслей своих пассажиров, потому что каждый из них сам по себе, а он, поезд, для каждого из них просто транспортное средство.

Но один день в году — особенный. Тогда поезд становится экспрессом. Хогвартс-экспрессом! В эти дни он идёт от платформы девять и три четверти до Хогсмида без остановок! И в этот день он везёт не просто отдельных человечков, но словно одного Единого Пассажира. Он словно везёт Общую Мысль — о Хогвартсе, пропитывается ею и тоже становится частью своего Единого Пассажира. В этот день Хогвартс-экспресс не просто транспортное средство, он везёт Общую Мечту о будущем!

Алый паровоз издал последний гудок, словно вобравший в себя всю мощь огромного котла, экспресс вздрогнул величественной громадой и, сдерживая нетерпение, словно непоседливый ребёнок, который хочет казаться взрослым и солидным, неспешно тронулся с места, набирая скорость очень постепенно (степенно), позволяя неуёмным родителям и прочим провожатым добежать до конца платформы почти наравне с собой.

Труба паровоза выпускала белый дым, как заправский курильщик — колечками. Колечки неторопливо увеличивались в размере, контуры их растекались, становились всё бледнее и постепенно истаивали. Но редким зрителям "с берега" удавалось понаблюдать, как иногда одно из колец вдруг выпускало протуберанцы, похожие на языки пламени, а следующий за ним клуб дыма, более похожего на пар, принимал очертания льва или тигра и, вопреки всем законам физики увеличив скорость, пролетал сквозь "пылающий" обруч, как дрессированный хищник в цирке. Но такие развлечения паровоз позволял себе только первого сентября.

И в этот день Экспресс не развивал максимальную скорость, словно растягивая удовольствие — и своё, и своих пассажиров, и наблюдателей… Полы в вагонах слегка подрагивали — совсем чуть-чуть — лишь для того, чтобы в дороге напоминать ребятне о том, что они не стоят на месте, что будущее уже раскинуло свои радушные объятья. Стёкла легко и с радостью меняли свои оптические свойства: они ловили солнечные лучи, освещая и согревая, но не ослепляя восторженных глаз.

Экспресс не сомневался, — день будет солнечным. Раньше на его пути иногда встречались неприятные существа — тёмные, похожие на рваные лохмотья, которыми некоторые пассажиры прикрывают свои корпуса. Намерения этих существ были явно не добрыми. Они дышали сыростью и угрожали коррозией. Но паровоз задиристо выпускал облачко дыма, похожее на Гриффиндорский меч, или копьё, или просто на сжатый кулак и, направляя его в тёмный силуэт, отпугивал неприятеля, после чего издавал победный гудок.

Но Хогвартс-Экспресс помнил день, не похожий на все остальные. Это было как раз первое сентября и поездка должна была быть счастливой, но тогда солнце то ли не захотело показываться, то ли ему не позволили, сие поезду неизвестно. Всю дорогу лил дождь, и настроения пускать дым колечками, а тем более баловаться картинками, у паровоза не было. Отбиться же от злобной стаи теней у него не хватило бы мочи. Не до кулаков и копий ему было. Экспресс и раньше в такие дни не нёсся как угорелый, но прежде он продлевал радость общения с пассажирами, а в тот памятный день экономил силы, чтобы только доставить свой живой груз в Хогсмид. Злобные тени, кажется, высосали всегдашнюю радость этого дня и словно уменьшили объём котла! Одно дело — мимоходом отпугнуть пару-тройку этих тварей, и совсем другое — одолеть тьму-тьмущую. Из трубы просто валила серая масса, которую почти сразу прибивало к земле. И в этом, несомненно, были повинны преследовавшие поезд тёмные силуэты, от присутствия которых полы чуть ли не ходуном ходили, окна оказались зашторенными (видимо, пассажирам тоже не нравились эти недружелюбные спутники), даже гудок, скорее всего, испугавшись сорвать голос, пискнул еле слышно и очень коротко…

В какой-то момент тени оказались внутри состава, и тогда даже его стены мелко затряслись, почувствовав невероятную сырость и испугавшись ржавчины.

К концу поездки паровоз совсем выдохся, его прожектор потух, как только они достигли платформы, и Экспресс наблюдал заплаканными стёклами, как его недавние пассажиры исчезают в перелеске. Вдалеке за озером их ждал громадный каменный замок, высокие окна которого обычно перемигивались с маленькими окошками Хогвартс-Экспресса, но в тот вечер им обоим мешали тучи и тёмные тени, упорно не оставлявшие своим вниманием путников в одинаковых накидках. И красный состав очень надеялся, что толстые стены замка защитят этих человечков…

При воспоминании о том путешествии Экспресс ещё долгое время пробирала дрожь — в прямом смысле слова, а очередного радостного дня он ожидал с некоторым опасением. Но недавно волшебный поезд отметил, что эти злодейские тени совсем перестали попадаться на его пути. Кто-то сумел извести этих тварей? Или они самоуничтожились, проржавев от избыточной сырости? Или эта избыточная сырость излилась из них дождём и они просто превратились в лужи?.. Интересно, отражается ли в них теперь солнце? Или лужи уже высохли? Какое-то время алый состав был обеспокоен этим вопросом: вдруг та вода утекла в землю, тогда не принесла ли она вреда деревьям и цветам, которые её впитали?! Не останутся ли от них лишь голые оси и ржавый сухой ковёр вместо зелени? Но деревья на пути продолжали приветственно размахивать ветками, а цветы радовать новыми бутонами, и Экспресс с течением времени успокоился.

И в этот раз он ждал рассвета без опасений, а в Хогсмиде провожал постояльцев заозёрного зáмка тёплым светом своих окошек.