Темноводье (джен)

Остатки пятого класса прошли, как в тумане. Мы с Кёей заметно отдалились от своих знакомых, общих и не очень, часто уходя на крыши или незаметно сбегая после уроков или вовсе с них. Я сократила общение с Аки, уже не имея сил жизнерадостно болтать с ней, а поделиться проблемами не имея морального права. Широ словно все понимал, и иногда пугал меня своей проницательностью.

Иногда мне безумно хотелось попросить его приехать, такого умного и милого, чтобы можно было его обнять и действительно ощутить эту взрослую поддержку, но тут я поставила себе несколько условий: нужно вырасти хотя бы до 155 сантиметров, а то уже не смешно, не только ребенок, но и коротышка беззащитная; нужно получить пояс повыше и отточить самооборону, чтобы даже при разнице в весовой категории уметь за себя постоять; нужно дожить хотя бы до 15, потому что я понятия не имею, как сложится судьба. Предпочту встречать друга хотя бы чуть-чуть самостоятельнее и взрослее.

Не то чтобы это было так уж важно, но я все же боялась заводить с ним тему моего настоящего возраста. Уверена, он уже в курсе, конечно, но все равно несколько неловко.

Киоко, как мне показалось, легко переживала охлаждение нашего общения: не знаю, почему, но она решила, что моя отрешенность напрямую связана с загруженностью в школе и на тренировках, на которых мне якобы приходится сложнее после перерыва. И даже взяла с меня пример, тоже углубившись в учебу. Правда, не особо я была и загружена, но пропадала в комнате совета действительно часто, в холода предпочитая греться с пледом на диване, заперевшись изнутри, а не морозить жопу на крыше.

Иногда Кёя тоже присоединялся, но все же в основном предпочитал крышу.

Потому что у меня не хватало совести тащить на крышу горы макулатуры, которые всегда терпеливо дожидались нас в кабинете студенческого совета, окончательно подчиненного грубой силе Хибари с его будущим Комитетом и моим взрослым мозгам: когда ребятки поняли, что справиться с документами мне ничего не стоит, благодарные «оставляю это на тебя, Курокава-сан» посыпались со всех сторон, позволив мне почти монополизировать внеклассную деятельность школы. Я к этому, правда, не стремилась, но лучше держать Хибари в рамках, имея хоть какую-то осведомленность об этих самых рамках, чем узнавать постфактум, что он уже все сделал по-своему.

И, никогда бы не думала, но однажды я действительно заработалась, хватанув отчеты о работе еще и его будущих комитетовцев, которым до захвата власти в средней школе оставалось совсем ничего. Будущих комитетовцев, от которых у самого Кёи болела голова: безграмотные хулиганы с отвратительным почерком, читать отчеты которых по контролю за дисциплиной в школе было больше пыткой, чем актом проверки деятельности организации. Это было похоже на объяснительные драчливых мальчишек: «он нарушил, а я ему того этого, вот так».

Холода уже отступали, пришла весна, прошли несколько тайфунных дождливых дней, предшествующих смене сезона, и я, уронив голову на стол, протяжно заныла что-то вроде «опять не видать мне свежего воздуха в этой суматохе, как же я устала, где мое цветение сакуры и отпуск».

Сакура еще только-только планировала оживать и цвести, но это не помешало Кёе отвести меня в парк после школы и долго с умиротворенным видом бродить по нему, буквально таская меня за собой.

— Займем место в этом году под деревьями во время любования?

— Я его уже даже выбрал.

— Неплохо. Кёя, только, — давлю зевок, — не обижайся, если я там усну. А то мне кажется, что в последнее время только сна нормального мне и не хватает для счастья.

— Слабое травоядное, — усмехается. — Я буду охранять твой сон.

Эта фраза пронизывает меня насквозь своим памятным значением, и я вскидываю на него взгляд, словно задавая немой вопрос: а ты помнишь? Он помнит, мимолетно хмурясь, а затем улыбаясь уголками губ.

— Если ты уснешь раньше, я тоже буду охранять твой сон, — весело подмигиваю, стараясь за шутливым тоном и дурацкими возгласами — «о, там котик, Кёя!» — скрыть неожиданно огладивший плечи и спину испуганный холодок.

Мы больше не говорили о том случае, но, кажется, что-то во мне изменилось после обещания остаться на его стороне той ночью. Словно я осознала, что ляпнула, много позже, когда слова уже вылетели и затерялись в рутине нахлынувших приливом будней.

Это было смешно, но, кажется, я даже помню этот момент: вот я сижу и решаю какую-то нелепую самостоятельную работу на уроке, а вот я уже держу руку у рта, чтобы спрятать изломанную глупую ухмылку, мысленно крича на фоне гор и пустошей протяжное «А», полное отчаянного осознания, что ничего уже не будет, как прежде, и розовые очки дурацкий мальчишка-драчун Кёя, мой первый друг в этом мире, нечаянно смахнул с моего лица очередным своим грубым задиристым жестом.

Может, сыграло какое-то философское отношение к смерти, может, аукнулась в принципе нереальность происходящего, но мне почему-то однажды ночью ударила в голову мысль, что приоритеты остро смещаются в сторону близких людей и нет ничего такого уж ужасного, что я предпочту верность другу, даже если он пойдет по совсем уж кровавой дорожке. Слепая вера в людей, глупость, просто желание сдохнуть обратно с мыслью, что жизнь-то уже кончалась, так зачем за нее бояться?

Я гнала от себя аморальные идеи полного пересмотра взглядов на человеческие нормы, испугавшись, что поеду крышей из-за своего «потустороннего» происхождения, старалась оправдать зло и добро для себя обычными нормами морали, каким следовала и раньше, определить, что вообще есть закон для человека. У меня закололо в висках и заболела голова, так что я вернулась почти к истоку в итоге, просто поняв, что тяжкие думы не для меня и я, на самом деле, просто плевала на все это. Мне и так хорошо жилось.

Я все такая же глупая смертная, не нужно брать на себя больше необходимого. Я действительно считаю что нынешний уклад общества не нужно менять, попирая законы и так далее… Особенно нормы морали не стоит трогать. Но все мы не без греха, и если жизнь кидает Хибари в самую жопу, кто я, чтобы его осуждать?

Корректировка: все такая же глупая смертная, а теперь еще с отвратительно гибкой психикой и открытием в себе внутренних тараканьих садистов.

К чему это приведет, я не знаю. Зато в тот день во мне проснулось нестерпимое желание вновь рисовать. Разукрасить стену, не то вылив на нее ведро краски, не то просто создав какой-нибудь шедевр.

Я встала на кровать, навалив на нее перед этим подушек, и долго смотрела на крохотную дату — первую «запись» на моей стене, хаотично разрисованной теперь всем подряд.

С ужасом я поняла, что дата уже почти незаметна — стерлась, выцвела, затерялась. И я обвела ее красной гуашью, тонкой кистью огладив черный след от детского фломастера. Красный как никогда подходил. Линия от последней цифры — дрогнула рука — сместилась дальше, вниз, и вот я уже провожу ее через всю стену, забавными узорами-завитками огибая все, что только было написано. Красный орнамент — карандашом пытаюсь сделать набросок руки, который получается с ужасным трудом, и заканчиваю нить на запястье. Рисовать человека для этой руки мне лень — заключаю ее в рамку-кадр и заставляю тянуться куда-то вверх, к небу.

А потом падаю на кровать и просто долго смотрю в потолок, вздыхая.

* * *

Экзамены принесли мне не только усталость и нервного Кёю, который готовился к ним весьма обстоятельно, часто сваливая на меня менее «приоритетные» для себя предметы и задачи, но и несколько плохих новостей от совсем отбившихся от рук друзей. Уделяя внимание выпускающемуся из начальной Намимори Кёе, я совсем не следила, как дела идут у одноклассников, почему-то решив, что в этом году они сами справятся.

Такеши крепко сдружился с Тсунаеши и завалил итоговые контрольные с ним на пару. Об этом я узнала раньше, чем они оба, как-то проходом оказавшись в учительской с отчетностью по клубам и ярмаркам, которые намечались на ближайшем фестивале. Да, за него отвечала средняя школа, но младшая Намимори тоже присоединялась. Осторожненько, потихонечку, уже вливая нас в более серьезную студенческо-школьную житуху-рутину. А еще, на самом деле, Хибари Кёя все равно уже добрался до своего будущего кресла в средней школе, и был только вопрос времени — каникул, — когда он в него сядет, подвинув местный студсовет.

Так вот, возвращаясь к итогам пятого класса.

Табель лежал на видном месте. Моя успеваемость неожиданно — ожидаемо — оказалась самой высокой по параллели, что, впрочем, не удивляет — в стрессе я тот еще тащер. Успеваемость Кёи аналогично была на высшем уровне, это я знала и без табеля. А вот Ямамото откровенно лажал, и я сначала подумала, что его фамилии просто нет в списке, настолько низко он находился по баллам.

Ох глупец, кто же так делает? Да, я перестала сама лезть ко всем, но они ведь могут обращаться ко мне в любой момент, какого черта сидят на жопе ровно?

Подкараулив Такеши после тренировки в тот же день, с телефоном в руке — там была фотография треклятого табеля — я буквально зажала его за школой, в духе романтических аниме. Только вот грубо толкнув друга в стенку, когда он пытался лениво от меня отмахнуться, сославшись на тренировку, я не учла разницу в росте — он был выше почти на голову — и что смотрелось вряд ли грозно, на самом деле.

— Ты вашу успеваемость с Савадой видел? У тебя у одного результаты были лучше, чем сейчас ваш суммарный. Разве ты не начал общаться с ним, чтобы помочь? И где твоя помощь, присоединишься к нему в клубе неудачников, чтобы не было так обидно? — вижу, как он вскидывается, и раздраженно пинаю стенку, грозно призывая к молчанию с помощью поднятой руки. Йоу, гопота.

Смотрю на стенку, аккуратно от нее отстраняюсь. На самом деле, меня можно двусмысленно понять, чего сейчас я очень не хочу.

— Прости, вышло чересчур. Просто я волнуюсь за тебя, Такеши. Восприми мои слова правильно, я так же твой друг, как и Савада. Ни капли не хочу его очернить. Но неужели ты не видишь его… уровень? Почему ты позволяешь Саваде тащить себя на дно? Я говорю «неудачник» не с целью оскорбить Тсунаеши, но я говорю «неудачник» с целью сказать тебе, насколько ты скатишься, если с того уровня, на каком ты был в начале нашего общения, опустишься до уровня Савады. Вот скажи мне, ты ведь понимаешь темы едва ли не лучше меня, так кто мешает тебе сесть и хоть раз открыть их дома? Вырубай свою лень, Ямамото, а если что-то непонятно — вы оба можете спросить у меня или, на крайний случай, у Киоко.

— Киоко? — полное непонимание.

— Она нравится Саваде. У нее высокий показатель на экзамене, почти лучший, а значит она явно поняла темы. А ей нравимся мы с тобой. Используй знакомства и помоги другу устроить личную жизнь.

Ямамото смеется. Я вручаю ему свои конспекты, аккуратно подчеркнутые нежного цвета текстовыделителями. Вообще, красивые конспекты реально залог успеха в любом учебном заведении, особенно если пишешь все уже не в первый раз, просто на другом языке.

— Хана, — оборачиваюсь, не ожидая, что он еще что-то добавит к нашему диалогу. Точнее, к моему почти что монологу. — Спасибо, — машет конспектами, — если ты не против, я воспользуюсь предложением. Можешь объяснить нам с Тсуной, как решать задачи?

Лихо. Я-то надеялась, что сами справятся.

— Конечно, — легко бросаю, пожимая плечами, мол, сама же предложила. — Скажете, когда определите время с Тсунаеши.

— Ага.

* * *

Собираться было решено дома у Савады. Так как я там не была, да и в принципе с Тсуной общалась мало, за мной зашел Такеши и буквально довел до него. Сам Тсуна встретил нас в дверях заспанный и неловкий, что меня немного удивило: разве они не договорились заранее?

Договорились, только, видимо, это ничего не меняло в распорядке дня нашего знакомца.

В условиях подготовки к тестам и «мы очень заняты, мам», то есть в ужасной спешке, Тсунаеши представил меня Нане-сан, странно жестикулируя и пытаясь меня будто загородить или затолкнуть за спину Такеши, будто стесняясь. Это было забавно и, чтобы ему не пришлось напрягаться еще больше, я сама объяснила, зачем заявилась вместе с Ямамото. Милая женщина обещала нам не мешать, и, к слову, меня прекрасно помнила — я помахала здоровой рукой, с улыбкой пятясь от заботливого беспокойства.

Поднявшись в комнату Савады, я с любопытством осмотрелась. Видимо, только сейчас осознавший, что к нему пришли гости, он судорожно складывал одежду в шкафы, мангу глупо прятал под кровать, отпинывая с пола, и на рабочем столе, будто я не видела, какой там хламовник, явно не использовался по назначению уже давно, накидал тетрадей с открытыми конспектами.

Моими. Забавно. Со стенки на меня смотрели плакаты с роботами. Мило. Забавно.

— Располагайтесь, — искренне улыбнулся Тсунаеши, расчистив пространство на полу и устроив конспекты уже за маленьким аккуратным столиком. Мне долго повторять не пришлось — первая уселась, причем по-турецки, а не как традиционная леди, чем сильно смутила Тсунаеши.

— Ты рассматривать мое отсутствие манер будешь, или учиться, Тсунаеши-кун? Открывайте последние темы, посмотрю, что у вас не так. Домашку делал?

— Д-да… — да не заливай, я вижу, что не делал.

— На всякий случай прорешаем.

Спустя полчаса я была готова взвыть.

Савада не был глупым. Он даже понимал, когда ему объясняли. Иногда со второй попытки, иногда с третьей. Но он беспросветно тупил в самых элементарных вещах. Пока я стояла у него над душой, Тсунаеши прилежно строчил уравнения, легко разрешая их по моим ненавязчивым подсказкам, а затем, по аналогии, и самостоятельно. Может, и не понимая сути, но реально правильно. Однако, стоило мне отвлечься на то, чтобы проверить Такеши, он тут же переставал работать в принципе.

— У меня не получается, я не помню, — нытливо оправдывался он, когда я смотрела на точно такое же, в принципе, уравнение, какие мы решали минутами ранее.

И как бы сильно не хотелось врезать Тсунаеши, я только вздыхала и терпеливо поясняла. Снова и снова. Было в этом что-то забавное: как вызов, кто продержится дольше, его или мое упрямство.

Я с ужасом понимала, что в его возрасте была абсолютно такой же. И, наверное, именно это не дало мне распустить руки, когда Савада уже совсем скатился в «не хочу, не буду», заодно отравляя рабочую атмосферу своему товарищу.

— М, хорошо, перерыв, — обреченно вздыхаю, падая на спину и ложась прямо на полу.

Потолок у Тсуны неплохой, но мой явно лучше. И на нем звезды есть.

— Спасибо, Хана-сан, — облегченно падает на пол со своей стороны стола Савада.

— Не за что, Тсунаеши, — неопределенно машу рукой в воздухе, мысленно прикидывая, насколько полезнее было бы учить Такеши отдельно. Я их разделять не буду, раз уж вызвалась помочь, помогу, но все-таки я скучала по тихим вечерам в ТакеСуши, когда могла спокойно покушать и блеснуть педагогическим талантом перед Тсуеши-саном.

— Ой, — дернулся Савада, прерывая мою задумчивость, и сел, внимательно смотря на меня, — ано… Хана-сан, ты не могла бы не звать меня «Тсунаеши»? — виновато и чуть испуганно вжимает голову в плечи, а я удивленно приоткрываю глаза. Тоже сажусь.

— М, могла бы, конечно… Почему нет?

— Просто мне всегда кажется, будто я виноват, когда меня так называют. Словно вот-вот будут читать нотацию, — он дурашливо улыбается и чешет затылок. Я почти соглашаюсь, а потом внезапно хмыкаю, отрицательно качая головой.

— У тебя красивое имя. Я зову тебя «Тсунаеши», потому что это твое имя, а не потому что недовольна чем-то. Я же могу называть тебя по имени, Савада-кун? — уточняю.

Намного лучше звать его «Тсунаеши», чем «Тсуной». Всегда, когда я слышу «Тсуна», оно используется как дополнение к «бесполезный». Кажется, оно для этого и было образовано, это сокращение — дома его зовут «Тсу». Не могу точно утверждать, но… я уже зову его по имени, а не по фамилии, это крайне дружески. Использовать клички — не буду!

— Д-да, конечно можешь, Хана-сан, — еще сильнее смущается, а я смеюсь.

— Тсунаеши, Тсунаеши, Тсу-на-е-ши. Тебе кажется, что я собираюсь ругаться? Расслабься, это просто твое имя. Нельзя его постоянно заменять сокращениями. И кстати…

— Хи-и???

— Убери это дурацкое «-сан», будто ты меня в классе видел раза два и за всеми подхватил. Еще «старостой» начни называть, «никчемный Тсуна».

— И-и-и! Х-хорошо, Х-хана… Хана-кун? — пожимаю плечами, мол, можно и так. Правильно делает, что не пытается сказать «-чан», мне оно категорически не подходит. — И не надо меня так называть! «Староста» это намного лучше «бесполезного»! По крайней мере… оно никого не оскорбляет. Это же не насмешка, Хана-кун, а почти дань уважения.

— Ненавижу безликие статусы. Что «староста», что «бесполезный» не делают меня Ханой, а тебя Тсунаеши.

Такеши неожиданно хлопнул нас по плечам, миролюбиво объявив «вот и решили» и рассмеявшись. Каюсь, но в тот момент вскрикнули от испуга мы с Савадой хором.

* * *

В следующий раз весточка-неудача прилетела совсем с другой стороны.

Я еще несколько дней ходила к Тсунаеши вместе с Такеши, по вечерам часто возвращаясь домой под присмотром Хибари, неизменно попадавшегося мне на пути, стоило разойтись с Такеши. Он очень уставал, реально сильно выкладываясь, так что я просила не провожать меня, тем более, что после попыток вправить мозги Саваде я явно ощущала, как плавятся мои собственные. Нужен был свежий воздух и прогулка по вечереющему Намимори.

Я знаю, что встречи были закономерны отчасти из-за того, что я выбирала прогуливаться рядом с парком, где по вечерам любил бродить сам Кёя, но не вижу в этом ничего плохого: он готовился к поступлению и муштровал своих… подчиненных, так что времени друг на друга у нас было маловато.

Мы не дети, чтобы нуждаться в нем постоянно, да и у нас все еще существуют телефоны, но мы неосознанно оба вернулись к той самой молчаливой схеме общения, которая обходилась вовсе без словесных объяснений друг с другом. Оба отдыхали. Я — умиротворенно, чуть замерзая под вечер и уходя домой в приподнятом настроении. Он — угрюмо-задумчиво, но благосклонно к моим периодическим приливам «Кёя, смотри, котик! Давай его покормим!»

Чем дольше у власти этот его Комитет, тем больше бродячих животных. То ли обижать их больше некому, то ли владельцев поубавилось… шучу.

Самое забавное, что котиков мы действительно иногда кормим. Гуляем до ближайшего магазина, чтобы вернуться потом туда, где видели котика, и покормить. Это наша маленькая тайна — точнее, его, ибо я-то своих милых слабостей не стыжусь.

В общем, я почти отдыхала на этих каникулах. Занятия в секции тоже прекратились, так что, чтобы не покрыться плесенью и мхом, однажды утром я вылезла на пробежку, спустя каких-то пару дней безделья.

И, конечно же, встретила Рёхея. Потом мы болтали, и я поняла, что это совсем не случайность. Маршрут нормальный для бега был только один, а он бегал очень долго и очень быстро. Даже если бы я просто прошлась в магазин мимо, высока вероятность, что мы бы столкнулись.

Какое-то время мы просто бегали вместе: я молча, а он восхваляя Экстрим. Я с интересом повторяла за ним разминку и упражнения, правда, делала раза в два меньше и в итоге просто плюнула на все, растянувшись на траве приятной полянки посреди парка.

— Сасагава, я в минус, — хрипло выдыхаю, но ответа не требую, слушая возбужденные выкрики «восемьдесят», «восемьдесят один», «восемьдесят два» и далее. Он делает все в таком темпе, что мне плохо. И закрадывается мысль: а почему он еще не в Книге Гиннеса?

— Фух, мы ЭКСТРЕМАЛЬНО хорошо потренировались! — зачем-то я дождалась, пока он закончит, от скуки растянувшись на шпагат под его восхищенные подбадривающие комментарии. Комментировал, правда, не отвлекаясь от своих собственных упражнений. Вот это мощь, хочу я вам сказать! Как у него груши вообще живут после таких тренированных ударов? Как его соперники вообще еще существуют после спаррингов?..

— Ага. Привет Киоко, кстати, давно ее не видела.

— А? Курокава, а ты сейчас серьезно ничего не знала?

— Чего не знала?

Я узнала о том, что что-то не так, абсолютно случайно: казалось, не подними я тему Киоко, так и сидела бы в неведении, удовлетворенная короткими ответами от нее на почту.

Удивленная сложившейся ситуацией, я расспросила Рёхея и ужаснулась: кто довел мое солнышко Киоко до нервного срыва? Волнение Рёхея было действительно неподдельным, но я сильно сомневалась в том, что оно имеет под собой вес: что могло произойти с Киоко, когда я была, в принципе, совсем рядом? Никто ее не задирал, мальчишки даже бенто не крали в последнее время, испуганные деятельностью незаметных блюстителей порядка от Хибари. Может, она просто переутомилась, а он приукрасил?

В общем, я напросилась в гости и уже вскоре сидела на кровати бледной подруги, действительно выглядящей не слишком хорошо, но вполне, в принципе, здорово. Мило поболтали, я расхвалила ее старания в учебе, впрочем, чуть пожурив, что она совсем не бережет себя: кажется, это у них с Рёхеем семейное, увлекаться делом.

И, кажется, что-то я выдала не так.

— Скажи, Хана-чан, как тебе удается? — размазывая по лицу внезапные слезы, неожиданно выдала Киоко, заставив меня ошарашенно замереть.

Я вообще-то хотела придти ее успокоить, а не спровоцировать на еще один срыв.

Не вышло.

Рёхей тактично оставил нас одних, пристально зыркнув на меня перед тем, как закрыть дверь, еще в самом начале, а затем, по его крикам, я слышала, вовсе ушел из дома куда-то к товарищам. Так что о том, что я довела несчастную до слез, в принципе, никто не узнает. Только как я умудрилась?

— Тренировки, студенческий совет, личная жизнь! Как ты совмещаешь все это с такой идеальной учебой? — спустя какое-то время я все же добилась более-менее внятных ответов на свои вопросы. — Совсем не волнуешься о пропадающих бенто*, легко принимаешь ухаживания Хибари-сана! На тебя совсем не влияет давление учителей, даже когда ты сломала руку и не ходила на тренировки, ты так легко восстановилась после! Как у тебя… так получается… Хана-чан?..

А вот как ответить на вопрос подруги абсолютно не представляла. Действительно решив взять с меня пример, несчастная девочка-одуванчик загрузила себя так, что к концу экзаменов просто сорвалась. Угробила себе неизвестно сколько нервов черт знает на что, стараясь держать планку «как Хана-чан», да только Хана даже не напрягается, чтобы повторить уже давно пройденную половину предметов, а вторую легко списывает, гуглит, спрашивает у Хибари и просто запоминает благодаря красивым конспектам.

Учителя — да я забила на них еще в школе, в прошлой жизни. Хибари-сан ухаживает? О, это кто еще за кем ухаживает… Но тут отдельная тема, не для романтизированного взгляда Киоко. Пропадающие бенто? Меня беспокоит то, что становится с воришками, если они попадаются, а то, что наши одноклассники иногда клептоманят, это уже неизбежное зло. Рука у меня сломана не была, только трещинка небольшая, и если я не напрягала ее, это не значит, что месяц лежала бревном, пока все активненько заживало. И еще тысяча таких отговорок, да только наивная светлая девочка вбила себе в голову восхищение дерзкой и смелой подругой, которая всем помогает и вообще умничка-староста.

А ведь если не я, когда школа разводила нас в разные классы, старостой становилась она, причем очень удачно справлялась со всем. Недооценивает себя на фоне моей… непробиваемости?

Я выдавала что-то совсем невразумительное, скатившись к банальному убеждению Сасагавы, что ей совсем незачем становиться похожей на меня, она настоящее солнышко для других, со светлыми нежными лучиками, а я просто повелась с Хибари и набралась от него колючек.

— Но ты всегда такая уверенная, — вымочив в слезах все мое плечо, шмыгнула носом Киоко, — всегда так легко преодолеваешь любые препятствия, словно они совсем-совсем тебя не волнуют. Знаешь, я всегда думала… всегда хотела быть оптимисткой. Чтобы никогда не унывать и не быть другим в тягость. Действительно воспринимать мир с хорошей его стороны, чтобы… изначально верить в свои силы, ведь мысли материальны… Знаешь, Хана-чан, как стакан. Ты смотришь на него, и он наполовину полон, — она вздохнула.

И черт меня дернул не то пошутить, не то обреченно бросить, уже не найдя других слов:

— У меня тот самый стакан уже давно разбит.

Как шутки про поцелуй взасос с Фортуной где-то между той и этой жизнью. Так же совсем не смешно. Киоко в ужасе посмотрела на меня, а я, фыркнув от собственной категоричности, добавила, пока она не напридумывала себе суицидальных ужасов:

— На счастье, — весело ерошу ей волосы, подмигивая. — Когда-то услышала эту шутку от друга, а ведь она неплохо описывает мой жизненный девиз. Но твоя идея с полным стаканом намного лучше, чем с пустым. Ты, кстати, понимаешь, что стакан всегда полон? В нем половина воды, половина воздуха. И все такое…

Я дурашливо жестикулировала и строила задумчивые гримасы. Киоко смеялась. Вот и правильно.

Нечего ей даже думать о том, чтобы скопировать мое дурацкое поведение. А я уж прослежу, чтобы ей не пришлось набивать шишки и набираться уверенности в себе такими ужасными путями, какими постоянно брожу я, на лезвии своего авантюризма и сомнительных предпочтений. У всех свой путь.