Другой принц (гет)

Я должен не потерять

Возможность жизнь удержать.

Я должен встать и спастись,

Остановиться, найтись.

Проснуться, когда в душе

Вдруг поднимается муть,

Бороться за свою суть.

(с) Кукрыниксы

Когда проходил хмель, Лионель всегда становился мрачен и его посещало раскаяние за только что совершенные поступки, а теперь ему можно было бы и испугаться того, что и Санса, и Арья станут его шарахаться: уж выступил так выступил, нарвался Гора на более злого и опасного молодого зверя. Конечно, завтра Лионель снова станет трезвым и добрым, но кто его знает, когда он настоящий, и кто знает, не подвешен ли у него в рукаве кинжал, и когда в следующий раз он решит в качестве аргумента неожиданно взрезать паре человек горло или прицельно ткнуть клинком, даже не оборачиваясь? Он бьет лежачих, добивает раненых, огромный меч Горы хорошо лег в его руку, как эстафетная палочка, — его бы надо отвезти за Стену и спустить там на Иных, пусть бегут и топятся в проруби в Студеном море, пока не вышло чего похуже.

Лионель мог бы и дальше так корить себя, если бы его не остановило удивление. Санса и Арья помогли ему снять доспехи, словно оруженосцы, Санса унесла к ручью его панцирь и шлем, чтобы смыть с них засохшую кровь, а Арья вернулась от ручья с водой, чтобы Лионель мог умыться, и вода почти сразу стала буро-красной.

— Ты теперь только снова пачкаешься, — сказала Арья через пару минут и ушла за чистой водой, а Лионель остался сидеть у их палатки, усталость наваливалась постепенно, и только поэтому его удивление не стало еще слишком сильным. Несмотря на свое нерыцарское и довольно страшное поведение, он был сейчас для Сансы и Арьи героем, защитником и победителем, и тем самым они словно становились соучастницами, как будто он проливал кровь и от их имени тоже.

Этой мысли было достаточно, чтобы воскресить в памяти уроки сэра Барристана, который говорил Лионелю, что то, как мы сражаемся, оставляет отпечаток на том, за что мы сражаемся. Сэр Барристан был рыцарем Королевской гвардии, у него не было ни жены, ни детей, его родители умерли, а с остальными своими родственниками он не знался, и в его устах все выходило просто и благородно: недостойная победа пятнает достойное дело, и прежде всего нужно беречь честь и не уронить достоинство того, за что ты сражаешься, потому что что толку, если ты победишь, а то, чему ты служил, уже не будет тем, за что стоит сражаться.

Лионелю было трудней: он сражался за Сансу и за Арью, и, если бы его спросили, какими он хочет их видеть, когда закончится бой, его сердце не сомневаясь ответило бы так же, как и они думали о нем, когда он дрался с Горой: главное — живыми. Пусть даже запятнанными неправедно пролитой кровью, только бы живыми. Но будет ли он счастлив, будут ли счастливы они обе, если сначала люди начнут не любить и бояться его, а потом и их, потому что за ними стоит его беспощадный меч?

С этими вопросами предстояло жить, обуздывать свое сердце, иногда удерживать свою руку, помнить о любимых, которые отдали в твои руки не только свою жизнь, но и свою честь. Он теперь принимал решения за троих, не только за себя и за все прощавшую ему Сансу, но и за непокорную и непохожую на сестру Арью, и какое решение будет правильным для всех троих, было понять очень сложно — этому предстояло научиться самому, прежде чем король Лионель сможет управлять государством, и не было рядом, чтобы подать совет, ни прославленного в битвах отца, ни опытного в правлении лорда Эддарда, ни мудрого Джона Аррена.

Лежавший сбоку от Лионеля окровавленный меч Горы мог подсказать решение, он словно шептал что-то, объясняя Лионелю, как следует понимать текущую ситуацию и почему не надо удивляться тому, что Санса и Арья сейчас ухаживают за ним и не осуждают его поведение на поле боя. «Они теперь видят, насколько ты сильнее и старше, — говорил в душе Лионеля чужой голос. — Женщины отдают себя сильному. Сейчас тот момент, когда ты все можешь — можешь поцеловать Арью при Сансе, и обе это примут. Ты так решил. Принимать решения за всех просто, пока у тебя власть. Ты приказываешь, тебе подчиняются».

От этой пьянящей силы Лионель смог отказаться, но ночью он понял, что меч Горы говорит не только с ним. Санса пришла к нему в темноте палатки, не стесняясь и не думая о том, что разбудит сестру, и была страстной и смелой, если бы Лионель захотел, все случилось бы в эту же ночь. «Да, такой! — словно говорила ему Санса, задрав на нем рубашку и медленно спускаясь вниз от его губ, чтобы развязать тесемки на бриджах, в этот момент она по своей воле была для него любовницей и походной женой, а не благородной невестой. — Пусть! Пахнущий железом и чужой кровью, дикий, опасный — но живой, но мой!» Конечно, Лионель не стал ее останавливать, такие воспоминания тоже нужны, их не стоит стыдиться, но ими нужно овладеть — и Лионель потянул Сансу вверх, к своему лицу, когда она сделала, что хотела, и он немного пришел в себя. Он гладил и целовал Сансу медленно, словно возвращая ей ее нежность и тишину, возвращая ей лесное утро в росистой траве, возвращая ей ее первое невинное удивление от того, что может быть так приятно, и Санса стала такой же, как всегда, даже начала прятать от него губы, ну как он может ее целовать, после того как она… но особо постыдиться Лео ей не дал, она стала сходить с ума уже по-другому и от другого, и он закрыл ей рот поцелуем, действительно еще Арью разбудят, да и напугают, пожалуй.

Утром от вида лагеря и вчерашнего поля боя Лионеля по-прежнему мутило, хотя уже и слабее. Пленные солдаты, со связанными за спиной руками и объединенные одной длинной веревкой, как вереница рабов, сидели группой под деревьями, и было чувство, что Торос пожмотился на общую веревку, и даже встать помочиться им удавалось с трудом. В другом конце поляны чернел небольшой окоп, вырытый вчера теми же пленными — туда свалили их убитых товарищей и из земли торчали там и тут обгрызенные мертвые руки. Лионелю не хотелось думать, что это потрудились волчицы Сансы и Арьи, но волчицам было, очевидно, все равно, какое мясо есть.

Нужно было уцепиться хоть за что-то, заглянуть в ясные голубые глаза Сансы, сказать что-то великодушное и хорошее, чтобы отделить себя от окружающей грязи, но в голову приходило только то, кто все это вчера устроил, начав грозить намного превосходящим силам противника.

— Простите меня, — сказал Лионель Сансе и Арье, когда они вышли к нему из палатки, и это был, наверно, первый раз, когда он обращался к обеим.

— Ты все сделал правильно, — убежденно сказала Санса, она не хотела видеть Лионеля виноватым и сомневающимся в себе, она его любила, да и страшно ей было без его уверенности. Она тоже сейчас видела торчащие из земли мертвые руки и несколько раз просыпалась ночью, потому что во сне ее стрелы то выбивали из шеи врагов фонтаны крови, то летели мимо, то убивали Арью. Но теперь все закончилось, все обошлось, нужно просто забыть. Зря Лео этот разговор завел.

— После поединка я потерял голову и начал бой, который не мог выиграть, — возразил Лионель, словно на разборе с сэром Барристаном. — Вам нужно было уезжать задолго до поединка, как я и говорил.

— Ни за что! — снова ответили и Санса, и Арья.

— Тогда мне придется в следующий раз быть умней, — помотал головой Лионель, и Санса все же собралась с силами, чтобы подставить ему руку. Не хотела она вспоминать, как ей пришла в голову глупая идея посмотреть на суд отца, как выглядели спасшиеся от набега Горы на Речные земли и что они рассказывали, и как уходили в поход двадцать северян, и двадцать человек во главе с Бериком, и еще сорок во главе с Торосом и лордом Лотаром.

— Боги сражались за нас, — твердо сказала Санса. — Те, кто присыпан землей вон там, заслужили смерти за то, что они сделали. Если справедливость есть, ты не мог проиграть.

— Я пойду поговорю с Амори Лорхом, — спокойно сообщил Лионель, выслушав рассказ Сансы о преступлениях вассалов своего деда и свидетельствах против них. Он был уже трезв, но лицо у него снова было бледное и злое.

— Я с тобой, — тут же влезла Арья, у нее тоже загорелось сердце от рассказа сестры, и еще она подумала, что Санса так же не говорит о том, что у нее на сердце, как и она сама, только Арья молчит и огрызается, а Санса, вернувшись с заочного суда над Горой, рассказывала Джейни глупые истории про сказочного Лораса, словно пряталась за завесой слов. Надо бы, подумала Арья, нам почаще говорить друг с другом, — и не стала сейчас сердиться на то, что сестра пошла с ними вместе.

Амори Лорха содержали отдельно от остальных пленных, рядом с палаткой Берика и Тороса. У него так же были связаны руки, как и у остальных, и он так же ночевал под открытым небом, потому что Берик не посчитал его достойным лучшего обращения.

— Кто послал тебя? — потребовал Лионель, стоя над сидящим на земле Лорхом, и по его голосу Санса поняла, что нечего здесь делать ни Арье, ни ей. — Кто отдал приказ напасть на Речные земли?

— Приказы получал сэр Грегор, — попытался схитрить Амори Лорх, и король коленом разбил ему лицо.

— Девушки уйдут, и ты заговоришь, — пообещал Лионель, присаживаясь на корточки напротив Лорха и втыкая кинжал в землю между его ног.

— Лео! — не выдержала Санса, и Амори Лорх попытался кинуться к ней в ноги, но Лионель опрокинул его на спину.

— Пощадите меня, миледи, — проскулил Лорх разбитым ртом, и Санса поняла свою ошибку: теперь она либо спасет Лорха от расправы, либо станет ее соучастницей, в стороне остаться не получится, если уж влезла, — и Лионелю пришлось ее спасать.

— Это письмо отправится Оберину Мартеллу, — пообещал Лионель, доставая из кармана сложенную во много раз карту, и страх на лице Амори Лорха перешел в ужас. — Он как раз решил посетить Королевскую гавань, и не преминет прогуляться и до нашего лагеря. Он любит задавать вопросы, а мне будет приятно сделать ему хороший подарок. Выбирай, на чьи вопросы ты будешь отвечать. И только попробуй солгать еще один раз — письмо улетит, и через три-четыре дня принц Оберин будет здесь.

— Лорд Тайвин рассчитывал, что на бой с нами прибудет лорд Эддард, а королева Серсея станет регентом вместо лорда Эддарда, когда он погибнет, — зашептал дрожащий Амори Лорх. — Я не вру вам, мой король, я клянусь, что потом Грегор получил приказ убить вас, чтобы престол занял ваш брат…

— Я запишу это, — пообещал Лионель, выслушав исповедь Лорха и с трудом сдерживая свой гнев и отвращение. — Мое письмо полетит перед тобой, а ты отправишься в Королевскую гавань на суд десницы.

— Не в Королевскую гавань, милорд! — тонким голосом заверещал Лорх, извиваясь на земле и пытаясь поцеловать сапоги короля. — Я уйду на Стену со своими людьми! Я отдам вам все, что у меня есть! Лорд Эддард справедливый человек, но пощадите мою семью, Тайвин убьет их всех! Не в Королевскую гавань, милорд! Убейте меня! В Королевской гавани принц Оберин!

— Он будет там, трусливая тварь, — пообещал молодой король и развернул перед Амори Лорхом карту, которую он выдавал за письмо. — Мое второе письмо отправится в Дорн.

Недостойный жрец Торос из Мира постепенно привык помогать Старкам, потому что, уезжая из Винтерфелла, Торос узнал, что очнувшийся после его молитвы Бран остался парализованным ниже пояса, и первые мысли у него при этом были почему-то не о ногах.

«Детей у парня не будет, — расстроился Торос. — Да и хрен бы с ними, с детьми, но сам процесс!» С тех пор недостойный жрец стал донимать Рглора не совсем пристойными молитвами, за которые Владыке Света давно стоило бы испепелить кощунника молнией, если бы не трогательное обращение Тороса к вере, которую он всю свою жизнь почитал сказками. Торос теперь ежевечерне становился на молитвенное правило и молился коротко, но чистосердечно и по делу. «Владыка Света, защити нас! — говорил Торос. — Темноты я не боюсь, но ночью со мной постоянно случается какая-то фигня, то есть соблазн. Да не будет. И еще, насчет паренька в Винтерфелле…». «Владыка Света, защити нас! — вновь обращался к божеству Торос уже после битвы у Шутовского брода. — Даруй здоровье и победы лорду Берику, второй раз я его взасос целовать не буду. И еще будет одна маленькая просьбочка…»

Наверно, Рглору, Огненному Сердцу, Богу Пламени и Тени, надоело слушать на ежевечерней молитве то про хрен, то про письку, и Владыка Света решил поразить Тороса из Мира своей щедростью, послав ему видение в пламени о том, как Бран Старк с трудом ковыляет на костылях. Но коса нашла на камень, потому что Торос был маловерен и донимал Владыку Света по-прежнему. Наконец на небесах плюнули, растерли и решили вышибить клин клином: вместо неуместных мыслей о потенции восьмилетнего мальчика Тороса захватили не менее неуместные мысли о неумении десятилетних девочек биться в конном строю, и что бы с этим поделать.

— По следам наших прошлых выступлений, — начал Торос, подходя к Арье и Сансе и небрежно отпихивая ногой от короля все еще воющего Амори Лорха. — Всадники стоят рядом только перед тем, как пойти лавой. К вам это не относится. Разъехались в стороны и стреляйте. Если научитесь стрелять как дотракийцы, на скаку, будет очень полезно. У тебя арбалет, видел, — что у тебя?

— У меня лук, — настороженно ответила Арья.

— Я себе представляю, — кивнул Торос. — Когда накидываешь тетиву, руками согнуть можешь? Ну вот это никуда не годится. Лук должен быть либо пехотный, который сгибают через ногу, либо дотракийский, чтобы стрелять с коня. Вот, — и вдохновленный божеством Торос достал из-под плаща дотракийский лук, лучший, по его мнению, подарок для десятилетней девочки, — давай покажу, как тут накидывать тетиву, а потом заседлаем и постреляем немного.