Дорога домой (гет)

Кроссовки быстро промокли насквозь, прихваченные с собой джинсы накалились от холода, а ветровка поверх футболки ничуть не защищала от ветра. Нермин казалось, будто он забирается в рукава и мечется по коже, раздирая ее до царапин. Жар от злости и адреналина спал слишком быстро, едва Нермин стащила ночнушку и переоделась. Она укрылась между кустом боярышника и старым карагачом, которые наперебой швырялись в нее дождевыми каплями, будто нарочно стараясь попасть за шиворот, выкурила сигарету и позволила себе прикрыть глаза, чтобы хоть немного успокоиться. За закрытыми веками плясали огненные отсветы и сыпались искрами, заставляя ушиб болезненно вспыхивать в такт. Было больно, обидно, холодно, страшно — почему-то не за себя и не темноты парка, а того, что происходило после ее эффектного побега. Нермин чувствовала себя так, будто за ее спиной действительно догорал пожар, и она не знала, кто его пережил, а кому повезло меньше. Кому из них двоих… Она все еще не могла до конца сжиться с тем, что действительно видела, говорила, слышала, делала то, что услужливо всплывало в лихорадочно-торопливой памяти. А ведь это и правда были они, они докатились. Даже бухающий Динкин отец, гоняя гусей после подкрашенного «Юпи» спирта, который разливали в зеленые бутылки и гордо именовали портвейном, такого идиотизма себе не позволял. «Не надо было мне ее оставлять с этими коровами, — подумала Нермин, смачивая растущий фингал дождевой водой. — Напоили, наговорили с три короба и сбежали… И ссориться не надо было. Хер с ними, с этими фотками. И куда я теперь…»

Злость на мать сменялась оторопью, оторопь — жалостью, горькой и слезливой, а жалость снова злостью. И вездесущим страхом. Куда теперь идти? Что делать? Как вернуться в провонявшую дымом квартиру, где чем только ни пригрозили, а потом наглядно показали, что на этот раз болтовней и криком не обойдется? А ведь там и вещи, и подаренное отцом золото, и, провались он пропадом, аттестат. А ну как мать сожжет все добро с пьяных глаз, и как тогда уехать в город, как поступать в технарь? Нермин сунула скрюченные от холода пальцы в сумку, нашарила во внутреннем кармане деньги, которые дал Неджет, и неожиданно для себя вспомнила его с тоскливой благодарностью. Вот бы вернуть время назад, не звонить ему, не уходить из дома, не оставлять мать с подругами, не позволять ей сделать вид, что идет спать, не лезть со своими возмущениями под горячую пьяную руку… От мыслей стало хуже — настолько, что Нермин вылезла из своего закутка и снова зашагала маятником под дождем. Надо было что-то срочно решать: пальцы на руках и ногах успели онеметь, а каждый нерв сигнализировал о том, что еще чуть-чуть, и будет плохо. «Вот тварь, а еще матерью называется. Да уж, если жопа, то по всем фронтам», — подумала Нермин, прибавляя еще пару многоэтажных ругательств, а потом взялась за телефон, который, к счастью, отключаться пока не собирался.

Она написала смску Дине, чтоб та точно прочитала — на оповещения в вотсапе, скорей всего, никто бы в такое время не стал смотреть, — коротко сказала, что дома творится непонятно что, и нужно переночевать. Обычно подруга откликалась на такие просьбы, если отец не был пьян, и даже вызывала за свой счет такси, но на этот раз Нермин пришлось ждать долго. Ответ пришел, когда она уже отчаялась, и заставил отчаяние разрастись до размеров черной дыры: прости-извини, сегодня никак, дома никого нет, отец срочно сорвал всех в город к тете, и все ключи забрали с собой. Нермин позволила себе поплакать пару минут и написала Вере, не особенно надеясь на успех. Та ее тоже не обрадовала: бабушке плохо, родители не разрешат. Следующим в списке был Серега. К нему Нермин не слишком хотелось, потому что он после таких ночевок начинал воображать лишнего, но она справедливо сочла, что лучше уж Серегина кровать и двусмысленные шуточки его мамки, чем смерть от переохлаждения. Серега ответил сразу же. Нермин торопливо открыла сообщение, и… «Извини, я не могу, у нас гости, да еще и младшие какой-то заразной дрянью болеют, мать не пустит». Бабушка. Можно пойти к бабушке… Влезть через забор, потому что ворота закрыты на болт, взбесить тупую злую старую собаку, разбудить бабушку — с перспективой напугать до инфаркта, полночи объяснять, почему, что, кто, откуда синяк на полморды. А утром, конечно, позвонит мать, прочухав, куда могла деться любимая доча, и бабушка — она же добрая, ей же жалко свою Дашеньку — расскажет, выдаст, поверит в сляпанную Дашенькой версию. Все поверят. Нермин протерла зареванные глаза, обреченно оглядела черную линию вершин с сероватой полосой неба над ней. Навалилось, вкручиваясь под ребра острыми костяными иглами, то самое, знакомое и ненавистное чувство полного одиночества и беспомощности. Может, с моста в реку вниз головой? Тогда и проблем не будет…

По бедру прошла вибрация — еще одно сообщение. Нермин нехотя достала телефон, уставилась на экран, чтобы в следующую секунду схватить ртом слишком большую порцию перемешанного с водой воздуха.

Это Неджет. Я позвоню? Надо срочно поговорить.

Она даже не смогла сразу вдуматься в слова: переживаний было слишком много. Удивление, страх, стыд — кто сегодня честил его мудаком и страшилищем? — и полузадушенная, но все равно очень наглая надежда. Можно же… Если попросить… Да нет, конечно, какая чушь, с чего ему… И вообще, стыдно… Ночь на дворе.

Ночь. Третий час. Зачем и о чем он собрался срочно разговаривать? Как-то прознал о том концерте, который устроила мать с ее небольшой помощью? Спрашивать напрямую было бесполезно, и Нермин слишком боялась возможного честного ответа, так что решила написать что-нибудь незамысловатое. Придумалось только одно.

У тебя что, бессонница?

Отправила, испугалась, отругала себя, лихорадочно натыкала кнопки, отправила еще раз.

Можешь позвонить, если хочешь. Просто поздно уже для разговоров.

Ответ прилетел так быстро, что Нермин снова испугалась.

Ты дома? Если да, я сейчас поднимусь.

«Блядь, только не это», — пронеслось в голове у Нермин.

Не надо никуда подниматься. Я приду сама. Где ты? Во дворе? Куда подойти?

Ты дома или нет, я понять не могу.

Не дома я. В парке возле Администрации.

Он позвонил. Нермин торопливо схватила трубку, кое-как объяснила, где именно ее искать и с какого конца подъезжать, а потом помчалась к выходу из парка со всей скоростью, на которую была способна. Неспроста, ох, неспроста — твердил внутренний голос на каждом шагу, приговаривая, что не стоит с такой рожей близко подходить к фонарям. Инстинкт самосохранения перебивал его матерной пулеметной очередью: вопил, что надо показаться во всей красе, чтоб точно пожалели и подобрали, посадили в теплую машину и увезли туда, где есть диван и чай со жратвой, и плевать, вообще плевать, что Неджет там говорил и как это выглядит. Победил инстинкт — ветер усилился, и, хотя дождь перестал, с каждой секундой Нермин все громче стучала зубами.

Замученная и закоченевшая, она не сразу смогла сориентироваться и рассмотреть машину, стоявшую буквально в десятке шагов со включенными фарами. Неджет несколько раз нажал на клаксон, потом вышел и окликнул ее. Нермин, почти не заботясь о том, чтобы обходить наполненные водой выбоины, пошла к нему. Времени на приветствия или на объяснения Неджет не тратил: затолкал ее на пассажирское сиденье и, едва уселся за руль, заблокировал двери. Нермин испугалась, но не очень осмысленно: грела руки и лицо, сунувшись вплотную к дувшей жаром печке, и ей было безразлично, что происходило вокруг. Будто разом кончились все силы. Зато остались чувство холода и чувство голода, причудливо слившиеся в одно большое чувство, что все пошло наперекосяк. Опомнилась Нермин только тогда, когда за стеклом сквозь потеки дождя замелькали незнакомые заборы.

— Куда мы едем? — хрипло пробормотала она. Неджет кинул на нее короткий взгляд и снова уставился на дорогу.

— Ко мне, куда еще тебя девать.

— Ты зачем… — начала она, испугалась, шмыгнула носом и спросила по-другому: — Ты, значит, в курсе…

— Ага.

Пару минут оба молчали: Нермин пыталась сообразить, что происходит и чем это может для нее кончиться, а Неджет, сбросив скорость, старательно обруливал лужи: дорога, по которой они ехали, и в сухую погоду напоминала лунный пейзаж.

— Что ты так загрузилась? Загадка, тоже мне. Соседи ваши в полицию позвонили, мол, шум-гам, тарарам, убивают. Адилю доложили коллеги, что, мол, ваша родня. А он мне сказал — мы общались как раз… — объяснил Неджет нехотя, когда они подъехали к дому.

— Так там реально полиция приехала, и Адиль с ними? — испуганно спросила Нермин.

— Полиция не ездила. Дома он сегодня, но поехал, чтоб шума лишнего не поднимали. Мать твоя ему сказала, возникло небольшое недопонимание… Выметайся давай, или тебе особое приглашение нужно?

— Твоя какая роль в этой истории, я не поняла?

— Тебя что-то не устраивает?

— Ты у меня дома был? — продолжала Нермин выяснять, хотя понимала, что ничем хорошим это не кончится. Неджет достал из кармана олимпийки телефон, зажег фонарик и посветил Нермин в лицо. Она закрылась рукавом и протестующе вскрикнула.

— Дома не был, но Адиль доложил, что мать твоя не в трезвом виде, дальше кухни не пускает, а тебя нигде нет. Или не слышно. Я и решил тебе написать наудачу, чтоб хоть выяснить, где тебя носит. Ну, собственно, выяснил.

Нермин подавила желание зареветь. В изложении Неджета история ее домашней трагедии выглядела еще отвратнее и гаже. Позорище — на весь поселок, на весь дом, на весь подъезд, на всю семью…

— Это не я, — пробормотала она. — Она сама… Она мне…

— Ты в парк-то зачем потащилась? Толпой по улицам шаритесь, а сунуться не к кому было, чтоб под дождем не торчать? Таких друзей за задницы и в музей.

— Не надо моих друзей трогать, — вскинулась Нермин. — Виноваты они, что у меня такое? У всех свои проблемы есть.

— Давай, пошли уже, — ответил он нетерпеливо. — Мне на работу с утра пораньше, а тебе сейчас не болтать надо, а в тепло.

Нермин покорно выбралась из машины, хотя при мысли о том, чтобы снова оказаться на улице даже на пару секунд, мышцы скручивало дрожью. Неджет пошел вперед, остановился у двери подъезда и распахнул ее перед Нермин, но, едва она собралась войти, в сумке вдруг зазвонил телефон. Нермин зависла, испугавшись и растерявшись: кто мог ей звонить, мать с очередной порцией угроз, Адиль с каким-нибудь вопросом, или кто-нибудь из друзей? Хотя друзья бы писали, а не звонили… Наверное. Нермин взглянула на Неджета: тот пожал плечами, закрыл дверь и достал сигареты. Она торопливо схватилась за телефон: на экране высветился номер отца.

— Папа? — почти завизжала, даже не пытаясь скрывать радость. Вот же дура, надо было сразу ему позвонить, а она и не подумала. Отец точно бы не оставил ее торчать под дождем и напрашиваться к друзьям-подружкам. — Папа, я…

— Ты там совсем берега попутала? — хрипло не то со сна, не то со злости проорали в трубку. Нермин замямлила, отказываясь верить своим ушам:

— Папа, ты чего? Я…

— Почему мне твоя мать звонит вся в соплях и слезах и рассказывает, что ты там сцены в подъезде устраиваешь, что убить ее угрожаешь, что дома что попало натворила? Мелкого зачем в свои скандалы впутываете? Вся семья теперь в курсе ваших разборок!

Нермин похолодела, сама удивившись, что это вообще возможно — чтобы стало еще холоднее.

— Пап, ты гонишь что ли? — вставила она, когда поток ругательств родителя поутих. — Мать нажралась в хлам, сожгла наши с тобой фотки и бить меня начала, у меня синяк на пол-лица…

— Что ты мне на уши лапшу вешаешь? Я тебя не знаю, что ли? — орал отец, и на заднем плане Нермин услышала испуганный женский голос, уговаривавший его успокоиться и не кричать на девочку. В животе Нермин провернулся, наматывая на себя внутренности, невидимый раскаленный прут.

— Сам херню не пори, — перебила она, мгновенно осмелев. — Крутой как яйцо, орать на меня при своей твари. Да? Может, приедешь и ремня всыплешь, как в старые добрые времена? А то мне что-то твоей пепельницы в морду мало показалось.

— Ты как со мной разговариваешь? Ты что мать доводишь? Совсем завралась уже вконец, она же ничего крепче вина не пьет, а вот тебя менты пьяную возили, уже весь поселок про это знает! Ты что творишь, а?

— Да пошел ты, — сказала Нермин, не веря, что набралась смелости выдать такое отцу. — Не веришь мне, не надо. В степь к бичам пойду жить, а вы двое забудьте, что у вас дочь была.

Отец ответил что-то — громко и зло, но что именно, Нермин не расслышала. Неджет выхватил у нее сотовый, вежливо поздоровался и заговорил на своем. Нермин, как ни вслушивалась, разобрала только несколько слов, которые ничего толком не прояснили: брат, проблема, город. Говорили они недолго, и Неджет вернул ей телефон, наказав отключить звук.

— Ты хоть бы разрешения спрашивал, — сказала она зло.

— Мне надо было слушать, как ты с отцом скандалишь? — спросил Неджет.

— А тебе какое дело, с кем я скандалю? И еще. Нет у меня отца. И мать тоже к черту.

— Давай горячку пороть не будем. Всякое случается, — примирительно сказал он. Нермин воззрилась на него, пытаясь понять, издевается он или нет, но в тусклом свете фонаря получалось различить только смутные очертания лица, искаженные тенями.

— Тебе когда-нибудь приходилось смываться из дома, потому что твои пьяные родаки устроили там пляски вокруг костра, а потом дали тебе по морде, но виноват в этом исключительно ты?

— Нет.

— Нет? Тогда закрой рот, сделай милость. Что ты этому козлу сказал?

— А тебя это не касается.

— Чего?

— Ну ты же сказала, что он тебе не отец, так что зачем я буду тебе слова чужого дяди пересказывать?

Нермин бестолково раскрыла рот, не найдясь, что ответить. Эта издевка — может, и ненамеренная, просто по привычке, — резанула до оторопи болезненно. Больше, чем то, что пришлось выхлебать из-за матери, и больше, чем то, что пришлось выслушать от отца. Нермин отвернулась и зашагала прочь, не думая, куда идет. Лишь бы двигаться, шевелиться, чтобы в груди не пекло и не горело так сильно. Будто углей наглоталась, чтобы изжариться на них праздничным поросенком. Это же им всем надо, наверное? Сожрут и не подавятся. Неджет сорвался с места — шаги захлюпали по мокрому асфальту, — обошел, загораживая путь.

— Куда собралась-то? Давай без этого, мне сейчас не до спектаклей.

— Не до спектаклей, так катись домой спать, — пробормотала Нермин, пытаясь оттолкнуть его или обойти.

— Я не для этого за тобой ехал среди ночи. Что ты на мне зло срываешь? Заканчивай с такими движениями, а. Мне на работу рано…

— Плевать мне на твою работу. Я тебе сказала, катись домой и отвали. Самый умный, я посмотрю? За всех все порешал и развел…

— Да, в школе учусь, — усмехнулся он. — Ну что ты хочешь услышать? Отцу твоему сказал, что нечего ночами разборки наводить, и что ты у сестры моей переночуешь, а потом к подружке в город… Что ты хотела, а? Нарваться еще и на отца, чтоб он тебе второй синяк организовал или чего похуже?

— Ты тоже считаешь, что это я виновата?

— Я считаю, что твои родители конченые дебилы и мудаки, которым нельзя доверять детей. Собственно, поэтому мы тут с тобой и собрались. Ну куда ты попрешься? В парк обратно?

— Зачем тебе это надо?

— Я тебе уже объяснил.

— Это не объяснение. Точнее, объяснение, но оно про моих родаков, а не про тебя. На кой хрен я тебе нужна? Тем более… — Нермин осеклась и смущенно замолчала, а Неджет преувеличенно тяжело вздохнул в ответ.

— Ладно, хорошо. Прости меня за тот дурацкий разговор. Обознался я, точнее, дурачок, который трубу схватил. Я тебе хотел официальные извинения в Одноклассниках прислать, но ты меня махом заблочила. Ну я не стал навязываться, думал, не надо тебе это.

— А с чего ты свое мнение переменил?

— С чего решил навязаться, это сказать хотела? Я ж вижу, что ты от меня не в восторге. Но сейчас тебе деваться некуда, кроме как ко мне. Не, если хочешь, к бабушке тебя отвезу или к моим. К сестре не смогу, правда, муж ее со мной не в ладах. А потом сама разберешься, куда тебе и как дальше. Или пойдем уже, ну? Мне холодно тут торчать, а ты, наверное, уже как ледышка.

Нермин наклонила голову, прослеживая движение — медленное и напоказ осторожное. Неджет взял ее за руку, потянул, видимо, чтобы заставить сдвинуться с места в сторону подъезда, но ей сейчас нужно было другое. То, что она чувствовала в нем, не осознавая и не задумываясь, — ловила чутьем, инстинктом голодного зверя, угадывающего в темноте тепло и сытость человеческого жилища. То, что заставило его приехать за ней, чтобы снова — и явно не в последний, как же, мать его, глупо, раз — помочь ей и привести все в порядок. То, что заставило ее сделать шаг и вцепиться в ткань олимпийки, пахнущую дождем и немного табачным дымом. Тепло. Живое, текущее ровно и плавно под кожей, желанное до ломоты в зубах и фантомного сладковатого привкуса во рту. Забота — настоящая, немного смешная, немного навязчивая, такая… Взрослая. Правильная, как положено, и пусть раньше Нермин до дрожи бесило, когда подмечали каждый ее шаг, каждую съеденную ложку — ешь, а то не вырастешь, а потом иди играй или, если хочешь, смотри мультики. Глупо, конечно, полная чушь: Неджет ей не мамка и не папка, не обязан менять пеленки и вовремя подавать соску, но как же он сейчас был кстати, просто до неимоверного. Как Боженька послал, хотя Нермин ни в каких богов не верила. Кроме разве что Бахуса, который был на этикетках от бутылок нарисован, и то из-за регулярно прилетавших от него «вертолетов»…

— Неджет? — пробормотала она, чувствуя, что вот-вот уснет прямо посреди двора в кольце обнимавших ее рук.

— А?

— А ты хороший?

Он усмехнулся ей в макушку.

— Это уж кому как. На вкус и цвет — знаешь такую поговорку?

Повторение было даже забавным. Нермин снова раскачивалась ясенем на ветру, хватаясь за руку Неджета, чтобы не свалиться, снова прислонялась к стене, по которой мучительно хотелось сползти, снова сгорала от стыда, раздеваясь в ванной, а потом умирала от счастья под кипяточно-горячими волнами. В голову лезли разные бестолковые мысли: едкие, острые и смешные, но смеяться не получалось, только радоваться и плакать, плакать и опять радоваться. Например, тому, что заледенела в парке до костей, но не сдохла от холода, ведь Неджет беспокоится о ней больше, чем мама с папой и друзья, вместе взятые. Что синяк на полфизиономии, но зато цел глаз, а остальное можно заштукатурить. Что домой хода нет, но сбылась мечта о том, чтобы еще раз зависнуть у Неджета, который дергал снаружи дверную ручку, беспокоясь, что гостья то ли заснула, то ли скончалась от избытка впечатлений. Показываться ему на глаза в нынешнем виде Нермин очень не хотелось, но выбора не было. Все равно утром рассмотрит ее боевые раны во всех деталях. Натянув на голову капюшон халата, она вышла и, повинуясь указывающему жесту, прошла в зал, где на диване было сооружено целое гнездо из подушек и толстого одеяла в цветастом чехле, какие делали на заказ домашние мастерицы.

— Чего застыла? — спросил Неджет за ее спиной. Строгость в его голосе плохо прикрывала что-то другое. Слишком жизнерадостное для человека, который вынужден был принимать гостей считай что на рассвете. — Ложись скорее, полы холодные, не хватало еще пневмонию хапнуть. Ты есть что будешь? Суп есть, плов. Скажи, я все сюда принесу.

— Да я вообще-то не голодная, спасибо, — смущенно пробормотала Нермин, плюхнувшись на диван. Голову моментально повело, потолок покачнулся и поплыл белой рябью. Спать, спать, спать, а остальное потом.

— Ты чего? Это мама готовила, не я, так что не бойся. Или если не хочешь на ночь такое, давай я хоть яичницу сделаю. Или кашу. Ты какую ешь? Или…

Он говорил что-то еще, но Нермин уже не могла разобрать отдельных слов. Только наплывавшие и смолкавшие звуки голоса, который она хотела слышать снова и снова, чтобы знать, что тепло и бьющий в глаза белый свет ей не снятся. Потом свет погас, сменившись другим — тусклым и желтым, рядом послышались осторожные шаги, и одеяло поползло с живота Нермин вверх, тяжело легло на плечи. Больше она ничего не чувствовала, не слышала и не помнила.