Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Предрождественское театральное представление — одна из традиций гимназии Даркпаверхаус. Но ее театр более чем необычен.

Это театр портретов.

Четыре раза в год живые изображения из Даркпаверхауса устраивают спектакль для волшебников: в первые выходные сентября, накануне Рождественских и Пасхальных каникул и после завершения летних экзаменов. Эту традицию Лорд Волдеморт заложил в первый учебный год после смерти Джинни, придумавшей и передавшей ему эту необычную идею, воодушевленно поддержанную обитателями многочисленных картин.

Всё то лето портреты гимназии репетировали премьерный спектакль, магическую пьесу «Сорок четвертая ведьма», и с успехом представили ее восторженной публике. С тех пор спектакли в портретном театре имени Джэнн стали обязательной традицией Даркпаверхауса.

В это Рождество гимназийские портреты ставили пьесу «Маленькая Лулу» — трогательную историю о ведьме, лишившейся магических сил и попавшей в маггловскую деревню.

Гермиона сидела за одним из полукруглых столов Трапезной, ближайшем к огромному, занимающему полстены холсту, специально нарисованному и используемому в качестве сцены. Его вывешивали в Трапезной в дни спектаклей.

Декорации «труппа» самостоятельно приносила из многочисленных картин, а в случае необходимости нужное рисовалось заранее.

Если бы только был в свое время создан портрет самой Джинни, с каким бы удовольствием она играла в постановках своего детища. Но теперь лишь бездушная восковая фигура рыжеволосой ведьмы полулежала на верхней планке массивной золоченой рамы холста-сцены и перебирала пальцами оборку занавеса, украшенного ее именем.

Маленькая Генриетта сидела на столе и с интересом наблюдала за происходящим на картине, сверкая в полумраке огромными зелеными глазищами. Вот уже два года Гермиона брала ее в гимназию на каждое представление, а теперь девочка к тому же прожужжала ей все уши, давно требуя возможности навестить grands-parents в Даркпаверхаусе.

Генриетте нравилась гимназия, полная студентов, многочисленные незнакомые люди, красивые молодые девушки в сиреневых мантиях, привидения и Нагайна. Огромную змею Волдеморта Етта обожала с того самого мига, как впервые поняла, что может с ней разговаривать.

Это не были длинные задушевные беседы о вечном — Генриетта лишь ребенок, а Нагайна отличалась молчаливостью. Но сам факт общения с огромным нечеловеческим монстром будоражил Генриетту, приводя в глубокий восторг.

Мать не выносила этого их «общения». Когда-то она очень любила Алиру, младшую сестру Нагайны, и доверяла ей. Но та была во много раз меньше по размеру, куда более говорлива и похожа на человека в плане характера. Алиру Етта даже не помнила, а ее старшая сестра не внушала наследнице Темного Лорда никакого доверия. Огромная молчаливая змея-убийца — не лучшая компания для маленького ребенка.

Но разве этого маленького ребенка переспоришь?

И Гермиона стала очень редко возить Етту в гимназию или в Блэквуд-мэнор, где обитали Волдеморт с Беллатрисой, и куда неизменно отправлялась вслед за своим хозяином огромная змея.

По правде сказать, в это Рождество Гермиона не горела огромным желанием приводить Етту на «Маленькую Лулу» гимназийских портретов — потому что затем неизменно последует визит к grаnd-père.

Гермиона не видела своего отца с того самого дня, когда спешно покинула его кабинет, полностью отказавшись от всех своих прав на Старшую палочку. Прошла уже почти целая неделя, но Волдеморт с тех пор не появлялся в гимназии. Уроки теории и истории магии в его отсутствие вела профессор Хэап, самозащиту — Снейп, а заботу о магических существах взял на себя Тэо. Белла и Рабастан Лестрейндж тоже исчезли из Даркпаверхауса.

Гермиона предпочитала не размышлять о том, куда подевался Волдеморт со своими самыми опасными приспешниками. Она до такой степени испугалась полувыдуманной угрозы в его глазах, что чуть было не рухнули прахом все старания Тэо пробудить в ней тягу к Красной магии и упрятать подальше страхи и неудовлетворенности. В смятении она тогда помчалась именно к нему, чтобы от грубого совокупления в тесном сарайчике для метел, рискуя быть застигнутой Фредом или, еще того лучше, тренировавшимися во внутреннем дворике игроками сборной Воды, позабыть о пронизывающем ужасе, разбуженном в ней одним багряным отблеском в глазах Волдеморта.

Занимая свои мысли и чувства, Гермиона последующие несколько дней развлекалась с Тэо в самых неподходящих и неожиданных местах, каждый раз на грани скандала. Их действительно чуть было не застукали в тот первый день. А еще как-то глубокой ночью, во время грубых буйств на столе Стеклянных Горгулий в Трапезной, скрипнула боковая дверь и на фоне слабо освещенного коридора показалась высокая фигура с рыжими волосами. У замершей Гермионы всё оборвалось внутри, пока волшебник стоял в дверях, вглядываясь в полумрак — но потом он ушел.

Такими выходками Гермиона рисковала окончательно пасть в глазах младшего Уизли, судя по всему заслышавшего из Трапезной непонятные звуки во время ночного обхода и только чудом ничего не заметившего.

Но подобные игры с адреналином сейчас стали для Гермионы наркотиком, более сильным, чем сизый туман наслаждений, создающий лишь химеры. И она не могла остановиться.

Сейчас в любом случае следовало на время прервать развлечения такого рода. На Рождество леди Малфой с семьей отправлялась в Баварию в гости к Адальберте.

Гермиона очень радовалась этому выбору — ей отнюдь не хотелось в ближайшее время находиться в обществе отца. Да его и сейчас что-то не наблюдалось. Неужели так и не появится?

Представление закончилось, и за неимением Волдеморта и Беллатрисы, пребывание с Еттой в гимназии потеряло всяческий смысл. Даже ее любимая Нагайна отсутствовала вместе со своим повелителем. Малышка, разумеется, была возмущена — и Гермиона пообещала ей остаться на праздничный ужин.

— Мамочка, кто это? — спросила вдруг Етта после того, как Трапезную осветил яркий свет сотни высоких канделябров. Девочка указывала маленьким пальчиком на Тэо, который разговаривал со своим братом на другом краю их стола, где уже во вспышках магических искр начали появляться разнообразные кушанья.

— Нехорошо показывать пальцем, дорогая, — попеняла Гермиона. — Это преподаватель твоего grаnd-père и мой хороший друг Тэо.

— Не дружи с ним, мама, — скривила личико Генриетта. — Он делает тебе больно, а ты улыбаешься. Не нужно с ним дружить.

— Что?! — опешила Гермиона, чувствуя выступающую на спине испарину. — Что ты имеешь в виду? С чего ты взяла...

— Я видела, мама, — перебила ее Генриетта.

— ЧТО?! — похолодела женщина. — Ч-что ты видела? Когда? Здесь?

— Нет, я была дома. — Хвала великой Моргане! — А ты была здесь, — продолжала Етта, — и он был здесь. Он делал тебе больно, мама, я видела. Не нужно с ним дружить!

— Етта... Ты что-то еще... видишь... когда бываешь дома, о том, что происходит где-то далеко?

— Да, я часто вижу тебя, bonne-maman и bon-papa, и Нагайну, мама, она такая большая!

— Етта... Ты никогда не рассказывала мне, что у тебя бывают видения, — растеряно пробормотала ведьма.

— Это не видения, мама! Это так оно и есть!

— Етта, — умоляюще вымолвила Гермиона, — ну откуда же ты знаешь...

— Знаю, — странно улыбнулась девочка, и наследницу Темного Лорда пробрала глубокая дрожь. В этой интонации, в улыбке, с которой было произнесено слово, в выражении бездонных зеленых глаз проступило поразительное сходство с другим «Знаю», сказанным Гермионе много лет назад во мраке ночного кладбища призраком маленькой девочки из рода Генриетты. Неужели ее дочь унаследовала дар ясновиденья от своих далеких предков? Неужели она действительно способна видеть на расстоянии... О ужас, что она способна видеть! «Он делает тебе больно, а ты улыбаешься»!

— Дорогая... Пойдем... Пойдем, я познакомлю тебя с одной очень хорошей тетей, и ты поиграешь, пока я кое-что ей расскажу. Хорошо?

— Пойдем, — легко согласилась Генриетта.

На столах уже возникли угощения праздничного предрождественского ужина. Гимназисты и преподаватели вставали, разговаривали, ходили по Трапезному залу. Гермиона тщетно искала в толпе Амаранту — полувейлы нигде не было видно.

— Сица! — окликнула леди Малфой призрачную княжну, пролетавшую мимо. — Ты не видела профессора Нэсмизидас?

— О, она, кажется, поднялась наверх в кабинет со своим другом, — улыбаясь, откликнулась девушка.

— Меня зовут Генриетта, — подала голос юная мисс Саузвильт. — А вы давно умерли?

— Етта! — возмутилась ее мама.

— Всё в порядке, — мягко прервала княжна. — Я Эуфросина. Да, это произошло довольно давно.

— Скажите, а почему вы умерли такая молодая и красивая? — не унималась девочка.

— Меня отравили, — улыбнулось привидение, польщенное комплиментом.

— И ничего нельзя было поделать? — грустно спросила Генриетта.

— Никто долго не знал об этом.

— О-о! А мой привидений совсем старенький, я думала, все привидения должны быть старенькими, раз они умирают.

— Пойдем, дорогая, — потянула ее за руку Гермиона, — невежливо задавать такие вопросы.

— Почему? Мама, а я тоже умру молодой? Я хочу, чтобы от меня осталось красивое привидение, такое же, как Эуфросина. Мама, а привидение может жить, где пожелает? Я могу потом, когда умру, жить в гимназии bon-papa?

— Не говори глупостей, Етта. Ты не умрешь.

— Как, никогда? — удивилась девочка и даже остановилась.

— Это произойдет очень нескоро, — пообещала Гермиона и потянула ее за руку. Они вышли из Трапезной и направились через холл к правому крылу, чтобы подняться в кабинет Амаранты. — И не стоит оставаться привидением, нужно отправляться дальше.

— А когда отправляешься дальше, можно опять стать молодой, если ты вдруг дожил до старости, мама?

— Не знаю, дорогая. Но ты обязательно доживешь до глубокой-глубокой старости.

— И у меня будут морщины? — возмутилась девочка.

— О, Етта, дорогая, у тебя всё будет хорошо!

— Без морщин?

— Без морщин. Обещаю.

Они остановились у кабинета Амаранты.

— Послушай, милая, у тети, с которой я тебя познакомлю, есть большой шрам на щеке. Ее укусила хлюпнявка, это такое болотное животное. Не нужно напоминать об этом тете, хорошо? Сделай вид, что ты ничего не замечаешь — чтобы она не расстроилась.

— Хорошо, мама. А у меня никогда не будет шрамов?

— Никогда, дорогая, — уверила Гермиона и постучалась.

— Да-да? — раздалось из-за двери после небольшой паузы, и замок коротко щелкнул.

— Прости, я... Мне нужно поговорить с тобой, — смущенно пробормотала Гермиона, проходя в комнату, — Сица сказала, что ты пошла наверх и... Это моя дочь, Генриетта.

— Здрасти, — выпалила Етта, жадным взглядом изучая Амаранту и ее шрам. Было видно, что, несмотря на него, девочку поразила удивительная красота полувейлы. Но она не знала, можно ли говорить об этом и потому промолчала.

— Здравствуй, милая, — улыбнулась ей Амаранта и присела на корточки. — Ты такая хорошенькая. Проходите. Кадмина, знакомься, это мой друг Чарли.

— Оу. Мы... немножко знакомы... уже, — растерянно пробормотала леди Малфой. — Привет.

— Здорóво, Гермиона! — подмигнул ей приземистый рыжий колдун.

Чарли Уизли был коренастым невысоким волшебником с широким добродушным лицом, обветренным и покрытым таким количеством веснушек, что они напоминали загар. Несмотря на это, он был сегодня необычайно бледен, хотя на щеках двумя яркими пятнами горел румянец. Крепко сколоченный, с множеством оставленных ожогами и порезами отметин на мускулистых руках и растрепанными довольно длинными темно-рыжими волосами, он почти не изменился за те долгие годы, которые они с Гермионой не виделись. Чарли был одет в длинный черный плащ из драконьей кожи, из-под которого виднелась холщевая рубашка с дорожкой бурых пятнышек, а шею молодого человека украшал пышно завязанный белый шелковый платок, придававший ему вид лондонского денди позапрошлого века.

— О, это Кадмина, дорогой, — засмеявшись, поправила Амаранта.

— Чарли знает меня как Гермиону, — возразила та.

— Так, кажется, называет тебя и его брат, наш смотритель, — кивнула полувейла. — Выходит, вы действительно знакомы?

— В молодости я часто гостила у родителей Чарли, — кивнула леди Малфой. — И мы все вместе ездили когда-то на финал чемпионата мира по квиддичу.

— Да, в 94-м году, — кивнул Чарли, присаживаясь на своего любимого конька. — Тогда Ирландия победила, несмотря на то, что снитч поймал ловец болгарской сборной, кстати, мой хороший знакомый, — сообщил он Амаранте, и продолжил, обращаясь к Гермионе: — В полуфинале прошлогоднего чемпионата тоже произошло нечто подобное. Ты видела?

— Я не очень увлекаюсь квиддичем, — смутилась леди Малфой, — но Рон что-то рассказывал, кажется...

— М-да, — как-то помрачнел Чарли, и тут же сменил тему: — А это у нас что за маленькая леди?

— Меня зовут Генриетта, — представилась девочка, до того робко озиравшаяся в полутемном кабинете Амаранты, освещенном только тремя свечами в канделябре, пылающими на столе.

Чарли протянул ей широкую ладонь и пожал тоненькие пальчики.

— Будем знакомы.

— Где это вы так поранили руку, сэр? — восторженно спросила Генриетта, не выпуская его ладони и рассматривая огромный след, оставленный, надо думать, когтем небольшого дракона.

— Хочешь, я расскажу тебе эту страшную историю? — усмехнулся Чарли, подхватывая девочку на руки и усаживая на небольшой диван в углу. — Пока мамочка и тетя Амаранта посекретничают?

— Страшную? Хочу! — захлопала в ладоши Етта.

— Что случилось? — полушепотом спросила профессор прорицаний, внимательно глядя на Гермиону. — Выглядишь так, будто нунду в окошке увидала.

— Да уж лучше бы... Скажи мне, как специалист: отчего в ребенке могут проснуться провидческие способности?

— В ребенке? — прищурилась Амаранта. — Только от наследственности, если они ему от рождения передались. Взрослый человек способен кое-что развить в себе, если есть хоть какая-то предрасположенность и усидчивость. А у ребенка это может быть только в крови. Что-то с твоей девочкой? — спросила она затем, бросив быстрый взгляд через плечо Гермионы на мило воркующих Генриетту и Чарли.

— Я только что узнала, что она видит на расстоянии разные вещи, которые оказываются правдой. И многие из этих вещей ей совсем не стоило бы видеть.

— Ты уверена? — заинтересовалась Амаранта. — А среди ее предков были ясновидящие?

— Да, одна точно была. Маленькая девочка, Милагрес. Она жила очень давно, в четырнадцатом веке, но ее призрак всё еще обитает в родовом поместье моего первого мужа, отца Генриетты.

— Ну, если так, то подобный дар вполне может проснуться и через много поколений.

— И с этим ничего нельзя поделать? — испугалась Гермиона.

— Не думаю, — задумчиво ответила Амаранта.

— Какой кошмар! Та девочка, ее предок, она покончила с собой из-за своего дара!

— Согласна, это нелегкое испытание, — кивнула полувейла, — но из него можно научиться извлекать пользу. Помоги ей.

— Я никогда не верила в гадания и предсказания...

— Ясновиденье и гадания — очень разные вещи, — возразила Амаранта. — Ясновидящему не нужны специальные средства, и он очень редко умеет управлять своим даром. Ты уверена, что твоя девочка видела что-то реальное?

— Да, — скривившись, пробормотала Гермиона, — более чем реальное. И я бы совсем не хотела, чтобы она могла видеть подобное обо мне. Да и о других тоже.

— Существуют вещи, которые нельзя делать, если у тебя есть дети, — хмыкнула Амаранта. Гермиона вздохнула.

— Наверное, мне стоит поговорить об этом с Милагрес, — добавила она. — Ну, с тем привидением. Мы как раз будем встречать Рождество там, в Германии. Прости, что потревожила. Просто это было так неожиданно, а ты как бы гадалка, ну я и... Мы сильно помешали? Я и не знала, что ты знакома с Чарли...

— О, мы подружились тысячу лет назад, — засмеялась Амаранта, — когда он только приехал в Румынию. В то время Чарли со своей командой драконологов обосновался недалеко от деревни, в которой я жила. Мы вскоре подружились. А когда была открыта гимназия, он познакомил меня с Фредом — тот только начинал работать тут, и был совсем другим, — вот он-то и предложил идею стать профессором прорицаний. Я безумно хотела что-то в своей жизни переменить и схватилась за эту возможность.

— Выходит, ты и Фреда хорошо знаешь? — задумчиво спросила Гермиона.

— Я думала, что знаю его хорошо, — вздохнула Амаранта. — Он очень изменился. Стал совсем другим после этой беды с его братом. Я пару раз видела Джорджа — такой кошмар вся эта история. Можно понять состояние Фреда, но он слишком замыкается в себе. Я вначале пыталась ему помочь, но он оттолкнул меня. Такое чувство, будто он боится моих способностей.

— Быть может, — пробормотала Гермиона.

Закономерно, что Фред опасался того, что провидица может узнать правду о том, из-за чего лишился жизни его брат.

— Эй, Ами, мы, кажется, рассыпали твои бобы для гадания, — хихикнул Чарли, с деланным беспокойством прикрывая собой смеющуюся Етту, — это предвещает нам головомойку? — И добавил вполголоса: — Иногда она становится настоящей фурией...

* * *

Волдеморт так и не появился в гимназии в тот вечер, и напутственное слово перед Рождественскими каникулами для собравшихся произносил на правах его заместителя Снейп. Не самый красноречивый человек, когда дело не касается зельеварения и темных искусств, он не слишком удачно справился с этой ролью — Гермиона слышала краем уха, как об этом сплетничали в учительской Мэнди и Падма. Сама она была просто счастлива из-за отсутствия родителей в гимназии, этой неожиданной удачи, тем более приятной, что расслабляющие и вдохновляющие встречи с Тэо, видимо, придется временно прекратить. Это «временно», если верить Амаранте относительно того, что провидческие способности ничем не свяжешь, означало «до совершеннолетия прозорливой дочери», но о подобном Гермиона предпочитала даже не думать, пока хотя бы не обсудит этого вопроса с маленькой Мили.

Чтобы унять возмущение Генриетты, не желавшей так скоро отбывать из Даркпаверхауса, леди Малфой согласилась сотворить портал в поместье и даже перенестись потом с помощью портала в Баварию. К счастью, молодая преподавательница не была отягощена кураторством и могла свободно покинуть гимназию накануне отправления учащихся по домам, обещавшего занять добрую половину завтрашнего дня.

Гермионе хотелось поскорее оказаться в Баварии и обсудить неожиданную проблему с Милагрес. Почему-то этот разговор казался ей спасательным кругом, хотя скорее был иллюзорной соломинкой.

По понятным причинам она ничего не сказала об этом Люциусу — хотя ее супруг и не отличался ревнивостью в теории, Гермиона в глубине души сильно сомневалась на этот счет. Ни к чему будить дремлющего дракона.

Скажет в свое время. Если понадобится.