Эребор, Дракон и неудача  (гет)

Если бы кто-то попросил меня описать мои первые дни в Эреборе и, следовательно, в Средиземье…

Люди, внятного ответа не будет. Просто потому, что в те дни облегчение от того, что дракон оставил мне мою жизнь, мешалось со страхом, что он вдруг передумает. И таки поджарит меня.

Был еще ступор и невозможность осмыслить все, что произошло со мной в такой короткий срок. Авария, смерть, другой мир, почти гибель в лапах ящера и наконец положение то ли домашней зверушки, то ли личного рассказчика при Смауге Ужасном.

Дракон после моих откровений, как я опасалась, не помчался убивать, не прибил мою болтливую персону в порыве злости. И даже не устроил погром. Я говорила, что драконы непредсказуемы? Так вот, по крайней мере, этот Змей Севера оказался непредсказуем до неприличия. После моих слов он некоторое время рассматривал меня, как букашку, а потом заявил, что верит моим словам. Потому, что я слишком трусливая, чтобы врать ему, Ужаснейшему, как впрочем, и остальные смертные.

Мне велели вести себя тихо, не мешать змею думать, не брать ничего из сокровищницы и тогда, возможно, я буду жить. Если не буду раздражать одного конкретного дракона-мизантропа.

Смауг проявил достаточно милосердия. Не совсем подходящее слово для дракона, выжегшего город Дейл, но жалость еще меньше подходит. Вообще, воспринимайте, как сами того желаете — Смауг показал мне комнату, из которой открывался шикарный вид на сокровищницу, и разрешил там обитать. Судя по королевских размеров кровати и общей роскоши, это были не иначе, как королевские апартаменты. Видимо, Трор на закате жизни спятил настолько, что даже спать не мог вдали от своих богатств. Хотя, может, я и ошибаюсь, ведь ничего в Эреборе не видела, кроме этой комнаты и самой сокровищницы. Вполне может случиться, что такая роскошь — обычное дело для гномов. И я зря наговариваю на Трора.

В любом случае, вид низкого и широкого, в половину комнаты, ложа привел меня в ощутимый восторг. Да такой, что я упала на него с разгону и в очередной раз ушиблась — то, что должно было быть периной, было твердым и звенело, как мешок с монетами. Пока я смаргивала слезы и ругалась, змей, все это время наблюдавший за мной, смеялся.

 — Совсем подзабыл предупредить тебя, женщина, — с удовольствием произнес дракон. — Его Величество Трор повелел набить свой матрас монетами. Думаю, прежде чем захочешь уснуть, тебе придется перенести их обратно в сокровищницу.

То, что я хотела ответить на это Смаугу, было несовместимо с жизнью. Но я почти утешилась, произнеся длинную и сплошь нецензурную тираду в голове. Такое я бы дракону никогда сказать не рискнула. Хотя назвала бы свое описание гномьих королей и драконов почти художественным. Нет, я редко использую мат в жизни, но есть ситуации, когда без него никуда. И эта была как раз такая.

О, то, что было дальше вообще заслуживает отдельного монолога. Кровать была широкой… А теперь вообразите, сколько золотых монеток влезло в перину?

Я лично сначала опустила руки, но ночевать на каменном и холодном полу не представлялось возможным. Помирать, так в относительном комфорте. Очень жизнеутверждающая мысль, не правда ли? Смауг мог вытащить все золото просто-напросто зацепив перину когтем, ведь окна были настолько широкие, что драконья лапа пролезала абсолютно свободно. Но ящер этого, естественно, не сделал. Его просто забавляло, как я таскаю завязанные в тряпку монеты — вверх и вниз по очень длинной лестнице. Я обливалась потом, спина ныла, руки отваливались, но сдаваться не собиралась. В своем упрямстве даже не задала себе вопрос, на чем буду спать, когда опустошу перину?

Наверное, дракону я казалась очень глупой. Что ж, не буду отрицать — человек, убивший несколько часов на бесполезную работу, и мне бы умным не показался.

Дракон улегся на одной из самых больших золотых гор, которая просела под его весом и, казалось, спал. Но мне каждую минуту упирался в спину пристальный, изучающий взгляд.

Те редкие минуты отдыха, что себе позволяла, я старалась не смотреть в сторону Смауга. Потому, что от одного взгляда на это чудовище у меня сердце заходилось. Вместо этого я рассматривала пещеру, насколько хватало света. Огромной, пылающей глыбой был сам дракон: он освещал пространство вокруг себя. В моей маленькой комнатке горела лампа и у подножья лестницы одинокий факел, вот и все. Большая часть пещеры утопала в темноте, и это было жутковато. Казалось, за границей света в темноте двигается что-то, не уступавшее в размерах самому дракону. И, в отличие от спокойно дремавшего Смауга, очень злое конкретно на меня.

Я внутренне металась от желания взять факел и пойти проверить, что там… Вместе с тем мне было страшно, и хотелось плюнуть и сбежать в свою комнатку, где не было зловещих теней. А то и вовсе залезть дракону под крыло.

 — Как странно, мало, кто может бояться в этом месте чего-то больше, чем меня, — Смауг поднял голову и посмотрел туда же, куда и я. И у меня было полное ощущение, что золотые глаза дракона видят не темноту, а нечто другое. — Успокойся уже, отродье человеческого рода, в этой горе нет ничего более опасного, чем я. От тебя несет страхом, женщина, убирайся в свой угол, ты мешаешь.

Презрительный взгляд ящера ожег меня не хуже плети. Я не была гордячкой, не была слишком обидчивой. В словах дракона ничего такого не было, но мне стало больно и плохо. Чтобы скрыть это, я поспешила к себе, думая о том, чтобы мне повезло уснуть в широком, но низковатом для меня кресле.

У меня была вода в золотом, украшенном рубинами, кувшине — дракон позволил набрать ее. Оказывается, в одном из углов сокровищницы был фонтан, и представьте себе, тоже золотой. Гномы, похоже, делали из золота все. И несколько кубков из личной коллекции короля — нужно говорить, что они были прекрасны, а их стоимость трудно вообразить. Зато, при всем богатстве, у меня не было даже краюхи хлеба. Иронично, находясь в шаге от невиданного скопления золота и драгоценностей, умереть с голода.

Сколько я продержусь на воде и силе воли, прежде чем придет конец? Даже думать об этом не хочу, это слишком ужасно.

Смаугу, судя по всему, пища и вовсе не нужна. Чего не скажешь обо мне, человеке.

В тот вечер я позволила себе обронить пару слезинок… Поверили? Нет, я ревела, как обиженный на весь мир ребенок, спрятавшись под плащом и закусив кулак, чтобы дракон не услышал. Будущее казалось мне совсем безнадежным, и надежды для себя я не видела. Как и выхода из незавидного положения, в котором оказалась. Покидать сокровищницу мне не позволено, так что если еда где-то сохранилась в кладовых Эребора, то мне до нее не добраться. Я еще не дошла до той степени отчаянья, чтобы просить Смауга. От одной мысли об этом, у меня волосы на голове дыбом становились.

Его я боялась пока что больше голодной смерти. Но надолго ли?

Риторический вопрос, ведь я всегда буду его бояться больше всего остального. В своей тогдашней наивности я не предполагала, что дракон не единственное чудовище. И мир за стенами Эребора враждебен и опасен.

Если бы мне тогда сказали, что я буду в некоторой степени скучать по этому времени, то реакция была бы очень предсказуемой. Я бы вытерла слезы, сопли и врезала вруну и идиоту в глаз от души. И одним глазом не ограничилась.

Осмысливая пережитое, с недовольством заключаю, что жизнь бок о бок с драконом, а потом дальнейшие события, ожесточили меня. Я ведь, конечно, не была совсем уж безобидной ромашкой при необходимости всегда могла постоять за себя, но делала это словами. Никогда не кидалась первая в драку и терпеть не могла насилие. Но до изменений в моем характере дойдем позже.

Первое утро в новом мире было не самым приятным. И проснулась я не от звона будильника, как привыкла, а от того, что у меня затекли руки, плечи, шея. Но разбудил меня окончательно звон монет. Кое-как выбравшись из кресла, я подобралась к окну, чтобы наблюдать, как счастливый, в отличие от меня, дракон купается в золоте. Я может и залюбовалась бы картиной: дракон рассекает золото, как волны моря, если бы не была зла и несчастна.