I’ll never tell (гет)

Хочу сразу предупредить, в этой главе временные рамки перепутана специально, а не потому, что у автора плохая память. И присутствуют некоторые моменты канона, которые было просто невозможно ничем заменить, ибо именно в этом и есть Амбридж. Приятного чтения:)

Ваша Ночная Тень

* * *

Год начался довольно предсказуемо — со стычки с Малфоем в узком проходе вагона старост. Брошенная вскользь фраза:

— Гриффиндор, видимо, вконец выродился, если старостой назначили такое ничтожество, как Уизел, — пренебрежительная улыбка не сходила с его губ, пока холодные глаза оглядывали стремительно покрасневшего Рона.

— Да ты... ты... — красноречие в очередной раз подвело представителя славной семьи Уизли, и Гермиона, не задумываясь, бросилась на его защиту:

— Забавно, что тебя так интересует наше назначение.

— Я не интересовался твоим мнением, грязнокровка.

Гермиона поморщилась, но затем насмешливо улыбнулась:

— Обычно, люди взрослеют, Малфой, в отношении тебя я подобного сказать не могу. Твое развитие так и осталось на уровне первого курса, — она наклонилась к нему ближе и доверительно закончила: — Скажи, это следствие вашей чистокровности, да?

Щеки Малфоя стремительно покрывались безобразными пятнами от гнева, клокотавшего в груди. Серые глаза метали молнии, а пальцы с хрустом сжимались в кулаки.

— Ты еще ответишь за это, Грейнджер.

— Не забудь о своем обещании, Малфой, — бросила она ему в спину.

— Вот зачем, зачем ты меня удержала? — набросился на нее Рон, едва Малфой и его прихлебатели скрылись в купе.

— Тише, — одернула Гермиона, — успеете еще выяснить отношения — целый год впереди.

Рон что-то недовольно заворчал, но, смирившись, зашагал к купе, занятому гриффиндорцами.

Школа встретила их привычным уютом. Высокий потолок был усеян сотнями звезд, и казалось, что за время отсутствия созвездия стали еще ярче, еще ближе. Горящие свечи плавали в темном небе, заливая ярким светом гомонящую толпу школьников, рассаживающуюся за факультетскими столами. Все как всегда и в то же время совсем не так. Дамокловым мечом зависли слова Гарри, сказанные сразу после возращения с телом Седрика. За преподавательским столом восседала непонятная личность в розовой мантии с рюшами. И лучезарная улыбка профессора Дамблдора уже не могла вселить той уверенности, которую давала все эти годы.

— Кто это сидит возле Спраут? — тихий шепот Невилла оторвал Гермиону от пристального изучения нового члена преподавательского коллектива.

— Без понятия.

— Она мне не нравится, — решительно пробубнил Рон, окидывая пристальным взглядом сладко улыбающуюся волшебницу. — На жабу похожа.

Сидящая рядом Джинни фыркнула, постаравшись замаскировать рвущийся наружу смех под кашель. Кашель оказался столь массовым явлением, что возникала невольная мысль: а не подавился ли стол Гриффиндора полным составом? Даже проходившая мимо профессор МакГонагалл, сопровождающая первокурсников к преподавательскому столу, была вынуждена сделать замечание своим «питомцам».

Противное покашливание, прервавшее речь директора, приковало внимание всего зала к поднявшейся профессорше. Гермиона невольно хмыкнула — даже у нее, всегда с уважением относившейся к преподавателям, к этой... личности не было ничего, кроме откровенного отвращения. А стоило профессору Амбридж открыть рот и начать вещать о бесспорно важном участии Министерства в делах магической Англии, в образовании будущих детей, как у нее не осталось ни малейших сомнений, для чего необходим был весь этот фарс.

— Ты поняла что-нибудь? — прошептал на ухо Гарри.

— Конечно, — чуть раздраженно отозвалась она.

Рон внимательно взглянул на нее и пододвинулся ближе, чтобы не упустить ни слова из объяснений.

— Если вкратце, — тем временем продолжила Гермиона, — Министерство утвердило в Хогвартсе своего наблюдателя.

— Кого? — не поняла Джинни, прислушивающаяся к ним.

— Доверенное лицо, если можно так сказать. Теперь все, что будет происходить в школе, станет сразу же известно Фаджу.

— А ведь я ее уже встречал, — неожиданно произнес Гарри, поправляя очки, и вновь взглянул на новую преподавательницу. — Она была на моем слушании, да еще и попыталась приложить максимум усилий, чтобы меня обвинить. И если бы не зашита профессора Дамблдора — быть мне уже отчисленным и со сломанной палочкой.

Поттера даже передернуло от осознания того, от какой беды его спасло своевременное вмешательство директора. Рон успокаивающе сжал его плечо, а Гермиона тихонько прошептала: «Все закончилось хорошо, Гарри».

Он улыбнулся, и в глазах вновь мелькнул веселый огонек. Гермиона вздохнула: прошлый год выдался для всех сложным, но для Гарри он был сложнее вдвойне. Сначала травля из-за участия в Турнире, ссора с Роном, опасения, боль в шраме, и как финал — смерть Седрика. Беспокойные, больные глаза лучшего друга — вот что встретило ее, когда она ворвалась в Больничной крыло. Наверное, тогда в очередной раз она пообещала себе никогда не бросать Гарри, не предавать и постараться уберечь его по мере своих возможностей.

Когда с официальной частью было покончено, профессор Дамблдор хлопнул в ладоши — начался праздничный пир. Гомон толпы, быстро забывшей и о Седрике, и о возвращении Того-Кого-Нельзя-Называть, разнесся по залу. Здесь были дети, и с детской непосредственностью они считали, что война их не затронет, не коснется морозным дыханием, обойдет стороной. Это кто-то будет умирать под заклинаниями, корчиться от боли под смех палачей, и это над чьими-то домами вспыхнет смертный знак. Детская, наивная вера, которая редко оправдывала себя.

— Первокурсники Гриффиндора! Первокурсники, все сюда! — громко звала Гермиона, пытаясь что-то доказать Рону в полголоса: — Ты староста, не забыл еще?

— Да они что, дороги, что ли, не найдут? — вяло отбивался Рон. Гарри посмеялся над мучениями друга и, легко избежав увесистого пинка со стороны последнего, скрылся в толпе.

Когда вокруг них собралась группка клюющих носом детей, Гермиона откашлялась и заговорила:

— Меня зовут Гермиона Грейнджер, а это — Рон Уизли. Мы старосты Гриффиндора. И если у вас вдруг возникнут какие-нибудь сложности, без сомнений обращайтесь к нам, — она оглянулась на прикорнувшего за столом Рона и тут же исправилась: — Обращайтесь ко мне. А теперь я покажу вам, как пройти в гостиную Гриффиндора. Рон?

— Да, — тут же откликнулся тот, стремительно принимая вертикальное положение. — Уже в гостиную? Строимся, малышня, — скомандовал он первокурсникам, взирая на них со своего весьма немаленького роста.

— Рон, — укоризненно прошипела она.

— Все, понял, больше не буду, — открыто улыбнулся тот и принялся проталкиваться к выходу. — Не отстаем, первокурсники, — его голос разносился за спешащими за ним детьми, — кто отстанет — будет самостоятельно искать дорогу к факультетской гостиной.

— Это он шутит, — тут же успокоила Гермиона. — Никто не потеряется, если не будет зевать и глазеть по сторонам.

Так, сопровождаемые старостами гриффиндорские новички добрались до факультетской башни.

— Запомните: вход в нашу гостиную охраняет Полная дама, и только назвав пароль вы сможете попасть внутрь.

Сразу же после пароля портрет распахнулся, впуская переговаривающихся детей в гостиную, где их встретили бурными аплодисментами собравшиеся студенты факультета храброго Годрика.

— Поздравляем! Поздравляем! — скандировали они, а Гермиона только улыбалась, смотря в радостно-ошарашенные лица детей. Все же задумка сработала так, как и ожидалось, даже еще лучше.

И уже перед самым отбоем, когда младшекурсников разогнали по спальням, сидя на диване рядом с Невиллом, Гермиона сказала:

— Это было великолепно, вы с Джинни здорово постарались.

— Ты оказалась права, — вернул он улыбку. — Именно этого единения, обычно, никогда и не хватало для новичков. Понимания, что отныне за ними стоят, кроме родителей и семьи, еще и однокурсники, те, кого объединил вердикт Шляпы.

Гермиона устало откинула голову на спинку дивана и прикрыла глаза. Как староста, она должна была призвать к порядку разошедшихся студентов, но что-то, видимо, изменилось в ее восприятии, и она осталась сидеть.

— Эй, Гермиона, — вырвал из полудремы голос Рона, — иди спать, все уже собираются расходиться.

— Ч-что? — она сначала не поняла, где находится, перед глазами еще мелькали мрачные комнаты особняка Блэков, а где-то в их глубине терялась фигура Сириуса. — Спать? Да. Уже поздно. Не засиживайтесь, завтра на занятия.

Она сонно улыбнулась друзьям, Джинни, перешептывающейся о чем-то с Дином, и направилась к себе. Спальня была погружена в темноту. Ее соседки еще были внизу, поэтому Гермиона беспрепятственно приняла ванну, не подгоняемая ничьими нетерпеливыми возгласами. Долго расчесывала волосы, вспоминая события прошедшей ночи, и отчаянно жалела, что не решилась на подобное раньше.

Переодевшись в пижаму и забравшись под одеяло, она некоторое время неподвижно лежала, пытаясь вспомнить прикосновения губ Сириуса, но воспоминания неумолимо ускользали, увлекали за собой в тишину сна.

* * *

Для Сириуса отъезд гостей ознаменовался тишиной. Оглушительной тишиной, давившей на уши и побуждавшей свернуться на кровати, как в детстве, и с силой заткнуть уши, чтобы почувствовать шум пульсирующей в венах крови, единственно способной перекрыть это страшное чувство — одиночество.

Но Блэк не сделал ни того, ни другого, что настойчиво советовал ему разум. Потянувшаяся за огневиски рука была отдернута, и он вместо того, чтобы закрыться в своей комнате, спустился в сад к гиппогрифу. Как бы там ни было, но других собеседников, кроме этой магической твари, у него больше не было.

Гиппогриф поднялся при его приближении, ответил на поклон и внимательно уставился на остановившегося перед ним Сириуса.

— Тебе впору уже обижаться на меня, — проговорил он, прислоняясь к теплому боку зверя. — Я прихожу только тогда, когда уже больше идти не к кому.

Гиппогриф издал понимающее курлыканье и, кажется, даже попытался обогреть замершего рядом Блэка. А тот только сильнее сжал виски пальцами, стараясь унять нарастающую головную боль.

— Вот скажи, что мне стоит сейчас взять и позвать Кикимера, потребовать у него болеутоляющее? Вроде бы ничего, он ведь должен мне верно служить, да? — гиппогриф молчал, только его бок мерно вздымался от дыхания. — А я вот, никогда не боявшийся умереть, думаю о том, что он может просто взять и меня отравить. Смешно? Эльфы ведь не могут ослушаться приказа хозяина, умышленно причинить хозяину вред и вообще использовать что угодно, что может негативно отразиться на хозяине. Я помню об этом. Но вот только для Кикимера я не хозяин в полном смысле этого слова. И, наверное, он охотней выполнит приказ матери, чем мой.

Круглый глаз гиппогрифа внимательно изучал сидевшего рядом Блэка. Во всем его облике зверь чувствовал надломленность, оставленную давно. Однако стоило признать, что излом стал гораздо меньше, чем был до этого, словно появился еще один якорь, державший его в этом мире.

— Знаешь, мне надоело до чертиков сидеть здесь, но есть ведь приказ директора, — гиппогриф переступил с ноги на ногу и едва слышно фыркнул. — Молли думает, что меня здесь держит только слово, данное Дамблдору.

Блэк уселся на ступеньки, гиппогриф переместился к нему поближе, подставляя шею под теплые пальцы, ерошащие перья.

— Главное, из-за чего я не сбегу отсюда, — это ты и Гарри. Вам обоим нужно место, где вы будете ощущать себя в безопасности. И если для тебя лучшим выходом стал бы Запретный лес, то для Гарри... — Блэк замолчал, устремив взгляд на по-осеннему светлое небо. — Я не знаю, что будет лучшим для Гарри, понимаешь? Я, его крестный, не имею ни малейшего понятия, что он любит, о чем мечтает, к чему стремится. Я подарил ему метлу на третьем курсе, но до последнего сомневался в правильности выбранного подарка. И, наверное, не будь я на той игре, не увидь, что случилось с его Нимбусом, так бы и не решился купить ее. Я не знал моего крестника тогда, да и теперь Гарри лишь чуть-чуть приоткрылся мне.

Из кармана была извлечена пачка сигарет. Блэк молчал, пока прикуривал и делал первую затяжку, а потом заговорил снова, выплескивая наболевшее:

— Они думают, — презрительная гримаса проскользнула на его лице, — что Гарри для меня, в первую очередь, сын Джеймса. Ха! Как бы не так. Молли считает, что я вижу в нем погибшего друга и хочу, чтобы Гарри соответствовал своему отцу. Что я не способен увидеть за внешним сходством истинную натуру крестника... Но ведь Гарри мало похож на Сохатого, если честно. В нем гораздо больше от Лили: ее доброта, честность, упорность, справедливость. От Джеймса в нем только невероятная везучесть. Понимаешь, Клювокрыл?

Блэк обернулся к притихшему зверю, а потом махнул рукой, словно отметая все сказанное.

— Видишь, до чего доводит отсутствие общения? Будешь рад поговорить и со стеной, лишь бы услышать человеческий голос, пусть даже и свой собственный. Пойду я, Клювокрыл.

Зверь мотнул головой и, величаво поднявшись, неспешно потрусил в дальнюю часть сада, где устроил себе гнездо. Определенно, стоило поблагодарить тех Блэков, что не поскупились на оборудования сада и расширение внутреннего двора.

Путь Сириуса пролегал сквозь анфиладу пустых комнат. Когда-то они были полны безделушек и вычурной мебели, сейчас же лишь эхо шагов гулко отдавалось в просторных помещениях. Заглянул на опустевшую кухню, где еще утром хлопотала Молли: на столе остался заботливо приготовленный обед, так и манящий его отведать. Но он прошел мимо, поднялся по лестнице, скользя ладонью по перилам, свернул на второй этаж, вместо того, чтобы направиться к себе в комнату. Миновал темный коридор и зачем-то свернул к гостиной. Под косыми лучами солнца, падающими из широких окон, золотые нити сверкали огнем на гобелене. Сириус приблизился к изъеденному докси полотну. Знакомые с детства имена: Цедрелла, Лира, Арктурус, Мариус, Финеас, Цигнус, Кассиопея... Сколько их всех, не перечесть. Настоящий звездный атлас в истории одной семьи. Грустная улыбка скользнула по его губам: вспомнились бесчисленные вечера, проведенные за зубрежкой родословной.

— Видишь, мама, — пробормотал он, скользя пальцами по вышитому золотой вязью имени Вальбурги, — даже спустя годы я помню все, чему учили, даже Азкабан не смог выбить из меня твое воспитание.

Острый укол заставил его отдернуть руку — из глубокого пореза выступила кровь. Подняв глаза на гобелен, Сириус усмехнулся:

— Даже после смерти ты все так же ненавидишь меня, — буквы засияли еще ярче, контрастируя с мелкими алыми капельками крови, дрожащими на тонких нитях.

Залечив взмахом палочки порез, Сириус решительно развернулся и покинул негостеприимную комнату. Сколько он себя помнил, Вальбурга вечно была недовольна своим наследником, всегда находила, к чему придраться, из-за чего сделать замечание. И действительно надо было совершить что-то из ряда вон выходящее, чтобы с уст матери сорвалась скупая похвала. Со временем ему все безразличнее становилось мнение той, благодаря кому он увидел свет. Так и пошло: что бы он ни делал, что бы ни предпринимал, немногочисленные письма из дома начинались и заканчивались всегда одинаково: «Ты нас с отцом сильно разочаровал».

Отогнав неприятные воспоминания, Сириус зашагал дальше. Двери библиотеки распахнулись перед ним, словно дом подспудно чувствовал желание хозяина и стремился ему угодить. Замерев на мгновение, Блэк с удивлением обвел взглядом помещение: спустя годы запустения библиотека вновь была обжитым местом. Во всем ощущалось незримое присутствие Гермионы: в забытом на кресле пледе, в стопке книг на столе, в чуть-чуть приоткрытом окне и порыве ветра, шевелящем занавески.

«Можно, я буду писать тебе?» — в памяти прозвучал голос Гермионы, и Сириус даже обернулся, чтобы убедиться не стоит ли она у него за спиной, настолько явно он услышал адресованные ему слова.

— Напиши, обязательно напиши мне, Гермиона, — ответил он голосу, звенящему в голове, и сделал шаг назад, закрывая двери комнаты.

Что бы не произошло, какие бы изменения не случились в его жизни, но библиотека теперь навсегда будет ассоциироваться у него с любознательной Гермионой Грейнджер, выбирающей общество книг, неспособных сознательно причинить боль.

* * *

Учеба в Хогвартсе началась тоже вполне предсказуемо. Перепуганные первокурсники, с опаской взирающие на движущиеся лестницы; стопки расписаний, которые необходимо было раздать; первое собрание старост, на котором присутствовали они с Роном, и первые возложенные на них дежурства. Круговерть школьной жизни поглотила ее с головой, а ведь это был далеко не конец недели, которого все ждали с интересом, ведь именно на пятницу была назначена первая пара с профессором Амбридж. Гермионе мысленно приходилось отвешивать себе пинков, чтобы не сорвалось с губ полное сарказма прозвище «Жаба». Всю неделю она присматривалась к новой преподавательнице, старательно одергивала друзей от опрометчивых высказываний, а внутренне морщилась от одного вида розовой мантии, мелькающей вдали коридора.

И вот настала пятница, громкий гомон пятикурсников приближался к кабинету по Защите от Темных Искусств. Любопытные студенты в полголоса обсуждали, чего можно было ждать от новой профессорши. Кто-то приводил в пример слухи о ее уроке у третьекурсников, кто-то опровергал их, говоря, что быть такого не может, чтобы она всем сказала убрать волшебные палочки. В общем, мнения разделились.

Ровно в девять двери распахнулись, впуская студентов внутрь. Гермиону, успевшую рассмотреть убранство кабинета, даже передернуло от вида мерзких котят, скачущих по блюдцам, вывешенным на стенке у преподавательского стола. Обилие кружевных салфеток, рюшей и оборок никоим образом не давало понять, что данное помещение — это, прежде всего, кабинет по ЗоТИ, а не будуар престарелой кокетки.

— Здравствуйте! — произнесла профессор Амбридж, когда все расселись.

Нестройный хор голосов был ей ответом, отчего маленькие брови сошлись над переносицей.

— Нет, так не пойдет! — она даже встала из-за стола, отчего котята на блюдцах заскакали еще быстрее. — Вы должны ответить: «Здравствуйте, профессор Амбридж», ясно? Еще раз, пожалуйста. Здравствуйте, учащиеся!

— Здравствуйте, профессор Амбридж! — единогласно отозвался класс.

— О, просто замечательно, — умилилась та.

На взгляд Гермионы ничего замечательного в данном факте не было, и кроме раздражения от приторной сладости голоса профессорши не вызывало.

— Видите, это совсем не трудно. Теперь же приступим к уроку. Волшебные палочки убрать, на столах оставить перо, чернильницу, пергамент и учебник, рекомендованный нашим Министерством, будьте добры.

Удивленные шепотки прокатились по классу, как шум волн, разбивающийся о песчаный пляж. Гермиона с недоумением воззрилась на преподавательницу, но все же послушно убрала палочку обратно в сумку, гадая, чем мог быть вызван столь странный приказ. Не собралась же она учить их теоретической защите?

Тем временем на классной доске уже появилась жирная надпись «Защита от Темных Искусств», а ниже нее приводились цели курса. Вот тут-то, при чтении целей, глаза у Гермионы округлились от удивления в первый раз. Слова Амбридж о фрагментарности излагаемого материала и отрывочных знаниях, о бесконечной череде учителей, не способных нормально преподавать предмет будущим волшебникам и не следующим четко прописанным рекомендациям Министерства, все это было досадным фоном для поистине ужасающего момента — отныне, как Гермиона и предполагала, вся система обучения будет подвергаться жесткому контролю со стороны Фаджа и министерских чиновников.

А Амбридж уже в очередной раз воззвала к классу и, не дождавшись требуемой реакции, повторила приторным голосом:

— Попрошу еще разочек. Если я задаю вопрос, то ответ я желаю получить в следующей форме: «Да, профессор, Амбридж» или же «Нет, профессор, Амбридж». У всех ли есть экземпляры «Теории защитной магии» Уилберта Слинкхарда?

— Да, профессор Амбридж.

— Отлично, — улыбнулась она, усаживаясь за свой стол, — теперь откройте пятую страницу, и прочтите первую главу — «Основы для начинающих».

Класс слаженно зашелестел страницами, где-то раздавались поскрипывания перьев о пергамент — это особо усердные или же, наоборот, забывчивые старались записать по максимуму то, что вероятно будет спрашиваться на первом же опросе.

Гермиона Грейнджер к учебнику даже не притронулась: она сидела, выпрямившись, сжав губы в тонкую линию, вскинутая рука должна была привлечь внимание профессора, но Амбридж старательно избегала смотреть в ее сторону. Прищуренные глаза с головой выдавали отношение Гермионы и к уроку в общем, и к манере преподавания в частности.

Поймав недоуменный взгляд Гарри, она решительно мотнула головой и вновь уставилась на Амбридж, сверля ее взглядом. Гермионе уже и самой становилось любопытным, до какой степени та будет игнорировать ее. Вскоре уже не только один Гарри не сводил внимания с вытянутой руки Гермионы, большая часть класса с радостью бросила читать нуднейший учебник и сосредоточила свое внимание на том, что определенно будет более зрелищным. На памяти гриффиндорцев это было первое такое отношение Грейнджер к уроку.

Амбридж, осознав тщетность своих попыток сделать вид, что ничего не происходит, все же обратила свое внимание на Гермиону.

— У вас появился какой-нибудь вопрос по главе, милая моя? — и все это было задано таким тоном, словно она только что заметила поднятую руку.

— Вопрос, но не по поводу главы, — ответила Гермиона.

— Очень хорошо, но сейчас мы читаем, — подчеркнула профессор. — Все вопросы не по уроку, прошу, задавайте после занятия.

— Мне неясны цели нашего курса, — словно не слыша, проговорила Гермиона.

Выражение лица Амбридж заметно утратило в дружелюбности, а маленькие глазки с раздражением уставились на виновницу.

— Ваше имя, будьте добры.

— Гермиона Грейнджер.

— Видите ли, мисс Грейнджер, мне казалось, что я довольно ясно обрисовала цели нашего курса. Особенно если прочесть их внимательно.

— Я умею читать, спасибо, — упрямо продолжила Гермиона. — Но в перечне ваших целей нет ни слова об использовании защитных заклинаний.

Профессор выдавила маленький смешок, должный знаменовать все то, что она думает по поводу смехотворного замечания выскочки.

— Что-то я не могу представить, мисс Грейнджер, в каких именно ситуациях вы собираетесь применять защитные заклинания. Или же вы считаете, что кто-то может напасть на вас прямо посреди урока?

— Бред, — едва слышно прокомментировал сидящий рядом Гарри и тоже решительно вскинул руку.

— Профессор Амбридж, но разве суть защиты от Темных Искусств не в том, чтобы научить нас защищаться?

— Вы кто у нас, мисс Грейнджер, эксперт Министерства по вопросам образования? Нет? Тогда этот вопрос находится вне вашей компетенции. Сядьте, пожалуйста, и вернитесь к чтению.

Гермиона с трудом подавила поднимающуюся из глубины души злость. Настолько ярких чувств она не испытывала ни к кому, даже белобрысый Хорек и тот вызывал у нее скорее брезгливое чувство недовольства, чем столь поглощающую ярость. Хотелось вцепиться мерзкой жабе в глотку и душить ее, душить, пока маленькие глазки не вылезут из орбит, рот не приоткроется в безмолвном крике, а короткие пальцы не дернутся в последней конвульсии...

Гермиона испугалась мелькнувших мыслей, с силой сжала пальцы так, что ногти впились в тонкую кожицу ладоней, раня до крови. Прикушенная губа и полуприкрытые глаза — она изо всех сил пыталась подавить рвущуюся наружу злость.

«Вдох-выдох, вот так, спокойнее», — увещевала она себя, чувствуя, как сердцебиение медленно приходит в норму.

А в классе между тем обстановка все сильнее накалялась. Спор Гарри с Амбридж не мог закончиться для последнего ничем хорошим. Она попыталась незаметно сжать его руку, но Гарри только отмахнулся, вперив в Жабу злой взгляд:

— Значит, по-вашему, Седрик Диггори умер сам, никто его не убивал?

В классе мигом наступила звенящая тишина, прерванная лишь судорожным вдохом особо впечатлительных. Для большинства подробности смерти Седрика были неизвестны, и сейчас они замерли с жадным любопытством, надеясь услышать правду из уст того, кто был очевидцем произошедшего. На лице Амбридж уже не было и следа снисходительной улыбки, с которой она общалась с неразумными детьми.

— Смерть Седрика Диггори была следствием несчастного случая, — холодно отрезала она.

— Это было убийство, — возразил Гарри. — Его убил Волдеморт, и вы об этом знаете!

Класс пораженно ахнул, лицо Амбридж еще сильнее помрачнела, а затем поманила Гарри к себе, что-то нашкрябала пером на розововатом пергаменте и выпроводила его к декану.

Гермиона огорченно вздохнула. В случившемся с Гарри была и ее доля вины: если бы она смогла удержаться и не начала спорить с профессором Амбридж, возможно бы удалось обойти сложившуюся ситуацию.

Урок горе-преподавательница заканчивала скомкано. Задала писать обширнейшую работу о вреде прямого применения заклинаний и не забыла добавить, что единственная их надежда, — это Министерство, которое всегда придет на помощь законопослушным волшебникам. Подобное заявление не только Гермиона воспринял скептически, большинство лишь хмыкнули на столь хвастливое высказывание. Прозвеневший звонок стал райской мелодией, и едва прозвучало слаженное «до свидания, профессор Амбридж», как все дружно рванули к дверям.

Столь провального урока Защиты на памяти пятикурсников не бывало никогда. Все их преподаватели отличались чудачествами, чего только стоило заикание Квиррелла или же нарциссизм Локхарта. Но наиболее полные знания они смогли вынести с курсов Люпина и, как ни удивительно, лже-Грюма. Вот кто действительно знал, умел и любил применять Темные Искусства, не гнушаясь их отрабатывать на беззащитных детях... в пределах разумного, конечно же.

* * *

Несмотря на тепло все еще царящее днем, с уходом солнца стремительно холодало. Особенно свежо становилось ночью, когда в незакрытые по забывчивости окна гостиной залетал осенний, с легкой горечью только начавшей опадать листвы ветер. Красные бархатные шторы, раздувались под его порывами, заставляли ежиться, но никто не спешил захлопнуть высокие створки.

Гермиона, с ногами забравшись в любимое кресло, сидела у разожженного камина и что-то сосредоточенно дописывала в лежащий на коленях листок, изредка вскидывая взгляд на пляшущие язычки пламени. Бывало, она по несколько минут всматривалась в его глубины, забывая и о письме, и об окружающем мире, чему-то задумчиво улыбалась, чуть покручивая в пальцах перо.

Ровные строчки легко ложились на бумагу, покрывая собой большую часть листа. В самом конце она нахмурилась, не зная, как закончить письмо. Столько вариантов крутилось в голове и ни одного поистине правильного. Откинувшись на спинку кресла, Гермиона прикрыла глаза: вот бы все было так же просто, как написать в конце — твоя Гермиона...