I’ll never tell (гет)

Дни на площади Гриммо были до ужаса однообразными. Ранний завтрак, уборка, если миссис Уизли решит разобраться с очередным пережитком рода Блэк, обед и свободное время до ужина, которое каждый может провести на свое усмотрение. Иногда же бывали исключения, когда являлся кто-то из Ордена, тогда все присутствующие собирались на кухне, накладывая бесчисленное количество чар против подслушивания на дверь. В этом случае даже удлинители ушей близнецов были бесполезны. Но были и дни, когда жизнь просто замирала, и все расползались по своим углам.

Наверное, сегодня был именно такой день. С самого утра миссис Уизли не предпринимала никаких усилий, чтобы нагрузить их уборкой, а напротив, вкусно накормив, отправила выполнять домашнее задание. Рон сразу же скривился, словно ему сообщили, что Пушки Педдл в этом году не то что не выйдут в финал, но даже отборочные в лигу не пройдут. Он, бормоча что-то себе под нос, поплелся на второй этаж. Следом за ним ушел и Гарри, лихорадочно вспоминающий, куда задевал недописанную работу по зельям... и брал ли он ее вообще? От предположения, что придется все писать заново, Гарри был готов тоскливо взвыть, не хуже Люпина.

Гермиона восприняла такое положение вещей как нечто собой разумеющееся и, захватив из комнаты аккуратную стопку пергаментов и готовое эссе по ЗОТИ, отправилась вносить двадцать пятую поправку в уже и так идеальную работу. Найденные накануне книги, как она надеялась, помогли бы ей более полно раскрыть тему. Стоило признать, что библиотека Хогвартса по сравнению с библиотекой Блэков значительно уступала последней во всем, что касалось Темных искусств. А ведь это Гермиона даже не добралась до остальных стеллажей, только краешком глаза взглянула на мудрость, кропотливо собираемую столетиями.

Разложив писчие принадлежности на столе, она прошлась вдоль ровных рядов книг, выбирая нужные. Вскоре внушительная стопка мешала нормальному обзору и ощутимо подрагивала в руках. Водрузив опасно накренившуюся башню из книг на краешек стола, Гермиона подошла к окну. Погода приятно радовала: на чистом голубом небе не было ни единого облачка, а легкий ветерок чуть трепал ветви деревьев. Не удержавшись, Гермиона распахнула тяжелые створки окна, разбавляя застоявшийся пыльный воздух свежим ветром. Он ворвался в комнату, шаловливо разметал пергаменты, забренчал хрустальными подвесками на люстре и тряхнул портьеры, от чего Гермиона оглушительно чихнула, прикрывая нос ладонью. Наклонившись, она принялась собирать разлетевшиеся листы пергаменты, вновь складывать их аккуратными стопками и беспричинно улыбаться. Просто так...

Часы полетели как птицы. Желтоватые страницы тихо шуршали, когда тонкие пальцы переворачивали их. Едва заметная морщинка залегла между темных бровей, а указательный палец отслеживал мысль, выраженную автором. Иногда перо быстро летало над пергаментом, выводя сложные руны и записывая к ним объяснения. Иногда же Гермиона просто замирала, задумчиво уставившись в одну точку и чуть теребя выбившуюся прядь волос.

Подтянув к себе очередной талмуд в потемневшей от времени коже, она, быстро просмотрев оглавление, открыла раздел, посвященный Непростительным. Что ее интересовало здесь? Наверное, извечное чувство, что врага надо знать в лицо, толкало на чтение этой книги. Описания, примеры и сухая статистика заставляли желудок сжиматься, а иллюстрации, демонстрирующие отдельные фрагменты последствия применения Круциатуса и Империуса, вынудили быстро захлопнуть книгу и брезгливо отодвинуть подальше. Какое-то время она просто сидела и смотрела на фолиант, иногда отводя глаза и пытаясь сконцентрироваться на чем-то другом. Брала в руки перо, дописывала или исправляла огрехи в эссе по Травологии, но взгляд словно магнитом притягивала темная книга.

— Да что же это, — чертыхнулась Гермиона, вновь подтягивая ее к себе. Пальцы замерли, не решаясь вновь открыть фрагмент записи волшебника под Империусом. Казалось, что хуже Авады может быть только Круциатус, но нет, теперь она в этом вовсе не была уверена. Что может быть хуже, чем самому причинить боль близким? Уж лучше выдержать Круцио, чем своими руками и по чужому приказу пытать родных, получая радость от того, что угодил своему мучителю...

— Странны нынче пристрастия у современной молодежи, — хрипловатый голос разорвал безмолвие библиотеки.

Гермиона мигом обернулась, наткнувшись на уставший взгляд синих глаз Блэка. Он выглядел слегка помятым, словно провел ночь в кресле или и вовсе не спал. Под глазами залегли едва заметные тени, а волосы небрежно падали на спину.

— Я...

Сириус с интересом склонил голову набок, рассматривая растерявшуюся Гермиону. Наклонившись, он перелистнул пару страниц и решительно захлопнул книгу, подняв небольшое облачко пыли. Гермиона в очередной раз оглушительно чихнула и виновато посмотрела на Блэка.

— Будь здорова, — улыбнулся тот, опираясь на столешницу. — Интересоваться подобным — вовсе не значит делать что-то плохо или неправильно, — помолчав, начал говорить Сириус. — Нельзя защититься от того, что тебе неизвестно. Главное — четко осознавать, где кончается интерес и начинается что-то гораздо более серьезное.

— Профессор Хмури, то есть Барти Крауч, — тут же исправилась Гермиона, — он на одном из уроков показывал нам действие трех Непростительных, — она перевела взгляд на окно и чуть нахмурилась. — Он говорил, что врага надо знать в лицо.

— И ты решила узнать? — улыбнулся Сириус, с интересом рассматривая ее.

— Да, я хочу знать... чтобы суметь воспрепятствовать, — отозвалась она, твердо взглянув ему в глаза. — В школьной библиотеке я не смогла найти подобной этой книге литературы, — Сириус тихо хмыкнул, — и теперь понимаю почему.

— Большинство книг, что стоят на этих полках, — он обвел широким жестом комнату, — нет ни в одной библиотеке. Мои предки знали толк в знаниях и умели их хранить... и применять.

Резко помрачнев, Сириус отвернулся и направился к окну, оперся ладонями на широкий подоконник и устремил взгляд на деревья. Гермиона задалась вопросом, не вспомнил ли он сейчас небезызвестную кузину и брата, выбравших не ту сторону...

— Знаешь, — он вновь повернулся к ней, — мне кажется, что нам не помешает хорошая прогулка. Как думаешь?

Гермиона удивленно взглянула на улыбающегося Блэка, поражаясь моментальной смене настроения, и переспросила:

— Прогулка? Но нам же нельзя...

— Гермиона, — поморщился Сириус, направляясь в ее сторону, — забудь ты хоть на минуту о вечных правилах и ограничениях, просто побудь свободной.

— Н-но... — она даже растерялась под таким натиском крестного Гарри, и беспомощно пожала плечами.

— Вот и отлично, — подмигнул ей Сириус. — Думаю, стоит отправиться прямо сейчас, пока никто ничего не заподозрил, — и, весело насвистывая незатейливую мелодию, Сириус увлек за собой растерянную Грейнджер.

— Но мне надо захватить куртку, — запротестовала она, упираясь. — Одну минуту...

— Аccio куртка, — взмахнул палочкой Сириус, чтобы спустя мгновение поймать прилетевший предмет гардероба. — Так не проще?

— А как же оставаться незаметными?

— М-м... да... Раз теперь все готово, тогда вперед.

Дорогу до кухни они преодолели в рекордные сроки: благо на пути никто не попался. Миссис Уизли, видимо, была занята своими делами, кухня пустовала, и не было слышно привычных ароматов готовящихся блюд. Они незаметно скользнули в открытый Сириусом проход и начали спускаться вниз.

— Я и не знала, что здесь есть цокольный этаж, — ее удивленный голос нарушил тишину.

— Поверь, в этом мире еще очень много вещей, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия, — засмеялся Блэк, придерживая за локоть Гермиону, чтобы та не оступилась на темной лестнице.

— А что нам делать в подвале? — все же спросила она, невольно вздрагивая, когда дыхание Сириуса задевало ее щеку.

— А что ты хочешь? — внезапно остановился он, и Гермиона от неожиданности врезалась ему в грудь.

— Н-ничего... — она отчаянно покраснела, оказавшись прижатой к теплу тела Сириуса.

Страшась и одновременно мечтая о чем-то большем, она подняла голову, надеясь, что полумрак скроет предательский румянец, а Сириус не заметит, как участилось сердцебиение. Стоя так близко к нему, она невольно задержала дыхание, боясь спугнуть момент, но Сириус уже отстранился и вновь принялся спускаться вниз, словно случившееся нисколько не тронуло его. Гермиона на мгновение почувствовала себя уязвленной, но тут же выбросила странные мысли из головы.

— Здесь мой отец хранил свои коллекционные вина, — пояснил Блэк, заметив удивленный взгляд Гермионы, брошенный на стоящие у стен полки. — Как видишь, Наземникус еще не добрался сюда, да и вообще... — оборвал сам себя и направился к дальней стене. Его ладонь легко коснулась стены, и та отодвинулась в сторону, открыв темный проем.

— Добро пожаловать на улицу Мильнт, — лукаво усмехнулся Блэк, пропуская Гермиону вперед.

* * *

Оказавшись на улице, Гермиона заозиралась по сторонам. Темные стены особняка на площади Гриммо больше не давили на нее, и она сделала глубокий вдох, наслаждаясь свежим воздухом, казавшимся необыкновенно вкусным после недель, проведенных в четырех стенах.

— Сириус... — обернулась она к Блэку, который должен был появиться сразу же за ней, но... за ее спиной никого не было. Даже темный проем прохода, и тот растворился в грубой кладке каменных стен. — Сириус?..

Негромко гавкнул огромный черный пес, сидевший за мусорным баком. Он вальяжно подошел к онемевшей от подобного Гермионе и аккуратно потянул ее за рукав куртки.

— Не может быть... — потрясенно пробормотала она, не решаясь погладить пса по голове. Да так и замерла с протянутой рукой, пока пес сам не поднырнул под девичью ладонь и ласково потерся об нее.

— Сириус... м-м... или все же Бродяга? — чувствуя себя невероятно глупо, обратилась к псу Гермиона. — Вы, наверное, предполагали нечто подобное? — пес завилял хвостом и гавкнул. — И что дальше?

Блэк, словно устав от недогадливости некоторых, вновь потянул ее за рукав в сторону просвета между домами. Спустя мгновение, Гермиона уже щурилась, оглядывая залитую солнечным светом улицу.

— Куда направимся? — поинтересовалась она у пса, вызвав недоуменный взгляд у прохожего, который еще раз оглянулся на странную девушку, беседующую с собакой.

Пес же только тихо гавкнул, выражая полное равнодушие, но Гермиона уже уперлась и принялась перечислять парки Лондона:

— Сент-Джеймс? Гайд Парк? Грин Парк? Что, нет? — она укоризненно посмотрела на пригревшегося на солнце Сириуса. — Тогда, может быть, Гринвичский парк или Риджент Парк? Что, снова нет? — теперь уже настал черед Блэка укоризненно смотреть на нее. — Значит так, я хочу в парк Виктории, — решительно заявила Гермиона, принявшись рыться в карманах в поисках мелочи, — а вам придется принять мой выбор.

Блэк с интересом наблюдал за ее действиями, даже свесил голову набок и радостно гавкнул, когда она вытянула из кармана сотню фунтов, завалявшихся там с последнего похода по магазинам в обществе матери.

Направившись мимо неторопливо идущих лондонцев в сторону оживленной улицы, Гермиона замерла у края тротуара, вытянув руку. Спустя минуту рядом с ней затормозило такси, она решительно нырнула внутрь, похлопав рядом с собой, но Блэк заупрямился и не захотел лезть в пахнущее чужими людьми узкое нутро машины.

— Ну же, Бродяга, давай сюда, — еще раз попробовала уговорить его Гермиона, и пес нехотя все же сдвинулся с места. Забравшись в такси, он устроил голову на ее коленях и зажмурил глаза. Так ездить ему еще никогда в жизни не приходилось.

— Парк Виктории*, — назвала адрес Гермиона, рассеянно почесав пса между ушами. Тот приоткрыл один глаз и внимательно уставился на нее. Мгновенно смутившись, она отдернула руку, решив не извиняться, ведь это выглядело бы по меньшей мере глупо — просить прощения у собаки...

* * *

Большой черный пес первым выпрыгнул из машины, за ним не спеша вышла Гермиона, оглядывая усыпанные гравием дорожки Вики-парка. Если на улицах города еще царило лето, то здесь, под сенью вековых деревьев, в свои права уверенно вступала осень. Желто-зеленые одинокие листья медленно слетали один за другим на еще яркую зелень лужаек. Голубое небо проглядывало сквозь бутылочную зелень крон.

— В последний раз я была здесь с родителями, — неожиданно призналась Гермиона, направляясь вглубь парка. За ней неслышной тенью последовал Бродяга. — В детстве мы часто любили гулять на природе, особенно когда у них выпадал выходной на солнечный день. В такие дни меня не могли удержать даже книги, — добавила со смешком.

Чем дальше они уходили от шумной улицы, тем тише становилось вокруг. Замирал гул тысяч машин, несущихся по широким магистралям, затихал гомон человеческой толпы, неутихающий даже ночью. Гуляющие с колясками молодые мамы с опаской косились на внушительного пса, шагающего рядом с хрупкой девушкой, но не спешили что-либо говорить.

Гермиона сама не могла точно ответить, зачем она стала рассказывать Сириусу о своем детстве. Может быть, потому, что никогда до этого ни с кем не обсуждала свою жизнь вне магического мира? Или, быть может, потому, что Бродяга был Сириусом Блэком только номинально? Ей все никак не удавалось связать воедино черного пса и крестного Гарри.

— Когда мне было четыре, мои родители впервые подарили детскую энциклопедию, чтобы я перестала задавать бесконечные вопросы. Папа всегда в шутку называл меня мисс-сто-вопросов. Именно столько я успевала задать за неполные полчаса. Тогда им показалось, что подобная мера снизит мою «почемучесть», но вышло немного не так, — Гермиона улыбнулась своим воспоминаниям. — Я стала читать все, до чего могли дотянуться руки. Знаешь, когда родители поняли, что мою любознательность надо направить в мирное русло?

Бродяга утвердительно гавкнул и наклонил голову набок.

— Я уснула за родительским «Стоматологическим вестником», а на журнальном столике перед диваном громоздились горы других выпусков и книг. Мама была в ужасе и грозилась больше никогда не подпустить меня к книгам, а вот папа, наоборот, рассмеялся и сказал, что «кто владеет информацией — тот владеет миром». Но со следующего дня меня уже отдали в кружок при школе для таких же любознательных детей. Так я и стала жить... книгами.

Она опустила взгляд на носки туфель, и некоторое время они шагали в полнейшей тишине. Гулять вот так с Бродягой было прекрасно: неспешные шаги давали возможность отрешиться от давящих проблем, тихий шорох листьев рождал чувство умиротворения и спокойствия, которое Гермиона уже давно не испытывала. В ее жизни всегда присутствовали волнения: то мальчишки куда-то ввяжутся, то главный злодей в очередной раз попытается вернуть себе тело, то Гарри опять окажется на грани жизни и смерти. Все это не давало жить жизнью обыкновенной пятнадцатилетней девчонки, интересы которой по большей части сосредоточены вокруг мальчиков и вечеринок. Гермиона тяжело вздохнула: даже если бы в ее жизнь и не пришло волшебство, вряд ли бы она смогла вести себя так же, как и большинство ее сверстниц.

Бродяга толкнул задумавшуюся Гермиону под колени, отчего она с трудом удержала равновесие.

— Эй! — она возмущенно уставилась на собаку, помахивающую хвостом. — Я ведь могла упасть...

Гермиона прищурилась: если собаки и умели ухмыляться, то сейчас определенно был именно такой момент. Глаза Бродяги горели озорным веселым блеском, превращая серьезного и большого пса в игривого щенка... внушительных размеров.

— Знаешь, я бы где-нибудь посидела, — задумчиво протянула она, оглядываясь по сторонам, но пес совершенно не был настроен сидеть или, чего уж там, чинно прогуливаться по аллеям. Он сорвался с места и скрылся из поля видимости Гермионы в течение нескольких секунд, оставив ее ошарашено смотреть ему в след.

— Б-бродяга?..

Ускорив шаг, она поспешила в ту сторону, где в последний раз мелькнул угольно-черный хвост Бродяги.

— Бродяга? — она озиралась по сторонам, внутренне опасаясь, что с псом могло что-то случиться, и прекрасно понимая, что столь огромного зверя вряд ли кто-то решится тронуть. — Вы не видели здесь большую черную собаку? — спрашивала она у прохожих, но получала в ответ лишь недоуменное пожимание плечами. — Бродяга, где ты?

Громкий лай, и тяжелая туша сбила ее с ног, уронив на зеленую лужайку. Бродяга, опираясь мощными лапами на землю возле ее головы, смешно высунул язык и поглядывал на растерявшуюся Гермиону. Его нос был теплым и влажным, когда он легонько коснулся ее щеки, и она на мгновение почувствовала, как в душе воцаряется покой.

— Больше никогда не исчезай, хорошо? — тихо прошептала она, обнимая собаку за шею и зарываясь лицом в мягкую шерсть. — Мне показалось, что я больше никогда не смогу тебя увидеть вновь. Мне стало так страшно...

Бродяга тихо гавкнул, словно соглашаясь с ней, и вновь прижался носом к ее щеке, а потом потянул за рукав куртки, вынуждая подняться. Когда Гермиона села, рядом с ней обнаружились небольшая толстая палка и радостно поскуливающий пес, старающийся ухватить себя за хвост. Зрелище было настолько уморительным, что она не выдержала и засмеялась. Пес, словно это и было его главной целью, горделиво взглянул на нее и отбежал чуть в сторону, приглашая Гермиону присоединиться к задуманной игре.

— Эй, я не хочу играть, — смеясь, запротестовала она, но Бродяга скорчил такую умильную гримасу, что рука сама собой потянулась поднять палку и, сильно размахнувшись, бросила ее насколько хватило сил.

Описав плавную дугу, палка еще не успела коснуться травы, как стремительный черный смерч подхватил ее и помчался обратно к Гермионе, прося еще разок забросить подальше. Несколько раз растянулись на несколько часов, которые пролетели для Гермионы совершенно незаметно. Лишь устроившись на скамье в тени дерева и не переставая почесывать млеющего пса по ушам, она поняла, что время неуклонно движется к вечеру.

— Так быстро пролетел день, — нарушил тишину задумчивый голос Гермионы, — а я ни разу не вспомнила ни о Гарри, ни о... — она замялась, — Роне.

Прерывисто вздохнув, Гермиона откинула голову на спинку скамьи, не заметив внимательного взгляда Бродяги. Невидящие глаза уставились в темнеющее небо, а перед внутренним взором проматывались события последних дней.

— Я никогда не думала, что Рон способен на такое, — тихо начала она. — Хотя ведь он не принял меня с самого начала, обзывал зубрилкой, — горький смешок, сорвался с губ. — А потом был Хеллоуин, и я решила, что теперь все будет иначе. Мне так хотелось верить, что даже у меня могут быть настоящие друзья! Я ведь не прошу многого, верно? Я всего лишь хочу, чтобы у меня, как у любого нормального человека, были друзья...

Сидевший до этого неподвижно, Бродяга встрепенулся и прыжком вскочил на скамью рядом с Гермионой, прижимаясь теплым боком к ее плечу, надеясь так забрать себе часть ее боли. Гермиона протянула руку и ласково погладила шелковистую шерсть пса, а потом, смотря перед собой, быстро заговорила, выплескивая все накопившееся за это время:

— Мне не привыкать слышать это слово, правда. И оно уже совсем не трогает меня, как это было на первых курсах. Я ведь уже выросла, стала большой и прекрасно понимаю, что когда человеку нельзя сделать больно физически, можно причинить боль словами. Я могу вынести многое, но... я не была готова к тому, что Рон так поступит со мной, — пес жалобно гавкнул, заметив, как по ее щеке скатилась слеза, и положил голову ей на колени. — Я ведь не железная, не бесчувственная, мне ведь тоже бывает больно, Сириус, понимаешь? — она сама не заметила, как назвала его по имени, не почувствовала, как напряглось под ее руками сильное тело пса. — Я могу простить многое... и я многое прощаю Рону, закрываю глаза на его эгоизм, лень и завистливость, накатывающую на него волнами. Я просто хочу, чтобы мы были друзьями, как четыре предыдущих года, как всю последующую жизнь. Я хочу, чтобы они с Гарри всегда были рядом со мной... Я не знаю, что я буду делать, если хотя бы один из них уйдет из моей жизни.

Тонкие пальцы сжались в кулачки, стараясь сдержать рвущуюся истерику.

— Я такая глупая, совершенно ничего не понимаю, да? Как я могу заставить другого человека быть рядом? Как могу навязывать ему свои мысли? Почему я считаю, будто знаю, что будет для Рона лучше, а что — нет. Ведь должна же присутствовать свобода выбора... Я все понимаю: и то, что он был невменяем из-за конфеты близнецов, и что говорил совсем не то, что хотел сказать, но от этого знания мне все равно больно. И, может быть, если бы он подошел ко мне и попробовал извиниться, сказал, что был не прав, что ошибся... да что угодно! Я бы простила, как прощала не раз, но он молчит, а значит, — уверен в своей правоте... Сириус, почему близкие люди способны причинять такую боль? Почему из-за тех, кто нам дорог, мы страдаем сильнее всего?

Был бы он человеком, Сириус мог бы много чего ответить на вопросы Гермионы. Сказать, что близкие люди зачастую принимают как данность то, что есть наибольшей ценностью, что не всегда могут правильно оценить всю значимость выкрикиваемых в пылу ссоры слов, что, даже осознав свою вину, не всегда хватает смелости признаться в этом кому-то еще, кроме себя. Мог бы много чего сказать, будь он человеком, и еще скажет, но сейчас он заперт в теле пса, и единственное, на что способен — это лизнуть ладонь Гермионы шершавым языком, заставив ее улыбнуться такому неумелому проявлению участия.

— Ты прав, Бродяга, все это глупости, — вздохнула она, смотря в недоуменные человеческие глаза, сохранившие свою синеву даже в собачьем облике, — стоит об этом просто забыть. Рон слишком толстокожий, чтобы понять причину моих слез... Все, — решительно хлопнула она в ладоши, поднимаясь со скамьи, — не буду больше об этом думать! Просто забуду, словно ничего и не было. А сейчас, нам ведь пора возвращаться, верно?

Пес грустно посмотрел на нее, и Гермиона могла бы поклясться, что он бы с большим удовольствием остался здесь, под сенью древних деревьев, чем под не менее древней крышей фамильного дома.

— Я знаю, — теплые пальцы ласково провели по шерсти, и Бродяга спрыгнул со скамьи, направляясь вслед за удаляющейся фигурой Гермионы.

* * *

Свежие порывы ветра доносили до него неуловимый аромат, присущий одной лишь Гермионе, и у Сириуса совершенно не было желания обгонять или убегать вперед, хотелось растянуть мгновения, проведенные вот так рядом с ней, на недели, месяцы... а может быть, и целые года.

Сириус следовал за ней, отставая на несколько шагов, но потом, резко мотнув головой, слитным прыжком догнал ее, поднырнул под расслабленную ладонь и счастливо зажмурился, когда тонкие пальцы в очередной раз мягко прикоснулись к нему, рождая в горле приглушенное ворчание.

Сегодняшний день был одним из немногих светлых пятен в его жизни после Азкабана. Даже в такой урезанной свободе он видел счастье, чувствовал, как жизнь вновь капля по капле вливается в его измученную душу. Но, чего уж таить, важнее воли, ценнее новообретенной свободы ему была она...

И уже добравшись до дома, проникнув в него через подвал и оказавшись в приглушенной, тревожащей прохладе вековых стен, вновь навалившихся неподъемным грузом на плечи, Сириус произнес то, что вертелось весь день в мыслях:

— Этот день стоил того, чтобы нарушить правила, Гермиона, — она подняла на него чуть рассеянный взгляд, и Сириус, чуть заколебавшись, добавил: — За долгие и однообразные дни, полные тишины, стоило на несколько часов вырваться из-под крыла Молли, хотя бы для того, чтобы почувствовать себя свободным.

— Свободным? — переспросила она, задумчиво склонив голову. — Да, вы абсолютно правы, это того стоило.

И на ее губах появилась улыбка, как показалось Сириусу, разогнавшая таящиеся по углам тени. Гермиона легко коснулась его руки, привлекая к себе внимание задумавшегося Блэка:

— Спасибо вам... за все.

И это «все» сказало ему гораздо больше, чем мог понять посторонний человек, больше, чем посмела сказать сама Гермиона. Оно согрело его ласковым теплом, светящимся в глазах стоящей перед ним девушки, поманило пока еще неясной надеждой и затаилось в глубине души ярким лучиком веры.

____________________________

*Для тех, кто захочет посмотреть на замечательный парк:

http://www.pichome.ru/image/wl