Четвёртая сторона треугольника (гет)

"Воды сомкнулись... и завертело, закружило в стремнинах весь Внешний мир. Тонули люди, животные, растения; деревья вырывало с корнем, и даже горы стонали, захлёбываясь в набегающих грязных волнах. Рыбы и морские твари, которым, казалось бы, нипочём любые бури, пропускали сквозь жабры отраву и всплывали на поверхность мелким и крупным сором. Вода вберёт в себя всю грязь, все грехи молодой планеты, очистит её и оставит, отхлынув, лишь жалкую, крохотную в масштабах гибнущего мира посудину. Там жмутся друг к другу сотни людей, мечутся в клетках животные, кричат птицы, тоскуя по воздуху и солнцу. А снаружи лишь дождь, и небо слилось с землёй в единую прозрачную толщу. За что рассердился Создатель? Почему так случилось, что самые любимые его дети вызвали его гнев и заставили в буквальном смысле слова смыть их с лица земли? Грех даже задаваться таким вопросом, считали те, кто остались в живых. Они молчали, плыли на крохотном островке надежды в неизвестность и выживали. Жизнь — их последний дар, и страшно было лишний раз даже вздохнуть, даже выдать неосторожным взглядом сомнение или вопрос, чтобы своим безрассудством не отвергнуть его.

"Почему мы? За что их? " — зрели в их головах неудержимые вопросы.

Предвидь эти люди события, которые произойдут через тысячи лет, они и сами дали бы ответ: молодое человечество наказывалось не за грехи прошлого — какие грехи могут быть у тщеславных, но наивных детей! — а за грехи своих будущих поколений. Великое наводнение было расплатой за крестовые походы, прятавшие за огненными речами жажду наживы, и за сотни бизнесменов, вешавшихся в идеально прибранных номерах отелей. За разорванные юбки молодых матерей и за кнопки на пультах управления ядерным оружием. За две мировые войны и за души, заложенные в столичных казино. Спасённые вовсе не были избранными — нет, они были наказаны иначе. Их потомкам предстояло сохранить в памяти нынешнюю бурю и вспомнить о ней накануне настоящего конца, когда терпение высших сил истощится.

Кто-то мог упомянуть о демонах и ангелах — а где они? Куда спрятались, пережидая потоп, и почему отвернулись от Внешнего мира? Они не знали о катастрофе ровным счётом ничего, будучи запертыми в недавно созданных Анжелии и Даймонесе. Новые миры настолько их захватили, что "надзиратели" и думать забыли о своих подопечных. Вспомнят и они, конечно. Несколько тысяч лет для них пролетят немного быстрей, и когда они спохватятся, будет уже поздно. Очеловечившиеся демоны выпустят внешнемировские пороки из-под контроля и предадутся им сами, размякнув при этом и впустив в себя сероватые, с обжигающим привкусом Света, сомнения. Ангелов во Внешнем мире останется немного, и те будут больше похожи на юродивых бездомных, впустую бродящих по городам и клеящих несклеиваемое. Большая часть запрётся в Анжелии и будет молча благодарить Свет за создание для них отдельного мирка. Как идеалистам, им будет невыносимо убирать за людьми гниющий нравственный мусор. А когда и Тьма, и Свет опускают руки — жди беды. Границы, тянущиеся друг к другу, как противоположные полюса магнитов, сольются. Лишённые душ начнут воровать их у других, а обиженные дети восстанут против своих же дальних родственников, выставив силы, в сражении с которыми хранители людей будут бессильны.

Но всё это случится через много лет. Тогда же, на заре человечества, первая капля будущего ливня несла по планете деревянную скорлупку с сотнями людей и тысячами животных.

Шёл 1858 год от сотворения Троемирья".

Я закрыла книгу. Сколько раз не читай, смысл от этого яснее не становился. То есть, конечно, предсказания будущего катаклизма и описания нынешнего были очень увлекательными, какой-то пафосный философский смысл присутствовал, но книга не объясняла главного: что она такое, откуда взялась в восемнадцатом веке от сотворении Троемирья, что такое само это "Троемирье", наконец! Я уверена: никто, кроме меня, не понял бы и десятой части того, что было написано в этой книге. Да что там: её и прочесть бы никто не смог! Почему я знаю то, чего знать не должна, при этом не помня своей собственной истории?

* * *

Ужин подходил к концу. Гора посуды справа от меня становилась всё выше и выше. Запах остатков самой разной еды смешивался с йодным запахом водорослей, которыми я чистила чашки от прилипающих к ним крошек, и становился попросту невыносимым. Однако вот уже целый месяц я занималась этим по нескольку часов в день, и ничего, ещё ни разу не стошнило.

— Феста! Господин велел хранить воду! — назидательно произнесла последняя из женщин, ставя свою чашку на самую вершину опасно качавшейся башни. Я дёрнула плечом.

— Ты говоришь это постоянно, Нис. Даже ночами я просыпаюсь и слышу твоё бурчание, — пробормотала я себе под нос.

— Что ты сказала? — переспросила женщина. Я опустила руки в чан с водой и обернулась. Нис совсем не выглядела злой, скорее, усталой, как и все мы. Должно быть, эта вечно скользящая по кухне тень, моя наставница и надзирательница, сама ночами просыпалась от собственного голоса, вздрагивала и искала глазами воров...

— Всё в порядке. Никто не покушается на твою драгоценную воду.

— Добавляй воды совсем по чуть-чуть, так, чтоб смазать... кто знает, когда мы сможем достать ещё...

— Вокруг воды — на многие километры,— хмыкнула я. Нис смотрела на меня исподлобья, нахмурив брови и сжав в костлявых пальцах подол собственной туники. При мне она ещё ни разу не стирала свою одежду, — говорят, что и не умывалась, и пила помаленьку. Хватило же ума господину дать ей всего одно задание — следить, чтоб никто не тратил зря воду. Здесь, на ковчеге, каждый воспринимал своё дело как высшую миссию, данную в качестве шанса на спасение.

— Ты мне не нравишься, — сказала Нис. — Никому не нравишься.

— Горе-то какое. Так и будешь стоять у меня над душой?

Поворчав для приличия, женщина ушла, оставив меня в громадном столовом зале. Все сто двадцать девушек, девочек и женщин, находившихся здесь, разбрелись по своим комнатам, только посудомойки остались — я и Нина, которая уже давно оттирала чашки у другого чана. Во все стороны летели брызги, по-мужски широкие плечи Нины ходили ходуном, длинные волосы летали по воздуху, как будто растрёпанные ветром, которого здесь, конечно, и в помине быть не могло. Нина была немая и привыкла к тому, что от работы её не отвлекали пустыми разговорами.

Вздохнув, я тоже принялась за дело. Где-то на дне души привычно колыхнулось отвращение ко всему этому жиру, к этим крошкам, песку и водорослям... Казалось бы, за месяц пора бы свыкнуться, а ничего подобного. Никакая миссия в мытье посуды для меня не заключалась. Эта была всего лишь гарантия, что меня не выкинут за борт, как ненужный груз. Я и так должна была благодарить судьбу за то, что для меня нашлось какое-то дело. Ведь я на этом ковчеге — пассажир без билета.

Странная. Чужая. Мыслящая и говорящая чудными словами, видящая фантастические образы. У которой, впрочем, хватает ума молчать о них. Богу не нужны неожиданности. У него всё по плану, и если эти люди должны спастись, то я — всего лишь опасная ошибка, незапланированная помеха, вирус в программе.

Я закончила работу только спустя час. Нины к тому времени уже не было. Слив жирную воду в сток для отходов, я села на пол и потянулась. Громадные стены медленно качались из стороны в сторону. Но поскольку и я качалась вместе с ними, это было не так заметно.

Пора было возвращаться к себе.

Как только я вышла в коридор, то сразу наткнулась на Нис. Женщина мрачно взглянула на меня.

— Закончила уже? Я искала тебя. Господин хотел тебя видеть.

Что?

Я вырвала свою руку из её цепких пальцев. Если бы я разговаривала с кем-то другим, то подумала бы, что надо мной издеваются. Одно из важнейших негласных правил пребывания на ковчеге — никаких контактов с мужчинами, не говоря уж о самом господине! Нис, Фрейя, Лика и ещё несколько старших женщин могли иногда видеться с ним и передавать его поручения, но для всех остальных это было строжайшим табу. Мы и свои комнаты-то редко покидали.

— Ты уверена? Зачем я ему?

— Идём, он как раз вышел из птичьего сада.

Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Хоть бы раз эта чёртова надзирательница ответила на мои вопросы. Зато своих у неё хватало. Вот и в этот раз её молчание длилось недолго.

— У тебя необычное кольцо, — сказала она. Я подняла правую руку, заставив синий ромбовидный камень тускло сверкнуть в лучах висящих на стенах светильников. Знала бы Нис, насколько оно необычное! С другой стороны, мне и в голову не приходило признаться, что иногда... мне казалось, что оно разговаривает со мной. Точнее, каким-то мысленным шёпотом подсказывает информацию о явлениях, фактах, людях. О делах настоящего и даже будущего — очень далёкого будущего, которое наступит ещё только спустя несколько тысячелетий. Книга и кольцо — вот те две вещи, с которыми я появилась здесь месяц назад, не помня ничего, кроме собственного имени.

— Ты не думала продать его? — продолжала Нис.

— А взамен-то что? Да и зачем? Оно мне нравится.

— Но не подходит. К твоим глазам уместнее были бы рубиновые украшения, — надменно сказала женщина. Я насмешливо посмотрела в её собственные синие глаза.

— И не надейся. Если только продашь мне себя в рабство.

Мне нравилось раззадоривать людей, но Нис для таких игр была слишком скучной. Зато я практически ощутила, как её степень её симпатии ко мне в который раз, упав, пробила дно её личной шкалы.

— Мы пришли. Он там, — подойдя к одному из боковых ответвлений коридора, Нис ткнула пальцем в проход. Отчего-то слегка побаиваясь, я сделала пару шагов и обернулась. Но надзирательницы уже не было. Очевидно, разговор предстоял только мне.

В узком проходе, где было гораздо темнее, чем в главном коридоре, стояли трое мужчин. Один из них, самый высокий, был одет лучше всех — в алую тунику, сандалии, а на голове у него было нечто вроде позолоченного венца. Выглядел он довольно молодо, и поэтому видеть густые волосы полностью седыми было очень странно. И это при том, что короткая борода была смольно-чёрной. Вообще этот мужчина производил смешанное впечатление. С одной стороны, он был явно силён, спокоен, уверен в себе и в окружающих, а с другой... он мне не понравился. В его присутствии мне стало очень холодно и отчего-то захотелось пить.

Второму было на вид около сорока. Он тоже был высоким, но бледным и рыжим, как будто выгорел на солнце. Его узловатые руки, державшие крепко перевязанный мешок, были все усыпаны веснушками. Белая туника с самого низу пестрела мелкими красными пятнами. Разговаривая с первым, он практически не обращал внимания на светловолосого юношу, стоявшего за его плечом. Юноша недовольно поглядывал на обоих, но заметно было, что разговор его не очень-то интересовал. "В белой тунике — врач, — подумала я, — блондин — его помощник, а тот, что с венцом... наверное, это и есть..."

Первые же обращённые ко мне слова мужчины в красном и стали подтверждением моих догадок.

— Феста! — приветливо окликнул он. — Подойди сюда. Я давно дожидался возможности с тобой встретиться.

С интересом переводя взгляд с одного мужчины на другого, я приблизилась к ним. Это были первые представители противоположного пола, которых я видела за последний месяц — не исключено, что и за всю свою жизнь, кто знает! — но особого волнения у меня это не вызывало.

— Это и есть девушка без воспоминаний? — спросил врач.

— Она самая. Ну что, побеседуем? Пройдём в мою комнату, там будет удобнее. Аристипп, помните, что я вам сказал. Постарайтесь не только вылечить его, но и сделать так, чтобы подобное не повторялось. Я строил этот ковчег не для того, чтобы люди убивали друг друга.

— Этим пусть Матвей занимается, — врач кивнул головой в сторону помощника. — Он любит взывать к человеческой совести. У меня это не так хорошо получится.

— Как скажешь. Да, и ещё... как закончите с этим, отправишь Матвея ко мне. К нему у меня тоже есть дело.

Светловолосый юноша, незаметно для наставника, закатил глаза к потолку.

— Да, господин Ной, — слегка поклонился врач и направился вместе со своим помощником к главному коридору. Мне ничего не оставалось, кроме как идти за создателем ковчега к расположенной неподалёку огромной деревянной лестнице. Он шагал впереди и молчал. Пить хотелось уже так сильно, что я с невольной жадностью вспомнила о легкомысленно вылитой мной в сток грязной воде.

* * *

И только я оказалась в комнате господин Ноя, дверь поспешно захлопнулась за моей спиной — очень вовремя, иначе я бы точно убежала оттуда. Обстановка была настолько невообразимой, что я усомнилась в собственном зрении. Но пугали вовсе не вещи, а то, что я УЗНАВАЛА их. Чего быть ни в коем случае не могло, поскольку в гибнущем мире, в год, обозначенный книгой как 1858 год от сотворения Троемирья, аналогов им не существовало.

Посередине большой комнаты, являвшейся по сути кабинетом, стояло огромное офисное кресло из чёрной кожи. Перед ним — белый стол со стеклянными изогнутыми фрагментами в столешнице, абсолютно пустой, если не считать позолоченной пепельницы. На деревянном полу расстилался ковёр с длинным и мягким ворсом цвета топлёного молока. По бокам стояли два книжных шкафа с заполненными до отказа многочисленными полками, а стена позади стола была занавешена большим куском тяжёлой синей ткани. Слева от меня, прямо у двери, стоял широкий пуф, заваленный кокетливыми фигурными подушками, немного неуместными в строгой офисной обстановке. Я подумала, что если забраться в него с ногами и свернуться клубочком, вполне можно утонуть.

Моё кольцо начало стремительно разогреваться. От потока информации кружилась голова.

Когда Ной достал из ящика стола ноутбук и открыл его, сделав это с абсолютно равнодушным лицом, я поняла, что ещё немного — и я упаду в обморок. Пришлось рискнуть и плюхнуться на подушку.

— Ну что? Вспомнила? — холодно спросил создатель ковчега. Его пальцы бегали по клавиатуре с огромной скоростью, но смотрел он на меня, и в его взгляде не было и следа былого доброжелательного интереса.

— Смотря что именно.

— Кто ты и что забыла у меня на корабле, например.

— Да вы знаете об этом куда больше! — ответила я дрогнувшим голосом и тут же мысленно дала себе подзатыльника. Чем сильнее твой противник, тем меньше собственной слабости стоит показывать. А Ной был силён, и он был противник.

— Хм, — недоверчиво сказал он. — Осмотрись. Ты ведь знаешь, что это за предметы. Книги. Ноутбук. Сейф, — он кивнул на расположенный рядом с книжным шкафом, встроенный в стену металлический ящик.

— Я знаю, что это за вещи, но понятия не имею, откуда.

— А если так?

Ной встал, положил ноутбук на стол и подошёл к занавеси, отдёрнул её — и тут же комнату-кабинет залил самый настоящий солнечный свет. Я растерянно моргала, не понимая, как такое возможно. За пределами ковчега дождь лил уже долгие месяцы.

— Давай же, Феста, взгляни, не строй из себя стеснительную скромницу.

За окном было вовсе не море. И даже не земля. За окном был воздух.

Нет, земля тоже была, конечно — где-то далеко внизу. Деревья казались в несколько раз мельче ногтя. Гигантские здания, похожие на столбы, загораживали друг друга и уходили куда-то за горизонт, сверкая ячейками пластиковых окон и многометровыми вывесками. У подножия царапающих небо домов асфальтовые дороги исчертили землю правильными квадратами, оставляя лишь строго ограниченные места для озёр и парков. Машины плавно ползли, похожие на жирные точки; людей с такой высоты различить было почти невозможно.

— Нью-Йорк, мой главный офис, — пояснил Ной, стоявший у меня за спиной. — Приятно бывает порой заглянуть в восьмое тысячелетие от сотворения Троемирья. Но тебе наверняка куда приятнее, родное время всё-таки!

— Что? Ерунда какая-то! — я отступила от окна и даже сделала попытку задёрнуть его. — Меня зовут Феста, и... да, я не помню ни родных, ни откуда я родом, но здесь моё место, я приношу вам пользу, в конце концов! Что вам ещё нужно от меня?

Внезапно в дверь постучали. Ной поморщился и крикнул:

— Кто это?

— Это я, Матвей, господин Ной, — донёсся голос в ответ. — Аристипп просил спросить у вас, нельзя ли Иосифа перевести на нижний этаж? Он жалуется, что не может уснуть из-за криков животных...

— И догадался же я разместить шестнадцатый блок вольеров рядом с лечебными комнатами... — пробормотал Ной. — Передай ему, что в качестве исключения можно.

— Хорошо!

— Постой! Заходи. Переговорим, благо есть о чём.

За дверью повисла настороженная тишина. Помощник врача медлил, и его можно было понять: в кабинет Ноя не имел доступа никто, кроме самого хозяина. Мне-то теперь было абсолютно ясно, почему. Тогда мне ужасно захотелось, чтобы парень всё-таки вошёл. Интересно было бы посмотреть на его лицо.

И моё желание исполнилось. Дверь приоткрылась и впустила Матвея, застывшего на пороге, как статуя. Надо отдать ему должное, вон он не бросился. Тем более что мгновением спустя и дверь-то захлопнулась — сама собой, по одному лишь взгляду Ноя.

Я заинтересованно вглядывалась в блондина, чьи серые глаза были расширены от удивления, рот с пухловатыми бледными губами приоткрыт, а щёки у самых ушей были розовыми от волнения. При первой встрече я не обратила на него особенного внимания, но теперь я отметила, что сложен он хорошо, хотя и не отличался ростом, будучи всего на пару-тройку сантиметров выше меня. Между светлыми бровями залегла напряжённая складка.

— А ты что скажешь? Тоже начнёшь агрессивно пялиться и задавать вопросы, на которые нельзя дать однозначного ответа? — с заметной неприязнью спросил Ной. Матвей отвёл взгляд от вида за окном и посмотрел сначала на меня, затем на Ноя.

— Я ничего не буду говорить. Я подожду, пока вы сами объясните, зачем мы здесь.

— О, уже "мы"? Так ты всё-таки вспомнил? — внезапно обрадовался Ной.

— Так... кое-что. Но явно не всё.

— Надо, чтобы и барышня разделила твои новые открытия. Подойди к ней. Коснитесь рук друг друга. Только осторожно! Я не хочу смотреть на корчащихся от боли и орущих юнцов.

Не колеблясь на минуты, Матвей протянул правую руку. Я заметила, что на среднем пальце красуется серебряный перстень — явно колечко из той же оперы, что и моё сапфировое. Я в ответ вытянула свою, остановив свои пальцы в паре сантиметров от его руки, и почувствовала нервную дрожь. Во всём этом явно был подвох, в отличие от выбора — выбора не было.

Стараясь не поднимать глаз на юношу, я притронулась указательным пальцем к середине его ладони, и тут же пылающий разряд прошёл через мою ладонь, руку, пробежал по всему телу, и память взорвалась снопом миллионов искр, каждая из которых была размером с мгновение...

* * *

Чёрные туфли, змеиный яд, ругательства Диалы, шутки Ромена, вулканическая копоть, скрип пары в сто шестнадцатой аудитории Школы, тени листвы в парке у Огненной башни, предательски холодные губы Корнела, зазубренный хвост Тэфи, шум толпы, металлические пуговицы на формах Советников, Катины склянки, паникующие футболисты, биты танцпола, кожистые крылья, светлые косы Анны, смех Влада, угольный след на полу недостроенной больницы, тёмные занавески в доме Корнела, уходящие в вечность электрические провода, бушующая метель, горное солнце, скрип банок с тушёным мясом, искры костров, запах старой бумаги, проплывающие мимо облака, качка, изумрудное колье Камилы, фотографии итальянки Франчески, тяжёлое дыхание, крики людей, слабость, неповиновение, прыжок в бездну.

Это очень трудно с чем-то сравнить, но я постараюсь. Представьте маленькую тарелку, в которую тоненькой струйкой течёт вода. Её глубина — всего один месяц. И тут вдруг дно тарелки исчезает, открывая другое, потайное. Глубина новой тарелки измеряется уже долгими десятилетиями, и всё же... и её дно не последнее. Где-то скрыты от меня ещё шестьдесят лет, но они всё ещё оставались сплошным и абсолютно непроницаемым тёмным пятном.

Тогда я снова взглянула в глаза Матвея и прочла в них отражение собственных мыслей. По-прежнему молча, мы отступили, встали бок о бок и подняли руки для мгновенной атаки.

— Как мило! — усмехнулся Ной. — Но для того, чтобы уложить синмага, нужно кое-что посильнее. Всё-таки хорошая штука этот Стиратель!

Он вытащил из кармана предмет, узнав который, я уцепилась за рукав хранителя:

— Но он у Кати! Этого не может быть!

— Да. Один да. Второй в Даймонесе, активно используется Советом для очищения мозгов маленьких безродных демонов. Третий — там же, в дарлуорском поселении Рихта. Это четвёртый. Не знаю, может, существуют и другие.

— Вы тоже стёрли нам память этой... штукой? — спросил Матвей, с ненавистью кивнув в сторону чёрного треугольника, который Ной держал в руке.

— Естественно. Решил попробовать, сработает ли. Сработало. Но у вас двоих достаточно совместных воспоминаний для того, чтобы касание, и без того обладающее шоковым воздействием, смогло разрушить барьер. А всё потому, что я этого захотел. Бегающие по ковчегу юнцы, считающие себя людьми, меня не развлекают.

Мне стало страшно. Значит, если бы не его воля, мы бы застряли здесь навсегда? Что потом? Причалил бы этот несуществующий ковчег к несуществующему берегу? Прожили бы мы целую жизнь здесь, на другой стороне, по-прежнему ничего не подозревая?..

Книга... потоп... если я правильно помню внешнемировские сказания, согласно людской легенде, Ной и его ковчег действительно существовали, хоть и выглядели совсем по-другому. Но здесь, в царстве безумия, есть ли вообще что-то, что имеет право называться настоящим?

Я чувствовала, как буквально увязаю в несвойственных для себя запутанных философских рассуждениях. И ещё хотелось пить. Ужасно, в десять раз сильнее, чем прежде.

— Кто вы такой? — тем временем спросил Матвей. Вспомнив, он словно преобразился: исчезло уважительно-подобострастное выражение лица, спина выпрямилась, кулаки сжались. Мне казалось, что я даже вижу готовые в любой момент взметнуться тени его крыльев.

— Не так-то здесь много тех, кому можно сказать правду, — усмехнулся Ной. Он уже сидел в кресле, по-хозяйски закинув ноги на стол (надо сказать, сделанные вручную сандалии на дорогом стекле смотрелись довольно дико), и пытался раскурить сигару. — Поэтому вы для меня в каком-то смысле даже удача... Я — синмаг, дети мои, причём один из первых.

И только сейчас я вспомнила звонок Корнела и его предупреждение! По виду Матвея я поняла, что он знать не знает ни о каких синмагах, и поспешила пояснить:

— Человек, родители которого — либо демон и бывший ангел, потерявший силы, либо ангел и соответственно лишившийся способностей демон. Рождаются синмаги без дара, выживают редко. Чаще всего подбрасываются в обыкновенные семьи и в течение всей жизни остаются незамеченными.

— Хорошая энциклопедическая справка, — похвалил Ной. — Да, это правда, если говорить о синмагах восьмого тысячелетия. Но я немного другой. Меня бросили не сразу. Мать была слишком жалостливой, всё-таки тридцать десятилетий являлась первоангелом, пока не встретилась с отцом. И у меня, как вы можете видеть, всё-таки есть кое-какие способности.

Ной лениво щёлкнул пальцами, и обстановка в комнате молниеносно изменилась. Камин, тяжёлые бронзовые подсвечники, мраморные статуэтки, картины... За окном, часть которого оставалось незанавешенной, проезжали кучера, понукавшие каретных лошадей, слышались крики уличных торговцев.

— Париж, восемнадцатый век, если вести счёт от Рождества Христова, как здесь принято, — тихо сказал Ной. — В правительстве страны я занимаю неплохую должность, хотя где и когда не ценились синмагические таланты?

Ещё один щелчок, и вещи снова меняются, преображая комнату в индийском духе — практически полное отсутствие мебели, если не считать деревянного низкого столика на тонких ножках, ковры и панно, расписанные необычными орнаментами, ало-золотой шёлк, благовония. Последние испускали такой сильный аромат, что я невольно чихнула.

— А это времена уже не столь поздние. Деревушка одна на берегу Ганга... Здесь я бываю редко, только если хочется расслабиться, окружить себя чем-то экзотичным... К тому же среди местных я — весьма уважаемый жрец, а поклонение всегда приятно. Но вернёмся к более привычному для меня варианту.

Ной придал комнате первоначальный облик, опустил ноги на пол и облокотился на стол, переводя взгляд с меня на Матвея и обратно.

— А вот что с вами делать — не представляю. Хотите — отпущу? Авось доплывёте куда-нибудь. Авось долетите, хотя это вряд ли. На этой стороне ваши крылышки немного слабоваты. Как-то один демон уже попал сюда по ошибке — утонул, не пролетев и километра.

— Я хочу пить, — еле слышно шепнула я в смутной надежде, что Матвей чем-нибудь мне поможет. Но он меня не расслышал.

— Эти города, — спросил он у Ноя, — они настоящие?

— И снова!.. Вы всё время задаёте вопросы, на которые нельзя ответить ни "да", ни "нет". По эту сторону они самые настоящие, можете не сомневаться. По ту — тоже, конечно. Но это два разных мира. И времени. Я, синмаг, здесь как рыба в воде. Хотелось бы попытать счастья в настоящем Внешнем мире, но путь туда для нас пока что закрыт.

— Пока что?..

— А вы что, не в курсе? — фальшиво изумился создатель ковчега. Его лицо стало жёстким и очень неприятным. — Стиратель, который вы послали Лишённой, попался в руки её скольки-то-там-юродному братцу. А тот соединил чёрный треугольник с белым — анжельский аналог, Обновитель, раньше их использовали для очищения человеческих душ — и в итоге получил ключ от Межмировой пропасти. Правда, замка к нему ещё нет, но мы с вами приложим к его созданию все усилия, правда? Иначе отсюда не выбраться ни вам, ни мне.

Каа-а-атя! Ну ты-то почему?! Я мысленно взвыла в голос. Почему ты разбрасываешься артефактами где попало? Ты всегда была такой благоразумной... и угораздило же меня написать в письме "ты учёный, тебе и карты в руки"...

— Откуда они взяли анжельский артефакт? — продолжил спрашивать Матвей.

— А в этом виноват один маленький мальчик — забавно, правда, Феста? Он всего лишь шёл из школы и подобрал показавшуюся ему интересной безделушку. Пришёл домой, поставил на полку. Откуда ему было знать, что гостья-именинница с нездоровым любопытством окажется ещё и клептоманкой?

Ка-а-тя....

— Что, ангел, хочешь всё исправить? Не выйдет. Как это не печально, но от тебя здесь уже ничто не зависит.

Я искоса взглянула на Леонерия. Того явно распирало от желания хоть что-то предпринять: бежать, спасти, отговорить, заставить!

Но пока что этот ненавистный синмаг был единственным, кто мог нам помочь.

Отвратительно соваться в самое пекло, не имея плана.

— Что вы предлагаете? Что хотите от нас? — спросила я.

— Какая послушная! С виду и не скажешь. Не буду вас мучить, дети мои. Знаю я одну лазейку. Но не к выходу, а всего лишь на следующий виток Хаоса. Без моей помощи вам даже туда не добраться. Взамен я требую от вас одного — забрать меня с собой на ту сторону. К тому же только я из живущих ныне синмагов способен, возможно, сломать Треугольник и тем самым уничтожить ключ к этой клетке хаотов.

— Где гарантии, что вы не захотите их выпустить?

— Матвей... найди мне воды...

— Что?

— Никаких гарантий. Моя гарантия — ваш путь на следующую петлю. Ну что, вы согласны? Если пройдёте все четыре петли, сможете вернуться к точке выхода, где я буду вас ждать. Сразу с вами я не отправлюсь. Ковчег всё-таки, сотни людей, — по губам Ноя поползла усмешка.

— Да ведь люди не настоящие! — воскликнул Матвей.

— Тем хуже. Да или нет? Вы готовы поклясться, что заберёте меня с собой?

— Феста?..

В горле скреблась сухая пыль. На каждом выдохе желудок болезненно сжимался. За глоток воды я бы не только согласилась провести этого наглеца куда угодно, но и дала бы клятву вечной верности.

— Да, да, только дайте попить, чёрт возьми! — я не рассчитала силы своего голоса, и вышел надрывный крик. Ной покачал головой и протянул мне стакан чистейшей воды, которого мгновением назад не существовало. Только осушив его до дна, я оторвала губы от стакана и подняла голову.

— Тогда пора торопиться, — Ной встал с кресла и взмахом руки открыл дверь. — Иначе ты, Феста, так и до третьей петли не дотянешь.

* * *

А нас тем временем уже ждали.

Перед дверями кабинета Ноя выстроились все обитатели ковчега, кроме птиц и животных. Десятки, сотни людей сомкнулись перед нами единым строем. Спектакль кончился. Мне стало не по себе, и я скосила глаза на Матвея. Тот явно готовился к прорыву.

— Вы же не против, если мы с посудомойкой и лекарем ненадолго заглянем в Яму? — глумливо поклонился строитель ковчега. — Мы только отремонтируем там кое-что и вернёмся. Честно-честно.

— Предатель! — Нис выступила вперёд, покрасневшая, дрожащая от возбуждения, похожая на ведьму. — Ты отпускаешь их! Ты сбегаешь с ними, сбегаешь один! Мы никогда не пропустим тебя!

Откуда-то из толпы донёсся детский голос:

— Да он продался им!

— Говорил я, за борт надо было выбрасывать обоих, когда только они появились, — согласно отозвался сморщенный старик из второго ряда, опиравшийся на деревянный посох и угрожающе потрясавший другой рукой.

— Прекращайте цирк, господа, — сказал Ной и сделал шаг. Воздух вокруг него задрожал; предметы, которых касались невидимые волны, потеряли чёткость и будто бы начали расплываться.

Мы с Матвеем, не сговариваясь, раскрыли крылья. Я вызвала огненный шар, повисший над моей ладонью, и только ожидала сигнала синмага.

Но сигналом стали вой, крики, шипение... мрачные, угрюмые Лишённые перед нами внезапно обратились в нечто абсолютно нечеловеческое. Их конечности удлинялись, зрачки расширялись до половины лица, из глоток рвались пронзительные вопли на грани ультразвука. Некоторые лопались, как мыльные пузыри, радужной пыльцой и бешеным ветром проносились над головами недообратившихся. По стенам коридора проходила рябь. Лестница, которая вела на нижний этаж, была словно живая, а её ступени злобно скалились и открывали множество маленьких чернеющих ртов.

— Бежим! — крикнул Ной, схватив нас с Матвеем за руки. — Драться с ними здесь нет никакого смысла!

Мы ринулись прямо в гущу отвратительных существ, которые, не ожидая этого, даже расступились, но тут же бросились в погоню. Я пыталась обжечь перламутровые извивающиеся щупальца, тянущиеся ко мне со всех сторон, но в цель мои удары не попали ни разу. Слишком быстро они меняли свою форму. Мне казалось, вот-вот — и они ухватят меня за шею, задушат или даже проберутся внутрь меня, но всякий раз в самый последний момент радужная волна, вильнув, проскальзывала мимо. И я знала, что благодарить за это надо было синмага. Матвею, впрочем, доставалось не меньше, но его спасали крылья, более крупные, чем мои — по непонятной причине их существа коснуться не могли, и они служили Леонерию чем-то вроде щита.

Не решаясь бежать по ожившим ступеням, мы с Матвеем попросту слетели вниз. Ной тоже, с такой же лёгкостью, как если бы у него были крылья.

— Ищите следующую лестницу! — закричал строитель ковчега. — Нам надо на самый нижний уровень!

— А вы не знаете где она? — задыхаясь, выпалил Матвей.

— Идиот, корабль меняется! Неужели не видно?

Я быстро обернулась и поняла, что Ной прав. Стены не то что ходили ходуном, они очень даже активно перемещались. Двери хлопали и исчезали. В стенах открывались тёмные проходы-порталы, из которых со свистом тянуло ледяным ветром. Ной по-прежнему крепко держал наши руки, поэтому я могла только крикнуть:

— Налево! Там стены меняются быстрее всего, чтобы нас не пустить!

Мы бросились туда, стараясь не смотреть по сторонам. А там творилось всё, что только могло привидеться моему измученному разуму в ночных кошмарах. Яростная фурия, в которую превратилась Нис, летела за нами и кричала:

— Убийца! Убийца! Ты это никогда, никогда-а не сможешь изменить!

— А если Мик здесь? — с ужасом воскликнула я, не переставая бежать.

— Тогда его уже не вернёшь! — заорал мой хранитель в ответ.

— Отлично! — сказал Ной, внезапно остановившись и выпустив наши руки. — Постарайтесь не умереть в ближайшую минуту или хотя бы прикройте своими трупами меня, пока я открываю лестницу!

Мы обернулись лицом к преследовавшей нас радужной шевелящейся массе. Воздух блестел, как масляный, а зрение играло странные шутки: в каждой из теней я видела нечто... можно ли увидеть эмоцию? Можно ли увидеть чувство? Потому что если да, то это были они: шипящая Ярость в лице фурии-Нис; шершавая, с голубовато-зелёным отливом Жалость, бывшая наставником Матвея Аристиппом; огромный, безротый, скользкий, со множеством отростков Страх, у которого были водянистые голубые глаза посудомойки Нины.

— Это не они! — воскликнул Матвей, стараясь перекричать свистевший ветер. — Это ты! Твои эмоции! Я тоже вижу свои!

Он провернул свою руку быстрым движением фехтовальщика, и с кончиков его пальцев сорвался целый дождь солнечных лучей, на какой-то миг затмивших разноцветный хаос. Но уже в следующее мгновение свет погас, превратившись в один из светлых оттенков ветра.

— Готово! — услышали мы довольный голос Ноя. — Ныряйте! Приятно утонуть!

Я выставила хлипенькую защитную стену, перегородившую пространство от стены до стены, и заглянула в тёмную дыру, проделанную создателем ковчега прямо в полу. Там, внизу, бушевали грязные волны, перехлёстывали через пол и всплесками заливали его.

— Как... — начала было я, но Матвей не дал мне договорить. Буркнув "а вот за это я попрошу у Коллегии особняк на краю Зеленодолья", он бесцеремонно столкнул меня в воду и прыгнул следом сам. Ничего не произошло. Ноги и туловище, правда, тут же свело, но наши руки по-прежнему цеплялись за доски дна. Снизу вверх мы смотрели на Ноя, который вовсю сражался с прорвавшими защиту хаотами, прикрывая нас. Но его власти над материей ясно было недостаточно для победы.

— Мы договорились! — напомнил он, уклоняясь от очередного молниеносного выпада чьей-то конечности.

— Да ты же сейчас умрёшь! — в критической ситуации у меня большие проблемы с тактичностью.

Что думал по этому поводу Ной, мне узнать не удалось, поскольку мои ноги стало закручивать в мощнейший водоворот: я успела только набрать в грудь поглубже воздуха, и меня утянуло вниз, оторвав мои пальцы от дна ковчега.