#литература #ex_libris #длиннопост
Добралась почитать последнего нобелевского лауреата (о нем — во второй половине поста).

В последние годы более полутора сотен писательских имен крутилось в букмекерском списке: тут, ясное дело, тоже принимают ставки на победителя. Из них самые известные (как обычно в подобных случаях, читать следует — «известные мне»):

#даты #литература #ex_libris

100 лет назад родился Юкио Мисима — писатель, чье имя обычно сопровождают эпитеты «противоречивый», «неоднозначный» и «скандальный». Это в официально-нейтральных публикациях. Высказывания уровнем пониже и градусом повыше чаще всего располагаются в диапазоне от «реакционер и ультраправый националист» до «ненормальный извращенец».
Ультраправый националист — да. Насчет ненормальности сказать что-либо сложно — хотя бы потому, что никто еще толком не определил границы нормальности для человеческой психики, не считая общего туманного представления о «средней температуре по больнице». Да и провести границу между героем и автором (особенно в повествовании от первого лица) не всегда легко, идет ли речь о «Записках из подполья» Достоевского, о «Путешествии на край ночи» Л.Селина или об «Исповеди маски» Мисимы, — хотя как будто уже само слово «маска» должно насторожить читателя.

#ex_libris и чуть-чуть #ГП
#читательское и #преподавательское
#длиннопост и длинные #цитаты
и еще на всякий случай #Снейп (я ничего не забыла?)

Наконец я добралась до «Школы в Кармартене».
(Дистанционное обучение: DONE)
«Школа в Кармартене» напоминает сразу о многих вещах, как и положено уважающему себя постмодернистскому тексту. Даже постпостмодернистскому, поскольку некоторые из источников сами являются постмодернистскими текстами.

#ex_libris #литература
20 книг (из числа не самых известных) о детях не для детей.
В диапазоне от «можно и детям» до «детям не надо» (вроде «Убить пересмешника», «Похороните меня за плинтусом», «Дом, в котором…»)

1. Жюль Валлес. Детство (1879). I часть автобиографической трилогии «Жак Вентра». Яркая картина «надлежащего воспитания» в мелкобуржуазной семье XIX века. Писатель — участник Парижской коммуны — посвящает свою горько-ироничную книгу «всем тем, кто изнывал от скуки в школе, кто плакал горькими слезами в родном доме, кого тиранили учителя и истязали родители». Написано живо, динамично; яркие зарисовки быта. После такого детства и юности (следующие две части трилогии) не диво и в революцию податься. Равную по силу детскую обиду на деспотичную и черствую мать потом можно встретить разве что в романе еще одного французского автора — это «Клубок змей» (1932) Франсуа Мориака (тоже, кстати, первая часть трилогии).

#читательское и #преподавательское
#ex_libris и #цветы_реала
#листая_старые_страницы
По следам опроса https://fanfics.me/message646163 об использовании «девайсов» в учебном процессе.
В давние времена у нас в семье читали журнал «Искатель». Я тоже читала, но выборочно: меня не интересовали ни приключения, ни детективы — только фантастика.
И две повестушки из тех времен сегодня часто вспоминаются. Не потому, что они были такие замечательные: вполне средние вещи, вдобавок со слишком отчетливым дидактическим посылом.
Но поразительно, насколько эта фантастика… как бы сказать… на глазах стала превращаться в немного пугающую реальность.

Первая повесть —
Г.Гуревич. Восьминулевые (1967)
Космонавт попадает на планету, населенную роботами-«специалистами». Каждый из них знает только свою узкую область. Они не могут понять, что такое человек, и дело оборачивается для героя не очень хорошо; впрочем, его обещают представить самому главному координатору, который знает все, что знают его подчиненные по отдельности.
Но когда он наконец попадает на прием к Аксиому Великому, выясняется, что его обширные знания нисколько не спасают ситуацию. Потому что в его мозгу они так и остаются набором разрозненной информации:
«Установлено также, что среда — ерунда» — у меня с тех пор так и отпечаталось в памяти, как универсальная формула. И всё чаще вспоминается в определенных ситуациях.

Вторая повесть еще проще.
В.Малов. Семь пядей (1970)
Она о подростке, который нашел… ну, скажем так, компактный электронный мозг, способный к телепатическому общению. Мозг, в который были заложены знания, интеллект и жизненный опыт всех сотрудников разрабатывавшей его лаборатории.
И неудивительно, что жизнь для Вити Сайкина немедленно сделалась радужной. К его услугам оказалась бесценная информация, в первую очередь — навыки грамотного манипулирования окружающими.
Он был просто счастлив — разумеется, до тех пор, пока не потерял доступ к своей находке. И так как я уже отметила, что повесть назидательная, легко догадаться, что именно Витя обнаружил, когда попробовал снова вернуться в прежний режим «самоуправления».

В общем, эти нравоучительные повестушки периодически всплывают в памяти. Например, когда вижу, как продавец в магазине на калькуляторе вычитает 490 из 500. А особенно — когда мне сдают реферат, контрольную, а то и курсовую, где без всяких переходов и логических связок соседствуют абзацы (нередко это вообще цветочки из Викицветника), которые содержат взаимоисключающие утверждения — как у тех роботов из повести Гуревича: «...установлено также, что среда — ерунда…». Причем требование устранить противоречие вызывает глубокий ступор. Особенно если сопровождается предложением объяснить сделанный выбор.
Эта тенденция постепенно нарастает в течение последних 20-25 лет: в 1980-90 гг. такие студенты попадались лишь как исключение. Между тем специалист должен уметь не только находить нужный «контент», но и, в некотором роде, уметь его производить.
Научно-технический прогресс дорогого стоит, спору нет. И никто от него не откажется — не захочет, да и не сможет. Но и оплату он взимает соответствующую. А ожидать, что люди — даже взрослые — будут бороться с искушением как можно плотнее подсесть на его возможности…

#литература #ex_libris
Нобелевский лауреат по литературе 2023 года — норвежский писатель Юн Фоссе.
Если кто-то еще только решает для себя вопрос, стоит ли уделить время знакомству с творчеством новой литературной звезды, то вот он, ваш шанс определиться!
Первым делом я, как современный человек, полезла в Интернет. Куда ж еще…
Ну, вообще-то не Сигрида Унсета, а Сигрид Унсет: дама все же. И не Бьенстьерне, кстати, а БьёРнстьерне — если уж на то пошло.
Ну, вообще-то не брат и сестра, а просто любовники, так что, дорогой «Литрес», никакого инцеста. Да и город не «родной», а как раз таки чужой.

#ex_libris #литература
Тан Тван Энг — современный малазийский писатель. Родился в 1972 году, окончил юридический факультет Лондонского университета, работал адвокатом в Куала-Лумпуре. В настоящее время проживает в Кейптауне. Увлекается айкидо. Лауреат Азиатского Букера (2012) и премии Вальтера Скотта (2013).
Из одного его интервью:

#ex_libris #литература
Наверное, Конецкому эта прискорбная закономерность порядком досаждала, потому что он даже не принадлежал к «чистым» литераторам. Был он моряком, капитаном дальнего плавания, побывал, кажется, во всех странах мира, 14 раз прошел Северным морским путем.
А еще написал более полусотни книг и сценарии фильмов «Полосатый рейс» (1961), «Путь к причалу» (1962) и «Тридцать три» (1965).
И все это у него отлично совмещалось.
Чем интересна проза Конецкого?
Во-первых, она автобиографическая. Автор пишет о том, что сам видел, пережил, что знает профессионально — изнутри. А повидал он много: от Арктики до Антарктики — и всё, что между ними. Не поручусь, что в его книгах совсем нет вымысла (моряцкие байки — вещь знаменитая), но каши дела они не портят.
Во-вторых, он делится своими наблюдениями и размышлениями, нигде, хвала небу, не впадая в наставительный тон. А глаз у него острый и мысли интересные.
И в-третьих — у него хорошее чувство юмора.
Издавались произведения Конецкого в разных комбинациях, сборниками. Там нет выраженной «сюжетной линии» (собственно, в жизни ее тоже обычно нет), так что его истории допускают свободные перестановки. Итоговой книгой считается «роман-странствие» «За Доброй Надеждой».
Пара историй в качестве примера:
Невезучий Альфонс
Петр Ниточкин к вопросу о психической несовместимости
А это — начало рассказа «Как я в первый раз командовал кораблем». Любой человек, хоть раз в жизни бывший членом инвентаризационной комиссии, поверит в подлинность приведенного ниже документа. (Если там и есть преувеличение, то небольшое, честно-честно!)

#ex_libris
Лидия Гинзбург. Человек за письменным столом
Книга из разряда «нон-фикшн»: заметки, наблюдения, размышления, житейские факты и воспоминания известного литературоведа Л.Я.Гинзбург (1902–1990).

#цитаты
На каком-то публичном выступлении Шкловский изобразил современную русскую литературу в притче:
«Еду я вчера на извозчике, а у него кляча еле плетется.
— Что же это ты так?
— Это, — говорит, — что! Вот у меня дома есть кляча, так это кляча! Серая в яблоках. Красота!
— Так что ж ты ее не запрягаешь?
— А у меня для нее седока нету.
Вот так и мы, писатели».

Белыми ночами прохожие выглядят неестественно. Днем у идущего по улице человека есть назначение; настоящей ночью у человека на улице есть особая свобода, облегченность движений, которая дается сознанием собственной невидимости, отдыхом от чужого взгляда. Белой ночью люди нецелесообразны и в то же время несвободны.

Я думаю, что вменять человеку в нравственную обязанность страдание — безнравственно. От человека можно требовать выполнения своих обязательств, соблюдения приличий, уважения к правам другого человека. Но нельзя кощунственно вступать в ту тайную область, где каждый расплачивается своей жизнеспособностью и своим рассудком.
Ощущения не могут быть этически обязательными; этически обязательными могут быть только поступки, потому что только поступки могут быть измерены и согласованы с породившими их причинами.
Быть может, Наполеон после Ватерлоо должен был застрелиться, но обязан ли он был страдать? Какой моралист укажет целесообразную границу человеческой тоске, границу выносимого, за которой тоска уже уничтожает человека. Какой моралист скажет: страдайте от сих пор до сих пор — и постарайтесь вовремя остановиться.

Маяковского годами попрекали тем, что Хлебников умер, а он живет; теперь Асеева и Брика попрекают тем, что они живут, а умер Маяковский.

Вероятно, молодость человека кончается главным образом от ощущения, что есть разные вещи, которые уже «нельзя делать» или «поздно начинать». Но юность человека кончается иным и гораздо более катастрофическим образом. Это происходит именно в тот момент (момент, который иногда может быть определен календарной датой), когда человеку перестает казаться, что жизнь еще начнется, когда он внезапно, и всегда с болью, обнаруживает, что она уже началась.
Не по избытку здоровья, воли, жизнерадостности, но по избытку через край бьющего времени безошибочнее всего узнается юность. У взрослого человека время исчезает бесследно и навсегда. Так начинается приобщение к профессии.

Анна Андреевна <Ахматова> заговорила со мной о Б., нашей студентке, которая приходила к ней читать плохие стихи, ссылаясь, между прочим, на то, что она моя и Гуковского ученица.
Я: — Б. говорила мне, что пишет стихи. Но она предупредила меня, что это, собственно, не стихи, а откровения женской души, и я, убоявшись, не настаивала.
А. А. (ледяным голосом): — Да, знаете, когда в стихах дело доходит до души, то хуже этого ничего не бывает.

Нелепо было бы утверждать, что следует избегать несчастных людей, но несомненно следует избегать людей принципиально несчастных. Есть люди принципиально несчастные, полагающие, что быть несчастным достойнее, чем быть счастливым. Это староинтеллигентская разновидность, которую революция отчасти повывела из обихода. Есть люди принципиально несчастные от зависти, от жадности и от полусуеверной-полурасчетливой уверенности в том, что следует скрывать свое благополучие. Его честно скрывают, скрывают от самих себя. Это обывательская разновидность. Это домашние хозяйки, которые говорят: «Везет же другим», — которые честно уверены в том, что чужие мужья и чужие дети «удивительно умеют устраиваться».
Есть люди принципиально несчастные оттого, что они дошли до той степени душевной усталости или неряшливости, когда каждое усилие воли становится почти физической болью. Ужасно, что быть несчастным легко; счастье же, как все прекрасное, дается с трудом. За исключением редких избранных — все смертные должны добывать, изготовлять ценности прежде, чем ими наслаждаться.
Для принципиально несчастных людей несчастие служит верной мотивировкой их жестокости по отношению к людям и их удивительной нежности по отношению к себе.

И зло нужно уметь делать. На десятую долю тех обид и страданий, которые N. причинила людям, всякая толковая женщина могла бы устроить свою жизнь. Она же живет хуже самого хорошего человека.

Безнадежная любовь не оставляет надежд, даже надежды на отмщение. Лелеемая мстительная мечта несчастной любви — показать когда-нибудь равнодушие. Пока равнодушия нет, его нельзя показать. Когда равнодушие наступило, показывать его не хочется и не нужно. Его даже скрывают из вежливости, — это и есть признак равнодушия, самый верный.

Шкловский написал когда-то, что психологический роман начался с парадокса. В самом деле, у Карамзина хотя бы, да и вообще в тогдашней повести и романе душевный мир героя занимал не меньшее место, чем в психологическом. Но переживание шло по прямой линии, то есть когда герой собирался жениться на любимой девушке, он радовался, когда умирали его близкие, он плакал, и т. д. Когда же все стало происходить наоборот, тогда и началась психология.

Откровенность и скрытность не обязательно исключают друг друга. Они могут располагаться в разных слоях психики. N., например, крайне откровенно рассказывала о своих самых личных делах, если считала эти рассказы смешными или интересными. Мало кто знал о ее жестокой, на нее одну всей тяжестью ложившейся скрытности.
Для нее существовал круг вещей, которые человек должен крепко держать при себе. Таким частным делом каждого человека представлялись ей всякая беда, горе, болезнь. Она стыдилась страдания и скрывала его с выдержкой, иногда самоотверженной.
Не знаю, было ли это благовоспитанностью, целомудрием или бережным отношением эгоистичного человека к чужому эгоизму (к чему занимать людей незанимательными для них вещами).

Общественное мнение ничего не прощает старости — ни общительности (старческая суета или старческая болтливость), ни влюбленности (старческая эротика), ни хорошего аппетита (старческое гурманство). Прощается только высшая духовная деятельность — светский эквивалент спасения души.

Молодой преподаватель одного из колледжей Оксфорда рассказал Анне Андреевне, что среди молодых английских интеллектуалов принято ездить в Вену к Фрейду лечиться от комплексов. «Ну и как, помогает?» — спросила Анна Андреевна. «О да! Но они возвращаются такие скучные, с ними совсем не о чем разговаривать».

Человек ходит без дела по улицам, и ему кажется, что он теряет время. Ему кажется, что он теряет время, если он зашел поболтать к знакомым. Ему больше не кажется, что он теряет время, если он может сказать: я воспользовался вечерней прогулкой, чтобы зайти наконец к N N, или — я воспользовался визитом к N N, чтобы наконец вечером прогуляться.
Из сочетания двух ненужных дел возникает иллюзия одного нужного.

При Николае I (особенно в пору «мрачного семилетия») люди правительственного аппарата подразделялись на мерзавцев, полумерзавцев и полупорядочных. Мерзавцы помощью мракобесия продвигались выше и душили также и по собственной инициативе. Полумерзавцы мракобесием удерживались на своих местах и душили по приказанию. Полупорядочные от полумерзавцев отличались тем, что приказать им можно было почти все, но не все без исключения. Для некоторых надобностей их не употрeбляли.
Что же делали порядочные? — они не принимали участия. У них были имения, и они имели эту возможность.

У священника под рясой — брюки, и у актера под гамлетовским камзолом — сорочка из кооператива. Об этих заштатных фактах размышляют люди, размышляющие также над тем, что под розоватой кожей юного лица в сущности находится голый череп и что у самого образованного человека есть кишки.
Это люди с наивным отношением к миру. Они уличают действительность. Уличают любовь прыщиком на носу любимой женщины, уличают смерть запахом тления, литературу уличают гонорарами и опечатками. Они начинают догадываться, что их обманули, что кишки и есть подлинная реальность, а молодая кожа и ямбы — шарлатанская выходка. Они думают, что для того чтобы получить настоящие губы, нужно стереть с них губную помаду, и что настоящая голова — та, с которой снят скальп.
Так по жизни бродят люди, уверенные в том, что, сдирая с вещей кожу и кожицу, они получают сущность.

#ex_libris #старое_кино
Всю жизнь считаешь, что у книги есть экранизация, а потом случайно оказывается, что эта книга является литературно обработанным сценарием фильма…
Дж. Линн, Э.Джей. Да, господин министр и
Да, господин премьер-министр.

#ex_libris #литература #поэзия
Роман Луи Арагона «Страстная неделя» (1958) описывает семь мартовских дней 1815 года.
Король Людовик XVIII бежал; во Францию вступает Наполеон и его Сто дней. Водоворот событий захватывает художника (и по совместительству мушкетера бежавшего короля) — тогда еще мало кому известного Теодора Жерико, который поневоле становится действующим статистом на театре политической истории.
Жерико, как и прочие герои «Страстной недели», пытается — изнутри целой лавины событий — понять происходящее; но в сумятице фактов и слухов рассыпаются не только старые представления о вещах и людях: теряются из виду привычные понятия о долге, ориентиры для «правильного» выбора.
Должен ли Жерико, — который, в сущности, всегда хотел только писать картины, — бежать вместе с королем, которого, похоже, интересует не столько судьба Франции и народа, сколько шансы на сохранение собственной власти? Что будет для героя в этом случае предательством — бежать или остаться, в призрачной надежде, что возвращение Наполеона будет благом для страны, что император сделал выводы из прошлых своих ошибок? Революция смела абсолютизм, но установила террор. Наполеон положил конец террору, но заменил его личной диктатурой и оставил стране только «раны да залоснившиеся мундиры». Реставрация Бурбонов «не оживила коммерции и не уменьшила нищеты»: по известной формуле, они ничего не забыли и ничему не научились. Вот и все, что ясно для Жерико. Что он — лично он — должен делать, чего желать?
Множество действующих лиц заднего плана: одни озабочены надвигающимся разорением, другие — угрозой новой 20-летней эмиграции (только год, как вернулись из старой!), третьи лихорадочно гадают — кому присягнуть? кто удержится на троне? А еще дальше, за теми, кто тревожится о поместьях, орденах и титулах, — так называемый простой народ, которому надо хотя бы выжить…
Хотя почти все персонажи — реальные люди, «Страстная неделя» не позиционируется Арагоном как исторический роман. Он предупреждает, что события здесь вымышлены, а совпадения случайны, и предостерегает также от оценки героев с современных моральных позиций. Целью писателя было передать состояние человека, чувствующего себя пресловутой паскалевской тростинкой на жестоком ветру истории. В этом плане «Страстная неделя» напоминает «Белую гвардию» Булгакова (хотя в остальном они совершенно несхожи).
В СССР к Арагону всегда относились тепло: он был активным «левым», более того — членом ФКП. Но зрелость писателя пришлась на годы второй мировой войны, когда историческое время уже ускорилось до невиданного ранее темпа, когда все менялось на глазах, — и в итоге Арагон приходит к выводу, что «идеи и развевающиеся стяги — это только ширма… Социальные преобразования происходят не совсем так, как представляется это непосредственному воображению умов пророческих, склонных все видеть под углом зрения утопии, без тех поправок, которые так решительно вносит действительность».
Эмоциональный лейтмотив «Страстной недели» — беспрестанный холодный дождь, ветер, раскисшие дороги, чувство потерянности… И единственная надежда — что страстная неделя кончится в свой срок.
Это настроение отражено и в лирике Арагона. Одному из таких стихотворений поэт дал выразительное название — «Кавардак на слякоти» (1942):

#ex_libris #литература
«Сказание о Мануэле» Джеймса Брэнча Кейбелла, написанное сто лет назад, наследует традиции классической философской сатиры — и в то же время находится у истоков современного эпического фэнтези. Творчеством Кейбелла восхищался еще Марк Твен, позже к его поклонникам присоединились М.Митчелл, Р.Хайнлайн, Э.Уилсон, Дж. Блиш, Н.Гейман…
В Россию Кейбелл пришел в 1994 году: двухтомник «Сказания…» выпустило питерское издательство «Северо-Запад». Позже вышли и другие книги цикла.
Кейбелл — автор специфический и понравится далеко не всем. Он не похож ни на Толкина, ни на Мартина, ни тем более на Роулинг. Зато возникали совсем другие параллели: его сравнивали с такими фигурами, как Рабле и Стерн, Свифт и Вольтер… Я бы добавила к этому списку еще и старшего современника Кейбелла — Анатоля Франса.
Сам Кейбелл уверял, что писал свои романы «вообще не ради того, чтобы их читали, а по той, более разумной причине, что ему нравилось играть одному».

#ex_libris #литература
В дополнение к прошлогоднему посту про Кадзуо Исигуро.
В нынешнем году Исигуро написал новый роман — «Клара и Солнце», и его даже успели перевести на русский и опубликовать (вездесущее издательство ЭКСМО).
Что могу о нем сказать. Из всего ранее написанного автором ближе всего по жанру «Не отпускай меня». То есть это антиутопия, по крайней мере формально: вообще-то Исигуро считает, что практически все описанное им уже более или менее присутствует в нашей жизни.
Более или менее — потому что повествование в романе ведется от лица андроида ИП (искусственной подруги): производство ИП и ИД для подростков в этом мире уже поставлено на поток.
Многие реалии сюжета знакомы нам как по другим антиутопиям, так и из повседневности: дистанционное обучение с «экранными профессорами», утрата навыков de visu социализации, генная инженерия, «форсированное» развитие, за которое приходится расплачиваться здоровьем, конкуренция людей и автоматов…
В целом Исигуро понимает прогресс как процесс, в ходе которого одни проблемы заменяются на другие. С неизбежностью человек стремится облегчить свой труд при помощи машин, и с такой же неизбежностью он оставляет в этом мире очень мало места для себя самого. Тут начинает вырисовываться главная проблема романа. И нет, это даже не «агрессия машин».
Автоматика и генная инженерия все быстрее продвигаются навстречу друг другу. И возможности, фантастические вчера, готовы стать реальностью уже сегодня.
Нормальный человек, желая смягчить стресс, может развесить по стенам фотографии умерших родственников, но в любом случае едва ли станет украшать свое жилище их чучелами. А что если это будет точная и «функционирующая» копия покойного? С идеально заполненной матрицей его памяти, эмоций, привычек? Из материала, «идентичного натуральному»?
Почему нет, если нам известно, что ничего сверх этого в человеке не имеется? Душа есть понятие метафорическое и ненаучное, а все функции сознания можно запрограммировать и воспроизвести — не сегодня, так завтра. И поместить в оболочку, «идентичную натуральной», — не сегодня, так завтра.
Слово герою романа:
И вот тут возникает вторая тема, связанная с первой. Как бы ни были люди развиты и образованны, какими бы глубокими научными знаниями о мире они ни обладали, любые их представления о Боге, о высших силах — наивны и фантастичны. Вероятно, иначе и быть не может. Но Исигуро полагает, что, возможно, в конце концов это совершенно неважно. И что людям и не нужны тут какие-то «научно достоверные» сведения. А важно совершенно другое.
В общем, новый роман Исигуро — довольно редкий зверь: антиутопия, в центре которой стоят вопросы веры.

P.S.: Макабрический образ «чучела умерших родственников» не принадлежит ни Исигуро, ни мне: он приблудился из отличного фанфика Сволочь. Где, кстати, развивается родственная тема.

#цитаты_в_тему
О взаимоотношениях и связанных с ними проблемах.

Только тогда хорошо жить в чьем-нибудь сердце, когда занимаешь в нем пояс умеренный, в котором не задушат вас ни объятия, ни проклятия.
А.Ф.Вельтман. Странник

Природа, этот великий трагический драматург, связывает нас вместе посредством костей и мускулов и разделяет нас более тонкою тканью нашего мозга, смешивает любовь и отвращение и связывает нас фибрами сердца с существами, постоянно находящимися в разладе с нами.
Дж. Элиот. Адам Бид

Людские отношения, кроме деловых, основанные на чем-нибудь вне вольного сочувствия, поверхностны, разрушаются или разрушают. Быть близким из благодарности, из сострадания, из того, что этот человек мой брат, что этот человек меня вытащил из воды, а тот упадет сам без меня в воду, — один из тягчайших крестов, которые могут пасть на плечи.
А.И.Герцен. Долг прежде всего

Я ненавижу письма и боюсь их — это узы. Когда я разрываю четырехугольник белой бумаги, где значится мое имя, мне слышится лязг цепей, которыми я прикован к тем из живущих, кого я знал и кого знаю.
Стоит только ответить улыбкой на любезность какого-нибудь незнакомца, и он уже пользуется этим преимуществом, допытывается, чем вы заняты, и упрекает вас в холодности.
Г. де Мопассан. На воде

Некоторых людей любишь больше всего на свете, а с другими как-то больше всего хочется бывать.
Г.Ибсен. Кукольный дом

Наша задача состоит не в том, чтобы приближаться друг к другу, как не приближаются друг к другу солнце и луна, море и суша. Наша цель состоит не в том, чтобы один переходил в другого, а в том, чтобы он его узнал, видел и уважал в нем то, что он есть: противоположность и дополнение его самого.
Г.Гессе. Нарцисс и Гольдмунд

Я категорически не желаю, чтобы человек, которого я имею неосторожность считать «своим», начал оценивать мои поступки с точки зрения абстрактных понятий. Таких, как общественное благо, добро, зло, черное, белое, подлость, честность. Это не друзья. Это самые страшные враги, потому что им удалось убедить тебя, что ты им должен за их к тебе отношение, а сами воспринимают тебя в соответствии с твоими действиями.
Valley. Burglars' trip

И стихотворение в тему:
Автор — популярный американский поэт Огден Нэш (1902–1971).
Нэш — прежде всего остроумный наблюдатель быта, а его поэзия — поток языковых сюрпризов. Он использует все слои лексики, разрушает привычные словосочетания, каламбурит, выворачивает наизнанку пословицы и крылатые цитаты, занимается словотворчеством… И соединяет рифмой такие слова, которые прежде не были даже отдаленно знакомы друг с другом.
Размер обычно остается за бортом: поэзия Нэша держится на этих немыслимых рифмах, которые к тому же соединяют строчки самой произвольной длины. В классическом стиховедении такой стих называется «раёшным» или «верлибром»; сейчас его, пожалуй, могли бы назвать «рэпом».
На русском языке выходила книга стихов Нэша в переводе И.Комаровой: «Все, кроме нас с тобой». По неведомой причине в существующих электронных версиях (неполных) их по большей части печатают всплошную, как прозу, и рифму приходится выискивать, что очень затрудняет чтение. В обычной, бумажной версии они напечатаны, как и положено, построчно.
Вот здесь есть стихи из первых двух сборников поэта: это примерно половина бумажной книги.
#поэзия #юмор #ex_libris

#ex_libris #магия #история
Книга не новая и достаточно известная, но на всякий случай…
Кому пригодится, кроме просто любопытных: тем, кто пишет «про магию» — ту, которая реально практиковалась, а не просто «скорики-ёрики» (хотя они тоже хороши).
Название у нее устрашающее, но она дает именно то, что обещает, и доступна во всех смыслах: издавалась у нас многократно, начиная с публикации Новосибирским издательством «Наука» (1992).
Мэнли П. Холл. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии: интерпретация секретных учений, скрытых за ритуалами, аллегориями и мистериями всех времен.
В этом плане позволяет хорошо подтянуть магическую «матчасть». К книге (а это более 800 страниц) есть предисловие: и автора, и переводчика — проф. В.Целищева.
В целом смысл тут, конечно, не в том, что можно накопать разношерстной информации, а в том, что она представлена кратко и системно: это самое главное. Сначала несколько частных фактов для примера:

• Элевсинское учение исходило из того, что если человек при жизни не преодолел свое невежество и ошибки, то в загробной жизни он осужден на вечное их повторение, ибо недостаточно умереть, чтобы познать истину. На этой идее строится концепция Ада у Данте: грешников терзает их собственный грех.
• Пифагор учил, что любая проблема должна быть представлена в виде треугольной диаграммы: «Узрите треугольник, и проблема на две трети решена».
• Другой символический афоризм Пифагора: «Выйдя из своего дома, не возвращайся, иначе в нем будут обитать фурии» (ср. с известным суеверием). Изначально это предупреждение было адресовано тем, кто начал поиски истины, но вернулся с полдороги: лучше не знать о высшем ничего, чем узнать мало и плохо.
• Выражение «мертвый хватает живого» означало, что большинство людей управляется не их живыми душами, а «мертвыми» телесными оболочками.
• Платон считал, что по влиянию на чувства человека ничто не может сравниться с музыкой. Но величайшую осмотрительность нужно проявлять в выборе инструментальной музыки, потому что отсутствие слов делает ее значение сомнительным и заранее трудно предвидеть ее действие на людей. (Спустя многие века ту же мысль выскажет Л.Толстой в «Крейцеровой сонате».)
• Восточная традиция одним из символов человека называет лотос: как и человек, этот цветок живет в трех мирах. Его корни (телесная природа) уходят в илистую грязь; его стебель (интеллект) прорастает через воду — изменчивый мир иллюзий, который зыбко отражает мир небесный; его чашечка — душа — расцветает на воздухе под солнцем истины.
• Многие формы современной мысли и практики, особенно так называемая психология процветания, метафизика «воли-к-власти», системы продажи товара «с давлением на клиента» используют «технологические наработки» практик черной магии прошлых веков.
• Использование пентаграммы в черной магии отличается от использования в белой в трех аспектах: 1) звезда может быть разорвана в одной точке; 2) она может иметь лучи разной длины; 3) она может быть перевернута. В черной магии такая звезда называется «Раздвоенным копытом» или «Козлом Мендеса» (два луча вверху — как два рога). Вершина, направленная вниз, символизирует падение Утренней Звезды (Люцифера).
• Почти каждая алхимическая формула имеет пропуск, сделанный сознательно. Человек, не способный понять суть процесса и восстановить пропущенные звенья, недостоин проникать в тайны, открытые другими.
• Для того, чтобы получить власть над стихиями, маг должен подчинить себе (победить в себе самом) те страсти и слабости, которые символическая традиция приписывала духам этих стихий. Так, духи Земли (гномы) страдают алчностью — следовательно, стихия Земли управляется бескорыстием. Аналогично стихия Воды управляется твердостью, Воздуха — постоянством, а Огня — хладнокровием. Маг, который не преодолел в себе эти слабости, вместо того чтобы стать властелином стихий, сделается их рабом.
• Масонство, выделяя 7 свободных искусств и наук (грамматика, риторика, логика, арифметика, геометрия, музыка и астрономия), проводило следующее различие: грамматика учит человека выражать свои мысли и идеалы благородным и адекватным языком, а риторика помогает скрывать их под покровом неясного языка и нечетких фигур речи. (Я всегда это подозревала…)
• Число 666 — эквивалент имени Антихриста — «равняется» также и греческому слову ηφπην, обозначающему низший (плоско-рационалистический) ум. Интерпретаторы Апокалипсиса связывают этот факт с образом звезды, который «дан был ключ от кладезя бездны»: оттуда выходят на свет «все виды дьявольских созданий» (узкопрагматическое мышление и Природа).

Что еще, например, можно узнать:
Цели Мистерий древности.
«Философию» знаков Зодиака.
Анализ карт Таро.
Семь главных причин болезней и семь соответствующих путей их лечения, предлагавшихся герметической фармакологией.
Параллели между шахматами и учением К.-Г.Юнга.
В каком смысле можно считать, что краеугольным камнем, на котором покоятся основные положения религии, является биология.
Что в целом представляет собой каббалистика — для многих людей это почти синоним слова «абракадабра». Про абракадабру тоже, кстати, можно прочитать.
Почему кошка была для египетских жрецов символом вечности.
Что подразумевали алхимики древности под Философским камнем, и каковы были его предполагаемые возможности.
Что такое алхимическая ртуть.
Как соотносятся между собой розенкрейцеры и масоны.
Что за птица на самом деле была изображена на Великой печати США.
Какая форма черной магии считалась самой опасной.
Обширные цитаты с комментариями из книг по церемониальной магии и волшебству.
И так далее, и тому подобное.

Оглавление тома (связные очерки по следующим темам):
Древние мистерии и тайные общества, повлиявшие на современный масонский символизм
Атлантида и боги античности
Жизнь и сочинения Тота Гермеса Трисмегиста
Инициация пирамиды
Исида, непорочная Дева мира
Солнце, универсальное божество
Зодиак и его знаки
Табличка Исиды
Чудеса античности
Жизнь и философия Пифагора
Пифагорейская математика
Символизм человеческого тела
Легенда Хирама
Пифагорейская теория музыки и цвета
Рыбы, насекомые, рептилии и птицы
Цветы, растения, фрукты и деревья
Камни, металлы и драгоценности
Церемониальная магия и волшебство
Элементы и их обитатели
Герметическая фармакология, химия и терапия
Каббала — тайная доктрина Израиля
Основание каббалистической космогонии
Древо сефирот
Каббалистические ключи к сотворению мира
Анализ карт Таро
Скиния в пустыне
Братство розы и креста
Доктрина и догматы розенкрейцеров
Пятнадцать розенкрейцеровских и каббалистических диаграмм
Алхимия и её представители
Теория и практика алхимии
Химическая свадьба
Бэкон, Шекспир и розенкрейцеры
Криптограмма как фактор символической философии
Масонский символизм
Мистическое христианство
Крест и распятие в языческом и христианском мистицизме
Мистерия апокалипсиса
Вера ислама
Символизм американских индейцев
Мистерии и их эмиссары

Мне лично тут недостает рун (только разбросанные упоминания). Но это легко исправить, обратившись к работе Томаса Карлссона «Руны и нордическая магия».
Заодно — «Иллюстрированная история суеверий и волшебства» Альфреда Леманна. Там есть материал, касающийся древней истории магии и представлений о демонах, кое-что по магии египетских жрецов и каббалистике, по учению Агриппы, а также любопытные факты из истории преследования ведьм. Вторая часть книги посвящена обличению спиритизма и сегодня не особо актуальна.
И еще классическая книга П.Д.Успенского «Новая модель Вселенной». Автор был известным эзотериком, так что это своего рода «взгляд изнутри». Но хотя на научную достоверность, ясное дело, не претендует, есть любопытные идеи и образы, так что отсюда, наверное, можно почерпнуть и вдохновение для творчества. Интересные разделы посвящены отношению эзотеризма к Новому Завету и современной мысли, «четвертому измерению», концепции сверхчеловека (не только ницшеанского), символике Таро, йоге, снам, гипнотизму, экспериментальной мистике и доктрине Вечного Возвращения.

#ex_libris #литература
Интересный и разнообразный, на мой взгляд, автор, книги которого исправно включаются во всевозможные must read. Но я вообще не верю в концепцию must read за пределами профессиональных образовательных программ, а верю только в свободный выбор: must ли вот это read конкретно я — или не must.
Кадзуо Исигуро (род. 1954) — современный британский писатель японского происхождения, лауреат Нобелевской премии по литературе 2017 года.
Первые два романа Исигуро ближе японскому менталитету, и герои их — японцы. Соответственно, нацеливаться стоит не столько на «динамичный сюжет», сколько на атмосферу. Типично японская проза, построенная на мотивах и настроениях.

#ex_libris #длиннопост
Прочитала, что готовится новый фандом по «Тезею» — очень, кстати, перспективный в плане сюжетов, драматизма, жанров (материал в каноне есть абсолютно для всего) и т. п.
Так что вот, по этому случаю.
Два произведения, которые произвели на меня когда-то яркое впечатление. Они известные, так что тег «рекомендация» даже не ставлю. (А кто еще не читал — рассмотрите эту возможность.)
Тут много общего. Прежде всего — не совсем обычный жанр: своего рода «анти-фэнтези». Это миф и легенда, трактованные как исторический роман; магия без магии и волшебство без волшебства. Повествование в обоих случаях ведется от лица главных героев. И «градус интересности» от этого ничуть не падает — напротив.

Дилогия Мэри Рено «Тезей»: «Царь должен умереть» (1958) и «Бык из моря» (1962).
Трилогия Мэри Стюарт о Мерлине: «Хрустальный грот» (1970), «Полые холмы» (1973) и «Последнее волшебство» (1979).
В истории Тезея принцип «объяснения чудес» проводится особенно последовательно — даже там, где дело доходит до поединка с Минотавром или появления кентавров. И в эти объяснения верится: сама временная дистанция (XIII век до н.э.) легко претворила бы любые реальные события в миф. М.Рено вдохновлялась, по ее словам, археологическими находками в Греции и на Крите, которые позволили предположить, что Тезей был «реальным царем Афин, динамичным лидером», сравнимым по своей исторической роли с Александром Македонским.
Между Тезеем и Мерлином много общего, начиная от мотива «чудесного рождения», что знаменует высокое предназначение, и до отвечающего предназначению дара — слышать голос своей судьбы (сейчас это назвали бы сплавом интуиции, прозорливости и высокого чувства ответственности в сочетании с мужеством). Эта способность воспринимается героями естественно, как разумеющаяся сама собой.
Но не меньше между ними и различий. Хотя и Тезей, и Мерлин остаются безусловно «положительными героями», они не делаются от этого одинаковыми и нигде не выглядят картонными.
Они нередко размышляют «о богах и о судьбе: как много в человеческой жизни и в душе заложено ими — и столько он сам для себя может сделать… Судьба и воля, воля и судьба… — они как земля и небо, что вместе растят зерно. И никто не знает, чей же вкус в хлебе». В конечном счете смысл и ценность отыскиваются даже в той смешной «беде», которую так бурно переживает Тезей-подросток: в его невеликом росте.
А вот как они героями становятся — это уже вопрос отдельный:
Но «имя» для Тезея — это не почести и не роскошь. Он из тех редких людей, которые понимают власть как ответственность и готовность к жертве. Собой — не другими. Он и в амазонке Ипполите узнает равную себе — царя — именно по этой готовности.
Автор удачно использует критскую линию мифа, чтобы показать, как взрослеет Тезей: он становится царем не в силу «внешнего» права, данного рождением, а в силу своего дара вождя и лидера, добровольно опускаясь перед этим до положения бесправного «гладиатора». Он понимает, что его честь — не в почестях, а в способности быть верным долгу. Таким Тезей был еще до Крита. Возражая отцу, который хочет уберечь его от опасности, он говорит. «Я принял этих минойцев в руку свою; если я сбегу от них — это меня опозорит».
А оказавшись на Крите, он окончательно вырастает в царя — именно тогда, когда делается почти рабом. Ариадна — фальшивая богиня и фальшивая жрица — получает очень достойный ответ на свое пренебрежительное замечание:
На Бычьем дворе Тезей и его товарищи, принадлежащие разным племенам и разным сословиям, становятся равны: просто юноши и девушки, просто бычьи плясуны, которые будут жить столько, сколько смогут быть командой. Это открывает, так сказать, «практический смысл» идеи жертвенности: гибель Коринфянина — приговор для тех, кто оставил его без поддержки:
Когда товарищ напоминает Тезею, что он все-таки по рождению царский сын, тот отмахивается: «Расскажи это быкам, — говорю. — Это их здорово позабавит». Критский опыт дает Тезею — будущему царю — и ту широту взгляда на вещи, которой вообще трудно ожидать от человека его эпохи; но пока читаешь роман, то вполне этому веришь. Дважды — и на Крите, и в Афинах — он с состраданием размышляет о людях, запертых в своих горах и в своей ограниченности настолько, что полагают, «будто Вечноживущий Зевс ни с кем ни связан больше, кроме них». — «Часто оказывалось даже, что они считают своего Зевса — только своим; причем Зевс соседней долины был его врагом».

Тезей — царь и вождь, выкованный обстоятельствами в искусного стратега и политика. Та высокая этическая планка, которую он для себя принимает, и способность беседовать с Посейдоном не мешают ему быть практичным и порой даже слегка приземленным. Это отражается на стиле его речи: краткие, энергичные фразы, ничего лишнего. Когда Тезей получает изысканные любовные записочки от аристократических дам из Кносского дворца, его недоумение почти комично:
Тезей способен остро чувствовать красоту и создавать красоту. Но, как хороший царь, он и здесь думает прежде всего о деле. Собственный талант певца и сказителя Тезей использует, чтобы подготавливать людей к идее общих богов и общего (как выразились бы гораздо позднее) культурного и политического пространства под эгидой Афин:
Тезей — царь и политик — одерживает в конечном счете победу. Тезей-человек познает и радость, и горе, и любовь, и предательство… Но даже смерть для него становится не смертью, а шагом — в ветер, в полёт, в вечношумящее море… В миф, переживший века.
Перед этим ему снится вещий сон: он вернется, чтобы вместе со своим народом в трудный час (битва при Марафоне) встать на защиту Афин. Ту же способность легенда приписывает Мерлину: «он проснется вместе с королем Артуром, и они вернутся в тот же час, когда потребуются своей стране».

Мерлин из трилогии М.Стюарт (в 4-й и 5-й книгах фокус внимания смещается на другие фигуры) во многом похож на Тезея. Прежде всего — миссией, носителем которой он является: «И королевства станут одним Королевством, и боги — единым Богом».
И вместе с тем он совершенно на Тезея не похож.
Он пророк и маг. Но — как сам говорит — «не из тех, кто проходит сквозь стены и выносит людей через запертые двери». В трилогии волшебство присутствует ровно в пределах тех возможностей, какие обычно приписываются людям с так называемыми экстрасенсорными способностями. Во всем прочем Мерлин — ученый, инженер, целитель и бард, «интеллигент» Темных веков: времени, когда догорали последние отблески античности и еще смутно брезжила заря средневековья.
Тезей — воин по крови и призванию; Мерлин способен держать меч в руках — и драться, если понадобится, — но высшим искусством для себя считает «выращивание целебных трав» (то же целительское призвание — у сына Тезея, Ипполита). И сама речь Мерлина в сравнении с энергичными, сжатыми репликами Тезея гораздо более плавна и цветиста, перемежается детальными и очень поэтичными описаниями, в том числе пейзажными. (Не забываем, конечно, что он еще и жил на целых 18 столетий позже Тезея!)
Подобно Тезею, Мерлин чувствует, что он — человек предназначения, а его сила — не простой «подарок»: она слишком ко многому обязывает, это скорее уж «то, от чего невозможно уклониться» (как скажет потом Вивиана). Когда Моргауза требует научить ее волшебству, Мерлин совершенно искренне говорит, что преподать свою магию не в его власти.
Видения его приходят только в самые значительные моменты и сплетаются из озарений и интуиции. Иногда это лишь смутный знак (кровавый отблеск пламени, падающий на лицо герцога Горлуа). Иногда — невнятное предчувствие. И Мерлин, и особенно Тезей — люди эпохи живых мифов; это времена судьбы, открывавшейся в знаках: «…мы для этого! Чтобы притягивать богов, как дубы притягивают молнии, чтобы через нас боги могли нисходить на землю…» — восторженно восклицает сын Тезея.
Но ни Тезею, имеющему двух отцов, земного и небесного (точнее, морского — Посейдона), ни пророку Мерлину не дано видеть и понимать эти знаки всегда: все-таки сами они — люди, а не боги. Какие-то знамения читаются ясно (так Тезей слышит голос Посейдона, а Мерлин видит руку судьбы в любовной лихорадке Утера). А иной раз оба могут быть поразительно слепы: Мерлин не узнает девушку в мальчике, а Тезей не подозревает предательства Федры, хотя это лишь повторение истории, которая едва не случилась с ним в юности, в доме его собственного отца. Миф вообще любит удвоения и повторы: две Гвиневеры (два неудачных брака), появление Вивианы, предупрежденное появлением ее мужского двойника Ниниана…
Пророческий смысл многих событий становится ясен лишь задним числом: такова история с перстнем Астерия, брошенным в море («Тезей»). А в тот момент, когда Мерлин беседует о дружбе и любви с мальчиками, Артуром и Бедуиром (Ланселот в «артуровском цикле»), между ними проносится белая сова:
Избранность не спасает героев от обычного человеческого неведения и также не гарантирует их безупречности. «Бог ведет их непрямыми путями» (слова Артура) — они принимают на себя и чужую кровь, и даже предательство: Тезей нарушает слово, данное царю Миносу перед его смертью, Мерлин предает доверие герцога Горлуа. Оба отчетливо понимают, что за это придется дорого заплатить, что благие намерения и цели не снимают с них личной вины. Не случайно в обоих романах упоминается Эдип — классический символ «трагической вины» (а Тезей даже встречается с ним и присутствует при его гибели).
В жизни Тезея есть и боевые товарищи, и друзья, и любовь — хотя и завершившаяся трагически. Но в главной своей миссии он одинок: в романе М.Рено нет сопоставимых с ним по значению фигур.
В отличие от царя Тезея, принц Мерлин — это Тот, кто рядом: защитник, спутник и советник. Порученный ему мальчик, ничего не знающий о своем предназначении, воспитывается в тайном месте; позже Мерлин становится его наставником и в конце концов устраивает так, чтобы тот нашел и поднял со дна озера меч их легендарного предка, приняв тем самым свою миссию. (Отдаленное эхо этого мотива присутствует даже в истории Гарри Поттера и Принца-Полукровки.)
Мотив меча, который нужно поднять из(-под) камня, есть и в «Тезее», но Мерлин поднимает его не для себя. Сам Мерлин — не Меч, а Щит.
«Я буду стоять между богами и народом…» — говорит Тезей. Мерлину же определено́ стоять между Богом и королем. И если Тезей в своей роли прежде всего — Герой, то Мерлин (оставаясь героем, причем главным) в первую очередь — Посредник. Это подчеркнуто и именем его бога-покровителя, именем, данным при рождении:
Сцена, когда Мерлин находит меч Максена, Грааль и копье Лонгина, не содержит в себе никакой фантастики, однако откровенно символична: меч в руки дается (хотя Мерлин чувствует, что должен его только передать), а копье и чашу погребает каменный завал. Они не предназначены и Артуру: Артур для этого слишком… король, слишком земной человек (в этом отношении он гораздо ближе к Тесею, чем Мерлин). А искать Грааль выпадет на долю Бедуира, и гораздо позже. Это тоже увидит Мерлин в одном из своих прозрений — но оно опирается уже скорее на его способность понимать логику истории и ду́ши людей. «Я просто следую за временем», — объясняет он Кадору. Действительно — «просто»… для Мерлина.
И Тезея, и Мерлина отличает широта умственного кругозора, способность видеть общее за частностями. Тезей сострадает простакам, полагающим, будто Зевс существует только для них; Мерлин свободно использует символы и предания разных вер: он видит за ними общечеловеческое. Когда ему приходится говорить с Артуром о той трагической вине, которая определила его отношения с отцом (Утером) и сыном (Мордредом), он вспоминает и библейские «грехи отцов», и Эдипа. Древние предания для пророка и поэта Мерлина — не буква, но дух, «мечтательное искажение», художественная правда, в чем-то более высокая, чем затемненная случайностями «правда факта»:
С Тезеем Мерлина объединяет и здравомыслие, свобода от предрассудков. Когда Бедуир негодует, что ему не было позволено отомстить за похищение королевы, Мерлин очень трезво замечает, что тот не мог бы рассчитывать на победу со своей раной: «Ведь есть еще немало простодушных людей, которые верят, что правда на стороне сильнейшего».
Как и Тезей, Мерлин — певец и сказитель, способный при необходимости поставить свой талант на службу «интересам момента». Древнюю легенду он использует, чтобы вывернуться из опасной ситуации с похищением Гвиневеры, не потеряв в лице виновника ценного артурова союзника, да еще и ухитряется подгадать так, чтобы впечатление от его рассказа подкреплялось погодными эффектами:
Но, несмотря на способность к подобным тактическим ходам, Мерлин по натуре — философ и поэт; арфа сопровождает его во всех странствиях — это вообще сквозной образ трилогии, и даже завершается она образом арфы.
А когда разгневанная Моргана пытается уязвить его, то получает очень характерную отповедь:
То же самое — только в одной фразе — говорит и Тезей в последних строчках романа: «Пока певцы поют и дети помнят — вовек я не исчезну со скалы!»

Похоже, что песни и сказания не забываются — если они стоят того. Так что закончу словами самой Мэри Стюарт — их в равной степени можно отнести и к роману Мэри Рено:
Ну, а от себя могу только повторить: оба романа отлично доказывают, что «сеттинг» истории может быть фантастичным — и при этом правдоподобным, а герои — «положительными», оставаясь интересными, сложными, убедительными… и разными.
Мэриоле, Montpensier, Terekhovskaya и всем, кто любит Тезея и Мерлина: ❤️❤️❤️

#картинки_в_блогах #времена_года

Ян Брейгель Старший «Бархатный» (1568–1625). Деревня на берегу реки.

В пейзажах этого художника нет ничего фантастического, но с первого взгляда (да и со второго тоже) они все равно похожи на иллюстрации к сказкам.
Возможно, отчасти потому, что сквозь живопись тут как бы проступает рисунок: даже самые мелкие детали отчетливо оконтурены, как на книжной гравюре. Да и река эпичная: высокие башни на другом берегу видятся еле заметными призраками.
А еще, конечно, яркие краски: сложно поверить, что им уже 420 лет. Недаром Яна прозвали «Бархатным».
Ян Бархатный — сын Питера Брейгеля. Одного из.
А вообще неплохо бы с этими Брейгелями разобраться…
Итак, сага о Брейгелях.

#ex_libris #старое_кино
Писатель, Режиссер, Публика.
Есть такое неопределенное выражение: «экранизация не уступает первоисточнику».
Бывают фильмы хорошие, плохие и так себе. Но когда думаешь, будто тебе известны достаточно адекватные экранизации какого-то произведения, а потом внезапно пересматриваешь фильм сразу после книги… приходится соотносить вербальные образы с визуальными — и получается что-то вроде: «Хорошо ли эта груша передает вкус этого яблока?»
Книга — известная повесть Генри Джеймса «Вашингтонская площадь» (1881); сюжет напоминает «Евгению Гранде» Бальзака.
Там всего 4 главных персонажа: состоятельный вдовец доктор Слоупер, его единственная дочь Кэтрин, сестра доктора Лавиния и молодой человек без определенных занятий (но с определенными устремлениями) по имени Морис.

#ex_libris #старое_кино #писательство
Перечитала тут кое-что, читанное уж лет 10-15 назад.
Вкратце история такова. Юная героиня в младенчестве осталась без родителей, и ее приютили родственники: дядя Вернон и его супруга Лили. (Уже интересный поворот.)
Дожив годов до 16-ти, девица стала расставлять амурные сети некоему мистеру Поттеру. А пока вожделенный объект в сети не попался, она решила, чтобы обрести некоторые, хм, навыки, потренироваться на объекте №2, который с объектом №1 находился в напряженных отношениях, зато представлял собой более легкую добычу. Так что в этой затее героиня преуспела, следствием чего и явилась финальная катастрофа…