↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
nordwind
31 августа в 09:29
Aa Aa
#русский_язык #писательство #длиннопост
Про контекстуальные синонимы и тому подобное.
Для Amby_99, которая мне напомнила об этой теме, и для всех, кому она интересна.

Когда автор стремится избежать повторов, это хорошо.
Когда он, как ИИ, механически чередует «заместительные», это… больно.
События произведения всегда изображаются в чьем-то дискурсе, с чьей-то точки зрения — POV. Даже если повествование идет не от данного конкретного лица, действие показано в его восприятии: типичный случай — тот же Гарри у Роулинг. С позиции одного из персонажей, или нескольких, чередующихся, или с позиции повествователя — неважно, в любом случае у этого «наблюдателя-повествователя» есть какое-то свое отношение к действующим лицам.
И оно выражается в выборе наименования (далее ИП — именование персонажа).
В первых главах ГП и ФК Дурсли по отдельности именуются исключительно «тетя Петуния» и «дядя Вернон». Тем самым они позиционированы как родственники Гарри. Но Гарри обращается к дяде — «мистер Дурсль».
Человека можно назвать по имени, по фамилии (в русском языке — по имени-отчеству и даже по одному отчеству, дружески-фамильярно), по профессиональному или семейному статусу («доктор», «бабуля»), по внешним приметам («блондинка», «коротышка»), по полу («девушка», «парни»), по формальному обращению («мадам», «гражданин») и т. п. Очевидно, что это не безразлично, и выбор неуместного обращения может вызвать резкую реакцию («Тамбовский волк тебе товарищ!»)
Это правило работает и в тексте. И тут неважно, чей текст — ваш или Льва Толстого. Принцип тот же самый. Выбирая ИП в каждом конкретном эпизоде, автор задает точку зрения на героя.
В «Войне и мире»:
На лице Наполеона была неприятно-притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что-то говорил ему.
Ростов, не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте.
Описание тильзитской встречи (замечает Б.Успенский) дается здесь сначала с безличной точки зрения, а затем с точки зрения Ростова. В первом случае французский император именуется нейтрально — Наполеон; во втором — неприязненно: Бонапарте.
А вот условная типовая драмиона. Гермиона, показанная глазами Драко. Одно дело, если она именуется при этом грязнокровкой. Другое — если гриффиндоркой. Или девушкой. Или Грейнджер. Или Гермионой. Если ИП постепенно меняется, это косвенно указывает на изменение отношение наблюдателя, и читатели делают соответствующие выводы. А если все эти ИП начнут чередоваться хаотично, что тогда читателям думать? Что у Драко семь пятниц на неделе?
Когда ИП меняется изредка и не очень вызывающе, то это не привлекает особого внимания, но когда оно совершает бесконечные и беспорядочные скачки… Разговаривает, к примеру, тот же Драко с Гарри. И чередуются в этой сцене то имена, то фамилии. Фамилия отстраняет (чужой), имя приближает (свой). Фокус ездит: туда-сюда, туда-сюда, — и у читателя начинается что-то вроде морской болезни.
Если это проделывает автор-повествователь, тоже ничуть не легче. Обратите внимание: на всем протяжении семитомной саги Роулинг в авторском дискурсе Гарри называется исключительно по имени — и только при первом появлении представлен как «Гарри Поттер». По имени его называют также друзья и расположенные к нему взрослые (Дамблдор, Хагрид, Уизли). «Поттером» он является для тех, кто относится к нему враждебно, недоверчиво или строго официально.
Есть и фанфики (причем хорошие), где этот момент тоже учитывается. Автор может даже сам расставить все точки над I:
— Почему ты вообще работаешь с Поттером?
Эрни принялся называть Гарри по фамилии с тех пор, как окончательно решил, что тот всё-таки тайный злодей. Ну, не совсем уж и тайный, скорее явный злодей. На самом деле Гарри был доволен, что все, кто считал его наследником Слизерина, обращались к нему «Поттер», а остальные называли его «Гарри» — по его настоянию, так как у него остались кой-какие плохие воспоминания о людях, ненавидевших его, которые звали его «Поттер», прежде чем превратить его жизнь в настоящий кошмар…
Боже, только не снова!
Или:
— Я слежу за твоим поведением, Поттер, — предупредила Гермиона.
— Зови меня Гарри, пожалуйста. — Поттер улыбнулся ей. — У меня уже есть человек, который любит вставлять мою фамилию в каждую свою реплику.
Гарри Поттер и Мальчик-Который-Выжил-Из-Ума
Опять же, обратите внимание: в этой главе использование ИП «Поттер» говорит о том, что перед нами POV Гермионы; а ближе к концу ИП сменяется на «Гарри», и это даже без всякой отбивки текста указывает, что включается его собственный POV.

Попутно небольшое отступление по «канону».
Помню, как я прочитала в переводе «Росмэн» то место в «Истории Принца», где Дамблдор в финальной беседе по душам со Снейпом говорит:
— Вот тогда, я думаю, можно будет сказать Гарри.
— Сказать Гарри что?
Хотя Снейп здесь всего лишь переспрашивает, повторяя за Дамблдором, эта деталь меня поразила. До этого ни разу за все 7 томов Снейп не назвал Гарри по имени. Я полезла в оригинал, и… короче, чуда не случилось:
— I think, it will be safe to tell Harry.
— Tell him what?
Переводчики косякнули — ну, или просто решили, что это «все равно». Нет, совсем не все равно. До самого конца Снейп упрямо не желает видеть в этом мальчишке кого-то, кроме Поттера. Впрочем, это не такой уж вопиющий факт, если учесть, что и Макгонагалл тоже обращается к студентам, включая Гарри, по фамилии.
Заодно отмечу еще пару характерных моментов с личными обращениями. Преподаватели в частных разговорах, между собой, могут называть друг друга по именам. Дамблдор исключения не составляет. Однако тот же Снейп (канонный — в фанфиках с ним, как известно, чего только не случается) наедине обращается к Дамблдору только по фамилии, а на людях использует формальное обращение «директор». Сам же Дамблдор, напоминающий Гарри о необходимости добавлять «профессор», в беседах с глазу на глаз неизменно называет Снейпа Северусом, даже во время его драматичной «явки с повинной». Это своего рода демонстрационные речевые маркеры, показывающие, на какую дистанцию говорящий готов подпустить к себе собеседника.
Однако в другом контексте выбор обращения (по имени или по фамилии) может принимать на себя иную роль: в разговоре Дамблдора с Фаджем и Люциусом Малфоем (ГП и ТК, сцена «хижина Хагрида») оба собеседника фамильярно называют директора Альбусом, явно стремясь выказать не столько близость, сколько свое пренебрежение. Он в ответ также называет их по именам — Корнелиус и Люциус, — вроде бы вежливо, но наблюдающий из укрытия Гарри замечает его горящий взгляд: «His blue eyes were full of a fire Harry had never seen before».
В общем, эмоциональный подтекст зависит от ситуации, и тут уж автору надо задействовать свое чутье. То же самое, кстати, касается выбора обращения на «ты» / «вы»: оно может меняться даже по отношению к одному и тому же человеку, смотря по обстоятельствам. Это действует и в отношении перевода английского “you”:
— Разумеется, вы не подумали о том, каково мне было ждать, чем завершится ваше самонадеянное предприятие. — Глаза его вспыхнули, и, перегнувшись через стол, он зарычал: — Если ты еще раз ввяжешься в такую безумную авантюру, пеняй на себя!
А вот случайно выбранный фрагмент еще одного фика. Действующих лиц — два человека, и в пределах одного абзаца использованы по три заместительных для каждого из них. У читателя начинает троиться в глазах:
Мужчина поднял свою добычу вне зоны досягаемости для Гарри. Тот не осознавал, настолько высоким был Джеб, пока не встал рядом с ним и не уперся взглядом в грудь проводника. Вынужденно взглянув ему в глаза, юноша был обеспокоен выражением лица мужчины. Когда тот грубо схватил его за плечи, Поттер отшатнулся.
Понятно, что если в каждой строчке текста болтается имя персонажа, чередуясь только с «он(а)», то это ни в какие ворота. Но каким-то чудесным образом есть масса произведений (в том числе фанфиков), где не наблюдается ни засилья повторов, ни скачков POV. Это реально можно сделать.
Очень удачно используется ИП во «Взломщиках»: главных героев все прочие действующие лица называют по-разному, в зависимости от своего к ним отношения. СС — Северус для Дамблдора, Север — для Темного Лорда, Сев — для добрых знакомых, Снейп — для недобрых, Севочка — для своего опекуна Кеса, Айс — для друга-Люциуса… и профессор — для студентов. «Профессором Хогвартса Северусом Снейпом» он является только для автора, который представляет его таким образом в названиях глав: автор воспринимает его как бы в целом, во всей совокупности отдельных ИП.
Такой прием избавляет даже от необходимости уточнять, кому принадлежит та или иная реплика: это видно по использованному обращению. То же самое с Малфоем. Для одних он — Люциус, для других — Люц, Люци или даже «наш Люци», для третьих — лорд Малфой, для отца и друга — Фэйт. По смене обращения видна ситуативная смена отношения:
— Что вы себе позволяете, лорд Малфой? — злобно зашипел он, сверкая глазами. — Если вам, как председателю Попечительского совета, не угодно...
— Как председателю мне все угодно, Айс, — мягко сказал я ему. — Мне не угодно... с других позиций.
Называя приятеля дружеским прозвищем в ответ на демонстративно официальное обращение, Люциус подчеркивает необоснованность его обиды и нежелание менять «регистр» общения.
И сразу вспомнилось, как герой «Трех мушкетеров» отказывался от лейтенантского патента со словами:
— Для Атоса это слишком много, для графа де Ла Фер — слишком мало.

К слову о трех мушкетерах. Читатель в конце концов, далеко не сразу, узнает настоящие фамилии героев, но их имена — нет. Только в «Двадцать лет спустя» д’Артаньян подсматривает любовное свидание Арамиса с герцогиней де Лонгвиль и слышит, как она называет его «милый Рене» — один-единственный раз. Это всё. Больше нигде ни имя Арамиса, ни имена его трех друзей Дюма не упоминает. По непроверенным сведениям, в черновиках романа д’Артаньяна звали Натаниэлем (так себе французское имя, вообще-то), но в окончательном варианте у героев — только фамилии и прозвища. Это не столько индивидуальности, сколько типы и символы.
Или взять наших классиков. И Чичиков, и Базаров, и Раскольников (см. всю школьную программу и ее запределье) в авторском дискурсе именуются исключительно по фамилии. И ничего. Ни Белинский, с его тонким художественным вкусом, ни Писарев, с его талантом придраться к чему угодно, даже не вякнули. Просто у них это совершенно не мешает и не бросается в глаза. Напротив, странно было бы, если б Тургенев в одном абзаце называл Базарова Базаровым, а в другом, ни с того ни с сего, Евгением.
Тургеневская проза признана эталоном русского литературного стиля, и в тех же «Отцах и детях» формы ИП между героями (как при личном обращении, так и за глаза) исключительно разнообразны. Выбор зависит от социального статуса, личного отношения, конкретной ситуации и т. д. При этом один и тот же стиль в разных контекстах может выполнять разную функцию. Обращение «мсье» в устах «эмансипированной» Кукшиной характеризует ее как претенциозную особу; а Базаров, при расставании иронически бросивший Аркадию: «Прощайте, синьор!», прячет за ёрничеством те чувства, которые считает недостойными себя:
— Есть, Аркадий, есть у меня другие слова, только я их не выскажу, потому что это романтизм, — это значит: рассыропиться.
Сам главный герой для прочих:
• Евгений Васильевич (или Васильич) — для Николая Петровича, а также для Одинцовой, Фенечки и Ситникова;
• мсье Базаров — для Кукшиной;
• Евгений — для Аркадия Кирсанова и для отца Базарова (а свою радость от долгожданного приезда сына он скрывает за ироническим обращением «любезный мой посетитель»);
• Енюша и Енюшенька — для матери;
• барин — для встречного мужика;
• живодер и прощелыга (за глаза) — для лакея Прокофьича;
• «этот волосатый» (Николаю Петровичу), «новый твой приятель» (Аркадию), «господин нигилист» (тоже за глаза), «этот лекарский сын» (про себя), «милостивый государь» (в сцене конфликта), «господин Базаров» (в присутствии третьего лица) — для Павла Петровича: заметное разнообразие!
Однако в дискурсе повествователя ИП остается неизменным: он — Базаров. И только. Лишь в финале, при патетическом описании могилы героя, где прорывается даже ритм белого стиха с характерными инверсиями, возникает торжественное: «Евгений Базаров похоронен в этой могиле…»
Похожим образом обстоит дело в «Обломове». Только временами в повествование, где главный герой стабильно именуется по фамилии, врываются фрагменты, где он внутри авторского POV превращается в «Илью Ильича», и эти фрагменты всегда так или иначе отмечены сменой тона или типа повествования: например, от описания текущих событий (ИП-фамилия) к общей характеристике героя (ИП-имя-отчество). Смена ИП играет здесь роль, подобную перемещениям камеры кинооператора: ближе / дальше.
А вот в «Войне и мире» главный герой — Пьер, в некотором роде духовный двойник Толстого, — называется только по имени. А князь Андрей — только князем Андреем. Более того, даже в передаче мыслей Наташи (косвенная внутренняя речь) мы читаем:
Наташа не спала всю ночь; ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила: Анатоля или князя Андрея? Князя Андрея она любила — она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно.
Уж казалось бы, в любовных мечтаниях сам бог велел называть по имени. Но нет. И для влюбленной Наташи князь Андрей все равно остается князем Андреем. Несмотря на всю симпатию автора к этому герою, есть в нем что-то, никак не располагающее к фамильярности. И со всем семейством Болконских так (княжна Марья и старый князь).
Напротив, Наташа «титулуется» только в исключительных случаях — например, когда оскорбленный князь Андрей холодно говорит Пьеру: «Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна и что я желаю ей всего лучшего». Или в сцене танца, где причина использованного «заместительного» совершенно очевидна и не нуждается в комментариях:
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движенье плечами и стала. Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, — этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de châle давно бы должны были вытеснить?
Впрочем, не обязательно быть Толстым или Тургеневым, чтобы не трепыхаться с «заместительными» — достаточно подумать, как удачнее построить фразу.

В выборе уместного в конкретном эпизоде ИП действует общий принцип.
Если персонаж именуется, например, по профессии, то это можно делать в сцене, где он показан в процессе профессиональной деятельности, на худой конец — в профессиональном контексте. Снейп у котла — ладно, «зельевар». Снейп на педсовете — ну, тоже можно; хотя если он там за свой факультет топит, то уместнее будет «декан». Но «зельевар» в интимной сцене — ну, это уж пардон. Что за странные намеки.
ИП «мужчина», «женщина» и им подобные обычно уместны только: а) при первом появлении персонажа, когда о нем, кроме пола, еще и сказать-то нечего; б) в сценах, где они так или иначе выступают именно в своих «гендерных ролях».
И поэтому особо глаз да глаз нужен при переводе, когда транслейтер механически лепит этих «мужчин» на каждом шагу — даже там, где «man» употреблено в значении «человек». Ср:
Этот мужчина просто ставил ее в тупик.
Впечатление, что речь о любовном романе.
Этот человек просто ставил ее в тупик.
А вот тут явно чисто коммуникативные сложности…
Сириус, не дожидаясь ответа мальчика, прошел по коридору и повернул в одну из комнат. Мальчик последовал за мужчиной.
Во-первых, повтор. Во-вторых, зачем тут нужно подчеркивать, что он идет именно «за мужчиной»? Возможный вариант:
Сириус, не дожидаясь ответа, прошел по коридору и повернул в одну из комнат. Мальчик последовал за ним.
Дальше:
Уловив настроение мужчины, Аберфорт без лишних слов принес огневиски и поставил на стол перед зельеваром.
Выглядит так, словно тут трое персонажей: Аберфорт, какой-то «мужчина» и зельевар. При этом оба ИП в отношении Снейпа неуместны: Аберфорт общается с ним не как с мужчиной (он и сам мужчина, в конце-то концов!), а как с клиентом. И Снейпу из виски вроде бы не зелье предлагается варить — так к чему тут «зельевар»? Вариант:
Уловив настроение посетителя / собеседника, Аберфорт без лишних слов принес огневиски и поставил на стол.
Аналогично:
— Знаешь, Рон, вряд ли у тебя получится сдать СОВ по чарам.
— Это почему еще? — обиделся мальчишка.
Если это POV, например, Гермионы или кого-то из взрослых — все в порядке. Но если Гарри, то называть Рона «мальчишкой» неуместно, так как Гарри — его ровесник и тоже мальчик. ИП должно как-то отделять персонажа от собеседника или рассказчика — желательно актуальным для сюжетной ситуации способом.
Еще пример:
Люпин знал, что Минерва видела его вчера. Она встала, чтобы утешить его, но мужчина понимал, что если ведьма сделает это, он сломается окончательно.
Опять неуместный «мужчина», да еще и «ведьма». При чем тут пол? А «ведьма» звучит особенно плохо, потому что по-русски добавляет еще и отрицательных коннотаций. Впечатление, будто речь о злом колдовстве, с помощью которого ведьма-Минерва должна вконец сглазить беднягу Люпина своими лицемерными утешениями.
Варианты:
Люпин понимал, что Минерва видела его вчера и сейчас собирается утешить, — но почувствовал, что от утешений просто сломается окончательно.
Или:
Люпин знал, что Минерва видела его вчера. Она уже встала, чтобы подойти к нему… Но от утешений он сломался бы окончательно.
Или:
Люпин знал, что Минерва видела его вчера. Она уже встала, чтобы его утешить…
“Нет. Тогда я сломаюсь окончательно”.
И т. д.
К радости Джона, с нехорошим предчувствием следившим за манипуляциями Шерлока, Холмс проявил благоразумие и не сразу вскрыл таинственное послание.
Тоже три действующих лица: Джон, Шерлок и Холмс. Здесь оно, правда, не особо мешает, но можно убрать: в русском языке есть отличное указательное местоимение, которое позволяет из двух «он» указывать на последнего упомянутого. Вариант:
К радости Джона, с нехорошим предчувствием следившим за манипуляциями Шерлока, тот проявил благоразумие и не сразу вскрыл таинственное послание.
Вот еще случай, когда «тот» — просто спасение:
Он еле услышал, как Минерва хихикнула, поскольку к его ушам были прижаты руки мальчишки. Вообще он на удивление любил его душить.
Тут непонятно, кто кого любил душить. Вариант:
Он еле услышал, как Минерва хихикнула, поскольку к его ушам были прижаты руки мальчишки. Вообще тот на удивление любил его душить.
Совершенно убийственные ИП, не уместные почти нигде (некоторое исключение составляют юмористические фики, но это всегда особая статья), — «брюнет» и «блондин». Ситуации, в которых важно было бы выделить именно этот признак, единичны. Например, в одном драрри Поттер теряет память — и когда видит Драко, называет его про себя «светловолосым незнакомцем» и «блондином» — единственный признак, который бросился ему в глаза.
В остальных случаях это обычно создает нелепицу:
Гарри не возражал бы, ограничься Вернон боксерской грушей, но пинки по собственному телу были брюнету совершенно не по вкусу.
Эта, прямо скажем, простительная антипатия едва ли связана с цветом волос. Тут как раз уместно слово «мальчик» или даже местоимение «он» — по контексту понятно, к кому оно относится:
Ограничься Вернон боксерской грушей, Гарри бы не возражал, но пинки по собственному телу были ему совершенно не по вкусу.
Впрочем, тут тоже имеются нюансы. Например, достаточно естественно звучит нередко встречающееся «рыжик» по отношению к Рону: когда его так называют друзья, это своего рода ласковое прозвище.
— Не робей, дружище! — Гарри хлопнул рыжика по плечу.
Но допустимо оно только в сценах, показанных с точки зрения самого Гарри или разделяющего его отношение автора-повествователя — и никак не тех лиц, которые по отношению к упомянутому Рону настроены негативно:
После стычки с Уизелом у Драко все внутри просто кипело от возмущения. Наглость рыжика превосходила все возможные пределы.
Здесь ласкательное «рыжик» неуместно. Драко уж скорее мог бы сказать: «…наглость этого рыжего / рыжего придурка / рыжего недоумка» и т. д.

Отдельная история со стилистическими оттенками ИП.
Например, в английском “boy” — вполне нейтральное слово. И так можно обратиться к кому-то соответствующего возраста. Но по-русски это нередко звучит не очень естественно, и вдобавок существует заметная стилистическая разница между «мальчиком» (ласково-нейтрально) и «мальчишкой» (может звучать пренебрежительно, задорно — и с кучей еще других оттенков).
Из комментариев к одному переводному фанфику:
Читатель:
Все-таки «мальчишка» через предложение — это перебор.
“Северус заметил, что мальчишка выглядел уставшим и чрезмерно тощим, гораздо более тощим чем обычно... Он подумал, чем мог питаться мальчишка, пока был в бегах все это время”.
Здесь подряд, а чуть ниже еще 4 мальчишки. Поттер то мальчик, то парень. Я понимаю, это автор так пишет, но сделайте что-нибудь!

Переводчик:
О мой Бог. Пробежалась по тексту. Почти всё исправила. Мой просчет. Действительно теряюсь, когда у автора в тексте только один лишь «boy». На автомате так и перевожу… Беда-беда...
Или тот же «парень», который часто без разбора применяется ко всем подросткам, подходит далеко не всем.
Исторически это русское слово означало молодого крестьянина и закрепилось в составе фразеологизмов типа «рубаха-парень», «свой парень», «первый парень на деревне» и т. п. В НКРЯ ему сопутствуют коллокации вроде здоровенный, дюжий, крепкий, кудрявый, деревенский и пр. В общем, слово маркировано явно «демократически». В ГП, например, оно хорошо подходит Рону, плохо — Гарри, а для Драко вообще не годится.
Сказанное относится именно к авторскому дискурсу. Если Дурсль систематически использует слово «парень», обращаясь к своему племяннику, то это звучит органично, но подкрепляет только характеристику самого Вернона, как человека грубого и черствого. А в устах Хагрида то же самое обращение будет всего лишь отражать его простецкую натуру. Снова то же самое: другой человек — другая «химическая реакция» словесных компонентов.
Иногда (правда, очень редко) авторы пребывают в заблуждении, будто в обращении к одному и тому же знакомому человеку можно беспричинно чередовать «мистер» и «сэр». Как-то попался даже фик, где герой подписался: «мистер такой-то».
Еще в одном фанфике, стремясь разнообразить «заместительные» для птицы, ее называют не только по видовому признаку и по кличке, а также «питомцем» (что более или менее естественно), но вдобавок «животным» и даже «летуном». Напомнило это мне какую-то книгу, где персонаж любил употреблять слово «сапиенсы», — но там это работало на его характеристику. (А еще у меня была подруга с такой интересной речевой привычкой: периодически заменять видовые понятия на родовые. Однажды я наблюдала, как она ласково наглаживала кошку, приговаривая: «ах ты пушистость млекопитающая…».)

Другие способы избежать повторов в тексте — опускать избыточные слова и использовать возможность русского языка строить неполные предложения. Злоупотреблять ею не стоит, конечно, но злоупотреблять и вообще ничем не стоит.
Вот тут, например, обращение можно просто опустить, потому что по-русски оно выглядит неестественно (фанфик переводной), а из контекста и так ясно, что речь о Гарри:
— Так где же эта платформа[, мальчик]? — выплюнул Вернон.
Другие примеры:
• Ему хотелось смотреть куда угодно, только не на раненого [мужчину].
• Дик надеялся, что после всех этих стараний [ему] будет гораздо проще запомнить, в каком порядке располагаются эти чертовы книги.
• Эмма уверяла себя, что [она] не станет переживать из-за подобной ерунды.
• Страх начал брать своё, и [ему] оставалось только надеяться, что подруга выдумает что-нибудь достаточно убедительное.
• Ты же понимаешь, что если [ты] проиграешь эту партию, то на всех наших надеждах можно ставить крест?
• Он удивился, почему мальчишка молчал. Наверное, [он] устал, набегавшись за день.
• Сжимая ее в [своих] объятиях…
• Похоже, [что] сегодня не твой день.
• Хорошо, [что] никто не подумал, что я мог…
• Спасибо [за это], приятель.
• — Мне жаль, — неловко сказал Гарри. — [Нет, это] неправда, — желчно ответил Филч.
Нередко можно уменьшить скопление одинаковых союзов, заменив один из них:
— Я уже сказал, что мои друзья уверены, что наследник Слизерина — это Драко.

— Я уже сказал, что мои друзья уверены, будто наследник Слизерина — это Драко.
За завтраком он пробегал глазами все новости, которые поставляли длинные колонки объявлений, которые печатались в местных газетах.

За завтраком он пробегал глазами все новости, которые поставляли длинные колонки объявлений, что печатались в местных газетах.
Еще одна проблема — бесконечные «сказал» и «ответил».
Самый простой способ введения прямой речи в текст — диалоги без авторской речи — применим только там, где в разговоре участвуют лишь два человека — и очевидно, кому какая реплика принадлежит. Особенно если речь собеседников заметно различается по стилю. Но даже в этом случае слишком длинными такие цепочки быть не должны: внимание утомляется.
Альтернативы к глаголам говорения (после них обычно ставится имя говорящего либо замещающее его слово) беру — для примера — с первого десятка страниц фанфика Последний выпуск.
1. Глаголы, связанные с говорением косвенно, могут получать дополнительное смысловое расширение за счет сопутствующих эмоциональных характеристик, например:
Профессор, — хмыкнул Гарри, — я думал, вы играете по правилам!
Далее: расхохотался / прогудел / подхватил / догадалась / усмехнулся / скомандовал / засмеялся / удивился / кивнул / кричал / заорал / изрек / зашипел / протестовал / бормотал / пробубнил / машинально переспросил / желчно заметил / устало отозвался / нехорошим голосом осек / тупо смотрел / резко выдохнул… и так далее, и тому подобное (это только первые страницы фанфика).

2. Глаголы, описывающие сопровождающие слова действия, мимику и жесты (они могут включать в себя минимальные сюжетные события — т. е. прямая речь, разорванная повествованием), тоже способны как бы поглощать и заменять собой глаголы говорения. Например, вместо:
— Это смешно, — сказал Люпин, кутаясь в шарф. — Неужели я похож на Пожирателя?
— можно написать просто:
— Это смешно, — кутался в шарф Люпин. — Неужели я похож на Пожирателя?
Если этот прием применяется систематически, он образует характерный, узнаваемый авторский стиль, который, возможно, вам не подойдет. Но использовать его время от времени не только можно, но даже желательно — для оживления текста.
Примеры из того же фанфика: проследил за его взглядом / примирительно похлопал по плечу / пожал протянутую руку / подхватил саквояж / мягко отстранился / сжал губы / поморщился / сощурилась / поднял бровь / пожала плечами / наклонился / покачал головой / подняла глаза / раскрыл глаза / метнул взгляд назад / похлопал по карманам / отхлебнул на ходу / взял его за руку / толкался локтями / налетел на проводника / наклонил голову, и глаза его опасно блеснули / Гарри развернулся и минуту пожирал Люпина глазами / Лицо его горело / Женщина задернула занавески… и т. п.
В заключение процитирую сама себя, но тег «самопиар» ставить не буду, потому что это всего лишь моя рекомендация к пародийному фанфику на эту тему:
Автор объят творческим процессом. Фикрайтер лихорадочно перебирает всевозможные варианты. Рука творца тянется к перу… тьфу, к мышке. Опытный повествователь, он не попадется в ловушку повторов! Инженер человеческих душ и ваятель незабываемых словесных портретов найдет способ порадовать публику дивным разнообразием слога!
Персонаж растерянно топчется рядом. Герой озирается по сторонам. Что это — операция «Семь Поттеров»? Черноволосый хватается за шрам, шрамоголовый хватается за волосы. Шизофрения простирает свои могучие крылья над творениями гения, диссоциативное расстройство идентичности без разбора разит протагонистов и антагонистов. Аудитория захвачена эпичным зрелищем, публика потрясена, читатель бежит…
Стой, куда ты, зараза?! Отзыв оставь, тварь неблагодарная!! Хоть метку «прочитано» поставь, скотина, трус, придурок, паразит, свинья, гад ползучий!!!
… Под потолком, вверху, над головой парит, летает, порхает книга, том, фолиант с заглавием, названием, надписью: «Словарь синонимов русского языка»…
Отряд Дамблдоров
Для тех, кто не может этот фик открыть, помещу его в комментарии: это коротенький стёб.
31 августа в 09:29
20 комментариев из 37
palen Онлайн
Габитус
Ой, а чем отличается блондин от шатенки? А брюнет? (Роковой)))
Габитус Онлайн
palen, сама не знаю)))
Брюнет должен быть знойным)))
Lasse Maja
Брюнет должен быть знойным)))
Это женщина должна быть знойной!
а брюнет жгучим!
Как пэрчик, дарагой!
— Это смешно, — кутался в шарф Люпин
Кошмарность. Всё понимаю, но не когда говорят чем-то кроме языка. Он говорил, кутаясь в шарф. Просто кутаясь в шарф создавать членораздельные звуки невозможно.
Торговец твилечками
...кутаясь в шарф создавать членораздельные звуки невозможно.
😉 Это от инверсии такой эффект. Если переставить два слова, будет видно, что тут обычный эллипсис — то есть глагол говорения просто опущен, и на его месте стоит повествовательное предложение:
— Это смешно. — Люпин кутался в шарф. — Неужели я похож на Пожирателя?
Инверсия просто усиливает впечатление синхронности действий: "говорил, одновременно кутаясь в шарф". Такие фокусы и у классиков иногда попадаются. Читатели, конечно, могут по-разному реагировать - как и на всякий резко индивидуальный стиль.
— Это смешно. — Люпин кутался в шарф.
Но второй вариант, на мой взгляд, звучит гораздо лучше. Всё понятно: говорил и кутался в шарф. В первом же случае получается, как будто говорил путём закутывания в шарф.
Торговец твилечками
Ну вот что поделать, такие уж люди эти писатели. Любят иногда выразиться так, чтоб не попонятнее, а почуднее 😁
Спасибо за несколько тонкостей. А так, на самом деле, любителей "синонимов" достаточно просто по их дурной головушке стучать "Поэтикой композиции" Успенского (мельком упомянутого в посте) до полного просветления. Как только автор начинает думать с точки зрения персонажа, а не просто механически лепить слова, начинает вживаться в роль - и играть с дальностью-близостью этой роли в повествовании - так сразу "механические синонимы" из его текста испаряются. Вот такая вот магия вне Хогвартса.
Спасибо огромное)
Очень полезно!
Только все выложенное перечитала и отредактировала, как придется идти на новый круг и редачить ещё более осмысленно 😅😭
Как остановить внутреннего перфекциониста?


Пользуясь случаем, хочу поднять такой вопрос (возможно, это повод для нового поста-пояснения):

Далее: расхохотался / прогудел / подхватил / догадалась / усмехнулся / скомандовал / засмеялся / удивился / кивнул / кричал / заорал / изрек / зашипел / протестовал / бормотал / пробубнил / машинально переспросил / желчно заметил / устало отозвался / нехорошим голосом осек / тупо смотрел / резко выдохнул… и так далее, и тому подобное (это только первые страницы фанфика).

Как вы считаете, если подобные синонимы с некоторым эмоциональным или описательным расширением используются при POVах, нет ли тут нарушения фокала? Как соблюсти тонкую грань и не сделать из повествователя всезнающего психолога, читающего всех встречных как открытую книгу?
Насколько очевидны подобные "машинальность" переспрашивания, "резкость" выдоха, "тупость" смотрения и т.д.?
Да, мы оживляем текст, но не упрощаем ли мы себе жизнь столь детально разъясняя эмоции собеседников ГГ? Насколько это допустимо? Стоит ли искать альтернативные варианты по раскрытию персонажей, или без стеснения можно пользоваться подобным методом?
Спасибо!)
Показать полностью
Amby_99
если подобные синонимы с некоторым эмоциональным или описательным расширением используются при POVах, нет ли тут нарушения фокала?
Очень часто есть.

Как соблюсти тонкую грань и не сделать из повествователя всезнающего психолога, читающего всех встречных как открытую книгу?
Разделить глаголы на три категории:
1) то, что достоверно известно ("удивился, но не показал этого") только изнутри человека
2) то, что известно снаружи человека ("его глаза широко раскрылись - так он удивился")
3) то, что человеку известно, но он не замечает ("- удивлён? - спросил он. Только сейчас я осознал, насколько - даже он заметил!" против вообще нигде не отмечаемого чувства типа "я постоял немного, пытаясь уложить в голове новости. Не получалось." - здесь явно о чувстве не говорится и персонаж о нём не думает, а думает об источнике чувства, но оно есть, и читателю это понятно)

Ну и выбрать точку зрения, ну. Каждый из вариантов, в т.ч. всезнающего повествователя, вполне нормален и работает. Нет ничего плохого в том, чтобы доносить повествование всезнающе. У этого есть своя специфика, свои сложности, а ещё это требует гораздо большего чувства меры, что ли. Это интересная задача, попробуйте.

Да, мы оживляем текст, но не упрощаем ли мы себе жизнь столь детально разъясняя эмоции собеседников ГГ? Насколько это допустимо?
Чувство меры:) Ну есть чуть глубже, то по умолчанию "оживляем текст" является всегда вторичной вещью. Первичной является мотивировка тех или иных фраз, абзацев, сцен... слов тоже, ну и самого стиля, образов. Стиль может быть сухим, а не оживлённым - и это будет задумка автора, а не его ошибка. Степень живости текста также требует мотивировки. См. здесь: https://philologos.narod.ru/tomash/tema.htm - главы про мотивировку. А что касается уместности или неуместности именно внутри точки зрения (потому что при желании мы можем, а порой ДОЛЖНЫ переключать точку зрения, это нормально - переключать её, даже прыгать по точкам зрения может быть нормально, если аккуратно всё оформить, читатель не запутается!), то см. упомянутую мной книжку Успенского - "Поэтика композиции". Просто берёте и читаете её с начала до конца. Вуаля, вы знаете кунг-фу и постигли Дао.

Стоит ли искать альтернативные варианты по раскрытию персонажей
Ну и не разжёвывайте прям всё за читателя (как это люблю я, кстати, грешен), иногда достаточно поступков, а читатель сам поймёт, что же это за человек изображён. Читатель, конечно, бывает тупой, но обычно всё же нетупой:)
Показать полностью
Amby_99
Выше тов. Матемаг отлично разложил по полочкам 😉 Это вкратце. Если углубляться, то тут материал необъятный и затрагивает ряд смежных областей. С литературой всегда так.
Попробую кое-что добавить на материале Тургенева, раз уж в посте я его взяла для примера.
Сам Тургенев писал:
Поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представлять только самые явления.
Психологизм такого рода называется косвенным, или предметно-итоговым — переживания героя передаются через доступные наблюдателю внешние их проявления: поза, жест, мимика, поступок. Назревающее объяснение между героями сопровождается таким комментарием повествователя:
Он прошелся по комнате, потом вдруг приблизился к ней, торопливо сказал «прощайте», стиснул ей руку так, что она чуть не вскрикнула, и вышел вон. Она поднесла свои склеившиеся пальцы к губам, подула на них и внезапно, порывисто поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова… Горничная вошла в комнату с графином на серебряном подносе. Одинцова остановилась, велела ей уйти и села опять, и опять задумалась. Коса ее развилась и темной змеей упала к ней на плечо. Лампа еще долго горела в комнате Анны Сергеевны, и долго она оставалась неподвижною, лишь изредка проводя пальцами по своим рукам, которые слегка покусывал ночной холод.
Сложная гамма чувств, владеющих героями, не вполне ясна даже для них самих, и автор-повествователь тем более не берется их анализировать. Читателю представлена надводная часть айсберга: это создает впечатление невыразимой словами смутности и глубины. Через поведение героев, минуя слова, их переживания индуцируются нам. Но для этого необходимо настроиться в унисон с автором. «Тупому», как выразились выше, читателю Тургенев недоступен. Так судит о нем, например, герой рассказа Чехова:
Читал «Дворянское гнездо». Лаврецкий с Лизой. Хо-хо! Он с ней и так, и этак, с подходцами, а она, шельма, жеманится, кочевряжится, канителит… убить мало!
Вот и все, что он понял. Такому человеку, как правильно заметили выше, и разжевывать не стоит.
Если надо уточнить, что происходит в душе героя, автор пользуется средствами фиксированного психологизма: чувства и состояния констатируются без уточнений, откуда о них стало известно. Часто обе формы у Тургенева сочетаются. Например:
<Косв.:> Литвинов не вернулся домой: он ушел в горы и, забравшись в лесную чащу, бросился на землю лицом вниз и пролежал там около часа. <Переход:> Он не мучился, не плакал; он как-то тяжело и томительно замирал. <Фикс.:> Никогда еще он не испытал ничего подобного: то было невыносимо-ноющее и грызущее ощущение пустоты, пустоты в самом себе, вокруг, повсюду… Ни об Ирине, ни о Татьяне не думал он. Он чувствовал одно: пал удар, и жизнь перерублена, как канат, и весь он увлечен вперед и подхвачен чем-то неведомым и холодным.
Выбор типа психологизма может также указывать на разную степень близости повествователя к разным героям. Например, в «Записках охотника» Тургенев не описывает нам душевное состояние персонажей-крестьян, ибо справедливо полагает, что крестьянская душа для него — лес темный. Герасим у него вон вообще глухонемой, и это прямо символично. А вот Рудин Тургеневу внутренне близок, и он позволяет себе прямо описывать его душевное состояние:
Рудин вернулся домой в состоянии духа смутном и странном. Он досадовал на себя, упрекал себя в непростительной опрометчивости, в мальчишестве. Недаром сказал кто-то: нет ничего тягостнее сознания только что сделанной глупости.
Раскаяние грызло Рудина.
Уже в следующем абзаце появляется Ласунская, которая автору чужда и неприятна. Тут он ограничивается косвенным психологизмом:
К вечеру Дарья Михайловна появилась часа на два в гостиной. Она была любезна с Рудиным, но держалась как-то отдаленно и то посмеивалась, то хмурилась, говорила в нос и все больше намеками… Так от нее придворной дамой и веяло. В последнее время она как будто охладела немного к Рудину.
Следующий абзац — мысли Рудина — опять даются напрямую:
— Что за загадка? — думал он, глядя сбоку на ее закинутую головку.
При этом, однако, стабильно выдерживается POV Рудина.
Способ изображения зависит от избранной манеры повествования, от того, насколько автор ощущает (или нет) свою близость к данному конкретному персонажу, и от того, насколько, на его взгляд, в данном конкретном эпизоде необходима «расшифровка».
Тут есть масса переходных и промежуточных форм, а вот общих рецептов и алгоритмов, увы, нет. Если б были, все писали бы гениальную прозу. 😀
У Тургенева обычно есть герой, с чьими действиями и переживаниями чаще всего совмещаются комментарии повествователя и его POV. Таков Рудин, Лаврецкий, Елена Стахова, Литвинов, Нежданов, Санин и пр. Однако в «Отцах и детях», например, такого явно предпочитаемого персонажа нет.
Способы «рассказывания» избираются согласно задачам произведения. Там, где интерес представляет преимущественно один герой и то, что с ним происходит, естественно избрать форму повествования от первого лица: герой-рассказчик (например, в «Асе»). Рассказчик может и не являться главным героем произведения, но принимать известное участие в сюжете: в этом случае он вправе говорить лишь о том, что непосредственно было доступно его наблюдению и о полученных стороной сведениях («Первая любовь»). С уверенностью он может фиксировать только собственные чувства и мысли.
Когда события рассказываются от третьего лица, мы имеем дело с собственно повествователем. Форма его присутствия в тексте также бывает различной. Он может в какие-то моменты говорить «от автора», сливаться с ним и пр. Часто его комментарии, реакции на происходящие события создают представление о некой конкретной личности. Тогда говорят об образе автора (например, в «Евгении Онегине») или об авторе-повествователе (например, в романе «Что делать?» он настолько активен, что даже вступает в беседы с читателем).
У Тургенева чаще всего используется внеличный повествователь . Его особенность в том, что, сколько бы он ни говорил о героях, ничего не дает узнать о самом себе. Он может комментировать происходящее, но его комментарии не создают индивидуального образа говорящего:
Наступила долгая осенняя ночь. Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый уголок… И да поможет господь всем бесприютным скитальцам!
Это сказано о Рудине. Но что-то подобное сказал бы в этом случае почти всякий человек. Вот в каком смысле употребляется определение «внеличный».
Что это дает? Особую свободу. Такой повествователь не связан никакими условными ограничениями, даже непредставим физически; он в своем тексте — всезнающ и всеведущ, свободно перемещается из одной точки пространства или времени в другую, «подключен» к разным информационным полям и свободно черпает оттуда нужные сведения, проникает, когда это ему нужно, в сознание своих героев.
Это очень удобно в определенных случаях: например, в крупном произведении с разноплановой проблематикой и относительно большим числом героев, к чьим мыслям и чувствам необходимо получить достоверный доступ.
Внеличный повествователь не может активно формировать читательскую позицию, предлагать «свое мнение» (для Чернышевского, например, такая возможность была очень важна), но Тургеневу это и не нужно. Читатель поставлен лицом к лицу с художественным миром, в котором течет жизнь, дожидающаяся его собственной, а не навязанной автором оценки. Это не означает, что у Тургенева нет авторской позиции, идей, которые он хочет и может донести до читателя. Но он не делает этого прямо: воздействие идет через отбор материала, через сюжет; авторская мысль растворена в произведении, а не сформулирована в нем.
Но даже и такой всезнающий повествователь в своем психологическом анализе доходит только до порога, за которым кончается доступное рассудочному постижению. Подсознательные переживания передаются через их невольные внешние проявления (косвенный психологизм): так Лаврецкий, беседуя с неприятной ему женой, «застегивается доверху», как бы невольно стараясь отгородиться от нее даже физически. Но это объяснение остается на откуп читателю — автор жест Лаврецкого никак не комментирует. Ты должен сам увидеть эту картину и понять, что герой чувствует.
Этим Тургенев диаметрально противоположен Толстому, который строит свою «диалектику души» на рационалистическом анализе. (Но Толстой — это еще отдельная тема, и так с каждым писателем.) По мысли же Тургенева, претензия все объяснить словами только подчеркивает беспомощность автора. Когда Санин читает письмо Джеммы, повествователь ограничивается замечанием:
Подобным чувствам нет удовлетворительного выражения: они глубже и сильнее — и неопределеннее всякого слова. Музыка одна могла бы их передать.
То же самое в финале «Дворянского гнезда»:
Говорят, Лаврецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, — увидел ее. Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини — и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо — и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства… На них можно только указать — и пройти мимо.
Показать полностью
Я бы добавил, что классика, как в примерах у nordwind, - это по большей части (по крайней мере, с чем я мельком знаком - не моё) психологические произведения (как жанр) или произведения с дополнительным фокусом на психологизме. Поэтому углубляться и утончаться в детали передачи внутреннего мира и многогранности взаимоотношений персонажей настолько же в детективе, приключениях, боевике, эпическом противостоянии, социальном стёбе и т.п. - избыточно. Даже в таких штуках, как драма, трагедия, философский роман и любовный роман - настолько глубоко погружаться не всегда стоит. Иначе как бы ненароком из просто любовного романа получится психологический любовный роман, и надо понимать, что это иначе и пишется, и воспринимается читателем. И, кстати, требований по пониманию людей будет во много-много раз выше. Мне вот, например, психологическое не написать никогда - слишком плохо понимаю я людей! Нужно обладать особым складом ума и интересом к людям, чтобы писать подобное.

Что касается рассказчиков, то я немного подсел на рассказчика-участника, совмещающего роль с околовсезнанием. Как фантасту, мне ничего не стоит создать такого персонажа, который в рамках мира и вправду будет если не всезнающим, то знающим настолько много, что даже влезание в чужую голову будет банальностью. Ещё больше мне понравилось менять такого рассказчика. И "предлагать мнение" не одно, а несколько. От разных рассказчиков. Которые ещё и знают о существовании друг друга:)
Показать полностью
Magla Онлайн
клевчук
Magla
А потом будет Реформация и религиозные войны.
Таки на фанфиксе они перманентно идут))
Magla
На Фикбуке раньше просматривал статьи и было довольно много борцов против правил. Сейчас вспомнил только кого-то выступающего за глагольные рифмы, но варианты были разнообразные. Иногда боролись с чем-то выдуманным, против чего-то неправильно понятого.
nordwind
Матемаг
Большое спасибо за столь развернутый ответ!
Заскриню и буду перечитывать))

Так уж получилось, что я выбрала повествование от первого лица. Сознательно ограничила себя этими рамками и теперь страдаю, преодолевая. Отстрадала четыре тома и страдать мне ещё три или четыре 🙈
Менять позицию рассказчика в середине истории не хочется. Хочется дописать все в едином стиле.
Конечно, сама виновата, что замахнулась на серию макси в рамках первого писательского опыта. Но тут уже ничего не поделать... Только с честью пройти испытание до конца.

Успенского скачаю, прочитаю. Спасибо.
В приемах психологизма поразбираюсь. Списки глаголов составлю.
Правда, огромное вам спасибо за ответы и обратную связь!
Стало понятно, в какую сторону двигаться и развиваться.
Magla
клевчук
Таки на фанфиксе они перманентно идут))
не, тут тупоконечники и остроконечники воюют.)
EnniNova Онлайн
nordwind
О, Боже!(это я про Сребровласого голубоглазого Брайана)))
EnniNova Онлайн
Автор, большое спасибо за интересно, понятно написанную статью. Все это не перестаёт быть актуальным.
ПОИСК
ФАНФИКОВ













Закрыть
Закрыть
Закрыть