Ворон (джен)

Тусклый, мягкий свет красных свечей едва разбавлял вечерний сумрак. Герман налепил их повсюду — отчего сумрачная гостиная особняка Реддлов приобрела вид колдовской и таинственный. Развешанные повсюду пучки трав сонно покачивались, отбрасывая глубокие, кофейные тени. Резные. Родные. Пахнущие вечерним лесом и дикой магией.

Герман, забравшись в кресло, тихо пел, аккомпанируя себе на баяне; а глаза его печально мерцали:

Выдох, вдох. Хорошо дышать.

Черный горох — да нелегко глотать.

Пули и ствол — нажал и разошлись.

Где добро, где зло — попробуй разберись.

Реддл, оккупировав стол, остервенело изымал из собственной головы воспоминания. Пальцем. Раздраженно пихал тягучие нити в думосброс, нырял, выныривал — и злился ещё больше.

О, да, Томми. Ещё бы. Память-то восстанавливается. Герман ухмыльнулся, вспоминая. После попойки с Сангвином были «Дырявый котел» и шумное гуляние по Лютному. Со стрельбой в воздух и разбиванием витрин. В компании каких-то местных панков. И чистейший, первородный трэш из репертуара групп «Пурген», «FPG», «Ленинград», «Бригадный подряд» и всяких британоязычных. Потом — усадьба Малфоев. Кажется, Темный Лорд жаждал обычных круциатусов, но окосевший Гера заверил его, что куда интереснее лишить аристократа армии рабов. Гера никак не мог забыть застывшее маской трагедии лицо Люциуса, поблескивающую сталью черепов и эполетов черную форму Тома, безвольного Драко, отплясывающего нечто несусветное под «Марш железных крыс» из «Ленинградской Симфонии» Шостаковича и, нервно глотающую в углу успокоительные, леди Малфой. Герман был вежлив, о да. Любезно представил Тома, как сэра Висельника Висельтонского, а себя — именем Дейенериса Годриковпадинорожденного. А потом были кухня Малфоев и малое местное эльфийское восстание.

После мэнора были лес, авроры и стая Сивого. Оборотни прониклись оказанной помощью, нарекли Геру Неистовым Харальдом и долго плутали по злачным заведениям Лютного, отмечая рождение Сопротивления. Потом были Гринготтс, полумертвые от страха гоблины, торжественное освящение черного знамени с крылатым белым волком, нестройное хоровое пение нескольких сотен глоток разом. Торжественное принесение присяги в холле банка. Фенрир Сивый, по пьяни зажевавший клок знамени вместо положенного вежливого касания губами. Вопли: «Горько!» На чистейшем русском, кстати. Митингующий Том Реддл и беснующийся от радости окопный, разбойный люд. А потом был какой-то бункер.

Собственно, пока новоявленные сэр Висельник и Неистовый Харальд спаивали там оборотней, явился Сангвин, умыкнул палочки и обещал дать координаты какого-то некромантского гнезда. Куда так никто и не дошёл. И даже не потому что парни Сивого не были в тот вечер хоть сколько-нибудь транспортабельны. Координаты логовища хитрый даэдра так и не дал. И теперь злой как чёрт Реддл пересматривал воспоминания, силясь найти хоть какую-то зацепку.

Герман пел, закрыв глаза:

А что мне надо? Да просто свет в оконце.

А что мне снится? Что кончилась война.

Куда иду я? Туда, где светит солнце.

Вот только б, братцы, добраться б дотемна.

Шаг, другой. До счастья далеко.

Эй, брат, постой, я знаю нелегко.

Вымой лицо, побрейся, улыбнись.

Выйди на крыльцо, свободе поклонись.

А что мне надо? Да просто свет в оконце.

А что мне снится? Что кончилась война.

Куда иду я? Туда, где светит солнце.

Вот только б, братцы, добраться б дотемна

— Мой король, — пропищала юная домовушка в синем платье, бесшумно явившись и почтительно поклонившись, опустив длинные ресницы, — как ты и велел, твой народ впредь избегает Хлопков Вежливости при аппарации. Город занят, мой король. Семьи заняли все дома. Старейшина научил нас растить из грибов лесные хижины. В них поселятся те, кому не хватило жилья.

— Много таких? — Герман отложил инструмент в сторону.

— Две дюжины, мой король, — почтительно пропищала домовушка, — Милли и Тилли закончили с щитами. Мы посмели подумать… големы глупые. Куда умнее и надежнее светлые элементали. Твоя Книга Леса…нам помогла ее магия. Старейшина и старшие мужчины народа пели колыбельную лесу — и лес тянулся ввысь. Твои дети призвали из чащи спригганов, мой король. Стаи спригганов. Древняя магия, которую все забыли. Мы дали им твоей крови, мой король. Они не тронут никого, в ком поёт кровь моего короля. Никого, кому благоволит кровь короля.

— Спригганы? — рассеянно уставился на эльфийку Реддл, — Поттер, какие еще, к черту, спригганы?

— Спригганы. Духи природы, внешне напоминающие женщин, сотканных из древесины и мха. Лесные элементали, — Герман издал баяном тоскливый, долгий звук и поставил его себе на колени, внимательно разглядывая эльфийку, — спасибо, Лотти. Ставь меня в известность, если что-то ещё случится. Пусть Дунки, Эннеррнарри и Сибби ещё раз осмотрят местные поля и огороды. Хватит ли того, что есть или надо больше. Народ не должен голодать. Одной энергией сыт не будешь.

— Лотти скажет, — пропищала эльфийка и исчезла.

— Я знаю что такое спригган, Поттер, — почти выплюнул Реддл, когда эльфийка исчезла, — они не должны существовать в нашем мире. Я никогда не видел, чтобы их хоть где-то упоминали. Ни в одном гримуаре. Ни в одном свитке. Нигде.

— Про мага, превратившего эльфов в рабов я тоже нигде не читал, — пожал плечами Герман, пробежав пальцами по кнопкам баяна, — только этот спесивый вздор про магических паразитов, которые всегда пресмыкались перед магами. В силу своей безмозглости — и могущества чистокровных. Историю легко переписать, Том.

Реддл с хрустом вытянул ноги и страдальчески поморщился.

— Отсидел? Пальцами шевели, — понимающе усмехнулся Герман и замер.

Его осенило. Карта. Карта из бункера.

— Том, — осторожно позвал он, алые глаза Реддла раздраженно уставились на него, — а посмотри-ка карту из бункера Сопротивления. Точнее, прожженную дырку. На ней. Боюсь, она-то и есть подсказка.

* * *

Кабинет директора дробно и празднично сиял разномастными нелепыми штуковинами. Повсюду, на всех плоскостях что-то кружилось, пыхтело, постукивало и медно сияло. Фоукс спал в своем гнезде, спрятав голову под крылом. Дамблдор сумрачно восседал в кресле, мерцая очками-половинками и сцепив руки на животе.

Снейп, злой, как чёрт, совершенно хаотично метался по директорскому кабинету, ссутулив спину и излучая сильнейшее раздражение.

— Итак, я тебя правильно понял, Северус? — голос директора звучал растерянно и осторожно, — мистер Малфой утверждает, что Волан-де-Морт явился к нему в своем юном обличии и силой принудил освободить всех домовых эльфов поместья?

— Всех эльфов всех поместий Малфоев. Всех родственников. Каждый раб. Каждого Малфоя. Каждого ближайшего родственника, — Снейп заскрипел зубами, — и он был не один. Какой-то кельт в меховых доспехах. И, представьте себе, он представился.

— Имя? — брови Дамблдора медленно поползли вверх.

— Дейнерис Годриковпадинорожденный, — выплюнул Снейп и глаза его занялись, как темным огнём, незамутненной, нагой ненавистью, — это Поттер. Он родился в Годриковой Впадине.

— Многие родились в Годриковой Впадине, — возразил миролюбиво Дамблдор и с любопытством переспросил, — чаю, Северус? Как он себя назвал? Дейенерис?

— Этот. Ублюдок. Он, — прохрипел Снейп, залпом осушив чашку, — это персонаж маггловской книги. Королева Дейенерис Бурерожденная, заставившая вылупиться трех драконов, вернувшая в мир Вестероса магию и с оружием в руках освобождавшая рабов. Ублюдок. После стольких лет. Весь Гриффиндор читал книги Джорджа Мартина. Даже она.

— Не думаешь же ты, что это наш пропавший Гарри, Северус? — осторожно и мягко осведомился Дамблдор, — бедный мальчик похищен…

— Мерлин, нет! — рявкнул Снейп, — конечно же нет. Люциус узнал его. Это его проклятый папаша. Он как-то обманул смерть. И, надо полагать, похитил мальчишку. И с ним — Темный Лорд. Судя по всему, потерявший память. Теперь он отзывается на словосочетание «сэр Висельник».

Дамблдор дрогнул — и тихо, хоть и несколько истерично захихикал, утирая слёзы. Боги. Ты не изменился, веселый мерзавец. Директор подавил неуместный порыв, успев заметить как вытянулось лицо Снейпа. Да, внезапная потеря не чего-нибудь, а Старшей Палочки, способна подкосить любого.

— Хорошо, мальчик мой, — директор сцепил пальцы на груди, — Я напишу в Министерство и попрошу эксгумировать прах Джеймса и Лилли…

— Только Поттера, — смертельно побелел Снейп, — только не ее.

— Только Джеймса, — согласно закивал директор, — только Джеймса. Но я прошу, я умоляю тебя, Северус. Успокойся и выпей еще чаю.

* * *

Это было жутко. И красиво. Поттер-Непоттер пел, исторгая баяном этот болезненно-надрывный, но чарующий мотив:

Круговая порука мажет, как копоть.

Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.

Я ищу глаза, а чувствую взгляд,

Где выше голов находится зад.

За красным восходом — розовый закат.

И вокруг Тома и Германа, идущих сквозь ночной осенний лес, расцветали защитные сферы. Сотканные из оживших призрачных цепей и хаотично расползающихся потоков крови. Размазанных по несуществующим стенкам колдовских сфер. Реддл никогда прежде не видел ничего подобного.

Герман пел:

Скованные одной цепью,

Связанные одной целью.

Скованные одной цепью,

Связанные одной.

Здесь составы вялы, а пространства огромны.

Здесь суставы смяли, чтобы сделать колонны.

Одни слова для кухонь, другие — для улиц.

Здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц.

И я держу равнение, даже целуясь.

На скованных одной цепью,

Связанных одной целью.

Скованных одной цепью,

Связанных одной.

И Реддл ощущал странное мрачное спокойствие, исходящее от сфер-щитов. Звенящих истерично и нестройно. Нестабильных. Готовых обернуться в любой момент в грозное оружие. Это, пожалуй, пугало. И восхищало. О, Реддл как никто умел ценить мрачное очарование самых темных заклятий. И то, что он видел сейчас болезненным восторгом отзывалось в его изувеченном "я". Этот юнец, этот чертов Поттер, мог бы стать отличным Пожирателем Смерти. Не будь он столь раздражающе слеп, своеволен и нахален.

* * *

Они прорывались сквозь сумрак упокоища, сметая сопротивление и марая древние камни кровью. Толпы неупокоенных, ползущие отовсюду, беснующееся пламя, объявшее Германа. Полоумные культисты, лезущие практически отовсюду.

Беспалочковая ярость Темного Лорда рвала живьем атакующих со всех сторон магов. Десятью минутами ранее Реддла едва не вывернуло наизнанку, когда он выбил какую-то дверь, ворвался вовнутрь и наконец-то понял что же не так с этим местом. Человеческая расчлененка на обеденных столах и груды обглоданных костей, например. Мутные, пустые глаза некромантов, гнилостная вонь засаленных отрепьев. Горящий во всю стену колдовским зеленым пламенем знак Грин-де-Вальда. И тьма. Такая бездонная, что и не снилось Темному Лорду. Голодная. Жаждущая. Сипящая от нетерпения. Жаждущая обладать. Растворить в себе. Том просто коснулся ее — и уже ненавидел. До ломоты. До дрожи. До истерики.

В одном из ларцов, обнаруженных в покоях какой-то бритоголовой, татуированной девки, парням удалось отыскать пригоршню золотых украшений — и исчезнувшие так некстати палочки.

Прорвавшись, наконец-то, в темный центральный зал, Том и Герман замерли на пороге. Амфитеатром уходящие ввысь ступени и каменные гробы на них. Пустые. Развороченные. Зал оказался затоплен. Совершенно. До верхних ярусов. Где-то в глубине мерцал зеленоватый свет. Повсюду, в мутной ледяной воде, плавали мертвецы. А вдалеке, на вершине торчащей из воды колонны темнело нечто, похожее на книгу. Далеко. И кругом — только вода и трупы. Том медленно, очень медленно, спустился к воде. Преклонил колени. И погрузил ладони, обращая клок водной глади вокруг себя в лед. Трупы, прежде безучастные, ожили и будто взбесились. Они тянулись за водную кромку, ползли, карабкались. Огненный хлыст Германа взревел. И заплясал где-то справа, во мраке.

Потом были холод и скользкие, жадные руки. Тысячи рук. И шепот. Шепот, шепот, шепот. Спи, Томми. Спи, милый. Тебе все приснилось. Все ложь. Тебя нет. Нет и не было. Есть только холод. Холод и мрак. Они — твои. И они — в тебе. И они — ты.

А потом кто-то встряхнул Тома и рявкнул в самое ухо:

— Возьми мою магию! Возьми и колдуй уже, твою мать.

И ослепший от мрака Том вцепился в чужую руку. Резную, неправильную. Том пожелал. И холод затопил всё вокруг.

Зрение Реддла медленно приходило в норму. Маг совершил невозможное — до самого дна заморозил толщи зеленоватой воды и инферналов в ней. Изломанные, сведенные судорогой тела слабо щетинились и белели сквозь толщи мутного льда. Герман осторожно помог Тому спуститься вниз и дойти по льду до дальней колонны. На резных камнях лежал неимоверно древний черный фолиант. И льдисто мерцал руной воды.

Не разрывая прикосновения, продолжая переплетать свои пальцы с белыми пальцами Поттера, Том прижал ко лбу книгу. И горящее сознание взорвала череда видения.

Армия немертвых, свист и вой заклятий, безумный рыжий юнец в коконе алого пламени, рассекаемая поющей сталью гнилая плоть инферналов. Кричащая, пронзительно и страшно, дева с глазами, как ночное небо. Она бьется в конвульсиях — и молнии пляшут с ней, объяв и сотрясая сведенное судорогой, хрупкое тело. Четверо магов, вставших спина к спине в кольце беснующихся молний. Высокий, сутулый, обезображенный шрамами, мрачный воин, одетый в ледяную броню, читающий черный фолиант. И иссушающий тела наползающей отовсюду нечисти. Обращающий их в тонкий желтый прах.

И эхо тысяч голосов. Смотри, смотри, смотри, потерянное дитя. Он восстал первый — и первый погиб. Но, даже превращенный в лича, продолжал бороться. Он ходил во тьме, так ею и не став. Всегда в тени. Всегда за спиной.

Шрамированный мрачный воин в ледяных доспехах раскрыл черную книгу, сурово разглядывая Тома из-под косматых чёрных бровей. И хрипло выдавил на парселтанге:

— Я — Вардран Мракс. И я недоволен тобой. Щенок.

Примечания:

СереГа — А что нам надо

Наутилус Помпилиус — Скованные одной цепью