Ворон (джен)

Смерть всегда безобразна. И смрадна. Гера Горшечников, студент четвёртого курса православной духовной семинарии, знал это не понаслышке. Ещё на первом курсе их гоняли строем в городской морг. Для проверки профпригодности, так сказать. Мало ли куда пошлют служить после всего. Допустим, горячая точка. Ты — полковой священник. У тебя на руках хрипит твой товарищ — ладно, полтоварища. Пытается, хрипя и подвывая, заправить в себя кишки, а под косогор скатывается его нижняя половина. Марая песок и траву кровью и дерьмом. И что ты будешь делать тогда, Гера? По-бабьи причитать? Нет, голуба. Служить. Плох тот поп, который боится смерти, мертвецов и грязи.

Морг дышал холодом. Люди блевали, бледнели, падали, а Гера просто стоял и дышал. И думал, как же все-таки безобразна и неестественна смерть.

Вот и теперь, лёжа в талом февральском снегу и ледяном крошеве, сквозь вой боли, тошноту и подступающий мрак, Гера думал о том же, о чём и четыре года назад. Как безобразна смерть.

Почему сосулька? Не жадное пламя, охватившее террориста-смертника. Не алтарь поехавших культистов. Не старость. Не голод в грязном зиндане иноверцев, жаждущих твоего отречения. Просто. Сосулька. Глупые, жалкие сожаления теснились в размозженной голове семинариста. Теснились и смешивались с теплым снегом, алой ледяной крошкой и мозговым веществом, натёкшим за затылок. Тело остывало — а Гера продолжал лежать в нём, как в дедовой шубе. Он частенько строил себе в детстве гнездо из старой облезлой шубы. Трофейной медвежьей шубы, привезённой с войны прадедом. Красным комиссаром. Героем войны.

Прадед. Гера вообще очень походил на предка внешне — те же непослушные чёрные вихры торчком, худая физиономия, костистая, нескладная, долговязая фигура и плохое зрение. Слыл прадед человеком с крутым нравом. Герман Иосифович отличался недюжинным умом и хитростью трёх лис разом. При этом был сух и серьёзен, даже когда изволил шутить. Герман по праву считался семейной легендой, неподкупной, рассудительной и суровой. Стоит ли говорить, что, когда из роддома принесли крохотный свёрток с сумрачно взирающим на свет серьёзным младенцем, семья, не сговариваясь, нарекла его Германом.

Свет пронизывал и окутывал всё вокруг. Серебром и золотом отливал и мягко, невесомо обнимал прозрачную фигуру Германа.

Гера отлепился от собственного тела, чтобы сесть. Или попытаться, хотя бы. И только тогда заметил Его. Светозарный юноша. Крылатый — и крылья эти явно сформированы из света. И форма их — в непрерывном движении — как языки пламени и туман. Как живой, немерцающий свет. Который был и будет.

Юноша сидел прямо на снегу, обняв колени и разглядывая Геру с каким-то детским озорным блеском в золотых, мудрых глазищах. Герман застонал и попытался закрыть глаза. Не получилось. Свет пронизывал всё, свет стлался над землёй, свет обнимал, звал и обещал покой.

Ангел понимающе улыбнулся. В его золотых глазах тепло и ясно горела радость. Германа переполняло стойкое ощущение, что это добродушное, светлое существо он знал всю свою жизнь. Друг. Так смотрят только самые близкие друзья. Родные души, готовые всегда подставить плечо и поддержать словом и делом. Да, пожалуй. Ангел, этот простой в своей мудрости малый, добродушный и светлый, — друг. Лучший друг Германа Горшечникова, не бросающий даже после смерти.

Ангел сочувственно улыбнулся и пожал плечами.

— Я не ропщу, но… Сосулька! Почему сосулька? Не нож, не пуля, — Гера обнял колени руками, рассеянно глядя, как вокруг собирается толпа, как какая-то толстая тётка вызванивает полицию и скорую, а вдали надсадно воет сирена, — я даже не успел побыть полезным хоть кому-то. Одолженные деньги, проповеди, которые помогал писать ребятам, вынос мусора и чистка картохи вместо девчонок… не в счёт. Мы оба знаем, как этого мало. Я хотел спасать людей, дружище. И вот, посмотри. Я умер. Глупо и бессмысленно.

Ангел с сомнением заглянул в лицо человека, его золотые глаза занялись ослепительно белым. Светозарный гость покачал головой, улыбаясь при этом, как какой-нибудь сорванец, затеявший очередную шалость. Гера открыл было рот спросить что-то, но ангел кивнул каким-то своим мыслям и невесомо щёлкнул Геру по носу. Отчего того обступил непроглядный мрак.

* * *

Темно. Тихо. И смрадно. Пыль и сырость, какое-то барахло, смутно угадывающееся во мраке. Герман привычно нашарил во тьме очки и щёлкнул переключателем. Чулан. Превращённый в спальню. Затхлый и неимоверно тесный. Кому могло прийти в голову спать в чулане? Гере поплохело от нехорошего предчувствия.

Наверху визгливо орала на английском какая-то тётка — и, к удивлению Германа, он не только понимал буквально каждое слово, но и легко увязывал слова со схожими по значению, таящимися в дебрях чужих воспоминаний. Английский язык не так богат на синонимы, как русский, но они нашлись. Не успев порадоваться открытию, Гера наткнулся на зеркало — и охнул, закрываясь руками и нецензурно поминая валенки завхоза. Из зеркала на него смотрел заморенный голодом мальчонка в заклеенных скотчем очках. Шрам-молния, рваные обноски, изумрудной зелени несчастные глазища, отразившийся на миг в сетчатке ужас, кустистые, нечёсанно-встопорщенные тёмные волосы. И багровый след на шее. Как от удавки. Глотать было трудно и больно, а под потолком темнела дыра от свежевыдранного крюка. Из чего Герман сделал вывод, что предыдущий владелец тела совершенно банально вешался. За шею. И совсем недавно. Семинарист с сиплым, тихим воем-посвистом сжал кулаки. Суицид. Хуже не придумаешь. Да что здесь происходит? Ребёнок с шрамом, чулан, очки. Английский язык. Где-то это точно было. Вот, только где? Суицид. Сюда абсолютно не вяжется суицид.

Наверху, на лестнице бесновался какой-то очень тяжелый и глупый ребёнок. Пыль и штукатурка сыпались и сыпались себе. Как-будто так и надо. Ничего не напоминает, Герман?

Герман шокированно уставился в зеркало, быстро ощупал лицо и поспешно забаррикадировался изнутри, прикидывая, в какую сумку лучше сложить барахло. В доме поехавших Дурслей семинарист не желал оставаться ни минуты. А что это семейство именно родственники Гарри Поттера, Герман не сомневался.

Что бы там ни говорили, Герман любил фэнтези. Его очаровывали истории иных миров, мудрые маги, гордые драконы и коварные обольстительницы. Он любил читать. Любил книги и поглощал их залпом.

Герман любил фолк — и немного пел сам. Играть на гитаре Гера так и не научился. Но вот баян… На баяне парень играл отменно. Сказывались шесть лет в музыкальной школе.

И ещё Герман любил книги про мальчишку-волшебника по имени Гарри. Он частенько после отбоя, когда дежурный помощник инспектора обойдёт комнаты, тайком забирался в тёмную угловую аудиторию иконописного отделения. И рыл там носом интернет на предмет свежих фанфиков. В обществе сумрачного Коли-первокурсника, впотьмах играющего в свой бесконечный Дьябло. Что бы кто там ни говорил, Гера обожал мир книг мадам Ро. И слыл в семинарии негласным экспертом по Поттеру.

Так что это лицо в зеркале Гера узнал сразу. И его захлестнула волна негодования и боли. Мальчишка не выжил. Мальчишка самоубился — и эти скоты, вопящие за дверью, причастны.

Кто-то, видимо Вернон, с той стороны ломал дверь. Вопя угрозы. Под истеричное квохтанье женушки. И гогот малолетнего жирдяя. Герман тихо порадовался нестандартной двери, которую даже можно заблокировать изнутри, громко посулил вызвать полицию и накатать в местную газету очень занимательную статью. Вопли и удары стихли как по волшебству. Гера сел на кровать и замер. Ждал он час, ждал второй. Ушел глава семейства, свалил в школу новообретённый братец. Куда-то удалилась женщина. Собравши вещи и разобрав баррикаду, Герман наведался на кухню. Обчистил холодильник, разжился мылом, ножом, ложкой, спичками.

Рейд по дому тоже принёс свои плоды — Гера нашел нормальную кофту, пусть и дамскую, двадцать фунтов и карту Лондона. Сгодится.

Всё, что Гера уяснил себе из читанного ранее, сводилось к одному — над мозгами Дурслей поработал крутой менталист. Стоит помнить, что именно в последней книге родственники Поттера таки стали вести себя по-людски. После смерти Дамблдора. А это намекает. Если, конечно, человек хочет слышать намёки. Но даже мысль, что Дурсли под империо, никак не могла унять клокочущую в парне ярость.

Герман зевнул и наскоро ополоснул лицо над раковиной. Ледяная вода кое-как привела в порядок мысли. Идти-то, предположим, некуда, но оставаться было ещё опаснее. Дурсли очень скоро бы разглядели, что с ребенком что-то не то. Адекватного отношения Герман от этих людей не ждал. В доме, где кого-то попрекают едой, однозначно, живому человеку делать нечего. Да, жил Гарри, по российским меркам, весьма недурно. Да, копать грядки полезно для здоровья. Но всеобщая травля и момент с питанием… нет уж, товарищи. Как-нибудь без меня. Если вам и подправили что-то в голове, то неспроста. Значит, было от чего плясать. Значит, было что-то. Гнусное, потаённое. Сберегаемое в укромных уголках гноящегося "я". А разбираться в душевных неурядицах британского бизнесмена и всей его семейки Герман не хотел. До зубовной боли. Да, слабость. Да, неправильно. Но Герман уже практически нутром чувствовал, как всё запущено в случае этих людей. А расшибаться о заведомо безнадежный случай совершенно не хотелось. Не здесь. Не об эту стену.

* * *

Стояла звенящая тишина. Полуденное солнце щурилось из-за перистых облаков на одинаковые домики, железнодорожный переезд и детскую площадку. Сегодня — пустую и безжизненную.

Пожилой отец Конан, настоятель маленького прихода имени святого Айдана Линдисфарнского, грузил чемоданы, в обществе старого пономаря и друга-плотника, вышедшего провожать уезжающих. Отец Конан уже неделю гостил у старого товарища, занимаясь приходскими нуждами и дожидаясь, когда тот закончит работу над статуей святого Бонифация в половину человеческого роста. Теперь они прощались — очень сердечно, надо заметить. Старик-художник в россыпях золотой пыли жал руку старому другу, а сонный городок плыл и плавился в солнечном золоте. Слепо и бело бликовали лобовые стёкла припаркованных у обочины машин. Где-то далеко, темным силуэтом, грохотали составы. На насыпи, по переезду, по шпалам железнодорожного моста. В вышине, в бирюзовом и едва золотистом небе, сновали стрижи и темнели тонкие полосы высоковольтных проводов.

Погрузив вещи и бережно закрепив статуэтку на заднем сидении и осенив себя крестным знамением, мирно улыбающийсся отец Конан хотел было нырнуть в недра авто, но услышал за самой спиной звонкий мальчишеский голос:

— Бог в помощь, отцы.

Отец Конан печально качал головой, глотая свой горький чай в обществе трёх кошек и миссис Грин. Гостиная пожилой вдовы утопала в тряпичных букетиках, в фарфоровых статуэтках котят, ангелочков, Мадонн; душно и терпко пахла духами, кошками, старыми книгами, кофейной гущей и лекарствами. Вышитые цветами и кошками подушки, спящие на них пушистые компаньоны набожной, доброй Пенни, кружевные скатерти, оборочки, украшенная самодельными розами юная Мадонна, улыбающаяся младенцу, над изголовьем, над плюшевым пледом, среди старинных фотографий. Было стойкое ощущение, что кто-то въедливо и настойчиво разглядывает, ищет подвох, следит. Отец Конан поднял глаза и с недоумением уставился в оценивающе-ледяные глаза замершего на старинном фото бравого усатого летчика, одетого в форму времён Первой Мировой.

Старушка щебетала обо всём и ни о чём, пересказывала последние новости и сетовала на падение нравов подрастающего поколения. Старый священник согласно кивал, но мысли его блуждали далеко. Его всё не оставляло это чувство, что где-то он, настоятель, всерьёз оплошал. Напросившийся в попутчики мальчонка оказался настоящим гением. Он свободно цитировал творения апологетов первых веков и современных авторов, приводил исторические примеры, ссылался на исторические источники и культурные памятники древности. Мальчишка со всем пылом юности говорил и говорил обо всём сразу. Старик и ребёнок обсуждали этапы гонений первых веков, личности императоров-иконоборцев и особенности-различия богослужений восточного и западного обряда. А пономарь, ведущий авто, поглядывал на них с искренним недоумением. Отец Конан хотел даже было порекомендовать уникуму знакомое духовное учреждение, но мальчик серьёзно и очень печально возразил, что это невозможно. Дитя оказалось ортодоксальным христианином восточного обряда.

* * *

Была промозглая ветреная ночь. С густым, зябким туманом и мутными пятнами фонарного света. Незнакомый город теснился вокруг тёмными громадами домов. Герман шагал вникуда, и думы его одолевали одна неприятней другой.

В общем-то, парню несказанно повезло. Отец Конан согласился довезти совершенно незнакомого ребёнка до самого Лондона. Старик оказался невероятно интересным собеседником. Гера опасался, что успел утомить пожилого священника своими разговорами. Что хорошего в болтливом недоросле, отвлекающем серьёзных людей? Ничего.

Скрыться из сонного городка под самым носом старой кошатницы, шпионящей на Дамблдора, оказалось на диво легко. Вероятно, оттого что никто не ждал такой прыти от забитого, полуживого мальчонки.

Но что делать теперь, парень представлял весьма слабо. Следовало, наверное, найти «Дырявый котёл». Легче сказать чем сделать, пока что Герман просто блуждал по каким-то лондонский трущобам, в конец потерявшись.

Из подворотни неторопливо вышли двое, преграждая дорогу. Бандитского вида образины украшали только частичное наличие зубов да нечёсанные бороды. Один перевязал лицо бурой тряпицей, отчего стойко напоминал пирата.

— Обана, — сипло закашлялся перевязанный, доставая палочку и какой-то лиловый кристалл, — мы заблудились? Ищем мамочку?

— Кончай уже это магглово отродье, Дэн, — сплюнул второй, презрительно щурясь, — хорош трепаться. Время. Хэнк ждёт полный набор. Ещё пять штук, сечёшь?

Гера медленно опустил сумки на землю. Клокочущая внутри ярость на Дурслей, страх и щемящая тоска смешались. Ладони парня обжёг незнакомый зудящий жар.

— Авада… — незнакомый хмырь поднял одновременно палочку и зажатый в ладони тусклый камень.

Герман вскинул руки, закрывая лицо. И краем глаза уловил, как вслед за руками нехотя поднялось асфальтное полотно, гася собой зелёный луч. Точно. Аваду же гасят материальные объекты.

— Ах ты, мелкий…

Выучка и служба в морфлоте, пусть и на коробке, пусть и недолго, оказались сильнее реакций нового тела. Почти на автомате Гера шустро нырнул наземь, сгруппировался, перекатился вправо. Лихорадочно соображая. Магия. Что здесь магия? Хватит ли одной веры для стихийной волшбы? Смотри. Ты сможешь. Вера — основа любого чуда. Уверенность в невидимом, как в видимом. Если так, то сейчас ты — сгусток огня. Сгусток огня, Гера!

Вокруг со звоном и шипением рвались заклятья. Магия радостно взревела, смешиваясь с безграничной верой, бьющей из каждой клетки смертного маленького тела. Магия радостно плавила асфальт, бунтовала в жилах, магия пела и ликовала. Хилое мальчишеское тело накалилось добела, и его объял кокон рыжего, мятежного пламени.

— Мерлиновы яйца… — выдохнул один из нападавших, роняя горсть мерцающих кристаллов.

Кто — парню было глубоко плевать. Он обдал магов ревущей огненной волной, кто-то истошно орал, сзади женский голос взволнованно читал нараспев какие-то заклятья.

Незнакомые хмыри с воем метались по улице, как два живых факела. Гера подобрал их палочки, подхватил свои сумки — и что есть сил рванул во дворы. На кой чёрт он понадобился двум недоноскам, Герман не представлял вовсе. Это было, пожалуй, слишком странно даже для мира Поттерианы. Обьясняться же с суровыми ребятами из Аврората не хотелось от слова «совсем».

* * *

От этого места веяло тьмой. Живой, липкой и вполне осязаемой. Обрывки газет, лужи, грязь, высохшее дерево-остов, одичавшие живые изгороди, густой сумрак и сладкая прелая затхлость. Кажется, здесь всегда так пусто, тихо и мрачно.

Гера просто стоял у подъезда, смотрел, как лунный свет тускло дребезжал и мерцал в пыльных окнах мёртвого дома. Выбирать не приходится. Надо где-то переждать ночь.

Какой же все-таки глухой и темный провал подъезда.

По левую руку темнел заросший бурьяном палисадник, весь в торчащих остро и бесполезно сухих колотушках прошлогоднего репья. Наверное, здесь даже небо свинцово-серое и пасмурное всегда. Каждый миг. Даже если на самом деле — солнце высоко, там, за пределами дома-остова и заросшего ложноакациями дворика…

Гера чуть нараспев прочёл короткую молитву и попытался зажечь в горсти пламя. Магия работала! Ничего особо не изменилось. Просто стало как-то спокойно на душе. Всё существо парня охватила уверенность, что всё хорошо. И правильно.

Ты попал в книжный мир, парень. Чему удивляться? Здесь магия — всего лишь энергия. Вроде тока в высоковольтных линиях.

Было туманно, сумрачно и как-то по-особенному тихо. Подъезда три, но открыта только одна дверь — настежь, в темноту. Если хочешь — еще не поздно уйти, Герман. Никто не осудит. Судить-то некому.

Наверное, все-таки стоит сбежать.

Пока ты не стал частью этого мира, странного и нелепого.

Пока темнота, таящаяся в заброшенном доме, не заглянула в тебя.

Гера поудобнее перехватил сумки и шагнул вовнутрь.

Что ж, старая, темная лестница, фанерные щитки вместо стекол в лестничных пролетах, традиционно загаженные углы и нетрадиционно исписанные стены. Странные рисунки, числа, рунические вирши. Последние явно царапали гвоздём.

Повсюду застарелая грязь и копоть.

Под лестницей чернела раззявленная пасть подвала. И из неё сочились незимний холод, сырость и смрад гниющей плоти. И слышалось приглушенное шуршание. Крысы, наверное.

Внутри Германа будто расцвел живой бутон запредельной, хтонической мощи. Уверенность, что вот она, живая магия: внутри вовне, повсюду. Парень верил в нее, ощущал ее каждой клеткой своего измотанного «я». Уверенность в невидимом как в видимом окрыляла и жгла изнутри. Пьянила и крепко глушила липкую пелену страха. Силе не хватало только живого воплощения. Герман одолел лестничный пролёт и нетерпеливо засветил в горсти огня. Живого и боязливого.

И что-то неуловимо изменилось. Всё происходило стремительно.

Тьма, горячая и плотная, с привкусом крови, украла последние искры света.

Грязные, пыльные стекла сделались мягче воска — и из вязкой, мутной массы вспенилась бурая, густая кровь. Трещины вспухли как вены, и кровь побежала на серые ступени. Клочья штукатурки и ржавчины побурели и неспешно закружились, поднимаясь ввысь и истлевая на глазах. Повсюду зазвучали неуклюжие, шлёпающие шаги.

Дом ожил — и в нем больше не было места живым.

Из подвала ползли нагие, бледные трупы. Женские. Мужские. Даже детские. Тронутые распадом, скользкие и синюшно-бледные.

Гера достал трофейную палочку и скомандовал:

— Сектумсемпра!

И не произошло ничего. Палочка не работала. Чертыхаясь, Герман вспомнил, что заклинание бесполезно против инферналов. Скастовав два огненных хлыста и стиснув зубы, рванул в самую гущу, круша и сжигая. Месиво было дикое, но страх будто отключился. Ты можешь, Гера. Просто думай, что это — видеоигра. И ты в ней — герой. Пляши, Гера. Гори.

Вокруг тощей фигуры с рёвом закружило живое пламя. Оно билось и металось раненым зверем, обжигая подступающих инферналов и стены, сжигая мусор и плавя стёкла. Гера ринулся на улицу — и с разбегу налетел на глухую стену. Дом не желал отпускать свою добычу.

Инферналы с глухим, утробным стоном, теснили человека и загоняли в угол. В остервенелой решимости не издохнуть прямо сейчас, Гера вскинул руки и надсадно взвыл нечто неразборчивое и не вполне цензурное.

Полыхнуло ослепительно-белым. Инферналы осыпались грудой копошащегося мяса. Герман с недоверием воззрился на свои руки, собрал разбросанные сумки и поспешил наверх.

У тьмы обязано быть сердце. Так останови же его, Герман. И, да, тогда ты сможешь уйти. Наверное. Сердце. Какая чушь. Сколько пафоса, Герман. Но бесспорно одно, у происходящего здесь должен быть какой-то источник. Кто-то управляющий мертвыми. Кто-то, кого пробудила чужая магия.

* * *

Из ржавых кранов лениво стекала кровь. Она сочилась здесь отовсюду: из трещин в кафеле, кровавила и пузырилась с оконных стёкол, расползалась венками алых дорожек по потолку. Пустая, неимоверно грязная ванна, разбитый унитаз. Огромное грязное зеркало над расколотым умывальником.

С той стороны двери ломилась и скреблась смрадная нечисть. Герман со стоном сполз по стене. Он только что забаррикадировал дверь всей найденной в квартире мебелью и чувствовал себя совершенно выпотрошенным. Магия востанавливалась туго и болезненно. Вот тебе и ответ, зачем магам палочки. Стихийные выбросы волшбы — это, конечно, круто. Но магии они жрут слишком много.

Не далее как минут тридцать назад Герман зачищал ревущим потоком огня целый коридор, битком набитый инферналами. Чем чуть не выжег собственное магическое ядро.

Дико клонило в сон. Спать и жрать. Саднящее сознание уже не ощущало ни страха, ни отчаянной храбрости на грани срыва. Сознание знало только два слова. Жрать. И спать. Страх выгорает быстро. Далеко не у всех, да. Но, наверное, это зависит от причины. И от характера самого человека. И, ну… сложно трястись от ужаса, когда ты только что молился и тебя, как мягким облаком, обволакивают ощущение чужого благожелательного присутствия и спокойной уверенности, что никто тебя не бросил. И просто следует идти дальше. Гера вскрыл ножом банку тушёнки, порезал на колене хлеб и приступил к позднему ужину. Дом-мертвец пробудился и жаждал крови. Но семинарист ощущал небывалый покой в себе и вокруг. Благожелательное, мирное тепло затопило всё существо Германа. Оттесняя страх и изумление, оно укрепляло, наполняло смыслом каждое движение и вселяло спокойную уверенность, что надо просто выстоять. И стоять твёрдо. Принимая подступающую, жадную тьму с открытым забралом. Мужественно и как в последний раз.

Всегда есть порог, за которым притупляются и восприятие, и ощущение новизны. Нет, Гера не привык к живым трупам. Но уже был близок к этому. Что до брезгливости — Герман ею никогда и не страдал. Пожирая консервы на полу смрадного, истекающего кровью адского туалета, Герман лениво размышлял, что приобрести на Косой Аллее первым делом, если повезёт выжить и добыть денег.

Увлёкшись соскребанием пальцем жира со дна банки, парень не заметил, как из кровавой ванны, с мерзким бульканьем и протяжными жалобными стонами, поползла какая-то голая безглазая девица. За живым трупом по грязному кафелю волочились кишки, оставляя за собой мокрый, аккуратный след. Герман насупился, прикрыл одной рукой свою трапезу, а другую угрожающе направил ладонью вперёд. И вежливо, но твёрдо скомандовал:

— Назад. Я ем.

Мертвая девица замерла, со свистом втягивая воздух. И с мерзким хрустом свернула голову набок, прислушиваясь. Ее распоротая брюшина разошлась как расстёгнутый пиджак. Тоскливо скребущаяся за подкорку жалость, шептала, что это существо несчастно и измучено. И, как минимум, достойно сострадания.

— Ох ты ж ё. Кто ж тебя так, бедолагу? Есть, наверное, хочешь, — бежать было некуда. Да и как-то все стало не важно. Герман пожевал губами и заглянул в сумку, — у меня есть шоколадка. Но ты ее, наверное, не будешь.

Прямо из стены с хрустом и чавканьем выбралась маленькая белокурая девочка, вытянула вперёд окровавленную ручонку и звонко потребовала:

— Дай!

Гера растерянно моргнул, но вручил ребёнку шоколад. Спутанные белые волосы перемазаны бурым. Пушистое белое платьице в крови и земле. В голубых глазах плещется безумие. Настоящее, застарелое. Алые губы разбиты, и худое личико тронуто трупными пятнами. Босые ноги раздавлены и изуродованы. Как эта бедолага ещё может стоять?

Девочка жадно запихивала в себя куски шоколада, а по её подолу сонно ползали пушистые ночные бабочки, источая мутное мерцание. Герман тяжело вздохнул и вооружился мятым носовым платком Поттера.

— Кто ж вас всех так, а? — бормотал Гера, осторожно опускаясь на колени перед ребёнком и пытаясь оттереть с её щеки кровь. Обнимающее Геру участливое тепло чужого присутствия мягко гладило саднящее сознание. Наполняя уверенностью, что сочувствовать лишенным нормального посмертия — штука правильная. Ведь сильный человек всегда милосерден и зряч, — не вертись. Да не балуйся ты. Какая чумазая. Какая тварь учинила такое с целым домом?

— Люди в страшных железных масках и странной одежде, — девочка коснулась щеки парня грязным пальцем, и лицо её перекосило от ненависти, — мне было больно. Они замучили маму, сестренок. И мучили меня. Но я сделала им больней. Они не уйдут. Никуда, никогда. Мясо рвёт мясо. Слышишь, как им больно?

По дому разнёсся одинокий вопль, полный боли и страха. Чтоб перерасти в надсадный, нечеловеческий вой.

— Я плохая? — тихо спросила девочка — и из её глаз по бледным щечкам потянулись кровавые дорожки.

Герман покачал головой и молча обнял девочку, укачивая и баюкая. Кроха уткнулась ему лицом в грудь, марая одежду кровью. Женский труп побродил вокруг, мотая кишками, и с плеском нырнул обратно в свою кровавую ванну.

— Мне б поспать, — вздохнул семинарист, рассеянно гладя по голове мертвого ребёнка. — Я ужасно устал.

Девочка лукаво улыбнулась и потащила парня к зеркалу. Грязное стекло отразило чумазого очкастого пацанёнка в розовой женской кофте. Герман мрачно хмыкнул своему отражению и попытался пригладить торчащие во все стороны волосы. Безрезультатно.

— Оно хочет плату. Заплати, — девочка порывисто обняла озадаченного Германа, — стеклу надо дать крови.

Парень пожал плечами, проткнул гвоздём палец и вымазал кровью стекло. Отчего оно полыхнуло багровым и отразило какой-то тёмный, узкий, дико захламлённый коридор.

— Не ходи, — капризно насупилась девочка, впившись в одежду Геры изжелта-бледными, грязными пальчиками, — сначала скажи имя. Кто ты? Я — Элис.

— Гарри Поттер, — Герман забросил сумки в открывшийся портал и полез сам, — спасибо, Элис. Ты — славный человек. Эй. Не реви. Я ещё вернусь.

— Нет, — ссутулясь и шаркая, крохотная фигурка пошла прочь, к забаррикадированной двери. — Не вернёшься. Прощай, Гарри.

Вывалившись из портала, Герман, чертыхаясь, растянулся на полу. Было тихо, сумрачно и пахло мышами. И какими-то лекарствами.

Низкий мужской голос проревел:

— Остолбеней!

Полыхнуло алым — и Германа поглотил спасительный мрак.

Сознание плыло и едва теплилось в сведенном судорогой теле. Что-то холодное, выкручивающее суставы, ползло по венам. Что-то холодное и отдающее страхом и ломотой. Во мраке плыли пятна света. Герман с трудом сфокусировал взгляд — и разглядел мутно поблескивающий допотопный аппарат, смутно напоминающий капельницу.

Что-то белёсое булькало и пенилось в стеклянных колбах, уходя по мягким трубкам в вены обездвиженного ремнями Германа. Тело казалось ватным и каким-то чужим. Сознание плавилось и ускользало. Герман помотал головой, силясь отогнать морок. И из мрака явилась размытым пятном шрамированная физиономия какого-то пожилого мужика.

Во всклокоченных седых волосьях его запуталось одинокое совиное перо. Жутковатый голубой глаз-протез беспокойно метался в глазнице. Родной же, карий глаз, смотрел въедливо и крайне подозрительно.

Гера с минуту подслеповато вглядывался в незнакомца. Боже, только не это. Гера громко, раскатисто, до хрипа, всё хохотал и хохотал, не в силах остановиться, раскачиваясь в своих путах. Тебе везёт как утопленнику, Гера. Из всего великого разнообразия героев, которых можно повстречать, ты повстречал самого поехавшего. Да ещё и как! Вломился в его тайное убежище. О, да, Гера. Ты труп.

— Имя. Звание. — хрипло потребовал мракоборец.

— Герман Андреевич Горшечников. Рядовой, срочная служба, — Гера с ужасом слушал собственный голос, механически и как-то очень глухо звучащий. Звучащий против воли владельца.

— Аа, русский, — хищно возликовал Шизоглаз, нетерпеливо потирая руки, — какими судьбами в моё скромное жилище? И цель посещения.

— Умер, проснулся в теле Гарри Поттера, покончившего жизнь самоубийством. Покинул его маггловскую родню, ибо не желал находиться рядом с людьми, измывавшимися годами над невинным ребёнком, — ровно и сумрачно бормотал Гера, силясь рассмотреть булькающую в колбах массу, — добрался до Лондона. Заплутал. Пытался переночевать в заброшенном доме. Пытался спастись из дома с инферналами. Спасся сюда. Спасся ли? Скорее нет, чем да.

— Нравится? — самодовольно хмыкнул мракоборец, кивая на сонно булькающие колбы, — неочищенный веритасерум. Жуткая дрянь, парень, попомни мои слова. Но язык развязывает на «раз».

— Вас убьют, — Гера закашлялся, — Флетчер сбежит и бросит вас умирать. Снейп — двойной агент в стане Упивающихся Смертью. Пророчество может быть фальшивкой — его произнесла полнейшая шарлатанка. Сириус Блэк не виновен. Его подставил Петтигрю. Петтигрю — анимаг. И под видом крысы живёт у семьи Уизли. Гилдерой Локхарт ничего не совершал. Все подвиги он присвоил, стирая память настоящим героям. Возможно, на нём есть даже чужие смерти. Дамблдор и Грин-де-Вальд…

— Молчать! — рявкнул старый мракоборец, бледнея, и поднял палочку, — Легилименс!

* * *

Герман вырвался из забытья рывком, хватая ртом затхлый воздух. И чуть не вывалился из старого продавленного кресла. Ремней больше не было. Гера размял спину и затёкшие руки — и огляделся. Комната представляла собой смесь спальни и алхимической лаборатории. Со стен скалились маски африканских божков, из глубин пожелтевших колдографий смеялись и махали люди. Как же их все-таки много. Незаправленная, заваленная пустыми склянками кровать, несвежая одежда кучкой у входа, колбы с зельями и книги, книги, книги. На полках, на полу, на окне — поверх мятой шторы на подоконнике.

Картину дополнял мертвецки пьяный Аластор Грюм, катающий по столу бутылку из-под вискаря и хрипло, тихо напевающий:

Войте, ветра,

Войте, валы,

Гром разрывай

Же тьму,

Горе врагу

На берегу,

К нам не дойти

Ему.

Лодочка, в путь!

Резвой птицей пари,

Люди кричат:

«Давай!»,

Парня вези,

Что взойдёт в короли

Морем на остров

Скай.

Много парней

Билось в тот день,

В чьих руках

Резв был меч,

Пали все

У села Каллоден,

Стоило ночи

Лечь.

— Сэр, — Гера с шипением встал на затёкшие ноги и попытался сделать шаг, — простите, что вломился. Я не знал, куда ведёт зеркало.

Грюм воззрился на парня протезным глазом и нехотя оставил бутылку в покое:

— Аа, русский. Проснулся, значит. Сядь подле.

Герман доковылял до стола и осторожно приземлился на край кровати. Ватные ноги нестерпимо щипало и будто било током. Мышцы всё ещё отказывались сокращаться.

Грюм помолчал, буравя неподвижным, мрачным взором лицо и руки ночного гостя. И сумрачно изрёк:

— Живучий, сукин сын. Это хорошо. Я сделаю из тебя Поттера, которого достойно это болото. Седьмое пекло. Старый паук, чтоб тебя дементоры драли. Мы ещё повоюем. Старина Аластор всегда платит по счетам, да. Из России с любовью, твою мать. Как тебе понравится такой подарочек, старая паскуда?

Герман не нашелся, что ответить. Он просто сидел и смотрел, как Грюм роется под столом, чертыхаясь и гремя бутылками. Какая-то часть сознания бывшего семинариста истошно вопила, что следует драпать. И немедленно.

— Твоё здоровье, святоша! — гаркнул Грюм и присосался к бутылке.

Герман тяжело вздохнул, снял очки и помассировал глаза. За что мне всё это?

Аластор Грюм закашлялся, сунул бутыль под стол и тягуче, с чувством, запел, устало качая седой головой:

Моя Бонни за океаном,

За морем её нежный взгляд,

Моя Бонни за океаном,

Верните мне Бонни назад.

Верните, верните,

Верните мне Бонни назад, назад.

Верните, верните,

Верните мне Бонни назад, назад.

Вчера я лежал на подушке,

В кровати, когда погас свет,

Вчера я лежал на подушке,

Мне снилось, что Бонни уж нет.

Умчитесь вы, ветры, за море,

Умчитесь вы за океан,

Умчитесь вы, ветры. за море,

Верните её из тех стран.

Умчались те ветры, за море,

Умчались и за океан,

Умчались те ветры. за море,

Вернули её из тех стран.

За окном мелькнула тень. Птица?

Мракоборец уронил голову на руки и уснул. Или сделал вид. Герман потоптался вокруг, рассеянно пиная разбросанные по полу бутылки. Подобрал красное шерстяное одеяло и тонкий клетчато-зелёный плед. Одеялом укрыл спящего старика, а плед уволок с собой, в кресло. Где и заночевал, подложив под голову собственную сложенную кофту, укутавшись в плед и окончательно окуклившись. Проблемы следовало решать по мере поступления. И, так как основная проблема Германа спала сейчас непробудным сном, парень мудро рассудил, что утро вечера мудренее. И последовал примеру Шизоглаза, погружаясь в дерганный, беспокойный сон. Весь остаток ночи Гере снился безносый лысый красноглазый мужик, собирающий со студентов объяснительные и гоняющий возмутительно жирных голубей громкими криками: «Авада Кедавра».

Примечания:

Грюм поёт реально существующие старинные шотландские песни.

Он хищной птицей скользил во тьме, по спящим улочкам незнакомого города. И был куда чернее влажного мрака подворотен и незрячих оконных провалов новостроек.

В висках стучало. В голове навязчиво звучал мотив песни, которую ещё никто не написал:

Задумывая чёрные дела,

На небе ухмыляется луна.

А звёзды, будто мириады стрел.

Ловя на мушку силуэты снов,

Смеётся и злорадствует любовь.

И мы с тобой попали на прицел.

Я же своей рукою сердце твое прикрою:

Можешь лететь и не бояться больше ничего.

Сердце твое двулико, сверху оно набито

Мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно.

Обостренные магией чувства обожгло вспышками боли и смертельного ужаса. Чужие эмоции жгли и терзали оголенное сознание человека. Мужчина поправил маску чумного доктора, затянул потуже перчатки и позволил магии вести себя на несмолкающий зов чужой боли.

* * *

Говорят, хмель — отличная анестезия. Говорят, пьяные слабее ощущают боль. Стэнли Уайт, молодой журналист желтой газетёнки, специализирующейся на паранормальщине разного рода, мог бы поспорить с этим утверждением. Если бы мог. Сейчас он просто корчился на земле, во мраке, медленно теряя сознание от боли и страха. Свора малолетних уголовников, почуяв кровь, методично забивала жертву. Биты и куски арматуры с мерзким чавканьем опускались и поднимались, отблеск фонарного света равнодушно лизал копошащееся, мрачное месиво из людей и предметов.

Хмель выветрился, уступив место вспышкам оглушающей боли и всепоглощающей апатии.

Боже правый, смилуйся. Пусть они убьют меня быстро. Журналист закрылся руками, мутно взирая заплывшим глазом, как в лицо летит носок чьего-то ботинка. Мерзкий хруст и адская боль. Кажется, рука сломана.

Где-то справа, прямо из плотного мрака, как рисунок на колдовском полотне, проступила долговязая чёрная фигура с длинным клювом. Страшная и неестественная. Неуместная в мире людей. И вместе с тем, такая чертовски правильная и естественная в этом ирреальном мирке затхлых проулков, зловонных подвалов, загнивающего мусора и грязных тайн.

Чернильно-черная. Так не бывает. Бред твоего умирающего сознания, Стэнли. Никто. Не. Придет. Никто. Не. Поможет. Черная маска чумного доктора льдисто блеснула в фонарном свете.

Незнакомец раскинул руки. Не то плащ, не то какая-то мантия. И широкополая, плоская шляпа. Пальцы, затянутые в черную кожу, заскрипели, двигаясь. И поднимая в воздух целую тучу хищно дрожащих, пыльных осколков. Рой стеклянных стрел взметнулся ввысь — и накрыл толпу озверевших от крови подонков.

Сердце журналиста пропустило удар и забилось о рёбра, как лесная птаха. Стэнли, раскинувшись на земле и хрипло дыша, с каким-то болезненным восторгом смотрел, как стекло, ожив и возжаждав крови, рвёт и терзает тела его недавних мучителей. Свора бестолково металась между домов, пытаясь скрыться, но осколки настигали их повсюду. Послышались женский крик и вой полицейской сирены.

Вдруг стало темнее. Ах, да. Это человек в маске чумного доктора склонился над Стэнли, вливая в него что-то из склянки. Стэн закашлялся — травяное варево на вкус оказалось на редкость мерзким и жгучим.

Незнакомец водил над грудью Стэна руками, бормоча что-то на латыни. А по сломанному, воющему от боли телу разливалось мягкое, умиротворяющее тепло.

— Сдохни, монстр! — зазвенел во мраке чей-то вопль, полный страха и ненависти.

Прогремел выстрел. Черную фигуру качнуло.

Незнакомец в маске расправил плечи и встал.

Повернув голову, журналист видел, как пятится, тряся пистолетом, громко стуча зубами и дрожа всем телом, вожак малолеток. Коренастый, кривозубый мужичонка в кожаной кепке.

Мститель в маске властно поднял руку — и сорвавшегося на визг бандита объяло жадное рыжее пламя.

«Я буду звать тебя Инквизитором», — благодарно думал Стэнли, проваливаясь в забытье.

* * *

Согласитесь, есть разница между почти выпускником, студентом-теологом, талантливым еврейским парнем и толпой магглорожденных школотят одиннадцати лет. Базовый набор заклятий давался парню легко. Куда хуже всё обстояло со скоростью реакций. И попытками колдовать невербально.

— Вставай, Поттер и покажи мне нормальный невербальный щит! — Грюм раскрутился вокруг своей оси, отбивая потоком ветра брошенный Герой нож, — Круцио.

Герман со стоном отчаяния, не вставая, перекатился, уходя от заклятья. Мрачно пробормотал:

— Протего.

И возмечтал обернуться валенком. Дырявым, старым валенком. Лежишь себе — моль в себе разводишь. Никому ты не нужен, никто не гоняет тебя по сырому холодному подвалу круциатусами и пинками. Изучение стандартного набора заклятий Грюм умудрился превратить в ежедневное избиение единственного ученика. Гонял отставник Германа страшно, но его тренировки давали свои плоды. До автоматизма движения палочки, увы, не дотягивали. Но накрываться в авральном режиме простейшим щитом Гера уже умел.

Тело нестерпимо ломило и жгло. Разбитое лицо уже начинало цвести пятном кровоподтека. Грюм тренировал парня уже несколько месяцев — и с каждым днем Гера ощущал себя всё большим днищем и слабаком.

Без палочки невербальная магия работала стихийно и совершенно непредсказуемо. С палочкой — не давалась вовсе. С силовыми упражнениями дело обстояло ещё хуже. Грюм пичкал Германа зельями и нещадно гонял на тренировках. Но десятилетнее тело Поттера абсолютно игнорировало творимое над собой непотребство. И продолжало оставаться всё таким же дрищеватым. Ну, хотя бы рёбра и скулы перестали выпирать. И то хорошо.

— Твоя проблема — в концентрации, — гремел мракоборец, гоняя парня по подвалу хлёсткими ударами заклятий, — палочка — продолжение руки, Поттер. А ты машешь ей, как костылём. Бомбарда!

Гера, не успев толком сообразить, что же произошло, накрылся невербальным щитом.

Грюм наколдовал россыпь жалящих голубых сгустков энергии — и напустил их на Геру. Герман отразил несколько атак, шепча заклятья и двигаясь в темпе вальса. После чего потерял палочку и был сражен мощным ударом в голову. Сдобренным толикой магии.

— Ты — боевой маг, Поттер, — Грюм пошевелил ногу Германа концом посоха и приложился к фляге, — потерял палочку — гоняй магию по собственному телу. Экономь. Пережигай в сторону усиления физических атак. Понял?

Герман нечленораздельно забормотал и вяло качнул ногой, силясь подняться. Сил в избитом теле не осталось от слова «совсем».

Мракоборец приложился к фляге, постоял над распластавшимся по полу Герой и, сжалившись, пробормотал:

— Ладно, герой. На сегодня с тебя хватит. Марш отмывать кровь и перевязывать своё мясо. Не хватало мне только потом сводить с книг твою кровь.

— Книги? — оживился Гера и кое-как разлепил заплывший глаз.

— Рано радуешься, шалопай, — криво ухмыльнулся Шизоглаз, подозрительно воззрившись своим протезным глазом куда-то в сторону двери, — клянусь исподним Морганы, денька через три ты взмолишься о пощаде. Конспекты буду проверять лично. Твой письменный английский ужасен. Поэтому, кроме положенной нормы ты у меня будешь переводить эти ваши, русские песни. Которые ты бормочешь, когда думаешь, что я не слышу. На английский переводить. Посмотрим, можно ли пользовать их вместо заклятий.

* * *

Темные улочки за окном утопали в пелене дождя. Масляная лампа светила тепло и жёлто. Резные тени сушеных пучков зверобоя ложились причудливыми узорами на стены. Герман буквально наводнил жилище отставного аврора пучками лекарственных трав. Поначалу мракоборец негодовал и противился подобной самодеятельности. Но, обнаружив целебные свойства чаёв и блинов, приготовленных на отваре, сдался и разрешил продолжать эксперименты. Видя кулинарные попытки своего ученика, Грюм только искренне жалел, что не слишком хорош в зельеварении. У парня имелся несомненный талант.

Травничество Герман любил трепетно и беззаветно. Поэтому, получив разрешение таскать в дом травы, пребывал уже второй день в приподнятом настроении.

Обнаруженный неделю назад талант к волосяным техникам в стиле Джирайи-сенсея, Гера употребил сразу. Отрастил патлы до пояса, отчего стал похож на тощего, очкастого ежа. Грюм хохотал до слёз, когда впервые увидел в дверном проёме нескладную фигуру с клочковатыми, колючими, буйными патлами по пояс. Но идею одобрил. Ведь всем известно, что маги древности копили неприкосновенный запас магии именно в собственных волосах. Правда, Грюм настоял, чтобы Гера учился управлять своей шевелюрой. Тем самым добавив ученику лишних хлопот. Но Герман совету последовал. Душить космами комаров он всё ещё не мог. Как и переворачивать страницы. Как и протыкать ткань. Единственное, что Гера научился — отращивать себе шевелюру как у Рапунцель и шевелить всей этой грудой волос как тентаклями.

Перо мирно поскрипывало, оставляя на пергамент ровные строчки:

Начерти мне круг

Властелин Лесной,

Чтоб ни враг, ни друг

Не пришли за мной,

Чтобы кум с кумой

Не нашли мой след

На дороге снов,

Где далёк рассвет,

Где слышны шаги

Позади весны

И ладони звезд

Талых вод полны.

Гой тебе, река,

Гой, сестра Луны!

Древа — грань миров

Серебром пьяны.

По тропе реки,

Меж еловых пней

Ухожу глухим

До сердец людей

Со зверьём водить

Хоровод огня.

Мне твой мёд не пить —

Так отпой меня!

Старый мракоборец ворвался в комнату, разбрызгивая воду, костеря на чём свет стоит дурную погоду и источая холод. Не глядя, швырнул на стол изрядно потрёпанную книгу в мягком переплете, неловко стягивая мокрый плащ.

Герман забрал плащ и унёс в прихожую. Привычно проверил охранные амулеты и через дыру в кармане нащупал рукоять палочки, закрепленной в ножках под джинсами. Подобрал с порога свежий номер «Ежедневного пророка».

На титульном листе, на центральной колдографии, беззвучно метались маги, раз за разом перерывая стеллажи с книгами, простукивая стены и проверяя печатную продукцию. На предмет запрещённой, наверное. Надпись под колдографией гласила: «Произвол Министерства! Обыски среди ночи в поместье Малфоев. Скандальные рейды аврората, щедро спонсируемые паранойей А.Грюма. Кто следующий?»

Вернувшись в комнату, Гера застал мракоборца за столом. Неистовый шотландец, шмыгая носом и непрестанно вращая волшебным оком, читал свежепереписанный начисто кусок песни.

— И ты, Поттер, всерьёз утверждаешь, что это писали магглы? — Грюм зажал посох локтём и полез в карман за флягой, шурша пергаментом, — это заклятья, парень. Мощная друидическая магия. Не стой столбом. Сядь. Я нашёл его. Чертов дневник. Был хорошо спрятан, о, да. Если бы не твоя информация, он так бы и пылился между дамской косметикой и лосьонами для ногтей.

Герман качнул головой и убрал пальцы с рукоятки палочки. Дневник отличался от того, что Гера видел в фильме, но не слишком. «Т.М.Реддл» на титульном листе и пустые страницы.

— А теперь скажи мне, парень, сколько ты насчитал способов воскресить Воландеморта, лишенного крестражей? — вкрадчиво поинтересовался мракоборец, следя за выражением лица Германа.

— Сто тридцать два, считая тридцать типовых ритуалов, создающих личей, — сухо отрапортовал Герман, листая пустые страницы, — два ритуала призывают душу в тело мертворожденного младенца. Десять делают предметы так или иначе одержимыми духом покойного. Но это уже японская ритуалистика. Аластор, простите, но я всё больше придерживаюсь мнения, что крестражи надо как-то освободить от осколков. Не уничтожая. А осколки запихать все в одно место. И…

— И заточить туда же дух самого Реддла, — перебил его Грюм и ударил по столу кулаком, — Реддл — спятивший маньяк. Без своих осколков он опаснее и нестабильнее любого лича. Его надо собрать обратно и связать узами плоти. Но я слишком стар для этого дерьма.

— Серьёзно? Узы плоти? — Гера озадаченно воззрился на аврора, — оживить? Но я представлял себе это как-то иначе. Ящик Пандоры…

— Чтобы какая-нибудь любопытная бабёнка сунула в него нос, — хрипло расхохотался Грюм, пряча флягу, — и ещё. Starik не даёт ход повторному расследованию по делу Бродяги. У магазинчика «Галантерея Вэнди Уэйн» мне присели на хвост дружки Флэтчера. И сдаётся мне, от них разило хогсмидскими козлами.

— Я их найду, — ровно согласился Гера, разливая травяной чай по чашкам, — главное чтобы в самый момент операции лично вас видело как можно больше народа. Вам нельзя подставляться, Аластор.

— Тебе тоже, парень, — Грюм приложился к фляге и мрачно воззрился на ученика здоровым глазом, — поэтому, ничего лишнего. И будь бдителен.

Истина где-то рядом. Но ищущий эту самую истину всегда обречён. Обречён, найдя крупицы тайного знания, тотчас же потерять их.

Стэнли Уайт, журналист еженедельника «По ту сторону привычного» всегда знал это и ждал. Ждал, когда же они придут за ним. Стиратели памяти. Существа с теневой стороны бытия, ревниво оберегающие свои секреты. Особенно после Инквизитора и своего чудесного спасения от банды малолеток.

Поэтому Стэн ничуть не удивился, когда в его дом заявились те двое неприметных людей в старомодных плащах и серых фетровых котелках. Куда поразительнее было другое — за ними следом явился Он. Чумной Доктор. Док. Не инквизитор — просто доктор. Человек в жуткой маске. Что этот тип — именно человек, — Стэнли уже не сомневался. Монстрам чуждо милосердие.

Док ничего не спрашивал, не требовал, не просил — просто вступил в короткую схватку со стирателями и сам залез им в мозг. Стиратели орудовали короткими острыми палками. Их противник не нуждался ни в чём, кроме собственных рук. Он что-то сделал с непрошенными гостями, после чего они ушли. Просто взяли и ушли. В ночь, в темень, одетую туманом. А потом Чумной Доктор и Стэн Уайт пили на кухне чай и молчали каждый о своём. Док. Он Доктор. Не Инквизитор, Стэнли. Ты как всегда всё напутал.

Уходя, Док аккуратно забрался в память Стэна и что-то с ней сделал. Как купол возвёл. А потом молча всучил какую-то костяную феньку с рунами и просто ушел. Это было странно, всё это. Но журналист не возражал. Он дорожил своею памятью.

* * *

В морге было холодно, сумрачно и тихо. Ряды столов, с укрытыми белым покойничками на них, мирно сияли в свете тусклой лампы. Босые бледные ступни мертвецов мутно белели из-под простынь. Пахло привычно — формалином, металлом и холодом. Старенький кассетный проигрыватель исторгал из себя голоса бессмертных Битлов. Алан Гриндэйл, фальшиво подпевая и вихляя тощим задом, препарировал женский труп. Прикладываясь периодически к кружке холодного кофе. Мерзкого ведёрного кофе с громким именем «Магия Востока».

Труп внутри знатно почернел и оплавился, а, на минуточку, татуированное сердце женщины продолжало судорожно дергаться даже отделённое от тела. И помещённое в колбу с формалином. О, да. Это — находка века, чёрт бы побрал скептиков! У мистера Гриндэйла отличное настроение, парни. И черта с два его кто испортит. Даже дышащий из-за плеча перегаром и куревом Чёрный Раджа.

— Не трогай стенки, Белый, — сипел Раджа, его голубые глаза мутно маслянились из-под ало-чёрной полумаски и иссиня-черного тюрбана, — пока я кромсал эту тварь, она заживо варила паренька струёй из пасти. Как из шланга, веришь ли? Я чуть не обделался, когда она повисла на мне.

— Бледный Лорд — патологоанатом? — длинный, печальный тараканообразный мужчина в черном супергеройском костюме и полумаске бродил по покойницкой то и дело склоняясь, чтоб прочесть очередную бирку, — отчего-то я полагал, что ты — средней руки госслужащий. Пиджак нараспашку, вечно мятые рубашки, растаманский галстук, тётушка, жаждущая женить непутёвого племянника. Но так нет же. Ты — патологоанатом. Патологоанатом, мерлиновы кальсоны.

— А по ночам ещё и сторож, — пробормотал Алан, изумлённо изучая чёрные рёбра трупа, — Эй. Таракан.

— Да? — откликнулись из сумрака, с того угла мертвецкой.

— Эта баба случаем не из ваших? — Алан с сомнением вертел перед носом чернильно-чёрный фрагмент плавающего ребра. — не из мутантов?

— Не обязательно, — Человек-Таракан, задумчиво пошевелив усами-антеннами, телепортировался, устало рухнул на стул рядом и налил кофе, — жертва эксперимента, скорее всего. Опытный образец.

Где-то сзади негромко переговаривались — это разодетый как балаганный иллюзионист Чёрный Раджа развлекал своими карточными фокусами Близняшек Домино. Одинаковые костюмы и маски, розово-черные, в ромбах и блёстках, дробно сияли. Сами же девушки-арлекины хихикали, хлопали в ладоши и от души потешались друг над другом, над картами и над самим Раджой. Раджа сиял, как новенький медный грош. И взирал на девиц умиленно и масляно.

В углу, за столом, в приятном обществе портвейна, сонно зевал Агрессор, обросший недельной щетиной, расхристанный и не вполне трезвый. Его чёрная дермантиновая косуха, щетинясь шипами, скрипела при малейшем движении и сияла. Очень нагло и глянцево.

Алан кое-как вернулся мыслями к трупу и вытянул щипцами из расщепленной кости вялый шмат синюшного мозгового вещества.

Сегодняшняя ночь воистину выгодно отличалась от предыдущих. Труп жертвы какого-то дьявольского эксперимента, например. Да и Полуночники, люди в масках, хранящие покой спящего Лондона, собрались-таки наконец-то все вместе, чтобы поприветствовать нового собрата по цеху. Который, к слову, безобразно опаздывал.

— Друзья, вот и мы, — пропел низкий, грудной голос; и его обладательница, рослая девица в красном фехтовальном костюме — придержала дверь, впуская рослого человека в маске чумного доктора, — мы немного замешкались. Какие-то мутанты, обчищавшие лавочку Энди Паркера, ничего серьёзного. Мы с Доком сдали их полиции.

— Моё почтение, — спокойный, молодой голос из-под маски звучал как-то глухо и странно.

— Добро пожаловать в наше сонное царство пофигистов, шалопаев и просто психопатов, — Алан стянул перчатки и сердечно пожал руку гостю, — мы всегда рады новым людям, Док. Я — Бледный Лорд. В миру — Алан. Близняшки Домино — наши воздушные плясуньи. Акробатика, болевые точки. Человек-Таракан — из ваших, — Алан кивнул скорбному человекоподобному и тот слегка склонил голову в царственном полупоклоне, — Здоровяк в косухе — Агрессор. С ним всё ясно. Мордобой и гонки с препятствиями. Нашего штатного фокусника представлять не буду — вы знакомы. Как и Алую Деву.

Черный Раджа и фехтовальщица переглянулись. Раджа широко ухмылялся. Лица же девушки под защитной сеткой было не видно от слова «совсем». Чумной Доктор обменялся с каждым крепкими, сдержанными рукопожатиями. Отвечал на расспросы коротко и сухо. Разговор быстро сполз на нужды Лиги. Агрессор нецензурно возмущался нехватке медикаментов и настаивал на необходимости пополнения неприкосновенного запаса пойла и консервов. Алая Дева в общих чертах описала состояние аналитической части Лиги и заметила, что Полуночникам давно необходим кто-то, кто собирает и копит информацию. Таракан отвёл гостя в сторону. Они что-то напряженно обсуждали — и Алан с радостью сожрал бы свою рубашку, только ради того, чтобы узнать, что именно.

* * *

Таракан убедился, что все присутствующие слишком заняты спором и друг другом. И нервно бросил:

— Будьте осторожны, молодой человек. Если Министерство пронюхает о ваших приключениях — вам светит Азкабан. И это в лучшем случае. Мою палочку сломали всего лишь за то, что я посмел защитить семью соседа, когда к ним наведались какие-то ублюдки из Лютного.

— Но… Правда же на вашей стороне. Была. Повторное расследование… — растерянно пробормотал Доктор.

— Когда за спиной твоего врага внезапно восстаёт, как фараон из саркофага, фигура визенгамотского божка, — это проблема, юноша. Он прикормил много разномастной дряни, — невесело усмехнулся тараканообразный, — и курирует её через брата. Вроде и отдаёт приказы, а сам — весь светлый и чистый. Дрянь Лютного…гм…такой контингент крайне полезен. Когда грязную работу делать надо, а марать ею наивных светлых дурачков — попросту опасно. А что до общества… Для магов магглы — вроде зверей.

— Вы — анимаг, сэр, — Чумной Доктор не спрашивал.

Утверждал.

— Да, — Таракан потер задумчиво затылок, — анимагия и трансгрессия. Две вещи, для которых мне не нужна палочка. Только. Друг мой. Нашим отважным магглам лучше не знать таких подробностей. С ними церемониться не будут.

— Знаю, — пробормотал Доктор, глядя, как Близняшки Домино томно вздыхают и картинно вешаются на Агрессора, а тот сквернословит во всю глотку, бурно жестикулируя и скрипя дермантином, — И это раздражает.

* * *

Алые сферы, сонно мерцающие серебристой, тягучей массой, грели ладони и едва ощутимо пульсировали. Грюм придирчиво осмотрел каждую и воззрился на Германа:

— Да. Пожалуй, да, шалопай. Не знаю, где ты достал эти штуковины, их уже лет двадцать как запретили. Но результат радует. Память этих ублюдков поможет прищучить старину Аберфорта.

Гера понимающе хмыкнул и прислушался к ощущениям. Охранные амулеты молчали, но Гера особо на них и не полагался. Подвели же они как-то бравого отставника, когда к нему заявился Крауч-младший. Там, в той реальности, где Гарри не вешался. Где не было Германа и его попыток менять реальность.

Мракоборец наконец-то сподобился сводить своего ученика на Косую Аллею. Не ночью и не по крышам, что не могло не радовать. Но радости бывший семинарист не испытывал.

Гера тащился под руку со старым отставником, уныло внимая его брюзжанию. Девчачье голубое платьице, сползшие гольфы, огромный белый бант в синий горох и муляжные брекеты в обе челюсти доброму настроению не способствовали. Гера поправил очки и страдальчески уставился в витрину напротив.

На этот раз Грюм надел обличье какой-то одутловатой старой леди с лицом почтенного, мудрого мопса. Розово-белый чепец, кружевные рюши, бесформенное многослойное платье с кучей оборок — Гере было бы смешно, если бы он кожей не ощущал, как фонят и гудят кружевные тряпки от обилия защитных заклятий. В случае необходимости этот нелепый кружевной мешок мог бы поспорить в прочности с кевларовой бронёй.

«Дырявый котёл» оказался местом мутным и донельзя грязным. Гера мысленно поздоровался со всеми местными тараканами, обошёл каких-то носатых прокуренных старых ведьм и вприпрыжку поскакал за Грюмом, мурлыча песенку Крошки-Енота. Напялил бант — соответствуй. Или дерьмовый из тебя конспиратор.

Ведьмы заумилялись, сцапали, полезли причитать над «милым ребёнком» и стали совать Гере какие-то леденцы. Гера нёс околесицу про тётю Стеллу из Йорка, поняшек, принцесс и любимые книжки, в отчаянии озираясь и ища пути к отступлению. Грюм, совершенно не по-старушечьи гремя проклятья и сквернословя, ухватил ученика за шкирку и поволок прочь. Под возмущенное квохтанье старух и негромкие беседы трёх магов в самом углу зала.

За заведеньем, перед кирпичной стеной, Геру ждал сюрприз. Знаменитый проход на Косую Аллею оказался локацией загаженной, а местами — ещё и весьма заблеванной. Совсем не по-европейски, надо сказать. Постучав по кирпичам и открыв проход, Грюм бесцеремонно запихнул Германа в открывшееся пространство, нырнул следом и, подозрительно озираясь, нетерпеливо запер проход.

— Я уже обожаю это место, — потерянно пробормотал Герман.

И было отчего.

Косая Аллея действительно поражала воображение и дышала чем-то сказочным. Магазины, десятки, сотни магазинов. Щегольские вывески — одна оригинальней другой. Толпы разномастного люда, разодетого кто во что горазд, суета, толкотня. Везде и сразу что-то поёт, пляшет, закрывается, взрывается, искрит и дымится. Невообразимый шум и гам, восторженно шумящие дети, совы, ингридиенты для зелий, книги, судачащие обо всем и сразу кумушки-ведьмы с букетами диковинных цветов в обнимку. Стайка девиц с книгами и свитками. Сероглазых серьёзных и сдержанных красавиц, возглавляемых грозно зыркающей по сторонам статной сухопарой ведьмой. Вопящая радостно малышня, прилипшая к какой-то витрине с метлами. И над всем этим пёстрым великолепием белой громадой возвышался он. Банк Гринготтс. Герман замер, вглядываясь в очертания белых портиков и монолитных колонн. Вот оно, место, где, возможно, найдутся ответы на самые странные и неприятные вопросы.

Когда Герман покинул Грюма и нырнул в прохладный холл банка, озаряемый золотым пламенем сотни светильников, он даже представить не мог, что всё окажется таким сложным и двусмысленным.

Во-первых, ключ. Гоблины были неприятно удивлены его отсутствием. Ибо личный ключ личного, детского сейфа Гарри Поттера, владельцу таки отправляли. Подняв документы, въедливые карлики обнаружили, что ключ действительно полагалось отправить, но он исчез вместе с неким гоблином Костохрустом.

Когда выяснилось, что ключа таки нет, у Германа взяли кровь и размазали ее по какому-то круглому зеркалу. Зеркало потемнело — и во мраке ало вспыхнул знак Певереллов. Да так ярко, что гоблин выронил зеркало. Вопя так, будто за его сокровищами явились все приключенцы мира разом. Трясущимися руками гоблин кое-как на лист бумаги вылил кровь Германа. Пятно впиталось, шипя и дымясь. И на бумаге проступили, складываясь в слова, кровавые буквы :

«Харальд Герман Джеймс Поттер.

Имущество:

— личное хранилище;

— хранилище Поттеров;

— Проклятое Хранилище.»

И перечень предприятий, из которых на счета текут шекели.

Гоблины затравленно заозирались — и кто-то со всех ног побежал прочь. Надо думать, докладать старшему.

Герман не поленился — и таки выяснил, что, да, с его личного счёта с самого момента гибели четы Поттеров, уходили внушительные суммы. На личный счёт Альбуса Дамблдора. На расчетный счёт Ордена Феникса. В карман Аберфорта. И даже на счет семейства Уизли. Словом, шекели Мальчика-Со-Шрамом хомячили все, кому не лень. Причём, более чем легально. С позволения покойного Джеймса Поттера. Герман получил новый ключ, приплатил за дополнительную защиту хранилищ и, преисполненный мрачной решимости, пошел смотреть свои закрома.

Катаясь в чёртовой вагонетке, набрал-таки украдкой в склянки той самой гоблинской водички, смывающей чары. Под презрительные и изучающе-косые взгляды катающего его гоблина.

Пресловутое хранилище, к которому в фильме водили Гарри, оказалось всего лишь личным сейфом наследника, само хранилище Поттеров было внушительной пещерой, доверху набитой всяким добром. Гера просто замер посреди всего этого сияющего великолепия, с ужасом соображая, сколько же это в рублях и куда ему столько одному. Опомнившись, набрал денег, прихватил с собой какой-то аналог грюмова сундука-темницы — толстую книгу на массивной цепи. Напихал в сумку книг.

Проклятое Хранилище оказалось холодным, обросшим паутиной залом. И набито оно было отнюдь не золотом. А книгами. Тысячи древних фолиантов, вычурные доспехи, оружие и пыльные полотнища трофейных знамён.

Герман метался среди книг, отчаянно жалея, что нельзя забрать все и сразу. Многие свитки и гримуары были написаны на латыни, да. Но Герман свободно знал и латынь, и греческий. Благо, их преподавали в семинарии, а учиться Гера любил. Так что проблем язык не создавал. Куда большей проблемой был священный ужас, написанный на лицах двух гоблинов, торжественно сопровождавших его до хранилища. Расспросы ничего не дали — гоблины молчали, как партизаны на допросе. Но одного суеверного ужаса в их глазах хватило бы, чтобы заподозрить что-то очень нехорошее.

На улице Гера притормозил, поправляя бант и озираясь. До шести было ещё далеко. Удобно быть девятилетней девочкой с брекетами. Никто не тычет пальцем, не лезет в глаза. Герман, насвистывая песенку американских лётчиков, влился в толпу и уверенно поплыл к лавке Олливандера. Но на полпути резко притормозил. Из витрины на него смотрел баян. Прекрасный, пятирядный баян Стерлигова. Отличный инструмент с зелёными вставками и потрескивающей от обилия магии аурой. Гера, как завороженный, прилип к стеклу и, постояв, нырнул в магазин.

— Любишь музыку, малышка? — круглолицая, пухлая волшебница в кремовой мантии с барсуками добродушно улыбнулась Герману из-за прилавка, перебирая какие-то бумаги, — ищешь что-то? Может, лютню или маленькую арфу? Или флейту? Или, может, нотную тетрадь?

Гера заозирался. Ох ты ж, мать. Сколько же инструментов. Одних гитар полстены. Целая стена скрипок. Красавец-контрабас, домры всех фасонов и расцветок, зурна, какие-то кельтские трубы, волынки, целый стенд с губными гармошками и иже с ними, барабаны всех форм и расцветок. Даже клавесин. Кипы музыкальной литературы, даже учебные пособия. Как обычные, так и явно магические. Учебники по сольфеджио. Гера, это Шангрила, Гера, серьёзно. Голова кружилась, горло пересохло от волнения. Бывший семинарист на непослушных ногах шагнул к прилавку и хрипло выдавил, ткнув в витрину:

— А можно этот баян?

Добрая женщина смутилась:

—  Малыш, но он же ужасно тяжелый. На таких инструментах крайне трудно играть таким крохам, как ты. Тем более он…с историей. На нем давно не играли.

— Сломан что ли? — нахмурился Гера.

— О, нет, конечно же нет, — рассмеялась женщина, забирая с витрины баян, — он просто тоскует по прежнему хозяину. И никому не дает на себе играть. Такое бывает с некоторыми артефактами. Этим баяном владел очень храбрый, светлый русский маг, Ярослав Одинцов. Говорят, он же его и создал. Этот маг не пользовался палочкой.

— Это как же? — пробормотал Гера, украдкой касаясь пальцами полированного бока. Теплый. Родной.

— Он колдовал музыкой, — таинственно прошептала продавщица на ухо и отстранилась, ее глаза лукаво искрились, — он заклинания не говорил, а пел. У него заклятья были длинные-длинные. И певучие. Его убили приспешники Грин-де-Вальда при взятии Берлина.

— Можно? — Гера перекинул ремень через плечо и пробежался пальцами по кнопкам.

Баян послушно запел под ловкими пальцами «Прощание славянки».

Продавщица ахнула, схватилась за сердце и грузно осела в кресло.

— Вам плохо? — всполошился Герман, — принести воды?

— Нет, нет! — волшебница прижала пухлые руки к груди, — это невероятно. Умоляю, сыграй что-нибудь.

Герман откашлялся и заиграл знакомый мотив, голос его зазвучал неожиданно твёрдо и грозно:

Меч Кузнеца — колдовская сталь

Под луной блестит.

Молот Творца… Хэй!..

Серебром покрыт.

Воля борца — будет Меч-Медведь

Свежей кровью пьян.

Меч Кузнеца, Хэй! Хэй! Хэй!!!

Удальца.

Слов чародейная сила

Небо на миг озарила,

Дрогнула княжья могила

Звоном прославленных сеч.

Помещение магазина заполнил чуткий, живой таежный мрак. Запахло хвоей, земляникой, грибным духом, влагой и прелой листвой. Из сумерек тянулись, сонно покачиваясь, пушистые еловые лапы. Вдали занялось зарево пожарища.

Герман играл и голос его раскатисто гремел во мраке:

Кузня в сиянии искрилась,

Леса стена расступилась,

Духи-Медведи вселились

В славно откованный меч.

Герман умолк — и всё исчезло. Продавщица недоверчиво покачала головой и выдохнула:

— Это невероятно. Артефакт не только создаёт иллюзии. Ты пела на языке, который я не знаю, но я понимала каждое слово. Это невероятно. И то, что инструмент позволил тебе…

— Так вы можете продать мне его или нет? — вежливо, но твёрдо перебил женщину Герман.

— Да, — продавщица просияла, — тысячу раз да. Я рада, что вы наконец-то встретили друг друга.

— А есть ли у вас что-то на парселтанге? — Гера деловито зарылся в стеллаж с учебниками.

Лицо бедной продавщицы побелело, как мел. Но, совершив над собой титанические усилия, женщина вернула лицу прежнее выражение и улыбнулась:

— Да. У меня как-раз есть пара Шепчущих Песенников. Они на языке, который тебе нужен.

* * *

— А потом ты просто застрял в книжном магазине, так и не добравшись до Олливандера? — хрипло расхохотался Грюм, на ходу кастуя чары Стёртого Запаха, себе и Герману, — ты — чёртов книжный червь, парень. Вот ты кто. И не смотри на меня так. На правду не обижаются.

Они шагали по осеннему лесу, листва сонно желтела под ногами. Пахло грибами, мокрой корой и землёй. В кустах Герман разглядел большого бурого ежа. Зверек, деловито пыхтя, шустро волок куда-то на колючках стопку жёлтых листьев. Дубовых, кленовых, ясеневых. Гера, улыбаясь проводил ежа долгим взглядом.

Грюм покачал головой и неодобрительно крякнул, прикладываясь к фляге. Парень неисправим.

Гера сорвал какие-то травинки и преспокойно зажевал под тяжёлые взглядом учителя.

— Они способствуют регенерации тканей, — безмятежно сообщил Гера, жуя невыносимо горькую цветочную корзинку тысячилистника, — да и зубы целее будут.

— А теперь слушай сюда, — волшебное око бешено вращалось в глазнице, обшаривая лес вокруг, — эти твари ужасно голодные. А оттого — повстречать их ещё опаснее. Сдается мне, у них, в Башне Эмбера, есть хороший гримуар. Добротная, лесная магия, умеющая воскрешать крестражи.

Примечания:

Beer Bear — Меч Кузнеца.

Пламя ревело и билось, огненный шторм выжигал и нежить, и истлевшую рвань гобеленов, и древние камни. Трэллы бестолково палили из обрезов, пули свистали и выбивали щербины в древних камнях. Повсюду торчали вбитые прямо в пол толстые колья со скорчившимися на них нагими останками. Женскими, мужскими. На Германа с кольев безглазо смотрели высохшие люди с животным ужасом на перекошенных лицах. Твари. Даже зарыть не удосужились. Герман стиснул зубы, примериваясь. И лес кольев вспыхнул на манер чудовищных факелов.

Зачищая караульные помещения от вампиров и их трэллов, Герман старательно орудовал обеими трофейными палочками разом. Колдовать с двух рук было непривычно и жутко неудобно. Но Гера стиснул зубы и превозмогал. Если с одинаковыми заклятьями всё происходило на автомате, то невербально кастовать одновременно лечащие и поджигающие чары было не в пример сложнее. И дело не в руках. Как баянист, Герман вполне мог совершать конечностями одновременно разные движения. Но невербально колдовать, — не просто стихийно направляя магию, а через чёткие формулы, — было весьма непросто.

Упыри двигались стремительно, шустро ползали, шипя, по стенам и норовили цапнуть.

— Бомбарда Максима! — проревел Грюм, снося с грохотом тяжелые дубовые створки, окованные медью, — не тормози, Поттер! Это адово гнездо давно пора выжечь. Я предупреждал. Они смеялись. Старик смешон, да. Смотри хорошенько, шалопай. Смотри и запоминай.

Трэллы, как правило, магглы — орудовали ножами и самопальными обрезами. Маг среди этих добровольных рабов оказался один. Костистая, рослая блондинка, похожая на печальную лошадь. Ей-то Герман и забрался в сознание. Сбив некоторые ее самоустановки, ринулся в дверной проём. Слыша, как сзади ведьма нараспев читает что-то на языке древних саксов. Что-то певучее и отдающее хтонической мощью. Истошный вой трэллов, утробный стон неведомой сущности и какие-то чавкающие звуки утонули в грозном зове двух огненных потоков взревевших одновременно. Герман наложил на себя и сражающегося мракоборца чары каменной кожи и пробился к лестнице.

Наверху их ждали пять оборванцев-вампиров. Некогда облачённые в бенедиктинские рясы, вид они имели, мягко говоря, непрезентабельный. Прервав их псевдожизни чередой режущих заклятий, залпами из посоха и стеной огня, Грюм и Герман прорвались в крохотную келью под самой крышей.

Мракоборец снёс дверь бомбардой — и изнутри пахнуло болотом. Внутри клубился чернильный, почти осязаемый мрак. Стлались со скорбным шепотом клочья тумана. И сквозь молочно-белую пелену, как во сне, мерцали зелёные искры болотных огней. Гера вошел — и замер. Под ногами хлюпала самая настоящая болотная жижа, во мраке темнели пушистые, мягкие кочки. Они пряно, резко пахли мхом и болотными травами. Впереди, на гнилом остове деревянного пюпитра смутно рыжел тяжелый фолиант. Его простая кожаная обложка сияла призрачно-зелёной кельтской розой.

Гера поднял книгу и крепко прижал к груди. Перед глазами поплыло. Он видел, как жадное пламя сжигает деревни, слышал грохот магических взрывов. Смотрел, как угоняли в рабство оборванных, обожженных людей, слышал плач детей и надсадный вой деревенского юродивого, разрываемого двумя всадниками. Видел звериную тоску, застывшую в глазах забитого насмерть старца.

— Лесное Сердце, — в унисон шептали тысячи голосов, — мхами и корою одет, как бронёю. Сила и слабость, зов нерождённых. Смотри, смотри, странник. Он хотел заслонить собой — и заслонил.

Из туманов и мглы явился мрачный человек в травяном плаще. Он раскрыл книгу — и разверзлась земля. Его живой древесный доспех цвел дубовым цветом и омелой. В его лохматых чёрных волосах бродили лесные жуки и стрекозы, а на плече дремала мудрая жаба.

— Квэрк Лонгботтом — имя мне, — молвил маг и исчез в тумане.

* * *

Она как всегда засиделась допоздна. Русская книжка про храбрую девочку из будущего по имени Алиса Селезнёва никак не хотела отпускать разгоряченное воображение девочки. Жуткий Узурпатор, заставивший всех надеть счастливые маски, темничные пауки, нападающие только на тех, кто боится. Гордая старая королева, брошенная в темничный мрак, но не изменившая себе. Невероятно храбрый, простодушный друг Алисы, смешной, упрямый, но верный. Отважные взрослые астронавты, которых храброй Алисе удается выручить из плена улыбающихся лжецов. Все они захватили всё существо девочки и никак не хотели отпускать. Мечты Гермионы рисовали ей, как она сходит по трапу космолёта в алом скафандре, космодром гудит, семьи самых невероятных гуманоидов шумно встречают родственников, провожают друзей, везде царит суета. А ее, Гермиону, смущаясь и мигая медовыми фасеточными глазами, встречает, с цветами и огромным плакатом, научная делегация разумных, человекоподобных ос. На плакате размашисто и на английском мигает пиксельно: «Добро пожаловать, мисс Грейнджер!» Гермиона жмёт их лапки, вежливо приветствует на их родном языке. Все рады — ещё бы, ведь к ним с важным докладом прилетела сама Гермиона Грейнджер, ведущий историк всей Солнечной Системы в частности и созвездия Единорога в целом.

Окно распахнулось — и из мрака осенней ночи, прямо ей под ноги вывалился очкастый мальчишка, похожий на большого, чумазого ежика. Гермиона испуганно пискнула и подтянула ноги к груди. Но мысленно представив, что об этом сказала бы Алиса Селезнёва, устыдилась своего порыва. Исследователь должен быть храбрым.

Странный мальчик поднялся с пола, прижимая к себе сумку и стопку каких-то бумажек. Он смотрел на Гермиону смешно округлив зеленые-зеленые глаза и шмыгая расквашенным носом. Его длинные девчачьи космы доставали до самого пояса и торчали во все стороны, как настоящие ежиные иголки. Одет мальчик был странно — в какие-то рыжие клёпанные кожаные доспехи.

Гермиона храбро спустились на пол, вздёрнула нос, протянула руку.

— Гермиона Грейнджер, — ее голос звучал независимо и слегка воинственно.

— Гарри Поттер, — мальчишка пожал протянутую руку и обронил несколько бумажных листов.

Гермиона шустро подхватила один — и чуть не выронила. Растягивая собой какую-то незримую плёнку и клацая гнилой пастью, из простого альбомного листа к ней потянулся жуткая гниющая образина. Похожая на зомби.

Странный мальчик забрал лист у белой от ужаса Гермионы и мирно пояснил:

— Это не зомби, просто боггарт. Боггарты — это такая мелкая нечисть. Эти твари слабые и питаются человеческими страхами. Обычно принимают обличье того, чего жертва боится больше всего. А ты молодец. Даже не вскрикнула…

— А зачем он тебе? — любопытство пересилило в девочке страх и недоверие, она забрала у мальчишки всю стопку и принялась ее разглядывать.

Зомби, жуткий беззубый бандит с битой, утыканной гвоздями, страшный окровавленный клоун, просто чернильно-черный листок. Остальные листы оказались пустыми.

— Я собираю страхи, — мальчик рассеянно вынул из сумки бешено трясущуюся шкатулку, — мне нужен пятый страх. Боггарт есть, надо чтобы он принял обличье — я его тогда запечатаю.

О, так это же всё объясняет!

— Я поняла. Ты — охотник на монстров, — со знанием дела кивнул Гермиона.

— Я — волшебник, — тепло улыбнулся мальчишка, — и ты тоже волшебница. Иначе боггарт не попытался бы к тебе прорваться. Я рад, что вывалился в твоё окно, если честно…

— Я? Волш... Правда? Ох, — Гермиона отступила на шаг и заметалась по комнате, то бурно жестикулируя, то замирая, ведь всё медленно вставало на свои места, — Ну да, конечно! Как же я сразу не поняла! Однажды я уронила книгу, в реку. Было ужасно стыдно, ведь она же была библиотечной! А потом у неё вдруг отросли крылья. И она полетела! Ко мне. А ещё у меня иногда у фломастеров отрастали птичьи лапки, это ведь нормально?

— Абсолютно, — кивнул мальчишка, — это стихийные выбросы. Они у всех были в детстве. Я вот волосы себе отрастил. А один тип, я читал, вокруг себя всё поджигал, когда злился.

Гермиона моргнула и быстро заверила гостя:

— Я постараюсь не злиться. Не хочу навредить маме и папе.

— Не навредишь, — мальчишка снял очки, — если будешь учиться управлять этим. А в одиннадцать лет тебе пришлют письмо из школы магии. Правда, лучше уже уметь и знать всякое, когда попадешь туда. Там очень много магов, которые всему учатся с малых лет. Неудобно выйдет.

— Это точно, — как эхо отозвалась девочка.

Да, выйдет нехорошо. Как если бы ты приехала бы учиться за границу, но не знала бы ни законов, ни языка, ни, даже, нравов.

Мальчик с минуту разглядывал ее, а потом вздохнул и тряхнул черной гривой:

— Я буду учить тебя. Книги принесу. Если ты не против.

Боже, да! Тысячу тысяч раз да! Глаза Гермионы радостно заискрились, она задушенно пискнула, вскакивая на ноги и отчаянно желая кинуться на шею гостю. Но, опомнившись, задушила в себе недостойный порыв, ведь разумные леди так глупо себя не ведут. Гермиона гордо расправила плечи и несколько чопорно кивнула:

— Я согласна, Гарри.

— Знакомство с народом надо начинать с его сказок! — Герман громыхнул увесистым сборником сказок барда Бидля и бережно смахнул пыль с обложки, — сказки — народное сердце. И у каждого народа они особенные. Что делает народы непохожими друг на друга, как думаешь?

— Менталитет, — Гермиона с интересом заглянула в оглавление, — это когда какое-то число людей… или не совсем людей… мыслят похоже. Смотрят на что-то похоже. Реагируют.

Гера лукаво улыбнулся:

— А что создает менталитет?

Гермиона с минуту сидела, напряженно хмурясь.

И, вспомнив что-то, просияла:

— История! То, как народ жил. Но, подожди, как это всё связано с патронусами?

— Сейчас поймешь, — Герман вручил Гермионе палочку, — попробуй повторить, как я учил. Это должно быть самое-самое светлое воспоминание…

Девочка серьёзно кивнул, рассекла палочкой воздух и скомандовала:

— Экспекто патронум!

По комнате заструились нити света. Сотни нитей.

— Уже лучше, — похвалил Герман, поправляя палочку в руке Гермионы, — не души палочку. Держи крепко, но свободно. Как кисть.

— Экспекто патронум! — с кончика палочки вспорхнула серебристая тропическая бабочка, — Гарри! Смотри! Получилось! Получилось. Всё-таки это было ужасно сложно. В прошлый и позапрошлый раз не получалось ничего…

— Вот видишь, — Герман невербально выпустил под потолок белоснежного ворона, он важно покружил над головами детей и сел на комод, — это и есть телесный патронус. Ну, а теперь смотри. Патронус находит силы пробудиться через твое прошлое. Через твой, личный, кусочек Матери Истории. А уже сама История создает менталитет народа. Менталитет рисует сказки. Сказки отражаются в веках и сами творят историю. Потому что сказки — это тоже история. Приукрашенная или обрезанная до крайности. Многие сказки просто пересказывают события древности. При помощи символов. А потом кто-то вспоминает древнюю сказку, через нее узнает что-то. И снова творит историю. История и сказки всегда сплетаются тесно. И все то, что мы читаем в учебниках, однажды станет сказками. Страшными и весёлыми. В прошлый раз мы говорили о том, зачем нужен патронус. Вспомни, против кого, кроме дементоров, его используют.

— Против смеркутов. Смеркут или Живой Саван, — Гермиона вытянулась по струнке, важно сложила руки на коленях и процитировала, — к счастью, это животное очень редкое, встречается только в тропических странах. С виду похоже на чёрный плащ в полдюйма толщиной (бывает толще, если оно только что поймало и ещё переваривает жертву). Ведёт ночной образ жизни, во время охоты стелется над самой землёй. Самое раннее дошедшее до нас описание этого зверя составил волшебник Флавиус Белби. Ему посчастливилось остаться в живых после нападения смеркута во время отдыха на островах Папуа Новая Гвинея в 1782 году.

— Ох, ну и память, — восхитился Герман, а Гермиона смущенно заулыбалась и порозовела, — когда смеркуты вымрут, они без сомнения, станут сказкой. Как маги — для обычных людей. А помнишь, как смеркут охотится?

— Ну, нападает он чаще всего во сне, у жертвы, как правило, не бывает возможности применить магию. Задушив добычу, смеркут переваривает её тут же, на постели. Затем он покидает дом, сделавшись чуточку толще, чем прежде. Ни от хищника, ни от его жертвы не остается и следа, — Гермиона обняла колени и задумалась, — Я читала, многие нечистые на руку маги обожали сбегать от родни или долгов и делать вид, что их съел смеркут. Ах, да. И против смеркутов действуют только патронусы.

— Таак, отлично, — Гера ловко выудил из стопки книгу, смутно напоминающую магического и британского собрата знаменитого уголовного кодекса, — а теперь давай вспомним снова, что такое Азкабан. И за что туда попадают…

* * *

— Фольклор и сказочные дебри — живое народное сердце, — задумчиво улыбнулся Герман, размешивая свой чай и поглядывая на родителей Гермионы, — нельзя полюбить народное сердце и не полюбить народ, в груди которого это сердце бьётся.

— Верно подмечено, молодой человек, — мистер Венделл обменялся с женой теплыми, но ужасно загадочными улыбками, — именно поэтому в библиотеке Гермионы столько книг иностранных детских писателей. Мир цветной, а не коричневый. И все люди, по сути, являются родственниками. Частью огромной семьи, именуемой человечеством. Осознание своей сопричастности настолько многогранному и яркому миру необходимо человеку как воздух. Человек, беззаветно полюбивший многообразие мира — вот ключ к миру во всём мире.

— Человек, полюбивший в детстве всем сердцем озорника-Джельсомино не сможет ровнять с землёй итальянские города ракетами просто так, потому что хочется чужих полезных ископаемых, — пробормотал Герман, кивая, — человек, выросший на сказках дядюшки Римуса сумеет ударить в сердце Америки только если разорвать его Родине грудь и попытаться вырвать его собственное сердце. Выросшие на творчестве Туви Янсон и Астрид Лингренд мужчины и женщины в соотечественниках этих прекрасных сказочниц будут неизбежно видеть нечто родственное. И любой акт агрессии этих двух народов будут воспринимать болезненно. Как безобразный семейный скандал. Всё верно.

— В мире, где каждый осознает сопричастность общей семье Человечества неизбежны войны, это так, — мистер Грейнджер коснулся губами чашки и рассеянно скомкал салфетку, — но у такого мира, в то же время, куда больше шансов и на мир. Потому что мир будет сменять хаос войны, покуда живы светлые сердца, способные видеть в иноплеменнике человека. И брата.

Герман задумчиво кивнул, глотая чай. Миссис Грейнджер с мягкой улыбкой коснулась руки Гермионы. Та ответила смущенно-сияющей улыбкой и кивнула.

— Не думаю, что было бы корректно демонизировать почивший Советский Союз. А с ним и Россию, — покачал головой Вэнделл Грейнджер, внимательно разглядывая Германа, — русские люди имеют необъяснимую тягу, делать всех вокруг своими братьями. Имперские амбиции британцев и русских в корне разнятся именно в этом. Мы никогда не стремились освобождать народы Индии от гнёта кастовой системы, не стремились поднимать экономику колоний и больше брали, чем давали. Можно бесконечно спорить сейчас о том, сколько брал Союз у своих республик и сколько кому раздал. И за чей счёт. Но бесспорно одно — русские воспринимали все народы соцлагеря как родню. И пытались проявлять заботу. Думаю, это и есть суть русского менталитета — искать брата в любом человеке, невзирая на цвет кожи и геолокацию. А это — уже явный признак того, что даже годы коммунистической пропаганды, кровавый ад репрессий и картавый немецкий шпион, убивший царскую Россию, не сумели убить народное сердце. Сердце, все еще исповедующее христианские ценности.

* * *

Странный, архаичный ритуал требовал слишком высокую цену. Сырая магия друидов сочилась из кольца древних дольменов, Герман кожей ощущал её хтоническую, равнодушную мощь. Из каждой рукописной строки, с каждой страницы, сурово и ясно смотрели тени древних друидов. Ритуал, способный воскресить Тома Реддла требовал жертву. Добровольно отданную плоть, кровь и кость. И так же добровольно отданное право продолжать род. Странная прихоть бытия, требующего соблюдения своих законов. Бытия, стремящегося к завершенности и равновесию.

— Я не позволю тебе калечить себя, мальчишка, — гневно гремел Аластор Грюм, потрясая рукой-протезом и наступая, — посмотри на меня. Я — калека! И отдал бы многое, чтобы только вернуть свои запчасти. А ты. Добровольно. Не позволю.

Лес умолк. Ветер послушно затих в траве. Кольцо менгиров, звеня от магии, расцвело льдисто голубыми сгустками энергии. И над таинственной поляной замкнулся купол. Сотканный из бледный узоров. Голубых и зелёных.

— Я должен. Аластор, простите, — Гера возложил книгу на выступ в дольмене, и по древним камням, ожив, побежала вязь растительных орнаментов. Мягко светящихся голубым и зелёным. Грюм паникует, а значит надо торопиться. Солнечный свет золотом сквозил в ажурной зелени крон. Травы шептали и волновались, перебираемые ветром. Кольцо менгиров грозно возвышалось над головой; и Герману всё больше мерещилось, что никакие это не камни, а расколотые зубы гигантов.

— Кому должен, щенок?! — Грюм обрушил на барьер град ударов и взревел, — Поттер! Не смей! Оно того не стоит, мальчишка! Ты никогда не сможешь иметь женщину! Детей. Ты положишь жизнь на этот кусок дерьма. Переступи черту — и тебя убьёт любая попытка просто переспать с женщиной. Просто, мать её, переспать.

— Простите, — Герман снял рубашку, оставшись в одних джинсах, — знаете, в той реальности я готовился стать монахом. Все правильно. Я больше не дам ему убивать. Это многого стоит. Плата — ничтожна.

Достав серебряный кинжал, устало закрыл глаза. И надрезал плоть на ладонях:

Над прахом Слизерина,

В лесном покое смертных,

В краю благословенном

Кровавят мои раны.

Сплетай, Лесное Сердце,

Заклятий сети верных.

Пылает в этих венах

Кровь пламенная Даны.

Старый шотландец разбежался — и, неистово сквернословя, протаранил собой магический заслон. Узоры ожили, часть их неторопливо отделилась — и сомкнулась вокруг мракоборца мерцающей сферой. Грюм неловко рухнул на одно колено.

— Мне не нужно твоё глупое геройство, мальчишка! — в голосе старика явственно звенело отчаяние, — оборви ритуал. Пока это возможно. Оно того не стоит.

Поляну окутал живой, чуткий мрак.

Герман зажмурился и вскинул руки, приветствуя мятежные завихрения хтонической Силы, восстающей из небытия:

Пой, верный кинжал, мне во мраке.

Возьми мою левую руку.

Танцуй же и будь милосерден:

Ты смертных сердец не касайся.

Серебряный кинжал взмыв ввысь и шустро покружив вокруг Геры, отсёк его левую руку. Герман смертельно побледнел и, сипя, прижался к камням, зажимая и баюкая окровавленный обрубок. Защитные чары растаяли, и Грюм ворвался в кольцо менгиров, творя лечащие заклятья и громко бранясь. Тьма в кольце менгиров стала еще ощутимее. Отовсюду поползли клочья тумана.

Герман обмотал кровавую культю собственной рубашкой и, покачиваясь, возложил отрубленную руку на жертвенные камни:

Над плотью, костями и кровью

Срываю покровы во мраке.

Слагаю тревожные вирши

Над глухо вызывающей бездной.

Связую я братской любовью

И кровью — печати и знаки.

Мой голос всё глуше и тише.

И смерть я зову, как невесту.

Отрубленную руку обняли клубы тумана — и она обрела очертания младенца. Младенец просиял бледно-зелёным — и начал расти.

Голос Германа окреп и загремел набатом:

Верни мне остывшие сердце!

Сотку ему вены, как пряжу.

Оденьтесь костями и плотью,

Осколки. Вас двое во мраке.

В слова, как в доспехи, оденусь.

Пусть магия крепко нас свяжет.

Вместилище духа готово,

Отмеченный смертью, как знаком.

Грюм замер, вцепившись в плечо ученика. На камнях лежал уже не младенец. А десятилетний мальчишка. Его длинные пушистые ресницы подрагивали во сне. Грюм молча покачал головой. Он смог. Немыслимо. Он…

Гера окинул Грюма мутным взглядом и одними губами шепнул:

— Пора…

Мракоборец нецензурно выругался. Постоял немного, как в последний раз, пытливо разглядывая Геру. После чего мрачно кивнул. И трансгрессировал. Гера зажмурился, прижался лбом к холодным камням и хрипло продолжил:

Опутай заклятьями душу,

Разумное, вечное слово.

Опутай и волю, чтоб больше

Не мог он творить беззаконье.

Защиту он, да не нарушит.

Будь, магия, к бою готова.

Душа его меч. Ты же — ножны.

Не дай же вершиться злодейству!

Мрак процвёл белым и рассеялся. Том Реддл ошалело распахнул глаза, медленно сел. Обшарил поляну безумным, блуждающим взглядом. Наткнулся на Геру, баюкающего свою культю, отчего глаза Тома опасно сузились. Бывшая гроза Магической Британии перевел блуждающий взгляд на собственное тело. Десятилетнее. Худосочное. Бледное.

И взвыл не своим голосом:

— Какого дьявола, Поттер?!

— Надеюсь, ты осознаешь, что именно сделал, Поттер? — в голосе Тома сквозила насмешка, — признаться, было забавно наблюдать из тебя твои странные поползновениями. Кто бы подумал, что этот старый безумец сделает единственным входом в своё убежище маленький филиал ада?! О, да. Мне по вкусу его безумие. И эта маленькая грязнокровка Грейнджер…

Герман забрал из кустов свою сумку с расширенным пространством и ткнул пальцем в грудь Тома:

— Я запрещаю тебе причинять вред моим друзьям и близким. Ты никому не навредишь больше. Ни лично, ни через кого-то или что-то.

— Каково это, управлять тем, кто могущественнее тебя, мальчик? — Том гадливо скривился, оглядывая свою одежду, состоящую из кед, тёмных джинсов и алой футболки с Че Геварой, и перешёл на парсултанг, — нравится это пьянящее ощущение власти, а, Поттер?

Герман растерянно моргнул и пробормотал:

— Я не потерял способности змееуста. Что ж. Я хочу расставить все точки над «и». Ты не раб, Том. Я бы отпустил тебя прямо сейчас, взяв с тебя непреложные обеты. Но это тебя развоплотит. Длина ментального поводка — километр с лишним. Шаг чуть дальше — и ты мёртв. Исключение может составить только одно место. Дом. Что-то, что мы оба считаем домом. Там тебе не грозит развоплощение. Пойми меня правильно. Я не хочу делать из тебя послушную марионетку, Том. Мне хватит того, что ты прекратишь убивать. Англии не нужна новая гражданская война.

Губы Реддла презрительно скривились, но очередную ядовитую реплику он все-таки проглотил. Герман кое-как зажал ноющий обрубок сумкой и присосался к фляге. Обезболивающее зелье жгло кишки и горчило травяной горечью. Но фантомные боли притупляло.

— Рисковать Аластором я больше не намерен, — Геру мутило и шатало, — мы вернемся к Дурслям. Я объясню им, что ты — мой брат. Будут мерзить — припугну прокуратурой. Или что тут у нас, в Англии. И тотальной оглаской через СМИ. Городишко долго не забудет.

Бывший Темный Лорд воззрился на Геру, как на умалишенного. Какое-то время они шли молча, поглощая дольки и мусоря. Том рассеянно терзал мандарин, а лицо его выражало упрямое, раздраженное противление. Губы Германа беззвучно шевелились, Реддл призвал магию и попытался считать, что там бормочет Поттер, но потерпел крах. Язык чем-то напоминал русский. Но какой-то странный. Попытка залезть в голову мальчишки не дала ничего вразумительного. Всё ментальное существо Поттера наполнял густой, непроглядный туман. По ощущениям напоминающий бесформенный патронус.

— Ты отныне — мой брат по крови. И Поттер, — Герман, обморочно бледнея, зажал культю и приложился к фляге, — Поттер по крови. А значит ты тоже владеешь хранилищем Поттеров. Насчет денег на школьные принадлежности можешь не беспокоиться. В Хог напишем. Легенду тебе сочиним. Хог-экспресс, перрон, привет, Шотландия. Ну, ты знаешь.

— Ты действительно идиот, — пробормотал Том, резко останавливаясь и взирая на Геру с почти профессиональным интересом, — ты хоть понимаешь, что творишь, щенок?

— Я сотворил роду Поттеров ещё одного Поттера, — Гера доковылял до стены и кое-как сполз по ней, обморочно белея и закрывая глаза, — Ты убил Поттера, я — сотворил. Смотри на это как на взаимозаменяемость. Если так тебе легче. Это. Том. Возьми в моём левом кармане. Там кое-что твоё.

— Я мог бы тебя убить, оборвать две жизни одним ударом, — вкрадчиво шепнул Том на парселтанге в самое ухо Германа и нахмурился, достав из чужого кармана собственную палочку, — в чём подвох, Поттер?

— Она твоя, разве, нет? — Гера на ощупь нашел флягу, — я посижу так чуток. И мы пойдём. К моим уродственничкам. Точнее, к нашим. Чулан под лестницей, жирный кузен, светомузыка с подвываниями. Ну, ты видел.

Реддл с минуту задумчиво обгрызал дольки с распотрошенной корки, хмурясь и разглядывая Геру. Как содержимое занятной колбы из кунсткамеры. Чему-то своему криво ухмыльнулся, крепко, болезненно вцепился тощими пальцами в плечо Геры. И трансгрессировал.

* * *

Очнулся Герман в продавленном, плешивом кресле у камина. Гостиная, судя по всему. И дышала она застарелой плесенью, общим убожеством и запустением брошенного в спешке жилья. В кресле напротив бывшая гроза Британии, свесив ноги с подлокотника, увлеченно читал томик стихов Артюра Рембо*. Взял из сумки, по всей видимости. Ах, да, сумка как-раз таки на полу. Полураспотрошенная. Вся в мандариновых корках. Все сожрал, аспид. Ай, да ладно тебе, Гера, мужик, может, мечту детства осуществляет. А ты — жлобишься.

— Где мы? — какой же всё-таки вялый и слабый голос.

— Поместье моего поганого папаши-маггла, — не глядя, рассеянно пробормотал Реддл, — избавь меня от своей благодарности. И потрудись не мешать.

— Два саморазрушителя повстречались на книжных страницах, — хрипло рассмеялся Гера, сползая с кресла и покачиваясь, — и я, судя по всему, — третий. У нас хоть есть что пожрать? Тут был какой-то населенный пункт, там есть какие-нибудь магазины…

Внезапная догадка заставила Германа резко обернуться. Перед глазами услужливо поплыло и виски заныли от тупой боли.

— Малый Висельтон, обычные люди, не способные постоять за себя. Ты...— Герман не заметил, как перешёл на парселтанг.

Рука-обрубок радостно отозвалась разрядом голодной, крутящей ломоты и Гера зашипел, зажимая культю. Ноги предательски подкосились, и бывший семинарист вцепился в кресло.

— Почистил память и убедил уехать. Всех. Каждого поганого маггла, — мрачно процедил Реддл, переворачивая страницу, — я не могу убивать. Твои умственные способности оставляют желать лучшего, Поттер.

Желудок Германа заворчал, возмущенно и глухо.

— Ужин на кухне. Иди отсюда, — скривившись, как от зубной боли, не глядя отмахнулся Том, — мешаешь. Ненавижу детей.

Гера удивленно присвистнул и поплелся, куда послали. Ужином оказались полкастрюли подгоревшей овсянки, какие-то топорно нарубленные овощи и чайник холодного чая. Все не так уж и плохо, в общем-то. Содержимое кухни ненавязчиво намекало, что свежевоскрешённый Тёмный Лорд ограбил местную продуктовую лавку. В углу обнаружились ящики с мандаринами. Много ящиков.

— Чебурашка, чтоб тебя, — страдальчески закатил глаза Герман и загремел посудой.

— Я всё слышу, — донесся из комнат усиленный сонорусом голос.

— Угу, ещё бы понимал, — хмыкнул Гера, поглощая холодную кашу, мешая ее с псевдосалатом и размазывая по тарелке мандарины, — спасибо, Том. Только, больше не готовь, пожалуйста. Я сам.

Реддл не снизошел до ответа.

Прикончив остатки ужина, Гера пустился путешествовать по дому. За окнами слабо брезжило предрассветным розовым золотом. Как поталью**, честное слово. Скреблись под полом сонно мыши. Повсюду царили запустение, пыль, пауки и уныние.

* * *

Идея притащить в поместье компьютер оказалась провальной. Чуть более, чем полностью. Реддл быстро обнаружил, что куда втыкать. Блестяще разобрался с проблемой отсутствия электричества. Химическим карандашом и какими-то средневековыми пыточными печатями. Грозовыми. После чего, несмотря на вялые протесты Германа, присосался к какому-то военному американскому спутнику. Как клещ к собаке. И окончательно переехал жить к компу.

Образумить страх и ужас магической Британии Гера уже не мог. Ибо уже второй час разбойно скачивал «Морровинд»* * *

, воруя интернет-трафик иностранной спецслужбы.

Уровень технического прогресса местной реальности явно превосходил все, что Герман помнил о конце восьмидесятых, начале девяностых. Многие изобретения уже существовали, Битлз не распались, Дженис Джоплин жива. Интернет изобрели в Советском Союзе и сразу же пустили в каждый дом. Как лампочку Ильича. Мощная пропаганда, как без нее? Правда, гибнущий Союз это не спасло. И холодную войну — не закончило.

В комнате царил натуральный хаос. Герман, обложившись книгами, рассеянно ковырял недоклеенный алый переплёт. Из наушников Тома звучало нечто, подозрительно напоминающее песню Шапокляк. На лице Темного Лорда застыли смесь задумчивости и какого-то щемящего сожаления.

Гера заглянул магу через плечо — и поперхнулся. Да. Том смотрел приключения Чебурашки и крокодила Гены. И, судя по количеству вкладок, уже весь вечер как.

— Я пытаюсь понять, где связь между мной и этим существом, — раздраженно откинулся на спинку кресла Том и размял затекшую шею, — твоя реплика бессмысленна, между моей личностью и этим порождением …

О да, это очень смешной русский юмор. Привыкайте, ваше темнейшество.

Гера насмешливо поджал губы и, хлопнув мага по плечу, взял газету:

— Мандарины, Том. Всех чебурашек полагается искать в цитрусовых.

Реддл дернулся от хлопка, как от удара. Болезненно скривился — и отправился к компу Германа, разорять его упаковку печенья. Попутно с любопытством роясь в истории его браузера.

Гера покачал головой и вернулся к газете. «Ежедневный пророк» пестрил колдографиями «Ведуний», министра, Локхарта и каких-то диковинных гуманоидов, похожих на помесь гриба и пня. Рита Скитер развлекала общественность подробностями сокрушительного падения Гильдероя Локхарта. И его истинными похождениями, раскопанными бдительным отставником А.Грюмом. Порадовавшись за удачную охоту мракоборца, Гера вернулся к своему недошитому переплету.

Дело в том, что в одной из книг Проклятого Хранилища Гера обнаружил кое-что крайне пугающее. Ведьма пятого века, Авеста Вульгата, занимавшаяся изучением боггартов, в своем труде «Ловцы страхов» предположила, что всякий боггарт — суть не до конца сформировавшийся дементор.

Бред это или нет, Гера проверять не хотел. Просто задался идеей состряпать книгу, в которую можно было бы ловить боггартов. В этом деле ему уже здорово помог Грюм тем, что научил накладывать на бумагу специальные чары. Дело оставалось за самым нудным и долгим — за крафтом самой книги.

* * *

Клацанье клавиатуры и мыши заметно усилилось. И ускорилось. Разбойного вида данмер по ту сторону экрана взвыл:

— Слава тебе, Неревар.

И издох от электрического разряда с двух рук.

Реддл не глядя запихал в себя мандарин и поволок своего виртуального высокого эльфа обшаривать пещеру контрабандистов. За каким-то чертом прирезал всех рабов. Виртуально призвал мерзотного графонистого зомби и поскакал шарить по карманам трупов.

Герман, закинув ноги на соседнее кресло и аккомпанируя себе на баяне, трагически исторгал из себя:

Плещется ром. И кокаин —

Желтыми пальцами в тонкие ноздри.

Вы предлагаете вместе уйти.

Поздно, милая дамочка, поздно.

Дышите в ухо, что там, за углом

Черный, блестящий, нас ждет Роллс-Ройс.

Он повезет нас на аэродром,

Томной дорогой рассыпанных роз.

А там, за дорогой, ваш аэроплан —

Страшная, дикая, дивная птица.

Дремлет пилот, ему снится канкан.

Он призывает нас торопиться.

— Скуума и лунный сахар! — донеслось из динамиков Тома похотливое мурчание рандомной каджитки.

Временно зачарованный деревянный протез слушался хозяина слабо и был дико неуклюж. Герман пробежался протезными пальцами по кнопкам баяна и печально вздохнул. Все не то. Все не так.

— На меня с неба упал какой-то кретин, — пробормотал Том, клацая мышкой.

И издал странный звук. Не то истеричное хихиканье, не то всхлип. Закругляться бы вам, батенька. Вон, и глаза уже красные.

— Труп обыщи, — зевнул Гера.

— Уже, — буркнул Том, — чертовы магглы. Не могли сделать хоть в половину не такой дебильный фасон мантии. Халат халатом. И шапка — дрянь.

— Надевай, — не согласился Гера, лениво наигрывая мотив, — на них чары крутые.

— Сомнительное утверждение, — вяло скривился Реддл, шумно глотая чай, — ну и дыра. Одни сараи. И болота.

Гера пробежался пальцами по кнопкам, закрыл глаза и запел:

Утро лучами согрело восток.

«Ну же! — вскричали вы, — Ну, полетели!»

Но струи багровые мое лицо

Вдруг озарили. И вы побледнели.

«Как? — закричали вы, — Вы что еврей?!

Ах, лучше бы сердце пронзили мне пулей.

Вы погубили меня, вы — злодей.

Вы обманули, вы обманули!

Вы отравили мой девичий мозг,

Вы растоптали мои эдельвейсы.

Так убирайтесь, пархатый вы монстр,

Брейте свои кацыапские пейсы.»

Реддл весело кромсал мирных поселян, поглощая мандарины и увлеченно мародерствуя. Виртуально. И то хлеб.

А Герман все пел и пел, с надрывом и чуток картавя:

Я вам ответил: «Мадам, вы кокотка.

Падшая женщина, жалкая гойша.

Так улетайте же вы одиноко —

Нам разговаривать не о чем больше.

Вернусь я туда, где кушают смерть

И черпают жизнь из хрустальных бокалов.

Где ничего невозможного нет.

Да, это немного, но это немало.

Там декаданс, случайные встречи.

Солнышко тушит ненужные свечи.

На патефон поставлю пластинку —

И застрелюсь под музыку Стинга.

— Обожаю Балмору, — изрёк Том, клацая клавиатурой, — убогое место. Но что-то в нем есть. Сама атмосфера. Питаю страсть к подобным сточным ямам.

Герман не ответил. Он отложил баян, устало снял очки и помассировал глаза. Да, год до Хогвартса обещает быть долгим. Долгим и до одури странным.

Примечания:

* французский поэт, воспевший декаданс и саморазрушение.

** Поталь — имитация сусального золота: листы металлов или сплавов; химические соединения наподобие сульфида олова, которые применяются в составе металлизированных красок, имитирующих позолоту. Не имеет в составе благородных металлов.

* * *

в этом AU игра вышла не в 2002, а в 1989 году.

Агата Кристи — Декаданс.

Смеркалось. Ветер гулял в камышах и устало трепал сохнущее на веревках постельное бельё. Он всегда был последним. Незаметным. Неоцененным. Не драконолог, как брат Чарли. Не весельчак и выдумщик на манер близнецов. Не староста. Не банковский служащий. И даже не самый младший в семье. Сомнительный талант к шахматам, разве что. Да кому он на дух сдался, Рон? Всегда в тени. Всегда — никто. Может, хоть Хогвартс это изменит?

Из окон Норы бил живой, теплый свет. Домашний, уютный. Привычный. Рон проводил взглядом рыжую почтовую сову. И торопливо вскрыл посылку. Не веря собственным глазам, зарылся под почтовую бумагу цвета кофе с молоком. Прямо в грязь из посылки сыпались упаковки шоколадных лягушек, но Рон будто ослеп. Он дрожащими руками вытянул на свет божий тонкий черный футляр, рассеянно подобрал выпавшие упаковки сладостей и со всех ног бросился в дом.

— Мама! Папа! — Рон ворвался на кухню, размахивая футляром, — мне прислали палочку!

— Невероятно, — выдохнул отец, проверяя посылку чарами и тревожно хмурясь, — никакой темной магии…

— Артур, дорогой, здесь письмо! — ахнула мать, обтирая мучные руки о фартук и, ловко вскрыв простой маггловский конверт, прочла вслух, — Дорогой друг. Лига Полуночников спешит сообщить тебе, что ты прошел отбор и признан наиболее подходящей кандидатурой на роль ученика Анны-Марии Макгрегор, абсолютной чемпионки Великобритании в области фехтования. Мисс Макгрегор выражает надежду, что мистер и миссис Уизли позволят своему сыну брать вечерние уроки с четырех до семи вечера, по лондонскому времени. Занятия бесплатные. Зная о твоем прошедшем дне рождения, высылаем тебе эти, без сомнения, нужные любому мальчишке мелочи…

— Настоящие маггловские комиксы, — Артур Уизли выудил, шурша бумагой, стопку журналов, глаза его загорелись знакомым маньячным огнём первооткрывателя, — Дети, дети, идите сюда!

Рон нахмурился. Хохот прискакавших сверху близнецов, смеющаяся Джинни, озадаченный Перси, распаковывающий палочку. Где-то внутри скреблось крайне не великодушное желание сгрести все шоколадные лягушки и утащить к себе. Какого черта? Это мне их прислали.

Но Рон подавил в себе недостойный порыв и пробурчал, краснея и отворачиваясь:

— Отложи лягушек к чаю, мам. Пусть всем достанутся.

— Ронни, да ты у нас святой, — в притворном ужасе всплеснул руками кто-то из близнецов, Фред, кажется.

— Джордж, я поищу крылья, ты ищи нимб, — ухмыльнулся Фред, деловито шаря по спине Рона.

Тот побагровел, возмущенно задергался. И заорал.

Возню близнецов прервала мать, она, всхлипывая, порывисто обняла шокированного Рона и звонко поцеловала в макушку.

— Я очень горжусь тобой, брат, — серьезно сообщил Перси, нацепив очки и читая письмо, — Я читал про эту даму. Она из магглов, но ее реакции позавидует любой волшебник. На нее сложно не любоваться, когда шпага поёт в ее руке. О, кстати, папа, здесь есть адрес. Это недалеко от «Дырявого Котла»…

— Рон-Рон — чемпион, Рон-Рон — чемпион, Рон-Рон — чемпион, — горланили Фред и Джордж в два горла, водя вокруг брата вместе с хихикающей Джинни импровизированный хоровод, — Рон-Рон — чемпион, Рон-Рон — чемпион, Рон-Рон — чемпион.

Рон, багровый, выхватил из футляра палочку — и палочка ликующе откликнулась на тепло его магии. Фигуру его охватил ревущий поток света. Золотого и ярого. И Рон окончательно уверовал, что все взаправду. Уверовал — и успокоился.

* * *

— Что здесь происходит? — Герман забросил в угол сумку с вещами.

Том сосредоточенно ползал по ободранному паркету, старательно выводя кровью и чернилами какую-то даэдрическую ересь. Повсюду валялись тетрадные листки, мятые и не очень. Гера протер очки и поднял один. Какие-то наспех набросанные нумерологические формулы. Цифры, руны. Даэдрические знаки, разбитые по таблицам. Что здесь происходит?

На диване Германа ждало новое открытие — исполосованный труп скального наездника. Да, да, настоящий. И свежий. Крови натекло повсюду прилично. Кожисто-перистая рептилия, смутно напоминающая птеродактиля, застыла на спине, раззявив клюв, полный острых, крепких зубов. И задрав скрюченные конечности.

— Его стоит продать Олливандеру, — подал голос Том, поднялся с колен и с хрустом размял спину, — Я сцедил кровь, жаль не всю. Где ты был?

— Работу нашел, — нахмурился Гера, — не уходи от ответа. Что здесь происходит?

— Работу? — Том презрительно смерил взглядом Геру и вернулся к прерванному занятию, — десятилетний ребёнок, нашедший работу. Меня должна удовлетворить настолько неумелая ложь?

Сударь, а вы не опухли? Я, на минуточку, связал вашу магию и волю. И не обязан отчитываться о своих передвижениях. А вот вы, сударь, вытворяете какой-то странный трэшак. И обязаны объясниться.

— Что. Здесь. Происходит, — процедил Герман, глаза его медленно холодели и наливались свинцом, тон Реддла начинал всерьез раздражать.

— Призываю существ. Мир игры реален. Мне удалось вырвать оттуда скального наездника, — нехотя отозвался Том.

Изловчился — и втащил Германа за руку в печать. Шустро исполосовал кинжалом обе руки. Свою и чужую. На удивление легко. Видимо, магия не посчитала подобное действо вредом. Кровь пролилась на старые шашечки охристо-рыжего паркета и зашипела на сотни голосов разом.

— Какого… — начал было Герман, но замер, умолкнув.

Даэдрические руны запылали ярым и рыжим. Взметнулось лиловое, мглистое пламя. Том, бледный и решительный, размашисто и скоро начертал какие-то даэдрические символы себе и Герману. На лбу. При этом лицо Тома излучало какое-то совершенно безумное, мятежное вдохновение. Разорвав болезненное, цепкое рукопожатие, он воздел руки к небу и вдохновенно возгласил:

— О, Хермеус Мора, грядущий из мрака, приди и напои меня вином познания! Ибо я мал и ничтожен…

— А ночь темна и полна ужасов, — криво усмехнулся Герман, пытаясь оттереть со лба кровь, — если мы выживем, я сам тебя прибью. Чертов придурок.

Бесполезно. Кровь впиталась. А на ее месте заалели символы. Хищные и горячие. Чужеродные. Гера видел их в отражении. Видел — и не узнавал собственное лицо.

Мгла рассеялась. Но вместо груды тентаклей изумленным магам явился какой-то крепкий мужик в чёрной мантии. Он расправил плечи и неприятно ухмыльнулся из-под капюшона.

— Нет, так не пойдёт, парни, — гость лениво и как-то слишком панибратски растягивал слова, — старина Сэм не спаивает деток.

Том уронил руки и разочарованно воззрился на сети даэдрических знаков и защитные контуры пиктограмм под ногами.

— Смотрю, меня тут точно не ждали. Ой, да какие расстройства, ребята? Ошиблись — и ошиблись, — хохотнул Сэм, вертясь и с интересом озираясь, — кого звали-то хоть?

— Хермеуса Мору*, — мрачно пробормотал Том, собирая с пола клочки бумаги, глаза его, лихорадочно блестя, жадно выискивали затаившуюся в рассчетах ошибку.

— Ааа, умники, значит, — скучнея, протянул гость, — нам мёда не надо, нам знаний подай.

Герман снял очки и вытер футболкой:

— Наши извинения, сэр. Простите, что побеспокоили. Если угодно, можете разделить с нами ужин. Уже поздно и пора подкрепиться. Пускать вас не евшим в обратный путь — по меньшей мере негостеприимно.

— У старины Сэма пересохло горло, — сообщил, заметно оживившись, гость, — но Сэм не пьёт в одиночку. Поэтому…

Гость ткнул крепким, разбитым нестриженным ногтем в грудь каждому. Сначала Тому, потом — Герману. Полыхнуло алым. И Гера с удивлением отметил, что растёт. Благо, вместе с одеждой. Том, замерший напротив, стремительно превращался в высокого бледного красноглазого мужчину с зализанной прической трактирного лакея. Бывший Тёмный Лорд призвал зеркало — и оцепенело воззрился на отражение в нём.

— Проявитель истины. Считайте моим подарком, — довольно потирая руки, заявил Сэм, — пользовать можете раз в сутки. Но только над собой.

Гера взлохматил свои, ставшие вновь короткими, волосы и отобрал у Тома зеркало. Однако. Тебе снова двадцать шесть, Гера. И ты опять — прежний сутулый, длинный хмырь. Том разглядывал Германа с явным интересом патологоанатома, но пока что не язвил. И не задавал вопросов. И то хлеб.

— Пройдемте на кухню, — Герман хмуро распахнул перед гостем дверь, сбегал до сумки, извлёк бутылку, — У нас найдётся огневиски. Не откажитесь?

— Не откажутся, — нагловато ухмыльнулся из-под капюшона гость.

И Герман кожей почуял, что где-то он всерьёз оступился.

* * *

Пробуждение отозвалось ноющей болью в черепе, тошнотой и нестерпимой ломотой во всём теле. Гера кое-как разлепил правый глаз. И узрел страшное.

Спящего напротив, в салате, мертвецки пьяного Фенрира Сивого. Аккурат как в фильме, только лохматого. Вокруг храпел и бормотал во сне до одури отчаянный и разбойный люд. И люд этот, вид имел окопный, обросший, избитый и весьма несвежий. Какого черта они все в одинаковой черной форме? И эти нашивки в виде белых волчьих голов.

Герман повернул голову. Том спал, привалившись к стене, открыв рот и музыкально похрапывая. Черный китель Тома блистал золотыми аксельбантами, эполетами и алыми вставками. С фуражки смотрел крылатый стальной череп. За его плечом, во всю стену, красовалась карта Великобритании и Ирландии, истыканная ножами и местами прожженная. Гера отчаянно заозирался. Какой-то не то бункер, не то блиндаж. Столы, любовно укрытые чехлами от танков, безмятежно сияли эмалированной посудой, явно советской. А также щеголяли объедками и лужами.

Повсюду наблюдались пустые бутылки и иные следы бурного банкета. И на столе, попирая собой всеобщее безобразие, возвышался, гордо и неприступно, герин баян. Обклеенный колдографиями голых баб.

Оглядев себя, Гера судорожно зашарил по столу в поисках стакана. И было отчего. На самом Гере красовалась меховая набедренная повязка, какие-то меховые наручи, перемотанные жилами и такие же ножные обмотки. На шее дробно постукивали костяные ожерелья. Но на этом странности не заканчивались: кто-то, лихо и густо, расписал Германа сине-голубыми боевыми узорами древних кельтов. Отчего парня узнать было бы ужасно трудно. Даже при большой надобности.

Выпив залпом содержимое стакана и зажевав это дело салатом, парень растолкал сонно протестующего Тома, прихватил баян и потащил Реддла к выходу. На двери обнаружилась мятая записка. Герман, бережно придерживая мутно бормочущего Тома, отодрал бумажку от скотча, она просияла голубым. Парней крутануло — и перенесло в неведомые дали.

Примечания:

* даэдрический принц логики и знаний

Пы Сы:

Людииии. Ваши комментарии повышают мотивацию. Пишите их иногда, чтоли.

Они вывалились из межпространственного мрака в каком-то парке, аккурат на группу нецензурно заоравших пьяных магглов. Том спросони полез за палочкой, сипя: «Круцио». И, не обнаружив ее, впал в прострацию. Герман разогнал баяном и русскими матами охочих до драки английских выпивох. И всерьез приуныл. Ибо тех самых, трофейных палочек, добытых в свой первый британский вечер, при нем не наблюдалось тоже.

Том нетерпеливо вырвал из рук Геры записку, охнул, схватившись за голову, и прочел:

— Хэй, парни! У Сэма Гевена наметился важный, как его там, эксперимент. Старина Сэм вас не бросил, ваши палочки целы и валяются себе у Сэма. Мы тут обмозговали все с вами накануне. Нашему Томми отчаянно нужен хороший посох, я его принес, да мы тут его немного, того, сломали. Нехорошо это. Чинить надо.

Просто замечательно. Ничего не напоминает, Гера? Например, незабвенный квест с даэдрическим повелителем пьянства из игры «Скайрим».

— Мы — клинические идиоты, вот кто мы, Том, — бледнея, пробормотал Герман и снял очки, таращась в пустоту, — мы призвали Сангвина.

— Что?! — взвился Том, — даэдрического божка пьянства и разгула? Но формулы…

И полез по карманам, сипя нецензурно и роняя мятые записи.

Герман отобрал записку и, щурясь, прочел:

— Чтобы починить посох — идите в Министерство Магии. Там, в Атриуме, почешите зад статуе эльфа. И будет вам счастье. А, кстати, Том, поздравляю с помолвкой. Баба у тебя, прямо скажу, на любителя. Но если на морду не смотреть — сойдет и так. Твоя Амбридж так визжала от радости, получив то твое родовое колечко, что я уже было думал, не посетил ли ее один мой знакомый с Дрожащих Островов. Шеогоратом зовется.*

— Кольцо, — побелел Том и вцепился в плечи Геры мертвой хваткой, жадно вглядываясь в глаза, — срочно вернуть кольцо.

— Твою ж дивизию, да ты у нас ловелас, — Гера широко ухмыльнулся и, шутя, легонько ткнул шатающегося и остекленело таращегося вникуда Тома в скулу кулаком.

За что заработал затравленный, непонимающий, очумелый взгляд. И самую настоящую истерику.

Тома Реддла как прорвало: он метался вокруг лавочки, орал все и сразу и размахивал руками. Его вышедшая из-под контроля магия оживила парочку мусорных бачков, отчего те ощерились и весело погнались за стайкой размалеванных визжащих туристок азиатской наружности. Исторгая мусор, да.

Гера хохотал так, что сполз на землю. Реддл оскорбился и полез драться.

— Бедняга. Это чертовски романтично, дружище, — ржал Гера, уворачиваясь от разъяренного мага, — вручить собственный крестраж. Да ещё и одну из Реликвий Смерти… Милашке Амбридж. Ааааа, это было гениальное решение. Вы стали бы отличной парой, брат. Бедняга…

— Откуда ты?.. — Реддл прилично запыхался и рухнул на лавочку, алые глаза расширились и опасно сузились, — не важно. Я ещё разберусь с тобой. Кольцо. Идем в Министерство. И оставь при себе свое сочувствие. Мне не нравится твой тон.

— Так я — не тебе, я — Амбридж сочувствую. Посуди сам. Бедняжка в кои-то веки подцепила молодого, умного, хрен с ним, красивого мужика. Перспективного. Чистота крови, талант, — Гера рухнул рядом и ткнул пальцем в щеку недовольно зашипевшего Тома, — а женишок-то, что? Поматросил — и бросил… надо накатать статейку в «Ведьмополитен». Я её уже вижу. «Пятьдесят оттенков Воландеморта!»

— Я не настолько убог, Поттер, чтобы пихать свои части тела в первую встречную мясную дырку! — загремел гневно Реддл, отстраняясь и яростно сверкая своими алыми глазами, — секс — весьма сомнительное занятие, отнимающее время и силы. Пережигая себя на бесплодные страсти, человек теряет силы стремиться к истинному величию.

— Да вы у нас тяннинужнист**, батенька, — мучительно икая, пробормотал Гера, шокировано разглядывая обозленно щурящегося Тома и медленно стаскивая очки, — это обьясняет, чего это в Пожирателях Смерти ходили всего две мадамы.

Подожди. А как-же…ты же добивался своего любой ценой.

— Чтобы сломать волю противника не обязательно его сношать, — скривился Том, отобрал у Поттера очки, протер их рукавом и раздраженно нацепил обратно на непутевого юнца, — для таких вещей существуют Круциатус и Империо. А также — легилименция. Что, Поттер, прочтешь мне лекцию о пользе секса?

— Нет, — озадаченно качнул головой Гера, — я в этом плане плохой советчик. До армии учился в двух школах и ходил в «Юннатку». Потом армия. Потом семинария. А потом… потом помер. Цели и задачи…

Реддла натуральнейшим образом перекосило.

— Ты что несешь, Поттер? Какая армия? Какая семинар я? — нетерпеливо перебил Том, — Мерлин, да ты никак из этих блаженных, которые верят в переселение душ. Прекрати бредить. Тебе лет десять, не больше. Остальное — ересь.

— Телу — может и десять, — возразил Герман, сосредоточенно вглядываясь в лицо собеседника, — духу — двадцать шесть. Я из другой реальности, Том. Там я умер. И мне позволили пробудиться в этом теле. Настоящий Гарри Поттер повесился.

Реддл изумлённо воззрился на Германа и замолчал. Мимо прошла стайка школьниц. Ветер взметнул пригоршню листвы и швырнул аккурат в лицо Герману.

— Я видел, — глухо отозвался Том, над чем-то лихорадочно соображая и с каким-то сосредоточенным вниманием, украдкой, поглядывая на собеседника, — Я был слаб и даже не смог захватить тело, тронутое перстами Смерти. Но это не значит, что я не пытался. Что ж. Это кое-что объясняет.

— А ты молодец, — кивнул Гера, — даже загнанный в угол и лишенный разума ты продолжал бороться. Это достойно уважения.

Реддл открыл рот и ошалело уставился на него.

— Другое дело, что ориентиры и средства ты выбрал заведомо неверные, — продолжил Герман задумчиво, — создание крестражей уничтожает личность, лишает рассудка. Причиненное зло возвращается. Ты просто заблудился, Том. Но начать все заново никогда не поздно. На то мы и люди. Ты — человек, Том. Образ Божий. Ангел из персти. Светильник, сокрытый в пещере. Взятый из праха, но наделенный вечной душой…

— Ты — сумасшедший, — голос Реддла странно дрогнул, — Ты хоть осознаешь, кому все это говоришь, мальчик? Я вдвое старше тебя, я смерть сеял, как пшеницу. И не склонен сожалеть о содеянном. Мои деяния…

— Расскажешь позже, давай? — тяжело вздохнул Гера, поднимаясь и поправляя очки, — а сейчас пойдем-ка, отвоюем твоё кольцо. Только, давай без смертей и непростительных заклятий. Не марай себя больше, Том. Не надо.

Реддл проводил его долгим взглядом, открыл рот. И впервые в жизни не нашел, что ответить.

* * *

— Обливиэйт! — рявкнул Том, направляя чужую палочку в жабообразную бабу, замершую в кресле с глупой слащавой улыбочкой на неприятной пухлой физиономии.

Общий слащаво-розовый тон кабинета, штор и мантии дамы вызывал тошноту и непреодолимое желание сбежать.

Хуже был только многоголосый котячий писк — Герман, в общем-то, положительно относился к котятам, но эти аляпистые фарфоровые тарелочки с котятами, занимающие всю стену, вызывали только отвращение. Герман нашарил под столом ядерно-розовую подарочную коробку, перевязанную кружевами. Надпись на обертке гласила: «Моему сладенькому мальчику. Томми Поттер, моё сердечко — твоё, навеки».

— На. Сладенький мальчик, — фыркнул Гера и всучил подарок растерянному Реддлу, — готов поспорить там — кружевная мантия, чучело кота или ещё какой-нибудь изврат. Ну, ты понял.

Том конфисковал палочку Амбридж, но был остановлен недовольным сопением Германа.

— Да, ты прав, — нехотя признал маг, швыряя чужую палочку в стол и вскрывая коробку, — это значительно быстрее позволит Министерству найти меня. Что за дьявольщина?

В коробке обнаружились Омут Памяти, два черных флакона с воспоминаниями. И записка, написанная знакомым размашистым почерком Сангвина: «Это ваше, парни».

* * *

Пьяная орава оборотней азартно чокалась и гремела заздравные тосты. Порядком окосевший Гера, исторгал баяном лихой, разбойный мотив, обдавая пирующих волнами концентрированной бравады и немотивированной, кипучей жажды творить. Творить и вытворять. Фенрир Сивый гремел, качаясь в такт, в обнимку с Германом и размахивая бутылкой:

Моя бабушка курит трубку,

Чёрный-пречёрный табак,

Моя бабушка курит трубку

В суровый моряцкий затяг.

Моя бабушка курит трубку

И обожает огненный ром,

А когда я к бабуле

Заскочу на минутку,

Мы с ней его весело пьём.

У неё ничего не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

Моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя.

Моя бабушка курит трубку

И чертит планы захвата портов,

А потом берёт в плен очередную соседку

И продаёт её в бордель моряков.

Та становится лучшей шлюхой,

Та становится женщиной-вамп,

У неё голубые корсет и подвязки,

А на шее атласный бант.

Взобравшийся на стол Том Реддл вдохновенно митинговал, расплескивая содержимое стакана:

— Свобода, братья! Сама свобода станет нашей добычей! Как лань или вепрь осенней ночью! Британия содрогнется — и признает наше право быть собой. Нам нечего терять, кроме наших цепей, братья! Нас ждет наша свобода! Победа! Или Вальхалла!

— Слава сэру Висельнику! — ревела стотысячная толпа, звеня стаканами, — Слава Безшкурому Вождю и Неистовому Харальду! Слава Фенриру Сивому и стае вольных охотников!

— Революция, братья! — гремел Том, осушив одним духом стакан, — мы уже отбили атаку авроров. Мы вырезали проклятый клан вампиров Вороньей Пади, не принявших волю Темного Лорда. И ныне нас ждут богомерзкие некроманты Черной Скалы, покусившиеся на славу величайшего темного мага современности. На его святое право попирать саму Смерть.

— Выжжем нечисть! — пробасила какая-то бой-баба в тельняшке, с чувством приложив кулаком по столешнице, — Министерство смеет равнять нас с этой швалью. Мы — не звери. Не нечисть. Покажем ублюдкам, из какого мы теста!

Предложение было встречено разбойным рёвом сотен глоток, звоном посуды, и нецензурно-одобрительными выкриками с места.

Мертвецки пьяные Герман и Сивый вдохновенно гремели, обдавая собравшихся двойным потоком стихийной, беспалочковой магии:

У неё ни черта не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

Но моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя.

Моя бабушка курит трубку

В комнатёнке хрущёвки своей,

Моя бабушка курит трубку,

И сквозь дым видит волны морей.

Её боятся все на свете пираты

И по праву гордятся ей.

За то, что бабушка грабит

И жжёт их фрегаты,

Но щадит стариков и детей.

За то, что бабушка грабит

И жжёт их фрегаты,

Но щадит стариков и детей.

Хоть у неё ни черта не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

Но моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя.

У неё ничего не осталось,

У неё в кошельке три рубля,

А моя бабушка курит трубку,

Трубку курит бабушка моя.

Где-то сзади какой-то немытый хмырь, с ирокезом и без штанов, отплясывал на столе нечто совершенно дикое. В углу самозабвенно лобызалась какая-то парочка. Грозного вида домохозяйка волокла к выходу, угрожая палочкой и истошно вопя, своего благоверного. А тот пьяно хихикал, качался и пытался скрыться в толпе.

Герман и Том с ужасом переглянулись — и покинули воспоминание. Происходящее начинало принимать пугающие обороты.

Примечания:

* даэдрический принц Безумия

** #ТНН

Г. Сукачев — Моя бабушка курит трубку

Они сидели на парапете, пожирали персики, плевали косточками в свинцово-серую Темзу и чесались. Аллергия обнаружилась у обоих, но было как-то уже совершенно плевать. Герман научил Тома обтирать мерзкий колючий пушок об джинсы, правда, почесывания это так и не уняло.

Это было до дури странно. Все это. Гера то и дело ловил себя на мысли, что отчаянно жалеет. О самых разных вещах. Что этот ядовитый тип с плохим чувством юмора — не его школьный приятель. Что они никогда не шатались по крышам вальеров станции юных натуралистов, не обдирали зеленые груши на школьном дворе. Что никто ни у кого не списывал. И никто ни с кем не дрался. Что этот аморальный, циничный, жесткий, нелюдимый мудак родился в довоенной Англии, а не в перестроечной России. Что рос он в приюте, не в семье — и не понимает элементарных вещей. Что, даже спустя столько лет и сотворив с родной страной воистину страшные вещи, Реддл упорно носит эту отвратительную приютскую причёску «чего изволите?» и совершенно не понимает, что она-то громче всякого вопиллера голосит о его приютском детстве.

Германа как прорвало: он без умолку трещал, пересказывая какой-то веселый вздор из собственного детства, рассказывал про каких-то старух, чью малину обдирал прямо из-под окон, в компании полубеспризорных дворовых мальчишек. Про голубей, пыльные чердаки, крыши гаражей и заросшие недострои. Про социальный дневной летний лагерь, куда Геру взяли лишь ради отца-ветерана. Про детей из детдомов, отдыхавших там же, но никуда не уходивших на ночь. Про Стасика, который был немного не в себе, но спас мелких от настоящего педофила, пробравшегося через ограду. Стас всех защитил просто матерясь и кидаясь кирпичами. Он не был героем. Просто был всерьёз и безнадежно болен. И вел себя так везде. И со всеми.

Том плевался косточками, и с лица его не сходила странная, болезненная усмешка. Форму Реддл снимать категорически отказался, так что их с Герой поминутно фотографировали мимохожие маггловские туристы. Кажется, принявшие парней за местных аниматоров. Какой-то маггл, поравнявшись с Томом, сделав из рук странный жест, изображающий птицу*. И браво гаркнул что-то про Бога-Императора. Реддла мутило, от одежды все еще несло мерзотно-бабскими духами проклятой Амбридж. Пустоголовый Поттер нес редкостную околесицу. Но она скорее отвлекала от навалившихся проблем, чем раздражала. Поттер. Нет, не так. Непоттер. Чужак-инсайдер, надевший чужое тело и посмевший невозможное — связать волю величайшего темного мага современности. Посмевший стать привычным. С этим надо что-то делать. Не сейчас. Позже. Юнец иногда преступно беспечен. Хоть и знает слишком много. Слеп до безумия в этой своей вере в несуществующий свет. Это даже хорошо. Он ничего не заметит. Так к чему же спешка?

Они ушли из Министерства, так и не добравшись до статуй Атриума. И Том потащил Геру в Гринготтс. Где и выяснилось, что братья Поттер прошлой ночью одели, вооружили и напоили, как минимум, небольшую армию. К Олливандеру решили пока что не соваться. Герман предположил, что мастер вполне в состоянии узнать в Томе Воландеморта.

Повторный рейд по «Дырявому Котлу» подтвердил самые страшные опасения Германа. У бармена Тома при виде двух парней, деловито шлепающих прямо к стойке, было такое лицо, будто по его заведению гуляет, по меньшей мере, толпа инферналов.

— Я исследовал в пабе свою память, — Реддл прицельно плюнул косточкой в пролетающего голубя и хмуро потёр пятерней затылок, — мы явились к оборотням как раз на момент аврорской облавы. Не смотри так, никто не пострадал. Ты что-то пел, потом все отступили в лес, долго блуждали по нему. Пока не наткнулись на вампиров. Потом был Гринготтс. Кстати, Фенрир побратался с нами. Кровью и магией. В присутствии гоблинов.

Гера неверяще покачал головой. Что за бред здесь происходит?

— Что было до оборотней, увы, не знаю, — Реддл достал персик и задумчиво вытер о штанину, — этот пласт памяти частично отсутствует. Частично — изменён. Но я не в том состоянии, чтобы копаться в ментальных наслоениях.

По набережной разнесся отчаянный свист. Сквозь толпу туристов к парням бежал полисмен. Бежал и свистел. Герман и Том обернулись. Красивое лицо Тома исказила хищная ухмылка. И она не предвещало ничего хорошего.

— Полундррра! — радостно взвыл Гера, хватая в охапку ошалевшего Тома, живо махнул через парапет и стремглав, гогоча, понесся через набережную. Скоро его нагнал, мотая пакетом персиков, его темнейшество, и они вдвоем, давясь смехом, ринулись во дворы, прямо по клумбам и живым изгородям. Том хрипло хохотал, силясь понять, что же на него нашло. Убегать от поганого маггла он явно не планировал. Поттер заражал своим идиотским весельем.

Тревожный свист полисмена затих где-то вдали. Реддл умудрялся на бегу опустошать содержимое пакета и отпускать ядовитые замечания. Гера пару раз растянулся на земле и содрал колено о забор, но излучал при этом такое счастье, что им было впору пользовать вместо патронуса. Реддл смутился, озлился на себя и отогнал глупые мысли. Юнца он непременно прикончит. Не сейчас. Когда придет время. Но прикончит — в этом сомневаться глупо.

* * *

Они сидели на корточках за спиной статуи подобострастно-заискивающего эльфа, в шумном Атриуме Министерства Магии. Статуи оказались ещё нелепее, чем Гера представлял себе, читая книгу. Глуповатое лицо волшебника подбешивало, вся композиция из золоченых фигур смотрелась аляписто и неуместно.

— Я чувствую себя идиотом, — пробормотал Том, мрачно косясь на задницу статуи и терзая неудачно приколотый значок с четырьмя заветными словами:

«Томас Поттер. Исследовательская миссия».

— Я тоже, — признался Герман и вытер очки о меховой наруч.

На них с Томом дико таращились мимохожие маги. Но не более. Том пожевал губами и независимо повел плечом.

— Давай, на счёт три? — Герман потянулся к сияющей заднице статуи, — раз, два…

— Три! — скомандовал Том.

Двойное касание озарило Атриум знакомым голубым сиянием. И вышвырнуло парней в сырость и непроглядный мрак.

Пахло землей. И сыростью. Повсюду свисали, сплетаясь, древесные корни. Пещера мерцала — и мерцание это исходило от разноцветных мхов, растущих буквально повсюду. По стенам и глухим расселинам светились, сияли и звенели колонии светящихся грибов. Голубых, алых, лиловых. Ослепительно-белых. Самые причудливые формы. Самые. Россыпи световых брызг тихо звенели — и сдержанный гул их магии отдавался эхом в висках. Герман восхищенно замер. Ну же, Герман. Ты же знаешь, чего здесь явно не хватает?

— Экспекто патронум! — из палочки вырвался белоснежный ворон, совершил круг почета над головами парней — и нырнул за спутанные космы корней.

— О чем ты думаешь, когда призываешь его? — холодный высокий голос Реддла звучал рассеянно и… уязвленно.

Что? Уязвленно? Что не так с тобой, Том?

— О смерти, — улыбнулся Герман, его очки ослепительно блеснули, отражая дробное колдовское сияние тысяч светящихся грибов, — и о том, что я видел за ней.

— Ты… странный, — губы Реддла побелели и дрогнули, — какова же была твоя жизнь в том мире, что твоё лучшее воспоминание — смерть?

— Ничего-то ты не знаешь, Том Поттер, — устало улыбнулся Гера и его зеленые глаза лукаво блеснули из-за толстых стекол, — не смерть. Посмертие. То, что за нею.

— О, избавь меня от этих своих религиозных бредней, — болезненно скривился Реддл, — я не желаю опускаться до спора с глупым, самонадеянным юнцом. Ты преступно упрям и безответственен. Разве я не предупреждал тебя о последствиях, Поттер? Это Англия. Нормы приличия не допускают карабканье по парапету и плевание в голубей, и…

— Ой, не начинай занудствовать, Том, — отмахнулся Герман, продираясь сквозь спутанную завесу и плюясь землей, на голову и плечи что-то постоянно осыпалось.

Реддл надменно поджал губы, но ответом не удостоил.

Повеяло холодом. И магией. Из ниоткуда донеслось тихое многоголосое пение. Сотни голосов пели в унисон на неведомом языке — и пение это больше походило на плач. Мхи дышали в темпе странной песни — и на их волокнах расцветали, приплясывая, тысячи ослепительных искорок. Том коснулся одной пальцами — и его ощутимо тряхнуло. Электрическим разрядом. Разве магия и электричество могут спокойно соседствовать?

Спутанные корни расступились, открывая вид на небольшой подземный зал. Герман замер, не веря собственным глазам. Домовики, сотни поющих и качающихся в медитативном трансе домовиков. Одетых в простыни и наволочки. На каждом было надвинуто что-то весьма странное. Казалось, эльфы растащили чей-то гардероб.

Подвернутые парадные мантии, подпоясанные веревками рубашки, ночные сорочки, носки, чулки, старомодные шляпы, вечерние платья, нижнее бельё, гордо надвинутое у кого на что. У кого — поверх наволочки. А у кого — и прямо на голову. Реддл закашлялся и засипел сбоку. Герман не знал, плакать ему или смеяться.

Эльфов было много. Очень много. Мужчины, женщины, дети. Очень много крохотных домовушек с не менее крохотными младенцами на руках.

И все они пели, заставляя воздух вокруг мерцать, переливаться и шептать на сотнях языков разом. Внезапно оборвав пение, эльфы, завидев гостей, неуверенно зашевелились, зашептались — и начали один за другим опускаться на колени. От толпы отделилась крохотный силуэт.

— Гарри Поттер вернулся! — всей своей изломанной, истощенной фигуркой, задрапированной в чужую зеленую мантию, как в тогу, домовой эльф излучал какой-то болезненный восторг; домовик воздел узловатые ручонки к чёрным сводам, большие лучистые глаза его излучали безумие и вдохновение, — Смотрите! Смотрите! Отец Вольных Эльфов не оставил свой народ! Добби счастлив, Гарри Поттер, сэр! Ведь Гарри Поттер и сэр Висельник освободили всех рабов рода Малфоев, да, сэр, да! И Гарри Поттер сказал: «Вы — мой народ, вы — моя кровь. Отныне я вам — отец, а вы мне — сыны и дщери».

— Ты. Поттер. Ты хоть понимаешь, что натворил? — Реддл от волнения перешёл на парселтанг, — Люциус точно рехнётся, когда узнает.

— А сэр Висельник сказал: " Страдай, мой скользкий друг. Империо!» — вдохновенно вещал Добби и эльфы с восторгом и трепетом взирали на магов, — и бывшие хозяева стали раздавать домовикам свои вещи.

Реддл побелел и недобро сощурился:

— Я, верно... ослышался? Меня слишком часто называют этим словосочетанием в последнее время. Причем, все.

— Пф, не все, Том, Амбридж звала тебя сладеньким мальчиком, — Герман передразнил сюсюкающие интонации Амбридж, — миленький Томми, давай вместе обмазываться тарелочками с котятками и указами Министерства. Ты, кстати, в курсе, что ее болезненная одержимость кошками — плохой признак? Маггловские психологи…

Договорить ему не дали. Трое домовиков бережно вывели к парням, под руки, невероятно дряхлого эльфа. В отличии от собратьев, у него были и борода, и волосы — спутанные пряди седыми сосульками спадали до самых ступней, бурых и огрубелых. Эльф был совершенно слеп — на Германа смотрели белесые, рыхлые бельма.

— Старейшина Роммрах, Гарри Поттер, сэр, — забормотал Добби, испуганно оглядываясь и вжимая голову в плечи, — мы прятали старейшину, где никто-никто не посмеет искать, сэр. Старейшина видел лицо, Сказавшего Слова! Сказавший Слова, стёр глаза Старейшины, Гарри Поттер, сэр. Но Старейшина помнит.

— Маги выжгли нашу свободу и память из нас, но не выжгли нашу боль, — голос старика звучал глухо и устало, он оттолкнул поддерживающих его, отчего те поспешно и почтительно отступили.

И преклонил колено, извлекая из-под мешковатой рубахи изящную белую палочку :

— Сказавший Слова владел ею. Мой народ забрал ее из покоев верховного мага великого места Силы, что вы зовете Хогвартсом. Отринь свой бесполезный протез, мой король. И дай нам увидеть свою искалеченную руку.

— Мордредова печень, это же палочка Дамблдора, — Том до боли впился пальцами в предплечье Германа, — они украли…

Гера молча отстегнул протез и размотал бинты, обнажая медленно заживающий обрубок. Старец-эльф рассек кость одним глубоким выпадом и всадил черенок палочки в зияющую брешь. Боль лютым зверем вцепилась в многострадальную культю. Герман обморочно покачнулся, но был сзади подхвачен гневно шипящим Реддлом. Палочку окутало золотое марево — и она преобразились в белоснежную руку. Украшенную резьбой, узорами, ненастоящую. Но — живую. Гера раскрыл ладонь — на ней красовался знак Даров Смерти. Господи, нет. Нет, нет, нет. Только не Бузинная Палочка. Герман, твою ж дивизию.

— Ее надо вернуть, — парень не узнал собственный голос, такой он был глухой и сиплый, — я не должен ею владеть.

Старый эльф всем телом затрясся от беззвучного смеха и очень тихо, хрипло, мстительно прошелестел:

— Нет, мой король. Палочка Сказавшего Слова — больше не палочка. И никогда ею не станет. Она проросла сквозь твои кости — и более не посмеет терзать мой народ. Когда Сказавший Слова поработил нас, в руках была она, о да! Наше проклятье и наша погибель. Но теперь ты — ее господин. Мой король. Повелевай — и мы последуем.

— Малый Висельтон, — поспешно отозвался Герман, откашлялся, расправил плечи и обвел взглядом жмущихся друг к другу, оборванных домовиков, — я желаю, чтобы вы населили Малый Висельтон. Его дома и улицы пусты. Я хочу увидеть ваши счастливые лица, слышать в смехе ваших детей — радость. Возведите защиту вокруг поместья Реддлов, руин усадьбы Мраксов и Малого Висельтона. Вам лучше знать, как это делается. Если это позволит ваша магия — воздвигните лес на руинах и пустите по лесу бродить стихийных големов. И побольше плодовых деревьев. Пейте смело мою магию и магию той благодатной земли. Хватит моему народу страдать. Живите на ней. Растите детей.

Эльфы радостно загомонили, переглядываясь, сияя и обнимаясь. Добби радостно взвыл и побежал в толпу, размахивая руками.

— Мы можем. Мы призовем, — старец утер выступившие слезы, тяжело поднялся с колена, поддерживаемый Германом.

И глухо, сдавленно зарыдал. Старика поспешно увели.

Том развернул Германа лицом к себе, минут пять сосредоточенно вглядывался в его лицо. Хмурясь и кусая губы. И серьезно, мрачно сообщил:

— Ты — страшный человек, Поттер.

Примечания:

* привет из Вархаммера

Тусклый, мягкий свет красных свечей едва разбавлял вечерний сумрак. Герман налепил их повсюду — отчего сумрачная гостиная особняка Реддлов приобрела вид колдовской и таинственный. Развешанные повсюду пучки трав сонно покачивались, отбрасывая глубокие, кофейные тени. Резные. Родные. Пахнущие вечерним лесом и дикой магией.

Герман, забравшись в кресло, тихо пел, аккомпанируя себе на баяне; а глаза его печально мерцали:

Выдох, вдох. Хорошо дышать.

Черный горох — да нелегко глотать.

Пули и ствол — нажал и разошлись.

Где добро, где зло — попробуй разберись.

Реддл, оккупировав стол, остервенело изымал из собственной головы воспоминания. Пальцем. Раздраженно пихал тягучие нити в думосброс, нырял, выныривал — и злился ещё больше.

О, да, Томми. Ещё бы. Память-то восстанавливается. Герман ухмыльнулся, вспоминая. После попойки с Сангвином были «Дырявый котел» и шумное гуляние по Лютному. Со стрельбой в воздух и разбиванием витрин. В компании каких-то местных панков. И чистейший, первородный трэш из репертуара групп «Пурген», «FPG», «Ленинград», «Бригадный подряд» и всяких британоязычных. Потом — усадьба Малфоев. Кажется, Темный Лорд жаждал обычных круциатусов, но окосевший Гера заверил его, что куда интереснее лишить аристократа армии рабов. Гера никак не мог забыть застывшее маской трагедии лицо Люциуса, поблескивающую сталью черепов и эполетов черную форму Тома, безвольного Драко, отплясывающего нечто несусветное под «Марш железных крыс» из «Ленинградской Симфонии» Шостаковича и, нервно глотающую в углу успокоительные, леди Малфой. Герман был вежлив, о да. Любезно представил Тома, как сэра Висельника Висельтонского, а себя — именем Дейенериса Годриковпадинорожденного. А потом были кухня Малфоев и малое местное эльфийское восстание.

После мэнора были лес, авроры и стая Сивого. Оборотни прониклись оказанной помощью, нарекли Геру Неистовым Харальдом и долго плутали по злачным заведениям Лютного, отмечая рождение Сопротивления. Потом были Гринготтс, полумертвые от страха гоблины, торжественное освящение черного знамени с крылатым белым волком, нестройное хоровое пение нескольких сотен глоток разом. Торжественное принесение присяги в холле банка. Фенрир Сивый, по пьяни зажевавший клок знамени вместо положенного вежливого касания губами. Вопли: «Горько!» На чистейшем русском, кстати. Митингующий Том Реддл и беснующийся от радости окопный, разбойный люд. А потом был какой-то бункер.

Собственно, пока новоявленные сэр Висельник и Неистовый Харальд спаивали там оборотней, явился Сангвин, умыкнул палочки и обещал дать координаты какого-то некромантского гнезда. Куда так никто и не дошёл. И даже не потому что парни Сивого не были в тот вечер хоть сколько-нибудь транспортабельны. Координаты логовища хитрый даэдра так и не дал. И теперь злой как чёрт Реддл пересматривал воспоминания, силясь найти хоть какую-то зацепку.

Герман пел, закрыв глаза:

А что мне надо? Да просто свет в оконце.

А что мне снится? Что кончилась война.

Куда иду я? Туда, где светит солнце.

Вот только б, братцы, добраться б дотемна.

Шаг, другой. До счастья далеко.

Эй, брат, постой, я знаю нелегко.

Вымой лицо, побрейся, улыбнись.

Выйди на крыльцо, свободе поклонись.

А что мне надо? Да просто свет в оконце.

А что мне снится? Что кончилась война.

Куда иду я? Туда, где светит солнце.

Вот только б, братцы, добраться б дотемна

— Мой король, — пропищала юная домовушка в синем платье, бесшумно явившись и почтительно поклонившись, опустив длинные ресницы, — как ты и велел, твой народ впредь избегает Хлопков Вежливости при аппарации. Город занят, мой король. Семьи заняли все дома. Старейшина научил нас растить из грибов лесные хижины. В них поселятся те, кому не хватило жилья.

— Много таких? — Герман отложил инструмент в сторону.

— Две дюжины, мой король, — почтительно пропищала домовушка, — Милли и Тилли закончили с щитами. Мы посмели подумать… големы глупые. Куда умнее и надежнее светлые элементали. Твоя Книга Леса…нам помогла ее магия. Старейшина и старшие мужчины народа пели колыбельную лесу — и лес тянулся ввысь. Твои дети призвали из чащи спригганов, мой король. Стаи спригганов. Древняя магия, которую все забыли. Мы дали им твоей крови, мой король. Они не тронут никого, в ком поёт кровь моего короля. Никого, кому благоволит кровь короля.

— Спригганы? — рассеянно уставился на эльфийку Реддл, — Поттер, какие еще, к черту, спригганы?

— Спригганы. Духи природы, внешне напоминающие женщин, сотканных из древесины и мха. Лесные элементали, — Герман издал баяном тоскливый, долгий звук и поставил его себе на колени, внимательно разглядывая эльфийку, — спасибо, Лотти. Ставь меня в известность, если что-то ещё случится. Пусть Дунки, Эннеррнарри и Сибби ещё раз осмотрят местные поля и огороды. Хватит ли того, что есть или надо больше. Народ не должен голодать. Одной энергией сыт не будешь.

— Лотти скажет, — пропищала эльфийка и исчезла.

— Я знаю что такое спригган, Поттер, — почти выплюнул Реддл, когда эльфийка исчезла, — они не должны существовать в нашем мире. Я никогда не видел, чтобы их хоть где-то упоминали. Ни в одном гримуаре. Ни в одном свитке. Нигде.

— Про мага, превратившего эльфов в рабов я тоже нигде не читал, — пожал плечами Герман, пробежав пальцами по кнопкам баяна, — только этот спесивый вздор про магических паразитов, которые всегда пресмыкались перед магами. В силу своей безмозглости — и могущества чистокровных. Историю легко переписать, Том.

Реддл с хрустом вытянул ноги и страдальчески поморщился.

— Отсидел? Пальцами шевели, — понимающе усмехнулся Герман и замер.

Его осенило. Карта. Карта из бункера.

— Том, — осторожно позвал он, алые глаза Реддла раздраженно уставились на него, — а посмотри-ка карту из бункера Сопротивления. Точнее, прожженную дырку. На ней. Боюсь, она-то и есть подсказка.

* * *

Кабинет директора дробно и празднично сиял разномастными нелепыми штуковинами. Повсюду, на всех плоскостях что-то кружилось, пыхтело, постукивало и медно сияло. Фоукс спал в своем гнезде, спрятав голову под крылом. Дамблдор сумрачно восседал в кресле, мерцая очками-половинками и сцепив руки на животе.

Снейп, злой, как чёрт, совершенно хаотично метался по директорскому кабинету, ссутулив спину и излучая сильнейшее раздражение.

— Итак, я тебя правильно понял, Северус? — голос директора звучал растерянно и осторожно, — мистер Малфой утверждает, что Волан-де-Морт явился к нему в своем юном обличии и силой принудил освободить всех домовых эльфов поместья?

— Всех эльфов всех поместий Малфоев. Всех родственников. Каждый раб. Каждого Малфоя. Каждого ближайшего родственника, — Снейп заскрипел зубами, — и он был не один. Какой-то кельт в меховых доспехах. И, представьте себе, он представился.

— Имя? — брови Дамблдора медленно поползли вверх.

— Дейнерис Годриковпадинорожденный, — выплюнул Снейп и глаза его занялись, как темным огнём, незамутненной, нагой ненавистью, — это Поттер. Он родился в Годриковой Впадине.

— Многие родились в Годриковой Впадине, — возразил миролюбиво Дамблдор и с любопытством переспросил, — чаю, Северус? Как он себя назвал? Дейенерис?

— Этот. Ублюдок. Он, — прохрипел Снейп, залпом осушив чашку, — это персонаж маггловской книги. Королева Дейенерис Бурерожденная, заставившая вылупиться трех драконов, вернувшая в мир Вестероса магию и с оружием в руках освобождавшая рабов. Ублюдок. После стольких лет. Весь Гриффиндор читал книги Джорджа Мартина. Даже она.

— Не думаешь же ты, что это наш пропавший Гарри, Северус? — осторожно и мягко осведомился Дамблдор, — бедный мальчик похищен…

— Мерлин, нет! — рявкнул Снейп, — конечно же нет. Люциус узнал его. Это его проклятый папаша. Он как-то обманул смерть. И, надо полагать, похитил мальчишку. И с ним — Темный Лорд. Судя по всему, потерявший память. Теперь он отзывается на словосочетание «сэр Висельник».

Дамблдор дрогнул — и тихо, хоть и несколько истерично захихикал, утирая слёзы. Боги. Ты не изменился, веселый мерзавец. Директор подавил неуместный порыв, успев заметить как вытянулось лицо Снейпа. Да, внезапная потеря не чего-нибудь, а Старшей Палочки, способна подкосить любого.

— Хорошо, мальчик мой, — директор сцепил пальцы на груди, — Я напишу в Министерство и попрошу эксгумировать прах Джеймса и Лилли…

— Только Поттера, — смертельно побелел Снейп, — только не ее.

— Только Джеймса, — согласно закивал директор, — только Джеймса. Но я прошу, я умоляю тебя, Северус. Успокойся и выпей еще чаю.

* * *

Это было жутко. И красиво. Поттер-Непоттер пел, исторгая баяном этот болезненно-надрывный, но чарующий мотив:

Круговая порука мажет, как копоть.

Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.

Я ищу глаза, а чувствую взгляд,

Где выше голов находится зад.

За красным восходом — розовый закат.

И вокруг Тома и Германа, идущих сквозь ночной осенний лес, расцветали защитные сферы. Сотканные из оживших призрачных цепей и хаотично расползающихся потоков крови. Размазанных по несуществующим стенкам колдовских сфер. Реддл никогда прежде не видел ничего подобного.

Герман пел:

Скованные одной цепью,

Связанные одной целью.

Скованные одной цепью,

Связанные одной.

Здесь составы вялы, а пространства огромны.

Здесь суставы смяли, чтобы сделать колонны.

Одни слова для кухонь, другие — для улиц.

Здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц.

И я держу равнение, даже целуясь.

На скованных одной цепью,

Связанных одной целью.

Скованных одной цепью,

Связанных одной.

И Реддл ощущал странное мрачное спокойствие, исходящее от сфер-щитов. Звенящих истерично и нестройно. Нестабильных. Готовых обернуться в любой момент в грозное оружие. Это, пожалуй, пугало. И восхищало. О, Реддл как никто умел ценить мрачное очарование самых темных заклятий. И то, что он видел сейчас болезненным восторгом отзывалось в его изувеченном "я". Этот юнец, этот чертов Поттер, мог бы стать отличным Пожирателем Смерти. Не будь он столь раздражающе слеп, своеволен и нахален.

* * *

Они прорывались сквозь сумрак упокоища, сметая сопротивление и марая древние камни кровью. Толпы неупокоенных, ползущие отовсюду, беснующееся пламя, объявшее Германа. Полоумные культисты, лезущие практически отовсюду.

Беспалочковая ярость Темного Лорда рвала живьем атакующих со всех сторон магов. Десятью минутами ранее Реддла едва не вывернуло наизнанку, когда он выбил какую-то дверь, ворвался вовнутрь и наконец-то понял что же не так с этим местом. Человеческая расчлененка на обеденных столах и груды обглоданных костей, например. Мутные, пустые глаза некромантов, гнилостная вонь засаленных отрепьев. Горящий во всю стену колдовским зеленым пламенем знак Грин-де-Вальда. И тьма. Такая бездонная, что и не снилось Темному Лорду. Голодная. Жаждущая. Сипящая от нетерпения. Жаждущая обладать. Растворить в себе. Том просто коснулся ее — и уже ненавидел. До ломоты. До дрожи. До истерики.

В одном из ларцов, обнаруженных в покоях какой-то бритоголовой, татуированной девки, парням удалось отыскать пригоршню золотых украшений — и исчезнувшие так некстати палочки.

Прорвавшись, наконец-то, в темный центральный зал, Том и Герман замерли на пороге. Амфитеатром уходящие ввысь ступени и каменные гробы на них. Пустые. Развороченные. Зал оказался затоплен. Совершенно. До верхних ярусов. Где-то в глубине мерцал зеленоватый свет. Повсюду, в мутной ледяной воде, плавали мертвецы. А вдалеке, на вершине торчащей из воды колонны темнело нечто, похожее на книгу. Далеко. И кругом — только вода и трупы. Том медленно, очень медленно, спустился к воде. Преклонил колени. И погрузил ладони, обращая клок водной глади вокруг себя в лед. Трупы, прежде безучастные, ожили и будто взбесились. Они тянулись за водную кромку, ползли, карабкались. Огненный хлыст Германа взревел. И заплясал где-то справа, во мраке.

Потом были холод и скользкие, жадные руки. Тысячи рук. И шепот. Шепот, шепот, шепот. Спи, Томми. Спи, милый. Тебе все приснилось. Все ложь. Тебя нет. Нет и не было. Есть только холод. Холод и мрак. Они — твои. И они — в тебе. И они — ты.

А потом кто-то встряхнул Тома и рявкнул в самое ухо:

— Возьми мою магию! Возьми и колдуй уже, твою мать.

И ослепший от мрака Том вцепился в чужую руку. Резную, неправильную. Том пожелал. И холод затопил всё вокруг.

Зрение Реддла медленно приходило в норму. Маг совершил невозможное — до самого дна заморозил толщи зеленоватой воды и инферналов в ней. Изломанные, сведенные судорогой тела слабо щетинились и белели сквозь толщи мутного льда. Герман осторожно помог Тому спуститься вниз и дойти по льду до дальней колонны. На резных камнях лежал неимоверно древний черный фолиант. И льдисто мерцал руной воды.

Не разрывая прикосновения, продолжая переплетать свои пальцы с белыми пальцами Поттера, Том прижал ко лбу книгу. И горящее сознание взорвала череда видения.

Армия немертвых, свист и вой заклятий, безумный рыжий юнец в коконе алого пламени, рассекаемая поющей сталью гнилая плоть инферналов. Кричащая, пронзительно и страшно, дева с глазами, как ночное небо. Она бьется в конвульсиях — и молнии пляшут с ней, объяв и сотрясая сведенное судорогой, хрупкое тело. Четверо магов, вставших спина к спине в кольце беснующихся молний. Высокий, сутулый, обезображенный шрамами, мрачный воин, одетый в ледяную броню, читающий черный фолиант. И иссушающий тела наползающей отовсюду нечисти. Обращающий их в тонкий желтый прах.

И эхо тысяч голосов. Смотри, смотри, смотри, потерянное дитя. Он восстал первый — и первый погиб. Но, даже превращенный в лича, продолжал бороться. Он ходил во тьме, так ею и не став. Всегда в тени. Всегда за спиной.

Шрамированный мрачный воин в ледяных доспехах раскрыл черную книгу, сурово разглядывая Тома из-под косматых чёрных бровей. И хрипло выдавил на парселтанге:

— Я — Вардран Мракс. И я недоволен тобой. Щенок.

Примечания:

СереГа — А что нам надо

Наутилус Помпилиус — Скованные одной цепью

Серп растущей луны, вытертый синий мглистый бархат — небо. Серебро в траве, серебро в волосах Тома, бредущего чуть впереди.

Они неспешно бродили по кладбищу, ища знакомые имена. Годрикова Впадина дремала где-то сзади и справа. Щурилась желтым оконным светом. Приветственно качала вдалеке ветвями деревьев — густой шунгитовой тьмой кривых дланей-ветвей и буйным рыжим золотом листвы, подсвеченным редкими фонарями. Годрикова Впадина вдалеке мерцала мутно пятнами фонарного марева. Изжелта-белого. Рыхлого. Далекого.Глухого. И ей не было никакого дела до двух теней на спящем в зарослях кладбище.

Повсюду — заросли ракиты. И травы — по пояс. Герман мягко касался надгробий и беззвучно молился. Перечисляя имена и гадая, когда же придет откат. Очень тяжело и опасно просить за некрещеных. А за самоубийц — и вовсе смертельно. Наверное, поэтому Герман опасался просить за Тома. Да, Реддл не самоубийца. Но самоубийца. Ибо разорвал собственную душу.

Парадокс. Ой, ну ты и нытик. Как же это всё малодушно, Гера. Как же трусливо. Давай. Оправдывай себя. Это легко. Легче всего. Лучше скажи, что боишься. Боишься не выдержать погружение в этот бесноватый, чернильный мрак, обступивший уродливые останки того, что когда-то было душой Тома Реддла.

Герман хмыкнул, перехватил поудобнее лопаты и, насвистывая «Амурские волны», потащился за Томом, вглубь кладбища.

— Поттер! Здесь, — Реддл поднял палочку, сосредоточенно разглядывая что-то. И медленно, торжественно, несколько безумно сияя алыми радужками, указал палочкой куда-то в темноту. Глухо загромыхало по плитам, затрещало ракитой, откатываясь прочь, большое, темное надгробие, — отойди и, будь добр, не мешай. Я давно не творил подобных чар. Могу что-то напутать.

— Склероз? — радостно ухнул Гера в самое ухо, ухмыляясь и выглядывая из-за плеча, — может, просто откопаем гробы и перезахороним их на нашем кладбище? К чему магию распылять? Я и лопаты добыл.

Реддл одарил жизнерадостно помахивающего лопатами Германа взглядом практикующего психиатра. И скривился от отвращения, отводя глаза. Отошел, что-то забормотал, покачиваясь и водя палочкой в воздухе. Земля задрожала. Комья жирного, прелого грунта и мокрая листва дрогнули. И приподнялись. Из земляного месива вынырнула прилично сгнившая пятерня, лениво поскребла мрак и нехотя вернулась обратно. Оживший мертвец издал издевательское «уууууэ» из-под земли и затих. Реддл оскорбленно поджал губы и с силой пнул земляной холм. На что получил новое «ууууууэ». На этот раз — крайне нахальное и многозначительное. Реддл недоверчиво воззрился сначала на поросший травами могильный холмик, а затем — на свою палочку.

— Прекрати глумиться над покойником, — строго нахмурился Герман и наставительно воздел палец вверх, — он, конечно, был при жизни ещё тем мудаком. Но так тоже нельзя, Том. Надо иметь уважение к мертвецам. А я говорил…

Реддл сдавленно взвыл, вцепился в толстовку Германа. И встряхнул, шипя и прожигая его живой, едва сдерживаемой яростью:

— Это ты! Ты вмешался в нити моего заговора! Ты исказил заклятье! Отвечай.

Герман, ехидно ухмыляясь, подался вперед и интимно понизил голос:

— Лопату, мой лорд?

Реддл плюнул и, грязно ругаясь, отшвырнул от себя широко скалящегося Поттера. Герман вздохнул и сокрушенно покачал головой:

— Томми, Томми, Томми, — с мертвяками тоже свой подход иметь нужно. Смотри.

За сим взобрался на могильный холм, встал на четвереньки, запустил в рыхлую землю левую руку, пошурудил там и позвал:

— Соха-тый! Вы-ле-зай! Твою спящую царевну откапывать будем, — и добавил чуть тише, — только вот тебе ее больше не видать, мудила ты гриффиндорская.

Из-под земли послышалось заинтересованное надсадное хрипение. И из могилы по-паучьи выполз Джеймс Поттер. Мертвый, шустрый, серовато-синюшный и какой-то слишком жилистый для инфернала. Он замер на четвереньках, поблескивая светящимися белым зрачками и лениво перебирая конечностями.

— Мерлин, Поттер! Ну ты и олух, — устало и как-то обреченно простонал Реддл, закрывая лицо рукой, — ты… Это же серый упырь, Поттер. Ты сотворил… О, Салазар, с кем мне приходится иметь дело!

— Лопата — друг солдата. Понимаешь? — втолковывал оживленно Герман рассеянно почесывающейся нечисти, — берешь, значит, лопату. И арбайтен. До рассвета. Хорошо арбайтен — упокою быстро. Плохо арбайтен — ну, тут уж, дружок, сам виноват.

Джеймс Поттер издал обреченный хрип, забрал лопату и занялся делом. Реддл, бормоча на парселтанге ругательства и уныло мечтая развеять Поттера к чертовой матери, махнул на всё рукой и поплелся искать могилу Певерелла. Настырному юнцу на что-то понадобился его бренный прах.

— Эхей, парни! — загоготал, вываливаясь из-за кустов и отряхиваясь, собственной персоной, помятый и нетрезвый Сэм Гевен, он же — Сангвин, — О, Герман, очкастая ты шельма. Томми! Томми, назад.

— Какие люди, — хмыкнул Герман, обтирая руку лопухами, — и погонял же ты нас, о, принц попоек и лишних телодвижений.

— Признаться, было сложно выбрать кого-то одного, вы оба достойны моих даров, — Сангвин откинул капюшон, принимая истинное обличье, — но один из вас превзошел все мои ожидания. Том. Подойди.

Реддл обреченно закатил глаза и вернулся. Излучая равнодушие и усталость, поднял глаза на даэдрическое божество пьяниц.

— Томас Марволо Поттер, ты действительно достоин владеть моим не слишком-то благочестивым посохом, — оскалился даэдра, несколько панибратски похлопал Реддла по плечу и вручил глянцево-розовый крупный колючий цветок-посох на длинной зеленой ножке, — это — Роза Сангвина, роза Обливиона. Живая. Твоя. Владей, одним словом. Когда роза засохнет, где-то в моем мире расцветет новая. Я сорву ее — и найду ей нового носителя. Но это уже будет совсем другая история, Томми.

— Спасибо, — пробормотал Реддл, с интересом изучая посох, — я читал о ней.

— Разберетесь тут без меня, — удовлетворенно кивнул даэдра, взлохматил шевелюру Германа, щелкнул Реддла по носу и махнул, — бывайте, парни.

Вокруг Сангвина взревело лиловое пламя — и он исчез, будто его и не бывало. Том с минуту мутно пялился в пустоту, переваривая невысказанный намёк, и зло процедил, потирая переносицу:

— Ненавижу, когда меня трогают.

* * *

Гермиона сидела в кресле, с ногами, укутавшись в плед и сосредоточенно читая книгу «Великие полукровки Семи Королевств» Люциуса Ватерхаммера. Читала, скинув домашние тапочки и подобрав под себя ноги. Явно увлеченно. Взахлеб. До потери ощущения времени и места. Грива непослушных каштаново-кофейных кудрей. Упрямо закушенная нижняя губа. Маленькие румяные пальцы, бережно переворачивающие ветхие страницы. Реддл ещё с минуту уничтожающе посверлил ее тяжелым взглядом. И вернулся к томику стихов Артюра Рембо. Отлично. Просто прелестно. Пустоголовый Поттер притащил в поместье подружку. И не когда-нибудь — а в самый канун Хэллоуина.

— Сейчас будут блины, — зеленоглазое недоразумение заглянуло, одной рукой бережно прижимая к животу кастрюлю, а другой замешивая жидкое тесто. Маггловским половником. Вручную.

Реддл скептически сжал губы в тонкую, бледную линию и, отложив книгу, холодно поинтересовался:

— Итак, твоё имя… Гермиона?

Девочка оторвалась от книги и сдержанно сообщила:

— Гермиона Грейнджер.

Поттер заглянул через плечо Тома в его книгу и слинял, насвистывая какой-то вздор и замешивая свое тесто. Благо, хоть патлы свои соизволил стянуть в хвост.

— Гарри говорил, ты из семьи магглов, — глаза Тома холодно смерили девчонку оценивающим взглядом, — интересно.

В голосе его лениво и снисходительно просквозила насмешка.

— Да, мои родители — простые люди, — Гермиона с вызовом вскинула подбородок и почти отчеканила, — куда достойнее быть основателем великого магического рода. Чем его последним, никчемным потомком.

— А у тебя есть зубки, — хищно и лениво улыбаясь отозвался Реддл, листая книгу, — смотрю, Поттер умеет промывать мозги.

— Это не так! — вскинулась девчонка, багровея от возмущения, — я тоже так думаю. Гарри во многом прав! Многие великие фамилии начинались с полукровок и магглорожденных. В трактате «По следам Дикой Магии» Ниневии Аквитанской…

— Ээй, Томас! — Мерлин, опять чертов Поттер, да сколько же можно?! Отлично, он ещё и с горячей сковородкой, — смотри, мне твоя помощь нужна.

— Будь добр, не задевай дном мебель, — процедил Реддл, скрываясь за книгой, — я не затем установил на сковороду малую огненную печать, чтоб ты портил ею мебель моего папаши.

Игнорируя нелюбезный тон, наглец грузно приземлился подле, на подлокотник. Шальные зеленые глаза маньячно поблескивали. Моргана, только не опять. Только не при Грейнджер.

Сунув под самый нос Тома сковороду с жидким тестом на ней, Герман вдохновенно выдохнул:

— Ну же, Том. Ты же гений. Давай же. Ты же умеешь. Смотри, Гермиона. Наш Том — художник!

Реддл холодно воззрился на Поттера, перебирая в голове непростительные заклятия и способы их применения, заглянул в сковородку и обреченно принялся водить пальцами над тестом, заставляя блин принять форму плоского паука.

— Ого, — вырвалось у Гермионы, — как здорово, Том. Я могу зачаровать его, и он будет шевелить лапками.

— Договорились, — весело отозвался Герман, манящими чарами призывая поочередно две большие глубокие тарелки, кастрюлю с тестом и половник, — родители не сказали, во сколько вернутся?

— К пяти вечера. Вообще, я должна была сегодня и завтра сидеть с соседкой, миссис Грэм, — Гермиона отложила книгу и пододвинула к себе тарелку с готовыми фигурными тварюшками, — но к ней приехали дети и внуки.

— Все отлично, зато у нас троих будет настоящий Самайн*, — тепло улыбнулся ей Герман, наливая тесто на сковородку и наблюдая, как Том заставляет мучную массу принять форму жирной совы, — ночь поминовения усопших, начало Темной половины года. Если верить древним кельтам, конечно. Кельты считали число три священным. Сила трёх. Душа, дух и тело. Нас тут как-раз трое. О, Том. А сотвори-ка трискель**.

— Следующий блин будет королевской коброй, — сухо и не слишком любезно сообщил Реддл, — переворачивай уже. Пригорает.

— Это очень здорово — иметь брата, — как-то очень комканно и неловко пробормотала Гермиона и отвела глаза, зачаровывая очередной блин-сову трофейной палочкой Германа, — Я всегда мечтала, что у меня когда-нибудь будут братья. Или сестры. Хотя, это, наверное, эгоистично. У меня есть родители. А у многих их нет. Люди часто этого всего не ценят. Люди вообще редко ценят то, что имеют.

Том холодно улыбнулся и окинул Поттера долгим, оценивающим взглядом. Его глаза на миг подернулись алым. Гермиона была готова поклясться, что в тот миг зрачки странного мальчика были как у змеи. Очень большой, умной и безумно ядовитой.

Гера хмыкнул, пожал плечами, налил ещё теста — и оно моментально сложилось в аккуратное узорочье витого трискеля.

— Том, не стоило. Ты же хотел змею… — тихо начал было Гера, оборачиваясь.

Но Реддл мрачно перебил его, рассеянно и отстраненно глядя куда-то сквозь Гермиону:

— Нет. Пожалуй, ты прав. Этот символ сейчас несколько уместнее.

* * *

Повсюду горели алые свечи. Их пламя металось и дрожало. Остатки меда золотисто поблескивали с немытой посуды. С окна, из-за шторы, уныло смотрел недоеденный торт. Бело-зеленый. Со змеей. Немытые чайные чашки остались там, где их кто забыл. Большой обеденный стол Реддлов застелили черным сукном. Вокруг стола сидели трое детей и семь привидений. Герман сидел во главе стола, внимательно следя за происходящим. Карты раздали ещё два хода назад, роли распределены. Гермиона, привидение усатого плотного мужичка и призрак благообразной леди в чепце и кружевных шалях оживленно обсуждали жестами, кого же мафия убьёт этой ночью. Том сидел плотно сомкнув глаза. Рядом с ним покоилась рубахой вверх игральная карта. Остальные — призраки — сидели, уткнувшись лицом в столешницу. Герман поковырял ногти и сообщил:

— Мафия засыпает. Просыпается шериф.

Мафиози-призраки уткнулись в столешницу. Гермиона просто закрыла глаза. Том распахнул глаза и обвел сидящих подозрительным взглядом. Немного подумав, ткнул пальцем в призрак наемного убийцы. Но Гера только покачал головой и сообщил ровным тоном:

— Шериф засыпает. Просыпается доктор.

Реддл закрыл глаза. От столешницы бесшумно отлепился высокий седовласый призрачный рыцарь с повадками пожилого льва. Он обвел сидящих скорбным взором и ткнул пальцем в покойного наемника, которым недавно интересовался Реддл.

— Доктор засыпает, — сообщил Герман, — Доктор вылечил не того и в городе объявился маньяк. Мафия засыпает, город просыпается.

Все живые открыли глаза, призраки поднялись со столешницы.

— Я думаю, что Грейнджер — мафиози, — заявил Рэддл, — ее ухмылка красноречивее всего свидетельствует в пользу моих слов.

— Какой вздор, мафия — Том, — возмутилась Гермиона, — он слишком поспешно обвиняет людей, более того, он выглядит раздраженным. Видимо, оттого, что этой ночью мафии не удалось никого убить.

— Мафиози — мистер Кеплер, сто пудов, — лениво отозвался призрак беспризорника, — вон, глаза-то как бегают. Он это. Я-то чую.

— Чует он! — возмутился усатый толстяк, — Мафия — Том. Уж больно он всех спешит обвинить.

Призраки загомонили, соглашаясь. Гермиона, Кеплер и старушка, одинаково улыбаясь, сверлили Тома нехорошим взглядом. Старушка шутя погрозила пальцем.

— Это вздор, дамы и господа! — прогремел грозно старый рыцарь, указуя на старушку в чепце — клянусь знаменем Годрика, сэр Томас невиновен. Истинное зло всегда носит одежды благообразия и благочестия. Это леди Блэкберри, господа.

Но призыв его потонул во всеобщем гомоне.

— Добрые граждане посадили в тюрьму сэра Томаса, — бесстрастно сообщил Герман, — город засыпает. Просыпается мафия.

Трое мафиози, торжественно прикончили Реддла, изображая пальцем взмах палочки.

— Засыпают все, просыпается доктор, — сообщил Герман.

Старый рыцарь галантно указал на Гермиону и вновь уткнул лицо в столешницу. Герман призвал невербальным акциo карту Тома.

— Доктор ошибся. Мафия убила сэра Томаса, — сообщил Гера рассеянно, — город остался без шерифа. Засыпают все. Просыпается маньяк.

Призрак наемника обвел сидящих диким взглядом и ткнул отбитым пальцем в старушку Блэкберри.

— Маньяк засыпает. Город просыпается. Маньяк убил леди Блэкберри, — сообщил Герман, призывая карту старушки и показывая всем пикового туза, — мафия осталась без крестной матери.

Все ошалело уставились на старушку. Она пожала плечами, мило и как-то очень растерянно улыбаясь. Реддла пробрал почти истеричный хохот.

— Какой ужас, — серьезно покачала головой Гермиона, — никому нельзя доверять. Но, с другой стороны, хоть мы и потеряли шерифа, у мафии больше нет крестного отца. А это уже многого стоит. Жаль, в этой версии Доктор не может выдать, кого он залечил до роли маньяка. Но что же вы? Мы успели хорошо изучить друг друга. Это будет полезно в наших поисках маньяка, например.

Старик-рыцарь воззрился на нее с нескрываемым подозрением и медленно кивнул:

— О, да, миледи. Это будет весьма полезно. Клянусь фестральей гривой, сэр Харральд, эта маггловская игра действительно прекрасно занимает ум и тренирует его гибкость. И если бы только ум. Сэр Салазар Слизерин, пожалуй, оценил бы ее, как крайне полезную.

Примечания:

*Кельтский календарь делил год на две части: тёмную, начинавшуюся в конце октября — начале ноября (месяц Самониос), и светлую. Светлая часть начиналась в марте — апреле (месяц Гиамониус). Смена частей года, как и месяцев, происходила с наступлением новолуния. Также вместе с наступлением тёмной части года, в первые три ночи самониоса, кельтами праздновался новый год.

**Трискель (он же трискеле) — древний символ, представленный в виде трех изогнутых линий, исходящих из одной точки. Его знали кельты, японцы, древние греки, этруски и другие народы. Трискель переводится с греческого как «треножник»

Чужая квартира под самой крышей. Книги, полки, старинная мебель. Персиковые стены, фотографии на них. В резных рамках, обычные и волшебные. Все вперемешку. Розовый полумрак — он на совести ночника под малиновой сеткой. Лига Полуночников за стеной, на тесной кухне, спорит до хрипа. Слова наконец-то сказаны, обронены камнем в колодец. Лига узнала про мир волшебников, про Лютный переулок, про отношение магов к магглам и магглорожденным. И Лига в смятении. Лига хочет защитить мир людей от новой угрозы. О чем бы они ни спорили, Чумной Доктор уже сказал свое слово. Он давно ходит тенью за гнусью Лютного. И намерен продолжить исполнять свои обязанности.

Мужчина дремал, сложив руки на груди, в тяжелом кожаном кресле; у ног шипел, гремел и плевал клочьями паутины старенький обогреватель-обдуватель. Маска чумного доктора поблескивала кожей и металлом, мужчина лениво поскрипывал кожей, перебирая в полусне пальцами.

Ему снился огромный российский город, утопающий в снегу и полумраке. И пятна фонарного света на сугробах. И седой иней на чёрных ветвях. Пушистое серебро. Спадающая луна щербатым белым щитом застывшая в мглисто-синем небе. Кирпично-рыжие гаражи и заснеженная помойка. Желтый фасад панельного дома, подъезды, случайные машины, проносящиеся по сонной трассе. Припаркованные во дворе легковушки — иномарки и нет. Укрытые сугробами палисадники с этими безобразными размалеванными покрышками. Снежное месиво. Родное. Знакомое.

— Мистер Доктор, — осторожный мальчишеский голос, — мистер Доктор. Здравствуйте. Агрессор говорит, вас долго не было.

Мужчина вздрогнул и со скрипом поднял голову. Взволнованный рыжий мальчишка в медно-черном пиратском костюме. Ученик Алой Девы. Самодельная медно-красная маска-бандана с прорезями для глаз. Настоящая боевая абордажная рапира, зачарованная на облегчение веса — подарок Алой на Хеллоуин. Черная рубашка, подпоясанные черным кушаком красные шаровары.

— Ааа, Медный Корсар. Здравствуй. Интересный костюм, — кивнул Чумной Доктор.

— Я сам шил. Без магии. Как настоящий маггл, — смутился мальчишка и шмыгнул носом, — наставница кроила, а я шил. Ну, ещё мы маме сшили маггловское платье, я его на Рождество подарю. Перси пообещал помочь оживить маггловскую накладную вышивку. Там спящая львица и цветы. Доделаем — и подарим.

— Это похвально, — кивнул Доктор, — как твои тренировки?

— Тяжело, — вздохнул мальчишка, потирая затылок и рассмеялся, — но я много тренируюсь. Зато я участвовал в каком-то большом маггловском турнире. По шахматам. Представляете? Никогда бы не подумал, что у магглов такое бывает. И… я выиграл! Деньги выиграл.

— Молодец, — улыбнулся под маской мужчина и кивнул, — готов поспорить, не всякий чистокровный может таким похвастать.

— А то, — ухмыльнулся мальчишка, — тканей, ниток набрал, ну и… эээ… ещё всякого. Маму попросил научить меня швейным заклятьям. Она так удивлялась потом. Никогда не думал, что выдумывать и шить одежду — это так круто. А вы знаете, что швейными заклятьями можно сражаться?

— Конечно можно, — кивнул Доктор, — я больше скажу, многие бытовые чары когда-то в древности были известны как пыточные. Все дело в том, где их применять. Заклятье, призывающее над домом Черную Метку, в средние века, например, использовали, чтобы отмечать места, где посвирепствовала Чума. И больше некого спасать. Чтобы путники избегали деревень и усадеб, заваленных трупами зараженных.

— Ого. Я и не знал. Скажите, а вы правда прикончили того маньяка, ну, про которого писали в «Пророке»? — выдохнул мальчишка, восторженно блестя глазами.

— Пришлось, — кивнул Чумной Доктор.

— Круто, я видел статью, — заухмылялся мальчишка, — а это я, кстати, продал в «Пророк» ту колдографию, где все Полуночники идут в ряд, там ещё так круто льёт дождь и бьют молнии. Таракан сказал, это была хорошая идея. Кстати, папа сказал, что Лига — герои. И что он рад, что магглы тоже готовы стоять за себя. Представляете, волшебники думают, что мы все магглы.

— Так это же отлично, — фехтовальщица появилась в дверях со стопкой бумаг, — смотри, как вы у нас замаскировались. Док, помоги. Мы думаем, какие заказать амулеты, чтобы распознавать магов и входы в ваш мир. Близняшки хотят пройтись по крышам Лютного. Ещё хорошо бы условиться о системе оповещения. Чтобы знать когда кто-то в опасности…

— Иду, — коротко кивнул мужчина, поднимаясь, — Есть кое-что ещё, что вам необходимо узнать. И как можно быстрее.

* * *

Герман кое-как разулся и рухнул в кресло, стягивая с себя ставший непомерно большим плащ. Кое-как дотащился до стола, марая паркет кровью. И, обморочно цепляясь за столешницу, загремел склянками. Маска чумного доктора вывалилась из ослабевших пальцев и покатилась куда-то под дверь.

— Где ты был? Какого дьявола происходит, Поттер? — Реддл стремительно ворвался в прихожую, сжимая газету как нож, и замер над маской, — Салазаров потрох. Нет. Нет, нет, нет, нет…

— Я все могу объяснить, — устало забормотал Герман, обморочно белея, рассыпая склянки зелий и заваливаясь на стол, — все хорошо. Я только починюсь — и схожу ещё в одно место.

— Нет! — рявкнул Реддл, бесцеремонно хватая окровавленного, безвольно обмякшего Геру поперек туловища и волоча на диван, в гостиную, — Ты будешь жрать зелья и спать. Спать и жрать зелья. Слышишь, щенок?

Герман вымученно улыбнулся, повис на шее Тома и потерял сознание. Просто осел на пол безвольной мягкой куклой, набитой опилками. Реддл зашипел как прохудившийся шланг и кое-как втащил безучастного Германа на диван. За ноги.

— Чертов мальчишка, тебя же едва не прикончили, — от волнения Том перешел на парселтанг и заметался по комнате, гремя склянками и роясь в шкафах, — глупый очкастый недоросль. Нарглов навоз, злокрысья морда. Что ты позволяешь себе, мальчишка? Почему ты никогда меня не слышишь?

Влил что-то синее в Германа, выхватил палочку и забормотал нечто на гэльском, выписывая над ранами Германа сложные узоры. Пытался стащить с Геры затвердевшие от крови штаны. С грохотом налетел на стопку учебников по зельеварению, забытых на полу, шипя ругательства, пинал книги и вновь рылся в шкафу и в комоде. Швырнул на стол потрепанный номер «Ежедневного пророка», отчего газета раскрылась.

С черно-белой колдографии на развороте смотрело существо в плоской шляпе, плаще и маске чумного доктора. Заголовок зловеще истекал чернильными каплями, взывая: «Кто же вы, таинственный Доктор? Очередной магглолюбец-одиночка или спятивший сквиб, мстящий миру, который его не принял?

Читайте специальное расследование Риты Скитер. Опасная правда, пятнающая честь светлейшего мага Британии».

— Я — идиот, Том, — тихо сообщил Герман, распахнув глаза, — я сунулся в Катакомбы. Под Косой Аллеей и Лютным есть катакомбы, ты знал? Там ад, Том. Как эта дрянь ещё только не вышла на улицы? Вход под пивной «Око Инкуба», за бочками. В подвале. В катакомбах темно. И смрадно. Тысячи слепых трупоедов, Том, они качаются в молитвенном экстазе. У них пустые глазницы, Том. Пустые. И знак Даров Смерти. У каждого. На лбу. Как клеймо. Не рисунок. Нет.

Чертов глаз просто вбит в череп, Том. Они чуть не сожрали меня. Но я ушел. И забрал их пленников. Да. Они воруют детей-сквибов, Том. Сотня истощенных малолетних рабов с потухшими глазами.

Реддл дернулся и удивленно приподнял брови:

— Цель?

— Не представляю. Не понимаю. Это бессмысленно, — Гера завозился, отдирая свою тушку от дивана, — акцио маска.

— Чумной Доктор. А как же твоё хваленое всепрощение? — скривился Том, отбирая маску и пристально разглядывая ее со всех сторон, — все эти разговоры о светильнике в пещере и про то, что зло возвращается к сотворившему его?

— Я убиваю тех, с кем невозможен диалог. Кто опасен. Кого иначе не остановить, — устало прикрыл глаза Герман и снял очки, — я слаб, Том. И не могу спасти каждую душу. Я вообще ничерта уже не могу. Я не хотел, чтобы ты узнал об этом так. Мне не всё равно. Не в твоем случае.

Реддл швырнул маску на стол, закрыл лицо руками и устало пробормотал:

— Моргана, какой же ты наивный идиот.

— За тебя очень больно молиться, Том, — хрипло рассмеялся Герман и попытался сесть, но побелел и оставил свои попытки, — Я только попытался. И тотчас всякое дерьмо посыпалось, как из рога изобилия, веришь ли? Тебе от Гермионы привет, кстати.

— К чему тебе было переносить сюда прах Поттеров и Певерелла? — резко оборвал его Том.

— Боюсь, что кто-то осквернит их могилы, — тихо отозвался Герман, — культисты, Том. Мы многих убили. Кто-то может пожелать отмщения. Малый Висельтон скрыт эльфийской магией. А Годрикова Впадина — нет. Если я еще справлюсь с зомби-Поттерами, атаку лича-Певерелла я точно не переживу. Кстати, Гермиона не смогла даже открыть твою Книгу Воды. Я проверял в пабе. Ее смог открыть только бармен Том. Кажется, ее могут читать только маги, тяготеющие к стихии воды.

— Разве ты водный маг? — отозвался Том с любопытством.

— А вот здесь странно, — фыркнул Герман, стаскивая, шипя, одеревеневшие штаны. Точнее, попытался их с себя стащить, — фолиант лесной магии мне тоже доступен. Тогда как тебе он даже и в руки-то не дался.

— Прочь от Поттера, ублюдок! — загремел Аластор Грюм, бесшумно возникнув из голубого сияния за спиной и ткнув палочкой в самый затылок Тома, — и без глупостей, парень.

— Аластор, — вымученно улыбнулся Гарри, — как здоровье вашей совы?

— Исправно строчит статейки в «Пророк», — не меняя положения, Грюм показал кровоточащую ложку и швырнул на стол, — что происходит, парень?

— Под Косой Аллеей и Лютным есть катакомбы. Древнее городище. Глубоко внизу, глубже Гринготтса, — Герман, шипя от боли, принял сидячее положение, — меня там здорово потрепали. Подозреваю, что гоблины о них прекрасно знают. И половина тайных тоннелей банка ведёт в Катакомбы. А то и все.

— Все дороги ведут в Рим, — аврор спрятал палочку, — ложка кровоточит. Я решил было, что эта полудохлая паскуда…

— Вероятно, у тебя какие-то проблемы с памятью? Так Темный Лорд последнее время безмерно милосерден и внимателен к нуждам жалких идиотов. И всегда рад снизойти до объяснений, — ядовито отозвался Реддл, потирая затылок, — Я связан магией. И не могу причинить вред Поттеру. Меня развоплотит первая же попытка, Ласти.

— Рот прикрой! — загремел Грюм, багровея, — какой я тебе, к черту, Ласти, ублюдок?

— Прости, я забыл, — злорадно ухмыльнулся Реддл, — наш барсучонок-первокурсник с самой короткой палочкой в школе — вырос. Постарел…

— Просто признай, я здорово расквасил тебе рожу той веткой, — волшебный глаз аврора насмешливо вперился в лицо Реддла.

— Маггловский мордобой, — презрительно скривился Том и надменно протянул, — он простителен грязным гриффиндорским троллям, но не… Хотя, о чем я? Ты же с Хаффлпаффа.

— Ты был на редкость мерзотным префектом, Реддл, — осклабился аврор, проверяя содержимое склянок с зельями, — готов поспорить, расквасить твою слизеринскую морду не мечтал только ленивый. Откуда зелья, Гарри?

— Из алхимической лавки, — отозвался Герман и, пошатываясь, поплелся куда-то, — я пока занимался только теорией. Травология и основы зельеварения. Я принесу чай. Не уходи.

— Если ты только что-то выкинешь Реддл… — как только Герман вышел, Аластор Грюм угрожающе навис над Томом, излучая едва сдерживаемую ярость, протезный глаз раздраженно совершил сальто в глазнице мага, став белым.

— Зельеваром он не станет. Но кое-какие основы усвоит. Я могу быть неплохим учителем, — пожал плечами Реддл, — тем более, мне больше нечем заняться. Мерлин, быть репетитором у ребенка из Пророчества. Старый маразматик был бы доволен. Это ведь ты дал мальчишке Маску Черного Сквиба? Браво, Ласти. Настолько темный артефакт — и в руках Избранного. Возрастные чары, усиление показателей силы, концентрации, магического запаса. Знаешь ли ты вообще, почему Министерство сожгло все маски старины Адольфстана?

— Опасные артефакты, делающие из магглов сквибов, из сквибов — магов, — отозвался Грюм тише, прикладываясь к фляге, — не смотри на меня так, черт бы тебя побрал! Да! Да, я спас одну. Нашел в гробнице одного типа. Чертова дрянь мощная. Но цена высока. Ты ощущаешь каждое сраное мгновение боль и страх каждого плетущегося мимо типа. На мили окрест. Весь спектр боли, отчаянья и страха. И они выжигают тебя по капле. Баньши меня дери, я был против. Но Поттер меня не слушал. Он теперь всюду таскает эту дрянь с собой.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, — глаза Реддла полыхнули алым, — кто бы подумал, что попытка создать нечто, облегчающее труд врачей на фоне Чумы и миллионов смертей, обернется созданием коллекции темнейших артефактов? Казалось бы, благая цель. Маска, помогающая врачу отыскать страждущего пациента среди мертвецов, в выкошенной чумой деревне. Но она транслирует чужую боль отнюдь не избирательно. Чумной Доктор ощущает боль, страх и отчаяние каждого человека. В том числе и весь спектр боли, которую причиняет сам. Странно, что Поттер все еще не спятил.

Подвал питейного заведения освещали три факела. Упрямое рыжее пламя металось без ветра и швыряло по подвалу длинные черные тени и россыпи бликов.

Реддл неподвижно застыл у стены. Он смотрел, как Поттер отодвигает пустые бочки, освобождая бурое пятно печати — наложение трёх пентаклей, треугольный глаз в центре и цепи рун по окружности. Как Поттер почти привычно втыкает остриё ножа в ладонь, поливает тягучей алой струйкой старые камни. Как печать наливается чернильным мраком и просто исчезает, оставляя после себя черный зёв круглого провала.

Кто бы ни запечатал этот проход, он мастерски владел своими знаниями. Тончайшие плетения магии невесомо звенели и пели в пространстве.

— В прошлый раз печать была сломана, — Герман отошел на шаг, шумно втягивая воздух, — кто-то почти стёр знак в центре. Так, наверное, обитателям катакомб и удавалось просачиваться в мир людей. В прошлый раз пришлось дорисовывать собственной кровью.

— Можно как угодно оценивать сейчас моё прошлое, — рассеянно отозвался Реддл, постукивая по большому пальцу черенком палочки, — оценивать мои деяния и роль в истории с точки зрения общепринятой морали. Или с точки зрения пласта населяющих туманный Альбион грязнокровок и магглов. Но одно бесспорно — у меня всё-таки имеется некий опыт. И он говорит мне: «Уходи и не оглядывайся». Ты отчетливо помнишь свою последнюю прогулку здесь?

— Нет, — честно признался Герман, нашарив где-то за кромкой провала ржавые железные скобы и осторожно полез в темноту, — я был не в себе. Ну, знаешь, в этой маске совершенно невозможно связно соображать, когда вокруг — поехавшая толпа гниющих заживо слепых монстров. И все они единовременно фонят страданием так, будто каждый носит в себе свой собственный ад. Я не знаю, как вообще не рехнулся.

После чего Поттер покачал головой и полез в темноту.

— Вернись! — не терпящим возражения тоном потребовал Реддл, поднимая палочку, — я блокирую проход, и мы уходим.

— Эй! — возмутился Герман, едва успев вынырнуть из дыры и перекатиться через край, прежде чем проход снова обернулся гулким каменным полом и багряной печатью на нем, — я должен спуститься вниз. Я уже был там.

— И чуть не издох, — мрачно отозвался Том, сдвигая заклинанием бочки, — я бы не рискнул соваться в эту вонючую дыру даже со всеми моими Пожирателями Смерти и всеми парнями Сивого одновременно. Видишь ли, печать которую ты видел, наложена тремя разными магами. Одновременно. В плетении заклятий ещё чувствуется их магия. И это были могущественные чародеи, должен заметить. Символ в центре дышит твоей магией, это верно…

— Да, я его обновил, — кивнул Герман и поднял левую, белоснежную руку, — не без помощи этого.

— Верно, — терпеливо кивнул Реддл и снял с пальца кольцо Мраксов, пристально вглядываясь то в рисунок на камне, то в начертанное в центре печати, — Но изначально каждый элемент центрального символа создавали разные люди. Понадобилось трое могущественных магов только затем, чтобы закрыть какую-то жалкую дыру в земле. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — пробормотал Герман недоверчиво.

— Надеюсь, Поттер, — криво ухмыльнулся Реддл и ткнул пальцем в печать, — Треугольник. Круг. Черта. Элементы выписаны разными магами Я думаю, этот знак — нечто вроде подписи. Клейма мастера. Мы знаем, что этим символом пользовались Певереллы. Я видел надгробья на кладбище Висельтона и в Годриковой Впадине. Тот же символ, Поттер. Определённо, это место запечатали маги, стоявшие у истоков рода Певереллов.

— Антиох. Кадм. Игнотус. Братья Певереллы. Возможно даже, что именно они, — медленно кивнул Гера, — мы с тобой — потомки двоих из них, кстати.

— Неужели? Это объясняет некоторые вещи, — Реддл рассеянно пригладил основанием ладони непослушные кудри на висках, — А теперь, смотри, Поттер. Треугольный глаз. Знак Гриндевальда. Тот же символ, что и на моём родовом кольце. И на палочке Дамблдора, ставшей твоей, гм, конечностью…

— Знак Даров Смерти, — уверенно кивнул Гера, — Символ трёх артефактов, которыми владели братья-Певереллы. Есть древняя сказка, Том. Три брата сумели обмануть саму смерть. И получили от нее три артефакта. Которые и свели в могилу двоих из них…

— Продолжай, — губы Тома дрогнули.

Герман начертил в воздухе рыжим дымом-золотом треугольный глаз, каждый элемент по очереди:

— Старшая Палочка, Воскрешающий Камень и Мантия-Невидимка. Твоё кольцо…

— Реликвия Смерти, орудие, создающее крестражи. И только, — нетерпеливо перебил Реддл, — мне ни о чем не говорит словосочетание «дары смерти», которое ты постоянно повторяешь. Я не склонен верить в сказки, Поттер. Кольцо — обыкновенный инструмент ритуалиста, разбивающий душу. Признаю, его вполне мог создать Певерелл, но…

— Нет. В твоем кольце — настоящий Воскрешающий Камень, Том, — Герман потащил Реддла прочь, — пойдём, нам лучше покинуть паб. Один из Даров Смерти. Смотри. Да постой ты, послушай. Это важно. Да не закатывай ты глаза! Их всего три. Моя левая рука — бывшая Бузинная Палочка. Твоё кольцо — реликвия Мраксов, способная возвращать мертвых. В, гм, качестве оживших воспоминаний. Третий артефакт веками принадлежал Поттерам. Мантия-невидимка. Но старый хрен из Хогвартса выклянчил ее у Джеймса Поттера. Аккурат перед твоим нападением. А потом ты убил Джеймса. Лилли закрыла собой сына, создав своей добровольной жертвой мощнейший магический щит. Не кривись, чем больше жертва — тем мощнее щит. Он был. И ты как-то об него убился. Сделав меня попутно своим крестражем.

— Чего?! — взревел Реддл, рывком разворачивая к себе Геру, — какой ещё, к дьяволу, крестраж? Я видел твою жизнь из тебя благодаря своему пограничному состоянию… Я не мог…

Глаза Тома стремительно багровели.

— Мог. И сделал. Расслабься, твой ошметок снова в тебе. Я вернул его пока воскрешал тебя, — поморщился Герман, прочищая ухо мизинцем, — можно было и не орать так в это ухо. Я его, вообще-то, застудил.

— Я не мог создать крестраж, — на лице мага был написан почти суеверный ужас, — для этого нужна Реликвия Смерти. Более одной реликвии — для спонтанного, хаотичного разрыва. И обязательно — жертва. И живой маг. Тот, кто перенесет осколок в новое вместилище. Это всё из области ритуальной магии… Но у меня не было реликвий, Поттер. Кольцо спало в руинах хижины Мраксов. И я не переносил…

— Зато две Реликвии в ту ночь точно были у одного старого моржового хрена, — криво ухмыльнулся Герман, — Эй. Том. Всё ещё хочешь знать полный текст пророчества?

Реддл одарил его полубезумным взглядом и почти бегом миновал заваленный хламом черный ход и загаженный сумрачный полисадник. Герман нагнал его только на улице. Том заозирался, втащил Геру в закуток между домами и сделал нечто уже совершенно странное. Снял кольцо, расчертил воздух над ним чередой плавных взмахов палочкой. Певуче зашептал нечто на неведомом языке. После чего из кольца повалил едкий мглисто-зеленый дым. И с тихим шипением окутал Реддла. Дым невесомо пел на парселтанге о ночном летнем сумраке, скошенных травах и алых бликах костра, пляшущих на морщинистых лицах старых воинов. Глядя, как дым втягивается со свистом и сипением, под кожу Реддла, Гера отметил для себя, что неплохо бы этот текст выучить и подобрать под него ноты. Красиво же. Почему нет?

Том привалился спиной к каменной кладке и зажмурился, выравнивая дыхание. Просипел сквозь зубы на парселтанге :

— Я идиот. Идиот…

Гера молча всучил Реддлу мандарин и полез в сумку.

— Он знал. Он ждал там. В доме Поттеров. Он стоял в доме, невидимый. Я был марионеткой. Чертовой тупой марионеткой. И он ничего не делал. Он должен был спасти их. Всех. Каждого. Он мог. И не спас. А я рвал душу и ломал свою личность, стремительно превращаясь в душевнобольного, — бормотал Реддл, не глядя пожирая мандарин вместе с коркой, в его глазах стоял ужас, ледяной и вполне осязаемый, — даже в школе, когда я рвал свою душу у него под самым носом, он ничего не делал. Не остановил, когда я выпустил василиска. Мерлинова мошонка. Аберфорт Дамблдор. И позже… Мы собирались в трактире его братца, Аберфорта. Дамблдор знал. Не мог не знать. Даже вся эта свистопляска с Гриндевальдом — слабое оправдание. Он мог меня остановить в любой момент. Он… дьявол, Поттер! Я же от него узнал о папаше-маггле. Лорд Реддл! Я всегда был лордом, Поттер. О кольце Мраксов. О родне моей матери. Он знал, что я — последний Мракс. Слышишь меня?! Он знал…

— В юности Дамби и Геллерт Гриндевальд были близкими друзьями. Их сблизили взаимная повёрнутость на Дарах Смерти и свершениях ради общего блага. А ещё Дамби любил Геллерта, как содомит и без взаимности, но это не точно, — миролюбиво сообщил Герман и, подумав, вручил ничего не соображающему Тому ещё один мандарин, на этот раз чищенный, — не жри немытые корки. Живот прихватит.

Реддл промычал нечто нечленораздельное, рассеянно сунул мандарин в карман и напялил кольцо на средний палец. Не переставая пялиться в пустоту, остекленело и почти безумно.

— А потом ребенком из пророчества стал другой наследник другой Реликвии, — Герман снял очки и протер о футболку, — и полуспятивший наследник Мраксов, то есть ты, о мой бледнолицый брат, пошел убивать его. Пойдем, Том. Я должен тебе кое-что прочесть. Пойдем, пойдём. Это все стоит хорошенько разобрать. И обдумать.

* * *

Вечернее солнце хмуро сияло из-за домов. В сером небе кружили птицы. Сумеречная хмарь плыла над Косой Аллеей куда-то на север. Густой, липкий туман почти скрадывал очертания магазинов. Промозглый ветер трепал лохмотья афиш и объявлений, со скрипом раскачивал висячие вывески магических лавчонок. Швырял в лицо сор и забирался под одежду костлявыми, цепкими пальцами.

Снейп сидел за угловым столиком на крытой террасе какого-то кафе. Нахохлившись, как большой, озябший грач над своей чашкой черного, горького турецкого кофе.

Несмотря на не самую теплую погоду, хозяин заведения летнюю террасу не закрыл, ограничившись малыми обогревающими печатями на сиденьях. И на столешницах. Так что по террасе совершенно безнаказанно бродили клочья тумана. Благо, хотя бы порывы ветра не ощущались.

Снейп поморщился. Перед глазами до сих пор стояли ночное кладбище, развороченная могила Поттеров и трясущийся, белый министерский работник, сообщающий, что вызванные специалисты обнаружили мощнейший темномагический след. Но не обнаружили тел. Внутри зельевара, сплетаясь в тугой змеиный клубок, извивались, шепча, ненависть, ощущение гадливости, обида, застарелая боль и иррациональная, слепая надежда. Проклятый Поттер вернулся, да. Но может ли статься, что и она…? Боги. Живая! Она вернулась, Северус. Она снова смотрит, улыбается, дышит. Ее лучистые зеленые глаза, Северус. Ее медные пряди. Мягкие, нежные руки, румяные тонкие пальцы. Изменилась ли она? Помнит ли хоть что-то? Вздор, бред, Северус. Так не бывает. Невозможно. Поттер. Думай о Поттере. Директор молчит, но он явно потерял нечто ценное. И Поттер причастен. Иначе, зачем было бы гонять слизеринского декана в Гринготтс, с ключом от сейфа Поттеров?

Гоблины ненавязчиво послали зельевара. О, он разделял их брезгливое недоумение по поводу интереса директора к чужому банковскому хранилищу. Но возразить директору сам он не посмел бы, нет. Только не Дамблдору. И теперь зельевара преследовало стойкое ощущение гадливости. Привычное, гнусное, заставляющее мечтать причинить боль. Выплеснуть собственную мерзь. Ещё немного — и ты захлебнешься в этих помоях, Северус. Что тогда останется от тебя?

Приятный, звонкий мальчишеский голос пел под аккомпанемент какого-то специфического музыкального инструмента:

Легко придумать справедливую цель.

Великую цель,

Из тех, что любимы толпой…

Еще мне нужен безупречный герой,

Могучий герой,

Что всех поведет за собой!

Охотно люди устремляются в бой

За край ли родной,

За Рай ли земной…

Как овцы, воины идут на убой,

А дальше — дело за мной!

Героям — подвиг!

Подонкам — повод!

Юнцам посулим боевую славу!

Надежду — нищим!

Голодным — пищу!

И каждый из них обретет то, что ищет!

Снейп оторвался от созерцания тумана и, недовольно хмурясь, обернулся. За дальним столиком устроились трое детей.

Девчонка в осеннем пальто, с гривой каштановых кудрей и увесистой книгой, увлеченно читала в неверном красном свете волшебных ламп. Ее губы беззвучно шевелились. Зельевар вгляделся в обложку. Трансфигурация, методическое пособие для учителей, первый курс. Снейп скептически хмыкнул и пригубил кофе. Не студентка, но, возможно, — будущее пополнение орлиного факультета. Скорее всего, сестра этих двоих. Ждут родителей. Оно и правильно. Нечего детям бродить в тумане.

Ее сосед слева, сдержанный, аккуратный красивый ребенок, сошедший будто с фотографий начала века, аккуратно собирал из клочьев тумана влагу; вручную, рассеянно шевеля пальцами, сгонял жирные, прозрачные капли на стол, где уже льдисто сияла крупная ветка прозрачной сирени. Сотканной изо льда. Мальчишка лепил из капель всё новые и новые соцветия, замораживал и тянулся в туман, за новой порцией материала. Неясная тревога овладела зельеваром. Он совершенно точно видел уже где-то такое лицо. Чей-то родственник?

Третьего, поющего, Снейп так и не разглядел, отметил только худобу, толстые очки, очертания баяна и длинные волосы, зачесанные назад и стянутые в хвост. Мальчишка ловко играл на инструменте и пел:

«Не лжем ли мы, Рейстлин, доверчивым людям?

Не им, а тебе эта битва нужна.»

«Поверь, Карамон, здесь обмана не будет!

Все то, что им нужно, — то даст им война!»

Достанем плакаты и яркие краски,

Поправим портреты великих идей:

Свободу и равенство, верность и братство —

Прекрасные сказки для взрослых людей!

И вот уже толпы с воcторгом встречают

Того, кто ведет их в крестовый поход.

Так было всегда: храбрецы умирают,

И где-то в сторонке стоит кукловод.

— Что-то родители долго, — девочка оторвалась от книги и сонно потерла глаза, — это была хорошая мысль, ребята. Папа сказал, что, действительно, лучше заказать сейчас такую одежду, какую здесь принято носить. Ну, и не смущать обывателей непривычными нарядами. Маги — тоже люди. И встречают других по одежде.

— Магглорожденные… — Снейп видел, как тяжело это слово далось юному ловцу воды, — часто пытаются менять мир магов, не очень-то понимая его. Отсюда и реакция.

— Зато, твои родные теперь — тоже часть этого мира и смогут изучать его изнутри, не привлекая внимания!— весело отозвался баянист и лихо наиграл нечто звонкое и насмешливо-вопросительное, — я вообще считаю, что магам, выросшим вдали от мира магии, необходимы хоть какие-то подготовительные курсы. Ну, нехорошо пихать школьников с корабля на бал.

Снейп вернулся к своему кофе, рассеянно прислушиваясь.

— Я вообще считаю, что Салазар Слизерин, ну не был фанатиком чистоты крови. Прагматиком, да, — ораторствовал веселый баянист, — но не фанатиком. Он, без сомнения, хотел оградить мир магов от влияния извне. Но не так, как об этом принято думать…

— А как же Чудовище Слизерина? — перебил его мальчишка с ледяным цветком в руках и презрительно сощурился, — не будешь же ты утверждать, что его нет?

— Не буду, — баянист снял очки и прямо на Снейпа воззрилась пара изумрудно-зеленых глаз, ее глаз, — он есть. Но существует не для того, чтобы жрать недостаточно кошерных студентов. А тебе никогда не приходило в голову, Том, что школа, на минуточку, — огромный артефакт? И то, что в нём оставил Слизерин — живое сердце школы. Как волос вейлы в палочке. Или перо феникса.

— Не щекочите спящего дракона, — пробормотала девочка, перевернув страницу, — может этот девиз — про то, что Слизерин оставил в школе?

— Бред, — презрительно фыркнул названный Томом мальчишка, — в таком случае об этом знал бы каждый.

— Угу. Как же, — насмешливо отозвалась девчонка, — по алхимическим лавкам давно разошелся бы уже этот твой Ужас. В виде ингредиентов. Можно подумать, не нашлись бы желающие его прикончить.

Том побагровел и оскорбленно надулся. Баянист издал победный вопль, сложил из салфеток подобие короны и торжественно возложил на кудрявую макушку девчонки. Та, смеясь, скинула импровизированный венец и вернулась к чтению.

Снейп озадаченно отхлебнул кофе и скептически скривился. Он уже начинал догадываться, на какой именно факультет принесет нелегкая этих говорливых оболтусов. И оптимизма это отнюдь не прибавляло.

* * *

— Боюсь, я не могу согласиться с вашим утверждением, мистер Грейнджер, — вежливо улыбаясь, Том Реддл аккуратно прижимал к груди коробку с ёлочными игрушками. Маггл педантично перекладывал предметы, разыскивая части большой искусственной ели, — человек — это двуногое животное. Движимое инстинктами и естественными потребностями животное. Тяга уничтожать слабых — естественна, как и любое животное проявление в человеке. Другое дело, что человека от звериной сути возвышают только стремление к величию и готовность поступаться... лишними инстинктами...

— Что есть величие, Том? Чтобы рассуждать в подобном ключе, стоит решить для самого себя, что же это такое — истинное величие.

— Власть, непререкаемый авторитет. Воля к победе, побудившая зайти в изучении магии дальше, чем кто-либо, — глаза Реддла лениво мерцали алым в полумраке, — личное бессмертие.

— Другими словами: диктат, опасные эксперименты над неизученными процессами мироздания и завуалированный кружевом слов страх смерти, — губы мистера Грейнджера тронула понимающая усмешка, — а вы опасный человек, Том. Как медик, могу посоветовать вам обратиться лицом к медицине. Ваше опасное честолюбие, обращенное на неизученные механизмы бытия, способно совершить революцию там, где переплетаются генетика и медицина.

— Магия крови? — с иронией приподнял брови Том.

— Вы, маги, преступно расточительны, — дантист собрал крепления и сгрузил их Реддлу в коробку, — вы способны видеть то, что не видим мы, совместные научные изыскания, симбиоз науки и магии позволили бы человечеству вырваться далеко вперёд, Том.

— Я бесконечно равнодушен к судьбам человечества, мистер Грейнджер, — сдержанно отозвался Том, глядя, как дантист бродит по подвалу в поисках крестовины, — вы всерьёз полагаете, что человечество захочет создавать клонов? Позволить кому-то жить после себя. Носить ваше имя. Пользоваться вашими знаниями?

— Новое существо? Ни в коем случае. Я вижу это как выращивание себе нового тела. И перенос в него своего сознания, — возразил Грейнджер, — живой костюм из плоти и крови. Выращенный искуственно, чтобы одеть в него свой дух. Есть разница, Том.

Реддл замер, рассеянно разглядывая полутемный подвал, полки, коробки, стопки журналов. И задумчиво качнул головой:

— Пожалуй... это стоит моего внимания.

* * *

Рождество у Грейнджеров для Германа превратилось в бесконечные дебаты мистера Грейнджера и молодого Темного Лорда. Дантист и тёмный маг увлеченно обсуждали за столом политику, какие-то экономические форумы, курс валюты, рост цен, политические течения современной Британии и прочие портящие пищеварение вещи.

Миссис Грейнджер, то и дело с улыбкой поглядывала на ораторов и расспрашивала Германа о мире магов, о Хогвартсе, об будущих учителях своей дочери и об их предметах. Гермиона нервно поглядывала на дискутирующих отца и Тома. Кажется, мистер Грейнджер пребывал в восторге от Тома и ей это не казалось хорошим признаком.

Примечания:

Айрэ и Саруман — Армия Чародея

из мюзикла/спектакля "Последнее испытание".

Было холодно, слишком холодно для июля; шквалистый ветер пригибал к земле кустарники, трепал высокие травы и темную листву вековых деревьев. Дождь шел стеной. Влага наполняла узоры щербатых менгиров — благодарные эльфы не только вырастили настоящий лес, но и наводнили его белыми охранными камнями и тотемами. Прошли какие-то девять месяцев с памятного Самайна, а Малый Висельтон все меньше и меньше напоминал сам себя. Трое юных магов брели под дождём, не разбирая дороги. Мимо проплыла сотканная из древесины, живых цветов и мха рогатая женская фигура и растворилась в темноте. Ночной мрак озарили изгибы ослепительных молний. Рокот грозы и голос ливня смешались. Пахло лесом, травяной горечью, озоном, цветеньем и рыхлой, доброй землицей.

— Надеюсь, мы все делаем правильно, — неуверенно пробормотал Герман, из-под черного зонта оценивающе щурясь на полосуемое молниями небо, — ладно, ребят. Мы шли к этому очень, очень долго. Часть осени, зиму и практически всё лето мы положили на наши тренировки. Мы готовились и ждали. И, вот, гроза пришла в Малый Висельтон. Все готовы?

— Мне не по себе, — призналась Гермиона, поправляя капюшон прозрачного алого дождевика, — но я не отступлюсь.

— Я с тобой, Поттер, — мрачно усмехнулся Реддл из-под крыла белоснежной каменной совы и, закрывая, брезгливо отряхнул зонт, — не думаю, что меня ожидает нечто внезапное.

— Ладно. Все всё помнят, главное — спокойствие, — Герман сложил зонт, зацепил за ветку и достал палочку, — зелья.

Гермиона и Том переглянулись и осторожно заглянули в дупло. Пока Гермиона доставала хрустальные фиалы с глотком кроваво-красного зелья внутри, Реддл бродил под дождём, рассеянно пиная поганки и озираясь.

Клевер шумел и дрожал под дождевыми каплями. Медово благоухали какие-то ночные цветы. Молния пересекла лилово-синий небосвод. Раскаты гремели, отдаляясь, где-то на северо-востоке. Ливень сменился обыкновенным дождём.

Юные маги разобрали фиалы, разбрелись по поляне и замерли вокруг полого менгира, образовав собой равносторонний треугольник. И встали так, чтобы видеть лица друг друга. Каждый медленно направил палочку себе в грудь. Гермиона заметно побледнела от волнения. Ее почти шатало. Реддл холодно улыбался, удерживая фиал двумя пальцами и лениво покачиваясь.

Герман откашлялся и кивнул:

— Пора.

— Амато Анимо Анимато Анимагус, — медленно и четко произнесли три голоса одновременно.

И небо расцвело молниями под эхо громовых раскатов. Они глотали свое зелье, пряча палочки в чреве тенистой каменной ниши.

Герман отшатнулся и схватился за грудь. Грудную клетку нестерпимо жгло — и жжение это болезненно расползалось по всему телу. И даже казалось, что в груди бешено бьются о ребра два сердца разом. Вороний крик наполнил всё существо бывшего семинариста. Огромный чернильно-черный ворон в сполохах алого возник перед пылающим и саднящим сознанием Геры. Ворон с кровоточащей руной солнца во лбу терзал криком кровавое небо. Руна просияла белым — и затянулась. Как затягиваются раны. Ворон затмил собой черную луну — и рассыпался дождём из чёрных перьев. Герман кричал — и его хриплый птичий крик рвал перепонки. Герман оттолкнулся от земли и медленно взмыл ввысь. Он кружил над поляной, выискивая взглядом остальных. И не находил. Тяжело опустившись на менгир, Гера склонить голову набок и озадаченно моргнул.

Из ниши осторожно выглянула пушистая рыже-коричневая бабочка с мягким жабо вокруг шеи, рыжими глазами-бусинами и шикарными бахромчато-кофейными усами-антеннами. Бабочка несколько раз безуспешно попыталась встать на заднюю пару лапок, забралась в тень Германа и замерла, озадаченно перебирая пушистыми конечностями. Да это же моль, Гера. Пушистая красавица-моль. Как ивовая волнянка. Только не белая, а красно-кофейная.

Герман захлопал крыльями и надсадно каркнул во всё горло. Из густой травы вынырнула хищная белая индийская кобра и обвила длинным, гибким телом менгир. Шкура змеи отливала синевой. А красные глаза нехорошо поблескивали во мраке.

— Ты вкусссный, — насмешливо протянула змея и засипела от удовольствия, — ещщщё ссссекунда и я не ссссдержусссь…

— Твою мать, Том, держи себя в руках, — рявкнул Гера, нахохлившись, но из клюва прозвучало лишь хриплое, возмущенное карканье.

— Не можшшшшешшшь говоритьссс? А я ссссмог, — облизнулся белый паршивец, — вкусссная пташшшшка…

Моль сползла кое-как вниз по камню и медленно, мучительно обернулась обратно Гермионой. Девчонка закрыла лицо руками и зарыдала, сжавшись в траве в комочек стыда и бессилия.

— Эй, ты чего, Герми? — Герман скинул птичье обличие и упал в траву подле, — волнянки — красавицы. Неброские, но безумно красивые бабочки. Эгей, Гермиона. Не плачь. Ты же — бабочка…

— Я — моль, — прорыдала девчонка, закрываясь руками, — противная ворсистая моль.

— В неполной трансформации ты будешь похожа на фею, — не согласился Герман, — на кофейную фею в мехах и пыльце.

— Сссмотри на это иначе, — ухмыльнулся Реддл, медленно теряя змеиные черты и постукивая черенком палочки по подушечке большого пальца, — в змеином обличьи я не испытывал желания немедленно сожрать тебя. Ты — не съедобная.

— Ты пытался. Будем считать, что наш Томми учится сложному искусству сочувствия и моральной поддержки, — фыркнул Герман и попытался отнять руки от лица всхлипывающей Гермионы, — эй, Герми, а помнишь все эти маггловские сказки про фей? А что если все они на самом деле были бабочками-анимагами, м? Если так, ты у нас теперь тоже немного фея. И, не забудь, теперь у тебя есть настоящие крылья. Больше скажу — не всякая первокурсница может похвастать способностями анимага…

Реддл страдальчески закатил глаза и издал обреченное сипенье. Гермиона улыбнулась сквозь слёзы и позволила поднять себя с травы.

* * *

— Ты можешь мне объяснить, какого дьявола ты напросился в Колдовстворец?

— Хм, даже не знаю… Обучаться заочно? — ухмыльнулся Гера. 

Реддл раздраженно шагал рядом, мимо спешили ведьмы и маги, дети и старики, проплывали витрины магазинов и яркие вывески:

— Это глупо и самонадеянно, Поттер, ты не потянешь нагрузку.

— Попытка — не пытка, — Герман развернул список, — кстати, Том. Насчет наших вчерашних ночных посиделок. Утром эльфы говорили, что сквозь защиту Висельтона всю ночь пытался пробиться кто-то большой и косматый. Не Фенрир ли часом?

Реддл скептически скривился.

— Ты бы связался как-то с нашим сивошкурым команданте, — хмыкнул Герман, поправляя очки, — а то как-то нехорошо получается. Лихой народ истово шинкует где-то нечисть, а ты даже не интересуешься. О, да, кстати, надо бы разделиться. Я к Олливандеру — ты в книжную лавку. Идёт?

— Иди, буду ждать тебя в книжном, — отмахнулся Реддл, пряча палочку в ножны, — Грейнджеры должны быть где-то там. У этого недоразумения с гнездом на голове осталась моя книга.

Герман, ухмыляясь взъерошил гневно зашипевшего Реддла и шустро ввинтился в толпу. Мимо спешили сотни людей. Восторженная стайка мальчишек облепила витрину с мётлами. До Германа донеслось

полное обожания:

— Смотрите! Это же «Нимбус-2000», самая скоростная.

— Вау, последняя модель…

— А загонщик "Пушек Педдл"...

Гера поравнялся с витриной и покачал головой. Спасибо, но нет, господа. У меня уже есть крылья. А в квиддич играйте сами. Мне и моему паршивому зрению хватает нагрузок и без него. Книги, Герман Андреич. Думай о книгах. Бесценные знания, мудрость поколений. И то, что за ней. Мрачные тайны. Мысленно уже почти листая закупленные накануне по почте русские учебники, Гера заглянул в полумрак лавки Олливандера.

Пахло библиотечными подшивками, перьями, древесиной и чем-то ещё, чем-то таинственным и влекущим сердце далеко-далеко. За дальние горы, за синий туман, в гранитный плен подземных тоннелей и пещер, во мрак упокоищ. Герман втянул застоявшийся воздух полной грудью, потуже затянул свои белые лайковые перчатки, расправил плечи, мечтательно улыбаясь, — и направился прямиком к стойке.

Повсюду, сколько хватало глазу, тянулись полки с разноцветными картонными футлярами, горели мутной рыжиной круглые маслянные лампы. В высоком стеклянном графине сонно алел одинокий кроваво-красный лотос. Стоило Гере шагнуть чуть ближе, — и из него толчками забила кровь.

Из-за стеллажей показался всклокоченный седовласый волшебник. Старик двигался почти бесшумно, от его больших поч­ти бес­цвет­ных глаз ис­хо­дило стран­ное, какое-то серебристо-лунное све­чение, про­резав­шее ма­газин­ный мрак.

— Доб­рый день, — пос­лы­шал­ся ти­хий го­лос.

— Моё почтение, мистер Олливандер, — коротко и сдержанно поклонился Герман, — я здесь, чтобы приобрести палочку.

— О, да, — ста­ричок по­кивал го­ловой.

— Да. Я так и ду­мал, что ско­ро уви­жу вас, Гар­ри Пот­тер, — это был не воп­рос, а ут­вер­жде­ние, — у вас гла­за ва­шей ма­тери. Ка­жет­ся, толь­ко вче­ра она бы­ла у ме­ня, по­купа­ла свою пер­вую па­лоч­ку. Де­сять дюй­мов с чет­вертью, эле­ган­тная, гиб­кая, сде­лан­ная из ивы. Прек­расная па­лоч­ка для вол­шебни­цы.

— Надо полагать, ваши палочки вам не менее дороги, чем ваши дети, — Герману отчего-то стало откровенно жутко в присутствии этого старика, но он постарался задушить свой страх, — если вы помните путь каждой.

— О да, — на губах мастера заиграла лукавая полуулыбка, — вы проницательны, Гарри Поттер.

Мис­тер Ол­ли­ван­дер приб­ли­зил­ся к Герману поч­ти вплот­ную. Дико хоте­лось от­вернуть­ся или прос­то мор­гнуть. От взгля­да этих се­реб­ристых глаз парню ста­ло не по се­бе.

— А вот ваш отец пред­по­чел па­лоч­ку из крас­но­го де­рева. Один­надцать дюй­мов. То­же очень гиб­кая. Чуть бо­лее мощ­ная, чем у тво­ей ма­тери, и великолепно под­хо­дящая для прев­ра­щений. Да, я ска­зал, что твой отец пред­по­чел эту па­лоч­ку, но это не совсем так. Ра­зуме­ет­ся, не вол­шебник вы­бира­ет па­лоч­ку, а па­лоч­ка вол­шебни­ка.

Мис­тер Ол­ли­ван­дер сто­ял так близ­ко к Герману, что но­сы их поч­ти соп­ри­каса­лись. Гера готов был поклясться, что ­ви­дит свое от­ра­жение в за­тума­нен­ных гла­зах ста­рика.

— А, вот ку­да…

Мис­тер Ол­ли­ван­дер вы­тянул длин­ный бе­лый па­лец и кос­нулся шра­ма на лбу Германа.

— Мне неп­ри­ят­но об этом го­ворить, но имен­но я про­дал па­лоч­ку ко­торая это сде­лала, — мяг­ко про­из­нес он, — Три­над­цать с по­лови­ной дюй­мов. Тис. Это бы­ла мощ­ная па­лоч­ка, очень мощ­ная, и в пло­хих ру­ках. Что ж, ес­ли бы я знал, что нат­во­рит эта па­лоч­ка, я бы…

Он пот­ряс го­ловой, будто отгоняя призраки прошлого и замер, неподвижно воззрившись на руку Геры. Левую руку, затянутую в перчатку. Олливандер невесомо, сквозь ткань, коснулся протезной руки. И все вокруг заполнил чернильный мрак. Стая воронов взметнулась, хрипло крича и рассекая хаотичными ударами крыльев воздух. Лоб пронзила острая боль. На лбу Германа разошлась кожа, образуя собою очертания треугольного глаза. Он знал, что знак там. Видел глазами пернатых падальщиков, ощущал, как по лицу стекает кровь.

Тысячеголосый шёпот взывал в унисон:

— Привратник, ставший вратами. Врата, что впустят в мир Смерть. Один уже есть — и взывает к двум. Сила трёх возродит Падшего. Возрождение и Погибель войдут вратами плоти, едва Привратник поглотит Дары, и Дары поглотят Привратника.

Миг — и морок рассеялся. Взгляд старика смятенно заметался по лавке в поисках чего-то и остановился на кровоточащем лотосе в полупустом графине.

— Это невозможно, — выдохнул старик, — Моргана, это просто невозможно… Покажите мне ваши руки, мистер Поттер.

Герман медленно, очень медленно снял перчатки. Олливандер дрожащими руками закатал левый рукав его мантии и осторожно повернул руку, чтобы разглядеть получше. По морщинистым щекам старого артефактора бежали слёзы. Бесцветные глаза с немым отчаянием и благоговением жадно вглядывались в резьбу и плавные линии белоснежного протеза. Олливандер сокрушенно покачал головой отшатнулся на шаг и замер, крепко зажмурив глаза и не опуская согнутых в локтях рук.

— Её кровавый след прервался, — печально улыбнулся Герман, неловко касаясь плеча мастера, — Она больше не будет палочкой.

— Бузина и волос фестрала, — с болью в голосе выдохнул Олливандер и распахнул глаза, — вы — безумец, Поттер. Ещё ни один маг не решался на столь безрассудное деяние… ни один. Моя семья занимается изготовлением волшебных палочек уже очень, очень давно. О, да, мистер Поттер… дольше, чем кто-либо ещё на территории Магической Британии. И мы храним знания о всём, что касается Старшей Палочки. Видите ли вы тот цветок в графине, мистер Поттер?

— Да, — помедлив, ответил Гера, — да, он кровоточит ровно столько, сколько я здесь нахожусь. Что всё это значит?

— Наденьте перчатки, мистер Поттер. Наденьте, наденьте… ее не должны видеть, — озабоченно забормотал мастер, хмурясь и роясь в шкафу, — это долгая история… и старая… Да, старая. Однажды ненастной ночью в дом моего предка пришел молодой друид… его звали Квэрк Лонгботтом. Он оставил семье моего предка чудесный кровавый плавучий цветок. В те далёкие времена палочки не были предметом столь незаменимым, Гарри. Куда охотнее маги доверяли посохам и живой стихийной магии. Но о Старшей Палочке… ходили легенды. Друид поведал моему предку, что у палочки был уже Некто, первый, кого она выбрала. Истинный владелец. Друид считал, что этот Некто — истинный творец Бузинной Палочки. Истинный ее владелец… первый создатель палочек… нашедший способ обманывать смерть. Могущественный маг, величайший маг… гений. Но череда смертей и воскрешений исказила его. Могущество отравляет кровь, мистер Поттер. Однажды Древний уверовал в свою непогрешимость. И его наполнила тьма. Четверо были ему друзьями. Они делили с ним скорби и радости, пока… не познали его падение. Вардран Мракс. Квэрк Лонгботтом. Кутберт Уизли. Перегрин Лавгуд. Друид поведал моему предку, что четверо идут в последний бой на одного, чтобы сразить его. И запечатать навеки. Но оставалось нечто, способное вернуть Древнего. Есть несколько его артефактов… никто не знает их полного числа… Если некто добровольно вживит их себе взамен собственной плоти… безумец, решившийся на подобное, станет живыми вратами, которыми Древний войдёт в наш истерзанный мир. Воплотится из плоти безумца, ставшего ему живыми вратами, да, мистер Поттер, да. И один, и другой победят смерть. Но, какой ценой! И ради чего…

Олливандер наконец-то нашел то, что искал, умолк и вручил Герману потрепанный свиток. Герман аккуратно расправил пергамент. Карта. Какой-то остров в Северном море.

— Простите, сэр. Я не знал, — Герман поднял глаза и смятенно покачал головой.

— Люди умирали и рождались, — голос Олливандера звучал глухо и отстраненно, — а чудесный цветок продолжал цвести. Четверо победили и запечатали Древнего ценой собственной жизни. На том самом острове, что на карте, мистер Поттер. Маги… так страшились Древнего, что очень скоро забыли само его имя. Человек без имени быстро стирается из истории, мистер Поттер. Особенно, если он пал, а паства его рассеялась. О нём скоро забыли. Но Олливандеры помнили, что Древний жаждет вернуться. Мы ждали. И смотрели. Невянущий цветок Квэрка Лонгботтома должен был указать новые живые Врата. И цветок указал на вас. Мистер Поттер.

— Я сделаю всё, чтобы Древний не вернулся, сэр. Я действительно не знал, — Гера шумно втянул воздух и снял очки, — позвольте смутить вас ещё раз, сэр. Я догадываюсь, что поиск палочки для меня, будет тяжелым и долгим процессом. Я много читал о свойствах компонентов. Поэтому, позвольте угадать, какая из ваших палочек может выбрать меня.

Олливандер изумленно приподнял брови, с минуту пытливо вглядывался в лицо Германа и медленно кивнул.

— Это… необычно. Что ж, мистер Поттер, — мастер обвёл царственным жестом стеллажи и полки, — попробуйте.

— Остролист. Перо феникса, — сосредоточенно отозвался Герман.

Олливандер с минуту озадаченно взирал на Геру, спохватился, ушел куда-то вглубь лавки и вернулся с продолговатым футляром.

— А вы не­обыч­ный кли­ент, мис­тер Пот­тер, не так ли? Да. О, да, где-то здесь у ме­ня ле­жит то, что вам нуж­но… а кста­ти… дей­стви­тель­но, по­чему бы и нет? Ко­неч­но, со­чета­ние очень не­обыч­ное — ос­тро­лист и пе­ро фе­ник­са, один­надцать дюй­мов, очень гиб­кая прек­расная па­лоч­ка.

Герман, шмыгая носом, взял па­лоч­ку, ко­торую про­тяги­вал ему мис­тер Ол­ли­ван­дер. И вне­зап­но паль­цы его по­теп­ле­ли. Он под­нял па­лоч­ку над го­ловой, со свис­том прочертил вокруг себя круг, раз­ре­зая пыль­ный воз­дух, и из па­лоч­ки с утробным ревом вырвалось рыжее, ярое пламя. Оно одело фигуру Поттера как коконом и блики зап­ля­сали на сте­нах. Миг — и всё угасло, растаяло в пыльном полумраке.

— Бра­во! Да, это дей­стви­тель­но то, что на­до, это прос­то прек­расно. Так, так, так, очень лю­бопыт­но… чрез­вы­чай­но лю­бопыт­но…

Мис­тер Ол­ли­ван­дер уло­жил па­лоч­ку об­ратно в ко­роб­ку и на­чал упа­ковы­вать ее в ко­рич­не­вую бу­магу, про­дол­жая бор­мо­тать:

— Лю­бопыт­но… очень лю­бопыт­но…

— Простите мою назойливость, но что именно, — Геру никак не отпускало ощущение дежавю, но он предпочел играть дальше по нотам, — что имен­но ка­жет­ся вам лю­бопыт­ным?

Мис­тер Ол­ли­ван­дер ус­та­вил­ся на парня сво­ими выц­ветши­ми гла­зами и, пожевав губами, отозвался:

— Ви­дите ли, мис­тер Пот­тер, я пом­ню каж­дую па­лоч­ку, ко­торую про­дал. Все до еди­ной. Внут­ри ва­шей па­лоч­ки — пе­ро фе­ник­са, я вам уже ска­зал. Так вот, обыч­но фе­никс от­да­ет толь­ко од­но пе­ро из сво­его хвос­та, но в ва­шем слу­чае он от­дал два. По­это­му мне пред­став­ля­ет­ся весь­ма лю­бопыт­ным, что эта па­лоч­ка выб­ра­ла вас, по­тому что ее сес­тра, ко­торой дос­та­лось вто­рое пе­ро то­го фе­ник­са… Что ж, за­чем от вас скры­вать — ее сес­тра ос­та­вила на ва­шем лбу этот шрам.

Герман мрачно кивнул и рассеянно пригладил стянутые в хвост космы.

— Да, три­над­цать с по­лови­ной дюй­мов, тис. Стран­ная вещь — судь­ба. Я ведь вам го­ворил, что па­лоч­ка вы­бира­ет вол­шебни­ка, а не на­обо­рот? Так что, особенно учитывая все сопутствующие факторы, думаю, что мы дол­жны ждать от вас боль­ших свер­ше­ний, мис­тер Пот­тер. Тот-Чье-Имя-Нель­зя-На­зывать сот­во­рил мно­го ве­ликих дел — да, ужас­ных, но все же ве­ликих.

Герман выдавил кривую улыбку и по­ежил­ся. Он не был уве­рен, что ему нра­вит­ся мис­тер Ол­ли­ван­дер. Что-то в нем было… этакое. Гера зап­ла­тил за па­лоч­ку положенные семь зо­лотых гал­ле­онов, и мис­тер Ол­ли­ван­дер с пок­ло­нами про­водил его до две­ри.

* * *

В книжном магазине царили суета и сухой желтый полумрак. Реддл нашелся у полок с политической литературой. Том жадно читал, подле него на полу стояла накрытая тканью клетка, а на плече мага деловито чистил перья крупный черный ворон.

— Не бойтесь, Маша, я — Дубровский, — подкравшись сзади, замогильным голосом провещал Герман в самое ухо Тома.

— Ты не Дубровский, ты — товарищ Бендер, — обреченно отозвался Реддл, откинул ткань и всучил Гере клетку с белоснежной полярной совой, — это тебе. Не суй пальцы. Эта тварь кусается.

Ворон на плече Тома осуждающе воззрился на хмурую сову и возмущенно заорал. Вот так поворот. Белая. Полярная. Мечта детства. Красотка — Хедвиг с жвачечных наклеек и гнутых картонных фишек. Недосягаемая мечта с бананово-дынным запахом жвачки из киоска на остановке. Жвачка стоила рубль. В некоторых местах — семьдесят копеек. Жвачка с наклейкой. В далеком детстве Геры жвачки с вкладышами стоили стандартно — пятьдесят копеек… Господи, о чем я только думаю? Это же Букля!

— Том… она… мм… Том! — Герман, глупо улыбаясь, разглядывал живую мечту своего детства, — она прекрасна, Том. Спасибо.

— Тебе вчера исполнилось одиннадцать. Не стой столбом, Поттер. Нам ещё к мадам Малкин, — бросил Реддл, закрылся стопкой книг и ретировался к кассе.

Герман поднял клетку, тепло улыбнулся взъерошенной, оскорбленно щурящейся сове и шепнул:

— Не обращай внимания на моего братца-засранца. Он просто вздорный дурень. А ты у нас — красавица. Нет уж. Ни шавермой, ни судейским париком я тебя звать не стану. Я слишком давно мечтал о таком чуде. Ты очень похожа на кое-кого. Жил-был на свете один поэт и писатель, грамматик, богослов ирландского происхождения. Видный деятель Каролингского возрождения. И звали его Седулием*. А в его келье обитал белоснежный котяра. Старик назвал его Пангур Бан, Белый Валяльщик. И куда бы ни занесло старика — умница-кот всюду следовал за ним. Седулием мне не бывать — так будь же хоть ты моей верной Пангурбан…

— Поттер! — рявкнул Реддл на весь магазин, чем немедленно привлек внимание окружающих. Какие-то кумушки оживленно зашептались.

— Избранный? — ахнула какая-то толстая тетка с чучелом лисы вместо воротника.

— Неужели, тот самый Гарри Поттер? — надменно поинтересовался какой-то холеный тип, смутно напоминающий короля Трандуила.

— Нет, сэр. Я — Тони Поттерпай, сэр, — соврал Гера, похлопав ресницами, — мы с братом оба — Тони. Поэтому, я — Поттер, а он — Пай. Мой брат хочет стать министром и бороться за права волшебных меньшинств! А я его вовсю поддерживаю. Мы собираем газетные фотографии Дамблдора! Мой брат и я хотим создать фанклуб в его честь. Пай будет председателем, а я — его заместителем! У меня очень умный брат. Мы с братом — магглорожденные и в этом году едем в Хогвартс…

Интерес аристократа моментально куда-то улетучился, он окинул Геру коротким брезгливым взглядом и смешался с толпой.

Мрачный Реддл коротко похлопал Германа по плечу и поволок на улицу.

— Браво, меня давно так не унижали, Поттер, — глухо заметил Том, озираясь, — Люциус Малфой…

— Полно тебе, — фыркнул Герман, минуя витрины алхимической лавки, — на что тебе общество этого недоделанного Трандуила, если он на окружающих смотрит как на навоз скампа?

— Все-таки, ты — непроходимый болван, — пробормотал Реддл, — тебе следовало использовать свое имя и связанный с ним ажиотаж. Налаживать полезные связи, Поттер.

— Скажи честно, Том, этот твой полезный Люциус хоть иногда был тебе верен? Просто тебе? Не безносому Темному Лорду. А просто талантливому пареньку из маггловского приюта. Готов ли был следовать за тобой не из страха или жажды наживы? Как по мне, — такие союзники хуже явных врагов.

— Ты ничего не понимаешь в политике, щенок, — вспылил Том, — магический мир зиждется на аристократии…

— На загнивающих пеньках многовекового леса? — хмыкнул Герман, — на нашем чудо-острове и без Малфоев хватает достойных магических родов. И, заметь, отнюдь не загнивающих. Кстати, я кое-что узнал у Олливандера. Расскажу позже.

— Гарри! Том! — у витрины магазина одежды мадам Малкин Гера успел заметить Гермиону.

Она, смеясь, помахала рукой. Рядом с ней мялся и смешно смущался какой-то полноватый, чернявый мальчишка. Его бабушка, суровая дама с чучелом на шляпе, о чем-то оживленно беседовала с родителями Гермионы. Для похода на Косую Аллею мистер и миссис Грейнджер облачились в более привычную для магов одежду. Их неброские, простые мантии зеленовато-бежевых тонов выгодно выделялись на фоне дробно сияющего ядерно розового искристого кошмара, одетого на какую-то полнотелую мадам, замершую за их спинами розовым зефирным облаком.

Герман потащил Тома прямиком к стоящим у магазина.

— Здравствуйте, мистер и миссис Грейнджер, — весело поклонился Гера, — Гермиона…

— Ой, ребята! Невилл, это мои друзья. Знакомься, Том, Гарри.

— Невилл Лонгботтом, — застенчиво улыбнулся мальчик и пожал протянутые руки, — Гермиона сказала, вы оба Поттеры.

— Мы братья, — не мигая отозвался Том, пристально разглядывая мальчишку, — ты похож на деда, Невилл. Он был прекрасным зельеваром.

— Не так уж я и похож на него, — очень печально и горько прошептал мальчик, отводя глаза.

— Выше нос, дружище, — хохотнул Гарри, хлопая по плечу, — умения — дело наживное. Главное — напор. И несмолкающая жажда творить и вытворять.

— С этим у меня туго, — вздохнул мальчик, — вы, наверное, за школьными мантиями… а давайте ждать с нами. У мадам Малкин очередь, кто-то ночью попортил все заказы. Обычно чистокровные маги стараются шить у нее одежду заранее, чтобы не давиться в толчее. Ну, в день сразу после прихода писем тут не продохнуть. Ученики, родители. Толпа народа. И все носятся как осатанелые. Не все такое любят.

— Мы не против, — вежливо улыбнулся Том и склонил голову набок, препарируя мальчика немигающим взглядом.

Когда народ понемногу разошелся и подошла их очередь, с Германа благополучно сняли мерки и он отошел к окну, дожидаться Тома.

— Эй, ты, — лениво растягивая слова окликнул Геру некто.

Некто щуплый, блондинистый и ужасно самодовольный. Уменьшенная копия мистера Малфоя с ухмылкой Джоффри Баратеона.

Герман нехорошо прищурился, разглядывая знакомого незнакомца и вздохнул. Нет. Развивать события подобным образом он совершенно не хотел. Но мальчишка оказался типом весьма неприятным. Или, может, ты просто накручиваешь себя, Гера?

— Я к тебе обращаюсь, — блондин скептически разглядывал неброскую, старую мантию Германа и торчащие из-под нее стертые маггловские джинсы.

— А, ну да. Привет, — Гера поймал на себе короткий тревожный взгляд Реддла.

— При­вет! — пожал плечами маль­чик, — то­же в Хог­вартс?

— Угу, — отозвался Герман.

— Мой отец сей­час по­купа­ет мне учеб­ни­ки, а мать смот­рит вол­шебные па­лоч­ки, — со­об­щил маль­чик. Он го­ворил как-то очень ус­та­ло, спе­ци­аль­но рас­тя­гивая сло­ва, — а по­том по­тащу их пос­мотреть го­ноч­ные мет­лы. Не мо­гу по­нять, по­чему пер­во­кур­сни­кам нель­зя их иметь. Ду­маю, мне удас­тся убе­дить от­ца, что­бы он ку­пил мне та­кую… а по­том как-ни­будь тай­ком про­несу ее в шко­лу.

Гера закатил глаза и с трудом подавил в себе стойкое желание съязвить. Блондин начинал раздражать.

— А у те­бя есть своя собс­твен­ная мет­ла? — про­дол­жал тот.

— Нет. — Гера от­ри­цатель­но мотанул го­ловой, ответив кривой гримасой на заинтересованный взгляд Реддла.

— А в квид­дич иг­ра­ешь?

— Нет, — Гера зевнул, — я больше как-то книги люблю.

— А я иг­раю. Отец го­ворит, что бу­дет прес­тупле­ни­ем, ес­ли ме­ня не возь­мут в сбор­ную фа­куль­те­та, и я те­бе ска­жу: я с ним сог­ла­сен. Ты уже зна­ешь, на ка­ком бу­дешь фа­куль­те­те?

— На том, на котором меня не ждут, — уклончиво отозвался Герман.

— Ну, во­об­ще-то ник­то за­ранее не зна­ет, это уже там ре­шат, но я знаю, что я бу­ду в Сли­зери­не, вся моя семья там бы­ла. А пред­ставь, ес­ли оп­ре­делят в Пуф­фендуй, тог­да я сра­зу уй­ду из шко­лы, а ты?

— На барсучьем факультете учились двое замечательных магов, — вежливо улыбнулся Герман, — легендарный Ньют Скамандер и отважный Аластор Грюм. Для меня было бы честью оказаться на их факультете.

— Грюм — больной параноик, — скривился блондинчик, — отец говорит, его пора запереть в Мунго.

Герман смерил собеседника долгим взглядом и улыбнулся. Очень плотоядно улыбнулся. Реддл в другом конце магазина вздрогнул и изумленно воззрился на Геру.

— Эй, смотри, какой-то идиот на нас пялится.

— Выражайся прилично, ты говоришь о моем брате, — холодно процедил Герман, и стекла его очков ослепительно блеснули.

— Где ваши ро­дите­ли? — не унимался докучливый подросток, — почему не с вами?

— Они мертвы, — холодно от­озвался Герман, лениво разглядывая Малфоя. А что эта безмозглая личинка аристократа — именно Драко Малфой, Герман не сомневался.

— О, мне очень жаль, — про­из­несла бледная аристократическая немочь, хо­тя по его го­лосу нель­зя бы­ло ска­зать, что он о чем-ли­бо со­жале­ет.

— Но они бы­ли из на­ших или нет?

— Смотря кто для тебя «наши», — хмыкнул Гера, — они не были ни Пожирателями Смерти, ни преступниками. Они и магами-то не были. Мы с братом — братья Винчестеры. Он — Дин. Я — Сэм. Магглорожденные мы.

Малфой скроил презрительно-надменную рожу:

— Ес­ли чес­тно, я не по­нимаю, по­чему в шко­лу при­нима­ют таких как ты и твой брат. Вы ведь дру­гие. Вы по-дру­гому рос­ли и ни­чего о нас не зна­ете. Пред­ставь, не­кото­рые вроде вас да­же ни­ког­да не слы­шали о Хог­вар­тсе до то­го дня, как по­лучи­ли пись­мо. Я ду­маю, что в Хог­вар­тсе дол­жны учить­ся толь­ко де­ти вол­шебни­ков.

— А я думаю, что достойнее начинать великую династию, чем быть ее последним, чахлым выкидышем, — звонкий голос Гермионы прозвучал над самым ухом Германа.

Гневная Гермиона и шокированно разглядывающий Малфоя Невилл. А вы вовремя, ребята. Том поравнялся с Германом, развязно сложил руку на плечо названного брата и смерил Драко презрительно-насмешливым взглядом.

— Какие-то проблемы? — губы Реддла дрогнули и зазмеились в хищной улыбке.

— Не, тебя жду стою, — простодушно улыбнулся Гера, — ребят, нам надо ещё в пару мест. Гермиона, Невилл, до скорого в поезде.

— Давай, — вздохнул мальчишка.

— Я найду вас, ребята, — кивнула Гермиона, улыбаясь.

Гера и Том покинули магазин. С лица Германа сползла широкая улыбка. С минуту парни шли молча.

— У меня плохие новости, Том, — тихо заметил бывший семинарист и поднял левую руку, — насчет этого.

Примечания:

* Седулий Скотт.

«Пангур Бан» — ирландское стихотворение, написанное примерно в IX веке на территории или вблизи аббатства Райхенау ирландским монахом о своём коте. «Пангур Бан» (Pangur Ban), «белый валяльщик» — кличка кота. Хотя автор неизвестен, его стиль похож на стиль Седулия Скотта, что вызывает предположение об его авторстве. В 8 четверостишиях автор сравнивает активность кота с его (автора) научной деятельностью.

Они с грохотом втащили багаж в свободное купе, переоделись в школьную форму и Герман открыл окно. Выпущенная из клетки Пангурбан совершила плавный круг по купе и обосновалась, как в гнезде, в растрепанных космах Поттера. Реддл закинул ноги на чемоданы и уткнулся в томик стихов Артюра Рембо. Ворон занял место у изголовья хозяина, не забывая кидать на Геру подозрительно-ядовитые взгляды.

— Дагот, — позвал Реддл, переворачивая страницу.

Ворон ответил хриплым карканьем.

— Можешь размять крылья, — снизошел Том и зевнул, — Поттер, выпусти уже, наконец, свою сову.

Герман окинул шумный перрон задумчивым взглядом и покачал головой:

— Пангур, кажется, пригрелась и не хочет улетать.

Ворон с хриплым карканьем взметнулся в небо. Белоснежная красавица Пангурбан мирно дремала,

уютно устроившись в шевелюре бывшего семинариста. Герман подобрал свой баян, взобрался с ногами на нижнюю полку. С минуту просто играл, перебирая мотивы.

Плохо, Гера. Все очень плохо. Сириус до сих пор в Азкабане. К крысе Рона пока что не пробиться. В повторном рассмотрении дела снова отказали. Грюм что-то накопал на Аберфорта, но это опасно. Очень опасно. И даже поддержка Лиги Полуночников едва ли поможет уцелеть. И эта так некстати всплывшая история с творцом Старшей Палочки. Эльфы помогли бы, но так не хочется их впутывать…

— Спой что-нибудь, — рассеянно пробормотал Реддл, растирая покрасневшие глаза.

Гера прикрыл глаза, пальцы забегали по ладам, и он запел:

Зачем отдавала клинки на удачу, ответь мне, победа?

Зачем собирались мы сталью ковать непослушное небо?

И кто нам ответит теперь, когда выпита жажда?

Кто знает, как было, а было уже не однажды.

Плескался закат, до краев наше горло наполнив.

Нет смысла искать битву там, где она не кончалась,

А вольным ветрам все равно, где искать свои волны,

Звезда — словно сердце в груди, что с покоем рассталось.

И время пришло отвечать на прямые вопросы.

Открой свои крылья весне, Черный Лотос.

Реддл скрылся за книгой. В купе заглянул какой-то рыжий, веснушчатый мальчишка, окинул быстрым взглядом купе, шмыгнул носом и шустро слинял.

Герман, ничего вокруг не замечая, пел, прислонившись к стене, под мирный рокот баяна:

Мы рвали когтями судьбу, наслаждаясь добычей,

Нам смерть или страх не известны, как пели преданья,

И вольные птицы закружат в истерике птичьей,

И боги кричали, нарушив обеты молчанья.

Нести за плечами огонь ледяными шагами.

Измерив монетой удачу, не помнить сомнений,

Напиться из шлема и сталью делиться с врагами,

И жить, словно каждый твой бой — все равно, что последний.

Смеется луна, чьи глаза так безумно раскосы…

Бери же сердца на весы, Черный Лотос.

Ни правды, ни сна — только горное эхо осколков,

Горящая чаша в руках пьет тебя без остатка,

Мы видели смерть, но она целовала недолго,

Победа за нами, а кто нам ответит, где правда?..

Сова с глухим уханьем сорвалась с макушки Германа и убралась на верхнюю полку. А Гера все продолжал петь, прикрыв глаза:

И рваные тучи скрывали ответ за дождями,

Но грохот войны подставляет ступени из молний.

Найдется ли здесь кто-нибудь, чтобы спорить с вождями?

Найдется — смотри и читай, если сможешь, запомни.

И в этих глазах чей-то крик покрывало отбросил…

Я знаю, кто ты. Ты — Черный Лотос.

— Тележка со сладостями, — донеслось из коридора, даже интонации те самые, до боли родные. Так обычно полные, краснорожие торговки на рынках кричали, приплясывая вокруг своих канистр: «Беляшии, беляшии, чебуреки с капууустой, беляшии, беляшии. Покупаем беляшии».

Гера очнулся, ожил и отправился искать источник таких родных звуков. Набрал всего и побольше, долго возился с раздвижными дверями. Приволок добытое в купе и свалил на складной стол. Реддл скептически хмыкнул, но спустился вниз и снизошел до синих упаковок с шоколадными лягушками.

Собственно, за истреблением прыгуче-вертлявого шоколада, их и застали уже знакомый Герману малолетний Малфой и какие-то высокоинтеллектуальные личности. Напоминающие жгучую помесь пещерных троллей и братков из девяностых. За спинами набычившихся юных вышибал, надменно оттянув нижнюю губу, стояла какая-то мелкая девчонка. Волосы чёрные, под каре подстрижены. Ну-ну…

— Проваливайте, грязнокровки, это наше место, — манерно растягивая слова, заявил Малфой.

Реддл лениво потянулся за палочкой. Нда. Нехорошо. Вот только круциатусов нам и не хватало. Герман издал баяном тягучий, низкий звук и грянул во всю глотку:

По портовым часам в восемнадцать ноль шесть

Мы покинули старый порт Корк.

В трюме груз кирпичей, и числа им не счесть,

Прямиком мы везли их в Нью Йорк.

И пусть мачта скрипит, пусть боцман храпит.

Любой по фигам нам штормяга.

Вот водную рябь носом режет корабль

Под названьем «Ирландский Бродяга».

Четверо латентных агрессоров непроизвольно завиляли бедрами, пораскрывали рты, вытаращили глаза и начали бешено выписывать ногами и руками какие-то немыслимые кренделя. Реддл спрятал палочку и с любопытством уставился на пляшущих.

— Помогите! — истошно заверещал Малфой, — нас заколдовали!

В купе с любопытством и предвкушением заглянули две одинаковые рыжие физиономии. Герман зловеще улыбнулся и продолжил:

С нами Бэрни МакГи, он без правой ноги.

С нами Хоган из графства Тайрон.

Тут МакГерк-Раздолбай, он ужасный лентяй,

И его корешок Мик Малоун.

Здесь О’Тул-Грубиян, он, как правило, пьян,

Он в трюме фигачит спиртягу.

Молодой Мик МакКан, шкипер и капитан,

По волнам направляет «Бродягу».

Близнецы переглянулись, ухмыляясь; сцапали в коридоре какого-то когтевранца-третьекурсника с фотоаппаратом. И что-то оживленно зашептали ему в оба уха.

— Поганый грязнокровка! Я буду жаловаться попечительскому совету! — заверещала девчонка, дрыгаясь и мотая головой, — немедленно расколдуй нас.

— Это забавно, — признал Реддл, — забавнее империуса, ибо оставляет жертве способность связно соображать. Если жертва обладает подобными навыками изначально, конечно же…

Герман подмигнул ухмыляющимся близнецам и лихо загремел:

Мы везем тонны три лошадиной икры,

И сто тысяч гнилых одеял,

Восемь тысяч голов бородатых козлов,

Навсегда ими трюм провонял.

Есть у нас сто пудов ослиных хвостов,

И всякая прочая бяка.

Я б добавить хотел, что по пушки осел

Наш корабль «Ирландский Бродяга».

Пока когтевранец деловито снимал пляшущих с разных ракурсов, два хитреца просочились в соседнее купе и, судя по возмущенным девчачьим воплям, попытались опросить его обитателей. Малфой завыл дурниной и заплясал к выходу под истеричные вопли своей подружки и загнанное пыхтение здоровяков. Когда все лишние убрались из купе, когтевранец потерял всякий интерес к происходящему и тоже ушел, подгоняемый пением Германа:

Так мы плыли семь лет, и не знали мы бед,

Но Нептун нас на рифы понес.

А какой-то дебил наши шлюпки пропил,

И спаслись только я и мой пес.

Плыли мы на бревне, стало голодно мне.

В слезах я простился с собакой.

А когда хвост доел, тут я уразумел —

Я стал последним «Ирландским Бродягой»!

Хлопнула дверь купе, впуская Гермиону и Невилла с жабой в руках.

— Угощайтесь, ребят, — кивнул Герман на кучку сладостей и заиграл нечто весьма печальное и семитское.

— Спасибо, — улыбнулась Гермиона.

— Спасибо, Гарри. А я жабу чуть не потерял, — обреченно вздохнул Невилл, — опять. У дяди очень смешные шутки, подарил дикую жабу…

— Дай ей своей крови, — отозвался Том, забираясь с книгой на верхнюю полку, — нарисуй ей кровью между глаз руну Открытых Врат.

— Руну? Кровью? — недоверчиво переспросил Невилл, — но магия крови запрещена…

Гермиона деловито полезла в карман за блокнотом и химическим карандашом.

— Ладно, сам сделаю, — отмахнулся Реддл, спустился вниз и трансфигурировал конфетные обертки в иглу и наперсток, — руку давай.

— Ты уже умеешь… — задохнулся Невилл и уныло уронил руки, — А я, наверное, безнадежен…

— Вздор, — Реддл ловко проткнул его палец, и кровь закапала в наперсток, — будешь тренироваться — сумеешь вырасти над собой.

Пока Реддл вытягивал кровь из пальца сосредоточенно сопящего Невилла, Гермиона развернула обертку и заметила как бы между делом:

— Мы по пути сюда видели трех мальчиков и девочку. Кто-то песней наложил на них проклятие. Вроде Пляски Святого Вита, ну, знаете… такое. Человек танцует всем телом и не может остановиться. Старосты пытались снять заклятье, кажется у одного получилось. У какого-то Перси Уизли.

— Недоумки пытались прогнать нас из этого купе, — хмыкнул Гера и вытянул ноги, — ну что? Кто куда пойдет учиться, если выбор будет?

— На Гриффиндор, — тихо отозвался Невилл, — как мама и папа…

— Мне место только на одном факультете, — пожал плечами Реддл, — на змеином.

— А я пойду по пути наибольшего сопротивления, — упрямо тряхнула каштановой гривой Гермиона, — я докажу, что магглорожденная волшебница тоже может поступить на Слизерин. Все предрассудки — вздор.

— Что? — Тома перекосило.

— Да! — звонко и воинственно отозвалась Гермиона и гордо подбоченилась, с вызовом задрав подбородок и глядя на Тома из-под пушистых ресниц, — и я больше скажу! Декан Слизерина — гениальный зельевар. Я прочла все его статьи, опубликованные в «Альманахе Зельевара», даже самые ранние. Он безумно умен, правда ужасно ядовит. Но это совершенно ничего не меняет. Я бы хотела такого декана.

— А как же профессор Макгонагал? — загадочно улыбнулся Гера.

— Она же в любом случае будет нас учить, верно? — пожала плечами Гермиона и, вооружившись блокнотом, заглянула под руку Реддла, сосредоточенно рисующего кровью на жабьей шкуре цепочки символов.

— От тебя потребуется только желание, — Реддл хмуро вглядывался в бледное лицо Невилла, — закрой глаза.

Мальчик послушно зажмурился.

— Представь свою жабу, — Реддл аккуратно взял обеими руками зеленошкурого питомца и подул на цепи символов, заставляя их уйти под кожу жабы, — представь, что ты в голове своей жабы. Что ты смотришь из неё…

— Странно, я как раздваиваюсь, — пробормотал Невилл, не открывая глаз.

— Запомни это ощущение. Удерживай его… А теперь открой глаза, — скомандовал Реддл, отпуская жабу.

Невилл резко распахнул глаза. Рыжие жабьи глаза с горизонтальными зрачками. Невилл непонимающе повернул голову — и жаба синхронно повторила его движение. Невилл моргнул. И жаба моргнула тоже. Гермиона ахнула и подалась вперед, пристально вглядываясь в нечеловеческие глаза Лонгботтома.

— Красиво, неправда ли? — тонко улыбнулся Реддл, прожигая Гермиону неподвижным взглядом, — но я предпочитаю змей. Прекрасные и гибкие создания, ощущающие не только запах идущей мимо добычи. Но и ее вкус. Смотреть их глазами — восхитительный опыт.

Гермиона завороженно кивнула. Невилл проморгался, избавился от жабьих глаз и взял на руки своего питомца.

— Как так вышло, что вы нашли друг друга? — Невилл смутился, — не пойми меня неправильно, Гарри. Просто, бабушка говорит, что найти потерянные боковые ветви Рода — то ещё чудо…

— Мне и помогло чудо, — серьезно кивнул Герман, — когда-нибудь мы обязательно все расскажем.

Реддл холодно улыбнулся и потянулся всем телом, хрустя позвонками.

«Мы подъезжаем к Хогвартсу через пять минут, — разнесся по вагонам громкий голос машиниста. — Пожалуйста, оставьте ваш багаж в поезде, его доставят в школу отдельно».

Ребята переглянулись, рассовали по карманам остатки конфет и потянулись гуськом в коридор. Герман повесил на плечи баян и, насвистывая песню американских лётчиков*, бодро зашагал следом.

Поезд все сбавлял и сбавлял скорость и, наконец остановился. Дикая толчея в коридоре сдавила Гере ребра. Нашаривший его в толпе Реддл, потянул Германа наружу, цепко ухватив за руку, ловко маневрируя и пиная соседей по толчее. Толпа выплюнула Геру и Тома на перрон. Снаружи оказалось холодно и промозгло, но свежо. Герман присвистнул: над головами стоявших на платформе закачалась большая лампа, и добродушный голос басовито прогудел из мрака:

— Первокурсники! Первокурсники, все сюда! — над морем детских макушек, помахивая огромным фонарем, возвышалась могучая, косматая фигура, — так, все собрались? Тогда за мной! И под ноги смотрите! Первокурсники, все за мной!

— А Хагрид постарел, — озадаченно заметил Том.

Было скользко и темно. Дети шли вслед за косматым здоровяком по узкой дорожке, резко уходящей вниз. Их окружала такая плотная темнота, что Герману даже на миг показалось, будто толпа детей пробирается сквозь лесную чащу. Все притихли. Шли почти в полной тишине, только где-то впереди чихал и громко шмыгал носом Невилл, а Гермиона на ходу пыталась разогнать какими-то нехитрыми чарами его простуду.

— Еще несколько секунд, и вы увидите Хогвартс! — крикнул Хагрид, не оборачиваясь. — Так, осторожно! Все сюда!

— О-о-о-! — вырвался дружный, восхищенный возглас.

И было отчего, о, да. Черная озерная гладь дробно мерцала, отражая звезды. Лунное серебро дрожало на воде. А на другой стороне озера, на вершине высокой скалы, гордо возвышался гигантский замок. Желтоокий и прекрасный. Как и в фильме, с башенками и бойницами, высоко и остро мерцающими на фоне темной синевы неба и клочьев седых облаков.

— По четыре человека в одну лодку, не больше, — скомандовал Хагрид, указывая на целую флотилию маленьких лодочек, качающихся у берега. Герман помахал Гермионе и Невиллу. И они присоединились к братьям Поттерам, занявшим одну из лодок.

— Расселись? — прокричал Хагрид, у которого, похоже, была своя, личная лодка. — Тогда вперед!

Флотилия двинулась, лодки сами собой заскользили по гладкому как стекло озеру. Герман смотрел, затаив дыхание, как мимо бесшумно скользят другие лодки, озаренные медовым светом масляных ламп. Как горят вдохновением юные лица. И не выдержал. Он поднялся во весь рост, расправил плечи, перехватил поудобнее баян и заиграл ту самую мелодию, звучавшую когда-то в фильме про мальчика-волшебника. Музыка плыла над водой, окутывая фигуры сидящих в лодках невесомым золотистым сиянием. Из-под воды переливчато, звонко засмеялись. Фонарный свет разгорелся ярче. Реддл сидел, обняв колени и полубезумно улыбаясь приближающемуся замку. В синих глазах его читались торжество и вдохновение безумца. Хагрид обернулся, силясь разглядеть юного музыканта. Дети зашептались, оборачиваясь и показывая на Геру пальцем. Но Герман ничего уже не слышал и не видел. Пришедший с гор ветер развевал черным пламенем его длинные распущенные космы. А громада замка всё росла, приближаясь и все яснее проступая из мрака. И баян послушно пел под пальцами знакомый и такой волшебный мотив. Хогвартс тем временем стооко взирал на юных гостей сверху вниз. И чем ближе они подплывали к утесу, на котором Хогвартс стоял, тем больше он возвышался над ними.

— Пригнитесь! — зычно крикнул Хагрид, когда они подплыли к утесу.

Герман опустился на колени и согнулся пополам. Не переставая играть ту самую, пробирающую до самых корней волос мелодию. Дети наклонили головы, и лодки нырнули в заросли плюща, скрывающие огромную расщелину. Миновав заросли, путешественники попали в темный туннель. Конца его Гера не видел, но догадывался, что ему полагается заканчиваться где-то прямо под замком. Вскоре лодки причалили к подземной пристани и высадились на берег. Герман собрал волосы в хвост и, ухмыляясь, подмигнул насмерть перепуганному Невиллу. Реддл только холодно улыбнулся и потащил Геру вперед. Хагрид повел детей наверх, гулкими ступенями, по каменной лестнице, освещая дорогу огромной лампой. Вскоре все оказались на влажной от росы лужайке у подножия замка. Еще один лестничный пролет — и теперь они стояли перед огромной дубовой дверью.

— Все здесь? — поинтересовался Хагрид и едва не споткнулся, наткнувшись взглядом на плотоядно ухмыляющегося Реддла. Но справился с собой и хрипло бросил, — Все за мной.

После чего поднял свой огромный кулак и трижды постучал в дверь замка.

Примечания:

Ольга Волоцкая — Черный Лотос

Белфаст — Ирландский Бродяга

*

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле.

Бак пробит, хвост горит и машина летит,

На честном слове и на одном крыле…»

Ну, дела! Ночь была!

Их объекты разбомбили мы до тла.

Мы ушли, ковыляя во мгле, мы к родной подлетаем земле.

Бак пробит, хвост горит и машина летит,

На честном слове и на одном крыле.

Двери отворились. И первокурсников встретила Она. Чопорная, строгая темноволосая и прекрасная. Совсем не старуха, сухая и сдержанная леди в изумрудно-зеленых одеждах. Герман с трудом переместил в сторону взгляд, блуждающий по ее статной, точеной фигуре. И задушил в себе недостойный порыв.

— Мерлина ради, Поттер, — закатил глаза Том, — только не говори, что ты сейчас пускал слюни на этот черствый, тошнотворно правильный, гриффиндорский сухарь…

— Она прекрасна… — растроганно отозвался Герман, — даже не верится, что она старше тебя.

— Профессор Макгонагалл, вот первокурсники, — одергивая рубаху, прогромыхал Хагрид

— Спасибо, Хагрид, — сухо кивнула ему волшебница. — я их забираю.

И повела студентов куда-то в рыжий полумрак. Она всех собрала в каком-то небольшом зале какое-то время вещала нечто весьма, весьма важное. После чего удалилась.

Но Герман уже не слушал; чтобы как-то отвлечься от крамольных мыслей о разных частях тела гриффиндорского декана, он шепотом пересказывал окружающим люто бородатые анекдоты из своего детства. Меняя имена на более подходящие. Так, с легкой руки Геры, поручик Ржевский превратился в Годрика Гриффиндора, Василий Иванович с Петькой — в Слизерина и Варнаву Вздрюченного, белые — в инквизиторов, а Штирлиц с Борманом — в Дамблдора с Гриндевальдом. Юные дарования анекдоты оценили. Особенно — два веснушчатых рыжика, хохотушка Ханна Аббот, близняшки-смуглянки индийской наружности, чернокожий весельчак, какой-то тонконогий печальный мальчик и багровый Невилл. Гермиона только закатывала глаза и осуждающе качала головой. Ребята фыркали, давились смехом. И свистящим шепотом пересказывали особо скабрезные места всем жаждущим, но не расслышавшим. Реддл мрачно жевал губы и терпел. Как и злобно поглядывающий на Геру Малфой.

— Я — Тео, — протягивая руку, шепнул сбоку какой-то чернявый тонкий мальчонка с глазами потерянного щенка, — Тео Нотт.

— Гарри. Просто Гарри, — Герман пожал протянутую руку и кивнул на дверь, за которой, судя по звуку, собралась целая толпа народа, — исторический момент для каждого из нас, не так ли, дружище?

Тео смятенно улыбнулся и кивнул.

Герман собрал в кучку собственную память и принялся рассказывать старый, как мир, анекдот про то, как Варнава Вздрюченный и Салли Слизерин от ледяного паука наперегонки убегали, но хриплый вежливый голос у самого уха весьма холодно и мрачно заметил:

— Я и за меньшее вызывал на дуэль, юноша. Вы бы посмели пересказать эту нелепую историю моему наставнику? Салазару Слизерину.

Герман круто развернулся и замер — почти склонившись над ним, в воздухе висел безглазый, жутковатый усатый призрачный тип, облаченный в мантию и до пят измазанный серебристой кровью.

Наступила мертвая тишина, предвестник старой, доброй коллективной истерики.

— Без паники, ребята, — загремел Гера, раскинув руки, — призраки — это норма. Джентльмен в кровавых пятнах, я с удовольствием пересказал бы вашему наставнику все известные мне анекдоты. Серьёзно. И, полагаю, он нашел бы некоторые из них забавными. Потому что он — адекватный, взрослый человек. Что-что, а чувство юмора у Слизерина было отменное. Не то что у вас, мистер Кровавый Барон. Без обид.

Безглазый призрак гневно встопорщил усы и удалился сквозь стену. Где-то справа проплыла ещё стайка жемчужно-белых привидений. Беседуя о чем-то своем и совершенно не замечая ошарашенных взглядов. Ну, хоть не визжит уже никто при виде призраков — и на том спасибо.

Призраки заметили учеников, начали о чем-то расспрашивать, но Герман уже не слушал.

— Идите отсюда, — потребовал строгий голос, — церемония отбора сейчас начнется.

Профессор МакГонагалл вернулась. Строго так посмотрела на привидений, и те поспешно начали ретироваться сквозь стену и исчезать одно за другим.

— Выстройтесь в шеренгу — скомандовала профессор, обращаясь к первокурсникам, — и идите за мной!

Двери распахнулись. И стайка первокурсников гуськом потянулась за преподавателем. Большой зал ослепил. Волшебный потолок, осыпанный льдистыми звездными искрами, несметное число белоснежных свечей парящих в воздухе, золото и блики, знамена, длинные столы факультетов, уставленные золотой утварью. Яркое, праздничное чудо, дышащее рождественской сказкой, старыми книгами и медовым свечным воском.

Герман задержал взгляд на преподавательской столе — и подавился воздухом. Во главе стола восседал покойный ректор родной для Германа российской семинарии. Живой, здоровый и облаченный во что-то совершенно несусветное. Отец Анастасий в лазурной мантии с единорогами. Кому рассказать — сочтут поехавшим. Парень с щемящим сердцем вглядывался в такие знакомые и одновременно чужие черты. Таких совпадений не бывает, Гера. Видимо, Дамблдор — это какое-то альтернативное отражение личности покойного игумена, отца Анастасия. Но покойный ректор-то не был ни политиком, ни манипулятором. И умер от банальнейшего рака. Однако.

Стайка первокурсников добралась до преподавательского стола, Макгонагалл поставила трехногий табурет и водрузила на него видавшую виды старую, бурую остроконечную шляпу. Какое-то время не происходило ничего. Реддл до боли стиснул ладонь Германа, неподвижно взирая куда-то за плечо Дамблдору. Шляпа ожила и запела:

Может быть, я некрасива на вид,

Но строго меня не судите.

Ведь шляпы умнее меня не найти,

Что вы там ни говорите.

Шапки, цилиндры и котелки

Красивей меня, спору нет.

Но будь они умнее меня,

Я бы съела себя на обед.

Все помыслы ваши я вижу насквозь,

Не скрыть от меня ничего.

Наденьте меня, и я вам сообщу,

С кем учиться вам суждено.

Быть может, вас ждет Гриффиндор, славный тем,

Что учатся там храбрецы.

Сердца их отваги и силы полны,

К тому ж благородны они.

А может быть, Пуффендуй ваша судьба,

Там, где никто не боится труда,

Где преданны все, и верны,

И терпенья с упорством полны.

А если с мозгами в порядке у вас,

Вас к знаниям тянет давно,

Есть юмор и силы гранит грызть наук,

То путь ваш — за стол Когтевран.

Быть может, что в Слизерине вам суждено

Найти своих лучших друзей.

Там хитрецы к своей цели идут,

Никаких не стесняясь путей.

Не бойтесь меня, надевайте смелей,

И вашу судьбу предскажу я верней, Чем сделает это другой.

В надежные руки попали вы,

Пусть и безрука я, увы,

Но я горжусь собой.

Макгонагалл вызывала учеников по списку, сажала на табурет, одевала каждому шляпу на голову, шляпа торжественно возглашала название факультета. И новораспределённые счастливцы разбредались по залу, занимали места за столами своих факультетов. Герман молча положил руку на плечо мертвецки бледного Тома, встряхнул его и шепнул в самое ухо:

— Все будет нормально, дружище. Ты — Поттер. И у тебя снова есть шанс. Шанс начать все сначала. Я с тобой.

Реддл шумно втянул воздух и с недоверием покосился на вцепившуюся в его плечо руку.

— Я ненавижу, когда меня трогают, — мрачно сообщил Том, — о, прости, я забыл. Для тебя не существует такого понятия, как «личное пространство».

— Ханна Аббот.

— Хаффлпафф!

Гера подмигнул Гермионе и широко улыбнулся. Том поджал губы и сдавленно зашипел на парселтанге, что у Поттеров идиотизм и хамство в крови. И он, великий Темный Лорд, не потерпит чужие конечности на своём плече. Но руку Германа с плеча так и не скинул. Гера убрал руку, взъерошил сварливо шипящего братца и негромко отозвался, перейдя на парселтанг и отводя глаза:

— Прости, Томас, меня действительно что-то понесло не в ту степь. Тебе страшно. Я просто пытался отвлечь.

Реддл поджал губы и отвел глаза. Тео Нотт ахнул, прикрыл рот рукой, обернулся и яростно зашептал кому-то в толпе:

— Милли, эти двое — змееусты!

Голос Макгонагалл звучал сухо:

— Майкл Армор.

— Гриффиндор!

Герман не глядя на распределяющихся, показывал каким-то хихикающим девчонкам старый, как мир, фокус с монеткой.

— Гермиона Грейнджер! — обьявила Макгонагалл.

Гермиона села на табурет, ей на голову опустилась шляпа. Минут пятнадцать девчонка и шляпа яростно препирались, шепотом, правда. Пока древний артефакт не взвыл:

— Годрик, за что мне это?! Слизерин!

Реддл задохнулся от возмущения. На лице Макгонагалл проступило неподдельное, живое изумление. Гермиона сняла шляпу и чинно удалилась к столу змеиного факультета, приветствуемая жидкими хлопками. Туда же распределили и Нотта, и Малфоя. Толпа редела. Герман топтался на месте, таращась в потолок. Пока не прозвучало заветное:

— Гарри Поттер!

Наступила тишина. Чуткая и звенящая. Герман пригладил торчащие во все стороны волосы, на негнущихся ногах добрался до табурета и дождался, когда мягко опустится ему на голову большая, ветхая, пахнущая нафталином и мышами...

— От меня не пахнет мышами, — картаво и несколько развязно отозвался артефакт, — хм, посмотрим, что тут у нас. Жажда знаний. Похвально, похвально. Выпить море нельзя, но очень хочется, не так ли, друг мой? А также я вижу в тебе верность и неукротимое желание показать себя, о, да! И большое, доброе сердце. И острый ум. И безрассудную отвагу… пожалуй, столько отваги, что хватит на весь…

— Слизерин! — почти взвыл Герман, — из-за меня там оказалась магглорожденная ведьма…

— О, вот кому я обязана порчей моих гипотетических нервов, — хмыкнула шляпа, — нет уж, дружок…

— Слизерин! — почти прорычал Герман, — я хочу спасти этот, мать его, факультет. Попади я к львятам — и Слизерин станет изгоем и образом врага. Именем Гриффиндора молю — пусти в серпентарий, аспид нафталиновый.

— Слизерин — факультет одиночек и ядовитых гадов, хранящих яд в хвосте, — насмешливо отозвалась шляпа, — тебя ждут там только одиночество и вероломство…

— Знаю. Пусти меня к ним, — взмолился Гера, — я хочу защитить их.

— Защитить? Вот он, истинный гриффиндорец, в котором отвага пожрала здравый смысл! — с хохотом загремела шляпа на весь Большой Зал, — Слизерин!

Что-то с грохотом упало и покатилось в гулкой тишине. Герман успел поймать на себе полный животного ужаса и удушающей ненависти взгляд какого-то, сальноволосого, носатого препода. Ааа, товарищ Нюниус. Шалом. Я таки к вам. Герман снял шляпу и в полной тишине направился к слизеринскому столу. Факультет сдержанно, сухо зааплодировал. Гера занял место подле Гермионы и послал Малфою ленивую нехорошую ухмылку. Аристократ сидел мертвецки бледный и излучал сразу две эмоции: обиду и злобу. Нотт молча хлопнул Германа по плечу и виновато улыбнулся. Шрам пронзило острой болью. Напротив Германа за стол уселся Кровавый Барон. Его истекающие призрачной кровью пустые глазницы неподвижно и мрачно взирали на Геру.

— Томас Поттер, — объявила гриффиндорский декан.

И шляпа, едва коснувшись макушки Реддла, рявкнула на весь зал:

— Слизерин!

Реддл занял место подле Германа. Гера успел заметить полный недоверия и ужаса взгляд Дамблдора, которым он одарил уходящего Тома.

— Гарри, а почему ты в чёрных перчатках? — басом спросила какая-то полная девчонка, напоминающая мопса.

— Аллергия, — пожал плечами Гера.

— Эй, Поттер, почему ты обманул меня в магазине? — надменно поинтересовался Малфой и обвел взглядом стол, — Поттер мне сказал, что они с братом — грязнокровки, какие-то Винчестеры. Представляете?

— Кто здесь? — задушенно захрипел Гера, ошарашенно разглядывая место, занимаемое Малфоем. И обернулся к Реддлу, тыча пальцем в белого от ярости Драко, — ты слышал? Оттуда был какой-то звук…

— Тебе показалось, — равнодушно отозвался Том, изучая свои ногти, — там просто пустое пространство, не более.

За столом тонко заулыбались, переглядываясь.

— Почему ты назвался грязнокровкой, Поттер? — не унимался Малфой, — почему не сказал правду?

— Ты правда это сделал, Гарри? — тихо спросил Нотт.

— Люди охотнее обнажают своё гнилое нутро с теми, кто заведомо уязвимее и слабее, — Герман протер очки и вежливо улыбнулся, — да, я так и поступил. Я часто так делаю. Это помогает разглядеть человека получше. И ещё. Ребята. Хочу расставить все точки над «и». Против вас лично я не имею ничего. Но слышать в своем присутствии слово «грязнокровка» я не желаю. Кровь не может быть грязной или чистой. Любой желающий оспорить это утверждение рискует получить совершенно незабываемый опыт в этой области. Без обид. Всем добра.

— Серьёзно? — прищурился какой-то чернявый, длинный старшекурсник с лютым пародонтозом на обе челюсти, — угрожаешь, Поттер?

— Предупреждаю, — прищурился Герман, — существо-то я, в общем-то мирное. Но за хвост меня лучше не дёргать. Цапну. Как и любой уважающий себя слизеринец, собственно.

Старшекурсник хищно оскалился :

— А ты наглец, Поттер, — лениво перегнулся через стол и протянул руку, — Флинт.

— Гарри, — Герман коротко пожал протянутую руку, — у тебя, случаем, пиратов в роду не было?

— Случаем были, — ухмыльнулся Флинт, в темных глазах старшекурсника заплясало буйное мглистое пламя, — оставили в наследство парочку родовых проклятий.

— Капитан Флинт? — глаза Гермиона удивленно распахнулись, — тот самый?

Флинт лениво улыбаясь, поковырял столешницу мизинцем.

— Магглы до сих пор помнят капитана Флинта, — холодно улыбнулся Том, препарируя старшекурсника тяжелым взглядом, — они неоднократно посвящали ему книги, песни, картины и иные объекты нематериального наследия. Из исторической личности он скоро переродился в книжного персонажа.

Старшекурсник польщенно сощурился и протянул, ухмыляясь:

— Помнят, говоришь..?

Альбус Дамблдор поднялся со своего трона и широко развел руки. На его лице играла лучезарная улыбка. У него был такой вид, словно ничто в мире не может порадовать его больше, чем сидящие перед ним ученики его школы.

—Добро пожаловать! — произнес он.— добро пожаловать в Хогвартс! Прежде чем мы начнем наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Все, всем спасибо!

Дамблдор сел на свое место. Зал разразился радостными криками и аплодисментами. Еда сама собой возникла на столах.

— Он дебил? — не выдержал Малфой.

— Это бред буйнопомешанного, — холодно отозвался Реддл, наливая тыквенного сока.

— Это какая-то кодировка? — пробормотал Гера, накладывая себе картохи. И исподволь разглядывая суетливого, болезненно-худого заиканца в малиновой чалме. Квирелл украдкой поглядывал на слизеринский стол и непрестанно вертелся в своем кресле, — или краткая характеристика четырёх факультетов? Если да — последнее явно про нас.

— А первое — про львов, — отозвался, усмехаясь, какой-то чернокожий парень, — идея не лишена логики; пузырь — явно Хаффлпафф. Их больше всего. А остаток — Когтевран. Говорят, в этом году новопоступивших орлят неприлично мало. Кстати. Я — Блейз. Блейз Забини.

— Приятно познакомиться, — кивнул Герман, — Блейз. Почти Блейд.

— Знаю, — Забини, задумчиво разглядывая Геру, Тома и Гермиону, склонил голову набок, — магглы создали интересного персонажа. Я видел все фильмы с ним. Один из моих отчимов был ярым фанатом подобной тематики.

* * *

Гермиона ушла спать ещё полчаса назад, но в гостиной Слизерина всё ещё было шумно и суетно. Том сидел подле, читая свой бесконечный томик стихов бессмертного Артюра Рембо. Гера, развалившись подле, душевно и несколько навзрыд выводил под аккомпанемент баяна :

С глазами черней, чем омут речной,

В юбчонке с десятком заплаток,

Без ремесла, без гроша за душой,

Но с массой волос, что черной волной

Спускались до черных пяток,

Явилась, дитя мое, Ханна Каш,

Что накалывала фраеров,

Пришла с ветрами и ушла, как мираж.

В саванну по воле ветров.

У нее ни туфель, ни пары белья,

Она даже молитвы не знала,

И серою кошкой, не имевшей жилья,

Занесло ее в город, в гущу гнилья,

Словно между дровами зажало.

Она мыла посуду за малый баш,

Но не мылась сама добела,

И все же, дитя мое, Ханна Каш

Почище других была.

Декан Слизерина на проверку оказался самым крупным и ядовитым гадом Подземелий. Разбор полетов, проведенный с родным факультетом, он умудрился превратить в получасовое глумление над Гарри Поттером. Гере пришлось призвать всю свою выдержку, чтоб не ответить декану в том же ключе. Но к концу снейповского монолога бывшему семинаристу нестерпимо хотелось представить себя Нагайной и впиться зубами в деканский кадык. Что-что, а доводить до белого каления Снейп умел.

Забини опустился в кресло рядом и с интересом прислушался. Скоро к нему присоединились Нотт и полная девчонка, похожая на мопса. Гера пел, закрыв глаза:

Как-то ночью пришла в матросский кабак

С глазами черней, чем омут,

И был там Дж. Кент среди прочих гуляк,

И с нею Джек Нож покинул кабак,

Потому что чем-то был тронут.

И когда Джей Кент, беспутный апаш,

Чесался и щурил глаз,

Тогда, дитя мое, Ханна Каш

Под взглядом его тряслась.

Они стали близки там, где рыба и дичь,

Там сошлись колеи их путей.

У них не было койки и дома, где жить.

И они не знали, где пищи добыть

И как называть детей.

Но пусть ветер и снег впадают в раж,

Пусть саванну зальет потоп,

Все равно, дитя мое, Ханна Каш

Будет мужа любить по гроб.

— Что читаешь? О, стихи, — округлил глаза Нотт, заглянув за плечо Реддла и смущенно пробормотал, — я тоже люблю стихи. Даже… ну… немного пишу сам.

— Это похвально, — рассеянно отозвался Том, переворачивая страницу.

Герман пел — и негромкий голос его почти неощутимо волновал магический фон гостиной:

Шериф говорит: "Он подонок и мразь",

Молочница: "Кончит он худо."

Но она говорит: "Уж раз я взялась,

То пусть он будет подонок и мразь,

Он муж мой. И я с ним буду."

И нету ей дела до драк и краж,

И простит она брехуна.

Ей важно, дитя мое, Ханна Каш,

Любит ли мужа она.

Там, где люлька стояла — ни крыши, ни стен,

Их трепала беда постоянно,

Но за годом год они шли вместе с тем

Из города в лес, где ветер свистел,

За ветром дальше — в саванну.

И так, как идешь, покуда не сдашь,

Сквозь ветер, туман и дым,

Так шла, дитя мое, Ханна Каш

Вместе с мужем своим.

Хотя бы один воскресный денек,

Хоть пару приличной одежки,

Хотя бы один вишневый пирог,

Хотя бы пшеничной лепешки кусок

И вальс на губной гармошке!

Но каждый день все тот же пейзаж,

И солнца нет из-за туч.

Но все же, дитя мое, Ханна Каш

Сияет порой как луч.

— Я понял, — хлопнул себя по лбу Нотт, улыбаясь, — я понял, про кого песня, Милли.

Толстая девчонка нахмурилась и пробасила:

— Это про кого ж?

— Про персонажа из «Трехгрошового романа» Бертольда Брехта, — радости Нотта не было передела, — обожаю этого автора.

Милли издали какой-то низкий, басовитый звук и развалилась в кресле, слушая и напряженно морща лоб.

Голос Германа волновал полумрак гостиной, длинные тонкие пальцы ловко плясали по кнопкам:

Он рыбу крал, а она — соль,

Крала, ничуть не унизясь.

И когда она варила фасоль,

У него на коленях ребенок босой

Вслух читал катехизис.

Полсотни лет — его верный страж,

Одна с ним душа и плоть.

Такова, дитя мое, Ханна Каш,

И да воздаст ей Господь.

Примечания:

Башня Rowan — Ханна Каш

— Ты хоть когда-нибудь не гундосишь себе под нос, Поттер? — раздраженно зашипел Малфой, ползая с тряпкой по кафельному полу.

Герман мурлыкал «Капитан, капитан, улыбнитесь», разминая спину, хитро щурясь и прикидывая, как бы безболезненно облегчить себе труд. А трудотерапию декан своим змейкам избрал изощреннейшую.

В первый же учебный день Гера умудрился попасть в переплёт. Так вышло, что один хилый слизеринский дурень по имени Драко, маясь избытком свободного времени, задумал подкараулить в одном из коридоров Гермиону и братьев Поттеров. В компании Паркинсон, Крэбба и Гойла. Тройное протего вывело тюфяков из игры, Панси отделалась легким конфундусом, а Малфоя после рвало слизнями все утро. Казалось бы, вопрос был исчерпан. Но Том возжелал мести. И не то, чтобы Гера был особенно против. Под прикрытием чар, братья Поттер пробрались в подсобку Филча. Откуда и изъяли ценнейший конфискат: новехонькую упаковку свежайшей амортенции и связку навозных бомб. Бомбы припрятали до лучших времен, в зелье измельчили клок волос Филча. Добытый Ноттом с риском для жизни. Гермиона только качала головой и морщилась — затея ей не нравилась совершенно. Во время обеда Гера и Том в четыре руки потравили амортенцией Малфоя, Паркинсон и обоих малфоевских дуболомов. Что происходило далее было достойно отдельной оды. К несчастью для Геры, Снейп, все это время маниакально следивший за каждым телодвижением Гарри Поттера, изловил заговорщиков. Как раз тогда, когда они с видом утомленных славой триумфаторов, лениво наблюдали, как ополоумевшие от амортенции слизеринские засранцы скандируют какую-то слащавую рифмованную пакость под дверью коморки Филча. А забаррикадировавшийся изнутри Филч в ответ уныло матерится из-за двери. Пивз происходящее оценил и еще долго голосил по коридорам непристойные частушки про всех лиц, причастных и не очень.

Герман взял всю вину на себя. Нотт попросту не смог грамотно отмазаться. И многострадальный Слизерин лишился двадцати баллов. С другой стороны, пришедший в себя Драко, все еще сгорая от унижения, прилюдно ткнул дрожащей палочкой в Тома и проблеял: «Круцио». Круциатус благополучно издох, пока летел до цели. Но попытки хватило, чтобы лишить факультет ещё трёх сотен баллов. Сказать, что Снейп был взбешен — значит, не сказать ничего. Так что теперь Гера, Тео и Драко были обречены всю неделю, каждый вечер, вручную, отчищать самый загаженный пищеблок во всём Хогвартсе. Домовикам Хогвартса строжайше запретили помогать трём залетчикам. А также вменили в обязанность гонять из пищеблока любых других эльфов, жаждущих помочь кому-то из провинившихся. Правда, людей этот запрет не касался.

Нотт обреченно вздохнул и под конвоем смущенного эльфа потащил до компостной ямы ведро картофельных очисток. Порядком подгнивших и истекающих смрадной жижей.

— Кто ж тебе объяснил, что ты такой неприкосновенный, Драко? — сокрушенно покачал головой Герман, — ну что, доволен? С факультета баллы сняли. Преимущественно, из-за твоей тупости. Вот чего тебе не жилось спокойно? Зачем брата моего бесишь? Я обещал зеркальный ответ? Обещал. Вот начерта ты своими кривыми ручонками круциатус творить пытался? Прилюдно, к тому же. Ещё раз захотелось всей школе доходчиво поведать какое же на Слизерине учится отбитое мудачье?

Малфой злобно засопел и показал средний палец.

— Не выросло ещё ничего, чтобы людям такие вещи показывать, — отмахнулся Герман, сгребая веником очистки, — отрасти себе сначала хоть что-нибудь. А потом и поговорим… мозги, например. Или какую-никакую храбрость. Мерзить толпой и исподтишка — большого ума не надо. Ты один на один попробуй. Хорь облезлый. Это ж надо было так насрать факультету! Маааать… Триста баллов!

Малфой нецензурно взвыл и заткнул уши. Вернувшийся Тео окинул грязный кафель затравленным взглядом и потерянно сообщил:

— Декан передал, что отменит остальные дни отработки, если мы сегодня же, до отбоя, отдраим до блеска пищеблок. Если это не произойдет — мы, как домовики, ещё и будем чистить ведро картофеля. В довесок. Каждый. Каждый день по ведру. Всю неделю.

Драко побелел и выронил тряпку. Дверь натужно заскрипела. Том Реддл заглянул в пищеблок, из-за его плеча выглянула Гермиона.

— Вам нельзя колдовать, но нас-то запрет не касается, — тонко улыбнулся Реддл, сложив руки на груди, — не упрямься, Поттер. Позволь нам помочь тебе.

— Все под контролем, подождите меня внизу, ладно? — заверил его Герман, набрал в один из тазов воды и скомандовал, — а теперь все марш в сторону. Смотрите, как работает косячник со стажем.

И вылил таз на грязный пол. Том и Гермиона переглянулись — и присоединились к процессу. Нотт уронил тряпку. С Драко, (который уже второй час размазывал по полу грязную жижу, пытаясь ее собрать), случилась истерика. Герман набрал ещё воды, вылил и пошел с веником сгонять грязь и очистки к центру. Туда, где темнело под белой решеткой отверстие слива. Нотт быстро разобрался с принципом работы и побежал за водой. Драко оскорбленно поджал губы, но к коллективному труду не присоединился. За какие-то двадцать минут четверо первокурсников и десяток ведер воды превратили не маленький и весьма загаженный пищеблок в место относительно чистое. Грязные разводы на стенах все-таки никуда не делись.

* * *

Несмотря на все опасения Германа, железная леди Гриффиндора оказалась дамой на редкость правильной, справедливой и увлеченной своим делом. Никаких лишних баллов со слизеринцев она не сдирала. Любимчиков если и имела, выражала это вполне сдержанно. И весьма интеллигентно. Превратив свой стол в свинью и обратно, профессор раздала студентам спички и предложила трансфигурировать их в иголки.

Гермиона подняла руку.

— Да, мисс Грейнджер? — кивнула Макгонагалл, внимательно разглядывая студентку.

— Профессор Макгонагалл, — Гермиона задрала нос, неодобрительно поглядывая на Геру и Тома, сосредоточенно колдующих под столом над ползущим через кабинет жуком, — какую именно следует сотворить иглу? Существует масса разновидностей швейных игл. Есть метательные иглы, сенбоны. Бывают также маггловские иглы для швейных машин.

Какой-то чумазый, рыжий гриффиндорец закатил глаза и передразнил ее в лицах. Окружающие заржали. Малфой обернулся и скроил презрительную рожу.

Макгонагалл окинула девчонку снисходительным взглядом и заметила:

— Речь была об обычных швейных иглах, мисс Грейнджер. Но если вы до конца урока сумеете превратить ваши спички во все известные вам разновидности иголок и поведаете своим однокурсникам о назначении каждой, я верну Слизерину сотню баллов.

Змейки заинтересованно зашептались, переглядываясь. Герман и Том о чем-то оживленно заспорили. Ползущий через аудиторию жук раздулся до размеров мопса, позеленел и оглушительно взорвался под визг девчонок. Благополучно забрызгав своими ошметками полкласса. Герман побагровел, спрятал руки в карманы и, виновато заморгав, сполз по стулу. Реддл, отсмеявшись, шутя, макнул его носом в конспект. Макгонагалл одарила Реддла долгим нечитаемым взглядом. По ее лицу скользнула тень изумления.

Гермиона подняла руку.

— Да, мисс Грейнджер? — сухо поинтересовалась гриффиндорский декан.

— Я закончила, — Гермиона осторожно передала изумленной Макгонагалл аккуратно воткнутые в клочок пергамента швейные иглы и подняла над головой ещё три длинные обоюдоострые иглы, — а это — сенбоны.

Макгонагалл приподняла брови и кивнула, разрешая продолжать.

Гермиона повернулась лицом к классу и четко, сухо сообщила давно заученный текст:

— Сенбон — это металлическая игла с остриями на обоих концах. Сенбоны часто используются в медицине для прокалывания акупунктурных точек. Они обладают небольшой убойной силой, но могут быть брошены с большой точностью. Пользователь с надлежащими медицинскими знаниями может эффективно использовать сенбон в бою, чтобы вывести из строя или даже убить свою цель, если он пытается попасть в жизненно важные точки. Чтобы эти иглы действовали более эффективно, пользователь также может отравить кончики сенбона ядовитыми веществами. Дополнительное преимущество сенбона состоит в том, что он меньшего размера, чем кунай или сюрикены, и при метании его в противника, сенбоны труднее увидеть и увернуться.

Кто-то присвистнул.

— Заучка, — пробурчал какой-то чумазый гриффиндорский рыжик и оскорбленно надулся.

Гермиона подняла со стола ещё пару игл и показала классу.

— Это иглы для швейной машины. Игла состоит из колбы — для крепле­ния в игловодителе или иглодержателе, стержня и острия — для прокола материалов изделия. Ушко иглы служит для заправки в него игольной нитки ма­шины, — голос Гермионы окреп и звучал все увереннее, — швейные машины — изобретенные магглами устройства, позволяющие шить быстрее и качественнее, чем обычной иголкой. Электрические швейные машины превосходят своей скоростью даже многие бытовые швейные чары…

— Двести пятьдесят очков Слизерину, — потрясенно и почти торжественно провозгласила Макгонагалл, медленно снимая очки и качая головой, — мистер Финниган, раздайте по рядам все образцы. Пусть посмотрит каждый. Мерлин… Просто невероятно. Беспрецедентно… вы ведь магглорожденная, мисс Грейнджер?

— Да, — с готовностью кивнула Гермиона, — но я много тренировалась. Мои родители — обычные люди, но они верили в то, что я — ведьма, ещё тогда, когда я сама об этом не знала.

Реддл и Гера обменялись долгими взглядами и заухмылялись.

— Охренеть, — пробормотал кто-то в наступившей тишине.

Слизеринцы зашептались, заскрежетали отодвигаемыми стульями, поднялись и сдержанно зааплодировали. Сидеть остались только злой, как чёрт, Драко, шипящая ругательства Паркинсон и, мутно взирающие на свет божий, Крэбб с Гойлом. Гермиона смутилась, побагровела и заулыбалась, отводя глаза.

Гера изловчился и, под шум аплодисментов, ткнул палочкой в злобно ощерившегося Малфоя. Отчего все тонкие, белесые волосья его превратились в колонию бледных тонконогих поганок. Симус заржал в голос и с жаром зашептал что-то чумазому рыжику на ухо. Рыжий открыл рот и озадаченно уставился на Германа.

— Грибы! На мне выросли грибы! — внезапно заверещал Драко, ощупывая голову.

— Это от натуги, — со знанием дела отозвался Герман.

Реддл зафыркал, сползая на столешницу и пряча смеющееся лицо за раскрытым учебником.

— Мисс Паркинсон, отведите мистера Малфоя в больничное крыло, — скучающим тоном отозвалась Макгонагалл и обвела студентов строгим взглядом, гасящим всякое веселье, — а теперь берем палочки в руки и продолжаем трансфигурировать спички в иголки.

— И все-таки она прекрасна, — прошептал печально Герман.

Реддл закатил глаза и повторно макнул непутевого юнца носом в конспект. И поймал себя на крамольной мысли, что не сможет прикончить это зеленоглазое, очкастое чучело.

* * *

Когда из Колдостворца прислали письмо с темами на зачетную неделю первой учебной четверти, как раз был обед. Руководство русской школы магии не согласилось выставить оценки автоматом и предупреждало, что в назначенный срок по душу Германа явятся трое экзаменаторов. Учебный план Колдостворца всерьёз отличался. Кроме общемагической истории в программе имелись история Магической России, история искусств, стихийное волхвование, бестиология. И языки: русский, латынь, греческий, старославянский и английский. Последние четыре Герман изучал в родной семинарии, так что трудности они не составили.

— Из Гринготтса пытались что-то украсть… — донеслось до Германа от гриффиндорского стола, — гоблины… уже забрали… Запрещенный коридор…

Герман почесал перышки сонно щурящейся Пангурбан и отпустил ее охотиться. Реддл, расположившись напротив, кормил своего пернатого Дагота Ура прямиком с вилки и рассеянно улыбался. Где-то справа Гермиона проедала плешь тоскливо ковыряющему тарелку Нотту.

* * *

Отчаянно зевая, Гера запихивал в себя переперченную овсянку. Под укоризненно-мрачным взглядом зависшего над ним Кровавого Барона. Призрак, в честь какой-то одному ему известной памятной даты, медленно достал из кармана собственные глазные яблоки. И очень медленно вставил их себе в глазницы.

— Два занятия по зельям — заниматься будем вместе со слизеринцами, — волновался за соседним столом чумазый рыжик, Рон Уизли, — занятия ведет профессор Снейп, а он их декан. Говорят, что он всегда и во всем на их стороне, выгораживает их перед остальными преподавателями и ставит им лучшие отметки. Вот как раз и увидим, так ли это.

— Слизеринцы все такие мерзкие, — скривилась какая-то кудрявая блондинка, — или странные, как эта заучка.

— Ты не права, Лаванда, Гермиона — хороший человек, — тихо возразил Невилл, краснея, — среди слизеринцев тоже есть хорошие люди.

— Гарри Малфоя поганками обрастил, — мечтательно кивнул Рон.

— Ты же сам слышал, что сказала Шляпа, — возразил Финниган, — она назвала Гарри истинным гриффиндорцем. А это значит, он не считается. Он просто пошел на Слизерин за братом. А Гермиона вообще — магглорожденная. А значит, она тоже не считается…

— Ты ответишь за это, Поттер, — почти выплюнул Малфой, — мой отец узнает об этом.

Реддл лениво прицелился — и зарядил ему в лоб, с ложки, компотной косточкой.

— Угу, уже обделался, — зевнул Герман, — соплю подотри, герой. Или у тебя там никак все слизни наружу не выберутся?

Реддл ухмыльнулся и движением пальцев заставил кашу в тарелке Малфоя сложиться в слово «хорек».

Герман обернулся — и наткнулся на внимательный взгляд Дамблдора. Полный замешательства и неподдельного веселья.

— Том, слушай, может зря мы так с мелким? — толкнул Гера Реддла в бок, — два взрослых мужика глумятся над ребенком…

— Ты вообще в своём уме? Глумятся по-другому, Поттер, — холодно заметил Том, — если Люциус не научил свою личинку манерам, буду учить я. И вообще, этот недоумок подговорил братьев Лестат наложить на твоё барахло очень неприятные чары. Ты бы лезвиями блевал, Поттер. Я с рассвета возился с твоей мантией.

— Все равно погано это, — сокрушенно покачал головой Герман, — заигрались мы с тобой, сэр Висельник.

Реддл раздраженно скривился и вынул из кое-как заплетённой шевелюры Поттера совиное перо.

В сумрачной аудитории зельеварения было очень холодно. Гораздо холоднее, чем в самом замке. Да и, если честно судить, куда холоднее, чем в прочих частях Подземелий. Возможно, такие условия продиктованы необходимостью долго хранить ингредиенты? Да и на качество зелий температурные перепады сказываются. Герман попытался выяснить это у Тома, но тот только отмахнулся. Названные братья заняли место в углу. К Гермионе подсел Нотт. Вдоль всех стен стояли стеклянные банки, в которых плавали заспиртованные животные, внутренности и какие-то коренья. Снейп ворвался в кабинет, швырнул на стол стопку бумаг, открыл журнал. Какое-то время изучал список. Называл фамилии. Студенты вставали и молча садились обратно. Зельевар остановился, дойдя до фамилии Поттер.

— О, да, — негромко произнес он. — Гарри Поттер. Наша новая знаменитость.

Драко Малфой и его друзья, Крэбб и Гойл, издевательски захихикали, прикрыв лица ладонями.

— Томас Поттер, — Снейп окатил Тома подозрительным взглядом, — разве у четы Поттеров было двое сыновей?

— Я — наследник побочной ветви, перебравшейся в Россию при Павле Первом, — солгал Том, вежливо улыбаясь, — моё родство с Гарри установлено путем маггловской генетической экспертизы.

Снейп раздраженно дернул щекой и продолжил знакомиться со списком. Закончив, обвел аудиторию внимательным взглядом. Глаза холодные. Пустые. И мертвые. Герман вздрогнул, эти черные радужки все отчетливее напоминали темные туннели постапокалиптического метро со станциями-призраками, монстрами и отбитыми типами, падкими до легкой добычи.

— Вы здесь для того, чтобы изучить науку приготовления волшебных зелий и снадобий. Очень точную и тонкую науку, — начал зельевар; Снейп говорил почти шепотом, но ученики отчетливо слышали каждое слово.

— Глупое махание волшебной палочкой к этой науке не имеет никакого отношения, и потому многие из вас с трудом поверят, что мой предмет является важной составляющей магической науки, — продолжил зельевар, холодно взирая на вжавшегося в столешницу Уизли, — я не думаю, что вы в состоянии оценить красоту медленно кипящего котла, источающего тончайшие запахи, или мягкую силу жидкостей, которые пробираются по венам человека, околдовывая его разум, порабощая его чувства… могу научить вас, как разлить по флаконам известность, как сварить триумф, как заткнуть пробкой смерть. Но все это только при условии, что вы хоть чем-то отличаетесь от того стада болванов, которое обычно приходит на мои уроки.

Бесцветный голос зельевара разносился шепчущим эхом в полумраке. Царившая в аудитории тишина стала абсолютной. Герман и Том синхронно сползли по-ниже и обменялись кривыми ухмылками. Гермиона нетерпеливо заерзала на стуле — судя по ее виду, ей не терпелось доказать, что уж ее никак нельзя отнести к стаду болванов.

— Гарри Поттер! — неожиданно возвысил голос зельевар, медленно складывая руки на груди, — что получится, если я смешаю измельченный корень асфоделя с настойкой полыни?

Герман с грохотом выбрался из-за стола и поправил очки:

— Смотря как смешать, сэр. И важно какого качества ингредиенты. Если тупо свалить всё вместе и варить — на десятой минуте образуется люто вонючая бурая жижа. И кроме перечисленного нужны сок дремоносных бобов и корень валерианы. Если бобы тухлые — месиво свернется в черную каменюку с запахом горелого шланга. Если вместо воды налить огневиски…

Реддл зевнул и рассеянно полез в сумку названного брата.

— Довольно, — скривился Снейп, — меня интересует стандартный вариант.

— Его исход зависит от способа измельчения дремоносных бобов, — задушевно поведал Гера, широко ухмыляясь и поблескивая шальными зелеными глазищами, — если давить их плашмя, кинжалом, мы получим напиток живой смерти. Нашедший свое отражение в маггловской сказке о принцессе, которую оскорбленная ведьма погрузила в многовековой магический сон. Если же бобы растереть с ослиным навозом, при кипении пары варева спровоцируют сильнейший понос. И обильное потоотделение…

Кто-то захихикал.

— Звучит так, будто вы делитесь собственным опытом, мистер Поттер, — презрительно усмехнулся Снейп, — Если я попрошу вас принести мне безоаровый камень, где вы будете его искать?

— В вашем шкафу, — брякнул Гера и вокруг засмеялись, — или в алхимической лавке. Если поблизости есть бесхозная коза, на крайний случай, выпотрошу ей желудок.

Снейп нехорошо сощурился. И бывший семинарист с ужасом осознал, что влип. Этот взгляд мог означать только одно. Не получив своего кровавого приношения, ненависть зельевара жаждет охоты. Жаждет жертв и разрушений. А это значит, что отныне Геру будут валить. На каждом занятии. С садистским упоением и мрачным внутренним улюлюканьем. Бедный, наивный Гарри из книжки. Ты даже не представляешь как легко тебе было с этим мудилой.

В мертвой тишине голос Снейпа прозвучал убийственно мягко; так мягко сплетаются кольца голодной змеи, готовой к прыжку:

— Хорошо, Поттер. Спросим иначе. В чем разница между волчьей отравой и клобуком монаха?

— Это вы про аконит? — почесался озадаченно Гера, — разница? О, только в регионе, где трава произрастает. И в ассоциациях, которые растение вызывает у местного населения. Хотя, должен признать, выведенная магглами садовая разновидность аконита снимает зуд и покраснение при лёгких аллергических реакциях…

Малфой скривился и произнес, манерно растягивая слова:

— Слышали? Поганые дикари обтираются травой, когда запаршивеют без мыла среди своих грязных магглов.

Дружки Драко утробно заквохтали. Снейп проигнорировал реплику с места.

— Перечислите мне все разновидности амортенций, существующие на данный момент, — тихо потребовал Снейп.

Гера побелел.

— Их больше тысячи, сэр, — голос парня предательски дрогнул, — где-то сотня обобщенных подгрупп по классификации Нейтана Оксхерта… Подобной информацией свободно владеет только узкопрофильный специалист…

На лице Снейпа появилось презрительное выражение.

— Так, так… Очевидно, известность — это далеко не все, — перебил Геру зельевар, — на большее я и не рассчитывал. А теперь берите перья и пишите под диктовку. Тема нашего вводного урока — общие свойства базовых ингредиентов и ареал их распространения.

* * *

— Во гнида! — возмущался Рон, — это он ещё баллы не содрал! А будь ты гриффиндорцем — еще бы и баллов лишил. Бедолагу Невилла вообще до слез довел. А Малфою и слова не сказал, хоть он и болтал гадости два урока подряд!

Симус с Дином возмущенно загудели что-то о сальноволосых ублюдках.

— Ты правда пробовал растирать дремоносные бобы с навозом? — приподняла брови Гермиона.

Гера не успел ответить — кто-то с разбегу напялил ему на голову большую картонную коробку из-под амортенции. Реддл фыркнул:

— Если бы только с навозом…

Герман запихал коробку за статую одноглазой ведьмы и поднял валяющийся под ногами клочок бумаги. Вырезка из «Пророка». Ну конечно. А в книге эта хрень нашла Поттера в хижине Хагрида.

— Что там? — тихо спросила Гермиона, когда слизеринское трио отделилось от толпы и завернуло за угол.

— «Продолжается расследование обстоятельств проникновения неизвестных грабителей или грабителя в банк «Гринготтс», имевшего место 31 июля. Согласно широко распространенному мнению, это происшествие — дело рук темных волшебников, чьи имена пока неизвестны. Сегодня гоблины из «Гринготтса» заявили, что из банка ничего не было похищено, — прочел нехотя Гера, — выяснилось, что сейф, в который проникли грабители, был пуст. Мы не скажем вам, что лежало в сейфе, поэтому не лезьте в наши дела, если вам не нужны проблемы», — заявил этим утром пресс-секретарь банка «Гринготтс». По странному стечению обстоятельств, то, что лежало в сейфе, в который проникли грабители, было извлечено из него владельцем утром того же дня.

— Я слышала об этом, — кивнула Гермиона, прижимая к груди учебники и разглядывая колдографию с гоблинами, — когда мы с родителями были в Гринготтсе — я видела там Хагрида. Он что-то забирал из какого-то особого хранилища. Что-то принадлежащее школе. И Дамблдору.

— И как же, позволь спросить, ты могла это узнать? — насмешливо и снисходительно приподнял брови Том.

— Это не слышал только глухой, — обиделась Гермиона, — Хагрид так громко говорил… И так много…

* * *

— Я понял что не так с Магической Британией, — заметил Гера, ковыляя до квиддичного поля в обществе Тома, Гермионы, Нотта и Забини, — маги так привыкли недооценивать магглов и считать себя элитой, что перестали воспринимать этот богоспасаемый остров в качестве своей Родины. Вспомните, даже когда Гриндевальд и ему подобные вытворяли лютый трэш, британские маги хоронились по родовым гнездам. И твердили, что их-то беда обойдет стороной. Никакого ощущения сопричастности своему Отечеству. Своему народу.

— Я читал, русские колдуны, в войну, наплевав на Статут, колдовали прямо в окопах и на передовой, на глазах у магглов, — кивнул Забини и обернулся, — а магглы были не против. И даже не особо удивлялись. Мол, ну может человек вести на вражеский дзот толпу живых трупов, так чего ему мешать? Я читал, это очень ухудшило отношения наших с русскими. У них же вроде Статут О Секретности есть. Да все на него чихали. Маги живут среди магглов, сильны друидизм и алхимия. Много анимагов. И оборотни могут служить даже в их Министерстве, представляете?

— Сейчас там тяжело. Разгул бандитизма. Перестройка, — пробормотал Гера, — Россия маггловская — федеративная республика. А Россия магическая замкнулась в скорлупе и больше напоминает своим устройством империю. Во главе Министерства, конечно, местный министр магии…

— Но фактическая власть там — у бывшего мракоборца, великого светлого стихийного мага, — оживилась Гермиона, — я много читала о нем. Я так понимаю, его ждет в итоге президентское кресло маггловского правительства. А ещё он — прекрасный стратег и родился среди магглов…

Реддл окинул ее мрачным взглядом и криво усмехнулся.

— И ещё. Из современных учебников новейшей истории магии складывается впечатление, что Вторая Мировая была где-то в Америке. И в ней победил Дамблдор. Да, вашу ж дивизию! — Герман порывисто сорвал очки, — на стороне нацистов выступал не только Гриндевальд. Почему никто не помнит этого поехавшего японского культиста Асакуру? Почему никто не помнит отбитых немецких магов-изуверов, кровавые магические лагеря смерти в межпространственных складках? Почему маги упорно игнорируют маггловский сегмент той войны? Гибли-то их соотечественники. Про то, кто освобождал Европу от фрицев в учебнике тоже ни слова…

Реддл изумленно поднял глаза.

— Ты повторяешь сейчас Каркарова, Поттер, — комканно сообщил Том и поспешно отвернулся.

Какое-то время слизеринцы шли молча.

— Малфой всем рассказывает, как однажды чуть не сбил на метле маггловский вертолет, — тихо заметил до этого молчавший Нотт.

— Брехня, — фыркнул Гера, — готов поспорить, он и на картинке-то его никогда не видел.

— Я так ждал полетов, — улыбнулся смущенно Нотт, — обожаю летать. И квиддич. А ты, Том?

— Считаю квиддич нелепейшим способом тратить бесценное время, — пожал плечами Том, — Поттер?

— У меня на него времени нет, да и не умею я, — рассмеялся Гера, отмахиваясь, — Блейз, что ты скажешь?

— А я и без спорта — неплох, — деланно тяжело вздохнул Блейз и послал Гермионе тонкую, томную улыбку, — а что насчет нашей Мисс Трансфигурация?

Гермиона шумно втянула воздух и отвела глаза, порывисто обнимая себя руками:

— Я не думаю, что хочу летать.

В три тридцать на летную площадку набежали запыхавшиеся гриффиндорцы. Герман шумно втянул воздух, раскинул руки и ухнул:

— А день-то добрый.

Никто не ответил. А день-то действительно был добрым. Ясное солнце мирно сияло с безоблачного, звонко-голубого неба. Ветерок тревожил сочные дикие травы. Вдалеке неприступной стеной мрачно темнел, качая ветвями, Запретный Лес. Гера махнул Невиллу и ребятам, приглашая присоединиться. В траве, в ряд лежали двадцать одна метла. Студенты закрутили головами и разбрелись по полю, занимая места возле метел.

— Главное, ничего не бойтесь, — внезапно поднял голову Нотт и украдкой заглянул Гермионе в глаза, — метла — как лошадь. Она не слушается испуганных и неуверенных.

Невилл печально вздохнул и, ссутулив спину, достал из кармана стеклянный шар. Который тотчас же окрасился в красный.

— Малфой пытался утром отнять напоминалку Невилла, да декан не дала, — торопливо зашептал на ухо Герману Рон, — вы смотрите за ним. Если он чужие вещи хватает, то и у своих таскать будет.

Симус и Дин под взглядом Геры помрачнели и закивали.

— Это странно, — пробормотал Том, — очень странно для человека, росшего в благополучной среде. Его отец никогда не опускался до подобного.

— Привет из глубины веков, — пожал плечами Герман, — все мы похожи на кого-то из своих предков. Гены проснулись.

— Предки Малфоев пришли к нам с Вильгельмом Завоевателем, — тихо отозвался Нотт, потирая глаз и щурясь, — они были головорезами и иноземными захватчиками. Папа говорил, что Малфоев прокляла одна ведьма, она была из саксов. Предок Драко вырезал весь ее род, а ее саму сделал своей наложницей. С тех пор у Малфоев может рождаться только один ребенок. И мальчиком он родится только если его мать будет похожа внешне на ведьму, которая прокляла Малфоев… Если я ничего не путаю, Малфои, живущие сейчас, — потомство той самой ведьмы.

— Прямо-таки привет из «Айвенго» Вальтера Скотта, — пробормотал Герман, рассеянно наблюдая, как Малфой хвастает какими-то своими квиддичными победами.

Быстрым шагом на площадку прибыла преподавательница полетов, Роланда Хуч. Ее короткие седые волосы торчали во все стороны, желтые ястребиные глаза смотрели на свет божий зорко и решительно.

— Ну и чего вы ждете?! — рявкнула она, — Каждый встает напротив метлы, давайте, пошевеливайтесь.

Гриффы, не успевшие сориентироваться ранее, заторможенно заозирались и разбрелись по пустующим местам подле метел.

Герман скептически уставился на доставшуюся ему метлу. Была она довольно старой, лохматой, несколько ее прутьев торчали в разные стороны. На черенке метлы красовалось нацарапанное гвоздём «Хиппуешь, плесень?», «Вархард жив», «Вперёд, Йоркширские Слепни!» и «Мальсибер жрёт козявки».

— Вытяните правую руку над метлой! — скомандовала мадам Хуч, встав перед строем. — И скажите: «Вверх!»

— ВВЕРХ! — нестройно взвыли двадцать голосов.

Метла Германа кокетливо вильнула черенком и шустро укатилась к Тому.

— Да, твою ж дивизию, — выдохнул Гера, мрачно поднял левую руку и рявкнул по-русски, — ко мне, зараза!

Метла с размаху впечаталась в протезную ладонь, затянутую черной перчаткой. Реддл беззвучно заставил метлу лечь в руку и скучающе поднял глаза к небу. У Блейза и Забини всё обстояло неплохо, но метла Гермионы как взбесилась. Она подскочила вертикально и теперь, распушив прутья, лихо приплясывала вокруг багровой Грейнджер, кланяясь и мотая черенком. У Невилла же и вовсе ничего не происходило.

— Успокой свою магию, Грейнджер, — услышал Гера холодный голос Тома, — Невилл. Попробуй думать о метле, как о чем-то, что тебе нравится.

— Это я могу… попробовать, — нерешительно вздохнул Невилл и с отчаяньем уставился на метлу. Метла ответила странно. Покрылась почками и радостно зазеленела свежей, изумрудно-зеленой, клейкой листвой.

Мадам Хуч объясняла, как правильно сидеть на метле, прошлась перед строем, проверила кто как исполняет инструкции. Обругала вяло пререкающегося Малфоя за то, что неправильно сидит на своем транспортном средстве.

— А теперь, когда я дуну в свой свисток, вы с силой оттолкнетесь от земли, — резко заявила мадам Хуч, — крепко держите метлу, старайтесь, чтобы она была в ровном положении, поднимитесь на метр-полтора, а затем опускайтесь — для этого надо слегка наклониться вперед. Итак, по моему свистку— три, два…

Бедняга Невилл, бледный, дерганый и крайне испуганный, явно не вполне соображая, что творит, рванулся вверх прежде, чем мадам Хуч поднесла свисток к губам. Роланда Хуч что-то кричала вслед, но Невилл уже не слышал ее. Взбесившись, метла несла его всё выше и выше. Его дрожащая фигура стремительно сближалась с застывшей на крыше горгульей.

Беда. Беда, беда, беда, беда. Мы же с тобой в курсе, Гера, что будет дальше. Давай же. Ты можешь, Гера. Просто дотянись до каменной твари. И поверь, что она живая.

Герман вскинул руки к небу и судорожно скрутил пальцами воздух. Левая, протезная рука, ощутимо нагрелась и замерцала багряными всполохами. Перед глазами на миг потемнело. И во тьме кроваво проступил знак Даров Смерти. Ужасно не хотелось привлекать внимания. Но, как ещё помочь бедолаге, Герман не знал. Горгулья, ожив, утробно взревела, расправила кожистые крылья, отряхивая каменную крошку. И ловко сцапала Невилла, стряхнув с метлы. Бедняга Лонгботтом обмяк и потерял сознание. Монстр бережно прижал безвольное тело к широченной серой груди и тяжело спланировал вниз, взметая мерными ударами крыльев тучи каменной пыли. Мадам Хуч побелела и уронила метлу. Ученики застыли, с опаской разглядывая ожившего монстра.

— У нас на курсе что, появился новый Мерлин? — приподняв бровь, тихо поинтересовалась какая-то щуплая кроха-слизеринка с белыми косичками и длинной тонкой шеей, делающей ее похожей на маленький бледный грибочек. Очень ядовитый и ироничный грибочек.

— Пять очков Слизерину, Поттер, — прочистив горло, рявкнула мадам Хуч, стремительно срываясь с места, и склонилась над Невиллом, лицо ее было даже белее, чем у него.

— Обморок, — пробормотала Роланда Хуч распрямилась, ее лицо выражало явное облегчение, — Поттер!

— Да, профессор?

— Скажи своему порождению, чтобы оно исполняло мои команды, — бросила на ходу Хуч

и повернулась к остальным ученикам, — сейчас я отведу его в больничное крыло, а вы ждите. И без меня и ничего не делайте! Метлы оставьте на земле. Тот, кто в мое отсутствие дотронется до метлы, вылетит из Хогвартса быстрее, чем успеет сказать слово «квиддич».

— Эй! Да, ты, здоровяк, — Герман заглянул в раскосые глаза кожистого серого монстра, — теперь ты принадлежишь Хогвартсу. Ты выполняешь все распоряжения его директора, преподавателей, врача и лесника.

И шепнул на ухо:

— Ты не повинуешься Квиреллу, такой мужик в тюрбане. Ни под каким видом.

Существо утробно загудело и зашагало следом за мадам Хуч, бережно прижимая Невилла к груди и покачиваясь.

Бледный Реддл отшвырнул метлу и криво усмехнулся:

— Мои поздравления, Поттер. Ты снова все испортил. Лишние телодвижения.

— Стихийный выброс, — пожал плечами Герман, — со всеми бывает.

— Вы видели его физиономию? Вот неуклюжий — настоящий мешок навоза! — глумливо заквохтал Малфой.

Большая часть слизеринцев согласно загоготала. Реддл иронично приподнял бровь.

— Заткнись, Малфой, — глухо оборвала его Парвати Патил.

Гриффиндорцы шагнули ближе.

— О-о-о, ты заступаешься за этого придурка Лонгботтома? — надменно скривила свое и без того не особо красивое личико Паркинсон, — никогда не думала, что тебе нравятся такие толстые плаксивые мальчишки.

— Смотрите! — крикнул Малфой, метнувшись вперед и поднимая что-то с земли. — Это та самая дурацкая штука, которую прислала ему его бабка.

Напоминалка искристо просияла в лучах солнца. И побагровела.

— Ты кое-что забыл, — обманчиво мягко заметил Реддл, и красивое лицо его исказила безобразная ухмылка.

— Отдай ее мне, Малфой, — побагровел и стиснул кулаки Рон.

Все замерли и повернулись к нему. Малфой нагло усмехнулся.

— Я думаю, я положу ее куда-нибудь, чтобы Лонгботтом потом достал ее оттуда, — например, на дерево.

Герман, мрачно взирая на зажатую в руке Малфоя багровую напоминалку, поднял палочку.

— Остолбеней. Акцио, напоминалка Невилла, — сухо скомандовал он и вручил шар Рону, — отдай ее Невиллу когда сможешь.

Первокурсники застыли, бестолково разинув рты. Кто-то из слизеринцев завозился, снимая с Драко наложенные чары. Тонкие черты Малфоя перекосила гримаса ненависти, он шустро подскочил к Рону, вырвал из его рук шар и швырнул высоко в звенящее небо. Герман не успел даже сообразить, что делает, когда сорвался с места и, стиснув коленями метлу, пушечным ядром помчался ввысь. Ветер ревел в ушах. Геру захлестнули ощущение эйфории и немотивированное желание радостно голосить всяческий вздор. Напоминалка ослепительно блеснула против солнца. Герман изловил стеклянный шар — и внизу ликующе взревели. И оглушительно засвистели. Герман, ухарски гикая, совершил в воздухе кувырок через голову и плавно повел метлу на снижение. Гера, не глядя, всучил шар Рону. Кто-то хохотал и тормошил его, но парень уже не различал лиц. Перед глазами всё плыло, а ноги предательски дрожали.

— Мистер. Поттер, — рявкнул некто над самым ухом Геры. Голосом Северуса Снейпа.

Герман дернулся и отчаянно возжелал провалиться сквозь землю. Твою ж налево, Герман. Этот хмырь — не Макгонагалл. Он живо вышвырнет тебя из школы. Ты уже пытался объяснить ему, что любишь его предмет. И мы с тобой прекрасно помним, дружище, чем это кончилось.

— Это не его вина, профессор… — мучительно краснея, закричала Парвати.

— Я вас не спрашивал, мисс Патил… — отчеканил Снейп, брезгливо разглядывая Германа.

— Но Малфой… — задохнулся возмущением Рон.

Реддл послал Герману самый убийственный взгляд, на который был способен.

— Гарри Поттер спасал напоминалку Лонгботтома от столкновения с каменной стеной, — скучающим тоном сообщила маленькая, щуплая слизеринка с косичками, — артефакт достаточно дорогой, было бы логично стрясти с Малфоев компенсацию за его уничтожение…

— Закрой рот, Даркприст! — перекосив рожу, завизжал Малфой.

— Поттер, — худое, треугольное лицо зельевара выражало мрачное торжество, — за мной. Немедленно.

Герман расправил плечи и последовал за деканом.

— Придурок, — процедил Реддл и, едва две фигуры удалились достаточно далеко, развернувшись на каблуках, поднял палочку и направил на затрясшегося Драко.

Гермиона изо всех сил вцепилась в Тома, и умоляюще заглянув в его багровые радужки, прошептала:

— Не надо. Он этого не стоит.

Реддл до боли стиснул хрупкую фигурку, отлепил от себя и хрипло выдавил:

— Молись, чтобы его не отчислили, Малфой. Или Круцио покажется тебе легкой щекоткой…

Малфой, осознав, что прямо сейчас с ним ничего не сделают, глумливо заквохтал и заозирался. Крэбб и Гойл, отчего-то подозрительно тихие и хмурые, отвели глаза и отступили на шаг. Нотт бесстрастно сложил руки на груди.

— Маглолюб и грязнокровка, — ощерился Драко, не замечая весьма сдержанную реакцию слизеринцев, — как вас вообще взяли на Слизерин, поганые маггловы отродья? Твоя грязная мамаша, Грейнджер…

Гермиона молча разогнала по телу магию, собрала ее в кулак и впечатала его в ухмыляющуюся физиономию Драко. Что-то мерзко хрустнуло, Драко отлетел и захныкал корчась в траве.

— Хороший удар, — голос Гойла прозвучал неожиданно хрипло и несмело.

Крэбб завистливо заворчал и качнул лобастой головой. Гермиона улыбнулась. Гриффиндорцы изумленно зашумели.

Забини поднял палочку Драко, ткнул ею ему в лицо, отчего оно немедленно раздулось. И, отшвырнув палочку, дежурным тоном сообщил:

— Только что все мы стали свидетелем того, как Драко Малфой напал на меня, но перепутал концы палочки и ударил сам себя жалящим заклятьем.

* * *

Снейп крайне нелюбезно втолкнул Геру в помещение местного травмпункта, брезгливо вцепился в его плечо и подтащил к одной из коек. С койки, на Геру хмуро воззрился Флинт. Его запеленали, как мумию, оставив свободным только лицо. Ноги и руки старшекурсника нелепо торчали в разные стороны, отчего он стойко напоминал белую марлевую морскую звезду.

— Перед вами — ваш новый ловец, мистер Флинт, — сухо сообщил Снейп.

Флинт нехорошо ухмыльнулся, пожирая Геру глазами.

Герман озадаченно воззрился на декана, заозирался и тихо предупредил:

— Я не умею. Не люблю квиддич. Я — чертов книжный червь, сэр. И не могу быть полезным в этом плане.

— Не можешь — научим. Не хочешь — заставим, — разбитые губы Флинта изобразили самую плотоядную улыбку из всех виденных Германом.

— Выбирайте, Поттер, — холодно проинформировал декан, — квиддич. Или отчисление.

* * *

— Идиот! — сипел на парселтанге Том, мотая пакетом с глухо постукивающими банками маггловской тушенки, — кретин, тролль сферический! О чем. Ты. Думал! Тебя могли исключить, полудурок. Ты мог свернуть свою чертову шею!

Гера, сопя, тащил на спине средних размеров мешок картошки, из кармана его мантии торчала буханка хлеба. Спящий Хогвартс утопал во мраке. В резных рамах беспокойно возились и похрапывали обитатели портретов.

— Куда мы идем? — потребовал Реддл ледяным тоном и глаза его заалели.

— Говорю же. Картошку печь. Байки травить.

— Какую ещё картошку, олух?! — разъяренно зашипел Том.

Гера ткнул пальцем себе за плечо и доверительно шепнул:

— Эту.

Где-то вдалеке бесновался Пивз. Том прислушался — и рванул названного брата за ворот, в ближайшую нишу.

— Только не говори мне, что ты серьёзно…

— Да ладно тебе, Том, — беззаботно отмахнулся Поттер, — сегодня — можно. Шевели батонами, дружище. Нас ждет Запретный Лес!

Примечания:

Автор будет признателен, если вы озвучите своё мнение.

/если это не набор букв и немотивированные претензии :0/

Ночь бродила в Запретном Лесу, голубоглазо щурясь из мрака сполохами призрачных огней. Высоко в небе плыла щербатая красавица-луна, бледная и сонная. Одетая перистыми облаками, как серебристыми мехами. Ветер бродил в травах, качал ветвями раскидистых буков и стройных клёнов, перебирал рассеянно пеструю листву. Темные стволы и синий лесной сумрак дышали прохладой и живым теплом.

— Мы все вылетим из школы! — сухо сообщила Гермиона, появляясь из-за деревьев в обнимку с баяном.

— Не вылетим, — подмигнул ей Герман, — когда косячат двое-трое — это залёт. Когда куча народа — протестная акция. Спасибо, что принесла мой баян, Гермиона!

Гермиона неодобрительно покачала головой, но глаза её улыбались. Том криво усмехнулся, но ничего не возразил. Видимо просто устал пытаться хоть как-то достучаться до благоразумия названного братца.

В условленном месте, в Запретном Лесу, за какими-то полузаросшими руинами уже вовсю хозяйничала целая толпа юных нарушителей спокойствия. Когда Герман шепнул за обедом гриффиндорцам, что его не отчислили и это стоит отметить, он не ожидал, что набежит столько народу. Две трети явившихся Герман не знал даже в лицо. Сарафанное радио, как оказалось, прекрасно работало и в волшебном мире. О жутко секретных посиделках у костра скоро узнало полшколы.

Обитатели всех четырех факультетов отнеслись к задаче крайне ответственно. Хитрые слизеринцы захватили с собой какие-то пледы, покрывала и зловонные порошки, отпугивающие кровососущих насекомых. Когтевранцы ожидаемо принесли ножи, вилки и небьющуюся посуду. Дружные хаффлпаффцы — съестные припасы. Гриффиндорские львы притащили с собой близнецов Уизли и ящик сливочного пива.

Рон Уизли, Дин Томас, обе сестры Патил и Симус Финниган забрали у Геры мешок и отправились сортировать картоху под чутким руководством какого-то Захарии Смита. Картофель оказался абы какой, Смит еще долго ворчал, что картофель разного размера печется с разной скоростью. Занудствовал, пока уставший от него пятикурсник, не нашаманил всем картофелинам один размер.

Какие-то хаффлпаффцы и хохотушка Ханна Аббот обшаривали периметр в поисках ягод и грибов. Близнецы Уизли выкрали из Больничного Крыла не кого-нибудь, а Невилла Лонгботтома. Облаченного в голубую пижаму и ботинки на босу ногу. И теперь он смятенно топтался вокруг костра, разожженного близнецами. Кутаясь, как в тогу, в чей-то черный плед с черепами. Ли Джордан и Теодор Нотт в четыре руки резали хлеб, Забини тихо беседовал о чем-то с незнакомыми Герману когтевранцами. Чуть в стороне Крэбб с Гойлом, радостно ухая, лупили друг друга тяжёлыми кулачищами, а какие-то гриффиндорские недоросли шумно болели за боксирующих. Герман, выяснив, что чаю нет, набрал душистых лекарственных трав на чай и собственноручно наварил целый котел. Трое слизеринских старшекурсников бродили вокруг костра, во внешнем мраке, устанавливая контуры защитных чар и сдержанно переговариваясь. Устроившись прямо в траве, чумазая, как черт, Миллисента Булстроуд жарила на костре, нанизав на палку, здоровенный мухомор — и на грубоватом лице её дремала добродушная, почти счастливая, простоватая улыбка. Кроха Даркприст просто замерла перед костром, за спиной Миллисенты, глядя в огонь и кутая тонкие плечики в плед. И по бледному кукольному личику ее блуждала улыбка, зловещая и торжествующая.

Когда костер догорел и картошка испеклась в его углях, Симус и Дин запалили новый. Близнецы так отжигали под гогот честной компании, что Герман всерьёз испугался, как бы кто не явился на этот нечестивый вой. Из школы. Или из леса.

Когда Фред и Джордж притихли, а благодарные зрители устали смеяться, Герман взялся за баян. Костер мирно лизал ночное небо рыжими космами. Ввысь взметались россыпи искр. Умиротворенные лица юных дарований золотили неверные, ало-золотые всполохи мятежного пламени. Том справа дул на печеную картофелину, перекидывая ее из руки в руку. Гермиона замерла слева, обняв колени и неподвижно глядя в огонь. Невилл набрал каких-то крупных семян и теперь сонно любовался ими при свете костра. Герман заиграл знакомый мотив и тихо запел, рассеянно и проникновенно:

Просто, нечего нам больше терять.

Всё нам вспомнится на Страшном Суде.

Эта ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Просто прожитое прожито, зря — не зря.

Но не в этом, понимаешь ли, соль.

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

Дети зашмыгали носами и потянулись ближе. Захария Смит, закрыв глаза, покачивался в такт. Смуглый и растрепанный Рольф Скамандер ворошил палкой угли в костре. Близнецы Уизли, задумчиво улыбаясь, смотрели в огонь и в глазах их плясали шальные искры. Рон, чумазый и красный от жара, возился у костра с нанизанными на прут кусками хлеба.

Голос Германа окутывал сознание колдовским теплом, рокот баяна манил к костру, в круг рыжего света:

Мы затопим в доме печь, в доме печь.

Мы гитару позовём со стены, —

Просто, нечего нам больше беречь,

Ведь, за нами все мосты сожжены.

Все мосты, все перекрёстки дорог,

Все прошёптанные тайны в ночи.

Каждый сделал всё что мог, всё что мог,

Мы об этом помолчим, помолчим.

Каждый сделал всё что мог, всё что мог,

Мы об этом помолчим, помолчим

А луна взойдёт оплывшей свечой,

Ставни скрипнут на ветру, на ветру.

Ах как я тебя люблю горячо, —

Годы это не сотрут, не сотрут.

Мы оставшихся друзей соберём,

Мы набьём картошкой старый рюкзак.

Люди спросят, что за шум, что за гам.

А мы ответим просто так, просто так.

Люди спросят, что за шум, что за гам.

А мы ответим просто так, просто так.

— Эй, кто помнит легенду о Тайном Факультете? — сонно разлепил глаза какой-то когтевранец-пятикурсник, — Джо, помнишь ту байку Толстого Проповедника?

— Хорошая история, — добродушно прогудел пухлый коротышка, смутно напоминающий медвежонка.

— Было дело, — задумчиво протянул какой-то хаффлпаффец, — Тайный Факультет возвращается, когда есть в нем нужда.

— Что за факультет? — оживилась Гермиона, — пятый факультет?

— Нулевой факультет, — рассеянно пробормотал Скамандер, — факультет, который есть. И, в то же время, его как бы нет. Любимая история нашего факультетского призрака.

— И как туда попасть? — с сомнением протянула одна из близняшек Патил.

— Быть хитрым, как слизеринская змея, верным и упорным, как настоящий барсук, тянуться к знаниям, как дитя орлиного факультета и встречать опасности, как истинный гриффиндорец, — негромко отозвался Скамандер, обдирая с печеной картофелины кожуру и налипшие на нее угли, — дедушка говорил, что Тайный Факультет был всегда и будет, что Нулевой — это дух сплоченности, помогающий устоять в самые темные времена.

— Тайный Факультет — это сам Хогвартс, — пробормотал кто-то из когтевранцев.

Первокурсники зашептались, переглядываясь. А Герман все пел и пел, бело сияя стеклами очков:

Просто, нечего нам больше терять,

Всё нам вспомнится на Страшном Суде.

Эта ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Просто, прожитое прожито, зря — не зря,

Но не в этом, понимаешь ли, соль?

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

— Гарри, сыграй что-нибудь ещё! — захлопала в ладошки малышка Аббот, нетерпеливо ерзая на поваленном бревне.

Герман отхлебнул чаю и запел, задумчиво перебирая кнопки баяна:

Какие слова у дождя? — Никаких…

Он тихо на старую землю ложится.

И вот на земле уж ничто не пылится,

Ничто не болит и не давят долги.

Какие слова у меня? — Тишина…

Немая луна всю пустыню заполнит,

И так сторожит эту белую полночь,

Что только тобой эта полночь полна.

Девчонки завозились, устраиваясь поудобнее. Фред с Джорджем куда-то слиняли. Немного погодя, за ними, перешептываясь и доставая палочки, последовали Рон, Дин и Симус. Герман успел заметить у бедра юного Уизли рыжие ножны с абордажной саблей в них. Реддл проводил заговорщиков мрачным взглядом и налил себе травяного чаю. К сливочному пиву он так и не притронулся. Герман, зажмурив глаза, пел тихо и тревожно, колдовская музыка бередила сердца, заставляя изумленно и с тихой, щемящей радостью, замирать в созерцания чуда бытия:

Какие слова у тебя? — Красота…

Ты белое платье по миру проносишь,

И запахи ливней в ладонях приносишь,

И льет на пустыни мои доброта.

Какие слова у дорог? — Торжество…

Мы мчимся по ливням, любовь постигая,

И редкие звезды сквозь тучи мигают,

И капли дрожат на стекле ветровом.

Какие слова у дождя? — Никаких…

Он тихо на старую землю ложится,

И вот на земле уж ничто не пылится,

Ничто не болит и не давят долги.

Где-то в лесу что-то взорвалось. Народ заозирался, тревожно переговариваясь. Гриффиндорцы засобирались — пойти проверить, не нужна ли помощь. За деревьями кто-то радостно орал в три глотки, под треск ломаемых веток. Герман привстал, вглядываясь в темноту. Реддл молча выхватил палочку. На поляну вывалились грязные, потрепанные и исцарапанные, но совершенно счастливые Симус, Дин и Рон. Последний — тяжело опирался на абордажную саблю, брезгливо морщился и тащил к костру, за ногу, дохлого акромантула. Паук, явно детеныш, чернел неаппетитной лохматой грудной и доставал Рону почти до груди.

— Рон убил гигантского паука! — прокричал Дин, размахивая руками, — там, дальше, — тьма пауков, ребят!

— Они нас чуть не сожрали, — Симус не выглядел испуганным, напротив, он шагал следом за Роном и с неутомимым энтузиазмом тыкал палкой в распоротое брюхо дохлой, членистоногой твари.

— Ненавижу пауков, — со вздохом признался Рон и свалил труп у дерева, — мерзкие твари.

Ребята обступили труп, толкаясь и разглядывая жуткую зверюгу.

— Невероятно! — выдохнула Гермиона, — неужели ты победил его без магии?

Рон польщенно заулыбался, подбоченился, тряхнул головой, вынул из волос парочку застрявших в них веточек и поудобнее перехватил саблю.

— Ты можешь продать его на ингредиенты, — заметил кто-то из когтевранцев, — погоди, наложу чары свежести.

— Акромантул, смотрите…

— А что у него внутри?

— А их едят?

— Некоторые племена чернокожих обитателей южных островов ритуально поедали своих поверженных врагов, — Реддл неподвижно смотрел на Рона и на губах его играла тонкая, хищная улыбка, обманчиво мягкий голос обволакивал сознание, — они верили, что, поедая поверженного врага, они не только берут верх над собственным страхом. Но и поглощают силу противника…

Рон с сомнением покосился на груду волосатых конечностей, сведенных предсмертной судорогой. Поморщился. И под изумленные крики отрубил пауку ногу.

— Рон, не надо… — тихо позвал Герман, — они разумны, Рон…

Младший сын семейства Уизли, старательно преодолевая отвращение, ободрал с основания паучьей лапы толстую ворсистую черную пленку. Обнажая сизо-алое мясо. И сунул паучью ногу в костер.

— Вообще-то их не стоит есть, — нахмурился юный Скамандер, — на Востоке верят, что съевший плоть акромантула проклят. Не знаю, как насчет последнего, но эти твари ядовиты.

— Рон, не надо, — со страхом позвала Парвати, — Рон…

Рон зажмурился — и вцепился зубами в полусырое мясо. И стоило ему проглотить хоть немного — он засипел и схватился за глаза. Все его тело стремительно покрылось сетью черных венок. Венки пульсировали и оплетали тело мальчишки. Присутствующие зашумели, кто-то кричал, что надо позвать учителей.

— Спокойно, у меня есть безоар, — рявкнул какой-то когтевранец, перекрывая общий гвалт и пытливо вглядываясь в побелевшее лицо Рона, — руки с лица убери, парень.

Рон послушно отнял ладони от лица.

И Гера вздрогнул. С лица паренька смотрели бледно-голубые паучьи глаза без какого-то намека на зрачок. Черные сетки вен налились медно-рыжим. И исчезли. Вместе с жутковатыми чернильными венами исчезли и нечеловеческие глаза. Рон проморгался и, ошалело улыбаясь, протянул:

— Вааау…

Когтевранец с сомнением покачал головой, хмурясь, ещё раз осмотрел Рона, оттянул веко, заставил показать язык, неодобрительно поцокал языком и заметил:

— И все-таки я не думаю, что ты в норме, Рон…

Реддл опустил глаза и припал губами к чашке, пряча улыбку.

— Ты что творишь, Том?! — гневно зашипел Герман ему в ухо, — бедолага мог отравиться.

— Ковен белоглазых паучьих жрецов Борнео, — возразил тихо Том, — как провидцев почитал таких безумцев как он. Это всего лишь Сила, Поттер. Юный Уизли стал сильнее, не более. Он сам выбрал свой путь, сам, мне же только пришлось слегка подтолкнуть его.

— Сила, да, но какой ценой, — неодобрительно шепнула Гермиона, глядя, как под гвалт гриффиндорцев Рон, через силу, жует сырое сердце акромантула.

Герман издал баяном долгий, тягучий звук.

— Что здесь творится-то? — загремел, потрясая арбалетом, Хагрид, шагнув из мрака и заслоняя своей лохматой гривой полнеба. Наткнувшись взглядом на труп акромантула и Рона, страдальчески жующего паучью ногу, лесник охнул и выронил арбалет. Причем, лицо у лесника было такое, будто Рон поедает не паучью конечность, а человеческого младенца.

— Пожалуйста, не рассказывайте никому, Хагрид, — поправив очки, поднялся Герман, — мы тут старались особо ничего не портить. Даже дерн убрали. Мы картошку испекли. Садитесь с нами.

— Ох и влетит вам всем, ежели поймают, — сокрушенно покачал головой Хагрид, — вона сколько детворы одной, да в лесу, да ночью…

— А мы не одни, мы — с вами, мистер Хагрид, — хитро щурясь, подхватила какая-то слизеринка, поспешно налила чаю и протянула чашку леснику, — садитесь с нами, Хагрид. Гарри споет песню. Ведь правда же, Гарри?

— Правда, — улыбаясь, согласно моргнул Герман и заиграл вступление.

— Что с вами сделаешь, ладно, посижу. С вами-то. Ох ты, да туточки все четыре факультета, как я погляжу. Нехорошо такой ораве по ночному времени бродить-то. Изловит кто, не приведи Господь. Или сожрет, — добродушно заворчал полувеликан, бережно забирая чашку и устраиваясь у костра на освободившееся место, — а хорошо вы придумали-то. С костром-то. В лесу места бывают. Дурные. Там магия мага не слушается. Без магии там надо, да с умом…

Захария Смит молча наложил полувеликану всего, что уцелело, на небольшой поднос, справедливо рассудив, что тарелки будет мало.

— У магглов есть такой предмет, на нем учат, что делать, если заплутал в лесу, как получить воду там, где ее нет, что в лесу съедобно, — заметил Герман, — предложите Дамблдору включить это в программу. Как прожить в дикой природе, если нельзя пользоваться магией. Это можно назвать Уроками Находчивости. Вы, Хагрид, вполне можете водить студентов в лес на такие практические занятия. К тому же, это будет полезно для тех, у кого будет маггловедение.

Хагрид просиял и всерьёз задумался.

Баян пел печально и протяжно знакомый мотив. Герман прикрыл глаза, вспоминая текст и запел:

Позабытые стынут колодцы,

Выцвел вереск на мили окрест.

И смотрю я, как катится солнце

По холодному склону небес,

Теряя остатки тепла.

Цвета ночи гранитные склоны.

Цвета крови сухая земля.

И янтарные очи дракона

Отражает кусок хрусталя —

Я сторожу этот клад.

Мрак вокруг стал гуще и плотнее. Вокруг изумленных слушателей больше не было Запретного Леса. Мрачная пещера, озаренная мерцающим светом бледно-голубых грибов, светящиеся алые косы мхов, черные тени сталактитов и сталагмитов. И сияющий изнутри кусок хрусталя вдалеке — льдисто сияющее резное драконье яйцо. Костер обернулся золотым драконом со стальными крыльями и темным брюхом. И, ревниво взревев, оплел своим гибким телом сияющую хрустальную глыбу. Голос Германа, исполненный страсти и стали, терзал пещерный мрак:

Проклинаю заклятое злато

За предательский отблеск тепла.

Вспоминаю о той, что когда-то,

Что когда-то крылатой была —

Она давно умерла.

А за горами, за морями, далеко,

Где люди не видят, и боги не верят.

Там тот последний в моем племени легко

Расправит крылья — железные перья.

И чешуею нарисованный узор

Разгонит ненастье воплощением страсти.

Взмывая в облака, судьбе наперекор,

Безмерно опасен, безумно прекрасен.

Пещера исчезла, мрак соткал очертания суровых синих скал, глотки провалов и туман, что бродит в ущелье. Вытертый синий бархат неба расцвел льдистыми искрами чужих созвездий. И высоко в небе, оглушительно взревев, закружили гибкие, крылатые тени. Драконы танцевали в ночном небе. Дети восторженно зашептались.

Хагрид утер выступившие слезы огромной тряпицей. Музыка вторила ветру и обнимала плечи, музыка дышала свободой, ветром и дождевой влагой. Герман пел — и голос его гремел эхом:

И это лучшее на свете колдовство:

Ликует солнце на лезвии гребня.

И это все, и больше нету ничего —

Есть только небо, вечное небо.

А герои пируют под сенью

Королевских дубовых палат,

Похваляясь за чашею хмельной,

Что добудут таинственный клад.

И не поздней Рождества

Миг — и иллюзорные горы растаяли. Притихшие студенты сидели и молча смотрели в огонь. Костер взметнул ввысь сноп золотых искр. Ночь шептала на тысячи голосов, баюкая разум.

— В этой песне столько магии, — отозвался задумчиво Забини.

— Да, — согласился Герман с печальной улыбкой, — но написали ее магглы.

Примечания:

Песни туристов — Перевал

Юрий Визбор — Какие слова у дождя?

Мельница — Дракон

Весть о том, что Рон Уизли убил акромантула, носилась по школе со скоростью бладжера. И при этом успела обрасти такими подробностями, что Рону из дома прислали вопиллер, а близнецы за обедом торжественно провозгласили его Рональдом Отважным, Пожирателем Акромантулов. И, под гогот гриффиндорцев, торжественно поклялись сделать его следующим министром магии. Хаффлпаффцы клялись мамой и Мерлином, что лично видели, как Рон искупался в крови жуткой твари. Слизеринцы шептались, что рыжий гриффиндорец вырвал сердце живого арахнида. И не чем-нибудь, а собственными зубами. Когтевранцы посмеивались, но слухам не препятствовали. Гриффиндор же был слишком занят своими собственными поползновениями и враждой со слизеринцами, так что особого внимания не обратил.

Всю ближайшую неделю Снейп ожидаемо мерзил и изводил Германа бесконечными ядовитыми замечаниями, с упоением валил на всех своих парах, занижал оценки и через слово поминал Гере его треклятую известность. Флинт, выбравшись из больничного крыла, первым делом просветил Германа на предмет квиддичных правил и расписания ближайших тренировок.

В свете последних событий, история с ожившей горгульей заиграла новыми красками. Слизерин выбрал сторону. На все недоумения Германа, Реддл только закатывал глаза и язвил. Оно и понятно: слизеринцы ожидаемо выбрали сторону тех, кто сильнее.

Как ни странно, сам Драко все-таки притих и занял глухую оборону. Малфою, в общем-то, никто не досаждал, но и этаким слизеринским принцем быть он явно перестал. Из всей толпы подхалимов с ним рядом осталась одна Панси. Крэбб и Гойл перебрались в самый конец факультетского стола. Прекращение общения с Малфоем явно пошло парням на пользу. Умнее и дружелюбнее они не сделались, это верно. Зато их стали частенько замечать где-нибудь на территории в обществе легконогого когтевранца-азиата. И трех гриффиндорских ирландцев-второкурсников, которые, как успел узнать Герман, всерьез занимались греко-римской борьбой. Ребята оккупировали один из закоулков школьного двора и превратили его в тренировочную площадку. Вскоре к ним присоединились двое юных магглорожденных турникменов с Хаффлпаффа, фанатеющих от Сигала и Сталлоне.

Занятия шли своим чередом. Квирелл добросовестно изображал поехавшего заиканца и разглядывал слизеринское трио издалека. Но явных подлянок, покамест, не делал. В его присутствии шрам Геры разрывался от боли, как советский будильник — от звона. Но почему это происходит, Герману не сумели внятно ответить ни книги, ни Реддл. С парселтангом все оказалось проще — бедняга Гарри на самом деле оказался змееустом. Увлеченно мародерствуя посреди ночи в Запретной Секции библиотеки, Гера отыскал медицинскую литературу, посвященную змееустам. Выяснилось, что способность говорить со змеями нельзя передать, ей нельзя научить. Это своего рода мутация, особенность строения среднего уха. Врожденная и неизлечимая. Но ее можно как-бы отключить. Змееустов в Европе, как оказалось, издавна было принято считать заведомо темными и опасными личностями. Потому все задатки змееуста в детях магически душили ещё в младенчестве. Такую блокировку могли снести только мощные потрясения или ментальное взаимодействие с мощным змееустом. Словом, все россказни Дамблдора о том, что Гарри говорит на парселтанге только потому что он — крестраж, оказались ложью и бредом. И Гера всерьёз задумался, не является ли Джинни Уизли самым обыкновенным змееустом с заблокированными способностями. Ареал распространения дара, если верить картам, приведенным в медицинском пособии, был внушителен: Индия, Пакистан, Ближний Восток, Россия, а точнее — Урал, Тибет и часть средней Азии. В Европе же змееустов и в лучшие времена было неприлично мало, что говорить о конце двадцатого столетия?

С Роном отношения наладились, но подбираться к его крысе слишком явно Гера побоялся. Анимаг-предатель оставался гарантом возможного оправдания Сириуса Блэка. И вспугнуть трусливую тварь Герман не хотел. Вопрос же Сириуса и его заточения в Азкабан все ещё стоял ребром. Поэтому Герман, обнаружив, что бессилен легально повлиять на творимый беспредел, задумал нечто крайне опасное. Опасное и безрассудное.

* * *

— Я. Отказываюсь. В это. Верить, — Гермиона крепко зажмурилась и замотала головой, плотнее прижав к груди книги.

— И между тем, всё — чистая правда, — Герман, хрустя позвонками, принял истинную форму и взлохматил волосы, — по сути я — Гарри. Но… другой Гарри. Из другой реальности. Там меня звали Германом. Мне двадцать семь лет, Гермиона. И, да, я вернул его.

Взгляд Гермионы с ужасом заметался по скучающе-ироничной физиономии Реддла. На пол посыпались книги.

— Боже, — простонала Гермиона, закрывая лицо руками, — я сразу почувствовала, что с вами что-то не так.

— Что-то не так — с умственными способностями нашего Поттера, — ядовито отозвался Том, — со мной все прекрасно.

— Прости меня, Герми, — голос Геры дрогнул, — я не должен был лгать тебе. Я привязался к тебе, как к сестре, понимаешь?

— Младшей, — горько пробормотала Гермиона, — младшей сестре. Постой. То есть, ты знаешь, что произойдёт дальше? В общих чертах.

— И кто за этим стоит, — помрачнев, кивнул Гера, — но я уже изменил кое-что. Правда, этого всего — слишком мало, чтобы спасти тех, кого можно спасти.

— Я… твои воспоминания… Те, что ты мне показал, — Гермиона устало склонилась, подбирая выпавшие книги, Герман сел подле на корточки и принялся помогать, — честно. Я не ожидала такого от Дамблдора. Но, к сожалению, да, думаю ты прав, Гарри. Видимо, он совершенно не стесняется в средствах. Да и было бы странно, будь всё иначе. Он… политик. Главный прокурор Магической Британии. Практически председатель магического ООН. И директор единственной школы магии в стране. Глупо ждать, что он будет добрым чародеем из детской сказки.

— Возможно, он даже верит в свою правоту, — печально покачал головой Герман, — ради общего блага, помнишь?

— Гриндевальд, — как эхо отозвалась девушка с болью в голосе, — ты уверен, что Сириус Блэк невиновен?

— Абсолютно.

— Крыса Рона, — девчонка поморщилась и раздраженно прикусила губу, — я поищу хорошие сдерживающие заклятья. Надо хорошо подготовиться. Гарри, мне неприятно это говорить, но надо вытащить Сириуса из Азкабана. Мне очень не нравится то, что ты рассказал про его пока что несостоявшееся будущее. Дамблдор не заинтересован в продолжении рода Блэков. Даже если мы прямо сейчас всучим им Петтигрю… Это Азкабан, Гарри. Там можно смоделировать любую случайность.

Реддл иронично приподнял бровь.

— Браво, Грейнджер. Я. Удивлен. Тебя явно совершенно не смущает тот факт, что он, — Реддл ткнул пальцем в Германа, — воскресил Темного Лорда.

— Он тебя победил, — воинственно возразила Гермиона, сверкнув глазами. И добавила тише, — победил. По-настоящему.

Реддл закатил глаза и устало отмахнулся. Гермиона кашлянула и деликатно заметила, отводя глаза:

— На самом деле я рада, что хоть кто-то нашел в себе силы бороться за свободу эльфов, Том. Пусть даже таким… способом.

— Я был мертвецки пьян, Грейнджер, — поморщился как от зубной боли Реддл, — в те несколько полоумных дней я делал еще массу сомнительных вещей. Например, отбивал чечетку на барной стойке «Дырявого Котла». Не будешь же ты утверждать, что я делал это осознанно и с некой высшей целью?

— Ты умеешь танцевать? — шокировано переспросила Гермиона, — нет, ты серьёзно?

Реддл смерил ее скептическим взглядом, завел руки за спину, расправил плечи, щелкнул каблуками. И пошел лихо отбивать чечетку. Выражая лицом при этом смертную скуку и холодное недоумение.

— Боже, — багровая Гермиона сползла по стене, зажимая рот рукой и силясь не хохотать в голос, — я обязана это запомнить.

— Покажешь воспоминание кому-нибудь — прикончу, — посулил Реддл и отвернулся, — да. Я умею танцевать. Всех приютских детей учили танцам и хорошим манерам. Танцую вальс, танго, степ, твист, чечетку.

— Если вложить в движения магию, танец может перестать быть просто танцем, — рассеянно заметил Герман, — танцевальными элементами можно сражаться.

* * *

Стараниями Реддла Выручай-комната превратилась в нечто среднее между библиотекой и логовищем некроманта. В стеклянных банках плавали заспиртованные человечьи внутренности. Повсюду висели подробные схемы, доходчиво объясняющие, как сшить кадавра в домашних условиях. Во всю стену мутно желтела огромная карта Великобритании и ее территориальных вод. Очень подробная и старая. Заговорщики сгрузили на стол все принесенные книги. Гермиона зашуршала блокнотом.

— Ближайшая к Азкабану суша? — Герман листал книги, зависнув над столом и не поднимая глаз.

— Бастардов Камень, голый каменный утес посреди волн, — отозвался Реддл, перевернув страницу, — нашел. Экриздис — тёмный колдун, живший в XV веке на острове в Северном море. Экриздис защитил остров сильными чарами и построил там крепость, получившую позже название Азкабан. Там он практиковался в Тёмной магии, исследуя самые опасные её разделы. По этой причине он прослыл сумасшедшим, однако, несомненно, могущественным колдуном. Маг заманивал в свою крепость маггловских моряков — пытал и убивал их, по всей видимости, ради своего удовольствия. О существовании острова стало известно только после смерти Экриздиса. Как только Министерство магии узнало о существовании ещё одного острова и построек на нём, они стали исследовать остров, но были настолько поражены увиденным, что отказывались говорить об этом. Единственное известное свидетельство, по их отзывам, в меньшей степени пугающее — на острове обитали дементоры. Впоследствии там организовали волшебную тюрьму.

— Смотри-ка. Даже карта есть, — присвистнул Герман, заглядывая Реддлу через плечо, — где-то я это уже видел…

— Здание тюрьмы представляет собой высокую, треугольную в сечении башню. Стены тюрьмы толстые, крепостные, однако разрушить их вполне реально. Хотя, вероятно, для этого нужна сильная магия, — прочла Гермиона, — Азкабан известен волшебникам с XV века, но далеко не сразу он начал использоваться в качестве тюрьмы. До этого времени об Азкабане никто ничего не слышал, остров ни разу не наносился на географические карты как колдунов, так и магглов. Полагают, что этот остров в Северном море, как и крепость, воздвигнутая на нём, были сотворены с помощью магии. Вначале крепость служила домом для колдуна по имени Экриздис, о котором мало что известно. Мы не знаем, родом из какой страны был этот волшебник. Очевидно одно: это был сильный маг. Только после его смерти, когда маскирующие чары развеялись, Министерство магии обнаружило остров и воздвигнутое на нём строение. Люди, расследовавшие этот случай, отказались комментировать то, что они обнаружили внутри крепости. Всё это ещё больше омрачало то, что остров был заполонён дементорами.

— Дементорами можно управлять, это не проблема, — поморщился Том.

— Многие авторитетные волшебники были уверены, что остров является обителью зла, и лучшим решением будет его уничтожение, — прочла Гермиона.

— Жалкие трусы, — скривился Том.

— Другие же опасались того, что может случиться, если лишить дома такое большое количество дементоров, — звонкий голос Гермионы отдавался эхом в ушах, — они были уже настолько сильны, что не представлялось возможным их уничтожить; многие боялись, что дементоры начнут мстить, если лишить их дома, к которому они привыкли. Казалось, стены здания, будто пропитанные страданиями и болью, удерживают дементоров.

— Полагаю, это похоже на правду, — рассеянно щелкнул пальцами Реддл.

— Кроме того, эксперты, изучающие воздвигнутые с помощью тёмной магии здания, утверждали, что уничтожение Азкабана может плохо закончиться. Поэтому крепость осталась целой, и по сей день служит местом обитания дементоров, — прочла Гермиона и заглянула в цветной разворот с картой, — послушай, Гарри. А покажи ту карту, которую тебе дал Олливандер.

Герман замер, озадаченно моргая.

— Ну, не-е-е-ет, — с сомнением протянул он, — нет, нет, нет, нет…

— Да, — помрачнела Гермиона, — боюсь, это тот самый остров, на котором запечатан Древний.

— Хм, — Том сломал карандаш и медленно повел плечами, — идея не лишена логики.

— Надеюсь, это простое совпадение. Ребята… Это же катастрофа, — Герман в смятении запустил обе пятерни в волосы, — твою ж дивизию, это многое объяснило бы. Так. Карта Олливандера. Гермиона, подожди, сейчас достану. Надеюсь, мы все-таки ошибаемся.

— Прелестно. Просто восхитительно, — Реддл откинулся на спинку стула и сцепил руки в замок, — там мои сторонники, Поттер. Я не могу допустить, чтобы какой-то древний маразматик сквозь печати сосал из моих вернейших слуг их жизненную силу и магию. Я обязан вытащить их оттуда.

— Ты шутишь? — взвилась Гермиона, — и ты всерьёз надеешься, что мы поможем тебе выпустить на свободу толпу полубезумных преступников?

— Боюсь, оттуда в принципе надо эвакуировать людей. И как можно скорее, — Герман показал клок пергамента с картой острова на нем, — да, это тот самый остров. У нас мало времени. Тюрьма находится как-раз над местом, где запечатан Древний. Вас не смущает форма башни в сечении, господа?

— Треугольник, — прошептала Гермиона с ужасом, — знак Даров Смерти.

— Скорее, трихотомия человеческого естества. Дух, душа и тело, — пробормотал Герман, — три реликвии, я думаю, тоже выражают эти три составляющие. Итак. Первым этапом мы занимаемся Сириусом. Этап Бродяги надо разработать основательно. Пути отхода, прикрытие наших действий из Хогвартса. Когда Сириус будет в безопасности — перейдёт к этапу Хвоста. Оба этапа надо подготовить уже сейчас. Потом у нас на это просто не будет времени.

Гермиона кивнула и зарылась в книги. Реддл скучающе поковырял мизинцем столешницу.

— Когда шум уляжется — явимся за твоими последователями, Том, — Герман обернулся, — но прежде я должен спросить тебя. Неужто ты всерьёз думаешь, что тебе могут быть полезны как боевые единицы практически сумасшедшие, сломанные Азкабаном люди?

Реддл умолк и задумался. Гермиона просияла и послала Герману благодарный, понимающий взгляд.

— С другой стороны — житья им уже нигде не будет. Живы те, кто пострадал от их действий…

— Лестрейнджи свели с ума родителей Невилла, Гарри. Не ты ли сам мне об этом рассказал? — поджала губы Гермиона.

— Они заплатили за свои преступления собственным разумом. К тому добавь, что эти поехавшие попросту опасны, — Герман снял очки и внимательно посмотрел на Тома, — ты одно время работал над призывом существ из реальности компьютерной игры. Я предлагаю переместить твой фан-клуб примерно в те края. А именно — на Дрожащие Острова. Климат мягкий, есть, где разгуляться. Беспалочковая магия. Много таких же поехавших. Главный поехавший — даэдрический принц безумия. Белла оценит.

— Серьезно? Реальность компьютерной игры? Вы серьёзно? Такое возможно? — всполошилась Гермиона, — но это же… прорыв. Это откровение. Если ты сумеешь это, ты — гений, Том!

Реддл пожевал губами и промычал нечто иронично-неразборчивое.

— Итак, решено! — провозгласил Герман, — и у меня есть отличная идея насчёт того, как замаскировать наши телодвижения.

* * *

— Куда это здесь записывают? — любопытная физиономия Симуса горела нетерпением и истинно гриффиндорским приключенческий зудом.

— В литературный кружок имени барда Бидля, — невозмутимо отозвался Реддл, аккуратно расправляя свиток.

Стол и табурет он трансфигурировал из двух пней, зеленое сукно — из палой листвы. И теперь сидел посреди школьного двора, лениво поглядывая по сторонам и украдкой зевая. Рядом, в тени дерева расположился Герман. Он пел какой-то романтический вздор про невесту вампира, а облепившие его девчонки щебетали и бестолково хихикали.

— Нас толком не учат защите от Темных Искусств, — понизила голос Гермиона, — собираться для тренировок в открытую не слишком вежливо по отношению к бедному Квиреллу. Мы щадим его чувства.

— Ага, — хитро ухмыльнулся ирландец и заглянул в список, — значит, литературный кружок…

— Магия творчества, — тонко улыбнулся Реддл.

— Записывай, — махнул рукой Симус, глаза его горели азартом.

— Творчества? — Дин Томас вынырнул из-за плеча Финнигана, — я в деле.

— Стихи учить? — протянул Рон, — да ну, нафиг.

— Да, Рон, это тебе — не акромантулов есть, — улыбнулся Захария Смит и кивнул Тому, — запиши меня, Элвина Гамба и Дика Андерсена. А также Лианну Стоун и Эрику Макгрэйв. Мы придем.

— Эй, я не такой тупой, — надулся Рон, — подумаешь, стишок! Да я десять выучу! Эй! Меня тоже запиши.

Герман пробежался ловко по ладам и запел под рокот баяна:

По дороге, что как лента

Вьется меж холмов и гор,

Шли раз четверо поэтов —

Воин, маг, священник, вор.

Долог путь, изгибов много,

Что за каждым ждет всех нас?

Знаем лишь, ведет дорога

В славный город Палантас…

Эй, не грусти! Сумеем мы пройти

Сквозь все, что бросит в нас судьба

На избранном пути.

Руны дорог прочтем мы между строк,

Пока рассудок ясен и пока остер клинок.

Невилл пробился к столу и, смущенно помявшись, спросил:

— А можно будет читать… свои стихи?

— Нужно, — уверенно кивнула Гермиона.

Нотт ошеломленно улыбнулся и полез к Реддлу, записываться.

Первокурсники шумели, толкались и изводили Гермиону вопросами. А Герман все пел и пел:

Меч — твое перо, воитель,

Шкура вражья — чистый лист

Сотни опусов творитель,

На сто первом — распишись!

Вирши богу посвящая,

Наш святой отец постиг:

Стихоплетству помогают

Булава и добрый щит.

Эй, не грусти! Сумеем мы пройти

Сквозь все, что бросит в нас судьба

На избранном пути.

Руны дорог прочтем мы между строк,

Пока рассудок ясен и пока остер клинок.

К столу заглянул профессор Флитвик. Долго хвалил свежую идею и сетовал, что, да, некоторым направлениям магического искусства принято уделять неприлично мало внимания. Его орлята согласно кивали и разбредались кто куда, записавшись или просто потоптавшись подле.

А Гера пел, исторгая баяном волны тепла, поддержки и понимания:

Был во тьме ты нашим светом,

Друг-волшебник, до сих пор.

Встреть же огненным сонетом

Тех, чей клык для нас остер!

Я ж — певец замков с ловушкой,

Стихотворец мокрых крыш.

И пою свои частушки

В час ночной, когда ты спишь!

Эй, не грусти! Сумеем мы пройти

Сквозь все, что бросит в нас судьба

На избранном пути.

Руны дорог прочтем мы между строк,

Пока рассудок ясен и пока остер клинок.

Ученики шумели и толкались.

— А что здесь?

— Хелен, пошли, перекусим…

— Тебе лишь бы жрать!

— В какой-то кружок записывают…

— Не, у меня квиддич…

— А там будете ты и Гарри? Ой, а запиши меня!

— Да ну, Стив, бред какой-то…

— Мы будем читать стихи? Как романтично!

— Отбой, парни, там про какие-то стишки…

— Фу, не…

— А на квиддичном поле…

— Знаю я ваши «стихи»… нас запишите.

— А я смогу стихами надрать зад Макклагену?

— Если очень постараться — нет ничего невозможного…

Герман пел, поглядывая, как, привлеченный шумом, у стены останавливается Дамблдор; а в глазах его медленно загораются лукавые искры и почти болезненное любопытство:

Тихо цокают подковы

Под колес негромкий скрип.

Пусть везут гнедой с соловым

В славный город Уотердип.

Стал фургон наш колыбелью

Новорожденных баллад.

Им священною купелью

Стал бутылок длинный ряд!

Эй, не грусти! Сумеем мы пройти

Сквозь все, что бросит в нас судьба

На избранном пути.

Руны дорог прочтем мы между строк,

Пока рассудок ясен и пока остер клинок.

Мир не белый и не черный;

Всех тонов не сосчитать,

И средь истин иллюзорных

Правду трудно отыскать.

Но не зря в дорогах дальних

Мы уже немало лет;

Для себя открыли тайну,

Что дороже чести — нет.

Эй, не грусти! Сумеем мы пройти

Сквозь все, что бросит в нас судьба

На избранном пути.

Руны дорог прочтем мы между строк,

Пока рассудок ясен и пока остер клинок.

Четверо второгодок с Гриффиндора азартно резались в карты, устроившись под деревом. Гермиона бродила по двору, раздавая зеленые листовки и отвечая на вопросы. Блейз Забини замер подле стола, озадаченно читая список записавшихся. Реддл невозмутимо чистил ногти кончиком пера.

Герман пел, а баян вторил ему в унисон:

Жажда странствий, жажда знаний

Привели сквозь рай и ад

На распутье мирозданья,

В Сигил, вечный город врат.

Вновь стоим мы на пороге

В мир непознанный ворот.

Что за ними — знают боги,

Мы ж поэты — так вперед!

Эй, не грусти! Сумеем мы пройти

Сквозь все, что бросит в нас судьба

На избранном пути.

Руны дорог прочтем мы между строк,

Пока рассудок ясен и пока остер клинок.

Эй, не грусти! Сумели мы пройти

Сквозь все, что рок для нас сберег

На избранном пути.

Так пусть будет впредь

Ночной огонь гореть

И бесконечность для стихов,

И вечность, чтобы петь!

Примечания:

Эй, не грусти — Брайан, Джерри, Дэн Назгул

— Хэй, Том. Ты же видел, какая у нас Гермиона? Самородок. И при этом — магглорожденная. Она ломает твою теорию одним своим бытием…

— Отнюдь, — возвел глаза к небу Том, — я уверен, что девочка — бастард одного из великих родов. Есть, конечно, вероятность, что она — потомок сквиба, изгнанного в мир магглов. Но я так не считаю. Она слишком талантлива. А значит — полукровка…

Вечерело. Сонный полумрак Косой Аллеи дышал дождевой влагой, мокрой ржавчиной и ароматом свежесваренного кофе. Пустынная улочка встретила явившихся из ниоткуда магов торопливо моросящим дождем, лужами и обрывками газет.

— Нилли перенесла, мой король, — эльфийка смотрела на Геру с бесконечным обожанием, — Нилли счастлива помогать Отцу Эльфов. Что ещё Нилли в силах совершить?

— Пройдись по магазинам, нужны зелья, способные восстановить тело и разум мага, много лет гнившего в Азкабане, — Гера вручил домовушке кошелек.

— Нилли сделает, Нилли купит, — торжественно пропищала эльфийка, порывисто прижимая к груди кошелек. И исчезла.

Герман вцепился в локоть Реддла и потащил его в пролет между магазинами, в темноту, к урне с тряпками и к грудам битых черепков.

— Что происходит? — Реддл хмурился и озирался, — книззлова печень, Поттер! Что мы делаем на Косой Аллее?

— Я должен уточнить кое-что у Олливандера, — Герман достал трофейные палочки, добытые в свою первую ночь в этой реальности и снял очки, утирая глаза.

— Разве они доставляли неудобство? — приподнял брови Реддл.

— Меня смущает сам факт того, что их владельцы так упорно пытались изничтожить незнакомого сопливца, мимохожего малолетнего маггла. А эти двое приняли меня именно за маггла. За маггловского ребенка, — Герман рассеянно покрутил в руках палочки и припрятал под джинсы, за голенища тяжелых армейских сапог, — этот вопрос давно мучает меня.

— Поехавшие наркоманы, — брезгливо дернул щекой Реддл, — акт немотивированной агрессии. Для таких вещей, Поттер, не нужны сложные логические построения и четкая мотивация. Послать в тебя аваду может любой убогий дегенерат Лютного. Не трепи нервы.

— Ничто не случается просто так, — задумчиво пробормотал Гера, налил в бумажный стакан из фляги оборотное зелье, осторожно поместил туда клок чьих-то серебристых волос и всучил стакан Тому. Зелье помутнело, приобретя вид ледяного, клубящегося туманом голубовато-белого тягучего месива.

— Чьи? — приподнял брови Том, забирая стакан.

— Люциуса Малфоя, — отозвался Гера, глотая свою порцию оборотного и мучительно обращаясь Драко Малфоем.

* * *

Поход к Олливандеру получился каким-то странным и дерганным. Реддл, натянув обличие лорда Малфоя, мерзил вдохновенно и тонко. Гера скромно отмалчивался и мялся у входа. Каких-то двадцати минут хватило, чтобы выяснить следующее: первые люди, убитые Германом, находились в розыске, практиковали темнейшие техники и были опиумными наркоманами. Собственно, занимались братья Айрис тем, что умервщляли магглов, ловили посмертные слепки их личностей в камни душ и продавали в Лютном. А вырученные деньги спускали в грязных притонах и портовом кабацком чаду. Не то, чтобы Герман удивился, но был уязвлен — он все-таки ждал чего-то большего.

Где-то вдалеке, впереди, за спинами студентов трясся и заикался Квирелл. Трупная вонь вперемешку с густым чесночным духом давила, душила и заставляла глаза слезиться.

Гермиона и Герман наложили на себя заклятье головного пузыря. Нотт рисовал в конспекте жуткие рожи и вслух мечтал выспаться хоть раз в неделю. Том рассеянно строчил в блокноте какие-то формулы и чертил таблицы. Чередуя даэдрические руны и арабские цифры, вычисляя что-то и марая руки чернилами. Справа Рон и Симус под столом активно резались в морской бой. Впереди, рядом с Гермионой, сумрачный Невилл сосредоточенно возил по парте добытым где-то гвоздём. Под неодобрительно-ироничным взглядом Грейнджер. Царапины складывались в очертания какого-то диковинного кактуса с тентаклями и человеческим лицом. Сам же Невилл излучал всем своим видом сонливость и апатию.

— К-к-красные к-к-к-колпаки это с-с-с-с-с-с-свирепые карлики, к-к-к-к-которые п-п-п-п-п-п-п-появляются везде, г-г-г-г-г-г-г-где когда-либо проливалась к-к-к-к-кровь и с-с-с-с-с-с-совершались насильственные действия, — страдальчески вещал Квиррелл, — э-э-эти злобные с-с-с-с-с-с-существа — а-а-а-а-аатрибут мифологии Шотландии. С-с-с-с-с-с-считалось, что их к-к-к-к-красные к-к-к-к-колпаки (от к-к-к-к-коих они и получили свое название) о-о-о-о-о-окрашены к-к-к-к-кровью убитых людей. П-п-п-п-п-п-п-п-п-п-при первой же во-во-возможности они норовят п-п-п-п-п-п-подкрасить их с-с-с-с-с-с-свежей к-к-к-к-кровью.

Герман зевнул и сонно подпер кулаком щеку. Головной пузырь лопнул с сухим, коротким хлопком. Гера поморщился. Чувствовал он себя премерзко. Шрам нестерпимо ныл всякий раз, когда Квирелл поворачивался к аудитории затылком.

— Он разлагается, — Том разглядывал профессора с почти профессиональным интересом и обидой, пожалуй, — и физически. И магически. О, этот неподражаемый смрад! Мог бы допустить, что состояние Квиррелла — последствия встречи с каргой, но я ощущаю гнилостное амбре двух магических потоков вместо одного. Профессор одержим. Ряд внешних признаков также указывает на это. Мне неприятно это говорить, но от него веет моей магией. Точнее, ее распадом. Квирелл одержим одним из осколков моей личности.

— Ты уверен, Том? — зашептала Гермиона, развернувшись к парням и прикрывать книгой, — это серьезное обвинение.

— Со-со-согласно ш-ш-шотландской демонологии К-к-к-к-к-к-к-к-к-красные к-к-к-к-к-к-к-к-колпаки относятся к с-с-с-с-с-с-с-своеобразной «разновидности» г-г-гномов, — косноязычно взывал к студентам Квирелл, — Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-шотландия славится за-за-замками, в которых обитают п-п-п-п-п-п-п-п-п-привидения. Красные ко-колпаки в большинстве с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-случаев п-п-п-п-п-п-п-п-п-появляются и-именно в з-з-з-з-замках, в которых когда-либо с-с-с-с-с-совершилось п-п-п-п-п-п-п-п-п-преступление (появление на п-п-п-п-п-п-п-п-п-полях с-с-с-с-с-сражений — уже в-в-в-в-в-в-вторичная их ф-ф-ф-функция). Они — исключительно п-п-п-п-п-п-п-п-п-представители нечистой с-с-с-силы, в-в-в-вредоносной и враждебной л-л-л-л-л-л-людям. Красных к-к-к-колпаков можно встретить и на тер-р-ритории Х-х-х-х-х-х-х-х-хогвартса: в За-за-за-запретном лесу, а также в л-л-л-л-л-лесу Дин.

— Красные колпаки — это программа третьего курса, — недовольно обернулась Гермиона к сумрачному Невиллу. Герман уговорил Лонгботтома сесть с Гермионой на зельях. И теперь он сидел с ней практически на всех совместных парах Слизерина и Гриффиндора, — они есть в экзаменационных вопросах третьего курса. Почему профессор Квиррелл настолько опережает программу?

Невилл только пожал плечами. Нотт что-то зашептал, склонившись к Забини и украдкой покосился на затянутые в полосатые чулки коленки девчонки.

— Он испытывает меня. Провоцирует, — глаза Реддла опасно сузились, но высокий голос остался холодным и равнодушным. Он не сводил глаз с Квирелла, сдержанно, вежливо улыбаясь, — на первом курсе я был одержим красными колпаками. И отчаянно жалел, что их изучают только на третьем курсе. Что он хочет сказать? Жалкая гниль, кем он себя возомнил?

— Любишь же ты себя, — сокрушенно вздохнул Герман, растирая утомленные глаза.

Томас Реддл не ответил. Он под столом ткнул палочкой в ползущую по стене муху, отчего та выросла до размеров воробья. Герман почесал затылок и снабдил муху черными чулками в сеточку, алым корсетом и многослойным вишневым кружевным платьем. Тем самым. Из старых фильмов про кабаре, да. Невилл выронил гвоздь и во все глаза уставился на чудо чудное. Нотт, сидящий с Забини, засопел и полез в сумку за книгой. Дин Томас растолкал Парвати и, ухмыляясь, увеличил муху заклинанием до размеров королевского пуделя.

— Гееерми, — позвал Гера и дернул Гермиону за волосы, — ну давай же, Герми. Этой крошке нужна твоя помощь.

Гермиона скептически закатила глаза, но шепотом наколдовала мухе белоснежные локоны как у Мэрилин Монро и гротескный, вырвиглазный макияж.

— Фу. Вы ужасны, — надулась Паркинсон.

— А сделай мне также, — завистливо засипела Миллисента Булстроуд, — у папани книжки есть. Толстые. Приволоку.

— Ох, Милли, — Гермиона тяжело вздохнула и подняла палочку, завивая заклинанием волосы самодовольно заулыбавшейся Булстроуд, — ты не обязана. Не забудь, заклятье слабое и спадет через шесть часов.

Герман и Том увеличили муху до человеческих размеров. Под тихое фырканье окружающих Том направил палочку на муху и одними губами выдохнул:

— Империо.

Квиррел, старательно заикаясь вещал, совершенно не замечая беззакония, творимого на задних партах:

— П-п-п-п-по сведениям Н-н-н-ньюта С-с-с-с-с-с-скамандера, эти г-г-г-г-г-г-г-г-гномоподобные с-с-с-с-с-создания живут в норах в местах бывших с-с-с-с-с-сражений, где когда-то была п-п-п-п-п-п-п-п-п-пролита человеческая к-к-к-к-к-к-к-к-кровь. Хотя их нетрудно отогнать п-п-п-п-п-п-п-п-п-при п-п-п-п-п-п-п-п-п-помощи чар и заклинаний, К-к-к-к-к-к-к-к-к-красные к-к-к-к-к-к-к-к-колпаки очень опасны для одиноких м-м-м-м-маглов, на к-к-к-к-к-к-к-к-которых они нападают п-п-п-п-п-п-п-п-п-по ночам и м-м-м-м-могут забить н-н-н-н-н-н-насмерть дубинками. Обитают п-п-п-п-п-п-п-п-п-преимущественно в С-с-с-с-с-северной Европе…

И умолк. Вытаращив глаза и шумно глотая воздух — прямо перед Квирреллом на пару задних конечностей приземлилась гигантская муха. Человекоподобная лупоглазая навозница с кошмарным макияжем, длинными алыми ресницами и манерами портовой девки. Чудище качнуло бедрами и засучило передними лапками, затянутыми в алый шелк перчаток. Класс притих и замер.

Забини, пакостно ухмыляясь и хоронясь за спинами студентов, поднес к губам губную гармошку и заиграл «Веселую вдову» Франца Легара. Разбитной мотив понесся по классу, нагло и весело. Муха нехотя щелкнула хоботком и, вскочив на преподавательский стол, принялась лихо отплясывать канкан. Под губную гармошку и истеричное сипение, донесшееся откуда-то из-под профессорского тюрбана. Грянувший следом гогот двух десятков глоток похоронил под собой все отчаянные попытки Квирелла воззвать к совести своих студентов. Реддл, мстительно улыбаясь, под столом ткнул палочкой в сторону горе-профессора. И бедняга Квиррелл безвольно полез на стол. Где и составил компанию монструозной мухе. Канкан давался Квиреллу не в пример тяжелее, чем его крылатой партнерше. Но, видит Бог, бедняга старался!

— Прекрати это, ты, бесполезный кусок дерьма! — истошно завопил тюрбан Квиррелла, — прокляну! Выпотрошу!

— Глядите, тюрбан умеет говорить! — радостно заорал Финниган, — Дин, ты продул. Гони мне мои шесть сиклей!

Дин Томас, посмеиваясь, зарылся в карман и высыпал в конспект Симуса горсть монет.

— Том, убери с бедняги империо, — укоризненно зашептал Герман, — его сейчас заавадит собственный квартирант.

— Этот жалкий смрадный ошметок меня… смеет думать, что он — Темный Лорд. Что он имеет право меня проверять, — холодно отозвался Том на парселтанге, — я покажу ему как сильно он заблуждается.

Но заклятие снял. После чего бедняга Квирелл, держась за сердце, сполз с преподавательского стола и вывалился за дверь кабинета, спотыкаясь и путаясь в полах собственной мантии. Монструозная муха лениво поднялась в воздух, приняла свой обычный вид и, деловито жужжа, вылетела в окно.

* * *

— Браво, Гарри.

— Браво, Томми.

— Искренне жаль, что вы слизеринцы…

— Но Её Величество Шалость…

— Сама знает, в кого тыкать своей кривой клюкой.

Близнецы, насмешливо фыркая и переглядываясь, ненавязчиво втащили Геру и Тома в пустующий класс и заблокировали дверь. Лицо Реддла пошло пятнами, глаза опасно сузились, а рука автоматически полезла за палочкой. Гера хлопнул его по плечу, отвлекая. Близнецы хитро переглянулись и один с сомнением протянул:

— Даже не знаю, Фред, не рановато ли им…

— В самый раз. Это даже символично, они тоже братья, Джордж, — ухмыльнулся второй, — и будь они девицами, сегодняшняя шутка сошла бы за достойное приданное к этим двум…

— Но они не девушки Фред, — трагически покачал головой Джордж, — поэтому мы просто поприветствуем достойных преемников…

— Крепко запомните — Пивз всегда непрочь сеять хаос и разрушения, — наставительно сообщил Джордж, — его легко подбить на любую пакость…

— Но отвязаться от его компании о-очень непросто, — близнецы обменялись понимающими ухмылками.

— Что происходит-то? — тихо поинтересовался Герман, глядя как близнецы достают, хитро переглядываясь, какой-то очень большой квадратный кусок старого пергамента. Не то, чтобы он не догадывался, но отчаянно хотелось услышать все своими ушами.

— Вот вам наш подарок! — один из близнецов торжественно протянул его Тому. Совершенно чистый пергамент, без единой строчки.

— И что же это такое? — Том поднял глаза.

— Это, Томми, секрет нашего успеха, — улыбнулся Джордж и нежно погладил пергамент.

— Нелегко с ним расстаться, — кивнул, взлохматив Реддлу прилизанные волосы, Фред, — но мы решили, что вам двоим он нужнее.

— Мы-то его наизусть знаем, — деловито хмыкнул Джордж, — поэтому и вручаем вам. Нам он больше ни к чему.

— И что я буду делать с куском старого пергамента? — сухо кашлянул Реддл.

— С куском старого пергамента?!— Фред зажмурился и скорчил такую рожу, будто Том смертельно его обидел и не извинился, — Давай. Объясни им, Джордж.

— Когда мы учились на первом курсе, парни, мы тогда были совсем еще зеленые, беззаботные и невинные…

Герман хмыкнул. Том хищно ухмыльнулся.

— Во всяком случае, более невинные, чем сейчас. Ну так вот, мы как-то рассорились с Филчем.

— Взорвали в коридоре грязевую бомбу, а Филч почему-то на нас разозлился…

—…затащил в свой кабинет и, как водится, стал грозить…

—… наказанием…

—… четвертованием…

—… мы слушали, слушали и вдруг заметили особый ящик с табличкой: «Конфисковано, очень опасно».

— Я даже догадываюсь, что было дальше… — улыбнулся Гера.

— Ну, а как бы ты поступил на нашем месте? — пожал плечами Фред, — Джордж кинул еще одну бомбу, и, пока Филч суетился, я открыл ящик и взял вот этот кусок пергамента.

— Что тут плохого? — прибавил весело Джордж, — Филч не знал, как с ним обращаться. Хотя, раз отобрал его, наверное, догадывался, что это такое.

— И вы, естественно, знаете, что с ним делать? — тонко улыбнулся Том.

— Знаем, — Фред самодовольно улыбнулся, — да, Томми. Этот свиток научил нас такому, чему не научит ни один учитель.

— Гм…

— Что, здорово? То-то!

Фред достал волшебную палочку, слегка коснулся ею пергамента и произнес:

— Торжественно клянусь, что замышляю шалость, шалость и только шалость.

И почти тотчас же на пергаменте, в том месте, которого коснулся Джордж, одна за другой стали появляться тоненькие чернильные линии. Линии соединялись, пересекались, расползались как паутина по краям пергамента, и скоро наверху распустились, как цветы, выведенные зелеными чернилами слова: «Господа Лунатик, Бродяга, Сохатый и Хвост! Поставщики вспомогательных средств для волшебников-шалунов с гордостью представляют свое новейшее изобретение — КАРТУ МАРОДЕРОВ.»

На карте были видны путанные закоулки замка и территория на много миль вокруг. Но, что самое удивительное, по ней двигались крошечные чернильные точки, каждая подписана. Живые люди. И не вполне люди. И совсем не люди.

Герман в восхищении склонился над картой. В левом верхнем углу профессор Дамблдор вышагивал в своем кабинете; миссис Норрис, кошка завхоза, кралась по коридору второго этажа, полтергейст Пивз носился по третьему этажу, Снейп курсировал по первому этажу, пугая студентов и сдирая баллы. Были там еще закоулки и потайные ходы, где он точно никогда не был. Некоторые из ходов вели…

— О, да! Прямо в Хогсмид, — Фред указал один из них, — таких ходов семь. Филч знает об этих вот четырех, об остальных — только мы. И вот сюда тоже лучше не ходить: прямо над выходом Гремучая ива. Зато этот ведет прямо в подвал «Сладкого королевства». Мы этим ходом частенько лазаем, он, кстати, начинается в горбу старой карги за дверью.

— Спасибо нашим предшественникам, — вздохнул Джордж и дружески похлопал по названию карты.

— Благородные, славные помощники новому поколению проказников, — провозгласил Фред.

— Верно. Да, ребята, не забывайте стирать карту… — предупредил Джордж.

—… а то кто-нибудь еще узнает ее секрет, — закончил за Джорджа Фред.

— Дотронься до нее волшебной палочкой и скажи: «Шалость удалась!» — и карта исчезнет.

— Ну, дорогие Томми и Гарри, — протянул Фред голосом Перси Уизли, — ведите себя хорошо.

— Увидимся в «Сладком королевстве», — подмигнул на прощанье Джордж.

И близнецы, довольные собой, удалились.

— Необычный артефакт, — Том с сомнением покрутил карту в руках и всучил Поттеру, — здесь нет и половины тайных ходов и комнат, выросших из ошибок в магическом плетении школы, — ее следует дополнить. Я займусь ею на выходных. И еще. Мне будет спокойнее, если карта останется у тебя. У меня ее найдут. У тебя искать не посмеют. Если она окажется у Дамблдора… Не хочу, чтобы кто-то отслеживал мои передвижения по школе.

— Хорошо, — глаза Геры загорелись в предвкушении, — а теперь, о мой бледнолицый брат, вернемся к нашим славным деяниям. Время позднее, а кишка кишке бьёт по башке. А это значит, что пришло время совершить налет на кухню…

—  И расхитить запасы провизии, — щелкнул пальцами Том, понимающе ухмыляясь, — сначала возьмем на абордаж кухню, а после — гостиную Хаффлпаффа. Я подслушал пароль.

— На кой тебе Хаффлпафф, Том? — улыбнулся Гера, — серьезно…

— Я никогда там не был, — пожал плечами Реддл, — всегда жаждал увидеть содержимое барсучьей норы.

* * *

Парвати и Падма переглянулись. И с опаской заглянули за обшарпанную дверь. Класс давно не использовали по назначению, дышал он пылью и ветхостью. Стихийное собрание галдело и спорило. Парвати прижала к груди томик стихов Киплинга. И сестры Патил шустро ввинтились в галдящую, пеструю толпу.

— Нам дано официальное разрешение директора! — возгласил чей-то голос, Парвати успела заметить Гарри Поттера, размахивающего каким-то свитком, — садитесь. Пора начинать.

Студенты согласно зашумели и разбрелись по местам. Парвати и Падма заняли место у окна. Поттер кивнул. И его странный брат вышел на середину и нехотя сообщил:

— Наше первое собрание, как вы уже слышали, посвящено отражению мира магии в поэзии магглов…

Собрание заинтересованно загудело.

Примечания:

Буду рад комментариям. Они обычно вдохновляют продолжать нести трэш в массы.

В полумраке ало горели толстые свечи, сотни коротких толстых черных свечей, плачущих алым воском. Они потрескивали и чадили на всех поверхностях, на ветвях темных гротескных деревьев. В спертом воздухе метались зеленые, голубые, желтые и алые искры. И пахло лесом. Прелой сыростью и озоном. Устроившись сбоку, Герман играл основную мелодию из фильма про мальчика со шрамом и философский камень. Вокруг него парил целый оркестр из зачарованных Флитвиком скрипок, виолончелей, флейт — и все они гремели один с ним мотив. Мебель трансфигурировали в живые деревья и стайки ночных бабочек. Окна завесили плотными шторами.

В центре аудитории замер Хор Лягушек, облаченный в белые рубашки до пят; распущенные волосы, цветочные венки, лукавое мерцание бродячих огней в глазах. Флитвик дирижировал хором. Хор пел под жабьи трели, бережно придерживая черные подушки с жабами на них:

Всадники скачут от Нок-на-Рей,

Мчат над могилою Клот-на-Бар,

Кайлте пылает, словно пожар,

И Ниав кличет: Скорей, скорей!

Выкинь из сердца смертные сны,

Кружатся листья, кони летят,

Волосы ветром относит назад,

Огненны очи, лица бледны.

Призрачной скачки неистов пыл,

Кто нас увидел, навек пропал:

Он позабудет, о чём мечтал,

Всё позабудет, чем прежде жил.

Скачут и кличут во тьме ночей,

И нет страшней и прекрасней чар;

Кайлте пылает, словно пожар,

И Ниав громко зовёт: Скорей! *

— Я же говорил — будет круто, — зашептал Симус на ухо Рону, — скажи, было охрененно, когда этот слизеринец бубнил-бубнил свою вступительную речь, а потом — бух! — и стало темно, а мебель стала рассыпаться стаями бабочек…

— Им просто помог Флитвик, — со знанием дела зашептала Падма Патил, — нашему декану безумно понравилась их идея.

— О! Мой выход, — как только хор покинул импровизированную сцену, Симус вышел на середину и, обведя взглядом притихших слушателей заговорил, — да, это звучит немного странно, но даже вопреки Статуту, магглы нас помнят. Маги ушли из мира магглов… но остались жить в их сказках. И их сердцах.

— Страшна ночь, когда пронесётся, бесшумно ступая по воздуху, над городами и лесами, полями и реками, свора призрачных пламенноглазых псов, преследующих добычу, — мрачно возгласила какая-то босая слизеринка из Хора Лягушек, выходя на середину, опираясь на метлу и обводя замерших слушателей горящим взором, — страшна ночь, когда с воем ветра сплетётся звук рога и яростные крики загонщиков. Страшна ночь, когда Дикий охотник преследует свою дичь…

Гермиона вышла на середину, в волосах её сонно желтели листья и осенние цветы. Облачилась она в простой маггловский сарафан и ожерелье из желудей и рябиновых ягод. Гермиона расправила плечи и сухо сообщила:

— Дикая Охота появляется в темное время года, у кельтов — где-то в районе Самайна, у германцев — зимой, либо перед Йолем, либо во время Йольтайда. Отзвук древней языческой традиции, ныне забытой и породившей спортивную игру, в которую в настоящее время играет весь мир…

— Квиддич, что ли? — ошалело прошептал Рон, кто-то зашипел, призывая к тишине.

— У кельтов описания Дикой охоты больше сходны с описанием кавалькад сидов — и это обьясняет, почему она появляется в дни Самайна: этот праздник делит год на время, принадлежащее людям, время, когда они обрабатывают землю и пользуются ее плодами, и на время сидов — когда поверхность земли принадлежит им, — Герман склонил голову набок, мерцая очками, — Охоте водительствует любой из королей Аннуина — но Аннуин это не только мир мёртвых, это потусторонний мир вообще, место постоянного владычества ши. Конечно, всегда есть шанс попасться засидевшимся в холмах ши под горячую руку, но риск тут больше быть увлеченным вслед за всадниками и более не вернуться домой. Ну и, разумеется, Охота не является причиной тех неприятностей, которые могут произойти, скорее — всего лишь предвестником. У островных кельтов, например, были распространены предания о ши-хранителях семьи или местности, и о том, что если должно произойти что-то дурное, то дева-хранительница обязательно явится и предупредит: либо одним своим появлением, либо плачем, либо, для совсем уж непонятливых, озвучит прямым текстом. Так верили магглы.

Ораторы ушли, уступая место Тому.

— Помнят магглы и иное, — нехотя сообщил Реддл, — Клот-на-Бар, например. Cailleach Beare, каргу из Бэра. По легенде, она так устала от своей бесконечной жизни, что долго ходила по всей Британии, в поисках водоема достаточно глубокого, чтобы в нем могло утонуть ее бессмертие. Шагая с горы на гору, она нашла подходящее озеро на вершине Птичьей горы в Слайго; имя ему Лох Йа. Из обрывков легенд и преданий, мы знаем, что ведьма сумела обрести бессмертие. Но не вечную юность. Века и недуги истончали ей плоть, а гибель клана — лишила рассудка. И ведьма, победившая саму Смерть, истово возжелала покоя. Ее укрыли воды озера Лох Йа. Жива ли она ныне — никто не знает…

— Люмус Максима! — проревел Снейп, врываясь в аудиторию и обдавая всех, — и стоящих, и сидящих, — волнами света. Следом вошли сдержанно-тревожный Дамблдор, ликующий Филч, мелко дрожащий Квирелл, озадаченно озирающаяся мадам Стебль и растерянная Макгонагалл.

— Что происходит, Альбус? — скрестил руки на груди Флитвик.

— Мне неприятно это говорить, но один из студентов наложил империо на преподавателя, — отозвался Дамблдор неподвижно разглядывая Реддла, — непосредственно на его занятии.

Герман, пользуясь полумраком, приобнял смертельно побледневшего Тома и аккуратно заменил его палочку своей.

Реддл вцепился в его руку и сухо выдохнул:

— Ты все-таки непроходимый идиот.

— Ты снял заклятье, — шепнул Герман, — ты все-таки снял заклятье, Том! Я заслоню тебя. Прости, что не остановил вовремя. Прости.

Реддл дернулся как от удара и его подбородок предательски задрожал. В широко распахнутых глазах застыли недоверие и какое-то полубезумное торжество.

— Вашу палочку, мистер Поттер, — брезгливо процедил Снейп.

Герман, ни на кого не глядя, шагнул вперёд и протянул палочку черенком вперед. Разглядев, что именно ему протягивают, Снейп качнулся и позеленел.

Кто-то бесцеремонно швырнул Германа себе за спину и закрыл собой, широко раскинув руки. Кто-то. Том. Его спина и плечи мелко подрагивали, воздух вокруг сухо трещал. Под ногами стремительно расцветали ледяные узоры. Воздух остыл. Дыхание вырывало из лёгких людей невесомый белый пар. Герман медленно коснулся плеча Реддла и позвал:

— Том…

Герман не видел лица названного брата, но мог сполна оценить всю палитру эмоций, отразившуюся на лицах незваных гостей.

Филча трясло от бессильной злобы. Квирелл казался разбитым и подавленным больше обычного. На лице Снейпа отражалась тяжелая внутренняя борьба, он разглядывал раскинутые руки Тома затравленно и мрачно. Кажется, порывистый жест парня напомнил ему что-то, нечто слишком личное. Макгонагалл препарировала Реддла тяжелым строгим взглядом, как некое диковинное ископаемое. Мадам Стебль, поджав губы, сверлила Снейпа самым недобрым взглядом, на который была способна, и качала головой. В глазах директора застыли горестное недоумение и что-то щемящее, трудноопределимое.

— Не думаю, что Гарри способен на непростительные заклятья, Северус, — сокрушенно покачал головой Дамблдор, — только не Гарри.

В гробовой тишине кто-то сдавленно икнул и уронил книгу.

— М-м-м-мистер Т-т-т-т-томас П-п-поттер, — на беднягу Квирелла было страшно смотреть, так его трясло и шатало, — п-п-п-покажите в-вашу п-п-п-палочку.

Палочка ожидаемо показала десяток левиос, пяток трансфигурирующих заклятий. Преимущественно — шуточных. И манящие чары.

Флитвик выглядел довольным. Макгонагалл — шокированной.

— Чтож, ложная тревога, коллеги, — миролюбиво развел руками Дамблдор, — но это не значит, что нападавший не будет найден…

— Раз уж вы уже здесь, коллеги, позвольте пригласить вас на этот камерный, межфакультетский вечер, — голос Флитвика дышал иронией и лукавством, — уверен, у студентов ещё найдется нечто, что они могли бы показать…

— О, даже не сомневаюсь. Такие талантливые дети… Но вынуждена покинуть вас, меня ждёт теплица, — добродушно улыбаясь развела руками профессор Стебль и спешно покинула класс, прихватив пару своих студентов.

— Не в силах устоять перед вашим предложением, Филиус, — лучезарно улыбнулся Дамблдор, — уверен, Северус и Минерва согласятся со мной. Не так ли, Северус?

У Снейпа было такое лицо, будто он нестерпимо жаждет расчленить и сжечь каждого, находящегося в этой аудитории. Но увести себя и усадить в какое-то кресло — позволил.

Герман вышел на середину, бережно обнимая баян и обвел долгим взглядом зрителей.

— Даже лишившись шанса вновь увидеть мир магов, простецы хранили те жалкие крохи, что оставила им народная память. Эту песню написали магглы. Исполняет ее женщина, взявшая себе в качестве сценического псевдонима имя Хелависы. Напомню, Хелависа — одна из сподвижниц Морганы. Она пыталась завоевать любовь рыцаря Ланселота, и, будучи не в силах сделать это, погибла. История описана у магглов в романе Томаса Мэлори «Смерть Артура", — тихий голос эхом разнесся во мраке, — песня, которую я исполню, маггловская, но посвящена она ведьме. Безумной женщине, пожелавшей заполучить то, что жаждала… любой ценой.

Том бесстрастно замер, скрестив руки на груди. Флитвик поднял в воздух музыкальные инструменты — и они заиграли, дополняя мелодию, выводимую Герой на баяне. Герман пел, а стекла его очков таинственно мерцали, отражая искры:

Ночь за плечом, вор у ворот,

Прялки жужжанье спать не дает

Тебе, — я снова здесь.

Кто прядет лен, кто прядет шерсть,

Кто прядет страсть, а кто прядет месть,

А я спряду твою смерть.

Колесо — гонит по жилам кровь,

Колесо — в губы вливает яд,

Колесо, вертись — это я…

Эй, пряха, работай живей,

Жги огонь, поджидай гостей,

Лей вино и стели постель!..

Мрак мерцал россыпями ядовито-зеленых искр, мрак шептал туманами — иллюзия оживала. Вокруг, сколько хватало глазу, раскинулась степь. В ночных травах бродил ветер. Студенты и преподаватели оглядывались; тревожный шепот студентов, задумчивый, очарованный Невилл, печально улыбающаяся Гермиона, Снейп, запустивший длинные, бледные пальцы в травяное море, удивленные глаза Дамблдора, рвущего ночные цветы, рассыпающиеся колдовским желто-зеленым мерцанием. Полная луна выплыла из-за перистых облачных вуалей — и все подернулось налетом ее колдовской зелени. Герман пел, пальцы плясали по кнопкам, а оркестр рыдал ему в унисон:

Серп луны прорезал путь

На ладони — не забудь

О погоне — он не идет по пятам.

Кровь — железу, крылья — рукам,

Сердцу — хмель и горечь — губам,

Ты посмел обернуться сам.

Ой, колесо, вертись на стальных шипах,

Страх сгорел на семи кострах,

Но смерть твоя — не здесь и не там;

А я жду-пожду ночью и днем,

Сквозь тебя пройду огнем и мечом,

К сердцу — осиновым колом!

Сполохи желто-зеленого сияния соткали дорогу и постоялый двор у самого тракта. Зеленый дым взметнулся ввысь, принял очертания оскаленного черепа — и растаял. Кто-то ахнул и порывисто зашептал что-то про Пожирателей. Герман пел, прикрыв глаза, и голос его льнул к травам и гибко сплетался с туманом:

Вижу, знаю — ты на пути,

Огненны колеса на небеси,

Плавится нить и близок срок;

Ты вне закона — выдь из окна,

Преступленье — любви цена,

Так переступи, переступи порог.

Превращенье жизни в нежизнь

Во вращеньи рдеющих спиц,

Раскаленный блеск из-под ресниц;

Ты разлейся в смерть кипящей смолой,

Разлетись сотней пепла лепестков,

В руки мне упади звездой, ты мой, теперь ты мой

Во веки веков!..

Во веки веков! Во веки веков!

Ты мой…

Иллюзия как взбесилась — степь пылала. Постоялый двор под хриплый, надсадный крик охватили космы колдовского изжелта-зеленого огня. Иллюзия распадалась черными лепестками пепла пока не рассыпалась окончательно. Повсюду вспыхнули черные свечи. Зрители буквально взревели от восторга. Герман сдержанно поклонился и исчез в толпе.

На импровизированную сцену выскочили пятеро когтевранок-шестикурсниц в национальных костюмах и исполнили один за другим несколько танцев, высекая каблуками искры, чертя во тьме огнём и туманом. Когда они удалились под бурные аплодисменты и вопли «браво!», Герман снова шагнул на середину.

С ним вместе от толпы отделились Гермиона, Том, Тео Нотт и Блейз Забини. Гера тяжело опустился на стул, а остальные окружили его. Печальная музыка напитала воздух ароматом ночных трав. Ввысь взметнулась стайка мерцающих белоснежных стрекоз. Гермиона подняла глаза и тихо, печально запела; её голос походил на оживший шелест страниц и горький ропот дождя:

Вместе с запахом выжженных солнцем полей,

Темной птицею в сердце

Входит новая осень.

Ты плетешь свой венок

Из траурных лент,

Из увядших цветов

И почерневших колосьев.

Но, кто знает, чем обернутся

Холода и потери,

Для того, кто умел верить?

И кто знает, когда над водою

Взойдет голубая звезда

Для того, кто умел ждать…

Нотт прикрыл глаза и, качаясь в такт, запел; голос его звенел и переливался во мраке, рождая в груди ответный отклик:

Тебе больно идти, тебе трудно дышать.

У тебя вместо сердца —

Открытая рана.

Но ты все-таки делаешь

Еще один шаг,

Сквозь полынь и терновник —

К небесам долгожданным.

Но однажды проснутся все ангелы,

И откроются двери.

Для того, кто умел верить…

И ненастным январским утром

В горах расцветет миндаль

Для того, кто умел ждать…

Голос Забини гремел, как рокот далекой грозы, глаза Блейза горели вдохновением:

Гнется вереск к земле,

Потемнел горизонт.

Облака тяжелеют,

В них все меньше просветов.

Ты сидишь на холме —

Неподвижно, безмолвно:

Все слова уже сказаны,

Все песни допеты…

Но я знаю, найдутся ключи.

И откроются двери

Для того, кто умел верить…

И над темными водами мрака

Взойдет голубая звезда

Для того, кто умел ждать…

Высокий, красивый голос Тома Реддла звучал отрешенно и устало; инфернальным холодом повеяло, едва он запел. Было в этом что-то ломкое и неправильное. Пение Реддла излучало боль, причиняло боль, терзало душу:

Обреченно скользит одинокая лодка

Сквозь холодные воды

Бесконечной печали.

Только небу известно

Все о нашем сиротстве.

И о боли, что связана

Клятвой молчания.

Где-то есть острова утешения

И спасительный берег

Для того, кто умел верить…

Там рождаются новые звезды,

И в горах расцветает миндаль

Для того, кто умел ждать…

Когда Герман случайно поднял глаза на директора, он был готов поклясться, что по щеках старика бежали слёзы, а в глубине голубых глаз бились боль и раскаянье.

* * *

— Ну же, давай уже! Проводи свой тест! — выдохнул Рон, перегнувшись через стол.

Профессор Бинс монотонно бубнил что-то о гоблинах, соломе и ценах на репу. Преподаватель-призрак все больше напоминал Герману Баюныча — препода, читавшего на первом курсе семинарии абсолютно снотворные лекции по катехизису. Даже внешне Бинс был полнейшей копией Баюныча. Безбородой и призрачной копией. Даже это скорбно-сонное выражение лица… один в один, если честно.

— Ладно, — отозвался Герман, — представьте пустыню или ещё какое-то открытое пространство. Опишите её.

— Это холмы, — со знанием дела зашептал Симус, — в низинах сыро, прохладно, везде клевер. И весь цветёт белым. И небо ясное. И солнце яркое… Блин. Везде змеи. Там точно везде змеи. Даже ноги зачесались…

— А я представляю городские крыши, ветер, тучи, — кивнул Рон, — городские пустыри. Там, ну, это… сумрачно. Местами темно и опасно. Но мне там спокойно.

— А я представляю только лесистое речное русло, — смутился Невилл, — и болота. Ещё там много озер. И везде растут редкие растения…

— Я вижу пустыню и полувросшие в пески руины древних цивилизаций, — задрала нос Гермиона, — там безумно интересно, правда, опасно. И обязательно есть где-то под толщей песка гигантская библиотека!

— Кому — что, а Гермионе — книги… — закатил глаза Рон.

Девчонка иронично хмыкнула, но язвить не стала.

— Гиблые проклятые болота, туман и ползущие в клочьях тумана инферналы, — холодно сообщил Том, — в небе белесо оплывает луна. Над землей, как тени, плывут дементоры.

— Страшно как, — охнул Рон.

Реддл вежливо улыбнулся:

— Меня все устраивает.

— Итак, вы только что описали мне в символах как вы видите мир вокруг себя, — Гера хитро прищурился, — а теперь представьте куб.

— Куб? — переспросил Невилл.

— Ага…

— Это головоломка! — заявила Гермиона, — огромный кубик-рубик, состоящий из книг. Он почти занесен песком.

— Нет, — мечтательно покачал головой Рон, — он блуждает по ночному городу, небольшой, но шустрый. Он из меди, но если его открыть, на улицы прорвутся белые и черные шахматные фигуры в рост человека. А ещё им можно давить пауков…

— Это сундук с барахлом и мячами для квиддича, закопанный в шутку у подножья холма, — весело рассмеялся Симус, — какой-нибудь дурак откопает, подумает — золото. А там квоффлы и контуженные бладжеры. Открыл сундук, а бладжеры такие, по морде: «Н-на тебе за жадность! Н-н-на тебе за воровство!»

— А у меня куб живой, — вздохнул Невилл, — и состоит из моих любимых растений. У него корни вместо ног. Он пьет влагу земли и ручьев.

— Мой куб — черная ржавая шкатулка с дементорами, — сухо сообщил Том, — от нее веет распадом. И гарью. Мой куб утонул в трясине.

— Куб — это вы сами, — жизнерадостно сообщил Гера, — а теперь представьте в том же пространстве лестницу и цветы. Герми, ты представь коня. Ребята, — с вас — кошки.

— Кошка сдохнет в моем болоте, — скривился Том, — обязательно представлять кошку?

— Конечно…

— Ну… у меня… Пушистая белая кошка в цветочном венке, — смутился Невилл, — все везде цветёт, даже куб. А лестница — тоже живая, как куб… И тянется в небо… И тоже цветёт. Ну, своими собственными цветами. А потом цветы переопылятся и расцветут новые цветы…

— У меня лестница из булыжников, полосатая кошка вроде анимагической формы Макгонагалл и цветущий клевер, — пожал плечами Симус.

— Я представляю сиамскую кошку, цветущие деревья и пожарные лестницы на маггловских домах, — Рон с сомнением почесал затылок.

— Лестница — высеченная из камня, руина древнего храма, цветы растут прямо из отверстия в кубе. Как из плошки с землей, — Гермиона с самым независимым видом тряхнула буйной шевелюрой и добавила чуть тише, — а коня у меня представить не получается. Все время маячит какой-то жуткий фестрал.

— Лестниц нет. Есть цепь, не дающая шкатулке потеряться в гиблом омуте, — пробормотал Том, подперев рукой щеку, — цепь похожа на веревочную лестницу. Ммм, да. Только — состоящую из цепей. Она новая, крепкая. И сияет в темноте. Цветы прекрасны и опасны, лукавы и губят разум. Они цветут из гиблых вод и из болотного грунта. Кошка спит среди цветов. Она всклокоченная и… мм… дергается во сне. Это бесполезный, всклокоченный кусок меха, похожий на шевелюру Грейнджер.

Рон с Симусом захихикали. Гермиона — надулась.

— Лестница — ваши друзья, цветы — дети, а животины — вторая половинка, — ухмыльнулся Гера, — ай-яй, Том. Как нехорошо…

— Какой… вздор, — отозвался Реддл и скоропостижно заинтересовался конспектами.

— Фестрал? — Гермиону перекосило, — мой будущий парень — лич?

— А у Невилла цветы переопылились, — заржал Симус.

Невилл побагровел и под хихиканье Рона Уизли и Симуса Финнигана, закрылся учебником. И пополз под парту.

— Вылезай, цветовод-переопылятор, — хихикал Симус, шаря под столом и норовя изловить скрывшегося там Невилла, — кошек ловить будем!

Гермиона с сомнением покосилась на Реддла и поджала губы:

— Подумаешь! Да не нужны мне какие-то фестралы…

Примечания:

* У.Б.Йейтс "Воинство сидов".

Хелависа — Прялка

Флёр — Для того, кто умел верить.

Выручай-Комната преобразилась в большой зал, задрапированный в сукно средневековых гобеленов, залитый мятежным, рыжим светом факелов. Полки с книгами, колбами, свитками. Высокие напольные вазы с цветами. Символика всех четырёх факультетов и огромный черный гобелен с белоснежным крылатым вепрем на нём. Россыпи подушек на полу: сафьян, шелк и плюш. Живая завеса из дьявольских силков вдоль стены — и студенты, тренирующие на ней световые и огненные чары. Разбившиеся на пары студенты отрабатывали заклятья, менялись партнерами и снова отрабатывали заклятья.

— Пары. Меняйтесь, — скомандовал Том, проходя между дуэлянтами, — от вас требуется показать адекватные манящие и щитовые чары. Будет неплохо, если вы дополните стандартный набор чем-то ещё. Удивите меня.

— Кто ответит мне, чем манящие чары полезны в бою? — поправил очки Герман, — Симус?

— Надеть врагу шкаф на голову! — задорно выкрикнул Финниган, и окружающие засмеялись.

— Верно, — кивнул Герман, — ещё?

— Закрыться большим предметом от Авады, — отозвался Нотт.

— Тоже верно! — Герман махнул рукой, — начали.

Крики студентов смешались. Мимо пронеслась россыпь ледяных стрел, Гера отбил криво посланный сгусток синей энергии и пригнулся, уходя от шального ступефая. Обернулся — присвистнул. Реддл метался по залу, одергивая, делая замечания и показывая, как надо. Голос его звучал уверенно, а в глазах горели азарт и страсть человека, занятого любимым делом.

В углу Выручай-Комнаты, вокруг большого круглого стола собралась внушительная группа первокурсников. Ребятня под руководством Гермионы обращала спички в иголки, жуков — в разноцветные пуговицы и белых мышей — в пестрые чайные чашки и стеклянные цветы.

Тео Нотт призвал из недр Выручай-Комнаты стул, трансфигурировал его в дубину и натравил её на чертыхающегося Рона. Тот извернулся и обратил дубину скомканным пергаментом, но усмирить так и не смог.

— Неплохо, Тео. Рон, спали уже эту дрянь. Быстрее. Четче движения, — гремел Реддл, — удар. Протего. Удар. Протего. Булстроуд, не души палочку. Удар. Протего. Отлично, Дженкинс. Обратите внимание! Дженкинс трансфигурировал летящие в него иглы в песок. Меняем пары.

Герман встал напротив оставшегося без пары Невилла. Ребята поклонились друг другу.

— Остолбеней! — скомандовал Герман.

— Протего! — выдохнул Невилл, смертельно побледнев, — Аларте Аскендаре!

Герман увернулся от подбрасывающего заклятье и запустил в Невилла стайкой птиц.

Лонгботтом пискнул и накрылся щитовыми чарами. Невербально.

— Меняемся! — холодно потребовал Том, круто разворачиваясь на каблуках, — и запомните. В бою время бесценно.

Гермиона привела своих подопечных, студенты неторопливо разбились на пары.

— Убираем палочки, садимся на пол, — Гера обошел трущего нос Рона, — да, Милли. Напротив своего противника. Закрываем глаза. Ищем нити своей магии. Слушаем пульсацию своего ядра. Дышим ей в унисон. Дышим. Замедляем ток магии. Отпускаем. Замедляем. Отпускаем. Замедляем. Отпускаем. Дышим, дышим, Бертран. Останавливаем ток магии. Держим. Дееержим. Отпускаем. Останавливаем. Держим. Отпускаем.

— Зачем останавливать свою магию? — подала голос одна из сестер Патил.

— Сейчас покажу, — кивнул Гера и подмигнул названому брату, — Том?

— Петрификус тоталус, — сухо скомандовал Реддл, совершив характерное движение палочкой.

И Герман с грохотом рухнул на пол, застыв немой глыбой. Полежал немного — и зашевелился, сбрасывая заклятье.

— Вау… — отозвался кто-то, — это ты сейчас магию остановил?

— Да, — Гера сложил руки на груди, — а теперь пробуем сами.

* * *

Это всё-таки свершилось. Дамблдор пригласил Германа на беседу в свой кабинет. Где-то с час, лукаво мерцая голубыми глазами, почетный долькоман всея Магической Британии то так, то этак норовил вытянуть из Геры информацию. Из случайно подслушанного Томом разговора директора и местного зельевара Герман за неделю до происшествия с Квиреллом узнал, что, когда Гарри Поттер пропал, Дамблдор провел ряд поисковых ритуалов. Ничем не увенчавшихся. Защита убежища Аластора Грюма сработала идеально. Потом было какое-то заковыристое зелье поиска, но оно-то уже, по всей видимости, не сработало благодаря эльфийской магии. Но открывать карты не следовало, а директор настойчиво искал ответы. Шаткое положение Избранного не давало расслабиться — его в любой момент могли профессионально размазать по желтым газетенкам, припомнив и детскую травму головы, и обучение на Слизерине, и сходство судеб Гарри и Темного Лорда, и сомнительность самого факта, что годовалый Гарри самостоятельно прикончил Воландеморта.

Что с ним миндальничать не намерены, Гера понял сразу. По цепкому взгляду директора, сдержанным интонациям и глухому недоверию в глубине глаз. Директор явно чувствовал, что с Гарри Поттером все не так, как надо. Директор опасался и изучал. Искал тонкие места, терпеливо перебирал все доступные версии. И однажды мог-таки случайно найти нужный ответ. Поэтому бывший семинарист решился на дичайшую авантюру.

Герман в своё время не поленился и наведался в библиотеку за книгами по родовой магии. И там его ждал полнейший облом. Магическое сообщество успешно застряло где-то между восемнадцатым и девятнадцатым веком. А собственную родовую магию в Британии выжгли каленым железом как раз на момент Нормандского Завоевания. А остатки древних знаний благополучно добили инквизиция, крестовые походы и эпидемии чумы. Короче говоря, родовая магия и друидизм практически исчезли вместе с падением Семи Королевств и уничтожением древних королевских фамилий. К слову, Блэки оказались потомками каких-то англских* королей. Как бы там ни было, существование родовой магии авторы допускали. Но с большой оговоркой, что она — мрачное достояние Темных Веков и не всякому доступна. Как тот суслик из «ДМБ», которого вроде и не видно, но он есть. Стоит ли удивляться, что современному магическому сообществу любые артефакты и знания тех времен казались чудушкой невиданной, могучей, колючемохнатой и люто опасной?

На этом Герман и сыграл. Припомнив все читанные ранее фанфики, он целый час грузил директорский мозг дичайшим бредом про то, как наткнулся в лесу на родовой камень Поттеров, камень сгенерировал какую-то башню, а в башне нашлись дряхлый домовой эльф и невиданный артефакт, связавший Гарри Поттера с ещё одним Поттером, найденнным в магической России. С легкой руки Геры, Томми Реддл превратился в русского детдомовца Фому Горшкова, благо Реддл действительно неплохо говорил по-русски. Гера поведал директору, как родовая магия Поттеров признала Фому-Тома наследником побочной ветви рода Поттеров. Как они встретились и поселились вместе. Поверил ли Дамблдор, Гера так и не понял. Но пока бывший семинарист вдохновенно брехал и изворачивался, старик-директор беспрестанно кивал, мудро этак и понимающе. И ненавязчиво сводил разговор на самопожертвование Лилли Поттер, которое без сомнения и оживило спящую родовую магию. А также директор ненавязчиво интересовался, не искал ли Гарри Поттер родню в Америке. Из осторожных расспросов директора у Германа сложилось впечатление, что в Америке у старого интригана все схвачено. И касаться этой темы смертельно опасно. Насчет России же Дамблдор пребывал в полнейшем неведении. И, кажется, питал к русским брезгливую неприязнь. Тщательно скрываемую, но все-таки заметную. Как раз ту самую слепящую неприязнь, которая заставляет человека затыкать уши и отводить глаза, не изучать, не интересоваться. Чем эта реакция была вызвана, Герман мог только догадываться. Но веса директору в глазах Геры это точно не прибавляло. Своё Отечество парень любил, чутко и преданно. Хоть и был вынужден обитать в чужой стране.

Вызванный следом Том держался молодцом. Сомнения директора он точно не развеял, но и каких-то доказательств раскопать не дал.

Шли дни. Занятия тянулись медленно, а со стороны Запретного Леса ползли космы туманов и рвань серых туч. Тем временем слизеринское трио истово поглощало знания. На занятиях Герман преследовал Флитвика бесконечными вопросами. Что есть магия? Изучена ли ее структура, по какому принципу она пронизывает материальный мир? Почему древние авторы приписывают магическому плетению Земли плотность? Как структурирована магия в человеке? Почему все-таки магия не действует на троллей? Почему, если у простецов нет магии, на них, в отличии от троллей, действуют заклятья? Почему простец может пользоваться артефактами, поглощающими магию носителя, если магией не владеет? Почему простец видит «Дырявый котел», если его держит за руку волшебник? Чем магическая структура сквиба отличается от магической структуры волшебника? Если метаморфомагия произошла из генетического заболевания, не является ли сама предрасположенность к магии своеобразной генетической мутацией? Флитвик только посмеивался, отвечал расплывчато, потом выписал пропуск в Запретную Секцию и посоветовал поискать гримуар Инги Борман «Разумные магические паразиты».

Книга оказалась зловреднейшей расистской пропагандой; автор обстоятельно и поэтапно доказывала, что все волшебные расы — суть паразиты, нагло сосущие магию из магов и из мирового магического плетения. Ну, а самыми зловредными паразитами, по мнению автора книги, являлись домовые эльфы. За что автор призывала общественность безжалостно изничтожать домовиков, особенно — старых. Поборов жгучее желание спалить творение фрау Борман в ближайшем камине, Герман осилил-таки книгу. И пришел к неожиданному выводу. Тезисы немки прекрасно подходили и магам. Если следовать ее логике, выходило, что управлять магией способен только тот, кто пережигает магию в себе. Постоянно неся в себе ее недостаток и постоянно же — восполняя его. И чем меньше в сосуде магии — тем легче его наполнить извне. Тем лучше отработан процесс управления магией. Голова пухла от подробностей, но основную мысль Герман уловил и пришел к собственному выводу. Восприимчивость к магии — это следствие мутации. У магглов магия есть, но они ею как бы переполнены. Тогда как сквибы — заполнены не до краев, имеют тягу к насыщению магией, но всё ещё не могут ею управлять. Потому что генетический сбой слишком слаб. Тогда как маги привыкшие стремительно выжигать свой резерв, так же скоро и споро его восполняют. И вынуждены на автомате управлять магией в себе и тянуть её извне, чтобы не скопытиться.

Герман не преминул поделиться открытием с друзьями. Идея невероятно понравилась Гермионе и Невиллу. И спровоцировала безобразную драку с Реддлом. Из разряда тех самых, маггловских мордобоев, которые Том так истово презирал. Причем обозлился и полез драться именно Том. Накостыляв друг другу, братья Поттеры благополучно загремели в Больничное Крыло. С разбитыми носами и сломанными ребрами. Кажется, Том всерьёз оскорбился сравнению с паразитом.

* * *

Гера сонно пошевелил пальцами ног и швырнул в Реддла подушкой. За что заработал сонное сипение и недовольный взгляд из-под руки.

— Ты вообще спать-то мне дашь? Придурок, — прошипел на парселтанге Том и царственно перекатился набок, показывая бледную перетянутую бинтами спину и раздраженно кутаясь в одеяло.

— А на надутых черти воду возят, — сообщил Герман, нашарил очки и полез в тумбочку, — надо что-то срочно заточить… Том!

— Да чего тебе? — глухо донеслось из-под одеяла.

— У меня есть печеньки, — Герман зашуршал пакетом, пытаясь дотянуться до содержимого тумбочки и чуть не навернулся с кровати, — давай, выползай из своего кокона. Печеньки заточим.

Из-под одеяла тяжело вздохнули.

— Вот сам и ешь, — в голосе Реддла звучало неподдельное страдание, — Мерлин, когда он прекратит меня мучить? Я спать хочу, Поттер.

— А я — жрать, — растерянно сообщил Герман, расчесывая спину и щурясь, — не могу я жрать в одиночку, серьезно.

Желудок Реддла вежливо, но настойчиво заурчал.

— Да чтоб тебя! — сипло взвыл Томас, резко отшвыривая всеми конечностями одеяло. После чего скатился со своей кровати и полез в постель к названному брату, — подвинься. У тебя будет скоро не кровать, а дорога. Ты в курсе?

— Да чихал я… — зевнул Герман и пошарил под кроватью, — о, а где тыквенный сок? А, всё, нашел…

— Я лично постараюсь, чтобы ты спал в крошках и чесался, — мстительно пообещал Реддл, запуская пятерню в пакет.

Двери распахнулись и в медпункт заглянули растрепанная Гермиона и насмерть перепуганный, но настроенный решительно, Невилл.

— Ооо, а вот и новые рыцари Ночного Дожора, — ухмыльнулся Герман и замахал руками, — айда к нам. Чая нет, есть тыквенный сок.

Невилл смерил жующего Тома странным взглядом и издал какой-то булькающий звук.

— Невилл все знает, — важно сообщила Гермиона, аккуратно расправляя юбку и присаживаясь на краю кровати, — он на нашей стороне. И хочет помочь…

— Это правда, что ты не посылал Лестрейнджей к моим маме и папе? — тихо спросил Невилл и мучительно покраснел, — ты правда хочешь изгнать Беллатрису из нашего мира?

Реддл завис. С набитым ртом и крошками в бинтах. Какое-то время неподвижно взирал на Лонгботтома, пытаясь прожевать рыхлый приторный ком, шумно втянул воздух, поднял палочку и сухо сообщил:

— Я, Томас Марволо Поттер, клянусь свой магией, что не посылал Лестрейнджей к Лонгботтомам. Ибо последние — род весьма древний и благородный. Клянусь также, что имею намерение навсегда переместить в другой мир моих последователей, заточенных в Азкабан.

Его палочка породила две изумрудные вспышки.

— Я… — Невилл стушевался, — спасибо. Ну… за клятву. Я… это. Я помогу освободить твоего крестного, Гарри.

— Я нашла все необходимые заклятья, — Гермиона достала пергамент и две фляги, — у нас есть две фляги оборотного зелья, Гарри. Завтра воскресенье. Мы ляжем в ваши кровати вместо вас…

— Сейчас? Почему сейчас? — весь внутренне подобрался Герман.

— Мы с Невиллом выследили Квирелла, — поджала губы Гермиона, — он серьезно ранил единорога и даже пил его кровь. Это значит, что он почти разваливается. Невилл с трудом откачал единорога, кормил месивом из каких-то трав и перевязывал раны. Мы утащили у Снейпа зелье регенерации. Хагрид видел, как мы лечим единорога. И рассказал Невиллу, что в школе спрятано то, что пытались украсть из Гринготтса. И что это связано с Николасом Фламелем…

— Фламель дал что-то Дамблдору, — Невилл взял печенье, — Гермиона думает, что это философский камень…

— Это может быть только философский камень, — отрезала Гермиона, — Квирелл будет за ним охотиться. А Невилла подначивают вмешаться, кстати, очень грубо…

— Короче, надо освободить мистера Блэка сейчас, потом нам не дадут, — вздохнул Невилл печально, — эээ, Т-том… спасибо… за жабу… Я научился надевать её шкуру и, ну, я кое-что случайно подслушал в кабинете директора. Он знает, что такое Квирелл. И позвал его специально. И… хочет заманить. На живца, как на рыбалке. И он… директор говорит с зеркалом. Не то, чтобы это странно… но зеркало странное. Я никогда таких не видел.

Гера и Том переглянулись и помрачнели.

— Спасибо, что ты с нами, Невилл, — Гера нахмурился и крепко встряхнул Невилла, — спасибо.

— Бабушка не верит, что Фламель жив, — печально отозвался Невилл, — она не любит Дамблдора и постоянно говорит, что это очень подозрительно, что Фламель перестал появляться и все свои труды публикует через нашего директора. Она говорит, что качество статей резко упало. Что теперь они больше похожи на черновики… как будто переписали черновик… Я думал, что это глупости. А теперь мне страшно.

— Здесь заклятье, — Гермиона подняла с колен свиток, — оно… объединяет нескольких людей в одно существо. С ним можно смешать ваши анимагические формы. И мы принесли вам одежду. И заготовленные для Сириуса зелья.

— Спасибо, — Герман посветил люмосом, хмуро вчитываясь в неровные строки, — это серьезно. Ну что, готов, братец змей?

Реддл, не сводя нахального взгляда с Грейнджер, лениво потянул вниз свои пижамные штаны.

Гермиона комканно извинилась и отвернулась.

— Я готов всегда, братец ворон, — криво усмехнулся Реддл, натягивая джинсы, футболку, свитер. И нехотя бросил свою пижаму багровой Гермионе.

— Я не… — девчонка отшатнулась, — нет!

— Да, — зевнул Том, — ты обмотаешься бинтами и наденешь мою пижаму. Можешь пройтись по ней очищающим заклятьем. Я разрешаю.

Не слушая дальнейшие возмущения Гермионы и ядовитые замечания Реддла, Герман собрался, отдал Невиллу свою пижаму и почти выволок Реддла в коридор. Невербально произнесенное синхронное заклятье породило ало-зеленый вихрь, смешало двух магов и почти погребло под собой сознание Геры лавиной чужих эмоций. Раздражение, нотки паники, страх, лютый ужас перед обнажением своих эмоций, недоверие помноженное на паранойю, глухая тоска и колючие искры непонятной, иррациональной ревности. Герман поднял палочку и зажмурился, болезненно превращаясь в нечто пернато-чешуйчатое. Нечто среднее между белой очковой коброй и угольно-черным вороном.

Свирепствовал шквалистый ветер. Гневливо и сурово шумели свинцовые волны, разбиваясь о гладкую скалу, Бастардов Камень. Германа отчаянно полоскало в морскую пену. А Реддл крепко держал его поперек пояса, понося при этом последними словами и истово проклиная ту ночь, когда явился к чете Поттер по душу одного наглого сопляка. Парная аппарация в сдвоенном виде, да ещё и в анимагической форме. Да ещё и с набитым брюхом. Нет, Гера. Старина Томми прав. Ты — клинический идиот.

Налакавшись воды при помощи палочки и заклятья агуаменти, Герман рухнул пятой точкой на камни и скорбно засипел. Реддл качнулся нерешительно и совершенно неожиданно сел тоже. И привалился своей спиной к спине Геры.

— Ну нельзя же столько жрать перед парной трансгрессией, — голос Реддла звучал устало, — о, Мерлин, я превращаюсь в няньку при великовозрастном недоумке.

— Ночной Дожор приходит внезапно, о мой бледношкурый брат. Он неумолим. Никто не в силах устоять перед его чарами, — совершенно серьезно и несколько задушевно поведал Поттер и качнул головой, — он приходит, как тать в ночи. Он бродит, аки Снейп по Подземельям, ища поживы. Ночной Дожор просыпается, едва засыпает Хогвартс. Что-то гнильем повеяло. И выть тянет. Волком.

— Азкабан близко, — Том откинул голову назад и так стукнулся затылком о черепушку Поттера, что зубы звонко клацнули, а голова заныла.

Герман засмеялся и прокричал, перекрывая вой ветра:

— Эй, а спорим этот камень никогда не слышал гимн Хогвартса.

— Предлагаешь восполнить это досадное упущение? — ухмыльнулся Том.

Согревающие чары саднили кожу, но исправно спасали от ледяных ветров Северного моря. Парни посидели ещё немного, слушая вой ветра и рокот прибоя и вдыхая ледяной, соленый воздух. И зычно, давясь смехом, местами торжественно, но совершенно невпопад затянули :

Хог­вартс, Хог­вартс,

Наш лю­бимый Хог­вартс,

На­учи нас, Хогвартс,

Хоть че­му-ни­будь.

Мо­лодых и ста­рых,

Лы­сых и кос­ма­тых,

Воз­раст ведь не ва­жен,

А важ­на лишь суть.

В на­ших го­ловах

Сей­час гу­ля­ет ве­тер,

В них пус­то и уны­ло,

И ку­чи дох­лых мух,

Но для зна­ний мес­то

В них всег­да най­дет­ся,

Так что на­учи нас

Хоть че­му-ни­будь.

Ес­ли что за­будем,

Ты уж нам на­пом­ни,

А ес­ли же не зна­ем, —

Ты нам объ­яс­ни.

Сде­лай всё, что смо­жешь,

Наш лю­бимый Хог­вартс,

А мы уж пос­та­ра­ем­ся

Те­бя не под­вести.

— Мы воем как две помойные псины, — прокричал Реддл, заглушая вой ветра.

— Ну извини, я не в форме, — Гера, смеясь, кое-как поднялся на ноги, цепляясь за названного брата, — ну что, братец змей? Пора заглянуть к засосанцам-облетанцам в черных балахонах? На назгулов они тянут слабо, но что-то в них есть такое… Этакое. Летим же покорять местный Мордор!

— Некорректное сравнение, — упрямо поджал губы Том, — я предпочел бы сравнить это строение с Башнями Молчания* древних зороастрийцев…

— Тебе впору самому высасывать радость одним своим занудством, — хохотнул Гера, лихо вскидывая палочку, — обернёшься — обвейся вокруг моей тушки, слышишь? Как-нибудь, да долетим.

— Неужели? — иронично приподнял брови Том, — я тяжелый и скользкий, Поттер. Ты уверен, что эльфы не могут нас аппарировать?

— Уверен, — помрачнел Герман, — да и не место им здесь. Чтож, если ты настаиваешь…

— Настаиваю, — холодно улыбнулся Реддл и при помощи заклятья смешался с Поттером в единое целое.

Выглядело это странно — растрепанные черные космы Германа, торчащие во все стороны, как ежиные иглы, тонкие черты Реддла и изумрудной зелени глаза. Существо шумно вздохнуло двумя голосами разом и, спрятав обе палочки, обернулось пернато-чешуйчатой помесью ворона и змеи.

* * *

Невилл прикрыл глаза, стараясь успокоиться и нащупать сердцебиение Тревора. Пару раз заглядывала мадам Помфри с какими-то зельями. Ближе к одиннадцати принесли двух обожженных хаффлпаффцев. Невилл уныло смотрел, как колдомедик бинтует и пичкает зельями хнычущих от страха ребят. Как они засыпают под обезболивающими заклятьями.

Гермиона читала принесенные с собой книги, приняв очередную в прозелень черную порцию оборотного зелья. Невилл страдальчески вздохнул и проглотил ало-золотое оборотное зелье, морщась от резкого полынного привкуса. Сущность Гарри Поттера выглядела красиво. Но вкус имела просто ужасный. Такой горький и полынный, что сводило зубы.

В голове настойчиво звучала та замечательная маггловская песня, переписанная у Гарри Поттера:

Нет, я не плачу и не рыдаю,

На все вопросы я открыто отвечаю,

Что наша жизнь — игра, и кто ж тому виной,

Что я увлёкся этою игрой.

И перед кем же мне извиняться?

Мне уступают, я не смею отказаться,

И разве мой талант, и мой душевный жар

Не заслужили скромный гонорар?

Пусть бесится ветер жестокий

В тумане житейских морей,

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей.

Невилл закрыл глаза, чувствуя, как его магия сплетается с дикой энергии его жабы. Клонило в сон, но отпускать жабье сердце не хотелось совершенно. В бородавчатой шкуре Тревора было… уютно. Невилл заснул, крепко сплетаясь с питомцем. Череда образов сменилась резким пробуждением.

— Смотрите, опять жаба этого тупого Лонгботтома! — оглушительно и как-то глумливо заорал Драко Малфой.

Невилл моргнул и с озадаченным кваком ретировался из-под ног слизеринцев.

— Что тебе ответил отец, Драко? — осторожно спросила Паркинсон, — он же поможет добиться исключения этих мерзких полукровок?

— Отец… был не рад моему письму. Он велел мне сидеть тихо, — Драко стиснул зубы, в глазах его все ещё читались боль, обида и недоверие пополам с досадой, — он обещал поговорить с крестным. Но я ничего не должен делать.

— Правильно, о чем ты думал? Они же змееусты, Драко! Мина Лавберри в спальне говорила, что они, наверное, наследники самого Слизерина! Неудивительно, что теперь все на их стороне! — наставительно подняла палец к потолку Паркинсон, — Поттеры очень опасны. Их нельзя пытаться свалить как обычных грязнокровок. Эти мальчишки странные. Иногда, когда никто не смотрит, они ведут себя как мой папа и его друзья. В смысле, как взрослые.

— Я их уничтожу, — злобно прошипел Малфой, сжимая кулаки, — они ответят за то, что посмели так обращаться со мной…

Невилл моргнул и в несколько прыжков добрался до лестницы. Слушать, что там опять придумал Драко, совсем не хотелось. Что-то зародившееся внутри мальчишки, что-то властное и неукротимое, тянуло Лонгботтома творить. Творить и вытворять. Нахальный, вкрадчивый голос в голове пел, волнуя холодную жабью кровь:

И согласитесь, какая прелесть,

Мгновенно в яблочко попасть, почти не целясь,

Орлиный взор, напор, изящный поворот,

И прямо в руки запретный плод.

О, наслажденье скользить по краю,

Замрите, ангелы, смотрите, я играю,

Моих грехов разбор оставьте до поры,

Вы оцените красоту игры.

Пусть бесится ветер жестокий

В тумане житейских морей,

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей.

Жабье тело двигалось ужасно неуклюже. Но, похоже, никто так до сих пор и не заметил маленькую темную жабку, целенаправленно шлепающую к каменной горгулье, перекрывающей доступ в директорский кабинет. Невилл запоздало удивился, что никто из случайно попавшихся навстречу студентов так и не удосужился обратить внимание на спешащую по коридорам жабу. Крупную буро-зеленую жабу со слишком человеческим выражением золотисто-рыжих глаз.

Невилл прошлепал за горгулью. И затаился в тени, надувая щеки. Мимо изредка пробегали ученики. Пару раз прошествовала, распушив хвост, миссис Норрис. Прогромыхал мимо Филч, сдавленно сквернословя и недобро шаря налитыми кровью глазами по тёмным нишам.

Ждать пришлось недолго. Профессор Макгонагалл не заметила, как впустила в кабинет директора осторожную жабью тушку. В висках Лонгботтома стучало. Это ужасно напоминало все те маггловские детективные истории, которыми Гермиона щедро делилась с мальчишкой. Но одно дело — воображать себя отцом Брауном или месье Пуаро, читая интересную книгу. И совсем другое, — как настоящий сыщик, рыскать по школе, собирая информацию. Невилл издал мелодичную трель, попытавшись рассмеяться. Нет уж, Невилл. Никакой ты не маггл. И не сквиб. То-то вытянется лицо дяди, когда ты покажешь, как ходишь в жабьей шкуре. Такого точно никто не умеет. А пока изучай, Невилл. Слушай. Смотри, Невилл, смотри и запоминай. Это так просто. Куда проще, чем укротить метлу.

Макгонагалл тревожно. Это сквозит во взгляде и в жестах. В сухом изгибе губ. В изящном абрисе шеи и плечей. Декан сухо отчитывается перед директором. Общие, ничего не значащие слова. Забившийся под кресло Невилл во все глаза смотрел на своего декана, слушая, как МакКошка сухо пересказывает директору подробности последнего урока. Директор переспрашивал и качал головой. Макгонагалл, кажется, пыталась донести до Дамблдора, что со студентами явно кто-то занимается. Результаты и радуют, и тревожат. Даже… мистер Лонгботтом сумел обратить щепку в пуговицу. С первого раза. С первого. Но директор только таинственно мерцал очками-половинками и отшучивался. Из нетерпеливых, дерганных жестов и январского холода на дне голубых глаз, Невилл сделал вывод, что господин директор просто-таки жаждет остаться один.

Кажется, это поняла и МакКошка. Она сухо сообщила о ряде факультетских мероприятий, заметила, что Поттеры явно склонны идти по стопам близнецов Уизли, но львиному факультету пока что не вредят. После чего сдержанно раскланялась с Дамблдором и поспешила покинуть кабинет. Шурша мантией и оглушительно гремя каблуками. От бледного шлейфа ее духов веяло резедой, зеленым чаем и мятой. В голове Невилла пел нахальный, предприимчивый голос, так похожий на голос Гарри:

Я не разбойник и не апостол,

И для меня, конечно, тоже всё не просто,

И очень может быть, что от забот моих

Я поседею раньше остальных.

Но я не плачу и не рыдаю,

Хотя не знаю, где найду, где потеряю,

И очень может быть, что на свою беду

Я потеряю больше, чем найду.

Пусть бесится ветер жестокий

В тумане житейских морей,

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей.

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей.

Белеет мой парус такой одинокий

На фоне стальных кораблей.

Едва Макгонагалл покинула кабинет, Дамблдор настежь распахнул дверь, ворвался в свои покои, сорвал рыжее покрывало с огромного резного напольного зеркала.В два прыжка Лонгботтом оказался почти у ног директора и забился под стул. Невилл старательно запоминал деревянное узорочье, перевернутую надпись, гласящую, что зеркало показывает людям их желания. Дамблдор с болью вглядывался в зеркальные дали. Пустынные ледяные дали, отражающие для директора что-то свое. Слишком личное. Слишком болезненное.

Плечи старика поникли. Директор задрожал и порывисто прижался к зеркальной глади, хрипло, сдавленно рыдая. Невилл весь подобрался и смущенно отвел глаза. Он уже жалел, что вообще сунулся в кабинет директора. Было что-то неправильное, ненормальное в том, как старый маг смотрел в свое зеркало. Что-то изломанное. Да-да, пожалуй, именно больное и изломанное, искаженное временем и привычкой. От директора буквально фонило болью, отчаянием и слепым обожанием. И это явно разрушало его. Точило и разъедало, неумолимо и ненавязчиво.

— Геллерт, — сдавленно позвал Альбус Дамблдор, скользя пальцами по стеклу, — не думал же ты, что я позволю этим кретинам запереть тебя в твоей же собственной тюрьме? Мерлин и Моргана. Вы так похожи с Николасом. Кровь — не водица, верно же? Геллерт. Мой бедный, заплутавший ангел. Не смотри так. Да. Меня время не щадит. Но только не тебя. Только не тебя. Все также прекрасен. Все столь же безумен.

Невилл пробрался чуть ближе, вслушиваясь в сбивчивое бормотание директора:

— Нам очень повезло, что магам так и не пришло в голову проверять беднягу Николаса при помощи маггловских генетических экспертиз. Этот снобизм завораживает. Прелестный в своей слепоте снобизм чистокровных.

Невилл подался вперед, весь превратившись в слух.

— Не мне судить об этом, Геллерт, — в голосе директора звучала неприкрытая боль, — зачем… ты мучаешь меня снова и снова? Я запутался, Геллерт. Они… я сделал это ради тебя. Ради нас. Нет, ты только посмотри. Старый дурак обманывает себя жалкой надеждой, что все еще могут быть какие-то «мы»…

Директор закрыл лицо руками и порывисто зашептал, размазывая слёзы по морщинистым щекам:

— Прошу. Не смотри так. Мальчишка что-то заподозрил. Он искал способ проверить, Геллерт. Мне повезло, что бедный мальчик родился и вырос в мире магов. Одной единственной маггловской экспертизы хватило бы, Геллерт, чтобы обнаружить подлог. Чудо, мой ангел. Нас спасло чудо… Жестоко, да. Бесчеловечно. Двое — в Мунго. Трое — в Азкабане. Один — на дне проклятого озера. Для тебя. Геллерт. Все, что я делал, я делал для тебя. Мортимер. Сэт. Регулус. Барти. Фрэнк. Алиса. Больше никто не навредит... не посмеет искать концы этого безумия.

Невилл дернулся как от удара — и проснулся. Долго вглядывался в нависшее над ним лицо Тома Поттера, зачем-то настойчиво призывавшего выпить оборотного зелья. Мучительно соображал, где он и что он. События странного сна сбивали с толку и заставляли глухо саднить где-то в груди. Чем-то ломким, холодным, неправильным дышало все вокруг. Выпив наконец ало-золотой горечи и слабо поблагодарив Гермиону в обличьи Тома, Невилл заглянул в тело Тревора. Чтобы увидеть жабьими глазами Альбуса Дамблдора. Хрипло, страшно рыдающего на коленях перед огромным, старинным зеркалом.

Примечания:

Буду рад озвученному мнению~

* «Башни молчания» обычно имеют высоту около 6 м и сооружаются из кирпича или камня на возвышенностях (в древности некоторые иранские общины, проживавшие в горах, просто отгораживали участок склона сплошной кирпичной стеной). На решётчатых площадках на их вершине выкладываются мёртвые тела, которые затем расклёвывают птицы-падальщики. Освобождённые от плоти кости собираются затем в глубокий колодец в центре башни. В этих колодцах кости продолжают тлеть и разрушаться, пока окончательные продукты распада не будут смыты дождевой водой. Строительство башен молчания связано с положением в зороастризме, согласно которому «нечистое» мёртвое тело не должно предаваться ни земле, ни огню.

Белеет мой парус (Песня Остапа) — из к/ф "12 стульев"

Болезненное забытье, по ошибке именуемое сном, отступало медленно и мучительно. Сириус скорчился на грязном топчане, кутаясь в рваное тряпьё и мучительно стуча зубами. Челюсти сводило от страха, пустоты и бессилия. Страх и бессилие обрели форму и заполнили все существо мужчины. Одиннадцать лет в Азкабане вполне способны сломать вашу психику. Особенно, если от вас отреклись все. Каждый. Истончавшаяся плоть на костях и туманная, зябкая дымка больной души, сочащаяся сквозь медленно умирающую плоть. Вот что такое узник Азкабана. Безумие способно дарить забытьё, это верно. Но проваливаться в его ледяные, тухлые колодези бесконечно страшно и больно.

Сириус давно не ощущал себя настолько сломанным. И настолько живым, пожалуй. Настолько изможденным. И истаявшим. Обычно его самоосознание стойко походило на ошметки хаотичного кошмара, от которого нельзя пробудиться. Обычно, но не сегодня. Сириус Блэк, кажется, впервые за последние три года сумел вынырнуть из мутных вод пожирающего его тело и разум безумия.

Блэк кое-как сполз с постели. Казалось, серые стены впитывали его собственную магию, лишали воли, давили и терзали фантомным отчаянием всех тех, кого пожрал чертов Азкабан. Где-то в отдалении зазвучали, приближаясь, взрывы. Визгливо и совершенно безумно хохотала где-то Беллатриса. И до Сириуса совершенно отчетливо донеслось пение. Крепкая брань авроров, сипение бессмертных стражей Азкабана и звуки рвущихся заклятий смешались. И два голоса по ту сторону двери грянули, невпопад, как попало, но весьма искренне:

Мы в город Изумрудный

Идем дорогой трудной,

Идем дорогой трудной,

Дорогой непрямой!

Заветных три желания

Исполнит мудрый Гудвин.

И Элли возвратится,

С Тотошкою, домой!

И Элли возвратится,

С Тотошкою, домой!

Дверь зашипела, накалилась и — растеклась опасно шипящей лужей. И в образовавшийся проход неторопливо пожаловали телесные патронусы. Две штуки. Белоснежные вороны, сотканные из света и нитей магии. Обнаружившаяся за дверью парочка вполне могла бы сниматься в маггловских ужастиках. Без грима. У странных гостей совершенно отсутствовали одежда и хоть какие-то мышечные, кожные или волосяные покровы. Явившиеся больше напоминали два живых скелета с левитирующими в воздухе и исправно функционирующими внутренностями. Сириус отшатнулся к стене и замер. Медленно соображая, не спятил ли окончательно.

— Вас приветствует авиакомпания «Висельтонские авиалинии», просим простить за задержку рейса почти на одиннадцать лет! — возгласил тот, что ближе, пока его товарищ почти любовно, с занудством, достойным Регулуса, замуровывал единственный вход в камеру, — Бомбарда Максима!

Оконную решетку вынесло прочь. Как и приличный кусок стены. За искусственно нарощенной каменной преградой ругались авроры и глухо ухали бомбарды, разбивающие слои каменной кладки. Что-то явно не так было с глухой стеной, перекрывшей вход в камеру. Она сама зарастала, стоило только пробить в ней брешь. Тем временем к гостям понемногу возвращался человеческий облик. Сами собой ткались мышечные покровы, кожные…

— Джеймс, — придушенно выдохнул Сириус и тотчас обругал себя за слепоту.

Нет, этот зеленоглазый очкастый мальчишка в белой футболке и чёрных джинсах, ужасно похожий на девчонку с этим своим пушисто-колючим хвостом на затылке, точно не Джеймс Поттер. Так не бывает. И эти глаза. Зеленые. Огромные, добрые, чуть насмешливые.

— Нам пора, Бродяга, — мальчишка вручил Сириусу палочку. Мерлин, его палочку! — надо торопиться. Скоро они поймут как сломать чары.

Его спутник, красивый бледный ребенок, всучил Сириусу горсть склянок с зельями и холодно скомандовал:

— Пей. Это лекарства.

И вытряхнул в себя содержимое какого-то пузырька. Отчего снова обернулся живым скелетом с левитирующей требухой.

— Зелье частичной невидимости, — весело пояснила маленькая копия Джеймса, подняв указательный палец к серым сводам камеры, — наш сэр Висельник — гений в том, что касается странного и малоаппетитного. А теперь пожалуйте на борт, мистер Бродяга. Нас ждут Мадам Свобода и великие свершения.

После чего обернулся крупным вороном, оглушительно каркнул и был увеличен заклинанием так сильно, что уже едва помещался в камере. Патронусы кружили вокруг, беззвучно каркая и хлопая крыльями. Дементоры вились вокруг, неторопливо, уверенно, но к двум светоносным птицам приближаться явно не смели. Сириус наглотался зелий, не без помощи странного ребенка, взобрался гигантской птице на спину. Ворон хрипло каркнул, раздолбал огромным клювом кромку незапланированного окна на волю, прошелся немного, кроша когтями куски стены. А затем тяжело оттолкнулся и взмыл в серое небо.

* * *

Место, куда их троих переместил со скалы посреди моря вежливый, немногословный домовик, (призванный маленькой копией Джеймса), совершенно внезапно оглушило целым оркестром волынок, шумом голосов, нестройным пением в отдалении и гусиным гомоном.

Вечерело. Дома и улочки сияли тысячами бумажных фонарей всех цветов и форм. Повсюду сновали эльфы, целые семьи домовиков, разодетые в строгие и яркие мантии и маггловские одежды. Сириус протер глаза и даже проморгался для верности, но морок никуда не исчез. Эльфы были повсюду. Они торговали, покупали, смеялись, играли в кости за столиком под деревом, лепили из теста сложные фигуры и тут же запекали их в печи, под зеленым навесом, торговали свитками, зельями, футболками с принтами, пили кофе на веранде маленького маггловского кафе «Бриз» на углу улицы. Веселый рыжий маггл разносил газеты, громко отшучиваясь и кивая знакомым. На шее маггла алела цепь рун неведомого назначения…

— Его называют Джонни МакГайвер, мой король, — проскрипел какой-то дряхлый домовик в синем костюме-тройке и почтительно поклонился зеленоглазому мальчонке так похожему на Джеймса, — парень не промах. Я взял его на работу, как только он прошел испытание. Мы опутали его Знаками, чтобы Джонни видел волшебное…

— Ему есть где жить? — нахмурился мальчишка.

Мимо пронеслась стайка шумных эльфийских детей. Среди них Сириус разглядел нескольких маггловских мальчишек. Дети, толкаясь, зашли в магазинчик, торгующий маггловскими и магическими канцелярскими принадлежностями. И какими-то мелочами: мячами-прыгунами, разноцветными лизунами, очками-хамелеонами, температурными колечками и волшебными раскрассками.

— Поселил в мансарде, — хрипло рассмеялся эльф, — его и его подружку. Девчонка — учительница младших классов, ей нашлось место в школе. Малый Висельтон оживает. Редакция «Эльфийской рукописи» наладила отношения с «Придирой». Собирают совместную экспедицию на мыс Утопленника. Говорят, будут искать там следы исчезнувшей экспедиции Йозефа Скотта. У поворота Липовой улицы открылся магазин готовой одежды. Рори. Она закупает у магглов и продает им наши ткани. Типография «Вороньи пади» договорилась о поставке газет и подарочных журналов в мелкие лавки Косой Аллеи. Инни и Энни шьют на заказ. У мастерской прямые поставки гоблинам. «Черные верески» подписали договор с магазином «Иштван и братья» на поставку этих своих комиксов про маггла, сквиба и эльфа. Маггл-художник работает быстро, он привез в Висельтон всю свою родню…

— «Трое против песков забвения», помню, — улыбнулся мальчишка, — помню, хорошие комиксы. Спасибо, Латимер. Если что-то случится…

— Мой король узнает об этом первым, — сдержанно и почтительно склонил голову эльф, — позволите переместить вас?

— Да. Нас троих.

Оказавшись в просторной темной гостиной и слушая хлопки парной аппарации, Блэк покачнулся, но был подхвачен справа. Газовые рожки с шипением оживали, зажигая ребристые, изжелта-белые сферы вдоль стен.

— Что здесь, чёрт возьми, происходит?! — не выдержал Сириус, — у меня все еще какой-то отходняк от зелий?

— Нет, Сириус, все, что ты видишь — вполне реально. Это Малый Висельтон. Единственный город магической Британии, населенный свободными эльфами. Здесь, строго говоря, есть и магглы. Но мои добрые друзья сделали с ними нечто такое, что превратило их в подобие сквибов. Так что, да, Хогсмид отныне — не единственный волшебный населенный пункт, — зеленоглазое дитя протянуло руку, — меня зовут Гарри. Гарри Поттер. И я пока что должен тебя оставить… в нашем доме. Не одного, с воспоминаниями…

— Гарри, — голос Сириуса предательски дрогнул, — тебе рассказали. Я — твой крестный, Гарри…

— Стой. Сначала отдохни. И посмотри воспоминания, — мальчишка отвел глаза, — ты имеешь право знать. Даже если ты возненавидишь меня за то, что узнаешь. Я… пойму. Я оставлю склянки с воспоминаниями и думосброс. И… Том. Позови его.

Мальчик, до этого молчаливо разглядывавший Сириуса, повернул на пальце несколько раз какое-то кольцо с черным камнем. И всполохи магии соткали Регулуса. Живого и ничуть не постаревшего.

Сириус побледнел и отшатнулся.

— Я — всего лишь ожившее воспоминание, Сири, — криво ухмыльнулся Рег, — о, ради Морганы, избавь меня от своих зверских взглядов. Я уже мертв.

— Добби присмотрит за тобой, — Гарри заглянул в глаза Сириуса, — обращайся к нему, если что-то будет нужно. Но не вздумай пока покидать Висельтон. Тебя живо найдут и отдадут дементорам. Я знаю про Петтигрю. И сделаю все, чтобы его прищучить. И… позови Кричера. Спроси как погиб Регулус. Но… прошу тебя. Не уничтожай медальон. Это все только ухудшит.

* * *

Они сидели молча вчетвером на ступенях, глядя со склона холма на раскинувшиеся внизу заросли вереска. Гермиона молча обнимала Невилла, укачивая. Невилла трясло, мокрые щеки раскраснелись. Лонгботтом поминутно всхлипывал и трубно сморкался в мятый носовой платок. Призванная Томом миссис Фламель оказалась мертвее всех мертвых. Вопреки всем заверениям Дамблдора. Кто ее убил, почтенная дама не знала. Но настаивала, что началось все с исчезновения ее супруга в день победы над Гриндевальдом. Тогда же и закончилось.

— Их… даже нельзя спросить… что произошло, — всхлипнул Невилл, утирая лицо платком и неподвижно глядя в пустоту, — он сказал: «Мортимер. Сэт. Барти. Регулус. Алиса. Фрэнк. Трое в Азкабане, двое в Мунго. Один — на дне озера».

— На дне озера — Регулус Блэк, — отозвался, как эхо, Герман, разлил по чашкам горячий чай и выудил из кармана склянку с сахаром, — пейте, пейте. Нам всем надо согреться.

— Спасибо… Мама с папой в Мунго, — голос Невилла задрожал, — бабушка была права. Это он виноват. Директор…

— Остальные трое — в Азкабане, — отозвалась Гермиона, — но мы даже не знаем, кто они…

— Барти Крауч младший, сын Барти Крауча. Чистокровный волшебник. Некогда блестящий ученик Хогвартса, который якобы примкнул к моим сторонникам, — сухо отозвался Том, мешая сахар в чашке, — В Хогвартсе был одним из лучших на курсе, сдав на отлично все СОВ и ЖАБА. Возможно, использовал Маховик времени, иначе сдать все 12 СОВ было бы очень трудно. Учился Барти на факультете Слизерин, также учился примерно в одно время с «Мародёрами» и Регулусом Блэком. Я уверен, что мальчишка не был Пожирателем Смерти. Столь яркое дарование я бы непременно отметил Меткой и ввел во внутренний круг. Должен заметить, что юный Бартемиус был дружен с Регулусом Блэком…

Герман кивнул и заглянул на дно чашки :

— В 1981 году, после исчезновения Тома, считалось, что Барти участвовал в пытках мракоборцев Фрэнка и Алисы Лонгботтом, доведя супругов до сумасшествия, за что был приговорён к заключению в Азкабан. Скорее всего, пожизненно. На суде, председателем которого был его отец, Барти Крауч, старший, публично отказался от сына.

Невилл кивнул и трубно высморкался. Гермиона подула на чай и осторожно поинтересовалась:

— Ты же знаешь, что было потом, Гарри?

Герман нехотя отлип от чашки и прикрыл глаза, голос его звучал монотонно и устало:

— Ну… По прошествии некоторого времени Крауч-старший поддался на уговоры умирающей жены и помог сыну бежать из Азкабана. Пользуясь своим служебным положением, он с женой пришёл в тюрьму навестить сына. В камере мать и сын выпили оборотное зелье и обменялись внешностью. Сейчас младший Барти дома. Но перед четвертым курсом, во время чемпионата по квиддичу, он как-то сумеет свалить. И натворить бед.

— Крауч многое знал обо мне. И о моем отце, — высокий, холодный голос Реддла заметно потускнел, — и не планировал присоединяться ко мне. Он знал мой статус крови. И я изначально полагал, что его останавливает именно это. Но, в отличие от большинства других Пожирателей смерти и выпускников Слизерина, Крауч не высказывал явной ненависти к маглорождённым и полукровкам. Чего не скажешь об отце. Отца своего он ненавидел неистово и страстно. Я находил это… похожим. На мои собственные чувства к отцу. Тем неприятнее было нежелание Крауча-младшего влиться в моё окружение.

— Остались двое неизвестных, — заключил Герман, — какие-то Мортимер и Сэт. И еще. Это серьезно. Ребята. Предлагаю больше не называть нашего дражайшего директора в разговорах ни по имени, ни по фамилии. Похоже, это опасно.

— Чем это может быть опасно? — фыркнула Гермиона, — это просто имя…

— На его имени может быть табу, — перебил ее Реддл, — табу накладывают на определенное слово. Или слова. Табу, при произнесении заклятого слова, создает магические помехи и срывает все маскировочные чары. Мощный менталист может отследить маршрут помех и заглянуть в сознание произнесшего слово, на которое заклятье наложено. Заклинание табу принадлежит к типу магических обрядов. У него несколько разновидностей… Я использовал его в прошлом. Именно поэтому мое имя до сих пор не произносят.

— Господину директору не помешает называться русским словом Starik, старый человек, — заметил Герман, лукаво улыбаясь и наливая всем еще чая, — но вернемся к нашим баранам. Итак, шестеро человек раскопали каким-то образом, что Starik, спятив от любви к Грин-де-Вальду, запер в Нурменгарде кого-то вместо него. Узнав, что секрет перестал быть секретом, Starik избавился от шести заговорщиков разными способами. И сейчас активно общается с Грин-де-Вальдом посредством зеркала Еиналеж. Что уже странно. Наш доблестный долькоман всерьёз сломан. Так что напрашивается вывод. Точнее два вывода.

— Он спятил и в бреду общается с опасным артефактом-унгаикё, — хмыкнул Реддл, — и теперь демоническое зеркало пожирает его разум.

— Либо он запер в зеркале самого Грин-де-Вальда, — покачала головой Гермиона и достала из сумки пухлый багрово-черный, ветхий фолиант, — смотрите. «Японская артефакторика. Цепи одержимых», автор Ивао Миура, перевод с японского Аркадии Спенсер-Мун. Есть целая классификация для разных разумных артефактов и просто нечисти, которая вселилась в старинные вещи. И огромное место в ней занимают так называемые «демонические зеркала». Унгаикё. И здесь упоминается зеркало «Еиналеж», как пример эклектики японской и британской артефакторики. В книге зеркало называют «пустым и вечно жаждущим чревом», тянущим из жертв магию, разум и надежду. При должном ритуале зеркало может поглотить маггла, сквиба и даже мага. Если жертва слабая, она перестанет осознавать себя человеком и целиком сольется с артефактом. Мощный же маг может взять под контроль свою магическую тюрьму и сознательно тянуть из жертв жизненные силы…

— Ого, — Гера протер очки о рукав.

— Книга из Запретной Секции, я полагаю? — жутковато ухмыльнулся Реддл.

— Да, — отрывисто бросила Гермиона, стараясь не смотреть на него, — и хотите знать, кто последний брал её? Бартемиус Крауч. Младший.

* * *

— Почему ты не смотришь мне в глаза, Грейнджер? — угрожающе мягкие интонации Реддла, голос звучит откуда-то из-за доспехов, да и лень тащиться проверять. Он все равно ничего не сделает Гермионе. Ему запрещено, — ты боишься меня, девочка?

— Иди к нарглам, — почти выплевывает Гермиона. И Герман почти видит, как она это делает. Злая, багровая и жутко растрепанная, — тебя не обязан обожать весь мир, Томас Марволо Поттер.

— Так я и говорил не об обожании. Ты пахнешь страхом, девочка, — голос мягок и ядовит, тихий яд, с шелестом неспешно подступающего бреда, ползущий по венам, — чего ты боишься, девочка?

— Лезь в голову к кому-нибудь другому, — зло бросает Гермиона, — спасибо, Том. Я понимаю с первого раза. Тебе нельзя смотреть в глаза…

— Гарри, смотри. Сириус Блэк сбежал, — Тео Нотт тронул плечо Германа и показал разворот «Ежедневного пророка», — впервые за всю историю Азкабана. Министр мечется от ужаса. Говорят, его освобождали два монстра с кишками вместо одежды и огромная громоптица. Поэтому, ну…

— Да не тяни ты, что там опять? — недовольно дернул щекой Гера.

— Снейп выселяет вас из общей спальни. Говорит, что вы представляете опасность для студентов, — вздохнул Нотт, складывая газету, — он распорядился отвести вас к портрету с Одноглазым Лепреконом. Говорят, там комната старост и когда-то жил один префект школы, слизеринец Том Реддл, с тех пор со спальней что-то не так. И портрет больше никого не пускает вовнутрь. Декан сказал, что твой брат сумеет открыть проход.

— Зачем? — нахмурился Герман, — разве не безопаснее…

— Безопаснее исключить вас из школы и отправить к магглам, мистер Поттер, — процедил над самым ухом Снейп, — что я и сделал бы с превеликим удовольствием, будь у меня малейший повод. Мистер Нотт. Свободны.

— Да, сэр, — кивнул Тео и поспешил убраться восвояси.

— Подземелья, портрет Одноглазого Лепрекона, пароли менять будете сами, — процедил Снейп, испепеляя Геру ненавидящим взглядом, — не думаю, что твой блохастый дружок, Поттер, будет счастлив узнать, что его безмозглый сохатый приятель выжил. Спрятал сына. И явился в школу вместо него. Я также совершенно не желаю знать, что именно ты сотворил с Темным Лордом. Но потрудись следить за ним получше. Я не желаю объяснять чете Грейнджер, почему их единственную дочь хоронят в закрытом гробу и под коркой маскировочных чар.

— Профессор… — попытался возразить Герман.

— И не вздумай сорвать мне грядущую игру Слизерина с Гриффиндором, Джеймс, — прошипел Снейп, приблизив своё лицо почти к самому лицу Геры, — мы же не хотим, чтобы твои пьяные похождения в поместье Малфоев стали достоянием магической общественности?

— Вот смотри. К тебе подходят, чтоб, значит, открыть проход, — панибратски вещал Герман портрету одноглазого лепрекона. Лепрекон, малоприятный лукавый коротышка в черном камзоле, черном цилиндре и черной же повязке через глаз, опершись о раму, внимал Герману практически с профессиональным интересом. Хмыкал, хитро ухмылялся, потирал руки. И при этом все больше и больше напоминал какого-нибудь сомнительного дельца с Лютного, — а ты, такой, и говоришь: «А почему аборигены съели Кука?»

— Кука никто не ел, — рассеянно заметил Том, он стоял, привалившись спиной к стене. И рассеянно листал свою Книгу Воды, — это знают даже магглы.

Черный цилиндр носатого джентльмена, украшенный четырехлистным клевером и малахитово-зеленой лентой, слегка съехал набок. Лепрекон окинул Геру оценивающим и несколько лукавым взглядом, в глубине его хитрых, понимающе-поощряющих глаз металось просто-таки дьявольское веселье.

— И что же я должен услышать взамен? — плотоядно ухмыльнулся лепрекон, подавшись ближе.

— Обязательный отзыв, милейший мэтр Лонан: «О том молчит наука. Хотели кушать — и съели Кука»…

— Это бессмысленно. Бред, — бормотал сокрушенно Том, качая головой и сползал по стене на пол, — никто не ел Кука, нелогичное ты создание.

А ты думал — в сказку попал? Ел, не ел — какая, к псу, разница? И нечего разыгрывать мне тут разрыв шаблона.

— Ну да, Кука никто не ел. Я спорю? Это отсылка к русской песне, которую, совершенно точно, никто здесь не знает, — заухмылялся Герман и вернул все свое внимание портрету, — мэтр Лонан О’Каллахан не даст мне соврать, он нашел её весьма любопытной.

— О да. У того маггловского барда недурственные тексты… Но позвольте напомнить, молодые люди. Пароль меняется раз в неделю, — напомнил лепрекон, склонив голову набок и задумчиво разглядывая Реддла, — и я жажду действительно занятных паролей. Без обид, молодой человек, но «смерть грязнокровкам» и «уста Салазара» — не самые оригинальные пароли. Я весьма удивлен, что до последнего так никто и не додумался — а у школы были годы. Годы на то, чтобы подобрать подходящий пароль и открыть наконец спальню старост Слизерина… Искренне надеюсь, что вновь обретенная юность все-таки одарила вас на этот раз чувством юмора.

Том только оскорбленно поджал губы и захлопнул книгу.

* * *

Квиддич на проверку оказался спортом грязным, жестким и на редкость травматичным. Из книг про Поттера у Геры сложилось стойкое впечатление, что капитан гриффиндорцев, Оливер Вуд, несколько повернут на квиддиче. Реальность оказалась куда страшнее. Он оказался по-настоящему ушиблен спортом. Но даже его влечение казалось праздным интересом рядом с той почти инфернальной одержимостью, которую к квиддичу питал Флинт. Он умел мотивировать, гонял на тренировках команду нещадно и не брезговал грязными приёмами.

Сравнивать квиддичные команды оказалось ещё занятнее. Гриффы стойко напоминали бравых мушкетёров с этим их извечным «один за всех и все за одного».

Когтевранские ребята, несмотря на всю свою репутацию книжных червей, оказались лихими задирами вроде тех вольных летчиков Адриатики из аниме Хаяо Миядзаки о Красном Свине. Где начинается авиация — там заканчивается порядок, собственно.

Самая лучшая квиддичная команда школы — барсучья — брала упорством, выдержкой и сплоченностью. И каждая их тренировка стойко напоминала грандиозный субботник дружной, веселой бригады простых, трудовых ребят из черно-белого советского фильма.

Слизеринцы же оказались достойными продолжателями лучших пиратских традиций; «мы грязная шайка бесов морских», именно так Герман охарактеризовал бы сборную собственного факультета. Команда играла грязно, жестко, беспринципно, азартно и как в последний раз. С тренировок Герман приползал едва живой и не вполне адекватный. Флинт гонял его нещадно, истово и с упоением. Герман очень быстро понял простую истину: чтобы эта улюлюкающая, бандитствующая братия не погребла под собой остатки доброго имени факультета Слизерин, нужно чудо. Желательно — по одному штуке на каждую игру.

* * *

— Не смей игнорировать мои слова, Поттер! — яростно гремел Реддл, потрясая пачкой совиного корма, — Снейпа следует убрать. Тихо и незаметно. Он слишком много разнюхал. Он может доложить директору…

Герман валялся в обнимку с баяном, в носках и квиддичной форме, на идеально заправленной постели Тома Реддла, гнусно попирая тем самым все нормы приличия, труд целого утра и конспекты названного брата. Реддл втянул сквозь зубы воздух и, мысленно призывая себя к спокойствию, попытался вытянуть из-под задницы Поттера своё, СВОЁ, эссе по зельеварению.

Бывший семинарист страдальчески вздохнул, исторг баяном смутно знакомый мотив и запел, надтреснуто и тихо:

Король- человек Королеву морей

В смертной плоти решил заточить,

Чтоб вольный народ по глади вод

Вдоволь мог ходить.

Йо-хо, встанем вместе,

Флаги поднимем ввысь.

Грязная шайка бесов морских,

За жизнь теперь не держись.

— Мерлин, Поттер! — рявкнул Том, нависнув над Германом, — прекрати распускать сопли и встань с моих конспектов!

Проклятый мальчишка пошевелил пальцами ног и всем своим организмом изобразил дохлого ленивца. Поющего дохлого ленивца. Его голос выл, рыдал и плавил ноющие виски Реддла:

Веселый мертвец — пастырь черных овец,

Собрал нас — кто жив и кто мертв.

И вдаль нас погнал с дьявола платой,

Парусом вольных вод.

Йо-хо, громче затянем,

Черт ждет нас у адских врат.

Прочь он побежит от песни той,

Что поет пират.

Где-то слышится голос людской

Но вскоре он замолчит.

Те что пули быстрей, те что ловчей петли,

Из нас доживут до зари.

Йо-хо! Вместе споем!

Что ж нам дьявол не рад?

Оглохнет он, от нашей песни.

С ней хоть в Рай, хоть в Ад!

— Мордред тебя дери, Поттер! — проревел Реддл, пытаясь спихнуть юнца с кровати, — прими душ и переоденься! От тебя смердит. Не изводи меня своим воем…

Поттер только дернул подбородком и трагично вывел под аккомпанемент баяна:

Мертвые станем к краю бездны морской,

Где сгинет сам Посейдон.

Где в смерти скале, безмолвный стон,

От клетки ключи найдем.

Йо-хо! Громче черти!

Что ж нам дьявол не рад?

Сдохнет он, от песни той,

Что поет пират.

Зов прозвучит из бездны морской.

Слышишь свой погребальный звон?

Плыви же домой сквозь бури и пой:

Смерть — это только сон!

Йо-хо! Смерти нет!

Что ж нам дьявол не рад?

Откроет двери эта песня —

Что поет пират.

Реддл грязно выругался и швырнул в Геру пакетом совиного печенья. Герман оборвал мелодию, резко сел и задумчиво потер затылок.

— Что. Произошло, — Реддл с трудом удержал себя от рукоприкладства и поспешно собрал измятые Поттером свитки.

— В душ не занимать, — сообщил Поттер и потащился прочь, — Флинт — изувер.

Реддл закатил глаза.

— И это я слышу от человека, который заставил меня практиковать на нем круциатусы.

— Я обязательно научусь сбрасывать основной эффект круциатуса, — Поттер смотрел серьезно и как-то очень взволнованно, — это… спасибо, Том. За всё. Ты всегда поддерживаешь меня, совершенно забыв, что именно я с тобой сотворил…

Реддл побледнел. И пошел багровыми пятнами. Под гнусавое завывание Поттера, роющегося в его тумбочке.

— Я не… Мерлин! Нет! Я не… Поттер! Ты совершенно, безоговорочно туп! Туп и слеп! — Тома трясло, он ткнул пальцем в кадык Поттера и перешел на парселтанг, — ты даже не представляешь, КАК меня бесят твои выходки… Мерлиновы подштанники. Ты всё, ВСЁ, умудряешься превращать в балаган. Король. Эльфов. Король, мать его, эльфов!

— Просто признай, ты жутко зол, что магглы живут среди эльфов и преспокойно контактируют со всеми возможными проявлениями магии, — отмахнулся Поттер, стаскивая квиддичную форму, — эй, Том. Ты видел моё полотенце?

— Что ему делать в моих вещах? — процедил Том, нависая над Германом, роющемся в его тумбочке и нехорошо щурясь, — Поттер…

— Нашел! — проорал Герман, размахивая над головой полотенцем, и уполз прочь, прихватив чистую одежду.

Реддл стиснул зубы, достал из сумки томик стихов Артюра Рембо, забрался в кресло с ногами и предпочел сделать вид, что ничего вокруг попросту не существует.

* * *

Его разбудили взволнованные голоса, смех и стойкий запах жареной картошки. Том сонно заморгал, ища палочку и соображая, где он, какой нынче год и кто позволил так шуметь его слугам. Уже открыв рот, чтобы призвать к ответу Люциуса, он замер с перекошенным лицом и поднятой палочкой. И было отчего. Трансфигурировав кровати в столы и натаскав стульев, в комнате хозяйничала толпа оголтелых недорослей. Глаз Реддла, молчавший вот уже пятьдесят с лишним лет, ощутимо задергался. Прямо напротив него близнецы Уизли, активно втирали что-то озадаченно-заинтересованному Нотту. Крэбб и Гойл мирно отжимались в углу, на кулаках, в обществе каких-то хаффлпаффцев. Гермиона, бурно жестикулируя, спорила о чем-то с багровым Роном. Они двое и подозрительно счастливый Невилл расставляли посуду. Квиддичная команда Слизерина лениво резалась в карты, оккупировав все тумбочки и свободные кресла. Забини, Симус и Дин Томас, ругаясь, пытались прицепить к стене огромный зачарованный экран из кабинета ЗоТИ. Рольф Скамандер, задумчиво улыбаясь и мурлыча под нос что-то из репертуара Селестины Уорлок, любовно перебирал кассеты с какими-то маггловскими фильмами. Над головами, за фальшивым прозрачным потолком, лениво перебирая щупальцами, плавал мутно-зеленый гриндилоу. В углу, над самодельной плитой, состоящей из обломка менгира и малой стабильной огненной печати, со сковородкой в одной руке, и половником — в другой, шаманил несносный Поттер. А за его плечом увлеченно ковырял пальцем в кастрюле Флинт. Пожирая вязкое, жидкое, сырое тесто.

— О, Томми, готов к ночи маггловских ужастиков? — жизнерадостно осведомился, нависнув над правым плечом, Фред. Или Джордж.

Том засипел и дернулся.

— Темная магия глазами магглов, — закивал его брат, ненавязчиво возвращая Реддла обратно в кресло.

— Ты же хочешь это увидеть, Том? — хором пропели близнецы, подмигивая друг другу и ухмыляясь.

Реддл со стоном отчаяния заполз с ногами в кресло и попытался закрыться книгой.

— Я кажется вижу в этом юном создании нечто ужасное, Фред… — в притворном отчаянии всплеснул руками Джордж.

— … В него вселился Призрачный Перси! — возгласил Фред, вынырнув из-за спинки кресла.

— Серьезно? — закатил глаза Том и холодно скривился.

— Первые симптомы! — близнецы тревожно переглянулись, — ещё немного — и его не спасти…

— … станет старостой…

— … потом префектом школы…

— … будет бегать на свиданки с Филчем…

— … поучать первокурсников…

— … будет полировать свой значок…

— … если бы только его…

Щеки Реддла пошли алыми пятнами.

— Гриффиндорские тролли, — скептически сообщил он и закрылся книгой.

Близнецы хитро переглянулись.

— Тебя спасет…

— Помощь ближним…

Под скептическим взглядом Реддла Фред выудил из кармана кулек с какими-то бело-желтыми конфетами. Джордж уселся слева, на подлокотник.

— Эксклюзив… — подмигнул Фред, — Гарри, светлая голова, посоветовал организовать свои собственные приколы…

— Как Зонко, только лучше… — подхватил Джордж, — и мы сварили это!

— Что это? — Том помялся, но все-таки взял из кулька одну канареечно-желтую помадку с тонкими белыми полосами.

— Наше изобретение, — глаза Джорджа лукаво сияли.

— Ограниченная партия! — закивал его брат, — надо только протестировать.

— Получишь коробку, если всем Слизерином распробуете наше творение…

— На каком-нибудь занятии…

— У Квирелла…

— Или у Снейпа…

— Коллективное самоубийство первокурсников Слизерина? — приподнял брови Том и позвал, — Миллисента!

Булстроуд нехотя выглянула из-за плеча Гойла и пробасила:

— Чего тебе?

— Какие-то шуточные конфеты, — холодно отозвался Реддл, — я не люблю сладкое. Будешь?

— Давай, — Милли деловито схомячила помадку и обернулась канарейкой.

— Невероятно, — пробормотал Реддл, недоверчиво наблюдая за порхающей по комнате и весело щебечущей Милли, — вы чертовски… чертовски талантливы. Я согласен. Но у меня условие. Это будет сдвоенная пара с Гриффиндором. И ваши тоже употребят это ваше творение.

— Сроку — неделя, — Фред вручил Тому кулек.

Джордж подмигнул:

— И да благоволит к тебе Госпожа Шалость.

Маггловский фильм ужасов совершенно поражал воображение. Непривычные к таким вещам юные маги на фильм реагировали живо, восторженно, но ужасно несдержанно.

— Инспектор Томас точно из наших, — заявил Захария Смит, — он — маг! Видали как грамотно он тормознул этого Криса Дасильву?

— Какая она классная… — мечтательно выдохнул Рон, горящими глазами пожирая отважную магглу Беннет, расстреливающую на экране, в упор, жуткого безрукого монстра, плюющегося кислотой, — ааа, ты только глянь, Дин…

— Ага, — самодовольно ухмыльнулся Дин Томас, хрустя печеньем, — скажи, ей идет форма… Что скажешь, Невилл?

Невилл, не отрывая глаз от экрана, кивнул, мечтательно вздохнул, обнимая колени, и смущенно заулыбался. Кто-то впотьмах громко жевал, хрустел и грыз; интеллигентно шуршали обертками сестры Патил, Симус и Нотт катали из оберток шарики и с тихим хихиканьем обстрелливали ими стриженый затылок ничего не подозревающего Флинта. Крыса Рона, забравшись в пустую коробку из-под печенья, забыв обо всем на свете и очень ненатурально разинув рот, следила за хитросплетениями маггловского фильма.

На экране, в тумане, маггловская женщина, бросив сломанную машину, металась по пустынным улицам, пытаясь избавиться от наручников. А с неба, под тревожную, но такую красивую музыку, кружась, падал нежный белый пепел…

— Храбрая маггла! — восхищенно ахнула Ханна Аббот, — а какая преданность… готова на всё ради приемной дочки.

— Глупая маггла, — нахмурился Забини, — о чем она вообще думала? У нее нет ни магии, ни оружия…

— Она сквиб, — свистящий шепот какой-то слизеринки и ворчание Флинта, — и полицейская — тоже!

— Нет, главгерой — маггла, — зашептал какой-то старшекурсник-слизеринец, — и попала-то туда только из-за дочери. А ее дочь, похоже, ведьма…

— Полукровка, видать, — прогудела Милли, — настоящая мать точно ведьма. Вон как в медальон той магглы вцепилась. Узнала…

— Ханна, гляди как красиво и мрачно…

— А девочка не обскур? — нахмурился Рольф Скамандер, — похожа на обскура.

— Да тише вы, дайте посмотреть! — зашипели со всех сторон.

— Что случилось у вас? — шепнул Герман, склонившись к уху Гермионы.

— Залез мне в голову! — возмущенно шепнула она, поведя плечами, — такой вздор, Гарри! Он сказал, что я похожа на какого-то кузена Ориона Блэка. Том почему-то вбил себе в голову, что мои родители мне не родители, представляешь? А потом воспользовался легилименцией. Скажи ему, чтоб больше так не делал…

— Я всё слышу, — мрачно отозвался Реддл, холодно разглядывая отважную, но такую хрупкую женщину, поднимающуюся по лестнице школы «Мидвич», — какие-то странные кресты на дверях… и эта религиозная цитата над входом…

— Ой, а что эта маггла нашла такое светящееся? — пробасила Милли.

— Фонарь, — шепнул один из близнецов.

— Этот фильм не кажется маггловской выдумкой, — шепотом поделился Реддл, — похоже на неровное расслоение реальности при участии ритуала. Очень грамотно показан переход из одного слоя в другой. И эти существа, они, без сомнения, созданы из имевшегося под рукой материала… Боюсь, что это, в некотором роде, не вполне выдумка…

Тем временем на экране аристократично-изящный, безоговорочно вежливый инспектор возил в маггловской машине Криса Да Сильву и делился крохами памяти о страшной катастрофе ноября семьдесят четвёртого года, погубившей Сайлент-Хилл и унесшей жизни многих хороших людей. В том числе и отца инспектора Томаса.

— Чистокровный маг, — прошептал Блейз, — смотрите, как держится…

— Мистер Да Сильва красивее, — внезапно насупилась Миллисента Булстроуд.

— Вааа, — запищала женская часть зрительской массы, — мистер Томас такой лапочка! Больше мистера Томаса. Бооольше! Инспектор, вы классный!

Гермиона неодобрительно поморщилась и закатила глаза. Реддл неприязненно дернул щекой. Флинт обернулся, хмуря брови, и грозно цыкнул на расшумевшихся. Девчонки притихли. Но шуршать и шушукаться не перестали.

— Представь лицо Снейпа, если он сейчас сюда ввалится, — шепнул один близнец другому и оба заухмылялись.

А тем временем на экране миссис Да Сильва металась по школе, пытаясь скрыться от неведомых типов в странных одеждах. Пока не оказалась в ветхой пыльной классной комнате. Стол с нацарапанным на нем несколько раз словом «ведьма». Следы детских ладошек на пыльной столешнице. Тетрадка Алессы Гиллеспи под крышкой парты, чужие воспоминания о маленькой, перепуганной девочке. Травля. Дети, их дружный вой, эхом в барабанных перепонках.

— Бедняжка, — пробормотал Рольф Скамандер, — что за скоты? Травить только за то, что она другая…

— Магглы, — презрительно бросила какая-то слизеринка.

— Ой, можно подумать, ты была бы с ней добрее, будь она магглорожденной с Хаффлпаффа, — отозвалась Парвати Патил, — а дети — просто тупое стадо, которое кто-то специально натравил…

— Они все слишком дружно ее клюют, — закивала ее сестра.

— Да тише вы, — зашипели окружающие, — дайте посмотреть!

А тем временем на экране типы в масках ломились в школьный туалет, а отважная Роуз Да Сильва судорожно молилась, пытаясь подпереть спиной ходящую ходуном дверь туалета. Вторженцы отступали, а тьма наступала. Распятый в туалетной кабинке уборщик Колин выполз на волю, пускай кровавые сетки по полу и шевеля черным языком. Девчонки, обнявшись, оглушительно завизжали.

— Люди, — закатил глаза какой-то магглорожденный, — это просто фильм.

— Спасибо нам и чарам звукоизоляции, — мечтательно протянули близнецы, — или сюда сбежалось бы уже полшколы.

— Идеально, — с безумным вдохновением в глазах прошептал Том Реддл, — обрати внимание, Грейнджер. Цвет языка, состояние кожных покровов, поведенческие признаки. Смотри и запоминай. Практически идеальная демонстрация.

— Но… Это ужасно, — с отвращением и отчаянием прошептала Гермиона, — ему больно?

— О да, — хищно улыбнулся Реддл, — ты даже не в силах представить, каковы его муки…

— Но… Том. Это чудовищно, — покачала головой Гермиона.

— Справедливость всегда чудовищна, девочка, — холодно улыбнулся Реддл, и взгляд его заалел, — бог нашего непутёвого Гарри ужасно несправедлив. Милосердие. Мерзкое маггловское слово, оправдывающее слабоволие и бессилие. Ложь, прикрывающая подачку слабому, рожденную из желания восторжествовать над менее достойным. Истинную справедливость ты найдешь только в аду, девочка.

— Месть коптит дочерна, — упрямо тряхнула непослушными кудрями Гермиона, — я лучше буду несправедливой, чем… такой.

— Я тоже тебя люблю, братишка, — тепло улыбнулся Гера и взъерошил волосы гневно шипящего Реддла.

На экране тем временем, волоча тесак и кроваво отсвечивая пирамидообразной маской, объявился Пирамидхэд, прекрасный в своем безобразии. И женская часть аудитории разразилась восторженно-умиленным воплями. Седрик Диггори выронил вилку и с ужасом воззрился на дам.

— Серьезно? — протянул один из близнецов озадаченно.

— Он же нежить, — подхватил его брат.

— Аааа, какие кубики, какой пресс! — стенали девчачьи голоса, — какой он классный с тесаком и в этом фартуке…

— Из человечьей кожи, — подхватил Рон, — эй, что с вами не так? Он монстр!

Близнецы многозначительно переглянулись и расплылись в понимающих улыбках. Мужская часть зрительской массы глухо зароптала.

Тем временем на экране отважная инспектор Беннет втащила в какое-то техническое помещение бьющуюся в истерике Роуз. Стремительно вращающиеся за решеткой лопасти огромного вентилятора. Тесак Пирамидхэда, кромсающий железную дверь. Рука Пирамидхэда в дыре…

— Порнушка! — радостно взревела квиддичная сборная Слизерина.

Реддл подавился чаем. Гермиона и Невилл густо побагровели.

* * *

— Невероятно мощная ведьма. Невероятно мощная. Одного стихийного выброса хватило, чтобы разорвать свою душу и реальность. И уничтожить город, — Реддл окинул долгим взглядом Большой Зал и занял свое место за слизеринским столом, — Алесса создала два живых крестража. Темную и светлую версии себя.

— Но для этого надо убить… Жертва… — возразила с сомнением в голосе Гермиона, — и нужен сложный ритуал! Том…

— Любопытная медсестра, плачущая кровью в палате Алессы, — пробормотал Герман, — она могла стать первой жертвой.

— Ритуал не всегда обязателен. Алесса вполне могла стихийно воссоздать все этапы ритуала, а Реликвию Смерти подменить собственным телом, принесенным в жертву явно оккультно, — Реддл лениво ковырял овсянку, поглядывая на сонных соседей по столу, — в любом случае Алесса не прятала осколки своей души в предметы. Она создала свободные и живые аспекты себя самой. Ведьма такой силы, невероятно… зачем вообще было создавать Шерон?

— Алесса просто хотела спасти всё то светлое, что от нее осталась, — пожала плечами Гермиона, — жуткая участь, в любом случае.

— Отлично поданный материал, — кивнул Реддл, — я более чем уверен, что фильм основан на реальных событиях.

Герман хотел было возразить, что у фильма были весьма негативные отзывы, фильм совершенно ничего общего не имеет с игрой и местами весьма нелогичен, но вовремя вспомнил, что в этой реальности игры «Сайлент Хилл» не существует. Как и второго фильма.

* * *

— Значит, маленький Гарри тоже мертв, — голос Сириуса задрожал, — я убью этих гребанных магглов. А после — эту благостную бородатую тварь.

— Не вздумай, Сириус, — Герман встряхнул мага за плечи, вглядываясь в полубезумные, темные глаза мистера Блэка, — пожалуйста. Не надо. Он заплатит за всё. Не так, но заплатит. Не губи себя. Пожалуйста.

Закат догорал за деревьями. Его охристо-розовые всполохи лизали шпиль опустевшей часовни, крыши домов и верхушки деревьев. Сумрачно синий шелк за рыхлыми облачными перьями, золотисто-голубой разлив, неровно размытый на той стороне неба. Черные силуэты могучих дубов и раскидистых вязов на фоне послезакатного неба. Ленивый, неспешный шум вечернего Висельтона. Пушистый, шуршащий ковер палой листвы. Алой. Золотой. Рыжей в прозелень.

Герман вытянул ноги и зажмурился. Они сидели вдвоём на скамейке, под раскидистым вязом, на улочке, примыкающей к кафе: сам Герман, принявший истинное обличие, и, в отчаянии запустивший пальцы в волосы, бледный, истощенный Сириус. Мимо спешили редкие прохожие. Вдалеке, на детской спортивной площадке, хрупкая крошка-домовушка выбивала пестрые, полосатые половики.

— Скажи, Гарри, — Сириус уронил руки на колени и поднял глаза; о, этот взгляд побитой собаки жадно ищущий знакомые черты. И слабый, тихий голос, — Джеймс. Он ведь жив там… в твоём мире?

— Да, — тихо отозвался Гера, — там его зовут Евгенией. Евгения Иосифовна Горшечникова. В девичестве — Бреннер. В моей реальности Джеймс Поттер — женщина. Моя мама. У нее есть друзья, школьный приятель, Сергей Черненко. Подруга, Римма Люпинова.

Сириус тихо, лающе рассмеялся и почти прошептал:

— А Лили? Зеленоглазый рыжий ангел…

— Андрей Горшечников, — кивнул Гера, — мой отец. Ветеран. Офицер. Служил в Афганистане. Рыжий, глаза зелёные. Только я лицом больше в маму.

Сириус потерянно кивнул и, вымученно улыбаясь, окинул стоящего вдалеке, у сухого фонтана, Реддла долгим взглядом и покачал головой:

— Ты совершил невозможное, Гарри. Не мне судить тебя, но я бы так не смог. Я понимаю, ты должен собрать душу Воландеморта. Но я бы не смог. Он убил их всех. Каждого. Его слуги убивали, пытали, насиловали ни в чем не повинных людей. Он — чудовище, Гарри…

— Ты должен считать меня предателем, — кивнул Гера, — я всё понимаю.

— Азкабан меняет взгляд на некоторые вещи. Сейчас я вижу предательство иначе, чем одиннадцать лет назад, Гарри, —

взгляд Сириуса потемнел, и в голосе ощутимо зазвенел металл, — Предательство — это когда у обреченной на уничтожение семьи отбирают мантию-невидимку как раз накануне нападения. Предательство — это отдать ребёнка-волшебника людям, ненавидящим магию. Предательство — это устранение собственных союзников руками моей чокнутой кузины. Что бы там Лонгботтомы ни узнали, — наш обожаемый директор сделал всё, чтобы они не смогли это рассказать ни одной живой душе.

— Нам очень повезло с Невиллом и его новым умением, — кивнул Гера и помахал протезной рукой, — и что Бузинная Палочка больше не палочка.

— Старик так и не вернул мантию? — нахмурился Сириус.

Гера помотал головой:

— В книге он вернул ее на Рождество. Посмотрим, что будет здесь. Видишь ли, я, мягко говоря, не оправдал надежд.

— Это каких же? — фыркнул Сириус, — обозвал Нюнчика нехорошим словом?

— Я — слизеринец, — сухо отозвался Герман, — Шляпа не хотела отправлять меня на Слизерин. Но я её, таки, уломал.

Блэк замер, недоверчиво разглядывая Геру, и тихо позвал, вцепившись в плечо:

— Зачем, Гарри? Мерлин, как ты вообще уживаешься в этом гадюшнике…

— Ну… Там тоже есть нормальные ребята, — пожал плечами Герман, — тем более я — ловец слизеринской сборной…

Мистер Блэк неловко качнулся и шокированно воззрился на Германа.

— Поверь, я не хотел, — криво ухмыльнулся Герман, — меня заставил Снейп.

— И почему это я не удивлён? — нехорошо ухмыльнулся Сириус и прищурился, — браво, Нюнчик. Ты знаешь, что делать.

— О, это ещё не всё, Сириус, — Гера заозирался и доверительно сообщил, — он думает, что я — Джеймс Поттер.

— Чего? Мордред тебя дери, Нюниус! Это божественно, — заржал Сириус, — я всегда говорил Джеймсу, что Северус неравнодушен к нему.

— Брось, Сириус. Вы вообще-то затеяли травлю парню, которому и без того приходилось несладко на собственном факультете. Снейп — полукровка. Не мне напоминать тебе, как к таким относятся в серпентарии, — отозвался Герман, мрачно и устало, — на Слизерине чертов гадюшник. Не показал зубы — сожрут. Показал, но остался в меньшинстве — тоже сожрут.

— Я был идиотом, признаю, — миролюбиво возразил Сириус и нелюбезно покосился на маячущую между деревьев фигуру Реддла. Сумерки неспешно ступали по Висельтону, скрадывая людей и строения, — и все-таки будь осторожен с этой старой змеей, Гарри. Сейчас, затаившись, Воландеморт опасен, как никогда.

— Он связан по рукам и ногам кровью и магией, — очки Геры тускло блестели, отражая свет разноцветных фонарей, зажигаемых эльфами, — и не может убивать, кого вздумается. Я связал его магию.

— Не похоже, чтобы ты что-то приказывал, Гарри, — вымученно улыбнулся Сириус, — пленником он тоже не выглядит. Ты удивительный человек, Гарри. Ужасно похож на неё. На Лили. Даже больше, чем на Джеймса. Я тебе кое-что достал... Думаю, тебе это нужнее, чем Кикимеру.

И, улыбаясь одними глазами, решительно протянул Герману вычурный золотой медальон со стилизованной изумрудной «S».

* * *

— Вас долго не было в гостиной и в общей спальне, — взволнованно шептал Нотт, — Малфой вернул себе влияние. Первый курс опять на его стороне. И Драко опять что-то задумал.

— Кто нас поддерживает? — Реддл окинул долгим внимательным взглядом школьный двор и устроился на щербатой каменной плите. Предварительно очистив его чарами.

Забини и Нотт переглянулись. И криво заулыбались.

— Крэбб и Гойл больше не с ним, — пробормотал Забини, — но и не с нами. Они вообще как-будто не здесь. Все время тренируются со своими новыми друзьями. И лупят друг друга во всех углах школы. Но той компании явно не нравится Малфой…

— Их надо позвать на наши тренировки, Том, — заметил Герман, устроился в корнях дерева и обнял баян, поглядывая по сторонам и рассеянно кивая прохожим, — единоборства — это серьёзно. Нам нужны такие бойцы.

— Миллисента Булстроуд и Анна Даркприст, — Гермиона кивнула ребятам и опустилась на плиту подле Реддла, перебирая стопку книг, — наши кровати рядом.

— Ещё? — поднял голову Реддл.

— Квиддичная сборная факультета, — зевнул Герман, — но там все — старшекурсники.

— Чтож. Уже неплохо, — обронил Реддл, холодно разглядывая плывущего в отдалении Малфоя, окруженного стайкой шестёрок.

— Народ! Чего такие хмурые?! — проорал Симус. К слизеринцам стремительно шагали Рон, Симус, Невилл и Дин Томас.

— Привет, — смущенно улыбнулся Невилл.

Слизеринцы разразились нестройным хором приветствий.

Герман заиграл рассеянно вступление

"Подпоручика Оноды" Тима Скоренко, слушая как Гермиона объясняет Невиллу материал последнего урока зельеварения. Мимо брели сонные студенты. Пять пуффендуйцев азартно резались в подрывного дурака. Какие-то старшекурсники-слизеринцы напряженно обсуждали что-то, склонившись над свежим номером «Пророка». Гриффиндорские первокурсницы во главе с Лавандой Браун, с хихиканьем крутились подле Реддла, то и дело бросая на него восхищенные взгляды.

Герман прикрыл глаза и запел в унисон рокоту баяна:

Война над холмами оставила крики и чёрный дым.

Закатное солнце отбросило блики, и, как рубин,

Спустилось под землю на время, пока ты был молодым.

Ты веришь, Япония сбросила бремя твоих Филиппин.

Война над домами бросает листовки, в которых ложь,

И ты достаёшь из землянки винтовку, и снова в глушь.

Скажи императору, воин, ответь же, чего ты ждёшь.

Ты высшей награды достоин, а мир — это просто чушь.

Ты слышал приказ, подпоручик Онода,

Ты слышал приказ, и ты отправился в бой.

Сдаваться нельзя, подпоручик Онода:

Твой командир придёт за тобой.

Мимо шумно промчалась стайка сборной игроков в плюй-камни. Приковылял Филч, гремя и ругаясь. И замер в отдалении, мстительно сощурив глаза и подозрительно прислушиваясь. Его кошка села в траву, обернула свой жидкий хвост вокруг себя, и вся превратилась в слух.

Герман пел, не видя ничего вокруг, и магия сонно дышала, шевеля палую листву:

Война над холмами жужжала моторами серых птиц,

И ты услыхал слова: «До скорого! До весны!»

Пусть даже страна Восходящего Солнца упала ниц,

Солдат никогда не сдаётся на протяженье войны.

Последним зарядом взорви на дороге военный джип

И краем глаза заметь звезду на его крыле.

Ты взял истлевшее знамя, и из лёгких раздался крик.

Скажи мне, чем ты был занят последние тридцать лет…

Ты слышал приказ, подпоручик Онода,

Ты слышал приказ, и ты отправился в бой.

Сдаваться нельзя, подпоручик Онода:

Твой командир придёт за тобой.

Подпоручик Онода.

Примечания:

Тим Скоренко — Подпоручик Онода.

После происшествия с межфакультетским капустником Квирелл притих совершенно. И, кажется, больше не жаждал учинять Тому проверки; всякий раз, пересекаясь взглядом с юным Реддлом, он мертвецки бледнел и заикался больше обычного, при этом поглядывал на Поттеров с тоской и страхом. Минерва Макгонагалл наконец-то сдвинула с мертвой точки учебный процесс. Его, как оказалось, прежде ужасно тормозила отвратительная теоретическая и практическая подготовка магглорожденных студентов. Реддл и Гермиона умудрились всерьёз поругаться по этому поводу. После чего Реддл, скрипя зубами, согласился с Гермионой, что туманному Альбиону жизненно необходимо начальное магическое образование; младшие классы, начальные школы, где учили бы и магическим, и общеобразовательным дисциплинам.

Драко Малфой, почуяв свободу, ошалел в край от её пьянящего парфюма. И с каждым днём мерзил всё затейливее и разнузданнее. Слизеринское трио, незаметно ставшее слизерино-гриффиндорским квартетом, все поползновения Драко и его шестерок игноририровало.

Невилл наловчился совершенно останавливать собственный ток магии. Так что от него заклятья отскакивали как от горного тролля. Если, конечно, Невилл не был слишком рассеян. И успевал разглядеть угрозу.

Когда Паркинсон попыталась наложить на Гермиону заклятье, вызывающее рост зубов, та, не оборачиваясь, рассыпалась на стайку кофейно-бежевых ночных бабочек. Чем заработала испуганно-злобный визг — от Паркинсон. И двадцать баллов в копилку факультета — от проходящей мимо Макгонагалл.

Отношение гриффиндорского декана к Гермионе не прекращало удивлять. Даже несмотря на принадлежность студентки к змеиному факультету, МакКошка относилась к ней тепло. И, кажется, явно гордилась наличием такой талантливой ученицы. Реддла Минерва предпочитала не замечать. К Герману относилась… никак. Всегда строгая, даже чопорная, сухая. Герман, успевший переболеть влюбленность в декана, отвечал ей безукоризненной вежливостью. И редкими попытками развлечь себя на ее уроке за счет насекомых, обитавших в кабинете трансфигурации.

Реальность книг мадам Роулинг захватила всё существо Германа. Он выискивал всё новые крупицы знаний о ней с неиссякающим энтузиазмом первооткрывателя. Помня, что в книгах упоминалось, что Сириус — крестный Гарри Поттера, парень пробрался ночью в запретную секцию. Чтобы, так сказать, изучить матчасть. И не привлекать лишний раз внимание. Расхищая на пару с Реддлом, стенды, посвященные темнейшим ритуалам разной степени сложности и кровожадности, он даже представить не мог, что итог будет… таким. Сам-то ритуал нашелся. Но породил больше вопросов, чем ответов. Нет. Бесам маги своих младенцев не предавали в услужение. Не этим ритуалом, во всяком случае. Языческим богам — не посвящали. Крещение мира магов оказалось не языческим ритуалом, а обыкновенным, христианским таинством крещения. Ну, как обыкновенным. Тем, которое принято называть «крещением неполным чином». Да-да, тем самым, которое может произвести любой христианин любого пола.* При помощи любой материи: воды, земли, песка, крови и так далее. И с произнесением короткой формулы «Крещается раб Божий, (такой-то), во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святого Духа, аминь». Маги предпочитали формулировку на латыни. Особенно дико было читать всё это, подсвечивая себе люмосом, на полу, в темной библиотеке, в окружении темнейших гримуаров. Религиозностью маги явно не отличались и использовали таинство крещения, как некий древний ритуал. И дань традициям. И человека, который младенца, собственно, крестил, маги традиционно называли крестным. Века изоляции не самым лучшим образом повлияли на магическое общество, у магов практически полностью отсутствовали богословие, даже теоретическое, священники и хоть какие-то внятные представления о самом назначении «крестильного ритуала». Хотя, маги-ритуалисты как-раз таки имелись.

* * *

Герман рухнул за парту и с замогильным воем растекся по столешнице. Утро выдалось на редкость мерзкое. Герман сонно поморгал, наблюдая, как Блейз Забини втихую раздает слизеринцам какие-то желтые самодельные конфеты. Гриффиндорская половина класса свои сладости успела рассовать по карманам и оживленно шепталась. Гера отобрал у Милли зеркало, заглянул в него и мрачно хмыкнул: голову украшала красно-золотая, косматая львиная грива. Волосы кудрявились и отчаянно торчали во все стороны.

Малфой ткнул пальцем в него и издевательски сообщил окружающим его слизеринцам:

— Смотрите, Поттер отращивает волосню, чтоб нищебродам вроде Уизли было из чего вязать их уродские кофтёнки.

Рон гневно побагровел и сжал кулаки.

— Завидуй молча, Малфой, — фыркнул с места Симус, обернувшись, — у тебя вообще волосенки жидкие и зализанные. А в тридцать ты начнешь лысеть…

— Мистер Финниган. Десять. Баллов. С Гриффиндора, — отчеканил Снейп, — достаем перья, рецепт на доске. У вас пятнадцать минут на копирование текста.

— Картина маслом, — мрачно зевнул Герман и, немного подумав, добавил, — и опилками.

— Каким маслом? Техническим? — Реддл зашуршал бумагой, безупречно ровно и максимально правильно размещая вокруг себя учебник, свитки и писчие материалы.

— Мазутом, — Гера обвёл мутным взглядом класс и дернул себя за волосы, — гляди, какой мне близнецы причесон соорудили. И таки совершенно бесплатно.

— Что за мерзость у вас на голове, мистер Поттер? Полагаю, я знаю, кто способен сотворить подобное, — процедил холодно Снейп, обведя взглядом класс и остановившись на Германе, — подобные сомнительные шутки не должны сходить с рук безнаказанно. Проклят студент моего факультета. Пятьдесят…

— Никак нет, сэр, — бодро отрапортовал Гера, перебивая и подскочив так, что едва не опрокинул парту, — мне была оказана великая честь, сэр. Сам Годрик Гриффиндор явился мне в тонком сне и нарёк меня своим тотемным животным. Как раз после последней тренировки. Так и сказал: «Ну и животное ты, Поттер. Слезай с моих конспектов».

— Это был я, идиот, — закатил глаза Реддл.

Сзади захихикали. Снейп одарил Реддла тяжелым взглядом и почти выплюнул:

— Пять баллов со Слизерина, мистер Поттер.

— Эй, Блейз, что это за конфеты? Уж не канареечные ли помадки? — зашептал Герман, с грохотом усевшись обратно и сонно конспектируя рецепт.

— Я сказал им, что это противоядие от эффектов зелья, которым обдаст класс очередной взорванный Лонгботтомом котёл, — тонко улыбнулся Забини, — мне удалось убедить всех, что Драко затеял кое-что и… избранные… не должны пострадать. Купились все. Даже Панси.

Реддл холодно улыбнулся:

— Слишком доверчивые, слишком внушаемые. Одно разочарование. Какого дьявола ты постоянно вскакиваешь, стоит преподавателю с тобой заговорить?

— Эээ. Привычка. Я всё… понимаю… но как вы всучили эту помадку Малфою? — шепнул Герман, нарезая тушку флоббер-червя.

— Он тоже думает, что это нейтрализатор эффектов, — шепнул Нотт, — он думает, что я сейчас подброшу в котел Невилла драконьего навоза…

— Я и сам справлюсь, — отозвался громким шепотом Невилл.

— Держи, — Том тайком всучил Герману мятую помадку, — взрыв котла — сигнал. Как только рванет — все работаем челюстями…

* * *

Невилл взволнованно сыпал в котел измельченные ингредиенты, украдкой поглядывая в мятую записку с лихо, размашисто выведенными этапами работы. Близнецы не подвели. Рецепт достали утром. Дополненный названным братом Гарри Поттера, он приобрел ряд не самых приятных пунктов. В том числе и относительную долговечность эффектов. Замершая рядом Гермиона зорко следила за процессом, помешивая зелье в нужном порядке и в нужную сторону. Сзади оживленно шептались Гарри и Том, помешивая своё зелье и нарезая ингредиенты.

Игнорируя ядовитые замечания Снейпа, Невилл украдкой оглянулся и, запустив пятерню в карман, сунул в котёл клок серебристых волос из единорожьей гривы. Зелье ласково заворковало. И бурая жижа окрасилась в искристо-розовый. Невилл порывисто, путаясь в мантии, достал из кармана канареечную помадку и, зажмурившись, швырнул в клокочущую розовую пену две чешуйки единорожьего рога. Котел взревел — и выстрелил ввысь мощным столпом радужного пламени. Невилл пискнул, наскоро сжевал свою помадку — и взмыл под потолок. Котел оглушительно взорвался, по классу поплыли клочья нежно-голубого тумана. Стая канареек носилась по классу с жизнерадостным щебетом. Снейп метался по аудитории, пытаясь предотвратить катастрофу — оставленные без присмотра котлы дымили черным дымом и подозрительно так, глухо пыхтели.

— Твою мать, — выдохнул Снейп, вынырнул из клочьев тумана, дико растрепанный и с палочкой в судорожно сжатой руке. Его черные, сальные волосы стремительно росли, расцветая радужными прядями. Во лбу зельевара уже красовался единорожий рог. Кожа зельевара, перламутрово-белая, дробно сияла блестками и пускала во все стороны сияющие блики. Зрачки же Снейпа приобрели форму звезд. И налились осенним золотом. Невилл заглянул в эти нечеловеческие глаза. И прочел в них желание убивать. Долго. И мучительно.

* * *

Большой зал возбужденно гудел. Весть о чудотворящем котле Лонгботтома разнеслась по школе и заполнила все её закоулки и стенные ниши. Снейп перенес произошедшее мужественно и на ногах; радужные грива, как ее ни отстригали, упорно тянулась до колен и кудрявилась на концах. Рог и блестючие кожные покровы никуда не делись. Как и зрачки-звезды. Но забавным это всё уже никому не казалось. Снейп лютовал. Снейп истово преследовал каждого нарушителя порядка. Сдирал баллы со всех подряд, без разбору. Даже с собственного факультета. Почти маниакально охотился на нарушителей.

В припадке паранойи заглянул в воспоминания Драко. Обнаружил в них элементы заговора, приведшего к самоподрыву Невиллова чудо-котла. И в тот же день чистая, неразбавленная ярость декана захлестнула собой весь Слизерин. Так что, да. К концу недели не осталось ни одного студента в школе, не драившего вручную пищеблоки, Подземелья и Большой Зал. К неистовому восторгу Филча.

И Пивза, которого Герман изволил просветить насчет маггловского мультика про цветных пони и королеву Селестию. Благо, в местной реальности такой мультсериал уже существовал. Так что, в конец растеряв последние крохи чувства самосохранения, Пивз отныне носился по школе, голося непристойные частушки. Про королеву Снейпестию и её многочисленные адюльтеры со всеми кентаврами Запретного Леса и его окрестностей.

Герман, Том и Драко практически поселились на кухне, исправно очищая в день по два ведра картофеля и драя вручную все движимые и недвижимые лестницы Хогвартса. Малфой, изволив в юбилейный раз прицепиться к Герману, едва не столкнул его с лестницы. За что получил по лицу грязной половой тряпкой. Раз пять. И столько же по заднице. Тонкая душевная организация юного аристократа не выдержала подобного обращения с собой, Драко расплакался и побежал строчить папе жалобные письма.

Близнецы сдержали слово и торжественно вручили Тому целую коробку канареечных помадок. После памятного происшествия дела у них шли бойко, а всевозможные зловредные сладости расходились влёт.

Что касается оживленной Германом гаргульи, — тварюшку совершенно внезапно, (или не совсем), приютил на своём огороде Хагрид. Чудная тварюшка сонно бродила среди тыкв, охотилась на ворон и с аппетитом грызла каменные кексы Хагрида.

Сам же Хагрид братьев Поттеров старательно избегал. Как Герман ни бился — полувеликан всё еще относился к нему с опаской. Если не сказать хуже. Неприязнь и недоверие сквозили во всех жестах здоровяка. Реддл же всячески потешался над всеми попытками Германа наладить с Хагридом приятельские отношения. Но Герман не оставлял своих попыток. Лесник же всякий раз попросту сбегал, едва завидев издали жизнерадостно скалящегося Германа, бормотал что-то про «покормить пса» и отсиживался в своей хижине. Тогда как Невилла он приглашал на чай с завидным постоянством. И каждый раз, весьма топорно, сводил разговор, на то, что все слизеринцы — подлые, да скользкие. И честному гриффиндорцу не дело водиться с детками, которые учатся там, где учились почитай все темные маги. А тем более дружить с крестником кузена Беллатрисы. Невилл печально моргал, слушал, хлебал чай, а потом неделями страдал унынием и депрессией.

Во вторник утром в школу пожаловал мистер Малфой, собственной персоной. Долго разглядывал издалека братьев Поттер. После чего ретировался и больше в школе не появлялся. Встреченный Германом Флинт, криво ухмыляясь, сообщил, что у него есть две новости, одна лучше другой. Первая: мистер Малфой жаждет пристроить своего сына на позицию ловца. Вторая: команда Слизерина нуждается в новых мётлах.

Немного подумав, Герман собрал в Выручай-Комнате Совет из самых влиятельных эльфов Висельтона. Бурные обсуждения длились всю ночь. Народ полых холмов нашел идею замечательной: многие начинающие мастерские Висельтона нуждались в рекламе.

Надо понимать, что подавляющее большинство крупных фабрик и магических мастерских на всех этапах производства так или иначе использовало рабский труд эльфов. Совет Висельтона не сидел сложа руки. На деньги своего короля, по сторонним документам, через фирмы-однодневки, почтенные советники Германа скупали у разоряющихся фирм эльфийских специалистов, их семьи и близких, освобождали купленных эльфов и селили в Висельтоне. Специалисты на новом месте налаживали производство, закупали из королевской казны материалы, новых рабочих, освобождали их и буквально врывались на английский рынок со своими товарами. К слову, творения эльфов во многом превосходили продукцию конкурентов. Имея при этом весьма сносные цены. Именно так Висельтон стал малой родиной нашумевшего «Лориэна», белой гоночной метлы эльфийской сборки, превосходящей даже знаменитые «Нимбус 2000».

Собственно, мастерская близняшек-эльфиек Джинки и Динки, (занимающаяся изготовлением мётел и зачарованием маггловской техники), обязалась в кратчайшие сроки доставить в Хогвартс ровно столько «Лориэнов», сколько нужно, чтобы поднять в воздух все четыре квиддичные команды. Что и было сделано, к неописуемому восторгу мадам Хуч и игроков факультетских команд. И отмечено в очередном выпуске «Ежедневного пророка», аккурат между известием о неудавшемся угоне «Ночного рыцаря» и статьёй о стайке пикси, оккупировавшей маггловский магазин игрушек.

Малфой встретил новость брезгливым брюзжанием. Но что-то изменить это уже не могло.

* * *

— Том, — Невилл нерешительно помялся и пододвинул к Реддлу пергамент, — ты же… ну… тогда, в поезде, связал кровью меня и, ну, Тревора? Том… пожалуйста, напиши эти символы, которые наносил и, ну, что ещё делать… Чтобы было понятно…

Реддл медленно поднял глаза, отложил конспекты. Его красивое лицо исказила безобразная ухмылка.

— Я не думаю, что магия крови — это плохо, — отчаянно краснея, сбивчиво забормотал Невилл, шаря испуганным взглядом по портретам исторических личностей и по полкам с книгами, — это для Гривача. Гривач — очень хороший единорог, но он ещё слабый… Его могут обидеть… И я бы хотел за ним немного присматривать…

в смысле, чтобы его больше никто не мучил…

— Невилл Двушкурый, — возгласил Герман, раскинув руки и качаясь на стуле, — мне, определенно, нравится, как это звучит.

— Невилл, это может быть очень опасно… — менторским тоном сообщила Гермиона, — о чем ты только думаешь? Манипуляции с кровью запрещены законом. Статья одиннадцатая, пункт первый…

Невилл густо покраснел, печально вздохнул и опустил глаза.

Реддл сухо кашлянул, одарил Гермиону нечитаемым взглядом и потянул пергамент Невилла к себе.

— Не все директивы Министерства разумны, — улыбнулся Гера, — выше нос, Невилл. Надевать шкуры зверей — это здорово. Я помогу тебе.

— Спасибо, Гарри, — смущенно заулыбался Невилл.

Гермиона неодобрительно покачала головой:

— Видимо, придётся пойти с вами. Кто-то должен проследить, чтобы вы не вылетели из школы…

— Спасибо, — улыбнулся Невилл и спрятал под мантию маггловский блокнот со шпаргалками по зельеварению и чарам, — спасибо, ребята. Но я пойду один.

— Ого. Это мощно, — Герман встревоженно переглянулся с Гермионой, — но мы всё равно будем где-то рядом, Невилл, хорошо? Присмотрим, чтобы акромантулы не сунулись. Или ещё кто… Просто поохраняем периметр. Хорошо?

Невилл улыбнулся и согласно закивал.

— На, — Том вернул исписанный пергамент, — не перепутай голову с задницей. Это важно. И, Невилл. Постарайся не попасться кентаврам.

Примечания:

Пишите, если что. Борщевика жрёт рутина, борщевик ничего толком не успевает.

* Такая практика в православии действительно существует. Неполным чином разрешается крестить в том случае, если есть риск погибнуть, а человек желает стать христианином. Крещение неполное — это как-раз то самое крещение, которым крестил Иоанн Креститель. В случае если крестят человека в храме, сама структура отличается тем, что крещение состоит из двух таинств. Тогда как неполное — из одного.

Учебный процесс шел своим чередом. Герман прилежно учился, поглощая знания и пытаясь осилить одновременно программу двух школ: Хогвартса и Колдовстворца. К слову, удавалось это далеко не всегда. Тренировки квиддичные пожирали уйму времени; так что тренировки и сборища литературного кружка стали проводиться значительно реже. Но менее жесткими и травматичными они от этого не сделались. К тому же, к празднику полагалось подготовить несколько номеров для очередного капустника. Так что участникам кружка Герман и Гермиона раздали подходящие стихи и куски текста. Учить, так сказать.

Окрыленный успешным превращением дикого единорога в фамильяра, Невилл пустился во все тяжкие. К концу недели он успел привязать к себе кровью ежа, белку, трёх подвальных крыс, стайку воробьёв, огромного косматого бродячего пса и оглушенного ступефаем мелкого акромантула. Что делать со всем этим зверинцем, Невилл не знал. Поэтому в башню Гриффиндора притащил только пса, огромного косматого песчано-рыжего зверя, помесь водолаза и дворняги. И назвал его Персиком.

Снейп избавился от рога, блёсток и радужных прядей. И отныне почти маниакально преследовал Германа, назначая отработки и гнобя на каждом занятии.

* * *

— Ребята, да вы шутите! — возмутился Герман, растерянно обводя взглядом притихших Полуночников и поправляя маску Чумного Доктора, — Аластор, серьёзно, о каком устранении Аберфорта Дамблдора может быть речь, если его братец рядом и, заметьте, не дремлет?

Квартира Алой Девы оказалась местом крайне аскетичным, если не сказать пустым. Белые стены, голубые шторы. Минимум мебели и превращенная в тренировочный зал гостиная. Никаких наград, дипломов, кубков, памятных фотографий. Ничего. Только светлая мебель, занимающая минимум места и чистота. И свет. Много света.

Алая Дева замерла у стены, её кроваво-красный фехтовальный костюм надёжно скрывал и фигуру, и лицо. Печальный Человек-Таракан забрался в кресло и больше походил на недвижимое изваяние, чем на живое существо. Притихшие близняшки Домино, мрачный Агрессор, щеголяющий недельной щетиной. В три слоя напудренный и загримированный под вампира Бледный Лорд в этих своих викторианских кружевных одеждах, черной полумаске и белом парике. Бестолково суетящийся Чёрный Раджа. Все они выглядели весьма подавлено, если не сказать хуже.

Пришедшие с Герой и Томом Гермиона и Невилл тоже нацепили костюмы. Если Гермионе хватило лётных очков, охристо-бурого комбинезона и частичной анимагической трансформации, Невилл уже почти задыхался в своём плюшевом лягушачьем костюме. Костюм, зелёный, полый, рыхлый мешок, пахнущий нафталином, больше походил на огромную мягкую игрушку. Лицо Невилла страдальчески заморгало где-то в лягушачьей ухмылке и он заёрзал на жестком, неудобном стуле. Медный Корсар же забрался с ногами на окно и выглядел ужасно несчастным.

Грюм, задушенно засмеявшись, приложился к фляге. И, гремя протезом, ткнул посохом в рыжего мальчишку:

— Корсар, благослови его Мерлин, видел некоторое дерьмо, парень. Вот этими глазами.

— Дай угадаю, — холодно улыбнулся Реддл, — это касается философского…

— Термоядерного Булыжника, — нашелся Герман.

— Забудь, щегол, — Грюм приложился к фляге и зловеще ухмыльнулся, — камень — вздор и мишура. Starik ищет тело. Вместилище для мятежного духа. Магически мощный сосуд. Молодой, крепкий и достаточно наивный, чтобы принести себя в жертву ради общего блага. Да, Stаrik делает это. Снова.

— Снова, — тупо повторил Гера и качнулся, — это вообще как, «снова»?

— Он уже искал что-то такое в прошлом, среди учеников Хогвартса, перед падением Гриндевальда! Он тогда нашел какого-то приютского мальчика, но что-то пошло не так! Директор хотел призвать в его тело кого-то очень древнего и спросить про какие-то Дары Смерти! — широко распахнув глаза выпалил Медный Корсар, — я сам от него слышал. Я скрылся в тени и остановил магию… Директор сказал, что этот древний вернёт Британии времена ее юности, что снова настанет золотой век для магии. Аберфорт жутко взбесился, и они стали ругаться…

— Исподнее Морганы, — с ужасом выдохнул Таракан и закрыл лицо руками, — он — безумец. Есть правило: никогда не воскрешайте магов древности. Особенно — великих.

Корсар часто закивал и выпалил:

— Ещё он говорил кучу всего, это было ужасно. Он же… не плохой вроде бы. Но вещи делает ужасные и думает, что поступает хорошо! И… Он что-то говорил про мо… семью одного министерского работника! Что-то про то, что удобно держать под рукой потомков Певерелла и когда надо корректировать им память. Мне, если честно, страшно. Но я не хочу, чтобы директора убили.

— Его не обязательно убивать, — тонко улыбнулся Реддл, сложив руки на груди, для похода в сердце лиги уличных борцов со злом Реддл принял истинное обличие, густо подвел глаза и облачился в карнавальный костюм египетского фараона, купленный в маггловском магазинчике за углом; к слову, золотистые ткани, ожерелья и змеиные браслеты оказались ему весьма к лицу, — я работаю над ритуалом, позволяющим перемещать живые объекты между мирами. Старика не обязательно убивать. Переместить в иную реальность, например.

— Мы все ещё не знаем, куда он дел Николаса Фламеля, — рассеянно отозвался Гера, хрустя кожаными перчатками, — если и перемещать — то только Аберфорта. Он — связь директора с преступным миром Магической Британии. Без связи с преступным миром директор останется мощным противником, это верно. Мощным, но не неуязвимым.

* * *

Они тайком пробрались в Хогсмид, едва взошла луна. Ветер взметнул тучу пестрой листвы, с озера повеяло ночной прохладой и запахом прелых водорослей, рыбы, холодного песка, тины и влаги. В небе плыл щербатый серп луны, желтоватый и мутный. Его мерцание пятнало тяжкие тучи россыпями лукаво сияющей лунной пыли. Хогсмид дремал, сонно щурясь рыжими пятнами оконного света. Герман, Том, Гермиона и Невилл свернули к дороге. Нырнули в тень «Кабаньей Головы» и затаились, прижимаясь спиной к древним камням.

— Я взял у Гривача немного крови, — смущенно улыбнулся Невилл, — маггловским шприцом. Гарри…

Гера кивнул и забрал бутылку из-под огневиски с густой серебряной жидкостью в ней:

— Отлично. Отметим ею все окна и двери. Держи свою склянку, Том. Отолью…

— Это место помнит восстание гоблинов, — прошептала Гермиона, порывисто озираясь, под звон склянок и приглушенное бормотание Реддла, — когда-то это место было штаб-квартирой восстания…

Невилл ойкнул и осторожно коснулся пальцами щербатой стены.

— Знакомство с достопримечательностями — потом. Всё — потом, — не терпящим возражения тоном оборвал Реддл, поспешно накладывая на Невилла и Гермиону дезиллюминационные чары, — кисти и склянки при вас? Отлично. Ваш — фундамент. Наши — крыши и окна. Не напутайте руны! Крови мало, постарайтесь не тратить её зря.

Успешно укрыв всех чарами, Реддл исчез и сам. Заговорщики разбрелись по периметру, методично расписывая питейное заведение даэдрическими и исландскими руническими виршами. И кельтскими орнаментами. Кровь густела и загоралась алым, едва коснувшись древних камней здания. Больше всего Герман боялся, что их застанут на горячем, но этого не произошло.

Пару раз из зловонного рыжего трактирного нутра вываливались выпивохи, бессовестно горланящие песни и бессвязно клянущие нещадно качающийся мир вокруг; паб посетила пара сомнительных ведьм в вуалях до земли, но юных заговорщиков дамы не заметили.

Убив на цепи рун и хитрые контуры печатей три с лишним часа, юные маги скрылись в тени деревьев. Реддл, шепча заклятья, наскоро начертил веткой на земле какую-то кустарную печать, печать полыхнула сразу пятью цветами и завихрилась всполохами мятежной магии.

— Что это? — шепнул Герман, заглядывая через плечо названного брата.

— Узел Стихий, — Том выкинул ветку и отступил назад, — а теперь — внимание! Для переноса объекта такого размера нужно несколько магов. Маги символизируют собой стихии. Эта печать должна показать стихии, к которым каждый из вас предрасположен более всего. Обычно их две. Альфа и бета магия по классификации Эдмонда Кипера. Каждый из нас…

— Понял, — кивнул Гера и шагнул в печать, отчего все пять её сегментов просияли ослепительно и яро.

Реддл заметно побледнел и стиснул зубы.

— Это не я, это — рука, — жизнерадостно тряхнул протезом Герман и отступил в тень.

На Невилла отреагировали сегменты воды и земли. На Гермиону — огня и ветра. На Реддла — все стихии кроме земляного элемента. Начертав единорожьей кровью на лицах друг друга символы стихий, юные дарования разбрелись вокруг «Кабаньей Головы». Реддл активировал печати — и трактир окутал ревущий кокон живого алого пламени. Земля содрогнулась — и в колдовском огне исчезли и скрипучая вывеска, и очертания трактира. На месте печально известного воровского притона из ничего соткался кусок леса.

— Там кто-то есть, — тревожно позвала Гермиона, — ребята, там, впереди, кажется, человек.

Ребята переглянулись и зашагали в тени деревьев, светя себе люмосами. Осколок чужого леса шумел ветвями и дышал прохладной. Странные белые деревья с алыми листьями тревожно шептали вслед детям.

Рассеянный колдовской свет палочки выхватил из мрака груду лат, гниющие повязки и обезображенное застарелым ожогом изможденное мужское лицо. В нос ударили гнилостная вонь и смрад давно не мытого тела. Рыцарь метался в бреду, весь горел и явно был совсем плох.Не зная, что делать, Герман намочил носовой платок и попытался обтереть им лицо раненого.

— Мерлин и Моргана, — выдохнул Невилл и порывисто зашарил в траве, — ему надо корень огневика под язык.

— В Больничное Крыло ему надо, — возмутилась Гермиона и попыталась заклинанием очистить раны неизвестного, — он же умирает!

— Как ты это себе представляешь? — скривился Том, — сейчас ночь.

— Но он умрёт, — чуть не плача возразил Невилл, с отчаянием вглядываясь в лицо Германа, — Гарри, пожалуйста, хоть ты…

Раненый застонал и хрипло зашептал нечто совершенно невразумительное. Реддл закатил глаза и раздраженно наложил на мечущегося в бреду рыцаря чары стазиса.

— Так, — Гера с сомнением заозирался и кивнул, — да, бросать здесь его нельзя. Так что я предлагаю следующее — дотащим его до Больничного Крыла, разбудим мадам Помфри и смоемся. У нас всё ещё есть почти час.

— Спасибо, Гарри, — голос Невилла дрогнул, — спасибо.

— Ну чего ты, мы ж не звери, — смеясь взъерошил его Герман и подмигнул Реддлу, — хватайся за ноги, сэр Висельник. Сегодня мы с тобой — немного санитары.

— Мы все — немного санитары в нашем большом английском лесу, — туманно отозвался Реддл, — но далеко не всякий готов это признать.

* * *

Наутро Хогвартс облетела новость — прошедшей ночью, в одном из коридоров, Снейп нашел умирающего мужика в рыцарских доспехах. Как неведомый гость попал в замок, никто не знал. Но магией он явно владел — пусть и весьма слабо. Гостя разместили в Больничном Крыле, очистили его раны, нарастили безнадежно сгнившие фрагменты мышечных покровов и влили в него столько зелий, что магия гостя вышла из-под контроля и разнесла всю палату.

Пропажу «Кабаньей Головы» обнаружили ближе к полудню. И под сень рощи из иной реальности потянулись молчаливые делегации. Сначала — толпа досужих зевак, ближе к обеду — Дамблдор с деканами всех четырех факультетов. После пожаловали суровые парни из аврората и, о, чудо, невыразимцы. И по школе поползли слухи, один нелепее другого. Говорили о пробуждении древней магии леса, о вышедшем из-под контроля сомнительном артефакте, о пьяной магической дуэли. Были даже такие, кто поговаривал о новом пришествии Мерлина.

Герман много времени проводил в беседах с портретом одноглазого лепрекона. И, как выяснилось, не зря. Мэтр Лонан оказался юристом. Причем, весьма почтенным; он-то и свел Германа со своими коллегами, (и близкими родственниками, но не суть), которые согласились заниматься делом Сириуса Блэка. Не бесплатно, конечно же. Не успев поразиться деловой хватке почтенных лепреконов, Гера оказался на грани провала. От Рона едва не сбежала крыса. Та самая крыса по имени Питер.

* * *

Рон дождался пока авроры пройдут мимо и возбужденно зашептал, прижимая к груди Коросту:

— Парни, я серьёзно. Там одни деревья! Не превратились же пьянчуги в ясени, а хозяин трактира — в дуб. Фред и Джордж сказали, там настоящий кусок леса. Папа написал, что все Министерство уже на ушах стоит. Следы магии крови, очень мощные…

Где-то сзади неправильный слизеринец Поттер пел и играл на баяне в компании своих друзей, таких же неправильных:

Я пел о богах и пел о героях, о звоне клинков и кровавых битвах;

Покуда сокол мой был со мною, мне клекот его заменял молитвы.

Но вот уже год как он улетел — его унесла колдовская метель,

Милого друга похитила вьюга, пришедшая из далеких земель.

И сам не свой я с этих пор, и плачут, плачут в небе чайки;

В тумане различит мой взор лишь очи цвета горечавки;

Ах, видеть бы мне глазами сокола, и в воздух бы мне на крыльях сокола,

В той чужой соколиной стране, да не во сне, а где-то около…

К слушателям присоединились несколько авроров. Молодые оперативники ненавязчиво пристроились в тени дерева, готовые оперативно слинять, едва завидев начальство. Филч, преувеличенно громко копаясь в карманах и бормоча проклятья, подобрался ближе и затаился, слушая. На лице его застыла горькая понимающая гримаса. Он замер, сверля землю неподвижным взглядом и тоскливо поджав губы. Том читал, Нотт и Забини играли в шахматы, Миллисента слушала песню и марала пергамент крайне кривыми и некрасивыми, но ужасно забавными рисунками. А Поттер всё пел и пел; и казалось даже, что он ничего не видит вокруг, настолько погружен в себя:

Стань моей душою, птица, дай на время ветер в крылья,

Каждую ночь полет мне снится — холодные фьорды, миля за милей;

Шелком — твои рукава, королевна, белым вереском — вышиты горы,

Знаю, что там никогда я не был, а если и был, то себе на горе;

Мне бы вспомнить, что случилось не с тобой и не со мною,

Я мечусь, как палый лист, и нет моей душе покоя;

Ты платишь за песню полной луною, как иные платят звонкой монетой;

В дальней стране, укрытой зимою, ты краше весны…

Ты краше весны… ты краше весны… и пьянее лета.

— Ты никогда не думал перекрасить крысу, Рон? — поинтересовался над самым ухом звонкий девичий голос.

— Эм… привет, Гермиона, — заозирался Рон, — было бы неплохо. А ты что не со всеми?

— Решила пройтись, — пожала плечами девчонка, достав какой-то мутный белый шар и рассеянно проведя им по голове крысы, отчего в глубине сферы зазвенело и взметнулись клубы тумана, — у меня хорошая новость, твоя крыса точно не одержима.

— Это с чего это Коросте быть одержимой? — не понял Рон.

— Ну, мало ли, — пожала плечами Гермиона, — если хочешь, можно отрастить твоей Коросте длинную шерсть…

Рон с сомнением покосился на Поттера. Тот только слепяще блеснул очками:

Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье,

Полетим с тобой в ненастье — тонок лед твоих запястий;

Шелком — твои рукава, королевна, ясным золотом — вышиты перья;

Я смеюсь и взмываю в небо, я и сам в себя не верю…

Подойди ко мне поближе, дай коснуться оперенья,

Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зренье;

Шелком — твои рукава, королевна, ясным месяцем — вышито небо,

Унеси и меня, ветер северный, в те края, где боль и небыль;

— Ну, я даже не знаю, — помялся Рон, оглядываясь на потирающего руки и ухмыляющегося Симуса. И махнул рукой, — ой, да ладно. Я не против.

— Сейчас я помещу крысу в печать, чтобы она не убежала, — важно заявила Гермиона, забирая крысу и запирая ее во внушительных размеров белой рунической печати.

— Молодец девочка, — одобрительно кивнул подошедший аврор, помятый и порядком обросший темноволосый мужчина лет тридцати, — средняя магическая ловушка. Смотрите, парни. Такого сейчас и не увидишь. Этим добром в средние века ловили суккубов. Ты на каком курсе-то?

— На первом, — улыбнулась Гермиона.

— Понимаю, — ухмыльнулся мракоборец, — ты, наверное, из Даркпристов. Древний род охотников на нечисть. Точно Даркприст. Все Даркпристы — слизеринцы.

— Нет, я — Гермиона Грейнджер, — вежливо улыбнулась девчонка, — мои родители — магглы. Дантисты.

— Вот это да! — весело изумился аврор, — любишь читать, верно? Ну да не буду мешать. Продолжайте.

Неправильный Поттер пел где-то сзади:

Как больно знать, что все случилось не с тобой и не со мною,

Время не остановилось, чтоб взглянуть в окно резное;

О тебе, моя радость, я мечтал ночами, но ты печали плащом одета,

Я, конечно, еще спою на прощанье, но покину твой дом…

Но покину твой дом… но покину твой дом я с лучом рассвета.

Где-то бродят твои сны, королевна;

Далеко ли до весны травам древним…

Только повторять осталось — пара слов, какая малость —

Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье…

Мне ль не знать, что все случилось не с тобой и не со мною,

Больно ранит твоя милость, как стрела над тетивою;

Ты платишь — за песню полной луною, как иные платят монетой,

Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя…

Но, может, тебя… но, может, тебя и на свете нету…

Мимо, в обществе какого-то невыразимца, шел Снейп. Но, услышав пение, он замер и стремительно направился к сидящим вокруг Поттера студентам.

Завидев его издали, Гарри тряхнул головой, широко ухмыльнулся, заиграл нечто весьма бравое и грянул во всю глотку:

Подлый Лейнстер вновь восстал,

Иноземцев он позвал,

Но ни разу не бывал

Наш король разбитым…

Он корону и доспех

Носит лучше прочих всех,

И сопутствует успех

Ему в бою открытом!

Поднимайся, Ворон, ввысь!

Эй, на флангах, подтянись!

Трус Мэлмора, берегись,

Горят твои окраины…

На войне и на пиру

Наш король — Бриан Бору!

Вейся, Ворон, на ветру,

В бой идут О’Брайены…

Гермиона отрастила возмущенно пищащей Коросте густой, длинный мех. Какая-то когтевранка перекрасила его в салатовый, девчонки, хихикая, снабдили Коросту черными локонами и малиновыми тенями. Ввинтившийся в толпу старшекурсник превратил локоны в ало-золотой ирокез, побрил крысу налысо и влепил на задницу зверьку крохотную татуировку с крылатым черепом.

Снейп с разбегу споткнулся о невесть откуда взявшуюся псину Невилла и крайне не изящно растянулся посреди школьного двора.

Голос Гарри гремел и звал на подвиги:

Всюду слышен Эйры зов!

Тысячи ее сынов,

Не щадя своих голов,

Выйдут биться в поле…

Грозный Мурхад точит меч,

Чтоб противников иссечь,

И с Победой в землю лечь —

Нету лучше доли!!!

Поднимайся, Ворон, ввысь!

Эй, на флангах, подтянись!

Трус Мэлмора, берегись,

Горят твои окраины…

На войне и на пиру

Наш король — Бриан Бору!

Вейся, Ворон, на ветру,

В бой идут О’Брайены…

Посмотри на ряд знамен —

Сколько гэльских здесь имён!

Лейнстер будет побежден

В этой славной битве!

Чёрный ворон в небо взмыл,

Солнце крыльями закрыл,

И колени преклонил

Сам король в молитве…

Поднимайся, Ворон, ввысь!

Эй, на флангах, подтянись!

Трус Мэлмора, берегись,

Горят твои окраины…

На войне и на пиру

Наш король — Бриан Бору!

Вейся, Ворон, на ветру,

В бой идут О’Брайены…

— Это — вода из Гринготтса, она снимает заклятья, — Гермиона показала всем, обступившим печать, крохотный флакон, — на крысе слишком много чар. Поэтому, я просто капну немного ей на голову.

— Умно, — похвалил аврор и приложил крысу ступефаем, — так меньше будет дергаться. Давай же! Лей уже.

Гермиона осторожно окропила застывшую крысу. И люди отпрянули. Животное стремительно превращалось в жирного, плешивого кривозубого мужичонку. Мужик с мерзким воем заметался в печати и замер, приседая и закрываясь руками.

— Какая приятная встреча, мистер Петтигрю, — процедил Снейп, появляясь из-за спин студентов и поднимая палочку.

Примечания:

Мельница — Королевна

Белфаст — Марш О'Брайенов

Хэй, люди и котейки. Как кто думает, куда дели Фламеля?

И кого принесла нелегкая в Хог? Дам подсказку — это плюс один фандом в список. Фандом ещё не добавлен. Персонаж каноничный.

Герман, гнусавя себе под нос, покатал туманную сферу по краю больничной койки и с тяжким вздохом уставился в темный потолок. День закончился почти замечательно. Петтигрю изловили и доставили в Азкабан под белы рученьки, Сириус, стараниями лепреконьего кудесника-юриста, из преступника превратился в ценного свидетеля. Слепок личности Петтигрю, добытый Гермионой, теперь бродил в мутном шаре клочьями тумана и хаосом разрозненных воспоминаний. Шар Агасфера. Давно вышедший из употребления аврорский артефакт, внесённый в список запрещенных лично Альбусом Дамблдором. Герман криво ухмыльнулся и спрятал шар. Очень похож на напоминалку. Крупнее, правда. И стекло… стекло мутное, белёсое, полупрозрачное. Грюм говорил, что артефакт мутно алеет, когда умирает владелец воспоминаний в нем заключенных. С подобными предметами Гера сталкивался и раньше. Но они и в половину не были такими мощными.

Герман убрал шар с глаз долой и кое-как принял сидячее положение. Симулировать температуру было не особенно сложно — нагреть свою кожу заклятьем оказалось не труднее, чем нагреть градусник. И теперь Гера был совершенно свободен от необходимости тащиться на историю магии, дышать прелым духом теплиц и страдать болью в шраме на парах Квирелла.

Где-то справа, за белыми ширмами, кто-то грязно выругался и загремел склянками. Гера заозирался и сел. Поппи ушла куда-то и должна была вернуться не скоро. Что не помешало бы ей явиться обратно, едва состояние ее подопечных ухудшилось бы. В любом случае парень планировал покинуть медпункт гораздо раньше.

Герман слез с кровати, оделся, накинул мантию и, шаркая, потащился за ширмы. Перебинтованный рыцарь не только пришел в себя, он методично обшаривал тумбу в поисках чего-то и морщась.

— Воды принести? — Герман взлохматил волосы и поправил очки.

— Вина, — бросил рыцарь, не глядя, — и позови мейстера. Кто твой господин?

— Я — сам себе господин, — Герман застыл, криво улыбаясь и сонно соображая где он уже слышал что-то похожее, — вино вам нельзя, сир. Вас пичкают лечебными зельями, вино, смешавшись с ними, убьёт вас.

— Где я нахожусь? — хрипло перебил его рыцарь.

Гера помолчал, моргая, и сообщил:

— Это — школа чародейства и волшебства.

— Цитадель. Я в Цитаделе? Кто ты? — нетерпеливо перебил рыцарь, — бастард недоучки-полумейстера? Позови отца.

— Не могу, — качнул головой Гера, — он помер.

— Служил не тому лорду? — оскалился рыцарь, побелел и, кое-как хватаясь за мебель, сполз обратно на кровать, — как твоё имя?

— Гарри Поттер, — кашлянул Гера, — вас, наверное, жажда мучает. Сейчас

Не слушая более его хриплого бормотания, Гера сходил за флягой со зверобойным отваром, прихватил по пути чистый стакан и вернулся.

— Отвар зверобоя, подорожника и клевера, — хмуро сообщил Герман, вручив стакан сверлящему его подозрительным взглядом рыцарю, — заживляет раны, укрепляет тело. Как мне вас называть?

Рыцарь шумно выпил содержимое стакана и с сомнением поднес его к глазам:

— Странная чаша. Чей знаменосец твой отец?

Гера кашлянул и открыл было рот, но стремительно ворвавшийся в палату Снейп оборвал его:

— Вы способны передвигаться? Отлично, Поттер. Вон. Немедленно.

— Да, сэр, — криво усмехнулся Гера, сгреб вещи и поспешил ретироваться.

* * *

Они сидели на полу Выручай-Комнаты, в полной темноте, взявшись за руки, вокруг расстеленной на полу карты мира и лежащей поверх неё библиотечной книги с личным автографом Николаса Фламеля. Пол под ними низко гудел и мерцал светящимися контурами узоров. Огромная круглая печать, узел стихий, пылала пятью цветами: охристо-зеленым, алым, синим, бледно-голубым и белым. Живые узоры ткали собой очертания змей, сов, медведей, львов, единорогов, дев и воинов.

— Огонь, — кусая губы, возвысила голос Гермиона. И стихийный сегмент под ней взревел, взметнув космы иллюзорного рыжего пламени.

— Вода, — почти прошелестел Реддл, прикрыв глаза, — Ветер.

И два сегмента ожили,  одев Реддла клочьями тумана. Герман широко распахнул глаза, глядя, как книга медленно раскрылась, зашелестела страницами и лениво взмыла отвесно ввысь.

— Земля, — голос Невилла звенел от волнения. Его стихийный сегмент зашептал на сотни голосов разом. И пророс травами.

— Молния, — Герман закрыл глаза и возвысил голос, его стихийный сегмент сухо трещал молниями и сиял ослепительно белым, — сплетаясь, сплетайтесь, стихии. Взывают мой голос и знаки. Расцветивши камни сухие в кровавые пятна, как в маки. Ищите горячее сердце, рожденное, чтобы томиться. Зовите из внешнего мрака. Явите нам, где он таится.

Книга вспыхнула ярым жидким золотом — и обернулась витым золотистым кристаллом. Кристалл лениво закружил над картой, оставляя за собой сияющий солнечно-пыльный хвост. Камень с тонким звоном вонзился в карту и расплавился, заставляя сиять крохотную точку на мятом пергаменте. Ребята сонно зашевелились, отпуская руки друг друга, склонились над картой и забыли, как дышать. Герман шумно выдохнул вцепился в волосы и неверяще покачал головой.

— Нурменгард, — потерянно выдохнул Невилл, — прости, бабушка. Как же ты была права.

* * *

— Что случилось, Рон? — тихо позвал Невилл, печально моргая.

— Тебе я скажу, — в глазах, в голосе, во всех жестах Рона сквозят эта боль, это отчаянье, Невилл смотрел на него и гадал, когда же рыжий мальчишка не выдержит, — ты тоже Полуночник, как и я. Таракан подсказал одного хорошего парня, он легилемент. Он посмотрел моих родителей. И братьев. И сестру. И меня. Папа, ну, он в ярости. Оказывается, с мамой совсем плохо. Мозгоправ сказал, ещё пара вмешательств в её память — и она, ну… сошла бы с ума.

Голос Рона задрожал и он тихо заскулил, вцепившись зубами в рукав. Невилл скорбно зашмыгал носом и неловко положил руку Рону на плечо. Утешать он не умел. Гарри бы, наверное, смог. Но Рону лучше не знать, кто скрывается за маской Чумного Доктора.

Разбитый голос Поттера невыразимо печально пел где-то за спиной:

Начинается дождь.

Застучали, зацокали капли

По измятым листам жестяным.

Превращается новый роман в бесполезную паклю,

В ожидании новой войны.

Снова сходятся в смертном бою ледяные Гераклы,

И Антеевы дни сочтены.

И верны

Все прогнозы погоды на долгой дороге туда, блин.

— Но это, наверное, — не повод сбегать… — начал Невилл.

— Папа сказал, что мы уедем туда, где он нас точно не достанет, — Рон стиснул зубы, — это он, подарил Перси крысу, представляешь?! И мы даже ничего не сможем доказать. В суде скажут, что это кто-то другой под оборотным.

— А вдруг… — начал было с сомнением Невилл.

— Нет! — в отчаянии заорал Рон, сжимая кулаки; по его щекам побежали мокрые дорожки, — мозгоправ проверял их заклятьем русских авроров. Это точно Дамблдор. Иначе бы он, ну, двоился.

— Тогда в чем проблема? — Невилл смутился, — если так, вам же проще…

— Это заклятье запрещено законом, — страдальчески поморщился Рон, — потому что оно — что-то из магии крови.

За поворотом коридора звонко хохотали девчачьи голоса. Кто-то смеялся и спорил. Мимо пробежали, хихикая, какие-то смазливые девчонки с Хаффлпаффа.

Голос Гарри пел отстраненно и надрывно:

Начинается дождь.

Покрывают тяжёлые тучи

Удивительный город Скайград.

Начинается то, чему в скаутских школах не учат,

В Академиях не говорят.

Поднимается чёрный буран, и чем дальше, тем круче,

Безобразней и злей во сто крат.

Коловрат —

Это Свастика, в общем, хоть несколько меньше раскручен.

И, в преддверие выстрела в выцветший лоб,

Одинокий Израиль спускается вниз,

Впереди его ждёт автоматчик-циклоп,

Позади понукает погонщик-Улисс —

Такова Одиссея.

— Кошмар, — тоскливо вздохнул Невилл.

А Гарри всё пел и пел за поворотом:

Это было давно, но невинная кровь, —

Исторический факт, утверждают НИИ, —

Раз в две тысячи лет повторяется вновь,

Громовержец с лукошком пройдёт колеи,

Зёрна гнева посеяв.

— Подожди, — позвал Невилл, — Рон, но как же школа…

— Папа сказал, там тоже будет школа, — вздохнул Рон и шмыгнул носом, — но мне придется учить язык. Мы все теперь его учим. Я даже сплю с разговорником, представляешь?

Невилл печально кивнул. За поворотом коридора Гарри Поттер пел свой баянный блюз, тоскливо и как-то протяжно, под глухой ропот голосов :

Начинается дождь.

Симпатичный парнишка с улыбкой,

Куртку-дутик на случай надев,

Провожает движением взгляда напористо-липким,

В окружающей всех темноте,

Человека в очках, словно кошка — цветастую рыбку.

В окруженье невидимых стен.

По звезде

Ему то, что случится потом, ведь грядущее — зыбко.

Начинается дождь.

Арматура — оружие сильных.

Промокая тонзуру рукой,

Генерал говорит, что свобода рассыплется пылью,

Если тут же не броситься в бой,

Если горький асфальт не удобрить слезами обильно,

Не расплыться широкой рекой.

Дорогой!

Неужели не помнишь, как вместе с врагами вы пили?

И, в преддверие выстрела в хилую грудь,

В изувеченых костной болезнью руках,

Коченеющий Яков, ступая на путь,

Держит рваную книгу, но тайм старика

Прерывается скоро.

Рон вздохнул и встряхнул Невилла за плечи, вымученно улыбаясь:

— Не переживай, мы справимся. Там в цене британские деньги, представляешь? Папа сказал, мы попросим убежища и он, возможно, даже работать будет кем-то похожим на то, кем работает сейчас!

А Гарри всё пел и пел:

Это было давно, но замкнулось кольцо,

Как писали фантасты различных времён,

Хроноскопы рассыпались душной пыльцой,

Снова вздыбились в небо полотна знамён

Под рычанье моторов.

Начинается дождь.

Или это простая случайность,

Не система, а так — баловство…

По ошибке синоптика

Богом пролитого чая

Три минуты, и хватит того.

Ведь не каждый же день с отголоском стихии встречаясь,

Мы лазурный хулим небосвод,

Или вот :

Три дороги сплелись, выбирай, я тебя угощаю!

Начинается дождь.

Или он разразится грозою?

Разразится ужасной войной,

По серебряным дланям равнин ледников кайнозоя,

Наступающей, свежей весной?

Или сгинет во мраке лесном быстроногой борзою,

Или стихнет сенною копной…

Только Ной

Помнит время, когда куропатка дружила с лисою.

— Кто-то ещё знает? — тихо спросил Невилл, глядя, как Рон отряхивает от побелки локоть.

— Нет, зачем? — пожал плечами Рон и с явным подозрением заглянул себе за спину, почти свернув голову, — Невилл, посмотри. У меня зад не грязный?

— Нет.

— Ну и ладно, — отмахнулся Рон и остервенело потер кулаком испачканный рукав.

— Расскажи Полуночникам, — Невилл попытался вручную оттереть с мантии Рона следы побелки.

— Наставница уже знает, — отозвался Рон, — Мерлин, да где же я так изгваздался?!

А голос Поттера все пел и пел:

И, в преддверие выстрела в тощий живот,

Улыбается древний старик Моисей,

Не расстрельная рота, и даже не взвод,

Просто зольдат, отъевшийся на колбасе,

Безусловно, баварской.

Он мечтает о Кирстен, берлинской мадам,

О божественном пиве в вечернем кафе,

И в вагоне остались пустые места,

Но придётся терпеть, так как на голове

Не фуражка, а каска.

— Я не представляю, что ему сказать, не породив в нем желание вернуться в свою реальность, — из-за поворота появились Том и Гермиона, Том нервно сжимал и разжимал руки, — однажды он пожелает узнать. И я не смогу смолчать.

— Да что происходит? — Гермиона сложила руки на груди, — Том.

— Ладно, свидимся, Невилл, — Рон шмыгнул носом и кивнул, — пойду собирать вещи.

— До свидания, Рон, — вздохнул Невилл и поравнялся с ребятами, — Рон уже уезжает. Что там у вас?

Гермиона закатила глаза и ткнула пальцем в Тома, но тот её перебил:

— Смерть Поттера в его мире не была несчастным случаем. Его убили.

— Что…

— Он пустил в свою память, — Реддл поджал губы и наложил заглушающие чары, — и я имел удовольствие наблюдать то, что наш пустоголовый друг столь наивно упустил. На крыше был человек. Он бил по карнизу.

— Ну и что… — упрямо возразила Гермиона.

— Ни единого человека вокруг и никаких ограждений, мешающих ходить под сбиваемыми кусками льда, — Реддл холодно улыбнулся и склонил голову набок, — и толпа, волшебно набежавшая к трупу. Из всех подворотен. Как по команде.

Дети непонимающе переглянулись.

— Я нашел это странным, — взгляд Реддла рассеянно блуждал по коридору, — и заглянул глубже. За Поттером следили. Ходили, несколько раз пытались убить. Совершенно бесплодные попытки, что удивительно. Учитывая, какой же наш Поттер олух.

— Но зачем? — вырвалось у Гермионы, — он же был просто…

— Какой-то кошмар, — пробормотал Невилл с болью в глазах.

— Он не должен узнать, — ледяной и темный взгляд Реддла почти пригвоздил Гермиону к месту, — я не имею ни малейшего желания посещать реальность, в которой нет магии. В привычном понимании.

Гермиона упрямо задрала подбородок и стиснула зубы, всем своим видом выражая несогласие. Голос Гарри пел тихо и потерянно, под ропот баяна:

Точно так же дурак, выбривая виски,

Не за Родину — просто, чтоб быть при делах,

Полирует трёхглавую мышцу руки

В перекрученных кеттлером ёмких узлах.

И берётся за биту.

Всё, что знает он в жизни — заведомо ложь,

Но погода — не в небе, погода — в уме,

Это значит, опять начинается дождь,

Дело движется снова к холодной зиме.

Что же, небо, мы квиты.

Слышишь, небо, мы квиты.

Начинается дождь.

Примечания:

Тим Скоренко — Начинается дождь

борщевик дописал кусок

Весь этот суматошный день накануне Хэллоуина Герман провел как в бреду. В коридорах больше не попадались близнецы Уизли, не читал нотации вездесущий Перси. Пустовало место Рона — на занятиях и за столом ало-золотого факультета.

Герман рассеянно запустил пятерню в кое-как собранные в хвост непослушные волосы. Слишком хорошо зная, как болезненны для Рона дорогие подарки от знакомых людей, он прошлым вечером упаковал для рыжика новенький «Лориен» с вырезанными на белом черенке эльфийской метлы напутствиями от всех Полуночников. Гера почему-то был уверен, что, Рону будет легче принять подарок с мыслью, что на метлу скидывалась куча народа.

За всей этой суматохой с отъездом, (читай, бегством), семейства Уизли, Гера совершенно забегался и упустил что-то очень важное. Безумно важное, выскользнувшее прямо из рук. С самого утра Гермиона вела себя странно, если не сказать отстраненно, всячески избегала Реддла. Красные глаза и припухшие нос и губы почти вопили, что что-то идёт не так.

Но Герман не видел ничего вокруг себя. Очнулся он только на банкете по случаю Хэллоуина, когда не нашел Гермиону за слизеринским столом. Путаные расспросы привели к Реддлу. Милли видела как они ругались в коридоре, а потом Гермиона сбежала куда-то. Даркприст утверждала, что Гермиона заперлась в туалете для девочек и плачет, совершенно не желая никуда выходить. Нет. Нет, нет, нет, нет. Только не снова. Неужели так трудно просто избавить всех от этого приключения с троллем? Тоска, усталость и едва сдерживаемое раздражение смешались и всколыхнули в нем волну чистой, хтонической ярости. Герман поймал Тома у входа в Большой Зал и изо всех сил приложил о стену.

— Что ты себе позволяешь? — холодно осведомился Том, почти брезгливо стряхивая со своего галстука руку названного брата.

— О, я тебе сейчас объясню! — свистяще посулил Гера, дыша в самое лицо, — доходчиво так. Чтоб — с концами.

— Выражайся яснее, — Том раздраженно дернул плечом, — я тебя не понимаю.

— Да, куда уж тебе, — прорычал Гера, — что ты с ней сделал?

Реддл упрямо поджал губы и отвернулся.

— Мы идём за Гермионой, — почти выплюнул Герман и потащил за собой Тома по пустынным коридорам, в гулком рыжем полумраке, — по твоей милости она прямо сейчас рыдает в туалете.

— И? — неприятно оскалился Реддл на какое-то время теряя свою холодную, вежливую маску, — предлагаешь мне утешить её? Боюсь, это невозможно, ибо это дитя не достигло возраста согласия.

Герман, не сбавляя шаг, возвел глаза к потолку и, потрясая руками, проревел нечто весьма ругательное и неприличное. Реддл иронично приподнял брови и вежливо улыбнулся.

— Тролль. Квирелл ведет сюда тролля. А ты, — Герман мрачно ткнул пальцем Реддлу куда-то выше уха, на ходу поправляя свой сбившийся набок галстук, — ты заставил её стать его потенциальной добычей. О, не отвечай. Его Темнейшеству глубоко плевать, как я мог забыть. Грязнокровкой больше — грязнокровкой меньше. Если я узнаю, что ты…

— О, что ты. Я всего лишь предложил ей обручиться со мной. Негоже оставлять без внимания носительницу магии со столь мощным потенциалом, — любезно оскалился Реддл, — династические браки и обручение в юном возрасте — это нормальная практика, имеющая место среди чистокровных волшебников. Я умею быть… убедительным. Кто виноват, что вздорная девчонка истово цепляется за свои иллюзии? Ей следует осознать место женщины в магическом мире. Рожать потомство и служить своему роду. Всё остальное — жалкий вздор, достойный этих грязных животных…

— Идиооот! — взвыл возмущенно Герман и почти побежал; почему с этим ушибленным всегда так сложно? Каждый миг. Каждый. Драный. Миг. — Форменный идиот. Ты ей вот так вот прямо и сказал?

Реддл оскорбленно поджал губы:

— Она отказалась. Это было ошибкой. Я дал ей четко понять, что именно она из себя представляет в глазах магического сообщества. Что я — её единственный шанс, ибо Темный Лорд весьма милосерден. И склонен не замечать таких мелочей, как ее сомнительное происхождение и не менее сомнительные взгляды. В обмен на безусловную преданность, естественно…

— Лошара. Слизеринская лошара, — бессильно выдохнул Гера, страдальчески поморщился и пинком открыл дверь в девчачий туалет. Со стороны Подземелий послышался надсадный рев, — Гермиона.

Девчонка обнаружилась перед зеркалом. Гермиона, глухо рыдая и булькая водой, пыталась то ли умыться, то ли утопиться. Склонившись над раковиной и дрожа всем телом. Рев повторился и все вокруг наполнила жуткая, липкая вонь. Гера всерьёз запаниковал.

— Гермиона! — девчонка обернулась и зажмурилась, как от боли, встретившись глазами со скучающим взглядом Реддла.

— Это великая честь — носить в себе дитя, в котором течет кровь самого Салазара Слизерина… — великодушно, полным салонной любезности голосом начал Реддл.

Герман молча обнял разрыдавшуюся Гермиону и зашипел на парселтанге с плохо сдерживаемой яростью:

— Просто. Заткнись.

Том стиснул зубы и побелел. Глаза Реддла опасно заалели, а по зеркалу с глухим треском зазмеились рваные нити трещин. Вонь тролля сделалась удушающей. Высокий мужчина в рыцарских латах рывком распахнул дверь. Его обожженное лицо и спутанные черные волосы что-то смутно напомнили Герману. Что-то очень важное. Из той жизни. Из жизни без троллей и без престарелых бессмертных бестолочей.

— На выход, щенки! — проревел рыцарь и стремительно, гремя латами, бросился в коридор, с мрачной решимостью обнажая длинный меч.

Герман вытащил всех в коридор и с ужасом замер. Огромный пещерный тролль с глухим воем охаживал пространство вокруг себя не менее внушительной дубиной. Рыцарь уворачивался, но левая рука его уже висела плетью. Безвольно и бесполезно. Гермиона шмыгнула носом, направила палочку на тролля и его дубина рассыпалась стайкой пестрых бабочек.

— Так не пойдет, тварюшку надо отвлечь, — Герман толкнул Тома и ворвался в туалет, хватая ведро и набирая воды, — сделай из воды конусы. Да, Том! Быстрее!

Реддл молча спрятал палочку, открыл все краны, наскоро заткнул раковины, вручную поднял в воздух со звоном застывающие конусы воды и неторопливо вышел в коридор. Герман, шипя от холода, выволок в коридор заледеневшее ведро воды, под диким взглядом Гермионы попытался вытряхнуть его содержимое на пол и, не сумев, отлеветировал ведро в голову тролля. Мимо пронесся Том, уносящий ноги от разьяренного пещерного гражданина. Тролль взревел от боли, отряхнулся ото льда и с тупой обидой на морде потянулся к Герману. Одному ему ведомым образом рыцарь оказался на троллином загривке и с яростным рыком погрузил меч в глаз чудовища. По самую рукоять. Марая все вокруг кровью и заваливаясь вперед вместе с обмякшим монстром.

Гермиону трясло. Она хватала воздух ртом, глядя на неподвижный троллиный труп. Повсюду растекалось что-то алое, оглушая запахом металла и троллиной вонью. Залитый кровью рыцарь поднялся, вырвал меч из глазницы чудовища и медленно отер его о штанину. На лице воина застыли смесь какого-то мрачного ликования и злорадства.

Мгновение спустя в коридор ворвалась профессор МакГонагалл, за ней профессор Снейп, а за ними профессор Квиррелл. Квиррелл взглянул на тролля, тихо заскулил и тотчас же мешком рухнул на пол, схватившись за сердце. Снейп склонился над троллем, а профессор МакГонагалл, поджав губы, недобро воззрилась на Геру и Тома. Пожалуй, сказать, что МакКошку переполняло бешенство — значило бы не сказать ничего. Гера ещё никогда не видел ее настолько взбешенной. Даже губы гриффиндорского декана заметно побелели.

— О чем, позвольте вас спросить, вы думали? — в голосе профессора МакГонагалл звенела ледяная ярость.

— Мистер Клиган, — сухо и коротко поклонился Снейп, не глядя на учеников, — надо полагать, я должен поблагодарить вас за спасение жизней моих студентов.

— Не стоит, — обожженое лицо рыцаря исказила безобразная ухмылка, — юнцы добротно изображали собой пушечное мясо. Тварь отвлеклась.

— Вам просто повезло, что вы остались живы. Почему вы не в спальне? — процедил Снейп, препарируя Геру холодным и острым как нож взглядом.

Гермиона кашлянула и слабо отозвалась:

— Профессор Снейп, они оказались здесь, потому что искали меня.

— Мисс Грэйнджер! — возмущенно воскликнула МакКошка.

Рыцарь криво усмехнулся и покачал головой.

— Я пошла искать тролля, потому что… — все еще бледная Гермиона смело шагнула вперёд, — потому что я подумала, что сама смогу с ним справиться… Потому что я прочитала о троллях все, что есть в библиотеке, и все о них знаю…

— Да ревела она здесь, — закатил глаза рыцарь, — в отхожем месте. Мелкие пытались ее увести. Тролль неплохо приложил меня дубиной. Эти двое отвлекли его. А теперь, если вы все тут не против, схожу, поищу мейстера. И вина. Много вина. И бабу. Да. Баба не помешает.

МакГонагалл проводила рыцаря самым брезгливым и возмущенным взглядом, на какой только была способна.

— Что ж, это многое обясняет, — холодно отозвался Снейп, когда рыцарь, пошатываясь, удалился,

Профессор МакГонагалл повернулась к Тому и Герману:

— Что ж, даже выслушав историю, рассказанную сиром Клиганом, я все еще утверждаю, что вам просто повезло. Но, тем не менее, далеко не каждый первокурсник способен оказать ощутимую помощь в борьбе со взрослым горным троллем. Каждый из вас троих получает по пять призовых очков. Я проинформирую профессора Дамблдора о случившемся. Вы можете идти.

Герман, Том и Гермиона поспешили убраться из-под тяжелого взгляда слизеринского декана.

Отойдя на приличное расстояние Гера снял очки, сполз по стене. Все ещё белая Гермиона кусала губы, шмыгала носом. И всячески избегала смотреть в сторону Реддла. Том невозмутимо разглядывал Гермиону с вежливой иронией и недоумением. Пламя факелов лизало стены. В этой части коридора почти не было картин. Геру все еще трясло от пережитого. Он окинул взглядом своих товарищей и тихо, до слез, захихикал. Нервно смеялся и всё никак не мог остановиться. И, отсмеявшись, задушенно выдохнул:

— Ребята. Маааать… вы хоть поняли куда мы вышвырнули старого козла и его притон?

Гермиона удивленно покачала головой.

— В реальность серии книг про драконов, живых мертвецов, королей, лордов и их грызню, — ухмыльнулся Герман.

— Вестерос, — мстительно ухмыльнулся Реддл, — Валар Моргулис. Там ему самое место.

* * *

— Слышали новость? — обернулся Нотт, — Квирелл сбежал.

Братья Поттер обменялись озадаченно-хмурыми взглядами и заняли свои места за столом. Гермиона что-то шепотом объясняла Булстроуд, помешивая чай и поглядывая на стол Когтеврана. Кровавый Барон угрюмо завис над Германом, буравя его уничтожающим взглядом.

— И вам доброго утра, господин барон, — зевнул Гера и махнул рукой, — можно вы подлетите чуть поближе? Голова гудит, как чугунок. А вы — такой холодный, такой…

Призрак гневно встопорщил усы и убрался к другому концу стола. Большой Зал сонно гудел сотнями голосов.

Облаченный в синюю мантию с гиппогрифами Дамблдор мелодично постучал по бокалу, призывая к тишине и, поднявшись, юбилейно возгласил, раскинув руки:

— К сожалению, должен вам сообщить, что наш преподаватель, профессор Квирелл, был вынужден покинуть школу, чтобы проводить больше времени со своей семьей. А теперь, позвольте представить, наш новый преподаватель защиты от темных сил, профессор Сандор Клиган! Кроме того, сир Клиган назначается Хранителем Врат Хогвартса!

Беседующий со Снейпом обожженный рыцарь, облаченный в простой черный дублет, неторопливо поднялся, обвел всех мрачным взглядом и сел обратно. Зал восторженно взревел, особенно неистовствовал стол Гриффиндора. Клиган что-то негромко сказал. И Снейп расплылся в понимающей ухмылке.

— Грязный сквиб, — выплюнул злобно Драко, — отец обязательно узнает об этом.

— У него нестабильна магия, — заметил кто-то из старшекурсников, лениво ковыряя кашу, — но он точно не сквиб. Декан сказал, в ране тролля и на его мече, даже час спустя, ощущалась остаточная магия. Рыцарь — маг.

— Он похож на человека, чья магия только пробуждается, — глухо согласился какой-то незаметный сутулый пятикурсник с тонкой шеей и большими усталыми глазами, — это

большая редкость. В таком-то возрасте.

Лаванда Браун за соседним столом восторженно пищала о том, какой же этот новый преподаватель загадочный и интересный. Том Реддл мрачно посверлил содержимое своей тарелки взглядом и громко, тоскливо зевнул.

— Эй! Невилл! — позвал Герман, извернувшись и дотянувшись до спины Невилла, — Невилл!

— А? Что? — заозирался тот.

— Квэрк Лонгботтом. Знаешь такого? — улыбнулся Гера, хитро сощурив зеленые глаза.

— Конечно! Это мой предок, — потерянно забормотал мальчишка, опустив голову.

— С праздником, — шепнул Герман и вручил недоверчиво улыбающемуся и краснеющему Лонгботтому зеленый фолиант с кельтской розой, Книгу Леса, — это лесная магия… ее написал твой предок, друид Квэрк Лонгботтом. Будет правильно, если ею будешь владеть ты.

И добавил тише:

— Тем более, я ее давно отсканировал…

Невилл восхищенно прижал к груди книгу:

— Гарри, я… но мне нечего! Спасибо… это… чудо, просто чудо. Спасибо. Бабушка будет счастлива.

— Эй, Поттер! — окликнул Флинт.

— А? Что? — заозирался Герман.

Флинт гнусно ухмыльнулся:

— В субботу — игра с Гриффиндором.

— А можно пошутить про шабат? — сонно моргнул Гера.

— Я сделаю вид, что ничего не слышал, — плотоядно оскалился Флинт, сверля его темным взглядом, — постарайся не издохнуть до игры, Поттер.