Ворон (джен)

Серп растущей луны, вытертый синий мглистый бархат — небо. Серебро в траве, серебро в волосах Тома, бредущего чуть впереди.

Они неспешно бродили по кладбищу, ища знакомые имена. Годрикова Впадина дремала где-то сзади и справа. Щурилась желтым оконным светом. Приветственно качала вдалеке ветвями деревьев — густой шунгитовой тьмой кривых дланей-ветвей и буйным рыжим золотом листвы, подсвеченным редкими фонарями. Годрикова Впадина вдалеке мерцала мутно пятнами фонарного марева. Изжелта-белого. Рыхлого. Далекого.Глухого. И ей не было никакого дела до двух теней на спящем в зарослях кладбище.

Повсюду — заросли ракиты. И травы — по пояс. Герман мягко касался надгробий и беззвучно молился. Перечисляя имена и гадая, когда же придет откат. Очень тяжело и опасно просить за некрещеных. А за самоубийц — и вовсе смертельно. Наверное, поэтому Герман опасался просить за Тома. Да, Реддл не самоубийца. Но самоубийца. Ибо разорвал собственную душу.

Парадокс. Ой, ну ты и нытик. Как же это всё малодушно, Гера. Как же трусливо. Давай. Оправдывай себя. Это легко. Легче всего. Лучше скажи, что боишься. Боишься не выдержать погружение в этот бесноватый, чернильный мрак, обступивший уродливые останки того, что когда-то было душой Тома Реддла.

Герман хмыкнул, перехватил поудобнее лопаты и, насвистывая «Амурские волны», потащился за Томом, вглубь кладбища.

— Поттер! Здесь, — Реддл поднял палочку, сосредоточенно разглядывая что-то. И медленно, торжественно, несколько безумно сияя алыми радужками, указал палочкой куда-то в темноту. Глухо загромыхало по плитам, затрещало ракитой, откатываясь прочь, большое, темное надгробие, — отойди и, будь добр, не мешай. Я давно не творил подобных чар. Могу что-то напутать.

— Склероз? — радостно ухнул Гера в самое ухо, ухмыляясь и выглядывая из-за плеча, — может, просто откопаем гробы и перезахороним их на нашем кладбище? К чему магию распылять? Я и лопаты добыл.

Реддл одарил жизнерадостно помахивающего лопатами Германа взглядом практикующего психиатра. И скривился от отвращения, отводя глаза. Отошел, что-то забормотал, покачиваясь и водя палочкой в воздухе. Земля задрожала. Комья жирного, прелого грунта и мокрая листва дрогнули. И приподнялись. Из земляного месива вынырнула прилично сгнившая пятерня, лениво поскребла мрак и нехотя вернулась обратно. Оживший мертвец издал издевательское «уууууэ» из-под земли и затих. Реддл оскорбленно поджал губы и с силой пнул земляной холм. На что получил новое «ууууууэ». На этот раз — крайне нахальное и многозначительное. Реддл недоверчиво воззрился сначала на поросший травами могильный холмик, а затем — на свою палочку.

— Прекрати глумиться над покойником, — строго нахмурился Герман и наставительно воздел палец вверх, — он, конечно, был при жизни ещё тем мудаком. Но так тоже нельзя, Том. Надо иметь уважение к мертвецам. А я говорил…

Реддл сдавленно взвыл, вцепился в толстовку Германа. И встряхнул, шипя и прожигая его живой, едва сдерживаемой яростью:

— Это ты! Ты вмешался в нити моего заговора! Ты исказил заклятье! Отвечай.

Герман, ехидно ухмыляясь, подался вперед и интимно понизил голос:

— Лопату, мой лорд?

Реддл плюнул и, грязно ругаясь, отшвырнул от себя широко скалящегося Поттера. Герман вздохнул и сокрушенно покачал головой:

— Томми, Томми, Томми, — с мертвяками тоже свой подход иметь нужно. Смотри.

За сим взобрался на могильный холм, встал на четвереньки, запустил в рыхлую землю левую руку, пошурудил там и позвал:

— Соха-тый! Вы-ле-зай! Твою спящую царевну откапывать будем, — и добавил чуть тише, — только вот тебе ее больше не видать, мудила ты гриффиндорская.

Из-под земли послышалось заинтересованное надсадное хрипение. И из могилы по-паучьи выполз Джеймс Поттер. Мертвый, шустрый, серовато-синюшный и какой-то слишком жилистый для инфернала. Он замер на четвереньках, поблескивая светящимися белым зрачками и лениво перебирая конечностями.

— Мерлин, Поттер! Ну ты и олух, — устало и как-то обреченно простонал Реддл, закрывая лицо рукой, — ты… Это же серый упырь, Поттер. Ты сотворил… О, Салазар, с кем мне приходится иметь дело!

— Лопата — друг солдата. Понимаешь? — втолковывал оживленно Герман рассеянно почесывающейся нечисти, — берешь, значит, лопату. И арбайтен. До рассвета. Хорошо арбайтен — упокою быстро. Плохо арбайтен — ну, тут уж, дружок, сам виноват.

Джеймс Поттер издал обреченный хрип, забрал лопату и занялся делом. Реддл, бормоча на парселтанге ругательства и уныло мечтая развеять Поттера к чертовой матери, махнул на всё рукой и поплелся искать могилу Певерелла. Настырному юнцу на что-то понадобился его бренный прах.

— Эхей, парни! — загоготал, вываливаясь из-за кустов и отряхиваясь, собственной персоной, помятый и нетрезвый Сэм Гевен, он же — Сангвин, — О, Герман, очкастая ты шельма. Томми! Томми, назад.

— Какие люди, — хмыкнул Герман, обтирая руку лопухами, — и погонял же ты нас, о, принц попоек и лишних телодвижений.

— Признаться, было сложно выбрать кого-то одного, вы оба достойны моих даров, — Сангвин откинул капюшон, принимая истинное обличье, — но один из вас превзошел все мои ожидания. Том. Подойди.

Реддл обреченно закатил глаза и вернулся. Излучая равнодушие и усталость, поднял глаза на даэдрическое божество пьяниц.

— Томас Марволо Поттер, ты действительно достоин владеть моим не слишком-то благочестивым посохом, — оскалился даэдра, несколько панибратски похлопал Реддла по плечу и вручил глянцево-розовый крупный колючий цветок-посох на длинной зеленой ножке, — это — Роза Сангвина, роза Обливиона. Живая. Твоя. Владей, одним словом. Когда роза засохнет, где-то в моем мире расцветет новая. Я сорву ее — и найду ей нового носителя. Но это уже будет совсем другая история, Томми.

— Спасибо, — пробормотал Реддл, с интересом изучая посох, — я читал о ней.

— Разберетесь тут без меня, — удовлетворенно кивнул даэдра, взлохматил шевелюру Германа, щелкнул Реддла по носу и махнул, — бывайте, парни.

Вокруг Сангвина взревело лиловое пламя — и он исчез, будто его и не бывало. Том с минуту мутно пялился в пустоту, переваривая невысказанный намёк, и зло процедил, потирая переносицу:

— Ненавижу, когда меня трогают.

* * *

Гермиона сидела в кресле, с ногами, укутавшись в плед и сосредоточенно читая книгу «Великие полукровки Семи Королевств» Люциуса Ватерхаммера. Читала, скинув домашние тапочки и подобрав под себя ноги. Явно увлеченно. Взахлеб. До потери ощущения времени и места. Грива непослушных каштаново-кофейных кудрей. Упрямо закушенная нижняя губа. Маленькие румяные пальцы, бережно переворачивающие ветхие страницы. Реддл ещё с минуту уничтожающе посверлил ее тяжелым взглядом. И вернулся к томику стихов Артюра Рембо. Отлично. Просто прелестно. Пустоголовый Поттер притащил в поместье подружку. И не когда-нибудь — а в самый канун Хэллоуина.

— Сейчас будут блины, — зеленоглазое недоразумение заглянуло, одной рукой бережно прижимая к животу кастрюлю, а другой замешивая жидкое тесто. Маггловским половником. Вручную.

Реддл скептически сжал губы в тонкую, бледную линию и, отложив книгу, холодно поинтересовался:

— Итак, твоё имя… Гермиона?

Девочка оторвалась от книги и сдержанно сообщила:

— Гермиона Грейнджер.

Поттер заглянул через плечо Тома в его книгу и слинял, насвистывая какой-то вздор и замешивая свое тесто. Благо, хоть патлы свои соизволил стянуть в хвост.

— Гарри говорил, ты из семьи магглов, — глаза Тома холодно смерили девчонку оценивающим взглядом, — интересно.

В голосе его лениво и снисходительно просквозила насмешка.

— Да, мои родители — простые люди, — Гермиона с вызовом вскинула подбородок и почти отчеканила, — куда достойнее быть основателем великого магического рода. Чем его последним, никчемным потомком.

— А у тебя есть зубки, — хищно и лениво улыбаясь отозвался Реддл, листая книгу, — смотрю, Поттер умеет промывать мозги.

— Это не так! — вскинулась девчонка, багровея от возмущения, — я тоже так думаю. Гарри во многом прав! Многие великие фамилии начинались с полукровок и магглорожденных. В трактате «По следам Дикой Магии» Ниневии Аквитанской…

— Ээй, Томас! — Мерлин, опять чертов Поттер, да сколько же можно?! Отлично, он ещё и с горячей сковородкой, — смотри, мне твоя помощь нужна.

— Будь добр, не задевай дном мебель, — процедил Реддл, скрываясь за книгой, — я не затем установил на сковороду малую огненную печать, чтоб ты портил ею мебель моего папаши.

Игнорируя нелюбезный тон, наглец грузно приземлился подле, на подлокотник. Шальные зеленые глаза маньячно поблескивали. Моргана, только не опять. Только не при Грейнджер.

Сунув под самый нос Тома сковороду с жидким тестом на ней, Герман вдохновенно выдохнул:

— Ну же, Том. Ты же гений. Давай же. Ты же умеешь. Смотри, Гермиона. Наш Том — художник!

Реддл холодно воззрился на Поттера, перебирая в голове непростительные заклятия и способы их применения, заглянул в сковородку и обреченно принялся водить пальцами над тестом, заставляя блин принять форму плоского паука.

— Ого, — вырвалось у Гермионы, — как здорово, Том. Я могу зачаровать его, и он будет шевелить лапками.

— Договорились, — весело отозвался Герман, манящими чарами призывая поочередно две большие глубокие тарелки, кастрюлю с тестом и половник, — родители не сказали, во сколько вернутся?

— К пяти вечера. Вообще, я должна была сегодня и завтра сидеть с соседкой, миссис Грэм, — Гермиона отложила книгу и пододвинула к себе тарелку с готовыми фигурными тварюшками, — но к ней приехали дети и внуки.

— Все отлично, зато у нас троих будет настоящий Самайн*, — тепло улыбнулся ей Герман, наливая тесто на сковородку и наблюдая, как Том заставляет мучную массу принять форму жирной совы, — ночь поминовения усопших, начало Темной половины года. Если верить древним кельтам, конечно. Кельты считали число три священным. Сила трёх. Душа, дух и тело. Нас тут как-раз трое. О, Том. А сотвори-ка трискель**.

— Следующий блин будет королевской коброй, — сухо и не слишком любезно сообщил Реддл, — переворачивай уже. Пригорает.

— Это очень здорово — иметь брата, — как-то очень комканно и неловко пробормотала Гермиона и отвела глаза, зачаровывая очередной блин-сову трофейной палочкой Германа, — Я всегда мечтала, что у меня когда-нибудь будут братья. Или сестры. Хотя, это, наверное, эгоистично. У меня есть родители. А у многих их нет. Люди часто этого всего не ценят. Люди вообще редко ценят то, что имеют.

Том холодно улыбнулся и окинул Поттера долгим, оценивающим взглядом. Его глаза на миг подернулись алым. Гермиона была готова поклясться, что в тот миг зрачки странного мальчика были как у змеи. Очень большой, умной и безумно ядовитой.

Гера хмыкнул, пожал плечами, налил ещё теста — и оно моментально сложилось в аккуратное узорочье витого трискеля.

— Том, не стоило. Ты же хотел змею… — тихо начал было Гера, оборачиваясь.

Но Реддл мрачно перебил его, рассеянно и отстраненно глядя куда-то сквозь Гермиону:

— Нет. Пожалуй, ты прав. Этот символ сейчас несколько уместнее.

* * *

Повсюду горели алые свечи. Их пламя металось и дрожало. Остатки меда золотисто поблескивали с немытой посуды. С окна, из-за шторы, уныло смотрел недоеденный торт. Бело-зеленый. Со змеей. Немытые чайные чашки остались там, где их кто забыл. Большой обеденный стол Реддлов застелили черным сукном. Вокруг стола сидели трое детей и семь привидений. Герман сидел во главе стола, внимательно следя за происходящим. Карты раздали ещё два хода назад, роли распределены. Гермиона, привидение усатого плотного мужичка и призрак благообразной леди в чепце и кружевных шалях оживленно обсуждали жестами, кого же мафия убьёт этой ночью. Том сидел плотно сомкнув глаза. Рядом с ним покоилась рубахой вверх игральная карта. Остальные — призраки — сидели, уткнувшись лицом в столешницу. Герман поковырял ногти и сообщил:

— Мафия засыпает. Просыпается шериф.

Мафиози-призраки уткнулись в столешницу. Гермиона просто закрыла глаза. Том распахнул глаза и обвел сидящих подозрительным взглядом. Немного подумав, ткнул пальцем в призрак наемного убийцы. Но Гера только покачал головой и сообщил ровным тоном:

— Шериф засыпает. Просыпается доктор.

Реддл закрыл глаза. От столешницы бесшумно отлепился высокий седовласый призрачный рыцарь с повадками пожилого льва. Он обвел сидящих скорбным взором и ткнул пальцем в покойного наемника, которым недавно интересовался Реддл.

— Доктор засыпает, — сообщил Герман, — Доктор вылечил не того и в городе объявился маньяк. Мафия засыпает, город просыпается.

Все живые открыли глаза, призраки поднялись со столешницы.

— Я думаю, что Грейнджер — мафиози, — заявил Рэддл, — ее ухмылка красноречивее всего свидетельствует в пользу моих слов.

— Какой вздор, мафия — Том, — возмутилась Гермиона, — он слишком поспешно обвиняет людей, более того, он выглядит раздраженным. Видимо, оттого, что этой ночью мафии не удалось никого убить.

— Мафиози — мистер Кеплер, сто пудов, — лениво отозвался призрак беспризорника, — вон, глаза-то как бегают. Он это. Я-то чую.

— Чует он! — возмутился усатый толстяк, — Мафия — Том. Уж больно он всех спешит обвинить.

Призраки загомонили, соглашаясь. Гермиона, Кеплер и старушка, одинаково улыбаясь, сверлили Тома нехорошим взглядом. Старушка шутя погрозила пальцем.

— Это вздор, дамы и господа! — прогремел грозно старый рыцарь, указуя на старушку в чепце — клянусь знаменем Годрика, сэр Томас невиновен. Истинное зло всегда носит одежды благообразия и благочестия. Это леди Блэкберри, господа.

Но призыв его потонул во всеобщем гомоне.

— Добрые граждане посадили в тюрьму сэра Томаса, — бесстрастно сообщил Герман, — город засыпает. Просыпается мафия.

Трое мафиози, торжественно прикончили Реддла, изображая пальцем взмах палочки.

— Засыпают все, просыпается доктор, — сообщил Герман.

Старый рыцарь галантно указал на Гермиону и вновь уткнул лицо в столешницу. Герман призвал невербальным акциo карту Тома.

— Доктор ошибся. Мафия убила сэра Томаса, — сообщил Гера рассеянно, — город остался без шерифа. Засыпают все. Просыпается маньяк.

Призрак наемника обвел сидящих диким взглядом и ткнул отбитым пальцем в старушку Блэкберри.

— Маньяк засыпает. Город просыпается. Маньяк убил леди Блэкберри, — сообщил Герман, призывая карту старушки и показывая всем пикового туза, — мафия осталась без крестной матери.

Все ошалело уставились на старушку. Она пожала плечами, мило и как-то очень растерянно улыбаясь. Реддла пробрал почти истеричный хохот.

— Какой ужас, — серьезно покачала головой Гермиона, — никому нельзя доверять. Но, с другой стороны, хоть мы и потеряли шерифа, у мафии больше нет крестного отца. А это уже многого стоит. Жаль, в этой версии Доктор не может выдать, кого он залечил до роли маньяка. Но что же вы? Мы успели хорошо изучить друг друга. Это будет полезно в наших поисках маньяка, например.

Старик-рыцарь воззрился на нее с нескрываемым подозрением и медленно кивнул:

— О, да, миледи. Это будет весьма полезно. Клянусь фестральей гривой, сэр Харральд, эта маггловская игра действительно прекрасно занимает ум и тренирует его гибкость. И если бы только ум. Сэр Салазар Слизерин, пожалуй, оценил бы ее, как крайне полезную.

Примечания:

*Кельтский календарь делил год на две части: тёмную, начинавшуюся в конце октября — начале ноября (месяц Самониос), и светлую. Светлая часть начиналась в марте — апреле (месяц Гиамониус). Смена частей года, как и месяцев, происходила с наступлением новолуния. Также вместе с наступлением тёмной части года, в первые три ночи самониоса, кельтами праздновался новый год.

**Трискель (он же трискеле) — древний символ, представленный в виде трех изогнутых линий, исходящих из одной точки. Его знали кельты, японцы, древние греки, этруски и другие народы. Трискель переводится с греческого как «треножник»