Ворон (джен)

Было холодно, слишком холодно для июля; шквалистый ветер пригибал к земле кустарники, трепал высокие травы и темную листву вековых деревьев. Дождь шел стеной. Влага наполняла узоры щербатых менгиров — благодарные эльфы не только вырастили настоящий лес, но и наводнили его белыми охранными камнями и тотемами. Прошли какие-то девять месяцев с памятного Самайна, а Малый Висельтон все меньше и меньше напоминал сам себя. Трое юных магов брели под дождём, не разбирая дороги. Мимо проплыла сотканная из древесины, живых цветов и мха рогатая женская фигура и растворилась в темноте. Ночной мрак озарили изгибы ослепительных молний. Рокот грозы и голос ливня смешались. Пахло лесом, травяной горечью, озоном, цветеньем и рыхлой, доброй землицей.

— Надеюсь, мы все делаем правильно, — неуверенно пробормотал Герман, из-под черного зонта оценивающе щурясь на полосуемое молниями небо, — ладно, ребят. Мы шли к этому очень, очень долго. Часть осени, зиму и практически всё лето мы положили на наши тренировки. Мы готовились и ждали. И, вот, гроза пришла в Малый Висельтон. Все готовы?

— Мне не по себе, — призналась Гермиона, поправляя капюшон прозрачного алого дождевика, — но я не отступлюсь.

— Я с тобой, Поттер, — мрачно усмехнулся Реддл из-под крыла белоснежной каменной совы и, закрывая, брезгливо отряхнул зонт, — не думаю, что меня ожидает нечто внезапное.

— Ладно. Все всё помнят, главное — спокойствие, — Герман сложил зонт, зацепил за ветку и достал палочку, — зелья.

Гермиона и Том переглянулись и осторожно заглянули в дупло. Пока Гермиона доставала хрустальные фиалы с глотком кроваво-красного зелья внутри, Реддл бродил под дождём, рассеянно пиная поганки и озираясь.

Клевер шумел и дрожал под дождевыми каплями. Медово благоухали какие-то ночные цветы. Молния пересекла лилово-синий небосвод. Раскаты гремели, отдаляясь, где-то на северо-востоке. Ливень сменился обыкновенным дождём.

Юные маги разобрали фиалы, разбрелись по поляне и замерли вокруг полого менгира, образовав собой равносторонний треугольник. И встали так, чтобы видеть лица друг друга. Каждый медленно направил палочку себе в грудь. Гермиона заметно побледнела от волнения. Ее почти шатало. Реддл холодно улыбался, удерживая фиал двумя пальцами и лениво покачиваясь.

Герман откашлялся и кивнул:

— Пора.

— Амато Анимо Анимато Анимагус, — медленно и четко произнесли три голоса одновременно.

И небо расцвело молниями под эхо громовых раскатов. Они глотали свое зелье, пряча палочки в чреве тенистой каменной ниши.

Герман отшатнулся и схватился за грудь. Грудную клетку нестерпимо жгло — и жжение это болезненно расползалось по всему телу. И даже казалось, что в груди бешено бьются о ребра два сердца разом. Вороний крик наполнил всё существо бывшего семинариста. Огромный чернильно-черный ворон в сполохах алого возник перед пылающим и саднящим сознанием Геры. Ворон с кровоточащей руной солнца во лбу терзал криком кровавое небо. Руна просияла белым — и затянулась. Как затягиваются раны. Ворон затмил собой черную луну — и рассыпался дождём из чёрных перьев. Герман кричал — и его хриплый птичий крик рвал перепонки. Герман оттолкнулся от земли и медленно взмыл ввысь. Он кружил над поляной, выискивая взглядом остальных. И не находил. Тяжело опустившись на менгир, Гера склонить голову набок и озадаченно моргнул.

Из ниши осторожно выглянула пушистая рыже-коричневая бабочка с мягким жабо вокруг шеи, рыжими глазами-бусинами и шикарными бахромчато-кофейными усами-антеннами. Бабочка несколько раз безуспешно попыталась встать на заднюю пару лапок, забралась в тень Германа и замерла, озадаченно перебирая пушистыми конечностями. Да это же моль, Гера. Пушистая красавица-моль. Как ивовая волнянка. Только не белая, а красно-кофейная.

Герман захлопал крыльями и надсадно каркнул во всё горло. Из густой травы вынырнула хищная белая индийская кобра и обвила длинным, гибким телом менгир. Шкура змеи отливала синевой. А красные глаза нехорошо поблескивали во мраке.

— Ты вкусссный, — насмешливо протянула змея и засипела от удовольствия, — ещщщё ссссекунда и я не ссссдержусссь…

— Твою мать, Том, держи себя в руках, — рявкнул Гера, нахохлившись, но из клюва прозвучало лишь хриплое, возмущенное карканье.

— Не можшшшшешшшь говоритьссс? А я ссссмог, — облизнулся белый паршивец, — вкусссная пташшшшка…

Моль сползла кое-как вниз по камню и медленно, мучительно обернулась обратно Гермионой. Девчонка закрыла лицо руками и зарыдала, сжавшись в траве в комочек стыда и бессилия.

— Эй, ты чего, Герми? — Герман скинул птичье обличие и упал в траву подле, — волнянки — красавицы. Неброские, но безумно красивые бабочки. Эгей, Гермиона. Не плачь. Ты же — бабочка…

— Я — моль, — прорыдала девчонка, закрываясь руками, — противная ворсистая моль.

— В неполной трансформации ты будешь похожа на фею, — не согласился Герман, — на кофейную фею в мехах и пыльце.

— Сссмотри на это иначе, — ухмыльнулся Реддл, медленно теряя змеиные черты и постукивая черенком палочки по подушечке большого пальца, — в змеином обличьи я не испытывал желания немедленно сожрать тебя. Ты — не съедобная.

— Ты пытался. Будем считать, что наш Томми учится сложному искусству сочувствия и моральной поддержки, — фыркнул Герман и попытался отнять руки от лица всхлипывающей Гермионы, — эй, Герми, а помнишь все эти маггловские сказки про фей? А что если все они на самом деле были бабочками-анимагами, м? Если так, ты у нас теперь тоже немного фея. И, не забудь, теперь у тебя есть настоящие крылья. Больше скажу — не всякая первокурсница может похвастать способностями анимага…

Реддл страдальчески закатил глаза и издал обреченное сипенье. Гермиона улыбнулась сквозь слёзы и позволила поднять себя с травы.

* * *

— Ты можешь мне объяснить, какого дьявола ты напросился в Колдовстворец?

— Хм, даже не знаю… Обучаться заочно? — ухмыльнулся Гера. 

Реддл раздраженно шагал рядом, мимо спешили ведьмы и маги, дети и старики, проплывали витрины магазинов и яркие вывески:

— Это глупо и самонадеянно, Поттер, ты не потянешь нагрузку.

— Попытка — не пытка, — Герман развернул список, — кстати, Том. Насчет наших вчерашних ночных посиделок. Утром эльфы говорили, что сквозь защиту Висельтона всю ночь пытался пробиться кто-то большой и косматый. Не Фенрир ли часом?

Реддл скептически скривился.

— Ты бы связался как-то с нашим сивошкурым команданте, — хмыкнул Герман, поправляя очки, — а то как-то нехорошо получается. Лихой народ истово шинкует где-то нечисть, а ты даже не интересуешься. О, да, кстати, надо бы разделиться. Я к Олливандеру — ты в книжную лавку. Идёт?

— Иди, буду ждать тебя в книжном, — отмахнулся Реддл, пряча палочку в ножны, — Грейнджеры должны быть где-то там. У этого недоразумения с гнездом на голове осталась моя книга.

Герман, ухмыляясь взъерошил гневно зашипевшего Реддла и шустро ввинтился в толпу. Мимо спешили сотни людей. Восторженная стайка мальчишек облепила витрину с мётлами. До Германа донеслось

полное обожания:

— Смотрите! Это же «Нимбус-2000», самая скоростная.

— Вау, последняя модель…

— А загонщик "Пушек Педдл"...

Гера поравнялся с витриной и покачал головой. Спасибо, но нет, господа. У меня уже есть крылья. А в квиддич играйте сами. Мне и моему паршивому зрению хватает нагрузок и без него. Книги, Герман Андреич. Думай о книгах. Бесценные знания, мудрость поколений. И то, что за ней. Мрачные тайны. Мысленно уже почти листая закупленные накануне по почте русские учебники, Гера заглянул в полумрак лавки Олливандера.

Пахло библиотечными подшивками, перьями, древесиной и чем-то ещё, чем-то таинственным и влекущим сердце далеко-далеко. За дальние горы, за синий туман, в гранитный плен подземных тоннелей и пещер, во мрак упокоищ. Герман втянул застоявшийся воздух полной грудью, потуже затянул свои белые лайковые перчатки, расправил плечи, мечтательно улыбаясь, — и направился прямиком к стойке.

Повсюду, сколько хватало глазу, тянулись полки с разноцветными картонными футлярами, горели мутной рыжиной круглые маслянные лампы. В высоком стеклянном графине сонно алел одинокий кроваво-красный лотос. Стоило Гере шагнуть чуть ближе, — и из него толчками забила кровь.

Из-за стеллажей показался всклокоченный седовласый волшебник. Старик двигался почти бесшумно, от его больших поч­ти бес­цвет­ных глаз ис­хо­дило стран­ное, какое-то серебристо-лунное све­чение, про­резав­шее ма­газин­ный мрак.

— Доб­рый день, — пос­лы­шал­ся ти­хий го­лос.

— Моё почтение, мистер Олливандер, — коротко и сдержанно поклонился Герман, — я здесь, чтобы приобрести палочку.

— О, да, — ста­ричок по­кивал го­ловой.

— Да. Я так и ду­мал, что ско­ро уви­жу вас, Гар­ри Пот­тер, — это был не воп­рос, а ут­вер­жде­ние, — у вас гла­за ва­шей ма­тери. Ка­жет­ся, толь­ко вче­ра она бы­ла у ме­ня, по­купа­ла свою пер­вую па­лоч­ку. Де­сять дюй­мов с чет­вертью, эле­ган­тная, гиб­кая, сде­лан­ная из ивы. Прек­расная па­лоч­ка для вол­шебни­цы.

— Надо полагать, ваши палочки вам не менее дороги, чем ваши дети, — Герману отчего-то стало откровенно жутко в присутствии этого старика, но он постарался задушить свой страх, — если вы помните путь каждой.

— О да, — на губах мастера заиграла лукавая полуулыбка, — вы проницательны, Гарри Поттер.

Мис­тер Ол­ли­ван­дер приб­ли­зил­ся к Герману поч­ти вплот­ную. Дико хоте­лось от­вернуть­ся или прос­то мор­гнуть. От взгля­да этих се­реб­ристых глаз парню ста­ло не по се­бе.

— А вот ваш отец пред­по­чел па­лоч­ку из крас­но­го де­рева. Один­надцать дюй­мов. То­же очень гиб­кая. Чуть бо­лее мощ­ная, чем у тво­ей ма­тери, и великолепно под­хо­дящая для прев­ра­щений. Да, я ска­зал, что твой отец пред­по­чел эту па­лоч­ку, но это не совсем так. Ра­зуме­ет­ся, не вол­шебник вы­бира­ет па­лоч­ку, а па­лоч­ка вол­шебни­ка.

Мис­тер Ол­ли­ван­дер сто­ял так близ­ко к Герману, что но­сы их поч­ти соп­ри­каса­лись. Гера готов был поклясться, что ­ви­дит свое от­ра­жение в за­тума­нен­ных гла­зах ста­рика.

— А, вот ку­да…

Мис­тер Ол­ли­ван­дер вы­тянул длин­ный бе­лый па­лец и кос­нулся шра­ма на лбу Германа.

— Мне неп­ри­ят­но об этом го­ворить, но имен­но я про­дал па­лоч­ку ко­торая это сде­лала, — мяг­ко про­из­нес он, — Три­над­цать с по­лови­ной дюй­мов. Тис. Это бы­ла мощ­ная па­лоч­ка, очень мощ­ная, и в пло­хих ру­ках. Что ж, ес­ли бы я знал, что нат­во­рит эта па­лоч­ка, я бы…

Он пот­ряс го­ловой, будто отгоняя призраки прошлого и замер, неподвижно воззрившись на руку Геры. Левую руку, затянутую в перчатку. Олливандер невесомо, сквозь ткань, коснулся протезной руки. И все вокруг заполнил чернильный мрак. Стая воронов взметнулась, хрипло крича и рассекая хаотичными ударами крыльев воздух. Лоб пронзила острая боль. На лбу Германа разошлась кожа, образуя собою очертания треугольного глаза. Он знал, что знак там. Видел глазами пернатых падальщиков, ощущал, как по лицу стекает кровь.

Тысячеголосый шёпот взывал в унисон:

— Привратник, ставший вратами. Врата, что впустят в мир Смерть. Один уже есть — и взывает к двум. Сила трёх возродит Падшего. Возрождение и Погибель войдут вратами плоти, едва Привратник поглотит Дары, и Дары поглотят Привратника.

Миг — и морок рассеялся. Взгляд старика смятенно заметался по лавке в поисках чего-то и остановился на кровоточащем лотосе в полупустом графине.

— Это невозможно, — выдохнул старик, — Моргана, это просто невозможно… Покажите мне ваши руки, мистер Поттер.