Строя воздушные замки на камне (гет)

Следующая неделя пролетела мгновенно — похоже, даже быстрее, чем последние полтора года. Лили навестила мать, выслушала от сестры кучу колкостей, которые в кои-то веки совершенно ее не задели, и впервые за несколько месяцев убралась дома — подмела полы и протерла пыль с картин. Ей стало проще улыбаться приходящим в ателье клиентам, и даже Джеймс и Сириус уже не так ее раздражали — Лили заметила это, когда встретилась с ними за пару дней до Нового Года, чтобы попрактиковаться в Сумрачных заклятьях.

— У тебя получается все лучше и лучше, — сказал Джеймс, когда манекен вспыхнул ярко-зеленым. На сей раз от электрического разряда — по словам Сириуса, слишком слабого, чтобы убить противника, но достаточного мощного, чтобы на время его вырубить.

— Лучше, — согласился Сириус. — Но до идеала еще далеко.

Лили пропустила его слова мимо ушей и послала в манекен очередную молнию. Как оказалось, Сумрачная магия давалась ей даже тяжелее, чем Темная, и утомляла не меньше. Зато с этими заклятьями можно было не бояться за воспоминания о Севе — что какое-нибудь случайно ускользнет и потеряется. О том, как они лежали в обнимку на его ветхом постельном белье, или целовались прямо в снегу, во дворе его дома, или как она чертила пальцем линии по его обнаженной коже... Или как вокруг сердца будто бы сжималось горячее кольцо — условный знак, что к нему сейчас можно...

Она старалась тут же отправиться к нему, но возможность выдавалась не всегда, и даже не каждый день, и это было единственное, что ее огорчало.

В канун Нового Года им встретиться не удалось. Из-за вечеринки у Сириуса — Лили не особенно хотелось туда идти, но она все еще оставалась членом Ордена. И все еще хотела уничтожить Волдеморта. Потому что по-другому было нельзя, потому что Волдеморт уничтожил бы ее при первой же возможности... из-за ее родителей, из-за крови, что текла в ее жилах, такой же горячей и алой, как и у всех остальных. Но он считал эту кровь грязной. Считал ее саму недостойной. А сражался с ним только Орден, и Лили рассудила, что ходить на эти вечеринки — самое меньшее из того, чем она им обязана.

Ее вера в их дело никуда не исчезла, но порой, когда не удавалось выбраться к Севу и приходилось ночевать дома, Лили лежала в темноте в своей кровати и не находила себе места от тревоги. Не из-за Волдеморта или войны, а из-за Сева. Что с ним станет, если Орден победит? Ах, если бы он только согласился сменить сторону... Не потому, что без него им не выиграть — Лили даже не сомневалась, что Альбус легко найдет кого-нибудь, и пускай на Орден шпионит кто-то еще, а не тот, кого она любит всем сердцем, — но потому, что Сева тогда посадят в Азкабан. За военные преступления — и в этом она тоже не сомневалась.

Когда ночная тьма становилась совсем непроглядной, в голову начинали лезть и другие мысли. Что такого сделал Сев, что Волдеморт так его выделяет? Это точно неспроста... должно быть, убил кого-то, или запытал, или что-то в этом духе. В такие ночи ей приходилось накладывать на себя Люмос, и ее тело мерцало, как ночник, и только под этот неяркий свет к ней приходил сон.

Перед вечеринкой у Сириуса Лили занялась своей внешностью — точь-в-точь как на последних курсах Хогвартса, когда все, кроме Сева, постоянно от нее чего-то ждали. Она взбила волосы в высокую прическу, подчеркнула глаза карандашом и темными блестящими тенями, а ресницы накрасила тушью. Надела короткое голубое платье и серое пальто мужского покроя — надо отдать им должное, орденцам было плевать на мантии и прочие магические изыски; потом натянула чулки, обула черные ботинки, чтобы не замерзнуть по дороге, и наконец намотала на шею свой старый гриффиндорский шарф, хоть он и не подходил по цвету к остальной одежде. Нельзя разочаровывать людей...

Сириус жил в большой квартире в Лондоне; чтобы попасть к нему, Лили воспользовалась общественным камином в Шипастом переулке. Она появилась в гостиной в снопе искр, припорошенная золой и остатками летучего пороха, и поначалу не привлекла к себе внимания, поскольку пришла через час после начала вечеринки, когда все уже пили и танцевали, и всю квартиру заливал яркий золотистый свет. Но потом ее кто-то окликнул — обернувшись, Лили увидела Алису Лонгботтом; та махала ей из-за стола, уставленного закусками и бутылками со спиртным, словно выточенными из драгоценных камней.

— Давно не виделись, Лили, — Алиса заключила ее в объятия; ноздрей коснулся слабый запах сливочного пива. — Жаль, что ты не пришла на Рождество — нам тебя не хватало.

— Я была у сестры.

— Да, я слышала, — Алиса тепло улыбнулась. — Будешь что-нибудь? — и махнула в сторону стола, на котором возвышались батареи алкоголя — как маггловского, так и магического.

— Думаю, виски с тоником, — сказала Лили, и на столе появился бокал со льдом, а две бутылки взмыли в воздух и наклонились над ним, смешивая напиток. Она в жизни не пробовала виски с тоником лучше; похоже, где-то в квартире сидел и колдовал домовой эльф. Или даже два. Да, кое-кто в Ордене определенно не боролся за всеобщее равенство...

Алиса заметила неподалеку мужа и упорхнула к нему; оставшись одна, Лили обошла по кругу всю комнату, чувствуя себя здесь зрительницей, а не участницей. В центре торжества были Джеймс и Сириус; Питер, как всегда, стоял в стороне, Ремуса же и вовсе не было видно. Джеймс обнимал за плечи Джоани — они смеялись над какой-то шуткой Сириуса. Лили пригубила свой виски; лед совершенно не растаял — напиток оставался все таким же крепким и холодным, будто его только что налили из бутылки.

В середине комнаты что-то взорвалось — вверх ударил столб желтого огня. Лили шарахнулась, вжалась спиной в стену — виски пролилось на пол.

"Пожиратели..." — пронеслось у нее в голове. А потом: "Сев... они все знают..."

А затем кто-то рассмеялся.

Выпрямившись, она одернула платье. Сириус, Джеймс и Питер цеплялись друг за друга, сидя на полу и рыдая от хохота; на глазах у них блестели слезы. По потолку расплывалось черное пятно копоти, в воздухе висел запах мандаринов. Хлопушка. Всего лишь сраная хлопушка из "Зонко" — вот что это было такое. Господи, как же Лили сейчас их всех ненавидела.

Из толпы послышались смешки; кто-то зааплодировал и окликнул Сириуса — тот ответил неприличным жестом и засмеялся еще громче. К нему поспешили три хихикающих девчонки, чтобы помочь подняться на ноги; выглядели они так, словно еще не закончили Хогвартс.

Лили нашарила в сумочке сигареты и направилась в сторону балкона — пробиралась между гостями, кивая и улыбаясь знакомым, пока не очутилась перед стеклянными дверями.

На балконе оказалось пусто. Закрыв за собой стеклянную створку, она облокотилась на перила и зажгла сигарету. По артериям лондонских улиц текли реки маггловских огней; в воздухе висела промозглая сырость, ощущался слабый привкус металла. Из квартиры доносились отголоски музыки, далекие и неясные, и время от времени слышался смех.

Сигарета догорела до фильтра, и Лили закурила еще одну. Ужасно хотелось, чтобы Северус был здесь — чтобы они могли вывалиться из камина в обнимку, и чтобы он стоял сейчас тут, обхватив ее за плечи, как Джеймс — Джоани. Интересно, что бы он сказал о той взорвавшейся хлопушке... Уж точно не стал бы смеяться, как все остальные, и наверняка обозвал Джеймса с Сириусом безмозглыми идиотами — прошептал бы это ей на ухо, и она бы засмеялась, прикрывая рот рукой, и все бы гадали, о чем они секретничают...

Балконная дверь распахнулась.

Лили чуть не выронила сигарету; бросила взгляд через плечо, но это оказался Ремус — все в той же поношенной вельветовой куртке и с синим шарфом на шее. Улыбнувшись, он спросил:

— Тебе тут не холодно?

— Захотелось остыть после увиденного.

Ремус засмеялся:

— Просто не обращай внимания на этих двоих.

— Они придурки, — Лили глубоко затянулась дымом и только тогда сообразила, что говорит о его друзьях. — Извини, я знаю, что ты...

— Да нет, я понимаю, отчего ты так о них думаешь, — он встал рядом и, сощурившись на ветру, тоже облокотился на ограждение. В пальцах Лили ровно тлела сигарета. — Мне кажется, они еще... не повзрослели, что ли.

— Идет война. Пора бы им и поспешить.

— Это их способ с ней справиться, — заметил Ремус, не глядя в ее сторону. — Через смех и шутки. Каждому из нас приходится искать свои способы.

Лили потупилась — рассматривала мерцающий во мраке алый уголек, вспоминая, как сама лежала в объятиях Сева. Сказала вслух:

— Пожалуй, ты прав.

— Ты ведь из-за него их так не любишь? — спросил он, окинув ее беглым взглядом. — Из-за Северуса, да? Северуса Снейпа?

Лили замерла, не успев донести сигарету до рта — дым струйкой утекал в ночную темень. Потом заговорила, тщательно подбирая слова:

— Северус был моим лучшим другом.

И все еще им остается.

— Это я в виду и имел, — произнес Ремус. Немного помолчал, уставившись на свои руки в перчатках, лежавшие на балконных перилах. — Они были жестоки к нему.

— И это еще мягко сказано, — внутри шевельнулась старая злость, к щекам прилила кровь.

Ремус не ответил.

— Знаешь, еще тогда, в школе, когда меня сделали старостой, и Джеймс мне и шагу ступить не давал — прилип как банный лист... Я как-то раз спросила у него, что он им такого сделал, — она глубоко затянулась — дым обжигал горло. — Почему они никак от него не отстанут. И знаешь, что ответил Джеймс?

Молчание. Она взглянула на Ремуса:

— Знаешь, что он мне ответил?

— Догадываюсь, — тихо произнес тот.

— Он сказал... — Лили осеклась. Руки дрожали; она знала, что должна успокоиться, но слишком для этого злилась. — Он сказал: "Потому что он существует".

Тишина. Только в квартире глухо пульсировала музыка, доносились отголоски смеха.

— Омерзительно, — добавила Лили, щелчком отправляя окурок в чернильно-густую ночь — тот полетел вниз, как падучая звезда.

— Да, — подтвердил Ремус. Лили повернулась к нему — злость сменилась удивлением.

— Ты со мной согласен?

Он словно моментально постарел — казался сейчас куда старше своих девятнадцати. Бледное, напряженное лицо, запавшие глаза...

— Да, — повторил он. — Это и впрямь было омерзительно. Я всегда... Мне надо было вмешаться. Остановить их... Пару раз я почти решился.

— Когда я не видела, полагаю? — это прозвучало куда резче, чем она хотела.

— Да, — лицо Ремуса стало грустным и собранным. — Я бы извинился перед ним, если б мог. Когда я услышал, что он... что он и правда это сделал — пошел в Пожиратели...

Лили зажмурилась. Сделала вдох, долгий и прерывистый.

— ... я тогда подумал: возможно, я мог бы этому помешать. Возможно, это все из-за нас. Из-за того, что они... что мы не переставали его изводить...

Она открыла глаза. Потупила взгляд. Сквозь балконную дверь падал свет — ложился на носки ее ботинок.

— Скорее всего, это сыграло свою роль, — сказала Лили. — Не только это, но и это тоже.

Ремус кивнул. Ей показалось, что он выглядел пристыженным.

— Хочешь сигарету? — спросила она.

— Нет, спасибо.

Лили покрутила пачку в руках — подцепила ногтем целлофановую обертку, содрала ее с картонной упаковки, но решила, что курить пока хватит.

— Мне кажется, мы с ним могли бы подружиться, — после долгой паузы заметил Ремус.

Она не знала, что на это ответить. Не знала, что и думать об этом. Ее не особенно удивило, что Ремус, оказывается, не одобрял поступки Джеймса и Сириуса. Жалко только, что он никогда им об этом не говорил. Хотя Сев наверняка разозлился бы на него за попытку помочь... А потом ей стало грустно — для нее грусть всегда затмевала все остальное, — и мысли приняли другой оборот. Что изменилось бы, если б Северус подружился с Ремусом? Возможно, он бы тогда не стал Пожирателем. Лили привыкла думать, что для этого ему хватит и ее дружбы, но, возможно, на самом деле все было не так-то просто...

В любом случае, это уже неважно. Даже хроноворот не позволит перенестись на много лет назад, чтобы исправить то, что копилось годами, и превратить Сева в другого человека. Ведь именно это бы тогда и случилось — он стал бы другим... вот только она не хотела, чтобы Сев менялся. Потому что любила его. Такого, какого есть.

— Лили? — мягко позвал Ремус. — Извини, я тебя расстроил...

— Нет, ты тут ни при чем, — она обхватила себя руками. — Да, я скучаю по нему, но...

Лили не солгала — без него тут было холодно и пусто, и ей действительно очень его не хватало. Вот только не в том смысле, о котором наверняка подумал Ремус.

— Я надеюсь, что мы с тобой тоже могли бы подружиться, — сказал он. — Не прямо сейчас, конечно, но... когда-нибудь.

Лили взглянула на него.

— Думаю, могли бы. С Джеймсом и Сириусом — вряд ли, но вот с тобой...

Да. Когда-нибудь.

Он улыбнулся, и она осознала, что больше не хочет стоять тут, не хочет говорить о том, кого любит, и обсуждать его таким тоном, словно его душа навеки погрязла во мраке.

— Давай вернемся к остальным, — сказала Лили и настежь распахнула стеклянные двери. Свет, тепло, музыка — все это разом вырвалось из них, обрушилось на нее, как какое-то заклятье, и захотелось убежать домой, забиться к Севу под одеяло — и не думать при этом, что предает своих.

Но мир скатывался в безумие, и даже великолепная и блистательная Лили Эванс ничего не могла с этим поделать.