Строя воздушные замки на камне (гет)

Северус проверял домашние задания, когда в дверь его кабинета кто-то постучал. Он не стал открывать сразу — как выяснилось, студенты то и дело от него чего-то хотели, и он не собирался поощрять в них эту привычку.

Стук не смолкал, и Северус с отвращением отбросил перо.

— Ну что вам еще? — сказал он громко. — Сейчас субботнее утро, чего вам не лежится в кровати? — и с этими словами пересек комнату и рывком распахнул дверь.

Стоявший за ней Дамблдор моргнул.

— Боюсь, я не привык поздно вставать, — заметил он. — Можно пропустить что-то важное.

— Пока ничего нового, вы же знаете, — нахмурился Северус. — Никаких новостей.

В глазах Дамблдора заплясали смешинки.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, и новости все-таки есть. По крайней мере, у меня.

Северус замер.

— Лили, — прошептал он. — О Боже... Она что, уже...

— Полчаса назад.

Северус глядел на Дамблдора, не зная, что сказать и насколько с ним можно быть откровенным.

— Ребенок здоров, — продолжал тот. — И Лили тоже.

Северус молча кивнул.

— Думал, вы захотите услышать добрые вести. Я попросил Аделию сделать снимок и прислать его с совой, — в глазах Дамблдора снова заискрились смешинки. — Люблю малышей — а вы, Северус?

— Не знаю. Не проверял, — сухо сказал он. И добавил: — Спасибо. За... э-э... за снимок.

Дамблдор улыбнулся:

— Всегда пожалуйста. — Затем кивнул: — Что ж, оставляю вас разбираться с домашними заданиями. Хорошего вам дня, Северус.

За ним захлопнулась дверь; Северус стоял в опустевшем кабинете, и в мыслях его царил сумбур.

Он убрал окклюментные барьеры — все разом. У Лили родился ребенок. Наш ребенок. Гарриет. Эта мысль поразила его в самое сердце и заставила содрогнуться. Внутри волной поднимались чувства — и привычные злость и горечь одиночества отступали под напором чистейшей, незамутненной радости, грозящей его затопить.

Северус рухнул на стул, сшибая со стола стопку кошмарных студенческих эссе.

Он освоил окклюменцию в тринадцать лет. Потому что то и дело ревел по пустякам, из-за каждого обидного слова от Блэка и Поттера. Он начинал рыдать, когда становился мишенью для их "шуточек"; обливался слезами, когда Поттер приставал к Лили со своими ухаживаниями, хоть она всякий раз и посылала его к черту. Так что Северус научился окклюменции и отрезал от себя все эти эмоции, чтобы перестать все время хныкать.

И у него получилось. Не считая той ночи в квартире Лили, с тех пор он больше не плакал.

Но сейчас он думал о том, что где-то там в этом мире существует Лили — и Гарриет, их дитя, и от этого осознания глаза защипало. На ресницах повисли слезы, обращая все вокруг в размытое марево — слишком велика была радость от того, что у него есть дочь.

Он заплакал.

Такого с ним еще не случалось. Не пара нечаянных слезинок, которые пролились, несмотря на воздвигнутые в сознании стены, не те рыдания, которые одолевали его в детстве... Северус никогда еще не плакал от радости. Не думал даже, что такое возможно.

Ему хотелось туда, к ним. Хотелось присутствовать там в этот миг и своими глазами увидеть, как Гарриет появилась на свет. Он не признался бы в этом никому другому, даже Лили, хотя она и так бы догадалась, как догадывалась всегда и обо всем. Только себе и только сейчас, пока в его сознании не существовало преград.

Потом он заново их возведет — выстроит окклюментные стены и запрячет это воспоминание подальше, сохраняя его на потом. Но сейчас он позволил себе чувствовать все целиком, и его радость была как прикосновение Лили. Такой же теплой и нежной.