Странная (гет)

Максима, будущего мужа, я встретила, когда в институте на втором курсе училась. Он был на два года меня старше.

Познакомились мы на свадьбе моей институтской приятельницы. Как только глаза наши встретились, так я кожей ощутила, — вот он, мой… Целый вечер с ним в гляделки играли, а потом нас познакомили, и он меня провожать пошел.

Полгода Максим меня обхаживал и не торопился совсем, под юбку не лез и поцеловал первый раз после того, как я его с бабушкой познакомила, и он ее благословения попросил, и предложение мне сделал. Даже не думала, что такие парни бывают, разве что в сериале каком бразильском. Ходил за мной тенью, дотрагивался так аккуратно, словно фарфоровая была, и он меня сломать боялся, хотя я на его фоне дюймовочкой казалась… Это, оказывается, так приятно, когда на тебя с такой любовью и уважением смотрят. Я тогда китайский язык изучала, так стоило мне фразу из этих пяти выученных слов сказать, как он так умилялся и гордился мной, словно я вундеркинд. Даже три несчастные ноты, сыгранные мною на фортепьяно или подгоревший тост — каждая мелочь для него важна была и дорога. Никто ко мне так раньше не относился. А что я к нему испытывала, то, наверное, и любовью даже назвать нельзя было. Просто жизнь и смерть моя в нем одном соединились. Если бы не его поддержка, то не знаю я, как бы смерть бабушки пережила.

Бабуля и не болела вовсе, просто сказала, что теперь, когда я свою судьбу встретила, она спокойно умереть может. И главное, просто так сказала, обыденно даже, словно в магазин сходить собралась.

— Ты, Катенька, обо мне не плачь, и если во сне приду к тебе — гони, не я это буду, а другой кто под моей личиной… Я тебя вырастила в Боге и вере, передала все то, что сама знала. Жизнь у тебя счастливо сложится и все хорошо будет, не сомневайся… Вот только надо мне тебе открыть тайну последнюю… самую страшную, но верю, что Бог тебя без поддержки не оставит.

— Бабуль, не пугай меня, что еще? — заволновалась я.

— Таких, как мы, издревле, еще до христианства, на Руси ведуньями звали, — сказала она, пряча глаза. — Это светлый дар, призванный лечить и помогать всякой твари под небом, ведь медицины в те времена не знали и только такие, как мы ведали тайны и обладали знаниями…» «Урожденная с даром» — вот, как зовут таких, как ты… Но не всех такое положение устраивало, кого-то сила ломала и подчиняла. Они хотели больше силы и власти и отрекались от света, прося покровительства темных сил. Впоследствии они назывались «учеными», как получившие знания от нечистой силы, или же, приняв дар от другого колдуна, становились ведьмами.

Не знаю, когда и кто, но одна из наших прародительниц призвала демона, «удачу», и заручилась его покровительством, вот только за услуги свои он берет цену людскими жизнями.

— Постой, бабуля, — возразила ей, вконец растерявшись, — разве удача — это нехорошо? Да ведь люди ее друг другу желают, а ты говоришь — демон… как же так?

— То и желают, чего сами не понимают. Залезь в интернет и посмотри, если мне не веришь, — обиделась бабушка. — Они, люди, то есть, и фигурки позолоченные покупают, и молятся им потом как тельцу золотому… Жабу с монеткой, что демона «жадность» изображает и которая их душить приходит, когда сосед лучше них живет. Или толстого мужичонку, которому пузо для привлечения денег трут, а ведь это не что иное, как демон богатства… А ты говоришь… Откуда им все это знать, когда они в церковь не ходят, а живут себе в суете погрязнув, ладно, если кому перед смертью очухаться Господь сподобит… Не перебивай меня…

— Так вот, Катерина, — продолжила бабушка, помолчав, — то, что ты от дара демонского отказалась, хорошо. Тем ты душу свою уберегла и осталась ведуньей, а не ведьмой. Да только проклятье кровное, что на всем нашем роде, так и не ушло. А платим мы за него нашими мужчинами, которые никогда не доживают до сорока пяти лет.

— Что за бред, ба? — спросила я, когда отошла от шока, — как такое возможно?

— А вот так, Катюша, — горько вздохнула бабушка. — Для силы важно, чтобы она в потомках передалась, а мужчины надобны, только чтобы ты смогла дочь от одного из них родить, после чего по договору его забирают… Сама такое пережила и дочь моя тоже, потому мать тебя и не любила, и боялась. Я ведь, когда от дара отказалась, думала, что освободилась от проклятья, ан нет, а тебе, может, и удастся его снять.

— Это каким образом, ба? — расстроенно спросила я.

— Понимаешь, детка, — ответила она, — есть такая теория о женской энергии… Мужчинам надо воплотиться в сыне, им нужен наследник. Потому природой заложено, что сына ему может родить только та женщина, для которой он все. Грубо говоря, она в нем заинтересована больше него самого в ней. Родив ему сына, она отныне навсегда становится матерью его наследника, что понуждает мужчину заботиться о ней и уважать, даже если он ее не любит. Наследник их навеки связывает. А когда мужчина больше заинтересован женщиной, чем она им, то природа дает им только дочерей, потому как он и так ее любит и не бросит. И дочку будет любить как продолжение своей жены и смириться сумеет с отсутствием наследника. Это, конечно, только теория, и воспринимать ее нужно условно, но ведьмам, что передают дар по женской линии, эта теория подходит, как никакая другая. Я замуж вышла не по любви, только чтобы подальше от деревни своей уехать, хотя мужа всегда уважала и заботилась о нем. Мы с ним всего одиннадцать лет прожили, а потом родилась твоя мать, и его забрали. А дочь от меня сбежать хотела, думала, что судьбу изменить сумеет, но тоже всего восемь лет с мужем прожила, пока ты не родилась. Хотя дара у нее совсем не было. Думаю, это потому, что Ульяна тогда жива была и надеялась сама дочь родить, да не смогла… Влюбилась в своего мужа, как кошка. Дочь при таком родиться не могла, а сына ей не дали, но мужа все равно в сорок пять лет забрали по договору. Ты — другое дело, от дара ты отказалась… Да и вижу я, как ты по Максу своему горишь. Если сына родить сумеешь, считай, повернула жизнь свою. Только не уверена, что у тебя получится… Может, если бы у моей сестры, что дар приняла, родилась бы дочь, то все бы у тебя сложилось по-другому, а так… ты последняя в роду осталась, молись за род наш, как я всю жизнь молилась, больше некому… В любом случае, припадай к Богу, чтобы помог, и он тебя не оставит…

И я молилась… Каждый день просила, чтобы миновала меня чаша сия… Просила сохранить мужу жизнь, говорила, что согласна на все. Но, когда Бог меня услышал и помог, я оказалась к этому совершенно не готова…

Прожили мы с Максом двадцать лет, душа в душу. Он ноги мне мыл и воду пил, а я пылинки с него сдувала. И все у нас хорошо было, только детей не было. Лет через шесть, когда оба всерьез о детях задумались, хотя я и не предохранялась никогда, прошли мы обследование. Оба здоровы, патологий нет… и детей нет… Но мы быстро с этим фактом смирились, слишком были друг на друге зациклены. Смирились и дальше стали жить, да только судьба по-другому распорядилась…

Соседка наша по площадке, баба Маша, померла, а с ней внучка жила. Хорошая девчушка, и ко мне тянулась, светлая, ласковая… Только вот родителям водка дороже ребенка была, потому они с бабушкой и жили вместе на одну пенсию. Я бабе Маше часто помогала и деньгами, и продуктами, да и лечила по мере способностей. Жаль только, что сидеть у нее не было времени, она женщина умная была, ее слушать интересно было, прям как мою бабушку.

Когда соседка умерла, девочке семь как раз исполнилось. Одна она в бабушкиной квартире оставаться не могла, и ее в приют забрали. Мы с мужем, как узнали, так всех влиятельных клиентов на уши подняли и удочерили ее. Вот так нежданно у нас дочка оказалась, и верите, ни разу мы о поступке нашем спонтанном не пожалели. И потекла наша жизнь в приятных заботах и радости…

У Макса день рождения был — сорок три года. Он с утра в клинику уехал, а я по дому хлопотала, ужин праздничный готовила, а Леночка, дочка наша, со своею институтской группой в Америку умотала до августа, поздравила отца по интернету с утра, со мной поболтала и на очередную экскурсию побежала.

Вечером гости к назначенному часу пришли, а муж так и не вернулся, так что улыбку натянула, когда ждать уже невежливо было, и начали мы праздник без него. К десяти вечера довольные гости разошлись, а я осталась ждать именинника. Волновалась, конечно, но не сильно, чувствовала, когда ему опасность грозит, а сегодня интуиция моя молчала.

К полуночи благоверный вернулся на бровях… Облегченно выдохнула и спать его уложила, а потом и сама легла. Утром он рано ушел, я его не видела, а вечером вернулся какой-то не такой, как всегда — сам молчаливый и глаза прячет.

«Ну, думаю, боится, что за вчерашнее попадет», — улыбнулась я, а он говорит:

— Присядь, Катя, поговорить надо, — вот тут я и испугалась…

Оказалось, все до банального просто… Изменил он мне вчера, а когда сказал с кем, просто ушам своим не поверила.

Марина, молодая жена нашего партнера по бизнесу. Она никогда своей зависти к нашей семье не скрывала, все на Макса облизывалась, хотя у самой муж не хуже. А Максим ее терпеть не мог, даже просил не общаться с ней больше положенного — мы ведь все в одной клинике работали.

Выпили они все после работы по бокалу за здоровье Макса и по домам разъехались, а муж мой остался клинику закрыть и на сигналку поставить. Дамочка эта вернулась, вроде как, забыла чего, а поскольку она вечером на праздник вместе со всеми прийти не сможет, муж у нее в командировку в Китай укатил, она предложила Максиму еще бокал вина выпить. И после того бокала проснулся он ночью с голой Мариной на диване в своем кабинете.

Потом он каялся, в ногах валялся, говорил чего-то, — но я уже его не слышала… Накатила на меня боль такая, что я на время из реальности выпала. Максим меня в себя и привел какое-то время спустя, и даже ушел без скандала, когда ему молча дверь входную открыла. А я в спальню вернулась, на кровать рухнула и выпала из жизни на три дня. Ни звуков, ни чувств, ни мыслей, — пустота…

На четвертый день маята душевная пришла. Места себе найти не могла, бегала по комнате, словно заведенная, а перед глазами картинки мелькали, как и в каких позах эти двое развлекались, и такая боль во мне от этого разливалась, будто огнем я горела.

Потом боль ненавистью сменилась лютою.

Как я их обоих ненавидела… даже не ожидала от себя таких сильных эмоций. Хорошо еще, что бабушкина наука под кожу въелась, и не проклинала никого, а то от этих изменников только пепел бы остался. Вот тогда себя в полной мере ведьмой почувствовала, когда от ярости волосы шевелятся как живые, и тьма из глубин души поднимается, да такая мощная, словно одним взглядом город испепелить возможно… Но и это прошло, когда узнала, что Марина эта от Макса ребенка ждет и из больниц не вылезает. Врачи то за жизнь ее ребенка борются, то саму мать откачивают. Поняла тогда, какой невольно грех творю ненавистью своей. Хоть и была в своем праве и даже ее не проклинала, но зло мое живое и обида справедливая, наказание ее вины в ней нашло. Только ребенок не виноват, он еще и родиться не успел, а уже вместе с матерью долги отдает… Ужаснулась деяниям своим и простила и ее, и Макса, и за ребенка их помолилась…

Тихо развелась с мужем, продала долю в клинике и уехала в Израиль отдыхать. Кто-то скажет, что поступила глупо, но я не могла по-другому. Если бы любила его меньше, то надавала бы пощечин, устроила бы истерику, а потом снизошла бы и простила, выдрав его девке все волосы и повозив ее по полу. Но Макс был для меня всем, и когда мой кумир рухнул, то погреб меня под собой. Дочка поняла, но и на отца зла не держала, сказала только, что «жаль, мол, такая семья распалась»…

Жила, словно во сне… Прошлое меня не грело, а только добавляло уныния от мысли, как оно раньше было. В настоящем была тупая боль, вперемешку со вспышками неконтролируемого отчаяния, а в будущем я себя не видела совсем, просто плыла по течению…

В Москву вернулась через полгода. В Иерусалиме, в одном из многочисленных храмов на меня сошло откровение. Спустилась в одну из усыпальниц, обессиленно села на низкую лавочку и мысль мне пришла: «Как тут тихо и хорошо… вот бы мне такой вечный покой обрести… как же меня боль душевная измучила, и за что мне это все? Вроде жила по совести, помогала просящим всегда по мере сил, мужу верна была, и все равно судьбы злой не избегла…» А потом то ли задремала, то ли отключилась на минуту, только вижу икону на стене, свечами горящими освещаемую, и от колебания пламени лик словно ожил.

— Чем же ты, Катерина, раба божия, не довольна, — послышался голос у меня в голове.

— Сама же Создателя столько лет просила-умоляла мужа спасти, а теперь, когда твоя просьба исполнена, поди ж ты, недовольна, что все не по-твоему вышло? Радуйся, неразумная, что мужа уберегла и с рода своего проклятие сняла. Теперь все те родственницы твои, кто в свое время, как ты, от дара отказались, покой обретут… Да и чтобы смертельное для мужа твоего проклятие снять, надо было от самого дорогого отказаться, положить на духовный алтарь жертву равную, болью и слезами очищенную и прощением благовонным умасленную. За то, что ты смогла через злобу свою переступить и местью справедливой не воспользовалась, а более того, простить смогла и благословения для новой жизни испросила, за то и оказал тебе Создатель такую милость великую… Иди с Богом и не искушай его понапрасну своими стенаниями и унынием.

Когда я очнулась, то с удивлением поняла, что боль моя ноющая, моя постоянная спутница последнее время, исчезла… В теле и на душе была такая легкость и тишина сладкая — вот тогда я в полной мере осознала, что значит ощутить Божье прощение, когда благодать на тебя сходит. Мое прошлое хоть и помнилось, но как-то отстраненно, словно бы и не мое вовсе, а разум и чувства виделись как пустой белый лист. Словно все старые файлы у меня в голове стерли, а компьютер обновили и перезагрузили. Невероятные ощущения.

В Москву вернулась новым человеком…

В деньгах не нуждалась, потому редких, но очень денежных пациентов принимала на дому или, что было чаще всего, меня отвозили к ним. Клиентура у меня была наработанная, кто хоть раз приходил, те всегда возвращались, ведь там, где другим специалистам требовалось двадцать сеансов, я своим даром справлялась за три-пять, а это экономило им и время, и деньги.

Дальнейшая моя жизнь протекала спокойно. У меня появилось куча свободного времени, и я с удовольствием тратила его на новые увлечения, на которые меня подсадила Лена. Бисероплетение, вышивание картин и валяние из шерсти игрушек, как и изготовление кукол, у меня не прижились. А вот шить одеяла и панно из лоскутков, да и просто шить одежду мне очень понравилось. Но особый талант пробудился у меня к вязанию… Спицы, крючок, — какие прелестные ажурные вещицы получаются от вязки на вилке, а какие салфетки и кружевные воротнички в стиле фриволите… Вязать получалось у меня быстро, почти на автомате и без отрыва, например, от разговора или просмотра передачи, но особое удовольствие мне доставляло вязание крючком в машине, мчащейся по трассе, когда Лена отвозила меня на лето на дачу в Подмосковье. Вот там я отрывалась по полной. Конечно, из моей жизни исчезли любовь и секс, но и скучной мою жизнь назвать было нельзя, а после пережитой боли просто наслаждалась покоем и излучала довольство.

Таким образом прошло три года. Леночка собралась замуж и познакомила меня с Глебом, своим будущим мужем. Максим женился на Марине и растил сына. Мы с ним редко пересекались, наедине не оставались и кроме «привет-пока» не общались. Смотрелся он неплохо, но счастливым не выглядел, в глазах у него стойко поселилась тоска, а Марина его, судя по виду, десять раз пожалела, что с ним связалась. Будь я злопамятной, то вдосталь позлорадствовала бы, но теперь мне было все равно, и даже невольно возникшую к нему жалость и сочувствие попыталась быстрее изгнать из сердца. Жизнь продолжалась, и все мы пытались выжить, проходя каждый свои уроки.

Сегодня у меня день рождения, «Сорок-пять. Ягодка опять… Жизнь только начинается» — эти и еще многие другие тосты, что поднимали за мое здоровье… голодные глаза Максима напротив, смотрящие на меня с надеждой, — пришлось его пригласить вместе с друзьями из бывшей клиники, да и дочь у нас, как-никак. И внезапное осознание, что не хочу ничего начинать заново… ничего… просто покой… устала.