Странная (гет)

С самого раннего детства я осознавала, что отличаюсь от других… Нет, я не считала себя особенной, но другой, и эта инаковость всегда незримой, но надежной стеной, стояла между мною и остальными.

Сначала пришли странные сны… Серые города, серое, словно смогом затянутое небо, тусклое негреющее солнце, серые люди, спокойные и безэмоциональные, куда-то идущие, но иногда ненадолго сворачивающие со своего пути, чтобы попросить тихими, как шелест осенней листвы, голосами, передать что-либо Маше (Саше, Петру Васильевичу, Ольге Степановне…). Мне не были знакомы эти люди, тенями снующие по своим делам, но им почему-то очень хотелось помочь. Воображала, что тогда на их безликих лицах расцветет улыбка, и они перестанут быть такими серыми и странными.

По пробуждению, я прекрасно помнила все их просьбы, но не могла их передать по назначению, ибо люди, коим предназначались послания, были так же мне не знакомы. Это очень расстраивало, а единственный раз, когда это удалось, превратился в катастрофу, еще больше отделившую меня от остальных.

Каждый год я вместе с бабушкой выезжала на дачу на все лето. Обычно мы добирались туда на поезде и приезжали засветло, но в тот год мне тогда только исполнилось восемь, отправились туда на машине. Доехали мы до места уже в сумерках и, наскоро перекусив, отправились спать.

Ночью мне приснилась наша соседка по даче, баба Тася, и попросила передать послание своей сестре, что жила через два дома от нее и часто ее навещала. Самое странное, что она не выглядела, как другие, серой и невозмутимой, а обиженной и даже немного злой. Она сидела в чистой горнице из светлого дерева, в которой, кроме застеленной белым покрывалом лавки, ничего не было, а в окно ярко светило солнце. Проснувшись, я не могла найти себе места от восторга — ведь это единственный случай, когда можно было донести послание до адресата, это просто окрыляло. Наскоро позавтракав, уговорила бабушку пойти за мороженым, а после навестить бабу Тасю. По дороге к магазину, у колонки, нам повстречалась та самая тетя Валя.

— Здравствуйте, теть Валя, — радостно кинулась я в ее сторону, — вы-то мне и нужны.

— Здравствуй, Катерина… приветствую, Варвара Степановна, — ответила женщина, — и зачем это я тебе, егоза, понадобилась?

— Так не мне… Баба Тася просила передать, что серчает на вас, — затараторила я. — Обидели вы ее… Ей не понравилось то синее платье, что вы купили, она хотела зеленое из штапеля, что сама приготовила, а ваше ее старит… Правда смешно, теть Валь, она ведь и так старенькая уже… Это она поэтому сама с вами разговаривать не хочет?

Женщина, что до этого момента молча стояла, внезапно побросала ведра и бросилась бежать, так ни разу не оглянувшись, а бабушка взяла растерянную меня за руку, отвела домой и, строго наказав никуда не выходить, ушла куда-то. Через пару часов вернулась очень задумчивая, и, я бы сказала, расстроенная, а за вечерним чаем у нас состоялся первый серьезный разговор.

Она сказала, что все эти люди, что мне снятся, мертвы, а место, где они находятся, называется Сумеречный Мир — промежуточный мир между реальностями живых и мертвых, и что у меня дар путешествовать по этим мирам, которых очень много.

Бабу Тасю, как оказалось, похоронили полгода назад, и тетя Валя не стала обряжать женщину в то самое любимое зеленое платье. Оно показалось ей старым, вот и купила новое, синее, и мои слова очень ее расстроили.

— Понимаешь, Катерина, — устало подытожила она, — для мертвых их просьбы, может, и выглядят важными, ведь, как ты видела, в том мире нет эмоций, и они цепляются за каждую, даже неприятную, чтобы чувствовать себя более живыми. Но живым не нужны их послания… Тетя Валя поступила так, как требовала совесть, ей хотелось, как лучше, а теперь мысль о том, что она ошиблась, будет преследовать ее долгое время. Это станет камнем на сердце, и если она его не скинет, то так и будет подпитывать мертвую материю и даже может заболеть. Именно поэтому, церковь говорит не верить снам, даже если они вещие, и не желать общения с мертвыми… У усопших была целая жизнь, чтобы успеть все решить и не портить существование оставшимся в живых. Я научу тебя, как перекрыть канал в тот мир, чтобы они не досаждали тебе.

Оказалось, что моя бабушка тоже в детстве видела сны, как у меня. Она показала мне, как навсегда запечатать вход в иное, и, забегая вперед, скажу, что больше подобных снов мне не снилось… Главным в этом процессе было мое искреннее и твердое желание и воля, а я действительно изо всех сил хотела избавиться от своих снов, которые теперь стали мне неприятны, ведь раньше я не знала, что все эти люди мертвы.

Соседке бабушка посоветовала не забивать голову глупостями и пойти в церковь, где батюшка, более сведущий в вопросах веры и христианского посмертия, найдет для нее особые слова, чтобы успокоить растревоженную душу.

История на этом не закончилась. По поселку поползли слухи. Стоило мне выйти за околицу, как со всех сторон раздавались приглушенные разговоры, а любопытные и неприязненные взгляды и шепотки провожали меня повсюду. Некоторые, самые отчаянные селяне, даже порывались подойти и поговорить. Не прошло и двух недель, как мы вернулись в город, а дачу, которую строил еще мой прадед, пришлось продать. Из всего этого я сделала закономерный вывод — никогда и никому не показывать и не рассказывать про свои странности, если не хочу стать изгоем.

Мой отец умер еще до моего рождения и, сколько я себя помню, мы всегда жили втроем с мамой и бабушкой, но почти сразу после летних событий, мама вновь вышла замуж, а после они с мужем уехали на север «за большим рублем». Вариант «взять меня с собой» они даже не рассматривали. Бабушка утешала меня тем, что мама так поступила ради меня, мол, в тех краях детям не место, что, впрочем, не помешало через год появиться на свет моему брату. В принципе, всегда догадывалась, что мама при случае попытается избавиться от меня — я ей почему-то не нравилась, она меня не любила, я бы даже сказала, боялась, если бы эта мысль не звучала настолько нелепо и глупо. После отъезда видела ее только раз, через двадцать пять лет, когда приехала на ее похороны. Она регулярно высылала деньги на мое содержание, но общаться со мной отказывалась категорически. Какое-то время я ненавидела маму, но, поняв причину неприязни ко мне, простила и проводила в последний путь уже без злобы, но с жалостью к ее судьбе.

Душевный покой от мысли, что не нужна собственной матери, и она меня бросила, мне помогли обрести бабушка и вера в Бога.

Бабушка была глубоко верующим человеком. Она не была фанатично религиозной, но соблюдала все большие посты и «молитвенные правила», а раз в год, на Пасху, ходила на праздничную службу и Причастие, и, конечно, прекрасно разбиралась в духовных вопросах. После маминого отъезда мы с ней очень сблизились, и она постепенно стала открывать мне тайны нашей семьи. Рассказала, что рано потеряла мать, и в свое время некому было ее научить жить и справляться со странностями, потому она довольно поздно обрела душевный покой, только когда Бог привел ее в церковь.

— И знаешь, Катерина, я ни разу не пожалела о своем выборе, — немного печально сказала она. — Глупцы воображают, что Дар — это власть, могущество и слава, но они забывают, что у всего есть своя цена, а цена за эти способности самая высокая, страшная, невосполнимая… Эти знания — не благословение, а проклятье… Бремя тяжкое, печать Каинова, убийственная, беспощадная… «Тьма, заражающая и поглощающая» — поверь мне, я знаю, что говорю…

— Родом мы из Сибири, — начала свой очередной рассказ бабушка, когда мне исполнилось пятнадцать. Фамилия наша, Логиновы, произошла от названия лесной заимки — «Волчьего лога». Сейчас на ее месте образовалась большая деревня «Логутовка». Там и теперь еще живет сестра моя Ульяна.

— Сестра? — удивилась я, — бабушка, почему ты никогда о ней не рассказывала?

— Потому что, когда в шестнадцать лет я окончательно сбежала из дома, то дала себе слово все забыть, — ответила бабушка, устало прикрыв глаза. — Эта сила… она пугала меня, я ее не хотела. А Ульяна… она другая.

Мы с ней близнецы, но наша покойная бабушка, прости ее Бог, выбрала сестру, чтобы передать дар, который переходит в нашей семье только по женской линии. Моя сестра — ведьма, Катерина. Не травница, не знахарка, а настоящая ведьма, и именно ей наша бабушка передала родовой дар, что предназначался мне, так как я родилась первая.

— Мне в детстве очень нравилась сила. Видеть и говорить с невидимым, вылечить крыло птичке, влить силу в растение, чтобы оно расцвело, — не скрою, это было прекрасное ощущение. Но когда мне было шесть, мы с бабушкой зачем-то пошли в соседнюю деревню, и нам навстречу попался свадебный кортеж. Не помню, с чего все началось, но они чем-то обидели бабушку, вроде как, издалека кричали и требовали им дорогу уступить. Она только молча на них посмотрела, черкнула ногой на дорожной пыли линию, плюнула себе под ноги, и, взяв меня за руку, отошла с дороги, а они, смеясь, покатили дальше. Но едва достигли черты, как их кони встали на дыбы и застыли как вкопанные, испуганно фыркая и нервно подергивая кожей. Когда мы в сумерках возвращались обратно, они все еще стояли на том же самом месте. Утром по деревне гуляли слухи, что бабка-гадуница, как звали бабушку селяне, сглазила коней, и их пришлось пристрелить. А через полгода те самые молодожены приходили к нам и кланялись — случилось у них что-то, прощения просили. Я только подслушать смогла, как бабушка сказала, что проклятие, в сердцах сказанное, снять невозможно, но выход есть, можно его ослабить — на чужого перекинуть. О чем они там договорились, не знаю, да только поняла тогда, что сила эта бесовская, на зло направленная, чтобы души смущать и губить, так что сказала бабушке, что учиться у нее не буду. Она серчала поначалу, грозилась, но я на своем стояла, и ей смириться пришлось. Дар, его ведь только по доброй воле принять можно — тьму в сердце впустить. Вот она от меня и отстала и на сестру мою перекинулась.

В тот год я в первый класс пошла, но не в свою деревню, а в областной центр. Жила в интернате, домой только летом возвращалась, и так потом в городе и осталась, а дальше и вовсе замуж вышла и уехала с Николашей своим в Москву, и в деревне своей больше не была ни разу.

— Бабушка, — спросила я, — а почему твою бабушку гадуницей звали?

— Так в тех краях ведьм звали, Катенька. ГАДать-ворожить к ним бегали, просили судьбу подГАДать-переменить, а при случае могли неугодному и подГАДить, — потому и гадуница. Название-то от слова «гад» происходит, змей, то есть, прислужник бесовский.

Подивилась я истории той, но только не особо поверила ей: сказка-сказкой, да только в то же лето телеграмма пришла, что бабушкина сестра болеет сильно, помирать собралась, хочет с сестрой свидеться. Поехали мы…

Бабушка Ульяна встретила нас, лежа на перине, и выглядела неважно. Она смотрелась старше сестры, и хоть они были очень похожи, но в ней не чувствовалось того душевного покоя и доброты. Окинула меня цепким взглядом холодных голубых глаз и хоть улыбалась и всячески демонстрировала приветливость, но я чувствовала от нее угрозу, — мне хотелось выскочить вон и бежать подальше отсюда.

Прежде чем разойтись по комнатам, бабушка, поняв мое состояние, утешила меня и напомнила, что нет никого более великого и сильного, нежели Бог, и мне нечего бояться. Я успокоилась, и, помолившись на ночь, легла спать…

Сон мне привиделся странный… Словно бы проснулась в деревянной горнице, похожей на ту, в которой приснилась когда-то баба Тася, только вместо окна была дверь. Она притягивала мой взгляд и вызывала смутное волнение, словно бы за ней скрывалось что-то опасное. Но тут зажженные свечи ярко вспыхнули, дверь беззвучно отворилась, и в комнату вошла фигура, скрытая плащом и с надвинутым на лицо капюшоном. Мое сердце замерло, но не успела как следует напугаться, тут незнакомка откинула капюшон, и я увидела очень красивую девушку. Длинные, пшеничного цвета волнистые волосы в пол, яркие голубые глаза, а на голове венок из листьев и гроздей рябины… Девушка сбросила плащ и осталась в белой вышитой рубахе, а в правой руке была корзинка или туесок, украшенный осенними листьями и полный разных ягод. Она приветливо улыбнулась и легко и грациозно пошла в мою сторону, вытянув руки с корзинкой, и чуть склоняя голову, словно в полупоклоне.

— Здрава будь, Гостья, под кров мой пришедшая, — мелодичным и певучим голосом сказала она, остановившись, не дойдя до меня несколько шагов, — не побрезгуй, возьми и отведай, чем угодья мои обширные славятся… Все отдам тебе, чем богата, Гостья любезная, — добавила она, ласково улыбаясь, в то время как глаз ее холодных улыбка не коснулась. По ней я ее и узнала — то была бабушка Ульяна, только молодая совсем. Это осознание меня отрезвило и развеяло морок от ее голоса, что околдовывал и опутывал сознание.

— Не серчай, Хозяйка, откажусь я, пожалуй, от угощения твоего, сыта, — ответила ей странно, по-старинному выстраивая фразы, словно подсказывал кто. И почему-то знала, что благодарить ее нельзя.

— Что же, — не растерялась девушка, продолжая оставаться на месте, — раз от угощения моего отказываешься, так хоть подарки прими, Гостья долгожданная. С этими словами она тряхнула корзинку, и вместо ягод в ней оказались переливающиеся в пламени свечей разноцветные драгоценные камни.

— Не обессудь, Хозяйка, — ответила ей, — да только и от подарков твоих отказываюсь, не по душе они мне.

— Тогда прими от меня, Гостья желанная, дар на память добрую, безделицу бесценную, — ответила она, а корзинка в ее руках превратилась в белое блюдечко, на котором лежал массивный перстень с большим бледно-голубым прозрачным камнем. И так он был прекрасен, что на секунду во мне только одно желание появилось, и все другие мысли затмило — протянуть руку и принять его, так перстень зазывно переливался и сверкал. Уж и руку к нему почти протянула, да только голову подняла и случайно на женщину глянула, а у той в глазах предвкушение и злоба такая проскальзывает нечеловеческая, что даже черты ее красивого лица искажаются, и уродство какое-то проступает мерзкое. Меня словно ведром холодной воды окатило. Отпрянула я, крестик нательный из-под рубашки ночной достала и сжала до боли в ладонях, чтобы не соблазняться.

— Ни к чему мне дары твои, Хозяйка, — дрожащим от напряжения голосом решительно ответила ей. — В доме твоем я не по своей воле и проездом. Отказываюсь от дара твоего, ни к чему мне тебя помнить, но помолюсь за тебя и свечку поставлю, по христианскому обычаю, если попросишь.

Женщина нечеловечески взвыла и бросилась ко мне, оскалившись и протягивая крючковатые пальцы с когтями как у зверя. Но наткнулась словно бы на невидимую преграду, стала биться в нее и скрести когтями. Это было очень страшно… Зажмурила глаза, но ее крики, проклятия и угрозы, полные злобы, будто колючки, осязаемо впивались мне в кожу. Я стискивала крестик и пыталась молиться, но не могла вспомнить ни одной молитвы, от страха они все вылетели из головы. Только одна мысль билась во мне, удерживая в реальности. «Господи, помоги», — безостановочно шептала я, пытаясь всеми силами не открыть глаз.

Внезапно что-то почувствовала, вокруг меня что-то изменилось… Наступила неестественная тишина, звенящая, потусторонняя, и, приоткрыв глаза, увидела, что время как бы застыло… Пламя свечей замерло, а горячий воздух стал тягучим, тяжелым и осязаемым.

Женщина затравленно обернулась от меня, уставясь куда-то в одну точку и будто прислушиваясь к чему-то. Теперь она уже ничем не напоминала ту красивую девушку. Выглядела, как древняя злобная старуха, наверное, так в сказках описывают Бабу-Ягу. Седые пакли спутанных волос, узловатые руки, тонкий безгубый рот и скрюченная спина. Не хватало только костяной ноги и ступы. Ее старость и немощь странно контрастировали с новой белой вышитой рубахой.

Вдруг она замерла, а потом душераздирающе заверещала, словно раненый зверь и замахала руками. Я заозиралась по сторонам в поисках того, что могло ее так напугать, и волосы у меня на голове зашевелились от ужаса.

В конце комнаты, возле двери, прямо в полу образовалась огромная дыра, а звуки, раздававшиеся оттуда, были настолько ужасны, безумны и сверхъестественны, что по телу побежали мурашки. Из провала повалил то ли дым, то ли туман. Он, как живой, стелился по полу, в считанные секунды настиг верещавшую от ужаса старуху и потянул ее за собой. Когда она оказалась возле самой ямы, цепляясь за края, оставляя в полу ногти и кровавые подтеки, из провала показалось множество рук. Они, не без усилий, отодрали ее пальцы и затянули внутрь под ужасающие вопли, после чего дыра в полу сама собой заделалась, и все встало на свои места, как будто мне это привиделось… В изнеможении осела вниз и, похоже, потеряла сознание…

Утром меня разбудили и отправили к соседке. Бабушка Ульяна ночью умерла.

После похорон мы даже не остались на поминки, а сразу вернулись домой. Бабушка оплатила местную столовую сразу и на девять дней, и на сорок, и на годины. Селяне были довольны…

Из дома мы ничего не взяли, кроме украшений. Бабушка сказала, что они родовые и теперь принадлежат мне, и могут навредить, попади к чужим людям. Тогда я попросила высыпать их в холщовый мешочек и, набросав сверху гальки, перед отъездом бросила их в омут местного озера. Вода там проточная, значит, со временем очистит камни, а когда мешок истлеет, драгоценности выпадут, если их кто и найдет, то они уже будут безопасны. А то, может, озерный дух их навсегда себе заберет. Оставить украшения себе мне и в голову не пришло, особенно после такого страшного сна, так что избавилась я от них не колеблясь, со спокойной душой, и не жалела никогда.

По приезде домой нас ждала телеграмма, что дом бабушки Ульяны ночью сгорел. Подозревали поджог, но улик не нашли. Лично мне было все равно, как такое произошло, даже вздохнула с облегчением. Слишком страшные воспоминания у меня были связаны с этим домом. Более-менее успокоившись, рассказала бабушке о своем сне.

— Да нет, не сон то был, Катерина, — серьезно ответила она. — Ведьмы так свою силу преемнице передают. А ты отказалась три раза, как и положено. Молодец Катенька, отвергла силу бесовскую. Но не думай, что теперь способности и странности твои исчезнут. Тут другое немного… Мне тебе еще кое-что рассказать надо, ты теперь взрослая стала, поймешь.

Как и пророчила бабушка, из-за того, что я от дара отказалась, странности мои никуда не исчезли. Самое главное, что снов больше не видела, а все остальное вполне себе безобидное было, да и полезное.

В основном в травах разбиралась, чаи травяные со временем купажировать научилась, для каждого человека подбирала свои, но травницей или знахаркой меня не звал никто. Я ведь не лечила. По сути, это мое хобби было — травы собирать, и все вокруг о нем знали. Просто людям мои сборы нравились и пили их с удовольствием — я их дарила. Сначала друзьям, потом знакомым и знакомым знакомых, а что болезни да хвори у них проходили, или на душе спокойнее становилось, так то со мной не связывали.

Придут поначалу, бывало, подружки, чайку попьют, и домой отсыпать попросят, а через год, как распробовали, только их и просили дарить на все праздники и для себя, и для родственников, и знакомых. А я что, мне не жалко… Даже упаковку к ним придумала, подарочную. Мешочки из вышитой органзы, перевязанные красивой ленточкой. Очень празднично получилось.

— Тебе, Катерина, магазин надо открывать с чаями твоими, — шутили подружки, принимая очередной подарок. И может, я так бы и поступила, да только денег дар не терпит — то, что даром досталось, продавать нельзя.

Знания эти, как что собирать и смешивать, ко мне внезапно пришли, — вчера только не было, а сегодня проснулась — и вот они, словно всегда в голове хранились, а сейчас открылись. Даже странно как-то… Идем мы с бабушкой по лесу, а я возьми и покажи на травку какую-то.

— Смотри ба, а эта трава от болезней легких помогает.

— С чего ты это взяла, внучка? — спросила бабушка, с интересом склонившись над растением. — Хоть знаешь, как она называется?

— Нет, — помотала я головой, — но точно знаю, что для легких она, ну и от поноса сгодится.

— Что же, Катерина, поздравляю, — улыбнулась бабушка. — Дар родовой в тебе проснулся… А травку эту «пахучка» называют, и верно, болезни дыхания ей лечат. Очень редкая она для наших широт, вот только со сбором мы опоздали, в августе в ней уже почти ничего полезного не содержится.

С тех пор бабушка меня учить стала, книг нанесла, чтобы я знала, как какое растение называется, когда и как его собирать лучше всего, а это, я вам скажу, титанический труд. Растений множество, и о каждом много чего запомнить надо. Хотя, если их собрать и в кучу сложить, то я и без труда, с закрытыми глазами, от любой хвори сбор составлю, даже названий не зная.

К пятнадцати у меня еще одна способность открылась — аурное зрение. Нет, так-то я всегда дымку разноцветную над людьми видела, но не придавала этому значения, поскольку не знала, что ее другие люди не видят, а когда однажды проговорилась бабушке, та только руками всплеснула. И снова началось мое обучение…

Оказалось, каждый цвет свое значение имеет, как и место, над которым он расположен. Бабушка утверждала, и я склонна ей поверить, что болезни наши сначала в ауре отражаются, а потом уже на физическое тело переходят. То есть, чем человеку заболеть предстоит или когда к нему смерть близко подкрадывается, заранее увидеть можно.

Через несколько лет тренировок могла уже не только с ходу определить, чем человек болеет, но и видела саму причину его недуга, но для этого мне требовались некоторые усилия и желание.

Сначала просто была потрясена и восхищена открывавшимися передо мной перспективами: лечить людей, спасать жизни — это ли не истинный смысл существования, но бабушка быстро спустила меня на землю.

— В этих знаниях, Катерина, и есть истинное зло. Ты думаешь, почему церковь не признает знахарок, хоть они и шепчут над водой молитвы, и люди, вроде бы, даже выздоравливают?

— Не знаю, ба… правда, почему? — задумалась я, — может, конкуренции боятся, что в церковь ходить перестанут и к шептуньям кинутся в случае беды.

— Глупая ты, — фыркнула бабушка, — чего им бояться, если за ними Бог стоит. Да и не придет в церковь лишний человек, пока его сам Спаситель туда не приведет.

Вот живет себе обычный человек, уже и до старости дожил и не задумывался никогда ни о вере, ни о Боге. Живет себе и живет, как все, а потом вдруг раз, случайно в церковь зашел и неожиданно для себя на все вопросы свои ответы нашел, и душевный покой обрел. Сто раз за всю жизнь мимо церкви ходил, и мысли не возникало зайти, а тут ноги сами принесли… Вот так все и бывает, у кого рано, у кого поздно, но кого призовут и кому суждено, те найдут и придут, когда срок их придет.

— А зачем мне тогда способности эти, если помочь людям не смогу, — удивилась я, — какой с них толк, если они во мне мертвым грузом лежать будут?

— Нет, вот точно ты неразумная девчонка, Катерина, — всплеснула руками бабушка, — разве же я говорила, что лечить нельзя? Как же нельзя, нужно даже, но не так, как ты представляешь.

— Смотри… От чего болезни наши появляются? — спросила она. — От грехов наших, ну, не хочешь от грехов, пусть будут нарушения законов вселенной, если тебя так религиозные термины пугают.

Вот, например, бизнесмен какой кроме работы своей не видит ничего: семья, отпуск, мать навестить, выходные с сыном провести, — ничего, одни деньги на уме. А потом — бах, инсульт или инфаркт его на больничную койку приведет. Скажешь горе? беда? А нет. Он пока лежит, отдыхает — глядишь, и о смерти задумается, и о правильности жизни своей, да и убедится, что и без него дела делаются, и небо на землю в его отсутствие на работе не упало. Выйдет такой из больницы и жизнь свою поменяет, а дай ему таблетку, так он ее быстро на бегу проглотит и дальше побежит — ни урока, ни пользы. Так и будет всю жизнь бессмысленно в суете за миражами гоняться, пока замертво не упадет… Так что в каждом недуге смысл есть, но человек сам должен до всего дойти, все пережить и переболеть.

— Или вот почему к бабкам ходить нельзя… Допустим, пришла ты к ней с «порчей» — это они так черноту душевную называют, что душу и тело разъедает да сжирает. Не важно, ты сама ее себе создала или другой тебе поспособствовал, но она есть. Что бабки делают — предлагают ее снять… А дальше что? Ты ведь знаешь закон сохранения энергии… Ничто не приходит ниоткуда и не уходит в никуда. Порчу с тебя снимут, да ведь она никуда от этого не денется, а знахарка не дурочка ее себе брать, вот и скинет на другого кого: на собаку, кошку, а то и на человека. И скажи теперь, что это не грех… А иногда они эту порчу с человека снять не могут, а вроде как откладывают на время, и она в будущем на всю семью распространяется. Сама ты, допустим, уже не болеешь, а дети твои хворать начинают или жизнь у них разваливается.

— Я пару лет назад в санатории с женщиной одной познакомилась. Солидная, ухоженная, положительная женщина, надо сказать. Рак у нее, третья стадия — поджелудочная и грудь. Грудь ей уже удалили, и вот теперь поджелудочная… Она все понять не могла, за что ее так Бог наказал. Все злобилась на высшие силы, что ее, такую добрую и хорошую, так страдать заставили. Я-то видела причину, но промолчала, хотя ей тогда можно было бы помочь… Не поняла бы она меня все равно… Уперлась на своем мнении и правой себя считала.

— Два сына у нее… Старший женат, двое деток, а младший, двадцать шесть лет, с ней живет. Недавно девушку привел знакомиться, жениться собрались, любят они друг друга. И все бы ничего, да только для любимого матерью сына любая невеста неподходящей покажется. Ссорились они, ругалась она с ним, но сын настоял, и пара все же поженилась. Правда, парень поступил мудро, и молодая семья стала жить отдельно, а через полгода у женщины нашли онкологию в груди, и еще через три месяца, в поджелудочной. Женщина сноху свою обвиняла, мол, порчу она на меня навела, чтобы и сына к рукам прибрать, и деньги, и квартиру, а на самом-то деле она сама в своей болезни виновата. У сына ее судьба была с этой девушкой встретиться. А мать своим эгоизмом и гордыней им мешала, зла желала снохе, чтобы сын одумался, развелся, и семья распалась. Тем самым она тормозила рождение их ребенка, как бы желала ему не родиться, заранее проклинала кровь его матери в нем… Думаешь, может после такого посыла дитя жизнеспособное родиться?.. То-то. Вот теперь ее и убирают из жизни, и когда она уйдет, отработав страданиями свою же злость, и все проклятия свои ее болью сгорят и уничтожатся, у ее сына ребенок появится… Вспомни, сколько таких случаев было, когда молодые живут год, два, а детей нет. Но стоит умереть кому-то из близких, и года не проходит, как ребеночек долгожданный рождается. Вот тебе механизмы, как все и происходит — либо родственники таким образом черноту с рода снимают, даже если сами в ее создании не виноваты, а предок какой, либо злобу свою отрабатывают и уничтожают, чтобы потомки здоровые родились, без проклятий. Семья и род, внученька, это не просто слова, даже если ты с родней и не общаешься вовсе. Не зря говорят — кровь не водица…

— Бабушка, но это все так страшно звучит, — опешила я, — почему же тогда люди не поступают правильно, так, чтобы не болеть?

— А заповеди нам на что даны? — печально ответила бабушка. — Многие их соблюдают, по-твоему? Хотя там все главное двумя предложениями выделить можно. «На все воля Божья» и «Не делай другому того, чего бы для себя не хотел», ан нет, у нашей гордыни на все свое мнение есть, нам больше Бога виднее, как оно лучше быть должно… Вот отсюда и все проблемы, внучка, — печально закончила речь бабушка.

— Я это вот к чему веду — когда у тебя проблемы, то надо к Богу обращаться, а не к знахаркам. Просить прощения, а если причина не понятна, то проси, чтобы он ее тебе открыл. Искренне стучащему всегда отворят, рано или поздно… Да и «порчу» эту, черноту душевную, Бог не перекидывает ни на кого, не вредит одному за счет другого, а растворяет своей любовью, от твоих искренних молитв и покаяния. И открывает тебе, какие в тебе еще грехи есть, и над чем тебе еще работать предстоит, да и позаботится о тебе и защитит, а ты говоришь, знахарки…

— Если коротко сказать, то лечить можно и нужно, но словом. Подсказать, в какой стороне причину искать, но до самой причины человек должен сам дойти, это очень важно. Смысл в том, чтобы он не только причину понял, но и осознал проступок, и покаялся. Так что твоя задача — подвести его к причине, отварами облегчить телесное состояние, чтобы человек все осознать успел и к Богу покаянно припал. И самое главное, чтобы в церковь не за здоровьем бежал, а за прощением, каясь, что перед Богом провинился и очернил себя и род свой грехом перед ликом Господним. Вот в чем истинное лечение заключается, а не в том, чтобы в собственные прегрешения лицом ткнуть, а потом вылечить, чтобы он и дальше от покаяния бегал и грешил, зная, что ты его всегда с того света вытащишь.

Время бежало быстро… Я окончила школу и поступила в один из медицинских вузов Москвы. После него еще два года учебы на физиотерапевта, и, подтвердив диплом, мы с мужем уехали на три года в Китай. Я поступила в Ляонинский медицинский университет на специальность «иглоукалывание, ароматерапия и гомеопатия», а он работал костоправом и физиотерапевтом, продвигая новые аппараты, сделанные и придуманные в России.

Приехав обратно, мы на пару и еще трое наших друзей открыли центр нетрадиционной медицины. И потекли счастливые, спокойные, но интересные и увлекательные годы нашей жизни. Мне казалось, так будет всегда, но, Боже мой, как же я ошибалась…

Максима, будущего мужа, я встретила, когда в институте на втором курсе училась. Он был на два года меня старше.

Познакомились мы на свадьбе моей институтской приятельницы. Как только глаза наши встретились, так я кожей ощутила, — вот он, мой… Целый вечер с ним в гляделки играли, а потом нас познакомили, и он меня провожать пошел.

Полгода Максим меня обхаживал и не торопился совсем, под юбку не лез и поцеловал первый раз после того, как я его с бабушкой познакомила, и он ее благословения попросил, и предложение мне сделал. Даже не думала, что такие парни бывают, разве что в сериале каком бразильском. Ходил за мной тенью, дотрагивался так аккуратно, словно фарфоровая была, и он меня сломать боялся, хотя я на его фоне дюймовочкой казалась… Это, оказывается, так приятно, когда на тебя с такой любовью и уважением смотрят. Я тогда китайский язык изучала, так стоило мне фразу из этих пяти выученных слов сказать, как он так умилялся и гордился мной, словно я вундеркинд. Даже три несчастные ноты, сыгранные мною на фортепьяно или подгоревший тост — каждая мелочь для него важна была и дорога. Никто ко мне так раньше не относился. А что я к нему испытывала, то, наверное, и любовью даже назвать нельзя было. Просто жизнь и смерть моя в нем одном соединились. Если бы не его поддержка, то не знаю я, как бы смерть бабушки пережила.

Бабуля и не болела вовсе, просто сказала, что теперь, когда я свою судьбу встретила, она спокойно умереть может. И главное, просто так сказала, обыденно даже, словно в магазин сходить собралась.

— Ты, Катенька, обо мне не плачь, и если во сне приду к тебе — гони, не я это буду, а другой кто под моей личиной… Я тебя вырастила в Боге и вере, передала все то, что сама знала. Жизнь у тебя счастливо сложится и все хорошо будет, не сомневайся… Вот только надо мне тебе открыть тайну последнюю… самую страшную, но верю, что Бог тебя без поддержки не оставит.

— Бабуль, не пугай меня, что еще? — заволновалась я.

— Таких, как мы, издревле, еще до христианства, на Руси ведуньями звали, — сказала она, пряча глаза. — Это светлый дар, призванный лечить и помогать всякой твари под небом, ведь медицины в те времена не знали и только такие, как мы ведали тайны и обладали знаниями…» «Урожденная с даром» — вот, как зовут таких, как ты… Но не всех такое положение устраивало, кого-то сила ломала и подчиняла. Они хотели больше силы и власти и отрекались от света, прося покровительства темных сил. Впоследствии они назывались «учеными», как получившие знания от нечистой силы, или же, приняв дар от другого колдуна, становились ведьмами.

Не знаю, когда и кто, но одна из наших прародительниц призвала демона, «удачу», и заручилась его покровительством, вот только за услуги свои он берет цену людскими жизнями.

— Постой, бабуля, — возразила ей, вконец растерявшись, — разве удача — это нехорошо? Да ведь люди ее друг другу желают, а ты говоришь — демон… как же так?

— То и желают, чего сами не понимают. Залезь в интернет и посмотри, если мне не веришь, — обиделась бабушка. — Они, люди, то есть, и фигурки позолоченные покупают, и молятся им потом как тельцу золотому… Жабу с монеткой, что демона «жадность» изображает и которая их душить приходит, когда сосед лучше них живет. Или толстого мужичонку, которому пузо для привлечения денег трут, а ведь это не что иное, как демон богатства… А ты говоришь… Откуда им все это знать, когда они в церковь не ходят, а живут себе в суете погрязнув, ладно, если кому перед смертью очухаться Господь сподобит… Не перебивай меня…

— Так вот, Катерина, — продолжила бабушка, помолчав, — то, что ты от дара демонского отказалась, хорошо. Тем ты душу свою уберегла и осталась ведуньей, а не ведьмой. Да только проклятье кровное, что на всем нашем роде, так и не ушло. А платим мы за него нашими мужчинами, которые никогда не доживают до сорока пяти лет.

— Что за бред, ба? — спросила я, когда отошла от шока, — как такое возможно?

— А вот так, Катюша, — горько вздохнула бабушка. — Для силы важно, чтобы она в потомках передалась, а мужчины надобны, только чтобы ты смогла дочь от одного из них родить, после чего по договору его забирают… Сама такое пережила и дочь моя тоже, потому мать тебя и не любила, и боялась. Я ведь, когда от дара отказалась, думала, что освободилась от проклятья, ан нет, а тебе, может, и удастся его снять.

— Это каким образом, ба? — расстроенно спросила я.

— Понимаешь, детка, — ответила она, — есть такая теория о женской энергии… Мужчинам надо воплотиться в сыне, им нужен наследник. Потому природой заложено, что сына ему может родить только та женщина, для которой он все. Грубо говоря, она в нем заинтересована больше него самого в ней. Родив ему сына, она отныне навсегда становится матерью его наследника, что понуждает мужчину заботиться о ней и уважать, даже если он ее не любит. Наследник их навеки связывает. А когда мужчина больше заинтересован женщиной, чем она им, то природа дает им только дочерей, потому как он и так ее любит и не бросит. И дочку будет любить как продолжение своей жены и смириться сумеет с отсутствием наследника. Это, конечно, только теория, и воспринимать ее нужно условно, но ведьмам, что передают дар по женской линии, эта теория подходит, как никакая другая. Я замуж вышла не по любви, только чтобы подальше от деревни своей уехать, хотя мужа всегда уважала и заботилась о нем. Мы с ним всего одиннадцать лет прожили, а потом родилась твоя мать, и его забрали. А дочь от меня сбежать хотела, думала, что судьбу изменить сумеет, но тоже всего восемь лет с мужем прожила, пока ты не родилась. Хотя дара у нее совсем не было. Думаю, это потому, что Ульяна тогда жива была и надеялась сама дочь родить, да не смогла… Влюбилась в своего мужа, как кошка. Дочь при таком родиться не могла, а сына ей не дали, но мужа все равно в сорок пять лет забрали по договору. Ты — другое дело, от дара ты отказалась… Да и вижу я, как ты по Максу своему горишь. Если сына родить сумеешь, считай, повернула жизнь свою. Только не уверена, что у тебя получится… Может, если бы у моей сестры, что дар приняла, родилась бы дочь, то все бы у тебя сложилось по-другому, а так… ты последняя в роду осталась, молись за род наш, как я всю жизнь молилась, больше некому… В любом случае, припадай к Богу, чтобы помог, и он тебя не оставит…

И я молилась… Каждый день просила, чтобы миновала меня чаша сия… Просила сохранить мужу жизнь, говорила, что согласна на все. Но, когда Бог меня услышал и помог, я оказалась к этому совершенно не готова…

Прожили мы с Максом двадцать лет, душа в душу. Он ноги мне мыл и воду пил, а я пылинки с него сдувала. И все у нас хорошо было, только детей не было. Лет через шесть, когда оба всерьез о детях задумались, хотя я и не предохранялась никогда, прошли мы обследование. Оба здоровы, патологий нет… и детей нет… Но мы быстро с этим фактом смирились, слишком были друг на друге зациклены. Смирились и дальше стали жить, да только судьба по-другому распорядилась…

Соседка наша по площадке, баба Маша, померла, а с ней внучка жила. Хорошая девчушка, и ко мне тянулась, светлая, ласковая… Только вот родителям водка дороже ребенка была, потому они с бабушкой и жили вместе на одну пенсию. Я бабе Маше часто помогала и деньгами, и продуктами, да и лечила по мере способностей. Жаль только, что сидеть у нее не было времени, она женщина умная была, ее слушать интересно было, прям как мою бабушку.

Когда соседка умерла, девочке семь как раз исполнилось. Одна она в бабушкиной квартире оставаться не могла, и ее в приют забрали. Мы с мужем, как узнали, так всех влиятельных клиентов на уши подняли и удочерили ее. Вот так нежданно у нас дочка оказалась, и верите, ни разу мы о поступке нашем спонтанном не пожалели. И потекла наша жизнь в приятных заботах и радости…

У Макса день рождения был — сорок три года. Он с утра в клинику уехал, а я по дому хлопотала, ужин праздничный готовила, а Леночка, дочка наша, со своею институтской группой в Америку умотала до августа, поздравила отца по интернету с утра, со мной поболтала и на очередную экскурсию побежала.

Вечером гости к назначенному часу пришли, а муж так и не вернулся, так что улыбку натянула, когда ждать уже невежливо было, и начали мы праздник без него. К десяти вечера довольные гости разошлись, а я осталась ждать именинника. Волновалась, конечно, но не сильно, чувствовала, когда ему опасность грозит, а сегодня интуиция моя молчала.

К полуночи благоверный вернулся на бровях… Облегченно выдохнула и спать его уложила, а потом и сама легла. Утром он рано ушел, я его не видела, а вечером вернулся какой-то не такой, как всегда — сам молчаливый и глаза прячет.

«Ну, думаю, боится, что за вчерашнее попадет», — улыбнулась я, а он говорит:

— Присядь, Катя, поговорить надо, — вот тут я и испугалась…

Оказалось, все до банального просто… Изменил он мне вчера, а когда сказал с кем, просто ушам своим не поверила.

Марина, молодая жена нашего партнера по бизнесу. Она никогда своей зависти к нашей семье не скрывала, все на Макса облизывалась, хотя у самой муж не хуже. А Максим ее терпеть не мог, даже просил не общаться с ней больше положенного — мы ведь все в одной клинике работали.

Выпили они все после работы по бокалу за здоровье Макса и по домам разъехались, а муж мой остался клинику закрыть и на сигналку поставить. Дамочка эта вернулась, вроде как, забыла чего, а поскольку она вечером на праздник вместе со всеми прийти не сможет, муж у нее в командировку в Китай укатил, она предложила Максиму еще бокал вина выпить. И после того бокала проснулся он ночью с голой Мариной на диване в своем кабинете.

Потом он каялся, в ногах валялся, говорил чего-то, — но я уже его не слышала… Накатила на меня боль такая, что я на время из реальности выпала. Максим меня в себя и привел какое-то время спустя, и даже ушел без скандала, когда ему молча дверь входную открыла. А я в спальню вернулась, на кровать рухнула и выпала из жизни на три дня. Ни звуков, ни чувств, ни мыслей, — пустота…

На четвертый день маята душевная пришла. Места себе найти не могла, бегала по комнате, словно заведенная, а перед глазами картинки мелькали, как и в каких позах эти двое развлекались, и такая боль во мне от этого разливалась, будто огнем я горела.

Потом боль ненавистью сменилась лютою.

Как я их обоих ненавидела… даже не ожидала от себя таких сильных эмоций. Хорошо еще, что бабушкина наука под кожу въелась, и не проклинала никого, а то от этих изменников только пепел бы остался. Вот тогда себя в полной мере ведьмой почувствовала, когда от ярости волосы шевелятся как живые, и тьма из глубин души поднимается, да такая мощная, словно одним взглядом город испепелить возможно… Но и это прошло, когда узнала, что Марина эта от Макса ребенка ждет и из больниц не вылезает. Врачи то за жизнь ее ребенка борются, то саму мать откачивают. Поняла тогда, какой невольно грех творю ненавистью своей. Хоть и была в своем праве и даже ее не проклинала, но зло мое живое и обида справедливая, наказание ее вины в ней нашло. Только ребенок не виноват, он еще и родиться не успел, а уже вместе с матерью долги отдает… Ужаснулась деяниям своим и простила и ее, и Макса, и за ребенка их помолилась…

Тихо развелась с мужем, продала долю в клинике и уехала в Израиль отдыхать. Кто-то скажет, что поступила глупо, но я не могла по-другому. Если бы любила его меньше, то надавала бы пощечин, устроила бы истерику, а потом снизошла бы и простила, выдрав его девке все волосы и повозив ее по полу. Но Макс был для меня всем, и когда мой кумир рухнул, то погреб меня под собой. Дочка поняла, но и на отца зла не держала, сказала только, что «жаль, мол, такая семья распалась»…

Жила, словно во сне… Прошлое меня не грело, а только добавляло уныния от мысли, как оно раньше было. В настоящем была тупая боль, вперемешку со вспышками неконтролируемого отчаяния, а в будущем я себя не видела совсем, просто плыла по течению…

В Москву вернулась через полгода. В Иерусалиме, в одном из многочисленных храмов на меня сошло откровение. Спустилась в одну из усыпальниц, обессиленно села на низкую лавочку и мысль мне пришла: «Как тут тихо и хорошо… вот бы мне такой вечный покой обрести… как же меня боль душевная измучила, и за что мне это все? Вроде жила по совести, помогала просящим всегда по мере сил, мужу верна была, и все равно судьбы злой не избегла…» А потом то ли задремала, то ли отключилась на минуту, только вижу икону на стене, свечами горящими освещаемую, и от колебания пламени лик словно ожил.

— Чем же ты, Катерина, раба божия, не довольна, — послышался голос у меня в голове.

— Сама же Создателя столько лет просила-умоляла мужа спасти, а теперь, когда твоя просьба исполнена, поди ж ты, недовольна, что все не по-твоему вышло? Радуйся, неразумная, что мужа уберегла и с рода своего проклятие сняла. Теперь все те родственницы твои, кто в свое время, как ты, от дара отказались, покой обретут… Да и чтобы смертельное для мужа твоего проклятие снять, надо было от самого дорогого отказаться, положить на духовный алтарь жертву равную, болью и слезами очищенную и прощением благовонным умасленную. За то, что ты смогла через злобу свою переступить и местью справедливой не воспользовалась, а более того, простить смогла и благословения для новой жизни испросила, за то и оказал тебе Создатель такую милость великую… Иди с Богом и не искушай его понапрасну своими стенаниями и унынием.

Когда я очнулась, то с удивлением поняла, что боль моя ноющая, моя постоянная спутница последнее время, исчезла… В теле и на душе была такая легкость и тишина сладкая — вот тогда я в полной мере осознала, что значит ощутить Божье прощение, когда благодать на тебя сходит. Мое прошлое хоть и помнилось, но как-то отстраненно, словно бы и не мое вовсе, а разум и чувства виделись как пустой белый лист. Словно все старые файлы у меня в голове стерли, а компьютер обновили и перезагрузили. Невероятные ощущения.

В Москву вернулась новым человеком…

В деньгах не нуждалась, потому редких, но очень денежных пациентов принимала на дому или, что было чаще всего, меня отвозили к ним. Клиентура у меня была наработанная, кто хоть раз приходил, те всегда возвращались, ведь там, где другим специалистам требовалось двадцать сеансов, я своим даром справлялась за три-пять, а это экономило им и время, и деньги.

Дальнейшая моя жизнь протекала спокойно. У меня появилось куча свободного времени, и я с удовольствием тратила его на новые увлечения, на которые меня подсадила Лена. Бисероплетение, вышивание картин и валяние из шерсти игрушек, как и изготовление кукол, у меня не прижились. А вот шить одеяла и панно из лоскутков, да и просто шить одежду мне очень понравилось. Но особый талант пробудился у меня к вязанию… Спицы, крючок, — какие прелестные ажурные вещицы получаются от вязки на вилке, а какие салфетки и кружевные воротнички в стиле фриволите… Вязать получалось у меня быстро, почти на автомате и без отрыва, например, от разговора или просмотра передачи, но особое удовольствие мне доставляло вязание крючком в машине, мчащейся по трассе, когда Лена отвозила меня на лето на дачу в Подмосковье. Вот там я отрывалась по полной. Конечно, из моей жизни исчезли любовь и секс, но и скучной мою жизнь назвать было нельзя, а после пережитой боли просто наслаждалась покоем и излучала довольство.

Таким образом прошло три года. Леночка собралась замуж и познакомила меня с Глебом, своим будущим мужем. Максим женился на Марине и растил сына. Мы с ним редко пересекались, наедине не оставались и кроме «привет-пока» не общались. Смотрелся он неплохо, но счастливым не выглядел, в глазах у него стойко поселилась тоска, а Марина его, судя по виду, десять раз пожалела, что с ним связалась. Будь я злопамятной, то вдосталь позлорадствовала бы, но теперь мне было все равно, и даже невольно возникшую к нему жалость и сочувствие попыталась быстрее изгнать из сердца. Жизнь продолжалась, и все мы пытались выжить, проходя каждый свои уроки.

Сегодня у меня день рождения, «Сорок-пять. Ягодка опять… Жизнь только начинается» — эти и еще многие другие тосты, что поднимали за мое здоровье… голодные глаза Максима напротив, смотрящие на меня с надеждой, — пришлось его пригласить вместе с друзьями из бывшей клиники, да и дочь у нас, как-никак. И внезапное осознание, что не хочу ничего начинать заново… ничего… просто покой… устала.

Снилось мне, что я лечу… Теплый, ласковый, но достаточно сильный поток воздуха легко оторвал меня от земли, словно бы подхватил и понес навстречу слепящему яркому солнцу… Глаза зажмурила от нестерпимого сияния его, а потом просто позволила себе расслабленно отдаться ощущению полета и невесомости… Неожиданно почувствовала, что уже не лечу, а планирую, и плавно опускаюсь вниз.

Поляна, на которую я мягко спустилась, была чудо как хороша. Сочная зеленая трава, густая тенистая крона старого, но крепкого дуба и небольшое озерцо в форме капли с кристально-прозрачной водой. Скинула босоножки и не отказала себе в удовольствии немного побродить по мелководью, а потом медленно пошла в сторону одиноко стоящего дерева, в надежде укрыться от припекающих солнечных лучей. Усевшись в спасительной тени и прикрыв глаза, я задумалась… Мысли от летнего зноя текли вяло, и как бы снижали критическое восприятие, потому я и оставалась такой спокойной и расслабленной, несмотря на то, до чего успела додуматься.

— Ну, в уме тебе, девонька, не откажешь, — раздался надо мной спокойный мужской голос. Я вздрогнула скорее от неожиданности, чем от испуга, и, враз распахнув глаза, увидела высокого и сухонького старика с длинными седыми волосами и бородой, в широкой деревенской рубахе, подпоясанной вышитым пояском.

Он выглядел так, словно того и гляди его ветром сдует, и только его живые ярко-голубые глаза словно принадлежали не этому телу, а кому-то молодому, полному сил и жизни. Они смотрелись нелепо на старческом лице, словно юноша, шутки ради, нацепил на себя тело древнего дедка.

— Ой, напугал я тебя, Катерина? — всполошился он, изображая раскаяние, — прости старика.

— Ничего, — улыбнулась, легко поднимаясь на ноги, — это от неожиданности. Сморило меня от жары, вот и задремала… А вы за мной? Так я вас не задержу, сейчас быстро обуюсь и пойдем…

— Ишь быстрая выискалась, — по-доброму усмехнулся старик, от чего от его глаз вниз побежали мелкие морщинки, и его лицо стало напоминать печеное яблоко, — идти она нацелилась. Погодь торопиться, вначале надобно поговорить, ступай за мной.

Дедушка развернулся и бодро пошагал в сторону озера, где виднелся круглый, застеленный вязаной скатертью стол со всем необходимым для чая.

Пока я послушно шла вслед за ним, то заметила, что солнце уже не печет, и на землю спустились летние прохладные сумерки.

Старец сел за накрытый стол и подождал, пока разолью по чашкам душистый напиток, после чего под его одобрительный взгляд я про себя помолилась на вкушение пищи, и мы отхлебнули несколько глотков чая в полной тишине.

— Ну, и чего ты молчишь, — первым не выдержал дед, подозрительно прищурившись, — не спросишь ничего… Кто я таков, где ты находишься, зачем…

— А что толку спрашивать, — вздохнула я, — что мне знать надо, вы и так мне скажете, даже если я слушать не захочу и уши себе заткну, а чего мне знать нельзя, на то не ответите, даже если спрошу. А где я и зачем, уже, похоже, и так догадалась.

— Ишь ты, догадливая какая, — неодобрительно покачал головой дед, неторопливо отпивая из своей чашки. — Только ошиблась ты маленько. Не смерть я и не Бог, и даже не святой Николай — страж я Междумирья. Слыхала о таком? Потому, раз уж ты меня не боишься, спокойна и в панику не кидаешься, давай в старину играть перестанем и поговорим нормально.

Вслед за этими словами, старец тряхнул головой, черты его лица на секунду поплыли, и на его месте оказался очень красивый мужчина. Стародавняя рубаха превратилась в светло-серый летний льняной костюм, борода исчезла, а длинные седые волосы превратились в короткий ежик блондинистых волос. Не изменились только глаза, хотя, вот странность, они тоже не подходили этому телу и смотрелись так же нелепо. Глаза старца на юном лице.

«Похоже, только глаза и голос у него настоящие, а остальное видимость, — подумала я под его понимающий смешок, — и мысли мои для него тайны не представляют, да и ладно, мне скрывать нечего…»

— Что же, Катерина, — деловым современным тоном сказал он, — как ты уже догадалась, умерла ты в своем мире… Аккурат на твое сорокапятилетние и преставилась вместо мужа твоего. Все, как тот святой с иконы тебе и сказал — ты и есть та жертва, очищенная болью и слезами, и умащенная прощением… Не буду я ходить вокруг да около и скажу прямо. Путей у тебя теперь отсюда уйти несколько. Хоть ты и православная, и должна в один из миров рая попасть, но ты еще и ведунья, очищенная от проклятья, потому тебе многие дороги открыты. На земле ты все отработала, якорей и долгов не имеешь, так что тебе любой путь подойдет.

— А что такое якоря? — с любопытством спросила я.

— Ну, как сказать, — задумался он, — это привязанности, что к земле тянут. У каждого свои. У кого — дети маленькие или любовь всей жизни, или бизнес, или, вон, лет двадцать назад бабулька ко мне попала — смех один — «не пойду, говорит, дальше, пока сериал про Марианну не досмотрю, что там у нее в жизни с Луис Альберто произойдет, будут они вместе, али нет», — легко засмеялся он.

— Вот ты, например, хочешь назад вернуться, если я предложу? — неожиданно серьезно спросил он.

— Пожалуй, нет, — ответила я, подумав. — Дочь уже взрослая, замуж выходит и без меня обойтись сумеет, а муж бывший женат, сын растет, тем более не пропадет. Больше мне возвращаться не к кому.

— Вот и я говорю, нет у тебя якорей, свободная ты, — покивал мужчина, — иди куда хочешь. Хочешь покоя — это в рай. Хочешь знаний — в одном из миров Междумирья оставайся. А вот если хочешь испытать какое-нибудь чувство, ранее неиспытанное — то прошу на перерождение. Но у меня для тебя особенное предложение есть, — заговорщически прищурившись, добавил он под моим заинтересованным взглядом.

— Есть один мир, сравнительно молодой, но очень проблемный. Хочу я тебя туда забросить в одного из второстепенных персонажей. Жизнь тебя ожидает познавательная и интересная, память твою, как и многим другим до тебя, оставлю, и способности. Даже разрешу выбрать бонус, чтобы тебе легче жилось… Подумай. Проживешь жизнь заново, а когда срок твой придет, снова здесь окажешься, и я тебя по выбранному тобой пути проведу.

Я задумалась… а что, в принципе, теряю? Мне дают шанс прожить новую жизнь и сохранить при этом и сознание, и память — это же здорово, вот только что попросить? Тут подумать надо…

— Вижу, согласна ты, — довольно улыбнулся блондин, внимательно считывая выражение на моем лице, — так что ты выбрала? Красоту, здоровье, богатство, защиту, а, может, знания или власть?

— Пожалуй, остановлюсь на везении, — ответила ему. — От удачи я еще в той жизни отказалась, а помощь высших сил не повредит. Что до остального, так все нужное Бог даст, а чего не даст, — значит, то мне и не требуется.

— Хм, а ты продуманная мадам, чувствую, я в тебе не ошибся, — ответил он, ухмыльнувшись. — Что же, добровольный выбор сделан, пора в путь… и, пожалуй, дам тебе совет, заметь, совершенно бесплатно. Таких, как ты, «урожденных с даром», в тех краях называют «новой кровью», и за ними идет охота как за большой ценностью. Так что советую не светить своим статусом, если особого внимания не хочешь. Ну что, пора прощаться. При хорошем раскладе встретимся через сто двадцать пять лет.

— До встречи, Лили Эванс, — добавил он и хлопнул в ладоши. После чего мир для меня померк.

Самого переноса в новое тело я не ощутила. Просто глаза закрыла и в новом теле открыла, вот и все.

Очнулась вовсе не в младенце, как себе воображала, а в теле девочки шести с половиной лет, но, поразмыслив, пришла к выводу, что так даже лучше, вполне себе самостоятельный ребенок, а не пускающий пузыри малыш.

Комната у Лили была отдельная, этакая девичья спаленка в рюшечках-цветочках и, судя по обстановке, семья, теперь уже моя, не бедствовала.

Зеркало в полный рост, встроенное в платяной шкаф, показало мне худенькую девчушку роста не выше метра двадцати с длинными, немного кудрявыми ярко-рыжими волосами, что очень подходили к бело-розовому фарфоровому оттенку кожи, чистой, без единой веснушки. Такой цвет лица я видела только в Сеуле, где он был в моде и считался эталоном, хотя и с рыжими волосами тоже неплохо смотрелся. Но больше всего поразил цвет глаз. Мне приходилось видеть яркие как у хаски глаза и у людей, но голубых оттенков, а тут зеленые… светлые, цвета молодой листвы, просто колдовские. Они поневоле притягивали взгляд, даже если бы девочка уродилась невзрачной. А вкупе с сочным цветом волос и кукольным личиком все это делало ребенка излишне ярким и запоминающимся. Но я была не в обиде, хотя, если бы мне предложили выбор, то предпочла бы что-то менее броское.

Умывшись в примыкавшей к спальне маленькой ванной комнате, я надела висевшее на стуле светлое летнее платье, милые гольфики, застегнула открытые лаковые туфельки, заплела легкую косу и спустилась вниз.

Сейчас за окном июль шестьдесят шестого года. Все сведения о жизни ребенка я, видимо, получила в виде бонуса, но без подробностей, а только общую информацию. Просто чтобы нормально ориентироваться в пространстве и узнавать окружающих.

Например, мне было точно известно, где в доме находится столовая, и как выглядит папа. Но знания о том, что я делала или говорила до сегодняшнего утра, какие чувства испытывала к тому же отцу, или он ко мне у меня отсутствовали.

Не успела я спуститься на последнюю ступеньку, как из кухни мне навстречу вышла красивая молодая блондинка в светлой косынке и ярком фартуке, а в руках у нее была миска и венчик, видимо, она что-то взбивала.

— О Лили, детка, ты уже проснулась, — ласково улыбнулась она, поправляя сползшее с плеча полотенце, — ты сегодня ранняя пташка. Не хочешь мне помочь? Я собираюсь испечь свои фирменные вафли.

— Конечно, мама, — покладисто ответила я, следуя за ней на кухню, — что нужно делать?

— Помешай овсянку и выстави масло и сливки на стол, — ответила женщина, не отвлекаясь от взбивания, — они в холодильнике.

Я открыла дверцу нового, но довольно примитивного на вид холодильного шкафа с внутренней морозилкой в верхней части и, достав масленку и баночку сливок, выставила их на стол, а потом добросовестно помешала кашу, еще не до конца веря, что это все происходило со мной в реальности.

— Что-нибудь еще, мам? — спросила, изображая энтузиазм.

— Нет, дорогая, дальше я сама, — ответила она, приступая непосредственно к выпечке.

— Можно мне тогда пойти в сад и покачаться на качелях? — спросила я, и, дождавшись ее кивка, вышла из кухни.

Лениво покачиваясь на самодельных качелях, сделанных отцом на заднем дворе, медленно осознавала, как же мне повезло… Теперь появилась возможность прожить жизнь заново и избежать прежних ошибок и предубеждений. Начать с нуля, без боли и сожалений, без груза прошлого. Семья и детство, которых у меня никогда не было, папа, капризы, проказы и никаких проклятий. Спасибо тебе, Боже, за такой необыкновенный, такой бесценный подарок. Радость и ощущение свободы захлестнули меня. Но вскоре вышедшая на крыльцо мама отвлекла от грез и позвала назад в дом, завтракать.

Теперь, спустя пять месяцев моего пребывания в этом теле, можно с уверенностью сказать, что я вполне адаптировалась к новым условиям и прижилась. Уже искренне считала себя Лили Эванс, и была просто в восторге от новой семьи.

Отца звали Роджером, маму Роза, а сестру, на два года старше меня — Петуния, или Туни, как я ее называла. Жили мы в Америке, в северной части штата Мэн, почти на границе с национальным парком. Отец работал на заводе главным инженером и являлся младшим партнером фирмы. А мама — домохозяйка, и все свободное время уделяла дому, нам с сестрой и членству в различных клубах, фондах и обществах. Наша семья представляла собой добротный средний класс с соответствующим образом и стилем жизни. Не супербогаты, но вполне себе состоятельны. Мы с сестрой посещали одну младшую школу недалеко от дома, куда нас водила мама.

Со школой получилась очень забавная ситуация. Я с нетерпением ждала начала учебного года, но, как оказалось, в нашем штате занятия начинались не первого сентября, а в День Труда, то есть, со второго по восьмое сентября. Например, в этом году начало учебного года выпало на шестое. И никаких тебе линеек, поздравлений, приветственных речей и цветов учителям. Обычный, ничем не примечательный день.

Канцелярию к школе родители покупали сами, заранее, и относили сразу в школу, чтобы дети потом не таскали с собой громоздкие рюкзаки. А домашние задания мы писали не в тетрадках, а на отдельных больших листах, которые, после проверки учителем, хранили в своей папке, что тоже было для меня непривычно, как и то, что детей из четырех параллелей каждый год тасовали по разным классам. В этом году в мой класс попало всего семеро знакомых мне по прошлому году учеников, да и то тех, с кем прежняя Лили не очень тесно общалась. А вот моя более близкая знакомая, Лайза, попала в другой класс. И, слава богу, надо сказать. Хотя я совсем не переживала, вдруг кто-то догадается, что я не та Лили, что была раньше. Дети росли, характеры менялись, ничего удивительного в смене поведения не было. Просто, будь у меня подруга, возникли бы претензии и разбирательства с ее стороны, а мне бы этого не хотелось.

Учиться было бы очень интересно, если бы я действительно была ребенком. Все преподавалось в игровой форме, но, если честно, для взрослого сознания это было еще то испытание…

Все задания были направлены на общение детей друг с другом и делались сообща, за круглыми низкими столами, а то и на полу, где ученики сидели группами. Привычных парт и грифельной доски не было. Все бесконечно передвигались по классу, общались, переговаривались, отчего в классе стоял ровный тихий гул. Никакой дисциплины и уединения, а о спокойствии можно было только мечтать.

Постоянное рисование тоже меня ужасно напрягало… Я любила рисовать, но под настроение, а не каждый день и по принуждению. Здесь же рисовали всегда… Например, мы писали сочинение, как прошли выходные, и тут же нужно было зарисовать бумаге какой-нибудь эпизод из своего рассказа и снова написать пояснение к твоему рисунку. Это реально утомляло. Можно поиграть с ребенком в куклы или машинки, встав с ним на его уровень, временно притвориться, так сказать, в целях общения. Но застрять в таком состоянии очень неприятно. Создавалось ощущение, что все взрослые вокруг считали тебя умственно неполноценным, повторяли все по несколько раз, медленно и четко, чтобы, видимо, лучше и быстрее дошло. Просили выполнить одни и те же действия для закрепления одного и того же навыка. Бессмысленные, скучные для взрослого человека задания… А бесконечные нелепые опросы в качестве индивидуальных заданий.

Например, какой пудинг в школьной столовой более популярный: ванильный или шоколадный? Нужно было подойти к детям, задать вопрос и записать ответ в тетрадь. Затем построить график, после чего отнести его учителю, чтобы получить заслуженные баллы. И главное, опрос не ставил целью выбор самого пудинга, чтобы заменить его на более популярный, а служил для социализации ребенка в обществе. Мне, как взрослой личности, вся эта бесполезная суета была невыносима. Было бы проще и интересней получить трудное индивидуальное задание и, уединившись, в тишине его выполнить, а не общаться с малышней. В общем, можно с искренним восторгом и восхищением какое-то время разглядывать красочную, яркую азбуку. Но учиться по ней, если ты уже не только выучил буквы и умеешь читать, но и осилил всю многотомную энциклопедию, тебе будет невыносимо скучно и бесполезно.

Еще одна странность — детям не исправляли ошибки… совсем. Писали мы карандашами печатными буквами, и писали довольно много, но на грамматические ошибки никто внимания не обращал, как и на пунктуацию. Никаких прописей, постановки рук, вырабатывания почерка, что тоже удивляло.

Все основные предметы преподавал один учитель, мистер Хейл, у которого был помощник. Он помогал ему раздавать материалы, альбомы, книги и листки с тестами. Отдельный учитель обучал нас скорочтению и дикции, а еще два преподавали физкультуру и искусства, где мы рисовали, лепили, выжигали и делали другие интересные и бессмысленные поделки, в основном для благотворительных распродаж в фонд школы.

Мисс Адамс — еще один приходящий учитель музыки, разучивала с нами песни для хоровых выступлений, концертов и мюзиклов — обязательных постановок перед летними каникулами. Также на платной основе она обучала желающих игре на музыкальных инструментах, но скрипка и туба меня как-то не привлекли, потому я просто записалась в хоровую студию, где мне неожиданно очень понравилось.

Раз в неделю нас всем классом водили в библиотеку и выдавали одну из книг утвержденного списка, которую надо было прочесть дома за определенное время, а после сдать по ней тест. За каждое задание, в том числе и внеклассное, давались баллы, которые суммировались, а за каждые десять баллов выдавался сертификат. Набравший больше всех сертификатов, попадал в конце года на доску славы, что прибавляло популярности ему, гордости его родителям, ну и призера всегда награждали каким-то классным подарком.

Если подытожить, то для меня в школе, за некоторым исключением, было смертельно скучно… Это привело меня к осознанию того, что притворяться ребенком много лет я не смогу, просто отупею и озлоблюсь. И я активно стала искать выход…

Сначала решила перейти на домашнее обучение — в Америке такое было возможно. Учитель давал задание, раз в неделю нужно было приходить в школу и сдавать тесты по пройденному материалу, а взамен получать новые задания. Но подумав, я отказалась от этого способа. Все дело в маме…

В прошлой жизни у меня была только бабушка, и хоть она меня и любила, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как обожали детей в нашей семье.

Отец был высоким, немного полноватым флегматичным блондином, из тех настоящих домоседов, что любят свою жену и детей, и вместо спорт-бара предпочитавших проводить время с семьей. Он был очень прагматичен и главным жизненным смыслом видел заработать больше денег, чтобы его семья ни в чем не нуждалась, и у нас было все лучшее. Жену свою он боготворил, а нас с сестрой просто обожал… Стоило мне или Петунии нахмурить бровки, как он тут же доставал нам луну с неба, а маме хватало одного взгляда, чтобы ее просьба была удовлетворена. Причем, его нельзя было назвать подкаблучником или рохлей, просто мы трое были его слабостью, и ему доставляло удовольствие нас баловать.

Мама… Если на свете и существовала идеальная женщина, то это точно была моя мама. Видимо, в детстве она поставила себе цель стать лучшей, и с тех пор шла к ней прямым путем. Помнится, в сериале про домохозяек была такая «леди совершенство».

В двухэтажном довольно большом коттедже была абсолютная, стерильная чистота, вещи всегда тщательно выстираны, отглажены, накрахмалены и разобраны по своим местам, а разнообразные кулинарные шедевры сделали бы честь любому ресторану. Не солгу, мне иногда хотелось проорать, как тому мужчине из фильма, что я хочу обычную человеческую котлету. В моем случае я мечтала о простом бутерброде с колбасой. Для меня загадка, как эта женщина умудрялась все успевать и сочетать домашнюю работу с общественной деятельностью, да еще не забывала заниматься развитием нас с сестрой. Именно из-за мамы я решила отказаться от своей идеи — перейди я на домашнее обучение, она точно не оставила бы меня в покое, добровольно взяла на себя новые обязательства и добросовестно бы их выполняла.

Для решения своей проблемы я решила привлечь к себе внимание школьного аналитика. Эта женщина-педагог отслеживала детей, чей уровень знаний превосходил уровень среднего ученика школы, и с третьего года рекомендовала его в продвинутый класс. Попасть туда было очень престижно, но и учиться было намного трудней и интересней, к тому же, к каждому ученику был отдельный подход и своя программа обучения.

Я с энтузиазмом взялась за дело, но потом случилась одна странность, и моя жизнь снова резко поменяла направление.

Полноценных Рождественских школьных каникул, как в России, у Американских детей не было, но и за те несколько дней, что мы провели дома, я успела поссориться с сестрой.

Петуния была уменьшенной копией мамы. Но проблема состояла в том, что она, помимо всего, была страшно ответственная, с ярко выраженным комплексом старшей сестры. Видимо, для прежней Лили она являлась авторитетом, но меня такой покровительственно-снисходительный способ общения напрягал.

Сестра могла подойти при всех ко мне на перемене, пройтись расческой по волосам, вытереть мне салфеткой нос или губы, одернуть юбку или сделать замечание по осанке, подсказать, как надо правильно садиться, чтобы не помять платье. Достать ланч-бокс, выложить еду на салфетку и налить какао из термоса, даже не спросив, хочу ли я есть, а просто потому, что ей показалось, что мне пора перекусить.

Я понимала, что Петуния не ставила целью меня унизить, и поступала так, потому что искренне заботилась обо мне. Но такая опека была неприятна и неудобна, она тяготила, и тем больше, что у меня не было повода ей возразить, — она хотела как лучше и всегда так раньше поступала, а потому не ее вина, что мне это вдруг разонравилось.

Ее любовь имела привкус навязчивости и душила, как и манера разговаривать, словно с неразумным ребенком, тоном, не терпящим возражений. По ее вине у прежней Лили совсем не было подруг. Петуния отслеживала все ее знакомства и советовала, с кем, по ее мнению, стоит дружить, а от кого нужно держаться подальше. За прошлый учебный год Лили смогла сблизиться только с одной девочкой, той самой Лайзой. Но подругами они так и не стали, поскольку и после школы Петуния от сестры не отходила, шла с ней домой, делала с ней внеклассные задания и домашние работы, читала и мастерила поделки на школьные ярмарки. А кому понравится, если рядом с подругой вечно маячит ее деспотичная сестра. Петуния искренне считала и совсем не скрывала этого, что лучше родной сестры у Лили подруги быть не может. С этим надо было что-то делать, но добрых слов она не понимала и обижалась, когда я робко пыталась настоять на своем мнении, а ругаться с ней у меня язык не поворачивался. На каникулах ее поведение перешло все границы, я не смогла сдержаться, и мы, наконец, первый раз крупно поссорились.

Если в школе у меня еще был шанс немного отдохнуть от навязчивого внимания Петунии, то скрыться от нее в пределах дома не было никакой возможности.

Я полчаса замешивала тесто для имбирных пряников под руководством мамы. Потом сорок минут аккуратно вырезала формочкой Рождественские елки для ежегодной благотворительной распродажи. Напоследок, удовлетворенно оглядев три противня печенья, сдала пост сестре, потому как к самому процессу выпечки меня по малолетству не допускали, и ушла в свою комнату. Вечером, когда после ужина мы вернулись на кухню, чтобы покрыть пряники глазурью, я не поверила своим глазам. Вместо моих елочек на столе высились какие-то чужие снеговики. На мой изумленный взгляд Петуния невозмутимо ответила, что елки выглядели слишком просто, и ей пришло в голову все переделать, и теперь я точно выиграю соревнование и получу больше всех баллов. Знаете, она говорила с такой гордостью за свою идею и искренне не понимала, какую гадкую вещь совершила. Может, мои елки и не выглядели так эффектно, как ее снеговики, но это было мое творчество и труд. Взрослая женщина во мне советовала простить неразумную девочку и не портить отношения с сестрой из-за такой глупости, но ребенок во мне обиделся и упрямо набычился. Я вспылила и на глазах изумленной матери высказала сестре все, что думаю о ней, ее идеях и заботе, после чего пулей выскочила из кухни, на прощание от души хлопнув дверью, и побежала наверх.

Давясь злыми слезами, заскочила в свою комнату и бросилась на кровать, от досады молотя кулачками подушку. Я была так зла, что не сразу заметила, что воздух в комнате словно сгустился, мебель задрожала, мелкие вещицы сдвинулись с места и попадали на пол, а мое тело стало гудеть, словно высоковольтные провода и странно вибрировать, как будто через него шли волны, закручиваясь в районе солнечного сплетения. Я не могла пошевелиться и просто застыла в страхе, а когда напряжение достигло апогея, из меня потоком хлынула энергия, как раньше, когда вливала силу в пациентов во время сеанса иглоукалывания. Только сейчас поток был нереально мощным, и его невозможно было контролировать. В комнате задрожали стекла, с громким хлопком лопнули лампочки в люстре, а я обессиленно сползла на постель и потеряла сознание.

Очнулась на руках отца… Он нежно укачивал меня, шепча в ухо какие-то ласковые банальности, рядом стояла мама с бутылочкой нашатыря, а зареванная Петуния держала свечу. Ее руки так дрожали, что пламя то и дело подпаливало ей кончики волос и отбрасывало причудливые тени на темные стены. Спали мы той ночью в гостиной и все вместе. Я хоть и чувствовала слабость, но сон упрямо ко мне не шел, потому полночи соображала, что это со мной такое было. Очень меня, признаться, этот поток силы напугал. Никогда раньше со мной такого не случалось. Хотя чем-то на тьму в душе, что от ненависти во мне поднималась, было похоже, только много сильнее. Так, ни к чему и не придя, я уснула.

После этого странного инцидента, моя жизнь стала гораздо легче. Петуния перестала меня донимать, просто следила издалека и виновато молча на меня поглядывала. Видимо, родители с ней серьезно поговорили.

Оказалось, у Лили уже были в прошлом такие нервные срывы. Мой припадок они приписали страху, мол, ребенок испугался внезапно наступившей темноты и лопнувших лампочек. Отец сначала даже хотел судиться с подстанцией, на которой произошел скачок напряжения, но когда за их счет нам что-то там отремонтировали и выплатили компенсацию, он успокоился.

Этот сам по себе ничем не примечательный случай, может, и не стоил внимания, но привел к совершенно неожиданным последствиям.

Такие недолгие, но насыщенные событиями зимние каникулы, подходили к концу. Всего через два дня, во вторник, снова начнется скучная учеба, но, что странно, я еще никогда так не хотела сбежать из этого милого уютного дома в ненавистную школу.

После моего нервного припадка, родители стали относиться ко мне с еще большей заботой и вниманием. Это было очень приятно, не скрою, но, спустя три дня, немного поднадоело. Все же я не совсем ребенок, и милые глупости и сюсюканье умиляют только по началу, а потом от них на зубах образуется оскомина.

Да, вот такая я неблагодарная девчонка, но что поделать, мало, кто может изменить свою натуру, даже если его переселить в новое тело. Я это поняла сполна. Несмотря на юный возраст, я так и осталась взрослой, со своим взглядом на жизнь, симпатиями и антипатиями, страхами и убеждениями.

Стать по-настоящему ребенком у меня не вышло, хотя бонус в виде неуемной детской энергии мне был очень по душе. Это просто потрясающе, носиться целый день как вертолет, и совсем не чувствовать усталости…

После ужина, когда все мы сидели в гостиной и под какую-то новогоднюю передачу разбирали оставшиеся подарки, в дверь позвонили. Родители удивленно переглянулись, и отец, поднявшись с ковра, где собирал с нами мозаику, пошел открывать.

Вернулся он с гостями: элегантной женщиной средних лет в сопровождении двух представительных мужчин. Пока мы с сестрой с любопытством разглядывали вошедших, отец представил их маме и предложил гостям присесть. Мы с семьей пересели на диван, а остальные расселись в кресла.

Я глаз не спускала с гостей. Их аура была необычна: золотая, разной толщины и плотности. Она словно бы неторопливо истекала из солнечного сплетения, где клубилась и медленно свивалась в спираль на манер пара над чашкой с чаем, а потом равномерно, как оболочка, окутывала тело. Это было прекрасное, величественное зрелище. Никогда такого еще не видела.

— Меня зовут Курт Аллен, — приятным баритоном представился черноволосый и сероглазый здоровяк, чья аура была более густая, чем у его спутников. — Я директор самой престижной школы для одаренных детей нашего штата. — Мы с моей заместительницей, миссис Грин, и представителем министерства, мистером Лидсом, пришли предложить вашей младшей дочери место в школе.

— Позвольте, — возразил удивленный отец под наши недоуменные взгляды, — Лили, конечно, довольно сообразительна для своего возраста, но мы с женой не замечали в ней особых талантов, что бы выделяло ее среди других детей… Правда, в этом году она проявила похвальное рвение к чтению и письму, но элитная школа…

— О мистер Эванс, — вмешалась женщина, — одаренность вашей дочери не допускает сомнений, иначе нас бы здесь не было. Но это не совсем привычные всем таланты. Вот, посмотрите сами.

С этими словами она достала из маленькой сумочки кипу журналов, которые при ближайшем рассмотрении оказались комиксами. «Супермен», «Человек-Паук», «Капитан-Америка», «Марсианские охотники».

— Должно быть, это шутка? — нахмурился растерянный отец, оторвавшись от чтива. — Вы намекаете, что моя дочь может бегать по потолку, извергать пламя и превращаться в монстра?

— Не совсем, — ответил блондин из министерства. — Но недавнее происшествие — это не результат замыкания на подстанции, а последствие ее спонтанно вырвавшейся на волю силы. Каким именно даром наделила ее природа, нам пока не известно, но в монстра она превращаться не будет, если только ее анимагическая форма не Нунду или Химера, — легко рассмеялся он своей незамысловатой шутке, в то время как мы таращились на него как на психа.

— Ладно, оставим веселье, — вмешался директор, неодобрительно на него поглядывая. — Мистер и миссис Эванс, я понимаю, что вы сегодня услышали просто невероятные вещи, и с полным основанием можете нам не верить, но позвольте мне вас убедить в правдивости моих слов. Сейчас я превращусь в волка, — на полном серьезе сказал он, — пожалуйста, не бойтесь, даже в образе зверя я остаюсь человеком.

С этими словами он встал с кресла и… превратился в огромного черного волка.

Мама взвизгнула, а папа рывком задвинул нас всех себе за спину и схватил кочергу для камина.

— Ну что вы, мистер Эванс, — с укором посмотрела на него женщина. — Мистер Аллен — уважаемый человек, он не причинит вам вред.

— Постой, папа, — вмешалась я, с любопытством выглядывая из-за спины отца, — мистер, а можно вас погладить?

Волк понятливо кивнул лобастой головой и припал на передние лапы. Я решительно отодвинула растерявшегося отца в сторону и подошла к зверю. Несмотря на его животный облик, его аура была человеческая, вернее золотая, видимо, это показатель дара, о котором они говорили.

Пока я тискала животину, отец немного отошел от шока, по крайней мере, кочергу он опустил, да и на мамино лицо вернулись краски, а Петуния хоть и робко жалась к отцу, но смотрела уже без страха, скорее с любопытством.

Потом мужчина превратился обратно и они какое-то время развлекали нас чудесами, пока семья совсем не успокоилась.

— Мы все трое — маги, — говорил директор, создавая мыльные пузыри с драконами внутри, которые не лопались, а парили в воздухе, в то время как блондин выпускал из палочки просто фантастические фейерверки, осыпающиеся на нас разноцветными искрами. Женщина превратила клубок шерсти для папиного свитера в настоящего живого котенка. Он мяукал и бегал, и выглядел совсем настоящим. Правда, миссис Грин сказала, что через пару дней он превратится обратно, когда в нем закончится магия.

— Но ведь если я буду вливать в него свою магию, он останется таким надолго? — спросила я.

— Думаю да, Лили, — ответила женщина, внимательно и заинтересованно на меня посмотрев. — В школе тебя научат управлять своей силой и еще многим другим полезным вещам, а я, со своей стороны, могу сказать, что буду рада обучать такую сильную и сообразительную волшебницу.

— Волшебницу, — удивленно поморщилась мама, — вы говорите, что Лили ведьма?

— Упаси Бог, — вскинулся блондин. — Ведьма в нашей среде, это самое грязное ругательство из всех возможных. Это синоним абсолютного зла. Мы — маги или волшебники, если хотите, а ведьмы — это те исчадия ада, которых изображают на Хэллоуин.

— Скажите, Курт, если я все же решу отдать дочь в ваше учебное заведение, какие у нее перспективы, чем она сможет заниматься после? Сомневаюсь, что за эти ваши фокусы много платят, — спросил прагматичный отец.

— Ну что вы, Роджер, — благожелательно ответил мистер Аллен, — все, что мы вам продемонстрировали это всего лишь забавы для детских утренников. Но маги — люди серьезные. С дипломом нашей школы без проблем берут в любые учреждения для дальнейшей учебы, а последующие перспективы просто прекрасные. В зависимости от склонности ее дара, она может стать кем захочет. Ученым, научным работником, педагогом, лекарем или, допустим, работать в силовых структурах и суде. Поверьте, магический дар очень редок, нас магов, очень мало по сравнению с обычным населением, потому существует огромный выбор интересной работы, которая более чем хорошо оплачивается.

— Пожалуй, нам пора, — вмешалась женщина. — Мы оставим ознакомительные рекламные брошюрки нашей школы, а послезавтра, если вы не против, пришлем сопровождающего, который проведет вас в магическую школу.

— Мистер Эванс, — на прощание сказал блондин, — надеюсь, вы понимаете, что переход в новую спецшколу — это дело решенное. Вы должны уяснить, что за каждого одаренного ребенка идет борьба между магами и правительством, которое считает таких детей просто людьми со сверхспособностями и использует их в своих целях. Дело очень серьезное. Мы действуем на опережение, ведь волшебников и так мало, а вы один не сможете сопротивляться системе. В случае вашего отказа мы оставим вас в покое, но спецотделы тоже не просто так зарплату получают. Когда они вас найдут, а это обязательно случится, то не будут столь любезны, как мы. Не удивлюсь, что ребенка могут изъять из семьи, и она закончит жизнь в одной из правительственных лабораторий, такое уже бывало. Я вас не пугаю, но хочу, чтобы вы поняли, что наше сообщество защищает и помогает только своим. Мы замяли ситуацию с подстанцией, компенсировали убытки, но у нас не благотворительный фонд. Мы не можем тратить силы и ресурсы, чтобы плодить конкурентов. Хорошо подумайте, чего вы хотите для вашей дочери, свободы выбора, или обязательств и правительственной кабалы.

— Я оставлю вам этот пустой листок бумаги, — добавила женщина, — если вы согласитесь с нашим предложением, то просто порвите его. Тогда послезавтра, ровно в десять утра, к вам придет наш человек и проведет для вас ознакомительную экскурсию по магической школе, и вы сами увидите, что в ней нет ничего страшного.

Потом они тепло с нами попрощались и ушли. Встревоженный отец отправил нас сестрой спать, а они с мамой, похоже, легли очень поздно. Утром я нашла на столе порванную пополам бумагу и поняла, что родители все же решили принять предложения гостей. Похоже, разговоры про правительство их не на шутку напугали.

До завтрака пролистала рекламную брошюрку. Если все то, что там было написано — правда, то мне очень повезло. Это просто ответ на мои молитвы и ожидания.

Школа находилась очень далеко от нас, в другом округе, хотя тоже на границе с национальным парком Акадия. Называлась она «Золотые Звездочки» и по праву была на первом месте среди школ Америки. Далее на двух листках шло перечисление завоеванных наград, грантов и кубков, что не удивительно, учитывая, что в школе было все — от бассейна до клуба верховой езды. Одних спортивных секций было пятнадцать, я уже не говорю про факультативы и клубы.

Попасть туда можно было только по приглашению руководства, ни деньги, ни положение в обществе на решение Совета не влияли. Само обучение финансировалось штатом, и хотя какую-то часть все же оплачивали родители, но сумма не превышала трех тысяч долларов в год, плюс триста долларов за школьные обеды. Привычный в других школах ланчбокс был запрещен. К слову, моя теперешняя школа обходилась отцу в пять с половиной тысяч. Для детей из приютов и малообеспеченных существовала стипендия и возможность круглогодичного проживания в интернате. В общем и целом, если представленная информация подтвердится, то лучшего и желать нельзя. Правда меня смутило, как я буду туда добираться, да и жить в интернате, когда я только обрела любящую семью, мне бы не хотелось.

В понедельник без десяти десять, вся наша семья в полном составе собралась в холле. Родители пытались скрыть нервозность, а мы с сестрой просто излучали любопытство и предвкушение, предвосхищая новую порцию чудес. С Петунией мы, кстати, помирились. Она попросила прощения, хотя было видно, что ей самой не совсем понятно, за что именно. Дальше мы стали общаться вполне по-дружески. Положение спас тот самый наколдованный котенок. Она просто в него влюбилась и, спросив у меня разрешения, назвала его Морри и присвоила себе. Мама не терпела в доме животных, а за магической животинкой ухаживать было не нужно, как и кормить, и убирать. Потому сестра, которая всю жизнь, подражая маме, внушала себе, что ненавидит домашних питомцев, просто ошалела от неожиданно свалившегося на нее счастья. Как оказалось, магический кот был склонен к развитию и только что не разговаривал, потому сестра большую часть дня проводила со своим новым другом, обучая его разным трюкам, а потом с гордостью демонстрируя его успехи нам. Лично я была просто рада такому развитию событий.

Ровно в десять в дверь позвонили, после чего в дом вошел молодой парень. Он представился Эриком Скалли. Вежливо подождав, пока мы оденемся, он попросил нас освободить середину просторного холла и положил на пол три странных предмета, похожих на брошки с крупными камнями, но размером с кулак взрослого мужчины. Стоило последнему из них занять свое место, как из камней появились лучи, которые соединились друг с другом и образовали большой круг.

— Это портал, — объяснил парень, указав на круг. Затем раздал нам тонкие браслеты, — а это браслеты допуска, без них в школу не попасть, да и увидеть ничего волшебного вы без них не сможете.

Потом мы все вошли в круг, и Эрик нажал камень на своем браслете, от чего камни на наших засветились, а круг стал голубоватым и словно бы пошел мелкой рябью. У меня немного закружилась голова, и я прикрыла глаза.

— Вот и все, мы на месте, — донесся до меня жизнерадостный голос парня. — Советую вам посидеть пару минут, с непривычки может немного кружиться голова, — несколько запоздало добавил он. — Но не волнуйтесь, от стационарных порталов такого не бывает.

Я открыла глаза и с удивлением увидела, что мы находимся уже не в холле нашего дома, а в большой незнакомой комнате. Возле дверей и окон стояли удобные кресла, а на полу лежали такие же камни, какие остались у нас дома, только потухшие.

— Это просто невероятно, — удивленно-восторженно повторял отец, помогая ошарашенной маме присесть на одно из кресел, а мы с Петунией просто остолбенели от удивления.

— Прошу на выход, вас ждет самое невероятное приключение, — сказал Эрик, когда мама пришла в себя, а папа просто рвался быстрее увидеть новый мир, в который ему посчастливилось попасть.

Наш гид провел нас в кабинет заместителя директора, той самой миссис Глории Грин, а она устроила нам экскурсию по всей школе.

Школа была огромна. Вернее, это были три школы на одной территории: младшая, средняя и старшая. Каждая имела свой корпус и прилегающую территорию, а столовая была общая, туда вели крытые мостики из каждого корпуса. Обедали все в разное время, потому старшие и младшие курсы никогда не пересекались. Это было сделано для того, чтобы исключить злоупотребление властью со стороны старших учеников к младшим.

Чтобы обойти всю школу, включая посещение клубов, секций и даже небольшого собственного театра, нам потребовалось два часа. Но, как оказалось, это только видимая для обычных людей часть, доступная для проверяющих. Ведь для всех в Америке, это была обычная, хоть и элитная, школа.

После того, как мы пообедали в школьной столовой, нам показали скрытую, магическую территорию, которая занимала один из островов, недалеко от острова Грейт Даймонд Айленд. Попали мы туда через огромный гобелен в холле, изображавший какую-то эпическую битву, по крайней мере, на нем были изображены кони и всадники в доспехах. Надо было просто пройти сквозь холст, что мы, с некоторой опаской, и сделали. Миссис Глория пояснила, что нам это удалось только потому, что на нас браслеты. Остальные, не маги, этого сделать не смогут, даже если навалятся на гобелен всем телом.

Сам остров был ничем не примечателен, скальная порода, редкая трава, кроме выхода в магический лес, такой огромный, что до его конца еще никому не удалось дойти. Как это возможно на острове, со всех сторон окруженном водой, я не понимала. Хотя миссис Грин что-то говорила о пространственном кармане, я ее не совсем поняла, да и не вслушивалась в ее объяснения, если честно. Мое внимание в большей степени привлек прозрачный сияющий купол вокруг острова.

— Тебя так заинтересовало небо? — спросила меня женщина.

— Красиво, — восторженно ответила я.

— О романтическая юность, а мне всегда казалось, — улыбнулась она, — что оно везде одинаковое.

— Я имела в виду купол, — пояснила я, — он так красиво сверкает и переливается на солнце.

— Ты видишь купол? — удивилась она, — а какой он, расскажи…

— Ну, золотые и голубые нити переплелись, немного похоже на паутину, только чувствуется закономерность, похоже на схему для вязания. А для чего он нужен?

— Это «купол сокрытия», — задумчиво ответила она, — он укрывает нас и нашу магию от обычных людей, поэтому никто и не догадывается, что рядом расположен целый остров чародеев. Мы живем среди обычных людей, Лили, но скрываем нашу суть. Это обеспечивает выживание нашего вида.

— Скажите, миссис Грин, — спросила, пристально глядя на нее, — ведь я правильно поняла, что информация о магии скрыта даже от правительства?

— Да, — подтвердила она, недоумевая к чему я веду, — кроме отделов, полностью подконтрольных нашим людям, но я не понимаю сути твоего вопроса.

— Я тут просто подумала, — продолжила я, — что было бы, если бы мой отец не захотел отдать меня в вашу школу. Ведь если бы до нашей семьи добралось правительство, то один из нас мог бы проговориться о магии, какая же в таком случае секретность? Да и просто случайно проболтаться соседям совсем не трудно.

Женщина удивленно на меня посмотрела, проницательно прищурилась, а потом, незаметно взмахнула палочкой, и вокруг нас образовался купол поменьше.

— Знаешь, Лили, — серьезно ответила она, пока моя семья восторгалась местными красотами, — я тебе отвечу. Ты слишком умна для ребенка твоего возраста и, надеюсь, оценишь мое доверие и взамен сохранишь все в тайне от остальных. Тот листок был не простой. На нем чары, не позволяющие присутствующим говорить кому-нибудь о магии. Более того, если в течение суток он бы остался цел, то произошла бы магическая вспышка, и вы все просто забыли бы и о магии, и о нашем визите. Скажу больше, если магическая сила ребенка велика, а родители упираются, то в наших правилах изъять такого ребенка из семьи, но, к слову сказать, таких случаев за последнюю сотню лет не случалось. Обычно родители просто счастливы, что их чадо пригласили в престижную школу. Правда, были несколько случаев с внушением. Когда наиболее непримиримым к волшебству родителям стирали память о магии и убеждали, что ребенок учится в обычной школе. После процедуры на них надевали корректирующий браслет, он позволял им не замечать магии у себя под носом, это более гуманно, чем постоянно стирать память… Я хочу, чтобы ты поняла, Лили, мир волшебства, это не сказка. Мы такие же люди, просто другой вид, и наша главная задача — выжить.

Надеюсь, я не напугала тебя своими откровениями, — натянуто улыбнулась она, — нам пора возвращаться к остальным.

Мы прошлись по территории, посетили дуэльные и тренировочные залы, классы, огромные зельеварни и подвалы со странными символами, но я мало обращала внимание на все это. В моей голове все еще крутился разговор с миссис Грин. Конечно, я оценила ее доверие, но это не уменьшило в моих глазах весь ужас сказанного. Подумать только, маги могут стирать память, влиять на сознание, а ведь она сказала, что сильных детей не стесняются и изымать из семьи… Все это было просто ужасно, но, как взрослый человек, я могла понять мотивы волшебников. Выживание — чем не мотивация, и все же, я еще до конца не осознала и не поняла, как мне относиться ко всему этому…

Домой мы вернулись к пятичасовому чаю, усталые, но довольные и полные впечатлений. Документы были подписаны, контракт с новой школой заключен. Завтра мама сходит в мою старую школу, а папа через банк оплатит обучение и питание. И со следующей недели, после сдачи основных тестов, я стану студенткой. Жить в общежитии как я боялась, мне не придется, как и ездить за тридевять земель. Завтра вечером нам в доме установят мой персональный портал и почтовый столик (правда, не совсем поняла, для чего он мне нужен).

Мы наскоро поужинали и целый вечер только и делали, что говорили о магии и делились впечатлениями. Нам всем, кстати, все же надели браслеты-артефакты, чтобы мы никому не проболтались. Они выглядели как обычные нитки, сразу исчезли с руки и даже не ощущались, словно их и не было вовсе. Теперь мы могли общаться на тему волшебства только в кругу семьи.

Когда, наконец, усталость взяла свое, и возбуждение от увиденного несколько поутихло, мы разошлись по спальням.

Когда я размышляла о личном портале, то представляла тот самый круг, только настроенный на меня. Переживала, куда мы его разместим, но все оказалось много проще.

Оказалось, для портала нужна только дверь, причем любая, даже от шкафа. Она зачаровывалась на переход, а активатором служил персональный ключ, поэтому никто другой, кроме меня, не мог попасть в школу. В любое другое время это была просто обычная дверь, в моем случае — дверь от гардероба в моей комнате. Никакого туннеля или темноты тоже не было, просто нужно открыть дверь и ты уже в скрытом холле школы. Причем, перемещаться туда-сюда бесконтрольно тоже было нельзя. Портал в школу активировался за пятнадцать минут до начала уроков, которые начинались в девять, а обратно домой в полтретьего. Ну, а если, например, тебя с урока отпустили раньше, или позже, то необходимо было показать записку от учителя Стражу зала прибытия, без нее он тебя в портальный зал не пускал.

Почтовый столик выглядел обычным изящным столиком во французском стиле. На него приходили письма, магические посылки и каталоги. Это была действительно очень нужная и удобная вещь. Письма мог взять со стола только тот, кому они предназначались, а товары через магическую почту шли с хорошими скидками. Стоило отметить понравившуюся вещь в каталоге и положить его на стол вместе с деньгами, как в течение часа посылка появлялась на столе. Причем, можно было без проблем заказать даже крупногабаритную вещь, такую как рояль или мебель. Она приходила в уменьшенном виде и сохраняла маленький размер двадцать минут после снятия упаковки, что позволяло, без сорванной спины и усилий, подвигать ее по комнате и выбрать место, где она бы смотрелась лучше всего. Родители полночи развлекались, заказывая всякую немагическую ерунду, а их горящие предвкушением глаза, когда они пристально смотрели на стол, чтобы не пропустить момент доставки, напоминали глаза котов, что гипнотизируют мышиную нору.

В четверг, в девять утра, портал активизировался, и я с некоторым трепетом ступила в новый неизвестный мир. Меня встретили миссис Грин и молодая девушка Аманда, школьный психолог. Они отвели меня в административный корпус, где в специальном крыле проходили проверки для новичков.

Я думала, что мне всучат кучу тестов, но я крупно ошибалась, хотя, конечно, писанины тоже было много.

Тестировали меня всю следующую неделю, по четыре часа. Кроме того, перед началом проверки и по ее окончании, меня ждали обязательные беседы с психологом.

Легче всего пришлось на обычных тестах проверки уровня знаний, там я просто вспоминала и писала все, что когда-то учила, а вот магические тесты меня поразили.

Я собирала магические мозаики и другие непонятные конструкции, рисовала специальными красками, разукрашивала что-то очень непонятное, так, как мне виделось. Сопоставляла цвета с органами человека, из вороха трав на столе выбирала те, на мой взгляд, что сочетались между собой. Искала выход в лабиринте, общалась с каким-то диковинным магическим зверем. Очень много было тестов на цвет и музыку магии, как я поняла. Например, сыграть на ксилофоне, где каждая нота имеет определенный цвет и вибрацию. Получается такой поющий фонтан твоего творчества, где музыка оживает, разноцветными спиралями магии закручиваясь, повинуясь мелодии. Зрелище поистине завораживающее…

Наконец, когда все проверки подошли к концу, меня потянули в кабинет директора.

— О, мисс Эванс, Аманда, проходите, присаживайтесь, — радушно встретил нас директор. — Глория, зайдите ко мне, — сказал он в хрустальный шар на столе, проведя над ним рукой, и через минуту в кабинет вошла миссис Грин.

— Прежде, чем мы перейдем к результатам тестов, мисс Лили, — обратился ко мне директор, когда мы расселись, — я, как официальное лицо, заявляю, что все, о чем мы сегодня будем говорить в этом кабинете, как и ваши показатели, личностные данные и тайны, никогда не будут нами разглашены без вашего согласия. Так же, мы не сможем использовать эти знания в своих личных или корыстных целях, — добавил он, после чего вокруг нас на миг вспыхнула магия.

— Что вы имели в виду, под «личными и корыстными целями», — полюбопытствовала я.

— Это значит, что мы не сможем, зная ваш уровень, дары от магии или статус, навести на вас нужных людей, чтобы они использовали вас ради своей выгоды, или, например, посоветовать вас родственникам в качестве супруги, — серьезно ответил он. — Теперь, когда магия засвидетельствовала наши гарантии, мы бы хотели рассчитывать на ваше доверие и откровенность, — добавил он.

— Мисс Лилия, — мягко вмешалась миссис Грин, — тесты показали нечто странное, даже для одаренного ребенка. Честно говоря, за мою практику это первый подобный случай, и я даже не знаю, что и думать, — добавила она. — Надеюсь, теперь вы доверите нам вашу тайну.

— Нет никакой тайны, просто я вспомнила свою прошлую жизнь, — просто ответила я. Почему-то рассказывать о том странном парне-старце посчитала лишним. — Я жила в России и работала врачом.

— О, это многое объясняет, — оживились взрослые, — помнится, в Алабаме был подобный случай, лет пятьдесят назад, — сказал директор. — Видимо, неоднородные показатели теста — это результат разной программы обучения в России и у нас.

— Да, но это не объясняет полностью раскрывшихся даров, — вмешалась психолог.

— Может, вы все же уделите мне время? — бесцеремонно вмешалась я в их спор. — Мне тоже, между прочим, интересно, что там ваши тесты показали.

— О, прости, Лили, — сказала миссис Грин, — мы ведь можем тебя так называть? Просто твой случай очень интересен.

— Действительно, что-то мы увлеклись, — сказал директор, — вернемся к тестам.

— По всем общеобразовательным предметам, кроме трех, ты показала уровень колледжа. Астрономия на уровне средней школы. Китайский язык на уровне старшей, а вот латынь и медицинские дисциплины на уровне Академии. И если эти факты можно объяснить знаниями прошлой жизни, то результаты магической проверки — нет.

— Что ты знаешь о магии, Лили? — спросила Аманда.

— Да почти ничего, — пожала плечами я, — это сила позволяющая магам творить волшебство. Сверхспособности… У меня-прошлой, было что-то подобное, но магичить я не могла.

— Было? — оживился директор, — и что именно ты могла, Лили?

— Да ничего особенного, — задумалась я, — лечила вливанием силы, составляла сборы из трав, видела ауру и по ней могла диагностировать пациентов. У нас с мужем была клиника нетрадиционной медицины, вот там я и работала. Иглотерапевтом… Гомеопатия, ароматерапия и акупунктура тоже на мне были.

— Теперь все стало понятно, — улыбнулся директор.

— Твои дары в прошлой жизни усилились в нашем мире магией, — пояснила миссис Грин на мой недоуменный взгляд.

— Аурное видение осталось, но, усилившись, стало видением магии, — добавила объяснений Аманда, — а способность разбираться в травах в магическом мире приобрела новое значение. Ты теперь Герболог-интуит.

— А что такое «интуит»? — удивленно спросила я.

— О, это очень редкий дар даже среди волшебников, — сказал директор. — Он встречается во всех сферах магии.

Например, интуит-зельевар способен сварить зелье даже без рецепта. Ему не нужно отсчитывать минуты, чтобы помешать зелье, он, ведомый интуицией, по дымке над котлом и по другим, видимым только ему одному признакам, видит, когда нужно бросить следующий ингредиент и даже может, на свое усмотрение, менять рецепт, чтобы усилить состав и снизить негативный эффект от зелья.

А интуиту-Артефактологу не требуются специальные очки, чтобы видеть магические плетения и создавать или чинить артефакты. Он может просто потянуть нужную нить магии и исправить плетение.

Так же интуит-чароплет может создавать заклинания и связывать их в цепочки, повинуясь своей интуиции. Конечно, обычные маги тоже могут составлять цепочки, но всегда пользуются готовыми, они способны изменить заклинание, но не создать его.

Общее у них то, что они все видят магию, но не всю, а каждый только ту, что соответствует его дару. Но ты от них отличаешься. Ты видишь саму магию, а это большая редкость и тебе как гербологу это только на руку.

— Гербологу-интуиту открываются места силы, тайные тропы, скрытые поляны с редкими магическими растениями. Он интуитивно идет по следу магии, и лес показывает ему то, что скрывает от всех остальных. Ему даже не нужно знать, как называется растение, и какими свойствами обладает, он просто знает, как и когда его собирать, как и с чем использовать. В этом твой дар, Лили.

— Так же ты не сможешь стать артефактором-интуитом или, например, чароплетом-интуитом, несмотря на то, что ты видишь магию. В твоем случае, это интуит-диагност, — сказал директор, — тебе, Лили, уготована прямая дорога в медицину, тебя там с руками оторвут.

— Что касается магической силы, то здесь у тебя нет преимуществ перед другими детьми твоего возраста, — добавила Аманда. — Правда, ты несколько сильнее тех, кто рождается в семьях не-магов, но это объясняется твоим статусом — «Новая кровь».

— И что это означает? — спросила я, зацепившись за знакомое название.

— Это означает, что в твоих родителях совсем нет искры магии, — пояснил директор, — они обычные люди, в роду которых никогда не было волшебников. Магия благословила тебя первозданной силой, без проклятий и магических долгов.

— Обычно, дети из семей не-магов — это потомки сквибов, то есть магов, чье магическое ядро не активно, — добавила миссис Грин, — бывает, оно активизируется много лет спустя в их детях. В нашей стране таких называют «Пробудившиеся», а их родителей-сквибов «Спящие».

— Такие дети несколько уступают по силе тем детям, в чьих семьях несколько поколений культивируют магию: усиливают ее ритуалами и нужными обрядами, рано пробуждают дары, таких называют «Бдящие» или как, например, в Англии, «Чистокровными». Но многое зависит и от самих детей — если они будут лениться, то никакой дар и статус не поможет им добиться результатов выше среднего. Иногда «Пробудившиеся» показывают результат на уровне «Бдящих», благодаря своей усидчивости и целеустремленности.

— Но все равно, чем род древнее, тем сила магии выше, — добавила Амалия, — правда и проклятий тоже немало.

— Это нарушения магии, поколениями накапливающиеся в крови чистокровных, — объяснил директор на мой удивленный взгляд. — В этой связи, хочу предупредить тебя, Лили, — серьезно добавил он, — не говори никому о своем статусе крови, пусть для всех ты останешься Пробудившейся. Мне не нужны интриги и разбирательства в школе.

— Чистокровные пойдут на все, чтобы получить тебя в род, — сказала миссис Грин, — ведь дети от брака с Новой кровью не несут семейных проклятий. Конечно, в нашей стране все не так запущено, как, например, в Англии или Испании, где клановость и консерватизм до сих пор в чести, но все же тебе так будет проще. Я знаю, о чем говорю, Лили, ведь я сама такая, как и ты. Очень трудно жить, поверь мне, когда сомневаешься в настоящем отношении к тебе окружающих. Когда не знаешь, истинные чувства проявляет твой близкий человек или просто притворяется, стремясь заполучить тебя в род. Ошибиться и быть использованной никому не понравится…

— Конечно, я поступлю, как вы мне советуете, — ответила я.

«Так вот что имел в виду тот старик», — мелькнула мысль у меня в голове.

— Кроме того, у тебя врожденный Окклюментный блок, — сказала Аманда, — это значит, что к тебе бесполезно применять Легилименцию (чтение мыслей), как и ментальные заклинания: Империус, Конфундус, Обливиэйт. Это твой третий дар, Лили, который может частично передаваться по наследству, как и везение. Тесты показали его пробуждение на семьдесят процентов.

— В целом, ты довольно интересное приобретение для нашей школы, — подытожил директор, — еще одна одаренная студентка нам не помешает. Предлагаю следующее… Ты обучаешься в школе по индивидуальной программе, в частности подтягиваешь Астрономию до уровня колледжа, и китайский язык, если он тебе нужен. Можешь, в принципе, обойтись латынью и русским. После экзамена я порекомендую тебя в магическую медицинскую академию. Там на твой возраст внимания не обратят, лишь бы успеваемость и дар были. А вот обучение в обычной медицинской академии тебе придется отложить до совершеннолетия. Хотя, практику диагноста, если хочешь, я могу тебе обеспечить уже сейчас, в клинике святой Анны.

— Магии ты будешь обучаться наравне со всеми. Правда, ты довольно сильно опоздала, но ничего, на результат обучения этот факт не повлияет, у нас программа разнится по времени для всех детей. То есть, каждый догоняет общую для всех программу сам, по мере способностей, — пояснил директор, — но в конце года все студенты успешно сдают проходные тесты.

Мы еще немного поговорили, а потом мне выдали расписание и показали мой класс для занятий.

— Скажите, миссис Грин, — спросила я на прощание, — а я могу как-то подзаработать до своего совершеннолетия, но так, чтобы родители об этом не знали. Мне бы хотелось самой накопить себе на Академию и на дальнейшие расходы, но не афишировать информацию о моей прошлой жизни родственникам. Мне нравится быть ребенком в их глазах. К тому же у меня есть пара идей по поводу заработка, да и практика прежних навыков нужна, а то за столько лет все забуду. Вы могли бы помочь в этом вопросе, как и в вопросах магического законодательства?

— Конечно, Лили, — совсем не удивилась она, — я планировала провести этот разговор немного позже, когда ты освоишься в школе и я, как твой магический опекун, свожу тебя в магический квартал. Но, думаю, недели хватит, чтобы увидеть, как ты будешь успевать на уроках. Давай назначим экскурсию в магический квартал в следующую субботу. А решение вопроса о работе отложим до понедельника, на день президентов США, девятнадцатое февраля, согласна? Пока сходи в библиотеку и возьми эти книги по списку, Огаста тебе поможет их уменьшить и проводит до портальной зоны. До понедельника, Лили, — попрощалась она, доведя меня до библиотеки.

Домой я вернулась с большой коробкой, полной уменьшенных библиотечных книг и, наскоро перекусив и вкратце рассказав о школе семье, побежала к себе — читать.

С переходом в новую школу моя жизнь полностью изменилась. Она обрела смысл и заиграла новыми яркими красками, привнеся самостоятельность и новизну, которых мне так не хватало.

Уроки были необычайно интересны, правда, все оказалось совсем не так, как я себе воображала. Я думала, что нам выдадут палочки и станут учить волшебству. Как бы не так.

Оказалось, палочек нам не видать до одиннадцати лет, пока не перейдем из младшей в среднюю школу. До этого покупать ее не имело смысла, поскольку до одиннадцати магическое ядро развивалось и сила была нестабильна. Вот прокачиванием ядра, контролем силы и ее развитием мы и занимались, как и постижением самой сути магии. Мы учились чувствовать и управлять ею.

В целом, уроки магии походили, скорее, на тренировки людей со сверхспособностями в какой-нибудь закрытой лаборатории, чем на обычные уроки в школе. Сплошная практика. Например: заставить подвеску на длинной цепочке крутиться вокруг своей оси в разные стороны с определенным числом оборотов. Выписывать ею восьмерки или другие геометрические фигуры. Или, например, двигать предметы разного размера, но не силой мысли, а магией. Попытаться влить силу в машинку, чтобы она поехала, или в другую игрушку, чтобы она заговорила или зашевелилась, в растение, чтобы оно выросло. Перекрасить магией лепестки у цветка, каждый в свой цвет, или засветить огонек на кончике учебной палочки, причем огоньки всегда разные по цвету и на каждый требуется разное количество и сила магии, поток которой надо было контролировать. И таких магических задачек было очень много и все разные, как и магических тренажеров, на которых мы все это отрабатывали. Конечно, начинали мы с простого, но мне все равно было легче, чем другим детям, ведь я понимала механизм управления магией и чувствовала силу и поток, ведь точно так же тренировалась в прошлой жизни, просто энергию тела заменила магия.

Все задания были развивающие и магически затратные. Они позволяли не только почувствовать магический поток в себе и учили им пользоваться, но и избавляли от излишков магии. Это сводило на нет магические выбросы и опустошало ядро, что позволяло его тренировать и увеличивать магический резерв. Кстати, вся магия, что мы тратили на учебные тренажеры, собиралась и копилась в них, как в магических накопителях, и использовалась на нужды школы.

Миссис Грин объяснила мне, что в Америке почти нет мест силы, которые бы принадлежали одному роду, как в Англии, Франции или Испании, например, где все Бдящие жили в собственных манорах на принадлежащих им источниках, и даже школы располагались на местах силы. Но, хотя американские школы магии и не стояли на источниках, наши студенты не уступали по силе студентам из других стран, несмотря на такое, казалось бы, заметное преимущество. Это происходило потому, что в Америке не делали акцента на ритуалах для увеличения силы и на обучении с детства волшебству, а тренировали и увеличивали само магическое ядро еще до школы. И это давало такой значимый результат, что американские студенты впоследствии, все поголовно, для несложных чар могли использовать беспалочковую магию.

Помимо уроков магии, я записалась на танцы, в клуб риторики, два раза в неделю посещала бассейн и немного позже меня затянули к себе театральщики. Они ставили удивительные спектакли и мюзиклы, а я довольно неплохо пела, да и попробовать себя в чем-то новом было интересно.

Из общеобразовательных предметов младшей школы я посещала только физкультуру и уроки астрономии с учащимися средней школы, но только практическую часть; теорию мне давала учитель индивидуально, так что свободного времени у меня было много.

Субботы я ждала с нетерпением — посмотреть на магический квартал было интересно. Ровно в десять пополудни портал заработал, и я прошла в школу, где меня уже ждала миссис Грин. Она активировала еще один портал, и мы попали в «Зону Прибытия». Она представляла собой большое вытянутое помещение, где вдоль стен располагались рамы, похожие на металлодетекторы в аэропортах. Из них постоянно появлялись и исчезали люди, прикладывая на секунду к раме какую-то пластину, прежде чем скрыться в голубоватом свечении.

— Это портальный ключ, — объяснила женщина на мое неприкрытое удивление, — на нем зашифрованы координаты места, куда ты хочешь попасть. Это бесплатные общественные порталы, как общественный транспорт. Достаточно с помощью двери-портала попасть в это место, и уже отсюда, воспользовавшись порт-ключом, можно попасть в любой магический квартал на территории Америки, включая Канаду. Это очень удобно и безопасно, особенно для тех, кто не умеет или не хочет аппарировать, все же ощущения от аппарации отвратительные. У каждой семьи волшебников дома есть обязательный портал в это место, и обычно у каждого целый ворох таких вот карточек порт-ключей. Но более состоятельные люди покупают себе индивидуальные многоразовые порт-ключи, они могут выглядеть, как небольшие вещицы: брошки, подвески, значки. Это удобно, ведь в час пик у арок может собраться очередь и придётся немного подождать, а это не всем нравится. Вся портальная сеть придумана не только для удобства — таким способом магическое правительство осуществляет контроль за перемещениями своих граждан, потому что все порт-ключи именные.

— А те, кто приходят, не могут столкнуться, там, внутри, с теми, кто уходит? — полюбопытствовала я.

— Нет, Лили, — улыбнулась она, — если портал уже активирован, то на другой ключ он уже не среагирует. Ну, здесь, примерно, принцип такой как в лифте.

Из Зоны Прибытия мы вышли на большую площадь, которая расходилась на пять широких улиц, а там, где полагалось быть шестой, начинался огромный сквер: «Парк Магических Аттракционов», как гласила надпись над входом. Оттуда, из-за пышных кустов и деревьев, засыпанных снегом, доносились радостные визги и вопли. Мы присели на лавочку возле самого входа и огляделись.

— Парк зачарован, — пояснила миссис Грин, — там всегда комфортная температура, и даже зимой можно покататься на аттракционах. Так же на его территории много кафе, детских развлекательных центров, кинотеатров и иллюзорных павильонов, типа зоопарка и аквапарка. Там обычно отмечают дни рождения детей и другие детские праздники. А взрослые в основном ходят в рестораны в «Квартале Развлечений», — добавила она, махнув рукой в сторону одной из улиц.

— Это Торговая улица, одни сплошные магазины, — указала она на следующую от первой. — Там продаются вещи и продукты, сделанные и выращенные магами и с помощью магии. Мы, волшебники, не можем одеваться в одежду простых людей. Под влиянием магии она быстро изнашивается, да и синтетических добавок в ней очень много. Организму приходится тратить много энергии, чтобы нейтрализовать вред от ее ношения, да и циркуляция магии происходит хуже, чем когда носишь натуральные ткани. На детях это отражается не так заметно, но, когда к одиннадцати годам ядро уравновешивается, начинаются проблемы. Сегодня, после того как поставим тебя на учет, я дам тебе магические каталоги. По ним ты сможешь заказать себе новую одежду, если захочешь. Будет лучше, если ты уже сейчас начнешь заботиться о своей магической силе, ведь от нее в нашем мире зависит все, в том числе и будущая работа, и ее оплата.

— Продукты я тебе советую тоже покупать по каталогу, хотя, тот ланч, что вам дают в школе, пока обеспечивает тебя всем необходимым. Но в тебе взрослое сознание, и ты уже осознанно можешь пользоваться своей магической силой, основываясь на прошлом опыте. Значит, тренировка ядра пойдет быстрее и затратнее, и энергии тебе может не хватать. Так что, возьми за правило: съедать хотя бы пару яблок в день, выращенных магическим способом. В них индекс магической энергии выше.

— Следующая улица — Ремесленная, — продолжила она, — это самое магическое место в квартале. Там находятся лавочки ремесленников. Артефакты, зелья, редкие магические книги и предметы. Магическое рукоделие, защитные мантии и ткани. Клинки и ножи, изделия из кожи. Переговорные зеркала и Омуты памяти, а также ритуальные предметы и посуда. Этими лавочками владеют семьи уже много поколений, и каждый владелец — Мастер в своей области. Без этого условия министерство не выдаст ему лицензию на торговлю. Я это к тому, что ты можешь без опаски покупать товары во всем квартале. Тебя не обманут и не подсунут ничего запрещенного или вредного. На многое стоит правительственный запрет. Например, волшебную палочку ты не сможешь купить легально — она для волшебника как удостоверение личности. Или какие-то запрещенные ингредиенты для зелий — тебе их просто не продадут. Но удобней, конечно, в твоем случае, пользоваться каталогами. Там уже отмечено, что ты можешь заказать. Твои родители не маги, потому, к сожалению, ты не сможешь их сюда привести, да и сама не попадешь в магический квартал одна, без сопровождающего, — пояснила она.

— Следующая улица самая интересная, — оживилась моя спутница. — У нее нет названия, но она представляет собой Культурный Центр: театры, музеи, библиотеки, выставочные залы и художественные галереи. Также, именно здесь расположены разные частные студии, обучающие желающих петь, рисовать, танцевать, мастерить, лепить и придаваться другим увлечениям. Например, рукоделию. Обычно они располагаются на втором этаже, а на первом находятся магазинчики, где можно приобрести все эти забавные, милые вещицы. Все изделия сделаны магами, но не являются магическими, потому магазины и располагаются на этой улице, а не на Ремесленной. Но мы с тобой пойдем на ту, крайнюю улицу, — Деловой и Административный Центр. Это сердце магической части нашего штата, — с восторженной ноткой патриотизма добавила она. Было видно, что она и правда гордится тем, что живет в этой стране.

Мы поднялись с лавочки и свернули на нужную улицу, после чего она провела для меня экскурсию. Показала мне филиалы разных банков, полицейский участок, больницу святой Анны, судебную палату, большой дворец официальных приемов, международный портальный центр прибытия, и министерство, куда мы и свернули.

Меня поставили на учет и выдали паспорт гражданина Магической Америки. Миссис Грин записали в нем как моего официального куратора. В магическом мире ни один «Пробужденный» не мог находиться без опекуна, назначенного министерством. В его обязанности входило: познакомить с миром магии, консультировать по возникшим вопросам, снабдить нужной литературой, в общем, гармонично ввести меня в магическое общество. Также опекун отвечал за мои деяния перед законом. Видимо, миссис Грин я приглянулась, вот она и вызвалась добровольно взять опеку надо мной. Показала попутно, какие в министерстве есть отделы: отдел образования, спорта, культуры и другие. Затем мы вернулись на площадь и не торопясь прошлись по всем улицам, кроме улицы Развлечений. Я просто не смогла туда войти, словно бы натыкалась на прозрачную преграду. Когда Глория (как она попросила себя называть) отсмеялась, то пояснила мне, что на входе стоит ограничитель возраста, который реагирует даже на зелье старения. А на мой резонный вопрос, почему она меня не предупредила, ответила, что ей стало интересно, пропустит ли меня барьер, если у меня взрослое сознание. Оказалось, он реагирует на кровь, а не на сознание.

На этой улице продавали алкоголь, поэтому всем, кому было меньше двадцати одного года, вход туда был заказан. Более взрослая молодежь отрывалась на улице «культуры», там для них были клубы, кафе и молодежные центры.

Честно говоря, я была поражена той разумностью, с какой правительство заботилось о своих гражданах, хоть и контролировало каждый их шаг.

Побродив по улочкам и магазинчикам, в каждый из которых мы заходили, вернулись на площадь и, немного отдохнув, зашли, наконец, в парк.

Парк выглядел странно. Везде лежал снег, но ни холода, ни ветра не чувствовалось. Аттракционов было много, и от не магических они отличались только тем, что работали на магии, а не на электричестве. Хотя попадались и совсем магические штуковины, как, например, пространственный лабиринт, но мы туда не пошли, как и в иллюзорный павильон. Что там, что там, — как объяснила Глория, — можно ходить целый день.

Иллюзорный павильон, это что-то навроде компьютерных реальностей, как я поняла, только созданный с помощью магии. И таких аттракционов было довольно много: и для тех, кто хотел пострелять, и поохотиться на чудовищ, и просто поглазеть на магических зверей. Все это была иллюзия, но такая натуральная, с эффектом присутствия и запахов, что я просто чуть не поседела, когда в магическом зоопарке увидела ту самую Нунду, про которую слышала от представителя министерства тогда, у нас дома.

Домой я вернулась довольная, тем же путем, что и ушла, то есть через школу. На прощание Глория дала мне зачарованное зеркало и объяснила, как им пользоваться для экстренной связи с ней. А так, записку можно было передать через почтовый стол.

Весь вечер мы с семьей рассматривали каталоги магических товаров. Как оказалось, это очень веселое занятие. Папа, например, узрев дамскую сумочку с расширением пространства, лукаво усмехнулся и подколол маму, что мол, ей бы такая точно не помешала. На что мама показала ему орущую бейсболку фаната со зверской объемной рожей и предложила приобрести ее до начала футбольного сезона (отец болел за «Вашингтон Редскинз»), чтобы в нашем женском царстве, как он всегда жаловался, ему было с кем на пару поорать.

Петуния попросила заказать себе волшебных сладостей, мороженого и краски — она хорошо рисовала, а еще живой поющий будильник. Конечно, живым он не был, просто разговаривал: желал доброго утра, спокойной ночи и вместо звонка будил хозяйку пением песенок.

Маме приглянулось большое зачарованное зеркало, как в сказке о Белоснежке. Оно делало комплименты тому, кто в него смотрелся, и давало советы. Еще она заказала платье из волшебной ткани, которая переливалась и меняла цвет в зависимости от освещения. Нечто подобное я видела в своей прошлой жизни.

Отец, ни разу не рыбак, соблазнился на удочку для ловли форели в любом водоеме. С ней, кстати, потом возникли проблемы, после того, как он выловил форель в нашей ванной. Магическая полиция зафиксировала высокий магический фон над нашим домом. Хорошо еще, что никто ничего не понял, и просто решили, что у меня очередной выброс. Глории, которую выдернули из дома, сделали внушение, а меня обязали носить накопитель магии. Это браслет с камнями, притягивающими излишки моей магии. В принципе, я была не против, тем более что магии во мне было много — не ленилась упражняться по ее увеличению даже дома. От Глории мне, правда, влетело, но мы договорились, что отныне, прежде чем заказать что-то магическое, мы будем предварительно советоваться с ней. Оказалось, форель и правда можно было притянуть магией удочки даже в обычное ведро с водой, но при этом всегда будет магическое возмущение, которое недопустимо в городе, полном не-магов.

Еще заказала простенькие магические накопители для кота, а то в прошлый, первый раз, я не рассчитала силы, вливая в него магию, и котище три дня носился по дому как ошпаренный, пока не израсходовал лишнюю магию. Петуния очень строго следила за тем, чтобы камень в ошейнике на шее у кота не поменял цвет с зеленого на красный, и срочно бежала ко мне, стоило ему стать оранжевым. После покупки зарядила ей сразу три накопителя, про запас. Пусть лежат на всякий случай, чтобы она не нервничала и не переживала за своего питомца.

Магическая одежда на вид ничем не отличалась от обычной. Те же бренды, фасоны, только в три-пять раз дороже. Я даже поначалу заподозрила обман, но переодевшись, поняла, что разница есть, и, причем немалая. Тело словно дышало, магия текла ровнее, если так можно выразиться, так что отцу пришлось сменить мне весь гардероб и даже одеяла, подушки и постельное белье. Это, конечно, влетело в копеечку, как и магически выращенные фрукты. Кстати, родители никакой разницы с обычными фруктами не почувствовали, потому покупали их только мне, а сами ели обычные. Хотя иногда семья не отказывала себе в удовольствии и лакомилась свежей клубникой или малиной — ведь стояла зима, и в обычных магазинах таких ягод не продавали.

Через три месяца смогла полностью возместить папе все расходы, начав работать. Магии во мне было много, я не успевала ее тратить на уроках, поэтому заряжала накопители и продавала излишки частным лицам или в больницу святой Анны.

Когда Глория в первый раз мне предложила этот способ заработка, я оторопела: «Разве можно продавать свой дар?» На что женщина невозмутимо ответила, что напрямую, конечно, нельзя, но расчетливые американцы нашли способ обойти законы магии.

— Ты продаешь не магию, а артефакт, — ответила она. — Больница закупает артефакты, которые, в свою очередь, спасают волшебников от истощения. Артефакт не только копит магию, но и очищает ее от магического следа донора, чтобы они с покупателем впоследствии не стали родственниками по магии. Все сделки обязательно фиксируются в министерстве.

— Скидывать излишки магии всегда полезно, Лили, — терпеливо объясняла Глория, — так почему бы не заработать на этом. Когда тебе исполнится одиннадцать, твоя нагрузка возрастет, добавится работа с палочкой, и ты уже не сможешь заряжать больше одного накопителя в месяц. Да и сама магия будет стоить не сто пятьдесят долларов, а сто. Пользуйся возможностью, пока можно, тем более что это положительно влияет на магическое ядро.

И я согласилась.

Магическая энергия действительно стоила дорого. Один стандартный накопитель, как и говорила Глория, стоил сто долларов, а детская магия сто пятьдесят — она больше подходила и детям и взрослым, никогда не отторгаясь. Ею даже можно было вылечить сквиба, сделав его слабым магом, но только младенца, причем лечение начиналось, когда он еще находился в утробе матери. Сквибы могли рождаться в результате накопленных в роду проклятий, от частых родственных браков, как в той же Англии, где культивировали чистокровность, но в Америке, чаще от того, что мать — «Пробудившаяся» была слаба магически. Ей просто не хватало магических сил подпитывать ребенка самой, а магия мужа не всегда подходила. Тогда донора искали в родне мужа, если он был из семьи магов, а если не находили или его магии было мало, то недостающая магия докупалась. Для меня это было дико, но я нашла компромисс. Заряжала три накопителя в месяц — два продавала, а один отдавала на благотворительность. Это частично успокаивало мою совесть, ведь в прошлой жизни я тоже работала, делясь силой с пациентами, но платили они не за мою энергию, а за сеанс иглоукалывания.

Для моих накоплений Глория открыла на мое имя счет в магическом банке. Это была обычная практика для волшебников и то, что я была мала, роли не играло. Для расчетов мне выдали чековую книжку, но рассчитываться по ней можно было только в магическом квартале или по каталогам.

Но что меня больше всего поражало в Америке, так это то, что многие волшебники были верующие. Они не воспринимали магию бесовщиной, как я, помнится, сама думала раньше, а считали ее просто даром, как умение рисовать или петь. Когда я первый раз, на Рождество, пришла с родителями в церковь (они относились к Лютеранской Протестантской церкви), то несказанно удивилась, опознав у большинства прихожан золотые ауры волшебников.

В самой церкви мне понравилась только проповедь. Не почувствовала духовного подъема или иных духовных ощущений. Просто собрание единоверцев. Больше туда не ходила, хотя пару раз, одна, наведывалась в Католический храм. Там атмосфера была более гармоничная, но все равно не то. Мне очень не хватало Православной Церкви — ее духа, икон, запаха, церковного пения, благословляющей руки батюшки на голове… Без поддержки церкви я была одинока, не чувствовала единства, защиты. И была растеряна. Не с кем было поговорить о магии и о том, как мне к ней относиться с позиции верующего человека. Ведь раньше у меня хоть и был дар, но сила была просто телесной энергией, пусть и более мощной, чем у других, а здесь — магия и волшебство… Не делает ли это меня ведьмой? Мне бы не хотелось очернить душу в этой жизни, после того, как я уберегла ее в прошлой.

Последующие полтора года стали самыми счастливыми в моей жизни. Серьезно, даже в прошлом я не чувствовала такой гармонии и спокойствия, как теперь. А какая интересная и увлекательная пора для меня настала!

Во-первых, меня взяли на обучение в больницу святой Анны. Оказалось, что у волшебников есть специальные чары, что заменяют им аурное видение, и толстая книга-атлас к ним. Врач накладывает на пациента сканирующие чары и сверяет данные с книгой, после чего назначается лечение.

Мое обучение состояло в том, что я своим видением сканировала больного и по описанию в книге училась ставить диагноз. Хотя, честно сказать, нарушения в аурах обычных людей и волшебников были схожи, так что почти ничего нового я для себя не узнала. Просто магическая диагностика показывала, помимо болезней, еще и последствия разных проклятий и другого магического вмешательства, вот это как раз было ново и увлекательно. К лечению меня, конечно, не допустили, да и вряд ли кто-то доверил бы свою жизнь семилетнему ребенку, но я, в принципе, там была не за тем, а для улучшения своих навыков, потому и не расстроилась вовсе.

Во-вторых, мне крупно повезло. Глория познакомила меня с Мастером нетрадиционной медицины Ли Ву. В соседнем штате, как оказалось, жила целая община магов, выходцев из Китая. Хотя тот факт, что они жили довольно далеко от меня, большой роли не играл, все равно в нашем штате акупунктура и иглоукалывание были запрещены для практики. Да и до совершеннолетия мне в медицину соваться смысла не было, какими бы там знаниями из будущего я ни обладала. Жаль, конечно, практика бы мне не помешала, но я нашла выход как заработать.

Дело в том, что когда немного разобралась в жизни волшебников, то поняла, что магическое образование — это очень дорогое удовольствие. Нет, впоследствии все затраты окупятся хорошими зарплатами, но до этого светлого момента необходим просто мешок денег. Сейчас это не очень заметно, но когда мне исполнится одиннадцать, и нас станут обучать волшебству, расходы возрастут в разы.

Палочка, специальные защитные мантии и предметы, специальные чернила для записи формулы чар, пергаменты и перья (обычная тетрадная бумага не выдерживает магии написанных заклинаний), книги, артефакты и ингредиенты для зелий, — и все это очень дорого. Я уже не говорю про одежду и цены на обучение в Академии.

Взвалить все эти траты на семью я считала неправильным, потому все силы и мысли бросила на зарабатывание денег, правда по малолетству сама мало что могла. Но нашла выход из положения.

Магическая медицина ничем не отличалась от обычной, только вместо таблеток волшебники использовали зелья. Они были хороши и действовали быстро, не спорю, но у них был очень существенный недостаток. Они устраняли симптомы и лечили каждый орган отдельно, не устраняя саму причину недуга, что ясно наблюдалось в ауре уже после проведенного лечения, и болезни, как правило, всегда возвращались, ведь причина устранена так и не была.

Я решила сделать акцент на полных людях, коих и в те годы в Америке было немало. Обычно такие худели, пропивая курс довольно дорогих зелий, но у них всех были серьезные побочные эффекты, потому они не всем подходили, да и постоянно их принимать было нельзя. Потому за те недели отдыха между курсами, худеющие опять успевали набрать вес. Вот на этом я и сыграла.

С помощью Глории я запатентовала новую методику похудения — серьгу. В этом времени ее еще не существовало, а мастерам с востока и мысли не приходило до меня лечить не весь организм в целом, а отдельные его органы и функции. Европейцам восточный подход к лечению не подходил, им некогда было ловить дзен, у них не было на это времени, поэтому восточная медицина в Америке так и не прижилась, и пользовались ей, как правило, сами Азиаты. Воздействовала иглами-клипсами сразу на три точки: центр голода — для снижения аппетита, обмен веществ — для ускорения метаболизма и точку покоя — чтобы срывов не было. Технологию я не сама, конечно, придумала, а из будущего взяла. Вливаешь немного магии и вуаля — человек без диет спокойно и медленно худеет без побочных эффектов.

Моя методика стала бомбой не только для магов, принеся мне сорок тысяч долларов, когда оформила патент и продала его китайцам, ведь сама его использовать не могла еще много лет. Но больше всего прибыли я получила, когда вложила эти деньги в новый проект — магический айфон!

Когда попала в прошлое, то сразу не до конца осознала масштаб постигшей меня трагедии. Не поняли? А вы представьте, что в 2018 году спать легли, а в 1966 проснулись. Все равно не поняли? Я тоже не понимала, пока машину нашу не увидела.

Это «нечто» небесно-голубого цвета, гордо именовалось «Форд», но смотрелось не краше садовой тачки, даром, что ездить могло. Не вру, я даже всплакнула, сидя на обитом белоснежным дерматином сиденье. И всю дорогу вспоминала свою «японочку» — как у нее в салоне кожей дорого и приятно пахло, да как она, тихо мурлыча, по трассе мчалась. Это как с иномарки на Ладу пересесть. И все вокруг заметно отличалось от того, к чему я с детства привыкла.

Все предметы, на первый взгляд, кроме, пожалуй, телефонов, в шестьдесят шестом году были. Но Боже, какие же они были убогие. Первый месяц, когда я только от попаданства своего очухалась, то у меня сразу эстетическое голодание по красоте началось. И не то чтобы на вещах помешана была, но просто с непривычки все это само в глаза бросалось. Трудно не заметить, когда у тебя вместо двухметрового глянцевого холодильника цвета металл с разными функциями, окажется низкая примитивная коробка типа «Полюс» (по-моему, так он назывался) — допотопный холодильник, доставшийся нам еще от деда и доживавший свой век на даче.

Или телевизор. Я его и в прошлой жизни почти не смотрела, так вещал для фона, но здесь он просто ящиком смотрелся, хотя, по тем временам, цветной телевизор статусной вещью считался. Мы же привыкли — пластик, хром, плоские формы, плавные линии, а здесь все вещи громоздкие были, грубые и угловатые. Непривычно, короче.

Мода тоже не порадовала. Сплошное однообразие. Я, помнится, когда ребенком была, в альбоме мамину фотку нашла, где они с институтской группой на экскурсии какой-то. Так на ней все особи женского пола, независимо от возраста, в платья одного фасона одеты. Приталенные, на ладонь выше колен. Нет, так-то все платья, наверное, разными были по цвету или ткани, но фотка черно-белая, так что смотрелись все, как курицы из одного инкубатора. Причем, не важно: толстая девушка, худая, красивые ноги или кривые, все одевались, как одна, и на голове у каждой — шиньон. Вот что значит мода. У меня такое чувство было, словно буквально в черно-белое кино попала.

Американская мода шестьдесят шестого года ничем не отличалась от моды СССР. Те же однотипные вещи, просто разных цветов. Кто хотел выделиться — носил яркие вещи, кто поскромнее, придерживался классического стиля. Прически тоже разнообразием не отличались. Или типа каре, только прилизанного, или шиньоны и начесы. Макияж яркий, толстые стрелки, накладные ресницы. В то время Брижит Бардо эталоном считалась, вот под нее все и косили. Но по мне, так все слишком нарочито вызывающе выглядело, вульгарно. Мы ведь современные, к более тонко подчеркнутой красоте привыкли.

Больше всего на внешний вид мне хиппи сначала понравились. Их стиль одежды больше на современный походил: рваные джинсы, бахрома, топики, аппликации, кожаные мокасины, фенечки, тряпичные сумки через плечо. Но, приглядевшись, поняла, что от журнальных моделей нашего времени реальные люди существенно отличались. В этом времени они были настоящей язвой общества, которых добропорядочное население негласно пыталось игнорировать. Свободное поведение, вечный флер алкоголя или травы, немытые волосы, расфокусированные глаза и грязная одежда. Короче, доверия они не внушали.

Особенно мужчины разочаровали. Они в себя собрали все то, что я в мужчинах терпеть не могу. Как-то раз, в прошлом, каналы переключала и на канале «Ностальгия» на группу «Песняры» наткнулась. Так вот, мужчины шестьдесят шестого года, все, как один, на тех исполнителей походили. Волосы до плеч на пробор, синтетические рубашки в обтяжку с закатанными рукавами, брюки клеш и у многих усищи и баки, как у Пушкина. На их фоне даже коренные жители смотрелись настоящими мачо.

Индейцы выглядели более колоритно и гармонично, я бы даже сказала, гораздо привычней для нашего глаза. Натуральные ткани, кожа, плетеные аксессуары, длинные, стянутые кожаным ремешком волосы. Чем-то напоминали рок-звезд ранних лет. В общем, мне очень не хватало чего-нибудь привычного из прошлого, чтобы зацепиться за реальность и смириться, и тут, в лавочке на Ремесленной улице я увидела сквозные зеркала. Не такое, как мне Глория дала — маленькое и круглое. Большие, в тяжелой серебряной витой раме, они просто притянули взгляд и меня осенило…

Словоохотливый продавец рассказал, что спросом артефакт в Америке совсем не пользуется, потому как магическая почта моментально срабатывает, да и парные блокноты в ходу. А в интернатах или общежитиях студенты почти не живут, а домой мотаются порт-ключами, и родители за пятнадцать минут могут до любого учебного учреждения в стране добраться без труда. Так что сей предмет интерьера, не дешевый к тому же, никому, выходит, не нужен в современном мире.

— Их бы в Англию продать, — размечтался мастер, — вот там бы они на ура ушли. Это ведь не мы, что сплоченно живем, там каждый по себе. И школа там только одна, да и то интернат. Только вот у всех, кто побогаче, зеркала уже есть, а остальным они и без надобности. Да и Английское правительство что-то мутит последние сто лет. То котлы на ввоз запретит, то перечень запрещенных к ввозу ингредиентов для зелий с каждым годом все длиннее, а то вон Абдула жаловался недавно, что ковры-самолеты им чем-то помешали. Квоты на ввоз импорта понижают, пошлины, опять же, повышают. Непонятная страна… Своего почти ничего нет, и у других покупать запрещают… Это все гоблины проклятые. Сидят на деньгах и выжидают, пока все волшебники в Англии не передохнут, — все больше распалялся продавец, — и в каком уме надо было придумать — зеленошкурым финансы свои отдать! Ой, прости, девчуля, — опомнился Мастер, — увлекся маленько, со мной такое бывает.

— Скажите, сэр, — спросила я, — а вы эти зеркала сами придумали? И как они работают?

— Придумали их в Англии, лет пятьсот назад, а кто — теперь и не узнаешь, — задумчиво ответил старик. — Тогда там годных Мастеров много было, не чета нонешним временам. А работают… как тебе объяснить? Плетения на них связывающие, да и другие, чтобы изображение было, и слышать, опять же, можно было. Технология изготовления сложная, но интересная, теперь не всякий Мастер такое повторить сможет. Да и правду сказать, из всех один я и остался на материке, кто еще подобное смастерить сможет.

Целую неделю думала, доводила до ума идею свою, а потом Глории о ней рассказала. Она женщина умная, сразу смекнула, что к чему, и с бизнесменом одним познакомила. Может, я такая убедительная была, или у него с воображением все в порядке было, только патент на магическое средство связи я на себя оформила, как и фирму. Потом мы Мастера подключили и после подписания договора объяснили, что от него хотим. Самое интересное, что он даже не усомнился в нашей идее, сразу за работу взялся и десять пробных зеркал смастерил. Только проблема всплыла: они по плетению только друг к другу подключались, но предложила все остальные зеркала к первому подключать, а там он сам что-то исправил, и все получилось. Зеркала поставили на поток, и через три месяца прошла презентация — как раз большой магический праздник был, и магические телефоны фирмы «Магия Эванс» увидели свет. Название Глория придумала, а мне все равно было, лишь бы продавались.

Новинку встретили скептически, но с интересом, ведь в то время даже простых телефонов не было, не то что сотовых. А тот бизнесмен не из простых был, потому после полугодовой раскачки все со склада раскупили подчистую, но больше всего мы на аксессуарах заработали. Чехлы — корпуса, с чарами облегчения веса, подвески. В сами зеркала ничего добавить было нельзя, слишком сложное плетение, а вот в чехле чего только не было — от записывающего кристалла до проигрывающего. И на украшение как только не извращались, короче, как и в наше время магический айфон стал статусной вещью, недешевой, между прочим. Но джекпот я сорвала, когда люди из силовых структур и Министерства меня навестили. Вот напугалась тогда…

Оказалось, когда они разобрались, как артефакт работает, то в интересах государственной безопасности, под шумок, выкупили у меня то, первое зеркало, к которому все остальные подключались, и которое по договору хранилось у меня в банковской ячейке. Сумму они не пожалели огромную, до сих пор не верится, да еще после заключения договора о неразглашении, что я подписала, правительство обязалось оплатить мне обучение за все годы, включая Академию. Ежу понятно, что они будут использовать зеркало в шпионаже для прослушки, но такова жизнь. Американское общество — это общество параноиков, а правительство каждый шаг своих граждан отслеживает. Меня это даже не возмущало, что толку спорить с системой, тем более теперь я могла расслабиться и не думать о будущем.

Как только весна наступила, меня в лес потянуло, а для охраны, чтобы меня там никто не съел, ко мне сопровождающего приставили. Этого харизматичного восемнадцатилетнего индейца звали Энэпей, что значит «храбрый», и он, как и все члены его племени, мог превращаться в огромного волка. И пока я по лесу бродила, он незаметно вокруг меня оборотнем бегал — охранял. Можно сказать, что Эн стал моим первым другом в этом мире, хоть у нас и разница в возрасте приличная была. Он мне про племя рассказывал, про обряды, предания предков, звериные повадки и обращения. Было интересно.

Собирание трав превратилось для меня в приключение. Раньше я сама выбирала, что собирать — что на глаза попадалось или в чем нужда была. А теперь, стоило мне в лес зайти, как меня словно магией тянуло туда, где травы открывались, что сам лес мне дарил. Причем он словно подсказывал мне, как обрезать или выкапывать правильно, чтобы нужное сохранить. Вот и не верь теперь, что он живой и разумный. Так что я все каникулы по лесу бродила, как снег сойдет и до первых заморозков.

На душе у меня было спокойно — впервые почувствовала себя полезной и нужной. Травы я Эн отдавала, какие его людям нужны были, а остатки в аптеку сдавала. С клеймом Герболога-интуита они на ура шли, но мне главное не деньги были, а удовольствие и свобода. Так и прошли эти два года, ничего не предвещало перемен, но однажды снова все изменилось.

Папа вернулся с работы странно рассеянный и после ужина огорошил нас новостью, что нам придется уехать на несколько лет в Англию.

— Я не могу не поехать, дорогая, — расстроенно сказал он. — Наша компания на плаву только потому, что международные контракты были заключены еще до кризиса. Теперь я равный партнер, отвечаю за весь проект и не могу отказаться, тем более что условия предлагают замечательные. Коттедж и транспорт полностью оплачены фирмой, да и зарплата в разы больше, я уже не говорю про премии. Конечно, ты с детьми можешь остаться, и тогда я буду к вам приезжать.

— Что ты такое говоришь, — возмутилась расстроенная мама. — Что мы будем делать здесь одни, без тебя, да еще два года?

— Возможно три, Роза, — добавил отец, — все зависит от наших партнеров и их поставщиков.

— Тем более, — отрезала мама, — я не собираюсь жить одна, без мужа, как соломенная вдова. Хорошая жена всегда следует за мужем. Мы едем все вместе и точка. Девочки, давайте быстрее достанем карту и найдем на ней то место, где нам предстоит жить, — решительно и воодушевленно добавила она, заметив во взгляде мужа благодарность и облегчение. Он поднялся, и мы все, не сговариваясь, потянулись друг к другу и застыли в нежных объятьях. Мне не хотелось никуда ехать, но когда мы все вот так, обнявшись, делились теплом души, все остальное казалось неважным.

Сказать, что я была разочарована — не сказать ничего. Наш, по сути, провинциальный город в Америке по сравнению с Коуквортом смотрелся мегаполисом. Это как из столицы в глушь переехать.

Мне в прошлой жизни бывать в Англии не приходилось, потому при словосочетании «Центральная Англия» мне представлялись сельские пейзажи, милые деревенские коттеджи и обилие лесов и полей, как в детективных английских сериалах. Как же я ошибалась…

Коукворт оказался типичным промышленным городом, граничившим с Сток-Он-Трент — еще одним промышленным монстром. И мне оставалось только порадоваться, что мы не переехали туда, ведь там заводов и фабрик, казалось, было больше, чем населения. Этим, по крайней мере, наше новое место жительства выгодно отличалось в смысле экологии. Хотя иногда, когда ветер менялся, город затягивало смогом от шинного завода в соседнем городе.

Мы переехали сразу, как отпраздновали Рождество, и после яркого солнца, мороза и белого снега окунулись в грязь, сырость и серость. Даже вечнозеленые ели перед местной ратушей, где располагался городской совет, и те были такими же серыми, как и небо. Оно напомнило мне то время, когда горели торфяники, и Москву затянуло смогом. В самом городе действующих производственных объектов не было, только почти неработающая ткацкая фабрика и мелкие мастерские, потому практически все взрослое население ездило на работу в Сток-Он-Трент.

Река Трент, протекая через город, делила его на две части. Большая часть, там, где сосредоточились вся инфраструктура, и старый город. Мне всегда казалось, что старый город — это историческое достояние, местный колорит, изюминка, так сказать. Места, по которым всегда можно побродить, поглазеть, окунуться в историю, но в такую историю вы бы точно окунуться не захотели.

На самом деле старый город представлял собой пару улиц старых, первых построек, упиравшихся в глухой тупик с говорящим названием «Паучий». Когда-то это было, наверное, хорошее место, ведь почерневшие от влаги и времени дома хоть и были по большей части убитыми, но довольно большими и добротными. Да и, судя по деревьям, загущенным кустам и живописной речке, здесь когда-то была парковая зона. Но потом фабрика, видимо, расширилась, на том берегу возле самой речки выстроили кирпичную стену, из-за которой высилась высокая труба и несколько труб поменьше, днем и ночью чадившие вонючим серым дымом, а в реку потекли промышленные отходы. Жилье оказалось в промзоне, и все, кто мог, переехали на противоположный берег, подальше от копоти и поближе к цивилизации. Мы с отцом осматривали местность, и у меня волосы зашевелились от ужаса, когда увидела эту картину. Я вдруг поняла, как это страшно, на самом деле, родиться и вырасти в подобном месте, без перспектив и вариантов. Ясно видеть и осознавать, что отсюда выхода нет. Захоти мы с семьей переехать, то нам достаточно просто продать дом, добавить немного для покупки жилья в центре или даже сэкономить, купив ферму, например. А здесь разве можно продать один из этих домов, чтобы хватило на то, чтобы начать жизнь в новом месте? Кто захочет купить такое за деньги, достаточные для покупки нового дома? Неудивительно, что вечером пятницы в местных пабах до утра яблоку негде было упасть, а утром помятые и еле стоящие на ногах мужики, тихой сапой ползли по домам. Короче, я еще никогда так не радовалась, что нам предстоит вернуться в Америку. Даже моя депрессия прошла от этой мысли, а потом мне и вовсе улыбнулось счастье.

Привыкали мы к новому месту жительства долго, но все по-разному. Хорошо еще, что мне разрешили взять с собой почтовый столик, правда цена за подобные услуги в несколько раз возросла, но зато Глория прислала нам в уменьшенном виде всю мебель из старого дома и даже комнатные цветы, так что глядя на обстановку в комнатах, казалось, что мы и не переезжали вовсе. Это немного успокаивало.

Отец сразу окунулся в работу и домой приезжал только вечером, а по выходным мы с ним знакомились с городом и окрестностями, в то время как мама и сестра предпочитали пройтись по магазинам или посидеть в кафе — снять стресс и выйти в люди, как они говорили.

Мама была натурой деятельной, потому хандрила недолго, ровно до того момента, как вписалась в местное общество. А уж когда ее сделали членом закрытого элитного клуба для женщин, вовсе успокоилась и расслабилась. Ведь для местных она хоть и была пришлой, но не рядовой личностью — а женой инженера! Важного человека, что, видимо, льстило ее тщеславию. Единственный недостаток от переезда она видела постоянной и везде присутствующей пыли, которая даже зимой оседала на мебели и стеклах серым, трудносмывающимся порошком, похожим на тертый грифель.

Сестра ныла недели две, да и то по оставленным в Америке подругам, но потом завела себе новых и успокоилась. В школе, будучи новенькой, да еще переведенной в середине года, она стала звездой, и вела себя как примадонна. Равно если бы в село приехала городская, москвичка, например. Она несколько опережала местную школьную программу, так что быстро нашла себе свиту, и за их восторгами о доме и не вспоминала.

Я страдала дольше всех. Школу не посещала, перейдя на домашнее обучение, и только раз в неделю наведывалась туда для сдачи тестов. Все остальное время слонялась по дому, читала магические книги, присланные опекуном, и занималась на магическом тренажере — единственном, что осталось у меня от прошлой счастливой жизни. Хотя сама школа оказалась неплоха, — скорее, женская гимназия, чем обычная школа. Помимо общих дисциплин, там преподавали этикет, танцы, музыку, рисование и другие, безусловно, важные, но бесполезные для подобной местности предметы. Я была просто поражена, как эти англичане высокомерны и спесивы, словно каждый день их приглашают на обед к королеве. Как по мне, то строить из себя Леди, живя в коровнике, было, по крайней мере, смешно. Однако не поручусь, что в тот момент эти мысли не нашептали депрессия и пессимизм, в обычное время мне не свойственные. Каждый, даже преувеличенно любезный разговор начинался с чопорно поджатых губ и бесконечных рассуждений о погоде. Короче, я чувствовала себя пятым колесом, ненужной и бесполезной. И, несмотря на то, что безделье, как оказалось на практике, очень тягостное чувство, но общаться с другими детьми у меня никакого желания не было. Реально боялась, что не выдержу, вспылю и спровоцирую магический выброс. Да за эти две недели, что здесь живу, зарядила больше накопителей, чем за полтора месяца в Америке.

Все изменилось, когда отец взял меня с собой в рабочую поездку в Сток-Он-Трент узнать, пришел ли в порт нужный ему груз. Вызвалась поехать с ним, чтобы сменить обстановку и немного развеяться. Проезжая по окраине, заметила нетипичный для Англии храм с золотыми куполами и храмовой иконой над входом. Попросив отца притормозить, подошла поближе и убедилась, что Храм действительно был Православный, а на иконе, как было написано, был Григорий Просветитель Армении. Могла ли я подумать, что-то, что мне необходимо, найду в Англии.

В сам Храм мы не зашли. Я просто недолго робко потопталась у входа. Отец торопился, а я не могла его задерживать, да и холодно было. Из-за влажности даже в не холодную погоду сырость пробирала до костей. Потом мы еще несколько раз проезжали мимо и даже останавливались, и подходили, но я все не решалась зайти. Раньше думала, что бегом туда побегу, когда найду, а теперь робела, поскольку не знала, как на мой рассказ отреагирует священник. Поверит ли, не сочтет ли сумасшедшей или особой, склонной к воображению и жадной до внимания. А если и вовсе прогонит прочь?

Однажды мне все же удалось поговорить с батюшкой. На обратном пути мы с отцом остановились и присели в весеннем садике около церкви. И он стал меня расспрашивать, что это за место, почему меня сюда тянет, и почему я никак не могу зайти внутрь.

— Мне тоже интересно, почему юная мисс, что так часто здесь появляется, не решается зайти, — раздался густой мужской голос. — В нашем Храме всегда рады гостям.

Мы обернулись и увидели худощавого мужчину в рясе и накинутом на плечи пальто.

— Меня зовут отец Гарегин, — представился он, — я настоятель этого храма.

— Адрине, накрой нам столик к чаю, — обратился он по-русски к подошедшей к нам молодой приятной женщине в платке, — они озябли, надо бы их согреть.

— Простите, батюшка, но, боюсь, мы не сможем остаться, — с сожалением ответила я ему тоже по-русски, — папе нужно еще заехать по делам, а я не могу его задерживать, хотя мне просто необходимо с вами поговорить.

— Ничего не поделаешь, — флегматично ответил он. — Тогда в следующий раз пусть отец оставит тебя здесь, а на обратном пути заберет, — сказал он по-английски, обращаясь к папе. — Не беспокойтесь, здесь вашу дочь никто не обидит.

Через неделю отец завез меня в Храм и с некоторым сомнением сдал на руки батюшке. За чашкой чая я, не торопясь и тщательно подбирая слова, рассказала ему свою историю, поведала о сомнениях и о желании принять Крещение. Магию не упоминала, просто сказала, что обладаю экстрасенсорными способностями и в доказательство вызвала на ладони язычок пламени (я уже больше года тренировалась в беспалочковой магии, пока только в мелочах). Что интересно, на мой рассказ он отреагировал спокойно, не выказав удивления.

— Моя прабабушка Аннуш была знахаркой, — ответил он, подумав, — и я не знал более светлого и верующего человека, чем она… Ты не первая волшебница, встреченная мной в Англии, и мне понятны твои сомнения, и что ты хочешь до меня донести… Ты не ведьма, Лили, можешь успокоиться. Не та проклятая душа, о ком говорится в Библии, но грань между светом и тьмой очень тонка. Православие ясно разделяет ведьм и ведуний, потому, при всеобщем гонении на ведьм, у нас на всю Россию пострадало всего около ста человек, чья вина во вреде ближнему и служению тьме была доказана. В то время как в той же Англии или Германии выкосили весь женский генофонд только за то, что женщина оказалась красива или умна, ее клеймили как ведьму. На самом деле ведьм не зря называют «учеными», то есть прошедшими обучение. Нельзя думать, что если изучить колдовство, но не использовать его, то ты просто волшебница, а не колдунья. Вывод прост — всегда думай, прежде чем делать, а если в чем-то сомневаешься, то лучше откажись и всегда примеряй ситуацию к заповедям. Раз Бог дал тебе силу, то ей нужно учиться управлять, чтобы не навредить. Я думаю, что, имея опыт прошлой жизни, разберешься, когда и как использовать свой дар. Уверен, ты сможешь определить ту самую грань, поскольку уже видела тьму, способна ее почувствовать и распознать при встрече. Бог тебе в помощь. В свою очередь, могу сказать, что в любое время можешь обратиться ко мне за советом и поддержкой, так же я буду искренне рад новой прихожанке, — улыбаясь, добавил он.

На Пасхальной неделе приняла крещение и окончательно успокоилась. Теперь я чувствовала себя причастной, и словно какая-то частица прошлого вернулась ко мне. Русская речь, душевное спокойствие, уверенность, что все сделаю правильно.

Родители сначала удивились моему решению, но не препятствовали. А потом, увидев, что я стала более спокойной и веселой, как раньше, порадовались за меня, особенно папа, который винил в моей затянувшейся депрессии наш переезд. Впоследствии я наведывалась в церковь раз в месяц, благо отец часто мотался в Сток-Он-Трент по работе. Храм принадлежал армянской общине, что много лет жила в тех местах и владела фабрикой керамики. И приятной новостью для меня стало то, что в Калифорнии находилась еще одна армянская община и Православный Храм — первый в Америке. Теперь я буду не одинока, вернувшись домой.

Лето подарило мне еще одну радость — моего первого настоящего друга.

Конец весны в этом году выдался довольно теплым, и я стала потихоньку выбираться на природу. Лесов и полей поблизости не наблюдалось, да и не рискнула бы собирать что-либо в таком загрязненном месте, тут и отравиться недолго. Но прямо за нашим домом проходила старая дорога и протекала река, через которую был перекинут небольшой мостик, а за ним начинался большой заросший парк или сквер. Мне приглянулось в нем одно место. Там, где река расширялась и красиво огибала берег, стоял старый дуб. Суша словно бы выступала в воду, и получалось что-то наподобие полуострова, отрезанного от основной земли густыми кустами. Высокие деревья скрывали заводские трубы, а сама река выглядела довольно чистой, ведь фабрика располагалась ниже по течению. Получился такой островок спокойствия, вот туда меня и тянуло.

Добираться до моей прелести было страшновато. Места кругом были глухие, да и зареченская компания хулиганов спокойствия не добавляла, как и поддатые мужики, шедшие в свои трущобы прямиком через пустырь. Но я нашла выход. Глория прислала мне браслет — защиту от не-магов, которых в Англии почему-то называли магглы, как она объяснила. Браслет отводил глаза, и мне довелось убедиться, что он работает, когда на поляну, где я сидела с книгой, с гиканьем выскочило несколько мальчишек. В одном из них я опознала четырнадцатилетнего Денниса — главу местных хулиганов. Совет матерей, куда с некоторых пор входила мама, постоянно поднимал тему его поведения и ближайших перспектив в виде тюрьмы для несовершеннолетних, которая по нему плачет.

Они меня словно бы не увидели и не приближались, просто корча друг другу рожи, рисуясь и матерясь, носились по поляне. Напоследок Деннис сшиб рогаткой птичье гнездо, которое упало прямо к моим ногам. После чего, словно забыв о нем, мальчишки бросились прочь, потому, как вОроны (а это было их гнездо) с громким шумом, хлопая крыльями и яростно каркая, погнались за обидчиками, норовя клюнуть их побольнее в голову или глаза.

Стоило им убежать, как я отложила книгу и склонилась над гнездом, оценивая ущерб. Птенчиков было всего двое, и от удара они не выпали из гнезда, но сильно ударились. Направила на них силу и пожелала им выздороветь. Когда аура воронят пришла в норму, и они вновь принялись орать и разевать рты, я, наконец, обратила внимание на кусты, через которые пробивалось золотое свечение, говорящее о магической силе. Мне оно было хорошо знакомо. Этот пацан, которого я видела пару раз, правда издалека, уже вторую неделю за мной следил.

Сначала я думала, что заняла его место под дубом, уж больно поляна выделялась из общей картины запустения, но пацан не появлялся, не предъявлял свои права на территорию, не прогонял, — просто следил исподтишка, как какой-то сталкер. Мне не мешал, просто было любопытно, когда он наберется смелости выйти, и я не намерена была его подгонять. Но сейчас мне нужна была его помощь.

— Эй ты там… в кустах… Выходи! Я знаю, что ты там, — позвала, правда безрезультатно.

«Мда… как все запущено», — подумала, прежде чем повторить попытку.

— Выходи, кому говорю, — приказала я, — знаю, что ты там. Или ты трус, что боится девчонки? — добавила, подпустив в голос презрения.

Реакция последовала незамедлительно. Под громкий шорох из кустов появился рассерженный пацан, и только мое взрослое сознание и выдержка помогли мне удержать лицо и ничем не выдать охвативших меня чувств.

Мальчику на вид было лет десять. Очень высокий, на голову выше меня, при том, что у меня средний рост. Очень худой, нескладный и некрасивый, постоянно сутулящийся. Он втягивал голову в плечи, словно пытаясь спрятаться или слиться с окружающей обстановкой. Больше всего напоминал желтоклювого вороненка или бездомного котенка, а его одежда просто не поддавалась описанию. Какие-то тряпки. Видимо, старые школьные брюки, из которых он давно вырос, что-то наподобие женской блузки или старинной мужской, но времен пиратов, — с воланами на рукавах, торчащими из-под растянутой, видавшей виды вязаной кофты. На грязных ногах у него были надеты старые замызганные кеды неопределенного цвета. Мне потребовался один поверхностный взгляд, чтобы заметить все эти бросающиеся в глаза мелочи. Скажу честно, как мать, никогда бы не позволила своей дочери дружить с подобным типом, а будучи взрослой, добилась бы лишения его родителей родительских прав и забрала парнишку к себе, если бы он согласился.

— Я не трус, — с вызовом ответил он, делая шаг вперед, расправив плечи и зло сверкая глазами. Правда, не прошло и минуты, как он под моим взглядом опять втянул голову, словно устыдившись своего порыва. И молча застыл на месте, занавесив лицо длинной, давно нестриженой челкой сальных, покрытой пылью волос, лишь бросая на меня опасливые взгляды исподлобья.

— Ну, раз не трус, так подойди поближе, — не растерялась я, — или тебе больше в кустах сидеть нравится? Не видишь что ли, мне нужна твоя помощь.

Пацан заинтересованно бросил на меня цепкий взгляд и сделал пару мелких шагов в мою сторону.

— Чего тебе? — нарочито грубо, но с плохо скрываемым любопытством спросил он, делая еще пару шагов ко мне, — чего привязалась, я занят, а ты мне мешаешь.

— Ну так поможешь и иди куда захочешь, — спокойно ответила я, — можешь хоть обратно в кусты вернуться, если тебе там больше нравится.

— Ладно, — смущенно буркнул тот, оставив свою браваду, — чем помочь?

— Вот, надо вернуть гнездо обратно на дерево, — сказала я, — давай, шевелись, пока родители этих птенчиков не прилетели, а то им все равно будет, что мы с их детьми делаем — убиваем или спасаем. Вороны птицы злопамятные. Давай, полезай, — подогнала я его.

Пацан с сомнением оглядел дерево, но, немного помявшись, словно примериваясь, молча полез на дуб. Я передала ему гнездо, показала, куда его пристроить, и через десять минут чрезвычайно гордый от совершенного подвига мальчик, присоединился ко мне внизу.

— Ну что, я пошел, — притворно-равнодушно сказал он, с явным желанием остаться, только вроде повода не было.

— Ага, сейчас, — решительно ответила я. — А если родители этих птенцов не прилетят, я что, сама за ними наверх полезу? Ты сам подумал, что сказал? Посиди еще немного, успеешь в свой куст… Давай лучше перекусим, мне от волнения всегда есть хочется, а тут то хулиганы, то птенцы — одни расстройства.

Мальчик, стараясь не сильно демонстрировать счастье, робко примостился рядом со мной, растянутой полой кофты пытаясь прикрыть худые ноги.

— Не надо, я сыт, ешь сама, — упрямо отверг он мое угощение в виде бутерброда и стакана с компотом.

— Это я что-то не поняла, — опешила я. — Ты что, считаешь меня неподходящей для себя компанией? Даже бутерброд из рук девчонки взять не хочешь.

Пацан что-то смущенно замямлил, потом, к моему удивлению, извинился и скромно принял из моих рук злосчастный сэндвич. И робко, не глядя по сторонам, и стараясь не торопиться, стал его есть, иногда отпивая из стакана маленькие глоточки, словно растягивая удовольствие.

— Как тебя хоть зовут, мой спаситель? — устало спросила его, когда мы доели, и я убрала все вещи обратно в корзинку.

— Северус… Северус Снейп, — уточнил он, немного скривившись.

— А меня Лили Эванс, — ответила я. — Давай герой, вставай и полезай обратно. Надо снять страдальцев… Похоже, родители этих несчастных больше не прилетят.

Северус вздохнул и без возражений полез на дерево.

Северус помог мне донести корзину до мостика, в то время как я несла гнездо, довольно увесистое, надо сказать. На мое предложение зайти в дом он отвел взгляд и ответил решительным отказом, сославшись на занятость. Его слова не стали для меня неожиданностью, я понимала, что идти в таком неприглядном виде в чужой дом он постесняется, и не стала настаивать.

— Спасибо, что проводил, и прости, что отвлекла тебя от твоих важных дел, — сказала на прощание. — Без тебя бы я точно не справилась. Здорово, что ты так вовремя вылез из того куста и помог мне.

— Да что ты привязалась к этому кусту, — беззлобно огрызнулся он, досадливо состроив недовольную мордаху.

— Просто заметила, что ты не первый день там сидишь, вот и подумала, что он тебе чем-то дорог, — простодушно ответила я.

— Да я за тобой следил, — неожиданно признался покрасневший от смущения мальчишка, — ты ведь приезжая, не знаешь ничего… А тут опасно, понятно? — зло добавил он, — в прошлом году здесь старика Уитшера порезали и Марка до смерти забили, когда местные банды за территорию дрались. Через пустырь даже местные ходить боятся, а ты приехала такая вся из себя, и карауль тебя теперь, — все больше распалялся пацан, возмущенно размахивая руками.

— Так это ты меня охранял, что ли? — запоздало осенило меня, — потому и следил, чтобы спасти?

— Ну, или закричать, или помощь позвать, — буркнул притихший мальчишка, отводя взгляд.

— Почему тогда ты меня раньше не предупредил? — удивилась я, — подошел бы и объяснил прямо, что к чему.

— Так бы ты меня прямо и послушала, — скептически усмехнулся тот. — Да и интересно было за тобой наблюдать, понятно… Ты первая волшебница, кроме мамы, которую я увидел, — откровенно добавил он, — а если бы меня послушала, то перестала бы сюда ходить, и я бы тебя никогда больше не увидел.

Странная логика мальчика меня удивила. Значит, потакая собственному интересу и эгоизму, предупредить девочку об опасности нельзя, зато потом можно ее караулить, чтобы с ней чего плохого не случилось.

— Значит, это правда, и ты теперь больше не придешь? — расстроенно спросил Северус, грустно понурив голову.

— Еще чего, — ответила я, — эта поляна слишком хороша, чтобы ее бросать, хотя в ближайшие две недели вряд ли удастся выбраться. Птенцов надо часто кормить. Так что завтра, часиков десять, приходи в гости. Отец на работе будет, а сестра с мамой в клуб уедут, вот мы с тобой их и покормим, заодно и поговорим о том, как ты меня вычислил.

Северус не очень сильно такой перспективе обрадовался, но в ответ что-то невнятно буркнул и вроде бы кивнул. На том и расстались.

Птенцы оказались нетребовательны к корму и с удовольствием ели все, от тонко порезанного мяса до вареных яиц, а потом в магазине для животных я стала покупать мучных червей, правда кормил ими птиц Северус, уж больно противно они выглядели.

В тот же день написала Глории, рассказала про нового друга и попросила помощи. К вечеру она прислала пять железных столбиков с непонятными символами, с инструкцией по применению и двумя браслетами, а утром почтой доставили специальную клетку для птиц. Она выглядела как пластиковая переноска для кошек со съемной крышкой, и в ней всегда было тепло.

Я решила не травмировать нежданно обретенного друга новыми приглашениями в гости. Он явно был из небогатой семьи, и его бы мучила неловкость от несоответствия обстановки моего дома и своего внешнего вида. Так что когда он пришел на следующее утро, я просто на пороге вручила ему большую корзину с припасами и сумку с железками, а сама взяла переноску, и мы направились к нашему дубу. Явное облегчение, читаемое на лице мальчика, сказало мне, что поступила правильно.

Столбики нужно было забить по всему периметру территории. Теперь это место стало не доступно никому, кроме нас с Северусом, даже животным и птицам. Все живое не замечало поляну и обходило стороной. Так же в защитном контуре всегда поддерживалась комфортная температура, как в Парке Аттракционов, а чары тишины гасили любые звуки и за пределы поляны они не выходили.

Переноску с птенцами мы решили не таскать туда-сюда, а оставлять на поляне, так было намного удобней. Северус, который был от нашего тайного места в полном восторге, вставал очень рано и первым делом мчался покормить птиц. А потом, ближе к десяти, шел встречать меня к мосту, брал из рук корзину и провожал в наше убежище, где мы и находились до самого вечера.

Новый друг мне очень понравился, и я с удовольствием с ним общалась. Он выгодно отличался своей зрелостью и серьезностью от всех детей, что мне раньше встречались, хотя говорят, что дети из неблагополучных семей взрослеют быстро и рано. Видимо, так оно и было на самом деле.

Северус был противоречивой, но при этом очень цельной натурой, хотя и с очень своеобразным собственным кодексом чести и понятием о гордости. Например, мне понадобилось много времени, чтобы объяснить ему, что та неуместная между друзьями гордость, что запрещает есть приготовленную мною для нас обоих еду, ничуть его не унижает, не нуждается в ответной услуге и не имеет ничего общего с чувством собственного достоинства и благотворительностью. Ему нередко приходилось объяснять элементарные для нормального человека вещи, правда, он был очень умен и без споров и упрямства соглашался со мной, если удавалось логически доказать свою правоту.

Он не привык, чтобы о нем заботились, хвалили, слушали и интересовались его мнением. В общем, в обычной жизни это был незаметный, одинокий и забитый ребенок, никому не нужный и заброшенный. Но как разительно он менялся, когда разговор заходил о магии. О ней он мог говорить часами. Его глаза горели восторгом, в мыслях он уже видел себя одним из великих магов столетия и не сомневался в том, что все так и будет. И эта мания величия его, как мага, странным образом контрастировала с комплексом неполноценности его, как человека, от условий и обстоятельств, в которых ему приходилось жить. Как это сосуществовало в одном человеке, я решительно не понимала, но мне было интересно посмотреть, что в итоге получится.

Когда мы стали более близки, и он стал мне доверять, то я неожиданно открыла в нем некоторые раздражающие и неприятные стороны.

Бывало, он приходил ко мне хмурый, злой и молчаливый, а иногда на его лице и руках виднелись синяки и царапины. Я не спрашивала его ни о чем, просто залечивала своей силой раны, и ждала, когда он сам мне все расскажет, но он упрямо молчал. Все решил случай.

Однажды, когда он провожал меня домой, нам навстречу попался высокий, пьяный мужчина, и, судя по тому, как Северус быстро спрятался в кустах, поняла, что они знакомы. Меня под чарами мужчина не заметил и прошел мимо, пошатываясь и изредка падая. Когда он скрылся за поворотом, появился мрачный Северус, на лице которого явственно читался стыд и унижение.

«Бог мой, да это его отец», — дошло до меня. Было очень неловко идти после этого с молчаливым другом, и сознавать его душевные терзания от того, что я стала невольным свидетелем его позора. Но облегчить его ношу я не могла.

На следующий день мы снова встретились, хотя я думала, что он не придет. Позже он сам начал разговор, когда неловкость между нами так и не прошла. Сгорая от стыда, путаясь в словах и сжимая кулаки от ярости, он рассказал о том, что его отец сильно пьет, а когда напьется, может и ударить. О том, как орет и унижает их с мамой. Выговорившись, обессиленно откинул голову на ствол дерева и затих. Это признание очень помогло нашему сближению, он стал полностью мне доверять, и всякого рода неловкость между нами исчезла.

После того, как тайн друг от друга не осталось, он больше не сдерживался и при каждой встрече откровенно повадился ругать своего родителя на чем свет стоит, заглядывая мне в глаза, ища поддержки и одобрения.

Сначала я молчала, ожидая, что когда он, наконец, выплеснет негатив, то успокоится и оставит эту тему в покое. Но он посчитал мое молчание за согласие и распалялся с каждым разом все больше. Быть вечной жилеткой для бесполезного нытья мне не хотелось. Я из тех людей, что предпочитают решать проблему сразу или принять ее как факт и игнорировать в дальнейшем, если нельзя исправить, а не бесконечно обсуждать, тем более, не признаю нытья в мужчинах.

— А давай ему поможем бросить пить, Сев, — неожиданно предложила я, — волшебники мы или кто. Тогда он изменится, и вам с мамой станет полегче. Дадим ему шанс на новую жизнь.

Северус пораженно на меня глянул, а когда отмер, то вылил на меня просто поток своей ненависти к отцу. Я даже не предполагала, что можно ТАК ненавидеть. Если подытожить, то он мечтал, чтобы этот алкаш умер мучительной смертью и как можно скорее, а не о том, чтобы дать ему новую жизнь.

— Как ты можешь его защищать, — ярился он, — и это после того, как я тебе все рассказал, доверился тебе.

— Я не признаю ненависти, Северус, — возразила в ответ на его гневную тираду. — Предпочитаю для себя понять человека, а потом помочь, если возможно. Или оставить в покое и больше его не замечать, позволяя жить, как он хочет, а не ненавидеть, — подытожила я. — Неизвестно, что бы со мной или с тобой было, окажись мы на его месте.

— Да как можно понять такого… — вскинулся друг, — он просто гад и сволочь, и я бы никогда таким не стал.

— На самом деле понять его несложно, если захотеть, — ответила, пожав плечами. — Просто представь, что тебе не пришло письмо из Хогвартса.

— Что? — отпрянул побледневший Северус, после чего молча и растерянно уставился на меня.

— Северус, — вздохнув, сказала я. — Вот ты живешь в ожидании письма из Хогвартса, представляешь, как туда поедешь, станешь великим магом и поможешь своей маме. Наверняка мечтаешь, что увезешь ее подальше отсюда, купишь ей дом и будешь заботиться о ней, чтобы она ни в чем не нуждалась. Ведь так? Эти мысли позволяют тебе терпеть жизнь вокруг, которая тебе не нравится, потому что ты уверен, что все изменится, стоит сове принести тебе заветное письмо.

А теперь представь, что письмо к тебе не пришло, что в Хогвартсе решили, что ты им не подходишь, или ты потерял свою магию и больше не особенный, не волшебник, а стал обычным магглом, как твой отец. Как думаешь, какая жизнь тебя ждет в таком случае?

Вместо Хогвартса ты окончишь местную школу, которую ненавидишь, общаясь с местными пацанами, которых не выносишь. Потом пойдешь на какие-нибудь курсы механиков, потому что на обучение в колледже нужны деньги, а заработать их в этом городишке негде. День за днем ты будешь ходить на нелюбимую работу, зная, что достоин лучшего, и думать, как все могло бы сложиться по-другому, если бы это письмо тебе все же пришло. А потом возвращаться в ненавистный тебе дом и со стыдом смотреть в глаза матери, которой ты хотел, но не смог помочь. И ты никогда не уедешь из этого города, из этого дома. Никогда, до самой смерти.

Надеюсь, теперь ты понимаешь, что чувствует твой отец. Ему некуда ехать. У него нет никаких перспектив. Он не может, как ты, надеяться, что ему скоро придет письмо, надо только немного подождать, и он уедет отсюда, станет великим и заработает кучу денег, чтобы вы ни в чем не нуждались. Ты думаешь, он всегда был таким, как сейчас, всегда мечтал о такой жизни? Каждый раз, когда он возвращается домой, и, видя вас с мамой, понимает, что вы тоже знаете правду о том, что он неудачник, который не смог сделать свою семью счастливой и обеспечить ее всем. Люди никогда не становятся пьяницами без причины, только от отчаяния, чтобы сбежать от реальности. Мне очень больно за тебя, что он так к вам с мамой относится, но я не могу его ненавидеть. Мне его жаль.

Не думаю, что ты сможешь понять все, что я тебе сейчас сказала, но если ты хоть немного задумаешься, то буду рада. Ты мне нравишься, Северус. Ты добрый, честный и смелый. Ты хороший друг, но мне неприятно и больно от твоей ненависти. Я не осуждаю тебя, это твое право и выбор, что чувствовать, но прошу, больше никогда при мне не говори плохо о твоем отце, в этом я не могу тебя поддержать. Прости.

Все это время Северус менялся в лице, изредка судорожно сжимал кулаки, а потом и вовсе застыл как столб, словно в глубоком шоке. Не стала ждать, когда его отпустит.

— Я иду домой, Сев, не провожай, сама дойду, — сказала ему, когда он было дернулся и попытался что-то сказать. — Встретимся завтра. Пока.

На следующий день Северус зашел за мной и выглядел вполне обычно, правда, немного взволновано, словно ему не терпелось открыть подарок на Рождество.

— Смотри, Лили, ты была права, — накинулся он на меня, едва мы успели присесть.

Он открыл какую-то толстую книгу и торопливо сунул мне. Это оказался обычный старый альбом для фотографий. На снимке, что он мне показал, была изображена молодая пара. Высокий улыбающийся мужчина, обнимающий за талию симпатичную, но очень хрупкую женщину.

— Вот, смотри, это Тобиас… ну, отец, то есть, — смущенно пояснил он. — Ты права, вот он какой был раньше. Думаешь, он может стать таким снова? — с поистине детской непосредственностью спросил Северус, вопросительно глядя на меня. — Ты знаешь, как это сделать? Ты уже делала такое раньше? — взволнованно засыпал меня вопросами.

— Давай попробуем, — спокойно ответила я, — что мы теряем? Мой отец строит завод в вашем городе, и мне не составит труда его уговорить дать твоему отцу подходящую работу с хорошей зарплатой. Надо только, чтобы он бросил пить, вот и все, а в этом я тебе помогу.

До вечера мы строили планы и просчитывали варианты.

— Ты не думай, я его все равно ненавижу и никогда не прощу, — неожиданно выдал мне друг, когда провожал домой, — просто я о маме беспокоюсь… как она одна с ним останется, когда я в Хогвартс уеду.

К утру нужные травы были у меня, как и ступка, а Северус с энтузиазмом толок и растирал, словно всю жизнь этим занимался.

— Смешаешь с едой, — сказала я, подавая ему пакетик, — не бойся, это безвредно. Просто у него начнется приступ печеночной колики, рвота, может, небольшой жар. Его заберут в больницу. Пока будут снимать болевые симптомы, пока то да се, он протрезвеет и немного отойдет, а когда вернется, будешь ему в чай вот этот сбор заваривать, он его от алкогольной тяги вылечит.

Спустя неделю осунувшийся Тобиас вышел из больницы. С первой же бутылки пива его так прополоскало, как и с последующих, что месяц спустя он на алкоголь смотреть не мог. Характер, правда, по словам Сева, у него изменился, он все больше стал молчать и хмуриться. Но это вполне нормальное явление, если не затянется, конечно, но тут я помогу. Зато характер стал гораздо спокойней и кулаками уже не размахивал — он только пьяный буйный был, как Сев рассказывал.

Я поговорила с отцом. Он, конечно, удивился, но не отказал. Сказал, что если мужик стоящий, он без проблем его возьмет, мол, свои надежные люди всегда нужны.

Осталось дело за малым, но я не знала, как их познакомить, ведь если Сев пошел в отца, то тот тоже гордец, вдруг откажется от возможности, посчитав подачкой.

Дело решил случай, а, может, и провидение вмешалось.

Хоть я сливала излишки магии в накопители, у меня иногда случались срывы. Но не выбросы, а специфическая реакция тела на лишнюю магию: повышалась температура и появлялись симптомы лихорадки. В такие дни я просто пораньше ложилась спать и утром просыпалась совсем здоровой. Глория сказала, что все прошли через подобные неприятности, просто в магическом ядре иногда происходит резкое изменение, и оно не успевает подстраиваться под магию, но это неважно. Главное, со мной приключилась странность, которая меня сильно напугала, но пошла нам всем на пользу.

В один такой срыв я неожиданно проснулась ночью и решила спуститься вниз на кухню — водички попить. В темноте на лестнице мне под ноги внезапно кинулся кот, я напугалась, вскрикнула и… пропала.

Когда голова перестала кружиться, то увидела, что стою в пижаме и домашних тапочках прямо посреди улицы старого города рядом с круглосуточным магазинчиком. Я очень испугалась. На улице ночь, я одна в гетто, в одной пижаме и, как назло, скрывающий артефакт дома остался, его при кризах магии всегда снимают. Мне даже подумать не дали, каким образом сюда попала и как теперь выбираться. Вдали, в темноте, послышались пьяные голоса и громкий смех, и я чуть не умерла со страху. Мне пришла спасительная мысль забежать в магазин и попросить помощи. Не раздумывая бросилась к дверям и чуть не сбила выходящего из магазина мужчину, который, чертыхаясь, выронил и разбил какую-то банку. Когда, оценив потери, он поднял голову, видимо, собираясь заорать, я увидела, что это отец Сева.

— Мистер Снейп, мистер Снейп, — роняя слезы, запричитала я, намертво вцепившись в его рукав, — как я рада вас видеть… отведите меня, пожалуйста, домой.

Мужчина, очевидно, растерялся от неожиданности.

— Ты кто? — удивленно спросил он, — как ты сюда попала?

— Я Лили… мы с вашим сыном дружим. — Только не бросайте меня здесь одну, мне страшно. Я потерялась.

Мужик скептически хмыкнул, выгнув бровь, прямо как Сев, а потом накинул мне на плечи свою куртку, пахнувшую на меня кожей и табаком, и отвел домой. Он почти всю дорогу нес меня на руках, когда увидел, что я в тапочках.

Дома нас встретил взволнованный отец и зареванная мама, и я поняла, что у Снейпов теперь все хорошо будет, когда папа искренне и благодарно пожал моему спасителю руку.

В Коукворт пришла осень, принеся с собой серость, затяжные дожди и промозглый холод. Северус метко окрестил такую погоду «тосклятиной», недовольно кривился и поеживался, стоило ему выйти на улицу — он терпеть не мог сырость.

С приходом сентября нам пришлось отказаться от нашего тайного места, ведь от дождя оно не спасало, хотя ветер и холод в нем и не ощущались. Так что мы забрали с собой подросших птиц и переехали в мой дом, где родители выделили нам целый чердак для наших посиделок и тренировок.

К началу учебного года Сева приодели. Правда, вещи были недорогие, но зато он уже не выглядел как оборванец и, пусть с явной неохотой, но принял приглашение прийти в гости. С тех пор сразу после школы он бежал ко мне. Ему пришлось переступить через свои комплексы, так как нам, по сути, негде было больше встречаться. К себе, по понятным причинам, не приглашал, а бродить по улицам не позволяла погода.

Даже снизошел до того, что помыл волосы, после того как поймал сквозящий неодобрением взгляд моей мамы на его прическу. Сначала смутился, а следующий день пришел уже с чистой головой и даже бросил маме ответный, вызывающий взгляд — мол, смотрите, я достоин дружбы с вашей дочерью. С тех пор он тщательно следил за своим внешним видом и опрятностью. В общем, я никогда еще не встречала столь гордого человека.

Он с детским восторгом рассматривал магические предметы: почтовый стол, книги, накопители и другие волшебные штучки, что я успела купить, — ведь до этого ему приходилось держать в руках только волшебную палочку матери. Но особенно его поразил магический тренажер. Мне он был уже без надобности, магические потоки я уже хорошо чувствовала и могла ими управлять. Мое дальнейшее обучение состояло в том, что я читала присланные опекуном книги и упражнялась в простеньких чарах без палочки. Поэтому с радостью разрешила Севу на нем заниматься, а когда он узнал, что потом этой магией можно зарядить накопители и продать, то жизнь словно бы приоткрылась ему с другой стороны.

Когда Глория впервые получила для продажи шесть накопителей, вместо обычных трех, то удивилась. Даже не поленилась позвонить и узнать, все ли со мной в порядке. Но я ее успокоила, что моих из них только три. Утром пришла чековая книжка на имя Сева и его первые, заработанные четыреста тридцать долларов. Недоверчивое выражение его лица, а потом вспыхнувшая сверхновой радость и полный восхищения и благодарности взгляд стали мне лучшей наградой.

Деньги в обычном мире он пока потратить не мог, поэтому снабдила его каталогами, и на следующий день он по почте заказал себе и маме то, что им было нужно. Надо было видеть его довольное лицо, когда этот юный мужчина-добытчик уходил домой, весь обвешанный покупками, а на предложение моего отца его подвезти и помочь, важно ответил: «Я сам».

Мне он подарил дорогущую заколку, но я просто и без возражений ее приняла, памятуя, что он у нас обедает. И его это обстоятельство очень смущает. Теперь, когда у него появились деньги, ему было приятно оказать мне ответную любезность. Я не признавала отношений «ты мне — я тебе», но если его, как парня, моя помощь напрягала, то постаралась облегчить ему жизнь и не спорить. Тем более что он стал менее стеснительным, и мне уже не приходилось впихивать ему в руки те же бутерброды силой. С тех пор с каждой продажи он обязательно мне что-нибудь дарил и обязательно заказывал подарок для своей мамы, но ни разу для отца.

Тобиас тоже нередко к нам заходил, и мой отец с удовольствием с ним общался. Видимо, ему было одиноко. Все друзья папы остались в Америке, а сближаться с рабочими он не мог, чтобы не потерять авторитет, но спаситель собственной дочери — другое дело. К тому же Тобиас подсадил его фанатеть за местную футбольную команду, и теперь каждую игру отцу и без волшебной бейсболки болельщика было с кем поорать.

Отец Северуса, как оказалось, был веселым и совсем неглупым мужчиной, хотя, конечно, проще папы и без должного лоска. Но тут, я думаю, была и вина его жены — он не выглядел ухоженным мужчиной, скорее, одиноким холостяком. У них дома было много книг, и Тобиас очень любил читать, общаться с ним было очень интересно на любые темы и не только отцу, но и мне.

Ко мне он относился по-особенному, называл не иначе как маленькая фея или ангелок, видимо, сопоставив со мной наступившую белую полосу в своей жизни. И его даже не смутил тот факт, что я тоже волшебница, как и его сын. А мой мудрый папа незаметно внушал ему, что волшебница в семье, это даже очень хорошо, выгодно и престижно. Глядя на то, как он бережно и нежно он ко мне относится, я поняла, почему папы больше любят дочек.

Работу Снейп-старший получил. Пока не ведущую должность, но зарплата там была гораздо больше, чем на прежней, да и перспектива радовала. Отец оформил ему пять месяцев оплаченной стажировки, после которой обещал взять главным механиком какого-то там навороченного оборудования, я не разбиралась в железках. Это обстоятельство способствовало улучшению его характера, что сказалось на всей семье. Конечно, с сыном они не сблизились, но тот факт, что Сев перестал сутулиться, от каждого громкого звука вздрагивать и втягивать голову в плечи, о многом говорил.

Птиц пришлось оставить себе. За лето они совсем выросли, резво носились в пределах поляны, но за контур не вылетали, как будто догадывались, что тогда они не смогут к нам вернуться. Когда мы переезжали, то вынесли их за периметр и выпустили, но они, громко каркая и возмущенно хлопая крыльями, всю дорогу летели за нами и первыми скользнули в дом, стоило мне открыть входную дверь, до полусмерти испугав Петунью и ее кота, которые как раз спускались по лестнице. Втроем мы с трудом их изловили и поселили на чердаке. Северус этому обстоятельству очень обрадовался и предложил сделать их нашими фамильярами, но привязывать их кровью я сочла сомнительной идеей, потому Сев привязал их к себе, а я просто подкармливала их своей магией. После обряда они стали не в пример умнее и послушными.

Неугомонный друг вычитал где-то про бога Одина и двух сопровождавших его легендарных воронах. И, повинуясь проснувшейся мании величия, без ложной скромности назвал своего ворона Хугин, а моего Мунин. Что означало мыслящий и помнящий. С тех пор каждый вечер в любую погоду, Хугин носился между нашими домами с записками от Сева, и с каждым месяцем наша тайная переписка заканчивалась все позднее и позднее.

Когда мне надоело бесконечное хлопанье крыльев, стук клюва в стекло, скрип открывающегося окна и мокрые холодные перья, я подарила ему телефон на день рождения, чтобы общаться более цивилизованно. Узнав, что я сама его придумала, он пришел в восторг. Сначала мне нравилось его восхищение — всегда приятно, когда кто-то равный может оценить тебя по достоинству, ведь Глория была далеко, а родителям дела не было до моих успехов. Они хоть и гордились мной, но магия для них как была, так и осталась пустым звуком — фокусами. Им было не понять, как это — усердно тренироваться, и наконец суметь совершить простейшие чары без палочки, а Северус знал, чего это стоит, и искренне, без зависти восхищался. Много позже поняла, как же я влипла…

За прошедшие с нашей встречи два года, характер Северуса изменился. Он перестал быть забитым, что меня несказанно порадовало бы, если бы не его раздувшееся самомнение. От того робкого, стеснительного паренька мало что осталось. Теперь он зарабатывал чуть меньше своего отца и помогал матери, стал хорошо одеваться, но, скорее, чтобы произвести впечатление, чем от желания хорошо выглядеть, и достиг небывалых успехов в магии.

Мне потребовалось четыре года, чтобы идеально освоить потоки для чар без палочки, а он справился за полтора. Его аура уже сейчас по плотности не уступала ауре Глории, и я поняла, что никогда не сравнюсь с ним по силе магии, сколько бы ни тренировалась. Но это меня не огорчало, в отличие от всего остального.

Северус обучался по моим магическим книгам и чем сильнее становился, чем больше ему удавалось, тем более он гордился. В противостоянии человека и мага, побеждал маг, и мне было совсем не интересно за этим наблюдать, как я раньше думала. Теперь, когда с успехами пришло осознание, что мечта о славе имеет под собой основание, мания величия в нем окрепла и подняла голову.

Обычных людей он презирал, и, брезгливо цедя слова, называл магглами. У него появились какие-то странные идеи, что маги — это элита, а простые люди не заслуживают внимания. Мне почему-то казалось, что эти мысли ему внушает Эйлин, его мать, ведь он не скрывал от нее своих успехов, да и странные это больно мысли для ребенка. Я пыталась его отговорить, но не мне тягаться с матерью. Однако я все же добилась, чтобы он перестал так выражаться хотя бы при мне.

Но главная проблема была в его одержимости мной. Сначала я этого не замечала и пропустила тот момент, когда его восхищение перешло в нечто большее.

Он не был навязчивым, и меня не тяготило его присутствие, но однажды с удивлением поняла, что не проходит ни одного дня, чтобы я не виделась с Северусом. Единственный выходной день — это когда я раз в месяц посещала церковь. И то один раз он напросился со мной, видимо, посмотреть, что я там делаю, и даже с искренним восхищением похвалил мое пение в церковном хоре. Больше он со мной не ездил, наверное, успокоился, но вид у него, когда я уезжала, всегда был очень недовольный.

Я перестала себя осознавать без него, словно мы были сиамскими близнецами, неотделимыми друг от друга.

Каждый день мы встречались в три часа, но я заметила, что даже если он освобождался пораньше, то просто бродил вокруг моего дома, ожидая время встречи. А утром, по дороге в школу, он всегда проходил мимо нашего дома и пытливо смотрел на окна моей комнаты, хотя его школа была совсем в другой стороне. Словно время, проведенное без меня, его тяготило. Даже будучи в одиночестве, я словно бы знала или чувствовала, что он где-то рядом.

Мою сестру он ненавидел, наверное, больше, чем своего отца когда-то. Они словно стали соперниками за мое внимание, хотя, надо сказать, Петуния отвечала ему тем же.

Стоило мне на прогулке остановиться поздороваться и перекинуться парой фраз с какой-нибудь знакомой из школы, он хмурился и, с угрозой прищуривая глаза, сверлил ими собеседника. И взгляд был настолько тяжелым и странным для ребенка, что его не выдерживали люди даже значительно старше Сева.

Мы могли просто молча сидеть в одной комнате, читать и не обращать друг на друга внимания, но стоило мне отвлечься на кого-то другого, как он злился и с подозрением пристально следил за нами из-за книги. Он, видимо, считал, что я отдаю другому внимание, которое должно принадлежать одному ему.

Когда я тискала кота Петуньи, он со злостью сверлил его взглядом, словно мечтая свернуть ему шею. Даже поглаживая перья Мунина, я замечала его ноздри, тонко подрагивающие от еле сдерживаемой ярости. Злость была направлена не на меня, но от этого было не легче. Будто я была его вещью, которую он ревниво охранял от чужого внимания. Ко мне же относился с прежним восхищением и даже поклонением, но все равно я считала недели до того дня, когда вернусь обратно домой, в Америку, хоть и переживала, как Северус переживет нашу разлуку. Его поведение было странным и нетипичным для ребенка его возраста, а я не настолько разбиралась в психологии, чтобы решить проблему самостоятельно.

Последние несколько месяцев разговоры о школе стали нашей единственной темой. Сев даже притащил из дома «Историю Хогвартса». Книга была довольно интересно написана, но все равно я в этой школе учиться не хотела. Когда сказала, что выбрала бы Пуффендуй, в то время как он агитировал за Слизерин, то друг вскинулся и не смог сдержаться.

— Да как ты можешь, Лили, — искренне возмущался он. — В Пуффендуе учатся одни тупицы, вот Слизерин — это да… Элита. Все великие волшебники учились на нем.

— Знаешь, Сев, мне надоело, — не выдержала я. — Какой Слизерин? Я — грязнокровка. Ты предпочитаешь, чтобы об меня вытирала ноги эта твоя элита? Спасибо, не нуждаюсь. И вообще, я скоро уеду обратно в Америку, и не пойду ни в какой Хогвартс. Сам учись со своими снобами. Думаешь, они тебя — полукровку с распростертыми объятиями встретят? Ага, мечтай. Будешь у них на побегушках.

— Как уедешь? Когда? — спросил сильно побледневший Снейп, словно из всей моей речи он услышал только эти слова.

— Скорее всего, уже в начале июля, — уже менее раздраженно ответила я. — Отцу осталось последнюю партию оборудования смонтировать и все, он свободен будет. Скоро его сменщик приедет. Мама уже мелочи собирать начала — мы раньше, чем папа уедем, чтобы к школе подготовится успеть.

Северус сначала неверяще уставился в одну точку и напряженно замер. А потом отмер, как-то придушенно рыкнул и выскочил за дверь, словно за ним гнались. Он не появлялся два дня, и я уже переживала, что Сев больше не придет, и я не успею с ним попрощаться, когда мне стало совсем не до него.

Тринадцатое июня стало в моей жизни днем печали. Мы с мамой как раз заклеивали коробку с посудой, когда вернулся расстроенный папа и обрадовал нас, что отъезд отменяется и нам предстоит задержаться еще на год.

— Поймите, дорогие, — расстроенно сказал он, — у нас проблемы с поставками, не могу же я раньше времени выдергивать Смита. У меня заключен контракт строго до конца проекта. Пока он не сдан, я не могу уехать. А вдруг что случится, тогда вся вина ляжет на меня, да и премии и все остальное пропадут.

Мама, конечно, расстроилась, но не сильно, а Петуния и вовсе только обрадовалась, что подруг оставлять не надо, да ее еще в местную элитную школу для Леди пригласили. А я бросилась звонить Глории.

Через два дня она оформила временную визу и приехала ко мне.

— Дело такое, Лили, — расстроенно сказала она, — ничего не поделаешь, тебе придется пойти в Хогвартс.

— Но почему, — возмутилась я, — в школе же есть общежитие. Какая разница, Хогвартс тоже интернат, но я лучше с тобой в школе побуду. Ты же мой опекун, придумай что-нибудь.

— Я бы с радостью, Лили, ты же знаешь, — печально покачала она головой, — но это невозможно. В интернате имеют право жить только сироты. Ты, слава Богу, не сирота, и твои родители не лишены родительских прав. Я твой опекун перед магией, в обычной жизни перед законом я тебе никто. Наша школа не магическая, а обычная, а ты сейчас живешь в другой стране. Твои родители вполне дееспособны, потому никто не привезет несовершеннолетнего одного — это недопустимо.

— Но вы ведь даже забираете детей у родителей, — не сдавалась я, — почему нельзя меня тоже на время забрать?

— Такого уже давно не практикуют, — скривилась она, — тем более их сразу принимают в семью и оформляют официально. С тобой такое не пройдет. Или ты хочешь поменять семью и забыть родителей и сестру? — провокационно добавила она.

— Просто не хочу в Хогвартс, — наконец заплакала я, — мечтала, что ты научишь меня волшебству с палочкой, будешь мной гордиться. Эти англичане мне совсем не нравятся, они как неживые, ненастоящие, да и кто в своем уме назовет школу Хогвартс.

— Милая, — приобняла меня Глория, — я тебя понимаю и сама не рада тебя отпускать, но выхода нет. Никто не виноват, такова жизнь. Ну, отучишься пять лет и вернешься к нам.

— Пять лет? — подняла я на нее испуганные, заплаканные глаза, — почему пять?

— Магия контракта, дорогая, — ответила Глория.

— Но ведь моих родителей здесь уже не будет. Я что, одна в Англии жить буду? — опешила я.

— Почему одна? Оформим международный порт-ключ на летние каникулы, но остальное время тебе придется жить в школе. Но я зато могу тебя порадовать, — оживилась она. — Школа оформит тебя как студентку по обмену, и, как обещало министерство, оплатит обучение в полном объеме. По контракту они должны будут предоставить тебе все необходимое и обеспечить защиту. Не плачь, — мягко прошептала она, целуя меня в висок, — пять лет пробегут быстро, а когда вернешься, мы с тобой все нагоним. Жизнь длинная, ты все успеешь, Лили.

— А почтовый столик можно будет с собой взять? — смирилась я, немного успокоившись.

— Боюсь, что нет, Лили, — покачала головой она, — Англия закрытая, консервативная страна, и тебе лучше не знать, какой бардак здесь творится. Все запрещается, все проверяется. Финансами страны правят гоблины, у правительственной верхушки две головы, и они почти разодрали страну пополам.

— Как это? — заинтересовалась я, забыв на время о своих проблемах.

— Раньше в Министерство и в Визенгамот входили только аристократы, но после войны, за заслуги перед международным магическим обществом на пост главы Визенгамота под влиянием зарубежных стран назначили Дамблдора, он, кстати, также является и директором Хогвартса. Вот с него все и началось. Он стал протаскивать новые законы, ставить своих людей на посты в министерство, мутить молодежь, а юности свойственно гореть новыми идеями, высшим смыслом. Может, Англия давно нуждалась в переменах, но когда сын идет против отца, это не доводит до добра. Когда чистокровные родители защищают свои традиции, а дети чихать на них хотели и находятся по другую сторону баррикады — это страшно. Уже год, по слухам, в магическом обществе идет заметное шевеление, и во что оно выльется — только один Бог знает. Будь моя воля, я бы тебя никогда не отпустила, — добавила она, прижав меня к себе.

— Пойдем в дом, Лили, попьем чаю, и я расскажу тебе о гоблинах, — лукаво улыбнулась она, отвлекая меня от грустных мыслей.

Я с тяжким вздохом поднялась, и мы пошли в сторону дома. Война не война, а законы гостеприимства никто не отменял.

Все два дня, что Глория у нас гостила, она пыталась меня успокоить и настроить на позитивный лад, но при этом предупредила о трудностях, что мне предстоят.

— Твое происхождение в Хогвартсе станет проблемой, дорогая, — посетовала она. — Мой свекор вынужден был бежать в Америку только потому, что женился на маглорожденной волшебнице. Ему просто житья не стало в Англии, а те ужасы, что он рассказывал об отношении к маглорожденным в школе, я тебе даже рассказывать не буду. Утешает только одно, что до малого совершеннолетия ты в безопасности, но умоляю тебя, не вздумай оставаться там дольше пятого курса.

— Глория, ты о чем? — удивилась я, подозрительно прищурившись, — мне даже еще письмо не пришло, а ты уже о седьмом курсе речи ведешь. Или это такой задел на будущее, намеки, чтобы я замуж не выскочила и в Англии не осталась?

— Ну, не без этого, — хитро улыбнулась она, — мы столько лет тебя обучали, Лили, жаль такие кадры чужим отдавать. Да я и не скрывала никогда, что патриотка, и за свою страну радею. А что привязалась к тебе как к дочери, ты и так знаешь. Ничего удивительного, что я переживаю за тебя и хочу, чтобы ты к нам вернулась.

Утром я вышла на крыльцо ее проводить.

— И последнее, Лили, — серьезно сказала она, — мне думается, что стоит попросить маму твоего друга стать твоим временным магическим опекуном.

— Зачем? — удивилась я, — у меня же есть ты.

— Понимаешь, — ответила она, — на территории Англии я не могу представлять твои интересы. То есть, если возникнет конфликт и вызовут консула, то я тоже буду присутствовать, но внутренние проблемы решает местная власть. В твоем случае — это директор. Именно он отвечает за тебя перед магическим обществом, пока ты являешься студенткой, если у тебя нет другого опекуна. Конечно, он не сможет выдать тебя замуж или запретить пользоваться твоими деньгами, но не разрешить тебе на каникулах погостить у знакомых, покидать замок или придумать еще какие-нибудь мелкие ограничения вполне в его власти. Ну, а если она не согласится, Бог с ней, прорвемся как-нибудь. Ладно, милая, пока, — Глория обняла меня на прощание, — не переживай так, все у тебя хорошо будет. Помни, Академия тебя ждет, — подмигнула мне. — О, так это и есть тот самый мальчик, твой друг? — неожиданно спросила она, заглядывая мне за плечо.

Я оглянулась и увидела хмурого Снейпа, прожигающего Глорию злым и подозрительным взглядом.

— Да… молодой, да ранний, — глубокомысленно бросила Глория странную фразу, хохотнула и многозначительно хмыкнула.

— Ну ладно, дорогая, мне пора, прощай, — оживилась она, — а ты приглядывай за ней, воинствующий Сирано, — сказала она Севу, — это надо же, как история любит повторяться, — и аппарировала.

— О чем это она? — спросил угрюмый пацан, подходя ко мне. — Кто эта женщина, Лили?

— Это мой магический опекун из Америки, — ответила я, — Глория немного странная, так что не обращай внимания. Лучше скажи, что это ты за моду взял — убегаешь не прощаясь, приходишь не здороваясь.

— Ой, прости, Лили, здравствуй, — смутился пацан. — А это правда, что вы никуда не уезжаете? — с надеждой спросил он, — мне отец сказал.

— Правда, — грустно вздохнула я, — так что придется ехать в этот твой Хогвартс.

— Я так рад, Лили, — разулыбался счастливый Северус, — не грусти, тебе там понравится, уверен. Точно говорю, здорово будет… верь мне, Лили.

— Ладно, поверю, — снизошла я, — а там видно будет. Заходи, соберем корзину для пикника и на наше место пойдем, а то уже неделю там не появлялись…

С другом я поговорила, и через два дня, наконец, впервые пошла к Севу в гости. Эйлин, с которой так боялась встречаться, оказалась высокой, черноволосой и черноглазой женщиной. Очень худощавая и болезненного вида, но взгляд ее был тяжелый и пронзительный, а осанка прямая и гордая.

«Настоящая аристократка», — подумала я, робко присаживаясь на предложенный мне стул.

Несколько минут мы в нарушение всякого этикета откровенно изучали друг друга. Она скользила пронзительным взглядом по моей внешности, а я наблюдала за ее аурой и, надо сказать, увиденное мне не понравилось.

У нее не было магической ауры вокруг тела, как у других магов, и я бы посчитала ее сквибом, если бы магическое ядро не вырабатывало магию. Но, не задерживаясь, она утекала толстым пульсирующим жгутом куда-то в пространство. Что касается человеческой ауры, то она была в ужасном состоянии: рваная, тусклая. Не ошибусь, если предположу, что жить ей осталось недолго, и все дело в знаке проклятья, что, как спрут, завис над ее головой и, погрузив в ауру щупальца, питался ее жизненной силой.

— Так вот ты какая, Лили, — вывел меня из раздумий ее холодный тягучий голос. — Мой сын о тебе все уши прожужжал, а как оказалось, ничего особенного… Так о чем ты хотела поговорить?

— Я бы хотела вас попросить стать мне опекуном на время моего обучения в Хогвартсе, — ответила я, решив проигнорировать ее последние комментарии.

— И зачем бы я стала это делать? — поинтересовалась она, — какая мне от этого польза?

— А что вы хотите? — спросила я, — какая оплата вас устроит?

— Самое лучшее, что ты можешь сделать, это вернуться обратно в свою Америку и не портить людям жизнь, — процедила она, подбавив в голос презрения. — Когда-нибудь ты погубишь моего сына, девчонка…

Я уже хотела возмущенно ответить, но тут Северус принес нам чай, бойко расставил чашки и блюдца с джемом и печеньем. Прежде чем выйти, он бросил на мать просительный взгляд, а меня одарил подбадривающей улыбкой. Было заметно, что ему очень важно, чтобы я и с его мамой, наконец, познакомилась, и он рад наблюдать, как мы сидим и мило беседуем за чашкой чая. Да, вот только разговоры у нас не о погоде.

— Ладно, чего уж там, — вздохнула она, задумчиво смотря в сторону двери, за которой скрылся Северус. — Я согласна, неси договор, подпишу.

— Спасибо, — искренне ответила я, забыв, что хотела наговорить ей колкостей, — вы очень добры, и я рада наконец познакомиться с мамой Северуса, о которой так много слышала.

— Чего не скажешь обо мне, — резко ответила она, неприязненно глянув мне в глаза своими черными ружейными дулами. — Не обольщайся, я делаю это ради сына, а не ради тебя.

Через неделю Глория прислала мне образец договора, а потом его оригинал отправили в Министерство, а копию Глории.

Двадцать третьего июля счастливый Северус прибежал ко мне прямо с утра и показал его — письмо из Хогвартса. А еще через пару дней в наш дом пришла худощавая строгая женщина в немного старомодной одежде и принесла мое письмо. В свою очередь я вручила ей комплект документов на перевод, оплаченные чеки, копию договора с опекуном и запрос на подключение одного из наших каминов к каминной сети, что очень ее удивило. Видимо, ее никто не предупредил, что я иностранка. Сама женщина представилась профессором Макгонагалл и произвела на меня вполне положительное впечатление, несмотря на чопорность, более или менее, присущую всем британцам, и строгость. Было в ней что-то правильное, какая-то цельность, внушающая уважение.

Парой фраз расписав достоинства Хогвартса, она предложила собраться, дабы проводить меня на Косую Аллею за покупками. Никаких документов, ознакомительных брошюрок, фотографий самого Хогвартса — ничего. Никогда еще на моей памяти зачисление в школу не проходило так быстро и упрощенно. Единственное, о чем я попросила, чтобы Северус отправился с нами, так как его мама и по совместительству мой опекун, была нездорова.

Женщина недовольно пожевала губами, но не отказала, уточнив, впрочем, что ждать никого не будет. На что я достала телефон и звякнула Севу под ее удивленный взгляд. Она, наверное, думала, что я за ним побегу. Минут через пятнадцать, я как раз успела переодеться, подоспел запыхавшийся, но счастливый мальчишка. Одернув курточку под ее неодобрительным, строгим взглядом, он несколько умерил свою радость и поутих, но глаза все так же сияли восторгом и предвкушением. Северус постоянно оглядывался на меня и подбадривающе посматривал, словно предлагая разделить с ним его радость. Захватив сумку с пространственными чарами и кошелек, я попрощалась с родителями, а потом мы вышли на улицу и завернули за угол дома, очутившись прямо у калитки на заднем дворе, где проходила проселочная дорога.

Мне было интересно, как мы доберемся до места, но спросить я ничего не успела. Прямо за домом профессор внезапно остановилась, резко выбросила палочку в сторону и не успела я ахнуть, как в сантиметре от моих босоножек с громким хлопком, что был слышен, наверное, в соседнем графстве, остановился старинный потертый трехэтажный автобус.

— Автобус «Ночной Рыцарь», — гордо прокомментировала Макгонагалл, забираясь внутрь, — проезд стоит два сикля, прошу, заходите.

— Я заплачу, Лили, — отозвался Северус, роясь в старинном кошельке, похожем на кисет. — Мама дала мне с собой немного волшебных денег, — пояснил он, отсчитывая монетки и протягивая нужную сумму кондуктору вида странного, словно тот сошел со страниц Диккенса.

Не успела я его поблагодарить, как автобус внезапно сорвался с места, и, не разбирая дороги, мотыляясь во все стороны, помчался по улицам.

Мы с другом все же успели ухватиться за поручни и повисли на них, как флажки на флагштоке, в то время как наша провожатая чинно восседала на сиденье, словно приклеенная, неодобрительно поглядывая на нас. А невозмутимый кондуктор, насвистывая себе под нос, собирал чарами, рассыпанные Севом деньги за проезд. И оба вели себя так, как будто так и надо.

Наконец на каком-то повороте автобус тряхнуло, и подошвы моих босоножек состыковались с полом. Я приняла вертикальное положение, всем телом прижалась к поручню и огляделась, попутно заметив, что мой товарищ сделал то же самое. От увиденного меня разобрал смех, и только из уважения к сединам нашей провожатой я смогла его сдержать, хотя не поручусь, что мое лицо не перекосило от усилий.

Весь автобус был заставлен пустыми, застеленными ко сну кроватями, и, похоже, единственный в этом дурдоме стул находился под седалищем миссис Макгонагалл. Так что весь оставшийся путь я размышляла, зачем в автобусе кровати. До места мы доехали за семь минут, успев пересечь два графства.

Наконец это чудо местного магоавтопрома остановилось, и под громкий окрик «Чаринг-Кросс-Роуд» мы с Севом выпали наружу. После нас степенно выплыла наша провожатая и быстрым, четким шагом направилась на середину улицы, где остановилась возле какого-то сомнительного заведения с тусклыми, давно не мытыми стеклами.

— «Дырявый котел», — отрапортовала женщина, открывая дверь и пропуская нас вперед, — магглы его не видят.

Оглядевшись, я узрела большое темное помещение, заставленное грубо сколоченными массивными столами и табуретами им под стать, а вместо светильников под потолочными балками висели колеса от телег с расставленными по ним низкими свечами.

«Да… не дай боже здесь отобедать», — подумала я, наблюдая за сомнительными личностями, сидящими за дальним столом и пьющими явно не сок.

— Том, нам надо пройти, — обратилась она к высокому, почти лысому старику, чьи огромные сильные ручищи больше подходили лесорубу, чем бармену.

— А, первокурсники, — понятливо кивнул мужчина, приветливо ощеривая в улыбке беззубый рот и отрываясь от протирания бокала грязной тряпкой, — проходите детки, добро пожаловать в волшебный мир.

С этими словами он подошел к дальней незаметной двери и услужливо ее приоткрыл.

С любопытством и предвкушением я шагнула вперед, думая, что это портал, и сейчас я окажусь в магическом квартале. Но моему взору предстал тесный каменный мешок, уставленный огромными воняющими мусорными баками.

— Это такая шутка? — опешила я, — вход в магический мир начинается на помойке?

— Не говорите глупости, — огрызнулась Макгонагалл, — это отвлечение для магглов, если они смогут сюда попасть, а сам вход открывается определенным набором кирпичей, по которым нужно постучать волшебной палочкой, — что она тут же и проделала в одной ей известном порядке, после чего появился проход.

— Косая аллея, — не без гордости сказала она, махнув рукой, а я просто открыла рот от удивления.

Косая Аллея представляла собой узкую извилистую улочку, по обеим сторонам которой располагались лавочки, а в конце возвышалось монументальное здание с колоннами, смотревшееся на общем фоне небоскребом. И все… одна жалкая короткая улочка на всю магическую Англию?

— Это волшебный банк Гринготтс, там вы поменяете свои деньги на волшебные, — объяснила наша провожатая, махнув рукой в сторону высокого здания, и припустила вниз по улице.

— Правда, ведь здесь здорово? — с восторгом спросил Северус, восхищенно пробегая взглядом с одной лавочки на другую, — все такое волшебное.

— Ну, конечно, Сев, я просто потрясена, — ответила, пытаясь натянуть подходящую для этого случая улыбку, хотя сама была в полном шоке, — все, как ты говорил. А теперь побежали, догоним профессора Макгонагалл, а то потеряемся.

И взявшись за руки, мы рванули вперед.

Похоже, гоблины переборщили с защитой. Магический банк был весь опутан магическими плетениями, я чуть не ослепла от их сияния. Сами существа оказались низкими коротышками, чем-то похожими на гремлинов из какого-то старого американского фильма, только эти были более свирепыми. По их внешнему виду этого было незаметно, но ощущение опасности, исходившее от коротышек, не оставляло в том никакого сомнения. Аура у них отличалась от ауры магов и обычных людей — она была фиолетовая и очень плотная, через нее ничего было не разглядеть.

Из банка я вышла обладательницей ста галлеонов, а не двухсот, как советовала профессор Макгонагалл — обменный курс был просто драконовским — один к семи, и я решила купить только необходимое, а остальное заказать по почте, Сев, кстати, со мной согласился. Так что мы быстро пробежались по списку и отоварились в ближайших лавочках.

Пока Северус наслаждался покупками, я не переставала удивляться. Все вокруг напоминало тематическую деревеньку — декорацию для туристов, где ряженные в костюмы прошлых лет продавцы толкали простакам сувениры. Как-то все это выглядело слишком нарочито, словно бы не по-настоящему. Явной грязи нигде не наблюдалось, хотя первое время я с опаской ходила по мощеной булыжником улице, опасаясь, что сверху из окон могут окатить помоями. Повсюду виднелись признаки запустения. Но особенно меня поразила лавка, где продавались палочки. Такой пылищи я никогда в жизни не видела.

— Это мистер Олливандер, — представила нам Макгонагалл древнего старика с поразительно ясными глазами, который неожиданно выполз из-за стеллажа, — у него вы приобретете ваши первые палочки.

— Да, наша семья изготавливает волшебные палочки с 382 года до н. э., — похвастался мастер, гипнотизируя нас своим потусторонним взглядом. «Ага, — усмехнулась я про себя, — похоже, с той поры здесь и не убирались». Потом нас обмеряли летающие метры, и после многих, не связанных друг с другом вопросов, счастливый Северус получил свою первую палочку, а затем пришла и моя очередь. Ощущения были волнительные… Наверное, на сегодняшний день это была самая ценная и нужная покупка из всех.

Обратно к моему дому мы аппарировали, и честно говоря, лучше бы мы вновь проехали на автобусе. Наша провожатая почти сразу же откланялась, оставив нас на пороге, а мы зашли в дом, пообедали, разгрузили покупки и заказали все недостающее по списку. Счастливый Сев побежал домой, а я позвонила Глории, после чего мою истерику успокаивали всей семьей — они не могли понять причину моего гомерического хохота, вперемешку со слезами. После того, как я выплеснула свои чувства, то прямо в гостиной и уснула. Это был поистине долгий, полный событий день.

Месяц до школы пробежал быстро. Мы весело и с пользой проводили время. Северус развлекал меня новыми подробностями об устройстве и быте школы, которые почерпнул у своей матери. Под влиянием его слов я запаслась чаем, сладостями, выпечкой и много чем еще, благо дорогущая сумка с чарами консервации и расширения пространства это позволяла.

После выматывающей истерики, выплеснув негатив и возмущение, наконец примирилась с мыслью о том, что мне придется обучаться в Хогвартсе, ведь, в принципе, я ничего против самой школы не имела. Просто мне было жаль упущенного времени, возможности попрактиковаться в больнице, индивидуальной программы обучения, походов в зачарованный лес, да и особого комфорта и удобства в «лучшей магической школе Британии», если верить разговорам, тоже ожидать не приходилось.

Сев, в отличие от меня, считал дни до начала учебного года, светился от счастья и в упор не замечал того убожества, что представляла собой магическая часть Англии. Но ему было простительно, он не видел ничего лучше, а мои рассказы о магической Америке воспринимал как что-то нереальное, сказку.

За три дня до школы все же набралась храбрости и решилась еще раз поговорить с Эйлин. И хотя это не в моих привычках — лезть в чужие дела, но просто не могла не предложить ей помощь, тем более, что помочь могла. Я сказала Севу, что мне нужно поговорить с его мамой, чтобы прояснить один спорный вопрос по опекунству, и на следующий день Эйлин назначила встречу.

Пока мы по сложившейся традиции изучали друг друга, убедилась, что в ее состоянии ничего не изменилось.

— Ну, что там тебе непонятно, — вырвал меня из раздумий голос Эйлин, — говори, я не намерена тратить на твои дела все свое время.

— Простите, миссис Снейп, но мне все понятно по вопросу опекунства, — немного неловко ответила я, — просто мне нужно было поговорить с вами, вот и воспользовалась этой отговоркой.

Мама Сева скептически хмыкнула и иронично выгнула изящную бровь, — просто поражаюсь, как сильно она похожа на Северуса, или, вернее, он на нее. Хотя внешне он пошел в отца, унаследовав от матери только пронзительные черные глаза и волосы, но все повадки и жесты в нем точно от Эйлин.

— Это уже интересно, — снизошла она, — говори.

Я поднялась со стула, подошла и положила перед ней бумажный сверток.

— Хочу подарить вам эту вещь, она поможет вам выздороветь, — робея от неловкости сказала я, разворачивая бумагу.

Женщина с любопытством склонилась над свертком и заглянула внутрь.

— Убери это… убери это немедленно, — резко побледнев яростно прошипела она, с силой вцепившись мне в руку и отшатнувшись.

Я невольно вскрикнула от боли и смахнула сверток со стола на ближайший стул, подальше от ее глаз.

— Мама, что случилось, ты побледнела, — взволнованно спросил вошедший с чаем Северус, ставя поднос на стол и бросаясь к матери, — принести воды?

— Ничего, сынок, — мягко ответила женщина, — просто голова закружилась, к перемене погоды, должно быть. Наша гостья, как оказалось, любит заварные пирожные из кондитерской Старфа, — добавила она, приветливо улыбаясь мне, в то время как я, заведя руку за спину, растирала ноющее запястье, — будь добр, сбегай, купи нам несколько к чаю.

Мальчик радостно и многозначительно окинул нас взглядом, кивнул и резво выскочил из комнаты. Наивный, он, видимо подумал, что мы с его матерью наконец нашли общий язык, ведь для него не было секретом, что она меня, мягко говоря, недолюбливала. И то, что она снизошла до того, чтобы мне угодить, очевидно, для него многое значило.

— Сядь, — приказала она, стоило ему выйти, — прости за руку, не хотела тебя поранить. Просто все случилось слишком неожиданно… Ты знаешь, что это? — кивнула она на сверток.

— Это волосы Хель, — ответила я, успокаиваясь. Она не выглядела агрессивно, скорее устало. — Ими можно снять ваше проклятие, без этого вы не проживете долго.

— Можно подумать, я без тебя не знаю, — с издевкой, но без злости, ответила она. — Где ты взяла это?

— Подарили, — ответила, не уточняя, что это подарок леса.

— У нас не получится разговора, если ты будешь мне врать, Лили, — впервые обратилась она ко мне по имени. — Я из рода зельеваров, и мне известно, что это такое, каким образом можно это получить и где собрать. Правду, — властно приказала она, — и не бойся за свои секреты, у нас контракт. А после твоего совершеннолетия меня уже не будет в живых, я унесу все твои тайны в могилу.

— Я герболог-интуит, — призналась я, — а это подарок Зачарованного леса. Мне сказали, что этим растением можно спасти даже умирающего и снять проклятье любого рода.

— Ребенку магглов не мог открыться Волшебный лес… Такой редкий дар высших… Новая кровь, — задумчиво обронила она.

Какое-то время мы сидели молча, думая каждая о своем.

— Пожалуй, я расскажу тебе правду, — наконец отмерла она, — а то с тебя станется что-нибудь придумать, чтобы меня спасти, как вы это проделали с Тобиасом. Чего смотришь, сын мне все рассказал, — ухмыльнулась она, глядя в мое покрасневшее лицо, — но я не в обиде за твою непрошенную навязчивость. Теперь жить с ним в одном доме стало проще и спокойнее, да и для Северуса хорошо. Ненависть на свою кровь добра не приносит.

— Ты знаешь, чем темные рода отличаются от светлых? — спросила она после продолжительной паузы.

— Нет, мэм, я совсем не разбираюсь в этом вопросе, — ответила я, покачав головой. В Америке нет разделения на темную и светлую магию.

— Ну еще бы, — с горечью ухмыльнулась Эйлин, — для этого нужен источник, родовой алтарь и вереница предков, ревностно служащих роду.

— Сама магия не темная и не светлая, но ее направление определяет покровитель рода. В основе каждого темного рода стоит один из демонов. Как покровитель, он приумножает силу, наделяет дарами и заботится о процветании своего подопечного. Взамен ему приносят жертвы, кровь и совершают ритуалы. И чем ранг демона выше, тем род могущественнее.

— В основе «светлых» тоже стоит демон, но не кровожадный. Он требует в качестве жертвы дары природы, проведение обрядов. Самайн, Йоль и другие праздники из годичного круга, сексуальная магия плодородия. Вот и все отличия. Первые черпают магию через кровь, от покровителя, а вторые — из самой природы. Хотя есть исключения, — такие, как ты, наделенные магией от создателя, но, пожив в магическом мире, обычно и они тоже выбирают одну из сторон. Либо это происходит после вступления в брак с темным или светлым.

— Никогда, — яростно ответила я, покраснев, — лучше выйти замуж за обычного человека.

— Никогда не говори никогда, детка, — философски ответила Эйлин, — жизнь длинная, все может случиться.

— Мой род темный… очень темный, — продолжила она, — и наследие покровителя передается только по мужской линии. По контракту, у каждого рода прописан свой срок, когда покровитель должен воплотиться в теле и прожить жизнь, как обычный маг. Это приветствуется, ведь в магии рода происходит резкий скачок силы. Но проблема в том, что мать не может родить такого ребенка и умирает на алтаре, дав ему жизнь. Моя мать тоже из темной семьи, но семья жениха от нее скрыла, что по условиям контракта пришло время воплощения. Когда она случайно узнала о своей участи, то обратилась к покровителю своего рода и вместо сына родила дочь, а сама, согласно контракту, умерла, как только мне исполнилось шестнадцать. Перед этим она рассказала мне о моей незавидной судьбе и дала совет. Я сбежала из дома, подлила Тобиасу приворотное, забеременела и вышла за него замуж. Я отказалась от рода и от покровителя и не беру магию извне, а ту, что вырабатывает мое тело, отдаю сыну. Когда ему исполнится шестнадцать, канал мать-дитя пресечется, и я умру, а сын станет Новой кровью, как не имеющий рода, проклятий и покровителя.

Я молча, в шоке, уставилась на нее.

— Я жертвую собой ради жизни и свободы сына, и это единственное, что могу для него сделать, — печально, но и в тоже время торжественно произнесла она, а ее одухотворенное лицо потеряло свою худобу и угловатость и потому казалось необыкновенно красивым.

— Не жалей меня, это моя судьба, — мягко сказала она, видимо, заметив непрошенные слезинки у меня в глазах, — я сама ее выбрала и довольна. Надеюсь, тебя не надо предупреждать о том, чтобы ты не посвящала в мою тайну сына?

— Конечно, миссис Снейп, — с готовностью откликнулась я, — обещаю сохранить ваш секрет.

— О, зови меня Эйлин, дорогая… Лили, — вкрадчиво сказала она, — мой сын к тебе относится по-особенному, доверяет тебе и прислушивается к твоему мнению. И я бы хотела тебя попросить… пригляди за ним и не дай принять род Принц. А будет еще лучше, если ты уговоришь его уехать в Америку.

— Вы переоцениваете силу моего убеждения и мое влияние, — опешила я, — я не могу советовать ему в таких вопросах.

— Мой отец еще жив. Сейчас он зол на меня за мой поступок, но если узнает об успехах внука, а, зная сына, я в этом не сомневаюсь, то сыграет на его гордыне и тщеславии, уговорит его и примет в род. Ты же не хочешь, чтобы в твоего близкого друга вселилось нечто темное, тем более ты видишь, как мой сын привязан к тебе, и эта привязанность никуда не денется, даже если в теле будет совсем не он.

Пока я обалдело хлопала глазами в ужасе от предполагаемых перспектив, она подлила мне чаю.

— Лили, ты прости меня за этот разговор, но я откровенная с тобой лишь потому, что всерьез полагаю, что ты меня поймешь, — сказала она. — Я считала тебя пустой куклой, вертихвосткой и, видя, как сын все больше увязает в тебе, не могла относиться к тебе справедливо, опасаясь, что ты погубишь его, когда вы повзрослеете, если выберешь себе в качестве пары кого-то другого. Сейчас он в тебя, конечно, не влюблен, но ты значишь для него все, и просто так он от тебя не откажется.

Я просто похолодела от ее слов. Одно дело догадываться самой, а другое — услышать подтверждение этого со стороны, да еще от самого близкого и знающего человека.

— Но это не моя вина, — попыталась возразить, — я ничего не делала, чтобы спровоцировать его так ко мне относиться.

— Мерлин с тобой, детка, — ответила она, — разве я тебя упрекаю. Просто теперь, когда ты знаешь о его истинном отношении к тебе, о его судьбе, то можешь захотеть посмотреть на него по-новому. Например, как на одного из будущих кандидатов для брака… Новая кровь это намного лучше, чем простой маггл. Подумай, дорогая.

— Эйлин, я ценю вашу откровенность, но мне только одиннадцать, какие партнеры, какой брак? — возмутилась я, опешив от ее напора.

— Милая Лили, я видела в памяти сына, какие слова ты нашла в защиту его отца, — парировала она, — даже я была впечатлена твоей недетской речью и приведенными аргументами. Так по-взрослому, доходчиво все объяснить, чтобы понял даже ребенок… Я не встречала ни разу Новую кровь, но, видимо, такие, как ты, не по годам сообразительны и более зрелы, — снизошла до объяснений она, — потому и согласилась на этот разговор и доверилась тебе. Что плохого в том, чтобы присмотреться к достоинствам моего сына? Я же не заставляю тебя выходить за него замуж прямо сейчас. И даже если ты выберешь другого, и он не станет твоим мужем, то уберечь от беды близкого друга сказанным вовремя словом разве позорно.

Ее слова были не лишены смысла, и немного позже, как следует подумав, я оценила их по достоинству. Тот факт, что она пытается пристроить сына, меня не возмутил. Здесь действительно решаю я, и если, когда мы повзрослеем, Северус будет испытывать ко мне романтические чувства и понравится мне не просто как друг, я дам ему шанс, хотя сейчас думать об этом бесполезно. Но доверие Эйлин и ее признание меня как взрослой и равной себе, мне польстило.

Первого сентября вся моя семья и мама Сева торжественно выстроились у камина в холле нашего дома, — он был самый большой из всех. Северус, как джентльмен, зашел в него первым, и, пристроив рядом с собой наши небольшие чемоданы и корзинку с едой, подрагивающими от волнения пальцами взял из протянутой Эйлин чаши летучий порошок. Дождавшись нашего ободряющего кивка, он решительно кинул его к ногам и произнес: «Платформа девять и три четверти, общественный камин».

Его охватило зеленое пламя, и Северус исчез…

— Милая, — громко сглотнул папа, — может, ну его. Время еще есть, давай, я тебя отвезу. И к нему дружно присоединились сестра с мамой, в чьих глазах плескалась паника.

— Ну уж нет, — храбро ответила я, заходя в освободившийся камин, — местные маги всегда перемещаются таким образом. Я позвоню вам из поезда, чтобы вы не волновались.

Решительно кинула порошок и четко назвала адрес. Меня дернуло и закрутило, а потом выбросило из камина, и если бы Сев меня не подхватил, то я бы точно упала. Сам друг, судя по пыльным и грязным ладоням и коленкам, все же брякнулся на четвереньки.

«Все же английские маги — мазохисты», — ворчала я, неся корзину с провизией и лавируя меж толпы провожающих и отбывающих к одному из вагонов, в то время как Сев, следуя за мной, нес наши чемоданы.

Мы расположились в одном из свободных купе в конце состава. После чего я почистила Сева чарами, под его досадливым, но выражающим покорность судьбе взглядом, и мы, наконец рассевшись у окна, принялись разглядывать неразбериху и толчею за окном.

— Я никогда не видел столько волшебников разом, — признался друг. — Ты представляешь Лили, мы едем в Хогвартс! — с восторгом сказал он. — И я рад, что еду туда с тобой, — смело и решительно добавил он, взяв меня за руку, после чего слегка покраснел.

— Конечно, Сев, — улыбнулась я, пожимая его ладонь в ответ и невольно прокручивая в голове разговор с Эйлин о его отношении ко мне, — я тоже рада, что еду туда не одна, а с тобой.

Он радостно расплылся в улыбке и какое-то время развлекал меня комментариями про магов, суетившихся за окном. Этот, по сути, ребенок необычайно хорошо разбирался в людях. Его четкие и верно подмеченные оценки били в самую точку, а облеченные в несколько саркастичные фразы, были необычайно смешны.

— Лили, ты точно не хочешь идти на Слизерин? — в который раз спросил он, словно надеясь, что я передумаю.

— Я уже сто раз тебе отвечала, что нет, — немного раздраженно ответила ему. — Учиться там только потому, что там когда-то училась твоя мама — это глупо… Мне она очень нравится, Северус, но у нее своя жизнь, а у меня своя. Да и потом, какая из меня змея, как и из тебя, впрочем. Мы с тобой вороны, вон, у нас даже фамильяры соответствующие… Да и ты так хочешь понаблюдать, как все эти чистокровные снобы будут об меня ноги вытирать и обзывать грязнокровкой?

— Не будут, Лили, я смогу тебя защитить, — пылко и по-детски самонадеянно отозвался он.

— Северус, как у тебя обстоят дела с математикой? — скептически скривилась я. — Если учесть, что каждый год на факультет поступает десять человек, то умножь десять на семь курсов, можешь даже откинуть человек двадцать, включая нас. Ты серьезно думаешь, что сможешь меня защитить? Извини меня, конечно, но ты пока не Мерлин, да и мама твоя не обрадуется тому, что вместо того, чтобы стать великим ученым и прославиться, ты будешь гонять по школе моих обидчиков. Говорю последний раз. Я пойду на Когтевран, и точка. А ты иди туда, куда пожелаешь, я тебя не неволю. Ты будущий мужчина, и должен сам принимать решения и их последствия. Но лично я хочу учиться и стать сильной волшебницей, а не писать за всех эссе и домашку, прислуживать и быть на побегушках.

Северус хотел было что-то возразить, как дверь в наше купе отъехала, и к нам завалилась галдящая пара мальчишек.

«Чемоданов у них с собой нет, значит, они просто ходят по купе, ища приключений и знакомясь, — подумала я. — Они точно принадлежат к аристократам и даже чем-то похожи — может, братья?»

— О, смотри, Сириус, — азартно и весело сказал мальчишка пониже ростом, — я нашел пустое купе. Здесь никого нет, кроме очаровательной леди.

— Советую тебе купить очки, — вскинулся раздраженный нашим недавним разговором Северус, — это наше купе, пошли вон отсюда, оба.

— О, прости, Сириус, — невозмутимо и нагло добавил мальчишка, — я ошибся, здесь никого нет, кроме очаровательной леди и ее беспородного пса.

— Я ничего не имею против общества очаровательной леди, Джеймс, — самодовольно ответил второй пацан с невозможно синими глазами, уверенно плюхаясь на сиденье рядом со мной, в то время как побледневший Северус вскочил с места и сжал кулаки. — А на собаку можно просто накинуть намордник.

— Прошу прощения джентльмены, — холодно и спокойно сказала я, — но леди не желает иметь дело с невеждами, которые не могут отличить дракона от собаки, так что окажите любезность и выйдите вон.

Пацаны переглянулись, звонко и довольно засмеялись, а потом, видимо, хотели ответить что-то остроумное. Дурачась, того, который Джеймс, угораздило толкнуть синеглазого, и тот, в свою очередь, не сильно толкнул меня плечом.

— Ой, извини, я не хотел, — нормально и уже без шуток сказал он, обернувшись ко мне, но принять его извинения мне не дал Северус.

Пока пацаны обменивались оскорблениями, Сев еще держался в надежде, что они уйдут сами, но когда меня задели, он не сдержался и с придушенным рыком кинулся в бой. Завязалась драка, причем досталось всем, и Северус им совсем не уступал, хотя их было двое на одного, что не удивительно, — трудно остаться пай-мальчиком, живя на окраине рабочего квартала и учась в местной школе, где по три хулигана на квадратный метр.

Когда махание кулаками затянулось, пришедшие стали теснить Сева, видимо, тот стал уставать. И тогда он просто направленно выпустил в обидчиков магию, и незваных гостей вынесло в коридор прямо под ноги продавщице сладостей.

Я просто сидела у окна и ни во что не вмешивалась, — они пацаны, это в их природе — выяснять отношения, но поведение Северуса настораживало. Драка, а ведь мы еще даже до школы не доехали. Но читать ему нотации я не стала, уж больно довольно и гордо он выглядел… Дракон, блин. Потому я просто запечатала дверь магией, залечила его видимые раны и синяки и привела в порядок одежду. Больше нас никто не беспокоил, и отошедший от азарта битвы Сев стал самим собой, и мы весело провели время за разговорами и перекусами.

Ближе к вечеру паровоз стал замедлять ход, и мы накинули мантии. Я распечатала дверь, и мы с волнением стали ждать, когда поезд остановится.

Когда мы покинули поезд, на улице уже совсем стемнело. Полутемный перрон освещал лишь ровный, приглушенный свет из окон состава, который чуть разбавлял пространство сумерек, да вдали, видимо, у края платформы, на высоких столбах горела пара факелов.

Взрослых и учеников постарше не наблюдалось, вероятно, они ушли раньше, и только растерянные младшекурсники испуганно жались друг к другу и старались держаться ближе к поезду и тусклому свету. Моя надежда на то, что в отличие от остальной магической Британии, в Хогвартсе я найду хоть какое-то подобие порядка, завяла, не успев расцвести.

Северус хоть и робел, но храбрился и даже придерживал за руку, чтобы в этой толчее и неразберихе меня не потерять.

— Первокурсники, — раздался зычный голос, и в проеме между факелами появился силуэт мужчины, — все идите сюда.

Враз оживившиеся дети сорвались с места, и, толкаясь, ринулись под спасительное крыло взрослого, в данный момент казавшегося им единственным оплотом надежности.

— Меня зовут Рональд Даркли, — важно представился довольно пожилой мужчина. — Я ключник — привратник Хогвартса, — не без гордости добавил он, снимая со столба один из факелов, — и мне поручено доставить вас в школу. Следуйте за мной.

После чего молча развернулся и пошел в ночь.

Мы с Севом шли в конце импровизированной колонны одними из последних. Правда мой друг поначалу рвался вперед, но я его отговорила, сказав, что лодки без нас все равно не уплывут, а вот переломать ноги в этой темноте можно запросто. Что подтверждали нередкие вскрики и шум падения, раздававшиеся впереди нас. Так что мы не торопясь передвигались, тщательно нащупывая тропинку, а потом позади нас откуда-то появился еще один мужчина с факелом, огромный, как гора. Он замыкал колонну, словно маяк, освещая нам путь, так что до берега мы дошли уже вполне комфортно.

Нас рассадили в маленькие симпатичные лодочки по четыре человека, и небольшая флотилия бесшумно заскользила по черной воде озера.

Когда за поворотом показался величественный замок, все восхищенно ахнули, а я нервно сглотнула. Именно так себе и представляла замок Синей Бороды, только поменьше размером, конечно. Нет, он смотрелся очень даже эффектно и колоритно, но, как и все прочее в магическом мире, казался ненастоящим, словно декорацией к историческому фильму, а не детской школой, в которой постоянно живут. Но я решила не паниковать и посмотреть, каким замок окажется изнутри.

Проплыв через длинную пещеру, лодочки пристали к берегу, вернее, к широким каменным ступеням, уходящим прямо в воду. Пожалуй, это место понравилось мне больше всего из того, что мне довелось увидеть. Здесь было очень светло, а у ног с тихим шелестом плескалась вода… Но оглядеться как следует нам не дали. Торопливо построили в колонну и без промедления повели вверх по лестнице, которая заканчивалась широкой площадкой и массивной дверью огромных размеров. Наш провожатый пристроил факел в крепление на стене и громко и требовательно постучал. После третьего удара дверь распахнулась, и на пороге возникла миссис Макгонагалл собственной персоной.

— Профессор, я привел первокурсников, — почтительно доложил мужчина, склонившись в полупоклоне.

— Прекрасно, мистер Даркли, я их забираю, — чопорно ответила та, — можете быть свободны.

— Сейчас я отведу вас в зал, где начнется распределение, — сказала она после того, как наш сопровождающий ушел, а взволнованные дети под ее строгим взглядом притихли. — Постройтесь парами и постарайтесь вести себя тихо.

Все послушно разбились на пары и построились. Оглядев нашу колонну придирчивым взглядом, женщина, коротко кивнув, вышла, и все чинно последовали за ней.

Она привела нас в огромный зал, где вместо потолка, казалось, было ночное звездное небо. Прямо в воздухе над головами парили зажженные свечи, а стены украшали гобелены и факелы. Пройдя мимо стола преподавателей справа от нас и развернувшись лицом к залу, мы оказались напротив четырех длинных столов, за которыми сидели дети всех возрастов. При виде нас они оживились и загалдели, в своих черных одеяниях став похожими на стаю грачей, шумно хлопающих крыльями. Но тут худой и высокий пожилой мужчина неопрятного вида вынес табурет и странный колпак, видимо, ту самую Распределяющую шляпу, о которой рассказывала Эйлин, и все затихли.

Шляпа спела довольно занимательную песню, правда, временами фальшивя, но сам смысл сказанного очень точно отражал, по каким критериям происходит отбор. Макгонагалл достала длинный свиток и распределение началось…

Когда меня не вызвали после Эльзы Эрингтон, я удивилась и немного расстроилась. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы Сев попал на Слизерин, и я надеялась, что, увидев меня на Когтевране, он примет решение присоединиться ко мне. Но, слава Богу, обошлось, и мой друг все же занял свое место за столом Воронов и, нетерпеливо поглядывая, стал ожидать меня. Наконец прозвучало мое имя, и на голову опустилась шляпа, закрыв мне обзор.

— Так-так… что тут у нас… — неожиданно раздалось у меня в голове. — Да не бойся ты, никакая я не одержимая, придумаешь тоже. Просто артефакт, наделенный искусственным сознанием… И мыслей я тоже не читаю. Просто сравниваю свойства характера по образам в твоей голове с матрицей основателей. С кем из них больше точек совпадет, туда и отправлю. Так, Слизерин, — точно нет… Для Барсуков ты не такая открытая, себе на уме. Для Воронов — не такая зацикленная на знаниях. Да… не лучший выбор, конечно, но учитывая твою особенность всем помогать, — Гриффиндор!

Я растерянно поднялась с табурета и, стараясь не смотреть на расстроенного друга, прошла к нужному столу. Как и других до меня, Гриффиндорский стол встретил овациями и поздравлениями, а какой-то пацан охотно подвинулся, уступая место.

Хандрила я недолго, и как раз к окончанию директорской речи уже пришла в себя. Главное, Северус к Змеям не попал, а что мы с ним на разных факультетах, так даже лучше. Он теперь друзей себе найдет, новые увлечения, да и я без его контроля обязательно с кем-нибудь познакомлюсь. Так что, приободрившись и вернув себе хорошее настроение, я, приветливо улыбаясь, со всеми перезнакомилась. Кстати, пацан, который мне место уступил, оказался тем самым хулиганом из поезда, что меня толкнул. Сириус Блэк. А его друга-юмориста звали Джеймс Поттер. После молчаливого Северуса их веселая непрекращающаяся болтовня и копошение немного раздражали. Они просто не могли усидеть на месте, постоянно толкая и пихая друг друга, втягивая в свои разговоры и обсуждения всех вокруг. В общем, если бы у хаоса было человеческое имя, его бы точно звали Джеймс и Сириус.

Наконец директор хлопнул в ладоши, и на столах появились кубки, тарелки и блюда полные разнообразных кушаний. Все восторженно вскрикнули и накинулись на еду.

Последовав примеру остальных, я положила себе на тарелку немного салата и отбивную, а мой немного стеснительный сосед справа, Ремус Люпин, любезно налил в кубок сок из кувшина мне и своей соседке Кэтрин. Я на минуту прикрыла глаза, сосредоточилась и про себя произнесла короткую благодарственную молитву творцу за его дары. Когда я их открыла, то увидела, что моя тарелка пуста. Сначала я подумала на проделки Джеймса, но тот наворачивал на пару с Блэком жареную курицу и, вроде бы, не обращал на меня внимания. Тогда я положила себе кусочек мясной запеканки и снова произнесла молитву, но уже не закрывая глаз и внимательно наблюдая за тарелкой. Стоило мне сказать «Аминь», как еда с тарелки снова исчезла как по волшебству. Я, в целях эксперимента, еще несколько раз повторяла свои попытки, но результат оказывался всегда одинаковым.

«Наверное, это пища мне не полезна или вредна, — подумала я. — Конечно, ничего подобного со мной раньше не происходило, но я нахожусь в школе волшебства, стоящей на источнике неопределенной природы. Может, моя молитва обрела материальность именно поэтому. Например, как тьма становится виднее при свете горящей свечи? Чем она гуще, тем пламя свечи ярче и материальнее. В любом случае ничего есть я сегодня не стану, пока во всем не разберусь». Потому я просто стала разглядывать людей в Большом зале — может, я не одна такая.

Когда основные блюда исчезли, и появились подносы с десертами, мне в голову пришла идея. Проведя проверку еще раз и убедившись, что с десертами тоже не сработало, я благословила всю еду на столе…

Когда со стола Гриффиндора внезапно исчез весь десерт, одногруппники возмущенно взвыли, но тут со столов и других факультетов пропала еда, — видимо, ужин закончился. Директор встал с места, и по его знаку все присутствующие затянули гимн школы под его одобряющее кивание и улыбки. Он даже прослезился от умиления, после чего старшие разошлись, а старосты построили первокурсников и повели их в гостиные факультетов. Послав расстроенному Севу на прощание печальную улыбку, я пошла вслед за всеми, но меня почти у самой башни перехватила Макгонагалл и отвела к директору, а сама села в сторонке и притворилась, будто ее нет.

Дамблдор мне не понравился с первого взгляда, несмотря на его участливый и благостный вид. Его облик излучал мудрость и доброжелательность. Он приветливо и ласково улыбался, вот только холодные и проницательные глаза, так похожие на глаза бабушки Ульяны, не оставляли сомнений в том, что он далеко не тот, кем кажется. Если бы можно было обозначить его суть одним словом, я бы сказала — «Ложь». Хотя, правду сказать, не доведись мне в прошлой жизни столкнуться с тьмой в лице моей родственницы, я бы не смогла в нем это углядеть — он вызывал доверие и с первого взгляда располагал к себе людей.

— Мисс Эванс, вы, верно, догадываетесь, почему я вас пригласил, — спросил он, когда мы обменялись положенными приветствиями и расселись.

— Не имею понятия, сэр, — спокойно ответила я, — но рада, что вы сами меня позвали. Мне необходимо с вами поговорить, и я уже сама хотела попросить старосту проводить к вам.

— Хорошо, — добродушно кивнул директор, — сразу после того, как узнаю все, что хотел, я тебя выслушаю. Лили… ты же позволишь так себя называть… Мне бы хотелось узнать, что за колдовство ты использовала, чтобы лишить твоих товарищей сладостей? Не кажется ли тебе, что это плохой поступок. Ведь вам предстоит вместе учиться много лет… Тебе должно быть очень стыдно, — мягко пожурил меня старец. — Я не видел, чтобы ты пользовалась палочкой, потому хочу знать, как ты это устроила, иначе мне придется рассказать обо всем старостам и наказать им следить за тобой. Мне неприятно прибегать к подобным мерам, но я не могу оставить этот инцидент без внимания и допустить, чтобы ты и дальше шалила подобным образом, — добавил он, подпустив в голос серьезности.

«Да… вот это профессионал, — искренне восхитилась я. — Сначала надавил на совесть, вызвал чувство вины, а потом намекнул на шантаж, — все это с ласковой и понимающей улыбкой на лице. Нужно держаться от него подальше».

— Я ничего не делала и тем более не колдовала, — ответила я, прямо глядя ему в глаза. — Просто по обычаю, в молитве, благословила пищу, вот и все.

— Могу я услышать ее текст? — удивленно спросил он.

— Пожалуйста, — пожала плечами. — «Великий Создатель! Благодарю тебя за все дары и милости, что ты щедрой рукой мне посылаешь. Благослови эту пищу, чтобы она пошла на пользу моей душе и телу».

— Действительно, — удивился директор, — на первый взгляд, ничего особенного.

— Может вам следует спросить повара, сэр, — предложила я, — вдруг он туда что-то добавил вредное.

— Этого не может быть, — вынырнул из задумчивости директор, — но это легко проверить. — Минси, — произнес он.

В ответ раздался хлопок, и в комнате возникло странное существо. Оно выглядело словно карикатура на человека, как нарисованный шарж. Голова, уши, рот, ступни, ладони и глаза непропорционально большие, а хилое тельце как у маленького ребенка: тонкие ножки-ручки и низкий рост.

— Директор звал Минси? — писклявым тонким голосом заголосило существо, кланяясь. — Что Минси может сделать для директора?

Но не успел Дамблдор ему ответить, как существо увидело меня. Оно скривило рот, обнажив два ряда острых, как шило, желтоватых зубов и зашипело. Вокруг меня образовался прозрачный сияющий щит, и отделилась энергия, которая, волной пройдя по комнате, сшибла человечка с ног, не затронув людей.

— Что тут происходит? Мисс Эванс, объяснитесь, — грозно потребовал директор, вскочив с места с палочкой наперевес.

— Я ничего не делала, — закричала я, находясь на грани истерики от страха.

Директор, видимо, хотел что-то возразить, как существо очнулось и плавно поднялось на ноги. Облик его поплыл, и вскоре перед нами предстало нечто…

Оно выглядело как черный туман, принявший немного размытые контуры человеческого тела, только ростом с карлика. Лица у существа не было… Вернее, из-за постоянно движущегося марева, окружавшего его, разглядеть что-либо было нельзя. На месте глаз у него завихрялось пламя, яркими пятнами оттеняя тьму его тела.

— Ты не можешь нас изгнать, Светлая, — сказало существо без всякого писка, голосом, от которого у меня побежали по телу мурашки, и даже Дамблдор застыл в напряжении, скинув с себя личину доброго дедушки.

— Закон не был нарушен. Мы работаем по контракту, — добавило нечто, и на его руках и ногах проявились цепи, словно бы сделанные из света. В районе лба, солнечного сплетения и живота показались будто бы красные рваные раны или язвы.

— Печати не сорваны, — добавило существо. — Оставь нас до суда…

— Я не собираюсь вас никуда изгонять, — истерично выкрикнула я, — у меня нет таких полномочий. Просто держитесь от меня подальше, кем бы вы ни были.

— Услышано и принято, — ответило нечто и исчезло.

— Что это было, Лили, — растерянно спросил директор, когда мы без сил упали в кресла, — что это за существо.

— Вы спрашиваете об этом меня? — возмутилась я. — Сэр, я еще и суток в школе не провела, откуда мне знать, кого вы наняли на работу.

— Но ведь оно говорило с тобой, а ты ему отвечала, — привел довод директор.

— Это был бес, — отмерла побледневшая Макгонагалл. — Мой отец рассказывал мне о них.

— Но ведь домовиков создали Основатели, разве нет? — спросил мужчина.

— Ровена, если верить хронике, была демонологом, могла и призвать темные сущности, а Пенелопа как химеролог, дать им плоть в обмен на служение, — возразила женщина.

— Лили, — серьезно сказал директор, — вынужден попросить тебя молчать обо всем, что здесь произошло, пока мы не разберемся.

— Да что вы, — ответила не без издевки, — а я как раз хотела поведать обо всем старостам, чтобы приглядывали за мной, пока эти существа меня не прикончили по-тихому.

— Тебе нечего бояться, — ответил Дамблдор. — Ты же слышала, что он сказал — они к тебе не приблизятся. Но тут возникла одна проблема… Они не будут тебе служить. Мистеру Филчу пришлось самому принести твой сундук. Скажи, в нем есть что-нибудь запрещенное?

— Я не разбираюсь в этом вопросе, — устало ответила я, — но если миссис Макгонагалл права, то у меня с собой дорожная складная икона, святая вода и пара книг Игнатия Брянчанинова.

— Это книги содержат информацию о том, как изгнать демона? — полюбопытствовал он.

— Нет, просто духовные книги.

— Предлагаю поступить так, — сказал директор, подумав. — Как студентке по обмену, я выделю тебе отдельную комнату. Убирать ее можно поручить мистеру Филчу. Еду для тебя школа будет заказывать в Хогсмиде.

— Я могу и сама готовить и убирать, — предложила я, — зачем людей напрягать.

— Я разрешаю тебе убирать твою комнату самой, но не могу позволить тебе готовить. Ты должна выходить со всеми в Большой зал или станешь изгоем, девочка моя, — назидательно добавил он. В его рассуждениях было здравое зерно, и я согласилась.

— Девочка устала и наверняка хочет спать, — вмешалась профессор Макгонагалл, — я отведу мисс Эванс в ее комнату.

Она провела меня в башню. Мы прошли через пустую гостиную и поднялись по лестнице на самый верх, где на площадке была только одна дверь, на которой было написано мое имя.

— Это ваша комната, мисс Эванс, — сказала декан. — Располагайтесь и отдыхайте. Не забудьте спуститься вниз завтра, за полчаса до завтрака, я проведу инструктаж о правилах поведения на факультете. Доброй ночи.

С этими словами она развернулась и стала спускаться по лестнице, даже не зайдя в комнату.

Моя личная комнатка оказалась небольшим помещением, главным достоинством которой была примыкающая к ней ванная комната. В самой комнате, кроме кровати и небольшого стола возле окна, ничего не было.

Глаза слипались, но я усилием воли взяла себя в руки, и через полчаса махания палочкой, мое новое жилище было готово к проживанию. Выудив из закромов пару пирожков и запив их соком, я достала переговорное зеркало и, несмотря на позднее время, поговорила с Глорией.

— Милая, — ответила она, выслушав мою историю, — я пока ничего не могу тебе сказать, это не мой профиль. Но я поспрашиваю компетентных людей и дам тебе ответ в самое ближайшее время. Пока только могу сказать, что тебе ничего не грозит, а то, что у тебя теперь будет своя комната — это здорово, ты не представляешь, каково это жить в общежитии. Не грусти и если что, связывайся со мной в любое время суток. Помни, я за тебя отвечаю.

Какое-то время, лежа в кровати, я размышляла о сегодняшних событиях, но потом усталость взяла свое, и я уснула. Это был долгий и насыщенный событиями день.

Утром, благодаря будильнику, я не проспала, но пришлось заварить себе тонизирующий чай, чтобы взбодриться. Не особо надеясь на директора, закинула в сумку по паре пирожков, мне и другу, и поспешила вниз.

В гостиной, сонно зевая и вяло перекидываясь фразами, собрались все семь курсов. Макгонагалл уже с утра являла собой образец собранности. Произнесла пламенную речь, расписав факультет Львов, как самый лучший, пояснила, чего ждет от нас, и объяснила систему баллов и наказаний. Потом все первоклашки — на Гриффиндор поступило десять человек — представились и немного рассказали о себе. На моих однокурсников произвело в большей степени впечатление то, что я иностранка, чем тот факт, что у меня своя комната. По крайней мере, зависти я не заметила, а вот чрезмерный интерес напрягал — многие тут же захотели узнать, как живут маги в другой стране. Но времени на разговоры уже не оставалось, и все в темпе отправились на завтрак.

За столом я с опаской подвинула к себе пустую тарелку и на ней появилась еда. Она ничем не отличалась от остальной, — такие же сосиски и омлет, блюдца с джемом, бутерброды с маслом и кубок с яблочным соком. Но после молитвы она никуда не делась.

То, что она появилась сама, никто не заметил, видимо, действовали какие-то чары отвлечения. Дамблдор лукаво мне подмигнул и отсалютовал кубком, когда я на него оглянулась и посмотрела, чтобы поблагодарить.

Когда мы уже собрались вставать из-за стола, в Большой зал ворвались первокурсники Когтеврана во главе со старостой, — видимо, проспали. Я приветливо помахала рукой Северусу и, получив из рук старосты расписание, подошла к нему и села рядом. Может, так было не принято, но мне и слова никто не сказал.

— О, смотри, Сев, сейчас у нас сдвоенное Зельеварение, а после обеда Травология, — обрадовалась я… — Правда здорово!

Друг что-то одобрительно пробурчал, с космической скоростью наворачивая сосиски.

Потом мы шли в подземелье и разговаривали. Северус был несколько обижен на меня, тем более что шляпа предлагала ему Гриффиндор тоже. Но долго дуться на меня он не умел, и, немного поворчав, успокоился. После чего к нему вернулось хорошее настроение, и он вновь стал самим собой.

Зельеварение у нас преподавал мистер Дин, простоватый и флегматичный мужчина средних лет. Он вел в Хогвартсе три первых курса. Потом его сменял смешной полноватый профессор Слизнорт, но, как говорят, признанный Мастер. Северус уже сейчас мечтал, как он попадет к нему на Продвинутый Курс Зелий.

На первых уроках мы ничего не варили, а прослушали интересную лекцию о технике безопасности, о способах нарезки ингредиентов, и о том, почему инвентарь и котлы бывают разные и какими свойствами обладают. На дом нам задали прочитать все о мази против ожогов и коротенько все законспектировать, — профессор Дин не гнался за длинными эссе, зато обещал частые контрольные.

Травологию вела молодая пухленькая женщина, профессор Стебль. Она выглядела немного простовато, но в своем деле была истинным профессионалом. В ее теплицах росло все, и даже то, что в этих широтах отродясь не водилось. Хищные и опасные тропические лианы льнули к ней, как ласковые котята.

Сам предмет мне не понравился, хотя я вроде как герболог-интуит. Практика показала, что я прекрасно собираю растения, причем действительно на уровне интуиции, но не выращиваю их. Из-под моей руки ничего не росло, правда, и не вяло. Торчало в земле в том виде, в каком я посадила, и в рост не тянулось, и не сохло, чтобы выбросить было не жалко. Профессор это дело заметила и к земле больше не подпускала, сказала, что рука у меня тяжелая. Так что на Травологии я в основном обрезкой и подвязкой занималась, пока однокурсники в земле ковырялись. Травология — это даже не предмет, а такая школьная повинность — сплошная практика и два слова теории.

«Защиту от Темных Искусств» вел профессор Хьюз. Судя по военной выправке, — бывший военный или полицейский, в магическом мире их называли Авроры. Пока мы ничего особо сложного и интересного не проходили, в основном существ, которых в России назвали бы мелкой нечистью: болотные фонарники, блуждающие огоньки, лукотрусы. В общем, на мой взгляд, никакого отношения к темным силам эта мелочевка не имела, и тем более к Искусству.

Чары вел профессор Флитвик, полугоблин, но, судя по ауре, никакой он не «полу», а самый что ни на есть настоящий гоблин, и почему он носил личину человека, мне не известно. Не удивительно, что он считался бессменным чемпионом по дуэлингу, учитывая свирепую гоблинскую природу и опыт ведения войны. Почему-то показалось, он понял, что я догадалась о его истинной природе, уж больно у него взгляд был понимающий и, я бы сказала, оценивающий. Да и мою магию или ауру он, возможно, тоже видел, ведь о гоблинах и их магических способностях магам толком ничего не известно. Так что профессор ко мне пока только приглядывался, но вопросов не задавал, молчал. А мне чужие тайны были не интересны. Хочет притворяться человеком — его право.

Больше всего понравилась Трансфигурация, которую вела наш декан. У меня даже произошел на уроке забавный случай.

Как профессор, Макгонагалл была безупречна, но стиль ее объяснений подходил, скорее, для колледжа, чем для школы, да еще для первокурсников. Я ее понимала только потому, что у меня взрослое сознание и опыт учебы в высших учебных заведениях. Ее высокозаумные объяснения навевали скуку и вводили в сонный транс, не хуже лекций профессора Бинса, — местного приведения и по совместительству учителя Истории Магии. Самой женщине, видимо, казалось, что она дает информацию четко, по существу и в полном объеме, но как по мне, так можно было объяснить гораздо проще и интересней. Если коротко, то в этом предмете всего несколько формул.

Неживое в неживое. Неживое в живое. Живое в живое. Живое в неживое. Вот и все. Четыре формулы.

В них подставлялись два обозначения — из чего и что должно получиться. Но нам преподавали эту формулу в развернутом виде. Конечно, потом, когда мы будем проходить тройные превращения, где необходимо понимание самого процесса, это объяснение будет уместно, но сейчас лишние знания только мешают. Когда у меня получилось превращение раньше всех в классе, профессор казалась очень довольной.

— О, Мисс Эванс, вы смогли превратить спичку в иголку так быстро, — довольно улыбнулась она, — видимо, у вас талант к моему предмету.

— Что вы, профессор, мой талант не больше, чем у других, — ответила я, — просто я умею выделить суть и не брать во внимание лишнее, в моей прошлой школе нас этому учили.

— Вы хотите сказать, что мои объяснения слишком сложны и расплывчаты? — прищурилась женщина.

— Что вы, профессор, они идеальны, — я улыбнулась, — просто детям нашего возраста сложно их понять. Нам бы что попроще…

— Мисс Эванс, — подумав, сказала Макгонагалл, после того как по ее просьбе я превратила иголку в вилку, а вилку в нож. — Я бросаю вам вызов, наглая девчонка. Если вы победите, то я сама буду вас обучать дополнительно, а если проиграете, то в наказание вас ждут отработки у мистера Филча до конца года. Ну же, беретесь? — азартно блестя глазами, сказала она.

— Хорошо, мэм, я принимаю ваш вызов, — отважно ответила я. Было интересно, что она придумает. Профессор всегда держалась холодно и с достоинством, но когда она вот так увлекалась и показывала другую свою сторону любопытного и азартного исследователя, зрелище было завораживающее.

— В таком случае, после звонка вы сами проведете урок, — победно воскликнула она, — и к его окончанию у всех в этом классе должно получиться превратить спичку в иголку.

Все в классе зашумели, как бурное море, но я была спокойна.

— Трансфигурация — это довольно простой предмет, — начала я свою вводную лекцию. В то время как женщина в удивлении округлила глаза.

— То есть, я хочу сказать, пока простой, — уточнила я. — Чтобы сварить зелье, надо много чего помнить, потому, что в книге пишут только сам рецепт. В чарах нужно запоминать не только саму формулу заклинания, но и движение палочкой, а для успеха в трансфигурации нужно только запомнить формулу и иметь хорошее воображение.

Я подошла к доске и разделила длинную формулу пополам.

— Делите формулу пополам, в конце первой части после этого значка подставляете название того, из чего будем превращать. В данном случае — слово «спичка». После пропускаем эти три значка и в начале второй части формул подставляем обозначение того, во что превращаем. В данном случае — слово «иголка». Произносим всю формулу целиком с ударением на этих вот значках. Вот и все. Теперь попробуйте. Для результата нужно хорошо представить себе конечную цель, не обращая внимания на исходник.

К концу урока у всех в классе, кроме двух человек на столе лежали иголки.

— Что же, неплохо, мисс Эванс, — сказала заинтригованная женщина, — но ваш подход не научен. В нем не отображено ни законов трансфигурации, ни их сути, ни понимания формулы.

— Это все так, профессор, — возразила я, — но мы дети. Нам всего одиннадцать, и все, что мы хотим после вашей прекрасной демонстрации — это побыстрее превратить спичку в иголку. А чтобы понять суть и законы, у нас еще семь лет, успеем.

— По пять баллов каждому, у кого получилось, — помолчав, ответила декан. — Мисс Эванс, пятьдесят баллов за нестандартное мышление и отработка с мистером Филчем в эту субботу, — не без ехидства добавила она. — Так же жду вас каждый вторник и четверг после ужина на индивидуальные занятия, — бросила она, скрывая улыбку и отворачиваясь к своему столу.

С того урока я стала ее любимицей, хотя при всех она меня не выделяла. Первокурсники с тех пор, все как один, успевали по ее предмету, и если в теории еще плавали, то практику сдавали все. А я стала ходить к ней на дополнительные занятия.

Больше всего меня пугали полеты на метлах. Сесть на палку и подняться в воздух мне представлялось идеей сомнительной. Но, как оказалось, все не так страшно. На самом деле сидеть приходилось не на самом древке метлы, а как бы на воздушной подушке, ощущая метлу только ногами в области коленей и руками. Все маневры производились наклонами в разные стороны, в зависимости от того, чего ты хочешь добиться. От постоянного напряжения болело все тело, особенно спина и ноги, как после хорошей нагрузки в тренажерном зале. Теперь понятно, почему у Квиддичных игроков такие прокачанные тела.

Летать мне не особо понравилось, но зачет я сдала, после чего забыла о полетах навсегда. Сев был со мной солидарен, и хоть высоты он не боялся, но мысль о полетах его не привлекала. Больше всего в полетах отличился Поттер. Ему даже обещали место охотника в команде, вместо Литла, семикурсника, выпускающегося в следующем году. Это преисполнило его гордости, а самомнение просто зашкаливало. Они с Блэком сдружились со своими соседями по комнате, Питером Петтигрю и тем вежливым мальчиком, что мне сок налил, — Римусом Люпином. Он, кстати, судя по ауре, — оборотень. Почему не анимаг? Потому, что его аура похожа на моего индейского друга, а не на декана в его анимагической форме. Ведь других примеров превращения мне видеть не приходилось. Вообще, в этой школе у многих были какие-то тайны.

Глория связалась со мной через неделю.

— Милая, ну что могу тебе сказать, — сказала она, — не волнуйся, тебе нечего опасаться этих существ. Это не бесы, что есть слуги демонов. Это низшие духи, населяющие Инферно. Слуги слуг, так сказать. Я проконсультировалась с Мэтром Норфолком — демонологом. После призыва они заключают контракт с призвавшим их магом и через него берут силу для своего служения, но как темные, они негативно влияют на человеческий организм. Просто влияние отсроченное, незаметное, и действует оно на репродуктивную функцию. Конечно, магия не разумна, но она живая, и ей надо воплотиться в потомках, поэтому хоть один наследник рода, но должен родиться, а вот появление на свет других детей под вопросом. Все зависит от личной силы мага и от количества домовиков у него в маноре. У кого их нет или мало, то шанс родить второго ребенка выше. В этом случае, в выгодном положении дети-полукровки и маглорожденные. У них нет маноров и, соответственно, домовиков, да и летом они отдыхают от их негативного влияния. Больше всех не повезло директорам Хогвартса. Они все бездетные, ведь в школе самая большая колония этих существ, а силу источника они берут через директора, иначе бы они его не слушались. Да и в обычных учителях, долго работающих в школе, происходят необратимые изменения, и детородная функция нарушается навсегда. Но на детей до малого совершеннолетия эти существа влияют минимально, ведь организм еще не созрел и репродуктивная функция тоже, но вот после пятого курса беги из Хогвартса бегом.

— Как же так, Глория, — растерялась я, — но почему волшебники не принимают никаких мер, они же вырождаются. Может, все сказать Дамблдору, чтобы предупредил остальных?

— Не вздумай, — отрезала женщина, — никто не должен знать, что мы общаемся, никто. Иначе я не смогу тебе помочь, случись что. Что до остального, так тебе не поверят. Маги за столько лет привыкли к услугам домовиков, а когда демонологию и ритуалистику запретили, то и вовсе забыли, откуда все берется. Это не нашего ума дело, Лили, просто поверь мне и не вмешивайся. Пока, родная, будут новости или странности — сразу ко мне.

Я долго думала над словами Глории, но потом пришла к выводу, что нужно оставить все, как оно есть. И впрямь, не дело малолетке лезть во взрослые дела.

В целом учиться в Хогвартсе мне нравилось. Каждый день было что-то новое. С Севом мы несколько отдалились друг от друга, но прежней связи не потеряли и все свободное время проводили вместе. Он в магии делал заметные успехи, значительно опережая одногодок. Лучше всего ему давались зелья. Я даже подумала, что он может быть зельеваром-интуитом, уж больно похоже было на то, как его директор описывал. Даже простые рецепты школьной программы он доводил до ума, постоянно чиркая в учебнике, что-то меняя, убавляя, добавляя. Благодаря тому, что уроки зелий у нас были общие, а пользовалась я его учебником (мы сидели вместе), то результат у меня тоже был идеальный, как и у моего гениального друга, и учитель нас постоянно хвалил.

Я, в свою очередь, помогала ему с трансфигурацией, с которой у него были проблемы. Но, видимо, мое объяснение было для него проще, и ему стало вскоре все удаваться. В общем, мы держались вместе, помогали и поддерживали друг друга.

Первые два месяца мой друг постоянно дрался с такими же первогодками со всех курсов. Но не только он. Дрались все и со всеми. Видимо, школьники, таким образом, проверяли друг друга на прочность. Причем поводом служили совершенно разные причины, по типу «дай закурить» — просто, чтобы был повод сцепиться. Когда пацаны разобрались в местной иерархии, драки прекратились, хотя мелкие пакости пользовались популярностью. Северус показал себя серьезным соперником, и его больше не трогали. Хотя Поттер и его компания так и не оставили парня в покое. Им было важно взять реванш и заставить Сева подчиниться и признать их силу, но мой друг не был на такое способен. Поэтому они постоянно цепляли друг друга и дрались — и магически, и по-простому — с переменным успехом. То Северус их, то они его. Я не вмешивалась, видя, что другу это нравится, не то, что его бьют, а то, что он дает им достойный отпор. Видимо, как существуют хорошие друзья, так и бывают достойные враги. В любом случае больничное крыло не пустовало. Я даже язвила, что по нечетным дням в нем отдыхает Северус, а по четным — Мародеры.

Мародеры — это новое название клуба четырех. Поттера и Ко. Когда я впервые услышала это прозвище, то удивилась, и на горделивый вопрос Джеймса о названии, правдиво ответила, что теперь их шестую спальню для мальчиков можно смело переименовать в палату номер шесть. Правда, он меня не понял. Но когда мне открылась вся правда, я долго не могла успокоиться от смеха.

Шла я как-то вечером из библиотеки и наткнулась на приклеенного чарами, связанного Северуса и Поттера с компанией.

— Эй, Эванс, — прозубоскалил Джеймс, — смотри, а мы опять поймали твоего пса.

— Ну, если судить по тому, с каким постоянством ваша банда его выслеживает по всему замку, так, выходит, это вы — свора охотничьих псов.

— Как думаешь, его противную рожу украсят фурункулы? — процедил Блэк, в то время как Питер в предвкушении топтался на месте, а Римус покорно, но с укоризной на лице, стоял поодаль.

— Что, даже не поможешь дружку? — вмешался Поттер, поигрывая палочкой.

— С чего бы это? — удивленно спросила я. — Просто постою, прослежу, чтобы вы, придурки, его не покалечили. Он сам вам прекрасно отомстит потом. Не сомневайтесь. А вот если он сильно пострадает, то я сдам вас декану и всем расскажу, что вы, как шакалы, нападаете стаей.

— Мы — великая четверка Мародеров, — завелся Джеймс, — и твой Снейп должен склониться перед нашей силой.

— Поттер, ты хоть знаешь, что означает то слово, которое ты так безрассудно орешь, — хихикнула я, — лучше не позорься.

— Конечно, знаю, — с ноткой превосходства ответил он. — И мне непонятно, чего тебе в нем не нравится. Хотя ты же девчонка, куда тебе, — снисходительно добавил он.

— Дурак ты, Поттер, — вздохнула я. — Мародеры — это воры. Осквернители могил.

И я в красках описала, как они на поле боя отрубают павшим воинам пальцы, снимая кольца, выбивают зубы в золотых коронках и вскрывают могилы, чтобы поживиться драгоценностями мертвых. В конце рассказа Поттер и Блэк позеленели, Ремус побледнел и судорожно сглатывал, а Петтигрю во всю тошнило в углу, что добавляло истории реализма.

— Ты врешь, — придушенно возразил Блэк, — мне дядя рассказывал историю о четырех мародерах. Они отважно сражались, покоряли женщин и даже спасли королеву. Мой дядя не мог соврать.

— Скажи-ка, Блэк, а в этой истории не шла речь о подвесках королевы? — спросила я, когда до меня стало доходить.

— Точно, — вскинулся Сириус, — вот видишь, я был прав, а ты все выдумала, и теперь мы вздуем за это твоего Снейпа.

— Прости, Блэк, но это ты ошибся, — еле сдерживая смех ответила я, — эти отважные мужчины звались Мушкетерами, а не Мародерами, большая разница. Не веришь, посмотри в библиотеке.

— Пошли, Сев, — сказала я другу, снимая с него чары, в то время как шокированные мальчишки, забыв обо всем, побежали в библиотеку, — завтра отомстишь, им сегодня явно не до тебя будет.

— Зачем ты им рассказала, — спросил нахмуренный друг, — пусть бы и дальше позорились.

— Зато теперь смогу их подкалывать до окончания Хогвартса, — засмеялась я, — ну надо же — Мародеры.

На Рождественских каникулах многие разъехались по домам. Директор Дамблдор любезно открыл в холле камин для всех желающих. Мы с Севом тоже воспользовались возможностью провести это чудное время с родными. Правда декан сначала не хотела меня пускать, сославшись на своего патрона, но позже недоразумение разрешилось.

Оказалось, разрешение моего опекуна на право покидать замок на каникулах куда-то затерялось, хорошо еще, что у меня был телефон. Я тут же связалась с Эйлин, и уже на завтра магической почтой новое разрешение было доставлено и лежало на директорском столе. Как я и подозревала, бардак и бюрократия — обычное явление не только у простых людей, но и магов, и магия на этот факт ничуть не влияет.

Дома было здорово. Я за каждодневными заботами и учебой даже не догадывалась, как на самом деле соскучилась, а как семья была мне рада, не передать.

Отец свозил меня на Рождественскую службу. Вот где истинное волшебство, когда посторонние друг другу люди, в едином порыве, как одна семья, радуются и ликуют. А мысль о том, что в эту же самую минуту в сотнях храмов по всему миру прихожане Славят и просят Бога о милости для всех людей, независимо от вероисповедания, придавала ощущение нужности и сопричастности.

Все же человек, как существо духовное, нуждается в благой цели, а не в жизни туловища, чтобы только есть, пить и размножаться. И в такие минуты это осознаешь особо остро. Что совсем неважно, — веришь ты в Творца или нет, но Он верит в тебя, и каждую службу люди, с которыми ты даже не знаком, просят за тебя покровительства у Бога.

Потом батюшка нас благословил, прихожане пели Рождественские хоралы на армянском и русском языках и поздравляли друг друга. Домой я вернулась счастливая, а вечером в гости пришли Снейпы.

Это были замечательные каникулы, но две недели очень быстро закончились, и мы с Севом вернулись в школу.

Ближе к весне у меня неожиданно появился новый знакомый.

Я не забыла то классное место, что мне так понравилось вначале, и при первой возможности его нашла. В этом мне помогло видение магии. Все ловушки лестниц, тайные места и проходы, ниши и секретные комнаты для меня тайны не представляли. Правда, не всюду я могла пройти, — видимо, для некоторых нужен был какой-то пароль. Но мне это было и не интересно особо. Ведь во всех этих скрытых комнатах на самом деле из тайного — только одно название, и совсем ничего занимательного.

Северус, правда, моего мнения не разделял, потому пару часов по вечерам я выделяла на то, чтобы показать ему скрытые места и ходы замка. Это помогало ему мастерски ускользать от Мушкетеров, когда он не был настроен на драку. Да и водить эту четверку за нос, оставляя в дураках, доставляло ему истинное удовольствие. Ведь, по сути, агрессивным он не был и никогда не нападал первым, если не мстил, конечно, тогда мог и со спины незаметно заклятьем приложить.

Мне пришлось рассказать ему о моем даре, когда, опаздывая на Трансфигурацию, я провела нас тайным коротким ходом, ну, а потом он от меня не отстал, пока я не раскололась. Он долго восторгался моей способностью и тут же нашел ей применение.

Мистер Филч и его кошка тоже, похоже, перемещались подобным же способом, иначе как объяснить, что до нужного места они оба добирались за считанные минуты, даже если до этого находились в другом конце замка. Поэтому я никогда не пользовалась проходами одна, без Сева, то не хотелось бы столкнуться с завхозом в темном коридоре. Я его опасалась, — уж больно он был странный, как и его любимица. В общем, и этот замок, и его обитатели были полны сюрпризов.

В свое тайное убежище я никого не пускала, и даже Севу его не показывала. Это было только мое место, где я могла изредка просто недолго посидеть в тишине и одиночестве. Ведь даже уединившись в своей комнате, я никогда не оставалась одна. Все время кто-то стучал в дверь с просьбой помочь с домашкой, объяснить непонятную тему по Трансфигурации, да и просто поговорить. А здесь я чувствовала себя свободной.

Однажды, когда я тихо сидела у самой воды, глядя в ее успокаивающие темные воды, мое одиночество было внезапно нарушено.

Вошедший парень был сильно не в себе и даже не заметил, что не один. Он, как сомнамбула, прошел мимо меня, сел у самой воды и, горестно склонив голову, закрыл лицо руками. Он не произнес ни одного звука, но из-под его тонких пальцев на каменные плиты падали редкие капли.

Я сразу его узнала. Староста Слизерина, наследник Люциус Малфой, был известен каждому в замке и пользовался популярностью и уважением как у самих змей, так и у представителей других факультетов. Всегда холодный и гордый аристократ — ледяной принц Слизерина. Он никогда на людях не впадал в гнев и не смеялся от души, — только тонкая ухмылка наглецу и ироничная полуулыбка девушкам. Всегда держал лицо, и даже трудно представить, что могло его так расстроить.

Я тихо сидела и не знала, как поступить. Самым правильным было бы уйти, но стоит мне пошевелиться и он меня обнаружит. И все же решила рискнуть.

— Стой… Кто ты и как попала сюда? — догнал меня вопрос в спину, когда я уже почти дошла до заветной двери.

Разочарованно вздохнула и обернулась. Малфой сидел на том же самом месте, не делая попыток встать и подойти. Глаза его были сухи, но он так и не надел привычную маску аристократа, выглядел расстроенно и устало.

— Меня зовут Лили Эванс, сэр, и прошла я сюда через тайный ход, — честно ответила ему.

— Не думал, что об этом месте кто-то еще знает, — буркнул он, — давно ты здесь?

— Вы прошли мимо меня, сэр, — сказала, опасаясь его реакции на мои слова.

— Видимо, я тебя не заметил, — спокойно, почти равнодушно, ответил он, смотря на воду. — Тоже, значит, любишь одиночество…

— Пожалуй, нет, но иногда хочется побыть одной, — не стала увиливать, прикидывая, как удалиться поделикатней.

— Моя матушка умирает, — внезапно признался Малфой после продолжительной паузы, — последняя надежда рухнула. Семейное проклятие не дает сбоев, — он горестно ухмыльнулся, — и вот, теперь все кончено. Еще пара дней, и ее не станет…

Мне внезапно стало его жаль, словно его боль стала моей болью. Поскольку хорошо знала, каково это — терять. И меня осенило.

— Наследник Малфой, — резко сказала я, от чего он оторвался от созерцания воды и удивленно поднял на меня взгляд. — Вы можете с уверенностью утверждать, что ваша матушка точно хочет жить? Простите мне мою дерзость, но это важно.

— Конечно, она хочет жить, — раздраженно ответил Люциус, намереваясь встать и уйти.

— Тогда, наверно, смогу вам помочь, — торопливо сказала я, — у меня есть волосы Хель. Не знаю точно, как они действуют, но все в один голос твердят, что ими можно спасти того, кто находится даже на пороге смерти и снять любое проклятие.

— Это правда? — вскинулся парень, еще не смея надеяться, но уже без тени отчаяния. Внезапно вскочил с места и сильно схватил меня за руку.

— Если это правда, тогда принеси мне их, и я отдам тебе все, что ты захочешь… Любую цену, я заплачу любую цену, — простонал он.

— Ждите здесь, — решительно приказала я, — и никуда не уходите, — отцепив его холодные пальцы, побежала в спальню.

Дорога по тайным ходам не заняла много времени, и вскоре я была на месте. Малфой уже не сидел, а нервно ходил вдоль воды. Я подошла, развернула сверток и показала ему.

— Да, это они… волосы Хель, — благоговейно промолвил он, не делая попыток прикоснуться. — Ты знаешь, что надо делать?

— Знаю, но только как вы доставите покров домой, чтобы ни с кем не заговорить? — спросила я.

— Я воспользуюсь порт-ключом, а домовик позаботится, чтобы мне никто не встретился.

— Хорошо, — согласилась, доставая деревянный крючок из осины, — тогда выйдете за дверь и призовите вашего домовика, они на меня плохо влияют. А потом возвращайтесь и сохраняйте молчание.

— Я знаю, мисс Эванс, спасибо, — мягко ответил он и решительно вышел.

Достала нити и, помолившись, набрала первую петлю…

Волосы Хель — это никакие не волосы на самом деле, а очень редкое растение. Помните Элизу, что вязала из особой крапивы кольчуги своим братьям — лебедям, чтобы вернуть им человеческий облик? Вот это и есть прообраз волос Хель. Тот, кому они открылись, должен связать покрывало или платок, и проделать это необходимо в полном молчании. Говорят, что ими можно даже оборотня вылечить, но только тогда надо, как и для тех лебедей-оборотней, кольчугу вязать.

Покров я вязала два часа. Особо не старалась, просто большие ячейки, чтобы только на покрывало похоже было, как раз и длина подходящая получилась, и даже немного ниток осталось. Я их решила потом Севу подарить, когда постарше будет, для исследований.

Завернув ткань в бумагу, я молча протянула ее Люциусу и, улыбнувшись, вышла. Незаметно вернулась в спальню и легла спать. Под утро прилетел Малфоевский филин с короткой запиской — «Получилось», и я вздохнула свободно.

За завтраком Малфой выглядел как обычно, а к вечеру, какой-то мальчишка-слизеринец принес мне от него записку, и после ужина я ускользнула в свое тайное место.

— Моя матушка полностью здорова, благодаря тебе, Лили, — торжественно и ласково сказал он, когда мы сели. — Я благодарю тебя от лица своей семьи и хочу узнать твою цену.

— Цену? — удивилась я, — я сделала это по зову сердца, а не в надежде на награду. Разве жизнь можно оценить?

— Лили, — терпеливо ответил он, — ты выросла у магглов и многого не понимаешь в нашем мире. У магов принято платить по счетам сразу, пока магия не засчитала магический долг. Ты отдала мне то, что могло спасти тебя саму, и я должен тебя наградить за это.

— Наследник Малфой, — подумав, сказала я, — если бы я жила по законам волшебников, то у вашей мамы не было бы шанса на спасение. Я не хочу и не буду жить по таким законам. Мы не знаем времени нашей смерти. Нет гарантии, что сейчас, сделав вдох, сделаешь выдох. И заснув вечером, проснешься утром. Эти волосы мне бы могли никогда не пригодиться, и мысль о том, что они спасли чью-то жизнь, делает меня счастливой. Это лучшая награда для меня. Если вас так заботит оплата, то помогите кому-нибудь, в свою очередь. Не пройдите мимо нуждающегося. Пусть это будет та цена, которую я прошу, а мне самой от вас ничего не нужно.

Малфой в изумлении замолчал, а когда отмер, задал пару уточнений — какая именно помощь зачтется в уплату долга. Похоже, он так до конца и не понял, что я имела в виду.

С тех пор мы иногда общались, вот только мое место перестало быть только моим, ведь нельзя расслабиться, когда знаешь, что в любую минуту туда могут зайти.

Первый год в Хогвартсе уже подходил к концу. Уже было решила, что зря боялась сюда ехать, когда случилось такое, по сравнению с чем мой самый страшный кошмар — сон о бабушке Ульяне — показался мне просто детской страшилкой.

В начале мая схлопотала отработку у Филча. Меня поймали после отбоя, когда я задержалась в своем тайном месте и забыла о времени.

Это была не первая моя отработка у завхоза, и, надо сказать, он меня никогда не мучил, как других, чисткой кубков без магии или натиранием пола и перил в холле. Обычно выделял мне участок коридора и оставлял одну, а помахать с полчаса палочкой совсем нетрудно, да и старику отдых. Мне было его жаль. Старый, ворчливый, одинокий и никому, кроме своей кошки, не нужный брюзга. Филч даже не ел со всеми в Большом зале. Все студенты его ненавидели, да и миссис Норрис тоже доставалось. Но лично я не могу сказать про него ничего плохого, кроме того, что он странный. Но трудно читать в душе человека, если тот себе на уме. Вот и сегодня все прошло по прежней схеме, только завхоз никуда не ушел и наблюдал, как я навожу порядок.

— Ладно, — внезапно проскрипел он, — хватит на сегодня. Убирай — не убирай, все без толку. Иди за мной.

Он привел меня в маленькую комнату не больше кладовки и, махнув рукой на стул, прошаркал к плитке и поставил на нее пузатый старинный чайник. Под чайником занялось голубое пламя, и вскоре чай был заварен, как раз хватило времени расставить на столе пару щербатых чашек.

— Ты хорошо потрудилась, — сказал Филч, — а теперь не откажи старику, раздели ради Господа со мной трапезу. И не бойся, я сам себе готовлю.

В немом удивлении уставилась на мужчину. Вот уж не думала, что услышу здесь о Боге, и тем более от Филча. После его слов отказаться было бы невежливо. Я по просьбе хозяина произнесла молитву и, судя по тому, что чай из чашки никуда не делся, готовил старик действительно сам.

— Да, давно это проклятое место не слышало сказанного вслух Божьего слова, — сказал он, в то время как я отпила из чашки пару глотков.

— Ну, как чаек… нравится? — внезапно спросил Филч, а я поперхнулась. Мне на секунду показалось, что он меня отравил.

— Да, спасибо, сэр, — откашлявшись, ответила я, — очень вкусно.

— Травы, собранные на благословенных полях Франции, и вода из источника святого Фрэнсиса никогда не лгут, — кивнул он на мою чашку. — Я узнал тебя, — сверкая глазами, сказал старик, — пришло время исполниться воле Господа.

— Простите, сэр, но я, пожалуй, пойду, — немного испугано сказала я, продвигаясь к выходу. — Спасибо за чай.

— Не бойся меня, сестра, — ответил он, преграждая мне путь, — я не причиню тебе вреда.

Когда он неожиданно подскочил ко мне, отпрянула и плюхнулась обратно на стул. Филч был явно не в себе, а пройти мимо него не могла, — мало ли что ему в голову взбредет, хотя не чувствовала в нем угрозы, да и ничего плохого он не делал. Я приняла решение его выслушать, а там старик успокоится и выпустит меня.

Мужчина тем временем раскинул руки, словно хотел взлететь, и откинул голову, а потом выпрямился и провел правой ладонью над левой, и на тыльной стороне кисти проявилась какая-то серебряная пластина в виде многоугольника. Филч зацепил ее край и с тихим рыком потянул, после чего она с тошнотворным звуком стала отделяться от тела. Когда пластина полностью вышла, и он положил ее на стол, я увидела, что она похожа на паука с восемью длинными лапами, которые, видимо, глубоко проникали в тело.

С Филчем тем временем происходило что-то странное. Он так и остался высоким, но его нездоровая худоба преобразилась в жилистость. Да, а сам он стал молодым мужчиной, слишком бледным и белым, словно альбинос. Что вкупе с его выцветшими глазами — единственным, что у него осталось от прежнего Филча — делало его особенно бесцветным. Одежда на нем сменилась на белую рясу, поверх которой был накинут черный, как бы двойной фартук с капюшоном, подпоясанный толстой веревкой. Я видела подобное одеяние по телевизору у монахов, только не помню у каких.

Мужчина взглянул на меня, и я мысленно ахнула. В нем чувствовалась сила, не магическая, другая. Не злая и не добрая, а еще спокойная уверенность в своих силах. Это был воин с фанатично горящими глазами.

— Не бойся меня, — спокойно сказал он, садясь напротив. — Меня зовут брат Аргус, и я Карающий Меч Господень. Я здесь для того, чтобы исполнить волю Божью. Как и ты, Невинная.

— Почему вы меня так называете? — растерялась я.

— Потому, что имя твое переводится с латыни, как «чистая», «невинная», а с еврейского — «цель мироздания — Шошана. Твое предназначение — стать жертвенным агнцем, во славу Господа, и я буду твоим щитом, пока не придет время.

Я очень напугалась. Этот человек — фанатик, и куда меня опять хотят втянуть, непонятно. По крайней мере, он обещал не причинять вреда, и это радовало. Решила притвориться, что верю ему, дабы понять, что он имеет в виду.

— Брат Аргус, не совсем вас поняла, — как можно спокойней спросила я, чтобы его не раздражать, — кто вы? Католик?

— Я принадлежу Ордену «Черного Всадника», — охотно пояснил он. — Когда-то наше братство относилось к Бенедиктинцам, но после братья избрали путь молитвы и миссионерства, забыв наше истинное предназначение. Мы, Фельянтинцы — Божья длань. Карающий Меч. — Наша задача наблюдать, покуда не придет время.

— Время для чего? — спросила я.

— Время конца времен и событий, что явились в откровении брату нашему Августу семьсот лет назад. Господь избрал нас, семерых братьев ордена, чтобы исполнить волю Его. С помощью чудного средства, что Бог передал брату Николасу, я вот уже сотни лет под разными личинами являюсь хранителем и наблюдателем этого места.

— Но причем тут я, может, вы ошибаетесь? — спросила с надеждой в голосе.

— Это невозможно. Видения, посланные Господом брату Августу, никогда не лгут.

— «Породит адская бездна трех драконов…»

Примечания:

Все события, описанные мной, и совпадения, случайны. История полностью выдумана автором, и не имеет отношения к реальным религиозным конфессиям, пророчествам и тому подобному. Авторский вымысел.

«И породит адская бездна трех драконов. И имя первому — Война. И имя второго — Мор. И имя третьего — Смерть.

И пожрет второй дракон первого, и будет править вместо него.

И принесет тьме жертву Невинную, и пожрет третьего дракона, и будет править вместо него.

Но расступятся воды, и вернется третий дракон, и рана его исцелится.

И пожрет он второго дракона, и будет править вместо него.

И дана ему будет власть умерщвлять и править на одной четвертой суши.

И выйдет зверь из бездны. И даст ему дракон силу свою.

И поклонятся ему многие, говоря: кто подобен ему? и кто может сразиться с ним?

И поставит он на слугах своих печать зверя, и никто без нее не сможет продавать, и покупать, и быть в безопасности.

И восплачут к Господу праведники и скажут: защити праведников своих.

И пошлет Бог Спасителя и сорвет он семь печатей и убьет зверя.

И прольет Черный Всадник чашу гнева Господня на землю ту, и очистит землю ту от скверны.

И исполнится сказанное о земле той».

Я сидела в шоке, не зная, что сказать. Мысли путались. «Этот человек не в себе, — подумала я. — Он просто не совсем здоров. Надо держаться от него подальше и срочно поговорить с Глорией… Да, так и поступлю», — подумала я, успокаиваясь.

— Брат Аргус, это ведь сценарий Апокалипсиса? — спросила я, — вы хотите сказать, что скоро грядет конец света?

— Нет, это откровение только по Магической Британии. Скоро начнутся события, что переполнят чашу терпения Господа, и этой земле придет конец. Тьма навсегда будет уничтожена, а оставшиеся построят новый мир.

— Как понимаю, я и есть та жертва, — совершенно спокойно спросила я, — а какова ваша роль во всем этом.

— Когда Спаситель одержит победу, я вылью на землю Чашу Гнева, — так же спокойно ответил он, любовно глянув на свою кошку.

— Брат Аргус, — осенило меня, — ваша кошка… это же анимаг, женщина?

— Это чума, — ответил Филч.

— Женщина, которую зовут Чума? — уточнила я.

— Она и есть чума, — ответил он.

— Эээ… Вы говорили про наблюдателей, то есть вы здесь не один? Есть еще кто-то? — спросила я, чтобы отвлечь его от кошки.

— Со стороны Темных — Пивз, демонский дух, а со стороны гоблинов — профессор Флитвик, — ответил брат Аргус.

— А гоблины тут при чем? — удивилась я.

— Что ты о них знаешь, Лили? — спросил он.

— Ну, немного, — ответила я, — то, что маги с ними воевали.

— В Британии не так много мест силы, — ответил Филч, пристраивая «паука» на свою кисть, морщась от боли, и вновь становясь самим собой.

— Все воины шли за территорию, ведь только на месте силы можно создать пространственный карман — вечную трансфигурацию, подключенную к источнику. Все мелкие давно разобраны аристократами под маноры, а больших всего три. Хогвартс, Запретный лес и Косая аллея.

То место, где сейчас банк гоблинов, это выход в их мир. Они жили здесь всегда, но пришли волшебники и попытались их выжить. Им это удалось, но главный оплот гоблины не сдали. Восстания продолжались долго и переросли в войну. Когда потери с обеих сторон превысили все пределы, маги и гоблины заключили договор.

«Гоблины не вмешиваются в дела волшебников и не воюют с ними, но контролируют все финансы магов и чеканят свои деньги».

Сначала волшебникам показалось, что они сорвали джекпот, но потом взвыли, да было уже поздно. Все деньги чеканят гоблины и из гоблинского золота. Вот и получается, что все финансы магического мира принадлежат им, а маги просто ими пользуются, да еще и платят за их хранение. Тоже самое с артефактами, что маги заказывают для себя, но, по сути, они тоже собственность Гоблинов.

— После смерти мага, не оставившего наследника, его сейф отходит Гринготтсу — все золото и артефакты возвращаются хозяевам. Поменять галлеоны на другую валюту можно, но только фиксированную сумму. Хранить деньги в манорах разрешено лишь в размере тысячи галлеонов, остальное — только взять из банковского кошелька. Монеты зачарованы, все сделки отслеживаются, и с каждой в банк идет банковский сбор. В общем, эти зеленошкурые контролируют все.

— По договору, когда последняя монета вернется к владельцам, гоблины покинут земные пределы и вернутся к себе. Наблюдатель следит, чтобы договор не был нарушен.

— Даже не знала, что дела обстоят таким образом, — удивилась я. — Выходит, что гоблины только и ждут, когда все волшебники Британии вымрут?

— Маги — их самые главные враги, — подтвердил старик, — между ними кровная месть, и только договор останавливает гоблинов от того, чтобы свернуть магам шею. Но скоро отбой, тебе пора, — проскрипел он, сменив тему, — я не буду докучать тебе, просто пригляжу.

— Спасибо, мистер Филч, — сказала я, вставая, — до свидания.

Всю дорогу до спальни я бежала…

— Я бы на твоем месте, дорогая, не забивала себе голову, — отмахнулась Глория. — Мало ли у кого какие фантазии. Хотя про наблюдателей, это, похоже, правда… Магический мир Британии очень закрытый, и другие страны не имеют на него влияния, и что там творится в мыслях у волшебников, никто не знает. А вот про Филча — это интересно… Если предположить, что его кошка на самом деле — биологическое оружие, действующее только на магов, или не на всех магов, а только на некоторых, имеющих какие-нибудь особые признаки. Да… это надо подумать…

— А как же я, Глория? — возмутилась я, — что мне делать?

— А что делать? — удивилась она, — живи, учись, радуйся, дружи. Я, конечно, пришлю тебе порт-ключ на всякий случай, но думаю, он тебе еще не скоро пригодится.

— А эти драконы, кто они? — поежилась, вспоминая недавний разговор.

— Есть у меня догадки, но сначала посоветуюсь со знающими людьми, а то все же я учитель-ритуалист, а не аналитик. Пока, родная… не хандри, прорвемся. И да, наблюдай, замечай и как что, сразу связывайся со мной, а об остальном не беспокойся. Пусть решением проблем занимаются взрослые дяди.

Я думала, что никогда не успокоюсь, но время шло, ничего не происходило, и я потихоньку пришла в себя и стала прежней. Северус тоже заметил, что со мной что-то не то, но сумела его убедить, что просто переживаю за экзамены, и он успокоился.

Филч вел себя как обычно, что меня несказанно радовало, хотя первое время при его появлении шарахалась. А глядя на него, никак не могла поверить, что все это мне не приснилось. Но со временем научилась не обращать на него внимания.

Экзамены мы с Севом сдали на «отлично» и с удовольствием проводили ясные июньские деньки под старым дубом возле озера. Это место было очень похоже на нашу поляну, и нам там было очень уютно, хотя компания Поттера иногда портила нам настроение, но благо, это случалось не часто. А потом мы поехали домой…

По возвращению домой меня ожидали две хорошие новости.

Во-первых, Глория прислала обещанный межконтинентальный порт-ключ. Выглядел он как незаметная серьга-гвоздик и отличался от обычного тем, что для его активации надо было просто произнести пароль, а не сжимать в ладони, как прочие. Еще серьга действовала, как прослушка и маячок на который при необходимости аппарировала группа реагирования. Такими в Америке пользовались только спецслужбы и дипломаты. Чего стоило моей опекунше его достать — даже не представляю, но мне нравилась подобная ответственность по отношению к подопечной с ее стороны. Не то чтобы прослушивание кем-либо моих разговоров вдохновляло, но если речь шла о жизни, я была готова потерпеть. Тем более что оно шло не всегда, а активировалось только при десятке слов, таких как: темная магия, ритуалы, кровь, жертва, похищение и тому подобное. По крайней мере, я совсем успокоилась и почувствовала себя в безопасности.

Во-вторых, отец принял решение отозвать сменщика и остаться в Англии еще на два года, заключив новый контракт, чему мистер Смит, у которого только что родилась дочь, а жена категорически не хотела ехать с мужем, был только рад.

Мне это обстоятельство показалось даром небес и не только из-за тоски по родным. Я часто пользовалась магической почтой, и лишиться ее было бы неудобно. Глория высылала мне учебники медицинской академии и просто нужные книги, поскольку ассортимент Хогвартса был крайне скуден. Чистокровным, с их личными библиотеками, в этом отношении повезло больше, но они не спешили делиться знаниями с другими. Они единственные могли не бояться за свое будущее, в отличие от всех остальных.

Вообще, тут каждый был сам за себя и плевать хотел на ближнего. Здесь не радовались успехам соседа, ведь в маленьком закрытом обществе, где достойной работы мало, каждый впоследствии мог стать тебе соперником. А вариант жить и работать где-то, помимо Англии, никем, похоже, не рассматривался. Так же никому и в голову не приходило чего-то добиться и работать в обычном мире, пользуясь магией только в быту и по мере необходимости. Нет, только магические специальности, даже если это будет просто должность официанта в кафе.

Даже учителя-мастера не спешили брать учеников. Я стала первой, кому Макгонагалл давала индивидуальные уроки, и то не по ученическому контракту, а, скорее, по ее интересу понять, на что я способна, хотя она и вела факультатив для старшекурсников по высшей трансфигурации.

Слизнорт, к которому так мечтал попасть Северус, судя по разговорам, даже не давал талантливым ученикам рекомендации в Гильдию зельеваров, видимо, опасаясь, что ученик его превзойдет или из страха потерять свое место. Хотя быть учителем при звании Мастера — не предел мечтаний, как по мне.

Никому не было никакого дела до развития страны в целом, каждый специалист в своей области заботился только о себе и своем будущем. Да и само обучение, если честно, было рассчитано на низкий уровень магии. Как при самой первой встрече обещала профессор Макгонагалл, нас учили только управлять своей магией, чтобы не навредить окружающим, и не больше.

За учебный год мы прошли только шесть заклинаний по Чарам. Этого было достаточно, чтобы сдать экзамен.

Например, самое первое освоенное нами заклинание было Люмос. Оно входило в проходные тесты. Но кто хотел, тот брал книги в библиотеке и учил подобные ему чары: Люмос Дуо, Люмос Солем, Люмос Максима. И так со всеми остальными заклинаниями. Поэтому те, кому учеба была не интересна, знали только шесть обязательных заклинаний и валяли дурака, а остальные — много больше. Библиотека была самым популярным и востребованным местом в школе для тех, кто задумывался о будущем. Но и тут крылась опасность привлечь внимание чистокровок к своей персоне.

Вот почему я и не стремилась выделиться и, честно сдавая минимальные тесты, обучалась по учебникам, что мне передавала Глория.

Хогвартс не ставил себе целью обучить студентов, чтобы они пошли учиться дальше и сделали карьеру. Это была просто школа выживания, где чистокровки заявляли о своем месте иерархической лестницы и приглядывали для себя полезных полукровок и магглорожденных, правдами и неправдами заставляя их на себя работать в разных качествах. Куда девались остальные выпускники, невостребованные в магическом обществе, — история умалчивает.

Единственный способ защитить себя от посягательств чистокровок — просить защиты у директора. Аристократы его терпеть не могли, а магглорожденные на него молились. Но добрым дедушкой Дамблдор не был и реально помогал только тем, в ком был сам заинтересован. Любимчиков он частенько вызывал в кабинет на «разговор». С нашего факультета я вычислила четверых старшекурсников, Люпина и Петтигрю. К таким действительно не лезли, но и старались не общаться близко, ведь всегда существует вероятность, что они будут стучать директору. Этакие не изгои, но слегка презираемые одиночки. Хотя Ремусу повезло — они с Питером прибились к Мушкетерам и попали под покровительство двух чистокровных родов, поэтому к ним пока относились хорошо.

Моя персона старца тоже чем-то заинтересовала, и он пару раз приглашал меня в свой кабинет на пространную беседу о моем настоящем и о будущих перспективах. Но я ясно дала понять, что в покровителе не нуждаюсь. А на его вопросы о религии отправила в церковь к священникам и в книжные магазины, сославшись на некомпетентность в этом вопросе. Короче, я была очень рада, что учебный год уже закончен, жаль только что осталось еще четыре.

Весь июль мы с семьей отдыхали на побережье. Отцу оплатила поездку Американская компания. Правда иногда папа отлучался по делам, но не так часто, чтобы сильно расстраиваться. Мне не хватало Северуса, с которым можно было поговорить о магии и который разделял мои интересы, но провести время, общаясь с семьей, было здорово.

За время, что я не видела сестру, она очень изменилась. Новая школа сделала из нее маленькую леди. Она важно ступала, вежливо говорила и научилась уйме разных вещей. Так что время мы проводили весело. Петунья учила меня танцам, вокалу и рисованию, в котором у нее был явный талант. Я в свою очередь напрягла память и показала ей, как вязать крючком, и научила плавать. Про магию она не упоминала, как и про Хогвартс, и была счастлива, что учится в такой элитной школе для маленьких леди. Тем более, в отличие от моей, знаниями полученными в ее школе она могла легко покрасоваться и похвастаться.

Вернулись мы в августе, загоревшие и отдохнувшие. К концу отпуска я ужасно соскучилась по другу, хоть мы и разговаривали по телефону каждый вечер до самой ночи, а наши фамильяры носились с посланиями без устали и, наверное, уже сто раз пожалели о своем выборе остаться с нами. Северус очень тосковал, но я не смогла найти причины пригласить его с собой. Все же Англия — не Россия, и как бы люди ни сдружились, личное пространство для них много значило.

Август мы провели на нашем тайном месте. Северус, пока меня не было, соорудил качели, усилив их магией. Это несколько разнообразило наш досуг, и я с удовольствием на них качалась, а иногда Сев их магически расширял, и мы качались вдвоем.

За все лето волшебную палочку я в руки не брала и другу запретила. Не хотелось нарушить закон и попасть Дамблдору в должники, поэтому мы практиковали несложные заклинания без палочки и достигли в этом немалых успехов. Ничего сложного: открыть дверь, разгладить или очистить одежду, вскипятить воду для чая, передвинуть нетяжелые предметы, перелистнуть страницу в книге, и так, по мелочам. Но для нас, малышни, это были очень значимые успехи, ведь далеко не все взрослые это умели. И все потому, что мы с детства научились чувствовать и управлять потоками магии.

Я же усиленно практиковала невербальную и беспалочковую магию, так как рассчитывала, что эти умения когда-нибудь помогут мне выжить, а Сев просто радовался этому, как признаку большой магической силы.

На Косую Аллею нас проводила Глория. Она приехала на три дня меня повидать. Возле банка нам повстречался директор. Он приветливо поздоровался, лукаво поглядывая на нас из-под распознающих магические плетения очков-половинок, и, не задерживаясь, пошел по своим делам.

В этот раз мы не торопясь прошлись по торговой улочке, с любопытством разглядывая витрины и тщательно изучая ассортимент товаров. Но опять, не сговариваясь, купили только мантии, учебники и ингредиенты для зелий, а остальное заказали по магической почте.

Северус смог себя пересилить и примириться с присутствием Глории. Хотя здесь большую роль сыграл тот факт, что она присылала нам книги, через нее он продавал излишки магии, да и жила она далеко, а друг, как оказалось, был очень прагматичен.

На женщину, в свою очередь, не действовали его злобные взгляды и сарказм. Они ее умиляли, вызывали улыбку и провоцировали на постоянное подтрунивание над наглым пацаном. Называла она его только «Сирано», что невероятно бесило парня и вынуждало выдумывать достойный ответ, так что их постоянные взаимные пикировки меня забавляли. Хотя дома, наедине, я попросила ее не дразнить Сева и не давать ему странных прозвищ. Но она ответила, «что это сильнее нее, и, глядя на его недовольную мордаху, она просто не может удержаться». А по поводу прозвища сказала:

— Северус, по всему видно, как и герой Ростана, тоже будет до последнего жвачку жевать, пока его девушку какой-нибудь красивый, но безмозглый парень не уведет. Так что, пусть хоть в сарказме упражняется.

После этого я к ней с пожеланиями не лезла, чтобы она и меня дразнить не начала.

Мы с ней серьезно поговорили. Она не распространялась на интересующие меня темы, сославшись на секретность. Сказала только, что первые два дракона — это, похоже, Грин-де Вальд и Дамблдор. Они, как оказалось, в юности дружили и грезили о славе и власти. Но Геллерт ратовал за порабощение путем силы: существенно сократить поголовье магглов, а остальных сделать рабами. В то время как Альбус хотел господствовать над ними мирным путем, по праву превосходства расы магов над магглами. На почве этих разногласий они поссорились и расстались. Когда Грин-де-Вальд утопил полмира в крови, вмешался Дамблдор и, победив на дуэли, засадил бывшего друга в тюрьму.

— Глория, — возразила я, подумав, — согласна, что на роль первого дракона Грин-де-Вальд подходит. Это «война», без вариантов. Но при чем здесь директор? Мор?

Женщина вздохнула, достала заполненный бланк и грустно улыбнулась, протягивая мне перо.

— Я расскажу тебе все, что мне удалось узнать, но сначала подпиши договор о неразглашении. Конечно, у тебя врожденный ментальный блок и иммунитет к зельям, влияющим на разум, но береженого, как говорится, Бог бережет, — добавила она, глядя, как я подписываю бумагу.

— Мой муж работает на правительство, Лили, потому мне немного известно о реальном положении дел в магической Англии, — сказала она. — В стране назревает война и компетентные маги утверждают, что развяжет ее Дамблдор. Противостояние длится уже давно, но довольно вяло, незаметно и требуется только сигнал, чтобы война началась.

— А кто с кем воюет? — со страхом спросила я, оценивая свои перспективы.

— Дамблдору противостоит лорд Воландеморт. Его поддерживают все аристократы, готовые убивать за свои традиции и закостенелые предрассудки. Но главную опасность составляют не они, а идеи Дамблдора об отмене Статута о секретности. Если это произойдет, то волшебники, как раса будут уничтожены и не только в Англии, но и по всему миру. Магическая Британия отвергает существование Бога, как Создателя и Верховной власти, признавая только превосходство расы магов, как высшего творения. Но они забыли, что маги тоже смертны, и сколько волшебников погибло от рук магглов с именем Бога на устах при гонениях на ведьм. А еще больше они не подозревают, как сильна церковь и инквизиция в наше время, когда на ее службе маги-фанатики и целые рода колдунов и кланы чародеев. Те же Испания и Германия почти не пострадали от гонений на ведьм. Ведь там все семьи магов надежно схоронились под покровительством церкви и верно ей служат. Случись что, спасая себя, они помогут уничтожить остальных. Хоть очередной Крестовый поход будет не за Гробом Господним.

Я молча анализировала услышанное, и меня наполнял страх. Уж очень это перекликалось с тем, что я узнала в Хогвартсе у Филча.

— Значит, — с трудом сглотнув вязкую слюну, спросила я, — это директор принесет меня в жертву?

— Мы думаем, что да, — ответила Глория, сочувственно глядя на меня, — но эту фразу можно воспринимать не буквально, да и случится это точно не скоро. Жертва подобного рода должна войти в возраст, а ты покинешь Хогвартс задолго до этого. Так что тебе нечего опасаться. Главное, не давать никаких клятв и держаться как можно незаметнее, не выдавая своих настоящих планов, ну и держать ушки на макушке.

Ее слова меня успокоили, хотя внутренняя тревога не оставляла. Я даже позавидовала другим детям, что учатся и знать ничего не знают. Все же права поговорка, что многие знания — многие печали.

— И все же, Глория, при чем тут «Мор»? — спросила я.

— Ах, да, я же не договорила, — оживилась женщина. — Просто уже несколько лет по всей Британии умирают чистокровные маги от странных и редких заболеваний. Многие древние рода канули в Лету, а их места в Визенгамоте заморожены, или ими распоряжается Дамблдор по разрешению наследников, или как их опекун, — ведь большую часть года они находятся на его попечении в школе. Конечно, он не может распоряжаться деньгами подопечных или присвоить места себе, но использовать голоса — запросто.

— А что, ты думаешь, он делает в Хогвартсе? — усмехнулась она, в то время как я застыла в шоке от ее откровений. — Политик такой величины не будет подтирать носы детишкам. А вот растить себе сторонников, обеспечивая их лояльность в предстоящем противостоянии. Исподволь натравливать все факультеты на один, где сосредоточились большинство наследников его политических оппонентов, чтобы все с детства знали, кто враг — это искусство… стратегия. Этот старик — гений манипуляций, Лили. Тем страшнее, чего он может наворотить ради своих амбиций.

Через пару дней, к радости Северуса, Глория уехала, а мы отправились в школу.

Новый учебный год ничем не отличался от предыдущего. Нас сразу затянула повседневная рутина: уроки, домашние задания, посиделки в библиотеке и Квиддичные матчи. Правда, со второго года всем в обязательном порядке вменялось вступить в один из клубов. Первые две недели разрешалось выбирать. Я остановилась на «Клубе Правильных Спорщиков» — это что-то типа кружка риторики моей прошлой школы, где учат задавать вопросы, делать доклады и отстаивать свою точку зрения.

Еще я записалась на факультатив по Маггловедению. Сам предмет нам пока не преподавали, и сейчас мне было просто интересно, что он из себя представляет и стоит ли его брать в следующем году. По идее, на нем нам должны не только рассказывать о жизни простых людей, но и о традициях магического мира, сравнивая магглов и магов. Будет интересно послушать.

Так же два раза в неделю я посещала кружок магического домоводства. Очень годный предмет — даже я, с детства знавшая множество бытовых чар, открыла для себя много нового.

От чар вязания, когда можно задать спицам или крючку размер и рисунок, а дальше они будут уже вязать сами, до чар готовки, когда за десять минут без усилий с помощью магии можно приготовить ужин. В последствии именно на этом клубе я и остановилась, отказавшись от всех остальных.

Маггловедение вела мисс Эмилия Уилсон. Чистокровная в десятом поколении, она знать не знала ничего про «этих простецов» и шарахалась от всего маггловского как черт от ладана. Ее кабинет был завален разными предметами, которые она использовала для наглядного пособия, чтобы показать, как «бедным» магглам трудно живется и до чего им приходится додумываться, чтобы облегчить свое существование без волшебства. Это была просто песнь — прославление магии. Короче, как по мне, так этот предмет был создан, дабы отвратить наследников древних родов от любопытства по поводу всего немагического, привить магглорожденным гордость за то, что они теперь тоже избранные, и постепенно вызвать у них презрение к собственным родителям. По крайней мере, этот вывод напрашивался сам собой после пространных рассказов мисс Уилсон. Когда она продемонстрировала нам доисторический велосипед с меня ростом, века этак девятнадцатого, с пояснением, что мол, так вот вынуждены передвигаться те, у кого нет магии, вместо того, чтобы аппарировать или воспользоваться метлой, я поняла, что мне здесь делать нечего.

Общество спорщиков вполне оправдывало свое название, но темы, которые в нем поднимались, были уж очень специфическими. Именно там, в хорошо изложенном докладе меня и еще троих магглорожденных, выбравших по незнанию этот клуб, просветили насчет того, что аристократы о нас думают.

Таких, как я, называли «грязнокровками» и относились так же, как коренные жители относятся к приезжим эмигрантам — презрительно и потребительски.

Северус чуть не подрался с Винсентом Крэббом — здоровенным чистокровным придурком на два года нас старше, который этот доклад написал и озвучил. А остальные снобы радостно его поддержали.

Его старший брат Этьен, бывший председатель общества, выпустился в прошлом году вместе с Малфоем, и его братец чувствовал себя в клубе как дома. Тем более, что туда входили только аристократы со всех факультетов и несколько полукровок. Отказать желающим подать заявку председатель не мог, чтобы не накалять обстановку с дирекцией, потому принимали всех, а потом спокойно выживали неподходящих, напоследок как следует облив помоями. Я в полной мере осознала, как чувствовали себя черные в прошлом, когда на кафе или магазине было написано «только для белых».

Повезло, что во мне взрослое сознание, иначе заработала бы себе кучу комплексов. Потому я просто улыбнулась и взяла слово, ведь именно цивилизованный спор и являлся целью данного клуба.

— Моя мама очень любит женские романы про рыцарей и аристократов, — поведала я с ноткой иронии, — и я, как ни странно для маглорожденной, до недавнего времени считала, что чистокровные — это оплот любого общества. Культурные традиции, этикет, благородство, знания. Но, как оказалось, я ошибалась… Похоже, все эти качества у нынешних наследников родов не в чести. А то, что некоторые и на учителе этикета стали экономить, нам доказал мистер Крэбб, когда произнес то самое слово, которое в приличном обществе не произносят, если не хотят прослыть невоспитанным. Кроме того, от господ Слизеринцев я ожидала большей гибкости в суждениях и взглядах, а также хитрости, предчувствия выгоды и дальновидности, коей всегда отличались наследники Дома Салазара. Но, похоже, эти качества, как и деловое чутье, вкупе с умением манипулировать к собственной выгоде, тоже канули в лету.

— Волшебники живут около двухсот лет, как я слышала. Это значит, что любая маглорожденная, выйдя замуж за полукровку, а может и за чистокровного во втором или третьем поколении, в конечном итоге станет пра-пра-бабушкой чистокровной в пятом поколении, на которой не брезгуют жениться отпрыски самых древних родов. Настраивая своим презрением пришлых волшебников против себя, вы сами лишаете своих потомков возможности усилить свой род свежей кровью. И только потому, что когда-то обозвали кого-то грязнокровкой, а бабушка своевременно шепнула эту вопиющую историю своей внучке.

— Так же по справедливости признаю себя грязнокровкой, имея ввиду тот факт, что у меня нет собственного источника, наследий и рода, — всего, что так ценится в магическом мире, а не потому, что мои родители магглы. Если для местного общества я считаюсь грязнокровкой, да будет так, но не воспринимаю это слово, как оскорбление — просто констатация факта. Ведь поселись я в мусульманской стране, то тоже буду считаться «неверной» за свои религиозные убеждения. Но это не делает меня хуже, а их —

лучше, просто у нас разные дороги, цели и мышление.

— Еще я считаю некорректным называть обычных людей простецами только за то, что в них нет магии. В Америке, откуда я родом, магию считают даром, более желанным, чем другие, но одним из многих. Я бы еще поняла, если таким эпитетом людей наградил Мерлин, но никак не современные волшебники, которые не обладают подобной ему магической силой. А если у мага забрать палочку и поселить в обычном мире, то он и пары месяцев не протянет. В то время как человек выживет везде, только благодаря приспособляемости и смекалке. За сим прощайте. Спасибо за внимание.

Моя речь произвела много шума в клубе, но последствий для меня не наступило, может потому, что через неделю после моего выступления, прямо за ужином, ко мне прилетел заметный филин Малфоя. Наследник Малфой еще летом писал мне и приглашал погостить и, похоже, так и не оставил своих попыток.

Его мама выразила горячее желание со мной познакомиться и поблагодарить за спасение. Но я ему деликатно отказала. Нет, мне было бы интересно побывать в магическом поместье и посмотреть, как живут аристократы, но я до ужаса робела перед Абраксасом Малфоем — его отцом и главой рода. Он несколько раз навещал школу в компании Попечителей, и выглядел хоть и ослепительно, но внушительно и сурово. А его тяжелый равнодушный взгляд, бегло проскользнувший по моему лицу, оставил гнетущее впечатление, словно он, походя, смешал меня с грязью за мое происхождение.

В общем, чистокровки оценили жест Люциуса как намек, что род Малфой имеет на меня какие-то виды, и сделали соответствующие выводы. Ведь ни один аристократ не будет иметь дел с грязнокровкой просто так. И пусть официально покровительство озвучено не было, но в случае чего, предполагалось, что я могу прибегнуть к помощи семьи, имеющей вес в магическом обществе. Потому, видимо, ко мне и не лезли, правда Крэбб с той поры постоянно ко мне цеплялся, но как-то слабовато, без агрессии. А Нарцисса Блэк — невеста Люциуса, реакции которой я опасалась больше всего, сохраняла невозмутимость и спокойствие, значит, жених просветил ее по поводу наших дел.

Еще я подружилась с Хагридом, тем самым здоровяком-лесничим, что нес за нашей колонной фонарь в день приезда на первом курсе. Он оказался чрезвычайно добрым, немного недалеким человеком, словно ребенок во взрослом теле, но с потрясающей интуицией. И очень словоохотливым, хотя может это от одиночества. Малышня его боялась, чистокровки брезговали общаться с ним, считая прислугой, а учителя не принимали всерьез и не обращали внимания. Все, кроме директора, которому он был предан как собака, и повсюду восхвалял его доброту и величие. Я не разделяла его убеждений, но мне он понравился, несмотря на его любовь к опасным магическим животным. Было в нем что-то настоящее, чистота, детская наивность и доверие.

Я прогуливалась вдоль Запретного леса, когда ощутила тягу. Лес меня звал. Но защитный барьер не давал ученикам зайти туда без сопровождения, и я попросила Хагрида меня проводить. Так мы и познакомились. Но ходить с лесником по лесу было затруднительно. Это не мой незаметный проводник-индеец. Хагрид своими громкими разговорами постоянно отвлекал меня, и я так и не дошла до нужного места.

А потом, когда мы подружились и я заслужила его доверие, он познакомил меня с огромным говорящим пауком, которого вывел сам. И маленьким фестралом Тенебрусом, чья мама умерла, а соплеменники хотели его съесть. Но лесник спас малыша. Так что с ним было жутковато, но не скучно, хотя проводник из него оказался никакой.

Благодаря этому обстоятельству, я неожиданно подружилась с Ремусом Люпином, попросив его проводить меня в лес в его звериной форме.

Когда он это услышал, то побледнел, затрясся и долго не мог прийти в себя. Оказалось, то, что он оборотень, было секретом, и парень очень боялся, что если тайна откроется, то его выгонят из школы. Я тут же пожалела о своей неделикатности и навязчивости. Кто бы мог подумать, что в Англии оборотни — не дети магии, а опасные твари. Американцы презрительно относились к самим индейцам, однако оборотни являлись уважаемыми членами магического общества.

Я как могла его успокоила и уверила, что не выдам его секрет. Принесла ему кипу комиксов, которые привезла друзьям, и сказала, что таких, как он, в Америке считают супергероями, а не монстрами. И ради силы, нюха, ловкости и звания героя можно потерпеть три неприятных дня в месяц. Мы сблизились, но не афишировали наши отношения, общаясь в основном в библиотеке, чтобы не злить Северуса, который Мушкетеров на дух не переносил. И не раздражать Поттера с Блэком, которые знали тайну Ремуса и обеспечивали ему защиту и дружбу.

Поттеру, как и обещали, в этом году дали место охотника в команде, от чего его самомнение совсем зашкалило. Правду сказать, что Поттер, что Блэк — мальчишки популярные, веселые и довольно умные, но сильно избалованные. Эти вседозволенность и безнаказанность постепенно делали из классных ребят настоящих отморозков. Страшно подумать, что будет, когда они станут постарше.

Нападали они всегда всем скопом, азартно загоняя жертву, как дикие звери, ведь Блэк вычитал, что львы охотятся стаями. Причем если жертва травли не сопротивлялась и сразу признавала поражение, то отделывалась парой шутливых проклятий, типа дыбом стоящих волос и ватных ног. А кто противился — получал по полной, и его травили, пока он не сдавался.

Руководство школы совсем не обращало на их шалости никакого внимания, просто иногда назначали отработки. Но, как по мне, то нельзя сравнить написание строчек с причинением вреда здоровью, даже если лекарь устранила последствия проклятья. Хотя чему удивляться, учитывая, что Блэки — самый знатный и богатый род Британии, а отец Поттера — глава ОУМО (оперативного управления Магической обороны), и выше него только министр.

В этом году Мушкетеры вышли на новый уровень. Поттер привез из дома плащ-невидимку и аурные очки. Ремус сказал, что это семейный артефакт Джеймса, и в них видны нити магии. Пацаны загорелись идеей создать живую карту Хогвартса и окрестностей и шарили по замку в поисках скрытых помещений, теперь им это было доступно.

Плохо. Значит у Сева в будущем не будет преимуществ перед ними, хотя были и плюсы. Они почти перестали доставать Северуса, отдавшись новому увлечению, да и тренировки Поттера много времени отнимали. Так что для друга этот год выдался самым спокойным.

Мантия-невидимка у Поттера была хитрая. Я не видела ее плетения. Совсем. Если бы мальчишки не набились под нее втроем, так, чтобы ноги торчали и была видна аура, я бы их не заметила. Накинув на себя чары хамелеона, я попыталась бросить на мантию следилку, но она не зафиксировалась, как и все остальные. Похоже, эта вещь инертна к любой магии. Да и бесполезно все это было, ведь Поттер через очки все равно увидит все мои следилки.

Северус, конечно, огорчился и разозлился моим новостям, но быстро нашел выход. Просто бросал впереди себя чары обнаружения, когда поздно один возвращался в гостиную факультета, ведь при свидетелях Мушкетеры не нападали.

В этом году ко мне официально приклеилось прозвище «странная». Как ни удивительно, обидного смысла оно не носило, просто констатация факта, как если бы меня назвали рыжей.

Я была небрежна, и одна из магглорожденных девочек, чей родственник был католиком, заметила у меня крестик и просветила об этом открытии всех остальных. Общество решило, что это странно для мага, но и только.

Первыми меня стали так называть девчонки с первого курса, которым я по традиции помогала с уроками, а потом и остальные подхватили. Это забавляло, ведь в прошлой жизни у меня было точно такое же прозвище. Правда тогда я воспринимала все довольно нервно.

К тому времени у меня в школе сложилась определенная репутация, было много друзей, хотя близко я ни с кем не сходилась. Потому на отношения с другими мои странности никак не повлияли. С вопросами ко мне тоже никто не лез, но любопытство некоторых привело к неожиданным последствиям и подарило мне еще одного друга.

Винсент Крэбб с начала года не оставлял меня в покое. Видимо, на него так подействовал мой ответ на его доклад. Этот увалень неожиданно подловил меня в темном коридоре, когда я задержалась в библиотеке, впихнул в пустой класс и отобрал палочку.

— Ну что, Странная Эванс, — глумливо ухмыльнулся он, пока я оценивала степень опасности, — ходят слухи, что ты верующая. Очень необычно для волшебницы, надо сказать. Вот сейчас я это и проверю…

— И каким образом? — спокойно полюбопытствовала я, — будет интересно посмотреть.

— Я читал… читал, что если ударить такую, как ты, по одной щеке, она подставит другую, — выдал парень. — Я просто тебя побью, — добавил он приближаясь ко мне и разминая кулаки.

— Не знала, что ты умеешь читать, Крэбб, — ответила я, отступая к стене, — мой тебе совет, никогда этого больше не делай.

Думаю, он просто хотел меня попугать, ведь агрессии от него я не чувствовала, просто азарт, да и Филч поблизости не маячил. Потому он не обратил на мои подколки никакого внимания и просто, скалясь, пер танком в мою сторону.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы его обездвижить, после чего ко мне в ладонь прилетела моя палочка, и я его спеленала.

— Ты, видимо, читал не те книги, Крэбб, — говорила я, пока трансфигурировала парту в топчан, — лучше бы подтянул зелья, чем лезть в высокие материи.

Я перенесла магией парня на топчан, зафиксировала его магическими путами, и, превратив сломанный стул в пучок розг, пошла на пленника. Мальчишка начал дергаться и, очевидно, орать, яростно вращая глазами.

— Прости, но я боюсь боли, и побои меня не привлекают, так что вынуждена тебе отказать в проверке, — сказала я, зловеще улыбаясь. — И на будущее… такие, как я, вполне могут себя защищать. Просто, когда я буду калечить твое тело за то, что ты посягнул на мое, то не буду чувствовать ненависти к тебе. Я буду ненавидеть себя за то, что сейчас сделаю. Надеюсь, это послужит тебе достойным утешением.

Я огрела парня несколько раз по седалищу и, отойдя к окну, открыла створку и достала из кармана свисток для птиц. Через минуту на подоконник приземлился мой ворон. Демонстративно превратив платок во флакон, я слила туда несколько мерцающих нитей и, склонившись к птице, выпустила ее, а потом повернулась к пленнику.

— Я сейчас сниму с тебя чары немоты, и ты пообещаешь никогда — ни словом, ни делом, ни сам, ни кто другой по твоей просьбе, не причинять мне вред — ни телу, ни душе, ни магии. В противном случае выставлю свои воспоминания о том, что старшекурсника одолела и поколотила второкурсница, на всеобщее обозрение. И не думай, мне ничего не будет, ведь пострадало только твое самолюбие, да и ты сам первый начал. Ну что, согласен?

Красный от злости парень слабо кивнул, и я сняла «силенцио».

— А ты не так проста, Эванс, — процедил он, разминая запястья. — Беспалочковая магия… Ты что, и правда решила, что я тебя бить собираюсь? — внезапно спросил он. — Просто попугать хотел, за наглость.

— Я знаю, Крэбб, — ответила, улыбаясь, — иначе тремя ударами ты бы не отделался, я бы дралась насмерть, поверь мне.

— Ладно, пойдем, я тебя в башню провожу, — буркнул парень, — поздно уже.

— А твои ничего не скажут, если с грязнокровкой увидят? — полюбопытствовала я, внутренне удивляясь.

— Я под чарами пойду, — скривился пацан на мои слова, — да и подальше немного… пойдем.

Он проводил меня до места, и с той поры началось наше странное общение. На людях он все так же меня цеплял, но изредка мы встречались и общались.

Даже странно, что все друзья у меня мальчики. С подругами мне не везло. Все, что интересовало девчонок — это внешность, наряды и мальчики, а разговоры сводились к пустым сплетням и перемыванию косточек друг другу. Я, честно сказать, вышла из этого возраста, потому общалась, дружила, но предпочитала занимать время делами, чтобы поменьше осталось его на разговоры.

Этот год мы с другом тоже закончили в десятке лучших и, облегченно выдохнув, уехали домой.

В июле мое скромное жилище неожиданно навестил Люциус Малфой. В долгой беседе он объяснил мне, почему не стоит отказываться от приглашения подобных ему персон. После чего лично вручил порт-ключ на двоих во Французское поместье, когда я объяснила ему свои затруднения с домовыми эльфами. Похоже, придется ехать.

Поместье Малфоев поражало воображение. Большой и воздушный особняк, словно сплетенный из кружева. Светлые просторные комнаты, легкие шторы и изящная мебель только подчеркивали это ощущение.

С широкой террасы на втором этаже открывался прекрасный вид на ухоженный парк, виднеющийся вдали залив и разновысотные зеленые холмы.

С северной части к поместью примыкал лес, такой же светлый и легкий, под стать дому. А за поворотом живописной возвышенности простирались длинные ряды виноградников.

Сколько я ни напрягала память, вспоминая карту, никак не могла определить, в какой именно части Франции находится поместье, ведь на Эльзас, где оно вроде бы должно быть, ландшафт точно не походил. Судя по всему, виноградники располагались высоко на склонах, но тогда бухта, по идее, должна находиться много ниже, и это очень сбивало с толку.

Когда я ближе познакомилась с хозяйкой, то не удержалась от вопроса. Она посмеялась и объяснила, что поместье находится в пространственном кармане — Домене. Так называют большие площади соединенные в одно подпространство. Так что лес, виноградники, поместье, ферма пегасов и залив находятся в разных местах и соединены между собой в единый Домен.

Виноградники были основным доходом дома Малфой. Места здесь были с повышенным магическим фоном и как нельзя лучше подходили для производства какого-то элитного и жутко дорогого вина, которое почему-то называлось «Эльфийский нектар».

Самое интересное, что на винодельне работали не эльфы, а сквибы. Они чувствовали магию и, значит, точно знали время сбора, но не могли повлиять на вино своей, а магия эльфов и вовсе была для качества вина губительна, и в поместье их совсем не было.

Еще одной статьей дохода для этого семейства было разведение пегасов. До этого я видела их только на картинке в книге, и мне они показались просто лошадьми с крыльями. Но на деле оказались просто волшебными созданиями. Словно воздушному существу, чье место обитания — небо, зачем-то еще дали сильные ноги, которые они почти не использовали по назначению. Даже когда пегасы бегали по лугу, казалось, что они просто порхают, как бабочки, не касаясь земли. Грациозные, эфемерные, с тонкой костью, словно арабские скакуны. Восхитительные создания… Все две недели, что мы гостили у Малфоев, я каждый день каталась верхом, летая по воздуху, словно птица, хотя первый раз очень боялась упасть.

Порт-ключ в назначенное время перенес нас с Северусом на площадку возле дома. Вереница прислуги выстроилась по обеим сторонам широкой гравийной дорожки, в конце которой стояли хозяева. Полный достоинства мажордом, которого я тут же про себя окрестила Бэрримором, в идеально пошитом костюме-тройке такого качества, что не найдешь в гардеробе даже моего отца, степенно проводил нас до крыльца.

Под тяжелым взглядом главы рода мне захотелось провалиться сквозь землю, а Северус побледнел и застыл как неживой. То, что нам не рады, было видно невооруженным взглядом. Для двух подростков из рабочего квартала это было то еще испытание, и я с тоской подумала, что это будут самые долгие и напряженные каникулы в моей жизни.

Пауза затянулась, но тут Абраксас Малфой то ли хмыкнул, то ли вздохнул и чуть заметно кивнул.

— Приветствую гостей в нашем доме, — ровным, холодным, без тени приветливости голосом сказал он, — чувствуйте себя как дома.

«Но не забывайте, что в гостях», — читалось у него в глазах, когда он напоследок окинул нас взглядом, и, молча развернувшись, прошел в дом.

Люциус подхватил под локоток красивую элегантную блондинку без возраста, и они грациозно спустились на пару широких ступеней. После чего дама, ласково нам улыбаясь, меня обняла, в то время как парень пожал руку Севу и, покровительственно положив ладонь на его плечо, повел в дом, вовлекая в непринужденную беседу.

Слава Богу, что главу дома мы больше не видели, скорее всего, он и вовсе отсутствовал в поместье, пока мы там гостили.

Мне никогда не приходилось наблюдать аристократов в их естественной среде обитания, и меня просто поразил их образ жизни. Видимо, воспитание и проживание в подобном месте как-то влияют на характер и поведение. Даже импульсивные и темпераментные от природы индивидуумы становятся степенными, как будто замороженными. Это выглядело странно, словно в фантастическом фильме, когда лишенные чувств пришельцы принимают облик людей. Но тут были свои плюсы. Обстановка в особняке была очень спокойна, а жизнь нетороплива и гармонична.

Нас напоили чаем и провели экскурсию по дому. Леди Кэролайн оказалась гостеприимной хозяйкой и очень мудрой, понимающей женщиной. Она завела легкий разговор, и, видимо, сделав для себя какие-то выводы о нас, стала вести себя так запросто и по-дружески, что к концу чаепития мы с Севом совсем оттаяли и забыли холодный прием ее супруга. Мне понравилось, что она сама снизошла до нас, а не стала требовать от подростков поведения, непривычного им и несвойственного. Это подкупало.

Мы действительно шикарно отдохнули. Северус пропадал в зельеварне, наблюдая как варят редкие зелья и удобрения для виноградников. Зал оружия и библиотека тоже его привлекли, как и ферма пегасов. Но более охотно он сопровождал меня на прогулках по окрестностям, неподдельно восхищаясь природой и постоянно притаскивая мне какие-то травинки, цветочки, листики, каждую сопровождая восторженным, интересным рассказом о свойствах и методах использования. Еще мы очень много времени проводили на пляже, купаясь и загорая, правда Сев поначалу очень стеснялся, от чего я и сама невольно смутилась. Хорошо еще, что купальники для девочек в то время были очень пуританские, закрытые и с юбочкой.

Нас разместили очень удобно, а вышколенная молчаливая прислуга вовсю старалась нам угодить. И дни нашего отдыха текли неспешно.

Люциус целыми днями занимался делами и появлялся только к ужину. Хотя, прогуливаясь с Кэролайн по окрестностям, мы частенько видели его то на ферме, то на винограднике или на винодельне. Для меня этот факт стал неожиданностью, ведь раньше я думала, что аристократы — это просто снобы, паразиты, живущие на всем готовом, праздно прожигая жизнь и капиталы, нажитые предками. Но видя, как он с утра до вечера разбирает толстые гроссбухи, раздает указания работникам и лично наблюдает важные процессы производства, требующие его внимания, я прониклась к чистокровным неким уважением, признав, что, видимо, не все из них бесполезны.

Стоило ему нас заметить, как он непременно махал шляпой, а то и вовсе грациозно подъезжал на своем белом породистом жеребце, и спешившись, обязательно прикладывался к ручке своей матушки, ласково справляясь о ее самочувствии, попутно одаривая меня приветливой светской улыбкой.

По всему было видно, что он очень привязан к матери, гораздо больше, чем к отцу. Мне было приятно и волнительно наблюдать за их многозначительными переглядами, молчаливыми разговорами — они понимали друг друга без слов.

В прошлом я так и не смогла иметь детей и теперь, глядя на этих двоих, размышляла. Как это здорово — родить сына. Видеть, как из милого карапуза он незаметно превращается в самостоятельного, взрослого мужчину, шикарного, на полторы головы выше матери, но все равно, смотрящего на тебя с детским обожанием, и при этом окружая уже взрослой заботой.

Через неделю в поместье на пару дней приехала Нарцисса, и Люциус стал больше времени проводить с невестой. Когда я бродила по парку, лишь дневной зной сменялся вечерней прохладой, завернув за очередной поворот, неожиданно наткнулась на влюбленную парочку. То, что они были увлечены друг другом, не оставляло сомнений.

Выражение лица Люциуса теряло свою обычную холодность, а в глазах, устремленных на невесту, читалась неприкрытая нежность. В то время, как он тихо и волнующе нашептывал ей на ушко, от чего у девушки мило розовели щечки, но она, несмотря на смущение, что-то отважно отвечала ему тихим, но чистым и мелодичным голоском, так похожим на журчание ручейка. Они меня, к счастью, не заметили, но временно пришлось отказаться от своих вечерних прогулок, чтобы не смущать влюбленных. Искренне радовалась за них и желала счастья. Более гармоничной пары мне еще не приходилось видеть.

Однажды днем, прогуливаясь по тенистым аллеям, услышала странные приглушенные возгласы, шум и бряцанье железа. Моя паранойя ожила, я нервно достала палочку и, наколдовав тихий шаг, крадучись, направилась к источнику шума. Тропинка вывела меня к большому летнему павильону — деревянной крытой веранде, густо засаженной гортензиями.

Аккуратно отогнув цветущую ветку, мешавшую моему обзору, я пораженно застыла как вкопанная, и никакая сила, казалось, не могла сдвинуть меня с места.

В павильоне тренировался в каком-то боевом искусстве мужчина, и я даже не сразу опознала в нем Люциуса — так он отличался от себя обычного.

Этот мужчина не был изящным и утонченным франтом с извечной маской надменности на лице, но опасным и сильным хищником. Его поступь напоминала танец. Четкие, выверенные движения, направленные на убийство, в то же время казались плавными и грациозными.

То был не бой, а поистине завораживающий танец, завершение которого несет неминуемую смерть тому, для кого он предназначался.

Молодой мужчина был полон жизни и огня, когда с глухим рыком, от которого бросало в дрожь, вскидывал руку с чем-то наподобие копья, но с кривой саблей на конце древка. Он стремительно выбрасывал вперед руку с оружием, припадал к земле, замирал на мгновение или кружился, проворачивая грозное оружие над головой, или, делал неожиданные выпады, ловко вертя кистью в разные стороны, отрубая головы воображаемым врагам.

Его всегда так тщательно уложенные волосы, влажными тяжелыми прядями при очередном резком повороте хлестали его обнаженный торс и лицо. Босые ноги ни секунды не стояли на месте, а голые стройные икры при каждом движении пружинили силой.

Витые мышцы бугрились и перекатывались под тонкой, полупрозрачной кожей, влажной от пота, от чего в полумраке павильона она казалась перламутровой.

Мое сердце от такого зрелища неожиданно замерло, а потом заполошно забилось, грозясь выскочить из грудной клетки. В голове зашумело, путая мысли и не давая осознать произошедшее, а пульс зачастил, отдаваясь в ушах набатом. Кровь отхлынула, чтобы секунду спустя вернуться обратно краснотой щек, а тело словно бы потеряло связь с реальностью, навеки застыв вне времени и пространства.

Только ужас от мысли, что меня застигнут за подглядыванием почти обнаженного мужчины, сумел оторвать меня с места. С трудом отведя от блондина глаза, я выпустила ветку и, тихонько пятясь, бесшумно вернулась на тропинку, после чего рванула прочь, не разбирая дороги, стремясь побыстрее покинуть это место. Жгучий стыд за свое странное поведение волной жара захлестнул меня. Как такое обычное в своей обыденности явление, как тренировка, могло привести меня в невменяемое состояние?

В смятении я заметила, что мне навстречу из-за поворота вышел Северус. Он радостно кинулся в мою сторону, но я, чуть не сбив его с ног, не останавливаясь, бросилась прочь, не желая делать его свидетелем моего позора.

В лесу, недалеко от поместья, рядом с ручьем я немного пришла в себя, охладив ледяными струями пылающее от смущения лицо. Когда спустя какое-то время ко мне вернулась способность соображать, меня разобрал смех.

Это же надо такому случится, что взрослое сознание проиграло юному телу. Выбрать в качестве объекта первой любви Люциуса — этого напыщенного аристократа, по уши влюбленного в собственную невесту — веселилась я, в то время, как меня бросало то в жар, то в холод. Хоть мой разум был ясен, но тело реагировало на блондина весьма недвусмысленно, и это безумно раздражало.

Я как-то запоздало вспомнила, что у девочек в 12-13 лет наступает переходный период, когда по венам течет убойная смесь из гормонов, будоража тело и напрочь отключая возможность думать разумно. В прошлой жизни меня как-то это миновало, а в этой, видимо, предстоит помучиться. Причем, я ясно осознавала, что к настоящим чувствам это безумие отношения не имеет, и предложи предмет моих грёз мне руку и сердце, я бы решительно отказалась. Да, Люциус был красив и обходителен, но и только — никаких других привлекательных в нем качеств я не видела. Но, видимо, пострадать от неразделенной любви, помечтать и пофантазировать какое-то время мне придется. В дом вернулась уже вполне спокойная. Правда, при встрече с блондином я выглядела несколько рассеянно, краснела, отвечала невпопад, и чтобы меньше позориться, старалась больше молчать. В то время как тело охватывало какое-то приятное нервное возбуждение, заставляющее сердце стучать громче, а кровь быстрее течь по венам, причем, к волнению плоти мое состояние никакого отношения не имело.

Думаю, для хозяев не осталось незамеченным мое странное поведение, но воспитание не позволяло им выказывать удивления. Хотя, случись такое в обществе попроще, мне было бы не избежать намеков и дружеского подтрунивания, которое смущало бы меня еще больше. Больше всех пострадал Северус. Он искренне переживал за меня, не в силах понять, что происходит. Но проницательно видел источник моего волнения в Люциусе, и смотрел на него волком. Я же искренне радовалась, что нам осталось погостить еще всего три дня, после чего вернусь домой, подальше от ненужных мне переживаний.

— Лили, ты не находишь, что нам пришло время поговорить? — неожиданно, за чашкой чая, спросила меня хозяйка, — думаю, ты знаешь о чем я.

— Не имею понятия, миледи, — предательски покраснев, ответила я.

— Нет, я не имею в виду Люциуса, — проницательно сказала женщина, — хотя о нем мы тоже поговорим, но позже. Ты же не думаешь, что смогла скрыть от меня свой секрет, — мягко улыбнулась она, — для этого ты недостаточно опытна и слишком мило краснеешь.

— Простите, что вам пришлось видеть мой позор, — смутившись, попыталась взять себя в руки, — поверьте, я больше всех хотела бы этого избежать, ведь красный цвет стыда совсем не гармонирует с цветом моих волос.

— Ты забавная, Лили, — отсмеявшись, ответила хозяйка. — И очень умна, — добавила она, переходя на серьезный тон. — Ты не могла не размышлять, отчего я пригласила тебя в свой дом.

— Это так, миледи, — ответила я. — Хоть я и помогла вам бескорыстно, но маги люди деловые и все переводят в торговые отношения. Я озвучила свое условие и, как бы сказать, сделка была заключена. Вам не было нужды компрометировать свой дом сомнительным знакомством со мной, а для личной благодарности даме вашего круга хватило бы письма. Для маглорожденной этого было бы довольно.

— Правильно, Лили, — заинтересованно разглядывая меня ответила она, — но мне хотелось самой увидеть тебя и сделать выводы о твоей особе. И знаешь, что я решила? Я помогу тебе, поскольку ты запросила такую плату за свою помощь.

— Вы находите, что мне требуется помощь, миледи? — удивилась я.

— Может не сейчас, Лили, но в будущем она тебе точно потребуется, — утвердительно кивнула женщина, — чтобы сохранить свободу и защитить тебя.

— Вы хотите предложить мне покровительство? — спросила я, удивляясь еще больше, — я что-то слышала о таком.

— Нет, Лили, — ответила она, — официальное покровительство — это не просто договоренность, а магический контракт. В обмен на защиту и привилегии сейчас, опекаемый обязан будет в будущем оказать покровителю некие услуги, оговоренные в контракте. Честно сказать, в основном, это прикрытие для официальных любовниц и лазейка для тех мужчин, чей брак не предполагает измен. Как ты понимаешь, это был бы странный способ отблагодарить тебя, — немного печально улыбнулась хозяйка, а я подумала, что в свете сказанного ее жизнь, похоже, не так безоблачна, как кажется. Видимо, ее муж тоже не отказывает себе в подобном «покровительстве».

— Я не совсем понимаю, миледи, — спросила я, — какая именно опасность мне грозит? За два года я не заметила особой травли или издевательств к подобным мне со стороны аристократов. Возможно, презрение, но его легко можно пережить, имея чувство собственного достоинства и не принимая их измышления на свой счет.

— Хогвартс — это волшебный замок, «одухотворенный», — возразила она. — В нем при необходимости могут появляться и исчезать комнаты, а тайные проходы за минуту перенесут тебя из одного конца замка в другой. Он надежно скрывает постыдные тайны, пряча их от детских глаз. Но с каждым годом, по мере взросления, ты будешь терять его защиту, постепенно замечая то, о чем не имела представления и предпочла бы и вовсе не видеть. Но я, пожалуй, обойдусь без подробностей, ведь ты будешь в безопасности, воспользовавшись моей помощью.

«Да что там творится, в этом Хогвартсе, — не без страха подумала я, — ее серьезность не оставляла сомнений».

— Могу ли я верить вашим словам, леди Малфой? — прямо спросила я, — ведь суть опасности мне так не ясна, да и чувствую, что в вас говорит не только благодарность, но и выгода.

— Ты снова угадала, Лили, — лукаво улыбнулась она. — Я скажу тебе прямо: в моей семье были Видящие. Дар идет по женской линии и почти сошел на нет, но его отголоски все еще проявляются во мне. Видящие — это не провидицы. К ним приходят видения касаемо только собственной семьи. Я же чувствую, что в будущем ты будешь полезна нашему роду, в этом и заключается моя выгода. Еще я знаю, что ты не та, за кого себя выдаешь. Волосы Хель — это очень редкий дар магии и действует он только в руках того, кому он открылся, а, значит, ты собрала их сама. Это невозможно, если ты не чистокровная с даром или не Новая кровь, хотя я больше склоняюсь ко второму. Я бы могла воспользоваться твоей наивностью и заключить официальное опекунство на сына, оставив тебя в роду. Но я не стала этого делать и предпочла видеть тебя в дальнейшем своим другом. Надеюсь, ты оценишь мою откровенность.

— Я согласна на вашу помощь, миледи, и приму ее в уплату вашего долга, — как следует подумав ответила я, оценив ее жест. — Но меня коробит, что за каждым словом и действием волшебников кроется корысть и личная выгода, будь моя воля, я бы хотела и вовсе не иметь дара, чтобы никогда не знаться с магами.

— Это вопрос выживания, Лили, — ничуть не смутившись ответила она, напомнив мне Глорию, — такова жизнь. И чем скорее ты избавишься от иллюзий, тем ты легче перенесешь разочарования.

— Так что ты скажешь, дорогая, о своих внезапных чувствах к моему сыну? — с любопытством спросила женщина, когда я вполне отошла от неприятного разговора, и даже признала ее правоту и свою неожиданную выгоду.

— Я не люблю его, — откровенно ответила я, — просто мои романтические чувства не смогли пройти мимо столь совершенного объекта для первых подростковых волнений и мечтаний. Но я очень рада, что предмет моих грез уже закончил школу, и мне не придется его видеть и выставлять себя дурочкой перед Хогвартским обществом, пока мое гормональное безумие не придет в норму.

— Ты удивительно разумная особа, Лили, — восхитилась хозяйка, подливая мне чай, — твоему будущему избраннику очень повезет, если ты и дальше будешь придерживаться здравого смысла. Теперь о том, что тебе предстоит сделать, — внезапно сменила она тему. — Слухи о том, что ты гостила у нас дома, быстро дойдут до нужных людей. На Рождество я пришлю тебе приглашение на прием и прошу его не игнорировать. Это покажет общественности нашу заинтересованность в тебе. До конца четвертого курса тебе этого хватит, а потом я тебе помогу, как и обещала. И прости нелюбезность моего супруга, Лили, — добавила она. — Он в бешенстве, что моим спасением обязан грязнокровке, а я не могу его переубедить, чтобы не разрушить жизнь моего сына, да и твою тоже.

— Разрушить? — удивилась я, — в каком смысле?

— Брак с Новой кровью снимает все проклятья с рода на семь поколений, — пояснила она. — Покровителем рода Малфой является суккуб. Ее дар передается только по женской линии, но роду нужен наследник, и дар заблокировали, чтобы он мог родиться. Платой за это стало рождение только одного ребенка, мальчика. Если бы мой муж узнал о тебе, то ты не вышла бы отсюда без брачного кольца. И после пятого курса сидела бы взаперти и рожала наследников. Мой сын, как ты наверное заметила, любит Нарциссу, хоть этот брак и договорной, а я люблю сына больше рода и наследий. Я желаю ему счастья, которого не было у меня, потому ты все еще свободна. Надеюсь, ты понимаешь, что секреты моего рода должны оставаться тайной? — серьезно спросила она.

— Обещаю, — вполне искренне ответила я, после чего вспышка магии подтвердила мое обещание и женщина заметно расслабилась. — Значит, вот почему ваш сын так ослепительно красив? — пошутила я, разряжая немного нервную обстановку.

— Конечно, поэтому, Лили, — подхватила она приятную для слуха матери тему, — дар не может совсем не отражаться в представителях рода.

После чего она долго рассказывала и хвалилась сыном, пока я восторженно кивала ей, а сама размышляла, как глупо подставилась в своем стремлении помочь ближнему, и от какой опасности меня Бог уберег. Только суккуба мне в качестве мужа не хватало.

Наконец такие насыщенные событиями и новостями каникулы закончились, и порт-ключ перенес нас домой.

На этот раз за покупками нас с другом никто не сопровождал. Глория была занята и не могла вырваться ко мне, а в школе, видимо, посчитали нас достаточно взрослыми, чтобы самим справиться с такой задачей. Хотя я даже не задумывалась до этого, как выкручиваются другие маглорожденные младшекурсники, у кого нет магического опекуна или, например, семья неблагополучная, или же приютские. Кто их сопровождает, как они добираются до Косой аллеи одни?

Трястись во взбесившемся автобусе или собирать каминную сажу из-за посещения трех лавчонок у меня желания не было. Так что мы с другом, как всегда, заказали все почтой, а за недостающим отправили на Косую аллею наших воронов. А сами до конца лета развлекались тем, что варили зелья.

Северуса постоянно чем-то не устраивали учебники по зельям. Ему казалось, что в рецепт чего-то не доложили или переложили, и он увлеченно менял и дополнял составы. И надо сказать, практика показала, что он ни разу не ошибся в своих выводах. Смотреть, как его тонкие пальцы изящно порхают над котлом, над которым вьется разноцветный парок, или как он режет очередную гадость, словно это рождественский пудинг, не иначе, можно было бесконечно. Я искренне им восхищалась, ведь то, что он очень одарен не вызывало сомнений. Ему тоже нравилось мое пристальное внимание к его работе. Он говорил, что когда я так на него смотрю, ему в голову приходят новые идеи и рецепты. Слушать такое было приятно, словно и я тоже приложила руку к его гению.

Несмотря на то, что Северус умудрялся продавать по два накопителя в месяц, он все это время подрабатывал, варя несложные зелья на заказ, неофициально, конечно. А еще писал эссе и доклады по зельям и чарам для нерадивых однокурсников. Мне нравилось, что он думал о будущем, а не бездельничал, как другие.

Вдали от Люциуса моя любовная горячка сошла на нет, хотя стоило воскресить в памяти его спину и играющие под влажной кожей мускулы, как меня кидало в жар, да и сны с его участием изредка посещали. Только странно — уж больно целомудренными они были, из тех, где принц спасает принцессу и увозит ее в закат, словно и замужем не была никогда. Правда, я и не видела в нем реального мужчину — просто ожившую статую, которой можно восхищаться и не более того.

Третий год лично для меня выдался спокойным, чего не скажешь о Северусе.

Поттер неожиданно приехал в Хогвартс в очках — у него стало резко портиться зрение. Что не удивительно, ведь очки-артефакт нельзя носить часто, тем более детям, ведь организм еще растет и формируется. Глаза не предназначены для того, чтобы магию видеть, если только у таких, как я, интуитов. У директора очки-половинки, потому он на кончик носа их спустил и все дела. Надо плетения посмотреть — немного голову приподнял и вуаля. А у Поттера эти очки в пол-лица, и он целый год по школе ночами бродил, глаза напрягал, вот и ослеп, хорошо еще не полностью.

Римус сказал по секрету, что карту они уже сделали, но пока не магическую, а простую, где все тайные ходы и места отмечены. Даже предлагал мне копию сделать, я поблагодарила и взяла. А что? Лишней не будет, да и не надо никому знать, что я магию вижу. А ему в ответ на Рождество подарок подарила, хотела на прошлый день рождения (он у него в марте), да не успела. Ошейник зачарованный. Вот не смейтесь, тем более Люпин так рад был, не передать. Этот артефакт блокировал внутреннего зверя. Я его через Глорию у индейцев заказала и мешочек с травами. Эту зачарованную цепочку самому снять нельзя. Лишь тот, кто ее надел, мог и снять. Ее взрослые индейцы детям надевают, пока они обряд инициации не прошли. А то ведь детки еще контролировать себя не умеют, могут и при всех обратиться, в школе, например, или магазине. Вот для того, чтобы этого не случилось, она и нужна. А травы надо как чай заваривать и пить, чтобы тягу обратиться снять — внутреннего зверя успокоить. Люпин когда узнал, что это и для чего, вне себя от радости был. Оказалось, он всегда боялся покалечить кого-нибудь. Теперь, надеюсь, спокойней станет. Цепочку, кстати, я ему надела, сам просил.

Новости Римус принес неутешительные. Блэк поцапался с родней и ушел из дома. Месяц гостил у своего дяди-юмориста, а остаток каникул провел в мэноре Поттера. Так что, учитывая пытливый ум мальчишек, приехали они во всеоружии, значительно пополнив ассортимент чар и проклятий, которые повадились испытывать на Севе. Но, несмотря на то, что они были далеко не безобидны (от некоторых даже ломались кости), к темной магии они не относились, и школьный лекарь весьма быстро справлялась с последствиями. Потому никаких особых санкций, кроме отработок, Мушкетерам не назначали, да и то, когда ловили их на месте преступления, что случалось редко. Может, пожалуйся Северус, и директор был бы вынужден принять меры, но Сев упрямо молчал, предпочитая месть. И месть его была не менее ужасна.

Он сошелся с парнями из Слизерина, варил им зелья, а те снабжали его книгами, тот где черпал не менее страшные заклинания и платил Мушкетерам той же монетой. В общем, их противостояние продолжалось, и, наверное, прекратится только после окончания школы.

Мне в этой ситуации было хуже всего. Я не могла вмешиваться напрямую, чтобы не ранить гордость друга, он бы мне никогда этого не простил. Но и зная правду, не могла никому ее рассказать. Все, что мне оставалось — просто наблюдать со стороны за этим безумием и навещать друга в больничном крыле.

Вся школа была в курсе, что летом мы с Севом гостили у Малфоев. Видимо, слизеринцы не просто так в этом году обратили внимание на талантливого полукровку, а полный амбиций Снейп им только подыгрывал. Теперь он гордо величал себя Принц-полукровка, что, на его взгляд, звучало внушительней, чем какой-то Снейп. Это тоже добавило мне волнений, я боялась за Сева и молилась, чтобы Принц-старший не заинтересовался своим гениальным внуком.

Моя персона тоже не осталась без внимания. Ко мне приглядывались, словно пытаясь понять, что во мне нашел Малфой, но Люциус и Нарцисса уже окончили Хогвартс, потому доподлинно ничего не было известно.

Ничто так не будоражит воображение, как неразгаданная тайна, и поэтому слухи ходили самые разные. И письма от Кэролайн, которые, как специально, она присылала аккурат за обедом в Большом зале, только подогревали интерес общественности к моей персоне. Это было неприятно и некомфортно, надо сказать. Но я была готова потерпеть, если это спасет меня от какой-то неизвестной опасности.

Леди Малфой писала, что Люциус и Нарцисса осенью, на какой-то магический праздник, поженились и уехали в свадебное путешествие. По возвращению, после рождества, они устраивают большой прием, уже в качестве мужа и жены, вот на него мне и прислали приглашение.

На каникулах я повидалась с родными, посетила церковь, а за день до приема порт-ключ перенес меня в манор Малфоев.

Поместье было огромным. На его фоне особняк во Франции смотрелся простым коттеджем. Правда, такого уюта, как там, в нем не ощущалось, зато этот недостаток компенсировала роскошь обстановки, прямо как в музее.

Ранее я писала леди Малфой о своей проблеме с домовиками, но оказалось, что все легко решилось само собой. Официальные приемы не обслуживались домовиками — это считалось плохим тоном. Только сквибами, а повар в богатом доме — тот и вовсе всегда был только сквибом. А еще престижней, если его «выписали из Франции». Таким завидным приобретением можно было похвастаться в обществе и вызвать зависть у менее везучих, ведь позволить себе постоянную человеческую прислугу мог не каждый, и на праздники ее приходилось нанимать, что влетало в копеечку.

Ко мне приставили камеристку, которая меня причесала и переодела в платье, несколько детское, но очень красивое и дорогое. Леди сама позаботилась о нем, скептически хмыкнув, увидев мои парадные туалеты. Потом она проинструктировала, как нужно себя вести в обществе, и что от меня требуется. Оказалось, не нужно болтаться среди гостей весь вечер. Всего только час после приветственной церемонии нужно будет просто молча посидеть рядом с хозяйкой, чтобы приглашенные увидели во мне ее воспитанницу, а потом всех приглашали к столу, и я могла быть свободна. Это порадовало. Не думаю, что в незнакомом обществе, где на меня все будут смотреть и шептаться, смогла бы проглотить хоть крошку.

Сам прием можно было и не описывать, если бы ни одна странность, что надолго дала мне пищу для размышлений. Пока хозяева, по обычаю, приветствовали всех приглашенных (на этот раз это были молодые — это ведь их прием), я все это время сидела на низком пуфике рядом с леди Кэролайн. Когда кто-то подходил, я вставала, мило улыбаясь, и делала книксен, а потом садилась обратно, вот и все. В ответ мне делали комплимент, но не напрямую, а хозяйке дома, что-то типа «какая красивая юная леди». Со стороны это смотрелось так, словно гости восторгаются новым завидным приобретением хозяйки, собачкой, например. Не сказать, что я была рада такому, но, с другой стороны, если в этой среде так принято, — пусть, а от меня не убудет.

Когда ажиотаж от встречи спал, гости разошлись по залу, разбились на группы и стали непринужденно общаться. Леди Малфой увлеклась разговором с подругами, а я от нечего делать стала разглядывать гостей, вернее их ауры. Благо подпрыгивать в приветствии мне было уже не нужно. Вот тогда я и заметила эту странность.

У всех молодых мужчин в зале и даже у некоторых женщин в ауре была печать смерти, примерно такая, как у Эйлин, то есть отсроченная во времени. Но этого просто не могло быть, ведь таких было много, человек тридцать. Я долго ломала голову над этой загадкой, пытаясь понять, что их связывает. И где они все разом могли словить смертельное проклятье, пока не появился опоздавший гость.

Это был высокий статный мужчина. Синеглазый шатен, очень привлекательный, а по тому, как все гости ринулись с восторгом его приветствовать, то я бы не удивилась, если бы он оказался местным королем. Ему воздавали такие почести, и держался он так властно, словно это был его дом и прием. Но меня поразило другое.

Его магическая аура была так велика, что даже Гринготтс не так ослеплял своим сиянием. Я заметила, что всех влечет к нему. И они тянутся к его силе, стремясь подойти поближе, но застывают поодаль. И неудивительно, ведь его магическая аура, ровная и плотная, расходилась в пространстве на метр вокруг него, и остальные это чувствовали, хоть и не видели. Никогда еще не встречала волшебника такой мощи. Но то, что я увидела дальше, когда восторг от его магической силы во мне поутих, ввергло в шок.

Его человеческая аура… ее почти не было. Но самое удивительное, что у него над головой сияли пять печатей смерти. На самом деле в медицинской энциклопедии они назывались по-другому, более длинно и занудно, но сути это не меняло. Этот человек был мертв, причем пять раз, и я даже не представляю, как такое возможно. Может, это вампир, живой труп, я ведь их еще не видела, или он как кошка живет девять жизней, но то, что это проклятье, не сомневалась. А когда увидела, что от его магического ядра в пространство отходят нити, то поняла, что именно он заразил всех этих людей.

Когда кто-нибудь к нему подходил, то нити активизировались и пульсировали, причем в обе стороны, словно он то делился своей магией, то откачивал ее обратно. Может, так происходит обмен? Что-то типа переливания крови, только здесь — магия. Наверное, они все так и заразились этим проклятием? Но ответов у меня не было, примеров для сравнения не встречалось, а мои знания медицины были на сегодняшний день не так велики, чтобы определить, что это такое. В любом случае, моя интуиция кричала, что мне не стоит попадаться ему на глаза. Ведь если он узнает, что мне известны его тайны — мне не жить. Я совсем не знала этого человека, но почему-то была уверена, что он без колебаний от меня избавится и даже сожаления не почувствует. Поэтому, воспользовавшись тем, что все отвлеклись на гостя, я незаметно выскользнула в свою комнату.

— Милая Лили, почему ты вчера ушла так рано? — спросила меня леди Кэролайн за завтраком, вглядываясь в мое усталое лицо. Я всю ночь не спала. — Ты что-то бледна, тебе нездоровится?

— Не совсем, — ответила я, — но мне нужно поговорить с вами перед отъездом по важному делу.

— Я тебя слушаю, дорогая, — сказала хозяйка, когда мы расселись.

— Не сочтите за наглость и недоверие, миледи, но мне нужен обет о неразглашении, — сказала я, — и желательно самый сильный, чтобы ни вы и ни я не пострадали.

— Конечно, я дам тебе его, — удивленно ответила она, — но хотя бы намекни, о чем пойдет речь, может, ты преувеличиваешь опасность.

— Не думаю, — решительно ответила я, — речь пойдет о вашем почетном госте.

Женщина резко побледнела и отпрянула от меня, после чего на минуту замерла на месте, затем встала, и, достав палочку, накинула на помещение всевозможные чары. После чего поклялась мне магией рода. Это говорило о том, что она тоже сознавала опасность и отнеслась к моим предосторожностям серьезно.

— Я тебя слушаю, Лили, — с плохо скрываемым волнением сказала она, — говори, что тебя напугало настолько, что ты сбежала.

— Леди Малфой, один из моих даров — видение магии, — ответила я, от чего глаза у нее удивленно округлились и в них промелькнуло что-то похожее на сожаление. И я порадовалась, что Люциус, слава Богу, уже благополучно женат.

— Я вижу ауру живых существ и впервые столкнулась с загадкой, которую не могу разгадать, так как раньше подобного мне не встречалось. На приеме почти у всех ваших гостей, молодых мужчин, в ауре висит отстроченная печать смерти. Я не представляла себе, где они могли все сразу заразиться, но когда вошел ваш последний гость, я все поняла. Это он их заразил, а сам он, судя по ауре, давно мертв. Кто он, миледи, вампир? — спросила я у пораженной и застывшей в шоке женщины.

— Это лорд Воландеморт, — расстроенно ответила та, после чего я вздрогнула, уж больно ассоциации были знакомы.

— Это тот, кто противостоит Дамблдору? — припомнила я.

— Он самый, — ответила женщина, беря себя в руки и переходя на деловой тон. — А теперь скажи, Лили, как ты видишь эту связь между ним и этими магами?

— Их соединяют нити, миледи, — ответила я, — от него они идут к другим магам и крепятся в районе предплечья левой руки. Похожи на красные нити, что по японским легендам связывают двух влюбленных, только у него они исходят из самого ядра. Нити смотрятся живыми, словно этот человек постоянно обменивается с другими магией в обе стороны. Как это возможно? Никогда не слышала о таком.

— Это из-за метки, Лили, — устало ответила словно бы на десять лет сразу постаревшая женщина. — Он поставил своим последователем магическую печать и через нее может их контролировать и награждать, — добавила она, заметив мое удивление, — но я не догадывалась, что все так серьезно… никто не знал.

— Но ведь у вашего сына ее пока нет, — слабо улыбаясь возразила я, стремясь утешить расстроенную женщину, — значит, ему ничего не грозит.

— Это ненадолго, Лили, — в ужасе от перспективы потерять сына прошептала она, — у Люциуса была отсрочка… это я настояла, пока он не женится и не примет дела. Но теперь… что делать теперь? — растерянно бормотала она сама себе. — Абраксас полностью поддерживает лорда и ждет не дождется, когда сын займет полагающее ему место рядом с повелителем. Он не откажется от своих амбиций, а я не смогу объяснить ему, не выдав тебя. Да он и не поверит, а что сделает лорд, если узнает, даже представить себе не могу.

— Но ведь Люциуса можно вывести из-под удара другим путем, — подумав, сказала я.

— Каким? — оживилась женщина, глядя на меня с надеждой.

— Надо сделать так, чтобы ваш сын больше не представлял ценности для лорда, и тот сам от него отказался.

— И как это сделать? Скажи, что ты предлагаешь? — спросила она.

— Я изучала справочники по магическим болезням, — ответила я, — некоторые из них по симптомам очень похожи на действия обычных трав. Например, употребление некоторых ягод или отваров вызывает язвы, нарывы на теле или временные галлюцинации. Если все объяснить вашему сыну и заручиться его согласием, то можно представить все как неизлечимую и смертельную болезнь, а еще лучше заразную. Потом переправить его в одно из ваших поместий, подальше от лорда. Это, конечно, скажется на вашей репутации, но зато ваш сын останется жив, здоров и вне досягаемости.

— Знаешь, это хорошая идея, — подумав, согласилась она, — пожалуй, так и поступлю. И даже сыну ничего говорить не буду, он мне верит. Я же говорила тебе, что у меня в роду видящие были, так что он всегда ко мне прислушивается… Ты поможешь мне с нужными травами?

— Конечно, — грустно улыбаясь ответила я, глядя на ее вспыхнувшее надеждой лицо. — Только надо еще раз просмотреть справочники по редким болезням, чтобы выбрать более подходящую.

— Библиотека в твоем полном распоряжении, — ответила хозяйка, вставая, — ты же погостишь у нас еще немного? Я благодарна тебе, Лили, — добавила она, неожиданно меня обнимая, — я чувствовала, что ты будешь полезна роду… Ну, ладно, — сказала женщина, отпрянув, — пойду поговорю с сыном.

Я подошла к делу ответственно, поэтому месяц спустя вся школа обсуждала несчастье, выпавшее на долю Малфоев. Их сын Люциус слег с редким заболеванием, которое подцепил во Франции, и если он и выживет, то останется слабым магом, а то и вовсе сквибом. И хоть болезнь и не заразная, но в Англию они с Нарциссой в ближайшие лет десять возвращаться не собираются. Честно говоря, я до самого конца не верила, что леди Малфой пойдет на такое унижение, но, видимо, и правда ей жизнь и здоровье единственного сына были важнее рода и амбиций. Кто бы мог подумать, что спорыш, белладонна и еще пара самых простых немагических трав спасут чью-то жизнь и свободу. Вот бы все дела решались так легко.

Конечно же, я рассказала обо всем Глории. Она удивилась моим новостям и тоже не знала, как живой человек может быть мертвым, но обещала все разузнать.

Больше до конца года ничего интересного не происходило. Правда, после каникул директор вызывал меня к себе. Интересовался моей дружбой с семьей Малфой, под видом заботы прозрачно намекал на их неблагонадежность и стращал, чем подобная дружба может обернуться для маглорожденной девочки, вроде меня. Вот так и закончился этот учебный год.

Если бы не Северус, то четвертый год у меня выдался бы самым спокойным. Друг словно бы с цепи сорвался и не без активной помощи Мушкетеров. У мальчишек начался подростковый переходный период, а с ним и положенные бунтарство и агрессия. Я просто не узнавала своего друга. Тот стал очень несдержан, вспыхивал, как порох, по любому поводу. Со мной, конечно, вел себя по-прежнему, но все равно более нервно. А с Поттером, они словно два барана, встретившихся на узком мосточке, или как олени в чаще, не могли пройти мимо друг друга, чтобы не сцепиться рогами и не пободаться за место под солнцем. Но теперь основную вину за их вечное противодействие я возлагала на Петтигрю. Сначала не обратила на него особого внимания. Скромный, тихий, как мышь, мальчик. Не ботаник, а скорее маменькин сынок. Обычная, ничем непримечательная внешность. Невысокий полноватый блондин с русыми волосами, отливающими рыжинкой, и голубыми глазами. На фоне двух красивых, харизматичных и темпераментных друзей, он выглядел блекло и совершенно терялся, словно актер второго плана. Но сумел прибиться к шумной и популярной компании и казалось, что за него можно не переживать. Но я ошибалась. Ему было много хуже, чем Северусу. Ведь друг мог отдохнуть от Мушкетеров в башне Воронов, а у Питера такого преимущества не было. И я бы ему даже посочувствовала, если бы этот гад не стравливал Снейпа и Поттера с компанией. Но и тут его можно понять: чего не сделаешь ради выживания.

В стае он занимал самое последнее место. Блэк его терпеть не мог, откровенно презирал, а когда становилось скучно, что случалось довольно часто, то и издевался. Со стороны для всех это выглядело смешно, но было очень унизительно. Например, Сириус мог жалящими заклинаниями заставить его с визгом подпрыгивать и дергаться, как будто тот танцует. Или незаметно намочить ему штаны, словно он описался. Да так ловко, что сам Питер этого не видел, хотя остальные весь день смеялись, тыкали в него пальцем. И таких злых и изощренных шуток в арсенале Блэка было немерено.

Но Петтигрю словно бы никогда не обижался, даже подыгрывал своему мучителю. Делал вид, что это все специально задумано, вроде как прикол, чтобы повеселить окружающих и посмеяться самому. Поэтому их компания весельчаков и балагуров была очень популярна.

Сам Питер восхищался Поттером, причем абсолютно искренне. Смотрел с обожанием ему в рот и даже был готов терпеть Блэка, чтобы только быть поближе к своему кумиру. Но Джеймс, снисходительно принимая обожание, в остальном предпочитал ничего не замечать, и ни разу не защитил его от издевательств.

Люпину в этом случае повезло больше. Хотя, конечно, ровней он богатеньким мальчикам тоже не был. Скорее всего, пацанам льстило, что у них есть собственный оборотень, опасность будоражила, да и общая тайна сближала. Но Римус, помимо всего, был очень умным и полезным. Пока главные Мушкетеры валяли дурака, он делал за них домашку. Так что дружбой в их компании, как это смотрелось для всех со стороны, и не пахло.

Но Питер оказался не таким уж дурачком, под которого упорно косил. Это хитрый и продуманный пацан тонко чувствовал, когда Блэк начинал скучать, и умело, парой фраз, переводил стрелки на Снейпа, чье имя всегда действовало на Поттера не хуже красной тряпки на быка. После чего Блэк напрочь забывал о Петтигрю, и все мчались отлавливать Сева. Меня поразило, как этот пацан ловко манипулировал этими аристократическими придурками — они искренне верили, будто эта идея пришла в голову им самим.

Я, к своему стыду, тоже не сразу поняла, как обстоят дела у Мушкетеров. Да мне собственно и дела особого до них не было. Всегда старалась избегать близкого общения с другими, хоть и пользовалась популярностью у однокурсников за серьезность и желание помочь. Для всех я стала кем-то вроде наперсницы. Ко мне бегали за советом и утешением, зная, что не буду ни с кем обсуждать чужие проблемы и доверенные мне тайны; и всегда помогу, если это в моих силах. Просто последнее время, учитывая пророчество и еще какие-то неведомые опасности, вняла совету Глории и стала тщательно присматриваться к окружающей меня жизни.

Однажды, поздним вечером я, как всегда, под чарами возвращалась к себе, и в пустой гостиной наткнулась на Мушкетеров. Блэк развлекался, третируя Питера, который воспользовавшись паузой, предложил Поттеру побродить по ночному замку. После чего они с Блэком радостно унеслись в ночь. Мне пришлось отойти к стене, чтобы не зацепили, и вот тогда я увидела настоящее лицо Петтигрю.

Не видя меня, он отвернулся от «друзей» и улыбнулся. Так улыбаются в фильмах маньяки перед убийством. В его глазах плескалась ненависть, лицо скривилось в оскале. Я просто застыла от ужаса и неожиданности. Никак не ожидала, что этот рохля способен на такие чувства. Не удивлюсь, если этот серый кардинал когда-нибудь отомстит Блэку, да так, что тому мало не покажется.

Еще одна проблема с Северусом обнаружилась неожиданно, как только я поговорила с Винсентом. Оказалось, друг вступил в клуб для избранных, куда приглашали далеко не всех. Там они тайно изучали фехтование, дуэлинг и темные искусства. Конечно же Сев обеими руками схватился за такую возможность. Ведь Поттер и Блэк с каникул возвращались во всеоружии благодаря семейным библиотекам, а в школьной ничего серьезнее чар щекотки не было. Ну, а в запретную секцию был нужен пропуск, и просить его, значило себя подставить и обеспечить пристальное внимание со стороны учителей и директора. Не удивительно, что друг радостно вцепился в такую возможность, тем более его всегда интересовали тайные знания. Может все бы не так страшно, но именно из этого клуба Темный Лорд и набирал себе будущих последователей, как мне любезно поведал Винсент. А терять друга во цвете лет у меня желания не было.

Леди Кэролайн тоже в подробностях просветила по этому поводу, так что у моих опасений были основания. Но я ничего не могла поделать. Рассказать все другу, не выдав источник сведений, не могла, а в клубе, кроме идеологии превосходства магов над магглами, ничего серьезного не было. Так что пока все шло своим чередом.

Профессор Слизнорт внешностью и характером чем-то напоминал Петтигрю, только во взрослом варианте. Этот сибарит, любящий роскошь и комфорт, просто обожал лесть и подхалимство. Наивный Северус, полагавший, что его оценят за талант, жестоко обманулся в своих ожиданиях. А после одного неприятного случая, просто возненавидел профессора Слизнорта.

После первого же урока я интуитивно поняла, что из себя представлял наш учитель. Подобные ему встречались мне в прошлой жизни. Я не стала предупреждать Сева о своих выводах, но посоветовала быть с ним осторожнее. Друг не совсем понял, что я имею ввиду, но совету внял. Потом узнала, что он отнес ему один из доработанных им рецептов, чтобы профессор его оценил и взял парня на дополнительные занятия, а потом и в подмастерья. Слизнорт обещал посмотреть рецепт и даже благосклонно разрешил талантливому ученику пользоваться малой школьной зельеварней. Но, как оказалось, эта услуга была обычной платой за молчание, когда через пару недель в «Вестнике зельевара» напечатали заметку об улучшенном Севом зелье под авторством Слизнорта. С тех пор шоры с глаз Снейпа спали и он прекратил общение с профессором, впав у того в немилость. Видимо, Слизнорт наивно полагал, что за мелкие уступки с его стороны, Северус и дальше будет приносить ему свои наработки. А я порадовалась, что друг меня послушал и не принес профессору все переделанные рецепты сразу.

Самое странное, что профессор, игнорируя Сева, стал особо выделять меня, повсеместно восхищаясь моим талантом в своем предмете. Он даже пригласил меня в клуб «Слизней», куда попасть было труднее, чем на прием к королеве. Но я просто пользовалась учебником друга и мне было неловко от такой несправедливой похвалы. Какое-то время я опасалась, что обида отдалит нас друг от друга, но все обошлось, и Сев, ни минуты не колеблясь, направил свой гнев на профессора.

В этом году меня официально пригласили в клуб «спорщиков», видимо, посчитав достойной. А может заинтересованность рода Малфой сыграла свою роль. Или то, что Слизнорт зачислил меня в свой клуб. Ходили слухи, что у него просто нюх на магов, которым предстоит прославиться, и попасть в его «коллекцию» значило получить лучшую рекомендацию для местного общества. Что до меня, так это обстоятельство только добавило волнений от мысли, что теперь кто-нибудь догадается о моем настоящем статусе. Я все еще помнила плотоядный взгляд леди Малфой.

Возвращаться туда, где тебя когда-то унизили, было неприятно. Но мне было скучно, поэтому я на пробу сходила пару раз и неожиданно осталась довольна. Молодежь поднимала интересные темы, хотя иногда их заносило. Например, один докладчик выразил идею, что без магглов всем волшебникам было бы лучше, и он искренне ратовал за отмену Статута. Конечно, об этом не говорилось напрямую, но мысль была понятна. Он предлагал уничтожить всех магглов, чтобы без боязни выйти в обычный мир. И судя по энергичным кивкам, перешептываниям и бурным аплодисментам, все собрание его мнение разделяло. Пришлось взять слово.

— Мистер Линтон был очень убедителен, не спорю, — начала я, — но только он по незнанию не учел несколько важных вещей. Все формы жизни на земле взаимосвязаны друг с другом. Потеря одного звена из цепи разрушит баланс, и миру наступит конец. Даже если допустить, что проснувшись завтра, мы обнаружим, что все люди волшебным образом исчезли, то радость наша будет недолгой. Наоборот, прибавится работы в таком объеме, что маги взвоют, да и вряд ли справятся с последствиями.

На этом моменте общество протестующе зашумело, но я махнула рукой, показывая, что не закончила, и они затихли.

— У магглов огромная территория, где на полях пасется скот, на фермах содержатся свиньи, овцы и другая живность, а почти в каждом доме есть домашние любимцы. И вся эта животина враз останется без присмотра. Начнется массовый падеж скота, который привлечет диких животных, которые будут заражать домашних. Начнутся эпидемии и болезни, после которых чума покажется вам легкой простудой. И это я не говорю про невыносимое зловоние от разлагающихся туш.

— Атомные станции, благодаря которым магглы получают электричество и освещают жилища, постепенно будут разрушаться. Ведь за ними надо смотреть и в случае опасности принимать меры, но специалистов, как вы понимаете, не останется. Пусть не сразу, но это приведет к катастрофе, хотя хватит и банального землетрясения. Последствия экологической катастрофы будут ужасны, и я не думаю, что маги не подвержены радиации. Короче, мир, спустя недолгое время, превратится в непроходимый лес, полный стай мутировавших животных. В нем невозможно будет жить, пользоваться территорией и использовать флору и фауну. Не знаю как вы, но я не хочу жить в таком мире. Тем более, это не приведет к нужным последствиям. А именно маги, хотя теперь и без Статута секретности, так и будут сидеть на своей защищенной территории.

— Если пойти еще дальше и предположить, что мистер Линтон предлагает перебить всех магглов собственноручно, то в этом случае все выглядит еще нелепей. Лично я, даже если бы разделяла нацистские взгляды докладчика, не хотела бы всю жизнь, по двенадцать часов и без выходных, махать палочкой, да еще и тратить магию на такое, заведомо бесполезное, дело. Ведь работай мы на уничтожение круглосуточно, то и в таком случае нам бы и жизни не хватило перебить всех людей. Тем более, с теми же перспективами и последствиями. Мой вывод такой: прежде чем выносить на обсуждение подобные темы, нужно тщательно изучить материал, чтобы не вводить общество в заблуждение и не показывать свою неосведомленность. Хотя, если бы Попечительский совет озаботился хорошим учителем маггловедения, то вам бы не пришлось обсуждать подобные глупости и выслушивать девчонку.

Дебаты неожиданно получили широкую огласку и привели к масштабным обсуждениям, вышедшим далеко за пределы школы. Мне пришлось в подтверждении моих слов написать список литературы и заказать через Глорию проектор с записями учений современной военной техники, лекцией профессора университета об атомной энергии, докладом по болезням и возбудителям домашнего скота, с записями скотомогильников.

Все это, правда, привлекло повышенное внимание директора к моей персоне.

Он вызвал меня на разговор и долго и нудно увещевал. Но в докладе я говорила только правду, подтвержденную технически, и он ничего не добился. Хотел изъять материалы, но у меня их уже не было. Я их просто заказала, а принадлежали они клубу. Так что добраться до них или запретить он не смог. Да и закон нарушен не был. Ведь это только партия директора ратовала за отмену Статута ради развития магического общества. А весь магический мир придерживался прежнего курса. Короче, заварила я кашу. Тем более, отринув идеи Дамблдора, я как бы автоматически, по его словам, признала сторону и идеи Лорда, что оказалось для меня неожиданным сюрпризом. Но я немного успокоила директора, сказав, что никогда не стану проповедовать идеи нацизма и превосходства одних над другими. Директор, который полтора часа убил на агитацию идей света, был доволен. Он так сыпал цитатами и выдержками из библии, что я даже удивилась.

С тех пор чистокровные относились ко мне очень внимательно, очевидно не зная, чего от меня ждать. А их презрительные эпитеты сошли на нет. Мне пришлось еще раза три делать доклад на разные темы. Я словно заменяла учителя маггловедения. После чего в середине года, Попечительский совет, побывав на уроке, с большим шумом уволил мисс Уилсон, взяв на ее место сквиба.

Бывший военный в отставке много чего знал о магглах, потому его уроки посещали все и с большим удовольствием. Что интересно, у него не было учебного плана, и этот вояка советовался с самими учениками, о чем молодежи будет интересно послушать. Это придавало нам всем сплоченности. Никогда еще уроки маггловедения не были настолько востребованными и полезными.

Я неожиданно из незаметной персоны стала популярной как другие девчонки. По крайней мере, парни стали приглашать меня в Хогсмид. Но мне было банально некогда, да и незачем сближаться с другими, ведь я все равно знала, что уеду. Поэтому я всем отказывала и всегда ходила в волшебную деревню только с Северусом, когда тот был свободен и приглашал меня. А без него там было нечего делать. Обычные лавчонки с различным ширпотребом и странные забегаловки, точные копии «Дырявого котла», рассчитанные явно на взрослых, любящих выпить, и уж точно не для детей. Да и по слухам, на втором этаже озабоченные старшеклассники снимали комнаты для свиданий. Единственная лавка, в которую я ходила с удовольствием, это лавка сладостей. Там продавали качественный плиточный шоколад разных видов, воздушные пирожные и просто потрясающий молочный коктейль с разными вкусами. Это было все лучше того пойла, которое так всем нравилось. Звалось оно «сливочное пиво» и было точной копией нашей крем-соды, но теплое, густое и непрозрачное, словно ополоски после мойки стакана из-под молока.

Поттер тоже пару раз приглашал меня в Хогсмид, но как-то нарочито, словно в шутку, и стал чаще появляться на моем пути. Карту они, похоже, доделали, иначе я не могла объяснить, почему мы так часто встречались. Но не думаю, что он ухаживал за мной или я ему нравилась. Дело было в принципе: Гриффиндорка в открытую дружит со студентом Когтеврана. Теперь девиз травли Северуса был «не разевай роток на наших девчонок».

Еще, по словам Римуса, мальчишки увлеклись анимагией. Блэк нарыл какие-то книги в библиотеке у дяди, и они на пару с Поттером весь остаток лета тренировались, а вернувшись в школу подсадили остальных Мушкетеров. Люпин, конечно, превращаться не мог, но Петтигрю зацепило. У мальчишек уже и успехи какие-никакие появились. Вот их бы ум и энергию, да в мирных целях. Просто жаль, как они их на глупости тратят.

Сегодня заметила странность. Находясь в Хогсмиде, нередко замечала, как в неприметный дом заходят и выходят наши старшекурсники. Площадка кафе возле магазина сладостей выходила прямо на него. И все бы ничего, но коттедж, похоже, никто не видел, кроме меня. Видимо, это из-за моих способностей. Даже Сев скользил взглядом мимо. В скрытом чарами доме не было, собственно, ничего особенного. Но меня заинтересовали люди, которые его посещали. В основном это были ученики старших курсов, но некоторые гости точно имели метку, судя по печати смерти в ауре. Очевидно, что в доме проводились собрания рыцарей, о которых мне писала леди Кэролайн. Но в любом случае меня это не касалось, и я, решив для себя загадку, перестала обращать внимание и на сам дом, и на его обитателей. Но сегодня я глупо прокололась, и вот думаю теперь, во что это выльется.

Когда Северус зашел в магазин оплатить счет, я осталась на месте и от нечего делать обвела окрестности скучающим взглядом. Неожиданно мне на глаза попался мужчина. Он смотрел прямо на меня и, словив мой взгляд, улыбнулся. И все бы ничего, если бы стоял он не на защищенном чарами крыльце, а его мощная, такая пугающе-знакомая аура, не выдавала в нем Темного Лорда под обороткой. Не думаю, что магическая Англия может похвастаться двумя магами такой мощи и печатями в ауре. Я заледенела от ужаса и, наверное, побледнела, потому что вернувшийся друг взволнованно поинтересовался моим самочувствием. Я что-то ответила банальное, невпопад, и, взяв его под руку, предложила вернуться в замок. Сев заботливо помог мне спуститься с крыльца, вернувшись к рассказу, а я снова непроизвольно бросила взгляд на тот коттедж. Молодой мужчина все так же пристально и заинтересованно меня разглядывал. Посмотрев мне в глаза, улыбнулся еще раз, подмигнул, после чего развернулся и вошел в дом. Дорога до замка и разговор Снейпа не отложились в голове, я все еще была как в тумане. Похоже, мне не придется ждать Дамблдора с его жертвоприношением. Этот страшный человек, чье внимание я так неосторожно привлекла, легко убьет меня много раньше. Матерь Божья, куда я в очередной раз вляпалась? Надо срочно посоветоваться с Глорией.

Пятый год… Самый ужасный и отвратительный год в моей жизни. Время потерь, страхов, разочарований и неприятных открытий. Словно время, что четыре года тянулось серой рутиной, вдруг побежало, силясь вместить в себя напоследок все то, от чего заботливо меня уберегало до этого.

Этим летом отец снова отвез нас на побережье, и мы здорово отдохнули, правда наша радость немного отдавала грустью. Ведь контракт папы в октябре заканчивался, и семья возвращалась домой в Америку без меня. Это значило, что теперь я останусь в Англии совсем одна. Правда Эйлин уже пригласила меня Рождественские каникулы провести у них и я согласилась, но все равно мне было тревожно на душе.

Ближе к сентябрю сова принесла нам с Севом письма из школы со списком покупок, а в моем оказался еще и значок старосты. До этого я и так на добровольных началах помогала малышне, и они при каждой проблеме бежали ко мне, а теперь ко всему еще и вечернее патрулирование добавится — времени свободного совсем не будет. Но Северус, не знавший таких тонкостей, искренне радовался и гордился мной, считая, что быть старостой престижно. Хотя сам такой обузы не хотел, ведь тогда времени на клуб оставалось бы меньше, а он им просто бредил и рвался побыстрее вернуться в школу.

Первые досадные раздражающие мелочи случились уже в поезде. Мы оба совсем забыли, что мне предстояло ехать в купе старост и периодически патрулировать коридоры. Так что расстроенный друг убежал в купе знакомых по клубу слизеринцев. А мы с Люпином (вторым старостой от Гриффиндора) добровольно взяли на себя самые непопулярные последние два вагона, где ехала малышня, и с радостью покинули купе старост, которые все, как один, были из чистокровных семейств. Они, конечно, нам не хамили, но смотрели косо и, видимо, не могли при нас свободно поговорить о своих делах, от чего обстановка в купе была несколько нервной.

Новые обязанности открыли мне глаза на еще один возмутительный факт. Оказалось, первогодок за весь путь следования не кормят. Совсем. Раньше я и не подозревала об этом. Помнится, взять с собой еду посоветовала нам Эйлин, да и я и сама, не доверяя казенной кухне, запаслась выпечкой, чтобы потом в течение всего года радовать нас с Севом домашней стряпней. Но я и не думала, что деканы, приходящие к магглорожденным, не предупреждают последних взять с собой перекус в поезд. Думается, это было сделано специально, вроде входа в магический мир с помойки, что бы еще раз подчеркнуть разницу в статусе и показать пришлым их место.

Мне пришлось достать заначку и раздать детям по паре-тройке пирожков, в то время как Римус трансфигурировал из пачки салфеток стаканчики и разливал бедолагам вишневый сок, который мне пришлось увеличить с двух литров до шести. Люпин умел превращать воду только в ром.

Сама идея назначить старостами полукровку и магглорожденную тоже выглядела странно. На такие должности всегда назначали только аристократов. Ведь у старост была реальная власть: снимать баллы, ловить нарушителей и сообщать о них декану. Они могли даже отработки назначать, хотя где именно они будут проходить, и чем нарушитель будет заниматься — двор мести, котлы чистить или строчки писать, — решали, конечно, деканы. Вот и скажите, каково это будет чистокровкам подчиняться простой грязнокровке. Так что Дамблдор (а что это его идея я не сомневалась) или решил, похоже, меня с аристократией стравить, чтобы доказать что они зло, а он — добро, или показать всем, что мы с Люпином его люди и под его защитой, что было еще хуже. Даже не представляю, чем все закончится.

Наконец, мы разобрались с делами и, оставшись одни, пару часов болтали с Римусом на разные темы. Он этим летом гостил у Поттера вместе с Петтигрю и Блэком, который совсем разругался с семьей и окончательно ушел из дома. Его мать, по слухам, даже выжгла его с семейного гобелена, и теперь Сириус надолго прописался к Поттеру, который ему вроде как родня. А еще у него этим летом умер тот дядя-весельчак, который ему денег подбрасывал, так что Блэк теперь на мели и злой, как собака. Ведь наследство, что дядя ему оставил, станет доступно только через два года, а мать временно финансирование блудного сына приостановила. Так что в наличии у парня теперь только детский сейф, что очень его выбешивало. Похоже, Севу в этом году из-за Мушкетеров придется совсем несладко, как и Петтигрю.

Кстати, все трое стали анимагами. Блэк огромной собакой, Поттер — оленем, а Питер (кто бы мог подумать) превращался в крысу. Как по мне, так их форма очень точно отражала содержание.

Я тоже похвасталась. Мы с Севом в конце прошлого года патронус научились вызывать. Это такой призрачный зверь. Его для сообщения используют и нечисть всякую отгонять. Высшие чары, между прочим. У Северуса получился огромный ворон, а у меня лань или косуля. Насмешка судьбы -одинокий умник и жертвенный агнец, тоже похоже, как по мне.

Ближе к концу пути, к нам в купе нагрянули Поттер с Блэком и испортили мне настроение своим присутствием. Джеймс, по-видимому, решил от скуки со мной пофлиртовать. Хотя, зная их характер, он мог запросто поспорить на меня с друзьями. Я последняя одногодка на Гриффиндоре, которая всегда посылала его лесом и игнорировала, а не обожала и пела дифирамбы, как все остальные девчонки. Пришлось уйти и искать покоя в одном из купе с малышней. Джеймс, правда, и туда за мной увязался, да только быстро сбежал. Видимо, общение с детьми — не его сильная сторона. Так что остаток пути я провела в одиноких раздумьях.

По прибытии нас сразу закружили дела. Правда мы с Севом все же до замка ехали вместе. Но дальше мы с Люпином провели первоклашек в гостиную Гриффиндора, помогли всем разместиться, а потом все старосты отправились на ковер к директору.

Он, воодушевленно сверкая очками, произнес напыщенную речь о дружбе и сотрудничестве в это смутное время, об ответственности и доверии, которое нам оказано, и еще много чего говорил, о чем можно было сказать в двух словах. После, когда он, наконец, замолчал, и мы вышли из сонного транса и подорвались бежать по спальням, его сменила Макгонагалл с пояснениями задач старост, системой наказаний и графиком патрулирования. Слава Богу, что сегодня нам не надо было дежурить, потому, выжатые, как лимоны, мы вернулись в гостиную и разошлись по спальням.

Утром Ремус всех первокурсников разбудил, и после приветственной речи декана, я отвела их на завтрак. После чего мы, сменяя друг друга, целую неделю их водили из класса в класс и по замку, пока они не запомнили дорогу. И лишь тогда, когда они стали хорошо ориентироваться, у нас, наконец, появилось свободное время.

Больше всего меня раздражали вечерние патрули. Ходить по ночному замку в одиночестве удовольствие еще то. Начнем с того, что замок не освещался. Совсем. То есть, мы ходили при свете собственного люмоса, увеличивая его мощность, если замечали что-либо подозрительное. Не знаю, как другим, но мне было нереально страшно, хотя каждое патрулирование за мной постоянно увязывалась кошка Филча. Это давало мне надежду, что, в случае чего, она сможет привести мне на помощь своего хозяина. Если, конечно, нас не прикончат одновременно. Но все равно, с ней мне было не так жутко.

Замок был живой. Картины сопели, чихали и бормотали во сне, а при виде света выказывали возмущение — их разбудили и не дают спать. В темноте горели глаза домашних любимцев, что по ночам выходили прогуляться и поохотиться. Раздавались звуки борьбы, а потом задушенный писк и утробное чавканье. Неясные шорохи и невнятные шепотки, силуэты полупрозрачных приведений ни к месту неожиданно просочившиеся из стены прямо на встречу. И я уже не говорю про огромных крыс, что бегали галопом вдоль стен и при свете оборачивались с такой зверской мордой, что впору заподозрить их в разумности. На ум сразу приходила сказка про бедного Щелкунчика — того и гляди выскочит злобный мышиный король. Я не могла понять. Неужели маги настолько тупы и не могут зачаровать вход в гостиные, чтобы никто не мог выйти после отбоя? Но, видимо, это было кому-то нужно, и все оставалось по-прежнему, хотя деканы, наверное, совсем не спали.

С Северусом у меня начались проблемы. Мы стали много спорить и ссориться, чего раньше никогда не случалось. Он совсем свихнулся на темной магии, а от книг, которые ему давали изучать в клубе, у меня волосы вставали дыбом. Я реально не понимала, зачем изучать такую гадость, чье предназначение убивать. Обряды, ритуалы, похожие на сатанизм. Заклинания пытки и подчинения. Как растворить внутренности живого человека, огонь, выжигающий кровь, выворачивающее наружу нутро заклинание и тому подобное. И куда только занесло тщеславие моего друга.

Я не читала нотаций, но его просто распирало, так хотелось мне рассказать, чего он достиг и что вычитал. В таких случаях я его перебивала и высказывала недовольному пацану свое мнение. Он досадливо кривился и замолкал, но спустя время опять начинал по новой, а глаза его горели восторгом. Я видела, что Северус катится в бездну, но ничем не могла помочь — он не хотел меня слушать, а если и слушал, то не понимал, что я хочу до него донести. Все, что мне оставалось — это плакать от бессилия и молиться, чтобы Господь вывел его обратно к свету.

Стычки с Мушкетерами продолжались. Поттер мне проходу не давал. Как все парни его возраста, ухаживать не умел и только ходил гоголем, как тетерев на току — рисуясь и бравируя. Но даже если бы он дарил мне цветы и конфеты или пел серенады, я бы все равно его отшила. Ну не испытывала к нему и малой приязни. Слишком много негативных воспоминаний у меня связано с их компанией.

Рождество я провела в гостях у Северуса. Тобиас давно сделал ремонт, и дом обставили новой мебелью. Правда, снаружи коттедж ничем не отличался от остальных. Мне выделили гостевую комнату, и отец Сева даже пару раз свозил меня на праздничную службу. Ему понравилось в храме — это было видно. Вообще, мне кажется, что он почему-то не воспринимал меня волшебницей, как свою жену и сына, а, как бы сказать, нормальной, простым человеком. Это было странно, но очень приятно.

Мы весело и по-домашнему провели время. Сев радовался, как ребенок. Уютному дому, покою, связанному мной для него свитеру, подаренным отцом часам. Неспешным разговорам у горящего камина и переливающейся огоньками елке. Запаху рождественской выпечки — всему тому, чего у него никогда не было. И еще, что родные люди здесь, рядом с ним, а то, что он и меня к ним причисляет, я и так знала. На этом наша светлая сторона жизни закончилась, и по прибытии обратно в школу нас ждал ад.

Девятого января мы отпраздновали его день рождения, а тринадцатого ворон Сева принес записку от отца о смерти Эйлин. Я и невменяемый от горя Северус, отправились на похороны. Директор сначала не хотел меня отпускать — видимо, счел смерть магического опекуна не существенной причиной для того, что бы покинуть школу. Но, увидев мое решительное выражение лица и начинающие дребезжать и подпрыгивать на своих полках предметы в его кабинете, быстро поменял свое решение. И правильно — мне до магического выброса было недалеко. Впервые я так сильно разозлилась.

Тобиас, потерянный, бледный и похудевший, как и его сын, похоже, до конца еще не сознавали свою потерю. Организацией похорон занялись приехавшая Глория и я, а Тобиас только, как зомби, подписывал документы. Оставить его в таком состоянии я не могла. Поэтому, через консульство, мой опекун по-быстрому сделала ему документы и увезла в Америку к моим родителям.

Посадив его на самолет, мы с Севом вернулись в дом.

Конечно, для моей репутации неприлично было проводить время наедине с парнем, но мне тогда было на все плевать. Я так устала и морально, и физически, что сразу просто не могла вернуться в школу, чтобы окунуться в суету, учебу и обязанности старосты.

Северус застыл, как неживой, молчал и смотрел в одну точку, словно ничего не видя перед собой, но руку мою не выпускал. А когда я ее аккуратно высвободила, то он тут же нервным движением обнял себя.

Заварила ему сладкий горячий шоколад, щедро сдобрив его сливочным ликером, а потом вложила кружку в ладонь, и он сразу вцепился в нее обеими руками. Когда алкоголь подействовал, друг словно бы пришел в себя, огляделся и лицо его скривилось в гримасе боли.

Я знаю, что он видел. Комнату, где всего чуть больше недели назад он был счастлив. В его глазах отразилось понимание, глаза наполнились слезами, а потом он сфокусировал их на мне. После чего неожиданно сполз с кресла на пол и, сильно обняв руками мои ноги, уткнулся мне в колени и зарыдал, оплакивая свою маму. Когда его плач стих, он так и уснул на полу, пока я все это время гладила его по волосам. Я же была так напряжена, что не смогла уснуть. Сердце сковала тоска и, прислушиваясь к ровному дыханию Северуса, я тоже дала себе волю и беззвучно расплакалась, роняя горячие слезы на его темную макушку, замирая, когда друг внезапно подергивался во сне или судорожно всхлипывал.

Под утро я все же ненадолго задремала, а проснувшись и открыв глаза, неожиданно встретилась взглядом с Севом. Он проснулся раньше меня, но во сне я немного съехала с кресла и навалилась на его руку, и он терпеливо ждал, когда я проснусь, не решаясь меня побеспокоить. Милый Северус…

Приготовила нам по паре бутербродов и кофе, и мы вяло перекусили, а потом вернулись в школу. За все время мы перекинулись всего несколькими словами, да нам слова и не нужны были.

В школе все пошло по-прежнему, только Северус стал более замкнутым и агрессивным. Даже Мушкетеры на время оставили его в покое. Может потому, что он тоже стал ходить в стае — по другому я не могла назвать его компанию. Сама несколько раз ловила этих слизеринских придурков, когда они устраивали разборки в коридорах. Когда они меня видели, то Мальсибер или Эйвери глумливо ухмылялись, отвешивали шутовской поклон, и вся компания, беззаботно насвистывая, демонстративно удалялась.

Последняя ссора стала для нас концом наших отношений.

— Северус, как ты можешь общаться с подобными личностями, что ты в них нашел? — спросила я у друга, который упрямо молчал, — они же подонки. Ты знаешь, что Мальсибер недавно пытался сделать с Мэри?

— Да он просто хотел посмеяться над ней, подразнить, — упрямо ответил пацан, — тоже мне, из-за такой ерунды…я думал мы друзья.

— Мы и есть друзья, — ответила я, глядя в его бледное лицо, — но меня пугают твои знакомые. Что остальные, не входящие в этот ваш клуб, видят от вас? Только боль, страх и унижение. Темная магия для тебя уже ерунда. Неужели ты не понимаешь, что следующей могу стать я?

— Не говори так, Лили, — вскинулся он, хватая меня за руки, — они не посмеют, я смогу тебя защитить, — с жаром добавил он.

— Я устала, Сев… устала бояться за тебя, — призналась я, и по щеке у меня сползла непрошеная слеза. — Устала надеяться, что ты одумаешься и станешь прежним Севом — моим лучшим другом, а не монстром, как твои приятели.

— Лили, ты не понимаешь, — возразил он, с нежностью утирая слезу с моей щеки, — я делаю все только для нас. Я смогу стать великим, и ты еще будешь гордиться мной.

— Великим? — вскинулась я, — став темным магом? Зачем, Сев? Я не понимаю. Разве нам было плохо раньше, чего тебе не хватает?

— Ты девочка, тебе не понять, — решительно ответил он, отстраняясь.

— Конечно, — подпустив в голос ехидства, ответила я, — куда мне… раньше помню я подобным непониманием не страдала и тебя все устраивало. А теперь — девчонка, еще скажи — грязнокровка.

— Молчи, Лили, прошу, не говори ничего, — простонал парень, закрывая лицо ладонью, — ты не такая.

— Почему это не такая, как раз такая, — с издевкой возразила я. — В отличие от тебя, я не строю иллюзий на свой счет и смотрю правде в глаза. Это ты не понимаешь, куда влез, Северус, а когда поймешь, у тебя уже ничего не останется, кроме тьмы, которую ты так хотел.

— А Поттер и его дружки, — внезапно зло вскинулся Северус, — чем они по-твоему занимаются, когда шляются по ночам? А ведь все считают их хорошими.

— При чем тут Мушкетеры, Сев, — спокойно возразила я, — мне нет до них дела. Пусть их друзья и родные, которым не все равно волнуются за них, а я сейчас говорю о тебе.

— Но он увивается за тобой, — неожиданно с обидой и досадой выпалил Снейп и, похоже, сразу пожалел о сказанном. — Джеймс Поттер увивается за тобой, а он совсем не такой, как о нем думают… чемпион квиддича… позер, — смущенно сбиваясь, промямлил он, покраснев.

— Северус, если это и правда, то в любом случае — это проблема самого Поттера, — философски пожала плечами. — Прости, но не вижу смысла в подобном разговоре. Ты отлично знаешь, как я к нему отношусь. Или ты думаешь, что я слишком глупа и перестала разбираться в людях?

— Нет, Лили, прости меня, — ответил повеселевший друг, вновь становясь самим собой.

— Тогда здесь и сейчас требую от тебя честного ответа, — сказала я тоном, не терпящим возражений, — или ты остаешься со мной, или выбираешь свой клуб.

На Снейпа было больно смотреть. Он поднял на меня полные страдания глаза, моля о пощаде, но я была неумолима.

— Я не могу уйти, Лили, пойми, — простонал он, просяще смотря на меня.

— Что же, — спокойно ответила я и даже смогла мягко улыбнуться, хотя в душе все заледенело, — я принимаю ваш выбор, мистер Снейп, — от чего он дернулся, как от удара. — Помню, я говорила вам, что вы, как будущий мужчина, должны учиться сами принимать решения и их последствия. Я была рада дружить с вами, но отныне нам с вами не по пути. Надеюсь, мой бывший друг, оно и правда того стоит. Искренне желаю вам счастья и надеюсь, что когда вы достигните величия, то вам будет с кем его разделить. За сим, прощайте, — склонилась в полупоклоне и, бросив на ошарашенного парня последний взгляд, вышла из класса и из его жизни. Вот так все и закончилось…

Разлука с Северусом сильно ударила по мне. Не хотелось бы признаваться, но я рассчитывала на его чувство привязанности ко мне и просчиталась. Значит, не так уж были и сильны эти чувства. И вроде бы и горевать не стоило, но в сердце у меня образовалась пустота. Внешне я была так же спокойна, как и всегда — улыбалась, смеялась, но, приходя в свою комнату, плакала и мучилась от одиночества.

Еще я стала какой-то рассеянной, чего за мной раньше не водилось. Потеряла несколько любимых перьев для письма, ленту для волос, блокнот, куда я стихи записывала, и заколку, — ту, первую, что мне Сев подарил. Я ее на сумке носила, как талисман, она как цветок лилии выглядела, видимо, не заметила и зацепила где. Плохой знак, словно память о друге у меня отбирают. Но чему быть, того не миновать…

Поттер совсем меня достал. Невозможно было из спальни выйти, как он тут как тут. И чего он ко мне прицепился? На него и так все девчонки вешаются, видимо, решил и меня в коллекцию добавить. Да и ставки на мою капитуляцию наверняка подняли. «Странная недотрога Эванс» — каков вызов для самолюбия. Не дождется.

Директор, как мой опекун, тоже активизироваться и каждую мою просьбу в одолжение со своей стороны превращал. Даже хотел Хогсмид запретить посещать — типа времена смутные и опасные. Но потом передумал, якобы снизошел к моей скуке. До сих пор не поняла, что ему от меня нужно?

Теперь остался у меня только один близкий друг — Винсент. Правда встречаемся мы тайно. Он даже меня немного утешил по поводу Снейпа.

— Понимаешь, Лили, — терпеливо объяснил он, — у него просто нет другого выхода. Он никто, хоть и талантлив. После школы, если нет денег, то ему светит только работа в лавке. И если талант того стоит, могут выдать за него дочку аптекаря, и после смерти самого аптекаря дело перейдет дочери, а потом к их сыну, а сам он так никем и останется. Если же в семье кроме дочери еще и сын есть, наследник, то вовсе плохо. Тогда просто будет пахать всю жизнь на чужого дядю. Вот и получается, что если он и достигнет чего, то только лет к сорокам, не раньше.

— Подожди, Винсент, — возразила я, — а как же обучение у Мастера-зельевара или в гильдии, или как там ее?

— Так это ничуть не лучше первого, — грустно усмехнулся друг. — В гильдии его ждет двадцать лет отработки, причем в любое время и без выходных. Они ведь должны с тебя прибыль получить и свое вернуть. А Мастер-зельевар еще хуже. В гильдии он по специальности вкалывать будет — у котла стоять, а у мастера еще и вместо домашнего раба и слуги. Да и все его изобретенные рецепты Мастер под своим именем публиковать будет, пока срок отработки не пройдет, а результат в любом случае всегда один. При лучшем раскладе — учитель или частный репетитор, ну и подрабатывать сможет, варя сложные зелья на заказ, но с них сбор идет либо Мастеру или в гильдию. В любом случае свое дело открыть ему не дадут, если у него влиятельного покровителя не будет.

— Но ведь это просто ужасно, Винсент, — растерялась я.

— Такова реальность, Лили, — грустно усмехнулся он.

Наконец, экзамены остались позади. Еще полторы недели и я, наконец, навсегда покину это Богом забытое место. Но, видимо, мои мучения еще не закончились.

Возвращаясь в замок с прогулки, я услышала шум и улюлюканье. Возле дуба у озера, где раньше мы с другом любили сидеть, собралась толпа. Когда я подошла ближе, то увидела Поттера, который подвесил Снейпа вниз головой и уже успел снять с него брюки. Люпин стоял поодаль, кидая неодобрительные взгляды на друзей, но не вмешиваясь. Питер топтался немного позади Джеймса, визгливо хихикая. Блэк, скрестив руки на груди, облокотился на ствол дуба, сверкая глумливой улыбкой, а в его руке была зажата палочка Сева.

— Ну, — рисуясь, распинался Поттер, растягивая губы в ухмылке, — кто хочет посмотреть, как я сниму с этого урода штаны?

Толпа что-то одобрительно прогудела, перемежая выкрики смешками. Этого я стерпеть не могла.

— Что здесь происходит? — решительно спросила я, подходя ближе.

— О, мисс староста пришла, — заржал Блэк, в то время как Поттер вроде бы смутился, — ты вовремя, Эванс.

— Расходитесь, — сказала я зевакам, — здесь вам не концерт. А ты, Поттер, немедленно расколдуй его.

— Расколдую, — нагло ответил парень, — если пойдешь со мной на бал.

— Мне не нужна твоя помощь, грязнокровка, — неожиданно зло выплюнул Северус, весь красный от злости.

— Что ты сказал, урод? — вскинулся Поттер, направляя палочку в сторону висящего парня. Но я протестующе махнула ему рукой.

— Мистер Снейп, я была лучшего мнения о вашей сообразительности, — спокойно ответила я. — То, что я грязнокровка мы все выяснили, помнится, еще на втором курсе. Могли бы придумать что-то более оскорбительное, чтобы потешить публику наравне с Поттером. Что касается тебя, Поттер, то в следующий раз, когда тебе придет в голову снять с кого-то брюки, подумай — сравнение может быть не в твою пользу, — сказала я вспыхнувшему парню и демонстративно посмотрела сначала на его ширинку, а потом на боксеры Снейпа. Парни в толпе, когда до них дошло, что я имела в виду, громко заржали, а девчонки глупо хихикали, прикрываясь ладошкой и краснея.

— И кстати, Поттер, — обернулась я на прощание к ошарашенному подростку. — Будь ты последним парнем на земле, я и то никуда бы с тобой не пошла. Ты мне противен. Можешь и дальше строить из себя клоуна. Эта роль тебе более всего удается.

Я отошла от дуба пару метров, оглянулась и отменила чары Поттера, от чего Снейп кулем рухнул вниз, запутавшись в мантии. Если бы я по доброте душевной не поддержала его, то парень бы сломал себе шею. Мельком убедившись, что палочка вернулась к владельцу, я не оглядываясь ушла с поляны.

«Вот ведь… друг называется» — возмущенно думала я. — «Придешь ты еще извиняться… Это надо же, так меня оскорбить.»

Вечером после ужина я сразу ушла к себе. Скандал на поляне обсуждала вся школа. Меня даже вызвал директор для беседы.

— Ах, Лили, ты же такая добрая девочка, — нудел директор, — дай мальчику второй шанс. Посмотри, как он страдает. Это долг каждого христианина — вернуть заблудшего на путь истинный. — И все в том же духе. Приплачивает ему Поттер за рекламу, что ли. Короче, я просто считала дни до отъезда.

Снейп пришел извиняться в тот же вечер. Я немного его помучила в неведении, из мести, а потом снизошла.

— Что вы хотели, мистер Снейп? Говорите и уходите. Не хочу вас видеть, — скрестив руки на груди, сказала я, подпустив в голос холода, что королева снежная позавидует. — Не молчите, мистер Снейп. Я вышла только потому, что Мэри сказала, что вы собираетесь проторчать здесь всю ночь.

Северус грохнулся около меня на колени и что-то торопливо пробормотал: «Прости…сожалею…никогда больше».

— Ладно, Северус, заканчивай убиваться, — вздохнула я. Надолго меня не хватило. Северус, услышав свое имя, вздрогнул и вскинулся, с надеждой глядя мне в глаза таким знакомым взглядом, но быстро сник, когда я добавила:

— Здесь не время и не место ни для разговоров, ни для извинений. Поговорим в поезде, а до этого я тебя видеть не желаю. Будет время подумать, как ты меня оскорбил.

После я развернулась и, не глядя на него, ушла.

Друга я простила сразу, да и не сердилась даже, но надо было его проучить, чтобы урок усвоился. Меня другое волновало. Как Поттер о чарах узнал? Ведь это заклятие сам Снейп придумал и знать о нем никто, кроме его и меня, не мог. А все потому, что оно невербальное было. Так что, даже если старый учебник Снейпа, что он мне отдал, а я все вернуть забывала, кто-нибудь и прочел, то применить бы на практике не смог. Теперь понятно, почему Северус вспылил. Он думал, что я с Поттером тайком встречаюсь и по дружбе его этому заклинанию и научила. Пока все сходится. Не ясно одно. У меня на комнате чар охранных, как на гоблинском сейфе, да и заклинание это вслух я только в комнате отрабатывала, когда заучивала, и свидетелей у меня не было. Или были? Ответ напрашивается сам собой. Кто у нас в компании Поттера на роль наблюдателя подходит? Мелкий, незаметный, подлый и хитрый, а еще осторожный настолько, что я его не заметила и не вычислила? Ну что, мерзкая крыса Петтигрю, молись, я иду к тебе.

Питера я подловила и приложила заклинанием в коридоре. После чего трансфигурировала его в пенал и спокойно пронесла в свою комнату. Запечатав дверь на все известные чары, даже против анимагов, и вернула парню изначальный облик.

— Эванс, — испугано промямлил помятый пацан, — меня будут искать.

— Конечно, будут, — согласно кивнула я, ухмыляясь. — Вот только ты уверен, что в моей комнате? Думаю, здесь тебя будут искать в последнюю очередь.

— Чего ты хочешь, Лили? — жалобно пробормотал Петтигрю, — я ничего не знаю.

— Знаешь, Питер, знаешь, — мягко, но с угрозой ответила я. Оскорбленная женщина это страшно. — И если хочешь выйти отсюда сам, то ты сейчас расскажешь мне все. А чтобы развязать тебе язык, выпей это, — и я протянула ему зелье болтливости. Не сыворотка правды, конечно, но эта крыса выболтает все.

— Если не выпьешь, — добавила я, видя, что он колеблется, — то я тебя трансфигурирую в небольшой предмет, и мой ворон унесет тебя из Хогвартса туда, где тебя никто никогда не найдет, — пригрозила я. — И ты будешь стоять у меня на каминной полке столько лет, пока все не расскажешь. Я обещаю не мстить ни тебе, ни другим, замешанным в этой истории.

Питер, немного подумав и, видимо, сообразив, что я не шучу, решительно опрокинул в себя зелье и замер.

— Это все Поттер, — охотно начал он. — Это он меня заставил следить за тобой.

— Зачем ему это? — удивилась я.

— Все знают, что он с ума по тебе сходит, еще с третьего курса, — ответил парень. — Но ты его не замечала и тогда он послал меня.

— Куда послал? — спросила я. Разговор стал напоминать бред.

— Следить за тобой, — ехидно осклабился он, — а потом подглядывать. Особенно он хвалил меня, когда мне удавалось подсмотреть за тобой в душе или когда ты переодеваешься.

— Что ты несешь, Питер, — растерялась я, — зачем ему это — чтобы другой парень видел меня, если я ему нравилась. Вы что извращенцы?

— Дура, он забирал у меня воспоминания, а мне стирал отрезок памяти, где я тебя видел. У него уже коллекция собралась из семи воспоминаний, и он их пересматривает сам. А еще я воровал у тебя вещи для его коллекции.

— Значит, — простонала я, — заколка, перья, лента и другое, — все твоих рук дело?

— Да, — гордо вскинулся пацан, самовлюбленно улыбаясь, — я ловкий. И еще я пару трусиков подтянул, а ты даже не заметила. Джеймс тогда так доволен был… Блэк почти месяц меня не доставал.

Меня затошнило. Это так мерзко и противно. Как такое возможно? Ни к кому еще я не чувствовала такого отвращения, как к Поттеру.

— Заклинание ты тоже хозяину передал? — жестко спросила я, беря себя в руки. Питер кивнул.

— Где Поттер хранит воспоминания и мои вещи? — спросила я, сглотнув вязкую слюну. Меня реально тошнило.

— У него в сундуке большая шкатулка, — ответил парень.

— Питер, сейчас ты дашь мне клятву, что уничтожишь ее вместе со всем содержимым, кроме заколки — ее ты принесешь мне. И все равно, как ты это сделаешь. Тебе не в первой водить этих придурков за нос. Но предупреждаю, если не согласишься, то последствия для тебя будут ужасные. Мстить я тебе не буду, как и обещала, но покажу воспоминания о нашем разговоре всем и сдам тебя властям, как незарегистрированного анимага. А там, в тюрьме, папаша Поттера и сам тебе по-тихому башку свернет, еще до суда, чтобы ты чего не ляпнул и сыночка не выдал. Если до этого сам Поттер с тобой не разберется. Пошел вон.

Через два дня состоялся выпускной бал. Питер молчал, но я его не торопила. Эта крыса свое дело знала. Если раньше я Поттера терпеть не могла, то сейчас просто ненавидела. Каждый раз боялась, что сорвусь, дам себе волю и расцарапаю ему мерзкую рожу. На бал я пошла с Генри из клуба спорщиков. Там меня и Поттера неожиданно выбрали королем и королевой бала. Чистая подстава, как по мне, ведь там волшебники покрасивей нас были. И по тому, как мой опекун одобрительно кивал и ласково из-под очков поглядывал и умилялся, глядя на нашу пару, я поняла, что это его рук дело. Но танцевать с этим оленем я отказалась и так глянула, что он сразу отстал. Так мы и сидели рядом на тронах, на подиуме, у всех на виду, пока я от него с бала не сбежала.

Следующий день оказался полон событий. Утром мы узнали, что пьяный Поттер нечаянно спалил собственную спальню. Все вещи сгорели, а вечером Питер передал мне заколку и поклялся магией, что все уничтожено.

После обеда меня вызвал директор. Долго разговаривал о долге, добре и зле, всепрощении, а потом завуалированно попросил пообещать, что после каникул я вернусь в школу и закончу ее. Я с радостью пообещала, правда не уточнив, какую именно школу я имею в виду. Расстались мы довольные друг другом. А вечером, после ужина меня опять вызвали в кабинет директора, где кроме него обнаружился отец Поттера. Я струхнула, если таков сынок, то папаша, наверное, еще хуже. Поэтому я нажала на записывающий кулон -тоже подарок Глории. Сколько лет прошло, и надо же — пригодился.

— Сядь, — властным, приказным голосом сказал мужчина, когда директор вышел, — нам нужно поговорить.

Конечно, я бы могла возразить, что мне лично это не нужно, но послушно села и спокойно посмотрела на него.

— Недавно, ты при всех оскорбила моего сына, — начал он, сверля меня злым взглядом. — Что ты о себе думаешь, ты, простая магглорожденная без роду и племени. Мой сын оказал тебе честь, снизошел до грязнокровки, выбрав тебя своей девушкой, а ты смеешь унижать его? Что ты о себе возомнила?

— Какой ответ вы хотите от меня услышать, сэр? — спокойно ответила я, когда пауза затянулась, — мне нечего сказать, кроме того, что мне не нравится ваш сын и я не вижу смысла быть с ним любезной.

— Просто ты не понимаешь, как устроено наше общество, девчонка, — процедил он, еле сдерживаясь, чтобы не приложить меня проклятьем за мою наглость. — Связь с нашим родом может многое тебе дать.

— Вам нечего мне предложить, сэр, — невозмутимо ответила я. — Если я решу остаться в Англии, то у меня есть на примете покровитель — Лорд Малфой. Я не разбираюсь в этом вопросе, но он явно богаче, и род у него древнее. Я уже не говорю, что он Лорд, в отличие от вас, — добавила я, в то время как мужчина от ярости угрожающе сузил глаза, мечтая меня убить.

— Давайте поговорим начистоту, — предложила я. — Моя персона зачем-то очень нужна вашему сыну. Но дело в том, что ваше предложение не имеет для меня смысла. Деньги — они есть и у меня. Вполне приличная сумма с шестью нулями, мне хватит на безбедную жизнь. Фирма магических телефонов, которую я придумала, и которая принадлежит мне, тоже приносит постоянный доход. Я запатентовала два новых способа лечения магических болезней, и когда я окончу Хогвартс, меня ждет кафедра магической медицины в Америке. Так что, как видите, у меня масса возможностей прекрасно устроиться в жизни и без вашей помощи. Я не та девушка, что вам нужна. Перспектива сидеть в вашем сельском доме, ублажать вашего сына и рожать наследников, выклянчивая себе подарки, больше похожие на подачку, меня не прельщает. Так что, если это именно те «многие перспективы», что вы имели в виду, то я воздержусь. Хотя, будь я грязнокровкой, меня может и заинтересовало ваше предложение, — кинула я ему более чем прозрачный намек.

— Чего ты хочешь? — внезапно спокойно спросил мужчина, хотя его глаза блестели азартом, прямо как у Поттера-младшего, когда он замышлял очередную гадость. — Что ты думаешь о моем сыне? Скажи прямо, есть у него шанс? «Или придется тебя волоком под венец тащить?» — явственно читалось в его глазах.

— Шанс, он есть всегда, — лукаво улыбаясь, ответила я, старательно строя из себя недалекую, но продуманную дурочку. — Что по поводу Джеймса, — сделав вид, что задумалась, ответила я. — Он красив и популярен, но мне нужен мужчина — моя опора в жизни, а не вечный мальчик. Мне осталось учиться два года. Если за это время он вспомнит, что у него есть мозги и использует их по назначению, то я обещаю рассмотреть его кандидатуру в качестве мужа, — легко пообещала я, зная что еще один день — и меня здесь уже не будет. — На меньшее я не согласна. Все будет зависеть только от него. Только пусть он до сентября оставит меня в покое, я очень на него зла из-за его выходки. Пригласить меня на бал на глазах толпы, да еще используя подобный повод.

Поттер удовлетворенно кивнул и вышел из комнаты.

Вот все же странные они, эти маги. Они почему-то думают, что если ты верующая, то значит и хитрить не умеешь, ненависть тебе не знакома и всегда всем только правду говоришь. Откуда они этих предрассудков понабрались? За свою тайну я не переживала. Поттер ее пока никому не расскажет, чтобы конкурентов меньше было, а потом, когда я уеду, мне все равно будет, кому он проболтается.

Вечером была моя очередь патрулировать коридоры. Я кинула на себя чары тихого шага, чтобы эха собственных шагов не пугаться, и пошла в темноту. Неожиданно я услышала шум. Перехватив палочку покрепче и затушив люмос, я медленно пошла на звуки. Через минуту моим глазам предстала отвратительная картина. Трое здоровых старшекурсников зажали девушку в угол и, глумливо смеясь, ее лапали, пытаясь стащить с нее платье. Я уже подорвалась заорать и позвать на помощь, когда кто-то неожиданно зажал мне рот и ловко и бесшумно оттащил меня за угол.

Неизвестный торопливо утянул меня за угол:

— Не кричи, сестра, это я.

— Мистер Филч? — сиплым от испуга голосом переспросила я, повернувшись к нему. — Что вы себе позволяете?

— Прости, сестра, но так нужно, — без капли раскаяния ответил он, — они не должны были тебя увидеть, иначе могли стереть тебе память, а я не мог этого допустить.

— О, точно, — взволнованно вскинулась я, внезапно вспомнив, — там девушка, брат Аргус, вы должны ей помочь. Пойдемте же быстрее, а то они причинят ей зло. Ну же, поторопитесь, чего вы стоите? — нетерпеливо добавила, делая несколько быстрых шагов в сторону коридора, но была жестко перехвачена Филчем.

— Они ничего ей не сделают, Лили, — равнодушно ответил он, — просто попугают. Замок зачарован на безопасность, сестра, не волнуйся, — более мягко пояснил завхоз, видя мое неверие и намерение броситься спасать несчастную жертву. — Иди за мной, я кое-что покажу тебе, — добавил он и, развернувшись, пошел в сторону подземелий. Немного успокоилась и пошла следом. Не верить мужчине повода не было. Ну не законченный же он циник и мерзавец, чтобы зная, что девушке грозит групповое изнасилование, пройти мимо. Волнение от увиденного и не прошло, так что меня потряхивало от эмоций.

Старик свернул в незнакомый мне коридор и спустя несколько хаотичных поворотов, я оказалась в маленьком помещении, где в части стены на уровне лица тянулась резная каменная вязь.

— Накинь чары тишины и сокрытия, сестра, — резко взяв деловой тон, сказал мужчина, — и побыстрее. Время почти пришло.

Я заинтригованно помахала палочкой и пытливо уставилась на старика, который невозмутимо достал откуда-то низкую устойчивую скамейку и показал мне знаком на нее встать. Повиновалась, и когда прорези в стене оказались прямо на уровне моих глаз, увидела комнату среднего размера. Она выглядела роскошно. Стены задрапированы тканью, серебряные светильники ровно горели волшебным огнем, создавая полумрак, но мебели, кроме большого овального стола и нескольких стульев, больше не было.

— Смотри внимательно и слушай, сестра, но не давай воли гневу, — предупредил меня рядом стоящий старик. — У тебя будет время задать мне вопросы и я отвечу на них. А теперь пора…

Не успел он договорить, как часы на одной из стен, ранее мной незамеченные, отбили полночь. Тяжелая двустворчатая резная дверь отворилась, и в комнату беззвучно зашли люди, от чего просторная комната стала словно бы более маленькой и тесной.

Мужчины, также не издавая звуков, прошли к столу и расселись в известном только им одним порядке. Всего их было десять, но два стула в противоположных концах зала, словно бы для хозяина и хозяйки, были пусты.

Мужчины воздели руки и стали читать нараспев что-то вроде молитвы, от чего воздух в комнате пошел рябью, светильники стали гореть ярче, а по каменным бордюрам вокруг комнаты вспыхнули горящие письмена.

Когда незнакомцы закончили, то скинули капюшоны и стали вести себя более раскованно, словно официальная часть закончилась и можно было расслабиться. Их лица были скрыты масками.

Сначала они просматривали какие-то бумаги, что-то записывали, изредка комментируя текст или бросая редкие фразы. Слишком непонятные. Специфические, те которые используют дельцы, бухгалтеры и работники биржи. И я уже заскучала, когда Филч тихонько толкнул меня, обращая внимание на происходящее.

— И последнее на сегодня, — сказал мужчина на месте председателя и все оживились в предвкушении, а я с любопытством приникла ближе.

— Двадцать три грязнокровки, пять полукровок без рода и одна чистокровная — свободная из побочной ветви Велингтон.

— Давайте сначала разберемся с заявками, а потом перейдем к остальным, — растягивая слова предложил брюнет, вальяжно развалившись в кресле.

— Согласен, — поддержал крепко сбитый шатен, — начнем со сложного, с остальными проблем не возникнет.

— Хорошо, — легко согласился председатель. Шесть юношей-полукровок. Один чистокровный без поддержки рода. Три полукровки — девушки, одна свободная и четыре грязнокровки. Итого — пятнадцать душ. Начнем с парней…

Потом я просто стояла и в шоке наблюдала за этим беспределом. Мужчина называл фамилии, знакомые мне и незнакомые, кто-то называл цену и род участвующий в торгах. Непонятные термины. Записи и свитки вспыхнувшие магией. Наконец, я отмерла, услышав свое имя.

… — Лили Эванс, грязнокровка, пятый курс.

Пять масок вскинули правую руку.

— Отлично, пять заинтересованных, — прокомментировал председатель, — но у нас проблема.

— Род Малфой продлевает иммунитет еще на год. Тысяча золотых, — сказала одна маска.

— Род Крэбб за иммунитет. Пятьсот золотых.

— Тогда у нас точно проблема, — сказал председатель. — Род Поттер полторы тысячи на полное владение.

— Не вижу проблемы, — высказался еще один блондин в маске. — Даем девчонке иммунитет на год, а Поттеру разрешение на ухаживание. Если за год она его не выберет, то продолжим торги. Остальным отказать.

Потом они еще что-то говорили, но от волнения я ничего не соображала, уши заложило и все звуки слились в один нестройный гул.

Как мистер Филч принес меня в свою каморку — не помню. В себя пришла только когда он пытался меня напоить, при этом облив холодной водой. Она меня в чувство и привела.

— Спрашивай, — устало сказал старик, сочувственно глядя на меня.

— Почему… почему? — спросила дрожащим от потрясения голосом. — Почему вы не вмешиваетесь? Как вы можете спокойно смотреть на эту несправедливость. Вы же божий человек.

— Каждому из нас отведена своя роль, сестра, — спокойно ответил он. — Когда придет время, придет и отмщение за невинные души, но теперь время еще не пришло. Бог долготерпелив, но всегда воздает по заслугам. Праведники в Содоме тоже терпели творящиеся вокруг них беззакония, пока Бог не послал к ним ангелов, которые вывели их из города. И лишь тогда гнев Божий сошел на ту землю. Теперь пойдем, я провожу тебя. Все равно ты слишком потрясена, чтобы задавать вопросы и понять на них ответы.

Вернувшись к себе, я какое-то время сидела в ступоре, а потом, наплевав на время, связалась с Глорией. Но ее реакция была совсем не той, которую я ожидала.

— Ах, Лили, детка, — совершенно спокойно ответила женщина, — право, не знаю, что тебя так потрясло?

— Глория, — срывающимся от волнения голосом сказала я, подозревая, что она просто меня не поняла. — Я говорю, что в Хогвартсе творится беспредел. Людей продают, как скотину на рынке, а ты спрашиваешь, что меня потрясло?

— Знаешь, Лили, — немного раздраженно, словно объясняя прописные истины ребенку, ответила она, — ты меня поражаешь. С одной стороны ты не по годам разумна, но иногда твои наивные суждения просто ставят меня в тупик. Ты словно с Луны свалилась, — осадила меня она. — Я не понимаю, к чему такое возмущение. Такова жизнь. В обычном мире творится все то же самое. Даже простая секретарша, устраиваясь в большую компанию, предполагает, что от нее требуется не только кофе шефу готовить и бумаги на подпись приносить. И я уже не говорю про творческие профессии, модельные агентства, киноиндустрию. Да даже в обычной медицинской клинике тоже свои интриги, и каждой известно, что через постель главврача карьерный рост пойдет гораздо быстрее. Так чему удивляться, что в мире, где до сих пор действует майорат, и женщина не больше, чем собственность мужчины, чье предназначение ублажать мужа, создавать ему уют и рожать наследников, сильные мира сего решают чьи-то судьбы.

— Но ведь это насилие над личностью, — робко возразила я, напрочь убитая ее логикой.

— Милая, — сочувственно ответила она, печально улыбнувшись, — тебя это так потрясло, потому что это касается тебя самой. Согласна, это неприятно, но подумай, во всем этом есть и плюсы.

— Какие плюсы, Глория? — пораженно спросила я. — Какие плюсы для свободного человека, если его продают, как негра на невольничьем рынке?

— Лили, сколько примерно учеников поступает в Хогвартс каждый год? — неожиданно сменила она тему. — Человек сорок, не так ли. По десять на факультет. Теперь откинь половину, как чистокровных и полукровок. Как думаешь, куда деваются все остальные? Где они работают? Ты каждый год покупаешь необходимое к школе. Разве продавцы в лавках сменились за эти несколько лет? Или в Хогсмиде появились новые официанты и бармены за это время? Есть, конечно, министерство, но оно тоже не резиновое, и маги там работают всю жизнь. И эта жизнь, кстати, гораздо дольше, чем у магглов. Сколько по-твоему надо ждать, чтобы подходящее место освободилось?

«А правда, — подумала я, — никогда об этом не задумывалась».

— Такая система управления, как в Британии, конечно, не подходит для других стран, — сказала Глория, правильно истолковав растерянность на моем лице, — но другая там и не приживется. Слишком мало мест, где можно себя реализовать. Нет производств, только частные мелкие лавочки и предприятия, человек на двадцать работников.

— Но ведь выпускники могут продолжить обучение в других странах, — возразила я.

— Не смеши меня, — фыркнула женщина, — кому они там нужны. С таким уровнем образования они даже колледж не потянут. Если их только на магические фермы или поля пригласят работать наемными рабочими. У нас совершенно разные подходы и цели образования. В Англии, это несколько узкопрофильных специалистов, остальные — балласт. А в Америке — это общее образование для всех, после которого можно хоть куда поступить и только потом специалитет.

— Но зачем тогда магглорожденных вообще обучают? — возмущенно спросила я, — если работы им все равно нет.

— Вот, наконец, в тебе проснулся разум, — подколола меня женщина. — На самом деле, магглорожденным вовсе не нужно обучаться все семь лет, чтобы устроиться на доступную для них работу. Достаточно сдать СОВ. Но очень редко кто из них уходит после пятого курса.

Дело в том, что за всеми пришлыми с момента поступления наблюдают заинтересованные лица. К концу четвертого курса они определяются и заявляют свое «намерение» на выбранную персону. На пятом курсе до персоны доносят информацию о положении вещей, и она весь год решает, чего она от жизни хочет. Если ее положение вещей не устраивает, то она просто не возвращается в Хогвартс, но если возвращается, то с ней заключают магический контракт. На оказание неких услуг покровителю за его покровительство, причем, это не всегда постель. Хозяина может заинтересовать и талант подопечного. Такая система удобна и выгодна всем. Покровитель получает желаемое и усиливает род, а подопечная — стабильность и место в магическом мире. А это работа, денежные компенсации. Влиятельный покровитель дом может купить, назначить пожизненное содержание и даже официально приблизить к роду в качестве вассала. И после того, как контракт будет закончен, девушке не надо будет думать о будущем.

— А если у девушка влюблена в другого и даже взаимно? — спросила я. Система моральных ценностей Британии никак не укладывалась у меня в голове.

— Тогда она возвращается в Хогвартс уже с кольцом магической помолвки. Мой свекор именно так и поступил со своей будущей женой. На чужое никто не позарится, Лили.

— Но меня никто не предупреждал о таком, — удивилась я.

— Ну так род Малфой открыто показал всем заинтересованность в тебе, да и выкупил тебе иммунитет. То есть, род в тебе заинтересован, но пока не решил в каком качестве.

— Значит вот что имела ввиду леди Кэролайн, когда помочь обещала, — грустно усмехнулась я, — откупиться деньгами? Так я бы и сама смогла, если бы мне обо всем рассказали.

— Нет, не смогла бы, — возразила Глория. — Все сделки производят гоблинским золотом. Будь ты хоть трижды миллионер, гоблины не разменяют тебе больше двухсот монет в год, да и то, пока ты учишься. Так что род Малфой честно выполнил условия сделки.

— А Крэбб? — внезапно вспомнила я, — зачем ему участвовать в этом? Он что, тоже имеет на меня виды?

— Не думаю, Лили, — помолчав ответила женщина, — скорее, он хотел защитить тебя. Бедный парень наверное копил не один год, откладывая из карманных денег и экономя, а может и свой детский сейф обнулил. Видимо, ты ему больше, чем просто нравишься, раз он дал тебе свободу выбора, а не заявил о праве владения, как Поттер.

— Глория, а на Поттера как-нибудь повлияет, что у меня иммунитет? — внезапно спросила я.

— Конечно, повлияет, — лукаво усмехнулась женщина. — Он не сможет ничего тебе подлить, или еще как подчинить. Ему придется за тобой честно ухаживать, потому как другие претенденты, более денежные и родовитые, еще не определились с тобой. В ином случае, он по праву выкупа, просто использовал бы родовой подчиняющий артефакт.

«Да уж, вот это нравы, как у животных. Естественный отбор во всей красе», — подумала я.

— А кто эти люди в масках, и почему они распоряжаются всем? Разве на них нет управы?

— Это — клуб «Десяти масок» — теневые воротилы магического мира. По легенде, за каждым родом стоит один из демонов, но и среди них своя иерархия. Десять высших покровителей древних родов и составляют общество, которое полностью контролирует экономику и остальные сферы магического мира. Что-то вроде мафии.

— Но за столом были еще два места, но они были пусты, — вспомнила я.

— Они всегда пусты, Лили, — загадочно ответила женщина. — Предназначены для воплотившегося повелителя и его спутницы.

— Для спутницы? — переспросила я, — женщины?

— Ну да, для единственной женщины. Лилит, «жена на звере багряном». Но, как по мне, так это просто мифология, не забивай голову ерундой.

— Но ведь эти молодые парни не могут быть демонами, — засомневалась я, — они же еще школьники.

— Глупая, они просто «проводники», — ответила женщина, досадуя на мою непонятливость.

— Глория, а те парни, которые напали на девушку, — полюбопытствовала я, — Филч сказал, что замок зачарован, и ей не могли причинить вреда, но меня терзают сомнения.

— Эти парни — «безликие». Любой, кто в теме, может им стать. Полапать девчонку и денег подзаработать. Эта девушка не приняла предупреждение всерьез и вернулась на шестой курс. Теперь ее запугивают, чтобы она сделала правильные выводы и выбрала одного покровителя. Это лучше, чем жить в страхе, что тебя в любой момент изнасилуют. Магия Хогвартса защищает от насилия, но есть множество способов, чтобы получить согласие: от заклинаний, до зелий. Магия неразумна, ей не важно по какой причине ты согласилась. Главное — сказала «да», чтобы отката не было. Я устала, Лили. Вижу, что у тебя еще много вопросов, но давай поговорим при встрече. Жду тебя завтра. Портал оставила в доме Снейпов. Сработает в восемь. И он на двоих, — женщина лукаво улыбнулась и подмигнула мне, после чего отключилась.

Лежала в постели и размышляла об этом сумасшедшем и бесконечно долгом дне. Каждый год магическая Британия открывала мне свои худшие стороны, но этот год побил все рекорды. Даже при том, что Глория многое от меня скрыла, а остальное представила в более выгодном свете. Но я не дурочка и понимаю, что магических богатых и влиятельных родов, могущих позволить себе стать покровителями, совсем немного. Гораздо меньше тех магглорожденных и полукровок, не имеющих рода, которые каждый год поступают в Хогвартс. И исключая тех «счастливчиков», которым «повезло», куда деваются все остальные? Многие из которых пропали без следа. И я бы понадеялась, что они просто вернулись в маггловский мир, если бы они ушли туда после пятого курса, ведь потом шанс на такой исход равен нулю. Но Глория права, я действительно ничего не могу изменить. В чужой монастырь не лезут со своим уставом. Остается только надеяться, что когда-нибудь власть изменится, и все переменится к лучшему.

Утром проснулась разбитая и уставшая, словно и не спала вовсе. Пришлось выпить зелье бодрости, чтобы прийти в себя. Настроение было отвратительным, но немного приободрилась при мысли, что сегодня, наконец, закончится срок моего заключения в этой тюрьме, и я обрету долгожданную свободу. А когда вспомнила, что ненавистный Поттер из-за меня потеряет прорву денег, то и вовсе вернула себе хорошее настроение.

После завтрака все разбежались паковаться, а я собрала сумку еще утром, на всякий пожарный навесив на нее все охранные чары, которые знала, на случай, если Поттер заставит крысу в ней порыться на дорожку.

Мне, кстати, пришлось стереть ему память. Сама я, конечно, на такое не решилась из боязни навредить, но оставлять Поттеру воспоминания, чтобы он и дальше развлекался на мой светлый образ, позволить не могла. Глория на второй же день, к вечеру, прислала мне с вороном зачарованный лист, как тот, что оставили в свое время у нас дома. Действуя по инструкции, я влила в него магию и ментальный посыл — какие именно воспоминания подвергнутся забвению. Питер под клятвой, незаметно, подложил его в спальню. Вспышка — и все, теперь у Поттера ничего нет. Этот факт меня, безусловно, утешил.

Пока все готовились к отъезду, я пошла проститься с другом. Разговор вышел грустным:

— Спасибо тебе, Винсент, — сказала на прощание, не уточняя, что именно имела в виду, — я ценю все то, что ты для меня сделал.

— К сожалению, это все, что я мог сделать для девушки, которая мне нравится, — с грустной улыбкой ответил парень. — Знаешь, Лили, — неожиданно откровенно добавил он, — я второй сын в роду. Конечно, я не унаследую род, алтарь и богатства, но мне позволено самому выбрать себе спутницу жизни. Думаю, вряд ли родители одобрили бы мой выбор, но все равно, со временем, они бы его приняли.

— Я хотел сделать тебе предложение, но потом понял, что у меня нет шансов, и ты всегда будешь видеть во мне только друга, и промолчал. Говорю тебе это потому, что чувствую — мы больше не встретимся. Ты не вернешься в Хогвартс, я ведь прав? — сказал он, не требуя ответа, — а меня ждет иная судьба.

— Винсент, пожалуйста, прошу, не совершай глупость, — ответила я, в то время как на душе было тоскливо и больно. — Ты ведь тоже можешь уехать… Прошу, поедем со мной. Поступишь в Академию и вернешься, когда все закончится. Если ты примешь метку, то умрешь… вы все умрете. Но ты мне очень дорог, и я не могу тебя потерять.

— Прости, Лили, но я не могу уехать, — счастливо улыбаясь ответил он. — Я в таком случае подставлю семью.

— Чего ты сияешь, как медный чайник, — вскинулась не в силах сдержать раздражения от своего бессилия, — сказала же, что тебя, возможно, ждет гибель, а ты не воспринимаешь меня всерьез.

— Глупая, — сказал он и порывисто меня обнял, — я просто счастлив, что ты предупредила меня, поставив свою тайну под угрозу разоблачения. Доверилась мне…

— Я тоже вижу нити магии, Лили, как и ты, — уточнил он, ласково глядя мне в глаза, — и просто счастлив, что настолько небезразличен тебе. Пойми, я не смогу сбежать от своей судьбы, и тем более не хочу подставлять тебя. Лорд и так заинтересовался магглорожденной с необычным даром. Уезжай, в Америке ты будешь в безопасности. А я здесь попытаюсь выжить.

Мне было физически плохо от этих слов и от внезапного осознания всей серьезности его чувств и намерений ко мне. Хранить мои секреты, тайно мне помогать и ничего не требовать взамен. Такого бескорыстия в этом мире я еще не встречала.

— Хочу попросить у тебя ленту на память, — озорно блестя глазами неожиданно попросил он, прервав мои размышления, — постараюсь тебе ее вернуть при нашей следующей встрече.

Я без возражений сняла с волос ленту и вложила в его ладонь, придержав ее своей рукой.

— Мое сердце пока свободно, Винсент, — на полном серьезе сказала ему, — если поторопишься, то оно может стать твоим, как и мой первый поцелуй, — добавила я, решительно потянув его за галстук к себе, вынуждая склонить голову и легко поцеловала прямо в его улыбчивые губы. — Надеюсь, ты выживешь, найдешь меня и вернешь и его тоже, — смутившись своего порыва и предательски покраснев сказала я обалдевшему парню.

— Похоже, нам пора прощаться, — осипшим голосом сказал он, — иначе я верну его прямо здесь и сейчас. Прощай, Лили.

— До свидания, Винсент, — грустно улыбаясь ответила я и вышла, тихо притворив за собой дверь, с тянущим чувством, что больше его никогда не увижу.

Снейп ждал меня на платформе. Снял с задка кареты мою сумку и, виновато пряча глаза за челкой, молча занес ее в вагон. Формально я все еще была старостой, и моих обязанностей никто не отменял. Поэтому оставила Сева одного, и около часа приглядывала за порядком в вагонах для малышей. И, наконец, сдала пост Люпину, который был только рад мне угодить, ведь его до сих пор мучила совесть за позорную сцену у озера.

Вернувшись в купе, запечатала его чарами, чтобы нас не беспокоили и не подслушали. И какое-то время мы просто молчали, не в силах начать этот неприятный для нас обоих разговор.

— Я поняла, тебе есть что мне сказать, Северус? — спокойно и немного холодно спросила я, — слушаю.

Парень взволнованно поерзал по сидению, нерешительно покусывая нижнюю губу, но потом, видимо, решился, когда пауза неприлично долго затянулась.

— Я виноват, Лили. Знаю, ничего уже не исправить, но, если можешь, прости меня. Хотя я сам никогда себя не прощу, — простонал он, закрыв себе ладонями лицо и покаянно склонив голову. Некоторое время он все также исступленно бормотал почти бессвязные извинения и уверения.

«Да, — подумала я, неожиданно вспомнив, — «…нет, с рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь…»

— Северус, — спросила, когда он затих, видимо, нервный запал кончился, — все же хотела бы услышать, за что именно ты извиняешься?

— Я не должен был срываться на тебе и обзывать этим гнусным словом, Лили, — растерянно вымолвил дезориентированный пацан, — я незаслуженно обидел тебя и оскорбил.

— В таком случае, ты не так умен, как мне представлялось, — ответила я, отмечая его растерянность, — если подумал, что я обиделась и оскорбилась на какое-то слово. Нет, Северус, проблема много глубже, чем ты думаешь. Неужели ты мог подумать, что я столь мелочна, что не прощу тебя из-за такой глупости. Нет, ты меня не просто оскорбил, ты меня предал, — пылко высказала ему в лицо.

Снейп побледнел, потом пошел красными пятнами, а в глазах его мелькнула боль, но он так и не понял, что я хотела сказать.

— Ты, как оказалось, меня совсем не знаешь, Сев, а вот я тебя знаю, — сказала более мягким тоном, с удовольствием наблюдая, как он вздрогнул. — Ты подумал, что я сдружилась с Поттером за твоей спиной и научила твоему заклинанию. Ведь правда?

— Когда я за тебя заступилась, ты решил, что просто лицемерно подыгрываю своему парню, и не колеблясь справедливо назвал меня так, как я, по твоему мнению, того заслуживаю. Ничего не пропустила? Тогда продолжим.

— Ты понял, что я ни при чем, а ты ошибался на мой счет только тогда, когда я при всем народе резко и решительно послала Поттера. И понял не из-за моего ответа, а потому, что знал — самовлюбленный Поттер никогда бы не простил такого прилюдного унижения никому, даже своей девушке. Именно это убедило тебя в моей невиновности, после чего ты и побежал извиняться.

— Вот в чем моя обида. Ты знаешь своего врага лучше, чем подругу, с которой столько лет дружил. А не из-за обидного слова. Тебе даже не пришло в голову, что Поттер мог выведать заклинание подлым путем. Нет, ты сразу заподозрил меня в преступлении, хотя знал, что Мушкетеры готовы на любые гнусности. И в этом состоит твое предательство.

— Мы были друзьями много лет, я всегда была с тобой честна, ты прекрасно знал мой характер и убеждения. Но тогда, у озера, из нас двоих ты выбрал Поттера, своего врага, оставив именно мне роль предательницы. Хотя это ты сам, своими подозрениями, предал все годы нашей дружбы. Это очень обидно, Северус, когда самый близкий тебе человек тебя совсем не знает. Я простила тебя, но не знаю, могу ли все еще тебе доверять.

После чего с удовольствием расплакалась.

На беднягу Северуса моя тирада и последующие слезы произвели неизгладимое впечатление. Он бухнулся на колени и стал активно утешать, беспрерывно обвиняя себя, и в навязчивой суете подсовывая то платок, то стакан с водой, не зная как помочь в моей истерике, и кляня себя за то, что довел меня до такого состояния.

Когда я, наконец, успокоилась, то теперь уже он уткнулся мне в колени и стал каяться во всех грехах, вымаливая прощение и обещая снова заслужить мое доверие, которое так неосторожно потерял, даже если на то потребуется вся его никчемная жизнь, все равно посвятит ее мне.

А потом мы очень шумно мирились. Торопливо, перебивая друг друга и заговаривая одновременно. Давая новые клятвы о вечной дружбе и уверениями в привязанности и взаимной приязни, после чего нас захлестнула эйфория от воссоединения. Мне нравилось ехать с другом, словно этих одиноких месяцев и не было.

До дома Снейпов мы доехали на «Ночном рыцаре». С чарами приклеивания это было довольно весело, особенно для Северуса, когда на каждом повороте я со смехом припадала ему на грудь, а он, смущаясь, нежно, но сильно меня придерживал. Или когда автобус заносило в другую сторону, он нависал надо мной, упираясь руками в стекло, чтобы не наваливаться на меня.

Но наша веселость быстро прошла, когда, выпив чаю, я огорошила друга новостью, что навсегда покидаю Англию.

— Я не могу остаться, Сев, — прервала его возражения. — Ты сам поймешь, когда все тебе расскажу.

И рассказала… Про жертву, аукцион, Воландеморта и его организацию. Про все, что чувствовала, когда узнала об этом и, конечно, на десерт, про Поттера-извращенца и его крысу. И хорошо, что оставила Поттера на потом. Именно эта история вывела Сева из ступора от свалившихся на него новостей и заставила вскочить и в ярости, рыкая и стискивая кулаки, бегать по комнате.

Северус в своем репертуаре. Я ему про беззакония и ужасы, а его только Поттер интересует.

— Как видишь, Сев, я не могу вернуться, да и не хочу, — призналась я, — но предлагаю тебе поехать в Америку со мной. Ты мне нужен, да и возможностей там для тебя гораздо больше.

— Хорошо, поеду, — неожиданно быстро согласился он, — ты права, Лили. Что мне в Англии делать одному? Да и зачем все это, если ты будешь так далеко? Я не могу потерять тебя еще раз. На этот раз все будет по-другому.

Эта пара часов до назначенного времени стали самыми нервными и долгими в моей жизни. Хорошо, что со мной был Северус, который меня отвлекал и успокаивал, а то, боюсь, сорвалась бы в панику. В голову лезли совершенно безумные мысли.

Боялась, что все сорвется… Дамблдор и Поттер поймут, что я их провела, нас найдут, опутают обетами и вынудят силой остаться в Англии.

Когда портал перенес нас в мой дом, то, увидев Глорию и родителей, я разрыдалась от счастья. Только здесь до меня окончательно дошло, что кошмар закончился. И больше не будет ни Лорда, ни Дамблдора, ни Филча с его пророчеством, ни унизительного аукциона. Все осталось в прошлом, и уже завтра для меня начнется новая, абсолютно нормальная жизнь.

Северус и его отец остались ночевать у нас. Мы все просто засиделись допоздна, обмениваясь новостями под мамину выпечку и ароматный чай, и не заметили, как пролетело время.

Тобиас за несколько месяцев вполне прижился в Америке. Отец отдал ему в аренду с правом выкупа старую автомобильную мастерскую, доставшуюся ему в наследство от отца. Тогда в стране был кризис, и папе было не до того. Работа на производстве отнимала все время, да и не разбирался он в машинах, хоть и инженер. А надежного человека, которому можно было доверить собственность и не контролировать ее, найти не удалось. Так здание и стояло замороженное.

Тобиас в машинах разбирался хорошо, более того, ему это нравилось. Заодно заботы отвлекли его после смерти Эйлин.

Над мастерской было несколько комнат, которые он привел в порядок к прибытию сына, так что Снейпы вполне хорошо устроились.

На следующий день мы все бездельничали. Проснулись поздно, а после обеда я показала Северусу город. После Коукворта он показался парню мегаполисом. Но больше всего друга потрясло, когда я сводила его в магический квартал. Мы побывали везде, даже в зачарованном лесу. После чего, пораженный до глубины души увиденным, он нашел силы признаться, что не вполне верил мне, когда я рассказывала про магическую Америку. Думал, что преувеличиваю. Но я не обиделась на его заявление — трудно поверить в безбрежное море, когда перед глазами видел только лужу.

В начале июля пришли документы из Хогвартса. Увидев их, я невольно поежилась, представляя реакцию директора на мой обман. Похоже, я еще долго буду шарахаться даже от тени прошлой жизни.

Северус сдал положенные экзамены и тесты. Он и впрямь оказался зельеваром-интуитом. Но самое главное, что у него обнаружился талант к ментальной магии. Это такая наука разума, и маги, которые к ней расположены, на вес золота. Да и силой его Бог не обидел, и это он еще в нее не вошел. Хотя самого парня к боевой магии тянуло. В общем, мой друг гением оказался. Глория мне все уши прожужжала, прославляя мое везение, которое привело в ее цепкие ручонки очередной бриллиант.

Его зачислили в мой класс и установили портал в школу и магический стол. Теперь он стал полноправным членом магического общества.

Остаток лета мы провели весело, не реже раза в неделю выбираясь в парк аттракционов, где развлекались и радовались, как дети, особенно Сев, ведь у него никогда такого раньше не было. Но чаще мы гуляли по лесу.

После приезда моя тяга возросла в разы, словно магия леса соскучилась по мне. А уж как я была рада опять там побывать. После стольких лет жизни в загазованном городишке, мне казалось, что нашла землю обетованную. Каких только диковинок не натащила Севу. Он чуть с ума не сошел при виде такого богатства, а особенно его поразило, что я их ему отдала для исследований. Глория, эта языкастая бестия, нас задразнила, намекая, что, мол, два интуита — зельевар и герболог — это просто готовая парочка. Меня это бесило. Северус, как ни странно, краснел, но молчал и только смотрел на женщину с вызовом.

Сентябрь наступил внезапно, но первый раз за несколько лет я с удовольствием ждала начала учебного года.

Мы с Северусом быстро привыкли к новым условиям и вписались в учебный процесс.

От природы я более общительная, чем мой друг. И хотя мы оба обзавелись новыми знакомыми, Сев все равно предпочитал проводить больше свободного времени со мной, чем с другими. Он не был полным социопатом, потому не шарахался от людей, охотно участвовал в совместных групповых работах, стараясь показать себя. Но стоило совместному труду закончиться и начаться простому общению — сбегал. Другу всегда было проще молчать со мной, чем разговаривать с остальными. Праздная болтовня его раздражала.

Больше всего его удивляло, как в Америке все упрощенно и доступно. То, что в Хогвартсе приходилось доставать, используя разные ухищрения, здесь просто плыло в руки.

Учителя сами с готовностью советовали необходимую литературу каждому студенту. Причем в библиотеке можно было свободно взять любую книгу, даже редкую и дорогую. Если нужной книги не было, то ее заказывали и привозили из других магических школ, колледжей и академий. А за пару долларов помощники библиотекаря даже могли ее для тебя скопировать. И в школе не держали бесполезную литературу вроде «как проклясть ближнего так, чтобы он не успел проклясть вас».

В Хогвартсе все нужно было выпрашивать и доставать, причем не за просто так. Допуск в запретную секцию у учителей, редкие книги из частных родовых библиотек, лабораторию для очередного эксперимента. Здесь, стоило только подойти к учителю с планом или темой исследования и выкладками, как словно по волшебству появлялась нужная литература, допуск в лабораторию и даже любые ингредиенты. Личные проекты и исследования поощрялись и в некоторых случаях даже вознаграждались денежной премией.

В Калифорнийской долине находился огромный тепличный комплекс. Там выращивали растения, обеспечивающие ингредиентами все школы и колледжи страны. Те, кто жили в общежитии и интернате, да и просто нуждающиеся в деньгах, могли там подрабатывать. Вообще, для желающих подзаработать существовало очень много способов. В столовой, в библиотеке. Если допуск позволял, то репетитором на дополнительных уроках, наблюдателем-воспитателем на продленке у студентов младшей школы. Временным ассистентом у профессора в исследовательском центре или просто варить зелья для больничного крыла и больницы.

Но самое существенное отличие от Англии заключалось в том, что ученикам разрешалось колдовать дома. При поступлении каждому из нас выдали личную книгу заклинаний. Все новые чары разрешалось изучать только в стенах школы. Потом нужно было продемонстрировать их учителю, и он отмечал в книге, что зачет сдан. Дальше можно было спокойно пользоваться ими дома. Запрет был только на высшие чары, типа патронуса. Их в обычных домах использовать не разрешали из-за повышения магического фона. Теперь каждое утро у меня начиналось с бытовых чар и чар гламура для сестры и мамы. Наконец, семья смогла оценить на практике, что такое магия и зачем она нужна.

Первые три года мы с другом почти не видели друг друга. Я не посещала основные дисциплины, поэтому мы пересекались только на уроке чар, ведь профили у нас были разные. У него — зелья, а у меня — трансфигурация. Кстати, то что нам преподавала Макгонагалл как науку, на самом деле было просто базовым навыком. В Америке не ценили умение просто превращать ужа в ежа. Трансфигурация не котировалась сама по себе, только вместе с другими дисциплинами. Например, взаимодействие с чарами давало мастера-пространственника. Порталы, домены, пространственные карманы, вещи с расширением пространства, артефакторика. Но я не планировала этим заниматься, сделав ставку на медицину и диагностику, и уже активно собирала материал для кандидатской в больнице, где три раза в неделю проходила обещанную мне практику.

Северусу пришлось труднее, чем мне. У него было три активных дара, и каждый профессор считал своим долгом убедить его изучать именно его предмет. И если «боевиков» хватало, то зельеваров-интуитов было всего два на всю огромную страну, а менталистов — четыре. Пренебречь одним редким талантом за счет другого, не менее ценного, было преступлением, поэтому друг, дорвавшись до новых знаний, не знал меры. Все его время на три года вперед было расписано. Правда нашим днем стало воскресенье — единственный день недели, который мы проводили вместе. Обычно он приглашал меня в кафе, а потом мы просто гуляли, обмениваясь новостями и хвастаясь достижениями. Хотя, конечно, Сев забегал ко мне по вечерам почти каждый день, но на минуточку.

Северусу действительно было чем гордиться. Через два года в «Международном обзоре зельевара» вышла статья о юном гении, который совершил прорыв в науке, усовершенствовав двадцать три известных всем зелья. Это были те самые доработанные записи из старого учебника. Парень получил всеобщее восхищение, премию и постоянный процент от продаж, что составило вполне приличную сумму. Наконец, Тобиас смог оценить не только полезность бытовых чар, но и материальную выгоду от магии, перестав смотреть на сына, как на бездельника и волноваться, что тот будет перебиваться с хлеба на воду.

Сам друг не знал, как реагировать на внезапную известность. Никто никогда не носился так с простым полукровкой. С одной стороны, такое явное признание, к которому он всегда стремился, льстило самолюбию. Но, с другой стороны, было неудобно в повседневной жизни и раздражало. Толпы девчонок, несмотря на его непростой характер, толпились у лаборатории и просились к нему в ассистентки. Их глупое хихиканье, шепотки за его спиной и многозначительные взгляды выбешивали Северуса почище Мушкетеров. Но несмотря на то, что он мог быть резок на язык, количество его фанаток не уменьшалось.

В моей жизни тоже произошли изменения. Раньше инстинкт самосохранения и опасная окружающая среда не давали расслабиться и просто жить, как все остальные подростки. Но сейчас я успокоилась и занялась собой. На семнадцатый день рождения посмотрела на себя другим взглядом. В модном взрослом платье, с воздушной прической и легким макияжем, я выглядела очень женственной и более взрослой. И с удивлением осознала, что пришла пора цветения и в мой сад — время любви и романтики. Из меня получилась очень красивая девушка, и хоть никогда раньше не замечала в себе тщеславия, но отражение в зеркале мне безумно нравилось.

Где-то за две недели до выпускного Северус пришел ко мне и пригласил на выпускной бал. Я с радостью согласилась. Парень очень обрадовался, но, несмотря на хорошее настроение, выглядел немного рассеяно.

— Северус, у тебя что-то случилось? — немного взволнованно спросила я, — ты опять поссорился с отцом?

Друг бросил на меня внимательный взгляд, а потом молча утянул на ближайшую лавочку.

— Мне сделали выгодное предложение, Лили, — выпалил он, — но я не знаю, как правильно поступить, ведь речь идет о моем будущем.

— О Сев! Я так счастлива за тебя, — искренне обрадовалась я, — но если предложение выгодное, что тогда тебя смущает?

— Эта работа на правительство, — помолчав, признался он. — Если соглашусь, то меня примут в военную спецшколу, и я уеду на пять лет. Потому я в сомнениях. Мы хотели поступать в Мичиганский университет. Директор вчера сказал, что уже оформил мне стипендию. А Глория принесла документы на второе гражданство для нас с отцом. Правда, школу тоже оплачивает военное ведомство, но мне трудно представить, что мы расстанемся на столько лет.

— Проблема не в этом, Сев, — подумав, ответила я, — может случиться так, что мы и вовсе больше никогда не встретимся.

— Почему ты так считаешь, Лили? — взволнованно спросил он, с тревогой глядя мне в глаза, — ответь. Ты же знаешь, я доверяю твоей интуиции и суждениям.

— Все дело в твоих дарах Сев, — грустно вздохнув, ответила я. — Боевой маг, менталист с полной защитой разума, зельевар, из любой травинки способный сотворить все — от яда, до зелья болтливости и галлюциногена. Да и определить подлитое зелье для тебя не проблема. Неудивительно, что тобой заинтересовались в разведке. С твоей логикой, четкой реакцией и острым умом тебе самая дорога в тайные агенты. Снейп… Северус Снейп.

— Думаешь, — загорелся друг, — что меня приглашают в разведку?

— Конечно, — уверенно ответила я, — полагаешь, они станут так напрягаться из-за очередного кабинетного работника?

— Если твои предположения окажутся правдой… То это же здорово, Лили, — просиял парень, — все, что я хотел. Интересная, полная опасностей работа, деньги и связи. Ты бы гордилась мной… Считаешь, мне стоит согласиться?

— Боюсь, что если согласишься, — ответила с грустной усмешкой, — я и не вспомню, что у меня был друг, которого звали Северус.

— В каком смысле? — растерялся и расстроился парень, — ты рассердишься и не захочешь меня больше видеть?

— Просто мне, да и всем кто тебя знал, сотрут память, — ответила я. — Твой отец маггл, вы только недавно приехали в страну, и кроме нашей семьи, учителей и с десятка девчонок — твоих фанаток, тебя в лицо больше никто не знает. Идеальный кандидат на тайного агента. Только, как по мне, такая работа не многим отличается от службы Воландеморту. Поэтому, если не погибнешь на очередной миссии, то тебе наверняка, в интересах безопасности, сотрут память, когда ты выйдешь в отставку. Так что в старости, сидя у камина в одиночестве, ты даже не сможешь вспомнить о своих подвигах.

— Мой совет, раз уж ты его просил, такой. Если мечтаешь о насыщенной приключениями и опасностями жизни, где можно проявить ум и смелость, вдосталь потешить самолюбие, то соглашайся. В ином случае, ты станешь просто гениальным и знаменитым на весь мир ученым.

Северус принял мой совет к сведению, и больше в тот день мы эту тему не обсуждали. Но хоть я и улыбалась, стараясь не показывать огорчения, настроение у меня было испорчено.

Разговор с другом напомнил мне недавний разговор с Глорией. Я изредка интересовалась, как там дела в Англии, ведь в местных газетах ничего не писали, а «Пророк» считался внутренней прессой, распространенной только в Соединенном Королевстве. Лучше бы я в тот день ничего не спрашивала…

— Глория, ты что-то скрываешь от меня, — с упреком бросила я женщине. — Ты обещала, что все мне расскажешь при встрече. И вот уже почти три года прошло, а я до сих пор ничего не знаю.

— Лили, я просто жалею твои чувства, — вздохнула она, — но расскажу тебе, только… правила ты знаешь.

Она достала договор, и я привычно расписалась.

— В Британии уже два года идет военное противостояние, — начала она. — Воландеморт открыто выступил против политики министерства и устраивает акции устрашения. В основном это карательные операции. Взрывы, пожары, пытки и убийство магглорожденных и магглов, проживающих в смешанных с волшебниками поселениях.

— Но почему? — ахнула я, — он же был вполне адекватен, когда я видела его в последний раз. Да и его сторонники — все сплошные аристократы, это не типично, чтобы они сами марали руки, как простолюдины.

— Ты всегда поражала меня своей догадливостью, Лили, — улыбнулась Глория.

— История Лорда — это повторение истории Эйлин Снейп, — огорошила меня она. — Род Гонт, чьим потомком и является Воландеморт, идет от рода Слизерин. В свое время это был самый влиятельный и сильный род, и все потому, что их покровителем являлся сам верховный демон ада, чье воплощение должно было возродиться в потомке. Салазар нашел троих магов, чья первозданная сила должна была ему помочь. Кандида Когтевран, Пенелопа Пуффендуй и Годрик Гриффиндор —все трое являлись новой кровью. Пользуясь своим обаянием и силой убеждения, он использовал их силу в своих целях. Вместе они построили школу магии, чтобы учить юных волшебников. Но Слизерин был против обучать магглорожденных. Он не имел на них влияния, ведь демонского наследия у них не было, да и искра веры в те года в магах была сильна. Школа должна была стать цитаделью для родов, имеющих алтарь и наследия, чтобы собрать круг высших на земле и ожидать прихода Князя тьмы. Ты знаешь, что девиз Хогвартса «Не будите спящего дракона?» Это зашифрованный завет основателей к потомкам, чтобы не допустить апокалипсиса и «Великий дракон» не пробудился.

Когда остальные узнали о вероломстве Слизерина, то его изгнали из Хогвартса и обратились к покровительству церкви. Но Салазар исполнил свой долг и убил их всех, вместе с потомками, принеся жертву в «Тайной комнате» школы, сделав Хогвартс одухотворенным замком, оживив его.

Но Салазар не успел порадоваться своему черному делу — его достала инквизиция, которая потом еще долго свирепствовала на просторах Британии.

— Глория, — перебила ее я, — это все безусловно интересно и познавательно, но при чем тут война в Британии и Воландеморт?

— У Слизерина остался ребенок, заблаговременно спрятанный отцом. В наше время рода Слизерин не существует, но род Гонт — это его потомки, несущие кровь и наследие. Воландеморт сделал большую глупость — наделал крестражей, разделив свою душу на пять частей. Ты их видела, как печати смерти. Но, может все бы и обошлось, но год назад он принял род Гонт, став его наследником. Сущность, которой по договору с родом пришло время возродиться, вселилась в него. А учитывая, что души в теле почти не осталось, только чтобы поддерживать внешность и тело, высший полностью завладел телом. В котором сразу проявились все присущие черты тьмы. Агрессия, жажда убийства, ради самого убийства, удовольствие от чужих страданий и прочее. Его слуги, все, у кого были метки, переняли частично все эти качества от своего господина. Ведь он, как верховный демон, контролировал демонов в их телах. Это их покровители поклонились и признали своего хозяина.

— А при чем тут Эйлин и мать Воландеморта? — спросила я, находясь в ужасе от услышанного.

— Потому, что его мать знала историю семьи. Ведь отец всегда гордился своим царственным родом и ждал воплощения высшего в своей семье. Они даже женились на близких кровных родственниках. Меропа, мать Воландеморта, перед побегом провела ритуал отказа от рода, чтобы спасти сына и привязала его к своей магии, а потом сбежала с магглом, навсегда покинув магический мир. Но ее сын оказался очень силен магически и она умерла родами, отдав ему сразу всю магию.

В шестнадцать Том, так звали лорда, стал новой кровью с огромной магической силой, но потом все же принял род, так что жертва Меропы была напрасной.

— Это все слишком ужасно, но ведь что-то делается, чтобы его остановить? — обеспокоенно спросила я.

— Да, там тайно работают две группы наблюдателей-ликвидаторов и команда демонологов. Подробностей я пока не расскажу, — ответила она.

— Но откуда ты узнала обо всем, если даже Лорд ничего не знал? — спросила я.

— Из тайных архивов Ватикана, — загадочно ответила она. — После переговоров они пошли на контакт и подписали договор о взаимном сотрудничестве. Им не выгоден армагеддон и засилье нечисти на такой территории. Но вмешаться они не могут.

— Почему? — удивилась я.

— Инквизиция унесла множество жизней и не всегда виновных. После магическое сообщество заключило договор с действующей церковью о ненападении. Они могут вмешаться только тогда, когда к ним воззовет о помощи верующий раб божий. Много ты таких знаешь, кроме себя? Маги сильно постарались, чтобы таких, как ты не осталось.

— Ты хочешь сказать, что я могла бы развязать новый виток инквизиции? — удивилась я.

— Конечно, — в ответ удивилась Глория, — разве, по словам Филча, ты этого не поняла? Ты нам очень помогла, Лили.

— Вот дела! Глория, а если бы я не оказалась верующей, то и защиты у меня бы не было?

— Не хотела тебе говорить, Лили, — досадливо скривилась женщина, — но ты всегда мастерски умела задавать нужные вопросы, даже не понимая их полный смысл.

— Я работаю на правительство, Лили. Моя задача — вербовка новых членов организации, способных стать резидентами на чужой территории. Разведка и шпионаж — это основа любой военной обороны. Информация важнее бомб и ракет. Когда я тебя увидела, то поняла: вот он ответ на наши молитвы. Маленькая белая девочка со взрослым сознанием.

— В мире только три закрытых магических территории. Африка, Россия и Британия. Но если первые две не страшны мировому сообществу из-за специфики их магии — сила земли, не требующая использования палочки. То Англия— это бомба, и когда она рванет, никто не знает. Тем более, что страна полностью закрыта от международного наблюдения.

— Другие страны делали попытки послать в Хогвартс наблюдателей. Точно знаю, что там действовали представители Кореи, Индии и Китая. К сожалению, ребенок не может увидеть того, что заметит взрослый. Но я поняла, что не смогу завербовать тебя из-за твоих убеждений. Пришлось действовать по-другому.

— Глория, ты хочешь сказать, что использовала меня, или я чего-то не поняла, — опешила я? — Может, тогда это ты меня в Англию забросила?

— Ты не должна на меня сердиться, Лили, — вместо ответа сказала она, — тебе ничего не грозило, поверь мне.

— Нет…не может этого быть, — растерянно прошептала я, и передо мной пронеслись картины прошлого, где все странности приобрели смысл…

«Не могу поверить… Глория, самый близкий мне человек после родителей, и она тоже предала меня " — в полушоковом состоянии думала я, не в силах до конца осмыслить услышанное. Ее предательство стало самым тяжелым ударом. Кому тогда можно верить в этом мире, если близкие люди используют, манипулируют твоей жизнью и при этом улыбаются, и говорят о любви и привязанности.

— Прекрати, — как сквозь вату донесся до меня гневный окрик Глории и громкий звук удара кулака по столу, невольно отвлекший от печальных раздумий. Потом почувствовала, как женщина меня несколько раз грубо встряхнула и прижала к себе.

— Дура, я спасала тебя, а не использовала, — громко шептала она мне в макушку, не давая вырваться из сильных объятий. — Успокойся, и я все расскажу, Лили, — добавила уже более мягким тоном, в котором промелькнула нотка жалости, подталкивая меня к креслу. Когда я безвольно туда плюхнулась, женщина передала бокал с темной жидкостью, по запаху похожей на алкоголь.

— Что, в аптечке закончилось успокоительное зелье? — грустно усмехнулась я, — не ты ли говорила, что алкоголь на меня не действует из-за ментального блока?

— От зелья ты уснешь, Лили, — ответила она, внимательно вглядываясь в меня, — а нам надо решить все недоразумения сегодня, сейчас. Коньяк ослабит нервное напряжение, ты не опьянеешь, но несколько успокоишься.

Понятливо кивнула и залпом опрокинула в себя содержимое бокала. С непривычки пищевод обожгло, и я захлебнулась кашлем, но, как ни странно, это привело в чувство, придав ситуации реальность, которой так недоставало. Женщина села напротив, и некоторое время мы просто молчали.

— Я уже семнадцать лет вербую агентов, Лили, — спокойно сказала она, наконец прервав тягостное молчание. — За эти годы было много чего, чем я не горжусь, но в ситуации с тобой моей вины нет.

— Можешь не верить, но все это время я защищала твои интересы, как если бы ты была моей собственной дочерью. Когда-то я сказала твоим родителям, что бороться с системой бесполезно, тем более в одиночку. То же самое могу сказать и про тебя. Если дела касаются государственной безопасности, у частного лица нет шанса противостоять правительству. Наше государство, конечно, защищает права и свободы граждан, но и требует немало. Надеюсь, ты меня понимаешь, Лили?

— Тебя бы все равно отправили в Англию, я просто сделала это на наших условиях, — пояснила она. — Ты знаешь, как вербуют агентов для одноразовой заброски, — спросила Глория, не ожидая, впрочем, моего ответа, — мага или маггла? Две недели обработки мастером разума, ментальные закладки, чтобы мозг автоматически замечал нужную информацию и отсеивал ненужную. Блоки и контактные точки, корректирующие поведение, чтобы не выдать себя и еще много чего необходимого для выполнения миссии в полном объеме. Это огромная работа, и не всегда будущий агент в курсе того, что он стал шпионом. Его просто оформляют по стандартной схеме, и человек продолжает жить своей обычной жизнью, даже не догадываясь об этом. Просто в определенное время его «Я» отключается и он выходит на связь с центром. После кодовой фразы блоки и закладки автоматически срабатывают, и агент выдает собранную информацию, даже не догадываясь, что она хранилась в его памяти. Когда сеанс связи закончен, человек все забывает и продолжает жить своей жизнью. Им может стать любой, маггл или маг. Ты и знать не будешь, что за тобой следят мать, сестра, сосед, коллега по работе, близкая подруга или что ты сама следишь за ними. Это обычная практика, используемая повсеместно и не несущая вреда объекту. Правительство щедро платит за такие услуги, обставляя компенсации в виде выигрыша в лотерею, повышения, премии, гранты на обучение или лечения, и даже наследства от умершего родственника. Именно поэтому Америку считают страной возможностей, где любому человеку может повезти с карьерой или он разбогатеет. Правда мало кто догадывается, что эта система не так хаотична и зависит от везения, как кажется на первый взгляд.

— Не понимаю, причем тут моя история, — напомнила я, — или ты намекаешь, что мой контракт на телефоны — фальшивка, оплата за мое шпионство?

— Вовсе нет, — живо возразила женщина, — но я сделала все, чтобы сделку оформили честно и к твоей выгоде. Рассказала тебе все это затем, дабы ты поняла чего избежала, Лили. Мне неприятно выглядеть в твоих глазах беспринципной стервой. Это просто моя работа, но, оказывается, даже такой черствой особе, как я, не чужды сантименты и привязанность.

— Я увидела в тебе себя саму, Лили, такую, какой была раньше, — призналась Глория, — чистую душу, не замутненную грязью и человеческим пороком, и дала себе слово помочь тебе и дать выбор, которого у меня никогда не было.

— И, несмотря на это, меня все же отправили в Англию и Хогвартс, — грустно и уже спокойно возразила ей, но без злости и возмущения. — Потратила столько лет в пустую из-за ваших политических игр, и мне их никто не вернет… никакие деньги и компенсации.

— Впустую? — удивилась Глория — а как же Снейп и твоя семья?

— Северус, семья? — непонимающе нахмурилась я, — а они тут при чем?

— Выбор пал на тебя как раз из-за твоего отца. Его фирма заключила контракт еще до кризиса, это было идеальное прикрытие для заброски, — снисходительно пояснила женщина, — ведь в Англии тоже есть своя внутренняя разведка, которая проверяет всех пришлых, как я уже тебе говорила. Единственное, пришлось задержать поставку, чтобы оставить тебя в Англии и отправить в Хогвартс, но оно того стоило. Твой отец нашими стараниями за эти годы заработал круглую сумму, обеспечив семье достаток. Вы жили на всем готовом: медицинские услуги, обучение, отдых и щедрые премии, — все было полностью оплачено. И это целиком твоя заслуга. А Снейп… Ты представляешь, что бы с ним стало, не окажись ты в Англии? Побои от пьяного папаши, унижения в школе, смерть матери и не исключено, что насильственная. И как итог — судьба Пожирателя смерти. Твое своевременное вмешательство и помощь изменили несколько судеб, Лили. Ты спасла людей, послужила стране и, может, предотвратила войну в Англии. Все еще считаешь, что оно того не стоило и было напрасно? — позволила себе лукавую улыбку Глория, провоцируя меня, — а может ты жалеешь?

— Как можно жалеть о таком? — возмутилась я, вспоминая Тобиаса, маленького Сева, его маму, и уже признавая ее правоту, — не колеблясь поступила бы так еще раз.

— Значит, мир? — сказала женщина, вставая и с грустной улыбкой подходя ко мне, — ты ведь меня простила?

— Это ты меня прости, Глория, — смущенно ответила, обнимая ее, — я была такой эгоисткой и кроме своей обиды ничего не замечала.

— Просто ты молода, Лили, — ответила она, поглаживая меня по волосам, словно ребенка, — в тебе нет подлости и ты не хочешь видеть ее в других. Мне очень нравится это твое качество — ходить по грязи и не замечать ее, может поэтому она к тебе и не пристает. Знаешь, иногда темная часть меня хочет повозить тебя в ней, дабы ты тоже замарала свои крылья, — внезапно призналась она, отстраняясь. — Ведь на твоем фоне я еще больше сознаю, какой была раньше, и как мне пришлось измениться, подстраиваясь, чтобы выжить. Ты для меня стала вечным укором детской невинности и чистоты, которые я сама потеряла. Вера и наивность, еще не знакомая со злом, и, более того, искренне прощающая его, когда с ним столкнется. Ты удивительная, Лили, ты знаешь об этом? — она ласково улыбнулась, шаловливо потрепала меня по волосам и села обратно в кресло, оставив меня в растерянности от ее странных слов.

— Я тоже Новая кровь, Лили, — внезапно сказала женщина, — и сильна магически. В отличие от тебя, я жила в довольно бедной семье. Мы, конечно, не голодали, но и не шиковали. Когда обнаружилось, что я волшебница, мне предложили изъятие, чтобы поместить в приемную богатую семью магов, что дало бы в будущем хорошие перспективы. Тогда мне было десять, и уже сама могла решать свою судьбу. Я отказалась. Какая бы ни была родня, но я их любила и не хотела расставаться. Продавала магию и помогала родителям. Жить благодаря этому мы стали гораздо лучше. Миссис Ноксли, тогдашняя куратор-наблюдатель в школе, обратила на меня внимание, определив во мне качества, необходимые для агента, и вместе с мисс Пулл, моим временным опекуном, постепенно начали обработку. Но я мечтала стать ритуалистом и, несмотря на уговоры и перспективы, не соглашалась, пропуская их россказни мимо ушей.

Когда мне исполнилось четырнадцать, моя семья попала в автокатастрофу — автобус, в котором они ехали домой, перевернулся. Тогда многие пострадали. Отец умер на месте, а мама и сестра получили серьезные травмы. Я осталась одна, в полной растерянности, с трупом и двумя изломанными телами. Отложенных денег и страховки хватило только на похороны, оплату лечения и содержания в клинике матери и сестры. Но никому не было дела до моих затруднений, и на помощь пришла только миссис Ноксли, после чего я была вынуждена принять ее предложение. У меня просто не было другого выхода.

После подписания договора все проблемы исчезли, как по волшебству. Правительство оплатило все: и нужные операции сестре, и клинику для душевнобольных маме, когда стало понятно, что повреждения ее мозга необратимы и за ней нужен будет уход до конца ее дней.

Меня саму сразу отдали в семью и параллельно стали обучать дисциплинам, которые понадобятся мне в дальнейшей шпионской деятельности. Честно говоря, я мало понимала чего от меня хотят, в чем моя будущая задача, и воспринимала обучение просто как новые интересные знания и не более.

Потом с Кристофером, сыном моего опекуна, мы полюбили друг друга и мечтали пожениться, но нашим мечтам не суждено было сбыться. Правительство напомнило о себе, и вместо свадебных колоколов меня забросили с миссией во Францию, а потом еще в пятерку стран. Если ты слышала о такой женщине, как Мата Хари, то поймешь, в чем заключалась моя работа.

Когда мне исполнилось тридцать пять, меня отозвали. Произошла утечка информации, и пришлось уйти, на мое счастье. Но отставка не светила, поэтому меня приписали к этой школе, чтобы вербовать новых агентов.

Жизнь моя, как и у всякого агента, не важно действующего или бывшего, была пуста. Сестру поставили на ноги, но стерли память. Она живет во Флориде и знать не знает, что у нее есть родня. Мама в прошлом году умерла в доме престарелых, так и не вспомнив, что у нее есть дочь. Поэтому я не смогла приехать к тебе тогда. Работа не приносила радости. Отыскивать нужных детей, угадывать в них талант интересно, но думать об их дальнейшей судьбе было невыносимо. Ведь я до сих пор не уверена, что моя семья пострадала просто по велению случайности. Но я под клятвой, и не выполнять свои прямые обязанности не могу.

Спас меня Крис. Мы случайно пересеклись в конторе, а потом встретились. Он признался, что все еще любит меня, и даже так и не женился, надеясь, что я когда-нибудь к нему вернусь. Сделал предложение и принял такой, какая есть, вместе с моим прошлым и тем фактом, что детей я иметь не могу. Агентам под моим грифом не нужны довески в виде незапланированных детей, и цена за это — бесплодие.

— Когда в первый раз тебя увидела, то поняла, что не отдам тебя им. Моя душа потянулась к тебе, словно я нашла дочь, которую не могла иметь. Ты была прелестным ребенком, умным, любознательным и очень красивым. Они бы захотели сделать из тебя мое подобие — у тебя были для этого все данные. Не ошибусь, если скажу, что тебе удалось бы меня превзойти. Но познакомившись поближе, я поняла, что ты не сможешь. Твои убеждения и мировоззрение не позволят, и тебя просто сломают. Потому дала тебе шанс.

Используя компромат на директора и психолога, затребовала от школы полную клятву о защите информации о тебе, чтобы никто не узнал о твоих дарах и ментальном блоке, поскольку везение в виде дара гарантирует успех любой миссии. Да еще и твоя прежняя память… Ты не представляешь, как это серьезно. Со времен войны немецкие маги проводили опыты по переносу сознания в новое тело. Основные разработки ушли в СССР, но часть материалов по исследованиям досталась нам. С тех пор попытки продолжаются, но пока безрезультатно. Для шпионажа это был бы прорыв, который вывел бы разведывательную деятельность любой страны, достигнувшей успеха, на новый уровень. Потому я и вывела тебя из-под удара, не мешая твоему отъезду в Англию, подальше от лабораторий, и опытов, и наблюдения.

Стала твоим опекуном, дабы заключать контракты от твоего имени, защищать интересы. Теперь никто, в обход меня, не мог решать твою судьбу. Написала в деле отчет о твоей полной непригодности, а узнав, что тебя все равно планируют к заброске, устроила так, что твою подготовку отдали команде, возглавляемой моим мужем. Я пошла на должностное преступление, Лили, защищая тебя, но оно того стоило.

Потом всячески старалась облегчить тебе жизнь в Англии, обезопасить, защитить так, как и министра не защищают. Мне не хотелось, чтобы ты пострадала… я боялась тебя потерять. Но ты, полностью доверяя мне, слушала все мои советы, и это радовало и облегчало мою задачу.

Потом и Снейпа твоего под крыло взяла. Этим он тоже тебе обязан. Парень твой друг, да и талантлив. А мне хотелось, чтобы ты не чувствовала себя одиноко, раз я не могу постоянно с тобой быть. Вот, пожалуй, и вся история… Надеюсь, это единственное доброе дело, сделанное от чистого сердца, мне Господь вменит в праведность, когда я умру, — грустно усмехнулась она.

— Боже мой… Глория, — сквозь слезы выдохнула я, горло перехватило, — так жаль… я доставила тебе столько хлопот. Спасибо. А я и не знала ничего…

— Да ладно, бывает и хуже, — философски добавила она, вставая, — просто оставь в своем сердце маленькое местечко и для меня.

Разговор с Глорией дался тяжело, и я еще долго от него отходила, да еще и Северус волнений добавил. Но я решила довериться судьбе, ведь чему быть, того не миновать. И постепенно все наладилось. Снейп не говорил о своем решении, но наши рекомендации и документы в Мичиганский университет были уже отправлены и даже назначена стипендия. Исходя из этого сделала выводы, что друг не согласился с выгодным предложением. А потом все мои мысли заняла подготовка к выпускному.

Выпускной состоял из двух частей. В одиннадцать состоялась общая, официальная часть, где в присутствии родителей и официальных лиц, нам вручали дипломы, а пятерым, включая Сева и меня, еще и гранты на обучение. Сам бал был запланирован на вечер. Ближе к семи Северус за мной зашел, чтобы сопроводить на торжество.

Вот за что люблю Америку, так это за ее традиции. Меня всегда умиляли сцены из фильма, когда смущенный парень заходил за девушкой и ждал ее у подножия лестницы,

робко теребя коробочку с цветочным корсажем. В то время как ее отец, сверлил его неприязненным взглядом, прямым намеком обещая пацану всяческие кары, если к одиннадцати дочь не окажется дома. Я даже откровенно завидовала этим счастливицам.

К сожалению, в моей прошлой жизни не было отца, который бы так за меня волновался, да и лестницы на второй этаж в обычной квартире, где мы жили с бабушкой, тоже не наблюдалось. И у меня отсутствовало главное: друзья, поклонники и время на романы. Я даже на выпускной не пошла, просто забрала диплом позже. Но теперь другое дело.

Вышла из комнаты и на минуту застыла на верхней площадке. Северус и папа в изумлении и восхищении таращились на меня, словно первый раз увидели. Хотя, надо сказать, я впервые надела шпильки и длинное струящееся платье, подчеркивающее фигуру, — оно делало меня взрослее и женственнее. Их искреннее восхищение мне понравилось, как и немного обалдевший вид. Приветливо улыбнулась и степенно спустилась вниз.

— Привет, Сев, — весело сказала я замершему парню, который что-то невнятно промямлил в ответ на мое приветствие, — надеюсь я не задержалась. А это наверное мне? — Я решительно протянула руку и взяла из его руки коробочку. Корсаж, сделанный Севом, представлял из себя браслет из ленточек и зачарованной белой лилии, подруга которой заняла место в его петлице.

— Пойдем скорее, а то опоздаем, — добавила я, пока родители и сестра умилялись нашей парой.

Тобиас, пока вез нас до аппарационной площадки, засыпал меня комплиментами и растрогался не меньше моего отца, под конец многозначительно подмигивая в зеркало не проронившему ни слова сыну.

Сам бал был великолепен. После пары танцев Северус оттаял и разговорился, но мне не понравилось то, что он так и не смог расслабиться и просто наслаждаться жизнью. Словно парень не получал удовольствия от праздника и общения. Больше всего походил на моего охранника, чем на кавалера. Бросал вокруг внимательные взгляды, будто отслеживая угрозу. Молча следовал на полкорпуса позади меня, как бы прикрывая, в то время как я переходила от компании к компании, общаясь с друзьями и делая подругам заслуженные комплименты.

Немного погодя все снова разбились на парочки, разбрелись по залу, и Северус, наконец, поуспокоился. А потом мы и вовсе, к радости друга, сбежали с бала и долго бродили по слабо освещенному, но украшенному к празднику парку. Изредка присаживаясь на лавочки под магическими фонарями и, смеясь, убегали, когда нечаянно натыкались на обнимающиеся парочки.

— Ах Сев, — счастливо кружась, сказала я, — вот мы, наконец, и выросли…

А потом, балансируя, медленно шагала по высокому бордюру — меня переполняла легкость и чувство свободы.

— Скоро для нас начнется взрослая жизнь, Сев… Уедем, побываем там, где никогда не были, познакомимся с новыми людьми. Разве могли мы раньше мечтать о таких возможностях. Ты рад? — спросила я, вглядываясь в лицо друга.

— Конечно рад, Лили, — счастливо улыбнулся он, легонько придерживая мою руку, чтобы я не оступилась на своих каблуках, — но больше всего я рад, что уеду, и увижу все это вместе с тобой.

Неожиданно он притянул меня к себе и…не поцеловал. В последнюю минуту смутился и не решился, хотя именно сегодня я бы не возражала попробовать.

— Лили, — взволнованно сказал он, — ты… Ты прекрасная девушка, особенная, не такая как все, — неожиданно решительно сказал парень, — для меня ты значишь все… я все для тебя… ради тебя сделаю, верь мне. Ты права, мы уже повзрослели, потому окажи мне честь и выходи за меня замуж, — сбивчиво добавил он, робко поцеловав мне руку.

— Сев, — ответила я, мягко высвобождая ладонь из его руки и немного помолчав — мне было тяжело огорчать парня. — Прости меня, но я не могу принять твое предложение. Восемнадцать лет — слишком рано для такого серьезного шага. Может это глупо, но я хочу вступить в брак только раз, с человеком, в котором буду уверена, и который будет отвечать моим требованиям для семейной жизни.

— Значит, по-твоему, я не могу стать таким человеком, Лили? — расстроенно, с ноткой злости и досады, спросил он, вскинув голову и пытливо глядя на меня. — Чего мне не хватает? Ты сомневаешься в моих чувствах или, может, тебе стыдно, что я некрасив, в отличие от этих твоих смазливых поклонников?

— Красота в глазах смотрящего, Северус, — немного холодно ответила я, — для меня ты всегда был красив, и тебе хорошо известно, что я всегда предпочитала твое общество всем остальным парням. Но в тебе нет самого главного.

Мне нужен мужчина, защитник и моя опора в жизни, а ты, как вижу, так и остался мальчишкой. Для меня не является секретом, что нравлюсь тебе, но твои чувства… они не имеют отношения ко мне. Ты не видишь меня саму, Лили из плоти и крови, а просто выдумал себе какой-то идеальный образ. Именно ему посвящены твои чувства, а не мне. И при всем обожании, ты все время меня унижаешь. У тебя было столько времени, но ты так и не разобрался в моем характере и ничего не понял, ни о моих мыслях, ни о чувствах, ни о желаниях. Иначе, никогда бы не заявил, что я стесняюсь твоей внешности, и не ревновал понапрасну, тогда как я не давала никакого повода. Тем более, что я никогда тебе ничего не обещала. Ты уже совершал в прошлом подобную ошибку, и теперь делаешь это снова. А у меня нет желания тратить свою замужнюю жизнь на то, чтобы все время оправдываться, защищаясь от безосновательных подозрений.

Если я когда-нибудь и выйду замуж, то за человека, который будет меня уважать и понимать, а не за такого как ты, который хочет присвоить, чтобы другому не досталась. Поздравляю Северус Снейп, — со злыми слезами в глазах раздраженно добавила я, — ты опять умудрился все испортить. Кому нужны твои высокие чувства, если ты все время меня унижаешь? Кого они возвышают, кроме тебя самого? Прощай.

И, не дожидаясь его возражений, аппарировала домой. После чего пробежала мимо ничего не понимающих отца и мамы по коридору сразу в свою комнату, и, запечатав дверь, расплакалась. Как же надоел этот детский сад. Когда же ты вернешься ко мне, Винсент…

С Северусом мы смогли поговорить о произошедшем и помириться еще не скоро. Глория, придя навестить меня следующим утром и расспросить о бале, досадливо скривилась и в тот же день увезла меня на неделю в Венецию, где под влиянием новых впечатлений я успокоилась и перестала смотреть на вещи так мрачно. А потом до конца июля гостила у Малфоев во Франции.

Очень напрягала собственная нервозность. По природе я обладала спокойным нравом и эти нервные приступы меня пугали. Но когда как следует подумала, то поняла, что такое состояние — просто проявление тревоги за судьбу Винсента, о которой мне было до сих пор ничего неизвестно.

Убегая из Англии, спасая свою жизнь, не думала, что моя симпатия это нечто большее, чем чувство приязни и благодарности. Но вдали от опасности я успокоилась и внезапно осознала, что мне не просто нравится этот парень… я люблю его и не раздумывая выйду за него замуж, если он вернется и сделает мне предложение.

В моем чувстве к нему не было слепой страсти, но уважение и желание провести рядом с ним свою жизнь, хотя и эмоциональное волнение от его близости тоже присутствовало. В отличие от Северуса, он понимал меня лучше меня самой, и я молилась, чтобы Господь вернул его живым и невредимым.

Северус, пока я гостила у Малфоев, часто писал, и именно в письмах мы объяснились друг с другом и помирились. Он снова извинялся, но что мне до его извинений, когда он все время повторял одни и те же ошибки, и итог всему всегда один.

Малфои приняли меня с радостью. Окружили заботой и вниманием, даже Нарцисса. Они опять вбили себе в голову, что должны мне за спасение Люциуса и порывались всучить в качестве компенсации какие-то жутко редкие артефакты-драгоценности. Я ожидаемо не взяла, отговорившись, что потом придумаю что-нибудь по душе. Похоже, в магическом мире все аристократы в долгах, как в шелках друг у друга. Лучше бы сказали, что в Англии происходит, но ничего вразумительного леди Кэролайн мне не сообщила. Эта семья жила обособленно, поддерживая легенду, и с внешним миром не общалась. Так что о Винсенте я так ничего и не узнала, а Глория явно знала что-то, но молчала, чем пугала меня еще больше.

Когда порт-ключ принес меня на порог собственного дома, то первым, кого там увидела, был Северус. Похоже, он ждал целый день, ведь я не сказала родителям точное время, когда прибуду, только дату. Увидев меня, он резко отлип от стены, на которую опирался, и бросился ко мне.

— Здравствуй, Сев, — приветливо улыбнулась я, — рада тебя видеть. Давай зайдем в дом, выпьем чаю.

— Нет, Лили, я ненадолго, — смутился парень, — просто хотел тебя повидать. Прекрасно выглядишь, загорела… Как там Малфои?

— Живут, здравствуют, — беспечно ответила, — что им будет. Но ты ведь пришел не о них поговорить. Раз не хочешь зайти в дом, давай тогда пройдем на задний двор, там нам никто не помешает, — предложила, увидев, что у окна собралась вся моя семья, и напряженно, с любопытством за нами наблюдает из-за шторы. Друг молча кивнул. Оставив сумку на крыльце, я обошла дом и села на качели.

— Лили, — заметно волнуясь, начал разговор Северус, — хочу еще раз извиниться. Я много думал над тем, что ты тогда мне сказала и понял, что ты была права… во всем права. А я… я просто идиот, который постоянно пользуется твоим великодушием и прощением. Но обещаю, что исправлюсь… Нам предстоит учиться вместе три года, и я докажу, что надежен и достоин твоего доверия… Может тогда ты примешь мое предложение, — робкой надеждой добавил он, испытующе глядя на меня.

Я поняла, что момент, который так долго оттягивала, в надежде, что его влечение ко мне исчезнет со временем, настал. Невыносимо было делать больно этому побитому жизнью мальчику, но тянуть дальше смысла не было, иначе будет только хуже для нас обоих.

— Северус, — мягко, но решительно ответила я, — ты мне очень дорог. Ты ближе для меня, чем моя семья, и я люблю тебя, но только как друга. И не испытываю к тебе того влечения, какое положено испытывать женщине к своему мужчине, мужу, любовнику…

Очень горжусь дружбой с тобой, восхищаюсь успехами, и, несмотря на нашу непохожесть, мы органично дополняем друг друга, словно половинки одного целого. Заботимся и прорастаем друг в друга и, безусловно, любим, но это не та любовь, которая требуется для брака.

— И ты даже не хочешь дать мне шанс, Лили, не подаришь надежду? — расстроенно спросил побледневший Северус, неверяще смотря на меня каким-то больным взглядом, от которого у меня сжалось сердце.

— Нет, Сев, — решительно ответила, мечтая оказаться на краю света и не произносить того, что была вынуждена сказать. — За этот месяц кое-что случилось, и я поняла, что люблю одного человека, — честно призналась я. — Он не знает о моих чувствах, и может мы больше никогда не встретимся, но мое сердце принадлежит ему одному. И пока знаю, что он жив, буду его ждать.

Северус придушенно рыкнул, еще больше побледнел и пошатнулся, после чего вскинул на меня полный ярости взгляд и сжал кулаки, словно хотел ударить.

— Тогда надеюсь, он сдохнет, — с холодным бешенством прошипел он. — Сдохнет и никогда не вернется к тебе, — исступленно выкрикнул парень и аппарировал, оставив меня расстроенной и с бешено стучащим сердцем.

На этот раз наша ссора длилась довольно долго, до конца августа. Ни один из нас не делал попыток примирения, и, честно говоря, думала, что так будет лучше всего для нас обоих. Да и Сев быстрее забудет меня и увидит, что мир велик и клином не сошелся на мне одной.

Мне его, конечно, очень не хватало, но я была не настолько эгоисткой, чтобы думать только о себе. И, признаться, меня пугала перспектива учиться с ним в одном университете. Хотя Северус поступил на фармацевтическое отделение, а я на медицинское, это давало нам шанс реже пересекаться. Но друг меня удивил. Он прислал письмо, в котором просил о встрече. Не смогла проигнорировать его просьбу и, пусть и нехотя, но пошла.

Мои опасения по поводу новой ссоры не оправдались. Парень сразу попросил у меня прощения за свою прошлую несдержанность, продиктованную неоправданными надеждами и неожиданными новостями. А потом попросил остаться друзьями.

— Ты мне все равно очень дорога, Лили, — признался он, — и я бы не хотел терять твою дружбу, пусть даже ты любишь другого.

Честно говоря, самой не хотелось терять друга, с которым мы столько пережили, потому с радостью приняла его предложение, хотя такое поведение было не в его характере. Видимо, он хотел мне доказать, что может быть взрослым и рассудительным, по крайней мере, я для себя так решила.

Остаток лета прошел просто замечательно, а потом мы уехали в Университет.

В университете большинство иногородних студентов предпочитали селиться в резидентских общежитиях, чтобы насладиться веселой студенческой жизнью, а не жить с родителями, добираясь каждый день порт-ключами. Мы с Севом не стали исключением, тем более, что условия были замечательные.

Комнаты были на двоих, а у тех студентов, кто получил министерские гранты, на одного. Таких уникумов, собравшихся со всей страны, было всегда десять на потоке. Нас поселили в общежитии на «Территории на Холме», как раз рядом с Медицинским центром.

Всем, и девушкам и парням, выделили отдельный этаж. Правда двери и окна были зачарованы так, что ни мы к мальчикам, ни они к нам проникнуть не могли, если бы у нас конечно возникло такое желание.

Длинный, просторный и светлый коридор заканчивался большим панорамным окном с низким, широким подоконником, на котором можно было уютно посидеть и почитать. А с модуля управления на стене наколдовать нужную погоду за окном и любой пейзаж, видимо, чтобы меньше скучать по дому. Мне лично нравилось создавать иллюзию грозы, и под раскаты грома с потоками дождя молотящего по стеклу, сидеть, укрывшись пледом, на мягком сидении с книгой и чашкой какао. Это успокаивало.

По левую руку коридора располагалось десять спален с пищеблоком посредине, а по правую душевые и зона отдыха — открытая ниша, как большая комната, заставленная пуфиками и диванчиками. Но ее главная ценность была в наличии зачарованной полки, связанной с библиотекой, и выдававшей любую книгу без всякой очереди, стоило только написать ее название на зачарованном пергаменте. Правда, выносить ее с территории зоны отдыха было нельзя.

Все в нашем общежитии имели отношение к медицине, но профили у нас у всех разные, потому и лекции были в разное время. Так что виделись мы с соседями только в столовой и после пяти вечера. Общались, устраивали вечеринки и чаепития, или шли в молодежные клубы, коих на территории было три. Ну, а если нашим парням удавалось достать пропуск в магическую часть штата, чтобы сводить нас по тамошним клубам, то у нашей компании был праздник.

Сама территория университета была огромная, и училось там нереальное количество молодежи всех национальностей. Мне посчастливилось познакомиться с парой русскоговорящих девчонок. В этом мире сама страна была закрыта для посещений, но эмигрантов, покинувших ее во время революции, хватало. Было здорово услышать русскую речь и рассказы о бывшей родине, особенно, о магической ее части, о которой в прошлой жизни я даже представления не имела.

Северус не переставал меня удивлять. Иногда мне казалось, что это совершенно другой человек, незнакомец. Он не кривился, не раздражался на вопросы и попытки окружающих завязать с ним знакомство. Наоборот, стал более раскованным и общительным, и пусть и не смеялся в голос, как другие, но ироничная усмешка очень ему шла. Особенно, она нравилась девушкам и вскоре у друга появились поклонницы и даже подружка.

Девушки восторженно шушукались о том, что у него мужественная внешность и притягательная природная харизма, которая усиливалась присутствием какой-то тайны, которая так и манила, чтобы ее разгадать. А ореол некой отстраненности и неприступности усиливали это впечатление, придавая другу загадочности и романтического флера. И это я уже не говорю о всеобщем восхищении его несомненными талантами.

Что касается меня, то я просто радовалась его успехам и популярности, хотя пассии Сева почему-то воспринимали в штыки и злобно сверлили глазами, когда тот подходил пообщаться. И это несмотря на то, что ясно дала всем понять, что не имею на него видов. Это очень отличалось от отношения ко мне одноклассниц в школе. Видимо, став старше и попав в новое окружение, девушки начинают борьбу друг с другом за внимание мужчин и место под солнцем. Детство закончилось, и начались взрослые игры.

В целом мне учеба нравилась. Давали два дня теории, три дня практики, субботу я посвящала докторской, а воскресенье проводила дома, с семьей. Северус, напротив, выходные и каникулы проводил в общежитии. Он поругался с отцом, и пусть потом они помирились, видеть его лишний раз друг не хотел.

Судьба Тобиаса претерпела значительные изменения. Он неожиданно женился. Мы все скинулись и подарили ему крутой автобусный тур по Америке. Автобусный маршрут охватывал почти все штаты и в каждом делал остановку на сутки, в течение которых, туристам проводили экскурсию по местным достопримечательностям.

В Техасе, в одном из баров, он встретил Джессику, веселую вдовушку средних лет. Конечно, дальнейшую поездку мужчина, соскучившийся по женскому вниманию, заменил бурным романом.

Мы и знать ничего не знали, пока два месяца спустя, он не приехал и не поставил нас перед фактом, что женится. Мои родители были рады за друга, как и я, но Северус ожидаемо порыва родителя не оценил, посчитал его предателем памяти матери. Правда, мне потом удалось его переубедить, видимо, последний аргумент подействовал.

— Северус, — сказала я, пытаясь до него достучаться, — твой отец маггл, а они не живут так долго как маги. Ты весь в науке, и учиться тебе еще немало. Если твой отец, не дай Бог, заболеет, то ты должен будешь за ним ухаживать — это твой прямой сыновний долг. Ты готов отказаться от престижной карьеры, чтобы держать отца за руку? Он совсем один и ему с каждым годом будет требоваться все больше внимания. А если он женится, то будет под присмотром, и за него можно будет не волноваться. Не лучше ли передать заботу о его жизни этой доброй женщине. Да ты ей еще спасибо сказать должен, если разобраться.

Северус, как человек прагматичный, моему совету внял, просчитал выгоду, с отцом помирился и даже мачеху поздравил, пусть не совсем искренне, но она все равно не поняла. А Тобиас так счастлив был из-за примирения с сыном, что воспринял все за чистую монету и в анализ не вдавался. Я, кстати, неожиданно стала подружкой невесты, — Тобиас просил, а отказать не смогла.

Джессика оказалась приятной, смешливой блондинкой. После скромной свадьбы молодые сразу отбыли на ранчо. Как же мы все, включая Тобиаса, удивились, когда позже узнали, что Джессика богата.

Она в свое время приехала в большой город из какого-то захолустья с мечтой прославиться. К сожалению, красивых мордашек там и без нее было полно, и, помыкавшись, она устроилась работать в отель. Там-то ее и встретил хваткий, простоватый и престарелый миллионер. Красоток он в своей жизни повидал немало, а вот с таким характером столкнулся впервые. Так что после месяца осады цитадель пала, и счастливый ковбой увез к себе на ранчо молодую жену. Прожили они долго и счастливо, а со смертью в один день произошло затруднение, и три года назад мужчина умер от инсульта. Поскучав в одиночестве, Джессика решила, что пора начать жизнь заново, да и без хозяина на ранчо женщине одной делать нечего. Деловая и хваткая женщина в своей местности была довольно известна, поэтому, разогнав охотников за деньгами, она отправилась в путешествие по штатам, но так никого подходящего не встретила. Кто же знал, что судьба в лице высокого, не молодого, но импозантного красавца с пронзительным взглядом, поджидает ее прямо у порога в простом местном баре, куда Тобиас Снейп забрел промочить горло после экскурсии, а сама Джесс пришла решить вопрос с поставкой. Вот такая история. Сам Тобиас сначала возмущался, а потом успокоился, втянулся в хозяйские будни и даже хотел помочь сыну материально, но гордый сын помощь решительно отверг.

Ближе к Пасхе нам дали несколько дней каникул, и меня навестила Глория.

— Ну, вот и все, дорогая, — сказала она, — наконец, вся эпопея в Англии закончилась, и я могу выполнить свое обещание все тебе рассказать и забыть об этом. Правда, некоторые новости могут тебя шокировать и расстроить.

— Господи, Глория, — напугалась я, — кто-то погиб? Винсент?

— Нет, с ним все в порядке. Но в списках погибших есть некоторые, кто был тебе знаком.

— Слава Богу, — облегченно выдохнула я, готовая теперь выслушать любые вести, — постой, ты сказала «списки погибших», значит кто-то все же умер?

— Конечно, — возмущенно фыркнула женщина, подвигая мне пергамент на подпись, — там шли военные действия, так что нет ничего удивительного, что многие погибли.

— Через два года после того, как ты сбежала в Америку, Воландеморт открыто заявил о себе, и в стране начался террор. Сначала он носил точечный характер, но потом перешел в массовый. Люди боялись выйти из дома.

Дамблдор собрал Орден Феникса, чтобы хоть как-то защитить население, но толку от этого почти никакого. Орденцев было заметно меньше, и противостояли им аристократы, все, как один, опытные боевики, нацеленные убивать, а не договариваться.

— Этот Воландеморт, что с ним случилось, раз он так свихнулся? — спросила, невольно вспоминая того подавляющего силой мужчину, — я, конечно, помню, что тот принял род и был несколько неадекватен. Но тогда таким все же не был.

— Он создал седьмой крестраж, Лили, — ответила она, — а потом пришел в дом Лонгботтомов, чтобы убить наследника, и попал под семейное проклятие.

— Зачем ему убивать ребенка? — удивилась я, вспомнив Алису, с которой дружила. Та, вроде, собиралась замуж за Фрэнка Лонгботтома.

— Дамблдор озвучил пророчество о ребенке, который победит Воландеморта, и их сын идеально подходил на эту роль, поскольку они оба входили в Орден. Вот лорд туда и поперся, чтобы задушить угрозу на корню, -ответила она.

— И что случилось? — с любопытством спросила я, воспринимая сказанное словно не всерьез, а как фантастическую историю. Пророчества…орден…темный лорд.

— Что-что, — фыркнула Глория, — в доме была только бабушка мальчика, Августа, боевая тетка, надо сказать. Короче, как только лорд взломал защиту и вошел в дом, старушка активировала защиту рода, и лорда развоплотило. И, предвосхищая твой вопрос, никто не пострадал.

— Слава Богу, — обрадовалась я, — но ведь это еще не конец истории?

— Как раз таки это только начало, — ответила женщина. —

Лорда возродили верные соратники, после чего он полностью принял демонское наследие и заразил сумасшествием всех, у кого была метка. Собственно после этого и начался открытый террор. На вот, посмотри, — сказала она, протягивая мне несколько колдографий.

На них был изображен монстр, по-другому не скажешь. Человек-ящерица или змея, скелет обтянутый серой кожей, вместо носа и рта тонкие щели, словно разрезы от скальпеля хирурга. Короче, мрак.

— После возрождения он бросил Дамблдору вызов в магический круг и победил. А потом принялся за орденцев, которые, лишившись лидера, разбежались и забились в норы. Не буду утомлять тебя подробностями, расскажу только о тех, с кем ты была знакома.

— Питер, входивший в орден, втайне принял метку и шпионил за соратниками в пользу лорда. Он заманил патрульную группу в ловушку и убил Блэка в спину, сильно ранив Поттера, не ожидавшего от друга такой подлости. В битве с подтянувшимися пожирателями погиб отец Поттера и Люпин. Мне очень жаль, Лили, я знаю, вы дружили, — добавила она, сочувственно погладив меня по руке.

«Господи, какой ужас, — думала я, мозг отказывался поверить таким страшным вестям. — Он все же сделал это… Питер… отомстил».

— Сам Петтигрю сейчас в Азкабане, — предвосхитила мой вопрос Глория. — Когда его поймали, он даже не сопротивлялся, просто смеялся как ненормальный. Экспертиза показала, что он в своем уме. Позже его казнили, применив поцелуй.

После акций устрашения в страну пришла инквизиция: Воландеморт уничтожил и пытал множество магглов, тем самым развязав церкви руки, когда пострадавших душ скопилось в нужном количестве, прописанном в договоре для вмешательства.

Узнав эти новости, с нами связался Корнелиус Фадж и сделал нам устроившее все стороны предложение, — к тому времени наши агенты уже давно находились в Англии, инкогнито, конечно. Он предложил услуги посредника между Советом и нами, и за это просил пост министра. Его кандидатура нас устроила, поэтому несговорчивый Гарольд Минчум канул в Лету, а его пост достался более лояльному кандидату, и он дал добро на любое вмешательство.

— Наша группа захватила лорда, и, сев за стол переговоров, все стороны пришли к согласию. Главы древних родов, имеющие метку, были казнены. Их наследники, те что приняли демонское наследие, по договору были казнены. Наследия запечатаны на пятьсот лет.

— И что, аристократы добровольно пошли на это? — удивилась я, — почему они не спрятались под защитой маноров?

— Ах, Лили, — снисходительно улыбнулась она, — ты просто не знаешь, что такое инквизиция на самом деле. Это очень страшно. У них в арсенале такие поисковые чары, что мышь не проскочит. А Божественный огонь, который много сильнее адского пламени и ищет жертву сам, пока не найдет, выжигая скверну, что даже пепла не оставляет. А Божественный молот. Он бьет в цель, не оставляя камня на камне, и я уже не говорю про Божественный глас, — поверь, ты не захочешь знать, что это такое. Аристократы сами вышли на казнь и позволили наложить печать на алтари, чтобы спасти наследников.

— Да, жуть, — передернулась я, — а Воландеморт, его убили?

— Нет. Демонологи вернули сущность обратно, а само тело лежит в магической коме в одной из лабораторий.

— А зачем он вам, — поинтересовалась у нее. — Конечно, я за гуманизм, но вдруг он очнется и снова войну устроит?

— Не бойся, Лили, — улыбнулась Глория, — от него только тело осталось, оболочка. С помощью нее мы через метки аристократами управляем, пока те еще чего не замутили. Когда последний меченый умрет, вот тогда останки лорда и упокоят. Хотя на него уже из отдела нежити облизываются, все же сам Неназываемый в нем обитал. Вот и вся история. Надеюсь, что ты снимешь, наконец, с меня клятву говорить тебе правду и открывать тайны.

— А что, так можно было сделать? — я искренне удивилась, — что же ты не сказала? Давно бы уже ее сняла, чтобы не выслушивать эти ужасы. Освобождаю тебя, Глория, от клятвы и считаю твои обязательства выполненными, — торжественно сказала я, после чего раздался тонкий звон, вспышка, и женщина вздохнула с облегчением.

— Ой, я же совсем забыла, — сказала она, шаря в своей безразмерной сумочке, — меня же просили конверт тебе передать.

Она, наконец, выудила небольшой, но пухлый конверт без надписей и всучила его мне. Торопливо его открыла, и на стол выпал листок и брошь.

«Я вернулся» — было написано на листке знакомым почерком.

— Он тебя ждет, — серьезно сказала Глория, пока я застыла в ступоре, — это порт-ключ к нему. Мне нужно тебе что-то рассказать, Лили, а завтра, на холодную голову, можешь его навестить. Он ждет.

Когда она повторила, что он ждет, меня отпустило, и я пришла в себя, после чего стремительно побежала наверх. В мгновение ока переодела домашнее платье и, захватив туфли, босиком кинулась вниз.

— Как ты могла? — вскинулась я, торопливо натягивая обувь, — ты же знала, как я переживаю.

— Постой, Лили, — перебила она меня, видя, что я бросилась к заветной брошке, — я тебе еще не рассказала что…

Окончание фразы я уже не услышала.

Я оказалась в обычной гостиной, окна которой выходили на запад, потому что вечернее солнце сквозь незашторенные стекла наполняло комнату ярким светом.

В оконном проеме угадывался силуэт мужчины. При моем внезапном появлении он развернулся, и хоть я сразу безошибочно признала в нем Винсента, но более четко разглядеть его не давал бивший по глазам свет.

— Так и знал, что ты не станешь ждать завтрашнего дня, Лили, — раздался знакомый баритон с нотками веселья, после чего он сделал шаг в мою сторону.

Первое, что бросилось в глаза, это знакомый мягкий взгляд, и я, забыв все на свете, бросилась к нему, но, сделав пару торопливых шагов, пораженно остановилась.

Винсент немного повернул голову, и я увидела, что правую сторону его лица и шеи пересекают несколько толстых рубцов, судя по розоватому цвету совсем свежих.

— И Глорию ты тоже не удосужилась выслушать, — заметив мою реакцию расстроился он и вздохнул, как-то сразу напрягшись и немного отступив назад, от чего я снова перестала его видеть.

— Господи, Винсент, ты живой, — наконец выдавила я из себя пару слов, и, отмерев, бросилась к нему, обняла и громко разрыдалась, — ты вернулся…

Он сначала немного опешил от моего напора и автоматически приобнял, но, услышав мои рыдания, крепко прижал к себе, поставив подбородок на мою макушку. В его объятиях было тепло и надежно. Нежные, но сильные прикосновения успокаивали, а теплое дыхание, щекотавшее шею, делало необычайно живой, словно до этого момента я и не жила вовсе. Казалось, время застыло и мы вместе с ним. Как-то незаметно слезы высохли, и меня накрыло спокойствие и тишина.

— Давай присядем, — предложил он, подталкивая меня к креслу и усаживаясь в соседнее, но так и не выпустив мою руку, как будто боялся, что я убегу. — Мне еще тяжело стоять, — смущенно добавил, немного скривившись и незаметно потирая правое бедро.

— У тебя что-то с ногой? — взволнованно спросила я, бросив на него тревожный взгляд, — прости, что так налетела.

— Пустяки, — улыбнулся Винсент, — не повезло попасть под Резак, а раны от темномагических заклятий долго заживают. Безумно приятно, что ты все же пришла повидать меня. Я мечтал с тобой встретиться, чтобы выполнить обещание и вернуть взятое на время, — пытался пошутить он.

— Разве ты вернулся не для того, чтобы остаться? — растерянно спросила я, а сердце тоскливо сжалось, — думала, что ты приехал чтобы… ты уже разлюбил меня?

— Конечно нет, Лили. Как ты могла такое подумать, — с жаром ответил парень, потянувшись ко мне и нежно погладив по щеке. — Но мне теперь нечего тебе предложить. Я нищий безродный калека, — вспыхнул он и отпрянул, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, чтобы скрыть полыхнувший яростью и отчаянием взгляд.

— Ты же знаешь, — мягко сказала я, потянувшись к нему, но не решаясь прикоснуться к его напряженной руке, — для меня это не важно… главное — ты вернулся ко мне живым. Я люблю тебя…

От моих слов он нервно дернулся, удивленно и неверяще бросил на меня взгляд, а потом издал душераздирающий стон и склонившись, спрятал лицо в ладонях.

— О Мерлин, — простонал он, — я и не подозревал, что будет так тяжело… Я вернулся проститься, Лили, а не за тем, чтобы портить тебе жизнь, хотя после твоих слов мои чувства еще больше бунтуют против доводов рассудка. Они бунтуют и смущают меня, принуждая уступить, отстаивая свое право на жизнь. И да, мне хочется уступить им, а дальше будь что будет. Но это нечестно по отношению к тебе и эгоистично с моей стороны.

— Мистер Крэбб, — вспылила я, — вы меня совсем запутали… Винсент, — сказала уже мягче и дотронулась до его плеча, — перестань говорить загадками и скажи прямо, что тебя беспокоит?

— Я умираю, Лили, — внезапно сказал он, испытующе глядя на меня. — просто не смог отказать себе в последнем желании увидеть тебя еще раз.

— Ты не выглядишь умирающим, — смогла выдавить из себя, пока мысли стаей бешеных птиц хаотично метались в моем мозгу, не давая сосредоточиться, — может ты ошибаешься?

— Я стал пожирателем, Лили. Во Внутренний круг не входил, поэтому на карательные акции нас не брали. И слава Моргане, ведь отказаться из-за метки все равно бы не смог, а убивать, пытать и насиловать у меня желания не было. Как и остальные малолетки, занимался мелочевкой.

Но после убийства Дамблдора начался террор, и рук стало не хватать. Попал только на последнюю битву с министерством и пошел против своих. Мои увечья это прощальный подарочек от Долохова, — ухмыльнулся он.

— Но ведь ты выжил, — робко возразила ему, — и раны затянулись, выглядишь здоровым.

— Так я и здоров, — горько хмыкнул он. — Мой отец перед казнью за мое предательство изгнал меня из рода и отрезал от алтаря. Будь я «травоядным», то протянул бы подольше за счет подпитки от природы, других магов или накопителей. Но я «хищник», потому, когда магия во мне без подпитки перестанет вырабатываться, то просто умру. Не проснусь однажды и все, даже будучи здоровым.

— Сколько? — спросила, сглотнув.

— Три года, максимум пять, если колдовать не буду, — грустно усмехнулся парень. — И то, надо за эту отсрочку Глории спасибо сказать. — Это она меня нашла, в госпиталь устроила, — пояснил Винсент на мой удивленный взгляд, — подлечила и в свой род ввела. Так что я теперь Грин, а не Крэбб. Без ее помощи в течение месяца бы умер. Сначала страшно разозлился на нее за самоуправство, когда очнулся. — Я ведь сдохнуть хотел, чтобы обузой не быть ни себе не другим… бесполезный калека. А она каждый день все про тебя говорила: «ждет… скучает». И мне вдруг так вопреки всему жить захотелось. Разум сдохнуть хочет, а душа с телом свою линию гнут, нашептывают грезы, счастье сулят. Пока человек жив, надеется.

Конечно, знал что ты меня любого примешь, если вернусь, только сам тебе портить жизнь не хотел, да вот не выдержал… приехал, чтобы повидать еще разок, сердце порадовать. А теперь и что делать не знаю. По-хорошему, уйти надо, а не могу… сам не могу. Уже отпустил тебя один раз, отказался ради блага твоего, чтобы в грязь своего ангела не втягивать. А сейчас сама меня гони, не смогу уйти от тебя по своей воле, хоть и не по-хорошему это, не по-мужски. Только все равно не смогу.

— Глупый ты, Винсент, — ответила, соскользнув к его ногам и положив голову на его колени, — пусть пять лет, но все наши. Сколько Бог даст, столько и проживем. Теперь без тебя никуда. Пусть лучше вспоминать буду наше недолгое счастье, чем в одиночестве мучиться от мысли, что ты эти три года вдали от меня умирал. Я правда люблю тебя, Винсент.

— Я тоже люблю тебя, Лили, — ласково ответил он, подтягивая меня наверх и усаживая рядом с собой, — только я теперь не Винсент, а Вениамин.

— Что? — притворно округлила глаза от удивления, — какой-такой Вениамин?

— Так свекра Глории зовут, — счастливо рассмеялся парень, прижимая меня к себе и зарываясь носом в волосы, — меня в его честь нарекли, когда в род вводили, чтобы связь крепче была. Я же безымянный был.

— Ничего не знаю, — уперлась, шутливо вырываясь, — так уж и быть, женишься, как Вениамин, а звать тебя буду Винсент, мне так привычней.

— Да мне все равно, как хочешь называй, только люби, — как-то немного грустно ответил он и снова прижал меня к себе, но уже без шуток, всерьез. Послушно замерла в его объятиях и некоторое время мы молчали. Видимо, Винсенту надо было прийти в себя после пережитого волнения и откровений, которые трудно ему дались. А еще я почему-то знала, что он всю его недолгую жизнь будет мучиться от мысли, что пошел на поводу у своего эгоизма и не ушел, как ему казалось правильным. Поняла, что моя жизнь с ним будет нелегкой, и мне придется постараться, чтобы изгнать грусть и тоску, смотрящие на меня из глубины любимых глаз.

— Винсент, — промурлыкала я, смущенно рисуя пальцем невесомые фигуры по его предплечью. Почувствовала, что он расслабился и уже не напоминает окаменевшую статую. — Мы сидим уже почти час, а ты так и не вернул мне обещанное. Уже поздно, меня ждут дома, так что отдай пока хотя бы то, что взял, а проценты я с тебя взыщу позже.

Он легко рассмеялся и нежно припал к моим губам, но сразу отстранился, с хитринкой глядя на меня лукавым взглядом.

— Как-то это по-детски, — надула я губки в притворной обиде.

— Какой поцелуй взял, тот и вернул, — захохотал парень, и тут же порывисто меня обнял, — как же я скучал, Лили… Но тебе надо уже идти, пока твои родители не разозлились, — сказал он, решительно отстраняясь. — Не хочу портить о себе первое впечатление, твой отец и так не в восторге будет от моей рожи.

Нахмурилась, потом выбранила за его слова. Мы договорились о новой встрече и я перенеслась домой, время и впрямь было уже позднее.

Дома, несмотря на поздний час, меня ждала Глория. Испытующе глянула в мое лицо и утвердительно кивнула своим мыслям.

— Значит, согласилась, — сказала она, констатируя очевидное, — так я и знала. Полагаю, быть нам родственниками.

Я сначала опешила от неожиданности, а потом порывисто бросилась к ней и обняла.

— Спасибо, Глория, — бессвязно бормотала я, — спасибо от нас обоих… за все. Ты столько для нас сделала, нам век с тобой не расплатиться.

— Родите мне наследника, и будем в расчете, — с притворным спокойствием ворчливо ответила та. — И можешь звать меня «мама», — добавила с ноткой ехидства, которой маскировала несвойственную ей обычно растерянность.

Пять оставшихся дней каникул мы встречались с Винсентом и до вечерних сумерек проводили время вместе. Общались, целовались, говорили обо всем на свете. А в последний, вечером, Винсент пришел познакомиться с моими родителями.

Они, конечно, знали, что я влюбилась и встречаюсь с кем-то, но появление незнакомого парня стало для них сюрпризом. Такое впечатление, что они ожидали кого-то другого.

— Папа, мама, познакомьтесь, это Вениамин, сын нашей Глории, — представила я своего жениха обалдевшим родителям. Папа бросил удивленный взгляд на мое сияющее от счастья лицо и протянул Винсенту руку.

— Очень рад знакомству, — спокойно сказал он и пригласил гостя к столу.

Родители сначала вели себя немного скованно, но быстро оттаяли видя, как я рада их встрече с моим парнем, и потому совсем не удивились, когда Винсент попросил у них разрешение на ухаживание и официально сделал мне предложение, которое я с радостью приняла. Тут как раз подоспела Глория с мужем, высоким, солидным, но немного угрюмым мужчиной, что, впрочем, с лихвой компенсировалось статью аристократа и выправкой военного.

Тут же, на месте, мой будущий свекор провел ритуал помолвки и на моем пальчике оказалось симпатичное колечко. Свадьбу назначили на начало июня, хоть такая спешка была и не по правилам, но мы посчитали, что времени у нас и так немного, чтобы терять его на этикет.

Потом наши родители долго договаривались, обсуждая будущую свадьбу и контракт, а на следующий день я вернулась в университет.

Самое сложное было объясниться с Северусом. Он сразу заметил мое взбудораженное состояние, хорошее настроение, а мои сияющие глаза только что в темноте не светились.

— Лили, что с тобой происходит? — прямо спросил он, проницательно прищурившись. — Ты прямо сияешь.

— Я просто очень счастлива, Сев, — ответила с радостной улыбкой и зачастила, выплескивая на друга свой долго сдерживаемый восторг.

— Помнишь, я призналась, что мне нравится один парень? Так вот, он вернулся, представляешь. И любит меня, — с восторгом рассказывала, стремясь разделить с другом мою радость и не замечая его странного молчания.

— Мы помолвлены, а в июне свадьба. Ты ведь согласишься быть у нас шафером, а то Вениамин англичанин и друзей у него здесь нет. Вот, держи, Сев, приглашение для тебя и Мэри, — сказала, протягивая ему конверт. Но он быстро отдернул руку и отступил назад, сузив глаза и одарив меня взглядом, от которого смех на моих губах замер, а сердце тревожно сжалось.

— Как ты можешь, Лили? — отрывисто бросил он, — как можно быть такой жестокой? Я что тебе игрушка, чтобы так играть мной, ломать меня и бросать? Лучше бы ты сразу меня убила, чем каждый раз отрезать куски от моего сердца, если оно тебе не нужно.

— Что ты такое говоришь, Северус, — отмерла я, — ты спросил, и я поделилась с другом своей радостью, чем я тебя оскорбила? Не понимаю.

— Конечно не понимаешь, не удивлен, — съехидничал парень. — Тебе всегда было плевать на мои чувства. Еще и года не прошло, как я сделал тебе предложение, и вот, теперь ты приглашаешь меня быть шафером на твоей свадьбе с другим.

— Но ты ведь сам предложил остаться друзьями, Северус, — пыталась объяснить я. — Ты уже год встречаешься с Мэри, вы официальная пара. Неужели ты думал, что я бы пригласила тебя быть шафером, если бы полагала, что ты еще испытываешь ко мне чувства? Вспомни, ты ни разу не говорил, что любишь меня, даже когда предложение делал. А про твое чувство привязанности знаю с самого детства, когда о любви еще и речи не шло. Мне всегда казалось, что ты просто собственник, не желающий расставаться со мной. Моя вина только в том, что не могу ответить на твои чувства, какими бы они ни были. Сердцу не прикажешь, но в сегодняшнем я перед тобой не виновата. Никогда бы не сделала тебе больно намеренно. Думала, что ты забыл меня, изменился, стал популярным и нашел себе девушку, с которой счастлив. Правда, искренне порадовалась бы твоему счастью, если бы ты пригласил меня на свою свадьбу. Прости меня, я не знала и судила тебя по себе.

— Просто хотел измениться, стать популярным, чтобы понять, чего вам девушкам надо, и завоевать тебя, — без злости, но как-то безжизненно ответил он. — Хотел стать… да какая теперь разница, чего я хотел, — с горечью обронил он и, развернувшись, пошел на выход. У самой двери он обернулся:

— Не могу сказать, что рад за вас, — холодно сказал он, — но желаю тебе счастья. Прости, но на свадьбу не приду, так что придется искать другого шафера. И, Лили… забудь все, что тут наговорил. Ты не виновата, я действительно никогда не ухаживал за тобой и не говорил о своих чувствах. Но ты всегда вела себя так, словно понимаешь меня, вот и подумал, что и так знаешь, и слова между нами ни к чему… Оказалось, я ошибся. Прощай…

Было больно… очень больно… очень, очень больно. Как если от меня по-живому отрезали половину.

Вот ведь странно, с Севом мы были словно единое целое, как будто я вся принадлежала ему, а он мне. Я бы, наверное, умерла, если бы он умер. А Винсенту досталась только часть моего сердца. Но без этой малой части я не могла любить Северуса так, как ему бы хотелось. И точно знала, что спокойно буду жить дальше, когда Винсент меня покинет, просто с нежностью вспоминая наше короткое счастье. Странная штука судьба. Одного я любила, но смогла жить без него. А второго не любила, но жить без него не смогу. Было в этом что-то неправильное, противоестественное.

Отходила я долго и даже свадебные приготовления меня не отвлекали от грустных мыслей. И знакомство с женихом Петуньи, приехавшим на свадьбу, прошло мимо меня.

Кавалер сестры был на пять лет ее старше и звали его Вернон Дурсль. Родом он оказался из Коукворта, то-то мне его фамилия знакомой показалась. Они от нас через два дома жили. После смерти родителей он унаследовал строительную фирму отца, и старшая сестра отправила его в Америку, в наш местный университет на факультет экономического развития и бизнеса. Петуния позже там же училась, только на факультете искусства и дизайна. На какой-то местной вечеринке они вновь случайно встретились, после чего их общение плавно перешло в нечто большее. Так что осенью нас ждет еще одна свадьба. Парень он, кстати, оказался неплохой, очень на папу нашего похож. Такой же высокий, немного флегматичный блондин с голубыми глазами, только волосы немного с рыжинкой, и усы он зачем-то стал отращивать, наверно, чтобы посолидней выглядеть.

День свадьбы выдался солнечным и ясным. За месяц до этого Винсент меня удивил, сказал, что принял крещение. Напугалась, думала это из-за меня, но парень сказал, что давно хотел от старой жизни избавиться, грязь смыть и душу очистить. А теперь, когда он даже не маг, то сам Бог ему велел новую жизнь начать и по возможности безгрешно ее прожить рядом с благочестивой женой.

Венчались мы, правда, в католическом храме, тащить гостей в Калифорнию было бы затруднительно, ведь большинство из них были не маги, так зачем людей напрягать.

Шафером на свадьбе согласился стать Тобиас. Северус так и не пришел, хотя мне больно было бы его видеть после нашего откровенного объяснения.

Гордый и взволнованный отец провел меня к алтарю и передал жениху, смотревшему на меня с восхищением и нежностью. В тот момент, если у меня еще оставались сомнения и огорчения, то я оставила их в прошлом и не колеблясь доверила свою жизнь Винсенту.

Жить мы переехали во Францию, в небольшой дом на побережье, принадлежавший семье Малфой. Родители хотели сами подарить нам дом на свадьбу, но я отказалась. После смерти мужа мне бы не хотелось жить одной там, где столько воспоминаний и уж тем более продавать семейное гнездо чужим людям. Я ясно сознавала, что наше счастье не продлиться долго. Смерть всегда присутствовала между нами, не давая забыть о ней. От того все чувства и ощущения были остры и свежи, словно первый, и он же последний раз. Мы жили одним днем, полно и безгранично, зная, что завтра для одного из нас может не наступить. О смерти мы не говорили. Только раз он позволил себе сорваться. Как сейчас помню, вышли мы, смеясь, из дома на закате в сад, обнялись, стоим. Тихий ветерок волосами играет, сумерки на землю садятся, цветы благоухают — благодать. А он голову к небу поднял, руки от меня отнял и говорит: «Господи, как же жить охота». И не оглядываясь и глаз не поднимая в дом зашел. Я тогда долго обратно зайти не решалась, боялась разревусь. Так и сидела в саду, пока в спальне свет не загорелся. Ну ладно, то дело прошлое…

Малфои, узнав, что творилось в Англии и какой беды они избежали, чуть не поседели. Им единственным из английской аристократии повезло сохранить и главу рода и семейный алтарь, так что перед самой свадьбой они насели на меня всерьез и не отстали, пока я не назвала свою цену.

Мне самой ничего не нужно было, но Винсенту требовался дом с алтарем, потому попросила Малфоев помочь мне с этим вопросом. В Америке домашних алтарей было мало, а жить со свекровью мне бы не хотелось, хотя Глорию я очень любила.

Через неделю леди Кэролайн принесла мне ключи и порт-ключ до небольшого, но уютного коттеджа, в который мы сразу и переехали после свадьбы. Брать его сначала в качестве подарка я отказалась, но та была неумолима и даже не поленилась принести несколько книг в доказательство своей правоты, и я согласилась с ее доводами. Теперь у нас с мужем есть свой дом.

Винсент умер, когда нашему сыну исполнилось четыре. Все, как он и говорил. После привычных утренних нежностей мы позавтракали, потом он поиграл с сыном, вышел в сад проверить расцвела ли какая-то капризная роза, над которой он трясся, назвав сорт в мою честь, и просто упал замертво прямо среди розовых кустов. Вот так внезапно закончилось наше короткое счастье. Но я ни о чем не жалею. Это были самые счастливые годы в моей жизни, а за сына, которого назвала в честь отца, Винсентом, благодарна судьбе и мужу вдвойне.

Брак с Винсом повлиял на всю мою дальнейшую жизнь. Неожиданно для себя я полностью сменила направление работы и будущую специальность.

Раньше хотела заниматься тем, что у меня хорошо получалось в прошлой жизни. Нетрадиционная медицина, усиленная в этом мире магией, и диагностика. Но меня захватила совершенно новая идея, стоило только глянуть на мужа. В последствии, она стала моей специализацией и на какое-то время будущей профессией. А также принесла мне мировую известность, несколько престижных наград и премий и немалую сумму денег.

Винсент, как оказалось, сильно пострадал, и кроме шрамов, рубцов и сращенных переломов, еще заметно хромал.

Маги могли легко восстановить все кости и даже вырастить новые, как и органы, но только потерянные не темномагическим путем. Потому среди военных, в отличие от гражданских, до сих пор было множество калек.

Конечно, магам было проще, чем магглам. Их протезы делались из волшебных пород дерева, усиливались вставками из магических металлов, а после на них накладывались чары, и конечность смотрелась и ощущалась как собственная. Хотя в той же Англии в ходу до сих пор были «вантузы» — как их презрительно называли наши специалисты-протезисты за их похожесть на перевернутый вантуз с когтистой лапой на конце вместо стопы или крючьями вместо пальцев.

Но в любом случае у любых, даже современных протезов, были недостатки. Они не выдерживали прежних нагрузок и часто подвергались частичной замене деталей. Пациентов мучили фантомные боли, да и врачи рекомендовали раз в сутки протезы снимать, чтобы организм от них отдохнул. И я уже не говорю о том, что искусственной рукой нельзя было пользоваться палочкой и колдовать, чтобы её магическая древесина и чары не вошли в конфликт с магическим проводником.

Идея пришла, когда я разглядывала спящего мужа. Хоть и не шарахалась от его шрамов, но, правду сказать, выглядели они довольно страшно. Тогда и подумала: «Почему маги, которым, казалось, доступно невозможное, не могут свести банальные рубцы?» Такие в моем времени являлись плевым делом для любого косметического хирурга, пусть даже для их устранения требовалось несколько операций. Тем более что в магическом мире косметических проблем после травм было много. Например, ожоги от темных зелий, разъедающих плоть, заклинаний кислоты или горящего бича, не говоря уже об ожогах после адского пламени или же обычных драконов. Да та же драконья оспа и еще несколько магических болезней навсегда награждали пациента проблемами с кожей, которые не убирались никаким заклятьем.

Оказалось, все банально просто: магические болезни и травмы лечились только магическим путем — заклинаниями и зельями, без хирургического вмешательства. Даже раны и открытые переломы не зашивались, а очищались, стягивались с помощью чар, а потом все это запивалось курсом зелий и смазывалось магическими заживляющими мазями.

Я долго думала над этим и даже провела эксперимент. Под воздействием разглаживающих и других чар, рубцы у мужа исчезли, но тут же, минут десять спустя, вернулись. И выглядели так, словно он получил их только что.

Но снять ту же кожу можно было и магически, благо таких заклинаний было много, правда не медицинских, а, скорее, пыточных. Через месяц, я с идеей и готовым планом подошла к Глории за советом. Мои выкладки ее впечатлили, и она посоветовала немедленно их запатентовать, а потом подойти к Магистру Дугласу Крейвену, возглавлявшему кафедру «Биохимии и новых технологий» нашего университета. Что я и сделала.

Когда он прочитал и вник в суть, то был просто ошарашен простотой и доступностью моего метода.

Идею я не сама придумала, а, как обычно, позаимствовала из будущего. В моем времени уже проводились опыты по выращиванию кожи и клеток, некоторые технологии даже успешно применялись на практике.

Магические рубцы возвращались, потому что воздействие шло на пораженный участок кожи, а темный магический след, оставшийся в ткани, отторгал целительную магию и, подпитываясь ею, возвращал все на место в еще худшем виде.

Я же предложила полностью снимать пораженный участок кожи, а где надо и ткани, вплоть до кости, и путем операции, используя сшивающие чары, приживлять к ране новую. Здоровую, срезанную у пациента и увеличенную магически. А шрамы после вмешательства убирать обычной заживляющей мазью.

Проблема протезирования решалась так же.

У пациента извлекалась кость из здоровой конечности, которую потом ему выращивали обычным костеростом. А саму кость перетирали в муку и увеличивали. Из получившегося порошка трансфигурировались кости, требующие замещения, в них вкладывался костный мозг, и потом все вживлялось в тело. Получалась вечная трансфигурация, подпитывающаяся от магии самого волшебника и, по сути, являющаяся частью его самого.

Сложнее всего оказалось присоединить потерянную и восстановленную конечность к телу, сохраняя нейронные связи и кровообращение. Хотя сами ткани и кожу из материала донора вырастить, увеличить и придать им форму труда не составляло.

Но и с этой проблемой наша команда за семь месяцев справилась, так что степень Магистра Магической Трансплантологии и Косметологии я получила уже в конце второго курса, будучи на восьмом месяце беременности. Жаль только, собственному мужу помочь я была не в силах — метод действовал только на магов, а в Винсе магии было не больше, чем в сквибе. Так что хромота и прочие травмы у него осталась, но шрамы я убрала.

С Северусом мы не часто пересекались. Я все время проводила в лаборатории, куда меня без разговоров принял Крейвен, в общежитии не жила, мотаясь в университет стационарным международным порталом, который пришлось установить, когда беременность подтвердилась (они более надежны и на здоровье не влияют). Так что при встрече мы не шарахались друг от друга, но и не общались толком: «привет», «пока», не больше. Каждый раз, видя, как Сев при встрече делал независимый вид, но при этом прячет глаза и кидает мне в спину тоскливый взгляд, становилось не по себе. Но что я могла поделать? Разве только реже пересекаться. Но все равно не выпускала его из поля зрения и была в курсе его дел. Мне приносила новости Глория, и изредка писал Тобиас. Джесс, его жена, два года назад подарила ему дочь Селену, а сейчас была беременна второй. Мистер Снейп решил назвать ребенка в мою честь, Лилией, и предложил стать девочке крестной, но я с сожалением отказалась.

Крестные родители — не просто красивое название и пара подарков ребенку. Это огромная ответственность перед Богом, и когда-нибудь он спросит за твои старания. Водила ли ты крестника в Храм? Объясняла ли писание? Закладывала ли основы нравственной жизни подопечного? Воспитывала ли его в вере? Если простой откат от магии так страшил волшебников своими ужасными последствиями, то держать ответ перед Всевышним еще страшнее. Я же не могла уделять много времени другим, когда мой собственный муж и сын нуждались в заботе. Поэтому поблагодарила за оказанную честь и отказалась.

Глория, кстати, тоже не оставляла Северуса и следила за его успехами, так что появление сводных сестер он воспринял после ее нравоучений вполне спокойно, хотя, конечно, и не рвался общаться с родней. Но все же поздравил и не возненавидел, и то хорошо.

На третий курс я уже не вернулась. Мою технологию перекупили военные, после чего, под клятву о неразглашении в обязательном порядке, взяли на работу и обучение в закрытый Вашингтонский исследовательский центр Военной кафедры.

На основе моих разработок военные создавали гибриды мага и магических тварей с повышением магического фона и сверхвозможностей, типа ловкости, нюха, прочности кожных покровов и других нужных в военных действиях качеств.

Когда стало понятно, чем они тут занимались, чуть от страха не поседела, но отказаться от контракта было нельзя. Вот тогда и поняла чувства тех ученых, которые открыли для мира свойства атома, чтобы облегчить жизнь человечеству, а кто-то умный сделал на основе их открытия атомную бомбу. Слава Богу, побывала в секретной лаборатории только раз, да и то в отделе бумажки с отчетами об экспериментах просматривала и толком и не видела ничего. Но и прочитанного, и увиденного мне с лихвой хватило, чтобы пару ночей глаз не сомкнуть.

Сама я работала в другой лаборатории с простым кодом доступа. В основном к нам поступали пациенты из военных госпиталей, которым мы восстанавливали конечности и другие органы и ткани. Такая вот практика.

Моя идея пришлась по душе военным, потому что после восстановления маг оказывался полностью здоров и мог возвратиться в строй без потери боевой мощи. Это было дорого, но для армии дешевле, чем обучать новые кадры.

Когда два года спустя мой контракт закончился, то я с радостью вернулась домой, хотя меня и соблазняли его продлением.

По сути, я на него согласилась, только чтобы мне память не стерли после продажи патента военным. Если бы мне в голову полезли, то обнаружили бы природный блок, и кто знает, где бы я тогда была и кому пригодилась. Так что у меня выхода не было, ведь только правительственный контракт мог защитить и гарантировать соблюдения тайны моим нанимателям.

Еще я поняла, что хоть явной войны магов на планете нет, но военные действия волшебниками ведутся беспрерывно. Как прав был мистер Филч.

Все войны идут за территорию, в данном случае, за пространственные карманы и места силы. Я и не подозревала, пока не увидела сколько военных прошло через наш центр за эти два года. В том же Израиле, где, куда ни ткни, места силы невиданной мощи и куча доменов, полно «миротворцев», поддерживающих разные стороны, в надежде урвать свой кусок пирога.

И страны Азии, что раньше были просто нашпигованы демонами разного уровня, которых они называли богами и молились им, прося защиты и покровительства. Но с прибытием христианства и других религиозных конфессий, люди массово перестали верить духам и подпитывать алтари своей энергией веры. Мелкие храмы разрушались, а все эти девятихвостые лисы и водные духи постепенно истончались, теряли материальность и возвращались туда, откуда были призваны. В магическом барьере появились дыры, в то время как ставить новую защиту маги не научились, или она была недостаточно сильной. Так что теперь, когда они ослабли, негласная война за магическую территорию тайно ведётся и там.

Только сейчас я до конца поняла Глорию, ее слова про выживание, и на что маги ради него пойдут. Но, как ни странно, эти откровения не произвели на меня должного впечатления. Я уже уяснила, что это уклад жизни всех магических стран, которые выживали как умели и не гнушались использовать для этого любые методы. Главное для меня было — держаться от них подальше и не попадать под их жернова. Изменить все равно ничего не могла.

Винсент не мог работать вне дома, но без дела сидеть тоже не хотел. Конечно, он бы не умер, если бы изредка выходил прогуляться по городу, но рядом с источником у него была возможность прожить гораздо дольше. Потому Глория подогнала ему работу на дом по переводу древних рун. Все дары после изгнания из рода исчезли, но знание рун осталось. Оно не требовало особого дара, просто хорошую память, усидчивость и внимания. Еще муж делал заготовки для стандартных артефактов, а позже сидел с нашим малышом. Маяться скукой ему было некогда.

В семье моей сестры тоже случилось пополнение. Она всего на месяц раньше меня родила прелестного крепыша Дадлиуса, маленькую копию Вернона, от чего тот разве что не лопался от гордости. Жили они в подаренном нашими родителями на свадьбу доме, всего в квартале от них самих. И папа притворно ворчал, что скоро забудет, как выглядит собственная жена и горячий ужин, так часто она навещала Петунью. А когда сестра через два года родила второго сына, Эрика, мама и вовсе большую часть недели проводила там, с удовольствием возясь с малышами. Позже я иногда стала подкидывать к ним своего сына, так как родственники стали обижаться, что редко его видят. А наш коттедж был под чарами и попасть туда было невозможно, как я думала.

Дом нам Малфои подарили классный. Тихое место с небольшим светлым лесом, полем и выходом в бухту. Он был защищен всеми известными чарами, вплоть до чар ненаходимости. На территории поместья я чувствовала себя в безопасности и могла отдохнуть от своей суматошной работы. Но однажды на прогулке меня подстерег сюрприз.

Мужа и маленького сына сморил послеобеденный сон, а я решила прогуляться. Ноги принесли меня в бухту, и я так задумалась, что прошла по воде вдоль берега дольше обычного. За поворотом увидела местность, которая показалась мне знакомой и, поднявшись по дорожке, вскоре вышла прямиком к особняку Малфоев и даже наткнулась на хозяйку.

Когда ситуация прояснилась, оказалось, что наш коттедж находится в одном пространственном домене с домом Малфоев. Хотя соединяется только бухтой, и то если идти по кромке воды. Однако источники у нас разные. Наш слишком слаб для поддержания чар такого уровня, но на сам дом магии хватало. Вот Малфои и подсуетились, обеспечивая мне безопасность и защиту.

После того как все разъяснилось, Кэролайн предложила по-соседски общаться поближе. Теперь мы с мужем раз в неделю ходили в гости к Малфоям, а потом они наносили нам ответный визит. Не то что бы я в этом нуждалась, но сыну понравился Драко — сын Люциуса и Нарциссы. Они друг без друга жить не могли и очень скучали. Это и не удивительно, ведь других детей поблизости не было. Что семья Драко, что наша жили уединенно.

Несмотря на то, что женился Люциус ещё во время моей учёбы в Хогвартсе, ребенок у них родился только недавно. Драко был одногодкой Винсента, они оба даже появились на свет в июне, только мой седьмого, а Драко пятого. Нарцисса долго не могла забеременеть, поэтому тряслась над долгожданным ребенком не хуже наседки. Почти каждое утро после завтрака, когда я уходила на работу, а муж садился за перевод, приходила няня Драко и забирала Винсента к Малфоям, где они под наблюдением Нарциссы целый день носились и играли. Ближе к вечеру няня приводила моего сына обратно. Но иногда Драко приводили к нам, и уже я развлекала мальчишек фейерверками, мыльными пузырями и наколдованными животными: белками, кошками, собаками. В общем, я была рада, что у моего мальчика появился друг.

Когда Винсент умер, я уже месяца три не работала. Обучение окончила, степень получила, поэтому все бросила и взяла полуторагодичный перерыв. Меня давно приглашали как диагноста в один центр, но проект обещали долгосрочный, и я решила отдохнуть перед такой большой работой.

Мы с сыном побывали в разных странах, посетили все Диснейленды, зоопарки, магические и простые. Навестили Тобиаса и его супругу, две недели жили у них на ранчо. Немного погостили у моих родителей, а потом у Глории. А после всего вернулись и осели дома.

Винс, как всегда, убежал к другу, а я занялась кандидатской по диагностике. Надо было подтянуть хвосты, а то с новыми идеями все забросила.

Так прошло больше года, и мой отпуск подходил к концу. Стояли теплые августовские деньки. И хотя меня не грызла тоска по мужу, но в такие тихие вечера, когда время словно застывало и даже ветерок не шевелил листву, временами становилось очень тоскливо. Мне было почти двадцать шесть, и в этом оплоте покоя, который раньше так любила, я стала чувствовать себя странно, будто в удобной, но тесной клетке, куда сама себя загнала. Моя работа была написана, новая степень получена, но это не принесло мне прежнего удовлетворения, все было неважно. Хотелось расправить давно сложенные и затекшие крылья, потянуться и полететь.

Винсенту исполнилось шесть, и он вместе с Драко ходил во Французскую школу Шармбатон. Малфои и не думали возвращаться в Англию, и рекомендовали мне это учебное заведение как весьма приличное.

Это тоже был интернат, но только с одиннадцати лет, хотя условия там были лучше, чем в Хогвартсе. По крайней мере, дети порталами могли посещать дом по выходным, а не только в каникулы. До одиннадцати это был, скорее, детский сад для малышей, где в игровой форме учили управлять магией и развивали дары.

Сегодня мой мальчик возился в саду. Хотя соседей у нас не было, но для комфорта периметр коттеджа окружала невысокая кованая ограда. Вдоль нее росли цветы, посаженные мужем, и Винсент с удовольствием за ними ухаживал. К счастью, он не унаследовал от меня дара интуита, а просто герболога, поэтому после его легкой руки все росло и цвело. Нитей магии он тоже не видел, этот дар переродился в нем в дар эмпата. Конечно, его надо было развивать, но пока он просто чувствовал намерения людей, и все окружающие делились у него на три группы: хорошие, плохие и никакие, которые тоже почему-то относились к плохим.

Ближе к пяти я напекла пирожков и булочек, вскипятила чайник, накрыла на стол и уже было собиралась позвать сына, когда услышала голоса. Я улыбнулась и поставила на стол еще одну чашку, думая, что это прибежал Драко, который, став чуть постарше, часто сбегал из поместья к нам. Но, подойдя к распахнутому окну, увидела, что это не Драко, а Северус Снейп, собственной персоной. Он стоял за калиткой, и они с сыном внимательно друг друга рассматривали. О чем там говорили до этого, я не слышала. Но тут мужчина вскинул глаза и увидел меня.

— Лили, — таким забытым, но знакомым голосом сказал он, — ты бы не могла выйти к нам, а то твой сын не желает тебя звать, пока я подробно не расскажу, откуда тебя знаю.

— Винсент, — сказала смотрящему на меня в ожидании сыну, — открой гостю калитку и проводи в дом. Невежливо держать гостя на пороге.

— Хорошо, мама, — послушно ответил мальчик и открыл дверцу, — проходите, сэр.

После чего провел мужчину в дом, попутно показав ванную для гостей, где можно помыть руки.

Начало чаепития вышло несколько скомкано. Мы молча пили чай, бросая только общие фразы: природа, погода и самочувствие родственников. Только один раз прозвучала фраза о прошлом.

— У этих пирожков такой знакомый вкус, точно такие же ты пекла нам в Хогвартс, — сказал Северус.

— Ты еще скажи — «вкус детства», — фыркнула я, после чего обстановка несколько разрядилась.

Мы выпили чаю, и я предложила пройти в сад. Там в теньке стояла старая широкая скамейка — самое то посидеть после дневного зноя. К Винсенту как раз прибежал Драко и они, натолкав в карманы выпечки, убежали в домик на дереве, который хорошо просматривался с места, где я сидела.

— Северус, я, конечно, рада тебя видеть, — начала разговор первой, — но как ты нас нашел? Хотя не говори, тут не обошлось без Малфоев.

— Ты угадала, — чуть улыбнувшись краешками губ ответил он. — Малфои заказывали мне курс модифицированных зелий, чтобы Нарцисса могла родить Драко, а я Мастер, и лучший в этом деле, — не без гордости добавил он.

— Ты бы мог просто прислать мне патронус, Сев, — ответила под его странно смущенным взглядом, — и потратить их долг на что-то более полезное. Я бы не отказала во встрече, тем более, мне всегда казалось, что именно тебе неприятно меня видеть. Я правда рада, что ты решил навестить меня.

— Давно хотел встретиться с тобой, — уже спокойно ответил он, — но не мог найти достойный повод. А недавно узнал, что тебя пригласили в Женеву в «Международный исследовательский центр развития нации», вот и подумал, что это подходящая причина тебя навестить.

— Откуда ты узнал о предложении? — удивилась я, — разве контракты не засекречивают?

— Я руковожу проектом, Лили, и ты будешь работать в моей команде, — огорошил меня вполне серьезный друг, — работаю там уже больше двух лет. Увидев твое имя в утвержденном списке, решил встретиться, чтобы понять, чего ждать от нашего общения.

— Значит, ты пришел не потому, что скучал и захотел возобновить общение, — несколько разочарованно ответила я, — не бойся, я не принесу тебе неприятностей и, по возможности, буду тебя избегать, так что общее дело не пострадает. Только вот мне интересно, если бы мы не договорились, что бы ты делал? Ты не из тех, кто долго способен терпеть раздражающий фактор в пределах видимости. Так что, уволил бы меня?

— Увольнения вне моей компетенции, но, возможно, перевел бы тебя в другую группу, — подумав ответил мужчина. — Но я, действительно, скучал, Лили, и хотел видеть, — неожиданно ответил он, открыто, словно мальчишка, улыбнувшись.

После его слов немного оттаяла, мы уже совсем по-дружески еще немного поговорили, после чего Северус откланялся.

— У тебя очень милый сын, Лили, — добавил он на прощание. — Он очень похож на тебя в детстве, такой же серьезный и ответственный. Я останусь погостить у Малфоев еще около недели, и если ты не против, позволь мне все это время навещать тебя, — неожиданно сказал он, — и буду рад, если ты как-нибудь еще порадуешь меня своими фирменными пирожками.

— Сомневаюсь, что Малфоевский повар не смог угодить вашему взыскательному вкусу, — пошутила я, неожиданно для себя покраснев от смущения, — но мне нетрудно тебя порадовать. Жду тебя завтра к пяти, хотя, около полудня я обычно прогуливаюсь в аллее вдоль бухты, и ты можешь присоединиться.

На том и расстались.

Полночи не сомкнула глаз от волнения. Нет, я не строила на него планов, но то, что он пришел ко мне через столько лет, помнил меня, внесло в мою душу какую-то забытую гармонию. Перед тем, как заснуть, загадала: если он завтра присоединится ко мне на прогулке, я дам шанс нашим отношениям, куда бы они нас не привели.

Когда я вышла из дома и свернула на аллею, то заметила Северуса, неспешно прохаживающегося по тенистой тропинке.

— Замечательный выбор места для прогулки, — заметил он после того, как мы обменялись приветствиями и на пару проследовали вдоль бухты.

— Мне самой здесь очень нравится. Мерный звук прибоя и тихий шелест листьев над головой… Чувство, словно время застыло, и ты одна в целом мире, — ответила я, в тайне радуясь, что он все же пришел.

— Да… словно мы одни в целом мире, — задумчиво прошептал Снейп, будто выпадая из реальности, и мне стало неловко, словно подглядела что-то личное, непредназначенное для постороннего взгляда. Поэтому я отвернулась и привлекла его внимание к живописной береговой линии.

Всю эту неделю каждый день мы встречались, около часа неторопливо прогуливались и разговаривали. В основном, после неловкости первых минут, о том, кто чего достиг за эти годы в развитии даров.

Северус искренне порадовался моим успехам и даже заставил смутиться и покраснеть, когда сказал, что читал все мои статьи в журналах и вообще следил за моей карьерой и достижениями. Его неприкрытое восхищение грело душу. Было приятно узнать, что все это время он не забывал меня и не упускал из виду. Мне даже стало стыдно от того, что сама я не интересовалась судьбой своего друга, с которым когда-то была так близка. Все же, надо признаться, мужские чувства, если они искренние, то более весомы, цельны и долговечны, чем женские.

Сама я тоже была наслышана о его успехах, но, выйдя замуж, растворилась в заботе о муже и ребенке. И совсем забыла о старом друге, довольствуясь краткими оговорками Глории, что у него все хорошо.

Северусу удалось развить все свои дары, и это поражало воображение. Ведь стать мастером даже в одной области — это титанический труд, а тем более достичь всего в столь короткий срок.

Первое мастерство он получил в двадцать один, став Магистром Разума. А на мое восхищение и искренний восторг он ответил, что самым сложным и интересным для него было получить звания Мастера Магических Искусств и Боевой магии. Это открытый вызов его способностям, где реально нужно трудиться и совершенствоваться, ведь знания в этой области многогранны и необъятны. На этом фоне Мастера Зелий он получил легко, а Разума и того легче. Поскольку если способностей нет, то мастером в этой области не стать никогда, но можно обучиться некоторым техникам защиты разума и даже считывать поверхностные мысли-образы. А для тех, у кого врожденный дар есть, обучение не займет много времени.

— Так что берегись, Лили, теперь я смогу читать твои мысли, — пошутил он, в притворной угрозе смешно округлив глаза. Было приятно наблюдать, что он забылся настолько, что стал дурачиться, словно мы дети.

— Я умею защищать себя от подобного, Северус, и тебе меня не достать. Но попытайся, — лукаво хмыкнула я. — Если получится, исполню одно твое желание и испеку к чаю твой любимый пирог с мясом, — добавила, провоцируя его.

— Идет, — азартно принял вызов Снейп и без предупреждения атаковал, уставясь на меня своими черными, как ночь, глазами.

Он был силен. Я даже почувствовала, как кожу головы словно бы покалывали тысячи иголочек. Судя по всему, успеха он не добился, хоть и не оставлял попыток. Я же, глядя на его потуги, только провокационно улыбалась, пока не заметила, что покалывание прекратилось, а мой друг как-то странно замер. Его взгляд, который он так и не отрывал от меня, словно мы играли в гляделки, потеплел и обрел глубину, а напряженные мышцы лица расслабились. Северус не смог пробить природный ментальный блок, но его глаза будто смотрели мне прямо в душу. Меня посетило внезапное чувство, что если контакт продолжится, то увижу все то, что он прячет от всех в глубине своих черных омутов. Это напугало меня. Я была не готова к таким открытиям, потому резко отвела взгляд и отвернулась.

— Ну и что ты там разглядел, Северус? — нарочито небрежно спросила я. Он вздрогнул, точно вышел из транса, и его взгляд снова переместился на меня.

— Ничего. Пустота, — скрывая неловкость ответил тот. — Наверно, у тебя в голове ветер, поэтому и мыслей нет, — весело фыркнул он и решительно обогнал меня.

— Ах, так. В таком случае, мистер Снейп, не видать вам пирога с мясом как своих ушей за вашу наглость, — притворно обиделась и, приняв гордый и неприступный вид, в свою очередь его обогнала. Он назвал меня глупой — это требует мести.

— Что значит, не видать? — удивился Северус, провел рукой по своей шевелюре и жестом фокусника протянул мне… человеческое ухо. От неожиданности я вскрикнула и выбила это из его руки прямо в ближайший куст.

— Ну вот. Теперь придется его искать, — печально вздохнул он и рассмеялся.

— Не трудись, фокусник, — парировала я, — все равно в ближайшее время ты не услышишь от меня ничего хорошего. А, быть может, от моей ругани у тебя и второе отвалится.

К тому времени уже сообразила, что оно ненастоящее. Невербальная беспалочковая трансфигурация. Однако, силен…

— Не сердись, Лили, — заискивающе, но все еще улыбаясь, ответил он, — и я покажу тебе настоящее чудо. Только скажи, почему у меня не вышло? На тебе артефакт?

— У меня природный ментальный блок, Северус. Но только это секрет, — сдалась, не в силах на него сердиться. Ведь он снова стал мне доверять настолько, что держал себя непринужденно и непривычно легко и весело. Этот новый Северус мне безумно нравился. Ничего общего с прошлым мрачным мальчишкой. С ним я даже забыла, что уже далеко не девчонка, а степенная вдова, словно снова вернулась в свою юность.

— А теперь показывай, что ты там хотел, — полюбопытствовала, предвкушая развлечение.

— Ладно, только не пугайся, это не темная магия, — предупредил он, в момент посерьезнев. После чего превратился в сгусток черного тумана, плавными рывками в секунды достиг конца аллеи, после чего вернулся и закрутился смерчем вокруг меня, взлохматив мне волосы.

— Боже мой, Сев, — с детским восторгом воскликнула я, вертя головой, силясь увидеть перемещение, — высшая каскадная аппарация… уровень теней, я только слышала о таком. Сколько же в тебе силищи… Ты кто, второй Мерлин?

— Это еще не предел моих возможностей, — похвастался лучащийся довольством друг, материализуясь рядом со мной, — подожди, сама увидишь. Только это тоже секрет… Тайну за тайну. Ты мне доверишься? — испытующе и необычно серьезно спросил он.

— Конечно, Сев, — не колеблясь ответила я, и в его глазах промелькнуло торжество.

— Тогда держись, — воскликнул он и стремительно подхватил меня на руки, заставив вскрикнуть от неожиданности, после чего… взлетел.

Вот так, просто взлетел, без всякой метлы.

В первые минуты я инстинктивно задеревенела от ужаса и вцепилась ему в шею удушающим захватом, но убедившись, что мы никуда не падаем, а и впрямь летим, испытала неведомый доселе восторг. Даже говорить не хотелось от захватившего меня пьянящего чувства полета, и все, что я могла — это только издавать восторженные невразумительные звуки. Даже ослабила хватку и рискнула оторвать одну руку от шеи бедняги Сева, чтобы перегнуться и потрогать крону огромного столетнего дуба, над которым мы пролетали.

Когда мы плавно спустились, из моих глаз текли слезы от переполнявших меня эмоций. От эйфории слегка пошатывало, и Северус заботливо усадил меня на скамейку, а сам опустился на колени рядом со мной и внимательно вглядывался мне в лицо, которое я в смущении закрыла ладонями.

— Лили, что происходит, тебе не понравилось… ты испугалась? — с непритворной тревогой спросил он, робко, но решительно отводя ладони от моих алеющих щек. Было очень неловко перед другом за то, что не смогла сдержать свои эмоции, как какая-то девчонка-подросток, первый раз увидевшая волшебство.

— Сев, ты просто чудо. Ты, наверно, самый сильный маг столетия, — восторженно выдавила из себя, когда относительно успокоилась и смогла говорить. — Помню, как ты обещал научиться летать без метлы, тогда, на первом курсе. И вот прошло много лет, и ты все же выполнил свое обещание. Спасибо… это было нереальное ощущение. За все годы, что занимаюсь волшебством, не испытывала столь ярких и чистых эмоций от магии, которые присущи только детям. Не поверишь, но только сейчас я реально осознала, что значит быть волшебницей. Спасибо тебе за этот незабываемый опыт. Это действительно было настоящее чудо.

Северус, когда понял, что со мной все в порядке, успокоился и явно смутился от моей похвалы, но глаза его горели огнем превосходства, и выглядел он очень довольным.

— Значит, мясной пирог к чаю я все же заслужил? — улыбнулся он, уводя разговор от темы, которая смущала нас обоих.

— Сколько захочешь, Северус, — счастливо выдохнула, вставая. На сердце после приятных волнений чувствовалась непривычная тишина.

Еще Северус часто расспрашивал о Винсенте. Не думаю, что ему это было особо интересно на самом деле, но он знал, что мне нравится хвастаться сыном. Они встречались только за вечерним чаем, и перемолвились разве что парой фраз за все время. Пока тщательно приглядывались друг к другу. Что касается меня, то я была бы рада, если бы они подружились. Сыну не хватало влияния взрослого мага, мужчины, которому бы он смог доверять. А мой пожилой свекор и мужчины семьи Малфой не совсем подходили на эту роль, а Севу я верила, как себе. Но пока они оба демонстрировали вежливый нейтралитет.

Но вот неделя нашего общения с Северусом закончилась, и он с явным сожалением нас покинул и вернулся к своим делам. А я стала готовиться к переезду и посетила Женеву, главный офис исследовательского центра, где мне предстояло работать ближайшие пять лет.

Хуго Ларсон, бессменный президент центра, долго пел мне хвалебные оды, после чего мы, наконец, подписали контракт.

Все холостые сотрудники жили в удобных общежитиях, но у меня был ребенок, поэтому мне выделили скромный дом в Таунхаусе, где селили семейных сотрудников, и установили станционный портал с выходом в наш особняк, поместье Малфоев и в школу Шармбатон. Винсент категорически отказался перейти в местную школу, хотя она считалась лучшей в Европе, да и Малфои полным составом умоляли не разлучать мальчишек, а я, собственно, и не собиралась настаивать.

Спустя месяц сын снова приступил к учебе, а я погрузилась в новую интересную работу.

Команда подобралась замечательная. Все семь сотрудников не перешагнули тридцатилетний рубеж и были гениями в своей области.

Две семейные пары.

Фармакологи Элиас и Биргитта Густафссон — веселые и простые ребята, похожие друг на друга, как брат с сестрой.

Аксель и Керстин Линдберг — биотехнолог и вирусолог.

Пара холостяков, на вид — типичные ловеласы и балагуры. Микробиолог Лиам Улссон и генетик Оливер Юханссон. И я, практик-диагност. Руководил проектом и нами Северус Снейп.

Как вы поняли, экспериментировали мы в лаборатории с магическими вирусами и их влиянием на волшебников. Биологическое оружие, действующее на магов, если сказать точнее. Именно в этой лаборатории много лет назад создали лекарство от магической чумы и драконьей оспы, а теперь маги развлекаются тем, что создают новые смертоносные вирусы.

Я к самим разработкам допуска не имела и слава Богу. Моя задача была отслеживать состояние зараженных по ауре. Это позволяло увидеть изменения в течении болезни раньше обычных проявлений и повышало шанс на благополучный исход экспериментов.

С зараженными я не контактировала. Они, помимо обычной защиты, были укрыты магическими щитами и защитной диагностической сферой. А на сотрудников и помещения, в свою очередь, постоянно воздействовали чарами стерильного воздуха, защитной воздушной брони и других, не обременительных, но очень действенных чар дезинфекции, так что риск заражения сводился к нулю.

Работать было реально интересно, но меня огорчала мысль, что все инфицированные подопытные маги — это жертвы системы. И то обстоятельство, что они все государственные преступники, типа террористов, отбывающие пожизненный срок, меня не утешало.

Все свободное время я гуляла по городу, разглядывая достопримечательности. Обычно компанию мне составляли Лиам и Оливер, которые недвусмысленно пытались за мной ухаживать. Но нам, всем троим, было ясно, что это только по привычке и от безделья. Они не могли пройти мимо красивой свободной женщины и при этом ясно сознавали, что я не из тех, кто согласится на интрижку просто затем, чтобы разнообразить одинокие, скучные дни вдовства. Поэтому мы весело проводили время, разбавляя общение приятным, но ничего не значившим флиртом.

Женева мне понравилась. Это был чистый добротный город, со своим особым ритмом жизни богатых, деловых людей, ценящих удобство и качество, но не забывающих о респектабельных развлечениях. А потрясающие соборы просто поражали воображение своим великолепием и стариной. Правда они были католическими, но это ничуть их не портило, и я с удовольствием их посещала. Вообще, все города Швейцарии были великолепны. Но когда я впервые попала за город к подножию Альп, то просто влюбилась с первого взгляда в окружающую природу и ландшафт. Словно попала в Сибирь, в давно забытую Россию… Вернулась домой.

С тех пор решила, что даже когда контракт закончится, я останусь здесь жить. Не мешкая, наняла агента по недвижимости, чтобы подобрала мне подходящий дом, на месте силы, конечно, и принялась с нетерпением ждать результата поисков.

Сыну тоже понравилось в Швейцарии. Особенно музеи, ботанические сады и зоопарки. И магическая часть города была выше всяких похвал, правда цены много отличались от той же Америки, но я могла себе позволить любые траты, так что на выходные Винсент приглашал Драко, и они отрывались в магическом парке. Думала, что сына быстро утомит это бесконечное мотание каждый день порталами, но он выказывал необычайное понимание и серьезность, редко присущую ребенку, за что была ему очень благодарна.

С Северусом мы общались не часто, но регулярно. На работе мы держали дистанцию, однако каждый выходной он проводил у нас, распивая чаи с обещанными ему пирогами.

Оливер и Лиам ввели меня в круг своих знакомых, таких же молодых ученых, очень умных мужчин и женщин, серьезных, но при этом любящих общество и развлечения. И я уже не чувствовала себя одинокой и перестала отделять себя от жизни и от других людей.

Время бежало быстро, и не успела я оглянуться, как за всеми заботами наступил июнь. Меня отпустили в недельный отпуск, и мы с сыном прекрасно провели время в Венеции, в поместье Малфоев, где к нам присоединились сами хозяева, а потом и Северус.

У меня вообще было такое чувство, что семейство Малфой — моя ближайшая и кровная родня. Они почему-то не желали выпускать меня и моего сына из виду, словно взяли добровольное шефство над нами. Но меня это, в принципе, не напрягало, только удивляло, а временами их помощь была весьма кстати. И я это ценила, тоже стараясь быть им полезной.

Дни рождения обоих мальчишек прошли замечательно, после чего я и Снейп вернулись к работе, а Винсент и Малфои отправились в двухнедельный морской круиз на новой яхте Люциуса, которой он так гордился.

К моему большому сожалению, дом мне купить пока так и не удалось. Все предложенные варианты были хороши, но мне всегда чего-то не хватало. То озера рядом не было, то вид не такой, то земли мало, то темно или светло, сухо или, наоборот, туманы.

— Даже не знаю, что вам еще предложить, — расстроенно сказала при нашей последней встрече Линда, мой агент. — Страна невелика, мест силы и магических поселений не так много, а вам из всего увиденного так ничего и не понравилось. Может, поищем по ту сторону Альп?

— Мне бы не хотелось, — отозвалась я, не скрывая огорчения, — чувствую, то, что ищу, находится именно здесь. Не торопитесь, я не спешу, и вы обязательно отыщите то, что мне нужно, — грустно улыбнулась я. А когда встала, чтобы уйти, взгляд зацепился за глянцевую фотографию, и мое сердце неожиданно дрогнуло:

— Что это, Линда? — спросила, заворожено разглядывая место, что представлялось мне в грезах.

— Ничего особенного, миссис Грин, — смутилась девушка, стараясь забрать фотографию из моих рук, — не обращайте внимание.

— Постойте, Линда, но это именно то, что я хочу, — возмутилась я, — почему вы раньше не предложили мне этот вариант?

— Этот дом проклят, миссис Грин. Его не могут продать больше ста лет, и я не могу предложить его одинокой женщине, да еще с ребенком, — устало ответила расстроенная девушка, садясь на место.

— Но ведь проклятье можно снять, разве нет? — спросила я. — Его вообще осматривали специалисты?

— Конечно, — ответила Линда, — но оно себя не проявит, видимо, до тех пор, пока у дома не появится официальный хозяин. Поэтому, кроме того, что оно есть, о нем ничего неизвестно, а покупать кота в мешке никто не желает.

— Все же хочу взглянуть на него, если вы не против, — мягко улыбнулась я, — только в следующий раз возьму с собой пару специалистов, может, ситуация с проклятьем прояснится. А сейчас не могли бы мы отправиться туда. Мне бы хотелось оценить сходство картинки с оригиналом.

Место меня не разочаровало. Именно то, что я и хотела. Небольшое, почти круглое озеро в окружении трех зубчатых холмов, словно кратер вулкана разделился на три каменных лепестка и раскрылся, являя серединку в виде чистейшей голубой воды, в которой отражались высокие горы, — и все это заканчивалось пропастью. А с другой стороны на многие мили простиралась долина, и стоял огромный мрачный дом.

— Я куплю это место, даже если мне придется жить в шалаше, — сказала я Линде. Она вздохнула, но видя по моим сияющим глазам, что не отступлюсь, протянула мне документы для ознакомления и порт-ключ.

Весь следующий день я была рассеяна и мысленно уже бродила по моим собственным бескрайним полям.

— Что происходит, Лили? Что случилось? — поинтересовался Северус, когда заскочил ко мне на вечерний чай. — Ты сама не своя. Может, расскажешь, вдруг я смогу тебе помочь?

— Ах, Сев, я нашла место своей мечты, а дом проклят, и жить в нем невозможно, —

призналась ему.

— Давай посмотрим на него вместе, — невозмутимо предложил он, — я, если ты помнишь, специалист по темной магии, может, и помогу. Тебе же дали порт-ключ? Если поторопимся, то успеем вернуться до темноты.

— О Сев, ты чудо, — подорвалась я, и через полчаса мы были на месте. Начинающий закат, что окрасил ближайшие горы в розовые и голубые цвета всех оттенков, был великолепен.

— Тут действительно очень красиво, Лили, — непритворно восхитился друг, оглядываясь по сторонам. — А это горное озеро, похоже, когда-то было вулканом и, судя по цвету, оно целебное. Ты права, это уникальное место, я рад за тебя.

Оглядывая дом, Сев нахмурился.

— Не вижу в этом строении ничего темного, — какое-то время спустя сказал он. — Но тем не менее, оно нас не пускает… это странно.

— В его магических нитях я тоже не вижу никаких темных проклятий, но тем не менее… — отозвалась я.

Дня через два Северус привел двоих знакомых специалистов по проклятиям, а я через Глорию нашла демонолога. Но результаты со всех сторон были отрицательные. Ни один из них ничего не нашел.

Да, говорили все, что-то там такое было, но это не их профиль.

Узнав, что ничего демонического в местности нет, не дожидаясь результатов, я сразу его купила, хотя друг просил меня не торопиться, но чувствовала, что это мое. Главное, чтобы демонов под боком не было, а с остальным справлюсь. Земли много, в крайнем случае, построю новый дом и все дела.

Покупка обошлась мне в астрономическую сумму, существенно уменьшив мой счет, и это несмотря на огромную скидку. Каждый день переносилась к своей собственности и бродила по округе, не приближаясь к дому и размышляя, как решить эту проблему. У Северуса появилась идея, и он попросил меня дать ему несколько дней. А в воскресенье, когда я привычно гуляла вдоль озера, предаваясь грустным мыслям, на поляну аппарировали Северус, а с ним незнакомый мне мужчина.

— О Лили, ты здесь, славно… Знакомься, это мой друг, Джейкоб, он мастер-пространственник, — познакомил нас Северус. — Думаю, я догадался, в чем дело, и Джейкоб подтвердит мою теорию. Ну, приступим…

Через три дня Джейкоб предоставил мне отчет, контракт и смету. Оказалось, никакого проклятия не было. Просто прежний хозяин, лет сто назад, привязал источник к себе кровным ритуалом, сделав его родовым. После его смерти связь пропала, а пространственный карман, что он создал, опять же привязав на свою кровь, остался. И подпитывался энергией источника, и не пропускал никого, кроме своего старого хозяина, который, похоже, умер и навсегда остался в своем доме, поскольку замкнул охранный контур кармана на себя. И именно потому туда никто не мог войти. Наглядный пример вечной трансфигурации.

Мастер предложил мне самый простой и единственно доступный вариант. Пространственные чары, постоянно подпитывающиеся от источника, тем более авторские и привязанные к хозяину, разрушить нельзя, но можно свернуть созданное им пространство до изначальной точки и запечатать выход. Я, естественно, согласилась.

Зрелище было феерическое. Словно попала в фантастический фильм, так нереально все выглядело. Я, конечно, и сама пользуюсь пространственными карманами, когда посещаю магические поселения и торговые кварталы, да и живу, по сути, в Домене Малфоев, но никогда не задумывалась, что на самом деле это такое. И только теперь наглядно поняла, как все устроено.

Мы наблюдали за всем издалека. Мастер создал в воздухе какие-то письмена, похожие на руны, которые облетели дом и все пространство около, определяя границу пространственного кармана. Потом на этих границах, в определенных точках, он уложил небольшие камни с письменами, они засветились и накрыли невидимое пространство мерцающей сеткой. Очевидно, это замкнуло какой-то контур, и прямо на наших глазах пространство пошло рябью, искривилось и словно бы свернулось, втянувшись в одну точку. Вместе с домом, оградой, другими строениями (раньше тут, похоже, была ферма), огромным полем, рощей и даже куском речки. Оставив после себя только плоский камень со светящимся на нем символом.

Видеть, как все словно бы втягивается в тонкую трубу и исчезает в никуда, будто этого всего и не существовало, было удивительно.

От бескрайнего леса остался только один мощный дуб, а от довольно широкой речки, что раньше резво бежала вдоль всего склона, теряясь где-то внизу, остался только ручеек, бивший из-под земли и образовавший небольшую проточную запруду как раз у того оставшегося дуба, делая это место таким похожим на наше с Севом тайное убежище в детстве.

— Это и есть выход в подпространство, запирающий блок, — невозмутимо объяснил мастер нам с Севом, показав на камень, в то время как мы не могли прийти в себя от нереальности увиденного. — На нем печать, которая не дает созданному пространству вновь развернуться. Она подпитывается от источника, и пока он действующий, вам ничего не грозит, даю гарантию. Как я понимаю, раз источник проходит здесь, то дом вы построите тоже на этом месте. Необходимо будет создать над печатью небольшой подвал и замуровать его, чтобы не осталось риска случайно ее потревожить, хотя это нелегко сделать, но все же… И ко всему, в подвал с печатью полагается установить специальные сигнальные чары, которые при опасности затормозят время и перенесут все живые объекты за контур. Это просто мера предосторожности, на которой настаивает закон об «использовании пространственно-временных объектов».

Через месяц с помощью магии новый дом был установлен, и мы с сыном праздновали новоселье.

Дом был двухэтажный, выполнен в стиле шале из камня и дерева. Он органично вписался в ландшафт. Местность раскинулась на плоской вершине высокой горы, плавно переходящей в продолжительный пологий склон с одной стороны, и заканчивалась обрывами со всех остальных, а вокруг располагались горы повыше. На природу и виды изменение пространства не повлияло, правда, принадлежащая мне территория уменьшилась втрое. Но и в этом случае от края до края идти было далековато, а спускаясь по склону и еще дальше. Главное, место было уединенное. Северус наложил по всему контуру вершины охранные чары, и теперь попасть в мою обитель можно было только порт-ключом или порталом.

Я была безмерно признательна другу за его помощь, не уставала благодарить и превозносить его догадливость, не забывая приправлять благодарность домашней выпечкой.

Сам друг с благосклонной невозмутимостью принимал мою признательность и, пользуясь случаем, старался напроситься в гости на чашку чая, с каждым визитом все больше задерживаясь. Он как-то незаметно и органично вписался в нашу с сыном жизнь, словно вернув то время, когда мы и дня друг без друга прожить не могли. Северус являлся в моей жизни величиной не навязчивой, а скорее постоянной и это, как ни странно, давало мне ощущение защиты. Словно я, будучи одинокой, находилась под присмотром надежного человека, которому была небезразлична. Это грело сердце. Как и то, что Сев, будучи привлекательным холостяком, предметом вожделения и грез многих женщин, при этом явно предпочитал мое общество обществу всех остальных представительниц слабого пола. Хоть и не проявлял ко мне явной заинтересованности, как к женщине и возможной паре. В то время, так мне он как раз очень даже нравился, и я была бы совсем не против его ухаживаний. Но никаких поползновений в мою сторону не предпринимал.

У меня, как никогда, все было замечательно, кроме личной жизни. И я уж было отчаялась, но тут Северус неожиданно стал оказывать мне знаки внимания, которые я расценила, как ухаживание (наверное).

Он стал вести себя нетипично рядом со мной. То запонки теребил, то ворот рубашки ему мешал, рукава постоянно поддергивал, словно они сползали, как будто он нервничал или что-то его раздражало.

Его всегда прямой, серьезный взгляд из спокойного и доброжелательного иногда превращался в агрессивный, как если бы он бросал мне вызов, а чуть подрагивающие крылья носа и горящие огнем черные глаза с расширенными до предела зрачками, только усиливали это впечатление. И этот взгляд, полный сдерживаемой силы, безумно меня пугал, но в то же время будоражил, заставляя кровь бежать по венам быстрее, повинуясь учащенным ударам сердца. Он как бы вынуждал меня или принять вызов, или сложить оружие и подчиниться.

А чаще, наоборот, его скользящие по мне взгляды были очень мягкими, и я бы сказала, интимными, будто между нами была некая тайна, известная только нам двоим.

Его мягкий баритон стал ниже на пару тонов и звучал тише и более вкрадчиво, словно он не говорил о совершенно обыденных вещах, а делился со мной самым сокровенным.

В прошлом мы могли просто сидеть рядом в одной комнате и молча заниматься каждый своим делом, а теперь он постоянно привлекал мое внимание к себе, окликал по имени, подходил и советовался по самым разным незначительным поводам.

Если Северус и раньше не скрывал своего восхищения моими достижениями, не стесняясь меня хвалить, то сейчас его похвал неожиданно удостоилась я сама: как хорошо выгляжу, как мне к лицу шляпка, ладно сидит платье, идет прическа. Создавалось впечатление, что только сейчас он заметил, что я молодая женщина, и что-то ношу, и как-то выгляжу. Будто раньше он видел только размытый образ, который сейчас в его глазах приобрел четкость и оброс множеством мелких деталей, ранее им не замеченных.

А еще он часто стал ко мне прикасаться. Раньше мы тоже не избегали прикосновений, но, скорее, вынужденных, не придавая им значения и не стремясь к ним. Например, просто шли рядом, в то время, как сейчас, если мы шли вдвоем, он обязательно брал меня под руку, а то и легонько придерживал за талию или мог приобнять.

Откровенно он меня не лапал, но его скользящие, словно случайные прикосновения меня преследовали, а некоторые, заметные, носили покровительственный характер.

Или когда я сидела за рабочим столом, Северус всегда подходил сзади и склонялся надо мной, словно проявляя интерес к моей работе. При этом он, будто одобряя, дотрагивался до моего плеча или спины, а его лицо было так близко от моего, что волосы и горячее дыхание щекотали мне ухо, заставляя подниматься волоски на шее и пуская россыпь мурашек вдоль позвоночника.

Но при всем этом он молчал, не говорил о своих чувствах, не просил разрешения на ухаживание, зато ловко разогнал своим грозным видом всех моих поклонников. Он как бы открыто заявил всем вокруг о своем праве на меня, не уведомив об этом меня саму.

Я была в замешательстве. С тех пор, как после долгой разлуки открыла для себя этого нового, и в то же время такого родного и близкого мне Северуса, поняла, что только с ним рискнула бы и решилась на близкие отношения. Но не могла же я вешаться на шею мужчине, который не делал шагов к нашему сближению, даже если когда-то он испытывал ко мне симпатию. Похоже, мужчина боялся отказа с моей стороны, а я опасалась попасть в глупое положение и испортить нашу дружбу, быть может, уже ненужным ему признанием. Хотя его поведение вселяло надежду, что он все же когда-нибудь решится озвучить очевидное. В ином случае я собиралась дать ему пару месяцев и затем, наплевав на предрассудки, сделать это сама.

Окружающие, тем временем, считали нас парой, и их совсем не удивляли наши близкие отношения, я же, в свою очередь, мучилась неизвестностью и неопределенностью. В итоге не выдержала и на выходных навестила знакомую.

Розмари была семейным психологом и жила через два дома от Петуньи, с которой они дружили. Обрисовала ей мою ситуацию и застыла, в ожидании ее советов. Вся история заняла несколько минут, а потом я еще полтора часа отвечала на ее самые разные вопросы, опустив магию, конечно.

Ее выводы удивили. Она сказала, что в семье Северуса было не принято открыто демонстрировать чувства любви и привязанности, потому он просто не умеет их правильно выразить, а после моего отказа и вовсе чувствует себя неуверенно. Но его собственническое поведение, и то, что он, против воли, проявляет свою мужскую природу, почти не в силах ее контролировать, говорит о том, что Сев уже готов: только и ждет от меня сигнала, что я в нем заинтересована.

— Будет быстрее и лучше, если ты сама ему признаешься, Лили, — подытожила она. — Твой Снейп, еще когда вы были подростками, глаз с тебя не сводил и никого больше не видел, и видеть не хотел. Ты для него поглавнее Бога будешь, поэтому пока ты ему добро не дашь, он так и будет у моря погоды ждать, терпеть да страдать. Даже не знаю, повезло тебе с ним или нет. Конечно, приятно быть для кого-то центром вселенной и смыслом жизни, только таких, как он, трудно счастливыми сделать. Они, как драконы, что клад охраняют, расслабиться не могут, отовсюду угрозу ждут, чтобы, пока они спят, их сокровище кто не умыкнул. Так что легкой жизни у тебя не будет. Я к тому, что они счастливы бывают настолько, насколько сами себе позволят, и повлиять ты ни на что не сможешь, а это очень со временем на мозги давит. Но, видимо, судьба у тебя такая. От такой любви не сбежать, она, как отрава, в кровь впитывается, и как только ее познаешь, без нее уже не сможешь. Но ему с тобой повезло, в тебе мудрость женская есть, она все ваши острые углы сгладит. А полюби такой кого поглупее, да поспесивее, то все всегда загубленной жизнью заканчивается. И если у девушки доброты да совести мало, а гонору много, то у нее еще есть шанс новую жизнь начать, то из парня еще один живой мертвец получится, если, конечно, он сразу с моста не сиганет. Так что, сама решай, надо ли это тебе.

Ее слова меня не напугали.

«Чего уж теперь, поздно метаться», — преисполненная решимости думала я, возвращаясь домой.

В конце недели Северус, как всегда, сидел у меня в гостиной у камина. Пару часов назад Винсент и Драко, что гостил у нас, отпросились с ночевкой к Малфоям. Я разрешила, и счастливые мальчишки отбыли порталом.

— Ну, мне пора, — с ноткой сожаления сказал Снейп, вставая. — Уже так поздно, совсем забыл о времени. Спасибо за чай, Лили, — добавил он, поворачиваясь к двери.

— Ты можешь остаться, Сев, — сказала ему в спину, — я не против.

— Ты можешь остаться, Сев, — сказала ему в спину, — я не против.

Северус вздрогнул и замер, и эти минуты мне показались самыми долгими в моей жизни, после чего медленно обернулся.

— Не думаю, что это хорошая идея, Лили, — низким, немного хриплым голосом ответил он, спокойно и почти безразлично смотря мне в глаза. Хотя напряженная поза и подрагивающие крылья носа выдавали его смятение. — Будет правильнее, если я сейчас уйду.

«Я ошиблась в своих выводах, он не хочет меня, — панически промелькнула мысль у меня в голове, — Боже, какой стыд, так откровенно предложить себя мужчине в надежде на взаимность, когда он и не думал о таком… Как мне теперь смотреть ему в глаза…»

Меня бросило в жар от смущения и неловкости, а потом сердце сжалось от боли и разочарования, а кровь резко отхлынула от лица. Захотелось провалиться сквозь землю или, по крайней мере, позорно сбежать и никогда не видеть свидетеля и причины моего падения. Но на меня внезапно накатила слабость после пережитого волнения, казалось, сделай я шаг — и просто упаду в обморок. Видимо, все эмоции, сменяя друг друга, отразились на моем лице, потому как Снейп, потеряв напускную невозмутимость, в волнении сорвался с места. Но, сделав пару быстрых шагов в мою сторону, резко остановился, когда я протестующе вскинула руку.

— Ты прав, — выдавила из себя, пытаясь невозмутимо улыбнуться и сделать вид, что это все была просто шутка, — прости мою импульсивность, не понимаю, что на меня нашло. Уже поздно и тебе действительно пора… Доброй ночи, Северус, — уже более уверенным голосом добавила я и, резко развернувшись, почти бегом бросилась в глубь дома. Но не успела схватиться за ручку двери, как меня обняли.

Северус одной рукой прижал меня к себе, а второй облокотился о стену возле моей головы. Я видела его напряженные пальцы, сложенные в кулак, и выступившие через бледную кожу голубоватые, пульсирующие вены. Сквозь тонкую ткань платья чувствовала спиной жар его тела и торопливый, гулкий стук сердца, который странным образом заставил мое сердце убыстрить свой ритм и биться в унисон.

Наша неожиданная близость была так интимна, волнительна и остра, что я вскинулась и попыталась вырваться, но Северус только сильнее, уже обеими руками прижал меня к себе, и я не смогла разомкнуть кольцо его сильных рук, и, смирившись, расслабилась, покорно откинувшись на его грудь.

— Не убегай, Лили, — напряженно прошептал он, уткнувшись мне в шею и легко водя носом по волосам, словно принюхиваясь; от его горячего дыхания меня бросило в жар, а по телу пробежали толпы мурашек. — Ты неверно поняла меня… Я очень… очень хочу остаться. Но мне этого мало… Мало твоего тела… Хочу, чтобы ты была только моя…навсегда… Я люблю тебя, Лили…

Его торопливые признания перемежались легкими, исступленными поцелуями волос, шеи, плеч, и заставляли меня таять от разлившейся по телу неги. Приятное возбуждение текло по моим венам, будоража, побуждая потерять голову и довериться этим сильным рукам.

— Я тоже… Тоже тебя люблю, Сев, — прерывисто от волнения выдохнула я, ощутив, как он напряженно замер, сильнее притянул меня к себе. Попыталась развернуться к нему — мне показалось самым важным сейчас увидеть выражение его лица. Но не успела взглянуть на него, как на глаза легла его ладонь, а потом мою голову нежно, но решительно прижали к его плечу.

— Подожди, Лили… Не смотри на меня, — хриплым и задыхающимся как после бега, голосом сказал Северус, и я, обняв его за талию, прильнула к нему и послушно замерла в его руках, наслаждаясь нашей близостью и не желая его смущать. Какое-то время мы так стояли, словно застыв вне времени и пространства. Но потом я почувствовала, что заполошное биение его сердца постепенно замедлилось, а напряжение спало — он заметно расслабился, а его объятья больше не напоминают тиски. Решилась поднять голову и посмотреть на него, и снова словно выпала из реальности. Взгляд его темных глаз, смотрящих на меня, был полон такой любовью, нежностью и обожанием, что у меня перехватило дыхание и выступили слезы.

«Как же долго я мучила такого прекрасного и верного человека… Сколько боли и страданий ему принесла. Как он может любить меня так сильно, после всего, что между нами случилось? Я не чувствую себя достойной его необъятного чувства, но разделю крест его любви и понесу его вместе с ним… Он будет счастлив со мной… Обещаю. Это меньшее, что я могу для него сделать», — сказала я себе.

— Ты выйдешь за меня, Лили? — спросил он с надеждой, мазнув губами по моему виску и поднеся мою ладонь к губам, оставляя на ней легкие, почти невесомые поцелуи.

— Да, Северус, я выйду за тебя, — с мягкой улыбкой ответила я, с нежностью проведя ладонью по его щеке. Он издал радостный возглас, неожиданно подхватил меня и закружил по комнате, пристально гипнотизируя взглядом. А потом вдруг резко остановился, громко сглотнул, медленно спустил меня на пол и, наконец, поцеловал.

Целовался он прекрасно. У меня внутри, сквозь зарождающееся возбуждение, неожиданно даже заворочался демон ревности от мысли, кто и сколько их, посмели обучать искусству любви моего мужчину. От этих странных, собственнических мыслей я раздраженно негромко рыкнула ему в рот и в виде мести слегка прикусила за язык, от чего он застонал и отстранился, глядя своими черными, шалыми глазами, казалось, прямо мне в душу.

Потом его взгляд приобрел осмысленное выражение, и он торопливо и настойчиво потянул меня за собой. Но если я думала, что он зовет меня в спальню, то ошибалась. Мы неожиданно оказались на улице, после чего он привлек меня к себе и, видимо, активировал порт-ключ. Когда он отстранился, то с удивлением увидела, что стою почти на пороге дома моих родителей.

— Прости, Лили, — все еще прерывисто, но твердо ответил Северус на мой недоуменный взгляд, — но так будет лучше. Иначе я бы точно не смог уйти, а это было бы неправильно и неуважительно по отношению к тебе… Я зайду завтра к вечеру просить у твоих родителей разрешение на ухаживание… Не скучай, Лили, ночь пройдет быстро, а я не дам тебе времени передумать…

С этими словами он одарил меня долгим, многообещающим взглядом, в котором явственно читалось сожаление, крутанулся на месте и исчез, оставив одну, в растерянности, на темном крыльце.

«Ну, и что это было?» — спросила я себя, поднимаясь по ступеням и нажимая на кнопку звонка. — Первый раз в обеих жизнях захотела побыть раскрепощенной, современной женщиной без предрассудков, и то не дали.

Больше этим вечером размышлять на эту тему не пришлось. Мама при виде меня заметно оживилась, папа радостно забегал, и весь недолгий вечер мы провели в разговорах, чередующихся с восторженными вскриками мамы и папиным одобрительным хмыканьем. После чего я поднялась наверх, в свою детскую спальню и неожиданно быстро заснула, стоило только голове опуститься на подушку.

Я так отвыкла от старого родительского дома, что по пробуждении не сразу поняла где нахожусь.

«Вот ведь, дурачок, — с нежностью подумала я, приводя себя в порядок и надевая вчерашнее платье, кидая на него чары свежести, — так вчера торопился сбежать, что даже сменную одежду взять не позволил, хорошо, хоть палочка при мне была».

В столовой уже ждали родители и за завтраком меня засыпали вопросами: «Что я думаю о Снейпе и о предстоящей свадьбе?» — но я пока ничего определенного ответить не могла. С Северусом на эту тему мы еще не говорили, а я из тех женщин, для которых муж идет вторым после Бога и все решает сам, а мое дело соглашаться с ним или нет. Да и меня больше волновало, как поговорить на эту тему с сыном. Севу он доверял, иначе никогда бы не оставил нас наедине. Но одно дело мамин друг, а другое — отчим. Я теперь не одна и должна думать не только о своем счастье, но и о благополучии маленького мужчины, которому подарила жизнь.

Простившись с родителями до вечера, отправилась домой. «А все же, — думала, роясь в гардеробе и подбирая подходящее платье на вечер, — почему у Сева межконтинентальный порт-ключ именно к дому моих родителей? Он что, следил за мной все это время? Если так… Конечно, не следует говорить подобного в отношении мужчины… но он такой милый. Никогда бы не подумала, что этот серьезный и скрытный мужчина на самом деле такой трогательный и чувствительный… Господи, как же мне с ним повезло».

Не успела переодеться, как позвонила Нарцисса. Северус уже успел поделиться с Малфоями радостной новостью, и я всерьез обеспокоилась, как бы они не подключились к организации свадьбы — с них станется собрать народное гулянье человек на двести. Мы немного поговорили, а потом она передала телефон сыну, и с полчаса мы болтали. По идее, разговор пора было заканчивать, мальчиков позвали обедать, а я все не могла заговорить на нужную тему, меня сковала какая-то робость.

— Да ладно, мама, не переживай ты так, — внезапно, совсем не в тему, сказал мне сын, проницательно прищурившись, — я совсем не против.

— Ты о чем, Винс, — растерялась я, потеряв нить разговора, — не против чего?

— Не против Северуса Снейпа, конечно, — невозмутимо и серьезно выдал мальчишка. — Я давно все про него понял. Конечно жаль, что он совсем некрасив и не так богат, как Люциус Малфой, — добавил наглец, — но зато надежный, и не предаст никогда. С таким мужем, как он, я буду за тебя спокоен. Так что я разрешаю вам пожениться.

— Откуда… Откуда ты вообще понабрался таких идей, Винсент? — опешила я, в конец растерявшись. — Я сама об этом только вчера вечером узнала.

— Так твой Снейп разрешение на ухаживание у меня еще прошлым летом попросил, — ответил негодник, проказливо улыбнувшись, — а две недели назад — твои руку и сердце, все по-взрослому… Я же мужчина, и глава нашей семьи… Ладно, мам, меня Драко зовет, — подорвался Винсент, смотря мимо рамки телефона и подавая невидимому собеседнику какие-то знаки, — давай дома поговорим, я завтра к вечеру буду… Целую, пока.

— Пока, сынок, — прошептала я, все еще находясь в недоумении от новостей, а потом расплакалась от умиления: «Мой маленький мальчик так быстро вырос. Он уже говорит и думает совсем как взрослый, принимает решения… Глава рода, надо же. Летом… Значит, Северус уже при первой встрече знал, что будет ухаживать за мной? Неожиданно… И ведь молчали оба, заговорщики мои, — с нежностью подумала я, — конечно, куда женщине в мужские дела… Это, выходит, пока я мялась от смущения, как признаться, Сев уже давно все решил и даже благословением у сына заручился, — засмеялась я своим мыслям, — вот хитрец».

Ближе к вечеру вернулась в родительский дом и попала прямо в руки Петуньи и Глории, запустив новый виток вопросов. В пять за племянниками зашла Розмари. Она согласилась с ними посидеть, по-соседски, и я отвела ее в сторонку. Вышли на крыльцо, и пока дети одевались, она закурила, и мы поговорили. Мне не давала покоя загадка, почему все же вчера Северус ушел?

— Он бы мог остаться, а официальную часть перенести на сегодня, это бы ни на что не повлияло, но он сбежал, Розмари, — сетовала я. — Это вообще, нормально — сбежать от любимой женщины? Можно подумать, что он невинная дева, которую домогались до свадьбы.

— Лили, — вздохнула женщина и затянулась, выпустив в сторону колечко дыма, — мужчины, так же, как женщины, планируют, чувствуют и фантазируют, — в этом мы с ними не отличаемся. Твой Снейп просто идеалист, прям, как мой Рой. Это сейчас он состоятельный банкир, а рос в неблагополучной семье. Мы до сих пор каждое Рождество украшаем живую ель, хотя дети уже давно отдельно живут. А все потому, что в детстве у него ее не было, а по его понятию, должна была быть. Рой даже рассказывал, как после Рождества всегда приносил домой со свалки одну из выброшенных елок, украшал, и она стояла в его комнате до марта. А теперь мы едем за ней на елочный базар в пригород. В прошлом году он купил красную спортивную машину только потому, что в детстве мечтал о такой модельке. У нее крутились колесики, открывались дверки, и она очень ему нравилась, но денег купить не было. Так что первым делом, когда вырос он приобрел ее, а потом и настоящую. Я это к чему. Снейпа твоего в детстве окружало совсем не то, чего бы он хотел, и он просто нафантазировал себе свою взрослую идеальную жизнь. И если в его представлении это идеальная девушка в белом, идущая под аркой из цветов, и первая брачная ночь, то это его право и выбор. Идеалисты выстраивают свою реальность, где им комфортно, придумывают правила и даже создают традиции, чтобы потом передать их детям. Например, собираться всем вместе по воскресеньям на ужин, или есть рыбный пирог по пятницам. Ну, или фантазировать, когда и как должны состояться первый поцелуй, признание или свадьба. Ты же наверняка, как всякая невеста, мечтала о фате, как отец поведет тебя к алтарю, и у тебя это случилось, а у него еще нет. Так чему удивляться, что у мужчины свои представления и стремления.

«А ведь правда, — подумала я, — Северус и поцеловал меня первый раз только когда ему «Да» сказала». И мама у него была аристократка, значит, традиции чистокровных для него не пустой звук, а я… Надеюсь, я его не разочаровала», — запоздало разволновалась. Стало нереально стыдно, и в который раз порадовалась, что Сев у меня такой понимающий и добрый.

Костюм-тройка неожиданно сделал из Северуса какого-то незнакомца, я даже в первый момент оробела. Сразу стало заметно, что это состоявшийся, уверенный в себе мужчина, привыкший руководить и брать на себя ответственность. Мама осталась от него в полном восторге, забыв, что он ей никогда особо не нравился, как и сестре.

— Что же, Лили, от судьбы не уйдешь, — философски сказала Глория, наблюдая, как мама хлопочет над немного дезориентированным Снейпом, подливая ему чай, засыпав вопросами и сама же на них отвечая. — Сирано, наконец, добился своей Роксаны, и история пошла по новому пути. — Винсент был твоей совестью и милосердием. Но Северус — твое сердце, а ты его душа, и вы будете счастливы, я не сомневаюсь… Вы оба это заслужили. И хоть ты и станешь после замужества Снейп, знай, что ты для меня всегда будешь дочерью, -добавила она и обняла меня.

— Спасибо, Глория, — растрогалась, обнимая ее в ответ, — я приложу все усилия к тому, чтобы он не пожалел о своем выборе…

Свадьбу назначили на сентябрь. Северус предложил расписаться в мэрии и устроить большой прием для всех наших родственников, а потом провести церемонию магического брака у Малфоев, которые очень настаивали на своем участии. Я согласилась, правда, как всегда, удивилась их бескорыстию, на что Северус рассмеялся и сказал, что среди волшебников существует поверье, что в дом, где вступают в магический брак два представителя «новой крови» приходит счастье и процветание.

Полтора месяца до свадьбы промелькнули так быстро, что и глазом моргнуть не успела. И хоть к самой подготовке меня не допускали, все организовывали Глория и мама, но на примерку пару раз все же съездить пришлось. На работе у нас наступил аврал и, учитывая мой рабочий график, крутилась я как белка в колесе, с трудом, но выкраивая время на общение с сыном. А тут еще и эта суета. Будь моя воля, я бы просто тихо расписалась в мэрии и собрала родственников на чаепитие. Но когда от нервных переживаний уже была готова вспылить, то сразу вспоминала Розмари, ее советы и довольного Северуса, и сразу успокаивалась, — пусть все будет так, как он мечтал.

Жених, в пору ухаживания, неожиданно показал себя истинным романтиком. В связи с обстановкой на работе, нам некогда было гулять и любоваться видами, так что мы просто собирались у меня дома. Зато он устраивал нам с сыном сюрпризы, в виде магического фейерверка, пикников под дубом и задаривал меня белыми лилиями, простыми и магическими, — он с чего-то решил, что мне они нравятся. Розмари сказала, что мужчины воспринимают все образами, и для Северуса я — белая лилия, несмотря на то, что рыжая, вроде как божество, чистота, невинность, идеал, в общем. Она мне очень помогла, ведь Сев человек сложный и закрытый, его иногда трудно понять. Все, с кем мне приходилось раньше общаться, были много проще. А я хотела разобраться в его характере до того, как выйду за него, чтобы не портить ему жизнь придирками и сделать счастливым, как обещала. Но мне так и не удалось узнать о нем больше, чем я уже знала. Он был слишком зациклен на мне и, дорвавшись до цели, делал все, чтобы мне угодить, не прося ничего для себя самого, что очень усложняло мою задачу. Я расстроилась, но подумала, что у нас еще вся жизнь впереди, наблюдательность мне в помощь, и успокоилась.

Пятнадцатого сентября счастливый отец провел меня через каскад цветочных арок и вручил Северусу. Я немного нервничала, но увидев его сосредоточенное, почти хмурое выражение лица, при моем появлении осветившееся откровенным восхищением, чуть не рассмеялась и мое напряжение пропало. Всю церемонию он крепко держал меня за руки, и до меня дошло — он переживал, что я сбегу от него, передумав выходить замуж. Клятвы он давал с едва сдерживаемым пылом. Но когда представитель из мэрии закончил церемонию и предложил новоявленному супругу поцеловать невесту, скрепил обеты довольно целомудренным поцелуем, после чего заметно расслабился и поздравления принимал уже довольно искренне радуясь.

Больше всего за нас переживала Глория, она даже прослезилась, что для нее не свойственно. И Тобиас Снейп. Он еще вчера, как только приехал, откровенно, без всякого стеснения разрыдался, постоянно обнимал и ласково называл «доченька» с разными интонациями, словно обкатывая новое слово на языке. По сути, они с Глорией и стали в большей мере мне настоящими родителями. Я, конечно, любила свою биологическую семью, заботилась о них, принимала их любовь и любила в ответ, но настоящей близости между нами с моей стороны не было. В глубине души я знала, что не их дочь. Не та Лили, которую эта женщина носила в себе, рожала, любила и заботилась. Не та, настоящая сестра, которой восхищалась Петунья. Я чувствовала вину за то, что заняла тело их малышки, которую они любили и пестовали почти до семи лет, и сильно сомневалась, а любили бы они меня, если бы узнали, кто я на самом деле. Может, поэтому мне стали так дороги Тобиас, Глория и Северус, ведь у них я ничего не украла, они полюбили уже меня саму, и я искренне платила им тем же.

После того, как нас поздравили, все перешли в банкетный зал. Радостно и оживленно общались и закусывали. Часто кто-то вставал, подходил к микрофону и желал нам счастья. К нему дружно присоединялись гости, и праздник продолжался.

Я много танцевала. Сначала с папой, потом с Тобиасом, даже с Верноном, ну и, конечно, с мужем.

Около четырех мы попрощались с гостями, захватили Драко и Винсента, вышли за периметр и перенеслись в поместье Малфоев.

Магический брак очень отличается от обычного. Пока сухонький маленький старичок читал письмена в большой древней книге на каком-то певучем языке, похожим на арабский, вокруг нас расцветала магия. Именно расцветала, по крайней мере, я так ее видела. Она тянулась от нас друг к другу и сплеталась в какие-то нереальные узоры с цветным орнаментом. Словно кто-то невидимый рисовал в пространстве объемную мехенди из хны. После того, как старичок дочитал и захлопнул книгу, рисунок распался, засыпав нас маленькими яркими звездочками, а на наших руках проступил тот самый орнамент, что я видела, главным элементом которого была лилия — кто бы сомневался.

На руках свидетелей тоже появились знаки. У Люциуса — павлин с раскрытым хвостом, у мальчишек и Абраксаса — геометрические фигуры, треугольники, квадраты, круги, а у Кэролайн и Нарциссы — цветы, морские раковины и фрукты.

Все восхищенно замерли, а потом радостно загалдели, рассматривая новые украшения. Притащили огромный красочный альбом с пояснениями. Судя по довольной физиономии Люциуса, предания не врали, и он все же схватил удачу за белый павлиний хвост.

Нас поздравили, я, сдерживая слезы, попрощалась с сыном, и мы с Северусом перенеслись в Таормину, на Сицилию, где Малфои сняли нам виллу в качестве свадебного подарка.

Что можно сказать о счастье? Тем, кому повезло в жизни его испытать, и так все понятно, а кого это миновало, все равно не поймут. Это эмоции, которые трудно описать сухими словами, выйти за рамки их обобщенного смысла.

Какой силой и волей происходит так, что, по сути, разные люди, не связанные кровью, а только обетами и клятвами, становятся друг для друга всем, одним целым, но при этом оставаясь самими собой. Это настоящее волшебство.

Северус оправдал все мои ожидания на свой счет. Более заботливого и любящего мужа и представить себе нельзя. Конечно, не все у нас было гладко, мы и спорили, и посуду били стихийными выбросами, но никогда не ссорились. Стоило ему увидеть, что я всерьез огорчена, как он тут же сворачивал тему, и мы оставались каждый при своем мнении. Я поступала точно так же. Не стоила никакая личная правота погасшей радости в любимых глазах. Для нас, поклявшихся любить и беречь друг друга, самое страшное было причинить боль партнеру, от этого становилось в собственной душе много больнее и гаже.

Не обошлось и без странностей. Все предсказания Розмари сбылись. Северуса действительно нельзя было сделать счастливей больше того, чем он себе позволял. Его состояние души не зависело от внешних факторов, от вкусного ужина, от моей заботы, от занятий любовью. Он с восторгом и благодарностью принимал все, чем я его одаривала, но жил только мной и находил радость только в служении мне, делая меня счастливой. Это стало его смыслом жизни. Может, это и неплохо, только мне тоже хотелось бы его баловать и нежить, любить самой, получая ответную реакцию именно от этого. А тут, как бы просто расслабься и получай удовольствие. Как-то непривычно и неправильно для моего мировоззрения, но со временем привыкла и приспособилась. Какая разница, каким образом, лишь бы Северус был счастлив. Тем более, я тоже находила радость, заботясь о нем, хоть и без ожидаемого отклика с его стороны.

В заботе обо мне он никогда не расслаблялся. Даже в постели мне казалось, что он сосредоточенно прислушивается, считывая мои стоны, отслеживая мою реакцию, давая себе сорваться в страсть только в самом конце, когда удержать контроль уже невозможно.

Но каким бы довольным он не был, в глубине его глаз мне всегда чудилась вина, и это очень напрягало. Не выдержав, я однажды прижала его к стенке, а когда он мне признался, не знала, то ли плакать, то ли смеяться.

Оказалось, он поклялся себе, что мне с ним будет хорошо, но как бы ни старался и чтобы для меня ни делал, чувствовал себя таким счастливым, что испытывал вину за то, что осчастливливал, выходит, себя, а не меня. Вот так… А я себе уже нафантазировала, чуть комплексы не нажила, все уже передумала. И что разлюбил, и что изменяет, и что разочаровался во мне, а может делаю что не так, — все перебрала, а тут детский сад. Супруги счастье и удовольствие не поделили, кому расскажи. Так что горе Северуса и моя головная боль, в основном, от его ума происходили. Да, любовь у него великая была, умер бы за нее без звука, а как ее к обычной семье приспособить и с бытом сочетать, он не знал, а на одних чувствах далеко не уедешь. Пришлось приспосабливаться, учиться и ему и мне.

Жить мы стали у меня, что тоже привело вначале к жарким спорам. Северус непременно хотел ввести молодую жену хозяйкой в собственный дом (еще одна традиция неожиданно всплыла). Но жить в другом доме, после того, как с таким трудом нашла этот, я категорически отказалась. Тогда он предложил выкупить у меня мой, я бы и не против ему уступить, хоть это и глупость, конечно, но на этот у Сева денег бы не хватило. Я точно знала, что несмотря на бесчисленные награды и премии, счета с шести нулями у него не было. Да и мне перед ним светить своими накоплениями не хотелось. Он бы тогда надолго заморочился, может, и навсегда. Эта тема с детства больно щекотливая для гордого Северуса была. Пришлось хитрить, хоть, как по мне, так снова детский сад.

Предложила компромисс: считать, что дом не мой и не его, а общий. И принадлежит нашему будущему наследнику, а мы оба, вроде, как просто в нем живем, временно, а Сев пусть нас всех обеспечивает, тем более, ему по статусу положено. Слава Богу, он согласился.

На работу я не вернулась. Несмотря на то, что мой контракт и был рассчитан на пять лет, но его требовалось каждый год обновлять. Северус упросил меня этого не делать — мол, с вирусами возиться хоть и безопасно, но все же риск возможен. На самом деле, он просто не хотел, чтобы я работала. И, может, не согласилась бы с ним так легко, но мне прислали запрос на диагностический атлас, который я дополнила и усовершенствовала. Материал был уже дописан, но требовал систематизации перед изданием. Так что осела дома уют своим мужчинам создавать. Они, кстати, вполне мирно ужились и общались. Конечно, папой Винсент Сева не звал, как и дядей, впрочем, — просто Северусом, и особой приязни между ними не было. Скорее, взаимное уважение. Сначала меня удивляло уважение к ребенку от взрослого мужчины, я ведь ожидала ревности с обеих сторон. Но потом поняла, что для них обоих важно только мое счастье, потому они были как бы в одной лодке, на одной стороне. Рыцари? Охрана моего покоя? Не знаю, кем они себя считали, одно ясно, что мне очень повезло с моими мужчинами.

Самое веселье началось, когда я забеременела. Этот факт открыл мне глаза на реальное положение вещей, значительно подпортив нашу идиллию на долгое время. К обожающему взгляду Северуса только лишь добавился интерес ученого, а у меня на прикроватном столике выстроился рядок флаконов с разными зельями. Ребенок пока был для него пустым звуком, он воспринимал его только потому, что он часть меня, в смысле, находится во мне.

Живот он мне не наглаживал, с ребенком не говорил, колыбельные не пел, как Винсент, когда мы наследника ждали. Зато избавил от всей работы по дому, укрывал пледиками, приносил кофточки, даже готовил сам, — короче, предпочитал заботиться именно обо мне, а не сюсюкать с абстрактным малышом. Это было здорово, на самом деле, чувствовать себя центром вселенной и как за каменной стеной, вот только его поведение о многом мне сказало. Этот ребенок, как и никакой другой, был ему не нужен. Он так был зациклен на мне, что связующее звено между нами ему не требовалось. Это огорчало, но я себя утешала тем, что идеальной жизни ни у кого нет. Хотя ему, правду сказать, больше подошла бы эгоистичная стервочка, яркая, жаждущая внимания и принимающая его поклонение как должное, снисходящая до него и зацикленная на себе самой, чем обычная женщина, как я, воспитанная на «домострое» и мечтающая о большой дружной семье.

Я старалась особых хлопот ему не доставлять. Токсикоза или иных неприятностей у меня не было. Правда, вспомнив разговоры в женской консультации, решила как-то от скуки поесть селедку вприкуску с мороженым, авось понравится, а то все как-то извращаются, а меня на экзотику не тянет. Северус никак не прокомментировал увиденное, просто молча пошел и заботливо сварил мне зелье от пищевых расстройств.

Потом еще вспомнила, что беременные гоняют мужей среди ночи за вкусненьким. Подумала: чем я хуже. Растолкала мужа, и с замиранием сердца от предвкушения, попросила его принести мне яблоко. Он удивился, но безропотно принес, сам, безо всякой магии. Потом он еще несколько раз сбегал вниз, пока у меня на прикроватном столике не собралась горка фруктов, но так и не возмутился, зевал незаметно и в глаза заглядывал: «мол, чего еще, дорогая?» Умилившись, расцеловала супруга, довольно прильнула к его теплому боку и заснула счастливой. Больше экспериментов над мужем не ставила, да и этот провела, наверное, в виде мести, от досады и раздражения, что я в нем разочаровалась. А может, испытывала предел его терпения, как это делают дети, узнавая границы дозволенного. Но у Сева в отношении меня границ не было, это подкупало, и со временем я его приняла таким, как есть, и успокоилась. Нельзя заставить любить насильно, даже собственного малыша.

Все изменилось, когда ребенок не вовремя решил потянуться, хорошо еще, что это случилось всего за три недели до родов.

Когда Северус увидел проявившуюся под кожей детскую ступню, то спал с лица. Наверное, такого ужаса в глазах не было даже у героини фильма «Чужой», когда она узнала, что в ней что-то там растет. Ребенок из абстрактного неожиданно превратился в реального.

На моем столе прибавилось склянок, в библиотеке — талмудов с диагностическими чарами, по реанимации беременных и другой подобной литературы, а в портальную арку добавился прямой выход в больницу святого Патрика, в которой я наблюдалась. Северус стал напряженным, нервным, постоянно чем-то озабоченным. Каждое утро начиналось с диагностики, а три раза в неделю меня стал навещать врач. Я не возражала, понимала, что Северус просто испугался, что может меня потерять из-за малыша, если что-то не так пойдет. Магия в таких случаях всегда спасала ребенка за счет жизни матери, вот он и завелся. Как могла его успокаивала, правда, безрезультатно, и очень боялась, что его равнодушие к малышу сменится на ненависть, когда он увидит в ребенке угрозу. Так что старалась лишний раз не охать, когда малышка пиналась мне по печени. Хорошо еще, что муж в то время много работал и домой появлялся только вечерами. Угомонился он только после того, когда я, наконец, родила дочку.

Вообще, я хотела подарить мужу сына — думала, так он будет к нему ближе, наследник, все же. Даже представляла эту маленькую носатую копию Северуса и Вселенная, наверное, меня услышала, потому что дочь получилась — вылитый отец, от внешности, до характера в его детском возрасте. Хотя, конечно, нос, к моему счастью, был не так выражен, как у папы, хоть и такой же формы. Она не была красивой и даже симпатичной, но в ней чувствовалась харизма и большая магическая сила, это делало ее популярной, несмотря на внешность, а острый ум и сарказм только прибавляли ей шарма. Я назвала ее Эйлин, думала, может, муж умилится… Не умилился, ему вообще все, кроме меня, безразлично было.

Через два года, наплевав на все, родила еще одну дочь, Глорию, уже мою копию, только с черными, как у папы, волосами. И больше решила не мучить ни его ни себя. Наверное, меня и не поймут, но мне нужен был кто-то, кто оценит мою любовь и заботу просто потому, что я ее проявила, а не потому, что я просто существую на свете.

К детям Сев относился как к инопланетянам: сам не подходил, хотя иногда, втихаря, рассматривал с исследовательским интересом, но только когда они спали. Стоило им завозиться, как он резко сбегал, пока они орать не начали. Видимо, он понять не мог, зачем они нам вообще нужны, когда и без этих бесполезных малявок нам так хорошо было.

Мне еще повезло, что пока девочки маленькими были, он работал, так что и не видел, как я с ними вожусь, а то ревности к детям было бы не избежать. Ее, говорят, все мужчины испытывают, а у моего ее надо на сто помножить.

Отцовский инстинкт у мужа проснулся, когда младшей семь исполнилось, хотя я ставлю на то, что он просто увидел в них личности, способные к диалогу, и примирился с их присутствием в нашей жизни. До этого он просто растеряно кричал, стоя у двери кабинета, когда оставался работать дома:

— Лили… Лили, милая, смотри, она снова приползла, — возмущался он, пока счастливая малышка, в очередной раз сбежавшая из манежа, пускала пузыри на его тапочки, — я же просил… я работаю, а она тут…

Я подхватывала ребенка, улыбалась, целовала мужа и спускалась вниз, возобновить готовку прерванного ужина, роняя редкие слезы на так им любимый пирог с мясом. Это было самое тяжелое для меня время в эмоциональном смысле: Северус о моих душевных метаниях ничего не знал, и, честно говоря, наша семья в то время сохранилась только благодаря моему терпению. Хотя со стороны мы выглядели как идеальная семья.

Постепенно все наладилось. К сыну изначально меня Сев не ревновал, а девочки с каждым годом становились более самостоятельными и отдалялись от меня, и к мужу вновь вернулось хорошее настроение.

Все у нас сбылось. Жили, работали. И как-то незаметно пролетели годы, и дети выросли. Первый сюрприз мне преподнес сын. Он стал Ритуалистом-заклинателем, в простонародье — «палач». Конечно, головы он никому не рубил, но работа была опасная.

На полу специального помещения рисовались пентаграммы разной формы, и туда заклинателем призывалась сущность: демоны, вампиры, оборотни, инферналы, зомби и другая нечисть, уличенная в преступлении. Им зачитывался приговор, активировалась еще одна пентаграмма, и сущность уничтожалась. Все держалось на силе заклинателя, как и поиск и призыв этой сущности. Нет, работа была неплохая, и подразделение сына относилось к элитным войскам, но меня до ужаса пугали все эти монстры, хоть Винсент и говорил, что рисков никаких. Но как бы я не переживала, не волновалась, — это был его выбор, и я смирилась.

Но не успела успокоиться, как Эйлин тоже меня «порадовала». Она пошла обучаться на ритуалиста-демонолога. Северусу пришлось очень постараться, чтобы меня успокоить, когда они с женихом ушли. Даже то, что они с Драко решили пожениться, не произвело на меня должного впечатления после таких новостей и воспоминаний ужасов Хогвартса. Хотя я и так что-то подобное подразумевала, ведь первое слово, которое она произнесла было имя «Да-р-ко», а второе — мое. Не стоило мне, видимо, оставлять Эйлин с Нарциссой в детстве, когда мы с Севом уезжали читать цикл лекций в университете.

Младшая дочь тоже отчудила. Сначала все было прекрасно, и я была за нее спокойна. Да, я воспитывала всех детей в вере, но не тянула в храм насильно, давая всем детям выбор. Кто знает, может они буддистами будут или мусульманами, когда вырастут. Потому в церковь мы ходили, но крестить я их не спешила, давая им самим прийти к вере и сделать осознанный выбор. Но дети, хоть и жили по заповедям, но приняла крещение только Лори. Она вела активную общественную жизнь и даже отвечала за помощь нуждающимся в местной церкви. А потом познакомилась с новым молодым пастырем. Вскоре они поженились и уехали с благотворительной просветительской миссией в Африку. Вернулись только через восемь лет с пятью детьми на руках. Девочки-тройняшки и мальчики-близнецы. Мы просто опешили, когда узнали, что муж Лори — индеец из племени степных лис-перевертышей. Он не унаследовал дара, а вот детям ген передался, из-за этого они и вернулись в страну. То-то я удивлялась, откуда в родню затесались близнецы, но лисы рожают всегда много детей. Так что с той поры, в каникулы, по нашему склону носилась банда лис за наколдованным дедом зайцем. А когда к ним присоединялись другие внуки, то начиналась просто невообразимая кутерьма.

Винсент женился самым последним и тоже меня шокировал. Его избранница была очень красива и с добрым, веселым нравом. Француженка, принадлежащая к высшему обществу. Габриэль Делакур. Ее отец был один из французских министров.

Винсент познакомился с ней в Шармбатоне. Девушка выглядела как ангел, сошедший с небес. Я порадовалась за сына и очень удивилась, когда выяснилось, что она не совсем человек, а на четверть вейла. После свадьбы они стали жить в доме, когда-то подаренным нам с Винсентом Малфоями, к радости Драко, с которым сын дружил всю жизнь.

Но все рекорды побила Эйлин. У старшей дочери родился сын, и счастливая свекровь назвала его Скорпиус. Это был прелестный ребенок, копия Драко. Я, конечно, удивилась выбором имени, но это ведь их дело, не так ли? Потом дочь закончила обучение, получила мастерство и через восемь лет внезапно родила троих девчонок, тоже точных копий папы, только с черными волосами. Как ей удалось снять проклятье с рода и с кем она договорилась, история умалчивает. Но Малфои Эйлин на руках носили, только что не молились на нее, а я, честно говоря, побаивалась внучек. Хотя дочь, видя мою нервозность, успокоила, заверив, что ничего демонического в них нет. Но я все еще помнила разговор с Кэролайн. Короче, все то, от чего я бежала и шарахалась, настигло меня в собственной семье. Видимо, от судьбы все же не уйдешь.

Прошло много лет, наша семья неожиданно стала очень большой. Все переженились, внуки, правнуки и даже праправнуки. Все жили отдельно и собирались у нас только в Рождество и Пасху (дни рождения мы с Севом не отмечали.) Со временем мы с Северусом остались одни. Работали дома, занимаясь научной работой и исследованиями. Муж придумывал новые зелья, а я ему помогала. Это очень нас сблизило, мы сутками напролет были вместе. Но странным образом меня это не раздражало, а Сев, тот и вовсе был счастлив. Хоть мы и скучали по детям и внукам и искренне радовались, когда они нас навещали, но вздыхали спокойней, когда они уезжали обратно, а мы возвращались к размеренной жизни и привычным занятиям.

Волшебники живут долго, поэтому за мою жизнь мне пришлось увидеть уход всех родственников не-магов. Постепенно они нас покинули, но как христианка, я восприняла их уход спокойно, как должное, — ведь никто этого не избегнет, рано или поздно подойдет и твоя очередь. Верила, что мы там все встретимся. Но, несмотря на такие мысли, меня просто поразил один случай, надолго выбив из колеи.

Петунья умерла в довольно преклонном возрасте, пережив мужа на одиннадцать лет. Приехав проводить ее в последний путь, я решила в память о ней забрать себе волшебного кота — он всю жизнь с ней прожил. Дом у меня на источнике, так что он мог бы жить вечно. Но ни я, ни Дадли не смогли его найти. Спустя полгода меня позвали разобрать ее вещи, и на чердаке я нашла полуистлевший моток шерсти, лежащий на любимой шали Петуньи. Когда до меня дошло, что это Морри, я горько разрыдалась, и испуганный Северус долго не мог меня утешить. Я похоронила всех родственников, но ничей уход не оплакивала так горько. Этот, по сути, не настоящий кот, не имея разума и души, предпочел остаться верным хозяйке и умереть вместе с ней. Как же мы много еще не знаем о магии. Создавая в виде развлечения новые виды и формы своим словом и желанием, прямо как боги, и не осознавая до конца ни их возможностей, ни их мышления, ни их чувств.

Старик дал мне сто двадцать пять лет, и мое время было почти на исходе. Я не боялась смерти, но меня пугала судьба мужа. К тому времени мы так проросли друг в друга, что даже двух часов порознь прожить не могли, словно я растворилась в любимом, а он во мне. Особенно Сев. Он места себе не находил, если я не была в пределах его видимости. Умом понимала, что это ненормально, но ничего поделать не могла, да и не хотела. Магия тому причиной была или любовь, — неважно, для меня главное Северус был.

Он слег за полгода до моей предполагаемой кончины, и честно скажу, я молилась, чтобы он ушел раньше меня, раз мы не можем умереть в один день, как в сказках. Пусть это кому-то покажется отвратительным и неправильным, но я понимала, что мне, знавшей дату кончины, пережить тоску от его ухода помогут дети, а ему никто и ничто в этом мире не поможет. И этой невыносимой боли и страданий я ему не желала.

Он не болел, просто ослаб и почти не вставал с постели, а я неотлучно находилась рядом. И даже будучи в шаге от смерти, он терзался, что оставляет меня одну, извинялся, что сделал не все возможное для моего счастья, что иногда огорчал меня.

— Северус, ничто не имеет значения, кроме наших чувств… С тобой я всегда была счастлива… Я люблю тебя, Сев, и ты меня любишь, остальное неважно, — сказала однажды, желая его утешить и успокоить.

— Всегда… всегда я любил тебя, Лили, — со слабой улыбкой ответил он, — только тебя одну…

Склонилась и нежно его поцеловала.

— Знаю, Сев, отдохни, — ответила я, — разговор тебя утомил.

— Но ты ведь не уйдешь, посидишь со мной? — с тревогой спросил он, сжав край простыни.

— Конечно, родной, — ответила, укладываясь рядом и наблюдая, как его лоб разглаживается, и он расслабляется. А под утро его не стало…

После смерти Сева дети не оставляли меня одну, и наш дом стал напоминать времена, когда в нем постоянно толпились родственники. Мне же хотелось одиночества, хотя я благодарна им, что большую часть дня отвлекали от тоски.

Привела дела в порядок, написала завещание и, собрав всех, попрощалась с родственниками и друзьями. Маги верят в предчувствие, поэтому никто не удивился. И вот, наконец, в очередной раз заснув, ощутила долгожданный полет и оказалась под дубом, на той самой поляне. На меня лукаво смотрел «старик».

— Приветствую тебя. Молодец девчуля, справилась, — улыбнулся он, — развлекла меня. Спасибо тебе.

— Дедушка, а где Северус? — поздоровавшись, спросила и оглянулась. — Он обещал меня ждать.

— Да ждет, ждет, — отозвался дед, — что ему еще делать осталось. Ты погоди, давай поговорим сперва.

— Прости меня, Страж, но на душе неспокойно что-то, — взволнованно ответила я.

— Ну ладно, раз торопишься, будь по-твоему, — без тени недовольства ответил он и перешел на деловой тон. — Говори, куда пойти хочешь? На перерождение, в мирах попутешествовать или в рай?

— К Северусу, — решительно ответила, — чувствую, что нужна ему. Да и куда я теперь без него.

— Хорошо, — легко согласился мужчина, — иди. А когда заскучаете и райская жизнь вам надоест, позови меня. И отправлю вас на перерождение или еще что придумаю.

— А разве Северус в раю? — удивилась я, — он же даже некрещеный.

— Э…да ты, видно, от счастья своего, да в заботах все забыла. «В доме моем обителей много» и «муж неверующий, да спасется женой верующей, когда видит ее богобоязненное житие», — процитировал он. — Иди уже, а то твой ждет не дождется.

В глазах у меня потемнело, а когда их открыла, то увидела, что стою на огромной поляне без конца и края. Солнце светило по-летнему ярко, цветы поражали многообразием, а ясное небо с кустистыми легкими облаками настраивали на позитивный лад. Рай… Истинный рай.

С удивлением увидела, что распущенные волосы у меня длинные, как в юности, и кожа рук принадлежит молодой девушке, а не столетней женщине.

Подошла к ручью, теряющемуся в траве, и посмотрела в его гладь. На меня смотрела я сама, но лет пятнадцати. И засмеялась от радости, что Сев увидит меня такой молодой. То-то обрадуется. Конечно, он любой меня примет, но быть молодой и красивой для своего мужчины все же лучше.

Мысли о Севе отвлекли от созерцания себя, я выпрямилась, огляделась, и меня охватило неожиданное волнение, несмотря на благостность обстановки. Вдруг заметила странность.

Все вокруг было словно неживое. Солнце светило, но не грело, ветер не дул, цветы не пахли, а ручей словно застыл и не журчал по камням. Даже бабочки и пчелы, не шевелясь, застыли в полете над цветами.

Склонилась и потрогала лепестки — они были живые, но мир как бы застыл во времени, будто мертвый… не настоящий.

Меня охватила паника, словно я единственная живая душа в этом замершем мире, и теперь останусь здесь навсегда, на веки-вечные. Захотелось закричать, со всей силы, чтобы разрушить эту звенящую тишину, доказать себе, что я все еще живая, что я существую.

Внезапно мой испуганный взгляд зацепился за единственное на поляне дерево, стоящее очень далеко от меня. И очень четко, словно приблизили камеру, увидела мальчика, сидящего под ним. Он тоже выглядел замершим, как кукла. Безвольно сидел у корней, положив голову на скрещенные на коленях руки. И я узнала его. Это был Северус.

Посмотрела на него, и меня внезапно осенило. Этот замерший мир, который мог стать раем для этого мальчика — персональный ад его мучительного ожидания. Его мир застыл в ожидании меня, и только я могу разбудить его к жизни, а слово «Вечность» здесь не пустой звук, а бесконечность каждой секунды моего промедления, где каждое мгновение превращается в «навсегда». И тогда я закричала так громко, как смогла, не в силах выносить груза его одиночества и укоряя себя за то, что так задержалась:

— Северус… Сев, это я… Я пришла к тебе…

Мальчик мгновенно встрепенулся, и его глаза встретились с моими. В них засветилось понимание, и все вокруг мгновенно преобразилось. Лес позади меня зашумел, и за ним раздались звуки поселения и звон деревенской колокольни. Солнце нещадно стало припекать, ветер волной побежал по верхушкам травы, а цветы заблагоухали, — и я поняла, что все теперь будет хорошо.

Тем временем Северус вскочил с места, сделал пару неуверенных шагов, а потом побежал мне навстречу. Я отстранено подумала, что этот дуб и ручей, такие знакомые мне с детства, создал Северус потому, что именно в этом месте и в этом возрасте мы были счастливы. Видя, как счастливый парень, оступаясь и снова выравниваясь, бежит к своей мечте через бескрайнее поле, подумала: «Не будет ли слишком пошло и сопливо выглядеть, если я побегу ему навстречу?» А потом, раскинув руки, побежала к нему. Какая разница, как это выглядит, если я избавлю Сева от одиночества и сделаю счастливым, пусть всего на тридцать шагов, но раньше.