Однажды двадцать лет спустя (джен)

Гарри внимательнейшим образом изучил полученное от маггловской полиции дело, однако полезного там было немного: человеку, тело которого уже несколько дней лежало в аврорате, приписывалось довольно много убийств, выполненных на заказ за весьма приличное вознаграждение. Связи между заказчиками выявлены не были — их, конечно, следовало проверить теперь уже аврорату — да и ни одного суда по ним так и не состоялось за отсутствием звена, связывающего заказчика и убийцу. На первый взгляд было похоже, что тот брался за самые хитрые заказы и до последнего с блеском их исполнял. В целом, решил Гарри, если бы он сам задумал нанять кого-нибудь для подобной работы, кандидатуры лучше было бы не сыскать. Однако предполагаемых заказчиков и всех жертв проверить всё равно стоило, и какое-то время Гарри это организовывал, потом начались другие текущие дела, и только ближе к вечеру наступило затишье. Можно было вернуться домой, но Гарри не оставляло ощущение, что он что-то то ли забыл, то ли упустил, и, отложив все бумаги, он заперся в кабинете — всё равно потревожат, если что-то серьёзное — и задумался, медленно прокручивая последние события в голове. Ощущение не касалось его текущей работы — за исключением покушения, там всё было вполне штатно, хотя меры безопасности в министерстве приняты были, конечно, серьёзные — поэтому он снова и снова возвращался то к одной, то к другой сцене, и, наконец, понял если не всё (а ему казалось, что это не всё), то хотя бы одну вещь.

С чего вдруг Люциус Малфой начал делиться с ним настолько личными историями из собственной жизни? Безусловно, он был заинтересован в Гарри, но ведь заинтересованность эта была в данный момент взаимной, об обмене долгов они договорились довольно быстро, и никакой необходимости, к примеру, рассказывать последнюю жутковатую историю не было — и уж тем более не было надобности позволять Гарри влезать в свою голову. Конечно, так вышло куда нагляднее, но можно было ведь и просто абстрактно рассказать о том, какие последствия несёт смерть магического «кредитора» для его должника, предложить почитать что-нибудь, даже книгу одолжить — но для чего было вот так раскрываться перед, по сути, малознакомым, да ещё и наверняка не самым приятным человеком? Использовать эту историю против него было невозможно, однако будь сам Гарри на его месте, он бы наверняка так откровенничать не захотел. Полагать, что Малфоем овладел внезапный приступ искренности, было тем более дико… тогда почему? И почему вообще тот так охотно поддерживает общение, по сути, не приносящее ему никакой дополнительной выгоды? Долг есть долг, разумеется, но ведь Гарри не меньше его заинтересован в этом обмене — а если задуматься, так даже и больше. Что-то должно было быть такое во всех этих разговорах, какой-то намёк, подсказка, но Гарри её не видел.

Что, собственно, Малфой ему рассказал? О чём таком лишнем они вообще все эти дни говорили? Во-первых, Малфой не однажды дал ему понять, пару раз даже прямым текстом, что ничего против магглов не имеет и ведёт с ними дела, причём довольно давно. Смысл этого был бы Гарри понятен, будь это не Малфой, а какая-то мелкая сошка, надеющаяся заслужить симпатию Главного Аврора — однако представить, что Люциусу Малфою внезапно понадобилось доказывать кому-то свою лояльность теперь, спустя двадцать лет после войны, когда многое уже позабылось, а его имя стало если не уважаемым, то, во всяком случае, снова весьма заметным — было невозможно. Что ещё? Из неожиданного Малфой назвал его «чудовищно необразованным» и «героем». Героя пока можно было опустить, а вот необразованность была уже интереснее — но, с другой стороны, какое Малфою дело до его, поттеровской, необразованности? А если уж дело есть, то почему оно возникло вдруг только сейчас?

Что такого изменилось сейчас для Малфоя в отношении Гарри Поттера? За прошедшие двадцать лет они сталкивались от силы раз десять, и Малфой никогда не проявлял к Гарри ни малейшего интереса — при том, что он-то про долг жизни знал, то есть, по идее, в контактах заинтересован был.

Что изменилось сейчас? Что произошло такое, чего не было раньше? Скорее всего — хотя вовсе не обязательно — это и будет ответом на вопрос. Так что же?

— Я затеял пересмотр дел, и меня пытались убить, — наконец чётко проговорил Гарри. Больше ничего нового он пока не нашёл.

Но если дело в этом… убийство он отмёл сразу: кто-кто, а Люциус Малфой сейчас, пожалуй, на предпоследнем месте среди возможных подозреваемых — последнее место при этом принадлежит, по всей вероятности, Драко. Малфои кровно заинтересованы в том, чтобы он пока жил. Хотя быть могло всякое, и Гарри совсем уж не списывал со счетов и такую возможность, но в любом случае внезапный интерес старшего Малфоя к нему это никак не объясняло.

А вот пересмотр дел… в этом был смысл.

В ком из узников Азкабана мог быть заинтересован Люциус Малфой?

— Руди, — с лёгкой торжествующей улыбкой сказал Гарри. — Родольфус Лестрейндж.

Эта версия вполне объясняла сразу много всего: и их с Малфоем последний разговор, и его внезапную откровенность, и то ли обещанный, то ли предложенный разговор о природе тёмной и светлой магии… Малфой, по всей вероятности, был ещё заинтересован и в МакНейре, но его судьба уже была очевидна и опасений не вызывала… Кто ещё? Ещё наверняка младший Лестрейндж и, вероятно, Эйвери. Про последнего речи, вроде бы, не было… Но, с другой стороны, его кандидатура на освобождение казалась Гарри достаточно очевидной, был большой шанс, что это понимал и Малфой.

А вот у Лестрейнджей надежды не было.

— Лестрейндж, значит, — задумчиво проговорил Гарри. — Ну что ж… поиграем.

— Расскажите мне о других, — попросил Гарри, когда вечером навестил своего «вынужденного жильца». Тот слегка удивился, но кивнул:

— Что именно вам рассказать?

— Вы говорили, что пришли к Волдеморту потому, что были, как вы выразились, болваном, — он улыбнулся.

— В целом, да, — он тоже заулыбался.

— Это если отвечать на вопрос «почему», — продолжил Гарри. — А зачем? Была же у вас какая-то цель?

По лицу Малфоя скользнула тень удивления.

— Была, разумеется… но я сейчас, к стыду, уже её и не вспомню, — немного подумав, признался он. — Думаю, меня привлекла сила, мощь его личности… хотелось быть частью того великого, что он нам всем обещал. Хотелось создать свой идеальный мир. В юности в головах много подобной чуши. Вам разве самому не хотелось?

— Мне — нет, — пристально посмотрев на него, ответил Гарри. — Мне, знаете, той войны вполне хватило для воплощения всяких идей.

— Вы другой, — ответил Малфой задумчиво. — Вы вообще не похожи ни на кого из нас.

— Потому что я, как вы как-то сказали, герой? — вспомнил Гарри. — Не объясните, кстати, что вы имели в виду?

— Вы и вправду герой, — кивнул тот, задумчиво его разглядывая. — В эпическом смысле этого слова.

— Поясните, — повторил Гарри.

— Герой — это человек, который меняет судьбы — как свою, так и других. Как правило, к лучшему. И, как правило, всегда побеждая — хотя это уже зависит от жанра, конечно, но поскольку вы герой именно эпический, значит, будете действовать и менять мир под себя. С большой вероятностью успеха.

— М-м-м, — разговор опять зашёл в область, в которой Гарри совсем не был силён.

— Это всё глупости, — рассмеялся Малфой. — Я-то, на самом деле, имел в виду нечто попроще: герой как профессия. Вы, судя по всему, родились… или не родились, но получили предназначение совершать подвиги.

Гарри едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Всё-таки в беседах с Малфоем, был вынужден он признать, присутствовал очень приятный элемент неожиданности — порой тот умел завести их в такую сторону, куда, по гарриному убеждению, никогда не пришёл бы никто другой.

— Я понимаю, что это смешно, — улыбнулся, совсем не обидевшись, тот. — В данном случае я под подвигом понимаю нечто сложное, опасное и обычным людям кажущееся невозможным. Вы же ничего невозможного в этом не видите — потому и делаете. По какой-то причине вы решили, что это вы должны убить Лорда — так и вышло. По сути, я полагаю, что у него не было шансов, — он вновь улыбнулся.

— Потому что я герой?

— Потому что герой всегда побеждает, — кивнул Малфой. — Что вы с успехом и сделали. Однако мы, кажется, ушли куда-то не совсем туда… вы попросили рассказать вам о других — что именно и о ком?

— О тех, кто до сих пор ещё в Азкабане, — кивнул Гарри. — Визенгамот соберётся, я полагаю, недели через три-четыре, мне нужно решить, какие дела, кроме дела МакНейра, выносить на его рассмотрение. Мне интересно услышать вашу характеристику остальных.

— Напомните мне, кто там остался?

Гарри молча протянул ему список.

— Так… брат и сестра Кэрроу, — он скривился. — Ну, здесь всё совсем просто, это обыкновенные садисты, не слишком сильные волшебники и дрянные люди. Как по мне, они сейчас в наилучшем для себя месте. Выпустите — они найдут, кого мучить… вряд ли рискнут, конечно, взяться за людей, но каких-нибудь эльфов или ещё каких тварей найдут.

— Забавно, — задумчиво сказал Гарри и в ответ на вопросительный взгляд Малфоя пояснил, — я уже слышал очень похожую характеристику. Давайте дальше?

— Лестранжи. Родольфус, на мой взгляд, ничем не опасен… сам по себе он никогда жесток не был, а жены его больше нет. Что сейчас с Рабастаном — не знаю, он был всегда очень… своеобразным. Но если отпустите их, Родольфус позаботится о том, чтобы брат никому не причинил зла.

— Я никого не отпускаю, — возразил Гарри. — Решает Визенгамот.

— Мистер Поттер, — отмахнулся Малфой, — мы с вами взрослые люди и прекрасно понимаем, что сейчас Визенгамот вряд ли станет спорить с вами.

— Посмотрим, — пожал Гарри плечами. — Расскажите подробнее?

— Про Лестранжей?

Гарри кивнул.

— Если бы не было Беллатрикс, их бы у нас тоже не было, — уверенно сказал Малфой.

— Почему? Я могу допустить, что её муж пришёл вслед за ней, — кивнул Гарри. — Но Рабастан? Или он и брата привёл?

— Нет, напротив… Рабастан оказался с нами куда раньше. Руди привела Белла, и для него, сколько я помню, это был весьма неприятный сюрприз.

— А он, значит, просто пошёл за женой, — Гарри не сумел до конца удержать насмешку.

Малфой задумался, потом спросил:

— Вы свою жену любите?

— Люблю, — кивнул Гарри. — Но уверяю вас, если бы она…

— …сошла с ума и так далее, вы бы её где-нибудь, по всей видимости, заперли, — кивнул Малфой. — И любой бы поступил так же… но ведь Беллатрикс не казалась по-настоящему безумной тогда — она казалась просто фанатичной и откровенно влюблённой в Лорда.

— Влюблённой? — недоверчиво переспросил Гарри.

— О, вы же не видели его в то время, — засмеялся Малфой. — Он был очень красив… и весьма галантен и обходителен, особенно если имел на то причины. В него многие влюблялись… такой пылкой девочке это было нетрудно.

— Зачем же она тогда вышла замуж за Лестранжа? Шла бы за Волдеморта.

— Она бы пошла, — он засмеялся, — так он не позвал! Ну какое замужество, о чём вы… у властелинов жён не бывает. А родители требовали, да и Лорд как-то высказал пожелание, что, мол, какой красивый был бы союз. Разве могла она ему отказать?

— Я так понимаю, ему вообще никто из вас не отказывал, — хмыкнул Гарри.

— Смотря в чём, — покачал головой Малфой. — Во всяком случае, в то время, до его первой смерти — он был довольно вменяем. Тем более, что этот союз обсуждался и раньше… да и пора было уже Беллатрикс выходить замуж, тем более, после того, что выкинула Андромеда.

— И правда, — кивнул Гарри, — такой позор для семьи! Вышла замуж за магглорождённого... хорошо не за маггла, да?

— Её родителям это представлялось примерно одинаково ужасным, — он опять засмеялся. — Так что у Беллатрикс не было другого выхода… подрастала уже Нарцисса, ей тоже пора было замуж, но не могла же она сделать это вперёд старшей сестры…

— У вас что, до сих пор это соблюдается? — поразился Гарри.

— На самом деле, где как — фактически, мало где. Но у Блэков к традициям относились очень серьёзно…

— А почему вы женились на Нарциссе? — неожиданно спросил Гарри.

— Потому что она прекрасна! — мгновенно получил он ответ. — Я всегда считал и сейчас считаю её самой прекрасной женщиной на земле, так на ком же ещё мне было жениться?

Гарри видел, что тот говорит правду, и это ему понравилось. Он улыбнулся и кивнул:

— Я понимаю… но почему согласился сам Родольфус? Раз, как вы говорите, все знали, что Беллатрикс влюблена в Лорда, ему-то что за радость была на ней жениться?

— Так он же её любил, — мягко напомнил Малфой. — Она была для него… Руди умел любить. Беллатрикс была для него всем на свете, и он принадлежал ей весь, абсолютно… ей достаточно было просто сказать — и он делал. Вот она и сказала однажды…

— По-моему, это не любовь, — возразил Гарри, — а какая-то одержимость.

— Возможно… но знаете… я его понимаю.

— Хотите сказать, что тоже могли бы…

— Мне просто повезло, — Малфой улыбнулся. — Меня уже тогда в женщинах привлекали не страсть, а ум и покой. Но, безусловно, я вполне мог бы оказаться на месте Лестранжа, будь у меня немного иные вкусы.