Ворон (джен)

Ночь бродила в Запретном Лесу, голубоглазо щурясь из мрака сполохами призрачных огней. Высоко в небе плыла щербатая красавица-луна, бледная и сонная. Одетая перистыми облаками, как серебристыми мехами. Ветер бродил в травах, качал ветвями раскидистых буков и стройных клёнов, перебирал рассеянно пеструю листву. Темные стволы и синий лесной сумрак дышали прохладой и живым теплом.

— Мы все вылетим из школы! — сухо сообщила Гермиона, появляясь из-за деревьев в обнимку с баяном.

— Не вылетим, — подмигнул ей Герман, — когда косячат двое-трое — это залёт. Когда куча народа — протестная акция. Спасибо, что принесла мой баян, Гермиона!

Гермиона неодобрительно покачала головой, но глаза её улыбались. Том криво усмехнулся, но ничего не возразил. Видимо просто устал пытаться хоть как-то достучаться до благоразумия названного братца.

В условленном месте, в Запретном Лесу, за какими-то полузаросшими руинами уже вовсю хозяйничала целая толпа юных нарушителей спокойствия. Когда Герман шепнул за обедом гриффиндорцам, что его не отчислили и это стоит отметить, он не ожидал, что набежит столько народу. Две трети явившихся Герман не знал даже в лицо. Сарафанное радио, как оказалось, прекрасно работало и в волшебном мире. О жутко секретных посиделках у костра скоро узнало полшколы.

Обитатели всех четырех факультетов отнеслись к задаче крайне ответственно. Хитрые слизеринцы захватили с собой какие-то пледы, покрывала и зловонные порошки, отпугивающие кровососущих насекомых. Когтевранцы ожидаемо принесли ножи, вилки и небьющуюся посуду. Дружные хаффлпаффцы — съестные припасы. Гриффиндорские львы притащили с собой близнецов Уизли и ящик сливочного пива.

Рон Уизли, Дин Томас, обе сестры Патил и Симус Финниган забрали у Геры мешок и отправились сортировать картоху под чутким руководством какого-то Захарии Смита. Картофель оказался абы какой, Смит еще долго ворчал, что картофель разного размера печется с разной скоростью. Занудствовал, пока уставший от него пятикурсник, не нашаманил всем картофелинам один размер.

Какие-то хаффлпаффцы и хохотушка Ханна Аббот обшаривали периметр в поисках ягод и грибов. Близнецы Уизли выкрали из Больничного Крыла не кого-нибудь, а Невилла Лонгботтома. Облаченного в голубую пижаму и ботинки на босу ногу. И теперь он смятенно топтался вокруг костра, разожженного близнецами. Кутаясь, как в тогу, в чей-то черный плед с черепами. Ли Джордан и Теодор Нотт в четыре руки резали хлеб, Забини тихо беседовал о чем-то с незнакомыми Герману когтевранцами. Чуть в стороне Крэбб с Гойлом, радостно ухая, лупили друг друга тяжёлыми кулачищами, а какие-то гриффиндорские недоросли шумно болели за боксирующих. Герман, выяснив, что чаю нет, набрал душистых лекарственных трав на чай и собственноручно наварил целый котел. Трое слизеринских старшекурсников бродили вокруг костра, во внешнем мраке, устанавливая контуры защитных чар и сдержанно переговариваясь. Устроившись прямо в траве, чумазая, как черт, Миллисента Булстроуд жарила на костре, нанизав на палку, здоровенный мухомор — и на грубоватом лице её дремала добродушная, почти счастливая, простоватая улыбка. Кроха Даркприст просто замерла перед костром, за спиной Миллисенты, глядя в огонь и кутая тонкие плечики в плед. И по бледному кукольному личику ее блуждала улыбка, зловещая и торжествующая.

Когда костер догорел и картошка испеклась в его углях, Симус и Дин запалили новый. Близнецы так отжигали под гогот честной компании, что Герман всерьёз испугался, как бы кто не явился на этот нечестивый вой. Из школы. Или из леса.

Когда Фред и Джордж притихли, а благодарные зрители устали смеяться, Герман взялся за баян. Костер мирно лизал ночное небо рыжими космами. Ввысь взметались россыпи искр. Умиротворенные лица юных дарований золотили неверные, ало-золотые всполохи мятежного пламени. Том справа дул на печеную картофелину, перекидывая ее из руки в руку. Гермиона замерла слева, обняв колени и неподвижно глядя в огонь. Невилл набрал каких-то крупных семян и теперь сонно любовался ими при свете костра. Герман заиграл знакомый мотив и тихо запел, рассеянно и проникновенно:

Просто, нечего нам больше терять.

Всё нам вспомнится на Страшном Суде.

Эта ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Просто прожитое прожито, зря — не зря.

Но не в этом, понимаешь ли, соль.

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

Дети зашмыгали носами и потянулись ближе. Захария Смит, закрыв глаза, покачивался в такт. Смуглый и растрепанный Рольф Скамандер ворошил палкой угли в костре. Близнецы Уизли, задумчиво улыбаясь, смотрели в огонь и в глазах их плясали шальные искры. Рон, чумазый и красный от жара, возился у костра с нанизанными на прут кусками хлеба.

Голос Германа окутывал сознание колдовским теплом, рокот баяна манил к костру, в круг рыжего света:

Мы затопим в доме печь, в доме печь.

Мы гитару позовём со стены, —

Просто, нечего нам больше беречь,

Ведь, за нами все мосты сожжены.

Все мосты, все перекрёстки дорог,

Все прошёптанные тайны в ночи.

Каждый сделал всё что мог, всё что мог,

Мы об этом помолчим, помолчим.

Каждый сделал всё что мог, всё что мог,

Мы об этом помолчим, помолчим

А луна взойдёт оплывшей свечой,

Ставни скрипнут на ветру, на ветру.

Ах как я тебя люблю горячо, —

Годы это не сотрут, не сотрут.

Мы оставшихся друзей соберём,

Мы набьём картошкой старый рюкзак.

Люди спросят, что за шум, что за гам.

А мы ответим просто так, просто так.

Люди спросят, что за шум, что за гам.

А мы ответим просто так, просто так.

— Эй, кто помнит легенду о Тайном Факультете? — сонно разлепил глаза какой-то когтевранец-пятикурсник, — Джо, помнишь ту байку Толстого Проповедника?

— Хорошая история, — добродушно прогудел пухлый коротышка, смутно напоминающий медвежонка.

— Было дело, — задумчиво протянул какой-то хаффлпаффец, — Тайный Факультет возвращается, когда есть в нем нужда.

— Что за факультет? — оживилась Гермиона, — пятый факультет?

— Нулевой факультет, — рассеянно пробормотал Скамандер, — факультет, который есть. И, в то же время, его как бы нет. Любимая история нашего факультетского призрака.

— И как туда попасть? — с сомнением протянула одна из близняшек Патил.

— Быть хитрым, как слизеринская змея, верным и упорным, как настоящий барсук, тянуться к знаниям, как дитя орлиного факультета и встречать опасности, как истинный гриффиндорец, — негромко отозвался Скамандер, обдирая с печеной картофелины кожуру и налипшие на нее угли, — дедушка говорил, что Тайный Факультет был всегда и будет, что Нулевой — это дух сплоченности, помогающий устоять в самые темные времена.

— Тайный Факультет — это сам Хогвартс, — пробормотал кто-то из когтевранцев.

Первокурсники зашептались, переглядываясь. А Герман все пел и пел, бело сияя стеклами очков:

Просто, нечего нам больше терять,

Всё нам вспомнится на Страшном Суде.

Эта ночь легла как тот перевал,

За которым исполненье надежд.

Просто, прожитое прожито, зря — не зря,

Но не в этом, понимаешь ли, соль?

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

Слышишь, падают дожди октября?

Видишь, старый дом стоит средь лесов?

— Гарри, сыграй что-нибудь ещё! — захлопала в ладошки малышка Аббот, нетерпеливо ерзая на поваленном бревне.

Герман отхлебнул чаю и запел, задумчиво перебирая кнопки баяна:

Какие слова у дождя? — Никаких…

Он тихо на старую землю ложится.

И вот на земле уж ничто не пылится,

Ничто не болит и не давят долги.

Какие слова у меня? — Тишина…

Немая луна всю пустыню заполнит,

И так сторожит эту белую полночь,

Что только тобой эта полночь полна.

Девчонки завозились, устраиваясь поудобнее. Фред с Джорджем куда-то слиняли. Немного погодя, за ними, перешептываясь и доставая палочки, последовали Рон, Дин и Симус. Герман успел заметить у бедра юного Уизли рыжие ножны с абордажной саблей в них. Реддл проводил заговорщиков мрачным взглядом и налил себе травяного чаю. К сливочному пиву он так и не притронулся. Герман, зажмурив глаза, пел тихо и тревожно, колдовская музыка бередила сердца, заставляя изумленно и с тихой, щемящей радостью, замирать в созерцания чуда бытия:

Какие слова у тебя? — Красота…

Ты белое платье по миру проносишь,

И запахи ливней в ладонях приносишь,

И льет на пустыни мои доброта.

Какие слова у дорог? — Торжество…

Мы мчимся по ливням, любовь постигая,

И редкие звезды сквозь тучи мигают,

И капли дрожат на стекле ветровом.

Какие слова у дождя? — Никаких…

Он тихо на старую землю ложится,

И вот на земле уж ничто не пылится,

Ничто не болит и не давят долги.

Где-то в лесу что-то взорвалось. Народ заозирался, тревожно переговариваясь. Гриффиндорцы засобирались — пойти проверить, не нужна ли помощь. За деревьями кто-то радостно орал в три глотки, под треск ломаемых веток. Герман привстал, вглядываясь в темноту. Реддл молча выхватил палочку. На поляну вывалились грязные, потрепанные и исцарапанные, но совершенно счастливые Симус, Дин и Рон. Последний — тяжело опирался на абордажную саблю, брезгливо морщился и тащил к костру, за ногу, дохлого акромантула. Паук, явно детеныш, чернел неаппетитной лохматой грудной и доставал Рону почти до груди.

— Рон убил гигантского паука! — прокричал Дин, размахивая руками, — там, дальше, — тьма пауков, ребят!

— Они нас чуть не сожрали, — Симус не выглядел испуганным, напротив, он шагал следом за Роном и с неутомимым энтузиазмом тыкал палкой в распоротое брюхо дохлой, членистоногой твари.

— Ненавижу пауков, — со вздохом признался Рон и свалил труп у дерева, — мерзкие твари.

Ребята обступили труп, толкаясь и разглядывая жуткую зверюгу.

— Невероятно! — выдохнула Гермиона, — неужели ты победил его без магии?

Рон польщенно заулыбался, подбоченился, тряхнул головой, вынул из волос парочку застрявших в них веточек и поудобнее перехватил саблю.

— Ты можешь продать его на ингредиенты, — заметил кто-то из когтевранцев, — погоди, наложу чары свежести.

— Акромантул, смотрите…

— А что у него внутри?

— А их едят?

— Некоторые племена чернокожих обитателей южных островов ритуально поедали своих поверженных врагов, — Реддл неподвижно смотрел на Рона и на губах его играла тонкая, хищная улыбка, обманчиво мягкий голос обволакивал сознание, — они верили, что, поедая поверженного врага, они не только берут верх над собственным страхом. Но и поглощают силу противника…

Рон с сомнением покосился на груду волосатых конечностей, сведенных предсмертной судорогой. Поморщился. И под изумленные крики отрубил пауку ногу.

— Рон, не надо… — тихо позвал Герман, — они разумны, Рон…

Младший сын семейства Уизли, старательно преодолевая отвращение, ободрал с основания паучьей лапы толстую ворсистую черную пленку. Обнажая сизо-алое мясо. И сунул паучью ногу в костер.

— Вообще-то их не стоит есть, — нахмурился юный Скамандер, — на Востоке верят, что съевший плоть акромантула проклят. Не знаю, как насчет последнего, но эти твари ядовиты.

— Рон, не надо, — со страхом позвала Парвати, — Рон…

Рон зажмурился — и вцепился зубами в полусырое мясо. И стоило ему проглотить хоть немного — он засипел и схватился за глаза. Все его тело стремительно покрылось сетью черных венок. Венки пульсировали и оплетали тело мальчишки. Присутствующие зашумели, кто-то кричал, что надо позвать учителей.

— Спокойно, у меня есть безоар, — рявкнул какой-то когтевранец, перекрывая общий гвалт и пытливо вглядываясь в побелевшее лицо Рона, — руки с лица убери, парень.

Рон послушно отнял ладони от лица.

И Гера вздрогнул. С лица паренька смотрели бледно-голубые паучьи глаза без какого-то намека на зрачок. Черные сетки вен налились медно-рыжим. И исчезли. Вместе с жутковатыми чернильными венами исчезли и нечеловеческие глаза. Рон проморгался и, ошалело улыбаясь, протянул:

— Вааау…

Когтевранец с сомнением покачал головой, хмурясь, ещё раз осмотрел Рона, оттянул веко, заставил показать язык, неодобрительно поцокал языком и заметил:

— И все-таки я не думаю, что ты в норме, Рон…

Реддл опустил глаза и припал губами к чашке, пряча улыбку.

— Ты что творишь, Том?! — гневно зашипел Герман ему в ухо, — бедолага мог отравиться.

— Ковен белоглазых паучьих жрецов Борнео, — возразил тихо Том, — как провидцев почитал таких безумцев как он. Это всего лишь Сила, Поттер. Юный Уизли стал сильнее, не более. Он сам выбрал свой путь, сам, мне же только пришлось слегка подтолкнуть его.

— Сила, да, но какой ценой, — неодобрительно шепнула Гермиона, глядя, как под гвалт гриффиндорцев Рон, через силу, жует сырое сердце акромантула.

Герман издал баяном долгий, тягучий звук.

— Что здесь творится-то? — загремел, потрясая арбалетом, Хагрид, шагнув из мрака и заслоняя своей лохматой гривой полнеба. Наткнувшись взглядом на труп акромантула и Рона, страдальчески жующего паучью ногу, лесник охнул и выронил арбалет. Причем, лицо у лесника было такое, будто Рон поедает не паучью конечность, а человеческого младенца.

— Пожалуйста, не рассказывайте никому, Хагрид, — поправив очки, поднялся Герман, — мы тут старались особо ничего не портить. Даже дерн убрали. Мы картошку испекли. Садитесь с нами.

— Ох и влетит вам всем, ежели поймают, — сокрушенно покачал головой Хагрид, — вона сколько детворы одной, да в лесу, да ночью…

— А мы не одни, мы — с вами, мистер Хагрид, — хитро щурясь, подхватила какая-то слизеринка, поспешно налила чаю и протянула чашку леснику, — садитесь с нами, Хагрид. Гарри споет песню. Ведь правда же, Гарри?

— Правда, — улыбаясь, согласно моргнул Герман и заиграл вступление.

— Что с вами сделаешь, ладно, посижу. С вами-то. Ох ты, да туточки все четыре факультета, как я погляжу. Нехорошо такой ораве по ночному времени бродить-то. Изловит кто, не приведи Господь. Или сожрет, — добродушно заворчал полувеликан, бережно забирая чашку и устраиваясь у костра на освободившееся место, — а хорошо вы придумали-то. С костром-то. В лесу места бывают. Дурные. Там магия мага не слушается. Без магии там надо, да с умом…

Захария Смит молча наложил полувеликану всего, что уцелело, на небольшой поднос, справедливо рассудив, что тарелки будет мало.

— У магглов есть такой предмет, на нем учат, что делать, если заплутал в лесу, как получить воду там, где ее нет, что в лесу съедобно, — заметил Герман, — предложите Дамблдору включить это в программу. Как прожить в дикой природе, если нельзя пользоваться магией. Это можно назвать Уроками Находчивости. Вы, Хагрид, вполне можете водить студентов в лес на такие практические занятия. К тому же, это будет полезно для тех, у кого будет маггловедение.

Хагрид просиял и всерьёз задумался.

Баян пел печально и протяжно знакомый мотив. Герман прикрыл глаза, вспоминая текст и запел:

Позабытые стынут колодцы,

Выцвел вереск на мили окрест.

И смотрю я, как катится солнце

По холодному склону небес,

Теряя остатки тепла.

Цвета ночи гранитные склоны.

Цвета крови сухая земля.

И янтарные очи дракона

Отражает кусок хрусталя —

Я сторожу этот клад.

Мрак вокруг стал гуще и плотнее. Вокруг изумленных слушателей больше не было Запретного Леса. Мрачная пещера, озаренная мерцающим светом бледно-голубых грибов, светящиеся алые косы мхов, черные тени сталактитов и сталагмитов. И сияющий изнутри кусок хрусталя вдалеке — льдисто сияющее резное драконье яйцо. Костер обернулся золотым драконом со стальными крыльями и темным брюхом. И, ревниво взревев, оплел своим гибким телом сияющую хрустальную глыбу. Голос Германа, исполненный страсти и стали, терзал пещерный мрак:

Проклинаю заклятое злато

За предательский отблеск тепла.

Вспоминаю о той, что когда-то,

Что когда-то крылатой была —

Она давно умерла.

А за горами, за морями, далеко,

Где люди не видят, и боги не верят.

Там тот последний в моем племени легко

Расправит крылья — железные перья.

И чешуею нарисованный узор

Разгонит ненастье воплощением страсти.

Взмывая в облака, судьбе наперекор,

Безмерно опасен, безумно прекрасен.

Пещера исчезла, мрак соткал очертания суровых синих скал, глотки провалов и туман, что бродит в ущелье. Вытертый синий бархат неба расцвел льдистыми искрами чужих созвездий. И высоко в небе, оглушительно взревев, закружили гибкие, крылатые тени. Драконы танцевали в ночном небе. Дети восторженно зашептались.

Хагрид утер выступившие слезы огромной тряпицей. Музыка вторила ветру и обнимала плечи, музыка дышала свободой, ветром и дождевой влагой. Герман пел — и голос его гремел эхом:

И это лучшее на свете колдовство:

Ликует солнце на лезвии гребня.

И это все, и больше нету ничего —

Есть только небо, вечное небо.

А герои пируют под сенью

Королевских дубовых палат,

Похваляясь за чашею хмельной,

Что добудут таинственный клад.

И не поздней Рождества

Миг — и иллюзорные горы растаяли. Притихшие студенты сидели и молча смотрели в огонь. Костер взметнул ввысь сноп золотых искр. Ночь шептала на тысячи голосов, баюкая разум.

— В этой песне столько магии, — отозвался задумчиво Забини.

— Да, — согласился Герман с печальной улыбкой, — но написали ее магглы.

Примечания:

Песни туристов — Перевал

Юрий Визбор — Какие слова у дождя?

Мельница — Дракон