Темные времена (джен)

Тьма…

Звук. Короткая дробь. Удар.

Тишина.

Тьма…

Звук. Короткая дробь. Удар. Шепот.

Тишина.

Тьма…

Звук. Короткая дробь. Удар. Шепот. Голоса.

Тишина.

Тьма…

Звук. Короткая дробь. Удар. Шепот. Голоса. Слова…

«Еще… стабильно… Сознание… Пробуждается…»

Свет.

Яркий. Причиняющий боль.

Тишина.

Тьма…

Короткая дробь. Удар. Шепот. Голоса. Слова.

Свет.

Яркий, причиняющий боль. Тень. Лицо.

«Я — твой Мастер».

Тьма…

* * *

Это был первый раз, когда Вейдер увидел сына после того, как передал его заботам Палпатина.

Ему, посланному на учинять разрушения по всей Галактике, было приказано удалиться из Имперского Центра и не предоставлено никакого выбора: лишь оставить Люка со своим Мастером. Подпитываясь гневом, своей обжигающей ненавистью, он торжествовал, стоя среди созданных им руин, упивался смертями и тем опустошением, которые оставлял за собой в охоте за каждой ниточкой, ведущей к Восстанию, к альянсу предателей, которые приютили и скрывали от него сына. Вейдер стирал с лица земли деревни, города, страны, континенты и планеты, разыскивая тех, кто дал его сыну убежище и оказывал помощь. Он охотился за их флотом, изводил, громил, уничтожал грузовые суда, фрахтовики и боевые корабли всякий раз, как настигал их.

Имена и названия мест впечатались в его разум, были высечены в его памяти: Антар-4, Малый Дагелин, Надим и Хот. Десятки тысяч людей умерли в процессе, пока Вейдер выплескивал свой гнев и разочарование от того, что был вынужден оставить сына, одинокого и беззащитного, с Палпатином — с Сидиусом, со злобным существом, в которого превратился бывший канцлер.

Не было другого способа спасти Люка. Не было другого способа защитить и раздуть ту крошечную искру жизни, которая еще оставалась в теле смертельно раненного сына.

«Я… выиграл… отец…»

Эти слова преследовали его. Какой же насмешкой они служили. Образ сына, истекающего кровью на хораарнском снегу, был выжжен в памяти и появлялся всякий раз, как Вейдер закрывал глаза, всякий раз, как замедлял свое движение вперед, всякий раз, как тянулся к Силе. Четкость образов этих кратких минут была вплетена в его разум: густая кровь, текущая изо рта Люка, бульканье в горле и сдавленный кашель, с которым Люк сражался за глоток воздуха. Спазмы умирающего тела, дерганье ног, когда Вейдер притянул его к себе.

Паника, ужас и захлестывающее ощущение дежавю. Не первый раз он держал в своих объятиях того, кого…

…любил…

…ценил, когда жизнь покидала их.

«Ох, сын мой. Мой взрослый сын. Я так горжусь тобой».

Его мать тогда улыбнулась и умерла.

Люк тоже улыбался в тот момент, когда сдался тяжести ран. Его глаза, яркие голубые глаза, потускнели, остановились на одной точке и расфокусировались, когда жизнь покинула его.

«Я… выиграл… отец…»

Эти слова и та улыбка. В свои последние мгновения Люк понял. Люк признал своего родителя, своего отца, и до самого конца оставался мятежником.

Такая храбрость. Такое упорство. Такая сила.

Мой сын.

Все, что было после, запечатлелось как в лихорадке: он поднял Люка с земли, повернулся к шаттлу, обнаруживая, что медики уже стоят за спиной с медицинской капсулой, и осознал, что с момента выстрела прошла всего пара минут.

Эти минуты ощущались словно вечность.

Он опустил тело сына в капсулу, и ее в спешке отправили в шаттл; одновременно в его глубине прозвучал второй выстрел, и оглушенную убийцу сына оттащили в заднюю часть отсека.

Судно не трогалось с места, пока Люка не подключили к датчикам медкапсулы, пока не обработали и не перевязали его раны и не сделали переливание крови из запасов Вейдера; тот держал их при себе, куда бы ни отправился. Только после оно оторвалось от земли, направляясь к «Экзекутору». Вены и артерии Люка соединили с трубками, по ним кровь вытекала, насыщалась кислородом, а затем возвращалась обратно и искуственно прокачивалась по сердечно-сосудистой системе.

Уже оказавшись на «Экзекуторе», который перешел в гиперпространство и на всей скорости несся к Имперскому Центру, Вейдер стоял рядом, наблюдая за работой хирургов, совершенствующих и завершающих труды, начатые полевыми медиками.

Все это время он ощущал жизнь, еще тлевшую в теле сына, ощущал этот бесконечно малый пульс в Силе. Не было эмоций, не было мыслей, не было сознания, в котором он мог бы узнать Люка, лишь крошечная вибрация; и все это время ему казалось, что она просто угаснет, как потухающее пламя свечи от легчайшего ветерка.

Оно не угасло. Оно мерцало и притухало. Вспыхивало и опадало. Уменьшалось до крошечного свечения… И Палпатин взрастил его, разжег, подбрасывая дрова, и теперь…

Теперь Люк жил. Теперь он окреп, его присутствие в Силе росло, пылало, та маленькая искра жизни сейчас горела так же ярко, как и всегда.

Только пару дней назад Сила на мгновение взорвалась. Мощность вспышки, сила шока…

«Я — твой Мастер!»

…вырвали Вейдера из медитации. Жестоко вышвырнули из дающей покой тьмы.

Он понял, что случилось, еще до того, как Палпатин связался с ним, чтобы сказать, что Люк очнулся, и наконец-то… наконец-то… разрешить вернуться в Имперский Центр; его временное изгнание подошло к запоздалому концу.

— Ты хорошо мне послужил, друг мой, — успокаивающе произнесла по связи голограмма Палпатина, но Вейдер слышал нотку юмора в его голосе, просачивающиеся капли коварства. — Пришло время тебе возвратиться… Он очнулся.

«Экзекутор» развернулся, был проложен новый курс, и началось многодневное путешествие; на все это время, складывающееся из длинных, медленно тянущихся дней, Вейдер заперся у себя, предупредив, что любой, кто потревожит его до прибытия, тут же освободит свой пост. Никто не сомневался, что именно означают эти слова.

Люк очнулся!

Одна эта мысль волновала его — приносила странное смешение надежды и страха, поднимающегося в груди предвкушения и сокрушительного отчаяния. Да, Люк очнулся. Люк выжил, пробудился, и Сила кипела от дикого ожидания. И все же не он решал судьбу сына, не он направлял сына на пути в новую жизнь; и Вейдер гадал…

…страшился…

…что же Палпатин собирался вылепить из его дитя? Переживет ли та крошечная искра, которую он тогда чувствовал в оболочке Люка Скайуокера, манипуляции Палпатина?

По прибытии в Высокую Башню Вейдер обнаружил, что его требование немедленной встречи с Люком не будет удовлетворено. Он буквально выдавил жизнь из офицера, доставившего эту новость, и откинул тело в сторону, широким шагом направляясь в комнаты, временно служащие его Мастеру тронным залом. Прерывая собрание суда, он припал на колено, склонил голову перед властью Палпатина и низким голосом проговорил:

— Какова ваша воля, Мастер?

Палпатин изгнал всех из залы и только тогда встал и сошел по ступеням к просителю.

— Плоховато ты думаешь обо мне, друг мой.

Вейдер сглотнул и позволил себе вздохнуть, прежде чем ответить, не поднимая глаз от пола:

— Он — мой сын.

— Хм-м, — пробормотал Палпатин, проводя пальцем по тонким губам. — Тебя всегда сковывали привязанности, лорд Вейдер. Сначала к матери, Кеноби и джедайскому ордену, затем к сенатору Амидале и теперь — к своему отпрыску. Это было и до сих пор остается твоей слабостью.

— Я убил Кеноби, — ответил Вейдер, реагируя на колкую провокацию Императора. Когда Палпатин прошел мимо, он без разрешения встал. — И я…

Император кивнул, шагая дальше:

— Да, да, — успокаивающим тоном согласился он; это был старый спор, — и ты убил жену за совершенное ей предательство.

Вейдер промолчал, тихая ярость и скорбь от напоминания…

…от лжи…

…свернулись в груди в этот момент, когда он шел рядом со своим Мастером. Все это было знакомо и напоминало о прошлом: о канцлере и его юном друге-джедае, том, как они шли вместе и один давал свой мудрый совет другому.

— А! — усмехнулся Палпатин, уловив его чувства. — Зная теперь о появлении ребенка, ты считаешь, я лгу. — Он остановился, развернулся и посмотрел в темную маску, застывший вид которой скрывал скрутившийся, вздувающийся пузырями жара и разливающийся внутри огонь. — Думаешь, из-за того, что она прожила достаточно долго, чтобы родить мальчика, ты перестал нести ответственность за ее смерть? Ты ранил ее и ослабил, твои действия привели к ее смерти. Ты убил ее — не забывай этого никогда.

Донеся свой урок, Палпатин возобновил шаг. Пока они шли ко вратам в тронный зал, между ними висела тишина; Сила, однако, клокотала, бурлила от горечи и гнева Вейдера. Он едва сдерживал острейшую ненависть к человеку, бывшему когда-то его наставником.

Скрывая ухмылку, Палпатин взмахнул рукой, и двери зала отворились. Переступая порог, он нарушил затянувшееся молчание.

— Я чувствую серьезный внутренний конфликт, лорд Вейдер. Конфликт, которого не ощущал с момента рождения Империи. Твои чувства спутаны и снова затуманены сентиментальностью.

— Он — мой сын, — повторил Вейдер, объясняясь. Люк был его ребенком — существовала в нем тьма или нет — вот и все.

— Хм-м, — протянул Палпатин, поджав в раздражении тонкие губы. — Я боялся, что подобное может случиться. Ты всегда поддавался эмоциям в тех делах, в которых в первую очередь нужно думать головой.

Позади пристроился отряд имперской стражи. Их алые плащи при каждом шаге тихо шелестели, скользя краями подолов по гладкому полу широкого коридора.

— Тебе стоит знать, друг мой: мальчишка больше не твой сын. Тот повстанец мертв и не заслуживает твоего… сочувствия, — это слово Палпатин произнес с отвращением, будто оно каким-то образом оскверняло его язык. Будто создание тьмы могло быть испорчено, запятнано самим понятием сочувствия. — Может, он и частица твоей плоти, но появившийся в его теле разум — мой. Я сформировал его, я его создал. Я дал ему возможность в качестве новой личности искупить свои прошлые свершения.

Вейдер шел, ничего не говоря, но пропуская через себя все.

— Я видел, что у него в голове. Он не помнит ничего, его разум пуст, как у новорожденного…

И, различив ложь в голосе Мастера, Вейдер ощутил надежду.

— …и готов к заполнению, готов к тренировкам и формированию по моему вкусу. Он — мое создание, единственным его желанием станет исполнение моей воли, и…

Кулаки Вейдера сжались, пламя его ярости вспыхнуло, раскаляясь до белизны, и Палпатин довольно хмыкнул, увидев прожигающие Силу волны жаркого гнева.

— …Стоит ему разочаровать меня, как я без всяких колебаний его уничтожу. — Император остановился и обернулся к своему давнему ученику, подняв глаза на пустую, бесчувственную маску. — Мы поняли друг друга, лорд Вейдер?

Вейдер стиснул зубы и склонил голову в подчинении; выбора у него не оставалось. Такова была тьма, таковы были ситхи, и будет его сын жить или нет зависело от прихотей Палпатина. Он с трудом заставил себя сказать:

— Да, Мастер.

Палпатин продолжил прогулку.

— Тогда ты отправишься на тюремные уровни и приведешь моего агента. Кажется, у мальчика проблемы с выходом из комы. Хотя его память и мозг повреждены, врачи предлагают обратиться… к знакомому… лицу, чтобы его голос мог достичь спящего подсознания и стабилизировать пациента. Не думаю, что для этого подойдешь ты или майор Рован. К тому же, как я понял, юный Скайуокер и та девушка становились все более и более близки.

В мыслях Вейдера бушевала буря, вызванная противоречивостью слов Палпатина. Его сын не помнил ничего — и все же нуждался в ком-то знакомом, чье присутствие облегчило бы пробуждение от комы. Вейдер признавал, что ни Рован, ни он сам не подходили для того, чтобы сидеть у кровати Люка; они были слишком тесно связаны с травматичными событиями, от которых тот пострадал, слишком сильно вовлечены в ту пытку, которую пришлось вынести Люку. Но агент Палпатина, она же…

— Это она выстрелила в него, — объявил Вейдер, не сумев изгнать из голоса вопросительные интонации.

В ответ раздалось тихое посмеивание.

— Да, так и есть. Но обдумай ее мотивы. Ее позицию в Альянсе. Она ошибочно считала, что, убив Скайуокера, выполнит данное мной задание. Но что на самом деле было у нее в голове? И что было на уме у Скайуокера, когда он ее увидел?

Соображал Вейдер быстро, кусочки информации вставали на место. Женщина появилась на Раймаре и помогла Люку забраться в истребитель; фигура в шлеме, черты лица которой скрадывало расстояние и скрывал дым сражения. Она появилась на Хораарне, чтобы выстрелить сыну прямо в грудь. Ее заданием было удерживать порознь отца и сына, следить за Скайуокером из рядов Альянса. Все это время Палпатин знал о его ребенке — прямо как и предполагал Вейдер.

Знал ли Люк, кем она была, подозревал ли он?

Вейдер видел по голонету видеозапись той попытки покушения. Видел решимость на ее лице и готовность отдать жизнь ради исполнения своей миссии, ради своего дела и все же… он видел в ее глазах и сострадание. Ему передали, что просил сын.

«Сделай это».

Оба думали, что умрут. Оба приготовились умереть.

Обоих лишили этого шанса.

— Она проявила милосердие, — высказал он свою мысль.

— Да, — прошипел Палпатин. — Она пыталась защитить его от тебя и от меня. Она предала нас обоих, мой друг.

— И все же она жива, — указал Вейдер.

Еще один смешок.

— Я намеревался бросить ее там, где она сейчас находится. Она понимает цену предательства и знает, чего я от нее ожидал, и все же она выступила против меня. Скайуокера запрещено было убивать.

И снова Вейдер почувствовал ложь.

— Она жива лишь потому, что пыталась, пусть и по-своему, исполнить миссию.

— Как так?

Палпатин ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие и частично почерневшие зубы.

— Она не отдала тебе Скайуокера. Она встала между отцом и сыном, и ты, мой друг, из-за этого выжигал и наносил удар за ударом Восстанию. После всего, что было на Хораарне и Хоте, Альянс раздроблен и измотан, и не так много времени понадобится, чтобы он разрушился полностью. Я бы назвал это успехом…

— …Да, приведи ее ко мне, лорд Вейдер. Используем ее сострадание к твоему мертвому сыну, чтобы вернуть к жизни мое творение, а затем используем его, чтобы сокрушить остатки Восстания.

Теперь Вейдер стоял в соседней комнате, глядя через односторонее стекло на сына, спящего на специально подогнанной под него медицинской кровати. Верхняя часть тела была приподнята для облегчения дыхания, Люка наполняло тепло, и он был жив, его сердце стабильно билось, легкие работали без сторонней поддержки, вбирая кислород, подводимый к носу тонкой трубочкой, тянущейся поперек щеки. Рана от пули была залечена, благодаря обработке бактой шрам постепенно сходил, оставляя место бледной коже.

Темный Лорд слышал, что Люк только недавно начал открывать глаза, но не мог долго оставаться в сознании, обычно он соскальзывал обратно в сон всего после пары минут и не запоминал ничего, что происходило во время прошлого пробуждения. Его мозг был неспособен составлять новые связи и сохранять новые воспоминания, а глаза едва успевали сфокусироваться перед тем, как веки начинали трепетать и закрывались, и он снова терял сознание; новый мир оставался в забвении.

Поэтому-то Палпатин и вызвал своего агента. Он думал, вид лица, которое Люк сможет узнать, как-то поможет, что-то в его мозгу щелкнет, ощущение близости к кому-то заложит основание, на которое можно будет опереться. Присутствие той женщины может стать для Люка якорем, и тогда она станет чем-то, что Император сможет использовать для манипулирования мальчиком — так же, как он в свое время использовал имя Падме, чтобы манипулировать его отцом.

Страдания и гнев Вейдера от того, что он, отец, не мог находиться рядом со своим сыном, были совершенно незамутненными и горели внутри ледяным пламенем. Однако он понимал, что его вид действительно мог ошеломить только приходящего в себя Люка. Будет лучше, если Люка представят отцу, когда его разум исцелится, окрепнет.

Голова Вейдера опустилась, точно отмеряемый дыхательный цикл ничуть не сбился, несмотря на бьющиеся в груди эмоции.

Вину…

Это было необходимо. Так было нужно. Чтобы обеспечить выживание сына в этом проклятом месте, где из боли и тьмы была собрана собственная личность Вейдера, — в единственном месте во всей галактике, где Люку могли сохранить жизнь. Палпатин был единственным, кто обладал необходимым могуществом и познаниями Силы, чтобы заставить тело юноши исцелиться.

Но какой ценой?

Какой ценой для Галактики? И для Люка?

Вейдер поднял голову, скрывающиеся за маской глаза горели; Люк был жив, его здоровье крепло день ото дня, но скоро все это изменится…

Скоро…

Темный Лорд застыл, ощутив приближение Палпатина, дверь в комнатку открылась, и Император вошел, шелестя мантией; Вейдеру вспомнились обитающие на Татуине ядовитые змеи, которые, шурша чешуей, скользили по песку, готовясь к атаке.

Когда Палпатин подошел ближе, Вейдер обернулся и припал на колено.

— Он просыпается, — без всяких предисловий отметил Палпатин, не обращая внимания на проявленное Вейдером почтение. Он остановился перед односторонним стеклом, глядя на творение своих рук, в этот момент юноша дернулся на кровати, голова его проехалась по подушке. — Ты чувствуешь его?

Вейдер поднялся на ноги и встал рядом с учителем.

— Да, Мастер.

Палпатин закрыл глаза, и Вейдер ощутил, как тот ментально потянулся к появляющемуся в Силе присутствию Люка; оно капля по капле вливалось в Силу, просачиваясь сквозь пробелы и трещины и создавая беспорядочные узоры, как не до конца сходящийся паззл, как набор частей, которые не совсем подходят друг к другу.

Там не было мыслей. Не было связности. Не было понимания. Разум Люка был словно пустая темная комната с разбитым, заколоченным досками окном, через трещины в котором проникали подсвечивающие пыль лучи света.

Из соседней комнаты послышался стон, судорожный вдох, тело Люка снова дернулось и задрожало, руки и ноги юноши для его же собственного блага были стянуты мягкими держателями, привязывающими их к кровати.

Палпатин резко развернулся и прошел в комнату, где лежал Люк, оставляя Вейдера в одиночестве. Темный Лорд смотрел, как Император подошел к Люку и встал рядом — как раз перед тем, как тот открыл глаза.

Поначалу в них была пустота и туман, затем взгляд наполнился осознанием и замешательством. Палпатин протянул когтистую руку, поймал Люка за подбородок и повернул к себе его голову.

— Я — твой Мастер, — произнес ситх, придавая словам больше тяжести и влияния с помощью Силы.

Вейдер прикрыл глаза от внезапной вспышки боли, которую вызвали слова Палпатина. Голова в шлеме опустилась, и он потянулся к Силе, чтобы обрести равновесие, изгнать слабость эмоций.

В первую очередь он был лордом ситхов, а не отцом.

Люк медленно моргнул, уставившись на возвышающегося над ним мужчину.

— Я — твой Мастер, — снова сказал ему Палпатин, повторяя все те же слова — как и всегда, когда юноша приходил в себя, — запечатлевая послание… нет, не запечатлевая. Выбивая, выжигая в зарождающемся сознании Люка.

Вейдер открыл глаза, когда Палпатин в третий раз повторил ту же фразу, тон Императора пронизывала желчь, Сила сгустилась и потемнела от вызванного отсутствием реакции раздражения. Из уголка рта Люка сползла ниточка слюны, и Палпатин со вздохом отвращения убрал руку и вытер оскорбившую его достоинство жидкость полой мантии.

Вейдер, позабавленный зрелищем, улыбнулся. Люк, может, и не осознавал этого, но только что он одержал маленькую победу над его Мастером и заставил его отступить.

Вдруг тело юноши напряглось, его сосредоточенность на Палпатине ослабла, и дерганым, плохо контролируемым движением Люк повернул лежащую на подушке голову и уставился туда, где располагался оконный проем, прямо на Вейдера.

Люк мог видеть лишь гладкую стену, но… Сын почувствовал его! Ощутил его присутствие! Люк знал, что он здесь! Сердце забилось немного быстрее от удивления, воодушевления и страха. Вейдер чувствовал, как Люк ищет его. Порыв был инстинктивным — простой реакцией на его присутствие, вовсе не на их биологическую связь, — однако он отвернулся от Мастера в поисках отца, и это было не то, с чем Палпатин мог мириться.

Горящий взгляд Палпатина метнулся к Вейдеру, в Силе кратко вспыхнула искра ярости.

Вейдер закрылся и опустил барьеры, обрывая связь с сыном. Это было необходимо, чтобы спасти Люка и его самого от гнева Палпатина. Он видел, как разумных существ казнили на месте и за меньшие проступки перед Императором. Он приготовился к тому, что сейчас будет…

…И Палпатин расслабился. Обжигающее пламя гнева превратилось в тлеющие и шипящие под спокойной гладью поверхности угли. Сидиус возвратил все внимание к Люку, повернул его голову на подушке так, чтобы голубые глаза снова смотрели на него.

— Дитя мое, — успокаивающе начал он, и голос совершенно не выдавал его гнева. — У Мастера есть подарок для тебя. Кое-что… кое-кто… кто поможет тебе. Кое-кто, знающий тебя. Кое-кто близкий.

Когда дверь в палату Люка открылась и внутрь прошла девушка, двойной агент Палпатина, Вейдер отвернулся. Он не хотел этого видеть. Не хотел смотреть, как его сыном манипулируют и как ему лгут — так же, как однажды манипулировали им, как контролировали полуправдами и ложью, хитро скрытой внутри фактов.

Дитя мое…

Император намеренно выбрал эти слова. В качестве сообщения отцу о том, что Люк больше не имел к нему отношения, теперь он принадлежал Палпатину. Само его существо, его душа и те воспоминания, которые он восстановит и которые еще только появятся вместе с новыми нейронными связями, — все будет под контролем Мастера-ситха.

Отец не имел тут влияния. И не будет иметь права слова, не будет играть никакой роли. Он был приглашен сюда лишь затем, чтобы увидеть и услышать это. Еще один из уроков Палпатина.

Усвоив урок и поняв, чего хотел Палпатин, поняв, каковы будут его приказы, хотя они еще не были озвучены, Вейдер неохотно развернулся и широким шагом покинул медицинский центр. Он сразу направился к посадочной платформе и ожидающему там личному шаттлу; по пятам за ним следовало опустошение.

Его местом была Галактика. Его место было с флотом, охотящимся за почти несуществующими повстанцами, — не рядом с юношей, лишь биологически являющимся его сыном.