Темные времена (джен)

Когда Вейдер доставил мальчишку, тот был трупом; мертвецом, в сосудах которого все еще текла кровь, искусственно насыщаемая кислородом и прокачиваемая по безжизненному телу, оболочкой, сохраняемой в холоде медицинской капсулы для уменьшения потребности поврежденного аноксией мозга в питании и кислороде.

Палпатин, не обращая внимания на своего ученика, обошел вокруг капсулы, глядя на застывшую фигуру, покоящуюся внутри, отмечая толстую бакта-повязку, закрывавшую почерневшую и опалившуюся точку на груди мальчика, куда попал бластерный выстрел. Он проделал дыру в грудной клетке, оцарапав ребро, и прошил правое легкое, серьезно повредив диафрагментальный нерв и брахиоцефальную вену. Кровь проникла в легкие мальчика, ставшие бесполезными после того, как разорвался нерв, контролировавший диафрагму. И кровопотеря и удушье убили его.

Палпатин заметил шрамы, оставшиеся после экстренной операции, проведенной для устранения повреждений, нанесенных артерии и нерву. Заметил трубки с кровью, которые входили в грудную клетку, питая кровеносную систему жизненно необходимым кислородом. Мальчику повезло, что с Хораарна его перевозили на личном шаттле Вейдера. Там были собственные медицинские принадлежности ситха: запас крови, плазмы, бакты и спасательная капсула. Капсула, созданная для удовлетворения особой потребности самого Вейдера в искусственной оксигенации. Был и врач, специализировавшийся на проведении необходимых процедур.

Продолжая свой обход вокруг бледной юношеской фигуры, Палпатин протянул морщинистую узловатую руку и коснулся трубок, по которым текла жидкость — смесь лекарственных препаратов и питательных веществ. Пробежался пальцами по другой трубке, идущей ко рту и через горло направляющей равномерно текущую струйку бакты в грудь и легкие; выводилась из организма она с помощью медицинского дренажа в боку, там бакта собиралась и отфильтровывалась, чтобы снова пройти через тело мальчика.

Увидел Палпатин и заживающую колотую рану на плече, и порез на ладони, и более старый тонкий шрам, и желтоватый синяк на бледном осунувшемся лице… а ниже свежие следы от пальцев на горле.

Похоже, незадолго до своей смерти юный Скайуокер чем-то спровоцировал отца.

Наконец Палпатин убрал руку и, отвернувшись от мальчика, посмотрел на Вейдера:

— Он мертв.

Император улыбнулся вспышке ярости и скорби, докатившейся до него от Вейдера. Жаркое отрицание вырвалось из вокодера:

— Нет, он жив! Я чувствую, он еще…

Это было очень похоже на то отрицание, что он выразил при сообщении о смерти Амидалы.

Успокаивающе вскинув руку, Палпатин потянулся своим естеством, исследуя тело мальчика с помощью Силы. Он положил ладонь на прохладный лоб и копнул глубже в поисках душевной сущности, о которой говорил Вейдер. Не было ничего; лишь неподвижность, лишь пустая оболочка, где однажды…

Секунду.

Там…

Малозаметное мерцание, появившийся на минуту свет, крошечный огонек, борющийся с дыханием смерти.

Он открыл глаза и уставился на Вейдера, в черных зрачках внезапно загорелась ярость…

Она не справилась!

…и вероломное искушение.

Он мог позволить смерти погасить это пламя и наблюдать за реакцией Вейдера; снова выпустить на просторы Галактики Темного Лорда. Холодного, полного ненависти человека, приносящего боль и разрушение, ибо это было единственным, что он знал.

Или…

Он мог спасти мальчишку, вырвать его у смерти. Позволить пламени вырасти, стабилизироваться и разгореться, превратившись в пожар.

Он ощутил бурлящие силы Скайуокера, почувствовал, насколько силен тот может стать. Он почувствовал прикосновение Темной стороны во время битвы у Касреана, почувствовал ее боль и удовольствие, когда станция разлетелась на миллионы осколков. Однако он ощутил и чистоту души мальчика, призрачный свет, который даже сейчас трепетал в Силе. Ощутил жизнь там, где ее уже не должно было существовать.

Палпатин закрыл глаза и притянул к себе Силу. Темный шквал — вихрь из возможностей — поднялся внутри него, пока он проглядывал свернутые слои, пока выискивал судьбу этого мальчика.

Никогда ему не удавалось вернуть того, кто подошел к смерти так близко. Если бы он мог забрать жизнь мальчика, если бы мог держать ее в своих руках и контролировать его как никого другого; он мог бы взрастить его, мог вылепить, сформировать из него того ситха, который воплотил бы в себе нереализованный потенциал отца.

И тут!

Узри его…

Видение было мимолетным: короткой вспышкой в Силе, преходящим образом ощетинившейся иглами мощи и испорченности, черноты и недобрых намерений. Фигура человека, преклонившего колено и склонившего голову, и ровный голос…

«Мой Мастер…»

Как великолепен будет Люк Скайуокер! Каким изумительным созданием он станет — сильным и грозным. Темнейший светоч в самой глубокой ночи.

Палпатин открыл глаза и посмотрел на Вейдера.

Отец, стравленный с сыном. Сын, вышедший против отца, и Галактика, трепещущая из-за яростности их борьбы.

Конфликт.

Желание оказалось слишком сильно, порыв — слишком трудно одолимым. Этот вызов его силам, испытание его способностей, искушал. Необходимость узнать, сможет ли он это совершить, сможет ли вернуть мертвеца из-за грани и создать существо, которое только что увидел, была всеобъемлюща.

— Если я сделаю это, — громко, тягуче прошептал он. — Если я и сделаю это… то один.

Вейдер шагнул вперед, его тень упала на капсулу, будто защищая юношу, находящегося внутри.

— Мастер, он — мой…

Палпатин повернулся к нему, и Вейдер упал на колено, наконец вспоминая свое место.

— Я знаю, кто он, — прошипел Палпатин. Капельки слюны брызнули на пол около Вейдера, на его маску. — Ты думал, что сможешь спрятать его от меня? Думал, я не чувствую мерзкое присутствие света в Силе? Ты правда верил, что пилот-повстанец может остаться сокрытым от меня? — Он с презрением взглянул на Темного Лорда. — О, друг мой, мой ошибшийся ученик, я давно знал о сыне Энакина Скайуокера.

Вейдер молчал, покорно ожидая и понимая, что у него нет иного выбора — лишь исполнять приказания своего Мастера. Ведь от этого зависела жизнь его сына.

— Я сделаю это один, — повторил Палпатин, снова опуская взгляд на капсулу. Его вердикт был окончательным, и Вейдер знал это. — А ты вернешься к своим обязанностям. Ты будешь сжигать все на своем пути по Галактике, как уже было однажды, ты, мой друг, выследишь и загонишь в угол это Восстание, этот Альянс, ты разделишь и рассеешь их силы, уничтожишь их…

Он остановился и положил морщинистую ладонь на копну потускневших светлых волос, зная: Вейдер понял эту невысказанную угрозу его сыну.

— И ты не вернешься, пока я не призову тебя.

Краткое колебание, минута внутренней борьбы, помыслов о восстании.

Затем Вейдер произнес:

— Да, Мастер.

Двадцать лет служения и жгучее желание спасти свое дитя любым способом, любыми средствами заглушили все мысли о дальнейших спорах.

Сидиус переместил свою резиденцию на верхний уровень Центра хирургической реконструкции имени императора Палпатина. Он не утруждался объяснениями, и его слово как Императора было окончательным. Дни и ночи он проводил без сна, тратя многие часы на скурпулезные исследования и медитацию и еще больше времени проводя с мальчиком. Стоя у резервуара с бактой, глубоко погрузившись в поток Темной стороны, он свивал свои силы и пропускал через неподвижное тело, осторожно манипулируя мидихлорианами, которыми изобиловала кровь мальчика, и перестраивая его с клеточного уровня.

Совсем-совсем понемногу тело Скайуокера начало отзываться. И, безмятежно плавающее в бакте, оно начало исцеляться.

После всех дней, проведенных за работой, легкие Скайуокера пришли в такое состояние, что можно было отказаться от экстракорпоральной оксигенации крови. Аппарат искуственного дыхания доставлял кислород через трахею в бронхи. Сердце, однако, до сих пор нуждалось во внешней стимуляции, чтобы продолжать биться.

В последующие дни, после совершения осторожной манипуляции над мидихлорианами, даже эти механизмы поддержки можно будет сократить и, наконец, убрать.

А в настоящий момент Палпатин, он же Дарт Сидиус, ухмыльнулся, глядя на то, как бессознательное тело достали из бакты и положили на стол из дюрастали: на ту же холодную твердую поверхность, на ту же платформу в той же темной комнате, которая оказалась так полезна при спасении жизни молодого Дарта Вейдера. Именно сюда Сидиус принес искалеченное обгоревшее тело, здесь формировал образ Вейдера, вырезая из потерявшего рассудок и скованного виной юноши то существо, какое галактика знала теперь и которого боялась.

Двадцать лет назад Вейдер громко кричал, и на эти крики бесчувственные дроиды, с безжалостной точностью врачевавшие его раны, не обращали внимания. Сын Вейдера, напротив, был тих: пребывал в коме, заблудился в глубинах разума, поврежденного аноксией.

Он значительный период времени провел без кислорода, и врачи были довольно скептичны в своих прогнозах насчет восстановления.

— Ваше величество, — грустно произнес дроид. — Состояние пациента расценивается как третье по галактической шкале тяжести комы. У него отсутствуют реакции на всевозможные раздражители, зрачки расширены и ни на что не реагируют, а сканы не показывают значительной мозговой активности.

— Но какая-то активность есть? — все внимание Палпатина было обращено на юношу, плавающего в резервуаре с бактой.

— Периодически возникают электрические токи, достаточно сильные, чтобы вызвать судороги. Однако я считаю, это всего лишь…

— Просто ответь мне, дроид.

— Получен значительный ущерб в области коры головного мозга, лобовой и височной долей и…

— И это значит?

— Нарушены двигательные, речевые и зрительные функции, повреждена память, способность к пониманию, размыты личностные границы, расстроены поведенческие функции и…

— Возможно ли обратить ущерб?

— Обычными медицинскими методами — нет, сэр. Мы мало что можем сделать с таким серьезным повреждением мозга. Не думаю, что с ним можно выжить.

— Можешь уйти…

Палпатин выждал, пока дроид модели 1-В не покинет комнату. И приложил руку к прохладной транспаристали резервуара с бактой и разумом потянулся к юноше.

— Я чувствую тебя, — прошептал он, когда тело Скайуокера в резервуаре содрогнулось. Зазвучал равномерный оповещающий сигнал, тревожно вспыхнули огоньки, и в кровоток пациента автоматически поступило лекарство, призванное унять внезапные судороги.

Сидиус ухмыльнулся. Эти спазмы были вызваны вовсе не повреждением мозга. На каком-то примитивном уровне мальчик реагировал на его присутствие в Силе.

— Прятаться негде! — предупредил его Сидиус. — Я найду тебя, и когда я это сделаю… ты будешь моим.

Это была кропотливая работа, требующая постоянной концентрации и терпения. И снова Сидиус потерялся в Силе, управляя исцелением мальчика. Медленно выработались новые синапсы, нейроны и глиальные клетки. Расширилась и разветвилась волокнистая структура аксонов, создавая новые соединения и мостики между новой и старой мозговыми тканями. Спустя недели, проведенные Палпатином за работой, сканы начали показывать возросшую активность. Зрачки начали реагировать на свет, а тело — на боль. Мышцы начали сокращаться. Мало-помалу разум Люка Скайуокера начал восстанавливать связи и развиваться.

Врачи и дроиды говорили, это невозможно. Говорили, что мозговые клетки не могут регенерировать, не могут проходить митоз и делиться. Они не знали о Силе. Не знали о Темной стороне.

И после того, как мозг был заново сформирован, несколько финальных недель Сидиус провел в самом разуме мальчика. Сознание Скайуокера представляло собой мешанину из разрозненных картин и воспоминаний: беспорядочно переменяющиеся обрывки мыслей, краткие вспышки образов и чувств.

Заходящие солнца-близнецы… теплый ветерок, доносящий запах свежеиспеченного хлеба…

— Люк, положи это! Солнца, парень, ты меня когда-нибудь угробишь.

Лицо мужчины, улыбка на этом усталом лице… Его поднимают и кружат на руках так, что пустынный пейзаж размывается. Смех…

— Червячок, Червячок! Ты же червяк, Скайуокер!

Возбуждение и азарт, когда он мчится вниз, спускаясь в каньон, преодолевая крутые повороты на небольшом кораблике и…

Потолок, раскрашенный над столом в яркий цвет, вкус молока… вихрь возмущения.

— Но ведь это еще целый год!

…Вспышка света, облегчение, голоса друзей, доносящиеся через комм…

— Отличный выстрел, малыш! Один на миллион!

Падение… падение… хлопающий на ветру летный комбинезон, стремительно несущаяся к нему земля…

— «Полет»…

Боль! Хватит… просто остановитесь… пожалуйста…

Дейд!

Невинные. Так много невинных… Я почувствовал… удовольствие…

— Я… выиграл… отец…

Все было бессвязным, хаотичным. Опыт и переживания, которые сформировали юношу, подарили ему личность, были потеряны в тумане амнезии, потенциально неизлечимой… Это делало его беззащитным перед влиянием Сидиуса. И Палпатин приманивал своего пациента, толкал его вперед, подсвечивал темноту, в которой тот пребывал в своем коматозном состоянии, и вытаскивал его из глубочайших уголков разума.

А затем юноша увидел свой первый сон. Он был мимолетным, эфемерным; образ женщины в простых одеждах, стоящей на закате у купола дома и громко зовущей его…

— Люк!

Это был тот самый момент, которого ждал Император. Это было доказательством, что разум Скайуокера обрабатывал то, что находилось в подсознании. Это было подтверждением проведенной Сидиусом работы, и это приводило в замешательство докторов и медицинских дроидов, все еще опасающихся, что мальчик не сможет выйти из комы в целости.

Ему и не нужно быть в целости, ему просто нужно очнуться.

И он определенно это сделает. Сегодня мальчик очнется. Пришло время освободить его из тюрьмы, которой обратилось тело. Пришло время показать своему творению выход, путь наружу.

Скайокеру нужно лишь сделать туда шаг.

Палпатин обошел вокруг платформы; тем временем дроиды закрепили лодыжки и запястья Люка в ограничителях на поверхности стола. Палпатин ждал, наблюдая, как бессознательное расслабленное тело очищают от бакты. Голова мальчика мотнулась по плоской поверхности, глаза приоткрылись, но никакого осознания в них не было; взгляд был пустым и невидящим. Кислородная маска все еще закрывала его нос и рот, датчики, закрепленные на груди, отслеживали сердцебиение, ровное и стабильное.

Минуту Император стоял, рассматривая чистое, нетронутое лицо мальчика в ожидании, когда дроиды закончат со всем и уйдут. Сомнений не было: если не статью, то своим видом Скайуокер напоминал отца. Но мог ли этот мальчик стать той надеждой, которую его отец не сумел воплотить?

Наконец оставшись один, Палпатин снял капюшон, медленно опустив его назад, на плечи, ступил ближе к столу и сжал между ладонями голову мальчика. Он притянул к себе тьму, впитывая ее, и тени в комнате еще больше сгустились. Его желтые глаза вспыхнули, вена на виске запульсировала от напряжения, и Палпатин сфокусировал всю свою силу, всю мощь на беззащитно лежащем перед ним юноше.

Рассеяный ореол голубоватого света окутал его пальцы, заискрился на их кончиках, интенсивность свечения все нарастала, до тех пор, пока…

Пока он вдруг не зарычал, яростно выплескивая силу в мальчика, вклинивая свое присутствие в его разум. Скайуокер напрягся, выгнулся, ограничители, связывающие его руки и ноги, натянулись, непонятный звук вылетел изо рта из-за внезапного сокращения диафрагмы.

Крепко держа Люка за голову, Палпатин снова ворвался в его разум. Энергия потрескивала и искрилась, из горла юноши вырвался новый крик. Мышцы вздулись от напряжения. Ноги и руки дернулись в ограничителях, но он не ослабил свой напор, используя Темную сторону, чтобы нырять в разум мальчика снова, и снова, и снова, пока…

Его не вытолкнули…

Реакция юноши была настолько мощной, что Палпатину пришлось отшагнуть назад, голова Скайуокера выскользнула из рук и его ногти прошлись по черепу, оставляя кровоточащие царапины и вырывая несколько волосков.

Люк, распахнувший глаза, задыхался; грудь его тяжело вздымалась.

С замиранием сердца, Палпатин резко повернул к себе голову пациента. В глаза мальчика хлынул свет, освещающий комнату, и в какой-то момент они на миг обратились к нему. Увидели его. Сфокусировались.

— Я — твой Мастер, — произнес Сидиус, глядя в устремленные на него голубые глаза.

Глаза Скайуокера закатились, сознание покинуло его, и он обмяк, рухнув на спину, изо рта тонкой ниточкой стекла слюна и собралась у краев кислородной маски.

Это был лишь первый шаг в процессе приведения Скайуокера к полной осознанности. Многие испытания ему еще только предстоит преодолеть: когда он продолжит так же приходить в себя и восстанавливаться, когда будет видоизменен и вылеплен тем зверем, которого увидел его хозяин.

Сидиус растянул губы в улыбке, глубоко удовлетворенный результатом.

Пришло время возвратить Вейдера с Хота.

Мальчишка больше не был трупом.