Темные времена (джен)

Текла склонила голову перед Мастером, специально избегая взглядом человека на кровати; у нее еще не было разрешения смотреть на новое приобретение своего хозяина.

— Я в вашем распоряжении, Мастер, — тихо сказала она, голос все еще звучал хрипловато после проведенных в молчании недель заключения.

Вейдер, вытащив ее из камеры в недрах дворца, сразу повел к Палпатину. Ослабленная после недель одиночного заключения и скудного питания, Текла в попытке придерживаться быстрого, широкого шага ситха запнулась, хватка на ее предплечье ничуть не ослабла, оставаясь такой же жесткой. В ее голове все еще прокручивались те слова Темного Лорда…

«Пациент приходит в сознание. Император считает, что восстановление пойдет быстрее, если после пробуждения он увидит знакомое лицо».

…Она в тот же миг поняла, о ком именно говорил Темный Лорд, и, взглянув на Рована, заметила в серых глазах майора такую же вспышку невысказанного вслух понимания. Никто не признал факта: ни Вейдер, когда схватил ее за руку и вытащил из камеры, ни Рован, когда шагнул в сторону, давая им пройти, ни она сама, когда Темный Лорд повел ее к ожидающему турболифту, который после перенес их прямо к посадочной платформе тюремного блока, изолированной от остальных.

Скайуокер жив!

Она провалилась. Она не выполнила данную Мастером миссию. Она не смогла удержать порознь отца и сына. Она подвела Люка.

«Сделай это!» — потребовал он, зная… Понимая, ради чего она явилась. Зная, о чем именно ее просит. Этот взгляд голубых глаз, пронзительный, осознающий ее миссию. Он принял это. Он искал и желал этого.

Он верил ей.

«Сделай это!»

И она сделала.

Она спустила курок. Тот резкий выстрел настиг его, стоящего совсем рядом. Отбросил его назад, на рампу шаттла и после — на продолжающий собираться внизу снег.

Выстрел был смертельным. Она знала это! Почувствовала, как только вспышка света ударила из ствола, как только ощутила отдачу бластера в руке. Она знала, это было чистое убийство. Ее хорошо тренировали, она убивала множество раз и была близко знакома со смертью — и все равно провалилась.

Скайуокер был жив!

Текла полностью отдалась власти Темного Лорда, тело двигалось на автомате, пока он вел ее из шаттла к вершине шпиля императорского центра ХирРек. Ее разум застрял в тех последних мгновениях на Хораарне, проигрывая их снова и снова.

Люк, ведомый вверх по рампе, его руки за спиной, ноги, отягощенные оковами. Вскидывание головы при встрече, вспышка узнавания, облегчение, постепенно отразившееся в глазах. Затем холодная решимость…

«Сделай это!»

Вейдер привел ее в фойе временного офиса Императора, не дав до этого ни минуты, чтобы собраться, помыться, поесть или просто свыкнуться с тем, что она уже не в той темной клетке. Стиснув зубы, Текла с возрастающим страхом старалась удержаться на ногах, слабости тела грозили предать ее и не раз ее взгляд устремлялся к свободным стульям приемной, она жадно смотрела на комфортные сиденья в ожидании, когда их пригласят войти.

Скайуокер был жив!

И Текла понятия не имела, что же это значило для нее и как все это скажется на ее будущем.

Двери императорского кабинета приоткрылись, и снова Вейдер с силой ухватил ее за предплечье; его пальцы впились в плоть, и ее потащили вперед, пред очи Мастера.

Рабочий стол был пуст, широкое панорамное окно за ним немного затемнено для отражения лучей яркого полуденного солнца и порождения в кабинете сероватой тени.

— Ах, мое дитя, — раздался из-за спины мягкий голос Палпатина.

Вейдер отпустил ее, и Текла опустилась на колени от благоговения и усталости. Она склонила голову, уставившись на плетение дорогого бордового ковра, покрывающего пол личного кабинета Императора. Когда Вейдер вслед за ней опустился на колено в присутствии Палпатина, позади раздался звук наливаемой куда-то жидкости и звяканье стекла.

— Благодарю, лорд Вейдер, — в интонации Императора слышался приказ: Вейдер был отослан.

Высокий ситх встал и отступил от Теклы.

— Мастер, — произнес он, склоняя голову и неохотно подчиняясь, раздражение от того, что его отправляли вон, ясно считывалось.

Палпатин сохранял молчание до тех пор, пока двери его кабинета не захлопнулись. Тогда он двинулся к Текле, его мантия зашелестела, приближающиеся шаги были тяжелы.

Текла задрожала от истощения и от страха, борясь с острым желанием броситься в ноги Мастеру и молить о прощении за то, что подвела его. Она сглотнула, подавив инстинктивный порыв, и сжала зубы, полная решимости остаться его агентом до самого конца.

Он тренировал ее. Он тратил на нее свое время, обучал и направлял. Она не подведет его снова.

— Буду надеяться, — в голосе Императора проскользнула нотка юмора, словно ему понравились ее мысли, ее внутренняя борьба, и все же в нем был и укол, острый и саркастичный. Палпатин прошел мимо, оставив ее стоять на коленях, и сел за свой огромный рабочий стол. Возникла долгая пауза, прежде чем он заговорил снова: — Ты меня разочаровываешь…

Ее накрыла волна вины и жгучего стыда, но она придержала язык, зная, что лучше не разговаривать, пока не спрашивают напрямую.

Проходили минуты, тишина все тянулась, Император отпил налитый ранее напиток из бокала. Горло Теклы сжалось от жажды, и ей пришлось бороться с желанием облизать пересохшие и потрескавшиеся губы.

— …Мне известно о твоих чувствах к Скайуокеру, даже сейчас я ощущаю их, — продолжил Палпатин, словно никакой паузы не существовало. В его интонациях сквозило отвращение и гнев от одной мысли, что его агента мог заботить кто-то другой. Тем более повстанец. — Ты попыталась убить его не ради исполнения моего приказа. Ты выстрелила в него, чтобы защитить от Вейдера… защитить от его судьбы. Чтобы отнять его у меня!

Текла хотела заспорить, она чувствовала, как бурлят внутри, готовые вырваться, возражения и оправдания для ее действий. Она пыталась исполнить свой долг, пыталась удержать порознь Вейдера и Скайуокера, как приказано. В соответствии с распоряжением, попыталась убить Люка, чтобы исполнить желание Мастера: в случае, если поимка Скайуокера Вейдером неизбежна, повстанца следует устранить. Однако она знала: сказать это вслух — значит умереть. Сказать это — означает предать все доверие к себе. И еще знала, что Палпатин посчитает, что эти мысли и чувства — уже достаточное доказательство ее неверности.

Правда была в том, что и тогда, и сейчас ее заботила судьба Люка Скайуокера.

— Хм-м, — протянул Палпатин, отпивая еще глоток, в то время как она стояла на коленях, изнуренная и страдающая от обезвоживания. Затем бокал опустился на стол, но все же Текла не отрывала глаз от пола. — У тебя есть шанс искупить вину.

Текла постаралась сдержать мощную волну облегчения, не поддаваться надежде. Это еще не значило, что ей сохранят жизнь. Зная, что сейчас от нее ожидают каких-то слов, зная своего Мастера и понимая намек, она тихо сказала, едва сумев совладать с голосом, чтобы тот прозвучал чуть громче шелестящего шепота:

— Я — верная слуга Императора.

— Возможно, однажды так и было, — тон Императора был холоден и резок. — И, возможно, это станет правдой вновь, но не обманывайся: искупить тебе нужно очень многое, и я прослежу за этим.

Текла уставилась в ковер, на переплетения нитей, на богатый и глубокий темный цвет, до сих пор не смея поднять глаза на Мастера, не смея заговорить. Ковер казался новым, на нем не было ворса, в нем не было мягкости. Он был жестким, с плотным плетением, основа и уток проходили, пересекаясь, ровно там, где и должны, и все же… Текле пришлось сдержать улыбку, скрыть приятное удивление… прямо перед ней… была одна-единственная нить, чуть вздыбившаяся, выбившаяся из тугой вязи.

— …Стража, ждущая снаружи, сопроводит тебя в апартаменты, которыми располагает этот центр. — Палпатин заговорил снова, уже рассказывая о следующей миссии. Текла сосредоточилась на звучании слов, зная, что ее жизнь зависит от исполнения его инструкций. — Ты отмоешься, быстро поешь и явишься ко мне в медицинское крыло на верхнем этаже.

Текла прочистила горло, уже зная, что должна будет помогать Люку. Слова Вейдера были достаточно ясны…

«Пациент приходит в сознание. Император считает, что восстановление пойдет быстрее, если после пробуждения он увидит знакомое лицо».

…И намекали, что ее отправят к Люку. Она была этим знакомым лицом.

Палпатин снова поднял свой бокал, заставляя ее в согбенном положении ждать, пока пройдут эти мучительные секунды. Он сделал небольшой глоток и отставил бокал.

— Ты думаешь, что твоя цель жива и что ты должна оказать помощь в его пробуждении. Такое ведь заключение сделал лорд Вейдер?

Текла с трудом сглотнула, зная, что лгать нельзя.

— Да, Мастер.

Раздался смешок, удовольствие Императора было неподдельным. Он поднялся со стула и обошел вокруг стола.

— Тогда похоже, что лорд Вейдер немного заблуждается. Твое задание будет сложнее. То, что тело мальчика снова функционирует — это правда. Он выходит из комы, и медики считают, что что-то знакомое стабилизирует его. Ты будешь сидеть с ним, разговаривать с ним, читать ему вслух, если так хочешь. Ты будешь его якорем в мире бодрствования, — возвышаясь над ней, Палпатин сделал паузу, обдумывая следующие слова. — Однако он больше не Люк Скайуокер, и не должно быть никаких упоминаний о его прошлой инкарнации. Я формирую его. Я направляю его, вылепливая то, чем он должен стать, твое влияние подкрепит все мои замыслы… — его голос похолодел, исполнился злобы, — и все же остатки личности Скайуокера еще существуют в его разуме. Еще одним твоим заданием, дитя, будет оживление этих остатков, выведение их на поверхность.

Но зачем?

Вопрос вспыхнул в голове прежде, чем Текла смогла его подавить.

И наслаждение Императора вернулось, но в голосе была недоверчивость от того, что она не поняла его намерений:

— Чтобы я мог удалить их, вырвать оттуда с корнем и оставить его разум пустым, готовым для заполнения всем, чего я захочу.

Заявление вызывало дрожь; подумать только — все, что представляет собой Люк Скайуокер, будет выброшено, и в его теле и разуме появится другая личность. Текла задумалась, каким же человеком он будет.

Новая личность...

В сердце зажегся слабый огонек надежды, который оказался быстро раздавлен.

— Нет, — остановил ее Палпатин, прежде чем она успела озвучить свои мысли. — Он знает тебя под этим именем, Теклой ты и останешься.

Текла склонилась так низко, что ее лоб почти коснулся ковра.

— Как пожелаете, мой Император.

И Текла повиновалась и последовала за стражниками к выделенным ей комнатам. Она сняла с себя грязную тюремную робу и помылась; горячая вода с силой ударялась в ее тело, мыло активно скользило по коже, пока она оттирала с себя грязь и вонь центра заключения. Она долго сидела, расчесывая волосы, и напоминала себе, что нужно выделить время и сходить их обрезать. В зеркало при этом она не взглянула ни разу — она боялась того, что увидит, боялась посмотреть себе в лицо и признать, что совершила и что еще собирается сделать, следуя воле Палпатина. Потом она надела самый простой комбинезон, завязала волосы в хвост и поела. Блюдо было простым, она не хотела расстраивать желудок, который больше привык к скудному тюремному питанию.

Палпатин прислал эскорт, и ее сопроводили до палаты, где лежал Люк… Похоже, недоверие Палпатина распространилось даже на результаты исполнения самых элементарных заданий… И вот теперь она стояла на пороге самой уединенной и охраняемой медицинской палатой во всем Имперском Центре.

— Ступай, — приказал Палпатин, — посиди с ним.

Все еще не поднимая глаз на фигуру, лежащую на кровати, Текла сделала неуверенный шаг вперед, но Палпатин поймал ее за руку, останавливая, и ей пришлось приложить усилие, чтобы задавить импульсивное желание отпрянуть, оказаться подальше от его маслянистой хватки, от его зловонного дыхания.

Должно быть, он заметил это, почувствовал, ибо пальцы его сжались сильнее.

— Помни, что я сказал, — предупредил он. — Скайуокер мертв.

— Да, Мастер, — прошептала она в ответ на скрытую угрозу, содержавшуюся в его словах.

Он отпустил ее, и она сделала еще шаг к человеку, лежащему на кровати. Люк…

…Ведь он выглядел точно как Люк, и неважно, что говорил ее мастер, она не могла думать о нем, как о чистом листе…

…полулежал на специальном матрасе с эффектом памяти, у ноздрей располагались канюли, подающие кислород, питательная трубка обворачивалась вокруг торса и исчезала в сечении на животе, периферический венозный катетер был подсоединен к руке и обеспечивал стабильное поступление необходимых жидкостей и лекарств из регидратационных пакетов, висящих над кроватью.

Он чуть отвернулся от Теклы, его голубые глаза были устремлены на пустую стену. Он никак не отреагировал на ее приближение, не обратил никакого внимания ни тогда, когда она пододвинула стул поближе к кровати, ни тогда, когда она села, наклонилась вперед и взяла его за руку, переплетая их пальцы. Они были теплые, огрубевшие от тяжелой работы сначала на ферме Татуина, а затем у повстанцев, с приборами на его корабле. Ее вдруг отбросило в воспоминание о Раймаре, когда Рован привез Люка и вернул Восстанию, о том, как она пыталась удержать Веджа Антиллеса подальше от имперского дознавателя после того, как Ведж увидел, в каком состоянии пребывал друг.

Люк был жестоко избит, перенес пытки и лежал без сознания.

Пальцы Люка чуть дернулись в ее ладони, и она оказалась под сыпящемся с неба пеплом на Адралии, она сидела, прислонившись к его содрогающемуся телу, а потом улыбнулась, когда он приобнял ее. Она была одной из многих, посланных на его поиски после того нападения на Рована, но в отличие от остальных она знала, где искать. Уничтожение космической станции Касреана преследовало Люка, словно проклятие, и на минуту, увидев его в этой кровати, в этих белых одеждах, Текла позавидовала ему. У него больше не было этих воспоминаний, его больше не преследовали деяния прошлого. Она задумалась, как же это должно ощущаться.

Возвращение собственной невиновности.

— Его зовут Ион, — объявил стоящий за спиной Палпатин.

Она сглотнула, кивнула, показывая, что все поняла, облизнула губы и неуверенно заговорила:

— Милорд, — обратилась она к Люку, без единого слова понимая его место в иерархии Империи. Она приложила ладонь к его теплой щеке и мягко повернула к себе его голову. Она улыбнулась, когда их взгляды встретились; в замешательстве Люк свел брови, и Текла постаралась не отчаиваться от того, что он совсем ее не узнал.

— Ион, — повторила она с улыбкой, — я рада, что вы очнулись.

Он прикипел взглядом к ее лицу, медленно проходили секунды, а затем его ресницы затрепетали, веки вяло закрылись, и он провалился обратно в глубины сна.

* * *

Лея подтянула к себе колени и, уперевшись пятками в сиденье второго пилота, уставилась на искаженный гиперпространством свет за окном кабины. Двигатели «Тысячелетнего Сокола» ровно гудели, посылая по кораблю мелкие вибрации, а те вызывали покачивание горячего шоколада в чашке, которую она сжимала в руках. Рядом, оставаясь незамеченными, мерцали огоньки, то зажигаясь, то пригасая во время работы систем. На панели за спиной кратко взвился дугой и пропал слабый разряд электричества, из-за закрытой двери послышался какой-то выкрик, а после — рев раздраженного вуки.

Принцесса поднесла к губам чашку, ощущая коснувшееся их тепло, но не фиксируя его в своем сознании. Она почти бездумно вдохнула аромат какао и специи из коры танга, гадая, где и когда Хану удалось восполнить запасы этого напитка. Она знала, почему Хан заботился о его наличии, знала, почему сама продолжала пить его. Горячий шоколад был любимым напитком Люка.

Люк…

Она закрыла глаза, боль от мысли о нем перехватила дыхание. Она считала, что он мертв, считала, что он обрел покой. Ее скорбь была чистой, незамутненной, она заставила ее на какое-то время остановиться, она сковала ее ужасом и сожалениями, пока мир вокруг продолжал свое движение. Постепенно она начала смиряться со смертью друга, медленно возвращаясь к остальному миру и нагоняя последние события.

Хан помогал ей в этом. Он был терпелив. Был и требователен. И так же убит горем, как она, — только начав выплывать из глубин скорби, Лея осознала это.

Да, вот почему Хан купил горячего шоколада. Вот почему она продолжала пить его.

Люк…

Потому что Люк был жив! Потому что была еще надежда; потому что однажды он может опуститься в кресло рядом с ней и снова выпить горячего шоколада на «Тысячелетнем Соколе».

Сын Дарта Вейдера…

Они ничего не сообщили Альянсу. Не рассказали никому, что узнали о Люке. Не поделились ни с кем своим подозрением…

Знанием…

…что он жив!

Они ничего не сказали о том, что он — сын человека, которого они все боялись и ненавидели. Человека, который без устали вел на них охоту, пока пару месяцев назад вдруг не бросил это занятие и не вернулся в Имперский Центр.

Они молчали, когда командование Альянса стало гадать, что за причина так долго удерживает Императора в медицинском центре, вынуждая его править Галактикой с вершины башни ХирРека. Они ничем не поделились — ни когда капля по капле стали просачиваться сообщения о том, что лорд Вейдер просто мимолетно посетил башню перед тем, как с новыми силами и жестокостью продолжить свои поиски членов Восстания, ни когда среди флота и персонала стала растекаться надежда, что возможно… возможно… дни Палпатина сочтены.

Лишь они — Хан, Лея и Чубакка — знали, что это Люк привлек правителя Империи и его правую руку к себе, в башню госпиталя; они выдохнули, предположив: возможно, Люк начинает оправляться от тяжелейшего ранения, — и одновременно испытали страх при мысли о том, какое обращение приходится терпеть их другу в Империи…

…Но почему Вейдер покинул Имперский Центр?

Почему бросил сына?

Или же Люк в конце концов покинул этот мир?

Нет… нет… Дело было не в этом. Не могло быть в этом.

Там происходило что-то еще.

Лея глубоко вздохнула, прислушиваясь к тихим звукам, доносящимся из-за закрытой двери кабины: к приглушенному ворчанию Чубакки, резковатым возражениям Хана, пиликанью R2, болтовне 3PO. Лея кратко улыбнулась в край чашки, родные звуки приносили умиротворение.

Для Альянса Люк Скайуокер был мертв. А жители галактики уже стали забывать его имя — имя человека, на короткое время ставшего известным преступником и мучеником из Восстания, но теперь, спустя долгие месяцы после смерти, он больше не заслуживал упоминания в новостных репортажах. За недели и месяцы после случившегося на Хораарне галактические СМИ двинулись дальше и переключились на другие темы, как бывало всегда, Люк Скайуокер был забыт.

Обитатели этого корабля дальше не двинулись. Они не могли позабыть или бросить Люка. Они обсуждали, стоит ли рассказать Мотме о происхождении Люка, о своих подозрениях…

О своей вере… своей правде…

…они обсуждали сбор небольшой ударной группы, взвешивали все доводы за и против путешествия в Имперский Центр и вызволения Люка. Они спорили, дрались, орали и кричали друг на друга, каждый менял на противоположное свое мнение и сторону в этом споре, каждый из них понимал — так же хорошо, как и другой — что попытка спасения пока не представлялась возможной.

Понимал, что это невозможно…

После катастроф на Касреане и Хораарне, после Хота, агенты Альянса в Имперском Центре перестали передавать информацию, все они боялись поимки и казни. Лея с Ханом подозревали, что Люка держат на вершине башни палпатиновского госпиталя, но не знали, где конкретно и в каком состоянии сейчас Люк. У них не было планов здания, которые можно было бы проанализировать и хоть как-то предположить, где он может быть. Не было и кодов безопасности, чтобы преодолеть сеть планетарных патрулей и просто-напросто достичь поверхности планеты. С тех пор, как Палпатин переместил свою резиденцию, доступ к Имперскому Центру оказался перекрыт еще надежнее, чем к хранилищам Банковского Клана. Команды у них не было…

— …Ты, я, Чуи. Можем попросить Веджа, Янсена… того новенького… как там его звали… у него еще светлые волосы, и похож он на Люка… — Хан пощелкал пальцами, пытаясь припомнить имя молодого пилота — безуспешно. Когда Лея с невыразительным взглядом пожала плечами, он нахмурился. — Ну, короче… Разбойную эскадрилью. Они бы захотели поучаствовать…

…А чтобы собрать ее, нужно было рассказать Альянсу все, что они знали о Люке, все, что узнали о Люке, потому что без этого, Лея знала, командование ни за что не одобрит настолько масштабную операцию ради спасения одного-единственного человека, пусть даже это будет Люк Скайуокер.

Но если это будет сын Дарта Вейдера?

— Ага, отличная идея, ваша милость, давайте снова сделаем из парня мишень! Если за ним и пошлют команду, то не спасательную. Отряд устранения, вот что это будет.

Спасение?

Нет, только не для сына Дарта Вейдера.

Месяцы разговоров, месяцы яростных споров, и они так никуда и не продвинулись.

Открыв глаза, принцесса сделала первый глоток горячего шоколада, позволяя вкусу обволочь язык, а сахару и специям — разжечь вкусовые рецепторы, после чего проглотила густую жидкость. Она улыбнулась: шоколад был хорош. Лея задержала у губ край чашки, ощущая тепло в ладонях и вдыхая аромат.

Она чувствовала усталость. Просто мучительную. Переговоры с представителями Тета, долгие и напряженные, растянулись на четыре дня и четыре ночи и перемежались короткими урывками сна и множеством чашек кафа. Ее так и подмывало попросить стимулирующую инъекцию, но, вспомнив о побочных эффектах, от которых страдал Люк и остальные пилоты после эвакуации с Явина и последующей погони имперского флота, она решила оставить эту мысль. Все-таки Хану на пути домой не нужна была параноидальная, взбудораженная и гиперактивная женщина на борту.

Переговоры в конечном счете оказались продуктивными, и теперь «Сокол» доставлял жизненно необходимые продукты питания обессиленному флоту Альянса и располагал обещаниями новых грузов. Лея лишь надеялась, что Мотме удалось заполучить дополнительное финансирование и новых сторонников по итогам ее переговоров. Им еще столько всего было нужно для продолжения борьбы. Больше поддержки, больше денежных средств, больше добровольцев, больше кораблей, больше оружия, больше… больше… больше…

Не то что бы жители Галактики вдруг кинулись поддерживать Империю. Если уж говорить об этом, то недовольство режимом только усилилось после «устранения» Люка и с начала неистовой и смертоносной охоты Вейдера, однако страх отлично затыкал людей. Отлично заставлял народ пресмыкаться перед властью и ставил его на место.

«Чем тяжелее ваш гнет, Таркин, тем больше звездных систем ускользнет из ваших рук».

Еще один глоток. Она все еще верила в то, что сказала Таркину, знала… нутром чувствовала, что однажды для Империи придет день расплаты, ее хватка, сдавливающая Галактику, ослабнет, и все системы смогут освободиться. Просто случится это не сегодня, не завтра и даже не в ближайшее время.

Лея вздохнула и отпила еще немного шоколада.

— Собираешься просидеть с этой чашкой всю ночь?

Она улыбнулась и подняла взгляд, когда раздался знакомый голос и Люк скользнул в соседнее кресло пилота.

— Напиток хорош, — сказала она ему.

Его здесь нет…

Он улыбнулся. Эта заразительная улыбка всегда ободряла ее… Затем она пропала, глаза его наполнились грустью и озабоченностью, и вид Люка стал больше похож на тот, что был у него после Эскааля.

— Я скучаю.

— По горячему шоколаду? — чуть поддразнила его Лея.

Как он может быть здесь?

Люк приподнял голову, глядя на нее через упавшую на глаза, эти яркие голубые глаза, челку.

— Нет… — он пожал плечами и отвернулся. — По этому. Я скучаю по всему этому. Скучаю по тебе.

— Люк, с тобой все хорошо?

Ты знаешь, что нет. Ты знаешь…

Он не ответил, просто уставился в тишине на извивающийся туннель гиперпространства. Воздух в кабине будто загустел и потяжелел, и Лее с трудом удалось вздохнуть и найти силы, чтобы заговорить.

— Люк, что не так?

Он повернулся к ней, склонил набок голову и внимательно оглядел, пугая жестокой ухмылкой, искривившей губы. Он поднял глаза, когда на нее упала тень и голос — голос, который был ей знаком со времен, проведенных в сенате, знаком по передачам голонета, по кратким встречам с Императором — прошептал:

— Принцесса Лея…

На плечо опустилась рука, и она подскочила, вскрикнув и облившись горячим шоколадом, а обернувшись, уставилась в желтоватые глаза злобного существа, в которое превратился Палпатин; ожог от горячей жидкости остался почти незамеченным из-за пробирающего до костей страха, что…

— Эй, Лея?

Лея вздрогнула и отдернулась от руки на плече, проливая еще больше остывшего…

…Холодный! Как он может быть… холодным?

…шоколада. Она в напряжении и испуге вдохнула воздуха…

— Эй, все хорошо… это я.

— Хан! — выдохнула она, озадаченная и дезориентированная, когда он ловким движением забрал чашку у нее из рук, пока оттуда не выплеснулось еще больше жидкости. Теперь холодной…

…но она же была горячей всего минуту назад…

…но если бы что-то попало на панель управления, то могло бы закоротить несколько систем, а ведь она сидела совсем рядом с системой контроля жизнеобеспечения.

— Что такое? — Хан присел рядом с ней на корточки, отставил чашку на пол и взял ее за руки. Пальцы Леи были холодны, и она дрожала. — Что-то случилось?

Лея посмотрела вниз на расплывающееся по курточке шоколадное пятно. Она была обеспокоена, растеряна, поражена яркостью увиденного...

— Сон, — сказала она, чтобы успокоить его, чтобы успокоить себя. — Это был просто сон.

Так почему у нее все еще дрожат руки? Почему в животе все переворачивается от глубочайшей тревоги? И когда она успела заснуть?

— Сон, да? — Хан улыбнулся, ожидая более подробного рассказа.

— Он… казался таким реальным. Я даже не помню, когда заснула, — она засмеялась над собой, стараясь изгнать из мыслей нависшую тень, охватывающую тревогу. — Чувствую себя так глупо!

Хан ждал, так и не выпуская ее холодных рук из своих теплых ладоней и не говоря ничего; он просто ждал следующих слов Леи, ждал, чтобы она рассказала ему, что не так.

Принцесса вздохнула, стараясь позабыть на минуту о неутихающей тревоге, но знала, что Хан не сдастся, пока не удостоверится, что она в порядке.

— Я видела Люка, — произнесла она, глядя на него, на то, как он кивнул после этих слов, на то, как в его глазах вспыхнули печаль и злость. Когда он промолчал, Лея обреченно вздохнула и добавила: — Он был тут… с Палпатином.

Хан продолжал молчать, остановив на ней свой взгляд, а она в свою очередь глянула вниз, на их переплетенные пальцы. Наконец Лея посмотрела Хану в глаза, пожала плечами и улыбнулась.

— Это был просто сон, — отмахнулась она, — попытка разума осмыслить все произошедшее. Просто… — она остановилась, пытаясь привести в порядок мысли и чувства, чтобы объяснить все Хану, — вокруг один хаос.

Уголок губ Хана сам собой пополз вверх, его позабавило, насколько тяжело дался принцессе подбор фразы и то, как точно та пара слов, которые она все же произнесла, описывала произошедшее за последний год.

Лея была права: вокруг царил один хаос.

Все вышло из-под контроля, и Хан, однажды хвалившийся тем, что сам управляет своей судьбой, теперь чувствовал себя пассажиром, которого события потащили за собой, сбили с намеченного пути, и все это началось в кантине Мос Айсли.

Однако оставалась одна вещь, которая была такой, как надо. Одна вещь, которая… не считая шоколадного пятна на курточке… не пребывала в хаосе.

Ему хотелось развеять озабоченность Леи из-за этого сна, облегчить вину, что она испытывала…

…и свою тоже, Соло…

…и боль от потери Люка. Он позволил улыбке расползтись и превратиться в ухмылку.

— Все настолько плохо? — Хан распрямился и, так как все еще удерживал руки Леи, заставил ее тоже подняться на ноги. — Пойдемте, ваша милость, давайте снимем эту куртку и отмоемся.

— Вот как ты теперь это называешь? — поддразнила его Лея, приподнялась на цыпочки и запечалела поцелуй у краешка его губ.

— Эй, ваше высочество, поосторожнее, я не хочу оказаться испачканным шоколадом… — запротестовал Хан, разжимая руки и осторожно отступая назад, чтобы не сшибить оставленную на полу чашку.

— В таком случае мы просто снимем с тебя одежду, — ответила Лея, понизив голос до полушепота, глаза ее потемнели, — и отмоем.

Хан только шире улыбнулся, зная, к чему ведет эта игра; Лея тесно прижалась к нему, обвила руками, и он склонился к ней, чтобы поймать ее губы своими.

Лея почувствовала, как мягко ее сжимают в объятиях…

…Здесь было ее место. Тут она ощущала себя в безопасности…

…почувствовала, как вспыхивает жар желания, изгоняя ее беспокойство… хотя бы на какое-то время, хотя бы в этот момент, хотя бы до тех пор, пока она не останется одна в каюте Хана возле разворошенной койки со своей курточкой в руках и не будет завороженно смотреть на высохшее пятно темного шоколада, испачкавшее белую ткань, не сумев удержаться от шепота:

— Люк…